Мечта на вешалке

Заслышав про центральное издание, старик заметно струхнул, но постарался сохранить лицо.

— Пишите, пишите, — проворчал он себе под нос. — Еще напишите, что этот изобретатель сманивает чужих котов и во что он превратил лестничную площадку…

С этими словами скандальный дед развернулся на пятках и, хлопая тапками, победоносно удалился восвояси.

— Ишь ты, кота ему подавай! — сварливо откликнулся Ефим Владимирович, пропуская меня внутрь квартиры.

— А что это он про вашу личную драму говорил? — тут же влезла я с вопросом, снова воображая себя Керри Бредшоу и потому буквально на лету схватывая горячий материал.

Честно говоря, я уже так свыклась с ролью героини «Секса в большом городе», что представить себя кем-то другим, например Тиной Канделаки, мне было бы крайне затруднительно. Мне даже кажется, я чем-то похожа на Сару Джессику Паркер, хотя Оганезова и уверяет, что я похожа только сама на себя.

Но я-то знаю, что подруга бессовестно лжет. Вернее, она просто плохо знает мировой бомонд, поэтому ей трудно оценить, что глаза и прическа у меня как у Бритни Спирс, нос — как у Кристины Орбакайте, а губы и овал лица как у Ксюши Собчак. Фигурой же я похожа на Анфису Чехову.

Откуда Наташке знать, что до последнего времени я каждый вечер усиленно работала над собой? Закрывшись в ванной и пустив воду, я часами стояла перед зеркалом и, старательно растягивая гласные в ключевых словах предложения, отрабатывала нарочито московский говор, как у Ренаты Литвиновой, чтобы выглядеть на людях как можно мегаполиснее.

И вообще я умница, красавица и скоро стану самым модным фотографом столицы. Да что там столицы, бери выше! Всего мира! Поеду в мировое турне и сниму венесуэльского президента Уго Чавеса, а заодно и правящего князя Монако. И два этих роскошных мужчины мгновенно влюбятся в меня без памяти и предложат выйти за них замуж. Причем оба разом.

Правда, кто из них мне нравится больше, я еще не определилась, и поэтому пусть они решают свой спор в честном поединке. А я буду стоять в стороне рядом со своим лучшим другом японским императором Акохито и его женой, потягивать «Вдову Клико» и насмешливо наблюдать, как князь Гримальди и президент Чавес бьются за меня на кулачках.

А Оганезова мне просто завидует, ведь не всем же быть роскошными блондинками с почти что голубыми глазами, разъезжающими на красненьких машинках. Некоторым приходится существовать в теле грудастых брюнеток в очках, раздобревших от сидячего образа жизни и калорийных «Глаголиков».

В общем, спросила я цветовода-любителя с прямотой Керри Бредшоу про личную драму, но в ответ интервьюируемый только пожал плечами и, пропуская меня в прихожую, безразличным голосом сказал:

— Вчера жена домой не пришла, вот что. Я ждал, ждал, хотел, чтобы Светка помогла мне в одном деле. Потом какой-то Бабарыкин стал ей названивать, я телефон выключил, чтобы нервы мне не мотал, а сегодня с утра следователь Чупрыкин заявился. Сказал, что жену мою убили. Вопросы разные задавал, хотя я сразу предупредил, что знать ничего не знаю.

Ах да, об этом я в курсе. Сама труп Стервозы в машине видела. Тоже мне, дедок сказанул — «личная драма»! А я-то уж подумала… Между тем безутешный вдовец, не снимая растоптанных сандалий, надетых на черные хэбэшные носки, прошел на кухню и, открыв холодильник, вытащил бутылку кефира. Поболтал, свинтил крышку, одним глотком прикончил содержимое литровой емкости и, отерев усы широкой ладонью, с сомнением проговорил:

— Про Светку, наверное, не надо писать, читателям неинтересно будет.

Почему это не надо? Знал бы он этих читателей! Им чем больше про трагические гибели, да еще при невыясненных обстоятельствах, тем лучше. Просто хлебом не корми, дай почитать про убийства и прочие ужасы. Вот это репортажик получится! Что там банальные цветоводы-любители с их фиалками и фикусами! Наталья будет благодарна мне до конца своих дней за этого Круглова.

— Ну что, вы готовы записывать? — обеспокоенно уточнил муж Стервозы, не заметив в моих руках ни блокнотика, ни ручки.

Вот еще, глупости! Стану я записывать всякий бред. Я вполне в состоянии его и так запомнить. Но для виду я все-таки достала айфон, чтобы клиент не волновался, и сделала вид, что включила прибор на запись.

— Да будет вам известно, что я изобрел уникальный в своем роде биоклей Круглова, — по-наполеоновски сложив руки на груди, принялся расхаживать по прихожей муж покойной Стервозы, как профессор перед аудиторией. — Это вещество позволяет склеивать живую древесину и, что самое парадоксальное, склеенные ткани приживаются! И эти ветки — он нежно дотронулся до пожелтевших иголок сосны, что росла в кадке у туалета, — находятся в процессе регенерации. Но данный образец — далеко не самое оригинальное, что у меня получилось.

Пока все складывалось на редкость удачно, и неожиданно для меня наклевывался просто замечательный репортаж. Я уже видела крупный заголовок на первой странице «Зеленого листка»: «Личная драма не помешала убойному результату. Цветоводом-любителем изобретен принципиально новый биоклей Круглова для биологического склеивания древесины»!

— Проходите, чего ж в дверях стоять? — вдруг спохватился хозяин и шагнул в сторону, пропуская меня в гостиную.

Я не стала раскрывать свои карты и пошла за мужем Стервозы по комнатам — осматривать помещения, заставленные разнокалиберными горшками и кадками и представлять себе, как среди них расхаживала моя покойная врагиня.

Надо сказать, что жилище Кругловых произвело на меня двойственное впечатление. С одной стороны, это был Версаль с шикарной мебелью в стиле ампир, с зеркалами в золоченых рамах и коллекционной бронзой на белом рояле итальянской фабрики «Фациоли».

С другой стороны, при осмотре квартиры Стервозы и ее муженька-биохимика создавалось впечатление, что с монаршей особой соседствует слегка помешанный леший, который выкорчевывает и тащит из лесу все, что под руку подвернется. Рядом с китайской вазой эпохи Мин, что стояла неподалеку от резного бюро красного дерева, красовалась обшарпанная бочка с высоким клеником. Из ствола хилого деревца торчали пожухлые ветки с подсохшими листьями.

Рядом с клеником шуршал листвой дубок, покрыв желудями узорчатый ковер вокруг своей кадки. За дубком росла ель почти без иголок, а за ней торчала из ведра с землей голая палка неопознанной породы. И везде — и по персидским коврам, и по наборному паркету — была рассыпана жирная, хорошо удобренная органикой земля. От этого в квартире стоял густой терпкий дух, точно в коровнике.

Я переходила следом за цветоводом-любителем из гостиной в кабинет, рассматривая стеллажи, заставленные бронзовыми статуэтками и причудливыми горшками с непонятной растительностью.

В отдельном лотке, вокруг которого прямо на полу валялись неопрятно набросанные комья глины и мха, росли восемь ядреных мухоморов и два полусгнивших подосиновика. И у каждого гриба на шляпке желтел крепкий молодой опенок.

Смотрелись грибочки парадоксально и необычно. Но не они привлекли мое внимание. Меня поразило платье, которое я заметила краем глаза в роскошной спальне через щелку приоткрытой двери. Оно висело на вешалке, прямо на дверце шкафа, как видно, приготовленное для выхода в свет. Да, в таком платье в любой свет не стыдно выйти. Ну, вы же знаете, я понимаю толк в хороших вещах. А это платье было не просто хорошее, оно было отличное. Сногсшибательное. Умопомрачительное. Обалденное и отпадное.

Если бы у меня было такое платье, обо мне бы говорили: «Та девушка в платье со стразами». А я бы шла по улице, вся из себя такая волшебная, и загадочно улыбалась своему отражению в витринах магазинов и освещала путь встречным мужчинам, теряющим головы от любви ко мне.

В общем, я поняла, что без этого платья не смогу жить. Ну, или смогу, но будет мне так тоскливо и плохо, что, не ровен час, под напором тягостных воспоминаний о божественном наряде вылезут из подсознания все мои нереализованные желания и дадут всем жару.

Только представьте себе — серебристое, шелковое, отрезное выше линии талии, с рукавами-фонариками и облегающим грудь лифом, широкая струящаяся юбка опускается чуть ниже колена. Такой стиль называется «инфанта террибл», или по-другому «прелестная малышка».

И этот шелковый восторг отделан по вырезу невероятно красивыми стразами, переливающимися при свете люстры всеми цветами радуги, словно капельки росы на заре. Я как увидела это великолепие, так и лишилась дара речи. А интервьюируемый знай себе разглагольствовал дальше.

— Весь парадокс в том, — с воодушевлением говорил биохимик, — что дерево — органический материал. И если при помощи моего изобретения части древесины способны взаимодействовать между собой, словно они одно целое, мало того, срастаться и функционировать как единый организм, так отчего бы и частям человеческого тела не прирастать друг к другу?

Цветовод-любитель огляделся вокруг себя, не нашел того, что искал, сбегал в дальнюю комнату, где у него располагался кабинет, и принес с собой пузырек темного стекла с густым и вязким содержимым. Покрутил таинственным препаратом у меня перед носом, огладил бороду и вдохновенно продолжал:

— Допустим, кто-то отпилил себе палец электропилой. Что он станет делать? Конечно же, побежит к микрохирургам. Но это займет кучу времени! А если в каждой аптечке будет храниться флакончик с биоклеем Круглова, то пострадавший просто намажет им срез пальца и приставит утерянный орган на старое место. И всех делов. Вот с этой-то проблемой я и бьюсь уже три года, стараясь достучаться до ретроградов в Министерстве здравоохранения. Но какое этим фиглярам дело до науки! Мне, собственно, много не надо. Мне и нужна только экспериментальная база, чтобы позволили в какой-нибудь больнице испробовать мое средство. Я не какой-нибудь там шарлатан, а дипломированный биохимик, кандидат наук, ученый-экспериментатор. Я радею только о благе человечества. Кому будет хуже, если человек без особых страданий снова обретет ампутированную конечность? Светлана обещала переговорить с одним там врачом из Семашко, да так некстати умерла. Отец у нее в этой клинике лежит. Была прекрасная возможность наладить контакты! А как я теперь без нее в Семашко сунусь? Меня же никто и слушать не станет! Эх, подвела меня Светка, здорово подвела!

Дипломированный биохимик приблизился ко мне почти вплотную, пожевал губами, взъерошил волосы и пристально посмотрел на меня сквозь толстые стекла очков. При этом глаза его, увеличенные диоптриями до невероятных размеров, заглянули мне в самую душу.

— Знаете что, — заговорщицки сказал ученый, и мороз сквозняком пробежал по моему затылку, — я запасся котом, и, если бы вы помогли подержать его, пока я стану экспериментировать с хвостом животного…

Не дожидаясь ответа, Круглов сунул склянку в карман коротковатых льняных брючат и устремился в коридор. Рывком распахнул дверь ванной комнаты, и оттуда с пронзительным мяуканьем выскочило серое худое существо.

По-видимому, это и был разыскиваемый скандальным соседом кот Тимофей. Прижав уши и распушив хвост, испуганный зверь стремглав кинулся в прихожую, рискуя опрокинуть сосну и норовя забиться под полку с обувью. Я все не могла отойти от впечатления, произведенного платьем, и потому не сразу смогла среагировать на происходящее вокруг.

— Какая прелесть… — непроизвольно вырвалось у меня.

— Вы находите? — усомнился муж Стервозы, хватая швабру и принимаясь шуровать ею под галошницей. — А по-моему, довольно противный зверь. Обдирает косяки в подъезде и гадит на коврики, — кряхтя, пропыхтел он.

Ефим Владимирович вышиб кота из укрытия, и тот, выскочив, как чертик из табакерки, бросился бежать на кухню. Исследователь согнулся пополам, вытянул руки и, устремившись за Тимофеем, из глубины квартиры закончил свою мысль:

— Но, как бы то ни было, у него есть хвост. И вы мне поможете поставить очень важный опыт.

Вскоре вдовец Стервозы вернулся с кухни, неся на руках вырывающегося Тимофея. Несчастное животное извивалось, как пойманная ящерка, змеиным шипением пугая своего обидчика. Но Ефим Владимирович не обращал на выпады кота никакого внимания. По лицу его блуждала легкая улыбка предвкушения научного эксперимента.

Но стоило изобретателю биоклея обернуться ко мне в поисках поддержки, как надежда в глазах его завяла, словно пион на промозглом ветру. Это Круглов заметил мой восторженный взгляд, устремленный отнюдь не на хвост подопытного животного.

— Чертово барахло! — неожиданным фальцетом закричал Ефим Владимирович. — Оно мне всю жизнь испоганило! Светка, барахольщица, по вещам с ума сходила, не давала мне полноценно обустроить квартиру под экспериментальную базу. То комод приволочет, то оттоманку. А сама все время требовала открытий. А какие тут, к лешему, открытия, когда один рояль половину гостиной занимает! И хоть бы она на нем играла! А то ведь ни слуха, ни голоса, зато такой рояль в России есть только у нее и у Николая Баскова! А ведь на месте этой бандуры вполне могли встать пяток кадок с подращенной сосной! Так нет, у моей жены должно быть все самое лучшее, эксклюзивное и дорогое! И рояль, и бронза конца позапрошлого века, и наряды заграничные… И вот чем все для нее закончилось! Придушили дурочку в одном из этих магазинных вертепов!

А нечего было на чужое добро зариться! Бог, как говорит моя бабушка, шельму метит! Но это уже детали. Главное — заполучить вожделенное платье! И пусть на нем не болтается магазинная бирка, видно же, что оно совсем новое. Может, и надевано-то всего один-единственный раз. Но это такие пустяки, что и говорить не стоит.

И я, заискивающе улыбаясь, нерешительно глянула на законного наследника этой красоты.

— Ефим Владимирович, — робко проблеяла я. — Зачем вам эта рванина, а? Продайте ее мне! Я вам пятьсот рублей дам.

