Мечтатель

Глава 9. Благородная, некрасивая, злая

В общем, плюс-минус так оно всё и шло. Я учился, экспериментировал, терпел фиаско или, наоборот, тайком праздновал очередную победу… если же быть полностью честным, настал момент, когда я практически вернулся в привычное русло. То есть…

Короче. Это местные меня считали «рождённым в шелках», но вообще-то я гораздо больше привык к тому, чтобы мои действия и мою жизнь вообще определял кто-то другой, оставляя себе лишь психологическую отдушину в виде двуединой свободы слова и мысли. Если подумать, тут видится заблуждение, распространённое в тех кругах, к которым я принадлежу по праву рождения и воспитания: считать, что если ты хоть что-то понимаешь в происходящем, то можно стоять в сторонке, лениво поплёвывая и похмыкивая… и при этом ничегошеньки не делать. За что русские во власти, замечу в скобках, традиционно не любят русскую интеллигенцию. И за что, прошу обратить особое внимание, русская интеллигенция втайне всегда недолюбливала сама себя.

Ну а кем, простите, надо быть, чтобы диагноза «вялотекущая шизофрения» с помещением в психушку бояться МЕНЬШЕ, чем мало-мальской ответственности? Человеком, который звучит гордо, что ли? Ну так звучать он может как ему угодно, а пощупаешь — липнет и пахнет. Причём запашок, что характерно, не айс.

Впрочем, у монеты две стороны. И ещё ребро. Это как минимум. В своё время я нарисовал в блокноте такое вот, дословно, короткое эссе:

«Механистические аналогии применительно к людям в любом случае обманчивы. Но…

Всё-таки мы все чем-то похожи на свои творения. На механизмы.

Кто-то прост, аки лом железный. Для такого поломка просто не предусмотрена природой. Максимум, что может такой человек — чуток погнуться и заржаветь, что даже не сильно помешает ему исполнять свои обычные функции.

Есть людишки, устроенные малость посложнее. Если они получают в достатке смазки, топлива и ритуальных протираний фланелевой тряпкой — будут служить долго и даже иметь при этом шикарный вид. А что? Для представительских функций самое оно.

Но вот ведь в чём засада: чем сложнее устройство человеческое, чем выше ай-кью и тоньше душевная организация, тем труднее держать планку „работает, как часы“. По-настоящему сложные люди для по-настоящему сложной работы — постоянный источник проблем, даже когда ожидают в холостом режиме. С самостабилизацией, например, у них не очень. Просто потому, что ресурсы, требуемые для самостабилизации, активно отжираются творчеством. А если не творчеством, если дура пафосная под названием „человек“ спускается в холостой режим, и того хуже: самокопаниями. Сложно устроенные людишки вечно рефлексируют, чтоб их. Это, кстати, нужная часть процесса внутренней диагностики: а всё ли со мной в порядке? А смогу ли, если что? А так — тоже смогу? А если? Но вдруг? И что тогда? Тварь я дрожащая или?

Тьфу.

Человек, подобный лому, убьёт и не заметит. Переспит и забудет. Воткнётся, расхерачит и снова взлетит вверх, чтобы воткнуться.

Человек, подобный компьютеру, расхерачивает плохо. А расхерачивается — хорошо.

Причём частенько — по собственной инициативе, сцуко.

И засада в том, что подобные компьютеру гораздо ценнее и нужнее, чем подобные лому. Но и квалификация пользователя должна быть малость повыше…»

Так что несколько пониженная инициатива классического интеллигента (надо полагать, не только русского — такие вещи более универсальны) с лёгкостью может получить оправдание. И то, что с прибытием на базу Охотников моя инициатива радостно и надолго уснула почти совсем, объяснимо с лёгкостью необыкновенной.

Я снова жил жизнью, к которой привык. Слушался приказов, на которые были щедры мои наставники и инструкторы, покорно принимал наказания, случись мне проштрафиться, довольно лениво прогрессировал как маг… да. Лениво. Уж теперь-то можно в этом сознаться. Ну в самом деле: кем надо быть, чтобы за два месяца довести число создаваемых одновременно элементарных трюков, вроде форспуша, с трёх до пяти?! И даже этот прогресс произошёл не по моей личной инициативе, а больше как следствие занятий с Ларагом и пассивного применения буст-дриминга.

Хороший раб. Безо всякого Чёрного Ветра. Тьфу ещё раз!

Однако до полной п… привычной пассивности я всё же не докатился. И слава всем ками. Потому что перенестись в другой мир, чтобы там изображать ровно то же самое, что и дома, ещё позволительно спецназовцу или студентке-стерве-недоучке, но не человеку мыслящему. А уж для потенциального Тёмного Властелина это тем более слабость недопустимая, ха-ха-ха!

…вообще-то все эти высокоумные рассуждизмы можно было заменить простым, коротким и честным киплинговским: «Мужчине нужна подруга». Не для лечения острого спермотоксикоза, не подумайте, хотя это тоже дело нужное. Я ведь, хотя натура увлекающаяся и даже порой сильно увлекающаяся, но всё же не монах-отщельник (ага — именно так, через Щ). Нет. Просто мало что способно пробудить в мужчине лучшие качества, если рядом нет Той, Ради Которой Не Лениво.

Даже дружеское соперничество, если подумать, не столько вещь в себе, сколько способ заявить свои права на Ту, Ради Которой. Ещё есть, конечно, присяга и верность идеалам, клану-родине-корпорации-банде-наставнику (вписать недостающее, нужное подчеркнуть) — но я не до такой степени идейный борец за добро и справедливость, чтобы мордоваться ради абстракций. Ими я слишком ловко умею вертеть в нужную сторону. Увы, но таким, как я, нужна конкретная точка опоры, ради которой можно вертеть мир в выбранную сторону.

— Эй, Ложка!

— Ась?

— И откуда ты только выуживаешь эти свои словечки? Выдумщик хитроплётный…

— Ближе к делу, пожалуйста. И не так громко: на слух я не жалуюсь.

Губа хакнул, пуще обычного оттопыривая свою и без того выдающуюся губу, но громкость поубавил и пристроился рядом.

— Я что спросить хотел… ты щас опять в Архив засверлишься?

— Ну.

— Тут это… у тебя со звонкими как?

— Не жалуюсь.

— Может, вильнём вечерком в «Тысячу лепестков»? А?

Делая вид, что раздумываю, я мысленно поморщился.

Что такое «Тысяча лепестков», я представлял прекрасно. Догадался бы, даже если бы Губа не лучился вожделеющим предвкушением. Бордель — он где угодно бордель. Конкретно названное заведение служило чуть ли не официальным местом отдыха для Охотников и учеников гильдии. Заведение сравнительно чистое, пристойное, не шибко дорогое (хотя за дополнительные услуги там могли слупить весьма прилично, отчего Губа и стремился зазвать меня, а не идти в одиночку; поощрительная стипендия для будущих Охотников своими размерами не потрясала). Но…

Но.

Сколько себя помню, в общении с противоположным полом я страдал от «завышенного уровня притязаний», как это один литературный персонаж формулировал. Те, кто был не прочь со мной, как правило, не устраивали меня, а тех, с кем был бы не прочь я, не устраивала уже моя персона. И если на родине я просто слишком часто расходился с девушками по параллельным курсам, то здесь… эх. В новом мире ситуация приобрела черты чуть ли не безнадёжности.

Во-первых, завышенный уровень притязаний никуда не делся. Селянки не подходили мне ни эстетически, ни интеллектуально, ни — называя вещи своими словами — гигиенически. То есть категорически. С пухлыми купеческими дочками — аналогично. Горожанки… большинство их, едва миновав стадию «мечта педофила», превращались в заморённых работой бесполых существ, ходящих в положении «очи долу». Исключениями являлись замужние женщины, в массе своей весьма строгого нрава. Да. Именно патриархальная мораль портила дело с особой жестокостью.

