Мечта на вешалке

Снимался Саша Белый, само собой, в роли доктора Ватсона, потому что роль гениального сыщика уже застолбил за собой актер Хабенский. Наташка, конечно же, предпочла бы Константина Хабенского, но взять интервью у главного героя «Дозоров» довольно-таки проблематично, потому что как раз в тот период жизни неподражаемый Константин снимался в Голливуде у Бекмамбетова. С великолепным Сергеем все обстояло гораздо проще, и подруга решила осуществить задуманное.

И вот, пробегав за Безруковым с неделю, настырная Оганезова все-таки заловила будущего Ватсона около служебного входа театра. И, как только приблизилась к актеру, сразу же выпалила:

— Газета «Зеленый листок»! Сергей, скажите, пожалуйста…

Наташка хотела закончить фразу словами: «как вы планируете вживаться в роль доктора Ватсона», но Безруков ничего не стал говорить. Он даже не дослушал до конца вопроса корреспондентки «Зеленого листка», а, раздраженно махнув рукой, бросил через плечо: «Вы, гринписовцы, совсем обнаглели! Я уже в этом месяце делал пожертвования на Байкал, так что имейте совесть…»

Сказал, уселся в машину и был таков. А Наташка так и осталась стоять перед служебным входом театра, где толпились обезумевшие дамочки, мечтавшие хоть одним глазком взглянуть на своего кумира. Стояла Оганезова в беснующейся толпе ополоумевших баб и не понимала, какого черта она носилась по Москве, стаптывая кроссовки и зарабатывая кровавые мозоли на ногах, когда с ней, с корреспонденткой «Зеленого листка», обошлись, как с последней побирушкой?

После этого показательного случая инициативность журналистки Оганезовой как рукой сняло. Наташка разочаровалась в знаменитостях, утратила иллюзии, а с ними и былую легкость, зато обрела философский взгляд на жизнь и циничную манеру подачи материала. В шаговой доступности от Интернета подруга уселась на диван, свила гнездо, обложилась книжками и печеньями и вставала со своего места только лишь в самых крайних случаях, когда без поездки на задание написать статью было просто невозможно. А это, как вы сами понимаете, для талантливого журналиста, каковой считалась Оганезова, ситуация совсем уж нереальная.

Сейчас же, проклиная себя за дурацкий порыв и давая себе слово больше никогда не действовать по велению сердца, Наташка медленно плелась в сторону ближайшего кафе-стекляшки, где, скорее всего, кормили отвратительными бутербродами и резиновой пиццей из черствого теста и несвежей ветчины. Но там хотя бы можно было купить бутылочку зеленого чая «Нести» и не торопясь выпить его, лениво затягиваясь сигареткой.

Итак, размышляя о вредности душевных порывов, подруга доплелась до кафешки. Потянула на себя дверь и вошла в прокуренный темный зал, где играла громкая музыка. И тут же увидела его. Ивана Таганского.

В первый момент Наташка не поверила своим глазам, ведь хладнокровный убийца Светланы Кругловой должен был в эту самую минуту стремительно удаляться от Ленинградского вокзала в сторону Питера, отплясывая в тамбуре джигу и радуясь, как он ловко обтяпал дельце с убийством бриллиантовой курьерши.

Но нет. Бард не трясся в шатком купейном вагоне на верхней полке, собираясь перед сном перекинуться с попутчиками в картишки, а, ссутулив широкие плечи, сидел за столиком у окна вонючей забегаловки и в гордом одиночестве напивался в хлам. Перед Таганским стояла ополовиненная бутылка водки, из которой он неверной рукой отмеривал себе очередную порцию мутного пойла, звякая горлышком посудины о край захватанного стакана.

Бывает же такое везение! Она-то уже думала, что все, поезд ушел и рельсы разобрали. А преступник вот он, пожалуйста, сидит себе тепленький в баре и мирно накачивается паленой водкой. Сначала Оганезова хотела сразу же сбегать за ближайшим милиционером и сказать, что знает, где находится убийца директора туристического агентства «Зиг-заг» Светланы Кругловой, про которую вчера передавали в «Дорожном патруле».

Но затем Наталью посетила страшная мысль: а что, если Таганский сделает большие глаза и заявит, что он знать не знает никакую Круглову? А на автостоянке у «Ашана» просто-напросто попросил незнакомую женщину убрать машину с проезда, потому что здоровенный дорогущий «Гелентваген» мешал ему выехать.

«Слышь, сестра, — обратился к незнакомке бард, — убери машину! Думаешь, раз деньги есть, так все вам можно?» Баба оказалась истеричкой и ни с того ни с сего хлопнула его по лицу, что и успел заметить охранник, которому послышалось, что они ссорились из-за денег и какой-то сестры.

А в кадр во время последних съемок передачи «Жди меня» он вообще попал совершенно случайно. Проходил мимо, смотрит — какие-то съемки, какие-то люди плачут перед камерой, помощница режиссера мечется в толпе и кричит:

— У кого есть вода? Обычная питьевая вода? Дайте глоточек, будьте людьми! Не видите — девушке плохо?

А он, Иван Таганский, человек отзывчивый, откликнулся на чужое горе и поднес ребенку водички. Только и всего. Вот и решила Наташка сначала разговорить подозреваемого, вытянуть из него и записать на диктофон чистосердечное признание, вызванное демонстрацией браслета, а затем уже звать милиционера.

Наталья скосила глаза на одинокого посетителя и, моля бога о том, чтобы никто не зашел в кафешку и не подсел за нужный ей столик, заказала у рыжей буфетчицы чай «Нести». Прихватив с барной стойки пластиковую бутылку с чаем и чистую пепельницу, Оганезова порысила к столику у окна, за которым склонилась над мисочкой с салатом понурая широкоплечая фигура с седым ежиком на голове. Майка на Таганском была все та же, черная и с надписью про российскую федерацию покера.

Наталья приблизилась к артисту и приветливо осведомилась:

— К вам можно подсесть, а то все занято?

И, хотя в душном и маленьком, как крысиная норка, зале никого, кроме них двоих, не было, исполнитель блатного шансона вскинул на Наталью пьяное мужественное лицо, обвел мутным взглядом помещение и молча кивнул головой.

— Водки не предлагаю, — проговорил миннезингер тюремных баллад. И мрачно добавил: — Самому мало.

— А я водку и не пью, — залопотала Наташка, до конца не веря своему счастью. — Я пиво люблю, только сейчас не буду.

— И правильно делаешь, — одобрил поведение подруги собеседник и, чокнувшись с бутылочкой оганезовского чая, опрокинул в себя стакан.

Выдохнув так, что Наташку обдало горячей струей спиртового ветра, Таганский пригладил широкой пятерней седой ежик, нехотя ковырнул салат, подцепил на вилку вялый кружок огурца и, сосредоточенно зажевав, снова потянулся к бутылке.

Большая фигура артиста угрюмо нависала над столом, как скала над морем. На лицо его, суровое и мужественное, как у сталевара перед доменной печью, падали красноватые отблески рекламных огней. Стеклянные глаза целеустремленно смотрели в одному ему ведомую точку на стене. Иван Таганский был пьян. И не просто пьян, а пьян до поросячьего визга. Оганезова сперва было удивилась, как это можно так напиться с половины бутылки, но затем перевела взгляд под стол и увидела, что там стоят еще две посудины, только уже пустые.

— Тоскую я, — усилием воли оторвав глаза от стены и проследив за взглядом собеседницы, угрюмо сообщил преступный бард. — Мужики в Питер отчалили, а я бай-ин не набрал.

И, помолчав немного, с надрывом добавил:

— Я, Иван Таганский, — и не набрал бай-ин.

Заметив недоумение в коричневых Наташкиных глазах, которые с любопытством смотрели на него из-за стекол прямоугольных очков, Иван усмехнулся и спросил:

— Очкастенькая, ты в покер-то играешь?

Наташка отрицательно дернула подбородком и, часто-часто моргая, склонила голову к плечу, по-птичьи уставившись на собеседника. Со стороны могло показаться, что Оганезова заглядывает артисту в рот, ловя на лету каждое слово певца блатной романтики. Но на самом деле напряжение в лице Оганезовой было вызвано другими причинами.

Просто подруга шарила под столом в рюкзаке, пытаясь нащупать среди остального барахла так необходимый ей в эту минуту диктофон. Наконец морщины разгладились, лицо просветлело, приняв умиротворенное выражение, и уже через минуту Наталья записала на электронный носитель подробное пояснение барда, что бай-ин — это минимальная сумма денег, необходимая для участия в игре.

— А минимальная — это сколько? — для поддержания беседы спросила Оганезова, регулируя уровень громкости и не отрывая напряженного взгляда от внушающего уважение кулака рядом с тарелкой.

— Да понимаешь, в чем фишка, — оживился собеседник, поглаживая себя по широкой груди с большим православным крестом, запутавшимся в густой его растительности, как синичка в силках. — Минимальный бай-ин в лимитном покере равен десяти размерам большого блайнда.

Наталья поняла, что ничего не поняла. Объяснять непонятное через непонятное — это дурной тон, но говорить сейчас об этом с Иваном Таганским было бессмысленно. Ему просто надо было дать возможность выговориться на нужную тему, что Наташка и поспешила сделать.

— Все ребята двинули на чемпионат, а я, Иван Таганский, каких-то десяти тысяч не нашел, — делился свалившимся на него горем любитель покера, раздраженно постукивая стаканом по столу. — Кому скажи пять лет назад, что у Таганского не оказалось в кармане десяти тысяч долларов, не поверили б.

— Что, так много? — пролепетала Оганезова.

— Да ну, не говори глупости. Разве ж это много? — усмехнулся преступник. — В декабре этого года в Лас-Вегасе будут проходить съемки пятого сезона турнира «Хай стейкс покер», так вот там размер бай-ина повышен до двухсот тысяч долларов. Двухсот тысяч — улавливаешь разницу?

Он замолчал, саданул кулаком в стену, и на Оганезову с потолка посыпался строительный мусор. Наташка отряхнула голову, а трубадур уголовных будней стиснул зубы так, что желваки заходили на щетинистых скулах, и, отодвинув от себя стакан, сердито продолжал:

— Ты пойми, очкастенькая, я, блин компот, Дашку обхаживал целых полгода, в цирк с ней ходил, как пацан какой, в кино бегал, по магазинам мотался, а эта зараза Светка десять тысяч пожалела!

Услышав имя Светка, Наталья сделала стойку и тут же пошла в наступление. Она вытянула руку по направлению к барду и, прикрыв микрофон так, чтобы прибор не было видно из-за пачки сигарет, небрежно спросила:

— Светка? А кто такая Светка?

— Да-а, была одна зараза, — нехотя протянул Таганский. — Дашкина сестра. Когда ей что надо — все в лепешку расшибитесь, а сделайте, как ей хочется! А как мне десять тысяч дать — так перебьешься, Ванечка! В ее семье, видите ли, не может быть картежников! Покер ей, ядрена Матрена, не нравится!

— За это, уважаемый, вы и задушили Светлану Круглову шарфом возле «Ашана», — ровным голосом сказала Наташка, знаками подзывая барменшу к столу.

Близился решающий момент, и Оганезова понимала, что одной ей со здоровым мужиком не справиться. Поэтому она и семафорила рыжей буфетчице, надеясь на ее поддержку. Иван Таганский осекся на полуслове и впился в Наталью оловянными глазами.

— Повтори, чего сказала? — грозно надвигаясь лицом на собеседницу, сквозь зубы процедил певец.

— А чего слышали, — пискнула доморощенная сыщица и вдруг заголосила в сторону работницы общепита, невозмутимо пересчитывающей в плоской тарелке с золотой каймой медяки: — Зовите милицию, я убийцу задержала! У меня и доказательства есть — охранник со стоянки видел, как этот типчик с убитой ругался, а потом сел в машину Кругловой, после чего ее нашли задушенной! И браслет покойной валялся у самого колеса, так что все улики налицо! Вот, посмотрите!

И Оганезова стала трясти над столом браслетом, издали похожим на тот, что слетел с руки Светланы. Но буфетчица не придала должного значения вещественному доказательству и в ответ на пронзительный Наташкин крик флегматично заметила:

— Хорош орать! Напилась, так веди себя прилично!

— А вам, уважаемый, этот браслетик ничего не напоминает? — снова перекинулась отважная девушка на убийцу Кругловой, поняв, что с буфетчицей каши не сваришь.

При виде безделушки куртуазный лирик тюремных камер встрепенулся и, расплывшись в доброй улыбке, протянул мускулистую руку по направлению к улике.

— Дай-ка гляну… У моей бабули такой же был… — растроганно пробасил он.

Но Наташка, не будь дура, тут же спрятала вещественное доказательство за спину, предвидя наперед возможные уловки негодяя. А тот, так и не получив желаемое, уронил дюжий кулак на стол, поднял на Оганезову сентиментальные пьяные глаза, вгляделся, прищурившись, ей в лицо и прочувствованно сказал:

— И вообще, очкастенькая, ты на нее похожа… На мою бабушку… Ты трубку, случаем, не куришь? Если б курила, прямо сейчас бы на тебе женился, вот те крест!

И Таганский истово перекрестился на белеющее у входа меню. Наталья смутилась, зарумянилась и нарочито грубо оборвала своего собеседника:

— Хватит мне зубы заговаривать! Давайте, колитесь, уважаемый, за что Круглову убили!

И не без гордости добавила:

— Лично я насчитала целых четыре преступных мотива, по которым вы могли бы свести с ней счеты. Во-первых, вас мог подослать к Светлане Гиви Дантария, чтобы отомстить своей любовнице за измену с Игорьком.

Выпалив эту фразу, Оганезова замолчала и выжидательно уставилась в горбатую переносицу пьяненького артиста. Но ни один мускул не дрогнул на небритом мужественном лице. Таганский только покачивался всем телом из стороны в сторону и, закатив глаза под потолок, выстукивал пальцами по столешнице замысловатую дробь.

— Тот же самый Гиви Дантария мог попросить вас помочь Бабарыкину поддерживать порядок в банде, — пытливо поглядывая на собеседника, продолжала подруга. — Круглова проявила неповиновение, и за это вы ее прикончили на стоянке у магазина «Ашан».

