Мечты — сбываются!

Бисер души моей…

Удивительное все же состояние — счастье. Это странное единение души и тела. В принципе оно не так уникально, как многие думают, есть и другие — столь же характерные единением и столь же похожие на него, например — амок, или как его еще называют — состояние аффекта.

Что скажете, может быть общего между боевым безумием и тихим счастьем? Да практически все, все признаки совпадают, в частности искаженное, точнее — некритическое восприятие окружающего мира, ведь обоих состояниях неведомы сомнения и колебания. Еще — человек в обоих случая воспринимает происходящее как нечто само собой разумеющееся, закономерное и естественное, и лишь спустя время с удивлением отметит — надо же, а ведь я тогда был счастлив… или схватится за голову — просто не веря, и леденея душой перед открывшейся в нем самом бездной.

Есть и еще один небольшой, но так сказать «реперный» штрих — обоим состояниям свойственна… амнезия. То есть потеря памяти, слишком многое исчезает из нее, причем даже — из профессиональной, тренированной и прочая, прочая, прочая… Зачастую, остается только ощущение ласковой волны, подхватившей и сильно, но нежно, несущей тебя вперед. Вот, кстати, и еще один момент объединения двух столь «разных» крайностей, и не верьте симулянтам говорящим, что испытывают в этот момент ненависть (собственно психиатры и следователи так и отличают симуляцию от реальной невменяемости) — такого моря любви и единения с миром вряд ли когда и почувствуешь — уж я-то знаю…

Правда в обоих вариантах полное погружение редкость, как и любой идеал, недостижимая. В бою всегда бьётся где-то на задворках прежняя личность, обычно от страха или невероятности происходящего, в счастье же — накатывает понимание «что и это пройдет» или просто — беспричинные слезы, о причине которых ты не можешь никому, включая себя, сказать ничего внятного.

Да и амнезия потом проходит, память медленно, чтобы не повредить рассудок ужасом сотворенного или сожалением об утерянном, снимает свои покровы, вот только — насколько правдивы эти воспоминания, насколько они состоят из реальности, а насколько — из реконструкции и воображения? Не знаю, и знать не хочу (между прочим — еще один «репер», по тебе девочка — клинику студентам преподавать, ага) — все это мое, буду перебирать бусины своих воспоминаний, особо не задумываясь — в каком порядке реально это происходило, или какие события следа в памяти не оставили.

Вообще-то, ничего сложного в том, чтобы восстановить каждый миг, нет — память моя, а тем более Тактика сделает это быстро, да вот ценность этих «бусин» совсем не в хронологии и точности, совсем не в них…

А в чем? На этот вопрос не ответить… проще просто перебрать знакомые до мельчайших шероховатостей потертые бусины воспоминаний, в тысячный раз, воскрешая те мгновения когда, оказывается, ты был счастлив хоть и не подозревал об этом.

Бусина кремовая

Я подсмотрела, в свой последний поход, новый способ приготовления «пожрать» и вот теперь, в точном соответствии с изречением — «охота пуще неволи», третий день подряд выглаживаю гранитную плиту до ровного состояния. Она, в общем-то, и изначально была вполне ровная — насколько может быть ровным балласт, заложенный под настил днища корабля, а последующие волны с песком обкатали ее тоже неплохо. Осталось довести до нужной плоскостности, чем и занимаюсь третий день, высунув язык (буквально, жарко мне) с усердием достойным лучшего применения.

Просто сделав это быстро, с помощью ультразвука, или просто плюнув — мне ж на ней лепешки печь, а не лазер для голограммной сьемки монтировать, придется также быстро решать следующий вопрос — а чем собственно заняться потом. Вот эту-то задачку я сейчас и решаю, пока лапы монотонно выглаживают один камень другим, через прослойку глины и песка.

Задача не тривиальная — готовка и охота превратились в рутину, которую можно делать, совсем не нагружая голову, море тоже стало просто привычной радостью, потеряв большинство своих тайн, контакт мой от своих занятий может мне уделять времени не слишком много, что впрочем, скорее благо. Пока на первом месте в списке развлечений пребывал тот самый, покоящийся на удобных тридцати метрах глубины, корабль, с которого я утащила плиту балласта, сильно хотелось посмотреть — есть ли там еще чего интересного.

Останавливал, правда, объем работ, который надо было провернуть да еще в одиночку — гидропушку что ли соорудить? — так ведь все интересное, кроме тех же плит, попросту сдует. Или поменять полярность на сэкономленном гравике и черпать песок с водой, пропуская его через набор сит? — так трубу для шланга сделать не из чего, гибкая ведь должна быть, что мне тут химзавод по производству пластмассы строить? Из стекловолокна, конечно, рукав технологичней будет — песка вокруг…

Но, для начала, первым делом надо определиться — где лежит все самое интересное. Расчет положения датчиков и режима подрыва зарядов — для зондирования ударными волнами, а также текст программы для обработки эхосигнала я уже почти закончила. Делала их, в качестве разминки зажелировавшихся мозгов, в уме, не прибегая к ресурсам Тактика.

Вот накаркала — Назарий приперся, быстренько запоминаю, на чем остановилась и промежуточные результаты, сейчас будет не до математики.

Что меня в нем умиляет, так это попытки ко мне подкрадываться, со смиреной улыбкой великовозрастного младенца и отточенными движениями «ночного клинка», неплохо между прочим освоенными — не для наших спецвойск разумеется, а для адамита, но все же. Причем нельзя сказать, что он не делает выводов из неудач — и приближается уже с подветренной стороны, и впечатления, что он во мне дырку просверлит своим взглядом, уже не возникает — даже изредка не поглядывает, да и дышит теперь тихонько и через раз. Словом, вовсю совершенствуется, аж жалко становится сказать, что ничего ему на этом пути не светит. Ведь даже если он научится еще и свою тарахтелку в груди приглушать или вовсе останавливать, то как ему перестать выдавать наружу поток пси, от которого кажется, что у меня сзади работающий на форсаже термоядерный реактивный двигатель образовался…

Ну не сильна я в псионике, хоть плачь. А от мысли, что рано или поздно он попробует мне «глаза отвести» и чем это может кончиться в его исполнении (совершенно ничего не чувствует и не замечает гарантированно только труп) становится дурно, но видимо даже «попробовать» ему не дает какой-то моральный запрет, вот и чудненько.

Правда, желать мне «добра» ему никакие запреты не мешают, и сейчас по спине начинают попеременно ходить волны жара и холода, надо что-то быстренько делать. Ставить «щит» я уже давно перестала — толку никакого, зато научилась виртуозно «уворачиваться». Все же для выполнения благословения ему надо было провести довольно длительный набор подготовительных ритуальных действий, причем — не теряя сосредоточенность, так что мне остается, только почувствовав внимание к своей персоне, быстренько ошарашить доброжелателя каким-нибудь вопросом или действием.

Тогда есть шанс, что «желающий» потеряет настрой, задумавшись над очередным парадоксом.

— Спрашивай уж, не томи, — сзади плеснуло досадой, но выражение на лице, готова присягнуть — самое умиротворенное, зачем он это делает… Хотя, похоже, понятно зачем — пока обходил меня, он и сам себя успел убедить. Теперь действительно спокоен и внутренне собран, значит — вопрос серьезный. Так что он становится прямо передо мной и исполненный внутренней силы вопрошает:

— Откуда ты явилась на свет божий?! — вот это вопрос… нет, ответить, конечно, просто, но сначала выполним требования техники безопасности.

— Ты, — говорю, — это, присядь что ли… Мы конечно договаривались, что отвечаем на прямые вопросы прямо и без уверток, но мои ответы тебе лучше выслушивать сидя — ближе падать будет.

Пока клиент умащивается напротив, лихорадочно пытаюсь понять, к чему он именно с этим вопросом явился, ничего путного в голову не лезет — жарко мне. Так что лучшей тактикой будет отвечать прямо и пусть задает наводящие вопросы.

— Да, в общем-то, появилась оттуда, откуда и все, — говорю и, надо же, начинаю сама смущаться, судя по ушам самостоятельно ставшим «в горизонт», к чему бы это? — ты вроде как взрослый мальчик, должен знать, откуда дети берутся. Или все же показать?

Тут меня разбирает веселье, поскольку постепенно вытягивающаяся физиономия собеседника наводит на мысль о том, что «ошарашивание» сегодня прошло по высшему разряду. Потому начинаю расстегивать клапаны поддевки, бормоча под нос — «это точно у меня должно быть, и было — я ведь помню…».

Нет, все же не зря я старалась его усаживая. Ах, какие у нас замечательные ушки, какая высокая эстетика, какой насыщенный цвет, а как замечательно их просвечивает низкое солнце, прямо за спиной — ну просто влюбиться можно. А еще эти ученые говорили, что адамиты очень скрытные и совершенно не способны выражать эмоции, тем более — ушами. Вот и верь этим неизвестно из какого пальца высосанным теориям, сильные эмоции — выражают, да еще как — так красочно и у меня не выйдет, удивительна природа…

Теперь надо дать человеку прийти в себя.

— Ладно, — говорю, — то, что ты узнать хотел нечто другое, чем спросил, я уже поняла. Так что собирайся с мыслями, а я пока расскажу до конца этот вопрос — чтобы потом к нему еще раз не возвращаться.

— В принципе отличия между нами в этом минимальны, как-то раз мои мама и папа решили, что им вдвоем скучновато и стоит найти себе занятие на ближайших лет этак восемь — десять. Где-то год они прожили вместе, активно занимаясь тем, чем не пренебрегают и ваши супруги — то есть разговорами и ссорами. Разругаться до полного разбегания им, очевидно, не удалось и начавшийся у мамы гон они провели вместе, что вполне закономерно привело к возникновению меня.

Сначала я была очень маленькая — где-то как просяное зернышко, но мама уже очень радовалась, а все встречные поздравляли ее и отца. Я росла внутри мамы и все активнее толкалась, прося выпустить меня в этот мир, но до положенных шести с половиной месяцев меня не выпускали, а вот потом — я и появилась. Чтобы тут же начать требовать есть, спать, играть и сменить подстилку. Где-то на третьем месяце жизни у меня появилась «тетушка» — то есть мамина подруга, у которой я теперь могла перехватить молока и дать маме, наконец, поспать. К полутора годам завершился рост мозга и дальше я уже ничем от ваших детишек, наверно, не отличалась, кроме шерстки коготков и ушек, разумеется — играть и шкодить любила уж точно не меньше.

В восемь с небольшим, я отказалась от материнского молока и стала по нашим обычаям «вдвойне свободной», ну и ушла учиться на… Хотя это, пожалуй, уже к моему рождению точно отношения не имеет.

Так-с, судя по выпученным и остекленевшим глазам, отличия несколько больше, чем я предполагала. Надо будет попозже прояснить этот момент, как только он сможет пару слов связать. А пока попробую растормошить.

— Так, ну что там было с первым вопросом?

Удивительно, но он очень быстро собрался — так глядишь и адаптируется.

— Ты человек? — Рано я его хвалить начала, лизнула в лоб — температуры вроде нет, как и бледности с потливостью, а бред несет как при жаре.

— Там же у тебя в книжке четкое определение есть — «двуногое бесперое, с плоскими когтями». У меня же — когти крючками и круглые, вместо ног — руки, вот посмотри там и противостоящий большой палец имеется. Могу писать ими ничуть не хуже чем верхними. Перьев мне, что ли в себя понатыкать, чтобы точно не перепутали?

— Скорбно это — думал я, о спасении твоей души, а кроме человека ни у кого боле души нет…

Приходится несколькими штрихами прямо на камне набросать забавную длинную мордочку с торчащими ушками и нимбом вокруг головы. Мой собеседник хватается за сердце:

— Святой Христофор, псоглавец…

— Как думаешь, а его о наличии души тоже спрашивали?

У меня что-то тоже перехватывает горло, ощущение просто «дежа вю», уж очень похожи мы с этим святым — и не только уши и прочей наружностью, некоторые детали биографии тоже весьма…

Глядя в спину удаляющегося по странной синусоиде Назария, подумала что, похоже, опять его обеспечила поводом для истовых молитв дня на два — как раз успею доделать свою плитку и научится печь блины…

Бусина зеленая

Бывает так, что даже дикому зверю, не признающему над собой никакой власти, приходит понимание, что нет для него другого пути иначе как к человеку. И вот это-то и есть доказательство того, что «царь зверей» это отнюдь не лев. Потому как главное достоинство царя все же не сила, хотя без нее тоже никак, или ум, что весьма спорно, а — милосердие.

Сигнал о нарушении периметра пришел во втором часу (8-00) — цель одиночная, движется со средней скоростью идущего человека, прямо к келье, масса… сто шестьдесят килограмм. В полном непонимании хватаюсь разом и за винтовку и за аптечку — или к нам на самом деле один человек несет другого (всадник даже на осле весил бы больше, да и распознались Тактиком бы удары копыт) или «Леве» показалось мало, и он явился для окончательного расчета. Но против последнего играл тот факт, что траектория движения была прямой — зверь бы колебался и подкрадывался, обязательно сделав круг.

Смущала и фигура Назара замершая на входе в келью — он тоже был напряжен и смотрел, что характерно, именно в сторону приближающегося гостя. Впрочем, гадать нам долго не пришлось, из-за склона показалась львица волочащая в зубах сверток, потом она спокойно подошла ко мне и, покосившись на замершего соляным столбом Назария, положила свой «подарок» к моим лапам. После чего легла на брюхо не отрывая от меня немигающего взгляда.

— Что это?

— Львица и львенок. — Говорю первую пришедшую в голову глупость, одновременно присаживаясь на корточки, чтобы получше рассмотреть.

«Подарок» действительно был почти дохлым львенком, еще совсем маленьким, пятнистым и даже без зачатков гривы, он очень слабо попробовал огрызнуться, когда я его лизнула и только еле слышно заплакал, когда стала осматривать рану.

— Налей воды в миску, будь добр, и, не делая резких движений, подсунь ей.

Пока львица пила, все не отрывая глаз от детеныша, Назарий в очередной раз «подергал смерть за усы» погладив ее по голове и почесав за ухом. Хорошо хоть осторожно, не зацепив многочисленных «царапин», потому был воспринят в своем праве и терпеливо проигнорирован. Я же пыталась придумать что произошло, в травматологии — это самое важное, даже в ситуациях когда кажется что медлить нельзя. Видимо тот же вопрос занимал и Назария.

— Что с ними случилось?

Невероятным волевым усилием подавляю желание почесать в затылке и быстро раскладываю инструмент из аптечки.

— Видимо в прайде сменился глава. Он обычно давит всех котят от предшественника…

— А говорят, что животные безгрешны… — С печалью крестится на восходящее солнце Назарий.

— Они и безгрешны, если некого будет кормить, у самок раньше начнется течка и они раньше смогут родить уже ЕГО котят. Вот только он просчитался Рут (библейск. Руфь — подруга) у нас уже старенькая — за свою последнюю радость она дралась насмерть.

Смотрю прямо в круглые зрачки желтых глаз — вроде новое имя принято, значит дальше все будет проще… Несколько секунд, чтобы завершить происходящее, и кажущееся вежливой просьбой:

— А теперь, подержи пожалуйста…

Рут покорно подползает вперед и берет котенка зубами за шкирку, только вздрагивая вместе с ним, пока делаю прокол УММ-ом и копаюсь внутри, пытаясь справится с гемотораксом и склеить поломанные ребра. Хорошо хоть у него, как и у обычного ребенка, большая часть переломов — односторонние надломы.

Но все, так или иначе, заканчивается — пролетели и эти часы, слившись в один миг, оставив только такую тяжесть и усталость в плечах, будто перенесла с места на место гору. Малыш был вылизан мной и мамашей, напоен и даже попробовал поесть, после чего отвалился спать. Того же самого просто невыносимо хотелось и мне, но надо было по новой, взять камень и катить его вверх, на гору…

И ничего не поделать — все вопросы надо решать до их возникновения.

Потому опять ловлю взгляд — сейчас все уже сложнее, пробовали, когда-нибудь, переглядеть льва? У меня уже слезы потекли и это, в общем-то, была ерунда по сравнению с другими усилиями. Через десять минут я была мокрой, хоть выкручивай, и это при том, что почти все охлаждение идет через дыхание и, в обычных обстоятельствах, практически совсем не потею. Но из этой схватки я вышла победительницей — так и не отведя взгляда Рут позволила мне скользнуть глубже…

Когда я, с трясущимися от усталости коленями, подошла к ней и ухватила за шкирку, вместо удара лапой из пасти вывалился язык и даже попробовал лизнуть мою пятку — первый успех был достигнут. Но этого конечно было мало, подзываю Назария и сажаю его ей на спину, так чтобы он двумя руками оттягивал кожу на загривке назад — и это проходит без возражений. Тогда опять смотрю в зрачки, пытаясь поделиться покоем и безопасностью — пока взгляд львицы не замирает. После этого остается только разжать пасть и, используя УММ как элеватор, выдрать два давно сломанных клыка и один коренной.

Назарий с ужасом смотрит на эти манипуляции, и я поясняю:

— Плохие зубы — основная причина гибели хищников или перехода к людоедству.

После чуть освобождаю силу внушения и чищу многочисленные раны, нет боли она не чувствует — я не враг ни себе ни ей, но происходящее осознает вполне. По завершении процедур и наложению «жидкого бинта» остается только «отпустить» Рут и, подойдя к Назарию, поцеловать край его милотьи. Рут внимательно смотрит и, после того как я отошла, в свою очередь трется об Назара, чуть не свалив его на песок.

По завершению этого ритуала оставалось только ненавязчиво отправить Назария отходить от произошедшего, внутрь кельи, и показать Рут «ее место».

Захожу немного с боку холма, возле всего перекрученного, но дающего неплохую тень дерева начинаю копать, Рут некоторое время наблюдает за моими действиями, а потом присоединяется, гребя лапами с производительностью маленького экскаватора, затем за дело опять берусь я, закрепляя свод и контурируя стены и потолок. Уютненько вышло, и пол наклонен наружу — не зальет даже в самые сильные дожди. Натаскиваю в угол за поворотом сухой травы на подстилку, Рут ненавязчиво поправляет мои труды и притаскивает так и непроснувшегося малыша — с новосельем!

Вечером я сидела и, смотря на садящееся, на границе между землей и морем, солнце, думала про нашу жизнь. Тихо подошел Назарий и сев рядом начал размышлять, похоже, о том же. Когда наши мысли стали звучать на одной волне не торопясь рассказала ему на что надо обращать внимание, чтобы избежать проблем в будущем.

— Что с нами будет завтра неизвестно, так что расскажу сразу и по возможности все. Самое главное — это искренность, от животного нельзя ничего скрыть, а хищника, который весит тебя почти втрое больше, лучше не раздражать лицемерием. Тебе больно или страшно — он готов помочь или встретить опасность, ты зол или недоволен — покажи это, он поймет, тебе что-то надо — просто ясно вырази свою мысль, не задумываясь об аргументах — животные согласны принимать нас такими, какими мы есть, без оправданий «почему».

Делаю паузу, чтобы полюбоваться почти утонувшим в воде солнцем и чтобы Назарий успел обдумать сказанное, но сегодня — мы удивительно единодушны. Не спеша продолжаю:

— Правда и нам стоит их принимать и понимать также. Поэтому, всегда надо соблюдать достоинство и свое и их, не опускаясь до панибратства или пренебрежения. Никогда не пускай Рут, а тем более Малыша в дом и, особенно — на спальное место, если конечно не хочешь стать нежелательным гостем в собственном доме. Она будет приносить тебе мясо — эти подношения надо принимать, отрезая себе кусок, есть не обязательно — можно носить к себе или закапывать в песок тут же, она поймет. Никогда ее не корми — если она в состоянии встать, она должна охотиться. Принимать от нее знаки внимания — обязательно, если захочешь сам сделать приятное — помоги с клещами, это для них проблема особенно там, где сами достать не могут, за ушами в частности, потом покажу, как их маслом мазать…

— Малыш может доставить некоторые проблемы, когда подрастет, но где-то чуть больше через год она его обязательно прогонит. До этого момента — не стесняйся показывать свое неудовольствие, она его мигом приструнит сама. Главное — не избаловать, чтобы он, когда вырастет, принимал тебя как главу прайда, а не как свою игрушку. Если захочешь поиграть с ним — четко скажи об этом ей, это твое право, но пока не забудется случившееся — лучше им не злоупотреблять.

— Рут же останется с тобой до самой своей смерти, ей просто некуда идти, никто ее не примет. Сколько она еще проживет — не знаю, время ее уже и так вышло, так что, сколько бог даст по твоим молитвам столько и проживет, если увидишь что дальше ей уже невмочь — помолись об избавлении от мучений, если сможешь — избавь от них сам.

Так и началась жизнь нашего маленького прайда — Рут охотилась и таскала мясо, большей частью — гиен, я ловила рыбу и «накормив» Назария мы честно делили добытое. Ей сильно пришлись по вкусу моллюски, на которых она мигом нагуляла пару десятков кило. После чего «соседи» сами решили «потесниться», выдав ей охотничий участок «подобру по-здорову», а не потому, что от нее пахло мной, да и сама я маячила рядом с самым многообещающим видом.

Малыш рос, приходил в норму и начал играть, а порой и шалить, мы дружно его учили, а то и трепали за непослушание — чтобы избегать в жизни большинства проблем надо просто воспитывать чужих детей как своих собственных.

Рут даже рисковала брать меня на охоту, оставляя малыша на попечение Назария, она явно была не в восторге от моей сообразительности, но весьма высоко оценила возможности винтовки. Взяла она на себя и вопросы охраны — чему я немало радовалась. А еще больше — тому, что она в этом плане проявляла удивительную чуткость, правда думаю, тут просто не обошлось без Назария.

Когда приходили посетители она незаметно «провожала» их до самой пещеры, а потом, чаще всего, тихо пряталась. Или наоборот — демонстративно выходила встречать их вместе с Назарием, держась или в отдалении, или напротив — рядом с его левой рукой. А бывало что и укладывалась рядом, сама или играя с малышом, и «слушала» беседы. Почему она так делала — не могу понять даже я, но меня не покидает чувство, что в каждом случае она поступала совершенно верно.

Думаю, после этого по пустыне пошла гулять еще одна легенда — более понятная для слушателей, чем разговоры о прирученном джине. Ведь львы куда как более знакомый и понятный сосед, и то, что кто-то смог кротостью, а не силой добиться понимания, вместо рабской покорности готовой в любой момент обернутся ударом в спину, это должно вызывать намного больше уважения. Причем — вполне заслуженного.

Он ведь действительно смог одной добротой добиться признания и уважения, такого, что возможно только между двумя сильными существами которым ничего не надо друг от друга, но которые готовы в любой момент сделать для другого все что понадобится — просто так. Рут все чаще старалась находиться рядом с нами, просто ради общения, хотя понятно, что большая часть наших занятий для нее было полной ерундой. Она четко соблюдала запрет на вход в «логово» куда была допущена только я, но Назарий чаще стал заниматься своими делами, вроде переписывания книг, снаружи.

Хм, а не завились ли у этой парочки секреты от меня? Нет я не ревную, просто Назарий давно был для меня «открытой книгой», а тут оказывается можно было понимать его мысли глубже и без слов… Есть над чем подумать, однако.

Бусина розовая

С блинами вышел ожидаемый облом — нет молока. В этом вопросе и синтезатор помочь не может — стереохимия ему не то чтобы не по зубам, но выход получится столь мизерный, что лучше и не пробовать. Мысль синтезировать, а потом разделить — умерла сразу, закрученная не в ту сторону цепочка белка — отрава еще та, причем организмом совсем не распознаваемая, а стопроцентной гарантии, что разделить удастся полностью не было и быть не могло.

Потому пришлось довольствоваться местными лепешками. Делаются просто: сначала надо развести огонь под моей «плиткой» положенной на два камня, пока нагревается — разболтать муку в воде. Дальше быстренько размазываем эту субстанцию, тонким слоем по плите и практически мгновенно приходится получившуюся пленку снимать, складывать вдвое на той же плите обжаривая уже с другой стороны, потом опять вдвое — прижать к плите, и так до тех пор, пока не выйдет прямоугольник размером в пол ладони — местный аналог сухпайка готов. Храниться такая многослойная лепешка может практически вечно.

Вкус, правда, имеет хоть и лучше чем мой сухпай, но ненамного. Для улучшения вкусовых качеств приблизительно со второго складывания вовнутрь можно положить начинку, поскольку сегодня день постный — то рыбу с моллюсками. Храниться такой вариант может недолго, но это ему и не грозит — даже Назарий, уж на что железный, а все же прибежал на запах и теперь, как загипнотизированный змеей суслик, не отрываясь смотрит на мои руки.

Никогда бы не подумала, что зрелище голодного человека под завывание собственного желудка смотрящего на твою готовку может быть приятно. Атавизм просто какой-то.