О дворянках лучше вообще не задумываться. Примерно с тем же успехом на родине можно было вздыхать, созерцая актрис и фотомоделей. С той разницей, что актрис с фотомоделями сложно выцарапать из телевизора, а благородных дев — из охраняемых поместий… да и самим этим девам мезальянс с пришельцем невесть откуда ночами не снится.

Им, благородным, княжичей подавай. На крайняк — баронетов, но только богатых.

Конечно, всегда остаются тараканы… простите, ночные бабочки. Среди этой категории нашлись бы и достаточно привлекательные внешне, и даже такие, с кем можно было бы общаться не только интимно. Только облизываться на шлюх… думаю, дон Румата Эсторский понял бы, в чём заключается проблема. Ему-то с Кирой повезло — но он валандался по Арканару, изображая богатенького придурка, приставая с беседами о высоком к представителям самых разных сословий. А я неделями не вылезаю с полигонов и из Архива. Ограниченный круг общения, угу.

Чёрт дери! О чём я только думаю? Я же фактически нелегал, мне в Сигнаре появляться вообще не рекомендуется: конфликт с Орденом Щита отнюдь не рассосался сам собой. Так что даже девушки из «Тысячи лепестков» мне не улыбаются.

— Не, Губа. Не выйдет.

— Ты чего?

— Слушай, если хочешь, я тебе звонких ссужу. Только не уговаривай. Лады?

— Скучный ты. Можно подумать, я тебя только ради денег с собой зову!

Надо же, обиделся… надо выправлять положение.

— А ты, никак, решил, что мне для друга монет жалко? Вот уж не ожидал.

— Эй, да я же… я не хотел…

— Не считаешь меня жадиной? Ну-ну.

— Ложка, я ведь…

— Верю. Пошли ко мне, у меня с собой только пустые карманы.

— Да ладно, зачем? Не надо мне ничего. Я просто вытащить тебя с базы хотел…

— Понимаю. Спасибо за заботу. Но я никак не могу составить тебе компанию. Извини.

— За что извиняться-то? Тебе ж хуже.

— Молодец, что напомнил, — ухмыльнулся я криво и злоехидно. Губа даже онемел. На миг.

— Ну тебя!

— Да-да, я скучный. Слышал уже. Придумай что-нибудь новенькое.

Однако природе не терпит пустоты, и мужчины так или иначе находят себе пару. Так что и для меня, добровольного затворника, нашлась та, которую я бы согласился считать своей подругой. Боевой, угу. Но как именно это произошло — отдельная чёрная комедия положений.

И рассказать её надо: из песни слова не выкинешь.

Только сперва ещё одна лекция про то, как и чему учат Охотники.

Второй этап обучения в гильдии тоже делится на части. Всего на две. Сначала вчерашней ребятне, а ныне уже взрослым и ответственным людям невеликого возраста дают более-менее общие дисциплины. На теории — виды отрешённых земель, не то порождаемых, не то плодящихся там химерических тварей и «бродячих чудовин», научно именуемых «блуждающими магическими проявлениями». Помимо профильной информации, Охотники изучают основы законодательства и этикета (кстати, крестьянский этикет будет посложнее дворянского — уже хотя бы в силу того, что единых норм даже для вежливых обращений у деревенских нет: в разных местах одно и то же приветствие может вызвать улыбку, а может и глухую враждебность). Также в теорию, правда, с элементами практики, входит первая помощь (на уровне «как правильно остановить артериальное кровотечение», «как зафиксировать сломанную кость» и «как обработать кусаную/рваную/резаную рану, чтобы маг жизни, снимая бинты, ругался поменьше»).

А чисто практические дисциплины — это обучение владению оружием. Дальнобойным (лук, арбалет, в обязательном порядке, почему, поясню позже, праща), дистанционным (метательные ножи, звёзды, иглы и прочее, вплоть до боевого кнута) и ближним (древковым и клинковым во всём разнообразии холодняка). Упор делается в основном на оружие дальнего боя и что-нибудь сравнительно лёгкое для ближнего. Хоть я и сравнивал Охотников с ведьмаками, но эпических драк с нечистью да нежитью гильдейцы устраивать не любят. Ибо эти эпические героизмы сильно сокращают жизнь. Когда Охотникам требуется уничтожить что-нибудь хищное и живое либо хищное и немёртвое, а тем более — опасное магическое, для этого привлекаются гильдейские маги. По указанным выше причинам Охотники не особо упирают на бой без оружия, разве что по минимуму, для общего развития. Рукопашников они учат не столько наносить удары, сколько уклоняться от них, чему служит также огромное орудие пытки под названием полоса препятствий.

А поскольку даже самолучший рукопашник, превзошедший разом Ояма Масутацу, Брюса Ли и ухогрыза Майка Тайсона, не отмашется от средней стаи Кровавых Мух (число особей от двух сотен до тысячи включительно), да и от малой стаи очень вряд ли — нетрудно догадаться, почему ещё на первом этапе обучения Охотники уделяют такое большое внимание бегу с препятствиями на скорость, выносливость и внимательность одновременно.

Неофициальный девиз гильдии: «Не уверен — не связывайся!»

Или: «Испугался — беги!»

Но героически повоевать молодёжи всё-таки хочется, да и настоящей Охоты попробовать пораньше. Поэтому, как только означенная молодёжь сдаст наставникам минимум теории без значительных ошибок, на отметку «хорошо», а в практических дисциплинах более или менее определится с тем, какое оружие кому подходит наилучшим образом, так, чтобы этому оружию не очень страшно было доверить собственную жизнь, — в этот момент подготовительная работа заканчивается. И начинается подбор команд с совместными тренировками, которые в итоге (когда куратор команды даст добро) завершатся походом в отрешённые земли. Да не таким, как у щитовиков — скорее ритуальным, коротким и по практически безопасному Сумеречью. Нет!

Для того, чтобы получить желанный Знак, обученным Охотниками предстоит как минимум месячный рейд в Тёмные Земли. Разве что не в самую глубину.

Причём после этого рейда, даже если выживешь, никто сиглями тебя не украсит и Знак на тебя автоматом не нацепит. Более того: иного обучаемого по итогам рейда с треском выпинывали из гильдии… да и кураторам, бывало, доставалось от круга старшин с сокрушительной силой. Вплоть до приговора, до конца жизни обрекающего на одиночные походы.

Это вообще-то немалая привилегия — ходить в отрешённые земли одному, ни на кого не оглядываясь, полагаясь лишь на свой опыт и силы. Но если после получения такой привилегии, выдержав проверку временем, получаешь как испытание группу молодых да борзых подчинённых, а от этой группы Тёмные Земли оставляют меньше половины, если вообще кого-то оставляют… ну, понятно. Равно как понятно, почему Охотники так неохотно идут в кураторы к новичкам.

«Не уверен — не связывайся!» — очень мудрый девиз.

С самого начала я догадывался, что в экзаменационный рейд с вероятностью, близкой к единице, пойду под руководством и наблюдением Ларага. Но кто составит мне компанию — это оставалось под вопросом. Сам я знал лишь то, что из новых знакомых не прочь видеть поблизости Губу, успешно мной прирученного, а из старых знакомых — Йени Финра. Но при этом знал я и то, что для экзаменационной группы аж целых три мага жирновато будет. Таким составом Охотники обычно на крупную дичь ходят. То бишь зачистку «зыбучих могильников», на гнездовья клатром (ещё один одичавший приветик от химерологов Империи), на расплодившихся Гончих Тени, «хрипунов», «мерцающие поля» и прочее подобное. С чем без магов — и даже с магами, но не переросшими уровень старших адептов и потому ограниченных объёмом резерва куда сильнее, чем заклинатели и мастера, — нельзя связываться с уверенностью в хорошем исходе.