В процессе Наташкиного рассказа блатной бард перестал стучать по столу, развалился на стуле, откинувшись на высокую пластиковую спинку, и, ковыряя в зубе, без особого интереса слушал инсинуации собеседницы. Лицо его при этом выражало покой и полную безмятежность. Но нарочитым безразличием Наташку было не обмануть. Оганезова перегнулась через стол и таинственным голосом прошептала:

— Признайтесь, Таганский, ведь вы родной брат Светланы, которого разыскала передача «Жди меня». И, убив Круглову, вы задумали сбагрить куда-нибудь вдовца-биохимика Ефима Владимировича и наложить лапу на богатства сестренки…

— Ну да, его, пожалуй, сбагришь… — усмехнулся певец. — Думаешь, что говоришь? Фима сам кого хочешь за Можай загонит…

— И наконец, вы, уважаемый, могли оказаться банальным совратителем малолеток и, втершись в доверие к Кругловой, припугнуть Светлану соблазнением ее молоденькой неопытной сестры Дарьи, — сурово заявила Оганезова. — И потребовать в качестве отступных десять тысяч долларов на этот свой бай-ин. Круглова вам денег не дала, за это вы ее и придушили.

На заключительной Наташкиной версии предполагаемый убийца отбросил зубочистку, недобро прищурился и, перегнувшись через стол, интимно прошептал прямо своей обличительнице в лицо:

— Да ты, как я погляжу, фантазерка…

Бард произнес эту фразу с такой интонацией и так посмотрел на Оганезову, что от его голоса у Наташки побежали мурашки по спине и противно заныло под ложечкой.

— Я тебя сейчас зарежу… — пообещал совратитель молоденьких девиц, выдавая себя с головой неадекватной реакцией на последнюю версию правдоискательницы.

— За что? — жалобно хныкнула Оганезова, почувствовав, как ей в коленку уперлось что-то холодное и острое.

— А за то, что суешь свой нос в чужие дела! — сурово сдвинул брови к переносице бывший уголовник.

Не смея шевельнуться, Наташка проникновенно заговорила, обращаясь к гремящей медью буфетчице:

— Девушка, миленькая, сходите, пожалуйста, за милицией! Я журналистка, веду расследование одного убийства и даю вам честное слово, что этот вот человек — и есть убийца.

— Дура ты, дура, — усмехнулась рыжая тетка в нечистом фартуке. — Я вас, таких вот журналисток, у нас на вокзале мильен перевидала. Мужик на тебя не клюнул, а ты его сразу ментурой пугать. А я вот сейчас возьму, да и тебя в милицию сдам. Потому что я своими глазами видела, как ты к нему приставала. Мужик сидел, водку пил, тебя не трогал, а ты подсела к нему и давай цепляться, как репей. Ничего, один раз в обезьяннике переночуешь, будет тебе наука, как ночами по вокзалам шляться.

И не успела Наталья опомниться, как буфетчица выскочила из-за прилавка, подбежала к выходу и, распахнув дверь на улицу, крикнула в ночную темноту:

— Леша! Алексей, иди-ка сюда! Тут твой контингент озорует!

А еще через минуту в задымленный зал кафешки вошел рыхлый молодой милиционер, очень похожий на жабиного сына из сказки про Дюймовочку.

— Где тут мои девулечки? — игриво осведомился он, обводя помещение сальным взглядом.

Но, наткнувшись глазами на насупленную Наталью, у которой от обиды даже запотели очки, он брезгливо сморщился и, цыкнув зубом, грозно скомандовал:

— А ну, тюлениха, пшла вон отсюда!

Наташка мужественно пережила унижение и, решив разоблачить преступника прямо на глазах у сотрудника милиции, рывком откинула край скатерти, отчаянно крикнув: «Осторожно, у него нож!» Но это оказался вовсе не нож, а черенок вилки, которой убийца до этого ел свой салат.

Милиционер Леша радостно заржал, а коварный Таганский, как ни в чем не бывало, убрал вилку от колена Оганезовой и применил по назначению. Подцепив на зубец кружочек лука и тщательно прожевав его, бард продолжил пить горькую.

Вспыхнув от перенесенных унижений, Оганезова гордо вылезла из-за стола и, вскинув голову так, что очки подпрыгнули на переносице, покинула негостеприимное заведение, в душе клянясь себе, что эти люди еще горько пожалеют о нанесенной ей обиде.

Утро следующего дня я встретила непроходящей головной болью. Словно докучливые пчелы, у меня над ухом звенели голоса. Некоторое время я пыталась избавиться от них, накрывая голову подушкой, но тщетно. Звуки продолжали назойливо лезть в уши. Я приоткрыла глаза и нашла себя лежащей на полу, прямо под столом, за которым сидели Наталья и Илянка. Обе девицы пили чай из основательных литровых кружек. Отправляя в рот сдобренное вареньем печенье, Иляна пронзительным голосом говорила:

— А я так думаю, что Светлану тот тип с седым ежиком убил. Она его еще родственником называла, помнишь?

— Тебе тоже его рожа не понравилась? — оживилась Наташка. — Скажи ведь, типичный убийца?

— Угу, вылитый уголовник, — кивнула Илянка, хрустя сухариком. — Это любовник Светин был, а никакой не родственник, точно тебе говорю. У моей двоюродной сестры в Кишиневе тоже такой вот родственник с Урала объявился. Поселился у них на квартире, стал в маленькой комнате жить. Муж Марийкин до последнего момента ничего даже не подозревал, он дальнобойщиком работает, дома почти не бывает. А потом этот родственничек смылся в неизвестном направлении, прихватив с собой компьютер, телевизор, музыкальный центр и утюг. Муж, конечно, кинулся к Марийке — мол, давай адрес своего уральского родственника, я сейчас поеду на Урал, найду его и ноги повырываю. Марийка тогда заплакала и призналась, что никакой это не родственник, а самый что ни на есть настоящий любовник. Досталось ей, конечно, по первое число. Но я так считаю, что Марийке еще повезло, этот хмырь их только обокрал, а мог бы и убить, вот как эту Светлану. Ведь у Светы муж — ученый, а они все с прибабахом, в упор ничего не замечают. Я так думаю, что уголовнику надоело делить свою любимую с законным супругом, он стал настаивать, чтобы Светлана бросила ученого мужа и ушла к нему. А Круглова, как порядочная, наотрез отказалась. А уголовники знаешь, Наташ, какие ревнивые? Просто ужас! Вот этот тип, с седым ежиком, и задушил несчастную. А теперь делает вид, что это вовсе и не он, и изображает сочувствие к их горю.

Оганезова молчала, о чем-то напряженно раздумывая, и Иляна, так и не дождавшись ответного отклика, заговорила снова:

— Слушай, Наташ, а может, мне попробовать стать донором Светиному отцу? А вдруг у меня окажется такая же группа крови, что и у Руслана Ножкина? Хоть я и боюсь кровь сдавать, мне человека жалко…

— Да нет, Илян, там не в крови дело. Там все гораздо сложнее. При заболевании Ножкина пересаживают костный мозг, и донором ему может стать только кровный родственник, да и то при условии полной совместимости определенных показателей.

— Да ты что? — изумилась сердобольная молдаванка. — А я и не знала, что все так плохо. Думала, надо просто кровь сдать. Слушай, Наташ, а может, тогда позвонить брату Руслана? Ну, тому, Никите, который в свое время калининградскую квартиру Ножкиных заграбастал? Может, этого гада жизнь так потрепала, что он уже сделался порядочным человеком?

— Наивная ты, Илянка, — усмехнулась Оганезова. — Но мыслишь в правильном направлении.

Соседка польщенно хмыкнула, с грохотом отодвинула чашку и поднялась из-за стола.

— Ну ладно, Наташ, спасибо за чай, я побежала, — заторопилась девушка и выпорхнула из комнаты, громко стукнув дверью.

А Наташка заглянула ко мне под стол и настоятельно попросила встать с пола и занять место на стуле. Я, хватаясь за разные предметы, со стоном приняла вертикальное положение. Болело все тело, начиная с головы и заканчивая пальцами ног, но что-что, а осанка у меня была отменная.

Я уселась на стул, держась так прямо, словно проглотила кол, и потребовала объяснить, что все это значит. Почему я сплю в одежде и с чего это вдруг Илянка надумала податься в доноры.

И вот тогда-то Оганезова дала волю своему гневу. Она высказала мне все, что думает по поводу моих гулянок с криминальными молодыми людьми, которые воруют у меня бриллиантовые платья, и про то, что я позволяю себе напиваться как сапожник, когда надо искать настоящего преступника, а между делом поведала о своем ночном приключении на Ленинградском вокзале.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — уныло спросила я, двумя руками держась за свою многострадальную голову, чтобы она не разваливалась на куски, как перезрелый арбуз.

Оганезова смерила меня холодным взглядом и, маскируя скепсис в голосе под дружеское участие, уточнила:

— Ты как, способна воспринимать информацию?

— Таблетка аспирина и пачка активированного угля, и я свежа, как майская роза, — противным голосом проскрипела я.

— Аспирин у нас, допустим, есть, но где ж я тебе, Гришечкина, угля-то возьму? — удивилась Наташка.

— Ты дай мне денег, я сама схожу, — предложила я, болезненно щурясь на свет.

— Ага, щаз, — ехидно откликнулась подруга, — чтобы ты притаранила из аптеки поразившую твое воображение клистирную трубку или здоровенную банку йода, на которую была тридцатипроцентная скидка? Сиди уж, сходит она.

И Оганезова отправилась на кухню, откуда вскоре вернулась с пачкой активированного угля. Как впоследствии оказалось, Наташка выменяла абсорбент у Лючии с вечно поносящим малышом за одну ночевку на диване.

Я приняла аспиринчик, проглотила разом пачку угля и завалилась на диван, в то время как Наташка, сидя за чаем, принялась излагать свое видение происшедшего.

— Значит, так. Как нам известно из достоверных источников, Светлана Круглова была курьером в банде Гиви Дантария. Из тех же источников нам известно, что Дантария сейчас сидит в колонии под Воркутой, в народе именуемой «Черный пингвин». Да, кстати, я навела об этом Таганском справочки в Интернете. Он как раз полгода как условно-досрочно освободился. Угадай, где он отбывал наказание?

Я промолчала, не в силах произнести ни слова, но Оганезову это, кажется, ничуть не смутило.

— Правильно! — оптимистично продолжала она. — Именно в «Черном пингвине» он и сидел. Значит, мы можем предположить, что он притаранил Светлане весточку от ее дружка и подельника. Денег после отсидки у певца не было, квартиры тоже. И хотя Илянка и считает, что Круглова была любовницей Таганского, я так думаю, что вряд ли бард позарился бы на женщину уважаемого человека. И вот тогда-то, — торжествующе продолжала самодеятельная сыщица, — негодяй и задумал совратить приемную дочку Ножкина, пообещав оставить девчонку в покое лишь в том случае, если Стервоза заплатит за спокойствие сестры десять тысяч долларов отступных. Этот клоун так мне и сказал: «Уж я Дашу обхаживал, обхаживал, в цирк с ней ходил и в кино, а Светка, паразитка такая, денег на бай-ин мне пожалела».

Оганезова потерла лоб, поправила очки и уверенно закончила:

— Не-ет, тут дело не в Дантарии и не в камушках. Тут у Таганского был свой шкурный интерес — заморочить девчонке голову. Жена с ним развелась, пока он сидел, и теперь куртуазному маньеристу остается только ехать к себе на родину в Верхний Волочок, чего ему, как видно, страшно не хочется. Там же нет ни федерации покера, ни студий, где можно было бы записать очередную слезливую песенку про беду.

В голосе подруги прозвучало столько издевательской горечи, что я невольно приподнялась на локте и посмотрела на Наташку. Лицо Оганезовой было скорбно, словно у учительницы, разочаровавшейся в любимом ученике.

— И решил наш хитроумный бард убрать со своего пути все помехи — сначала жадину Круглову, а следом за Кругловой скопытился бы и Руслан Ножкин, потому что донора-то у бывшего механика рыболовецкого судна больше нету! Вот и открылись бы у артиста пути к спокойной жизни в столице. Девчонку, Дашку эту, он, считай, уже приручил — не зря же по киношкам да циркам с ней шатался. Он ничего так из себя, этот Таганский. Видный мужик. На Шварценеггера похож. Даже красивее — челюсть еще сильнее вперед выпирает. Девкам такие нравятся. Правда, Алиска, я его только сидя видела. Может, у него ноги кривые, ну да в наше время на это мало кто смотрит. В общем, все его дальнейшие ходы просчитываются на раз. Заморочил бы он девке голову, со временем женился бы на ней, прописался, а потом выпер дурочку на улицу, да и дело с концом. Короче, Гришечкина, я вижу только одного человека, которому была выгодна смерть Светланы Кругловой. И человек этот — Иван Таганский.

Я смотрела на подругу и просто диву давалась, откуда в ней столько энергии. Обычно флегматичная, как сонная курица, сейчас Оганезова так и бурлила жаждой деятельности. Глаза ее искрились оптимизмом, щеки разрумянились, и она уже не сидела на стуле, а, пританцовывая, носилась по комнате. Кажется, она даже стала выше ростом и как-то стройней.

— Наташка-а, ну ты даешь! — невольно вырвалось у меня. — Да ты, никак, похудела!

— Вот видишь, а мент этот мордатый, в фуражке скособоченной мне и говорит: «Пшла отсюда, тюлениха!» Даже побрезговал меня в милицию забирать! Я ему дам «пошла отсюда». Он у меня тюлениху-то попомнит. Я выведу их всех на чистую воду. Слушай дальше. Мы нарушим их гнусные планы. И я уже придумала как. Скажем, что ты еще одна дочь Руслана Ножкина. Незаконнорожденная. Ведь если мать Кругловой предположительно могла нагулять в отсутствие мужа ребенка, то почему бы отцу Светланы не завести себе еще одну дочурку на стороне? Допустим, что ты родилась в Калининграде, когда Руслан был в том, последнем рейсе, во время которого их судно потерпело крушение. Поэтому он о тебе ничего и не знал. Тем более что у Ножкина на самом деле был роман с поварихой с их корабля, и Клавдия Перепелкина в то роковое плавание осталась на берегу. И вот вчера ты услышала по телевизору про несчастье, случившееся с твоим папочкой, простила ему все обиды и приехала в Москву, чтобы стать донором. Мы сегодня же расскажем об этом Руслану и всем его родным и знакомым. А когда Таганский придет тебя убивать, мы его скрутим и сдадим в милицию. У нас будут в руках неопровержимые доказательства его виновности, и никуда он, родненький, от нас не денется.