С рыбой, наконец, покончено, пока результат остывает, до состояния когда его можно есть без риска для здоровья, споласкиваю плитку и приступаю к десерту. Это те же лепешки просто с начинкой из смеси меда и толченых орехов. Если я хоть что-то понимаю — такой вариант тоже с неограниченным сроком хранения, а вкус и калорийность просто невероятные. И самое главное, больше одной нормы просто не съешь — слипнется.

На «десерте» обычная невозмутимость во взгляде Назарию все же изменяет, я же сижу довольная как таракан, от такого взгляда кажется, что тебя за ухом чешут, но бдительно охраняю блюдо. А то знаем — только отвернись, мигом хватанет горячего.

Правда он нашел себе другое развлечение — ухватил меня за лапу и теперь с ней играется. Интересно ему, видишь ли, как когти выпускаются, да и перепонок такое впечатление что ни разу в жизни не видел. Прикосновения удивительно приятны, поднимают из глубины души, казалось давно забытые девичьи мечтания, хотя четко осознаю — ему просто любопытно и ничего «такого» он ввиду не имеет. Потому терплю сколько можно, но, в конце концов, не выдерживаю — ну, щекотно же!

Когда терпение лопается, склоняюсь к уху увлеченного своим делом исследователя и самым душевным голосом тихонько шепчу:

— А знаешь, что как честный человек, ты теперь должен на мне жениться?

Ох, как он от меня отпрыгнул — будто лапу в горящие угли сунул. Глядя на его удивленно обиженную физиономию с отвисшей челюстью, не могу сдержаться, и начинаю хохотать, хоть и понимаю что это не слишком добрый и вежливый поступок. К тому моменту, когда смогла успокоиться и смахнуть слезы, Назарий тоже взял себя в руки и принял смиренное выражение, правда, я теперь такие вещи четко вижу, удерживать спокойствие ему удается только с помощью произносимой в уме молитвы. Потому — спешу извиниться и разъяснить:

— Извини, просто то что ты сделал… Вот скажем прихвати ты меня зубами за шкуру на шее… как там, про такие вещи в библии — «пошутив с ней»? Так вот, это будет не больше чем проявление душевной склонности, а вот взять девушку за лапку, как только что, означает как у вас — «предложение руки и сердца», тоже видимо схожий обычай. По сути — это предложение завести в ближайший гон ребенка.

Ну, и чего мы опять ушами пламенеем? Вроде все вполне адекватно рассказала… Придется поподробней.

— Не переживай, я же еще не согласилась, да и детей между нашими народами быть не может. Если вернуться к нашим обычаям, то раз просто за протянутую лапу ты не получил уже моей по морде, — показываю лапу с выпущенными когтями, — то можно считать, что предложение принято к рассмотрению с благосклонностью.

Так, что-то лучше не стало — теперь он уже целиком стал «как маков цвет» (интересно, какой это на самом деле?), а такие скачки давления в его возрасте лишнее. Пытаюсь свернуть тему.

— Вот видишь — обычаи дело тонкое, а незнание их порой и опасно. Так что давай, расскажешь еще о придворном этикете — а то вдруг я на прием базилевса, да еще не в клетке, попаду?

Но этого естествоиспытателя просто так не собьешь.

— А почему столь простой жест столь глубокий смысл имеет?

— Не знаю… Думаю что из-за перепонок, очень нежные они и чувствительные, а если повредить заживают очень плохо и долго. Позволить прикоснуться к ним — проявление полного доверия, да и кровь это волнует сильно.

Опять смутился, но продолжает гнуть свое. Причем потихоньку заводясь.

— Да и как можно просто так соединяться в пары — без любви, без родительского повеления, без благословления свыше. Грех ведь это!

Тут уже оскаливаюсь я, различия — не повод для осуждения. Потому считаю себя в праве на встречный выпад.

— Так все же «по любви» или «по родительскому повелению»?

Удар надо сказать очень жесткий — сама природа требует свободы выбора в этом вопросе, и попрание ее не может не вызвать у любого внутреннего протеста. Назарий смущается и, отводя глаза, начинает мне бормотать официальную легенду: про пылкость молодости не способную ясно оценивать последствия своих действий, про твердость семейных интересов которые есть более твердый фундамент для семьи, чем переменчивость чувств. Прерываю этот поток пропаганды простым вопросом:

— А ты сам в свое время, что об этом думал?

— Я противился воле родителей моих и впал грех непочтительности. Ничего хорошего из этого не вышло. — Взгляд прямой, в глубине — боль, но надо все же идти до конца.

— Ничего хорошего и выйти не могло, редко когда воля человека может переломить обычаи, но в том ли грех? Господь дал человеку то, что не имеет никто более — свободу выбора, право самому выбирать свой путь и нести ответственность, за свой выбор. Не есть ли лишение человека свободы выбора другими людьми, будь это хоть родитель, хоть сам базилевс, грехом величайшим? Да и просто, каково отдать любимую дочь неверному на поругание, просто ради политической выгоды — достойный ли поступок? Ведь даже принявший такой «дар» презирал дарящего и не внял его просьбам, когда он в другой раз молил о помощи…

Так, а вот теперь давление у нас низкое, а дыхание поверхностное — намек на Феодору, дочь базилевса Иоанна, ударил слишком сильно, дело-то совсем недавнее. Надо поскорее переводить стрелки.

— К тому же «любовь» в вашей речи слишком неоднозначное понятие, одно слово значит и крайнюю преданность с самопожертвованием, и склонность к вкусному блюду. Кстати — давай поедим, уже можно.

В процессе еды удалось более-менее привести в порядок собственные мысли, а Назарий так вообще пришел в благостное расположение духа. Отмечаю на будущее — надо обсуждать все конфликтные вопросы только после еды. Я же мысленно костерила себя на все корки, взявшись обсуждать и осуждать чужие обычаи, я оставила «незамеченным» бревно в собственном глазу, здоровое такое бревнышко — не всякий кран поднимет. Нет, точно надо уходить от этой темы и подальше.

— Собственно для обозначения чувств между супругами, да и просто людьми в нашем языке есть порядка тридцати слов-символов, описывающих разные случаи — от чисто телесной страсти, до духовного единения плотскими отношениями возможно и несвязанными. Так что об отсутствии любви речи не идет, и тем более — об неразборчивости.

— Люди, конечно, все разные и выбор у каждого свой, тут можно говорить только о себе. А если меня попытается «ухватить за шкуру» тот, кого я не люблю, то в дальнейшем все будет зависеть от его настойчивости и везенья. Если разозлит сильно, то в полном соответствии с обычаями, — загоню на дерево, а потом — залезу следом и стряхну вниз, чтобы задать хорошую трепку. Если разозлит очень сильно — буду сидеть под деревом и ждать, пока сам свалится.

— Но ведь мужчина сильней?

— Да, где-то на треть, но я буду злее. Да и отбиваться в такой ситуации будет только недоумок, ошибся — прими трепку. Попробуй права качать и вообще останешься без подруги до конца дней, кому нужен тот, кто неспособен понимать? А стойко приняв последствия можно пробудить если не интерес, то уважение.

— Но ведь пользуясь преимуществом в силе, он может просто, эээ… «посмеяться»?

Ну и вопрос, из серии «мама, а почему луну нельзя съесть?». Лихорадочно пытаюсь найти понятное объяснение.

— А вот ты посмотри на меня, я такая вроде мягкая и пушистая, но все же, — становлюсь в «позу угрозы» выпустив все десять когтей и оскалившись обеими челюстями. Проняло.

— Вот и представь, что тебе взбрело в голову взять такое «счастье» против его воли. И пусть у тебя такие же когти и зубы, да и силы немного больше — думаю понятно, что такое намерение означает нешуточную схватку, даже победив в которой… Не исключено что «посмеяться» будет просто нечем, или будет не до того. Да и труп — не самый отзывчивый партнер…

— Дьявол может склонить человека и на более страшные проступки.

Ну и как ему рассказывать про раннюю диагностику психических заболеваний? Если тут сама болезнь называется «одержимостью», а больных — держат в цепях, как преступников…

— Для этого должна быть склонность самого человека и обстоятельства, делающие преступление возможным. Отсутствие возможностей, хотя бы в виде страха неотвратимой кары, ставит неодолимый барьер даже для самых дурных наклонностей. Но ведь есть еще и природа человека: вот мы сейчас вдвоем, на дни перехода вокруг нет никого, на меня не распространяются никакие законы ваших владык, как и запреты отцов церкви. Более того — любое причинённое мне зло многие оправдают. Следует ли мне молить господа о защите каждый раз ложась спать, а то и бежать отсюда безоглядно, предпочитая смерть в пустыне бесчестию и смерти здесь? Думаю, не будь у меня когтей и зубов — такая опасность все равно не была бы намного больше.

— Ничто не может укрыться от взгляда Господа, даже лихие мысли, а уж за деяния он воздает полной мерой. Но ты права — люди разные, да и один и тот же человек способен меняться. К тому же принудить женщину помимо силы, может просто потребность в защите или потребность в телесных благах.

— Мы живем тесными общинами — кланами. Людей в клане, как правило, не много — до тысячи, обычно — около трех-четырех сотен. Это достаточно чтобы каждый знал все и обо всех, скрыть кривые мысли или одержимость сложно невероятно, обычно первые же проявления приводят всеобщему вниманию и вовремя исправляются целителем. Клан считает людей своих высочайшей ценностью по тому ни женщина, ни мужчина, а тем более — ребенок не будут знать в нем никакой нужды. С общей же бедой всегда можно справиться сообща, самим или приняв помощь соседей.

— Но тогда есть возможность усобицы или произвола властителя.

— Усобиц не то чтобы совсем не бывает, но на их пути стоит стремления людей договариваться ради общего блага, а также — большая подвижность молодежи. До двух третей выросших уходят из клана, путешествуют в поисках места, что больше им по нраву, это сильно обновляет кровь. И препятствует розни — как враждовать, если против тебя окажется собственная дочь? Договариваться проще.

— Что до произвола главы клана, то без нее никак, и все на нее согласны — глава клана волен распоряжаться всеми в плоть до жизни, мы ведь не в эдемском саду живем — выжить в одиночку или малой семьей, вне клана невозможно даже в мое время. Несогласные с этим произволом могут уйти в любой другой клан — пришлый может жить в нем месяц, не подчиняясь никому, чтобы свободно решить остаться или идти дальше. Так что глава не нравящийся своим детям — быстро останется в одиночестве. Но обычно такого не случается — бросить вызов за лидерство в клане может кто угодно и в любой момент. Результат же зависит не столько от силы, сколько от числа тех, кто согласен с вызвавшим.

— Но ведь есть богатства земли…

— Посмотри вокруг, где мы сейчас? И посмотри на нас — есть ли у нас в чем нужда? Были б руки желающие трудиться и голова, не растерявшая опыт предков — устроится без нужды можно даже в таком гиблом месте, природные потребности человека на самом деле невелики. А ведь мы к тому же богаты — далеко не каждый владыка имеет столько перлов или может позволить себе носить пурпур, не говоря уже о такой вкусной еде просто потому, что она только что поймана и приправлена усталостью от труда.

— Но властитель может себе все это получить стоит ему только захотеть.

— А вот на этом и базируется власть, властитель по сути — питается объедками, то что не смог или не захотел съесть рыбак он отдаст чтобы не умер с голоду тот кто над ним властвует, потому как если рыбаку помимо рыбалки заниматься еще и написанием бумаг, то он не будет счастлив. Тоже можно сказать о дехканине, ремесленнике, купце — такой порядок естественен и не вызывает противодействия в природе человека. Те, кто создают богатства, согласны делиться ими с теми, кто живет по призванию — властителями, учителями, воинами. Но все это — в идеальном государстве, и в цивилизованных странах.

— Почему же мы не видим нигде такого устройства?

— Наверное, вы способны мирится с большими несоответствиями чем мы? Более смиренны к внешнему и менее требовательны к тому, что внутри вас? Беда ведь случается когда не желающий выполнять то что делали его предки, чувствующий в себе призвание к другому не может изменить свою судьбу и хотя бы попробовать себя в новом качестве.

— Тогда от желающих занять трон будет не протолкнутся…

— А то в них сейчас недостаток… Но ведь ты командовал людьми в бою — просто послать человека на смерть? Или приходится бороться с желанием сделать все самому? А ведь властителю приходится очень часто посылать на смерть своих детей, или платить их жизнями за собственные ошибки. Как думаешь, многие на самом деле желают такой части как у Маврикия и его сыновей или предпочтут уйти куда угодно хоть в монастырь как Иоанн — грехи замаливать, но больше не тянуть ярмо опостылевшей власти? Главное — вовремя объяснить человеку какую цену ему предстоит платить за его мечту, а еще лучше — дать это почувствовать, до того момента когда выбор будет сделан окончательно. Свобода воли — величайшая ценность, данная нам свыше, она и право платить полной мерой за свой выбор.

— А что отдала за свою мечту ты?

Вот теперь прятать взгляд приходится уже мне… Прятать навернувшиеся слезы и проталкивать слова через ставшее тесным горло.

— Как обычно, за реализованную мечту обычно отдаешь самое дорогое — и твое счастье, если это самое дорогое для кого-то другого, а не для тебя… Обычно считают, что самое дорогое это жизнь, но в моем случае выпала та самая «любовь». Я жива, но родить ребенка мне не суждено, просто потому, что я единственная из моего рода здесь. Некого мне любить и вряд ли это изменится до моей смерти.

— Но, ведь есть еще любовь к Всевышнему, что заставляет охваченных ей совершать деяния слабому человеку немыслимые… — Ох, и зря он это… Душа просто перекрутилась и видимо это отобразилась во взгляде, в глазах Назария мелькнул ужас сменившийся покорностью — подумал что ударю. Я и ударила, но только — словами, зря конечно, как потом поняла, ничего он такого сказать не хотел, а словами можно ранить и посильней чем сталью.

— А не та-ли это любовь, из-за которой можно бросить любящего и любимого человека? Не та-ли, ради которой мать отнимает от груди ребенка, по тому, что он мешает ей «следовать предназначению»? Не та-ли, следуя которой святой Антоний бросает на произвол свою малолетнюю сестру — единственного оставшегося у него родного человека и раздает даже те средства, что остались на обеспечение ребенка, а потом объявляет укоры совести о ее судьбе происками дьявола с которыми надо бороться? Скажу что нам и такая «любовь» известна, вот только проходит она уже как одержимость, а человеком там, или кем другим…

Назарий всю эту тираду потихоньку отступал от меня, а в конце сказав «Я буду молиться за тебя» и вовсе предпринял поспешную ретираду.

Мне же оставалось только уткнуться носом в колени и дать волю слезам. Весь ужас ситуации — одна на чужой планете, без связи, без надежды вернутся, без надежды дождаться помощи, разом прорвался наружу, через все выстраиваемые до этого шиты из: «будем решать проблемы по мере их поступления», «прорвемся, где наша не пропадала», «полноправный представитель цивилизации» и прочее самоуспокоение, залив сознание черной пеленой. Впору стреляться…

Но — не буду, сейчас проплачусь, да начну снова строить планы на будущее — уж я-то себя знаю…

Бусина голубая

Напевая «а бабий век, короткий век. От печки до порога…» вожусь со своей плиткой. Правда, теперь забочусь не о наших телесных потребностях, а скорее о возвышенно-духовных — вот такое многоцелевое устройство получилось…

Что за потребности такие? Да вот захотелось мне не только рассказывать Назарию о своем мире, но и показать, да вообще — рисовать хочется иногда просто до зуда. Проще всего, конечно, было б показывать ему картинки через продолжающие исправно функционировать экраны, но — как я его потом из комы выводить буду? Он вроде только меня начал тварью считать, а не слугой нечистого, а тут на тебе — способность насылать «видения». Да и виртуальный «планшет» у Тактика оставляет желать лучшего, сильно оставляет, проще уж прямо на песке когтем рисовать, а потом уже раскрашивать.

Словом, все эти объективные сложности я поначалу просто обходила методом экспроприации. Некоторый запас у Назария местного аналога писчего пластика был, его я и распотрошила. Назарий смотрел на это дело грустно, но сильно не возражал — в смысле вслух не возражал, а зря как потом стало понятно. В общем, нашими совместными стараниями запас быстро кончился.

Особо губительным моментом для него оказался следующий фактор — местный «пластик» подразумевал многократное использование, но еще в начале моего появления у Назария кончились чернила и я, ничтоже сумяшися, притащила ему в качестве чернильницы витую раковину, благо этих моллюсков в море было — все книги мира переписать раз по сто, макаешь перо и пишешь, будто кровью по бумаге. А потом и вовсе — составила чернила на основе сажи и моего синтетического красителя. Да вот только чернила вышли — на тысячелетия, не выцветают, не выгорают, не смываются и не размазываются и, в качестве дополнительного бонуса, так глубоко проникают внутрь листа, что не отскабливаться совершенно.

То есть для книги лучше не придумаешь, а вот все черновики и наброски теперь только выкидывать. Бедолага чуть не плакал, а узнав способ изготовления местного «пластика» и соответственно его стоимость стыдно стало и мне. Причем вопрос был даже не в деньгах, тех «икринок» что я уже по навыковыривала, хватило бы скупить все книги и весь пергамент на пару мегаметров в округе, собственно те «икринки» что Назарий у меня взял большей частью на эти цели и пошли, вопрос был в том что «дорога ложка к обеду» — когда еще наш заказ назад доберется.

Вот и взялась я за освоение реакции полимеризации, выбрав самую простую и доступную, благо объем исходного сырья в виде сухих водорослей учету просто не поддавался. Как существо ленивое — выбрала комбинированный тип производства: на первом этапе сырье обрабатывалось тремя разными штаммами бактерий (благо из чего выбрать у меня было), а потом всю колонию разом заливала щелочью получая очищенное сырье для третьего этапа, собственно полимеризации. Правда и там пошла по пути наименьшего сопротивления вместо полимера, по сути, применив полимерный клей.

Дальше все было просто — выливаем ложку моей бурды на нагретую плиту, ее пришлось все-таки отполировать до состояния, что можно было видеть свою выгоревшую на солнце физиономию с забывшей про гребень челкой, и выдаем «небольшой» гравитационный импульс из сэкономленного парашюта, а то придавливать сверху глыбой на пару тонн — замаешься.

Результат получился, что называется «по трудам ея» — непрочный, причем не только легко режущийся, но и просто рвущийся лапой, неравномерной толщины, пористый настолько что если набрать чернил щедро — надпись проходила насквозь, условно гладкий только с одной стороны, причем сильно «условно», непонятного и неравномерного цвета, и ко всему прочему — горючий и скорее всего не терпящий прямых солнечных лучей.

Сплошное позорище — сделай я такое на лабораторной работе, до сих пор бы гравихимию сдавала, четыреста девяносто шестой раз «на бис». Чего-то в этом супе явно не хватало, но вот чего? Или просто сырье было не совсем удачное, или шея длинновата (аналог «руки не из того места»). В итоге промаялась полтора дня, перебирая разные режимы «методом последовательного тыка с коррекцией» в надежде потом экстраполяцией улучшить выход хоть чуть. А потом, после бессонной ночи, когда мне при попытке уснуть начинались сниться формулы полимеров или производственные цеха цепляющие башнями реакторов за пролетающие облака, я обнаружила, что вся стопка результатов с номерами экспериментов в углу каждого образца… исчезла.

Краткое расследование показало что — дурной пример заразителен. Назарий, как оказалось, помимо положенного «урока», для которого у него пергамент еще был, писал и еще одну книгу (и как я это недосмотрела — теряю хватку), уже свою собственную. И тут увидев такое богатство, в виде целой стопки как он ее назвал — бумазеи, и, заботясь о том, чтобы я не пустила его на растопку (это он видимо проверку на горючесть так истолковал), решился на экспроприацию. Что не говори — «контакт с привычками и ухватками цивилизованного существа тлетворно влияет на неокрепшую мораль дикарей».

Отобрать «результаты» вышло, приблизительно, как отнять конфетку у младенца — желающие могут попробовать и доложить о результатах. Его полный тоски жалобный взгляд чуть не разорвал мне сердце, пришлось пообещать, что если он даст мне сегодня почитать свой опус, и если он мене при этом понравится, то завтра-послезавтра я ему сделаю пачку бумаги ничуть не хуже. Судя по вселенской скорби во взгляде — мне не поверили, и пришлось еще и рассказывать о методах анализа результатов экспериментов, самых простых, разумеется, из тех, что можно применять, даже имея из вычислительной техники только пальцы или абак.

Назарий при этом воодушевился и приволок мне свой талмуд, мигом сев на шею и начав доставать просьбами проверки его выкладок. Книга, честно говоря, сразила наповал, я ожидала чего угодно, от полной мозголомно-философской зауми до примитивной медицины или мемуаров. Это в принципе и оказались мемуары, более чем двадцатилетний опыт ведения безнадежной войны в Азии сжатый в наставление по тактике. Десятки если не сотни эпизодов с подробным разбором ошибок и недостатков применяющихся схем построения, подготовки, обеспечения — словом всего того что и создает на самом деле победу или поражение. Выводы порой очень прямые и нелицеприятные. Рекомендации по изменениям так видимо и оставшиеся нереализованными.

Сквозь эти строки мне достаточно четко представлялся ужас ситуации, когда ослабленная гражданской войной империя шаг за шагом, несмотря на самоотверженность переходящую в отчаянье последних своих защитников, теряла свои территории даже не под ударами — истекая кровью от комариных укусов. Просто не было сил, чтобы восполнить потери или закрепить столь дорого достающийся успех.

А еще, меня здорово поразила «вневременность» высказываемых мыслей, слишком многое было применимо и к «современным мне» боевым действиям практически без изменений. То ли мне попался еще и «военный гений», правда тогда смущало обилие ссылок на других авторов, то ли военное дело на самом деле еще консервативней медицины и те «открытия», что преподносят в книгах, применялись еще в каменном веке, когда воевали зачастую только собственными зубами. Но вот как объяснить главу о необходимости ведения войны информационной? — или как обтекаемо говорят у нас — «информационного освещения боевых действий».

Словом, мы до вечера успели наспориться до хрипоты, раз пять поругаться в хлам и раз семь помириться. При обсуждении этой темы с Назария мигом слетала вся благостность и всепрощение, предо мной появлялся совсем другой человек — жесткий в убеждениях, но не закостеневший в них, упорный, но неупрямый, волевой, но без самодурства, словом — хороший командир среднего звена способный подняться и выше.

Хм, уж не знаю, как в его глазах изменилась я, но от ошарашенных взглядов, которые он бросал, надо сказать, только исподтишка и в спину, у меня шерсть дыбом вставала от поясницы до загривка. Спорить мы не переставали и весь следующий день и, я так подозреваю, что от меня он узнал тоже немало, судя по непрестанным ночным бдениям и сумасшедшинкам в глазах. Пришлось резко оборвать эту вакханалию и наложить мораторий на обсуждения. Ну, и взяться за выполнение предыдущего обещания.

Кстати, во всем нашем общении был один «забавный» момент — и он, и я увлеченно рассматривая ситуации «в целом» избегали приводить случаи из собственного опыта, причем именно избегали, а не пересказывали собственные шишки в третьем лице в духе «однажды второе отделение нашего батальона…». Впрочем оно и понятно, разбирать собственные действия невыносимо вдвойне, потому как за цифрами потерь, произошедших вследствие твоей ошибки, видишь живые лица тех кого в итоге не стало. Он хотя бы смог доверить эту тяжесть бумаге, чтобы кто-то не повторил их в будущем, и я прекрасно понимаю — какой это подвиг.

Так что я теперь «пеку» листы будущей книжки, а Назарий в нетерпении нарезает вокруг меня круги, прям как памятная «рыбонька», как живой встает перед глазами наклоненный под острым углом к горизонту плавник и распахнутая зубастая пасть… Кстати о птичках — зубы-то (я приспособилась из них вытачивать маленькие копии так понравившегося Назарию распятия, даже не знаю куда он их девает в таких количествах) почти и кончились, на рыбалку что ли снова сплавать, или это все же охота?

Назарий даже (неслыханное событие!!) предлагал помочь, но тут бы самой без лап не остаться при монотонных действиях угодить «под пресс» — запросто, и коготь на мизинце я себе уже подукоротила… Надо чаще перерывы делать. Вот и повод — Назарий престает нарезать круги и говорит:

— Вот ты говоришь, что твой род может летать по воздуху и даже биться там — не имея крыльев, и что люди тоже могут уподобиться ангелам. Но ангелам дает силу Господ, а кто дает ее вам? Ведь у вас нет крыльев как у птиц небесных…

Ох, язык мой — враг мой… Ну и что на это сказать? Буду выкручиваться.

— Про Икара сына Дедала, давшего имя известному морю, вспоминать не будем?

На меня смотрят удивленно и снисходительно:

— Так это всего лишь память об изобретателе косого паруса, в настоящей истории идет речь об быстрой лодке, а не о «крыльях».