Но моя безынициативность сыграла со мной плохую шутку. А ведь мог бы… да, вполне мог бы догадаться, что уж что-что, а обычная экзаменационная группа мне не светит. Но я до такой степени расслабился, положившись на волю «старших и компетентных», что совершенно перестал смотреть в будущее с пытливым прищуром. Прекратил это будущее просчитывать, за отсутствием свободного времени заделавшись фаталистом.

Ну а «старшие и компетентные» преподнесли сюрприз. Аргап кшисс, семя гхырово!

Спрыгнуть с бревна — очищенного от коры и нарочно политого водой, а потому скользкого, как сопля. Да ещё подвешенного на высоте метров так трёх над ямой с жидкой грязью. Приземлиться перекатом (если без, что вполне возможно, почти наверняка заденешь сторожевые нити ловушек… да и темп потеряешь). Прямо из переката подскочить, опереться ногой о жердь трёхуровневой «вертушки». Трюк рискованный, поскольку чреват множественными переломами. Но не для меня с моим уже неплохо натренированным чувством пространства, дополненным магическим восприятием. Я попросту точно знаю, где находится жердь, куда она движется и уже даже рассчитал, как оттолкнуться от следующей жерди, чтобы благополучно и в максимальном темпе перескочить через эту самую «вертушку»… которую вообще-то положено проходить ползком или перекатами (для более тренированных учеников). Дальше идёт «сад кольев» — участок шириной метра четыре и длиной примерно метров сорок, густо усаженный этими самыми кольями. Слишком толстыми, чтобы пробежать через них напролом, и одновременно слишком тонкими, чтобы бежать поверху, опираясь на их верхние концы.

Ну, это наставники считают, что они слишком тонки. А вот я попробую опровергнуть этот догмат. Или я зря тренировался в собственноручно воссозданном «саду кольев» — правда, с торчащими из земли палками не пяти локтей длины, а всего лишь в локоть?

Тут фишка в том, чтобы опираться на колья, не создавая, выражаясь языком сопромата, значительных поперечных напряжений. Техника примерно та же, что при хождении по льду: если будешь давить на него не сверху вниз, а сверху вниз и вбок — поскользнёшься. Ну а на кольях, соответственно, выворотишь опору, или сломаешь её и сверзишься… что неприятно, поскольку в землю рядом с длинными кольями-препятствиями довольно густо вкопаны короткие заострённые колышки. Дополнительная трудность, ага.

Но мои тренировки прошли не зря… да, не зря. Я бодро, быстро, но главное — чисто и с особой текучей плавностью преодолел «сад кольев» поверху. Но сразу за садом меня ждала засада: очередной грязевой ров. Шёл бы низом — перепрыгнул с места без проблем. Но я-то наверху не могу как следует оттолкнуться: это создаст те самые поперечные напряжения, которые не помогут мне сделать полноценный толчок перед прыжком, а только поломают кол.

Замедлиться? Соскочить наземь и прыгать оттуда?

Фиг вам!

Вместо замедления я ускорился, что само по себе далось непросто, и одолел ров не в прыжке, а в падении. На моё счастье, приличная высота с набранной скоростью позволили мне не опозориться… разве что несколько комьев земли с края рва, на который я упал с очередным перекатом, шлёпнулись в глинистую жижу. Ну, зато сам не шлёпнулся туда. Уже плюс.

Последний рывок. Последнее препятствие: «паучье логово». Две стены, пространство меж которыми заполнено тысячами прочных бечёвок. На каждую не пожалели дорогого «речного шёлка», который неизвестно из чего выделывают рыболюды. Каждая выдержит вес двух воинов в полном комплекте тяжёлых доспехов. Каждая имеет свою окраску, свою длину, свои точки крепления на разной высоте. Некоторые бечёвки натянуты, как струны, и потому грозят упруго оборваться, рассекая кожу неосторожного. Иные, напротив, свисают мягкими петлями, которые цепляются за всё, за что только можно уцепиться (ибо полосу препятствий ученики проходят в полном полевом снаряжении, только что без оружия в ножнах).

И хорошо, если резко натянувшаяся бечева свалит тебя наземь — хуже, если на другие бечёвки. Что куда вероятнее, учитывая общее их количество.

Полноправные Охотники проходят «паучье логово» так называемым змеиным шагом. Тот, кто не видел — не поймёт, до чего это красиво. Руки с экономной плавностью отодвигают с дороги бечёвки, иногда по несколько штук за раз. Изгибается торс, качается в разные стороны без чёткого ритма голова, и порой начинает казаться, что ноги идущего змеиным шагом гнутся не в тех местах и не так, как должны гнуться человеческие ноги.

Это похоже на танец. Похоже на ката одного из «мягких» стилей рукопашного боя. Вот только никакие это не ката, потому что «паучье логово» регулярно переплетают заново и тупо заучить правильную последовательность нельзя — надо видеть в гуще из тысяч бечёвок возможные пути. Те, которые идущий сделает для себя, если будет двигаться так, как надо.

Все свои предыдущие рискованные фокусы я проделывал исключительно для того, чтобы сохранить побольше времени для «логова». Мой гандикап велик, первый этап обучения Охоте я проскочил благодаря ему с реактивной скоростью (хотя и не намного быстрее, чем Йени Финр). Но никакой гандикап, никакая копипаста и никакие магические чувства не позволяют овладеть змеиным шагом с нуля за считанные дни. Если бы раньше я серьёзно занимался чем-нибудь хоть немного похожим, вроде тайцзицюань… или хотя бы художественной гимнастикой… но чего нет, того нет. И потому в «паучьем логове» мне предстоит завязнуть надолго…

Или нет?

Наверно, это было похоже на инсайт. На вспышку вдохновения — не вербального, а чисто кинестетического. Задним числом я мог бы воссоздать цепочку рассуждений примерно так: у меня на пути среда, оказывающая высокое сопротивление движению. Как вода. Изменить природу воды, сделав её менее вязкой, я не могу. Но зато могу снизить сопротивление, которое оказывает мне среда, иным способом. Ведь люди плавают не стоя, а лёжа!

В общем, в «логово» я нырнул. На самое дно, к земле. И там поплыл. Не пополз, нет, а именно так, как сказал. Благодаря остаточному эффекту инсайта я воображал себя не человеком, а змеёй. Или крокодилом. Или, возможно, угрём. Чем-то длинным, извилистым и… м-м… наверно, скользким. Скользящим. Целеустремлённым.

Когда «логово» закончилось (а произошло это до странности быстро), я смог встать не сразу… ну, или так мне показалось. Глаза у меня, наверно, были совершенно шальные. И я б не удивился, если бы они смотрели в стороны, как у настоящих змей. Ибо магией я чувствовал всё вокруг с необыкновенной остротой, словно на пике транса или во время буст-дриминга… а вот взгляд тела собрать в кучку никак не удавалось.

Рядом раздались вибрирующие прерывистые звуки. Приложив усилие, необходимое, чтобы ноги снова смогли удерживать мой вертикально водружённый вес, я снова прокрутил в сознании эти звуки. Вполне осмысленные, как оказалось:

— Хорошее время, Ложка. Можешь отдыхать.

Отдыхать? А. Кажется, понимаю. То есть, разумеется, хорошо понимаю. Отдыхать — это значит идти мыться и в Архив.

— Эй, погодь! — тот же голос. — Ложка!

— Что.

— Тебя Железноступ хотел видеть. — «Сразу после того, как пройдёшь полосу препятствий за приемлемое время». Мысль, которую я поймал автоматически.

И понял, что Архив откладывается.

Мысль заявиться к старшине Сайлу прямо как есть я, при всей моей бесцеремонности и всё ещё действующей ушибленности «логовом», отверг. Поэтому я сначала отмылся (спасибо тебе, добрый дедушка Керм, за постоянно горячие купальни! I love fire magic!), потом переоделся, потом на пять минут заскочил в свою комнату и просто оделся. В лучшее, что имел из местного. И только после всего этого двинулся к дому Железноступа — как на официальный приём.