Признаться, мне не очень понравилось Наташкино высказывание насчет того, что певец блатного шансона придет меня убивать. Да и сама идея обнадеживать тяжелобольного человека только для того, чтобы изобличить преступника, казалась мне кощунственной. Но в ответ на робкие попытки возразить Оганезова подняла руку, требуя тишины, и важно проговорила:

— Да ладно, не парься. Об этом я тоже подумала. В общем, с утра я позвонила в редакцию передачи «Жди меня». Мы с редактором Нелей прикинули так и эдак и решили обратиться к тому самому брату Никите Сергеевичу, который в свое время пытался квартиру Ножкина прибрать к рукам. Он хоть и подлец, но не до такой же степени, чтобы знать, что умирает родной человек, и даже не попытаться ему помочь. Неля тут же созвонилась с Калининградом, и Никита Ножкин согласился ближайшим же рейсом вылететь в Москву и стать для брата донором. Он теперь большой человек у себя в городе, на следующий срок думает баллотироваться в мэры, и бесплатный пиар ему не помешает.

— Что-то я не поняла, — потерла я гудящий висок. — Брат Никита Сергеевич станет донором. Так при чем же здесь еще одна дочь Руслана? Я-то здесь с какого боку окажусь?

— Какая ты все-таки непонятливая, Гришечкина! — с досадой отозвалась Оганезова. — Ну как ты не врубаешься! Никита Сергеевич сначала вообще не хотел ввязываться в эту историю. Ну, знаешь, как обычно мужики начинают ныть: «А почему именно я?» да «А что, больше некого попросить, что ли?». В общем, открещиваясь от донорства, Ножкин-младший рассказал Неле, что много лет назад у его брата-механика была мимолетная интрижка с поварихой на корабле, женщина залетела от Руслана и вроде бы сразу же вышла замуж за боцмана, чтобы родить ребеночка в браке. Вот ты, Алиска, этим самым ребеночком и будешь.

— А что, нельзя приехать в больницу и прямо сказать: «Вот вам еще один донор, родной брат Руслана Ножкина Никита Сергеевич, которому нужен пиар». К чему весь этот огород городить с дочерьми поварихи? — Я никак не могла уяснить свое место в этом спектакле.

— Слушай, Гришечкина, ты правда дура или просто прикидываешься? — не на шутку осерчала Оганезова. — Как мы можем подставлять настоящего донора под удар? А вдруг Таганский все-таки осуществит свой коварный замысел и прибьет этого Никиту?

— Значит, — обиженно прищурилась я, — какого-то Никиту Ножкина из Калининграда тебе жалко, а меня, свою подругу, нет? Пусть меня, значит, убивают, зато Никита Сергеевич будет в целости и сохранности, потому что он, видите ли, донор…

— Да ладно, расслабься, кто тебя убьет-то? — отмахнулась Оганезова. — Я этого не допущу. И к тому же Никита Ножкин выдвинул обязательным условием донорства свою безопасность, поэтому-то мы и придумали версию с дочерью поварихи.

— Слушай, Оганезова, когда это ты все успела? — не удержалась я от колкости.

— Так время уже третий час дня, — кинула косой взгляд на часы Наташка. — Быстро собирайся, если хочешь поехать со мной в Семашко на трогательную встречу со своим так называемым отцом. Сейчас подъедет Неля с телевидения, и мы отправимся к лечащему врачу Руслана, чтобы обговорить все детали и сообща придумать, как больному про тебя врать будем.

— Подожди, Наташ, а ты что, хочешь, чтобы сам Руслан Ножкин ничего не знал?

— Про что не знал? — утомленно спросила Оганезова, словно я ее уже достала своей тупостью.

— Ну, про то, что я на самом деле не его дочь?

— Ес-стес-ствен-но! — по слогам отчеканила подруга, снимая очки и утомленно прикрывая глаза. — Руслан должен быть на сто двадцать процентов уверен, что ты — плод его с поварихой любви. И сейчас мы поедем разучивать твою легенду. Чтобы на каждый вопрос у тебя был готов ответ. И про отчима-боцмана, и про город Калининград, в котором ты никогда не была, и про то, как твоя мама Клавдия Перепелкина простила твоего папу Руслана Ножкина. Тогда и убийца поверит, что ты — еще один потенциальный донор. А раз поверит, то попытается тебя убить. Потому что Таганскому надо во что бы то ни стало расчистить себе пути к глупой и доверчивой Даше, наследству Кругловой и отдельному жилью в Москве.

— И как же меня будут звать? — хмуро осведомилась я.

— Валечка Перепелкина, — с пафосом произнесла Оганезова.

— Вот теперь понятно, — вздохнула я и смиренно пошла умываться.

О том, что меня могут по-настоящему убить, всерьез я как-то не задумывалась. И поэтому, когда приоткрыла глаза и в темноте увидела белеющее надо мной лицо своего убийцы, не поверила в реальность происходящего. Но чужие руки неумолимо приближались к моей шее, и я, обмерев от ужаса, лишь слабо пискнула:

— Помогите!

И тут же зычный голос Штефана Юлианыча, который в ту ночь спал на красном диване, спросонья гаркнул:

— Ах ты, паскудник такой, к девке незамужней полез! Ион, ты, что ль, шалишь?

Раздался пронзительный вскрик, вспыхнул свет, я увидела перед собой искаженную страданием бледную физиономию и тут же зажмурила глаза, отказываясь верить увиденному…

События, предшествовавшие этой полной драматизма сцене, развивались следующим образом. В больницу имени Семашко мы приехали только в шестом часу вечера. На Ярославском шоссе, как всегда, были глухие пробки, но редакционный микроавтобус довольно шустро прорубался по трамвайным путям и тротуарам. Веселый водитель травил анекдоты, серьезный мужчина, оказавшийся братом Руслана Ножкина Никитой Сергеевичем, насупив брови, всю дорогу сосредоточенно молчал.

Как-то в журнале «Гламур» я прочла статью про то, как очаровать неприятного, но нужного тебе человека. На самом деле это очень даже просто. Надо только представить себе, что рядом сидит обожаемый тобою актер. К примеру, Мэтью Фокс или, скажем, Дмитрий Дюжев. И лицо твое само собой станет излучать мягкий свет и искреннюю, открытую улыбку.

С первого же взгляда уяснив для себя, что Ножкин-младший мне категорически не нравится, я решила испытать на нем полученные знания. И, глядя в его сероватые мутные глаза навыкате, представляла, что передо мной сидит не надутый индюк, а приятный до невозможности Егор Бероев. И действительно, через некоторое время взгляд мой приобрел игривое выражение, с каким я смотрела на маленьких детей и кошек, а рот помимо воли расплылся в лукавой улыбке.

Калининградский политик заметил волны позитива, исходившие от меня, не сразу, ибо был с головой погружен в свои мысли. А когда он все же ощутил на себе всю силу моего обаяния, то принялся ерзать на сиденье и торопить водителя.

Редактор Неля из программы «Жди меня» кидала на Никиту Ножкина лучезарные взгляды, заранее благодарная ему за трогательный сюжет. Рядом с ней трясся на ухабах оператор Петя, индифферентно рассматривающий в окно проезжавшие мимо машины. Наташка наклонилась к моему уху и только хотела шепнуть что-то секретное, как брат Руслана собрал складками и без того хмурый лоб и сварливо заметил:

— Перед тем как мы отправимся к лечащему врачу Руслана, мне бы хотелось обсудить кое-какие деловые стороны нашего вопроса.

— Какие еще стороны вопроса? — удивилась Неля.

— Как это какие? — нахмурился Никита Сергеевич. — Я, занятой человек, бросаю все свои дела и по первому вашему требованию…

— Не требованию, а просьбе, — поправила его Неля.

— Пусть будет просьбе, — нехотя согласился калининградский политик. — И по первой же вашей просьбе прилетаю в Москву. Прилетаю, заметьте, для того, чтобы стать донором человеку, которого я не видел больше двадцати лет. А теперь задайте себе вопрос: оно мне надо?

Мы с Наташкой молча переглянулись, Неля жалко улыбнулась оператору и пожала плечами, а веселый водитель хмыкнул в усы и процедил сквозь зубы: «Во дает!»

— Так вот, — повышая голос, продолжал кандидат в мэры города Калининграда. — Я хочу, чтобы за это одолжение мне было предоставлено сорок минут эфирного времени на Первом канале в прайм-тайм. И публикации материалов о моем благородном поступке в столичных изданиях.

— Публикации — это запросто! — обрадовалась Наташка. — Хоть сегодня про вас напишу в нашу газету.

— А как ваше издание называется? — заинтересовался брат Руслана.

Наташка замялась, и тогда я, удивляясь, с чего это подруга вдруг забыла название родной газеты, бесхитростно выпалила:

— «Зеленый листок»!

Мужик покрылся испариной и стал наливаться нездоровой краснотой. Я уже начала всерьез опасаться, что его хватит удар, но тут он открыл рот и сипло произнес:

— Вы что, надо мной издеваетесь? Думаете, если я с периферии, то надо мной можно шутки шутить?

И вдруг, резко развернувшись в мою сторону, он заорал:

— Че ты лыбишься мне в лицо? Что, смешно, да? Дурака нашла?

Я испуганно захлопала глазами и извиняющимся тоном залопотала:

— Да нет, вы меня не так поняли… Просто я прочитала статью в «Гламуре» про неприятных людей. Так вот, там сказано…

— Останови машину! — не своим голосом забасил политик. — Я в последний раз спрашиваю: даете эфирное время?

— Кроме времени передачи, другого эфирного времени у нашей программы нет, — неприязненно ответила Неля. — Боюсь, что главный редактор не согласится отдать его вам.

— Тогда счастливо оставаться, — пробормотал Никита Сергеевич, выбираясь из припаркованного у бордюра микроавтобуса. — Решайте свои проблемы сами.

— Да, но зато мы за счет телевидения можем предоставить вам прекрасную возможность загореть, оздоровиться на свежем воздухе, стать подтянутым и стройным, а также свести близкое знакомство с медийными личностями, — вдруг широко улыбнулась редакторша. — Мне кажется, что перед предстоящими выборами вам это не повредит…

Сама не знаю, как так получилось, но, прежде чем ответил брат Руслана Ножкина, я выкрикнула:

— А нельзя ли похлопотать и за меня, я бы тоже хотела загореть, свести знакомство с нужными людьми и стать подтянутой и стройной…

— Че ты лезешь, тебя, что ли, спрашивают? — взъелся на меня калининградский политик. И, повернувшись к Неле, решительно заявил: — На эти условия я согласен. Если с медийными личностями — тогда ладно. Везите к брату, чего уж там.

В больницу мы приехали с небольшим опозданием, и лечащий врач Руслана, не дождавшись, поднялся к себе в отделение. Неля тут же позвонила по телефону доктору Кушниру и, сообщив, что мы на месте, застыла у гардероба, не отрывая глаз от дверей лифта. В ту же сторону устремились взгляды и всех остальных.

Пока наша группа тесной кучкой толпилась посреди холла, ожидая, когда спустится Глеб Мартынович, я, пользуясь удобным моментом, отошла к киоску с медикаментами. Окинула взглядом витрину и сразу же поняла, что мне позарез нужен гематоген. Вот просто умираю, хочу гематогена. Ведь в нем жутко много полезного для организма железа, а на фантике нарисован такой чудный бычок — крутые рожки!

Я полезла в карман за деньгами, достала несколько двухрублевых монет, горстку мелочи, извлекла из-за подкладки красного атласного пиджака завалившуюся монетку достоинством в десять копеек и пересчитала денежки еще раз. Не хватало пяти копеек. Вот интересно, почему в магазинах мне запросто могут недодать те же самые пять копеек, небрежно обронив, что нет сдачи. А попробуй я расплатиться за покупку суммой, в которой будет недоставать хотя бы копеечки? Продадут мне товар? Правильно, не продадут. Это, по-вашему, справедливо, да? Справедливо?

Я внимательно осмотрела пол перед киоском, но, к моему глубокому разочарованию, денег никто не терял. Тогда я вздохнула и подошла к Наташке.

— Наташ, дай пять копеек! — как можно небрежнее попросила я.

Но мой независимый тон не смог обмануть бдительную Оганезову.

— А тебе зачем? — встрепенулась она.

— Да так, надо кое-что купить…

— Не надо тебе ничего покупать! — отчеканила подруга, с ненавистью глядя мне в глаза.

И, обернувшись к Неле и оператору Пете, сердито спросила:

— Слушайте, ребята, у вас, случайно, нет знакомого психиатра? А то у нас вот эта вот девушка не может из дому выйти, чтобы что-нибудь не купить! Просто уже бзик какой-то! Навязчивая идея. Мания.

— Ну и ладно, не надо мне от тебя ничего, — обиженно сказала я и, надувшись, отвернулась к двери.

И тут же увидела, что к нашей группке спешит молодящийся дядька средних лет со шкиперской бородкой на упитанном лице и подкрашенными каштановыми височками. На бейджике у него чернеется надпись: «Кушнир Глеб Мартынович». Поравнявшись со мной, Глеб Мартынович приветливо кивнул и раскатисто спросил, поправляя полы белого халата:

— Это вы с телевидения?

— Ага, угу, мы, — ответили мы вразнобой.

— Ну что же, — строя Неле глазки, оживился медик. — В ординаторскую я вас не приглашаю, потому что, насколько я понимаю, разговор наш конфиденциальный. А в этом проходном дворе поговорить не дадут. Пойдемте в рекреационную зону. Там есть отличное кафе на несколько столиков и прудик с морскими черепахами.

Пока мы шли по просторному холлу больничного корпуса, я все время смотрела под ноги в поисках какой-нибудь денежки. И наконец-то усердие мое было вознаграждено. Я увидела, как у стойки гардероба блеснули орлом целых пятьдесят копеек. Вот здорово, теперь я непременно куплю себе гематоген с бычком на фантике! При первой же возможности сбегаю к киоску и куплю.

Повеселевшая и окрыленная открывшимися передо мной перспективами, я уселась за стол рядом с Наташкой и стала вникать в суть разговора, который уже вели с доктором Кушниром работники телевидения.

— Ну что я вам скажу, — поглаживая себя по гладко выбритой щеке, проговорил эскулап, — был у Руслана Ножкина шансик вылечиться, определенно был.