— Зря ты так уверенно, небесную колесницу по типу икаровой я тебе конечно в доказательство не построю… Нужен шелк — причем много, очень легкое и прочное дерево, катапульта для запуска…

Тут вижу вытянувшуюся физиономию тактика и стратега уже прикинувшего последствия применения таких девайсов хотя бы в разведке и прерываю сама себя.

— Словом — ты тоже не можешь метнуть копье на пару стадий, но оксибелис (катапульта) сделает это легко. Так и здесь — человек, не имея жабр и плавников, для путешествия по воде строит лодку, для полета тоже можно создать машину.

— Спаситель мог ходить по водам.

— Даже у шедшего следом Петра возникли проблемы, а что говорить о тех, кто собирается в небесах воевать. Ты ведь об этом подумал? Как думаешь война — богоугодное дело?

Так, кажется опять перестаралась — начал молиться о вразумлении, судя по глазам.

— А вообще, если честно, мы с тобой напоминаем человека из одной песни, ко мне она вообще подходит как родная… Она, кстати, о эээ… кормчем воздушного корабля.

Посидели чуток спокойно, вспоминая каждый свое. Он покосился на мои колени.

— Нет, — говорю, — мне только наконечник в задницу прилетел — повезло.

— Но как?

Вот любопытство то какое.

— Тебе видимо картинка чего-то в виде триремы, машущей лопастями по воздуху, представляется? Так глупость это несусветная. Просто немного подумать и можно спокойно описанную машину нарисовать, вот смотри.

Беру чистый лист бумаги и, не обращая внимания на выражение на лице будто съевшего что-то кислое собеседника, начинаю рисовать.

— Корабль должен выдерживать давление воды в которую он погружен, сила влекущая на дно груз и та что выталкивает корабль из воды как доказал один грек — направлены так и так, за это отвечает набор ребер расположенный вот так… За продольную жесткость, чтобы корабль не ломался на волне отвечает киль, притом когда корабль на гребне — силы направлены так, а когда во впадине между волнами — вот так. Если корабль большой и тяжелый — давление воды на борт, вот эта стрелка, может просто сломать ребро. Чтобы этого не случилось — противоположные ребра соединяют специальной балкой — вот. Получается замкнутый контур который очень прочен, по сравнению с разомкнутым — только силач может раздавить в руке яйцо, но раздавить половинку того же яйца может и младенец. Нижняя половина корабля — половинка яйца и есть, только сильно заостренная. Вот и приходится делать его крепче — палубой и балками.

— Как видишь — и форма четко определяется средой и силами, которым машина противостоит. Теперь можно прикинуть какие силы действуют на корабль воздушный. Их две — собственный вес и вес корпуса, направлены соответственно вверх и вниз, дальше — ветер, но может дуть с любой стороны, но чаще — спереди. Ну и какая форма будет оптимальной?

— Яйцо? Только не половина, а целое — так проще сопротивляться ветру и с любой стороны, а тому что спереди — особенно.

— Да, но человеку до совершенства далеко. Значит — два киля сверху и снизу соединенные ребрами и обшивка снаружи чтобы корпус стал гладким — вот. В любом сечении — получается правильный элипс.

— Но как же грести?

— Грести — тут не самая большая задача, если галеру двигают веслами вперед, то тут надо создать силу направленную вверх — и большую чем вес.

— Но тогда это невозможно — гребцы, спокойно толкающие галеру вперед, не смогут поднять ее даже на палец, особенно — вместе с собой. А тут надо еще и отталкиваться от воздуха, да еще сверху вниз.

— А вот тут — все зависит от вида лопастей. Дай-ка ножик.

Протянутая рука повисает в воздухе, Назарий задумчиво сморит на сумасшедшую, собравшуюся прямо сейчас, с помощью ножа начать строить воздушный корабль для полетов. Отсмеявшись разъясняю.

— Большой мне не построить, но вот модель объясняющую суть — просто.

Забираю нож и хватаю первую подвернувшуюся под руку палку.

— Самое удивительное — знания об этом известны уже полторы тысячи лет, и сделал открытие способное поднять человека в высь тот же грек, что и открыл почему корабль плавает. Вот смотри — это называется Архимедов винт. А вот это — и есть те самые лопасти.

Выстрогать простенький «вертолетик» недолго, пробиваю посредине лопасти квадратное отверстие, в него четко встает заранее обструганная палочка.

— А теперь смотри, зажимаешь ось между ладонями и делаешь вот так…

Нет, ну как он смотрел на «первый полет беспилотного аппарата тяжелее воздуха» это надо видеть. Будто чудо увидел. За упавшей вертушкой понесся как ребенок — забыв о возрасте и степенности.

— Ну а теперь — сам, только отойди немного, а то мне надо с бумагой закончить.

Чем-чем, а зрелищем я до вечера была обеспечена. Каждый мужчина в душе ребенок и ничему так не радуется как новой игрушке. Вертолетик уже научился летать не только прямо, но и по широкой дуге так, чтобы вернутся прямо в руки запускавшего, а теперь шли эксперименты по полетам на дальность. Но вот оказывается за этой радостью, он не забыл сделать выводы.

— Но ведь о силах ты не сказала ничего. Не хватит человеческих сил, чтобы поднять его в воздух.

— Человека нет, а вот сплести корзину вроде нарисованной и посадить туда мышонка, — картина украсилась винтом и проходящей насквозь осью закрепленной снизу. Нарисовала и испуганного мышонка таращащего на нас глазки-бусинки.

— Если взять веревку, намотать ее вот сюда и сильно потянуть — мышонок вполне улетит.

— А человек?

— Чтобы поднять человека нужна сила побольше, и она уже тоже есть, например — сила пара, вспомни.

— Эолипил… но ведь это игрушка… (имеется в виду турбина Герона Александрийского).

— Как и вот это, — показываю на «вертолетик», — пока игрушка, до того момента как человечеству для сражений не станет тесно на земле и оно не захочет биться еще и в воздухе… А тогда — сразу найдутся и деньги, и люди, что превратят просто игру — в игру со смертью.

Бусина золотая

Перехватила Назария перед самым выходом. Он уже успел прочитать положенное, да, перекрестившись, двинуться в путь, когда глаз зацепился за непривычный объем и очертания дорожного мешка и я, в духе сварливой тещи, поинтересовалась — «А куда эт ты собралси, милай?».

Тут надо сказать, что это была не первая его отлучка, к моему удивлению — таких одиночек в округе было не то чтобы много, но и не так чтобы мало — мой просто слишком далеко забрался. Остальные селились покомпактней так чтобы можно было дойти до ритуального здания и соседей за полдня-день. И все регулярно собирались раз в неделю — на агапу, для совместной трапезы и богослужения. Весьма разумно надо сказать…

Назарию же, если выйти до рассвета, надо было идти до позднего вечера, чтобы только добраться до такого же анахорета, а дальше они уже отправлялись вдвоем, на следующий день. Так что, при всем желании, каждую неделю не набегаешься, потому как, только вернувшись, надо будет снова собираться в путь. Вообще-то, я регулярно сопровождала его в этих прогулках, правда — он об этом не знал, правда, тут полностью уверенной быть было нельзя. Обычно такие прогулки выходили раз в четыре недели, но вот что-то в этот раз он собрался уже на следующую…

Назарий, опустив голову, и прям как зять, пойманный при попытке улизнуть на рыбалку с друзьями вместо выполнения обещания сделать работу по дому, вернулся назад и без слов начал вытряхивать все из мешка, зачем правда не пойму — я и так уже поняла, что там лежит. На свет божий появилось почти все наше «богатство»: мешочек с монетами, две книжки — а ведь их осталось гораздо больше, связанный мной свитер и скатанная шкура барашка — раньше белая, а теперь красно-фиолетовая.

Я в полном обалдении взирала на этот «натюрморт», просто лишившись дара речи от возмущения. Хотя наверно стоит придержать свои претензии до того, как ситуация прояснится, тем более что сам подсудимый понимает предосудительность своих действий и тяготится ими. Правда самообладание вернулось довольно быстро, и мне была прочитана проповедь «о нестяжательстве» и что недостойно тяготиться вещами, тем более что носить пурпур и спать на нем себе может позволить не каждый владыка. Чем окончательно вывел меня из себя, после чего был сражен заявлением что — «самоубийство есть не прощаемый грех», а если он не будет носить сплетенную мной «власяницу» (увы, у меня по недостатку опыта вышло именно это пыточное приспособление) и спать на голом камне вместо шкуры, то это при его легких будет именно оно.

К тому же, это дар и, между прочим, не купленный за деньги, а сделанный собственными руками. Словом — разозлил он меня прилично, что в итоге я ему просто поставила вопрос ребром — он конечно в праве распоряжаться моими подарками как хочет, но если он среди ночи хоть еще раз кашлянет — явлюсь его греть собственной мохнатой персоной! Бедняга, от такой перспективы, почему то засмущался, покраснел и вопрос с ношением «власяницы» был успешно замят.

А вот выяснение причин его поведения далось мне тяжелей экзамена по ведению допроса, пожалуй… Если отбросить все ссылки на первоисточники и примеры то все было вполне просто, как у классика «к нам едет ревизор», точнее — прибывала какая то шишка и община анахоретов (каламбур однако) ломала голову как ее встретить достойно, особенно при том что этот епископ теперь еще и собирал средства то ли на «братскую помощь», то ли на уплату дани. Тут мне отказало даже мое богатое воображение, эта шишка явно или заблудилась в песках и не только, или… а вот тут вопрос становился очень даже любопытственным.

Обычно уровень развития некоторых сторон цивилизации полагают равным всему остальному, то есть если из всех орудий только палка, то отношения внутри племени просты и примитивны вроде — кто сильней тот и прав. Но это совсем не так — запутанности социальной иерархии внутри такого примитивного племени позавидует любой королевский двор. Если вернуться ко мне, то контрразведка и анализ информации тут похоже на весьма приличном уровне, раз меня умудрились вычислить даже в столь безлюдном месте — вот тебе и «дикари».

Что ж, будем демонстрировать собственную «полезность» в виде отличном от коврика перед кроватью. Назару такие мысли лучше не сообщать — при всем его знакомстве с работой власти, он в отношении церкви почему-то считает, что эта организация существует по особым «неземным» законам.

Потому — лизнула его в лоб, проверяя нет ли жара, и просто поинтересовалась — а почему он решил, что свитер связанный одной мартышкой, да еще, судя по результату, совсем не теми руками что растут из плеч, ценность большая, чем скажем римская литра того же пурпура, которым можно окрасить куда как больше шерсти, и куда как более качественно изготовленной? Или почему он решил тащить тяжелые монеты, если наловленный жемчуг стоит намного дороже?

И вообще — когда прибывает этот епископ, к чему такая срочность? На последний вопрос ответ мне дали — шишка прибывала через две недели, ну и зачем же было так спешить?

Впрочем, спешить стоило, как оказалось «подарки» должны были идти на самый верх, в качестве дипломатического жеста так сказать, чтобы принимающий был просто обязан сделать ответный. Так что просто «горшок с жемчугом» не годился, точнее — годился, но уже потом когда дар будет принят. Однако задачка — будем считать ее моим экзаменом на знание реалий этого мира, пусть такой уровень мне еще не скоро понадобится…

Итак — первый дар должен был статусный, то есть подчеркивать статус принимающего и показывать как дарящий высоко его ценит. Как ни странно особых проблем не данная задачка не вызывала — накидка из материала крашенного пурпуром, у меня его хватит выкрасить всю императорскую сокровищницу, обшитого жемчугом, его тоже не на один плащик, и отороченный мехом — отчекрыжу от своей постели, тем более цвет получится с намеком. Главное сделать аккуратно, но и это не страшно — найдется кому поправить мои огрехи, в более цивилизованных местах.

Проблему вызывала только ткань, из доступных нам это была только шерсть, если не считать циновки. Но вот результат предыдущего опыта ясно показывал, что никакие знания не заменят навыка, а с моим навыком — только валенки валять, и то это я так думаю, просто потому, что еще не пробовала. Отправить набор полуфабрикатов? В крайнем случае, так и придется сделать.

Прицепилась к Назару, что считается лучшим материалом для подарка, оказалось что «шелк». Долго выпытывала, что это такое, если отбросить все славословия выходило: очень тонкий (струится, переливается и т. д.), хорошо проводящий тепло материал (если в него завернуть золотые монеты — не горит в пламени свечи), скользкий (вши на нем не задерживаются) и прочный материал — словом чехол для наполнителя в термоизоляции и оплетка кабелей получилась. Если так — то нет проблем. Стекло от прошлых опытов осталось, фильер наделаю за двадцать минут, будет им этот «шелк».

Вторым подарком должен быть возвышенный символ — тут особо и думать нечего, копия моего распятия в памяти Тактика есть — сделать уменьшенную копию из другого материала не проблема. Проблема сам материал, в наличии только золото с серебром из кошелька Назара да уран из моего боекомплекта. Да, и носить крест такого размера скорее наказание — вес там получится…

Правда есть еще один материал, которого вокруг просто валом — почесала в затылке и сделала основание для фигурки из лонсдейлита. Благо это чуть не самый распространённый технический материал и готовых программ для его синтеза даже в школьной гравихимии было просто завались. Потому мну, очень довольная собой, приволокла «эскизный» образец уже через два часа.

Причины для самодовольства были — я слегка снизила итоговую твердость добавками, чтобы уменьшить хрупкость и при этом смогла не испортить природного желто-коричневого цвета близкого к натуральному дереву. Только дерево непрозрачно, а мой образец просто светился изнутри, красиво преломляя свет. Серебряная фигурка черненая примесями на месте стигматов и тернового венца тоже получилась хорошо.

Да вот вышло все вместе, несмотря на красоту, как оказалось «не в масть». Назарий, едва увидев то, что принесла, схватился за сердце, а потом полез в захоронку. Откуда вытащил серебряный перстень с маленьким кусочком оксида алюминия, после чего попытался им поцарапать мое творение. У него, разумеется, ничего не вышло, даже с примесями лонсдейлит тверже, после чего попытался рухнуть в натуральный обморок. Этого я ему, разумеется, не дала и в итоге быстро прояснила для себя, в чем была моя ошибка.

Дело оказалось в том, что в «подношении» только первый дар должен иметь высокую материальную ценность. Все остальное должно быть «на уровне», но не более того, в том смысле, что работа или идея, вложенные в подарок должны превышать стоимость материала. Это только в моем мире, из лонсдейлита делают опоры для осей и прочие вещи, где нужна высокая твердость и нестираемость. Здесь же ?дЬмбт такого размера встретишь разве что в легендах, а уж обточить его до нужной формы с потерей четырех пятых веса… Словом — совсем не тот посыл получается, рановато я экзамен сдавать собралась, без шпаргалок и подсказок — выше двойки мне ничего не светит.

Пришлось, отдать распятие Назарию, найдется и ему применение, и думать над другим вариантом. Итогом раздумий вышел нарочито грубо, как топором сделанный крест, вырезанный просто из дерева, но с небольшими, как гречишное зерно, гнездами под оксид алюминия и под углерод в состоянии sp¬-гибридизации, которые я закрепила по месту, осадив поверху трёхмиллиметровый слой золота с приличной присадкой платины, чтобы покрытие не стерлось. В итоге получилось — и носить удобно — от веса шея не отвалится, и аскетично, и на люди одеть не стыдно — в общем, твердый трояк с плюсом. Фигуру пришлось, правда сделать в двух вариантах — оказывается, есть канонические различия.

Тем временем закончились эксперименты по созданию «шелка», в принципе — там все уровня лабораторной работы, но вот компоненты… не то чтобы самые недоступные, это как раз наоборот, вот только едкий натр и сероуглерод — совсем не самое полезное для здоровья. Потому опять пришлось возиться подбирая штаммы, благо что большая часть работы уже была выполнена пока пыталась сделать бумагу. Теперь для меня и пластик был вполне доступен, правильно говорят — ленивый дважды делает.

Остальное было просто — гравик выдавливал десятки тонюсеньких ниток, а УММ своими ложноножками сплетал нити в ткань. Немного подумала и добавила ванночки под три фильеры для осаждения на нить золота и модернизировала плетение, результат получился — аж самой захотелось, хотя мне все эти покрывала… Впрочем, подумать, пожалуй стоит — все равно надо будет от пяток до ушей заворачиваться, а так хоть не так жарко будет.

А вот третий подарок — для ума, да еще совмещенный с намеком… Пришлось расспрашивать Назария о том какую бы мысль он захотел донести сам. Так стыдно мне не было давненько, ну зачем лезть человеку в душу если и так все ясно? В итоге третьим подарком оказалась копия моего недавнего подарка самому Назарию — шахматы.

Это вообще отдельная история…

При всех его достоинствах, проявился у него некоторый недостаток, а именно — умственная лень. Потому найдя какое-нибудь спорное утверждение, он вместо того чтобы разобраться сам он просто вываливал его на меня и пытался отбиться от моих нападок, как правило безуспешно, поскольку сам не был уверен в излагаемом. Или это он так меня развлекал? — вполне возможно, поскольку «бес уныния» столь знакомый всем анахоретам стал посещать и меня.

Но вернемся к его подколкам, обычной темой его подначек была «природная ограниченность» женщины как таковой, видимо постоянно маячащий перед глазами раздражитель все же уязвлял его самолюбие. Обычно это были какие то бредовые измышления вроде того что «женщину сделали из ребра потому что это единственная кость не имеющая мозга». В ответ, на которое я пообещала в следующий раз накормить его рагу из ребер, чтобы он сам убедился, что там мозга вполне хватает. Хоть его там и не так много как в бедренной, но если сравнивать вес кости к весу мозга то выйдет, что женщины должны быть еще на треть и умнее мужчин, поскольку те весят больше.

Или вот утверждение, что раз Ева была из ребра, то и ребер у нее должно быть больше… Я чуть не начала в ответ на этот бред живописать технологию клонирования, но потом в духе софизма просто заявила «а держал ли мой оппонент хоть раз в руках женщину?» потому как тот, кто это ляпнул — явно не держал. Чем минут на пять ввела его в режим воспоминаний и пересчета, судя по тому, как шевелились кисти и пальцы рук. Вот, а потом мой собеседник, похоже, вспомнил что-то еще — судя по тому, как он резко покраснел, смутился и так быстро меня покинул, что я засчитала себе это как победу — «в ввиду оставления поля боя войсками противника».

Правда, в течении своего полуторадневного «молитвенного бдения», бес сомнений его все равно его не оставлял, потому как после выхода из второй комнаты кельи мне, практически сразу, было заявлено что при несомненном преимуществе женской интуиции и умении разбираться в хитросплетениях интриги, женский разум не способен решать стратегические задачи. Соревноваться в прецедентах, которых, несомненно, было подготовлено легион от момента сотворения мира до наших дней — безнадежно. Оставалось или признать собственную ограниченность или переводить стрелки, что я и попробовала сделать, сказав что такая ограниченность, несомненно, должна проявляться в играх — то есть должны быть игры, играть в которые женщины неспособны научиться В ПРИНЦИПЕ, поскольку все остальное можно отнести не к природной ограниченности, а к сословным рамкам.

Тут мне и было рассказано о шахматах, в которые, дескать «женщины не играют». В итоге — двадцать минут на выяснение правил и вечером мы вовсю резались на вылепленной из глины доске слепленными из хлебного мякиша фигурами. Скажу честно — выигрывать ему у меня получилось только до пятого раза, потом Тактик, наконец, разобрался с приложением теории игр, конкретно для этой, и ему стало скучно. А на пятнадцатый раз — стало скучно уже мне, играл Назарий, как для меня, «средненько» внести в игру элемент случайности, например — бросая кости, отказался наотрез, в итоге — проигрывал с удручающей регулярностью всю последующую неделю.

Правда и пользы эти игры приносили много — за доской было очень удобно обсуждать разные «умственные» вопросы, а собеседник занятый решением сложной задачи становился гораздо откровенней. Чтобы «подсластить пилюлю» я решила сделать ему подарок и, самым разбойничьим образом, утащила крышку с сундучка с книгами, на ее внутреннюю поверхность я сначала нанесла слой электролитически осажденного железа, который и отполировала до состояния зеркала.

А вот дальше произошел затык — не было материалов для дальнейшей работы, но в том же сундучке я нашла тяжелый кошелек с золотыми и серебряными монетами и еще один — с медью. После чего с самым смиренным видом спросила Назария смогу ли я взять их себе? На что получила его благословение и задумчивый взгляд.

Мне-то и надо было совсем немного — на железо осадила сверху слой меди. Опять полировка и слой серебра, а вот с золотом предпочла не возиться, просто взяла кусочек монеты и расплющила его обухом топора в тонкий лист, потом разделила на восемь частей, переложила испорченными листами пергамента и опять поработала обухом топора. Полученной в итоге фольги хватило б еще на пару десятков досок — надо все же головой думать, а не туда есть. Ладно — будет запас на будущее, нимбы вон святым сделаю, в той книжке, что Назарий переписывает.

Вырезанные квадратики наклеила поверх отполированного серебра и все это защитила сверху слоем тонкого перламутра, благо последнего оставалось после каждого обеда… После чего бедную крышку вернули на место и перестали дергать туда-сюда каждую ночь — для того чтобы не испортить сюрприз работать пришлось когда никто меня точно никто не видел.

Дальше осталось вырезать фигуры — благо черного и розового коралла было еще с прошлого раза навалом. Работа быстро захватила, выспрашивала очень внимательно про вооружение и внешний вид различных войск в армии базилевса и соседних стран, залегендировав это очень просто — книга Назария стремительно пополнялась моими рисунками, от которых он только языком цокал, похоже местные художники о такой вещи как перспектива и изображение людей в движении, а не статично, не знали вообще.

И вот, в один прекрасный момент, я просто подвела Назария к сундуку и откинула крышку — на ней выстроились друг против друга две армии, басилевса и стратига против султана и визиря (ферзя). Назарий не мог долго оторвать глаз от фигур пешек — мне показалось неинтересным делать их одинаковыми и там были представлены шестнадцать разных наемников или вассалов каждый со своим оружием и одеждой. А вот то что если закрыть крышку фигурки с нее не падали — поразило до глубины души, пришлось объяснять придумку с магнитами, вклеенными в основание.

В общем — получилась игрушка красивая и не слишком полезная, только глаз радовать. Просто потому, что я, начав делать фигурки воинов, наделала их довольно много и разных, после чего мы с Назарием вовсю уже играли по моим правилам — строя макеты местности из песка, бросая кубики дабы имитировать «военную удачу» и присваивая каждой фигуре особенные возможности и недостатки. В итоге чего вопрос об «стратегической ограниченности» канул в бездну времени следом за не одним десятком таких же.

И вот теперь я решила повторить свою работу уже в «походном» варианте то есть — с нарисованной на куске плотной кожи доской. Материал был тот же самый — золото и серебро в виде очень мелкого порошка, которые я смешала со своим клеем. Получила в итоге очень прочную и гибкую краску, которую и нанесла на кожу. Фигур сделала два комплекта — прежний и там где небесному воинству противостояли силы ада, благо что все персоналии были хорошо описаны и получились вполне узнаваемы — Назарий даже не смог заставить себя прикоснуться к некоторым. Для сохранности на каждую из фигурок навинчивался колпачок из того же материала и уже «абстрактным» изображением фигур. Все эти цилиндрики укладывались в кожаные кармашки чехла, внутрь ложилась свернутая доска и подкладки под нее, чехол сворачивался и, получившийся тубус можно было спокойно таскать за спиной или во вьюке, а то и приложить получившейся дубинкой «от всей души» не опасаясь за начинку. Вполне себе «походный вариант» — и с хорошим намеком.

Но еще большую ценность представляли листы жесткой кожи, которые подкладывались под доску — собственно ничего удивительно в пяти листах кожи разворачивающихся на манер креста не было. За исключением того, что на внутренней их стороне Тактик, используя лазерный прицел, аккуратно нанес результаты аэрофотосъемки, нанеся туда же дороги, оазисы, колодцы, поселения, контуры побережья и мели — словом все то, что совершенно бесценно, несмотря на то что названия даже для крупных городов мы смогли нанести с большим трудом — настолько не совпадали те недоразумения, что использовались сейчас в качестве карт, с реальностью. Комплекта карт было тоже два — надеюсь, они хорошо подумают, кому что дарить…

В итоге, спустя две недели, Назарий вновь отправился в путь, а я, вооружившись до зубов, двинулась следом. Я очень сильно надеюсь, что мой жест будет правильно истолкован, и у принимающих хватит разума просто оставить в покое того, кто способен взять и подарить два годовых бюджета империи. Вот приблизительно таким идеалистическим мечтаниям я и предавалась, рассматривая в прицел глинобитную стену окружающую небольшой монастырь и торчащую над стеной кособокую колокольню. Где-то там внутри Назарий сейчас должен был встретиться с приехавшим епископом, надеюсь, мне не придется брать это «укрепление» штурмом, оно бедное и так еле стоит.