Впрочем, общение с Сайлом всегда имело оттенок официальности. Он не расслаблялся сам и не давал это делать другим.

Правда, несколько странно, что мной заинтересовался именно он. Хорошее прохождение полосы препятствий, размышлял я, — главный индикатор готовности ученика второго этапа к тому, чтобы влиться в команду и начать притирку перед экзаменационным рейдом. То есть индикатор этот главный для магов. Большинству-то учеников надо ещё доказать свою компетентность в обращении с пращой и луком, проэкзаменоваться на песках с любимым оружием в руках в череде поединков, ну и с куратором договориться, если по части теории всё не очень радужно. Потому что без теории тоже никуда. Перед пухлым, но строгим ликом Наэли Халлейской надо изложить принципы оказания первой помощи. Перед Эррисом Шмыгом, гуляя по его маготворной кунсткамере ужасных уродцев и уродских ужастиков, — показать достаточно глубокие познания в области неестествознания. Ну и ещё непрофильные предметы сдать, вроде языкового практикума.

Я теорию превзошёл — спасибо скорочтению, буст-дримингу и прочим плюшкам. Владение оружием у меня, если не подшаманивать в свою пользу, играя честно — чуть лучше никакого. Но раз я маг, да ещё не стеснённый размером резерва, это никого особо не волнует. И успешное преодоление полосы говорит в мою пользу. Но почему вдруг Железноступ? Мой куратор — Лараг. Протеже и ученик Керма. Возникает вопрос: какого лешего? Или старшины что-то там в своём кругу решили на мой счёт, а меня уведомить забыли?

Ладно. Сперва послушаем, о чём будут петь. Не то как бы мне не пришлось применять губозакатывательный агрегат на мускульной тяге. Мало ли, что полосу препятствий прошёл за «хорошее время»! Всего-то третий месяц обучения начался, а ты уже возомнил, да?

…вообще гильдия Охотников — довольно демократичная организация. Однако человек — такая зараза, что норовит везде и всюду создать нечто иерархическое. А не создать, так хотя бы продемонстрировать. Меньше всего Сайл заслуживал звания позёра, и левую ногу ему не карета на людной улице «откусила». Но всё же самый туповатый ученик, едва-едва выдернутый с грядки на задворках родной деревни, при виде Железноступа — его трости, манер, лица и обманчиво простых одежд — моментально соображал: ага, благородный!

В своём доме (а на базе, что под Сигнаром, у него имелся дом… и ещё один дом, побольше, скорее даже особняк — в центре города), в присутствии жены, иной раз появлявшейся около Сайла молчаливым призраком, Железноступ производил на неокрепшие умы ещё более сильное впечатление. Практически сокрушительное.

Если бы не опыт общения с моим дедом, ветераном Великой Отечественной, майором в отставке — я бы его побаивался. А так… всего лишь слегка робел. На фоне безусловного уважения.

— Присаживайтесь, Иан-па, — широким жестом указал мне Сайл на кресло, стоящее у не зажжённого камина в трёх метрах от его собственного кресла. — Приказать подать напитки?

— Благодарю, саорэ. Я не отказался бы от лёгкого вина.

О, этикет, этикет! Обращение по имени, без дополнительных уточнений, но в вежливой форме — знак приязни, чуть ли не родства. В благородных семьях старшие члены фамилии именно так обращаются к младшим. В нашем случае это как призыв помнить о том, что мы оба — Охотники. Опытный, но бывший и будущий, но вполне перспективный. Соответственно, согласие с предложением — свидетельство личного расположения к тому, кто его озвучил. Если согласие не сопровождается дополнительными условиями («А подать мне „Мускат белый Красного Камня“ урожая восемьдесят шестого года!»), следует расценить его как признание чужого старшинства. В данном случае вполне естественного, поскольку я в гостях.

После моего ответа Железноступ даже не счёл нужным посмотреть на горничную, которая отворила мне двери и без единого слова провела в гостиную. Та и без того знала свой манёвр: поклонилась, хотя ни хозяин, ни я не могли её видеть, после чего бесшумно ушла за вином.

Завидная дрессура, что тут скажешь… такая прислуга — ещё одна метка статуса: за деньги в этом мире можно нанять лишь бледное подобие настоящих специалистов услужения. Готов дать лишних десять проходов по полосе препятствий, если эта тихая, словно смерть, дама средних лет в классическом одеянии чёрного цвета, похожем на пончо с разрезами, не принадлежит к династии потомственных вассалов моего гостеприимного хозяина. И если её стаж на нынешнем месте службы меньше десяти лет.

— Не так много времени прошло, — снова заговорил Сайл, — но вы многого добились. Очень многого. И теперь вы знаете о гильдии гораздо больше, чем в середине лета. Ответьте же, Иан-па: не угасло ли ваше желание стать одним из нас?

— Отнюдь нет. Быть Охотником — достойная стезя.

— Можете ли вы разъяснить мотивы?

«Оп! А вопрос и ответ на него отчего-то очень важны… отчего?

Попробую-ка проехаться по… возвышенным местам. Если даже он сочтёт это непрямой лестью, особого вреда от этого не будет».

— Издавна одни занятия считались более достойными и почётными, чем другие. — Начало обдуманное, размеренное, ровное. Искренность ответа в таких случаях подчёркивается не порывистостью, а пространностью; что ж, мне не трудно сказать несколько десятков слов там, где вполне хватило бы краткого ответа по существу. — Чтобы не углубляться в поисках примеров, скажу, что мой дед воевал и с честью исполнил свой долг перед родиной. Но великое княжество Варрское и другие страны здешних человеческих земель чужие мне. Воевать за одну из них я мог бы лишь в качестве наёмника. Именно поэтому я выбрал гильдию Охотников в качестве своего нового дома: ведь её члены защищают вообще весь привычный мир и всех живущих в нём. Вне зависимости от того, каковы эти живущие.

С ответом я угадал. По крайней мере, от Железноступа повеяло довольством. Причём с отчётливым всплеском-акцентом на последней фразе монолога.

Интересно, что бы это значило?

А разговор меж тем свернул в довольно странном направлении:

— Я слышал, что вы, Иан-па, в один день разговаривали и с гномами, и с эльфами. Что скажете вы о них?

Что ж, честность — лучшая политика. В том числе и в довольно мутном разговоре, целей которого я не понимаю до сих пор.

— Гномы, живущие на базе гильдии, показались мне излишне подозрительными. Негибкими и замкнутыми. Что до алэфэш… с ними мне удалось найти общий язык. Хотя я не уверен, что эти достойные представители своего народа готовы доверять мне так же, как я доверился им.

— Некогда я… освободил Сишама и Хушшинэ, — признался Сайл. — Сверх того я предложил им убежище и работу. По этой причине они доверяют мне чуть больше, чем другим «белоглазым». Когда они пришли в этот дом и стали спрашивать о вас, я ответил, что знаю «человека Ложку» недолго и не особенно глубоко. Но также я сказал, что вы, подобно самим… алэфэш, заброшены судьбой в далёкие края и имеете ещё меньше шансов вернуться на родину, чем они. Надеюсь, это побудило их… мгм… переплести ветви помыслов с вашими, к обоюдному удовлетворению.

— Благодарю вас ещё раз и от всего сердца, саорэ, — сказал я. Совершенно искренне, кстати. — Тем приятнее мне слышать это, что на собрании круга старшин, решавшем в том числе и мою участь, вы воздержались.

Железноступ неожиданно издал короткий смешок, не очень-то вяжущийся с его образом.

— Вам неоткуда было это узнать, Иан-па, — сказал он с улыбкой, — но во время собраний круга старшин я воздерживаюсь всегда. По любым вопросам. Это позволяет выглядеть более мудро, а кроме того, устраняет неопределённость в тех случаях, когда число старшин чётное.

— Поистине мудро, — я позволил себе не слишком широкую согласную улыбку с толикой ехидства. — Должно быть, остальные старшины счастливы, зная, что один из них лишён амбиций.