Оставив лицо в покое, Глеб Мартынович сложил пальцы шалашиком, внимательно посмотрел на получившуюся фигуру, после чего убрал руки в карманы белого халата и закончил начатую мысль:

— Но смерть его родной дочери Светланы Кругловой свела этот шансик на нет. Теперь, знаете ли, Руслан практически безнадежен.

— А мы нашли другого донора, — тут же откликнулась Неля, лучезарно улыбаясь собеседнику.

— Да что вы говорите, — безрадостно удивился доктор Кушнир. И, указав чайной ложечкой на набычившегося жителя Калининграда, привередливо уточнил: — Уж не этот ли здоровяк?

— Именно! — вклинилась в разговор Оганезова, которая просто не могла продолжительное время сидеть молча. — Родной брат Руслана Ножкина Никита Сергеевич, политик из Калининграда.

Врач окинул представленного ему господина придирчивым взглядом и недовольно заметил:

— Только имейте в виду, ничего обещать я вам не собираюсь. Светлана идеально подходила на роль донора, а этот господин может и не подойти.

— Но попробовать-то можно? — настаивала Оганезова.

— Попробовать, конечно, можно, — нехотя согласился Глеб Мартынович. — Но я не хочу никого обнадеживать. Я, знаете ли, скептик. И вообще считаю, что Руслан в своем положении поступил крайне безответственно.

— Что вы имеете в виду? — вскинула брови Неля.

— Что имею в виду? — переспросил доктор Кушнир. — Какое он имел право, зная, что неизлечимо болен, удочерять эту несчастную девочку, Дашу?

— Насколько я знаю, Руслан Ножкин узнал о своей болезни уже после того, как взял Дашу Веселкину из детского дома, — возразила врачу редактор передачи «Жди меня».

— Вот как только узнал, так сразу же и должен был вернуть ребенка в приют, — легонько пристукнул кулаком по столу представитель гуманной профессии. И, видя обескураженные взгляды, направленные на него, сердито пояснил свою позицию: — Ребенок ему что, игрушка, что ли? Сам в больницах лежит, а девчонка уже лет пять как одна живет. И никто ею не занимается. Сама себе предоставлена. Когда поест, а когда и голодная спать ляжет. Семнадцать лет только исполнилось, маленькая еще совсем. А рядом с девочкой крутится какой-то тип бандитской наружности. Певцом себя называет. Я бы на месте отца обеспокоился, что этому проходимцу надо от его приемной дочери. Я вот не отец, а и то мне стало как-то не по себе, когда этот Иван все звал Дашу на каруселях в Парке Горького кататься. Знаю я таких любителей молоденьких девчонок. Соблазнят и бросят. Одиннадцатиклассница, в школе еще учится, много ли ей надо?

Доктор Кушнир понизил голос и многозначительно произнес:

— Между нами говоря, я тут сам к Дарье подошел и деликатно предупредил, чтобы была поосторожнее с этим своим седовласым другом. На моей памяти такие вот проходимцы даже на бабульках девяностолетних прямо у нас в больнице женились, чтобы их квартиры к рукам прибрать. Работников ЗАГСа привозили — и женилась. А уж девчонку неопытную обмануть вообще ничего не стоит. Я и Руслану сказал все, что думаю по этому поводу, а он только улыбается и говорит, что все в порядке. А что в порядке-то, что в порядке, когда Ножкин того и гляди в ящик сыграет, а Дарья останется одна с вполне приличным наследством?

Пока Оганезова наклонялась ко мне и шептала в ухо: «Ну, что я тебе говорила? Не одна я заметила, что этот Таганский тот еще проходимец!» — доктор Кушнир сердито продолжал:

— Хотя Руслан и сам хорош гусь.

— В каком смысле «хорош гусь?» — не поняла редактор Неля.

— Жена-то от Ножкина ушла, как только узнала о его проблемах со здоровьем, — пустился в объяснения врач. — А Руслан и сейчас вон голову женщинам морочит. Роман с медсестрой закрутить вздумал. И это с его-то диагнозом.

— Интересно для врача вы рассуждаете, — поддела его редакторша. — Такое впечатление, будто не особенно хотите, чтобы ваш пациент выздоровел.

— Не говорите ерунды, — отмахнулся доктор. — Просто Анна с утра до ночи только Ножкиным и занимается. То в палате у него сидит, то бегает по делам фирмы. Руслан выписал на Аню генеральную доверенность, она, можно сказать, теперь заправляет яхт-клубом. А работа в клинике, между прочим, стоит. Другие больные страдают. У нас на этаже кастелянша уволилась, так что сестра отделения должна еще и бельем заниматься. А какое тут белье, когда Аня лекарства не всегда успевает раздать? Ладно, давайте ближе к делу. Что вы от меня хотите услышать?

— Нам надо, чтобы вы поднялись в палату и представили вот эту вот девушку, — Неля кивнула в мою сторону, — как еще одну дочь Руслана Ножкина. От давнишней любви механика и поварихи Клавдии Перепелкиной. И чтобы больной, узнав, что у него снова появился донор, сразу же сообщил об этой радостной новости всем друзьям и близким.

— А что же этот господин? — усмехнулся доктор Кушнир, поглядывая на калининградского родственника Руслана. — Не хочет светиться? Боится, что какие-нибудь тайные недоброжелатели прикончат его так же, как Светлану?

— Вы правильно поняли нашу идею, — с достоинством ответила Наташка.

— А мне вы, значит, доверяете, — насмешливо протянул доктор Кушнир. — Мне, значит, не боитесь открыть истинное положение вещей.

Неожиданно он подался вперед, обвел нас всех интригующим взглядом и задушевно проговорил:

— А знаете ли вы, мои дорогие, что та самая медсестра Анна, у которой с Ножкиным страстный роман, — моя бывшая жена?

Видя, как загорелись пытливым огнем глаза оператора Пети, любитель дешевых эффектов откинулся на спинку стула, с удовольствием отхлебнул крепкий кофе из своей чашки и ровным голосом закончил:

— Откуда вы знаете, может, это я убил дочь Руслана, чтобы лишить Ножкина донора и таким вот хитроумным способом наказать соперника?

— Да ладно! — запанибратски откликнулась Оганезова, похрустывая суставами пальцев. — Будет вам наговаривать-то на себя! Я про вас, Глеб Мартынович, уже справочки навела. И выяснила, что с медсестрой Анной Голубевой вы развелись восемь лет назад, а теперь счастливо женаты на дочери заведующего вашим же отделением. В новом браке у вас родилось двое славных детишек — мальчик Федор и девочка Иришка. Вряд ли при таком раскладе вы станете рисковать благополучием своих малюток и убивать донора вашего пациента. Так что ревность тут совершенно ни при чем. Вы же не отказались лечить Руслана тогда, когда Ножкин на ваших глазах закрутил роман с Анной. Потому что больной — человек состоятельный, за лечение платит регулярно и, говорят, никогда не скупится на чаевые персоналу. А уж вам-то, должно быть, и подавно перепадают кругленькие суммы. Кстати, я узнавала. Именно Анна Голубева попросила вас наблюдать Руслана, потому что вы считаетесь лучшим специалистом в отделении. Анна Алексеевна разумная женщина и не стала бы рисковать жизнью близкого ей человека, если бы не была абсолютно уверена в том, что вы не причините ему вреда.

Само собой, я рассматривала версию вашего сговора с медсестрой Голубевой. Но и этот вариант не выдерживает никакой критики. По тем же самым причинам, что и мотив ревности. Вам есть, уважаемый, что терять. Кроме того, вы успешный человек, стремительно движетесь по карьерной лестнице, не сегодня завтра займете место вашего тестя и станете завотделением. Ну и зачем вам нужен этот Ножкин? Неужели вы пойдете на преступление ради не слишком-то рентабельного яхт-клуба, который, того и гляди, раздавят конкуренты?

Да и потом, вам вовсе не надо было душить несчастную Светлану шарфом, чтобы, как вы изволили выразиться, таким хитроумным способом наказать соперника. Достаточно было во время операции перерезать Руслану какую-нибудь важную артерию и списать все на врачебную ошибку. В самом крайнем случае лишились бы тринадцатой зарплаты. Что вы на меня так смотрите, разве я не права?

Заговорив про варианты убийства, Оганезова оседлала своего любимого конька, и теперь остановить ее могло разве что землетрясение, которое целиком и полностью разрушило бы здание второго корпуса и погребло бы под своими обломками расфантазировавшуюся сыщицу. Не остановил Наташку и тяжелый взгляд доктора Кушнира, нацеленный ей прямо в лоб.

— Кроме того, я узнавала, в момент убийства Кругловой вы были на плановой операции, так что роковой злодей из вас, любезный, ну никак не получается, — окончательно развенчала подруга образ врача-убийцы.

— Какие вы все-таки, журналисты, — оскорбился доктор Кушнир, продолжая сверлить мою подругу злыми глазами. — Ничем-то вас не проймешь.

Оганезова самодовольно хмыкнула и встала со стула.

— Ну что, идем в палату? — деловито уточнила она.

Все задвигали стульями, выбираясь из-за стола.

— Сначала заглянем к Ножкину, потом я возьму анализы у вашего протеже и дам свой окончательный ответ насчет возможного донорства, — подвел итог беседе строптивый врач.

И, обращаясь к брату больного, который, продолжая сидеть на своем месте, доставал из портфеля газету, вовсе не собираясь покидать уютный кафетерий, удивленно спросил:

— Вы что же, милейший, наверх даже не подниметесь? На брата не желаете посмотреть сквозь приоткрытую дверку? Неужели не тянет взглянуть на родного человека?

— Нет, знаете ли, не тянет, — холодно ответил Никита Сергеевич и уткнулся в «Аргументы и факты».

Все направились к выходу, и за столом остался только Ножкин-младший, с головой погрузившийся в интриги и хитросплетения политических игр.

— Нелька, ты чего наплела этому борову про оздоровление за счет телевидения? — напустился на редакторшу оператор Петя, лишь только мы отошли от столика.

— Учу тебя, учу… С людьми надо дружить, и будешь в шоколаде, — назидательно сказала Неля, подхватывая Петра под руку и устремляясь к двери. — Ко мне с утра подошла Маринка Жильцова и попросила найти какого-нибудь мелкого политика с имперскими амбициями. Желательно толстого и с мерзким характером. Им как раз такого типажа для передачи «Последний герой» не хватает. Когда я увидела Ножкина-младшего, я сразу поняла: он как раз тот, кто им нужен.

Петя с иронией посмотрел на свою спутницу, а она, хитро улыбаясь, продолжала:

— Заметь, не слукавила ни на йоту. Никита Сергеевич должен быть мне благодарен по гроб жизни. Океанический воздух, солнце Карибов, здоровая пища в условиях необитаемого острова и спортивные упражнения соревновательного характера ему гарантированы. А уж какая подбирается тусовка! Маринка не афишировала, но намекнула, что вроде бы едут Семенович и Фриске. Так что Ножкину-младшему там определенно должно понравиться.

Пока телевизионщики обсуждали, на первом или на втором совете племени выпрут калининградского политика из игры, наша процессия покинула кафе с черепаховым прудиком и неторопливо двинулась в фойе, чтобы загрузиться в лифт и подняться на пятый этаж. Я уже давно перебирала мелочь в кармане, мечтая, как улизну к киоску и куплю гематоген. Выражаясь словами героя Шукшина, деньги жгли мне ляжку. И я, отбившись от табунка под предводительством доктора Кушнира, незаметно для остальных свернула к ларьку с лекарствами.

Высыпав деньги на ладонь, я стала их пересчитывать, чтобы дать продавцу сразу без сдачи. Но не успела я отсчитать нужную сумму и встать в очередь, как от лифта на меня строевым шагом устремилась Оганезова, делая под очками страшные глаза и пронзительно крича:

— Валечка, детка! Куда ты опять запропастилась? Мы же все тебя ждем!

И, пребольно ухватив за плечо и отводя меня в сторону подальше от киоска, громовым шепотом принялась ругаться:

— Что, опять? Ты сюда, Гришечкина, не покупать пришла, а провоцировать преступника!

Я стала уже как-то привыкать к подобным высказываниям подруги, и с каждым разом они проходили для меня все легче и безболезненней. Ну, подумаешь, буду приманкой для убийцы. Но меня же спасут! Ведь никто не позволит ему довести до конца свое черное дело, не зря же Оганезова затаится за шкафом и будет меня стеречь пуще зеницы ока!

— Слышала, что доктор Кушнир сказал? Он тоже считает, что Таганский неспроста крутится возле Дарьи. Вот посмотришь, этот гад себя еще проявит! — горячо шептала мне в ухо Наташка, волоча меня к лифтам.

Но я ее не особенно слушала, потому что в этот самый момент заветный ларечек с гематогеном в последний раз мелькнул в поле моего зрения и исчез за углом. Я окинула тоскливым взглядом длиннющую очередь, загибающуюся к регистратуре, и поняла, что сегодня мне гематогенчика не едать.

В палате Руслана царило оживление. Сам больной высоко лежал на подушках и бодрился как мог. Это был добродушнейшего вида дядька в тельняшке и с простецкой физиономией кота Матроскина.

На стуле рядом с кроватью сидела хорошенькая кругленькая девочка-подросток в белой кофточке с трогательными короткими рукавчиками, с гладкой прической на прямой пробор, детской улыбкой, большими лучистыми глазами и пушистыми ресницами, лишь слегка тронутыми тушью. Она чистила апельсин и с увлечением верещала про математичку, которая на прошлом уроке алгебры по рассеянности напялила на себя две пары очков. Давясь от смеха, девчонка рассказывала, что одни окуляры у математички красовались на лбу, вторые училка водрузила на нос, строго поглядывая сквозь них на хихикающих учеников. Это и была та самая Даша, о которой я столько всего слышала в последнее время.

На подоконнике, взгромоздившись прямо на книжки про моторы и на журналы про яхты, восседал Иван Таганский. Я его признала сразу же, как только вошла в палату. Исполнитель жалостных песен с криминальным сюжетом и впрямь имел квадратную челюсть боксера-супертяжа, косую сажень в плечах и бронированный затылок, поросший густой седоватой щетиной. В принципе он ничем не отличался от своего портрета на обложке диска. Разве что нос не был расплющен о прут решетки и лицо не такое тоскливое, зато взгляд совсем уж разбойничий.

Рядом с Таганским стояла высокая худенькая женщина в медицинском халате. Под надвинутой на лоб белой шапочкой угадывалась копна тяжелых светлых волос, собранных в пучок. Одинокий локон выбился из прически и красиво вился вдоль лица, делая медсестру Анну похожей на рекламу шампуня «Нивея». Она хлопотала, прибираясь у кровати больного.