Я бы и больше дала, не вопрос, но в редакции «Мурзилки» мне заплатили всего триста. И вместе с тремястами десятью рублями семнадцатью копейками у меня получалось что-то около шестисот рублей. Конечно, я отдавала себе отчет, что пятьсот рублей до смешного мало за такую бесподобную вещицу, но платье так заманчиво переливалось своими стразами, что я окончательно потеряла голову.

Я была готова за него на что угодно — перестирать все имеющееся в доме грязное белье. Излазить Лосиный Остров в поисках молодых сосновых порослей. Или написать такой хвалебный отзыв о биоклее Круглова, что ведущие клиники страны станут драться между собой за право позволить изобретателю проводить любые эксперименты в своих стенах. Ведь, в конце-то концов, Круглов — даже больше чем цветовод-любитель. А уж как делом-то своим увлечен! Но только не дурак же он, хоть и гений, отдавать мне такое чудо почти что задаром!

Я отлично понимала это и поэтому не поверила своим ушам, когда Ефим Владимирович с брезгливым выражением лица проговорил:

— Да забирайте, на кой оно мне? Главное, помогите кота подержать, а то вырывается, как последняя сволочь.

Услышав знакомое слово «кот» и мигом сообразив, что речь идет именно о нем, Тимофей с акробатической изворотливостью гуттаперчивого мальчика снова предпринял попытку к бегству. Я тем временем рылась в кошельке в поисках пятисот рублей, пока великодушный хозяин, занятый посторонним делом, не осознал своей расточительности и не передумал насчет платья. Выложив на подзеркальник в прихожей стопку мятых купюр, я тут же устремилась в спальню, сгребла с вешалки вожделенное платье и комком, как придется, затолкала его в сумку.

Кот Тимофей тем временем продолжал надсадно орать, и в дверь позвонили. Сначала один раз, но продолжительно. Реакции не последовало, потому что каждый из нас был занят своим делом. Я прятала платье, Круглов правой рукой выкручивал коту лапы, стараясь зафиксировать подопытное животное левым локтем и под мышкой. Тогда звонки в дверь стали короткими и частыми, и к ним прибавился тревожный стук в косяк и возгласы:

— Откройте дверь! Откройте, я вам говорю! Верните кота, садисты!

— Да скорее же берите его под лапы, он мне все руки исцарапал, — поторапливал меня чокнутый профессор, тычась в меня бородой и сверкая очками.

Несчастное животное выпучило глаза, заломило уши, как козел рога, и в предсмертном ужасе карабкалось по плечам своего мучителя, раздирая когтями на живописные лоскуты ветхую джинсовую рубаху экспериментатора.

— Хулиган! Лучше сам открой! — завывал на лестничной клетке старенький хозяин Тимофея. — Я вызвал участкового и слесаря, так и знай, мы квартиру вскроем!

Заполучив желаемое, я неуверенно топталась в коридоре, мечтая поскорее смыться из этого сумасшедшего дома. Но, глядя в лицо исследователя, отлично понимала, что сделать мне это удастся только через чей-нибудь труп. Соседа, кота или самого гениального ученого.

— Может, откроем? — несмело предложила я, в душе понимая, что просьба обречена на провал.

Совершенно неожиданно Ефим Владимирович согласился. Он хитро глянул на меня, ни слова не говоря, метнулся к двери, щелкнул замком, рванул на себя дверь и вышвырнул животное на лестницу. Но, прежде чем Круглов успел захлопнуть дверную створку, я пулей вылетела из квартиры за исстрадавшимся Тимофеем, подспудно чувствуя Подстерегающую меня опасность. Неспроста изобретатель биоклея выпустил кота, предварительно смерив меня плотоядным взглядом. Ох, неспроста. Хвоста у меня, конечно же, нет. Но, кажется, биохимик Круглов что-то говорил про ампутированные пальцы, которые, должно быть, можно приклеивать его уникальным изобретением…

Домой, на Чистые Пруды, я ехала долго и трудно, хотя торопилась, как только могла. Очень хотелось как можно скорее похвастаться Наташке потрясающей обновкой и рассказать, какие бывают на свете психически неуравновешенные ученые. Кроме того, должны были привезти диван, и мне было безумно интересно, как он будет смотреться на моей половине комнаты.

Усевшись в машину, я включила зажигание, музычку и посмотрела прямо перед собой. Но увидела только расплывчатые очертания контуров окружающих машин, деревьев и людей. Надо же, как стекло запылилось! Я нажала на кнопку омывателя в расчете на бодрую струйку, которая смоет всю эту грязь с лобового стекла, и была неприятно удивлена, когда ожидаемого результата не последовало. Я повторила попытку, но снова безуспешно. Итак, я осталась без омывающей жидкости в бачке, но зато с невероятно грязным стеклом.

В моем находчивом уме тут же созрело три варианта решения этой проблемы. Во-первых, я могла попробовать доехать до дома вслепую. Но тогда потребовалось бы взять еще несколько кредитов на ремонт побитых в дороге машин. Можно было вернуться к чокнутому профессору и попросить водички у него, но я, честно говоря, предпочитала лучше влезть в новые долги, чем возвращаться в это страшное место. И наконец, был еще вариант оставить машину здесь и добраться до дома на метро. А вечером вернуться с омывающей жидкостью и забрать любименький красненький «Дэу Матис» домой.

Поражаясь своему уму и изворотливости, я вылезла из автомобиля и решительно двинулась к метро. Еще на подступах к станции меня насторожила подозрительная очередь, змеиным хвостом извивающаяся вдоль палаток. Встав в конец ее, я начала ломать голову, почему это вдруг столько народу разом решили купить себе проездной билет.

Ну да, сегодня первое число, но неужели все эти люди не чаяли дожить до начала следующего месяца? Ведь в противном случае кто-нибудь из них непременно запасся бы проездным, зная, что ему так или иначе придется пользоваться подземным транспортом.

Затем мне пришла в голову мысль, что эти люди ожидали наследство в виде машин либо крупных сумм денег, на которые они планировали себе эти самые машины купить, но их надежды по каким-то причинам не оправдались. Очередь моя подошла в тот момент, когда я размышляла над возможностью массового выигрыша в лотерею. Прикупив на последние денежки талон на одну поездку, я приложила проездной билет к желтому кругу на турникете и двинулась через пропускные воротца. И тут вдруг почувствовала, как ко мне сзади прижалось чье-то горячее тело, от которого так и разило мужественным жаром и запахом дорогого одеколона.

Я притормозила, намереваясь развернуться и дать мерзавцу по лицу, но чьи-то губы требовательно прошептали мне в ухо: «Не останавливайся, иди!» Голос мне понравился, парфюм тоже, да и ощущения были очень необычные, и я последовала совету таинственного незнакомца. Прошла, не останавливаясь, через пропускной турникет и только тогда оглянулась.

Парень, что прошмыгнул за мной, выглядел на миллион долларов. Высокий, спортивный, со стильной стрижкой и белозубой улыбкой. Он махнул мне рукой, в которой был зажат навороченный ноутбук, и, бросив на бегу: «Спасибо, выручила», стремглав унесся вниз по эскалатору.

И это все? Мне стало как-то не по себе, как будто меня использовали для грязных, низменных целей, и я с неприязнью подумала, что вот так-то и сколачиваются миллионные состояния. За одной пройдет, за другой — глядишь, к концу месяца прикупит себе моднючие джинсы. А такие вот дурочки, как я, так и будут до конца своих дней ходить в обносках и служить этим пронырливым молодым людям прикрытием от контролеров и являться источником их сказочных богатств.

Вот если бы на мне было серое платье! Тогда бы этого пижона от меня клещами отрывали. Он тащился бы за мной как приклеенный, не в силах отпустить нежный шелковый подол моей юбки, и, понимая всю тщетность своих притязаний, тоскливым голосом спрашивал, как меня зовут. Но я бы надменно молчала, припоминая ему небрежно брошенное через плечо «Спасибо, выручила». И до конца своих дней он бы вспоминал «ту девушку в сером платье, усыпанном стразами», и тихо плакал по ночам, сожалея, что не довелось со мною познакомиться.

Это досадное недоразумение я переживала где-то половину пути. А потом переключилась на подозрительную девицу, что отиралась рядом со мной и совала нос в «Мэри Клер», хотя я и закрывала от нее страницу обложкой. Должно быть, она нацеливалась на мою сумочку, чтобы стянуть оттуда пустой кошелек, который лежал в боковом кармашке и выглядел как полный. Но я как сунула свою торбу под мышку, так больше и не выпускала, так что воровке ничего не обломилось.

И вот я наконец-то доехала до Чистиков, пулей пролетела по бульвару и вошла в свой подъезд. Дверь в квартиру почему-то оказалась приоткрытой. Я постояла перед пробивающейся на лестничную площадку полоской света и нерешительно потянула ручку на себя. Дверная створка тут же вырвалась у меня из рук и с оглушительным грохотом захлопнулась. И вслед за этим из квартиры раздался безудержно радостный хохот. А если называть вещи своими именами — то разнузданное лошадиное ржание. Я отперла замок ключом и резко рванула створку двери на себя. На этот раз она поддалась, и я, спотыкаясь о тянущуюся от дверной ручки веревку, ввалилась домой.

Оказалось, что это развлекаются детишки гастарбайтеров. Те самые, которые намедни осваивали мои наряды и пользовались моим же спортинвентарем. Озорники сидели на топчанчиках в углу коридора и бешено хохотали. Бельевая веревка, как видно позаимствованная с кухни, брала свое начало от дверной ручки и змеилась по всему коридору, заканчиваясь у мальчишки в руках.

Девчонка в приступе безумного хохота повалилась на спину и дрыгала ногами в дырявых колготках. Я погрозила баловникам пальцем и тепло им улыбнулась материнской улыбкой. Ведь теперь у меня было платье со стразами, и я любила весь мир. Под улюлюканье детворы я миновала коридор и открыла дверь в нашу комнату. Наташка лежала на кровати и таращилась в экран телевизора. Лишь только я вошла, она сделала звук потише и странным голосом сказала:

— Ты у нас теперь знаменитость. Про тебя по телику рассказывали.

Я смутилась и обрадовалась, но виду не подала и безразличным тоном заметила:

— Не думала, что мои работы пойдут куда-нибудь дальше «Мурзилки». Канал «Культура» фотки коров показал?

— Да нет, не «Культура», а «Криминальная хроника», — потягиваясь, ответила подруга. — И показывали вовсе не коров, а твой фоторобот. Я тебя по платью опознала. То твое белое, помнишь, с матросским воротничком, в котором ты вчера гарцевала?

Я помнила. Именно в этом платье вчера я и сражалась с ненавистной Стервозой по имени Светлана. А потом справедливость восторжествовала, и эту припадочную истеричку кто-то убил, придушив моим новым палантином. Безвременной кончиной покойница здорово подвела своего гениального до сумасшествия мужа, так и не договорившись в больнице о проведении эксперимента на людях и даже не подержав соседского кота, похищенного ученым Кругловым для опытов в домашних условиях.

— А что говорили, когда фоторобот показывали? — заинтересовалась я. — Про платье, туфли или прическу было что-нибудь? Или, может, отмечали стильность образа вообще?

Ведь правда же интересно, что о тебе люди думают?

— Говорили, что изображенная здесь женщина подозревается в убийстве Кругловой Светланы Руслановны, 1981 года рождения, директора туристического агентства «Зигзаг», — невозмутимо ответила Наталья, сверившись с листочком, который она вынула из потрепанного томика Агаты Кристи.

Я так и опешила. Вот тебе раз! С чего это вдруг я подозреваюсь в убийстве жены чокнутого профессора? Вот если бы Стервоза отобрала у меня палантин, тогда я еще понимаю, тогда был бы вполне убедительный повод, чтобы придушить эту выскочку, а так мотив преступления мне совершенно не ясен. А у каждого преступления обязательно должен быть мотив, не так ли? Или я что-то путаю?

И я спросила у Наташки, с чего это вдруг именно меня заподозрили в убийстве незнакомого мне человека, с которым я не имела никаких дел, кроме разве что мимолетной потасовки в торговом зале гипермаркета… Но ведь это же не считается! Что же это будет, если начнут подозревать в убийстве всех тех, кто когда-нибудь наступил убитым на ногу в метро? Оганезова — опытный читатель детективов, она разбирается во всех этих тонкостях, как никто другой, вот пусть она мне и объяснит, как это следственные органы могли додуматься до подобной глупости.

Опытная читательница детективов уперла испытующий взгляд мне в переносицу, как бы говоря этим: «Колись! Я знаю, что Круглову Светлану Руслановну восемьдесят первого года рождения задушила именно ты!» Но я с достоинством выдержала ее полный инсинуаций намек, в свою очередь безмолвно укоряя ее глазами за излишнюю подозрительность.

— Да с того заподозрили именно тебя, — закончив играть в гляделки, протянула Наташка, — что восемь опрошенных свидетелей видели, как вы там спарринговали посреди «Ашана». И все свидетели в один голос утверждают, что ты не случайно схлестнулась с этой Кругловой, а сначала долго присматривалась к ней и, даже можно сказать, выслеживала свою жертву.

Я чуть не задохнулась от возмущения. Кто выслеживал? Я? Наглая ложь! Убитая Круглова сама ввела меня в заблуждение, прикинувшись главным редактором глянцевого журнала, так что это еще большой вопрос, кто из нас жертва.

— Врут они все, эти восемь свидетелей, — мрачно пробурчала я. — Она первая начала…

— Ну, рассказывай, подруга, как дело было, — велела Наталья, снимая очки и в предвкушении интересной истории откидываясь на подушку.

И я рассказала Оганезовой про свой поход в «Ашан», потому что утаивать мне было нечего. Про последний номер «Космополитен» я тоже рассказала. И про роскошные украшения от «Макути» на холеной посетительнице гипермаркета, а также про мои подозрения насчет причастности данной особы к миру высокой моды. Призналась и в честолюбивых мечтах, мигом вскруживших мне голову. И даже поведала Оганезовой про то, как тащилась за Стервозой с тележкой, как последняя идиотка, прикидывая, с чего мне лучше начать разговор о возможном трудоустройстве. И вот, когда я совсем уже было отважилась подойти, я увидела его — роскошный кашемировый палантин, о котором мечтала всю последнюю неделю.