— Да. Можно сказать и так.

Тут разговор ненадолго прервался, поскольку горничная вернулась с небольшим подносом, на котором стоял одинокий кубок с вином. Лёгким, как я и заказывал. Оценив аромат, я пригубил вино — едва-едва — и поблагодарил её, почтительно откланявшуюся перед тем, как удалиться.

— Однако можно сказать иначе, — снова обратился я к Сайлу. — Груз ответственности — ноша из тяжких, поэтому нет ничего странного в том, что мудрые избегают её.

Железноступ помолчал. Что при этом творилось в его душе, я понимал плохо. Похоже, он на ходу корректировал какие-то планы. Как итог, беседа снова резко повернула в сторону:

— Странно, что этого вопроса вам ещё не задавали. А если и задавали, то мне неизвестен ответ. Иан-па, вы ведь не так молоды, как можно заключить, судя лишь по внешности?

— Да. Я… старше, чем может показаться.

Насколько старше, уточнять я не стал. Тем более, что и сам затруднился бы ответить, каков мой нынешний видимый возраст. Как-то не попалось мне до сих пор достаточно большого и качественного зеркала. Кроме того, вопрос этот представлял скорее академический интерес.

Моложе? Вот и ладно, и хорошо, раз так.

Чай, не девица-красавица, чтобы всерьёз заботиться о подобном.

— Понятно. — Обронил Железноступ. Следующую его мысль я уловил и расшифровал без труда: «Значит, искусен в целительстве. Или просто силён как маг… или то и другое разом». — Возможно, вам не покажется дерзостью, если я попрошу вас перейти на менее формальную речь?

— Нисколько, саорэ. Для меня само подобное предложение — большая честь. Хотя должен признаться, я в смущении: ведь даже будучи старше, чем кажется, я всё равно куда моложе, чем вы. И сильно уступаю вам… во многом.

— Возможно, это так. Но взвешенностью суждений, а частично, как я успел убедиться, и взглядами на мир мы сходны. Так почему бы двум достойным людям не отбросить оковы тех слов, что слишком часто служат лишь прикрытием для низменных устремлений? Поверь, Иан-па: мне никогда не доставляло большого удовольствия общаться, держа дистанцию.

— Охотно верю, Сайл. И тем охотнее, что мы оба избрали одну стезю. Состоя в гильдии, вряд ли можно снискать много славы и почёта. С военными, дипломатами и придворными нам не тягаться. Но зато Охотнику много легче оставить незапятнанной совесть.

— Метко подмечено, Иан-па, — улыбнулся он. Видимо, со взглядами на мир я угадал. — К глубокому сожалению, Наэли Подушка строго запретила мне употребление спиртного. Но ведь ты не откажешься поднять кубок вместе со мной, даже зная, что в моём плещется ягодный морс?

— Не откажусь.

Не прошло минуты, как всё та же горничная доставила Железноступу требуемое. Несмотря на различие содержимого, я заметил, что кубки у меня и хозяина дома являлись частью одного набора. Сплав серебра, золочение, искусная чеканка… столь искусная и старая, что цена кубков вполне могла превышать таковую у более грубых поделок, будь они даже из чистого золота.

— Верность в великом и малом! — провозгласил Сайл.

— Быть, а не казаться! — ответил я.

Выпили. Помолчали.

— Признаться, — заговорил Железноступ, — алэфэш рассказали мне ещё кое о чём. И Лараг, у которого я хотел уточнить их рассказ, всё подтвердил. Скажи, Иан-па: как тебе вообще пришла в голову идея… переделки ритуала посвящения?

— Для меня эта идея вполне очевидна. Я чту силу традиций, но не меньше чту и силу… м-м… развития. И познания. Я не знаю, чем завершится ритуал посвящения в маги после моих — возможно, самонадеянных и неуместных — поправок. Но если моя версия послужит уменьшению числа магов смерти и тьмы, а тем самым повысит выживаемость адептов — я сочту, что само небо направило меня на эти земли.

— Не слишком ли, в самом деле, самонадеянно это — считать себя посланцем Высочайшего?

— Нет. Для меня очевидно, что всякое дело, полезное для людей, одобряют на небесах — как всякому злому и вредному, совершающемуся на земле, радуются в преисподней. Или я не прав?

— Я не богослов, не монах и не мистик, так что воздержусь от спора. Но что, если ритуал из-за изменений просто не сработает?

— Это просто. Я постараюсь придумать что-нибудь ещё. Ибо, как сказал мудрец, «чтобы восторжествовала неправда, достаточно, чтобы все добрые люди опустили руки», — я сделал короткую риторическую паузу, а затем добавил, изменив тон и темп речи. — Здесь есть ещё один тонкий момент. Когда проявляет изворотливость крестьянин, он уклоняется от налогов. Когда её проявляет купец, он обманывает людей ради сверхприбыли. Когда чиновник начинает гибко трактовать закон, торжествует несправедливость. В людях благородных сословий это и подавно отвратительно: дворяне предают, духовенство впадает в ересь. Но у магов всё иначе. Мы имеем дело не столько с людьми, сколько с законами естества и собственной натурой. Поэтому для нас повторение старых истин тоже немаловажно, спору нет. Вот только всего лишь копиисты в нашем сословии… не преуспевают. Что лишний раз доказывает судьба магии после падения Империи. Без умения взглянуть на мир по-новому, переосмыслить сущее, зайти с иного бока — магу не стать даже заклинателем, не говоря уж о достижении титула грандмастера. Точно так же самое точное выполнение воином приказов не научит его тонкостям командования.

В зале с камином снова воцарилась тишина.

Загрузил я бедолагу знатно. В одной недолгой речи — и про все классы населения (одних лишь ремесленников и не помянул), и про магов, и про особые качества, магам необходимые, и даже ввинтил близкое духу Железноступа сравнение с воинской службой. Причём всё — чуть ли не одним куском, так, что у бедного моего визави сложилось двойственное, как минимум, ощущение. С одной стороны, вроде о простом и простыми словами поведал. Облёк интуитивно понятное в «ризы нетленные слов». С другой же…

Здесь просто не знают такой вот подачи материала, почти клиповой, обманчиво рваной. Я уже успел оценить реакцию того же Губы на подобные пассажи. Запоминать-то он их запоминает и чуть ли не дословно — всё же почти Охотник, память тренированная — а с другой, понимает ох как не сразу. Я имею в виду — в полной мере понимает, мысленно несколько раз повторив то, что услышал и разложив это по полочкам в более привычной для местных пространной манере.

Кстати, таким вот образом, просто из-за более «быстрого» типа мышления, недолго славу гения снискать. Гений — это ведь кто? Человек, связывающий воедино вещи, которые сам ты отродясь вместе не рассматривал. Свободно оперирующий разнородными реалиями, необычными сравнениями, непривычными масштабами. Предлагающий небывалое. Вроде тех же изменений в ритуале посвящения, ага. Чего только не навертели вокруг традиции доморощенные умельцы! Тут тебе и размышления про то, что без риска нельзя обрести награду, что вручать посвящаемому силу можно лишь в том случае, если он готов к принятию ответственности (то есть наличие стихий смерти и тьмы в девятке — как испытание Кровавыми Мухами).

И ещё три большие кучи умных слов.

А потом является «грубый Корнеев», то есть этакий вот Иан-па, и видит, покопавшись в Архиве Охотников, что в Империи ни некромантия, ни магия тьмы запретными направлениями искусства отнюдь не являлись. Но после укрепления власти церкви люди переоценили результаты посвящения, а сам характер посвящения из-за своего консерватизма изменить «забыли». И потому вопрошает наивный чукотский юноша, устами коего глаголет истина: как же так? А окружающие только разводят руками. И если изменённый ритуал удастся — ославят меня гением, как пить дать!