В углу палаты одиноко сидел мой старый знакомый Ефим Владимирович Круглов. Муж покойной Светланы вертел в руках горшочек с сучком и длинной веточкой, неестественно торчащей в сторону. Меня, перекрашенную в жгучую брюнетку, биохимик не узнал, зато заметно оживился, стоило лишь только доктору Кушниру войти в помещение.

— А вот смотрите, кого я к вам привел! — с интонациями конферансье провозгласил врач, жестом усаживая ринувшегося было к нему Круглова на место. — Прошу любить и жаловать, это Валечка, дочка нашего Руслана. Валечка приехала из Калининграда и привезла вам, Руслан Сергеевич, привет от Клавдии Перепелкиной.

Я сделала шаг вперед и остановилась в дверях. Больной приподнялся на подушках и изумленно впился в меня глазами.

— Да ну, не может быть, — недоверчиво прошептал он и помотал головой из стороны в сторону. — Это что же получается, Клавка тогда аборт-то так и не сделала? С ума сойти, у меня есть еще одна дочь!

Лицо его искривилось, подбородок заходил ходуном, и из глаз покатились крупные частые слезы.

— Руслан, вы, главное, не волнуйтесь, мы разыскали и Клавдию, и Валечку, — от двери зачастила Неля, опасаясь, как бы больного на радостях не хватил удар. — Они вас помнят и любят, так что вы ничего плохого не думайте. Никто на вас обиды не держит. Клавдия вышла замуж, обожает своего супруга-боцмана и вспоминает вас добрым словом. Видите, какая у вас девочка замечательная выросла!

В палате повисла звонкая тишина, только лампочка дневного света тихо гудела под потолком, предвидя свой скорый конец. Руслан отер лицо полотенцем, вымученно улыбнулся и чуть слышно прошептал:

— Ну, вылитая мать!

И тут же заинтересованно уточнил:

— Клавка-то с тобой не приехала?

Я отрицательно мотнула головой, а Руслан Ножкин, бросив виноватый взгляд на нахмурившуюся Анну, спросил нарочито веселым голосом:

— Ну, Валюшка, рассказывай, как жила все эти годы?

— Спасибо, хорошо, — великосветски ответила я и замолчала.

Больше вроде бы говорить нам было не о чем. И тогда на помощь пришел доктор Кушнир.

— Валя любезно согласилась выступить в качестве донора, — широко улыбнулся он заученной улыбкой. — Сегодня я беру анализы, а завтра, если все будет нормально, готовимся к операции.

— С анализами все не так просто, — встрепенулась медсестра. — Первая процедурная занята, там Анатолий Викторович берет пункцию Смирнову из двадцать восьмой палаты.

— Ничего страшного, Анечка, я вполне удовлетворюсь второй процедурной.

— А во вторую не попадешь, перед ней каталка с чистым бельем стоит, а грязное на полу горой навалено… — ответила Анна. — Кастелянши-то нет…

— Так идите и раздайте чистое белье больным, а грязное отвезите в прачечную, — распорядился врач. — А то вы, медсестры, заняты не пойми чем, а к своим обязанностям относитесь из рук вон плохо…

— Глеб Мартынович, значит, мой папка будет жить! — вдруг пронзительно закричала Дашка, с детской непосредственностью подскакивая со стула и кидаясь к врачу.

Глеб Мартынович, не ожидавший нападения, отшатнулся в сторону и сдавленно произнес, вырываясь из девичьих объятий:

— Надеюсь, что так. Во всяком случае, Дашенька, я сделаю все от меня зависящее. Руслан мужчина крепкий, лет пятьдесят еще протянет! Вот посмотришь, они с Анной тебе еще братиков и сестренок нарожают.

— Вот здорово! — подпрыгнула от радости девчонка и крутанулась на одной ноге, подбросив в воздух апельсин.

Изобретатель биоклея махнул из своего угла ладошкой, что, по-видимому, должно было изображать радость по поводу происходящего.

Рискуя в любой момент быть узнанной гениальным ученым, я решила, что миссию свою выполнила сполна и что будет лучше, если я подожду Наташку в холле первого этажа. Тем более что очередь в ларек, должно быть, уже рассосалась. Я дала задний ход, налетела на оператора Петю, который вовсю крутил камерой, выбирая самые выгодные ракурсы, и, окинув взглядом комнату, натолкнулась глазами на суровое лицо певца.

Бард продолжал сидеть на подоконнике и в общем веселье участия не принимал. То и дело он раздраженно приглаживал седой ежик на чугунной голове, молча сверля меня глазами, и взгляд его не предвещал ничего хорошего. Оганезову он отчего-то не замечал, словно это не он провел с моей подругой захватывающую ночь в привокзальном кафе. Может, Таганский искусно притворялся, а может, в момент их романтической встречи действительно был так пьян, что ничего толком не помнил.

— Я журналистка программы «Жди меня», — между тем соловьем заливалась Наташка, делая вид, что тоже не узнает Таганского, и в душе обижаясь на менестреля блатного шансона за явное невнимание к своей персоне. — Мы в редакции посовещались и решили, что жить Валентина будет пока у меня.

— Как это у вас, зачем у вас, у нее же семья есть! — принялась живо возражать медсестра Анна. — Валечка могла бы пожить у меня или вот хотя бы в больнице, мы бы ее к операции подготовили, правда, Глеб Мартынович?

Но врач так посмотрел на свою подчиненную, что она тут же прикусила язык.

— Валь, а может, домой? — с надеждой в голосе спросил повеселевший Руслан. — Ведь наша с Дашуткой квартира — это теперь и твой дом. Зачем тебе останавливаться у чужих людей?

— Правда, Валька, поехали к нам! — подхватила просьбу приемного отца Дарья Ножкина. Она скорчила уморительную гримаску и заговорщицки прошептала: — У меня припрятано полбутылки «Бейлиза», оторвемся по полной!

— Нет-нет, никаких домой, — категорично замахала руками Оганезова, небрежно бросая сумку на холодильник в углу крошечного предбанника и проходя в палату. — Только ко мне! У меня есть все условия для приема гостей. У меня двушка на Чистых Прудах. Спальня, а дальше по коридору — гостиная. Я могу Валентине постелить на раскладушке…

Наташка подмигнула мне и, скривив рот набок, одними губами произнесла:

— Скажи, что любишь спать на полу…

— Да нет, не надо на раскладушке, — включилась я в игру. — Я больше люблю спать на полу. В «Харперс базар» пишут, что для спины полезно.

— Вот и отлично. У меня есть дивный матрас, и Валечка чудесно расположится между столом и диваном… А в прихожей, — Наташка бросила испепеляющий взгляд в сторону окна, и Таганский, вздрогнув, перестал чистить зубочисткой ногти, — стоит такой здоровенный шкаф, что туда целый наряд милиции можно спрятать. Но мы, конечно, этого делать не будем, нам бояться некого…

Пока Оганезова распиналась про то, как она устроит меня на ночлег, максимально подробно объясняя, как найти ее комнату, которая якобы спальня, из своего угла поднялся изобретатель биоклея Ефим Владимирович и, ни с кем не попрощавшись, бочком-бочком вышел из палаты. За биохимиком Кругловым выплыла Анна, приветливо кивнув мне напоследок. Должно быть, медсестра отправилась выполнять распоряжение врача и разгребать подступы к второй процедурной. Я нашла момент подходящим, вышла в коридор следом за Анной Голубевой и осторожно прикрыла за собой дверь.

Ну вот, теперь я имею полное право спуститься в холл и купить себе наконец гематоген с бычком на этикетке. Я уверенно двинулась по коридору в сторону лифта и, проходя мимо холла, вдруг заметила, как что-то блеснуло под телевизором. Издалека послышалось громыхание каталки, но я не обратила на усиливавшийся звук должного внимания. Встав на четвереньки, я принялась вглядываться в темноту под телевизионной тумбочкой.

Монетка была там. Большая такая монетка, достоинством рублей в пять, никак не меньше. А может, даже юбилейный червонец! Я вытянула руку так далеко, как только могла, и подалась всем телом вперед, пытаясь дотянуться до находки. Но денежка лежала у самого плинтуса и все равно была вне зоны досягаемости.

Все ближе и ближе громыхали по линолеуму колеса каталки, я же корячилась перед телевизионной тумбочкой, что есть мочи силясь достать из-под нее монетку. Когда я поняла, что просто так до пяти, а может, даже десяти рублей мне не дотянуться и усилия мои тщетны, я просто-напросто улеглась на живот и по-пластунски вползла в темноту.

И вот, в тот самый момент, когда пальцы мои наконец-то коснулись вожделенной денежки, рядом со мной раздался сокрушительный грохот, хлопок, похожий на взрыв. Стеклянно-пластмассовые брызги разлетелись по полу.

Отряхивая стекла с головы и с лацканов пиджака, я выползла на свет божий и в недоумении огляделась по сторонам. Прямо передо мной лежала опрокинутая каталка, валялись куски разбитого телевизора вперемешку с рассыпанными по больничному коридору прямоугольниками крахмального белья, и над всей этой разрухой стояла бледная, как смерть, медсестра Анна.

— Валечка, ты в порядке? — чужим голосом спросила женщина и испуганно глянула на меня. — Прости меня, я не хотела… Ты как, цела?

— Да в общем-то цела. И, можно сказать, в порядке, если не считать, что вы мне только что чуть не разнесли голову телевизором, — задумчиво ответила я, стряхивая с волос мелкие кусочки пластмассы и напряженно размышляя, был ли это несчастный случай или меня и в самом деле пытались убить.

Из ближайших палат начали выглядывать любопытные лица больных, но, лишь только заметив разбитый телевизор и рассыпанное белье, тут же прятались обратно.

Не успела я прямо в лоб задать перепуганной женщине волнующий меня вопрос, как в другом конце коридора, как раз там, откуда прикатила каталка-убийца, раздался пронзительный крик доктора Кушнира:

— Вы что, совсем обалдели? Кто вам позволил заходить в процедурный кабинет? Зачем вы рылись в шкафу с препаратами? Что вы там искали?

Продолжая отряхиваться, я прищурилась, напряженно вглядываясь в приоткрытую дверь, кидавшую прямоугольный отблеск света на линолеум в самом конце коридора, и увидела, как Глеб Мартынович выволок за шкирку из процедурного кабинета биохимика Круглова. Только на этот раз ученый был без своего горшочка с торчащей из него палкой.

— Я тарой разжиться хотел, — слабо вырывался Ефим Владимирович из цепких рук доктора Кушнира. — Посуда мне нужна. Емкости для экспериментов. Я давно приметил, что у вас во второй процедурной банок от анализов мочи — целый шкаф, а мне и нужна-то всего пара-тройка баночек.

— Какие баночки, что вы несете? — шумел Глеб Мартынович, таща за собой шустро перебирающего ногами вдовца к лифту. — А в стерилизатор зачем лазили? Не отпирайтесь, я видел, там крышка сдвинута…

— Так за скальпелем. Уверяю вас, хорошо оточенный скальпель — это половина успеха! Войдите в положение! Как ученый ученого прошу! Ну что вам, скальпеля жалко? — давил на жалость Круглов. — Вы вникните только в суть эксперимента… — волочась по коридору, вдохновенно продолжал изобретатель биоклея. — Даны пять тараканов с отрезанными острозаточенным скальпелем лапками… И эти лапки я им верну на место! Практически Лесков! «Левша», может, читали? Само собой, подопытных надо рассадить по разным банкам, чтобы склейка ампутированных конечностей проходила без помех. А то, знаете ли, в это время года я наблюдаю в тараканах некоторую агрессивность поведения…

— Анна, что там у вас произошло?! — заметив обломки телевизора, опрокинутую каталку и разбросанное по коридору белье, закричал доктор Кушнир.

Врач выпустил из рук ветхий джинсовый воротник рубашки Круглова и со всех ног устремился к нам.

— Валя зачем-то залезла под тумбочку, а я не удержала каталку и наехала на телевизор… — лопотала бледная до синевы медсестра. — Телевизор опрокинулся и разбился, но Валентина, кажется, не пострадала…

— К твоему глубокому сожалению, не так ли? — прищурившись, злобно проговорил доктор Кушнир. — Что, понравилось заправлять яхт-клубом?

— Глеб, перестань! — Расширенными от ужаса глазами женщина смотрела на своего бывшего мужа. — Неужели ты мог подумать, что я специально…

— Нет, я должен был подумать, что ты случайно налетела в широченном коридоре на стоящий на отшибе телевизор, и как раз в тот самый момент, когда потенциальный донор этого твоего Ножкина сдуру залезла под телевизионную тумбочку… А может, это ты Свету Круглову того…

— Кто, я? Да ты сам Руслана терпеть не можешь…

Они стояли посреди коридора и переругивались, обвиняя друг друга во всех смертных грехах, но перепалку бывших супругов я слушала невнимательно. У меня было дело поинтереснее. Я смотрела, как ученый-экспериментатор, оставленный без внимания, пробирается в процедурный кабинет, как через несколько минут, воровато оглядываясь, выходит оттуда, пряча что-то под полой рубашки, и устремляется к пожарной лестнице, чтобы незамеченным скрыться из отделения.

Все то время, пока я вызывала лифт и спускалась на первый этаж, я размышляла над вопросом: «А так ли придурковат биохимик, как хочет казаться?» Вот если бы я пролистывала перед сном еще и журнал «Психолоджи», я бы, без всякого сомнения, смогла ответить на этот вопрос. Но теперь, не вооруженная в нужной мере должными знаниями, терялась в догадках. Кабина лифта уже спустилась на первый этаж, а я все еще не нашла ответа.

Вспомнив замечательную поговорку, что береженого бог бережет, на всякий случай я решила держаться от гения на некотором расстоянии и следить за ним только из-за угла, не приближаясь к биохимику ближе чем на два метра. Приободренная принятым решением, я вышла из лифта и порысила к облюбованному киоску.

Отстояв небольшую, но страшно медленную очередь, я вывалила на тарелку медяки, сгребла с прилавка гематоген и хотела уже пойти присесть на стульчик, чтобы в спокойной обстановке предаться разрыванию обертки и поеданию полезного лакомства. Но тут мимо меня пробежала знакомая фигура в коротковатых льняных штанах и ветхой рубахе из линялой джинсы. Да это же биохимик Круглов смывается из больницы!