Солнце уже целиком выбралось из-за горизонта когда из ворот выбрался довольный Назарий и воодушевлено зашагал в сторону дома, честно просидела в засаде еще три часа и дождалась, наконец, выхода из ворот колонны «воинов» хотя смирение на лицах и смешные коняшки не слишком сочетались с тяжелыми дубинами. Посреди этой «коробочки» трясся бледный человечек, поминутно оглядывающийся на притороченный сзади сундучок, а вот по следу Назария так никто и не пошёл, пора, похоже, сниматься с поста, если хочу успеть его догнать.

Что-то явно я опять не учла, да и куда в итоге подевался этот епископ?

Бусина синяя

Упрямство конечно достоинство… Но отнюдь не человека, а Назарий решил обратить меня в свою веру, при том что сам-то имел о ней весьма смутное представление, и осуществлял эту идею с упорством достойным лучшего применения.

Пара кавалерийских наскоков была отбита походя, потому он, как и положено хорошему тактику, перешел к правильной осаде тщательно готовясь к каждому штурму, наивный. Его вера была конечно на высоте, но никакая сила духа не поможет если гнать войска прямо на пулеметы. А он делал именно это — вместо того чтобы пытаться обращаться к сердцу и душе, которые в принципе никаких особых возражений и не имели, он строил чудовищные логические конструкции пытаясь обосновать совершенно не вообразимые частности, которые если не разваливались под собственным весом, то нестыковок и дыр имели столько — хоть на бронепоезде катайся.

Так что вместо действительно серьезного разговора о том, что действительно могло меня зацепить — выбор дальнейшего пути и места в мире, у нас выходило дурацкое состязание в логике. Дурацкое по тому, что он увлеченно и радостно строил очередной песочный замок захватывающий своей красотой и гармоничностью, а я лупила по этой «оборонительной конструкции» из главного калибра, т. е. простыми фактами, оставляя в душе очередную рану.

И остановится мы не могли, он так видимо проверял на прочность основы своей веры, а то и пытался их пересмотреть, а я… я все никак не могла понять — как можно СТОЛЬКО внимания уделять второстепенному и наносному напрочь порой идя против СУТИ учения. Ведь большинство обоснований мне просто напоминали объяснения почему нужно дышать, а другие вызывали удивления своей искусственностью.

Как-то выведенная из себя я прямо заявила Назарию, что принять его убеждения не могу просто физиологически. На что воодушевленный проповедник заявил, что крещение снимает все прошлые прегрешения и освобождает душу от прежних зависимостей. На что я резонно поинтересовалась — как это распространяется на потребности тела вообще и запрет на «вкушение крови» в частности? И не надо мне про примат духа над телом распространяться — без сырого мяса я просто ослепну на третью неделю такого «поста» и облезу на восьмую, не говоря уже о прочих постах рассчитанных сугубо на человека…

Назарий «выпал в осадок» дня на полтора переворачивая всю свою библиотеку — мог бы и меня спросить, честное слово, я уже давно ее запомнила целиком, да и возможности Тактика в контекстном поиске можно подключить. А потом приволок цитату, дескать — «больному, путнику и беременной женщине соблюдение постов необязательно»… Интересно и какое из решений он имел ввиду? Насчет сырого мяса не нашел, разумеется, ничего — запрет там четкий и однозначный.

Но я, как обычно, забежала далеко вперед, а началось все как положено — со слова, точнее с заповедей, очень уж ему была интересна глубина моего морального падения. Так что меня попросили прокомментировать сакральное:

Точнее обсуждать мы начали как положено с первой, но я огорошила Назария механизмом работы памяти в духе «запоминаются первые и последние фразы». Чуть развернув этот тезис пояснениями и примерами, ведь и свои проповеди он начинал с утверждения, потом следовало длинное и подробное раскрытие с примерами, на котором слушателю было положено уснуть, дабы не мешать критическим восприятием поступать информации прямо в подсознание, и в конце — обязательно надо было кратко повторить уже сказанное дабы закрепить единство сознания и подсознания по этому вопросу.

На такую концепцию «двойственной» если не «тройственной» души человека Назарий сначала схватился за голову, но потом, сверкнув глазами, пробормотал что-то вроде «душа человеческая охватывает собой и ад, и землю, и небеса…» сказал, что не готов спорить по этому вопросу, без тщательного выяснения позиции отцов церкви, и попросил вернуться к заповедям.

По моему мнению, в последней заповеди содержится перечисление и закрепление всех предыдущих. Причем — усиленное многократно, ведь если в первых накладывается запрет на конкретное деяние — «не укради», «не прелюбодействуй», «не лжесвидетельствуй», то в десятой — даже запрет на подобные желания. Этим учитывается тот естественный порядок, по которому любое действие предваряется желанием, мыслью. Причем если действие есть, а совершено оно не в результате размышлений то такие случаи рассматриваются отдельно даже в законах самых диких народов. И в этом контексте кажется странным отсутствие некоторых первых запретов, в принципе там должны быть еще «не возжелай себе другого бога или кумира» и «не пожелай взять жизнь ближнего своего». И если с первым более мене понятно — она и первая и лишнее напоминание о соблазнах — лишнее, да и «свобода воли» опять же. То отсутствие второго — кажется мне источником немалых бед.

Дальше, я попросту добила выпучившего глаза Назария тем, что большинство запретов для меня попросту смешны. Не «возжелай дома, вола осла, поля и вообще всего, что у ближнего есть» — ввиду того, что — «две вещи нельзя отнять — то что я съел и то что я видел», все принадлежит клану, а есть у меня своего только: гребень, зубная щетка, раньше были еще детские вещи соска, игрушки, пеленки-распашонки. И чем старше человек — тем меньше у него остается вещей и больше памяти, под конец уже и зубная щетка не нужна…

Это, кстати, не естественный ход, а результат воспитания, с младенчества в ребенка буквально вбивают понимание о сотрудничестве и, соответственно, стремление делится всем. Дрессировка малышни — прямая и единственная, не подлежащая полному делегированию, обязанность главы клана.

«Про рабов», — тут я оскалилась своей самой ослепительной улыбкой, — «при мне лучше вообще не упоминать» — Назарий побледнев, поторопился выразить мне полное и безграничное согласие, жалко — я думала, спорить начнет…

Просто ограничения своей свободы мы непереносим чисто физиологически. Если засунуть кого не будь на пару дней в чулан — велика вероятность найти там труп с разбитой о стену головой или просто полностью невменяемого. Тоже в общих чертах касается и остальных свобод — человек подчиняется ради общего дела, но только до той границы, которую определяет сам, если потребовать с него большего — будет драться, насмерть и не отступая. Есть дуэльный кодекс и в гибели на поединке никто не видит ни горя, ни бесчестья, к тому же такое желание идти до конца редкость, как и сама смерть в кругу.

А вот что касается «жены» то тут большой вопрос, что имеется ввиду — именно женщину с ребенком от другого или просто любую женщину? Есть ведь и такое трактованные.

В любом случае — добиваться соединения телесного глупо не имея духовной близости. Как говориться — «если тебе не о чем поговорить с тем с кем делишь ложе, то лучше заняться самоудовлетворением — уж с собой-то у тебя точно есть о чем поговорить».

Не, в эти ушки я точно влюблюсь…

— В общем, если есть близость духовная то ее полнота проверяется единением телесным, а вот на обратном настаивать не стоит, могут ведь и не отказать просто из жалости, а вот разочарование будет страшным.

— Да как же может быть оправдана такая распущенность, как же святость семьи и брака? — Здорово я его зацепила, ведь для него такое особенно… хм, удивительно.

— Смотри, когда человека отправили на землю, ему была дана только одна заповедь «плодитесь и размножайтесь» потребности в других очевидно не было. Человек выполнил ее весьма успешно, настолько — что понадобился сначала потоп, а потом еще десять новых заповедей. Но и их оказалось мало потому были даны еще две — включающие в себя все предыдущие и дающие новый завет.

— Вот по второй заповеди мы и стараемся жить «возлюби ближнего как самого себя». Это значит, что желания другого столь же значимы, как и мои собственные. Если они совпадают, то какие могут быть препятствия? Если разнятся — надлежит искать пути к гармонии. Как там — «примирение с братом прежде жертвы богу»? И уж точно нельзя возводить преграду, когда неудовлетворенная потребность толкнет ближнего, на преступление.

Не, надо переходить на примеры, пока у него крыша от абстракций не поехала, а то боюсь, навыдумывает себе неизвестно чего.

— Понимаешь, клан это и есть семья. В нем каждый защищает и заботится о каждом ближнем. Но в внутри клана есть и настоящие семьи, объединяются в них по душевной склонности и необходимости в повседневном участии. Как у нас говорят — «те, чей запах приятен». Это, как правило, от шести до двенадцати взрослых и сколько бог дал детей. Отношения внутри семьи завязаны на детях и быте, не секрет, что на десяток человек всегда будет и те кто всему предпочитает возню с детишками, и те кто больше любит охотится или готовить и работать по дому. Семья позволяет разрешить эти противоречия к всеобщему согласию.

— Взаимоотношения внутри семьи — это собственный выбор каждого и даже глава клана и все другие стараются вмешиваться, пока все происходит по согласию. Семьи бывают разные и даже внутри одной могут быть и чисто моногамные пары, вроде лебединых, и полигинические или полиадрические. Через моногамию проходят все пары, во время от предваряющего зачатие до того как ребенок начнет ходить и есть твердую пищу, но вот потом чистая моногамия такая же редкость как и полная полиамория. Этому просто мешает сама природа — если сначала мужчин даже чуть больше, то потом гибнет их тоже больше…

— Словом, никто не может сделать людей счастливыми — кроме их самих, и уж точно нельзя это сделать нарушая второй заповеди.

— Не может жить в благодати и обрести царство мужчина разделяющий ложе с несколькими женщинами, а уж женщина разом имеющая нескольких мужей — как возможно такое?

Честное слово — никто его за язык не тянул.

— Авраам имел жену Сарру и наложницу Агарь, Ламех имел двух жен: «И взял себе Ламех две жены» (Бытие 4.19), Иаков имел двух жен: Лию и Рахиль, и служанок жён — Валлу и Зелфу (Бытие 29.30), Давид имел 10 жён, Соломон имел гарем из 700 жён и 300 наложниц. (3 Царств 11.3), продолжать? Все они были праведны и заслужили Царство Небесное. Первые христианские общины имели «общих жен».

Ох, зря я это ляпнула…

— Это ересь Николаитов!!!

— В обще то с этим вопросом были согласны и отцы церкви — святой Августин одобрял общину, кроме общности ложа, Тертуллиан говорил, что у первых христиан все было общим, за исключением жен, которые, однако, были общими в деле услужения. Но святой Климент говорит прямо — «что и жены, согласно апостольским правилам, должны быть общими» и одобряет Платона и Сократа. Вот, например — «жен своих направлять к добру…, любовь свою оказывали не по склонностям, но равную ко всем свято боящимся Бога» (посл. Кориф. 1.гл.21).

— Последнее, скажу честно, дикость уже для меня, но это я не в упрек, а по поводу «не судите, да не судимы будете», так что давай этот вопрос замнем для ясности, а?

— Но как же тогда…

— А очень просто, подойди и предложи, тем более что и так все будет понятно — по запаху, причем больше чем хотел бы сказать сам, а дальше остается только уважать чужой выбор, как бы обидно это не было. Но это тоже есть проявление любви к ближнему — уважать и его чувства тоже.

— А ты?

— Ну а я разговор особый, помнишь — когда легионеру разрешалось жениться? Но давай об этом по позже в другой раз, хорошо?

Интересно, а понял ли он вообще хоть что-то или увидел только то, что хотел?

Бусина желтая

Все мои вопросы типа «что не так?» и «где епископ?» разрешились через четыре дня после принесения даров. Могла бы и сама догадаться, что в покое меня не оставят. А началось все со сработки контура внешней сигнализации — три человека общей массой два с половиной центнера… скорость… направление… — у нас гости.

Пока заворачивалась в тряпку, о-о-о это была целая история…

То, что у Назария появилась женщина, думаю, известно уже в радиусе от трех до семи мегаметров. И от того, что мимо нас не идет нескончаемый поток желающих на меня посмотреть — нас спасает только религия. По ней на чужую женщину можно взглянуть лишь раз, после чего надлежит упереть взгляд в землю, во избежание, так сказать… то ли гнева Аллаха, то ли укорочения на голову от не менее гневливых родственников объекта столь назойливого внимания. За неправильный взгляд здесь убивают.

А поскольку от обычных посетителей я пряталась очень хорошо и надежно, то интерес быстро подзавял. Все же кому охота переться за пару десятых мегаметров с гарантированным результатом ничего не увидеть, поскольку это то ли глюк стосковавшегося мужика, то ли джин, плененный силой мудреца и видимый, соответственно, только самим мудрецом, поскольку для всех остальных джинны, как известно, невидимы.

Вот только оказалось, что есть еще одна категория посетителей, которых, при всей строгости здешних нравов, даже в гарем пускают. Потому как иначе — они или все равно туда пролезут, или все газели дружно объявят своему властелину и господину бессрочный пост — я о торговцах всякими женскими безделушками и одеждой. Вот именно такой, в погоне за наживой, даже рискнул поверить в слухи и явился продавать песок в центр пустыни. Причем был столь красноречив и профессионален, что даже моя не удержалась и вылезла посмотреть, что там он так нахваливает.

Начала я правда с профессиональной этики — довольно жестко сказав, что если он про меня кому-то разболтает, то лишится… нет, не языка, а самого дорогого — то есть прибыли. Поскольку я все равно узнаю — «уши видел? В Басре скажешь — услышу! Дальше можешь болтать, что угодно, но без указания точного места и персоналий, да и регион местоположения лучше сменить на Африку», и больше он меня точно не увидит. Хотя этот наезд, думаю, на самом деле был лишним. Во-первых, кто будет рыбные места выдавать, а во-вторых — у его товара потребитель специфический и время давно должно было сформировать четкую профессиональную этику — не болтать. Нет, болтал он так, что я клапаны в ушах закрыла на втором его вдохе, но вот конкретных фактов там действительно не было.

Правда мой случай был ему просто вызовом — столь равнодушной к его товару покупательницы ему боюсь, еще не попадалось, но он и тут нашелся — показал мне замечательную коллекцию ядов. Мысль обосноваться в гареме какого-нибудь принца — издохла в жутких корчах. Разнообразие впечатляло — даже бинарные яды встречались, это когда яд состоит из двух частей которые соединяются уже внутри, и гипераллергены — те что используют против организма его собственную реакцию на раздражители, хорошо хоть метаболитов не было — это когда печень, при попытке выделить вполне безобидное вещество, сама превращает его в смертельную отраву. Забила все это богатство в базу анализатора и сама понюхала/попробовала, вызвав сердечный приступ у продавца, причем два раза подряд — сначала, когда пробовала, потом — когда четко сказала, где и как его надули или когда «лекарства» потеряли свойства в результате хранения. Будем считать это платой за то, что ничего не купила.

Единственное, что меня хоть чуть заинтересовало — была одежда, причем взяла самую простую вызвав неподдельный горестный вздох, затем последовали уже мои мучения при попытке в эти две простыни завернутся… Даже при наличии умелого помощника провозилась полчаса пока запомнила. Основное время решали «куда ухи девать», в итоге получилось два варианта накручивания платка так, чтобы уши могли двигаться и так, чтобы хоть издали не походили на рога.

А еще насмотрелась на «дамское» и не только оружие. Торговец со вторым горестным вздохом отложил всевозможные клинки загрязнённые вкраплениями всяких блестящих камушков — ну не вижу я никакого толка в этом. Разве что зайчики противнику в глаза пускать, и то — лучше время, необходимое на отработку этого фокуса, использовать на тренировку обычных приемов боя, а уж гениальная идея вставлять это прямо в лезвие, чтобы оно переломилось после первого же удара…

Правда торговец заметно оживился, когда я заинтересовалась клинками с узорчатым лезвием. Ух, как он начал песни петь, пока песня не закончилась хрипом — когда я своим тесаком сняла стружку с обушка нахваливаемого им клинка. Но идея мне понравилась — местные металлурги, не имея возможности контролировать примеси, додумались до композита, страшно подумать — сколько труда вложено даже просто в изготовление, не говоря уже об отработке технологии.

Купила понравившийся режик. С расчетом, кстати, возникли проблемы, я хотела расплатиться жемчугом, но Назарий приволок стопку моего писчего пластика. Я последнее время слегка улучшила его качество, добавив оксид кальция, но дальнейшее совершенствование на этом застопорилось напрочь. И тут оказалось, что это недоразумение — достойно чуть не договоры с базилевсом подписывать. «Это будет самая стоящая их часть…» — прокомментировал торговец, (Назарий внутренне аж передернулся), на что я показала ему лапу с выпущенными когтями — впечатлился и принес витиеватые извинения, что такого качества при такой малой толщине и большом размере не встретишь вообще нигде. В итоге — ушла двухкилограммовая пачка за все про все и чуть бисера в довесок.

Всю эту историю я вспоминала, ругаясь сквозь зубы и пытаясь накрутить платок вокруг ушей.

Ну, и для кого я столько старалась? Гостей не наблюдалось, может мне уже пора менять мою одежку на камуфляж и отправляться, вместе с винтовкой, посмотреть — кто это у нас такой умный, что датчики обнаружения дурить научился? Но запись показала — посетители просто покинули зону наблюдения, передумали что ли… Разоблачаюсь — будет Назарию бесплатный сеанс стриптиза, но уже после шестого часа — эта троица появилась опять…

Что за день сегодня — то засупонь, то рассупонь… На этой мысли я так и замерла посреди очередной отработки «рота подъем!!!», поскольку моя троица не спеша опять поползла к границе зоны наблюдения. Что за…?! И тут меня наконец осенило — дело в том, что левая и правая нога у человека делают шаг разной длины, в результате человек необученный, да еще не имеющий ориентиры начинает ходить кругами… Но солнце-то на небе, куда же они смотрят? Ответ продрал свой жутью — видать им уже все равно…

Последнюю мысль — додумывала, пока набирала воду в два подвернувшихся кувшина, а потом пробежалась по песочку как раз, чтобы перехватить их на самой границе. Зрелище было грустное, зато очень назидательное. Два здоровенных лба куда-то волокли еле переставляющий короткие ножки шарик. Сверху это пузико было увенчано умильной лысинкой — просто иллюстрация к фразе «если слепой поведет слепого». Но терять время, похоже, уже было нельзя — подскакиваю к ничего незамечающей вокруг троице и сдергиваю с двоих капюшоны, пока эти оочень мееедленно поворачиваются, успеваю налить в капюшон воды и надеть обратно — ребята плавно валятся. Будем надеяться, что от счастья не умирают. Добавляю им воды прямо на физиономии. А шарик, как ни странно, оказался крепче — поливаю ему водой голову и нахлобучиваю сверху свой намоченный платок, я его так и забыла обмотанным вокруг ушей. «Шарик», наверно зря я о нем так, просто на фоне Назария любой откормленным покажется — римская литра хлеба в день (340 грамм) это не та норма, на которой можно растолстеть, а так — просто упитанный мужчина чуть больше средних лет. Он и тут оказался более крепким — он просто рухнул на колени и протянул руки к кувшину с водой, а потом лакал воду из моей подставленной к подбородку лапы — прям как совсем маленький.

Потом напоила и его спутников, они тем временем отошли — тут пришлось даже применять силу, много воды сразу пить нельзя — ничем хорошим это не кончится. Но при наличии воды — человек приходит в себя довольно быстро, потому не стала дожидаться, пока они окончательно очухаются. Отобрала у одного из них дубинку (тяжелая зараза, не иначе металлом залита), воткнула ее в песок. Нарисовала стрелку на нашу пещеру, показала два раза на тень, отбрасываемую дубиной, надеюсь, они поняли, как по солнцу ориентироваться, и удалилась готовить праздничный обед, забрав один пустой кувшин и оставив им полный — они его сейчас допьют да и притопают.

…

Все мои кулинарные изыски пропали даром — гости попросту смели все, что попадалось под руку не разбирая вкуса и запаха, оно конечно понятно — когда нет слюны, есть не получится, при всем желании, да и не хочется, а вот потом организм напомнит о своем, но честно говоря — можно было бы и мне чего-нибудь оставить, придется и мне сегодня парой хлебцов довольствоваться.

А вот дальше — начался цирк, во-первых епископ, а «шариком» был, разумеется, он, наконец, обратил внимание на хозяина и решил с ним поздороваться, а тот попробовал поцеловать ему руку, шарик же, откатившись назад, быстренько рухнул на колени, прижав к губам край милотьи.

Назарий от такого опешил и не нашел ничего лучшего, как подозвать представляться меня. Я и представилась… как главе калана — лизнув обратную сторону машинально протянутой кисти. Теперь настала уже очередь оторопеть явившегося, а я поподробнее разглядела пришедшего — ну и человечишка…

Как-то привыкла я к чистым душой людям и простым, сильным чувствам, а тут… как из болота вылез. А уж каким он нас с Назарием взглядом наградил… пришлось подождать пока хозяин пройдет внутрь кельи и прихватить гостя на входе — лапой за шкирку, «думай что хочешь, но только попробуй сделать или сказать…» — шиплю ему на ухо «слегка» выдвигая когти в конце фразы, для большой убедительности.

И вот тут происходит то, что объяснить я не могу — гость валится мне в ноги (я едва успела когти убрать) и обливает мне левую лапу слезами, причем — натурально и совершенно искренними, да еще не от раскаянья, а от облегчения. Вот и теперь моя очередь замереть в полном обалдении, такие перепады настроения — это понятно, у побывавших на краю и не такие заезды случаются, а вот когда прямо на твоих глазах из ауры начинает вымываться чернота…

Ладно — гость и Назарий удалились вовнутрь на разговор, при котором лишние уши не нужны, но только фокусы на этом не закончились.

Случилось еще и «во-вторых» — начавшие было вставать при моем наезде на подопечного ребятки, дружно приняли благостное выражение и заявили что им пора. Я посмотрела на солнце, был едва седьмой час, и решила воздержаться, от анализа их умственных способностей «если человек умер — это надолго, а если он дурак — то это навсегда». В итоге выдала им все наши наличные кувшины с водой, собрала в дорогу хлеба — думаю, сегодня никто из зверья их не съест, из опасения, что заразится таким безразмерным… оптимизмом, а завтра днем я их догоню и проверю как дела.

И получив краткий инструктаж от меня по ориентированию, по тому что самое пекло надо пережидать, беречь воду, пить ее подсоленной и прочее, — причем они кивали в нужных местах, вызывая жуткие подозрения — когда же меня дурили, сейчас или раньше когда в двух шагах от пещеры заблудились? К моему инструктажу, прервавшиеся Назарий и епископ синхронно добавили благословение, и парочка отправилась — точно, что в жизни всегда есть место подвигу, главное уметь держатся от этого места подальше.

Ладно, пока мужчины занимались чем-то непонятным, мне пришлось думать, чем кормить новоприбывшего, что-то подсказывало мне, что то чем питается Назарий ему не еда и даже не перекус, возникла мысль накормить его одной кашей из моей дробилки. Но решила, что ничего плохого мне он не сделал, мелькнула даже мысль — в качестве извинения за грубость раскрыть для него заначку с моим любимым рыбным лакомством, один горшочек как раз дозревал третий день на солнце, но решила — это тоже слишком, самим мало.

Значит — поймаю завтра рыбу и зажарю на солнце, как раз будет хорошо с кашей, надо только новой сечки надробить.

Укладывались спать поздно. Назарий у себя, мы в первой комнате — кухне и кабинете по совместительству. Я, чтобы гость не боялся, что его съедят, развела костер перед входом, хотя все зверье честно держало трехкилометровую «зону ненападения» от пещеры, последний нарушитель был у нас уже давненько. Правда змей и пауков, со скорпионами такие мелочи, разумеется, не интересовали, потому я положила толстую веревку несколькими петлями поперек входа. В принципе — такая мера помогает чаще «от сглаза и наговора», чем от того, для чего «предназначена», но если веревку заранее пропитать инсектицидом…

Епископ, расположившийся на «императорской» бараньей шкуре, на полную мощь излучал желания явно непозволительные смиренному слуге божьему, насколько я в этом разбираюсь, так что я не удержалась от маленькой мести — устроила вечернюю разминку в виде танца, на фоне подсвеченного костром дверного проема. Приглушенное бормотание какой-то молитвы и сильное смущение послужило мне сигналом, что «с клиента достаточно», хватит развлекаться — спать пора.

А ночью у гостя поднялась температура…

Зла не хватает, ну что — сложно просто чуть проявлять внимание на обычаи тех, кто живет в этой земле издавна? Всего то и надо — беречься от росы, прятаться от прямых солнечных лучей и жары, и вообще избегать чудовищных перепадов температуры, свойственных местному климату. Но делать было нечего, пришлось вытряхивать полубессознательную тушку из одежды, растирать, накрывать сверху шкурой леопарда и греть, прижимаясь животом к спине, стараясь хоть так передать свою силу и желание жить.