Даже Кремень, с высоты своего статуса не желающий вслушиваться в мои слова (воистину: если чашка полна, воды в неё уже не долить!), волей-неволей изменит своё отношение. И Керму Пекло тоже придётся ревизовать свои взгляды на «предерзостного выскочку»… если он вообще способен менять взгляды, при его-то возрасте и статусе. Пока что и Лараг, и Кремень, и Наэли Подушка с Эррисом Шмыгом, и прочие авторитетные коллеги признают за мной некоторую силу, признают навыки — но отнюдь не понимание. Но я это изменю — для их же пользы!

…хотя первая реакция Железноступа на мою речь от реакции Губы отличалась мало, вторая реакция выдала в нём более искушённого человека. Целое он не понял, но успешно уцепился за частность и задал соответствующий вопрос:

— Значит, ты стремишься к высотам магии? И Лараг не преувеличил, когда говорил о размере твоих амбиций?

— Не знаю, что именно говорил тебе мой куратор, но отвечу ещё одной заёмной фразой: «Плох тот солдат, что не мечтает о жезле маршала». Восхождение на гору состоит из маленьких шагов, но если не ставить себе целью взобраться на самую вершину — не стоит и начинать.

— Разумно, — признал Сайл с чуть ли не удивлением.

— Кстати, о целях. Я весьма ценю и приглашение, и общество, и угощение, — красноречивый жест кубком в сторону хозяина дома, — но до сих пор не знаю, за какие заслуги награждён этим незапланированным отдыхом.

В переводе с дипломатического: «Какого лешего я тут лясы точу? Колись уже!»

— О, — Железноступ совершил небывалое деяние: смутился. Внешне он это не показал, но с моим умением считывать эмоциональный фон одной показной невозмутимости мало. — Меня извиняет лишь неожиданная… приятность общения. В самом деле, пора перейти к сути. И как только к нам присоединится… моя родственница, я немедля сообщу о причинах нашей встречи.

Настал мой черёд упражняться в лаконичности:

— Родственница?

— По линии жены, — почти поспешно пояснил Сайл. — Дальняя. И… я обязан предупредить, заодно высказав искреннюю просьбу: отнесись к бедняжке без предубеждения и… жалости. Со всей искренностью надеюсь, что ты выкажешь достойную своих лет сдержанность.

— Мои усилия оказались бы успешнее, если бы я знал больше, — или, в переводе с дипломатического… хотя тут даже перевода не надо. А Железноступ снова смутился.

Тогда-то меня и охватило запоздалое предчувствие…

— Посмотри на меня и сам всё увидишь!

Сильно запоздалое.

Уже когда я спрашивал Сайла о целях своего присутствия в его доме, я знал, что к ждущей указаний горничной появилась ещё одна представительница прекрасного пола. Причём не самая обычная. По витальному слою ауры, даже без специальной концентрации, я ощущал в ней такую же подготовленную персону, как любой из полноправных Охотников. Сходство усиливали лёгкие дефекты, которые я давно влёт интерпретировал как шрамы. Эмоционально «родственница», в противовес горничной, ощущалась слитком противоречивых устремлений. Этакий компактный шторм, готовый разразиться и шквалом, и молниями, и дождём… хотя последнее вряд ли: что-то, а слезливость для столь тренированной особы не должна быть характерна.

А вот магически… тут всё ощущалось ещё запутаннее. Я даже не мог определить, есть у неё магические способности или нет. Хотя в последнее время собрал неплохую подборку внутренней статистики по ученикам, адептам и более сильным магам самых разных стихийных направлений, вплоть до нетипичных (это я про «гномов» и «эльфов»).

Увы, стихия «родственницы» опознаваться не желала. На сей счёт я мог повторить классическую фразу из одного старого рассказа: «Недостаточно данных для разумного ответа».

Но это всё мелочи. Фактом же являлась яма, которую — не без моей помощи, хе-хе — вырыл себе Железноступ, обсуждая человека в его (то есть её) присутствии так, как это и за глаза-то делать не надо. «Отнесись к бедняжке без предубеждения», ну надо же! Жалостью её не задень!

Судя по всему, она сама кого хочешь заденет. Ставлю диагноз по первой же реплике.

Сайла она уж точно задела не слабо.

— Кимара! — вскинулся он. — Не могла бы ты вести себя…

— По стойке «смирно»? — фыркнула она, пока Железноступ подбирал слова. — Нет, не могу, дядюшка. Извини.

Последнее слово вполне можно было взять в кавычки. Или заменить на «пошёл к чёрту».

Практически беззвучно подойдя к креслу Сайла, она остановилась около. Так, чтобы ему было неудобно отчитывать её, выворачивая шею, и чтобы я видел только одну сторону её лица. Левую. На которой почти нет шрамов.

— Рад знакомству, — сказал я, вставая. «Хотя радость сия довольно сомнительна…»

— Так рад, что собрался уходить?

— Это обычай моей родины, — объяснил я, при помощи форспуша перемещая третье кресло на выложенную плиткой площадку возле самого камина. — При появлении саорри воспитанный человек обязан встать, приветствуя её, и, по возможности, оказать небольшую услугу.

Поданное кресло Кимара проигнорировала. Сидя в нём, пришлось бы открыть мне всё лицо — а этого она отнюдь не жаждала.

Вот, кстати, ещё штришок к портрету. Рост. Я по местным меркам далеко не карлик Нос и считаюсь заметно выше среднего. Для мужчины. Явно превосходят меня разве что уникумы вроде Деррима Корня. Но «родственница» на мгновение показалась выше меня — пока я не заметил, что она стоит на сандалиях с изрядной деревянной «платформой».

Прямо готовый капитан женской сборной по баскетболу.

Хотя более вероятно, что она чемпион по части иных «видов спорта» — если вспомнить, что она ухитряется перемещаться на таких колодках быстро и беззвучно.

На полу, конечно, лежат циновки, но… я бы повторить этот трюк не взялся. Подобраться так тихо, чтобы ничего не заподозрил Железноступ? Да, он уже давно не занимается Охотой. Да, возможно, его слух с возрастом притупился, как и остальные чувства. Да, он в собственном доме, поэтому подвоха не ждал. И всё же.

— Что ж, Сайл, — сказал я, не спеша сесть (раз уж Кимара изволит стоять, постою и я, не переломлюсь). А ещё не спеша представиться или попросить представить меня. Не такому на самом деле мелкому нарушению этикета, по идее, следовало пристыдить кое-кого, но особого толка от этой демонстрации не наблюдалось. Ну и ладно, это лишь первая попытка… — Саорри присоединилась к нам, и я жду, снедаемый любопытством.

— А? Хм. Как я понимаю, вы ещё не знакомы…

— Больно надо!

— Кимара, — В одном тихо сказанном имени целый водоворот чувств. И лишь один смысл: «Ты опасно приблизилась к краю. Ещё шаг, и под твоими ногами разверзнется ад». — Познакомься с… Ложкой, учеником гильдии Охотников. Ложка. Разреши представить тебе мою родственницу, Кимару Альшейскую из Сиилтена, ученицу гильдии Охотников.

— Тогда уж лучше по прозвищу, — буркнула названная особа, по-прежнему стоя боком, но косясь в мою сторону. — Я Плеть.

— Польщён, — ответил я, слабо улыбнувшись. Сократив разделяющее нас расстояние на два шага из трёх, я ухватил левую руку Кимары и, закинув свою левую руку за спину, склонился над её ладонью для поцелуя. Которого, впрочем, не вышло: опомнившаяся Плеть шарахнулась прочь, вырывая свою конечность из моих пальцев.

— Ты что, зверолак? — зашипела она. — Нечего меня нюхать!

(Обнюхать её руку я бы и не смог: Кимара щеголяла в фехтовальных перчатках из плотной кожи… кажется, свиной, но утверждать не стану).

— Прошу простить, если меня неверно поняли. Но поцеловать руку при знакомстве с саорри — ещё один обычай моей родины. Но не буду настаивать на его исполнении, если он показался странным или смущающим.