Впопыхах у меня из рук выскочил батончик гематогена, но поднимать я его не стала — было некогда. Расталкивая посетителей, толпившихся у гардероба, я кинулась в погоню за изобретателем биоклея. Но напрасно я неслась, как неистовый сайгак. Стоило мне выскочить на улицу и посмотреть по сторонам, чтобы окончательно убедиться в том, что чокнутый профессор бесследно исчез. Может, скрылся в ближайшей подворотне, а может, укатил на поджидавшем его авто.

К пущему моему огорчению, исчез и гематоген, оставленный мною под стулом. Вот если бы та железная пуговица, из-за которой я чуть не лишилась головы, и вправду оказалась пятирублевой монеткой, я бы могла купить себе в утешение хотя бы пачку аскорбинки, а так вообще осталась без ничего… Пока я томилась от тоски нереализованных желаний, из лифта вышел Иван Таганский и целеустремленно направился ко мне. Поверх черной футболки он натянул пижонский летний плащ, длинные полы которого развевались за его спиной, и в этот момент походил на центуриона.

— Кудрявенькая, чего грустная? — с прямотой римского легионера спросил он.

Я подняла на барда полные слез глаза и тихо проговорила:

— Гематоген потеряла.

Не знаю, и чего Наташка взъелась на мужика? Вполне ничего себе МЧ. Плечи широченные, и лицо приятное. Как у Владимира Турчинского. И обхождение. Культурного человека сразу видно. Часы вон у него на руке какие. С ракетой. И крест серебряный на широкой груди в волосах запутался. Я перевела взгляд с груди Таганского на его горбатую переносицу и сделала окончательный вывод, что он, должно быть, милейший человек с отзывчивым сердцем, раз интересуется, отчего я грущу.

— На вот, — протянул мне плитку «Альпен гольда» милейший человек, порывшись в кармане плаща.

Как жаль, что он преступник! Если бы не это досадное обстоятельство, я бы непременно влюбилась в Ивана. Ну и что, что он имеет судимость? Зато он мужественный и сильный. Любимый ходил бы со мной в цирк, катал на каруселях и переносил бы меня через лужи, и все бы говорили обо мне: «Та девушка, которую носит на руках Иван Таганский».

— А сами что ж не едите? — переставая грустить по поводу пропажи, кокетливо улыбнулась я.

— Да зубы ни к черту, — вздохнул обладатель отзывчивого сердца и модного плаща. — Ну, будь…

Мой потенциальный возлюбленный пристально посмотрел в сторону лифта, поднялся с корточек, выпрямился во весь свой рост и, подмигнув мне суровым глазом, устремился на выход. Я перевела взгляд туда, куда он только что смотрел, и тут же увидела Дашу. Радостно улыбаясь, девчонка бежала ко мне со всех ног от лифта, на котором только что приехала.

— Валюшка, как здорово, что ты еще здесь! — запыхавшись, проговорила она, плюхаясь рядом со мной на свободное сиденье. — Я как раз хотела тебя кое о чем предупредить. Ой, что это? Шоколадка? Дай кусочек, а?

Я развернула обертку и только собралась отломить половину и протянуть своей так называемой сводной сестричке, как на меня откуда-то из-за угла вылетела Оганезова в сопровождении телевизионщиков и со всей силы стукнула по руке.

— Ты что, Наташка, рехнулась, что ли? — взвыла я, потирая ушибленные пальцы.

— Не смей есть эту отраву! — зашипела подруга, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. — Я видела, кто тебе это дал!

— Таганский дал, и что из этого?

— Ты что, не понимаешь, что вы с Дашкой чуть не окочурились? Таганский наверняка тебя травануть хотел!

— И Дашку тоже? — не поверила я.

— Дашку не хотел, Дашка случайно бы отравилась, — безапелляционно заявила доморощенная мисс Марпл. И тут же повернулась к редакторше передачи «Жди меня». — Нель, вы можете отдать шоколадку на анализ?

— Да запросто. Заверни только как следует, мы прямо сейчас отвезем продукт в лабораторию.

Пока мы возились с подношением милейшего человека, заворачивая шоколадную плитку обратно в фольгу, приемная дочь Руслана Ножкина занервничала и, пробормотав мне на ухо: «Я потом тебе кое-что скажу», убежала, так и не сообщив того важного и секретного, что собиралась рассказать.

Проводив телевизионщиков до машины, Оганезова уселась рядом со мной на стул и зашептала на весь холл, спеша поделиться радостью:

— Ты представляешь, спер! Ключи спер! Кррра-савчег! А паспорт бросил в другое отделение сумки. Адрес посмотрел и кое-как сунул документ обратно. Я специально расстегнутую сумку на холодильнике оставила, а сама в палату пошла. Прихожу — лежит, родная, совершенно не в том месте, где я ее кинула. Я внутрь — а паспорт не там, где надо, а ключей так нету вообще! И самого Таганского след простыл! Радуйся, дурочка! Сработало! Теперь он знает по прописке, где я живу. И вот помяни мое слово, сегодня же ночью придет тебя убивать!

— А может, это не он? — из вредности спросила я, дуясь на подругу за шоколадку.

— Как не он? А кто же? — удивилась Наташка.

— Ну, не зна-аю… — протянула я. — Разве, кроме Таганского, никто не мог залезть в твою сумку?

— Никто, — убежденно ответила Оганезова. Потом немного помолчала и нехотя добавила: — Хотя справедливости ради стоит заметить, что каждый хоть раз да отлучился из палаты…

— Ну вот видишь? — сеяла я зерна сомнений в душе частной сыщицы. — Почему же ты так уверена, что это именно певец стащил у тебя ключики?

— Да потому, что, кроме него, больше некому, — с убийственной логикой отрезала Наталья. — Вот и шоколадку он тебе дал не просто так, ты меня еще благодарить будешь, что жива осталась. Я, знаешь ли, не такая дура, как некоторые, и не ведусь на обманчивую любезность всяких там проходимцев. Тоже мне, джентльмен выискался! Шоколадки он раздает! Скажите, какая щедрая натура! Меня показным великодушием не обманешь! Уж я-то людей насквозь вижу! А ты, Алисочка, просто не в духе, вот и злишь меня нарочно, чтобы и мне настроение испоганить!

Я пожала плечами и решила больше не перечить. Наташке, в конце концов, виднее. Раз Оганезова ведет расследование, значит, она лучше знает, кто убийца, что ж я с ней спорить-то буду? Хотя, конечно, ведь для чего-то же медсестра Анна уронила на меня телевизор? Да и чокнутый биохимик Круглов неспроста шуровал в процедурном кабинете.

— Паразит Таганский специально ушел раньше нас, чтобы посмотреть, куда ты двинешь ночевать, — растолковывала мне подруга. — А вдруг я просто так, для отвода глаз, сказала, что приглашаю тебя на ночь к себе? Затаился небось за углом и выжидает, когда ты выйдешь из больницы. Дождется и потащится следом. Преследование, само собой, он на крайняк приберег. На случай, если ты от шоколадки сразу не загнешься. Так что молись на меня, свою спасительницу, пока голова не отвалится.

Оганезова посидела немного, с превосходством поглядывая на меня, но, так и не дождавшись земных поклонов, дернулась, словно ее укололи, и вытащила из кармана вибрирующий мобильник. Это звонила Неля, чтобы сказать, что лаборатория уже закрыта и отдать шоколад на анализ можно будет не раньше завтрашнего утра.

Редактор передачи «Жди меня» поклялась перезвонить, как только закончит со своими делами. Ведь ей же тоже хочется успеть на Чистые Пруды к началу заключительной части нашей операции по задержанию убийцы.

— Ладно, поехали домой, — решила наконец Наталья. — Будем пить чай и ждать известий от Нели.

В квартире, некогда принадлежавшей генералу Оганезову, было шумно. Молдавские родственники Богдана Осиповича вернулись с работы и сообща готовили праздничный ужин, собираясь отмечать приезд какого-то Дануца. Нового гостя — высокого худого молдаванина лет пятидесяти — я видела в первый раз в жизни, должно быть, он был очередным родственником Наташкиного отчима, которого тот и сам не помнил толком.

— Через полчасика милости просим к нам за стол! — обрадовались соседи нашему приходу.

Но Наташка, маршируя по коридору, как генерал по плацу, отрицательно тряхнула головой, не пускаясь в объяснения причин своего отказа. Я так вообще не понимала, что мне делать, разуваться или нет. Ведь ключи от входной двери и комнаты теперь остались только у меня, и Оганезова настойчиво советовала мне сходить в металлоремонт, чтобы заказать дубликаты, а оригиналы отдать ей. Идти мне жутко не хотелось, потому что было лениво. Да и страшновато.

А ну как убийца шарахнет меня в подъезде по голове мешком с грязным бельем, не дожидаясь запланированного Наташкой покрова темноты? Или, опять же, прирежет остро заточенным скальпелем, похищенным в процедурном кабинете из стерилизатора… Или, не ровен час, скрутит по рукам и ногам да и запихает в рот шоколадную конфету «Мишка на севере», щедро приправленную мышьяком?

В общем, соваться на улицу, честно говоря, я побаивалась. И в конце концов мне кое-как удалось отбиться от Оганезовой и металлоремонта, сославшись на сильную усталость и головную боль.

— Тогда, чур, я твои ключики оставлю себе, а то мне завтра в поликлинику идти, больничный продлевать, — разливая по чашкам позавчерашнюю заварку, поставила меня в известность Оганезова. — Думаю еще недельку поболеть. Что это за брелок у тебя такой убогий? — брезгливо сморщилась подруга, рассматривая облезлый пластмассовый прямоугольник со стершейся надписью «West» на торце, который я выложила перед ней на стол.

Еще бы не убогий. Я, как последняя дура, умудрилась купить ради этой ерунды целый блок совершенно не пригодных для курения сигарет якобы немецкого производства и получила в подарок вот эту вот прелесть, которая уже через неделю полиняла, обтерлась и превратилась черт знает во что. А вот замечательный брелочек, шикарный, красивенький, с поросенком — розовой спинкой, которым я собиралась заменить это убожество, у меня украли злые люди вместе с тем самым палантинчиком, о котором и вспоминать не хочется.

Все это я объясняла Оганезовой, пока переодевалась в домашние джинсы и просторную футболку.

— Ты, девочка моя, не беспокойся, с работы придешь, позвонишь, и я тебе открою, — пообещала подруга, пряча ключики в карман халата.

С одной стороны, меня порадовало, что Наташка окончательно не списывает меня со счетов, раз говорит про завтрашнюю работу. Значит, она в самом деле думает, что сможет меня защитить от убийцы и я останусь жива. Но, с другой стороны, про собственноручное открывание двери Оганезова явно загнула.

— Ага, — подвергла я сомнению ее слова. — Когда это ты реагировала на звонки в дверь?

— Ну, не я, так кто-нибудь из соседей откроет, — дернула плечом Наташка. — Подумаешь, пару раз не услышала, так сразу гадости про человека надо говорить. Давай-ка лучше обсудим, как мы будем действовать в экстремальных условиях сегодняшней ночи.

Интересно, сколько она завтра будет искать ключи, которые сунула в халат? Час? Два? Или всю первую половину дня? Но Оганезова — человек бывалый, ей не привыкать перетряхивать весь дом в поисках какой-нибудь мелочи, а потом, когда поиски ей окончательно наскучат, звонить мне и узнавать, где лежит пропажа.

Мы уселись за стол и стали пить холодный чай, и я в который раз за этот день выслушала подробный рассказ Оганезовой, как Иван Таганский придет меня убивать. Наташка так аргументированно обосновала мотивы, по которым артист непременно это сделает, что ни у нее самой, ни тем более у меня не осталось ни малейших сомнений в том, что так оно и будет.

Но время от времени в моей памяти всплывали то телевизор, разлетевшийся на мелкие кусочки в каком-то сантиметре от моей головы, и застывшая рядом с ним Анна, растерянно взирающая на дело рук своих, то изобретатель биоклея Круглов, с загадочным видом воровато покидающий процедурный кабинет.

Когда в одиннадцатом часу вечера в дверь комнаты осторожно постучали, я тихо ойкнула, подозревая, что час «икс» настал еще до того, как я заняла свое место согласно указаниям технического руководителя операции по задержанию преступника.

Не дожидаясь разрешения войти, дверь медленно поползла в сторону, и в дверном проеме показалась улыбающаяся физиономия Иона, того самого, который спал на сдвинутых стульях. Вместе с молдаванином в комнату вползло облако зловонного дыма, пахнущего ладаном и аммиаком одновременно. Продолжая глупо улыбаться и не замечая побочных ароматов, которые он принес с собой, племянник Богдана Осиповича поманил меня пальцем и шепотом позвал:

— Выдь на минутку, а?

Я посмотрела на Наташку и хотела было вылезти из-за стола, но подруга треснула меня ногой под скатертью и громко приказала:

— Сиди уж!

Глупая улыбка скрылась за дверью, и мы еще какое-то время наслаждались относительным покоем и странным запахом, повисшим в нашей комнате.

— Слушай, а что это за вонь? — покрутив носом, сморщилась Наталья.

— Есть такая спиралька специальная, от комаров. Ее, наверное, и жгут, — выдвинула предположение я.

Не успела Оганезова возразить, что спиральки от комаров пахнут совсем по-другому, как снова раздался стук в дверь, которая медленно приоткрылась, впуская новую порцию дыма, и Ион просительно проскулил в щелочку, обращаясь на этот раз к Оганезовой:

— Ну хоть ты, Натка, выдь, а?

Я прыснула в кулак, а Наталья решительно отложила чайную ложку, которой ела варенье, вылезла, гремя стулом, из-за стола и двинулась к двери.

— Богдан Осипович! — громогласно звала она на ходу. — Богдан Осипович, когда же это безобразие прекратится?

— А что такое? Куру жарим, — тут же раздался задиристый женский голос, принадлежность которого мне определить так и не удалось, потому что Оганезова закричала еще громче:

— Да я не про вонь, хотя и про это тоже!

Потом с кухни начали доноситься оправдывающиеся голоса пирующих соседей, уговаривая Наталью не сердиться и принять участие в общем веселье. Но подруга понимала, что непредвиденное застолье может запросто сорвать наши планы по поимке преступника, и поэтому категорически отказалась составить молдаванам компанию, чем навлекла на себя подозрения в мизантропии и великодержавном шовинизме.

— Ты, Наталья, людей не любишь, — пенял ей Богдан Осипович, снимая пробу с жареных баклажанов. — И нас, молдаван, ты тоже не любишь.