А это было сложно — ведь гость явился сюда… умирать. Чувствуя все свои болячки и, справедливо полагая, что они ему даны за грехи, он решил спасти хотя бы душу, ну или хоть ее облегчить, увидев пример, как жить надо. Ох и наслушалась я за эту ночь, пока пыталась вязать расползающиеся линии жизни, ладно совесть — она у тех, кого хоть краешком зацепила власть, чистой не бывает, но о теле-то, кто заботиться будет? Не легкие, а сплошные шрамы, не печень — камень. Что оказалось действительно удивительно — большая часть его «грехов» была обычным воображением, точнее — он сам не отличал, где грех настоящий, а где — воображаемый.

Странное противоречие заложено в стену этой веры — с одной стороны, «судить по делам», а с другой — равенство желания и действия. Так, наверное, я ни в чем толком и не разберусь, но, тем не менее, хоть и медленно, но болезнь отступала, не скажу что моими усилиями — временами казалось, что скорее вопреки им, но стараться я все равно не переставала до самого утра, пока элементарно не вырубилась от истощения внутренних резервов.

Утром по краю дрыхнущего сознания проскользнул Назарий, полюбовался на наше лежбище — по коже скользнуло теплой и доброй волной, и вышел наружу. А проснулась я оттого, что мне было мокро — оказалось, что я во сне крепко прижала епископа к себе, сомкнув руки за спиной, и теперь он тихо плачет, уткнувшись мне в плечо, и опять — от облегчения и счастья… Ничего не понимаю. О чем и поинтересовалась, как можно мягче. Оказалось, бедолагу всю жизнь терзал демон блуда (а то мне это за прошедшую ночь добрую сотню раз не сказали…), а тут он его взял, да и оставил. Нашел, чему радоваться, честное слово.

«Глупенький» — шепчу, лизнув его в лоб, температура спала и вообще все прекрасно, как это не удивительно, — «ты боролся совсем не с тем демоном. Люди совсем не потому спят вместе, что одержимы блудом, а потому, что боятся того времени, когда всевластна тьма, и ищут защиты друг в друге». Смотрю в его удивленные глаза и завершаю:

— Вот только скажи мне — чего бояться человеку, во всем полагающемся на Бога?!

То, что я ушла, он, по-моему, даже не заметил. Встаю в дверях, высматривая Назария, за спиной раздается удивленный вздох и, обернувшись, вижу только пламенеющие уши все остальное лицо закрыто ладонями.

— За то, что скажет Назарий, не думай. Он как тот старец, что принимал у себя монаха и монахиню и увидел их соединение — не скажет ничего, разве что подобно ему помолится за нас, — м-да, надеюсь, этого он как раз и не сделает, а то я — как та монахиня — точно прибегу назад каяться…

Потом я сидела под лучами встающего солнышка и пыталась заставить себя хоть куда-то сдвинуться, впрочем, до девятого часа было еще далеко, и заботы о хлебе насущном меня не сильно тяготили. Вот в этот-то момент и подошел ко мне епископ «на разговор». Момент был выбран идеально — мое уважение его учителям.

— Знаешь, даже я сомневаюсь… Даже столкнувшись с чудесами — не всегда в них верю, зная как пересказ или просто желание видеть — могут исказить видимое. А вот ты — сомневаешься ли ты в существовании неведомого?

Ну он и спросил! Поднимаю глаза вверх — изнутри ножки «гриба» зрелище не менее величественное, чем издали — будто прямо над головой распахнутый глаз, окруженный клубящимися грозовыми тучами и молниями, и спрашиваю сама себя — «интересно, а какие еще доказательства нужны этому „Фоме“?».

Ох, язык мой — враг мой. Что-то поменялось в окружающем мире, и по моим распахнутым каналам покатилась волна ласкового жара, удивительный покой мешался с жуткой болью, точнее не так — мне было тихо и спокойно, несмотря на то, что я чувствовала боль там, где этот поток «выбивал» старые пробки и растягивал сужения.

Первым делом, что я увидела, едва проморгавшись от слез боли, были два совершенно разных лица — с совершенно одинаковым выражением… уж не знаю, как и сказать, благостных что ли. У епископа еще и слезы по щекам текли, почему это… а понятно, внутренний резерв «под верх», и вообще залита я до кончиков ушей так, что надеюсь, что хоть в видимом диапазоне не свечусь. Впрочем, кажется, они это и так видят, а избыток значится, я сбросила в первую очередь на тех, кто был поближе. И «волну» подняла наверно хоть и слабую, но…

Ладно, будем мыслить позитивно — зато я теперь точно знаю, что когда малыш затаив дыхание гладит пальчиком козявку — что чувствует при этом козявка.

Ладно, это я так, от неожиданности… — спасибо… Теперь хоть поняла что произошло с епископом, на личном примере так сказать… Просите — и будет вам дано, ищите и обрящете…

Бусина темно-красная

Что мне больше всего в Назарии нравится — так это несгибаемость. Сколько раз он уже водил полки своих идей на штурм крепости моего неверия… Сколько раз они гибли даже не под стенами а на дальних подступах целиком, но все равно — зализав раны, а то и просто в повязках он все равно стремится в очередной безнадежный бой. И ведь не кривя душой могу сказать — ему достаточно просто прийти и постучать в ворота. За чашкой чая или бокалом вина у горящего камина договориться неизмеримо проще. Это наверно общее свойство мужчин — пытаться завоевывать там, где надо просто понять и принять.

Сегодня в ход пойдет главный калибр, правда я этого еще не знала — уж очень тактически верно был выбран момент — «атакуйте когда противник ест, спит либо молится ибо в этот момент он безоружен». Я не спала, да и пытаться меня будить занятие небезопасное, и не молилась, хотя завистник мог бы сказать что «воздаю дань Бахусу».

Дело в том, что мои попытки «подводной археологии» дали, наконец, хоть какой то результат. После зондирования и пары дней работы водометом удалось добраться, наконец, до груза затонувшего корабля. Правда, попытка поднять на поверхность одну амфору, из оставшихся целыми, выявила новую сложность. Слишком много она весила. У меня просто не было сил, чтобы просто ее даже в воде, не было и возможности построить плот нужной грузоподъёмности для использования его в качестве понтона.

Сначала пыталась собирать на это плавник, но получающаяся конструкция наверняка развалилась бы под собственным весом. Потом в голову пришла «светлая мысль» сгонять за готовым плотом оставшимся на месте моего «кораблекрушения» и я как натуральная ктнурх («блондинка») начала готовится к выходу, правда почти перед самым выходом вспомнила что я скорее «серенькая» и в желе между ушей пришла наконец мысля, что у меня есть с собой немалый кусок оболочки. В итоге — я сначала клеила воздушный мешок, потом как та самая ктнурх тренировала два часа легкие пытаясь его надуть, пока в бестолковку не достучалась мысля что «гравитационным водометом» можно не только воду качать. В общем — надо глянуть, может это я так на солнце выгорела, и если да — срочно синтезировать краску и краситься…

Так вот — первых две амфоры, как и положено по закону пакости, оказались заполнены битумом разного типа, по моим предположениям в них раньше было масло и зерно, правда в какой что — предположений уже не было, будем считать что «история об этом умалчивает», да и интерес не практический. А вот третья амфора порадовала — сначала анализатор, что аж пища от восторга сообщил мне, что там целых две незаменимых аминокислоты, куча витаминов, да еще и сахар с этанолом, что дает хорошую калорийность. Я же пробовала с опаской, четко помня, что столь полезные вещи вкусными почему-то не бывают, но была приятно разочарована — сначала запахом, а потом и вкусом.

И вот только я собралась засунуть язык в миску поглубже, как подкравшийся Назарий вместо вполне резонного предложения налить и ему заявил:

— Как же ты рассчитываешь спастись, когда третий ангел вострубит? Приди к Богу, ибо час уже близок, неверные сокрушают силы воинства православного и сам базилевс предает веру свою, было полгода назад знамение — видел я битву небесного воинства, которая предвещала конец времен.

Впечатление от сказанного, честно говоря, было сильным особенно потому, что было сказано спокойным и добрым голосом, без лишней патетики — у меня аж шерсть дыбом встала, хотя сложить два и два и понять, что за «знамение» он видел, мне было несложно. Не испортило действие и то, что на словах «ангел вострубит» я фыркнула от неожиданности, и Назарию пришлось отворачиваться, спасая книгу, которую он держал как щит пред собой. Мне пришлось, даже потратить пару мгновений выгоняя из головы мистический ужас. Так, сначала — техника безопасности.

— Присаживайся, и давай, я пожалуй налью, такой вопрос просто так без поллитры не разберешь. Рекомендую — дуже смачно и майже нэ отруйно (очень вкусно и почти не отрава).

Вино действительно вкусное, но под его взглядом норовит застрять по пути вниз.

— Ты имеешь ввиду, что я буду делать, если окажусь внизу, а не наоборот — это не меня пошлют выливать чашу гнева на землю или море?

Руки Назария судорожно вцепляются в переплет, он наверно пытается что-то сказать, но не может вдохнуть полной грудью. Да — тема тяжелая.

— У меня помимо относительно «мирной» профессии есть еще и военная ее ипостась. Так что если удар не будет неожиданным и мобилизацию успеют провести, то скорее всего я буду в том щите, что встанет между атакующими и планетой — там, за границей атмосферы если кораблей будет достаточно, там скорее всего и останусь…

Если же кораблей будет мало, то я могу пилотировать атмосферник — будем драться в воздухе, стараясь не допустить врага к поверхности, к городам. Или — оператором наземного комплекса ПКО, куда поставят там и буду.

Если же удар будет внезапным — что ж, если останусь в живых — руки есть, оружие для них найдется, будем драться на земле, в самом худшем случае — можно даже попартизанить, опыт есть…

К Назарию, кажется, вернулась способность к речи, сипит правда:

— Ты, ангел?!

О чем это он? А-а… — кажется, поняла.

— Нет, я считаю себя человеком. Просто ты забываешь, по чьему образу и подобию создан человек. Чтобы ни понимали мы под этим словом — рано или поздно, но силы, которыми как ты сейчас считаешь, способны повелевать лишь ангелы — окажутся в руках человека, со всеми его страстями и несовершенством. Вот тогда — и станет возможно то, что написано в этой книге.

О том, что «третий глас» я действительно чуть не устроила совсем недавно — замнем для ясности, мне до сих пор снится картина удара дальнего рейдера на скорости в семь десятков километров секунду, да в центр материка — радиактивного облака как раз бы на треть мира и хватило. Поберегу хоть его сны. Впрочем и того что сказать придется — и так хватит…

— Понимаешь, все, что там написано, для меня большей частью — описания высадки десантной армии, где-то так от пары корпусов численностью. Я это все, хоть и в меньшем масштабе, но видела, да и сама участвовала…

Перестаю сверлить взглядом песок под ногами, и смотрю на собеседника, припоминая порядок действий при сердечном приступе, но надо же, Назарий даже не ошарашен — собран, напряжен и очень внимателен, — аж мурашки по коже.

— Говоришь, все станет по силам человеку — даже четвертая чаша, вылитая на солнце?

— На этот вопрос ответить проще всего. Там, — показываю в небо, — есть щит, это как бы зеркало, что отражает часть солнечного света, он очень тонкий — не толще кожаного щита, если его разрушить, а это можно сделать, например, распылив кислоту, то все растения внизу сгорят, а человек, вышедший на улицу без очень плотной одежды — ослепнет и умрет от ожогов к вечеру.

Назарий листает книгу, не для проверки моих слов, просто обдумывая следующий вопрос, он неожиданный:

— Расскажи мне о своем пути.

Прикрываю глаза, воскрешая старую память, это неожиданно легко — картины сами выстраиваются, желая показаться хоть кому то.

— В восемь лет девочка бредила звездами, кораблями и новыми мирами… с такими мыслями, одна дорога — в учебный клан ДП. Туда я и ушла едва отказавшись от материнской опеки и молока. А дальше — была учеба, годы учебы, для того чтобы открыть путь к звездам надо очень много знать. Нет, конечно, помимо учебы была еще жизнь растущего ребенка с играми и шалостями, но запомнилось из нее кроме учебы немного. Уходили те кто решал что это не их путь, приходили новые, дружили, ссорились, мирились — все как у других, но у нас была своя мечта и свой выбор.

— Но ведь есть еще и предназначение? Замужество, материнство…

Остается только скрипнуть зубами и вежливо огрызнуться:

— Как думаешь, двенадцатилетняя послушница в женском монастыре — что думает о своем предназначении? Думаю, что так же как и я, считает, что у нее есть иная цель в жизни, и вот странно тоже — Долг и Служение.

Мне показалось или кто-то тоже крепко стиснул зубы? Но взгляд добрый и просит продолжать.

— От нас надо сказать не скрывали последствия нашего выбора, более дать понять чего мы лишаемся старались обязательно.

Теперь четко во взгляде что-то промелькнуло, нет, старина — совсем не так, как ты подумал, хотя и этот путь тоже не был за семью замками…

— В четырнадцать лет, когда кровь начинает волноваться уже не шуточно… Нет, не так. Дело в том что завести ребенка можно только после того как докажешь свою зрелость. Это не закон, но обычай, который крепче закона — только доказавший свою способность защитить клан и ребенка рассматривается как кандидат в супруги. Раньше, на заре жизни это было освоение искусства охоты, причем обязательно — в команде. В наше время это обычно это приобретение военной и гражданской специальности.

Проще всего этого добиться двухгодичной службой в армии. Еще не имеющих детей там, понятно, стараются беречь, но это во-первых невообразимо сложно, а во-вторых — случается всякое. Но другие пути тоже не закрыты. Нам, которые в армии пребывали с момента расставания с мамкиной сиськой (флот дальнего поиска — такой же военный флот, как и карантинный, с поправкой на цели и задачи) в качестве испытания «на взрослость» засчитывали два экзамена — на выживание в четырнадцать лет, и десантную практику в пятнадцать.

Вот в четырнадцать, сразу после экзамена, и была древняя традиция. Дело в том, что те кто прошёл второе испытание иногда решали не уходить в поиск, а завести ребенка и остаться на земле или в ближнем космосе — диспетчерами орбитальных комплексов или операторами ПКО, управляющими металлургических заводов в ближнем внеземелье или руководителями кланов освоения на новых планетах, работы имеющим нашу подготовку было много и интересной.

Это даже приветствовалось, уходить в поиск могут только добровольцы, но чтобы дать будущим мамочкам доучиться из лучших в учебе (на самом деле — из всех желающих, но доказать что ты можешь быть полезна — тоже традиция) формировались «семьи». Отец, мать и десяток-полтора будущих теток. Мы сначала просто помогали матери не отстать по учебе пока она «на сносях», а после родов — еще и с ребенком в том числе и с кормлением. Так что представление о радостях материнства нам давали более чем…

Тут пришлось прерваться, воспоминания о васильковых глазенках и крохотных ручках отдались в груди болью давно перегоревшего молока… Попробовала незаметно смахнуть навернувшиеся слезы, но видать незаметно не получилось — Назарий потянулся вперед и ободряюще взял меня за руку накрыв второй своей ладонью сверху.

— А дальше?

Руку пришлось осторожно забрать — слишком уж посторонние мысли в голову полезли, но настроение все равно поднялось.

— А потом была вторая практика.

Усмешка вылезла на физиономию сама, как я ни пыталась ее сдержать, очень уж яркая и солнечная картинка появилась перед глазами.

— Учебка десантноштурмовых войск, это вообще особый мир. Там дослуживают прошедшие десятки компаний ветераны, чей опыт считают важным передать новичкам, туда отводят на переформирование понесшие тяжелые потери отделения спецназа — чтобы могли отойти и выбрать из новичков замену, перенимают опыт командированные, в отдельном загоне — проходят ускоренную подготовку также как и мы собирающиеся стать взрослыми, идет натаскивание и слаживание новых команд.

И вот в этот-то степенный и давно установившийся мир, взяли да и выпустили три сотни… цыплят. Желторотых, неоперившихся, гонористых и задиристых, не признающих никаких авторитетов и опыта, кроме мизерного собственного, вечно стремящихся что-то доказывать и делать по-своему… Чтоб тебе было понятней — в отведенный на отдых полк из поседевших в боях ветеранов, взяли да сунули юнцов из знатных семейств — чтобы службу почувствовали, да опыта поднабрались.

— Тяжело пришлось?

— Да нет, что ты, а вот начальству — не позавидуешь, они же нас даже наказывать не могут как обычных солдат или курсантов — мы вообще из другого флота, у нас начальство свое и приказы выполнять обязаны мы только его, так что развлечение пошло еще то… Но, знаешь, я думаю что учебки за право получить практику курсантов с ДП такие интриги вели… Это ж такой цирк, да и встряска немалая.

А на низовом звене, там все просто — уважение к возрасту это вообще не обсуждается, а все эти седые дядьки, понимаешь, у них ведь свои дети уже выросли, а тут такое напоминание явилось. Любили они нас я так сейчас понимаю, и делали все чтобы нам помочь. Потому и приводить нас «к нормальному бою» взялись с энтузиазмом, ну и мы в долгу не остались — у меня до сих пор уши краснеют как некоторые наши шуточки вспомню, а некоторые места чесаться начинают — тоже вспоминают как им за проказы попадало, дурные мы были… Да и сама практика прошла — «дурдом на выезде» одним словом.

А вот закончилось все страшно, буквально за две недели до завершения, когда мы уже чемоданы готовили, под удар «Союза Матерей» попала Кирна… Удар страшный, практически как у тебя книге описанный, а учебка оказалась довольно близко и была еще надежда, что свою войну мы не пропустим. У Десанта всегда самая большая проблема это подготовленные пилоты и техника.

И если та рухлядь, что была в учебке, вполне могла быть ударными темпами подготовлена «в последний путь», то пилотов учили отдельно и к месту сбора «армии деблокирования» они просто не успевали. Да вот именно в этот момент оказались под рукой три сотни пилотов способных вести линкор (третьим пилотом и если уж очень сильно приспичит, но все же…), а не то что десантный бот «сверху-вниз». Так что из учебки получался вполне себе полк, который с пополнением и нами вполне разворачивался до «резервной дивизии», если поскоблить заодно по окрестностям в поисках резервов, а это уже очень серьезно — от таких сил никто не откажется. Так что пришел БДК, с горем пополам подняли с поверхности на орбиту перегруженные боты и — полетели девочки-мальчики на настоящую войну…

— Но ведь никто вам не мог приказать…

— Приказать — конечно, не мог. Но как думаешь, много было просто сомневающихся, что надо идти добровольцами? А на самом деле были — наши сопровождающие, они-то четко понимали, чем все это кончится и чуть на луну с тоски не выли, когда никто не видел, но совладать с нашим щенячьим энтузиазмом не могли — оставалось только возглавить.

До Кирны думать особо было некогда — перебирали технику до последнего винтика, причем все помогали, кто чем мог, такие чудеса изворотливости проявлять пришлось… — жить хотелось как ни странно все сильней, эта смекалка мне потом здорово пригодилась вместе с теми советами…

А вот когда прибыли — тут уже призадумалось командование, не из-за того, что мы все такие из себя явились, вся армия на четверть, как помнишь, состоит из таких же подростков. Вопрос был в другом — в нашей армии взрослые не воюют, то есть — имеющие ребенка не «вообще», а конкретно сейчас, от груди не отнятого. А тут — малыши и восемь десятков «тетушек» к ним — то есть вполне себе взрослые, детский сад воевать явился, блин.

А воюет такой контингент весьма своеобразно, это тебе не расчетливые «вдвойне свободные» которые битву как работу воспринимают, для взрослых — это защита ребенка и ни своей, ни чужой жизни они не ценят, страха не знают. Словом — не просто так, их даже в крайнем случае в ополчение не берут. Но и отказаться — это ж минус шесть тысяч десанта, считай полк со всей инфраструктурой…

Так что сказали желающим повоевать — малышей от груди отнять, чтобы к моменту «Х» успели хоть чуть в норму прийти и засунули всех «цыплят» аж в третий эшелон второй волны, засунули б и в третью волну — да это уже натуральным бунтом грозило…

Интересно — когда это он меня опять за лапу ухватить успел? Пожалуй, слишком резко отбираю конечность и вытираю глаза, что-то я сегодня нежная.

— А потом, большая часть первой волны и четверть второй до поверхности попросту не долетели. Фермики вместо ставки на максимальную эффективность поставили на максимальную мощь удара и собственную дисциплину. Просто дождались, пока мы втянемся, и ударили мощно и разом. В воздухе начался ад, уже сброшенные капсулы первой волны просто горели, а по нам ударили скорострельной мелочевкой. Это она, правда, для кораблей мелочевка, а вот для ботов…

Я до самой посадки так и не поняла — есть у меня корабль дальше переборки пилотской кабины или все отрезало нафиг, но двигатели слушались, в отличие от рулей, на них и села. Тогда-то меня и ранили пониже спины, так что и боевой шрам есть, да вот хвастаться им несколько неудобно.

Это мне, кстати, «последний привет» от кого-то из ребят в трюме прилетел, носимый боезапас видимо с детонировал, потому как будь это зенитный «огурец» — оторвало б лучшую половину и всех делов. Но меня миловало, а скафандр летный дырку загерметизировал, а вот ребятам в трюме так не повезло — их броня против «огурца» ничего не представляет, да и герметизации у нее нет вообще. Так что если там раненые и были — то к посадке и инеем успели покрыться… все.

Вот и привезла я вниз в итоге роту с дополнительным отделением огневой поддержки в составе одного человека — себя. Была мысль поднять это решето опять в воздух, но внешнего вооружения у этого корыта — от комаров отбиваться. Потому — подхватила первую попавшуюся стрелялку и двинулась. Хорошо старлей, что этим бардаком тогда командовал, очень хорошим командиром оказался, внимательным — заметил, что у него на планшете левая метка появилась, и по отечески так — объяснил, куда я в своей распашонке собралась (там и драконья чешуя горела) и в какое место он мне засунет мою стрелялку если я ровно через три секунды не спарюсь здесь, и не сконденсируюсь там, куда он меня послал.

Причем словами не ограничился, а оторвал от боя звено ребята из которого, меня буквально собой заслоняя, до поста артнаводчика и дотащили, а потом два дня еще и прикрывали.

Но этого я так тогда и не заметила. А на посту сидел парнишка и азартно лупил из всех стволов по противнику. Хороший такой парнишка, с хорошей реакцией — я ту дурь, что он в канал гнал еле блокировать успевала, благо — пилотский скафандр для подключения ничего не требует, достаточно просто рядом стоять, а приоритет у меня был выше, как у старшего по званию, поэтому мои целеуказания проходили впереди его.

А через полчаса, когда давление на позиции упало, он оторвался от прицела и заявил «У-ес, я крут» и такая у него была счастливая физиономия… Вот по ней я и заехала — прямо бронированным кулаком… И не жалею об этом вроде, но его по детски обиженные глаза до конца жизни помнить буду, благо — объясняться не пришлось, мое «прикрытие» его в уголок оттащило и от всей широты души добавило…

А я, наконец, смогла усесться за прицел и начать работать: пристреляла ориентиры, установила перекрытие со смежниками, к моему удивлению они о возможности объединения даже не подозревали, договорилась с дивизионным резервом о поддержке и пристреляла их, через ретранслятор достучалась до орбиты и согласовала график прохождения с диспетчером и они тоже сказали, что если чего, смогут поддержать малым…

Словом — простая работа, которую просто надо делать, дальше стало легче — противник пер на нас, мы его перемалывали всем, чем могли. К нам с орбиты шел ручеек подкреплений, все более широкий — ПКО противника мы выбили в первые секунды высадки, хоть и все равно поздно, а мобильные комплексы уничтожались ударами с воздуха или просто исчерпывали боезапас. Подкрепления же им получить было неоткуда, но и сдаваться не собирались. Фермики вообще этого не умеют, тем более — что и для нас все еще было далеко не радужно.

Я эти полтора суток до перелома — просидела за прицелом неотрывно, благо в скафандре как у улитки — «все с собой», и даже когда наконечник в бедре дергать начал — внимания не обратила. Зато врач развернутого рядом пункта сортировки не поленился проверить показания скафандра (или это ему с орбиты настучали?) и буквально за шкирку отволок на стол.

Уж не знаю — в воспитательных целях он из меня эту железку тянул или действительно все обезболивающее кончилось… Но я аж голос сорвала, а потом только слезы катились, даже скулить сил не было, но вот когда эта добрая душа после наложения шва второй раз предложил эвакуироваться… откуда и силы взялись и голос нашелся — так и послала человека вчетверо меня старше, да при не вовремя подключившихся к каналу высоком начальстве из штаба и своем непосредственном. Начальство только хрюкнуло, сказав, что маленьким девочкам не положено говорить слова, которые оно само — начальство не знает, а доктор лишь безнадежно рукой махнул.