— Гхм, — напомнил о своём присутствии Сайл. — Ложка, я сознаю, что моя просьба может показаться слишком дерзкой, но… Кимаре во время испытательного рейда в Тёмные Земли с её первой командой… не повезло. И я бы попросил тебя присмотреть за ней, когда она…

— Что? Дед, ты совсем отлетел?! Не нужен мне ничей присмотр, и меньше всего…

— Кимара.

«Похоже, она таки свалилась за край…»

Сайл Железноступ ухватился за свою трость и неторопливо, с ощутимой мукой воздвигся вертикально. Не так-то просто встать с кресла, если одна твоя нога — довольно неудобный протез, а другую трижды собирали из кусочков, причём не все кости срослись, как надо. Но у меня даже мысли не возникло ему помочь. Как не возникло бы мысли подать руку помощи надвигающемуся леднику или грозовому фронту.

— Когда ты решила вступить в гильдию, я был резко против, — развернувшись к застывшей Кимаре, сообщил он негромко. — Я и сейчас считаю, что Охота — не женское дело. Но за минувшие годы ты доказала, что вполне достойна если не самого Знака, то попытки получить его. Кимара Альшейская из Сиилтена, твои достижения пробуждают во мне гордость. Упорства, силы, таланта и умений тебе не занимать. Но твой характер и твой ум превращают половину твоих несомненных достоинств в пыль, а другую извращают так, что лучше б их и вовсе не было!

Несчастная съёжилась так, что мне почти стало её жаль. А Сайл всё не унимался:

— Я не знаю точно, что именно произошло в твоём испытательном рейде. Я нарочно не стал выяснять это, потому что более чем уверен: мне не понравилось бы то, что пришлось бы узнать! Очевидно, ты мечтаешь получить право шляться по отрешённым землям в одиночку. Возможно, тебе даже удастся снова выжить там, хотя я искренне сомневаюсь в этом. Но ты не получишь свой Знак за особые заслуги или из-за родства… особенно из-за родства. Только на общих основаниях, чтобы ни у кого не осталось сомнений в твоей пригодности. А, как ты знаешь, получение Знака на общих основаниях — это групповой рейд. И ты — ты, сходу похабящая священные узы между соратниками из одной группы! — смеешь обвинять в недостатке ума меня?!

— Хватит, — сказал я. И, видит небо, мне потребовалось всё моё мужество до капли для того, чтобы вмешаться в это… словесное избиение. Но Железноступ сам помянул «священные узы» и, фактически, не оставил мне выхода. Будущие отношения в группе, и без того обещавшие стать сложными, следовало спасать, и срочно. — Я сам всё объясню вашей родственнице. Будьте уверены, я позабочусь о ней. А сейчас позвольте откланяться. Всех благ.

На ходу тараторя эту околесицу, я схватил Кимару за руку (и гораздо грубее, чем в первый раз), после чего буквально выволок её прочь из зала с камином, а там и вообще из дома старшины гильдии. Сбежал — причём буквально. На улице жертва моего… м-м… рвения начала подавать признаки самостоятельности, так что я отпустил её раньше, чем она повторила трюк с выдиранием руки и безоблачно-лёгким тоном поинтересовался:

— Куда направим стопы, прекрасная саорри?

Однако реакция на предложение оказалась не та, которой я ждал.

— Прекрасная? — надрывный смешок, смахивающий на задавленный плач. — Шмирров дамский угодник, долбодыр! Повтори-ка мне это в лицо, если посмеешь!

После чего уже меня цапнули за руку и силой развернули к собеседнице. Причём силы, надо заметить, у Кимары хватало и жалеть её она не стала.

Вот так я впервые посмотрел ей в глаза с расстояния в один шаг. Я уже знал, что остальное меня не порадует, поэтому смотрел именно в глаза — большие, за исключением почти чёрной каймы вдоль внешнего круга радужки светло-серые с легчайшим голубым оттенком. Воистину прекрасные глаза… особенно сейчас, когда зрачки расширились, «съев» почти всю светлую часть радужки и оставив лишь тёмно-грозовые оттенки гнева.

— Говорить правду легко и приятно, — сообщил я невозмутимо. Смотреть в глаза! Вот так. Умница. Продолжай в том же духе, заработаешь пару так необходимых очков. — А ещё я полагаю, что красота бывает разная. И редко обращаю внимание на внешние дефекты.

— Да ну?

— Ну да. А если тебя беспокоят эти отметины… кстати, интересно было бы послушать, при каких обстоятельствах они возникли. Это не ожоги ли от слизи фрампа?… хотя нет, не тот оттенок келоидной ткани… от слизи рубцы сероватые, что для химических ожогов не удивительно…

— Ты совсем отлетел? — выдала Кимара своё, по всему судя, любимое обвинение. И с этаким презрительным фырканьем отвернулась. — Псих…

— Почему сразу псих? Просто я не чужд целительству.

— Что?

Я открыто улыбнулся.

— Ты вольна думать об уме Сайла что угодно, но он не дал бы поручение позаботиться о тебе тому, кто не смог бы его исполнить.

— Ты же ученик!

— Да. Всего третий месяц начался, как я пребываю в этом статусе. Но круг старшин уже озаботился тем, кто попадёт в одну группу со мной. Понимаешь, к чему я?

— И, — спросила она глухо, не глядя на меня, — каков твой ранг?

— Точно не скажу, поскольку — замечу без хвастовства — дар мой весьма необычен или даже уникален. Но никак не ниже заклинателя.

От Кимары повеяло ужасом, смешанным с отчаянием. Чего я никак не ожидал.

— Чего ты так испугалась? — ляпнул я сдуру.

— Ты что, трусихой меня обозвал?! — немедля вызверилась она.

— Прости, но ты слишком сильно излучаешь.

— Что?!

— Я улавливаю направленные на меня эмоции. Непроизвольно. Одна из граней моего…

Пришлось прерваться, поскольку мне в лицо полетел кулак. А уклоняться и одновременно болтать я, увы, умею плохо.

— Не смей лезть в мой разум! — рычала, наступая на меня, Кимара. Ужас и отчаяние в её душе успели переплавиться в ярость, направленную вовне. Увы, с поиском объекта агрессии сложностей не возникло… — Никогда! Не! Пытайся! Меня! Читать!!! Понял, мозгляк уродский?!

Мне всё это начало надоедать, поэтому я спеленал буйствующую даму форсгрипом (таким же, каким в своё время обезвредил щитовиков-арбалетчиков). Встав рядом с ней лицом к лицу, я с предельной жёсткой холодностью отчеканил:

— Правило первое: не смей на меня орать. Я этого не потерплю.

— И что ты сделаешь? Пожалуешься деду?

— Правило второе, — продолжал я, не обращая внимания на её гримасы (честно говоря, довольно жутковатые из-за шрамов). — Не смей поднимать руку на соратников, членов твоей же группы, иначе как во время спаррингов. Такое поведение позорно и недопустимо.

— Да плевать я на это хотела!

— Правило третье. Самое главное. Я по натуре довольно терпелив и могу снести многое. Например, чужую глупость…

— Скромник нашёлся!

— …или, что труднее, истеричность… резкость чужого характера. Но нянчиться с особой, которая сочетает несдержанность дурного нрава с глупостью, я не буду. Это уже слишком.

— Да неужто? И что ж ты сделаешь?

— Выпну тебя из группы вон, — ответил я очень тихо и медленно, глядя в почерневшие глаза. — Со свистом. Поверь, авторитета мне для этого хватит с избытком. Я хочу получить свой Знак и не стану рисковать им ради выполнения просьбы Сайла.

— А отказ в его просьбе — не риск?