— При чем здесь любишь — не любишь? — сердилась Наталья. — Я, Богдан Осипович, прошу вас унять племянников! Скажите своему Иону, чтобы он не приставал к моей подруге.

— Во-от, Наталья, в этом-то все и дело! — наставительно заметил сосед, хрумкая соленой тыквой. — Говорю ж, людей ты не любишь.

— Вы можете поручиться, что этот жлоб не припрется в нашу комнату среди ночи? — качала права Оганезова. — Он же нажрался как свинья и сейчас будет мотаться туда-сюда по квартире, как дерьмо в проруби. Так что клянитесь, что он к нам больше не сунется.

— Да кто ж тебе такие гарантии может дать? — удивлялся Богдан Осипович. — Что ж я его, к стульям привяжу?

— А хотите, я сегодня на диване лягу, буду ваш покой охранять? — вдруг, расправив усы, вышел с инициативой уже пьяненький Штефан Юлианович, чью раскладушку собирались предоставить вновь прибывшему родственнику, а его положить к женщинам и детям на место толстой Лючии.

— Да как это ты ляжешь на диване, когда я за активированный уголь на нем сегодня сплю? — всполошилась толстуха, перестав подкидывать на коленке голозадого младенчика.

— Ты, Лючия, и завтра на диване можешь поспать, — оборвал ее дядя Штефан, которому идея охранять наш покой нравилась все больше и больше. — А сегодня Ион пьяный и буйный, сама понимать должна.

Наташка подумала-подумала, да и согласилась пустить к нам дядю Штефана.

Мы, конечно, подстраховались, договорившись с телевизионщиками, что Неля и оператор Петя засядут в кустах у подъезда с кинокамерой и снимут проникновение злодея в наше жилище, но грубая мужская сила в лице стодвадцатикилограммового усача преклонных годов никогда не бывает лишней в подобных переделках.

Обрадованный неожиданно свалившейся на него удачей, Штефан Юлианыч усиленно зазевал, покинул праздничный стол, вытащил из раскладушки свои спальные принадлежности и пришел к нам осваивать диван, пока не передумали. А уже через пять минут его вставные челюсти плавали в стакане, а сам он, отвернувшись к стене, тихо сопел носом во сне.

Следом за дядей Штефаном начали, позевывая, расходиться и остальные участники застолья. И уже к половине первого ночи в квартире на Чистых Прудах стояла необычная для нашего дома тишина, прерываемая лишь невнятным бормотанием подвыпивших мужчин, отходящих ко сну.

Я лежала на полу между столом и диваном и крепилась изо всех сил. Слушала сонное посвистывание, доносящееся из-за шкафа, где притаились моя спасательница, и с ужасом понимала, что рассчитывать мне придется только на себя.

Сначала я вставала каждые три минуты и на цыпочках кралась за шкаф, чтобы толкнуть Оганезову в плечо и попросить ее потише свистеть носом. Спала Наташка сидя, привалившись усталой головушкой к стене. А потом я плюнула, оставила подругу в покое и стала прислушиваться к тому, что происходит в квартире.

Как обычно, на кухне капала вода из крана, и время от времени громко и хлопотливо урчал унитаз. Внимая его неразборчивым жалобам, я то и дело проваливалась в сон, но все же брала себя в руки, нечеловеческим усилием воли стряхивала мутное оцепенение и просыпалась. Пока окончательно не заснула.

Проснулась я оттого, что скрипнула дверь и потянуло сквозняком. А потом раздались осторожные шаги и кто-то нагнулся над моим матрасом. Я приоткрыла один глаз и в неверном свете фар проезжающей за окном машины увидела фигуру, склонившуюся надо мной, и расплывчатый блин лица моего убийцы.

— Помогите! — слабо пискнула я, приготовившись к верной гибели.

Вот тут-то и не растерялся проснувшийся Штефан Юлианович.

— Ах ты, паскудник, что ж ты к девке незамужней полез? — закричал бдительный усач, хватая мерзавца за ногу.

Стакан с зубами дяди Штефана, задетый в процессе борьбы, свалился с подлокотника дивана. Холодная вода меня взбодрила и окончательно привела в себя.

— Ион, ты, что ли, шалишь? — недовольно спросил хозяин вставных челюстей, вглядываясь впотьмах в лицо задержанного.

В ту же секунду вспыхнул верхний свет, включенный чьей-то уверенной рукой, и я зажмурилась от неожиданности. Зажмурилась еще и потому, что увидела рядом с собой совсем не того человека, которого ожидала увидеть. Нет, трубадур Таганский тоже был здесь. Он отдернул руку от выключателя и кинулся на завизжавшую Дарью, которую крепко держал за ногу дядя Штефан.

— Валька, я тебя предупредить пришла! — выпалила приемная дочь Руслана Ножкина, вырывая щиколотку из цепких пальцев молдаванина. — Это Иван Светочку убил, и тебя хотел убить, но я не могу так больше! Иван сказал, что женится на мне и если тебя не станет, то не станет и Руслана, и мы сможем жить одни. Мешаешь ты ему, понятно? И Светка мешала. Это он ее убил, я точно знаю!

— Что несешь, поганка? — вскипел Таганский. — Свои делишки на меня решила повесить?

Дядя Штефан выпустил ногу девчонки и, вскочив с дивана, вцепился в запястья блатного барда, ринувшегося на Дашу.

— Ты ее в машине задушил! — завизжала Дашка, чувствуя поддержку со стороны.

Я тяжело вздохнула и тоскливо уставилась в стену. Значит, все-таки Таганский… А я-то надеялась, что это кто-нибудь другой… Разочарование мое было так велико, так велико! Почти так же велико, как в тот роковой день, когда я лишилась палантина. Даже еще сильнее. Я чувствовала себя так, словно, помимо палантина и брелока, у меня свистнули еще и казан с цветочками, домашние тапки, папки «Эрих Краузе» две по Цене одной, бошевскую дрель и масло «Доярушка».

В дверях толпились разбуженные соседи, среди которых с камерой и микрофоном стояли телевизионщики. Даша оглянулась на Нелю, натянула на кисти рук рукава растянутого свитера, став смутно похожей на кого-то забытого, должно быть, на Пьеро из сказки, и с жаром продолжала, тыча пальцем в Таганского:

— А еще Иван кольцо мне Светкино хотел подарить, только я не взяла! Посмотрите у него в заднем кармане, Светкино кольцо до сих пор небось там!

Неля оттолкнула молодожена Мирчу, по-гусиному вытянувшего шею, и, шагнув в комнату, бесцеремонно полезла к барду в карман. Через секунду она вытащила оттуда руку, в которой было зажато то самое кольцо от «Макути», красовавшееся в день смерти на пальце Стервозы.

— Что и требовалось доказать! — удовлетворенно заключила Оганезова, позевывая и вылезая из-за шкафа.

— Паскуда! — зашипел изобличенный преступник. — Это ж ты, Дашка, убила Светлану! Я сразу понял, что ты за штучка! Что, пигалица, решила бросить на меня косяк? Знала, поганка, что буду следить за тобой!

— Вот сволочь! — заплакала девчонка. — Гад такой! Урод! Придурок! Сам мне в любви клялся, говорил, что готов для меня на все, даже на преступление, чтобы никто не болтался у нас под ногами. Ни Руслан, ни Светка. Всех обещал ради меня убить! Я просила не делать этого, а Иван говорил, что он взрослый и лучше знает как надо.

— Чушь! Бред! Какая там любовь! Ты ж в дочки мне годишься! — заорал Таганский, дико вращая глазами.

Девушка утерла слезы тыльной стороной ладошки и задиристо спросила, обращаясь к Неле:

— Да? А если он меня не любит, то какого черта ходил за мной по пятам? С чего бы стал водить меня по киношкам и зоопаркам?

— Да Светка меня просила, Светка! — взвыл Таганский с той надрывной искренностью, которая удается лишь только психопатам и тонким артистическим натурам.

И, то и дело дергая плечом, чтобы ослабить мертвую хватку дяди Штефана, преступник заговорил, презрительно глядя на Дашку:

— Светка хотела, чтобы и у тебя, лахудра ты эдакая, был отец! Руслан болеет, не может тебе достаточно внимания уделять. Ты ж, маленькая дрянь, совсем от рук отбилась! Шаталась вместо школы с отморозками всякими. Да еще и домой их таскала. Светлана платила мне деньги, чтобы я приструнил тебя и был тебе вместо отца!

— Да кто тебе поверит, ты ж бывший уголовник! — заносчиво бросила Дарья, доставая из кармана носовой платок и осторожно промокая уголочком глаза.

Но перед тем как вынуть платочек, девчонка вытащила из кармана джинсиков ключи. Самые обыкновенные ключи от квартиры, которые есть практически в любой дамской сумочке. Но Дашины ключики все же были особенные.

Я сразу впилась жадным взглядом в брелок с хорошо знакомой мне хрюшкой. Ну да, с тем самым поросенком — розовой спинкой и хромым копытцем, который пропал у меня в «Ашане». Протянув руку, я взяла у девушки связку ключей, чтобы получше рассмотреть поросенка. Даша рефлекторно дернулась, но связку отдала. Да нет, этого просто не может быть! Поросенок точь-в-точь как тот, что был украден у меня из тележки! Но откуда он мог взяться у приемной дочери Руслана Ножкина?

И тут меня точно шилом кольнуло. Я вспомнила, почему мне показалась такой знакомой фигура в вытянутом свитере с рукавами как у Пьеро. Да это же Дашка сказала мне сразу же после эпохальной драки со Стервозой: «Здорово ты ее!», и я еще окрестила ее про себя девушкой COOL.

Просто в больнице малышка выглядела такой скромницей, что трудно было в ней заподозрить развязную девицу с размалеванной физиономией и дурацкими хвостами на макушке. Ту самую «принцессу подворотни», которую я видела в день Стервозиной смерти в гипермаркете. Значит, Дарья все-таки была тогда в «Ашане», и никакой ошибки тут быть не может.

— Это мой, из пакета с палантином, — одними губами прошептала я в ухо подруге и так посмотрела на Оганезову, что та сразу же все поняла.

— Ты уверена? — с сомнением в голосе спросила Наташка, не отрывая пристального взгляда от покрывшегося испариной лица Ивана Таганского.

Теперь уже его держали за руки трое мужчин — двое молдаван и оператор Петя.

— Посмотри, видишь? Копытце помято. В магазине «Бельгийские сувениры» мне сделали за этот маленький недостаток хорошую скидку.

— Деточка, откуда у тебя эта хрюшка? — с драконьей улыбкой на устах проговорила Оганезова, наклоняясь к Даше.

Приемная дочь Руслана Ножкина нервно всхлипнула, порыскала глазами по комнате в поисках подсказки и, чуть помедлив, выпалила:

— А мне ее Иван подарил! Тогда же, когда предлагал кольцо взять!

— Ха, значит, от дорогого кольца ты отказалась, а грошовую безделушку взяла? — недоверчиво спросила редактор Неля, по нашим напряженным лицам чувствуя какой-то подвох. — Даш, ты ничего не путаешь?

— Да не путаю я ничего, — огрызнулась девчонка, передергивая плечами. — Кольцо — это кольцо. Каждый дурак знает, что кольцо — это символ любви. А я Таганского терпеть не могу. Что же я у него кольца-то брать стану? А брелок что, так, ерунда… Мне поросенок очень понравился. Такой прикольный. Вот я и взяла.

Наташка оторвала задумчивый взгляд от вспотевшего лба певца и, поправив сползшие на кончик носа очки, напористо произнесла:

— А вот охранник с автостоянки перед «Ашаном» утверждает, что за десять минут до трагедии он разговаривал с убитой Кругловой. Просил ее отогнать машину с проезда. И было это сразу же после того, как Светлана разругалась с Иваном в пух и прах, и Таганский, хлопнув дверцей, в бешенстве покинул салон «Гелентвагена». Так вот. Охранник обратил внимание, что Круглова крутила в руках ключи от машины, и на ее ключах был этот самый брелок. Розовый поросенок с кривым копытцем.

— Врет ваш охранник! — закричала девчонка. — Никто со Светкой после Таганского не разговаривал! А этот брелок она и в глаза не видела, брелок был в пакете с шарфом…

Девчонка поняла, что проговорилась, осеклась и замолчала, закусив губу. Наташка, не теряя времени, угрожающе двинулась было на врушку, но Дарья рванулась в сторону двери, и от этого резкого движения из-под ее просторного свитера что-то с грохотом выпало и отлетело под диван.

Убийца Стервозы торопливо нагнулась и хотела было поднять выпавший предмет, но оператор Петя вдруг закричал:

— Ложитесь!

И присел, накрыв голову руками.

Я тоже подумала, что это бомба, и зажмурила глаза. А девчонка, вместо того чтобы выполнить команду, ринулась к дивану, рывком подняла с пола черный пластиковый прямоугольник с длинным проводом и хотела его снова спрятать под свитер, но ей не дали. Наташка, вскочив на ноги, навалилась на юную интриганку плечом и вырвала опасный предмет у нее из рук. При ближайшем рассмотрении это оказалось самое обыкновенное зарядное устройство к телефону «Самсунг».

— Моя зарядка, — сообщил Таганский, глядя, как Оганезова придирчиво осматривает конфискованный трофей. — Полдня сегодня искал.

И, разминая затекшие запястья, изрядно помятые молдаванами, голосом экскурсовода проговорил:

— Обратите внимание на рукава нашей малышки! Не случайно Дарья нацепила свитерок с манжетами до колен. Очень удобно. Можно, не заморачиваясь, натянуть рукава, как варежки, и придушить кого-нибудь проводом от мобильника. И никаких следов на орудии преступления. Только пальчики владельца проводочка, в данном случае мои. Что, Даш, решила от Светки избавиться, а заодно и меня в тюрьму посадить? А теперь вот пришла с еще одной сестричкой разобраться?