Как оказалось — как мой майор ни пытался отбиться и сохранить за собой «внештатного» корректировщика штаб меня у него отобрал, и теперь я, вместе с ротой прикрытия, отправляюсь на точку, откуда буду корректировать работу средств уже дивизионного резерва. Точка — это было несколько сопок в предгорьях на которых разместили «глаза» и антенны связи, мы же сами заняли седловину и укрепились по полной, как говорится «высоко сижу, далеко гляжу… меня выколупаешь».

Надо же, а все-таки приятно, когда тебя за руку держат — даже забирать не хочется…

— Там ты всю войну и провела?

— Провела… аж шесть с половиной часов. Понимаешь, такие пункты — надо находить и уничтожать в первую очередь, даже раньше штабов и пусковых установок. Я хорошо корректировала, без похвальбы — хорошо, покрывала зону процентов на 17 % большую, чем стандартно, поэтому и искали нас так долго, но это все равно просто вопрос времени и потерь в спецназе. А потом — по нам ударила уже их дивизионная артиллерия, а следом их спецназ пошел на штурм за «огневым валом».

Странно — до этого момента я наш разговор с Назарием помню четко, а вот потом со мной вдруг произошло то, что давненько уже не случалось. Безо всякого перехода, я оказалась там, на Кирне, под ее обычным для кислородных миров тёмно-фиолетовым, почти черным, небом, а рука моя не покоилась в лопате Назария, а сжимала боковую рукоять артприцела.

Когда смотришь в панораму, мир воспринимается совсем по-другому, как игра — там нет жизни и смерти, есть гаснущие и появляющиеся отметки целей, свои — красные, чужие — изумрудные, светло зеленые линии рельефа, фиолетовые пометки и маркеры. И то, что одна из красных это и твоя, в том числе, жизнь, воспринимается тоже как игра, игра в которой надо выиграть — хотя бы по очкам.

Тогда я успела увидеть появление нескольких новых целей — артиллерия противника демаскировала себя залпом, и радостно взвизгнув, выдала по ним свой расчет эллипса поражения. Радовалась — а ведь прекрасно понимала, что уходят последние секунды жизни, а потом — один за другим начали гаснуть «глаза», сжимая масштаб прицела до мизерных пяти километров округи, а еще через миг толчок погрузил мир во тьму.

Правда, открыв глаза, я увидела все те же метки. Те же да не те, красных… красных было всего три рядом и одна на месте второго опорного пункта, а вот синие стройными рядами двигались в нашу сторону и очень быстро. Земля продолжала трястись мелкой дрожью, а выход из КНП перекосило под странным углом, но все это было неважно, как можно быстрее рванула на выход, чтобы упереться в бронированную спину сержанта.

— Сиди там, целее будешь, — бросил он мне, смотря в визир вперед и влево, справа от него второй номер расчета «последнего шанса», зенитной спарки обороны КНП, в бешеном темпе бросал шлемом землю стараясь поставить неуклюже растопырившееся орудие ровно.

— Кто остался? — сержант мгновенно развернулся, смерив меня взглядом от ушей до пяток.

— Ты да я, да он, на втором пункте еще пятеро — третье отделение из спящей смены пытается выкопаться, все кто был на местах… безвозвратные потери, раненых нет.

Еще один взгляд, второй номер между тем закончил со спаркой и пробежал по ходу дальше — нырнув во вход КП, оттуда секундой позже струей полетел грунт.

— Лейтенант, какого черта ты в этой распашонке? Неужели не смогли нормальной брони найти?

— У меня вычислитель встроенный, втрое мощней того что в прицеле, вот только расположен он пониже спины, чтобы к пилотскому креслу подключатся.

— Все у нас через это место — пониже спины…

Так, наконец-то получилось. Прыгаю сержанту на шею и целую в губы, одновременно отталкиваясь ногой от стенки за его спиной. Сержант, не ожидавший такой прыти, валится как двухстворчатый шкаф, спасибо хоть руки у меня за спиной выставить успел, а то быть мне плоской. Не выпуская инициативы заявляю:

— Сержант, я тебе говорила, что я тебя люблю? — сама при этом ерзаю на спине, пытаясь устроится поудобнее. Выходит так себе — снизу камни и бугры, а сверху угловатые щитки брони.

— Дура, — говорит сержант, целуя меня между ухом и глазом. — нашла время.

— И не скажу — я блок сняла, четыре секунды.

— ВОЗДУХ!!! УКРЫТЬСЯ!!! — отомстил, зараза, правое ухо теперь кроме звона долго ничего не услышит, да и ребра похрустывают отчетливо, а этот лось еще и ерзает, стараясь прижать каждую мою часть исключительно ребристой бронепластиной.

А глаза тем временем видят внешнюю «картинку», как прямо над нашими головами рвутся «чемоданы» выпуская во все стороны, но главное — в лицо наступающему строю сотни тысяч острых стрелок, каждая меньше грамма. Кажется, что пошел огненный дождь, стрелки чертя о воздуху сгорающим магниевым оперением каплями стучат вокруг. Правая нога чувствует легкий удар, боли нет, но душу заполняет детская обида — «Как же так?». Но в это время на строй противника сзади накатывает волна тяжелых разрывов, поднимая столбы камней и пыли на сотни метров и перемешивая живое с мертвым. Большинство синих отметок погаснет.

— Слезь, раздавишь, — но он вместо этого ухватил меня левой рукой за шкирку и забросил глубже по ходу к КНП, тяжело рухнув сверху. На мой придушенный писк рявкнул:

— Тихо лежи счас отве… — договорить не успел, когда несколько близких ударов казалось, перевернули мир, и боль погасила свет.

Медленно выгребаю наверх, к размытому пятнышку света, и тут, какая то добрая душа решает мне помочь. Вибриссы протират какой-то дрянью, от которой тело само выгибается дугой, а желудок пытается выпрыгнуть наружу, но — размытое пятно превращается в «аварийный» фонарь, а напротив проявляется на фоне неба сержант. Он самозабвенно лупит меня с двух рук по морде. Клацаю зубами, но движения заторможены — успевает сдержать удар левой, зато лупит с правой так, что едва не прикусываю язык.

— Отставить.

— Есть, — он с сожалением отпускает занесенную руку.

— Ты меня чуть не задушил кабан или… КУДА МЕНЯ?!

— Ноги, — отвечает сквозь зубы сержант, что-то делая с моей лучшей половиной.

Сцепив зубы, чтобы не заскулить, не от боли — ее пока нет, а от безысходности, отворачиваю морду в бок и зря. Глаза упираются в перетянутые жгутами культи, заканчивающиеся чуть раньше того места где должны были быть колени. Не сразу понимаю, что этот обрубок — мой капитан, причем он жив и смотрит прямо на меня, пытаясь ободряюще улыбнутся. Не выдерживаю, хрен с ней с офицерской выдержкой.

— Что там? — Сержант прерывает свои манипуляция и, неожиданно тепло, смотрит мне в глаза.

— Что расставить пошире у тебя есть, и чем мужика к себе прижать — тоже. Кости целы, а мясо… мясо нарастет.

Сержант исчезает на миг, чтобы появиться вновь, держа что-то в руке. Что-то мне невидимое из-за размазавшегося изображения.

— Так, мураши опять зашевелились, я тебе даю Качу (К14) двенадцать минут у тебя будет, забираешь капитана и ползи отсюда — на точку три, туда летит крокодил. До поворота на карачках, а дальше, если сможешь встать — бегом. Все, валите отсюда начальство хреново! Мураши близко, а вы мне их посчитать не даете!

Встаю, как приказано — в коленно-локтевую позицию и мне на спину кладут капитана, он хватается крепко — сцепляя в захвате кисти и локти. Напоследок не выдерживаю и выдаю ЦУ возящимся возле спарки сержанту и второму.

— Ты постарайся сразу снайперов выбить, они тебе только и опасны, — вдохновенно вру я, сама в это вранье веря.

Получаю, за доброе слово, совершенно нецензурное, но как, ни странно, вполне выполнимое пожелание от сержанта и «волшебный пендель», от так и не сказавшего ни одного слова второго, в результате чего первую часть пути прохожу галопом, потихоньку переходя на более экономичную рысь.

До желанного поворота оставалось еще пятьдесят метров, когда за спиной зазвучала лающая очередь спарки, чтобы захлебнутся через три удара сердца. Казалось уже все — и поворот так и останется последней и недостижимой мечтой в моей жизни, но через две с половиной секунды спарка ожила вновь, чтобы захлебнутся негромким хлопком, когда я уже успела проскользнуть за спасительный поворот — на этот раз уже навсегда.

Едва я успела заскочить за второй поворот тропы, как валуны вокруг отбросили новые тени, а с небес пролился огненный дождь…

Прихожу в себя от собственного чиха, Назарий, зараза такая, дунул мне в нос — и как додумался то? Но глядя на его встревоженное лицо ругаться расхотелось, и его руки на плечах распространяют тепло, но трусить-то меня так сильно зачем? Приходится ему кивнуть, дескать — просто задумалась, он тоже делает вид что поверил, но смотрит обеспокоенно.

— Может расскажешь, что дальше было? Если хочешь, конечно…

Рассказать? Проще спеть… И запела отбивая ритм по миске.

— Понимаешь, Назар, это ведь я его убила, еще когда «огонь на себя» вызвала. Железка подождала, пока «потери обороняющихся достигнут 75 %», и ударила во второй раз — сочтя риск потерь приемлемым. Вот только мне, в моей распашонке, это была верная смерть, если б не он… Меня прикрыл — все, кроме ног и задницы, везет мне с приключениями на это место.

Назарий погладил меня по голове и притянул к себе, а потом, отстраняясь, начал вставать… То, что он не встает, а падает, я поняла только в последний момент, едва успев его подхватить, а драгоценную книжку и вовсе удалось поймать только ногой.

И как он умудрился этим компотом так набраться? Ведь не больше двух десятков градусов… Зря я ему сказала, что пойло безопасно. Коварное оно, как оказывается, причем ведь он не пьяный совсем — просто ноги не идут и все. Пришлось положить его руку себе на плечи, а самой ухватившись за опояску тащить бойца со змием в келью.

Впрочем — все к лучшему, может ему хоть то, что я рассказала сегодня, сниться не будет — в отличие от меня…

Бусина жемчужная

Епископ с братией явился по мою душу через три седмицы. Некоторые организации способны одновременно и планировать на столетия вперед, двигаясь очень медленно — но неотвратимо, и решать вопросы мгновенно, двигаясь со скоростью атакующего кгаррха — клац челюстями и поминай как звали. Но в моем случае все было только правильно — чего там хвост в четыре приема рубить?

Тем более все было давно обговорено.

Епископ, в свой первый приход, пробыл у нас седмицу — приходил в себя и набирался сил для следующих подвигов, причем «подвигов» без всяких кавычек — хранить душу в чистоте и любить ближнего не в пример проще, если этого ближнего нет в прямой видимости. А вот если есть — то душе почему-то спокойней смотреть на него через прицел, так — на всякий случай. А уж если и вовсе приходится лебезить перед теми кому готов глотку зубами перехватить… Очень нервная, словом, работа, хоть и имеет некоторые бонусы, да вот только реально ими пользоваться некогда — словом «суета сует и томление духа».

Перед его уходом мы с ним серьезно поговорили, не как с паломником или страждущим, а именно как с епископом — то есть одним из высших иерархов, облеченных немалой властью и такими же возможностями. Как говорится дружба дружбой… а взаимоотношения одиночки с организацией — это совсем другое. Нет, за мой подарок мне «спасибо» и пожизненное поминовение гарантированно, могу и на более реальную помощь рассчитывать «если то будет в силах людских», но вот им хотелось бы еще…

Сама постановка вопроса — мне понравилась, то что им хотелось не просто «еще», а то что меня просто и ненавязчиво просили поделиться самым дорогим — информацией, ну и, походя, попробовать решить один из «вечных вопросов» — вдруг получится, и не подумайте что речь про вопрос — «откуда берется пыль?».

Задачка, честно говоря, была интересной, тем более что второй вечный вопрос — «куда уходят деньги?» был подан в несколько другой формулировке — «где взять деньги?». Поскольку с учетом все было как раз на уровне, но мои мысли по статобработке вызвали заинтересованность и просьбу записать поподробней — инициатива наказуема, ага.

Особенно радовало, что не требовалось решение «на вчера и — побольше, побольше», да еще и желательно — даром. Нет, церковь готова была вкладывать серьезные силы (с деньгами ясно было похуже) и ресурсы, даже без обещания немедленного результата, и даже — в этом десятилетии, а это — уже показатель зрелости организации и того, что с ней вполне можно иметь дело.

Так, если речь идет о производстве товара, а это так, поскольку не мне тягаться с церковью в реализации идей, то товар должен удовлетворять ряду параметров.

Первый это «удельная» стоимость — попросту говоря товар должен быть компактен — это затраты на транспорт, хранение и просто возможность спрятать чтобы не нашли, и дорог. Еще — это должен быть не новый товар, вопрос успешного преодоления барьеров традиции — непредсказуем. Емкость рынка должна быть велика, но небеспредельная. Желательно — чтобы спрос был стабильным и постоянным.

Производство должно быть очень простым с минимальным привлечением техники и ресурсов, не больше нескольких десятков человек и желательно в труднодоступном месте — вопросы обеспечения безопасности и секретности идут с первым приоритетом, значит, нужна еще и хорошая транспортабельность.

Дальше — технология должна быть самой примитивной с минимальным требованием к персоналу и уровню его знаний. И самое главное — она должна «открывать», то есть давать целое непаханое поле деятельности, которое можно осваивать сотни лет, вкладывая туда часть прибыли и самое главное — бесценный новый опыт.

И, совсем забыла, особое требование заказчика — способ добычи денег не должен противоречить ни одной из заповедей.

Что не видите выхода? А я вижу, вон еще четверть горшка осталось, после взноса «на благие цели». Все пункты, от примитивной технологии — все нужные приспособления легко изготовить в любой деревенской кузнице, до компактности и нетребовательности в хранении. И в дополнение — бонус, живет жемчужина полторы сотни лет, так что любителям покрасоваться — не получится затариться раз и навсегда, как это возможно с всякими блестящими камушками.

А уж какую перспективу открывает этот путь развития — закачаешься, но надо все делать малыми шагами. Хотя перспективы интересные — последнее время церкви просто не остается места на земле, а на небеса как-то рано, вот и будет линия развития на использование ресурсов моря, в конце концов и символ подходящий имеется — рыба.

Вот и добиваю, под грустными взглядами Назария, остатки последней партии бумаги, все же «глубоко засело неверие в человеке сем», сказала же что напеку еще сколько скажет, а сейчас пока — мысля идет, все же план развития целой отрасли на сотни лет вперед составляю.

Главное, ничего тут нового для меня нет — только детство вспомнить. Мы все же существа больше водные — перепонки между пальцами и проблемы с остеохондрозом у тех, кто не может каких-то два часа в сутки проводить в воде. Какие тут еще нужны доказательства. Так что вспоминаем детство, проведенное на прибрежной ферме. До того уровня освоения жизни моря тут еще тысячи лет поисков и находок, но даже то что есть уже здесь и сейчас…

Итак — нулевой цикл, небольшие улучшения за счет таких же мизерных знаний. Тут можно идти сразу двумя путями: улучшение лова и организация садков на манер того что сделала я. Для садка толком не надо ничего — собрать жемчужниц на мелководье или в виде подвешенных к бую в садке и просто защищать от хищников. Но чтобы собрать — надо сначала их достать. А тут проблемы связанные с анатомией — перепонок между пальцами нет, задержка дыхания — не долгая, а тут еще хищники. В общем, понятно, почему ловцы жемчуга долго не живут, а суммарная добыча мала.

Что тут можно сделать, первое — вырастить перепонки, а лучше — целый плавник вместо ног, чтобы руки свободными оставались, в итоге экономим время спуска/подъема и увеличиваем скорость движения по дну.

Рисую проект новой обувки — мне-то можно просто кусок жесткой кожи двумя нижними лапами ухватить и махать им, а вот Назарию уже понадобится крепеж — его плоские лапы ничего схватить толком не смогут. В итоге появляется что-то вроде двух сросшихся сандалий с ремнями, чтоб не слетели, и приклёпанного к ним куску твердой жесткой кожи длиной как от пятки до колена. Натирать все это должно жутко, надо будет потом ремни делать из рыбьей кожи — делаю пометку, а попробовать можно и с тем, что есть, причем уже завтра.

Надо еще чем-то глаза защитить, это только я прекрасно вижу под водой, а Назарий там почти слеп и даже понятно почему. Те, что ловят жемчуг с лодок используют ведро без дна, думаю если сделать из кожи маску с прорезями для глаз и туда вставить стекла — будет не хуже. И это правильно — я определяла «икряные» раковины с помощью ультразвука, а опытные перекупщики могут это делать просто по виду раковины, думаю ныряльщик тоже сможет — вот и способ увеличить выход.

Дыхательный аппарат нам пока недоступен… точнее — такая смертность не может быть оправдана никакими доходами.

Когда шаланда с епископом, наконец, приплыла, я уже успела сделать некоторые опыты, а Назарий не меньше трех раз утонуть в процессе освоения новой, на коленке сделанной техники. И пусть маска больше напоминала самодельную повязку для защиты от контактных ОВ, что делают на уроках гражданской обороны, а герметизации удавалось добиться только путем обильного смазывания лица жиром, но она давала все же видеть под водой, достаточно, чтобы увлекшись это несчастье, умудрялось забыться и вдохнуть воду. «Плавник» вообще привел его в восторг, а меня в уныние — у меня не получалось его догнать, до того как он начинал тонуть, разумеется.

Так что, по прибытию кораблика, отобрала у ребенка новую игрушку, взамен клятвенного обещания сделать еще лучше, и вступила на борт. На борту меня встречало пятеро «здравых телом и духом» монахов, епископ и… гробовая тишина. Я уже подумала, что ввела всех в ступор процедурой отряхивания (приближалась линька, так что лохматость у меня повысилась), но епископ меня поспешил разочаровать — он просто буквально понял мою фразу про «немоту» и взял на строительство новой обители частью действительно немых, а частью давших обет молчания братьев.

Дня четыре искали островок поуютнее — надо было найти такой, чтобы был максимально удален от обычных мест лова. Наконец нашли нужное — остров в пару квадратных километров, даже в прилив окруженный лабиринтом протоков таких, что не зная пути добраться нельзя было ни посуху, ни на лодке.

Обустройство начали с копания колодца, бородачи смотрели на меня с удивлением и робкой надеждой на чудо — откуда на острове посреди соленой воды взяться хоть капле пресной? Но кайлом махали с душой, приходилось ограничивать их энтузиазм — так ведь действительно можно и до соленой воды докопаться…

Колодец рыли бедуинский — почти восемь метров в диаметре, целый бассейн. Пока сухой, таким он был и когда я сказала завязывать с копанием, а утром — нас поднял удивленный возглас, все кинулись посмотреть что случилось, включая еще видать не вполне проснувшуюся мну, правда в середине пробежки до меня дошло в чем дело и я, развернувшись на сто восемьдесят, потопала назад досыпать.

Вот только — ничего не вышло, в спину уперлось столько взглядов, что вся шерсть дыбом встала, пришлось развернуться спиной к встающему солнышку и топать «не отрываться от коллектива». Коллектив, правда, повел себя странно — дружно стоя на коленях, тихо молился повернувшись лицом на восток и одновременно косился на меня, когда я обойдя скульптурную группу по дуге заглянула в колодец. Там, впрочем, было все как положено — давление более плотной и тяжелой соленой воды выжимало пресную вовнутрь обнаружившейся полости, поднимая уровень воды в колодце. Сейчас там бело едва на вершок, процесс шел медленно, но результат сомнений не вызывал.

Так, теперь три дня на обустройство и начинаем работать.

Рыли полуземлянки, вынутую породу пилили — епископ расщедрился аж на две пилы и вообще — привез весь мой список, включая походную кузню. Получающиеся бруски известняка складывали в стены, а я вытащила из багажа на шаланде медные листы и показала, как пережигается известняк на известь в фокусе «зеркала». Вызвав тем самым очередной ажиотаж, зато мой опус в который я занесла «кратко самое важное» теперь читали на ночь вместо библии — по четверо, двое книжку держат двое читают, потом меняются. Сложить купол на извести — довольно просто, но медленно — застывает она долго, надо будет потом показать, как гипс получать или поискать его по округе…

Но вот, наконец, можно отложить пилу «дружба» с кайлом, и приступить, наконец, к тому зачем собственно я здесь — учить, откуда берется жемчуг как мы можем в этом процессе поучаствовать. Жемчуг — это защита жемчужницы от раздражителя, им может быть песчинка или паразит, но защищаясь моллюск покрывает его тончайшими слоями перламутра, того же самого, что наплывами лежит на внутренней стороне раковины.

Но, нам некогда ждать милости от природы — механизм образования этих вкраплений довольно хорошо изучен моим народом, правда с целью бороться — эта скрипящая на зубах субстанция, здорово портит удовольствие от вкусного мяса, но — ломать не строить, создание крупных жемчужин можно и стимулировать. Тут главное две вещи — чтобы песчинка обязательно была покрыта клетками моллюска и скорость роста. Растет жемчужина медленно, каждый год добавляется от половины до одного миллиметра. От пяти до десяти толщин волоса — чтобы понятно было.

Первое ограничение снимается хирургической операцией — песчинку просто заключают в мешочек вырезанный из мантии моллюска, а второй — изначальным размером «песчинки». Если взять не песчинку, а вполне себе шарик в 6 мм выточенный из того же перламутра то уже лет через пять будем иметь жемчужину вполне товарного размера.

А вытачивать, да можно и не вытачивать — битые раковины в бочку и крутить до тех пор пока шарики не выйдут, после сита разумеется. Так что все довольно просто — наловили раковин, прооперировали и высадили в садок, выкинули операцию не перенесших, и дальше только ждать — конвейер.

Впрочем — бездельничать не получится, садки надо вынимать каждые три месяца, осматривать чистить и так далее, а из 10 раковин в итоге даст хорошие жемчужины только одна, так что надо держать их столько, чтобы как раз полный цикл и занимал три месяца. А еще нужно пополнять фонд новыми жемчужницами, хоть при правильном обращении можно получить и три раза, но новые все равно нужны.

А еще надо постоянно заботиться об улучшении дела и поисках новых путей, это ведь только кажется, что я знаю много, на самом деле — это все общие слова, а совершенство надлежит искать еще очень долго.

Есть ведь и еще один путь — можно просто насечь мантию во многих местах и вставить в разрезы кусочки другого моллюска. Такой жемчуг не будет крупным, но его будет много. Что впрочем, хорошо, так будет меньше заметно увеличение лова.

А ведь можно еще создавать жемчужины уникального размера — в раковине аккуратно, рубином вырезается отверстие, на отверстие устанавливается винтовой пресс и очень медленно, со скорость от десятых миллиметров до двух миллиметров в сутки, в тело моллюска вдавливается чудовищное ядро из металла или перламутра — размером с воробьиное яйцо. И так пока моллюск сам не образует мешок вокруг ядра, потом остается только приклеить назад вырезанный кусок. И, через лет пять, будем иметь «невиданную» жемчужину, и ведь это только те способы, что можно придумать сходу…

Переговорила с епископом, провели разметку будущих стен, сильно порекомендовала отправлять сюда тех, кто крепок телом и имеет военное прошлое. Подумали над уставом — питаться придется в основном дарами моря и в достаточной мере — работа тяжелая, а от такой еды будут проблемы весьма специфические. Подумала насчет применения брома и озадачила епископа поиском близких аналогов.

Вышли в море и я загрузила корыто почти полностью раковинами, вместе с теми что волокли в сетях за бортом, для экспериментов — получился такой перегруз что еле доползли назад. Потом испытывали приспособления для разжимания створок и переделывали их, потом взялись за хирургию… Для начала — просто вгоняли обкатанный кусочек перламутра изогнутыми под прямым углом пинцетами, вся проблема в том, что моллюск пытается отторгнуть раздражитель, а «Г» образный раневой канал не дает ему это сделать. Вот и первая партия готова.

Тем временем уже была готова и освящена первая, «подземная», церковь и началась возводиться часовня-маяк, на которой будет позднее гореть «неугасимый» огонь — газ от пережигаемых в специальных ямах водорослей. Когда эта конструкция выйдет на промышленную мощность — можно будет получать заодно и йод, спиртовой раствор которого отличный антисептик.

Это была вторая моя «альтернативная» закладка — лекарства, еще один товар удовлетворяющий большинство моих параметров. Даже если когда-нибудь люди вдруг перестанут болеть, то уж лечиться они все равно точно не перестанут.