— Риск. Но меньший. Незначительный даже… ведь Железноступ при голосованиях всегда воздерживается, как он мне сам недавно говорил. Кроме того, формирование моей группы будет завершено раньше, чем формирование твоей… или ты полагаешь, что твои вопли многие станут слушать, как музыку сфер?… и значит, вернётся моя группа тоже раньше. А твоя, если даже сгинет в полном составе, мне уже ничего не испортит: к тому времени я буду носить Знак. В крайнем случае, уйду с этой базы на другую: полноправного Охотника и сильного мага, примут везде. Вот как я вижу расклад по ситуации. Мы поняли друг друга? — спросил я, отпуская её.

— Да, — ответила она глухо. Развернулась и ушла обратно в дом Сайла.

М-да. Вот и поговорили.

В итоге всё более-менее устаканилось. Не сказать, что всё стало идеально, но… терпимо.

Куратором моей (точнее, уже нашей) группы, как я и предполагал, поставили Ларага Кремня. Заклинатель-огневик во главе рейда — отличная страховка на случай всяких неприятных неожиданностей, на которые горазды Тёмные Земли. Командир надёжный, опытный и сильный — чего ещё желать ученикам? Да почти ничего.

Разве что хороших соратников…

Кимара (видать, получившая дополнительное внушение со стороны Железноступа, а то и принуждённая им к какой-нибудь клятве) превратилась в чрезвычайно молчаливую особу. Если она и выражала свои эмоции, то исключительно междометиями. Ну, прямо Учиха Саске, хе-хе; для Волкодава-то, тоже знатного молчуна, она слишком импульсивна. А к её оригинальной внешности все мы привыкли быстро. Тем паче, для Охотника внешность — далеко не главное.

Как специалист Плеть нареканий не вызывала. В рукопашной из всей группы с ней мог тягаться разве что Лараг, да и то с большим трудом: уж больно ловко она махала парными ножами-кастетами. На средней дистанции она вообще делала противников одной левой. Кстати, её любимым оружием, в радиусе до дюжины шагов поистине смертоносным, оказался… боевой кнут (дополненный для быстрых ударов в ближнем радиусе чем-то вроде не то камчи, не то нагайки в правой руке). Когда я увидел её с этими атрибутами садо-мазо в первый раз, чуть не заржал. С большим трудом сдержался. И, как выяснилось очень быстро, — правильно сделал. Плетью обуха не перешибёшь, а вот кнутом с тяжёлым трёхгранным жалом перешибить, скажем, ложку — легче лёгкого. Своим оружием Кимара могла «снять» севшую на столб муху, не задев собственно столба, и в три-четыре удара разломать в щепу пехотный щит… если тот не был усилен металлом. Да и по части пращи она оказалась виртуозом. Безусловно лучшей в группе.

Со ста шагов попадать в голову мишени четыре раза из пяти… как по мне, это почти магия!

Вторым «бойцом» группы стал Губа. Каюсь, походатайствовал за парня. Собственно, если бы не провалы на теории, большей частью ликвидированные нашими общими стараниями, его бы давно взяли в рейд. Для семнадцатилетнего Губа более чем прилично стрелял из лука, ловко крутил укороченной глевией и обладал завидной выносливостью. А ещё именно Губа «сосватал» нам с Ларагом третьего «бойца», своего приятеля-соперника — Штыря. Которого я быстренько перекрестил в Шнырька, на что тот лишь щербато скалился, даже не думая обижаться.

Со Штырём вышла отдельная история. В возрасте десяти лет (читай, шесть лет назад) этот мелкий шкет умудрился в течение одной недели стянуть кошельки у трёх Охотников. Правда, он понятия не имел, кого обчищает: та незадачливая троица ходила развеяться в один и тот же бордель в Сигнаре, причём Знаки с собой не брала. Опозоренные «ходоки» (нет, действительно опозоренные, без преувеличений: чтобы подобраться даже к расслабившемуся Охотнику, нужно ох как много ловкости в смеси с везением!), не привлекая городскую стражу, выловили уникума от воровского ремесла и поставили вопрос ребром: или кутузка, или место ученика в гильдии.

Ну а беспризорнику только того и надо было. Крыша над головой есть, кормят регулярно, а не как придётся, компания нормальная, а не уличное отребье, да плюс в перспективе интересная профессия, честный заработок… кто ж от такого откажется? И вот теперь Штырь, оставшись низеньким как бы недокормышем, мог похвастать — стоило скинуть рубаху — внушительной для своих лет, плотной мускулатурой, широкими плечами и пальцами, гнущими подковы. В дальнем бою он предпочитал арбалет, благо мог взводить его без применения «козьей ноги»; очень ловко, на звук и чуть ли не на запах, метал ножи и отменно махал парой клинков, длинным и коротким.

Что до меня самого… я, как «маг», в совместных тренировках «бойцов» участвовал редко. Оно, конечно, взаимодействие родов войск и всё такое, но Охотники — не регулярная армия. И я сильно сомневался в том, что Плети, Губе и Штырю всерьёз придётся защищать меня — обратная ситуация куда вероятнее. Не им требовалось притираться ко мне, скорее, наоборот. С этой целью я, снизив темп физических тренировок и даже пожертвовав временем, что отводил на Архив, вернулся к магической практике. Один боевой маг в группе уже имелся, мне же хотелось при необходимости поработать за поддержку. Я ведь не забыл, как Анира накладывал усиливающие чары на товарищей — и не отказался бы освоить нечто этакое, укрепляюще-усиливающее.

На фоне этих моих изысканий как-то буднично и малозаметно прошли четыре подряд посвящения магов, осуществлённые по моей «революционной» методе. Спасибо Наэли Подушке: подсуетилась, договорилась с кем надо в местном круге Ковена, выпрашивая учеников для эксперимента. (Причём, стоило первому посвящению пройти удачно, как колеблющиеся тут же выделили своих подопечных: кому охота рисковать близкими, имея шанс инициации запретными «стихиями» и как следствие — необходимостью лично убивать учеников?). Конечно, получи кто из четвёрки свежеиспечённых адептов связь с Деревом или Молнией, от обыденности следа бы не осталось. А так некое подобие эмоций вызвало только самое первое посвящение из четырёх, в ходе которого нашла доказательство принципиальная возможность замены смерти и тьмы иными стихиями. После него я ходил на посвящения больше для галочки — ну и в ожидании того, что кому-то всё же привалят необычные «стихии». Но нет, не привалили.

Что ж… ещё не вечер.

Помимо положительного эффекта для публики (как же: чужак Иан-па придумал способ реформировать старый ритуал — и успешно!), посвящения имели отрицательные эффекты лично для меня. Во время наблюдений за ритуалами я старательно углублял транс, пытаясь понять суть происходящего и хотя бы гадательно ответить на ключевые вопросы. Как осуществляется выбор «стихии»? Каков механизм пробоя Грани? Что происходит с магическим даром посвящаемого — не вообще, а конкретно? В самом ли деле, как утверждал Лараг, адепт платит кусочком человеческой сущности за обретение кусочка сущности «стихийной»?

Ни на один из этих вопросов внятно ответить не удалось.

Даже когда я с отчаяния попытался телепатически проникнуть в сознание лежащего в звезде на полу почти-адепта (это я попробовал как раз на четвёртом посвящении), улов мой вышел до безобразия скудным. «Пришёл невод с травой морскою», угу. Что-то этакое мне ощутить удалось. Но вот толком интерпретировать треклятое «что-то этакое» мне не удалось.

Наверно, меня мог бы понять (нехорошо сравнивать себя с великими, но — соблазн…) сэр Исаак Ньютон, которому дали послушать шипящий треск радиоэфира и сказали, что это, мол, проявление той же физической силы, которая ответственна за явление видимого света. Для своего времени и уровня понимания Ньютон отменно разбирался в оптике, в спорах с Гюйгенсом сделав её точной наукой — но увязать её со странными звуками из чёрного ящика с дыркой впереди, обтянутой тканью, он бы вряд ли смог. Даже если бы разобрал ламповое радио на части.

Но, повторюсь, посвящения с их разочарованиями бледнели на фоне иных… новостей.