Лицо приемной дочери Руслана Ножкина скривилось от ненависти, девчонка скрипнула зубами и заорала:

— Ну да! Да! Это я Светку убила! Довыпендривалась, козлица старая! Думала, она самая умная! Приставила ко мне этого придурка Таганского, как будто я дебильная совсем! «Познакомься, Дашенька, это твой родной папочка! Он известный певец, так что у тебя хорошая наследственность!» Да какой он на фиг певец! Воет блатоту всякую, мы с ребятами его и не слушаем даже. Вот Дельфин — это певец, это я понимаю! Да к тому же что я, батяню своего, что ли, не видела? Да моего родного папочку Руслан пять раз с лестницы спускал, когда он пьяный приходил к нам просить денег на опохмел и билет до родного Уренгоя! Ой, держите меня, ща умру! Для Светки главное, чтобы все было пучком! Чтобы люди смотрели и завидовали ее крутизне! И Руслан, главное, тоже дураком прикинулся. «Давай, Дашутка, ничего Светочке про твоего папу-пьяницу говорить не будем, пусть она думает, что мы ей верим про Таганского!» Руслану-то хорошо, он в больнице по восемь месяцев валяется, а мне каково? Таганский шляется за мной целыми днями, как урод какой-то! Раньше у меня весь класс собирался, Сережка Казаков меня любил, а теперь — каждый день эта рожа за мной волочится! Сережка меня бросил, теперь он Вичку Березину любит, а мне что делать? Да еще Светка как дура! Я ей, главное, приятное хотела сделать. Вижу — шарф ей понравился. Ну, думаю, подарю ей этот поганый шарф, что мне, жалко, что ли, заодно и попрошу как человека, чтобы она эту морду протокольную от меня убрала. Сережка сказал, что вернется ко мне, если хата снова будет свободна. Ну, поехала я за нею в «Ашан», потому что слышала, как она со своим Игорьком договаривалась закупить там продукты на свой день рождения. Вижу — Таганский тоже приехал на своей развалюхе к «Ашану». Я слышала, как он денег у Светки просил, а она ему отказывала. Ну, я подождала, когда Таганский выметется из ее машины, да и села к Светке. Я ведь, главное, просто поговорить хотела. А она как увидела шарф, как стала орать: «Воровка!», «Бандитка!», «Яблочко от яблоньки недалеко падает» и все такое прочее. Я ей: «Свет, ну че ты орешь-то? Ну, сперла я у белобрысой овцы копеечный шарфик, ну так что с того? Эта дура небось даже не заметила пропажи, она ж гляделки свои по сторонам растопырила и наверняка не помнит, чего там напокупала».

От этих слов мне стало как-то не по себе и даже показалось, что все головы, как по команде, повернулись в мою сторону, хотя сейчас во мне, черноволосой и кудрявой, нельзя было признать той самой белобрысой овцы с растопыренными гляделками. А юная нахалка между тем продолжала:

— Светка мне и говорит: «Завтра же чтобы духу твоего у Руслана не было! Я тебе юридический колледж в Швейцарии оплатила, вот и вали за границу. Билеты я тебе сделаю, визу тоже. Я с тобой как с человеком, а ты, оказывается, та еще дрянь! Убирайся прочь, нечего мою семью позорить!» Ха, в Швейцарию! Нашла тоже дуру! Я на парикмахера учиться буду, на фига мне колледж в Швейцарии? Что же, пусть тогда Сережка Казаков Вичке, что ли, достается? Я так разозлилась, что прямо даже сама не знаю как. Схватила этот поганый шарфик за концы, да и стянула от злости на тощей Светкиной шее. Она, значит, дернулась и головой в руль уткнулась. А я сначала испугалась, а потом подумала: «Ну и классно! Зато никто меня в Швейцарию не ушлет. И Руслан наверняка загнется. Так что хата наконец-то скоро освободится, и Сережка Казаков стопудово от меня никуда не денется!» А потом я придумала, что если подбросить Светкино кольцо и браслет этому придурку Таганскому, то убийство можно будет свалить на него. Многие видели, как он просил у Светки на стоянке денег. Таганского посадят, и тогда вообще все будет зашибись! Кольцо-то я подсунула ему в карман, а вот браслетик где-то потеряла. Но все равно так классно все срасталось, да приперлась вот эта вот коза, — Дарья бросила на меня полный негодования взгляд, — новая доченька Руслана. А я уже Сережке пообещала, что будем у меня собираться, и он сказал, что тогда снова меня любит и бросит Вичку Березину… Что мне было делать? Как выкручиваться? Вот я и стащила у Таганского провод от мобильника… А он прицепился ко мне, как банный лист к заднице, и только все испортил! А поросенок этот мне и на фиг был не нужен… Зачем я его только себе оставила?

И тут Дашка неожиданно по-детски всхлипнула и жалобно попросила:

— Простите меня, а? Ну хотите, я в Швейцарию поеду, и пусть все забудут про мой плохой поступок…

— Нет, моя ты девочка, это не плохой поступок, а самое настоящее преступление, — назидательно произнесла Наталья, протирая очки подолом футболки.

— И уедешь ты, Дарья Ножкина, вовсе не в Швейцарию, а значительно севернее, — добавила Неля.

А во входную дверь уже вовсю звонили и стучали. Это примчался на место происшествия наряд милиции, вызванный обстоятельным Богданом Осиповичем.

— Светка, дура, сама себе могилу выкопала, — тихо проговорил Иван Таганский, отворачиваясь от зареванной Дарьи, застывшей посреди комнаты в окружении милиционеров. — Всю жизнь круче всех хотела быть…

Когда девчонку вывели в коридор, куртуазный лирик обернулся к притихшим молдаванам, столпившимся в дверях нашей комнаты, и сипло спросил:

— Мужики, выпить есть?

Соседи зашевелились, обрадованно зажужжали, и несколько голосов вразнобой ответило:

— Об чем разговор?

— Да сколько угодно!

— Идем за стол, брат! Там все накрыто…

За стол отправились и мы с Наташкой, а также с членами съемочной группы передачи «Жди меня». Женщины в спешном порядке разогревали мамалыгу и мусаку из молодого барашка, организовывая мужчинам закуску.

— Слушайте, а чем это у вас так противно пахнет? — повела носом Неля. — И в подъезде такая же вонь…

— Дашка под дверью гомеопатические свечи от бессонницы жгла, — мрачно ответил Таганский, почесывая крест на волосатой груди. — Я за ней от самой больницы следил. Только увидел ее лицо, когда девчонка услышала про новую дочь Руслана, сразу все понял. Эх, Светка, Светка, и неглупая вроде баба… Только вступило ей в голову, чтобы у нее все было по самому высшему разряду. Вся такая из себя королева. Замуж — только за гения. И ведь где-то откопала этого своего Круглова. Он и вправду гений, но, конечно, стукнутый на всю голову. Светка на это плевать хотела, ждала, когда чокнутый муж прославит ее на весь мир. Шмотки — какие душа пожелает, любовник — красавец, отец — морской волк, героический мужик, и сводная сестренка — цыпочка, пупсик… А что этот пупсик давно уже таскает к себе домой всю окрестную шпану, глушит литрами пиво и хороводится с местным отморозком Сережкой Казаковым, об этом никто не догадывался.

Таганский сокрушенно покачал головой, кинул в рот маслинку и продолжал:

— Если бы Анна не стала заглядывать к Дашке, прибраться там, поесть приготовить, так вся дворовая шайка-лейка у Ножкиных и гужевалась бы. Короче, как-то подруга Руслана, заглянув к Дашеньке, заметила штабеля пустых бутылок и горы сигаретных бычков. Пожаловалась Светке. А та уже попросила меня по-отцовски присмотреть за девчонкой. Платить хорошо обещала. Я и повелся. «Давай, — говорит, — скажем Дашке, что ты — ее отец. Дашка обрадуется, что у нее отец — артист, станет тебя слушаться, посещать культурные места и не будет больше водиться с Казаковым». Я и старался изо всех сил, делал все что мог.

— Светлана просила нас разыскать родственников Даши, — отпив из щербатой чашки домашнее молдавское вино, вдруг сказала Неля. — Круглова так воодушевилась, когда узнала, что мы имеем такую возможность… «Здорово, говорит, как все получается! У меня теперь есть отец, и у Дашутки найдутся родители. Хорошо бы они были какими-нибудь дипломатами или работниками таможни. Это так престижно…»

— И что, нашли? — в один голос заинтересовались Лючия, Наташка Оганезова и оператор Петя.

— Нашли, — с мрачным удовлетворением ответила Неля. — Только родители Дарьи оказались никакими не дипломатами. Наследственность, я вам скажу, там еще та. Матушка нашей девочки родила Дашутку в пятнадцать лет от солдатика-стройбатовца, бегая по ночам на свидания к воротам воинской части, что находилась по соседству с их общежитием при медицинском училище. Промучившись с ребенком пару месяцев, непутевая мамаша отнесла малышку в детский дом, пообещав забрать дочь, как только представится такая возможность. Возвращаться с младенцем домой в Оренбургскую область ей очень не хотелось. Сдав ребенка в детдом, молодая мамочка кое-как закончила училище и уехала в Турцию работать танцовщицей. Вы сами понимаете, что это были за танцы, и вскоре в борделе, где она отплясывала, случилась крупная кража. Потом обворовали второго клиента. Потом третьего, а затем поймали воровку. Надо сказать, что Дашкиной маме еще повезло. Ее не убили на месте, а передали в руки полиции, и она до сих пор отбывает срок в стамбульской тюрьме. Теперь об отце. За месяц до демобилизации наш стройбатовец избил своего сослуживца и угодил в тюрьму. Отсидел, вышел и через полгода снова уехал на зону, откуда периодически выходит, чтобы совершить какое-нибудь противоправное деяние и снова сесть за решетку. Такие вот у Дарьи родители. Когда мы рассказали Свете о результатах нашего поиска, она, похоже, даже обиделась на нас и говорит: «Ладно, не надо нам таких родственничков. Я Дашутке сама подходящего отца найду».

— Сначала я не понял, чего она от меня хочет, — подхватил Иван Таганский. — Когда я выходил из тюрьмы, Гиви попросил передать привет его подруге, сказать, чтобы Светка, пока он на зоне, за Игоречка держалась. Игорек, мол, в теме, не даст ей пропасть. Это их дела, я не лезу. Ну, разыскал я Гивину подругу, и только ввалился к Кругловой в квартиру, Светлана мне тут же в лоб конкретный вопрос: «Вы, — говорит, — на самом деле Иван Таганский или это мне только кажется?» Я ей чисто конкретно и отвечаю: «На самом»…

— Что, правда, что ли, певец? — не поверил Мирча. — Я думал, Таганский повыше должен быть и не такой мятый… Хотя, может, и такой…

— Да я это, реально, — скромно потупился артист.

— Слышь, спой, а? — тут же раздалось со всех сторон, и старенькая расстроенная гитара Богдана Осиповича как бы сама собой оказалась у барда в руках.

— Нет уж, пусть сначала расскажет, как все было, — оборвала сотрапезников Наталья, больше интересующаяся детективами, чем слезливыми балладами сомнительного содержания.

Таганский справился с горделивой улыбкой суперзвезды, что помимо его воли то и дело наползала на лицо, отставил гитару в сторону, пригладил седой ежик и продолжал:

— Так вот, Светка и спрашивает: «Хочешь, — говорит, — Иван Таганский, денег заработать?» А кто ж не хочет? Я, сами понимаете, только с отсидки вышел, с финансами негусто. А Светка мне сразу купила подержанную шестерку, сняла комнату в Сокольниках, прибарахлила чуток и дала на первое время денег. Я б ей все вернул, мне чужого не надо. В тюрьме я выучился божественно играть в покер. Участие в российском чемпионате принять хотел, да надо было иметь на руках десять тысяч долларов…

— Так называемый бай-ин, — встряла Наташка.

Таганский развернулся всем корпусом на голос, с интересом посмотрел на мою подругу и, задержав взгляд на ее очках, задумчиво спросил, вскинув одну бровь:

— Мадам, мы раньше не встречались?

— Нет, просто я очень похожа на вашу бабушку, — желчно ответила Оганезова.

— Действительно, похожа! — обрадовался бард. — Она тоже знатно разбиралась в покере. Именно бабуля научила меня играть в эту занимательную игру. Простите, как вас зовут?

— Наталья, — жеманно представилась Оганезова и достала из кармана пенковую трубку.

Я, как только увидела глаза блатного трубадура, устремленные на Оганезову, сразу поняла, что никто и никогда не скажет обо мне: «Та девушка, которую носит на руках Иван Таганский». Потому-то скажут так о Наташке. Мне, конечно, все равно, просто обидно за подругу. Строит глазки непонятно кому. А он тоже хорош. Как будто не видит, что Оганезова и трубки-то в руках никогда не держала…

В общем, я сидела напротив этой сладкой парочки и с удивлением наблюдала, как Наталья сноровисто утрамбовывает большим пальцем правой руки табак, как раскуривает трубку, пуская носом ароматные клубы дыма, и одновременно с этим отчаянно кокетничает с Таганским, рассказывая своему заклятому другу о том, что скоро в Лас-Вегасе пройдет очередной турнир «Хот стейкс покер». При этом Наташка усиленно намекала, что было бы неплохо смотаться в Америку и посмотреть на все это безобразие своими глазами. Ведь размер бай-ина в этом году повышен до двухсот тысяч долларов, а это, согласитесь, не шутки.

Певец буквально не сводил с умного лица Оганезовой зачарованных глаз, а она знай себе трепала языком, с необычайной легкостью рассуждая о том, в чем ни бельмеса не смыслила.

— Натали, а не махнуть ли нам в Лас-Вегас? — неожиданно предложил Иван Таганский, переходя от избытка чувств на «ты».

— Ага, вот напишешь новый шлягер, заработаешь кучу денег, тогда и махнем, — в тон ему ответила Оганезова.

Бард тяжело вздохнул и посмотрел на мою подругу печальными глазами больного какаду.

— Шлягер я никогда не напишу, — грустно проговорил он.

— Это еще почему? — удивилась Наташка.

— Шлягеры мне бабушка писала, а она в прошлом году умерла.

— Да ты что? — не поверил оператор Петя. — Неужели же весь этот бандитский жесткач писала тебе бабушка?

— Ну да, бабуля и писала, — скромно подтвердил блатной бард и залился краской.

— Да быть не может! — закричали все.

И Иван Коровкин после долгих уговоров и просьб рассказал сидящим за столом сотрапезникам удивительную историю о том, как стал Иваном Таганским. Дело в том, что с самого раннего детства парню очень повезло с бабушкой. Бабушка Ивана была такая вся из себя реальная пацанская бабуля, которая знала, что нужно внуку, чтобы он вырос настоящим мужиком. Старушка преподавала математику в старших классах, на досуге решала в уме тригонометрические уравнения и любила ходить в пешие походы в Вологду за молоком.