И как эта тощая корова выхватила палантин прямо у меня из-под носа и стала совать мою вещь к себе в телегу, а я восстановила справедливость, а заодно и разоблачила обманщицу. Потому что, как выяснилось, со вкусом у Стервозы оказались большие проблемы. Да, все эти люди действительно смотрели на наш честный и бескомпромиссный бой, но все они были на моей стороне, и даже кассирша сказала, прокатывая ашановскую карточку: «Так здорово, что ты победила»!

— Так, стоп! — вдруг закричала Наташка, всем телом подаваясь вперед, снова напяливая очки на нос и указательным пальцем сдвигая их на самый верх переносицы, чтобы лучше меня видеть. — Какую карточку прокатывала кассирша?

Я обескураженно посмотрела на подругу, не зная, верить ли ее неосведомленности. Неужели Наташка не знает, что в магазинах иногда расплачиваются кредитными картами?

— Ты дуру-то из меня не делай! — строго прикрикнула будущая звезда криминальной журналистики и пояснила свой вопрос: — Странно как-то получается. Если ты расплачивалась кредитной картой, то почему же эта самая кассирша, которая так за тебя переживала во время решающего боя с силами зла в лице Кругловой, почему она не выдала твои реквизиты милиции? Ведь по телику говорили, что сыщики нашли на месте преступления проданный в магазине шарф…

— Не шарф, а палантин, — поправила я свою консультантку.

— Один пес, — отмахнулась Наташка. — Так вот. Нашли они, значит, шарф. Пусть даже на нем была оторвана этикетка. Я даже могу допустить, что это был последний шарф именно этой модели во всем «Ашане». Скорее всего, они сняли шарфик с шеи погибшей и пошли, потрясая им, опрашивать кассирш, интересуясь, кто из них пробивал эту вещицу и не была ли покупательница данного эксклюзива в белом платьице с матросским воротничком, потому что именно эту девушку восемь свидетелей видели дерущейся с погибшей. Я думаю, твоя кассирша просто обязана была сообщить милиции, что это именно тот шарф, из-за которого произошла драка, и он оплачивался у нее на кассе их ашановской кредиткой.

Я шумно сглотнула и испуганно глянула на подругу. До сих пор мне и в голову не приходил такой странный взгляд на вещи. Смерть Стервозы я воспринимала как курьез, своего рода возмездие за плохое поведение обидевшей меня тетки. А оказывается, убийство моей врагини можно повернуть таким образом, что я же окажусь во всем виноватой! О мамма миа, это же надо так вляпаться! Так, спокойствие, только спокойствие. Как на моем месте поступила бы девушка «Космо»?

И тут я впервые за семь лет проживания в Москве с необыкновенной ясностью поняла, что никакая я не девушка «Космо». Куда мне до этих гламурных штучек! Я могу сколько угодно из кожи лезть вон, растягивая гласные в словах и присобачивая себе накладные ногти, но ни на йоту не приближусь к заветной цели стать одной из тех, кто пишет о своих смешных проблемах в глянцевые журналы: «Дорогая редакция! Помогите мне, пожалуйста, советом — как удержать около себя парня? Может быть, не стоит есть лука на ночь?»

И отец у меня никакой не фермер, а совхозный тракторист, а мать торгует огурцами со своего огорода на площади у Савеловского вокзала, а сестра Варька, та самая, которая с липовой ветрянкой, десять лет назад устроилась в продуктовый магазин продавцом, мечтая со временем дорасти до заведующей хлебной секцией.

Но я, руководствуясь советами журнальных психологов, во всем ищу позитивные стороны. Даже если все плохо, вот как сейчас, все равно хочется верить, что когда-нибудь я стану самой-самой, красивой и богатой, независимой и успешной, как вот эта вот Круглова. Хотя нет, как Круглова не хочу, она плохо закончила свои дни.

А Наташка продолжала меня добивать:

— Но ты, моя дорогая, не расслабляйся. Для милиции найти того, кто прикупил в гипермаркете орудие убийства, — дело времени. Они обязательно поднимут кассовые чеки за вчерашний день, просмотрят, кто что пробивал, и вычислят Алису Гришечкину, которая приобрела последний палантин данного артикула. Наверняка к тому времени они уже установят все выходные данные твоего шарфика. И вот тогда-то за тебя, моя ты девочка, возьмутся всерьез.

Я вздрогнула и покосилась на подругу, а она, как ни в чем не бывало, глубокомысленно потерла указательным пальцем переносицу под очками, наморщила нос и продолжала рассуждать:

— Но мне непонятно другое. Почему же та кассирша тебя все-таки не сдала? Ведь она наверняка запомнила, как твоя фамилия, ну, или хотя бы как выглядели твои покупки, а следовательно, что было в твоем чеке… А раз есть чек, то есть и номер кредитной карты. А по номеру кредитной карты легко и непринужденно устанавливается фамилия ее владельца, адрес проживания и место работы.

— Я прописана у тетки, так что сразу на меня фигушки выйдешь, — попробовала огрызнуться я, но получилось не очень-то убедительно.

Для меня тоже оставалось загадкой, почему кассирша меня не сдала. И я уже хотела развить дискуссию насчет врожденного благородства некоторых людей, но Оганезова не дала мне и рта раскрыть.

— В общем, так, Алисочка, — резюмировала она. — Нам надо самим найти убийцу Кругловой Светланы Руслановны до того, как за тобой приедут в чудной решетчатой карете.

В принципе я не возражала. Мне и самой не хотелось садиться в тюрьму за чужое преступление. Ишь ты, как ловко все придумали! Я, значит, буду сидеть в тюрьме, а реальный убийца разгуливать на свободе! Вот уж дудки! Столичная штучка в такой ситуации наверняка бы… Хотя о чем это я?..

От перспективы настоящего расследования Наташка пришла в заметное оживление и, усевшись на кровати по-турецки, разложила перед собой тетрадный листок и шариковую ручку. Широченная красная футболка полностью скрывала ее переплетенные ноги в велосипедных штанах, отчего подруга поразительно напоминала продвинутого Будду. То и дело поправляя очки, съезжающие на кончик носа, Оганезова важно сказала:

— Первым делом нам надо понять, кто и зачем убил эту самую Круглову.

— А по-моему, достаточно выяснить только кто, — легкомысленно сказала я и тут же была поднята на смех знатоком и тонким ценителем детективного жанра.

— Ха, — издевательски произнесла Наталья и глянула на меня Поверх очков. — В том-то все и дело, что начинать надо с вопроса «зачем?». Вот смотри — Стервозу могли убить именно для того, чтобы лишить ее жизни…

— А что, разве убивают для чего-то еще? — усомнилась я.

— Какая же ты глупая, хотя и крашеная, — сердито ответила Наташка.

Подруга отчего-то считала, что глупыми могут быть только природные блондинки, хотя я по себе знаю, что это далеко не так. Встречались мне и искусственно осветленные девицы, которые казались тупее персонажей Джима Керри во всех его, вместе взятых, комедиях.

— Есть еще такой мотив, как подстава Алисы Гришечкиной, фоторобот которой сегодня показывали в «Криминальных новостях» под видом портрета предполагаемого убийцы, — сплетая, расплетая, складывая пальцы домиком и похрустывая суставами, мудрствовала Оганезова. — Допустим, преступник заметил, как ты тащишься за этой мадам, бросая на нее неоднозначные взгляды. И он решал — ага! Вот завалю Круглову, а все подумают на Гришечкину. Да и драка, как я понимаю, имела большой успех…

Я так и села. Вероятность досадить мне, убив для этого человека, как-то не приходила в голову. Да кому я нужна, чтобы городить весь этот огород!

— Ну-у, не скажи, — протянула доморощенная сыщица, не разделив моих сомнений. — Взять хотя бы наших, редакционных…

Я даже задохнулась от возмущения.

— Да ты что, Наташка, они же все милейшие люди…

Оганезова хмыкнула и презрительно посмотрела на меня.

— Наи-ивная, — процедила она сквозь зубы. — Алиска, ты не знаешь людей! Коллеги — это такие подлые личности, которые только и норовят подставить сослуживца и со стороны порадоваться, что по шее досталось не ему, а товарищу по работе. Тем более когда работаешь вместе со своим потенциальным врагом. В «Криминальной хронике» вчера рассказывали о риелторе Злобине, который зарезал официанта кафе, где обычно обедал его коллега риелтор Гусев. Злобин убил несчастного работника общепита только для того, чтобы бросить тень на доброе имя Гусева и присвоить себе выгодный обмен элитной квартиры в «Триумф-паласе». Понятно? А ты говоришь! Так что на твоем месте я бы глубоко задумалась на эту тему. Особенно мне кажется подозрительным начальничек наш, которого ты выставила полным дураком с этой его фотовыставкой…

— Ты думаешь, Денис Михайлович на такое способен?

Подруга кинула на меня полный снисходительной жалости взгляд, глянув поверх очков, как на больное дитя, и со вздохом ответила:

— Кто же знает, на что способен оскорбленный мужчина?

И, разделив листок на две половинки, в верхней части одной из них коряво написала: «Алиска». Под моим именем поставила цифру «один» с жирной точкой и рядом с ней накорябала: «Денис Михалыч Одинокая Рощин». Затем написала цифру «два» и вопросительно уставилась на меня. Я молчала, сбитая с толку этим взглядом. Тогда Наталья не выдержала и спросила:

— Кого вторым будем писать, Андрюху или Софью Петровну?

Я не поверила своим ушам.

— А они-то здесь при чем?

— Андрюшка давно на тебя зуб имеет за то, что ты его бумагой ворованной попрекаешь. Софья Петровна тоже на тебя обижена, — принялась загибать пальцы Оганезова.

— А эта-то за что?

— А помнишь, на общем собрании по случаю юбилея «Зеленого листка» ты встала и сказала речь, в которой пожелала нашей газете раз и навсегда распрощаться со всем отсталым и несовременным, таким же, как перманент Софьи Петровны, и неустанно двигаться ко всему новому и прогрессивному, держа курс на продвинутую стрижку Ленки Синицыной.

— Но это же метафора! Я имела в виду совсем другое, — чуть не плача, проскулила я. — Просто я хотела, чтобы мы все работали по-новому, по-современному, а не как сорок лет назад. Ты думаешь, Соня обиделась?

— Думаю, что да, — жестко отрезала Наталья. — Так что эти двое тоже имели мотивчик поквитаться с тобой, моя ты девочка. Про Синицыну я вообще молчу. Ленке ты перебегала дорогу не раз и не два. Взять хотя бы ее Васечку, с которым ты крутила роман до того, как он позвал нашу Леночку замуж… Да, кстати, кто из вас кого бросил, а то, может, Васечку тоже стоит в список внести?

Мне очень хотелось соврать, что это я бросила Васечку за его пристрастие к чтению моих женских журналов, откуда он и черпал информацию, которой удивлял свою нынешнюю жену. Но интересы следствия требовали правдивого ответа, и поэтому я сказала все, как было. А именно что это Васечка послал меня куда подальше, когда поймал с фонариком и его «Плейбоем» ночью под одеялом.

— Но журнал-то ты хоть ему вернула? — уточнила Наталья.

Я честно призналась, что да, вернула, хотя и выдернула из него одну, особо полюбившуюся страницу. На этой странице рассказывалось про то, как определить, симулирует ли женщина оргазм или нет. Я решила заучить текст наизусть, чтобы избежать чужих ошибок.

— Ну ладно, Васечку писать не будем, — смилостивилась Оганезова. — Кажись, всех записали?

Но я вдруг отчего-то припомнила, как неделю назад взяла у Наташки без спросу прокладки и как она надулась, когда они понадобились ей самой. Чем не мотивчик? А может, это сама Наталья укокошила Стервозу, а теперь разыгрывает тут из себя мисс Марпл?

Наташка поежилась под моим пристальным взглядом и с апломбом заявила:

— Вот только не надо на меня так смотреть! Я вчера весь день просидела дома, если не веришь — спроси у Лючии. Она мне рассказывала, как лечиться виноградным листом.

Я тут же отвела глаза в сторону, и Оганезова нарочито бодрым голосом продолжала:

— Ну что же, а теперь запишем все, что нам известно о покойной, в столбец под названием «Светлана Круглова». Итак, пишем: была директором туристического агентства «Зиг-заг» и имела любовника по имени Игорек. Да, кстати, давай-ка сюда его телефончик, пока не потеряла.

Я вынула из сумки мятый клочок бумаги с чернеющими на нем маковыми зернышками цифр и букв печатного шрифта и приобщила к делу. Наташка аккуратно, двумя пальцами, взяла следственный материал, разгладила чек на ладошке и, положив на подушку рядом с собой, печально подвела итог:

— А больше нам про убитую и написать-то нечего.

— А вот и неправда, есть что написать. Я только что брала интервью у муженька этой Кругловой. На-та-ашка-а! Умереть — не встать! Ты таких называешь «чокнутый профессор». Хотел отхватить хвост соседскому коту и меня подбивал поучаствовать в садистском эксперименте, но я сбежала, успев купить у него обалденное платье со стразами.

Оганезова сдвинула брови и сурово произнесла:

— И ты до сих пор молчишь? Давай-ка рассказывай про этого деятеля!

Усевшись по-турецки рядом с подругой, я рассказала про задание редактора найти цветовода-любителя и обидные слова Дениса Михалыча, что никакой я не профессионал в журналистике. А я, главное дело, случайно услышала в «Ашане», как Стервоза заказала кадки с какой-то рассадой. Подслушала я и адрес, по которому следовало доставить заказ. Вот я и подумала, что можно совместить приятное с полезным, а именно написать репортаж о цветоводе-любителе, а заодно и посмотреть, как живут выскочки и воображалы. В общем, я приехала на улицу Кржижановского, а дверь мне открыло странное существо в бороде и очках, которое призналось, что оно есть гений и его гениальный ум изобрел чудо-клей. Вот я и втерлась к бородатому типу в доверие, вроде бы посмотреть результаты его выдающегося открытия, в результате чего пережила смертельный ужас на пару с несчастным котом и получила в награду сногсшибательное шелковое платье со стразами!