Обсудили мы и вторую мою задумку — усовершенствовать добычу раковин и заодно начать подбираться к освоению ресурсов глубин.

Говорите там нечем дышать? Это не так, воздух можно брать с собой, проблема в другом — куда девать то, что выдыхаем. Потребность человека в кислороде — чуть больше килограмма в сутки, это порядка четырех кубов притока воздуха на человека, не так чтобы и мало, но и не так чтобы и много. Собственно водолазный колокол — очень древнее изобретение, вы даже не представляете насколько оно древнее. Первым, кто его использовал, был некий паучок додумавшийся прятаться от птичек и прочих хищников — под воду, там он до сих пор и живет — в домике, наполненном воздухом который удерживает паутинка. Вот его опыт и будем наследовать — для временной работы подойдут «купола» из того же шелка, хотя это слишком — надо подбирать ткани подешевле, а для постоянного проживания — строим корабль, в положении «кверху килем» и топим на нужном месте на якорях, или балласте.

Вся прелесть такого решения — в том, что вся выдыхаемая отрава уйдет в «жидкий пол», углекислота очень хорошо растворяется в воде, не надо выдумывать никаких сложных и недоступных машин для очистки — природа справится и сама. Кстати она может и обеспечить кислородом, вот только водоросли, способные это сделать — есть не везде, так что придется обеспечивать себя воздухом самим.

Есть еще и прелесть этого решения — в том, что природа положила барьер глубины погружения для тех, кто живет на поверхности, это порядка 15–20 метров. На эти глубины можно уходить отделываясь минимальной декомпрессией, даже в случае длительного пребывания. И туда же можно донырнуть с поверхности — не заботясь о сложной технике. В крайнем случае — и быстрый подъем с такой глубины не грозит немедленной смертью.

Но на этой глубине уже почти не слышно волнения, там — верхняя граница самых богатых областей и оттуда же можно нырять на следующие двадцать метров, добираясь до сокровищ которые в других случаях так и останутся нетронутыми. Да и человеку проще работать по горизонтали — три десятка ныряний в день, предел физических возможностей самого сильного ныряльщика, через три года такой работы человек — глубокий старик, если еще не умер, а большая часть времени приходится на спуск-подъем, да и отойти от камня-якоря далеко, не выйдет. А тут — даже если потерять колокол можно просто вынырнуть, вдохнуть и опустится назад.

Но хватит объяснять очевидное — дьявол, как известно, в деталях. Наше «жемчуголовное» судно получается тримараном — два корпуса между которыми закреплен «колокол» имеющий нулевую плавучесть. Корпус будем плести из циновок и пропитывать асфальтом, такой способ изготовления известен тут не одно тысячелетие и проблем не вызовет, можно и остальные корпуса сделать также, поскольку дерево тут под большим вопросом. При выходе в район центральный корпус отсоединяют и опускают на тросах вниз, раскрепляясь на якорях или медленно дрейфуя из «обработанных» областей в новые. Его можно также поставить на дно, закрепив якорями или экстренно поднять на борт — в случае шторма, например, задраив люки, полной герметизации не выйдет, но оно и хорошо — давление будет падать достаточно медленно, что и требуется. Асфальт и внутренняя деревянная обшивка обеспечат хорошую теплоизоляцию, и надо будет предусмотреть еще и медные листы, чтобы собирать конденсат.

Теперь — воздух, внизу будет плюс две атмосферы, или два кило на квадратный сантиметр, сделать тридцатиметровую отожженную медную трубу, чтобы ее можно было намотать на барабан — не проблема даже с каменным молотом. А вот дальше — в таком насосе не должно иметься движущихся деталей, чтобы нечему было сломаться. Саму трубу на случай поломки мы просто заведем в колокол снизу. Это хорошо — колокол, даже в случае поломки, не зальет мгновенно — трубу толщиной в палец на две атмосферы можно пальцем и заткнуть, не говоря уже о том, чтобы вбить чопик. Но на всякий случай — вдруг внизу проспят, на жизни не экономят, тем более что так не нужен клапан — хватит водяного затвора.

Вот его и используем для подачи воздуха — труба заполнена воздухом, если в нее залить пять литров воды — весь этот воздух выдавит в колокол, а ритмичность работы насоса обеспечит затвор. Имеем две емкости — большую, из нее вытекает вода струйкой в малую, а вот в малую, от середины и на дно, опущена наша трубка.

Пока уровень воды не достигнет верхней точки трубы ничего происходить не будет, а вот потом — вся вода уйдет вниз проталкивая перед собой воздух, пока сосуд не освободится, а верхний конец трубы не втянет новую порцию воздуха, после чего все начнется по новой. Остается только подливать воду в верхний резервуар, что при его достаточной емкости не слишком обременительно.

На сигнализацию оставим веревку, и удары по листу меди, опущенному в воду — тоже самое оно. Самой большой проблемой грозит стать вода, собираемый конденсат надо будет пускать в оборот и еще брать пресную воду в качестве балласта. Нет, пресная вода — не пить, а мыться, поскольку если не смыть вовремя соль могут быть проблемы с кожей. Из тех же соображений всем работающими придется бриться налысо…

Некоторое время думала, а не комплектовать ли бригады ловцов женскими экипажами, побрить их будет конечно… Но по всем остальным параметрам женщины действительно подходят лучше — от теплозащищённости, до выносливости и устойчивости психики… Ладно — пусть епископ сам решает.

На этом все плюсы в моей книжке закончились и начались ужасы — реальные и предполагаемые. Грибок и как с ним бороться, болезни — обычные и те, которых на поверхности не встретишь, отравления — и особые требования к материалу обшивки, пожары и затопления, опасности среды обитания. Регламенты работы и направления исследований. Все те вещи, которые «пишутся кровью» и от взгляда в это кровавое озеро накатывало искушение пойти и утопиться прямо сейчас.

Когда потом гребла к берегу, чтобы вернуться назад посуху, то от взгляда на вышедшие меня провожать фигурки на душе становилось тоскливо — будто бросила слепых котят в воду, пусть барахтаются — может выплывут…

Хотя… а есть ли другой путь научиться плавать самому?

Бусина черная

Сегодня у нас на девятый час (15–00) манна небесная. Да-да та самая, что служила пищей народу Израилеву сорок лет во время хождения по пустыне. И упала она как и положено с неба. Тактик, гад, опять все проворонил. Правда, тут его вины как раз и нет — степень опасности он оценил верно, как крайне низкую, и предупредил, честно говоря, вовремя. Но вот некоторые совсем разнежились, причем до такой степени, что когда увидели сплошной шевелящийся ковер в двух шагах от собственного гнездышка… такого урона достоинству моей высокоразвитой цивилизации наверно еще не наносилось.

Но представителю «цивилизации» было не до падения его достоинства в чьих бы то ни было глазах — он пытался забраться под циновку аборигена в поисках спасения. Причем «под циновку» в буквальном смысле, я действительно умудрилась, пища от ужаса, залезть ПОД циновку НА которой он спал, и кстати — натурально проспал сегодняшнюю «заутренею» молитву, я видимо ему за это была в качестве наказания.

Назарий от такой побудки шарахнулся в угол, я следом за ним где ни настигнув повисла на шее. Он разумеется, попробовал меня оторвать, но не тут то было — вцепилась в милотью как клещ, всеми четырьмя лапами, и было с чего — первые отряды уже маршировали по полу в нашу сторону. Тут-то он видимо проснулся и врубился в ситуацию, потому как вместо попыток отодрать меня от себя просто погладил по голове и сказал.

— Глупышка, это же просто акриды.

— Да? Честно-честно?

— Честно-честно.

— А есть их можно?

И нечего надо мной смеяться, лучший способ преодолеть свой страх — это его съесть!

Так что сегодня у нас на обед манна небесная, а я-то все ломала голову — ну чем можно прокормить в пустыне такую ораву народу? Откуда взять нужные для этого тонны биомассы, да еще не нанеся урона всем вокруг, а тут такое решение — чуть изменить пути миграции этой напасти и вот вам «манна небесная», причем — еще и избавление ближней и дальней округи от этого бедствия.

Назарий на мое очередное «прочтение» святого писания, понятно только крестился и молился об укреплении в вере, а потом — задумчиво заявил, что вроде у евреев саранча действительно считается пищей кошерной… и «оставить собранную манну» на следующий день действительно не получится — или разбежится, или передохнет, а готовая — прогоркнет.

Ладно, оставим этот момент более сведущим, но то что сегодня мы наследуем Иоанна Крестителя, надеюсь, возражений ни у кого не вызывает? Странно, а у меня их есть, указано что пищей ему служили акриды и дикий мед, не находите что сочетание несколько странное? Дело в том, что в греческом языке есть похожее по звучанию слово «еккриды» то есть лепешки, приготовленные на меду и масле. И туже манну в библии тоже по вкусу сравнивают с еккридами…

Вот и разберись — кто там что ел, то ли лепешки на меду, то ли саранчу жаренную в масле. Последнее мне кажется все же более вероятно — включая климат, так сказать. Да и вкус — замечательный, вот мы и хрустели лакомством и, несмотря на радость для желудка, смурнея просто на глазах. Несколько обиженная такой реакцией на свою готовку пристала к Назарию требуя объяснить «что не так».

Оказалось, что он не первый раз вкушает (саранча появляется до семи раз в год) это блюдо, и каждый раз вспоминает, как он ее попробовал впервые…

В общем-то, простая солдатская история, как спешили на выручку да припозднились, враг уже вовсю хозяйничал за стенами и в домах, а все колодцы в округе были отравлены, и не было ни сил выбить врага со стен, ни уйти, но пришлось все равно уходить. И как шли потом войска неизвестно куда, оставляя за собой павших животных, а потом и людей. Потому как солнце безжалостно, а воды просто не было, все колодцы на пути вычерпывались досуха и возле каждого из них оставались десятки обессиливших или просто разуверившихся в расчете на то, что вода в колодце появится раньше, чем смерть. Из них не вернулся потом ни один человек. Как делились последним глотком и убивали за него же. А потом, наконец, добрались до колодца, который не смогли выпить, несмотря на жажду, не из-за его полноводности, а потому что просто мало осталось…

И все это, чтобы выяснить, что даже небольшой остаток пути им уже не пройти, несмотря на то что есть уже достаточно воды, просто потому, что обессиленным переходам людям нечего есть, а животные почти все пали раньше вместе с припасами. Вот тогда-то бог и услышал их молитвы и с неба упала саранча. Голодные люди ели ее сырой, потом сушили или жарили, перетирали камнями и пекли лепешки и смогли таки вырваться из этой передряги…

Да уж, вот такое «приятного аппетита» — быстро отворачиваюсь, но видать недостаточно быстро, что-то Назарий в моем взгляде увидеть успел, потому что, разом забыв все свои горести, ухватил меня за лапу, накрыв сверху второй рукой.

— Тебе они тоже что-то напоминают? — а глаза то какие добрые… Как тут соврать?

— Да, — говорю, — на воина-фермика похоже.

Правда сходство это — скорее выверт подсознания, мало у них общего, разве что тоже насекомые, да и тут — большой вопрос, насколько помню, у насекомых легких нет. Но делать нечего — бегу за бумагой и рисую Назарию «образ врага», попутно поясняя.

— Понимаешь — в первую командировку я ни одного так и не увидела, только отметки на экране, да и все. Это конечно к лучшему — я бы с тобой тогда сейчас не разговаривала. А вот во второй раз насмотрелась, правда в основном на мертвых… — тут приходится заткнуться на минуту, борясь с некоторыми воспоминаниями…

— Вы их ели?

Приходится подождать еще минуту, пока желудок перестанет дергаться.

— Нет, конечно — они ядовитые.

Собираюсь с мыслями.

— Зажило на мне все как на собаке, хотя процедуры по восстановлению функций сухожилий после операции… врагу не пожелаешь, боль такая что когда обмочишься — не замечаешь, впрочем вру, стыдно неимоверно, но ничего с собой поделать невозможно… Ну, зато почти не хромала, но вот за штурвал меня сажать можно было еще нескоро — там больше половины управления на ноги завязано…

Но я считала, что мне еще не все оплатили, вот и попросилась на атмосферный штурмовик, голова-то при мне, а управление там простое. Взяли, конечно, с пилотами напряг был полнейший. Занимались зачисткой — два штурмовика, два транспорта, разведрота при четырех БМДР. Основные силы фермиков к тому времени выжгли целиком, но оставалась масса групп недобитков и среди них были весьма кусучие.

Вот смотри — красавец?

Посмотреть действительно есть на что — элитный боец, не меньше семи лет безупречной службы замер в дружеском приветствии, но это для тех, кто с вопросом знаком. Назарий же крестится, даже слегка побледнев.

— Демон, исчадие ада! — интересно, а кто тогда теперь я?

— Да нет, — говорю, — тоже человек… во всяком случае и мыслить и чувствовать умеет не хуже нас с тобой.

— Как же можно биться с таким ужасом?

— На «удар когтем» с ним конечно лучше не сходиться, меньше чем впятером такого не завалишь, да и двух-трех к предкам точно отправит, даже если вдесятером — одного наверняка достанет и пару 300-тых точно будет. Они ведь страха смерти лишены напрочь, вместе со способностью размножаться, потому идут вперед до конца, для них главное сразить противника, а не самому уцелеть.

Но такая установка хороша для рукопашной, как их сила и размеры, а вот если ближе чем на выстрел не подпускать… Тут становится все наоборот — нашим стрелам все равно, есть броня или нет, разве что фермиков она не так стесняет, а не боящийся смерти, одержимый лишь жаждой убийства воин — плохой победитель, для победы ведь выжить надо…

Так что я с мужиками поговорила доверительно, что я им не только извозчик, да и они все были с понятием — не один десяток лет воевали. И больше вперед не лезли, есть подозрение — прочесала это место из орудий штурмовика, оказался там кто-то — добавила. Их дело — только показывать куда бить, в общем дело шло как на конвейере.

Мне ребята с каждого выхода идентификаторы таскали, «львиная доля» — все смеялись. Видишь, вот здесь, над жвалами кружек такой с крупную чешуйку, она действительно переливается красиво, на стебельке таком. Это часть тела, но на нее заносят все данные, вроде татуировки — возраст, кто, звание, должность, выслуга, опыт, награды и так далее, у фермиков глаза по-другому устроены — им достаточно одного взгляда, чтобы полностью знать кто пред ним.

Под конец у меня их набралась приличная стопка, пыталась отказываться, но народ все равно тащил, причем выбирая покрупнее — говорят, что девушки как сороки, блестящее любят, такие вот подарки… Я потом, в конце войны, пыталась их сдать, но не взяли — твое говорят, что хочешь то и делай. Ну, я недолго думая, ими ранец обшила, благо там дырочка удобная, красиво вышло — все девчонки завидовали, спрашивали где такое достать можно и все выпросить пытались те что остались, а я на них смотрела…

А потом, кто-то видать из преподов в койке проболтался — все вчерашние подлизы от меня шарахаться начали, «черной вдовой» обзывались, да только мне все это было, до…

Зато обнаружила удивительную вещь, оказывается эти машины для убийства, ни на что вроде как больше самой природой не предназначенные — очень сильно чувствуют красоту мира, гармонию всего живого…

Они все — ВСЕ, писали стихи, да какие… Я попробовала перевести, но смогла только очень немногие, самые простые, хоть выбрать из чего было много. Они ведь все на те же диски и писали…

Я наглости набралась да и выдала книжку переводов «Песни безгласных», ух как все забегали — думала, порвут на части, причем и свои, и чужие, мне вообще-то светиться не стоило. Ну и доигралась — вызвали в СБ думала по ушам ездить будут, а оказалось все гораздо серьезней. Прибывает по мою душу специальное посольство, да еще — во главе с маткой, это их как бы королева, но королеве до ее власти очень далеко. А эти приколисты еще и шутят «не переживай», говорят, «встреча будет тут, так что если они с тебя аналогично шкуру снять захотят и рюкзак из нее сделать, то у них это конечно выйдет, но живым им не уйти. Будет у тебя еще одна „звездочка“ на счету — посмертно».

А мне, не поверишь, все пофиг было — так меня эта «мирная жизнь» достала. Так что одела парадную форму со всеми моими значками, да взяла РД этот злополучный, хоть он совсем и не парадный, да пошла «представлять цивилизацию». Ребят из моего «почетного караула» только жалко было — они ведь меня всерьез защищать собирались, и смех и грех.

Встретили нас — по высшему разряду, уж не знаю зачем им такой церемониал, но красиво. Две шеренги из таких вот красавцев, музыка… Как оказалось — за эту книжку несчастную они меня орденом «За вклад в дело Мира» награждают. Представляешь, меня — «за Мир», да меня только в сотой части их крови, что пролила утопить можно…

Словом не выдержала и ломая процедуру попросила матку «на пару слов», об аудиенции стало быть. И когда она всех выгнала, причем и свою охрану тоже (мне, правда, наши ученые все равно не поверили, что это возможно), попыталась добиться чтоб меня пристрелили — хотя бы из жалости, рассказала прямо каков мой вклад в дело мира.

Так эээ, эта зараза крылатая, меня на коленку усадила, за ухом почесала и объяснила, что мне и трети, оказывается, не сказали, и что полный список моих побед по данным их стороны она мне передаст в конце, а в наше посольство он ушел десять минут назад. Дескать, нельзя такие вещи недооценивать.

И потом, пользуясь моим шоком, позвала всех назад и гайку эту к мундиру самолично привертела, да еще заявила о присвоении мне звания «соправительницы» от себя и «полной неприкосновенности» от их правительства вместе с приглашением приезжать в любое время и располагаться как дома.

Ну, туда меня СБ понятно не пустило, подожди, говорят, хотя бы лет тридцать пока сроки выйдут, так что я теперь туда и не попаду, жаль — очень все же хотелось бы понять как они думают…

Но вернемся к рейду, жили мы — не тужили, пока прорыв не случился. Мы-то под этот каток не попали — далеко были, но мурашей на планету попало столько… Но самое страшное — много их крылатых машин, тяжело это — гибнуть, не имея возможности ответить. Словом — все резко поменялось, и теперь уже нас гоняли и в хвост, и в гриву. По всем щелям куда только забиться ни пытались.

Только и спасало что так это скорость, если могли в день на тысячи три километров уйти — был шанс что оторвемся и можно день передохнуть. Вот только голодно очень было — на той планете жрать было ничего нельзя, вся жизнь из белка состоит, так там в основе был такой — для нас отрава вроде змеиного яда, тот тоже — белок.

А ведь все вокруг живое — но ни мышки споймать, ни травинки погрызть и как это всем объяснить: от травинки еще только животом день маяться, а вот если больше… Вот я всех и заставила — пожевать травинку, и сама пожевала — чтоб поняли. И самое странное — поняли, почти случаев отравления не было за все полтора месяца…

Что там было? Да рейд как рейд, не слаще твоего — собрали всех недобитых кого смогли, да бегали зайцами, чтобы нас поймать не могли. Укусили — и деру, в основном на склады продовольствия нападали — есть хотелось, ну и понятно нас там ждали. Ну и с их разведкой резались от души — ведь нас еще и искали…

Как выжили? Да кто сказал-то, что выжили… Смекалка в основном выручала. Например, всегда на новое место шли парами — впереди один штурмовик, идет очень низко и быстро, сзади — другой на большом отдалении и высоте. Мураши они безбашенные, как видят цель — сразу стреляют, но в низко летящую скоростную цель, даже если и попадешь — очень недолго она в зоне обстрела пребывает, а вот по демаскированной позиции второй штурмовик отстреляется уже наверняка, без вариантов.

— А если они первую пропустят и по второй ударят?

— Это конечно хуже, но такие умники все же редкость, да и на первом штурмовике четыре турели и три уже заранее назад повернуты, остается чуть вверх подпрыгнуть и эту точку в огневые клещи взять. А так чтобы сразу две установки попалось, такого не было — мы все же не геройствовали и на рожон не лезли. Так что нам скорее их спецназ опасней был, но у нас были и штурмовики, и БМДР, а их спецназ в поле голым бегает, уж не знаю почему — тактика наверно такая, чтоб менее заметными быть.

Еще сплавлялись по рекам, спецназ авиацию наведет, они небо прочесывают, а мы сеткой накроемся и плывем тихонько по течению, никто нас не видит. Все акции так и планировали — чтобы реки рядом были.

Но сам понимаешь — сколько веревочке не виться… Любой запас кончается, и техники, и людей, и везенья с придумками. Прижали нас в ущелье в итоге, там все и легли — двадцать пять человек из полутора сотен осталось, да и то — чудом. Правда и выжить из нас никто не надеялся…

Одним словом — рейд как рейд:

Увлеклась воспоминаниями, блин, Назар уже за сердце держится и губы серые… А что он там повторяет?

Вот елки, такие слова, да еще моим голосом… Пытаюсь успокоить.

— Да не было ничего такого, я в конце рейда чуть больше двух пудов весила — ты бы меня смог одной рукой поднять, какие там дети…

Что-то не то опять ляпнула, приходится положить одну лапу на проекцию сердца, и двигать второй плавно сверху вниз — заставляя сердце биться спокойно и сильно, а не трепыхаться умирающей рыбкой…

Многие события будущего совершенно логично вытекают из того, что случилось ранее, и перебирая бусины памяти нанизанные на нить жизни каждый раз удивляешься — «почему была так слепа», ведь все, все, абсолютно все, можно было предсказать чуть не за полгода до того как все произошло. Вот и сейчас, перед тем как взять в руки последнюю бусину, я задаю себе этот вопрос и не замечаю, как калейдоскоп будущего складывается совершенно в новый узор, просто потому, что в прошлом я подметила все новые и новые штрихи, которые совершенно «ясно» указывали мне на развязку.

Бусина снежно-белая

«Что ж период адаптации можно считать успешно пройденным» — бурчала я себе под нос пытаясь разогнуться. Это была, пожалуй, единственная позитивная и цензурная мысль в сложившейся ситуации. «Сложившейся» буквально — сложиться то я сложилась, пока спала, а «разложится» уже не вышло, прострел ети его…

Причем тут адаптация? А все очень просто, пока человек находится в состоянии сильнейшего стресса, на войне там, или на чужой планете, то ему болеть просто некогда. Нервная система просто сжигает саму себя, но заставляет тело работать на пределе возможностей, ставя все на «здесь и сейчас» потому как «потом» может элементарно не быть, если дать себе хоть малую слабину.

Это не значит, что позже это не аукнется, еще как аукнется, в тот самый момент когда казалось бы жить да радоваться… но на войне или в близкой к ней по напряженности ситуации человек не болеет.

А вот когда начинаешь болеть — четко понимаешь, адаптация закончилась и организм считает, что никаких сюрпризов уже не ожидается и можно, наконец, отпустить вожжи.

Меня натурально и совершенно банально продуло, спать на каменном полу пещеры вообще неполезно никому, да еще при тех чудовищных колебаниях температуры какими «радует» пустыня — от шести десятков в полдень, до минусовых под утро. А я расслабилась и даже не позаботилась нарезать подстилку, ну хоть из тростника. Понадеялась, как обычно, выехать на немалом резерве прочности, совершенно даром доставшемся от предков, да вот только забыла — предки этот капитал нарабатывали, каждый день капля за каплей, выигрывая в борьбе за выживание в весьма жесткой борьбе со стихией и биосферой. Мы же — поколение «паркетных тигров», выросшее и повзрослевшее в «контролируемом климате» замкнутых систем жизнеобеспечения, о жизни на лоне природы, знающие лишь из редких экскурсий и высадок…

В итоге кое-как размявшись весь день проходила стараясь не крутить шеей, которую заклинило в одном положении, но такая поза помогала мало — верхний отдел позвоночника прихватило тоже и поворачиваться было тоже и смешно и больно. К вечеру шея «разработалась», но между лопатками втыкался тупой кол, при каждом вдохе и острый — при каждом резком движении.

Поневоле вспомнишь теорию, что развивать цивилизацию моих предков заставил не голод, им и так было неплохо, а питались они поздоровее, чем очень долгое время «потом», а всеобщее стремление перебраться из пещеры с каменным полом в теплый деревянный дом. Ну, а раз дерево зубами не повалишь, не бобер чай, то пришлось поневоле брать в лапы топор…

Шутки, шутками, но вот так с денек помаешься — и не в такую ересь поверишь.

В итоге под вечер попросила Назария меня «тряхнуть». Ничего сложного в этом приеме нет, его даже рекомендуют тем, кто не может проводить ежедневно, по несколько часов плавая в воде — для снятия перед сном с позвоночника компрессии, накопившейся за день. Надо просто сцепить пальцы на шее сзади, и чтобы кто-то прижался к спине и просунул свои поверх, охватив локтями подмышки и точно также сплетя свои пальцы над твоими — позвоночник в такой позиции принимает «естественный» изгиб, затем надо пациента слегка и очень аккуратно приподнять, вставая на цыпочки и чуть-чуть — сантиметров на три-пять присесть. Тело изогнутое «анатомически» и удерживаемое только за сцепленные на шее руки попытается продолжить движение по инерции, и по позвоночнику прокатится волна щелчков — это будут вставать на место сдвинутые тряской и нагрузками за прошедший день позвонки.