В этом месте рассказа я полезла в сумку и достала на свет божий маленький серый комок, который теперь, в столь плачевном состоянии, не казался больше нарядом Перис Хилтон. Но я встряхнула шелковую тряпицу, разгладила ладонями складочки, и вещь заиграла с новой силой. Все стразики, как по волшебству, стали переливаться разноцветными огнями, а серебристая ткань мягко струилась, как весенний ручеек.

— Н-да, красиво, — одобрила подруга обновку, что случалось с ней крайне редко. — И сколько же ты за него отвалила?

— Пятьсот рублей, — честно призналась я.

— Да ладно, чего ты врешь? — возмутилась Наталья. — За такое платье — пятьсот рублей?

— У меня больше не было, — отозвалась я, любовно пристраивая красоту в стразиках на плечики в шкафу. И беспечно добавила: — Я, Наташ, диван купила.

— И сколько же у тебя денег после всех покупок осталось? — недобро прищурилась Оганезова.

— Нисколько, — правдиво ответила я. — И бензин на нуле…

Не берусь повторить, что мне довелось выслушать из уст литературно подкованной подруги. Она крыла меня семиэтажным матом, обзывая безмозглой курицей и рабой импульсивных желаний, кричала, что меня давно пора лечить, хотя делать это, скорее всего, уже поздно, и горбатого только могила исправит.

— Нет, ты скажи мне, ты нормальный человек? Адекватный и вменяемый? Про дееспособность я даже не заикаюсь! О какой дееспособности может идти речь, когда ты ухитряешься спустить за один день месячную зарплату, да еще и опустошить кредитку на сумму тридцать тысяч рублей?

— Неправда, у меня там еще полторы тысячи осталось, — слабо отбивалась я.

— Идиотка! — взвыла Оганезова. — Мало того что просадила все деньги, какие только могла, так ты еще и вляпалась в это дерьмо с убийством. Вот скажи, чего ты к этому Круглову поперлась? Делать, что ли, больше нечего?

Внезапно меня посетила умная мысль.

— Наташка! — просветленным голосом сказала я. — Ни в какое дерьмо я не вляпалась! И очень даже хорошо, что я поехала к Кругловым. Зато теперь я знаю, кто убийца Стервозы. Завтра же пойду в милицию и скажу, что покойницу убил ее ученый муженек — маньяк Ефим Владимирович Круглов, цветовод-любитель с садистскими наклонностями.

— Ну и глупо, — пожала плечами Оганезова, как видно, устав кричать и потому сменяя гнев на милость.

— Это еще почему?

— Да потому, что, если бы биохимик Круглов задумал убийство жены, он не стал бы тащиться в «Ашан» и, рискуя быть схваченным в самый неподходящий момент, затягивать у нее на шее сворованный у тебя шарф. Он бы подсыпал ей в утренний кофе какой-нибудь талий, как сделал это серийный убийца Соловьев, именно талием отравивший жену, дочь, следователя, который вел его дело, и парочку соседей в придачу. И все это безобразие сошло отравителю с рук, потому что никто не смог заподозрить в несчастном вдовце и безутешном папаше серийного убийцу. Слишком уж естественными казались причины смертей. Простуда и простуда, мало ли людей от гриппа загибаются?

Наташка почесала щеку и задумчиво посмотрела в окно.

— Но вот на следователя Соловьев зря, конечно, покусился, — осуждающе протянула она. — Тут-то его, голубчика, и прищучили. Маньяк отраву в чай прямо во время допроса подсыпал, а чашку взяли на анализ. И все поняли про талий. А Круглов — биохимик, так что ему ничего не стоило накормить свою женушку любой химической дрянью, померла бы твоя Стервоза от самых естественных причин, и ни одна собака не пронюхала бы, что это убийство. Да к тому же, памятуя о коте, не стоит сбрасывать со счетов такой важный аспект, как научный эксперимент. Неужели ты думаешь, что изобретатель биоклея упустил бы шикарный случай и не отхватил у отравленной супруги пальчик-другой с тем, чтобы успеть до того, как она протянет ноги, пришпандорить их на место?

Я положила на стол печенье, которое до рассуждений Оганезовой собиралась съесть, и мрачно заметила, что просмотр криминальных программ явно не идет подруге на пользу.

— Что-то не замечала, — беззаботно откликнулась Наташка, облизывая пальцы, перемазанные вареньем. — Да если бы не я, ты бы, моя девочка, сделала большую глупость и поперлась в милицию обличать биохимика! Сидела бы завтра в кабинете следователя и доказывала ему, что не верблюд, потому что на Круглова подозрения сыщиков падут только в самую последнюю очередь. Имей в виду, оперативники не дураки и рассуждают так же, как и я. И к тому же из твоего рассказа следует, что живая жена была ученому гораздо нужнее, чем мертвая. Кто биохимику теперь кота подержит? И где он без связей Светланы экспериментальную базу для биоклея найдет?

Я хотела ответить, что и без Оганезовой знала, что чокнутый профессор не убивал жену, но решила не ссориться с понимающим в криминальных делах человеком и примирительно спросила:

— Наташ, у нас поесть что-нибудь осталось?

— Не-а, не осталось, — с нарочитой небрежностью откликнулась Оганезова, продолжая смотреть в сторону окна.

— А куда же салат-то делся? — изумилась я, потому что отлично помнила, что со вчерашнего вечера в нашем холодильнике оставалась еще половина кастрюли ананасного салата.

— Я его спасла, — тихо ответила Наташка.

— И от чего же ты спасла вчерашний салат? — вскинула я брови. — Хотелось бы знать, что ему угрожало…

Наталья передернула плечами, возмущенно посопела носом и с вызовом ответила:

— Не знаю, что уж там ему угрожало, но только я достала кастрюльку из холодильника, заглянула под крышку и сразу поняла — он не жилец.

Где уж несчастному салату быть жильцом, если Оганезова отправилась на кухню посмотреть, чем можно поживиться!

Глядя на бордовое Наташкино лицо, я поняла, что дальше тему салата развивать не стоит, и решила этот вопрос замять для ясности. Что нам, кроме салата, и поесть, что ли, нечего? Там вроде сервелат еще оставался. Но оказалось, что вместе с ананасовым салатом был спасен и сервелат, и плавленый сыр в пластиковой упаковке, и даже масло «Доярушка». В общем, чтобы не тратить время на долгое перечисление, скажу, что от спасательной операции Оганезовой осталась только пара яиц и подгнивший помидор. В этой ситуации сама собой напрашивалась яичница с помидорами, и я, выйдя на кухню, принялась за ее приготовление.

Я стояла у плиты, и в ноги то и дело врезался годовалый Нику. Малыш Лючии, предоставленный самому себе, ползал в одной распашонке по кухне и возил перед собой по кафельному полу вставную челюсть Штефана Юлианыча. Сам дядя Штефан отдыхал после трудового дня на раскладушке, скрашивая досуг чтением свежего номера «Спорт-экспресса». Отсутствие зубов в стакане молдаванин до поры до времени не замечал, увлеченный статьей о футболе. Хватился пропажи он только после того, как малютка, подобравшись к раскладушке, положил игрушку поверх газетного листа и радостно залился звонким, как колокольчик, смехом.

Тем самым временем в коридоре шли состязания по прыжкам с антресолей. У стены были свалены в кучу зимние куртки, пальто и плащи всех обитателей квартиры, а ребятишки залезали на антресоли и с гиканьем и свистом сигали вниз, пользуясь отсутствием Богдана Осиповича и его рыжей пассии. Они и дальше бы соревновались в дальности прыжков, пока не свернули бы себе шеи, но веселье прервал настойчивый звонок в дверь. И я, сняв яичницу с огня, отправилась открывать.

Оказалось, что привезли диван. Как по команде, все гости из далекого молдавского села вывалили в коридор смотреть, кто пришел и что принес. Дети прекратили сигать с антресолей, Лючия усадила орущего младенца на крутое бедро, дядя Штефан вставил зубы на место и отложил газету в сторону, тоже заинтригованный происходящим.

Соседи стояли, столпившись вдоль стен, и смотрели на то, как два неказистых паренька волокут в нашу комнату новенький предмет мебели. При этом они завистливо качали головами и цокали языками. Красный и нарядный, как подкладка калоши, диван вызывал в каждом сердце живейший отклик и неугасимое желание обладать им.

— Вот бы хоть разочек на таком поспать, — мечтательно произнесла молодоженка Иляна, с нежностью глядя на своего широкоплечего Мирчу.

И тут у меня в голове родился план стремительного обогащения. Ну и что, что все деньги я истратила на полезные вещи и осталась без копейки в кармане. Есть верный способ поправить пошатнувшееся материальное положение. Мы будем сдавать мой диван на ночь родственникам Богдана Осиповича. Всем известно, что продвинутые жительницы современных мегаполисов отличаются сметливым умом и умением с честью выходить из самых затруднительных ситуаций, разве не так? Что уж там скрывать, рядом с красным диваном я снова почувствовала себя девушкой «Космо».

Но тут зазвонил телефон, и в коридор выскочила Оганезова. Она сделала круглые глаза, удивляясь моему новому приобретению, затем отошла в сторону, пропуская в комнату носильщиков с диваном, схватила трубку, послушала собеседника на том конце провода и, не поговорив и минуты, торопливо свернула беседу:

— Слушай, Ленка, я не могу сейчас разговаривать. Нам какой-то жуткий диван привезли, красный, как зад гамадрила. Так что перезвони позже…

Я попробовала было вырвать у Наташки трубку, чтобы сказать Синицыной, что это не то, что она думает, но Оганезова уже запихнула меня в комнату и потребовала объяснений.

— Ты, мать, совсем сбрендила, — отреагировала на мою гениальную идею со сдачей спального места внаем подруга, лишь только нам удалось выгнать из комнаты родственников Богдана Осиповича и за последним из них, Мирчей, закрыть дверь с той стороны. Наташка скептически оглядела диван и брюзгливо изогнула нижнюю губу: — И куда мы поставим эту бандуру?

— Твою кровать переносим на мою половину, а на ее место ставим новый диван, — импровизировала я. — Да, кстати, зачем ты сказала Синицыной про мою покупку?

— А что, и этот образец пошлости и кича ты увела у Ленки из-под носа? — хихикнула Оганезова. — Круто, ничего не скажешь. О таких вещах надо предупреждать заранее. Теперь она тебе точно захочет отомстить и придушит в каком-нибудь супермаркете парочку поругавшихся с тобой теток.

— Захочет и захочет, это ее личное дело, — устало сказала я. — Одной местью больше, одной меньше — мне уже все равно.

А потом я выгнула грудь дугой и, удивляясь сама на себя, заносчиво добавила:

— Но так просто я не сдамся и за свою свободу буду бороться до конца.

Кажется, это я вычитала в какой-то книге, рекомендованной к прочтению в специальных рубриках глянцевых журналов. А может быть, и услышала в фильме, которые они же советуют посмотреть. Но то, что именно так говорила какая-то красивая и безвинно оклеветанная девушка, было так же верно, как и то, что я сегодня купила самое красивое платье на свете.

— О-о, мне это нравится, спиши текст, — пошутила Наташка и, став серьезной, проговорила: — Чувствую, чтобы найти убийцу Кругловой, придется нам побегать.

И скромно добавила:

— Так уж и быть, я беру руководство этой операцией на себя, а ты будешь исполнителем. Статью про цветовода-любителя Круглова тоже напишешь сама, мне некогда. Мне надо стратегию расследования продумывать.

Наташка прошлась по комнате, как раздобревшая пантера, и, ударившись с непривычки коленкой об угол дивана, возбужденно проговорила:

— В общих чертах план такой. Первым делом ты едешь в турфирму «Зиг-заг», прикидываешься потенциальной клиенткой и выясняешь все, что только можно, о Светлане Кругловой. Все-таки она директор, и подчиненные должны охотно сплетничать о ее смерти.

— А может, сначала позвонить Игорьку? — с замиранием сердца спросила я.

— Игорек успеется, — отрезала подруга. И вдохновенно продолжала: — А потом ты смотаешься в «Ашан», разыщешь свою курносую кассиршу и расспросишь добрую деву, с чего это вдруг она тебя прикрывает. Кассирша должна рассказать тебе все, что знает, если не хочет навлечь на себя наши подозрения. А то ведь мы сами можем пойти в милицию и заявить, что девица утаивает нечто от следствия. И между делом мы осторожненько выясняем, что наши редакционные делали вчера во время обеда. Диспозиция ясна?

— Более или менее, — неуверенно ответила я, не понимая, отчего же нельзя начать с Игорька.

— Ну, тогда марш в магазин за черной краской для волос, и прихвати еще составчик для химии, — распорядилась Оганезова. — Это должно изменить тебя до неузнаваемости.

Если бы я сошла с ума и стала носиться по улицам в одних трусах, интригуя прохожих татуированными бабочками в самых неожиданных местах тела, то и тогда бы я не отважилась выкраситься в радикально черный цвет, а тем более испоганить свои дивные белокурые волосы вульгарной химией.

— Наташ, я не могу краситься в черный цвет, это зрительно увеличит мой нос, — пролепетала я первое, что пришло мне в голову.

Кто там будет присматриваться к моей прическе? Может, для смены имиджа достаточно просто не надевать белое платье с матросским воротничком? Наташка напрочь отклонила мое предложение, со знанием дела заявив, что людям запоминаются именно детали. А насчет носа добавила:

— Можно подумать, как будто сейчас он у тебя маленький.

Вот нахалка! У меня совершенно нормальный, пропорциональный классический нос. Да, он немного доминирует над остальными частями лица, что встречается иногда на красивых женских лицах, но Кристина Орбакайте по сходному поводу не комплексует же!

— Значит, так, — усаживаясь на новый диван и закидывая ногу на ногу, тоном прорицательницы принялась вещать Наталья. — Я сейчас выдам тебе ровно четыреста рублей, и ты отправишься в «Квартал». Он, как ты помнишь, работает круглосуточно. Как только войдешь в магазин, тебя со страшной силой потянет в кондитерский отдел, и взгляд твой упадет на коробку конфет «Феррера роша». Ты прикинешь в уме, и окажется, что тебе как раз хватает денег, чтобы ее купить. Но лишь только рука потянется к полке, чтобы взять вожделенную коробку, как сразу вспоминай то, что я сейчас тебе скажу.

И Оганезова, крепко зажмурив глаза, вдруг заорала не своим голосом:

— Не смей это трогать! Положи на место!

Замолчав так же внезапно, как и закричала, подруга открыла глаза, сосредоточенно посмотрела на меня и уточнила:

— Ты меня поняла? Не смей покупать конфеты! Вообще ничего не смей покупать, кроме краски для волос и состава для химии. И учти — если истратишь четыреста рублей на глупости, я тебе больше денег не дам, и тебя задержит первый же бдительный милиционер, который носит твой фоторобот в планшетке на длинном кожаном ремне. Я ясно излагаю?

Потрясенная нарисованной картиной, я шумно сглотнула и только лишь кивнула в ответ, не в силах вымолвить ни слова. Вы не поверите, но в этот самый момент мне так захотелось конфет «Феррера роша», что я наотрез отказалась выходить из дома, чтобы не подвергаться искушению и избежать опасности растратить подотчетные денежки. А Наташка, глядя в мои испуганные глаза, задорно рассмеялась и заявила, что после внушения такой убойной силы она мне целиком и полностью доверяет. Затем отсчитала четыре сотни и торжественно вручила мне деньги на приобретение сопутствующих материалов для конспиративного изменения внешности.

И я, намотав желтый платок на голову, чтобы остаться неузнанной, если даже столкнусь нос к носу с бдительным милиционером с планшеткой на бедре, отправилась в магазин. Надо ли говорить о том, что ноги первым делом понесли меня в кондитерский отдел? Я стояла перед длинным рядом коробок с шоколадными конфетами, но мне не было до них ровным счетом никакого дела. Взгляд настойчиво упирался в прозрачную крышку, под которой рядками покоились золотистые ежики распроклятых «Роше».

Вот зачем Наташка так сделала? Если бы она мне не рассказала в лицах и красках, как мне захочется этих самых «Феррера», разве бы я вспомнила про конфеты? Хотя кто знает, кто знает. Они ведь такие вкусные, шоколадненькие, с орешками, и в то же время нежные, как сливки. А в конце концов, кто сказал, что Алиса Гришечкина не имеет права… «Не смей это трогать! Положи на место!» — в ту же секунду загремело у меня в ушах, и я торопливо отдернула руку от верхней коробки, чуть не опрокинув всю конфетную пирамиду на пол.

Ну и ладно, не очень-то и хотелось! Проживу и без конфет. И я, независимо вздернув плечи и избегая смотреть по сторонам, двинулась дальше, туда, где на стеллажах была выставлена краска для волос. Выбор краски вызвал новый приступ покупательского безумия. Хотелось всего: и вот эту вот, лореалевскую, без аммиака, потрясающего оттенка спелой сливы, и вон ту вот, шоколадно-бордовую, фирмы «Шварцкопф», попутно ухаживающую за волосами с помощью масла ши.

Но все решилось само собой — мой выбор пал на то, на что хватило денег. Ведь Наташка строго-настрого наказала купить еще и средство для химической завивки. Так что домой я вернулась с чувством выполненного долга, двумя коробочками иссиня-черной краски «Полетт» и составом для химии фирмы «Велла». Не скрою, в душе я гордилась своей рачительностью и чувствовала себя человеком, целиком и полностью оправдавшим возложенные на него надежды.

Но подруга, которая даже не подозревала, каких душевных мук стоил мне поход в магазин, восприняла все как должное.

— Давай по-быстрому, пока Мирча с Илянкой ванну не оккупировали, — скомандовала Оганезова и потащила меня краситься.

Через пару часов я изменилась до неузнаваемости. От разрабатываемого годами имиджа кроткой, беззащитной кошечки не осталось и следа. Теперь я сделалась похожей на пуделя Артемона, каким его рисуют в книжках про Буратино, и одновременно на артистку Татьяну Васильеву в роли Дуэньи из одноименного фильма. Этот фильм я в детстве жутко любила, пересматривала по многу раз и потому помнила главную героиню очень хорошо. Нет, не волосы, а издевательство, да и только!

Но Наташка окинула меня одобрительным взглядом и заявила, что так я похожа на Джека Воробья, особенно если повязать на голову платок на манер банданы. И уж во всяком случае, никто теперь не признает прежнюю белобрысую овцу в этой стильной девчонке продвинутого вида. Поблагодарив подругу за добрые слова, я покрыла голову платком, чтобы не позориться, и, прихватив отмыватель стекол, поехала в Новые Черемушки забирать машину от дома цветовода-любителя.

Утро следующего дня мы с Наташкой провели в магазине «Ашан». Приехали мы туда вовсе не для того, чтобы пополнить запасы продовольствия и даже не для того, чтобы купить подарок для начальника отдела, хотя день рождения у Дениса Михалыча был не за горами. О том, что пускать меня в магазин одну вовсе не безопасно, подруга вспомнила лишь в самый последний момент и потому изменила принятое ранее решение отсидеться дома, взвалив на меня основную часть расследования. Сначала Наташка хотела просто забрать у меня ашановскую кредитку с оставшимися полутора тысячами рублей, но, когда я ее не отдала, технический руководитель операции был вынужден составить мне компанию.

Мы запарковались на стоянке у самых дверей гипермаркета, и, перед тем как начать операцию под названием «Кассирша», подруга сочла необходимым провести инструктаж. Оганезова угнездилась в машине на переднем пассажирском сиденье и давала мне последние наставления:

— Алиска, ты меня поняла? Мы заходим в магазин и, как ни в чем не бывало, направляемся в хлебный отдел. Берем батон хлеба — и на выход.

— А почему именно хлеба? Может, лучше бананчиков? — проныла я.

— Ты вообще покупать ничего не будешь! — оборвала меня Наташка. — Твое дело — идти вдоль касс и всматриваться в лица кассирш. Как увидишь свою, курносую, сразу вставай к ней в очередь. А дальше я все сделаю сама, просто стой рядом и молчи.

Наташка посмотрела на меня поверх очков и недоверчиво спросила:

— Гришечкина, ты меня поняла?

Ясное дело, поняла, не совсем же я дурочка. С пятого раза кто угодно поймет. Покончив с инструктажем, подруга открыла дверцу машины, выпростала пухлую тушку с пассажирского сиденья и выбралась на воздух.

— Ну что, ты идешь? — обернулась она ко мне, скрючившейся на водительском кресле.

Да иду я, иду. Только вот достану из бардачка двести рублей — нычку, в смысле — заначку, предусмотрительно припасенную в день получки. Как знала, что денежки быстро закончатся, сунула в перчаточный ящик пару сотенных купюр. Я открыла бардачок и заглянула в его темные недра. Две сотки лежали сразу за разряженным навигатором, который я купила на прошлый Новый год и совсем им не пользовалась.

Нет, навигатор вещь хорошая, просто мы с теткой, которая болтает со мной из коробочки, никак не можем найти общий язык. Эта «Елена в шкатулке» все время советует мне какие-то глупости, и я постоянно с ней ругаюсь, а если слушаю ее указания, то попадаю в дурацкие ситуации. То поверну не там, где надо, то заеду под кирпич. Вот я и решила, что лучше буду как и раньше до работы добираться, тихим ходом и пристроившись за троллейбусом… А навигатор можно в бардачке хранить, ведь за ним так удобно прятать денежки…

— Ну что ты там возишься? — взбесилась Наташка, уворачиваясь от снующих перед гипермаркетом машин.

Я сунула сотки в карман стильных брючек и вылезла на стоянку.

— Одну тележку возьмем или две? — спросила я, на всякий случай подбирая по пути к магазинным дверям две пустые телеги.

— Вообще не возьмем! — отрезвила меня Наташка. — Мы же не за покупками идем, а по делу.

— Ну и глупо, — не согласилась я. — Будем очень подозрительно выделяться на фоне толпы людей, катящих перед собою наполненные продуктами телеги. Давай прихватим хотя бы для конспирации…

Мысль отнюдь не была лишена смысла, с этим не стала спорить даже поначалу скептически настроенная подруга. Мы подхватили каждая свою тележку и двинулись к эскалатору.

— Далеко от меня не отходи! — наставительно говорила Оганезова, с подозрением поглядывая на карман, в который я украдкой сунула две сотки. Откуда она только узнала, через одежду, что ли, видит?

Пастись в магазине под присмотром подруги мне показалось в высшей степени унизительно. Не было никакого размаха для творческого порыва. Стоило мне только протянуть руку по направлению к понравившейся вещичке, Наташка так зыркала на меня, что порыв сам собою пресекался на корню.

— Что, мало барахла накупила? — ядовито шипела она, глядя, как я вожделенно рассматриваю коврики для туалета. — На кой черт тебе сдался коврик?

Я и сама не знала на кой, вот просто нравились они мне, и все.

— Двигай давай к хлебному отделу, — подталкивала меня тележкой в зад Оганезова, зорко следя за тем, чтобы я ничего не брала с полок.

Вот какое ей дело, сняла я с крючка половник с пестрой ручкой или нет? Что ей, жалко, что ли, если я его немного в тележке покатаю, да и выложу у касс? Но бдительная Наталья пасла меня, как бывалая овчарка неразумную овцу, не давая сделать ни шагу без своего ведома. Так и тащилась за мной всю дорогу, пока я, воровато оглядываясь по сторонам, примеривалась к кофточкам на вешалках, принюхивалась к мыльцу на стеллажах и облизывалась на Шоколадное мороженое в морозильной камере. И вот наконец мы достигли самого дальнего угла магазина. Упершись пустой тележкой в поддон с буханками «Бородинского», Оганезова придирчиво осмотрела огромный ассортимент хлебного отдела и, выбрав самый неказистый батон, положила его в свою телегу. А затем, продолжая корректировать мои действия, погнала меня перед собой в обратный путь, то и дело тихо напоминая, чтобы я присматривалась к кассиршам и не пропустила нужную нам, ту, которая курносая.

Я заметила ее издалека. Румяная кассирша со вздернутым носом сидела, как и в прошлый раз, где-то посередине бесконечного ряда касс. Очередь к ней стояла самая длинная, но мы все равно встали именно в эту кассу, нимало не смущаясь, что у нас на двоих всего лишь один батон хлеба. К нам тут же подкатила девица на роликах и посоветовала переместиться на соседнюю кассу, где народу было почти в два раза меньше. Но мы плевать хотели на ее советы и поэтому смерили выскочку надменным взглядом и не тронулись с места. Где написано, что Алиса Гришечкина и Наталья Оганезова не могут стоять именно в ту кассу, которая им больше нравится?

Девица в недоумении пожала плечами и укатила прочь, то и дело оборачиваясь и кидая недоверчивые взгляды на Наташкину тележку с одиноким батоном на дне.

Стояли мы долго. Минут сорок, не меньше. Но вот компания перед нами упаковала в пакеты и коробки двадцать бутылок водки на березовых бруньках, банку маринованных огурчиков, два литровых пакета апельсинового сока «Добрый», три блока «Явы», и мы выложили на ленту транспортера свою покупку.

Кассирша удивленно вскинула на Наталью серые глаза и с вызовом уточнила:

— Это все?

— Это все, — многозначительно поигрывая бровями, так, что очки заходили ходуном, ответила подруга.

Кассирша непонимающе посмотрела на Оганезову, взяла в руки хлеб в целлофановой упаковке и только собралась прокатать штрих-код на считывающем устройстве, как Наташка наклонилась к ней и интимно вымолвила:

— Не узнаешь вон ту вон девушку?

И показала на меня пальцем. Я расплылась в глупой улыбке, помахала ладошкой и сказала: «Привет!» А Наташка продолжала:

— Вчера она была блондинкой и пробивала у тебя кашемировый шарф…

— Палантин, — подала голос я.

— Ну да, палантин, — согласилась Оганезова.

Заслышав про палантин, кассирша мигом переменилась в лице и пронзительно закричала:

— Ничего я не знаю! Что вы ко мне пристали!

— Нам можно доверять, — прорываясь сквозь высокий голос впавшей в панику работницы магазина, заискивающе говорила Наталья. — Мы только хотели узнать, почему ты не сдала Алиску милиции.

— Да не знаю я никакой Алиски, — билась в истерике девчонка, с ужасом переводя взгляд с меня на Оганезову и обратно.

На крик начали собираться люди. Покупатели толпились вокруг кассы и с интересом наблюдали за происходящим. Курносая кассирша испуганно кудахтала, отмахиваясь от Оганезовой руками, а та настойчиво втолковывала бедняжке, что ей, Оганезовой, можно доверять, а также призывала несчастную к благоразумию и требовала ответа на один-единственный вопрос: почему кассирша не выдала предполагаемую преступницу, то есть меня, милиции, хотя и имела для этого все основания.

Вскоре подошел охранник и неприятным голосом поинтересовался у работницы магазина, все ли у нее в порядке. Та продолжала голосить, уверяя, что никого не знает, не понимает, чего от нее хотят, и требует, чтобы ее оставили в покое. Тогда Наташка расплатилась за покупку, а я за свою, и мы, провожаемые подозрительными взглядами, двинулась на выход.

Ну да, мне все-таки удалось на минутку ускользнуть от мелочной опеки Оганезовой, и я прикупила себе очаровательного кабанчика — сладенькое рыльце. Такого, какого у меня еще не было. С резвыми копытцами и задорным хвостиком. Ведь коллекция на то коллекция и есть, чтобы ее постоянно пополнять, разве не так?

Пока я пристраивала свое приобретение у заднего стекла к остальным хрюшкам, подруга ругалась на чем свет стоит.

— Мало того, Гришечкина, что ты не могла поговорить по-человечески с этой девчонкой, напомнить ей о себе и дать понять, что ты — это ты, так опять купила какую-то ерунду! У тебя что, очень много денег?

— У меня их сейчас вообще нет, — пожаловалась я. — Но знаешь, как говорят умные люди, когда их спрашивают кредиторы, когда они отдадут долги?

— Ну и как же они говорят, твои умные люди? — сморкаясь в просторный мужской платок, без особого интереса спросила подруга.