Словом — ничего сложного, а Назарию с его ростом — вообще ерунда, можно делать спокойно, не боясь навредить, главное — не нажимать на шею вниз или вбок. Назар весь день, обеспокоенно смотревший на мои попытки двигаться, с облегчением согласился помочь. «Хряпнула» спинка моя на «ура», после чего я попыталась поровнее улечься в гнездышке, в расчете, что сейчас сойдет и мышечный спазм, а к завтра и вовсе полегчает. И вот тут Назарий решил мне помочь еще больше и, опустившись рядом на колени, начал разминать мышцы шеи, напрочь забыв, куда ведет дорога выстланная «благими намереньями».

Я попыталась отказаться, но он даже слушать не стал — попросту ухватив за загривок и продолжив делать массаж одной рукой. И — все, растеклась я в блин и язык высунула…

Вот только не надо думать, что все так просто, безусловный рефлекс понятно никуда не денешь, но ему вполне можно сопротивляться и кто бы другой вместо такого эффекта огреб бы когтями по физиономии, но…

Не надо считать меня совершенно неспособной почувствовать отношение к себе со стороны другого человека, или настолько тупой, что не в состоянии понять какова сила инстинктов и как они влияют на все остальное, включая понимание прекрасного. И что если свести посреди пустыне самых некрасивых и отталкивающих друг для друга мужчину и женщину, и сколько времени им понадобится, чтобы спутник «вдруг» оказался просто идеалом красоты…

Нам правда такое не грозило — просто потому, что инстинкт был совершенно бессилен — совместных детей быть не могло даже из соображения «а вдруг», потому он и не давил на мозги, стараясь любым путем добиться результата, нас подстерегала более серьезная опасность. Человека можно полюбить, если узнаешь его хорошо, а скрыть, находясь постоянно рядом, невозможно ничего…

Я не могла нравиться ему как женщина, но я с каждым днем становилась все ближе как человек. Глядя на эту возникающую духовную близость я, в свое время, решила предоставить решать ему — проявлять инициативу было просто глупо в силу физиологии, что до чувств — то будет ли это любовь-дружба или просто дружба решать не мне. Мы оба были достаточно опытны в длительном воздержании, чтобы чистая физиология хоть сколько нибудь влияла на происходящее между нами. «Браки заключаются на небесах» — жаль, что многие не понимают, ЧТО на самом деле стоит за этими простыми словами…

И вот сейчас, чувствуя, как от каждого нажатия пальца, внутрь тела распространяется маленькая полусфера, я жалела о том своем таком рассудочном решении. Ведь начни я в свое время играть в эту древнейшую игру, то не потеряла б контроля над ее ходом, а теперь он собирался следовать своему предназначению. До того как мелкая рябь волнения от всего тела не включила в работу «второе сердце» что пониже пупка, я еще успела понять что послужило причиной сегодняшнего взрыва — это была моя слабость. Ведь до этого момента мы общались как равные, и он не мог видеть во мне слабость, даже когда я плакала у него на плече или с визгом пыталась за него спрятаться, а вот когда я сама, САМА попросила о помощи…

Дальше включился древнейший мужской инстинкт — опекать и защищать слабого, а уж от этого до «выполнения желаний» даже не шаг… Чего хочется той, что живого человека не видит годами… и гадать не надо. Это ж надо было так влипнуть, и так приятно…

Между тем уже почти каждое касание начало волновать, а разум… нет он не выключился, и не верьте если вам говорят или пишут что «она потеряла голову» на самом деле все отлично запоминается, но в моем конкретном случае разум просто пребывал в ступоре пытаясь решить неразрешимую загадку — если я тут первая и единственная, то откуда он так хорошо знает ЧТО НУЖНО ДЕЛАТЬ?! Или уже как в том рассказе, как делали укол удаву — «какие руки, какие ноги — я одна сплошная вена!»

Нет, но все же, откуда он знает, что если сжать кожу под коленом, то теплая волна покатится вниз до кончиков когтей? А уж когда двумя руками начал осторожно массировать поясницу, заставляя меня ерзать, чтобы продлить на лишний миг это волнение…

Тут мы и попались. Дело в том, что в извечном взаимоотношении полов существует один широко известный парадокс. Мужчины, практически единодушно, утверждают, что соитие как таковое приносит только физиологическую разрядку и только С ЛЮБИМОЙ может приносить совершенно ни с чем не сравнимое наслаждение. Это справедливо понятно в пределах нормы — случаи, когда удовольствие приносит боль или унижение, неважно чьи, проходят отдельной графой. Женщины в этом вопросе менее категоричны, утверждая, что близость может быть захватывающа сама по себе и без наличия высокого напряжения чувств, хотя они, чувства, ГАРАНТИРУЮТ получение удовольствия. Странно, не правда ли?

Что характерно, это повторяется и здесь на Терре. Помнится, этим вопросом в одном из античных мифов, заинтересовались даже олимпийские боги, и были здорово поражены, когда «экспертное мнение» одного гермафродита наделило женщину десятикратным по отношению к мужчине удовольствием. Отголоски этого вопроса можно услышать и в христианстве — в «изначальной слабости и греховности природы женщины». Что мне просто странно — поскольку именно там же найдено и решение загадки, оно в тех самых словах «браки заключаются на небесах».

Как ни странно сугубо материалистическая наука моего мира — совершенно с этим утверждением согласна. Но если вы ей не верите, и желаете проверить, то можно провести простейший опыт — во время игры возьмите «женское достояние» в руку и аккуратно кольните головку коготком, только не до крови, иначе этого вам никогда не простят, будете поражены — в большинстве случаев он не почувствует не то что боли, вообще ничего. Нет, конечно если поискать, можно найти и несколько чуть более чувствительных областей, но факт остается фактом. Это же самое наблюдается и при смене пола — то, что при этом «достоинство» получается из лоскута кожи выкроенного с живота с пластмассовым стержнем внутри, совсем не мешает такому мужчине получать удовольствие от близости — более того, их способность получать наслаждение порой оказывается выше обычной нормы.

Ответ на самом деле прост, повторюсь — «браки заключаются на небесах», насколько близки между собой супруги духовно, насколько на самом деле едины их эмоциональные (и не только!) сферы, настолько женщина во время близости передает партнеру СВОИ ощущения. Ну и соответственно от ЕГО отношения к партнерше это тоже зависит, от НЕЛЮБИМОЙ не выйдет принять почти ничего, сверх простого облегчения. Тут же решается и обратный вопрос — ЛЮБЯЩИЙ человек просто воспринимает чужие чувства очень легко и нужное единение достигается само собой, без всякого высшего технического пилотажа…

Не, ну какая только ерунда не лезет в мозги, когда они отключены от тела и отстраненно наблюдают за тем, как дрожь трясет его, пытающееся забраться на пик наслаждения, а душа переливается всеми цветами эмоций. Интересное состояние, я даже не знаю, является оно нормой или это реакция на нереальность происходящего… Интересно, а Назарий все что происходит чувствует… судя по точности движений… то да… — мысли все замедлялись, и начали странно растягиваться. Или это тянулось время?

Разум все же начал сливаться с душой и телом, когда Назарий, оторвав одну руку от массирования поясницы, попросту сунул один палец в меня! Нет, я к этому моменту уже была готова к чему угодно, к боли, даже к смерти, но палец с неровно обкусанным ногтем оказался все же сюрпризом. Не скажу что неприятным, просто ничего не скажу — в душе поднялась чудовищная волна эмоций потащив несчастный, верещащий от ужаса разум «что так нельзя, сейчас Назар потеряет над собой контроль и выпустит коготь, и тогда…». Правда, напоследок, перед тем как сгинуть, разум прокричал мне дельную вещь — что надо втянуть назад язык, а то ведь откушу нафиг.

Вопли потерявшего берега разума тело заглушило напрочь — от пяток к затылку, очень медленно катились волны сокращений, они не были удовольствием или болью, просто сила их не позволяла соотнести хоть с чем-то ранее испытанным. А душа… Душа вообще перестала чувствовать что-либо, и просто тихо качалась верх-вниз, радуясь наступившему покою.

Вот только за этими всеми внутренними перипетиями я совершенно забыла о внешнем мире, так что когда схлынула двадцатая волна, оставив после себя полную расслабленность то, что Назария нет, не только во мне, но и просто рядом — было осознанно преступно поздно. И когда я смогла заставить шею повернуть голову, душа уже просто кричала от предчувствия неотвратимой беды.

Поэтому совершенно безумные глаза над ходящим как пьяное лезвием топора (дэжавю, не иначе), не вверг в ступор, а заставил действовать. Вот только тело больше напоминало многопудовый якорь, беспомощно волочащийся за сорванным бурей кораблем. Я не успевала заставить его двигаться, а лезвие тем временем пошло вверх. Я рвалась вперед и четко понимала — не успеваю, я была всего за два шага, но это было дальше, чем на другом краю галактики.

Лезвие опустилось, и все вокруг залила собой боль…

Легкий ветерок проскользнул мимо неусыпного стража, мирно сопящего положив тяжелую голову на передние лапы, проник в пещеру. И только в последний миг, уже войдя и принявшись крутится маленьким вихриком посреди застеленного срезанной травой пола, он увидел дернувшийся хвост с кисточкой на конце и дрогнувшие вибрисы над верхней губой — страж не спал, а просто пропустил его в гости к старым знакомым.

А вот и они, и опять заняты непонятным — мужчина спит, но дышит очень странно — воздух был его средой, его жизнью, ветер знал сотни тысяч дыханий — от первого вздоха младенца, до последнего выдоха умирающего, как дышат на ложе любви и болезни ему тоже было знакомо, но вот сейчас… да и само дыхание имело совершенно незнакомый аромат, можно сказать — неземной.

Хотя, чему удивляться? Вон рядом сидит, совершенно неземная женщина и со спокойной улыбкой смотрит на спящего, раз не волнуется — значит так и надо, и странная неживая и немертвая змея, еще миг назад присосавшаяся к сгибу локтя мужчины, а теперь извивающаяся в когтистых лапах — это тоже так и надо. Тем более что дыхание уже меняется, все больше становясь похожим на дыхание просыпающегося…

Ну и ладушки… здравствуйте мои ненаглядные, но ушки, столь понравившиеся ему в прошлое знакомство, в этот раз его не заметили вообще — они грустно висели на две стороны, не проявляя ни малейшего желания поиграть, у них явно было какое то-горе. Это было странно — сама девушка была спокойна и сосредоточена, она что-то считала про себя, ухватившись за запястье обтянутое тонкой кожей, но убитой горем она точно не была. Ветер даже ощутимо дунул ей в лицо, качнув пучки вибрис над громадными зелеными глазищами, но и тут не был замечен.

Ветер на миг задумался, несмотря на легкость и переменчивость, его опыту и мудрости могли бы позавидовать многие, он помнил даже те времена, когда пирамиды были молодыми и островерхими, да что там — он помнил когда молодыми и островерхими были горы! В такой памяти не могло не найтись подобного случая, тем более — что ничего уникального в случившемся не было, просто с толку сбивала необычность этой пары, а так все ясно и понятно — двуногие просто поругались!

Ветер почувствовал как внутри него, пока еще маленьким водоворотиком, закрутился гнев — да что же вам неймется, и так живете меньше огонька на свече — дунул и нет вас, так еще и тратите этот неуловимый миг жизни на пустые ссоры, живите да радуйтесь — зачем вы ставите свои заблуждения, еще более непостоянные чем вы сами, выше бесценного дара неизвестно за какие заслуги данного вам Всевышним — возможности прожить этот миг не в одиночестве…

Тут его отвлекла девушка, она приподняла веки и бросила солнечный зайчик в глаза спящего, причем зайчик этот появился не из солнца, а из рукояти странного ножа, который она держала в лапе, или все же руке? А дыхание тем временем стало прерывистым и мужчина, с хрипом вздохнув, открыл глаза. Разумеется первое, что он увидел — был взгляд громадных зеленых глаз спокойно и по-доброму приветствующий его. От этого взгляда ему, очевидно, стало стыдно и он попытался сначала отвернутся, а потом все же нашел смелость что-то сказать. Ни того ни другого толком не вышло — шея почти не слушалась, а пересохшее горло не хотело издавать звуки, но девушка пришла ему на помощь — аккуратно приподняв голову она напоила его, из глиняного кувшина с узкимгорлом и поспешила успокоить:

— Все нормально, просто ты проспал больше трех дней, и сейчас все сильно затекло, не надо спешить, через минуту чувствительность начнет возвращаться.

Некоторое время они были рядом молча, девушка держала его за руку, ободряюще ее пожимая время от времени. Он же неотрывно смотрел на ее лицо, и не мог узнать — те самые глаза, что раньше успевали несколько раз за миг сменить выражение, в которых всегда на дне метались огоньки, теперь излучали только доброту и покой, неизменно… постоянно… на что бы они ни смотрели. Тут он отвлекся, потому что, наконец, смог поднять левую руку и посмотреть на нее — рука выглядела ужасно, кисть была серая, в каких-то пятнах и совершенно не ощущаемая.

— Ты… пришила мне руку… мумии? — Выражение ее глаз совершенно не поменялось, они так и светились добротой, хотя губы тронул намек на улыбку.

— Нет, это твоя рука, вот смотри, — двумя легкими касаниями она чертит слегка выпущенным когтем крест на ладони, пальцы послушно дергаются, — ну вот, а теперь подумай, что надо сжать кулак… — Пальцы слегка дрогнули, вызвав новую полуулыбку.

— Ну, вот видишь, это твоя рука, правда она теперь короче на пару пальцев — пришлось отрезать раздробленные кости по краям разреза…

— Я… — дальше продолжить не стало сил.

— Я понимаю: «И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя…». С левой и вовсе не стоит церемониться.

— Я согрешил…

— Да, вот только не в том, что ты подумал, — от таких слов и спокойствия с которыми они были сказаны становилось просто жутко и душу, еще сильней, чем приходящее в чувствительность тело, начинала терзать боль от понимания, что это сделал он.

Когда-то, очень давно, такой взгляд он видел у пожилой игуменьи и был в самое сердце поражен такой наградой за праведность — когда человеку из всех страстей даровано ощущать только спокойную радость от созерцания совершенства творения. А теперь та же разлитая вокруг благодать вызывала только смятение и чувство невосполнимой потери.

— Ты просто попутал похоть с любовью, бывает. Но ведь сказано — «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем.». А мою любовь ты отверг… Это было твое право и твой выбор, но все же не стоило заодно проявлять и непочтение к родителям — ведь тело, в отличие от души, тебе дали именно они и не думай что это было легко…

— Но не беда, он тебя все равно любит и простит, как и я прощаю. Прости и ты меня, я ведь немногого хотела, да и без этого могла обойтись…

— Как мы теперь будем…

— Мы? Мы теперь никак не будем. Свой выбор ты сделал, а теперь сделала и я свой. — маленькая фигурка широко разводит руки будто пытаясь охватить все вокруг.

— Понимаешь, тут не место для детей, тут вообще нет места кроме как для человека и бога… А я еще не чувствую желание уйти из мира, у меня есть еще не выполненное предназначение. Да, я не смогу родить ребенка, но мне вполне по силам его воспитать. Ради этого стоит найти клан который меня примет и не пожалеть на это сил.

— Так что — я ухожу. Позаботься о Рут, осторожно разрабатывай руку — она должна привыкать постепенно, впрочем, у меня было достаточно времени чтобы все записать — почитаешь. Если можно — я хотела бы донести до других твою книгу…

— Забирай…

— Это лишнее, я помню все и перепишу, как будет возможность, спасибо. И знаешь, может, все же не дашь мне умереть в неведенье и объяснишь, откуда ты так хорошо знал… — В глазах появилась крохотная искорка любопытства, и он ухватился за нее как утопающий за соломинку:

— Моя семья была очень богатой и у нас была даже кошка… И когда наступало ее время она очень мучилась потому как была очень переборчивой, найти ей достойную пару долго не удавалось, а недостойных она к себе не подпускала. Вот тогда я и заметил что если ей помассировать поясницу, то она не так страдает… Так что потом, каждый раз когда наступал гон, она сразу бежала ко мне…

Губы растягиваются в улыбку, обнажая клыки, даже уши приподнимаются, но взгляд по-прежнему изливает на мир лишь любовь и покой…

— Надо же, кошка… А теперь спи, — губы на миг прижимаются ко лбу, — когда проснешься ты уже не будешь знать, была ли я на самом деле или это был сон…

Последнее, что успевают увидеть глаза сквозь налившиеся тяжестью закрывающиеся веки, это размытая фигура на фоне дверного проема.

В голове сами собой всплыли недавно написанные строки, но смогли ли их произнести онемевшие губы Назарий так и не узнал.

Сразу по выходу наружу девушка уже совсем не кажется такой спокойной. Она опускается рядом с львицей и трется лицом об ее голову, Рут шершавым языком облизывает мокрую от слез мордашку, затем, пытаясь внушить чувство защищенности, начинает мурлыкать. Мурлыканье кошки, которая весит втрое больше девушки, напоминает скорее не слишком отдаленный гром, но, как ни странно, мигом приводит в чувство. Благодарно лизнув львицу в нос в ответ шепчет — «позаботься о нем, пожалуйста», и, надев стоявший снаружи, чуть в стороне от дверного проема ранец, уходит не оглядываясь.

Рут же смотрит ей вслед — сегодня из прайда уходит «сестра-по-охоте» это… бывает. «Удачи тебе сестра в твоем одиночном пути и, где бы ты ни была, знай — есть прайд, где тебя примут всегда…»

На этом ветер не выдержал и рванулся от этого места на Запад, чтобы там на бескрайних песчаных просторах Сахары набраться сил и вернуться — уже черной стеной хамсина, и горе тогда двуногим оказавшимся на его пути.

Я недостойный взялся за перо чтобы осветить то что видел сам и слышал от людей правдивость которых не вызывает во мне ни малейшего сомнения. Повествовать же намерен о последних годах земного пути аввы Назария, чья кротость и смирение не были оставлены ни щедростью небес ни славой земной. И то и другое он принимал со спокойствием и кротостью, как и испытания, посылаемые ему Господом для укрепления ревности в вере. Последние годы жизни авва, чувствуя приближения конца пути земного, обратился с просьбой об помощнике хотя по молитве его он до конца дней сохранял остроту разума и зрения как в душах людских так земного, силу же имел удивительную.

Служение это оказалось для меня испытанием сил моих, ибо авва Назарий был молчальником и долгие месяцы я даже не слышал человеческой речи. Много говорят об удивительных его деяниях, и не все сказанное есть не украшенной истиной, особенно широко известно, что авва своей молитвой смирил нрав дикой львицы желавшей его растерзать после чего она ела только хлеб из рук его и сама приносила ему плоды смоковницы и прочие фрукты. Мне неведомо как произошла эта встреча, но старая львица Руфь действительно следовала за ним неотрывно и даже встречала гостей и ищущих исцеления, проявляя нрав кроткий и не стремясь никого растерзать. Но питалась она тем, что надлежит ей по природе, впрочем действительно брала из рук аввы хлеб и вареное зерно. И приносила она не фрукты, ибо неоткуда было ей их взять, а пойманную рыбу или мясо, от которых авва всегда оставлял часть, которую разумеется не ел а зарывал в песок где она высыхала подобно камню.

Если же Руфь не могла поймать себе пропитание, а ей это было нелегко, то моей обязанностью было варить зерно с сушеным мясом и кормить (ее). Собственно это и была вся помощь которую я оказывал авве ибо сам он почти не нуждался ни в хлебе насущном ни в иных заботах.

Не могу не рассказать об удивительном отношении аввы к женщинам, не есть секретом что многие монахи стараются избегать их, а многими уставами это запрещено прямо. Авва же мог наложить руки на больной орган не чувствуя смущения духа либо плоти.

О том что давало ему такую стойкость он рассказал мне сам, когда однажды вечером мы грелись у костра, а я молитвой пытался отогнать бесовское наваждение не слишком в том преуспевая. Видя тщетность моих стараний он сказал мне — «я не могу наставлять тебя в этом пути, ибо господь дал мне другой. Вышло так что однажды мне в испытание была послана женщина…» «красивая?» — я, увы, не нашел более умного, поскольку знал что женщины посылаемые в искушение обычно красивы, но авва снизошел до ответа «Да, как богиня — Мафдет или как императрица» тут его губы тронула улыбка, что можно было счесть чудом, поскольку будучи всегда приветливым и доброжелательным авва не улыбался никогда, на моей памяти. «Это не важно, любая женщина императрица. Важно то что я не устоял пред силой любви, а потом, ужаснувшись содеянным я отверг ее. Она же удалилась благословляя меня и с тех пор я полностью избавлен от похоти, потому как познавшему любовь смешон демон блуда», после чего старец удалился. Утром же когда я не дозвавшись его дерзнул войти в его келью стало ясно что этой ночью он завершил дела земные и отошел с миром и радостной улыбкой на лице.

Пока я, недостойный пытался прийти в себя посредством воды из источника, в келию проникла Руфь, чего никогда не позволяла себе ранее, и положив голову на грудь аввы и обхватив его лапами так и околела не вынеся расставания. Я не смог стащить тело зверя и видя в том руку провидения, просто заложил вход во вторую келью и обрушил свод пещеры в первой. После чего взяв некоторые книги и вещи, вернулся в обитель, претерпя по дороге множество лишений.

Перевод данного отрывка, не известен широко, но послужил в свое время не одному «укрепителю веры».

Вложение в электронную переписку

___.___.______ при проведении работ по расширению бассейна популярного среди туристов и местных жителей источника, с якобы целебными свойствами, хотя химический анализ воды не показал сколь-нибудь значимых отклонений в составе, или наличия особых элементов способных влиять на здоровье человека, в глинистом склоне холма на глубине 4,5 метра было вскрыто захоронение датированное прибывшими на место сотрудниками археологического музея серединой пятнадцатого века. Датировка выполнялась по хорошо сохранившимся в захоронении письменным источникам. Помимо этого было обнаружены два мумифицировавшихся в сухом климате тела.

Одно из которых принадлежит человеку преклонного возраста, приблизительно от восьмидесяти до ста лет, а второе львице. Дальше работа научных сотрудников была прервана, поскольку прибывшие на место двое священников _____ епархии потребовали передачи «мощей» и прочих культурных ценностей им.

Воспользовавшись тем что обе стороны на повышенных тонах выясняли отношения я самостоятельно осмотрел тела которые были большей частью неповрежденные. Лишь одна из рук придавленная головой зверя преломилась возле запястья, и на месте перелома был заметен предмет явно искусственного происхождения воткнутый в кость. Заинтересовавшись, я извлек его плоскогубцами.

По результатам исследования на растровом микроскопе данный предмет есть обычный хирургический гвоздь, который в наше время применяют при сложных переломах. Необычным является лишь материал, из которого он изготовлен, это лонсдейлит — одна из форм алмаза на данный момент изготавливаемая искусственно в виде порошка, в природе он встречается в совершенно мизерных дозах и найден только в метеоритном веществе.

Радиоуглеродный анализ биологических остатков на образце дал время сходное с датировкой археологов в пределах погрешности — середина XIV — середина XV веков. Данный факт объяснить невозможно даже с точки зрения мистификации, потому прошу принять меры для дальнейшего исследования тела.

Здравствуй Джон!

Пересылаю тебе письмо вашего инженера, и обращаю внимание на низкое знание твоими работниками местных реалий.

Знаешь, я не религиозен да к тому же правоверный, а не христианин, но прекрасно знаю про Назария Пещерного, и то насколько он почитаем в этой местности. Его уже давно пытались канонизировать, но это сильно тормозил тот факт, что, несмотря на творимые чудеса, он так и умер не раскаявшись. Теперь же обнаружив его останки, появился шанс довести этот процесс до конца.

Церкви в данный момент не до выставления претензий, и они согласны замять это дело. Но вот удержать информацию из лаборатории вряд ли возможно. Среди местных бедуинов немало и христиан, да и правоверные весьма почитают его как праведного, поскольку источник сохранил целебные свойства даже после его смерти. Потому боюсь, как только пройдет слух, что кто-то посмел потревожить покой праведника — очередь из желающих перерезать глотку твоему «инженеру» выстроится отсюда до Эр-Рияд.

Потому хватай этого «дурака-с- инициативой», как говорят в том месте где я учился, и тащи в аэропорт, чтобы через два часа его тут не было, потому как позже никакая гвардия эмира ему не поможет.

p. s. Исследования конечно будут проведены, но пусть сначала улягутся страсти, эта загадка пролежала скрытой шесть сотен лет, потерпит и еще десяток — когда Аллах создавал время, он создал его достаточно.