— Деньги были, деньги будут, но сейчас денег нет, — процитировала я по памяти Сергея Минаева, прочитанного мною по совету литературной рубрики в журнале «Космополитен».

— Очень хочется посмотреть, как ты, Алисочка, будешь при помощи этой замечательной фразы отбиваться от кредитных отделов банков, которые скоро откроют на тебя сезон охоты, — невесело усмехнулась Наташка, убирая платок в карман и пристраивая буханку хлеба на приборную доску перед собой. — Ладно, Гришечкина, отвези меня домой, а то я на нервной почве что-то совсем расклеилась. А ты поезжай в туристическое агентство «Зиг-заг», где трудилась покойная Круглова, и постарайся выяснить все о ее ближайшем окружении. Разузнай там, с чем отец Светланы лежит в Семашко, в какие заведения покойная любила ходить с любовником и чем кормила на ужин мужа. Уяснила основные вопросы? Может, хоть там повезет. Ты помнишь, как я учила тебя держаться с сотрудниками фирмы?

Я кивнула и тронулась с места.

Идея махнуть на Занзибар родилась в моей голове спонтанно. То есть неожиданно даже для меня, ибо, открывая дверь туристического агентства «Зигзаг», я собиралась всего лишь прикинуться клиенткой, а не приобретать горящую путевку в жаркие страны. Но, выслушав подробный рассказ милейшей девушки — менеджера турагентства Олеси, которая только сегодня утром прилетела с этого сказочного острова, я отчетливо поняла, что мне туда надо позарез.

К тому же совершенно случайно выяснилось, что в сформированной группе оказалось свободное место — одна дамочка отказалась ехать, потому что у нее приболел шпиц. Разве могла я упустить такую замечательную возможность побывать в полной загадок и тайн стране, которую помнила еще по стихотворной саге о докторе Айболите?

Когда я пришла, Олеся сидела в офисе одна-одинешенька и что-то читала в Интернете. Девушка обрадовалась мне, как родной, вскипятила чайник, налила кофейку, и, жалуясь, что все покинули ее в связи с подготовкой к похоронам начальницы, начала рассказывать про волшебный остров в Индийском океане.

Про то, что начальница «Зиг-зага» умерла, я уже знала и потому пропустила данные сведения мимо ушей, а вот про красоты Занзибара я слышала впервые. И рассказ поразил меня в самое сердце. Как и нереально прекрасный загар рассказчицы. Слушая про белоснежные песчаные пляжи и морскую воду всех оттенков голубого, я прямо-таки физически ощущала себя бегущей по щиколотку в пушистой пене океанского прибоя, с развевающимися по ветру волосами и блаженной улыбкой на устах. А также видела свою стройную фигуру беззаботно шатающейся по базару, который раньше был крупнейшим рынком рабов в Восточной Африке, а сейчас является туристическим центром с бесконечными сувенирными магазинчиками, кафешками и ресторанами.

На фоне этих видений жизнь без поездки на побережье Индийского океана мне показалась серой и бессмысленной, как использованная оберточная бумага. И поэтому я пошла, сняла с кредитной карточки банка «Аполлон», приберегаемой мною на черный день, все имеющиеся на ней денежки и, вернувшись к повеселевшей Олесе, заплатила полную стоимость горящей путевки. Согласитесь, что в логичности данного поступка мне трудно отказать, ведь рассуждала я следующим образом.

Черный день, на который хранилась «аполлоновская» кредитка, совершенно точно настанет в том случае, если я, как последняя дура, упущу путевку и лишу себя радости поездки. И поэтому я видела прямую выгоду в том, чтобы, не дожидаясь катастрофы, истратить денежки с удовольствием и приятностью. Можно, конечно, сэкономить по мелочи и потом долго лечить последствия депрессии, постигшей меня на почве расстройства от упущенных возможностей, но мне бы не хотелось этого делать.

В моем решении, между прочим, виновата Наташка. Вот зачем Оганезова мне вчера рассказала про коробку конфет «Феррера роша»? Если бы я не испытывала мучительного желания купить конфеты, я была бы в силах противостоять натиску неосуществленных желаний про Занзибар. Но теперь, когда в активе у меня уже имелась коробка конфет, тяжким грузом давящая на подсознание, горящей путевке ничего не стоило присоединиться к ней и перетянуть чашу весов на свою сторону.

И вот, сняв денежки с кредитки, я вернулась в офис турфирмы, отдала всю наличность и свой загранпаспорт милейшей девушке-менеджеру и, в ожидании, когда Олеся выполнит все необходимые формальности, рисовала себе божественные картины. Как я, обмирая от восторга, буду гулять по песчаным пляжам, изредка заглядывая в маленькие магазинчики на берегу, чтобы прикупить себе сувенирчик-другой, и после этого, улыбаясь красавцу бармену, наслаждаться чашечкой кофе с тирамису в прибрежном ресторане, радуясь своей невероятной удачливости.

Пока я предавалась мечтам о волшебном отдыхе, Олеся заполняла какие-то бумаги и знай себе рассуждала про жизненные несправедливости. Из пространной болтовни девчонки я уже знала, что о гибели директорши ей не известно ровным счетом ничего. Менеджер турфирмы говорила об этом с легкой долей разочарования и даже с некоторой обидой в голосе.

— Представляешь, пока я чахла на Занзибаре, нашу кошелку придушили, — подпихивая мне заполненный бланк для подписи, посетовала она.

Выслушав сочувственные восклицания, которыми я уместно отреагировала на ее слова, Олеся продолжала:

— Вот всегда так. Стоит уехать на недельку, как обязательно случается что-нибудь прикольное. В прошлый раз Генка ногу сломал, а теперь вот Светку грохнули. Интересно, за что ее так?

— Может, конкуренты? — высказала я вполне логичное предположение.

— Да ты что, какие конкуренты? — засмеялась девчонка, убирая деньги и загранпаспорт в верхний ящик стола и протягивая взамен какой-то квиток. — Мы знаешь какая мелкая фирмочка? Нас и сотрудников-то всего трое — я, Генка да Светка. Кому наша Круглова перешла дорогу — ума не приложу.

Я взяла квитанцию, а Олеся встала из-за стола и направилась к чайнику за горячей водой, чтобы заварить мне еще чашечку кофе.

— Ну вот, готово дело, — весело сказала она, заливая кофейный порошок крутым кипятком. — Завтра я сдам паспорта на оформление, а в четверг полетишь на Занзибар.

— А может, это Геннадий убил вашу директрису? — наобум спросила я, прихлебывая обжигающий напиток, просто для того, чтобы поддержать разговор.

— Да ты что, — отмахнулась девчонка. — Генка Светлане как брат, они в одном детском Доме росли.

— Те, которые как братья, обычно и убивают, — зловещим голосом проговорила я, невольно подражая Наташкиным интонациям.

Теперь, когда волосы мои стали черны как смоль, я все чаще и чаще ловила себя на мысли, что начинаю все измерять категориями своей мудрой подруги. Сказала, но тут же спохватилась, понимая всю неуместность подобного замечания.

— Так она сирота? — с фальшивой горечью в голосе торопливо посочувствовала я, припоминая острые локти и отличный хук правой, которым одарила меня при нашей короткой встрече тощая Стервоза.

— Да вроде бы сирота, я, честно говоря, особо не вникала, — пожала плечами девчонка.

Я уже хотела сказать, что у меня имеются другие сведения и что безутешный вдовец Ефим Владимирович упоминал какого-то отца Светланы, который лежит в Семашко, но Оксана не дала мне завалить все дело и выдать с головой повышенный интерес к погибшей Кругловой. Менеджер презрительно ухмыльнулась и с неприязнью продолжала:

— Разве Светку поймешь? Она же постоянно врет. Вернее, врала, — спохватившись, поправилась девчонка. — Раньше все заливала, что была самая красивая в детдоме, и все мальчишки сходили из-за нее с ума, потом плела, что муж у нее самый умный и вроде бы изобрел какой-то уникальный продукт и что дома у нее стоит какой-то необыкновенный рояль и столько антикварной мебели, что хоть музей открывай. Смешно, ей-богу! А то я не знаю, какая у нашей директрисы зарплата! Ну, наряды у Кругловой, само собой, самые лучшие, любовники самые красивые, друзья самые богатые и все в таком вот роде. А недавно новая фантазия прибавилась — у нашей Светочки выискались родственнички. Правда, с теми не все гладко. У папаши, Руслана Ножкина, что-то со здоровьем, он, бедный, по больницам мыкается. Светка с этим своим Русланом носится, вернее, носилась как с писаной торбой. Все время в клинике пропадала, к операции его готовила. Зато младшая Светкина сестренка Даша — умница и отличница. Светка ее за границу собралась отправить учиться. Кажется, в Швейцарию. Но самое прикольное — объявился у нашей Светочки какой-то родственничек по имени Иван, вроде как известный певец. Да только я не верю ни единому Светкиному слову, Круглова всегда пускала пыль в глаза, чтобы быть круче всех… Делать мне нечего, буду я ее треп слушать…

Олеся презрительно дернула плечом и продолжала:

— Меня, сама понимаешь, больше волнует Генка. Ничего так мужчинка, хотя и женатый. Причем жена у него вечно беременная. Ой, хочешь прикол? — вдруг оживилась менеджер туристической фирмы. — Вчера, когда Светлану грохнули, у Генки дочь родилась. Он, как идиот какой-то, проторчал весь день в клинике рядом со своей женушкой и, когда узнал о несчастье, поклялся назвать малышку Светочкой. Смешно, правда? Я, честно говоря, думала, что мы встретимся как обычно, но нет, Генчик как вперся с утра пораньше в роддом, так и просидел там до поздней ночи. Я звонила, звонила, пока на него врачиха какая-то не заругалась. Сама слышала, как она орала, что эти звонки, видите ли, очень расстраивают его жену и мешают бедняжке нормально рожать. Скажите пожалуйста, какая цаца, родить она не может! Да с ее габаритами можно пятерых за раз на свет произвести, не то что одного недоноска…

Зазвонил телефон, и Олеся, чертыхнувшись, сняла трубку. С минуту она молчала, а потом безразличным голосом сказала:

— Завтра так завтра, мне все равно.

И, нажав на клавишу отбоя, раздраженно пояснила:

— Строители, сволочи, про смерть Светки пронюхали. Теперь, думаю, вообще никогда ремонт не закончат. Будут изо дня в день завтраками кормить, а мы так и будем сидеть в этих руинах.

И тут только я заметила, что офис «Зиг-зага» действительно находится в стадии ремонта. Два стола сдвинуты к центру комнаты, освобождая подход к дальней стене, пол застелен целлофановой пленкой, а на покрашенных бежевой красочкой стенах белеют пятна штукатурки.

— Три четверти работы сделали, деньги получили, а теперь начинается — придем завтра, придем послезавтра… — ворчала Олеся. — Вот сейчас еще утро, что бы им не прислать кого-нибудь к обеду да не закрасить эту проклятущую стенку…

Я уже не слушала ее недовольное бормотание, окрыленно направляясь к выходу. Подумать только! Уже в четверг я буду сидеть в самолете, держащем курс на Африку, а все мои проблемы останутся здесь, в Москве. Не надо будет никому доказывать, что я не верблюд и что я не убивала эту самую Круглову, которая, оказывается, сирота и выросла в детдоме. Жалко, конечно, Стервозу, с самого детства не везло ей в жизни, но, честное слово, я здесь ни при чем.

Домой я прилетела словно на крыльях. Я ужасно торопилась, мечтая рассказать Оганезовой о своих успехах. Ворвалась в комнату и застала подругу, спасающую остатки хлеба с вареньем. Наталья отрезала тоненькие ломтики от оставшейся половины батона, окунала их в банку и, подождав, пока хлеб пропитается сиропом, по-гурмански крутя носом, поедала сладкие бутерброды. Завидев меня, приплясывающую в дверях, Оганезова с трудом проглотила то, что успела набить себе в рот, и с любопытством спросила:

— Ну что, узнала что-нибудь интересное?

— Лучше, Наташка, в сто раз лучше! — запрыгала я от распиравшего меня счастья. — Я купила тур на Занзибар!

В комнате повисла долгая тишина, после которой особенно пронзительно прозвучал крик Оганезовой:

— Ты что, совсем, что ли, спятила? Какой, на хрен, Занзибар? Ты понимаешь, что тебе надо сидеть тихо, как мышке под веником, и не высовываться? Ха, представляю себе эту картину! Следователь, если он не дурак, уже разослал во все аэропорты списки покупателей «Ашана» за вчерашний день. Просто так. На всякий случай. А вдруг повезет? И там, как ты сама догадываешься, среди других имен числится Гришечкина Алиса Геннадьевна, которая расплачивалась кредитной картой и оставила для потомков все свои реквизиты. Следователь, углядев знакомую по «Ашану» фамилию в списке вылетающих за границу пассажиров, ужасно обрадуется, потрет ручки и скажет: «А подайте-ка сюда эту Гришечкину, которая ни с того ни с сего в самый последний момент покупает горящую путевку в том самом, замечу, агентстве «Зиг-заг», которое возглавляла покойная Круглова, и в авральном порядке срывается на Занзибар!» И примут тебя, моя ты девочка, прямо у трапа, и поедешь ты в следственный изолятор, где твои шансы доказать, что ты не убивала Круглову, будут равны нулю. Я понятно излагаю?

Наташка излагала понятно. Даже слишком. Ну почему эта простая мысль мне самой не пришла в голову?

— А на какие же деньги, позволь тебя спросить, ты приобрела свой экзотический тур? — продолжала морально уничтожать меня Оганезова.

Понурив голову и боясь поднять на подругу глаза, я тихо ответила:

— Я с карточки сняла.

— Откуда же у тебя столько карточек? — сварливо осведомилась Наташка. — У меня, например, ни одной нету.

— Так ты не просишь, вот тебе и не дают, — охотно пояснила я. — А подала бы заявку в банк на кредит, у тебя бы тоже карточки на черный день имелись.

— Нет уж, спасибо, я как-нибудь своими средствами обойдусь, — огрызнулась Оганезова. И тут же уточнила: — И много ты на этот раз потратила?

Услышав сумму, которую я без долгих раздумий швырнула в пену океанского прибоя, подруга присвистнула и, не спуская с меня расширившихся глаз, взялась за телефонную трубку. На корешке, который взамен денег и паспорта выдала мне менеджер Олеся, Наташка разобрала телефон «Зиг-зага», и, вдохнув в грудь побольше воздуха, набрала нужную комбинацию цифр.

— Здравствуйте, девушка, вас Олеся зовут? — льстиво проговорила она в мембрану трубки. — А я мама той девицы, которая приходила к вам сегодня утром. Ну да, черненькая такая, кудрявая. Олеся, вы знаете, тут вот какое дело. Моя дочурка, как бы это помягче выразиться, не совсем в себе. Да нет, не сумасшедшая, просто не дает себе отчета в своих тратах. Чего я от вас хочу? А хочу я, дорогая Олеся, чтобы вы вошли в наше положение и вернули нам деньги и документы назад. Да, именно, ни на какой Занзибар она лететь не собирается. Что значит «уже отдали на оформление»? Не может быть, чтобы так быстро. Зачем вы меня обманываете? И потом, как вы можете отправить в Африку человека, не сделав ему прививок от малярии и желтой лихорадки? Ах, у вас договоренность с Институтом тропических болезней и врач приедет прямо в аэропорт? Ну что же, отлично! Не хотите по-хорошему, значит, будем разговаривать с вами в другом месте.

Красная как рак, Наташка сердито отшвырнула от себя трубку и, испепеляя меня взглядом, свирепо проговорила:

— Ну ты и наделала, мать, делов! И как нам теперь твой паспорт оттуда забирать? Про деньги я уже и не говорю, про деньги можешь вообще забыть.

Окончательно убитая этим ее суровым тоном, я больше уже не мечтала, как буду бродить по песчаному пляжу, купая ноги в прибрежной пене. Все мысли мои были устремлены в одном направлении, а именно: как бы сделать так, чтобы бдительный следователь не сопоставил мою фамилию в ашановском чеке с той же самой фамилией в билете на самолет.

— А что-нибудь по делу узнала? — сбавляя обороты, допытывалась подруга.

— Да-а, узнала, — сквозь слезы проговорила я. — Что раньше Круглова была сирота…

И я заплакала так, как не плакала с детского сада, когда Лешка Левченко стукнул меня лопаткой по лицу.

Пока я ревела, оплакивая свою горькую судьбину и безмозглую головушку, Наташка разгуливала по комнате и нервно курила «Винстон», без которого ей плохо думалось.

— Сирота — это хорошо, — бормотала она себе под нос. — С семьей меньше возни. Остается любовник Игорек и подозрительная во всех отношениях девушка Олеся.

— Я же говорю — раньше была сирота, потому что теперь у нее есть больной папашка по имени Руслан, которого Круглова совсем недавно нашла и чуть ли не каждый день ездила к нему в Семашко, ведь Руслана готовили к операции. Еще у Стервозы объявилась сестра по имени Даша, умница и отличница, а также выискался некий родственник Иван, знаменитый певец… И друг детства — менеджер Гена, но он на момент убийства был занят — у жены роды принимал, — всхлипнув, напомнила я.

— Что Гена, у Гены алиби, — не приняла во внимание последнюю подсказку подруга, совершенно проигнорировав сведения о Руслане, Даше и загадочном Иване, который тоже вроде как родственник. — Ох и не нравится мне эта Олеся… Сразу видно, та еще штучка. «Я уже деньги перечислила, а документы отдала на оформление…» — пискляво передразнила Наташка.

А я тем временем, повалившись на красный кожаный диван, продолжала с каким-то непостижимым наслаждением реветь, попутно прокручивая в голове наш разговор с Олесей. И тут в моем ищущем ответа на вопрос «как вылезти из этой задницы?» мозгу блеснул слабый лучик надежды. Строители, которые никак не могут доделать ремонт! Минуточку, но по соседству с нами тоже живут строители, которые вполне могут сделать вид, что они пришли этот самый ремонт доделывать.

Наташка сначала не поняла, про каких строителей я ей толкую. А когда наконец уяснила, то хлопнула меня по плечу так, что я чуть не свалилась с дивана, и радостно закричала:

— Молодец, Гришечкина! Варит котелок, как я посмотрю! А знаешь почему?

Я догадывалась, но сказала, что не знаю. Просто так, чтобы сделать подруге приятное.

— А потому, что ты всю жизнь прикидывалась блондинкой, и это не пошло тебе на пользу. Зато теперь, когда ты приняла природную окраску, стала нормально соображать.

Не знаю, как отреагировала бы на подобное замечание уважающая себя современная жительница мегаполиса. Наверное, сказала бы доброжелательнице какую-нибудь гадость в ответ. Но я терпеливо снесла обманчивую похвалу, в душе дав себе слово, как только все закончится, снова вернуться к своим любимым белокурым волосам, пусть это даже отразится на мыслительном процессе. Мужчинам нравится, когда девушка светленькая и беззащитная.

— И что, говоришь, Олеся ждет не дождется строителей? — потирая руки, пропела Оганезова. — Отлично! Будут ей строители.

Подруга распахнула дверь, промаршировала в коридор, заглянула на кухню и зычным голосом гаркнула:

— Есть желающие спать на новом диване?

И тут же, словно из-под земли, перед нашей дверью вырос молодожен Мирча. Илянка стояла за его широкой спиной и застенчиво выглядывала из-за плеча мужа.

— Мы желающие! — с готовностью выпалил молодой супруг, приобнимая за талию раскрасневшуюся жену.

— Заходи, оговорим условия, — распорядилась Оганезова и, пропустив гостей вперед, захлопнула за ними дверь.

— Ну, дорогие мои, — сказала Наталья, снисходительно наблюдая, как молодожены робко присаживаются на краешек нового дивана и осторожно подпрыгивают, пробуя его упругость.

— У нас к вам есть одно пустяковое дельце, в благодарность за которое мы дадим вам возможность переночевать сегодня на этом прекрасном ложе.

— И завтра тоже, — поспешно выкрикнула молодая, еще не зная, что от нее потребуется, но уже заранее готовая на все.

— Ну, хорошо, — великодушно разрешила Наташка. — Пусть будет и завтра. А дельце у нас вот какое. Алиска по дурости сдала загранпаспорт в одну туристическую фирму, и эти жлобы ей его не возвращают. А ей позарез нужно быть в другом месте земного шара. Работа фотокорреспондента и все такое прочее, сами понимаете. В общем, вы должны будете под видом строителей-отделочников проникнуть в офис этой турфирмы и забрать из ящика стола паспорт на имя Гришечкиной Алисы Геннадьевны.

Мирча посмотрел на Иляну, Иляна покосилась на Мирчу. Молодым было достаточно одного взгляда, чтобы понять друг друга без слов. Молдаванин согласно кивнул головой и, подтолкнув жену локтем в бок, поднялся с дивана.

— Ну что ж, согласны, — солидно пробасил он. — Говорите адрес…

На дело молодых собирали всем обществом. Богдан Осипович принес с антресолей лестницу-стремянку, Штефан Юлианыч выдал напрокат какой-то особый мастерок, брат Тудор пожертвовал универсальный шпатель, а Ион, тот, который спал на сдвинутых стульях, оторвал от сердца малярную кисть с особо жестким конским волосом бессарабской породы.

Это только снаружи кажется, что «Дэу Матис» — маленькая машинка. На самом же деле в нее вмещается о-го-го сколько всякого-разного. В общем, и Мирчу, и Илянку, и инвентарь я погрузила в салон, с трудом уместив между сиденьями сложенную стремянку и малярный инструмент. Закончив сборы, мы покатили к Парку культуры. Наташка осталась дома — лечить мифическую простуду и координировать наши действия из штаб-квартиры на Чистых Прудах.

К небольшому зданию, больше напоминающему котельную, над которой по какому-то непостижимому стечению обстоятельств прилепилась вывеска с надписью: «Турагентство «Зиг-заг»», мы подъехали только во второй половине дня. Пробки, заторы на дорогах и мой пространственный идиотизм помешали сразу найти верный путь, уже проделанный мною сегодня утром. Я припарковалась во внутреннем дворике, объяснила строителям-отделочникам, куда идти, и стала ждать их с добычей.

Ждала я долго. Успела от корки до корки прочитать все припасенные журналы, выпить сок и съесть булочку, которую мне дала в дорогу сердобольная толстушка Лючия, а помощников все не было. Ощутив некоторое волнение, я позвонила Наташке и уточнила, что делать в том случае, если их прищучат. На что моя мудрая подруга с глумливым смешком ответила, что, наверное, тогда надо тушить свет, сливать воду и рвать, подобру-поздорову, когти. Но мне было совсем не до смеха. Я понимала, что сидеть на месте бессмысленно, и пора уже что-то предпринимать.

— Ладно, что ты, как маленькая, — ободрила меня Оганезова. — Вылези из машины и сходи посмотри, что там и как.

Легко сказать, сходи посмотри! А как я посмотрю, если офис располагается на втором этаже! Хорошо хоть, подставные маляры забыли в машине стремянку. И я, кряхтя и охая, вынула из салона складную лестницу и потащила ее к тому окну, которое, по моим расчетам, должно было принадлежать туристической фирме. Внутреннее чутье меня не обмануло, и я, подстраиваясь под дырки в жалюзи, заглянула внутрь комнаты. Увиденное повергло меня в шок…

Честно говоря, я ожидала увидеть все, что угодно, но только не то, что открылось моему взору. В принципе я была готова к тому, что Олеся с подоспевшим ей на помощь Геннадием рассекретили наших шпионов, привязали их к стульям и сейчас менеджеры турфирмы пытают молдаван мастерками и кистями конского волоса, выбивая из несчастных правду о тех, кто их подослал.

Я даже приготовилась увидеть офисное помещение, покинутое Олесей по причине возобновления ремонтных работ, и пылких супругов, занимающихся любовью прямо на сдвинутых в центре комнаты столах. Но нет, столы были пусты, девушка Олеся разговаривала по телефону в дальнем конце офисного помещения, а Мирча с Илянкой увлеченно штукатурили стены, как видно, совершенно позабыв, зачем они сюда пришли.

Рискуя свалиться с лестницы и свернуть себе шею, я кубарем скатилась вниз и, яростно взвалив стремянку на плечо, потащила ее к машине. Засунув лестницу обратно в салон, я выхватила из кармана мобильник и набрала Наташкин номер.

— Эти гады совсем офонарели! — закричала я в трубку, лишь только мне ответили на том конце провода. — Они там штукатурят!

Наталья удивленно помолчала и с долей замешательства обещала перезвонить после того, как переговорит с отчимом. Через пять минут раздался звонок, и растерянный голос подруги сообщил, что Богдан Осипович только что беседовал с Мирчей.

— И что этот красавец поведал? Чем объяснил свой трудовой порыв? — полным сарказма голосом осведомилась я.

После минутной заминки Наталья смущенно проговорила:

— Он что-то начал бормотать про рабочую совесть, которая им с Иляной не позволяет проходить мимо откровенной халтуры. Так что пока не закончат со стенами, они оттуда не уйдут.

— И что мне теперь делать? — пробурчала я.

— А ничего не делать. Спрячься где-нибудь и жди, пока Олеся выйдет, а потом следуй за ней на малой скорости. Выяснишь, где она живет, а там и будем думать, как к ней подвалить, — дала указания координатор проекта.

И я, тихонько включив музыку, покорно стала ждать выхода Олеси.

Смеркалось. Первые звезды показались в кусочке потемневшего неба, который просматривался из двора колодца, где я несла свою вахту. Сквозь освещенные жалюзи окна второго этажа было видно, как чета молдаван усердно шурует малярными инструментами по стенам офиса турфирмы. Наконец окно, с которого я не спускала глаз, погасло. Первыми из подъезда вышли Мирча и Илянка.

Поозиравшись по сторонам в поисках машины, но так и не заметив ее, ибо я перегнала свой «Матис» в закуток за гаражами и предусмотрительно выключила музыку, штукатуры-стахановцы направились в сторону метро. Вскоре из подъезда показалась и Олеся. Менеджер турфирмы двинулась по тротуару к автобусной остановке. При этом девушка испуганно оглядывалась по сторонам, локтем прижимая к себе сумочку, которая больше напоминала дорожный саквояж. Весь вид сотрудницы «Зиг-зага» выражал крайний испуг и тревогу за сохранность ручной клади.

Я еще подумала, что если бы я была грабителем, то непременно заинтересовалась бы пугливой прохожей, робко пробирающейся к шоссе, демонстративно оберегая свое добро. Наверное, Олеся взяла с собой все деньги и документы, чтобы прямо с утра отправиться оформлять бумаги на выезд туристической группы, к которой я имела глупость примкнуть. И теперь боялась, что ее ограбят вездесущие бандиты.

Кудрявые черные волосы определенно произвели в моей голове переворот, и я с африканской жестокостью, не свойственной моей белокурой натуре, начала рассматривать варианты нападения на менеджера туристической фирмы. Остановилась я на самом простом способе возврата своих документов. Ну и денег, если повезет. Нужно подъехать к девушке на малой скорости, выхватить сумку и, газанув что есть мочи, скрыться за углом.

Оглянувшись по сторонам, я потихоньку тронулась с места, обдумывая, как лучше осуществить свой смелый замысел. Но не успела я проехать и пяти метров, как от темной стены отделился человек в черной куртке и низко надвинутой на глаза бейсболке.

В два скачка он нагнал пугливую Олесю и, выхватив у нее из рук саквояж, дал деру. Менеджер «Зиг-зага» стояла и смотрела ему в спину, как перепуганная овца. Даже «помогите» закричала не сразу, а только минуты через две, когда злоумышленник свернул в подворотню.

Я же не растерялась и, развернув машину, кинулась в погоню за злодеем. Почувствовав опасность, грабитель начал петлять, как таракан, убегающий от тапки. На бегу он раскрыл похищенный саквояж и, рискуя растерять все его содержимое, принялся ожесточенно рыться внутри. Не вынимая рук из сумки, злодей добежал до невысокого кирпичного забора и, прежде чем перемахнуть через препятствие, швырнул мне под колеса растерзанную добычу.

Затормозив в самый последний момент, я выскочила из машины, подняла с асфальта похищенную торбу и с нетерпением сунула туда нос. Грабитель меня больше не интересовал — в свете фар я искала в стопке документов свой загранпаспорт. Наконец нашла и, сунув в карман, еще раз заглянула внутрь в поисках денег. Не подумайте плохого, я вовсе не собиралась забирать у Олеси всю наличность, я только хотела вернуть назад свои кровные денежки, так неосмотрительно выкинутые на ветер.

Но напрасно я шарила в разных отсеках саквояжа — денег там не было. Тем временем злоумышленник наконец-то перебрался через стену и ступил на землю по ту сторону забора. Очевидно, его там уже ждали. Потому что спустя пару секунд после того, как голова в черной бейсболке скрылась за забором, раздался пронзительный милицейский свисток, топот убегающих ног и мат-перемат, обильно приправленный криками боли и звуками ударов резиновых дубинок по некоему упругому предмету.

Я не стала дожидаться, когда стражи порядка, задержавшие грабителя, проявят интерес к его преследовательнице, и, быстренько развернувшись во дворе, двинула в обратную сторону.

Раньше я бы непременно просвистела на всех парах мимо растерянно всхлипывающей Олеси, в паническом ужасе озирающейся по сторонам. Раньше, но только не сейчас. Сейчас я затормозила перед ограбленной сотрудницей «Зиг-зага» и торжественно вручила ей похищенную сумку.

От предложения подвезти ее до метро пострадавшая категорически отказалась. Первым делом она раскрыла свой саквояж и, заглянув в него, пронзительно закричала:

— Где деньги? Деньги где, я тебя спрашиваю! Ах ты, гадина, ты специально все это подстроила, чтобы меня ограбить!

— Да ну, скажешь тоже, — обиделась я. — Я, наоборот, отобрала твою сумку у вора и сразу же поехала к тебе, чтобы вернуть. А денег там уже не было. Правда, я забрала свой паспорт, он мне срочно понадобился для другого дела.

Переливчатая трель милицейского свистка послышалась снова, на этот раз в непосредственной близости от двухэтажного здания, в котором располагался «Зиг-заг», и я, прикинув, что меньше всего мне сейчас стоит встречаться с доблестными сотрудниками милиции, тронулась с места.

— Воровка, — вслед мне кричала неблагодарная Олеся. — Думаешь, я твою фамилию не запомнила?

Домой я приехала безумно гордая своим героическим поступком. Подумать только! Презрев опасность, я отобрала у преступника сумку с документами! И кроме того, совершенно бескорыстно вернула ее владелице! Но Наталья не разделяла моих восторгов.

— Слушай, Алиска, ты и вправду дура или только прикидываешься? — проницательно прищурившись, поинтересовалась она. — Что же нам так не везет-то? — горестно апеллировала подруга к торшеру. — Сначала два маляра-стахановца, вместо того чтобы просто-напросто забрать паспорт, решили совершить трудовой подвиг, потом вот ты… Ты что, не понимаешь, что теперь вообще замазана по уши? Ведь смотри, что получается. Сначала ты душишь шарфом директора турагентства «Зиг-заг» рядом с «Ашаном», затем под видом клиентки заявляешься в само агентство и грабишь несчастного менеджера Олесю.

— Ну что ты такое говоришь! — возбужденно запротестовала я. — Почему же это я ее граблю? Я ведь, наоборот, вернула ей украденную сумку…

— А чем докажешь? Олеся расскажет, что ты налетела на нее, выхватила саквояж, вытащила оттуда деньги и свой загранпаспорт, после чего швырнула сумку ей под ноги, запрыгнула в машину и укатила в неведомую даль. А на сумке, между прочим, остались отпечатки твоих пальчиков…

— А что же мне надо было делать? — плаксиво спросила я, понимая, что снова сделала что-то не то.

— Забрать всю стопку паспортов, сумку обтереть носовым платочком и выбросить на ближайшей свалке, а остальные загранпаспорта разбросать по всей Москве, — поделилась наилучшим вариантом возможного поведения в подобной ситуации подкованная в детективном жанре подруга.

Что уж там скрывать, в первый момент у меня в голове шевельнулась подлая мыслишка выбросить саквояж где-нибудь на помойке сразу же после того, как я извлеку из него свои документы. Но я, кудрявая и отважная, решительно прогнала гадкую мысль прочь. Благородство так и бурлило у меня в крови, как же я могла так гнусно поступить с ни в чем не повинными клиентами туристической фирмы?

Они бы, горемычные, восстанавливали свои паспорта, а я бы мучилась сознанием, что устроила им эту неприятность своими собственными руками. Кроме того, я бы все равно ни за что на свете не догадалась обтереть саквояж платочком, так что меня бы вычислили в любом случае.

— Слушай, Алиска, а ты судимая? — вывела меня из задумчивости Наталья.

Я отшатнулась от Оганезовой и пожелала ей типун на язык. Подруга не обиделась, а мрачно улыбнулась и невесело сообщила, что хоть это хорошо, значит, в архивах уголовного розыска пока еще нет моих «пальчиков». Это обнадеживает и дает нам некоторую фору.

— Значит, так, — командирским голосом провозгласила она. — Вижу, придется брать дело в свои руки. Завтра я сама поеду в «Зиг-заг» и выясню, что им про тебя известно. Заодно посмотрю на эту пронырливую Олесю.

Наташка вылезла из-за стола, где спасала сельдь под шубой, и, гремя посудой, отправилась на кухню.

— Ты чай будешь? — прокричала она из коридора.

Чаю мне не хотелось. Да и вообще кусок в горло не лез, а перед глазами все отчетливее маячил суровый призрак некомфортабельной камеры-одиночки где-нибудь в Матросской Тишине. О чем я и сообщила подруге.

— Ты бы связалась с этим со своим, с изобретателем биоклея, — жалостливо поглядывая на меня, посоветовала Наташка, прихлебывая горячий чаек. — Справочки бы навела, как там следствие продвигается. Да, кстати, статью надо сегодня написать, а то Денис Михайлович звонил, спрашивал, когда материал сдадим.

Я протяжно вздохнула и, отогнав от себя призрак темницы, взялась за телефон.

— Добрый вечер, Ефим Владимирович, — насколько могла в подобных обстоятельствах приветливо проговорила я. — Это журналистка вас беспокоит. Я вчера брала у вас интервью…

Муж убитой Кругловой обрадовался так, будто весь день только и делал, что сидел у телефона и ждал моего звонка.

— Это очень хорошо, что вы мне позвонили, — звонко проговорил он в трубку. — Я и сам хотел с вами связаться, только не знал как. Ту бумажку, на которой вы оставили свой телефон, я потерял, а как называется ваша газета, уже не помню. В общем, девушка, я хочу, чтобы вы позвонили в милицию и сказали, что приходили брать у меня интервью. Меня сегодня вызвал следователь и заявил, что сосед стуканул, будто у меня вчера была женщина, блондинка, очень похожая на ту, которую подозревают в убийстве моей жены. Я их уверял, что никого, кроме журналистки, у меня не было, а они хохотали и советовали придумать что-нибудь поостроумнее. По их мнению, я рассчитывался с исполнительницей заказа за убийство Светки. Следователь Чечулин просил ваш телефон или хотя бы сказать название того издания, откуда журналистка-то ко мне приезжала. А я, вот честное слово, ничегошеньки не помню. Ни имени вашего, ни телефона, ни названия газеты. Вы прямо сейчас позвоните Чечулину, простите, как ваше имя-отчество, я запамятовал…

Я в ужасе швырнула трубку на диван, словно она могла меня укусить. Наташка, слушавшая беседу по селекторной связи, цыкнула зубом и удрученно пробормотала:

— Н-да, фигово. Ладно, Алиска, принимайся за статью, а я что-нибудь придумаю.

И я засела. Подобрав под себя ноги, я с удобством расположилась на красном кожаном диване и начала стучать по клавишам ноутбука. «Знаете ли вы, что цветовод-любитель — увлечение отнюдь не безопасное?» — шустро выстукивала я.

Но не успела я дописать вступление, как к нам в комнату ввалились молодожены-стахановцы. Домой они вернулись почти сразу после меня, скинули перепачканные краской комбинезоны, отмылись в ванной, переоделись в спортивные костюмы и, отужинав пельменями, пришли к нам спать на красном диване. Под мышкой у Мирчи торчали два одеяла, кокетливо скрученные тубусом на манер спальных мешков. Илянка держала в руках две подушки, а плечи ее покрывала голубая простыня с дельфинами.

— Мы хотим уже на ночь устраиваться, а то нам завтра рано вставать, — покрываясь ярким румянцем, застенчиво пояснила молодая. — Не будете возражать, если мы кино немножечко посмотрим? Мы и диск свой принесли.

И жена Мирчи вынула из кармана спортивной фуфайки DVD с роскошной блондинкой, раскинувшейся на обложке в откровенной позе.

— Вы что, люди, совсем стыд потеряли? — опешила от неожиданности Наталья. — Что значит «на ночь устраиваться»? Условия договора вы выполнили? Не выполнили. Алискин паспорт принесли? Не принесли. Так о чем же может идти речь?

Теперь уже растерялись арендаторы дивана. Мирча побагровел, насупился и обиженно пробасил:

— А что, мы разве виноваты, что до нас отделочники так напортачили, что хоть стой, хоть падай! А мы что, должны были по их халтуре кистью водить? Да мне моя рабочья совесть того не позволяет! Вот завтра поедем на Парк культуры, работу доделаем, тогда и паспорт заберем. Нам немного осталось — только стеночку за дверью докрасить, и все.

— Ну, хорошо, — вздохнула Наташка. — Давайте по порядку. Вот вы пришли в офис — и что, сразу схватили кисти и стали красить?

— Какой там сразу! — замахал руками Мирча. — Мы как посмотрели на стены, мигом поняли — халтурщики работали.

— Из-за таких вот паразитов, которые кое-как наляпают, нас, молдаван, и ругают почем зря, — вспыхнув, добавила Илянка.

— Сперва мы стали стены выравнивать, — обстоятельно пояснил молодожен.

— Ладно, пусть вы выравнивали стены, а Олеся что делала?

— По телефону разговаривала, — в один голос ответили супруги.

— И что же, ни на секундочку не вышла из офиса? Ну хотя бы на долю секундочки, ведь этого достаточно для того, чтобы открыть ящик стола и взять лежащий сверху паспорт…

Молодые смущенно переглянулись, и Иляна ответила:

— Один раз выходила, врать не буду…

— Когда это она выходила? — удивился Мирча.

— А ты вспомни, когда ей Бабарыкин какой-то звонил. Олеся сначала спокойно с ним разговаривала, а потом как заорет: «Ну и что, что вы Бабарыкин! Не знаю я ваших делишек! Вот с родственников Кругловой и спрашивайте!» А потом как вскочила со стула, да как выбежала из комнаты…

— Эх, что же вы моментом-то не воспользовались? — расстроилась я.

— Да не могли мы, стены под покраску выводили, — прижав гигантскую лапу к широкой груди, искренне проговорил наш диверсант. — Шпаклевка — вещь деликатная. Засыхает прямо на глазах, только успевай поворачиваться…

Дальше разговаривать с трудолюбивыми супругами было бесполезно, потому что они бы все равно нас не поняли. Какой может быть загранпаспорт, когда стенка кое-как оштукатурена? Такой подход, если подумать, делал им честь, тем более что паспорт я вернула себе сама. А вот рассказ про звонок некоего Бабарыкина пришелся очень даже кстати.

Снова загадочный Бабарыкин! Лишь только я услышала эту фамилию, как в моей голове тут же всплыл голос покойной Стервозы. «Игоречек, — ворковала она в тот роковой день, стоя возле терминала по приему платежей и намеренно игнорируя меня всем своим видом. — Я денежки тебе на телефон положила, можешь звонить Бабарыкину и договариваться с ним на вечер…» И чокнутый профессор говорил, что Светлане в день убийства названивал какой-то Бабарыкин. Вот она, зацепка, которая может пролить свет на это загадочное убийство.

— Ладно, Наташ, пусть ложатся, — великодушно разрешила я, слезая с насиженного места и перетаскивая лэптоп на подоконник. — А мы пойдем на кухню, надо кое о чем поговорить.

— Добрая ты, Алиска, — недовольно проворчала Оганезова, шаркая за мной по коридору.

На кухне полным ходом шли приготовления ко сну. В расплывчатых отсветах настольной лампы дядя Штефан разгадывал кроссворд, лежа в пижаме на раскладушке у плиты.

— Известный продюсер, давший путевку в жизнь Роману Рябцеву и группе «Кино», — прочитал он вслух, адресуя свой вопрос укладывающемуся на стулья Иону.

— Да я в музыке не шибко, — покряхтывая, протянул тот.

— Юрий Айзеншпис, — выпалила разносторонне образованная Наташка.

— Так и запишем, Ай-зен-шпиц, — посасывая гуцульский ус, пробормотал Штефан Юлианыч и, неловко держа ручку в заскорузлых пальцах, привел угрозу в исполнение.

Наталья поозиралась по сторонам и, приметив приоткрытую дверь ванной комнаты, юркнула туда. Я включила свет и скользнула за подругой. Просто ужас какой-то! В доме осталось одно-единственное место, где можно нормально поболтать, да и там, если не любезничают молодожены, сутки напролет капает из подтекающего крана вода, а из потемневшего от времени зеркала, окруженного оббитым кафелем, как ни гляну, смотрит на меня такая страшная девица, что я все время расстраиваюсь.

Я, чтобы не очень пугаться, даже написала на стекле губной помадой: «Другие не лучше», но все равно не помогает. Видимо, освещение плохое. Да и что там может насветить одинокая лампочка Ильича, густо заросшая паутиной?

Наташка уселась на край ванны, подложив под зад кусок полиэтиленовой занавески, которую мы задергиваем из эстетических соображений, чтобы не очень-то лезла в глаза вызывающе грязная эмаль, обильно покрытая разводами ржавчины.

— Ну, что там у тебя? — заговорщицки понизив голос, спросила Оганезова.

Но не успела я рта раскрыть, как из-за занавески грубым голосом сказали:

— Да выключите же свет! Совсем совесть потеряли! Мне завтра в шесть вставать.