Мечты серой мыши

— Раздевайтесь, проходите, пожалуйста, — тетя Агата аккуратно освободила руки Ильи от моего пуховика. — Мне кажется, что нам лучше пересидеть их диалог на кухне, — она метнула опасливый взгляд в сторону гостиной и душевно улыбнулась гостю. — У меня сегодня получились чудные пирожки. Чудные, да… Хотите?

— Конечно! — Илья благодарно закивал в ответ.

— Агата!

Наверное, тетя Агата подпрыгнула, потому что, когда мама волнуется, она кричит очень громко и резко.

Скорее всего, вместе с тетей Агатой подпрыгнули и все жители района. Ну, и Илья, разумеется. Судя по грохоту из прихожей, он еще и приземлился неудачно.

А все потому, что я вручила маме документ, который недавно извлекла из кармана своего пуховика. Мама пробежала по нему глазами, и тут из ее легких вырвался призыв к сестре, достойный быть занесенным в Книгу рекордов Гиннесса в раздел «Самые громкие звуки на Земле».

Через секунду в гостиную заглянули две перепуганные физиономии.

— Что?! Что случилось, Катюша? — тетя Агата перешла на шепот.

— Вот! — мать махнула документом перед моим носом и отвернулась к окну.

В наступившей тишине я почувствовала себя гораздо увереннее.

— Мам, отпираться бесполезно, — твердым голосом произнесла я. — Я повторю: значит, мой отец никогда не был летчиком-испытателем?

Мама молча пожала плечами.

— Детка, ты что, получила список всех летчиков-испытателей? — мягко удивилась тетя Агата.

Илья положил ей руку на плечо, предлагая не вмешиваться.

— Значит, мой отец все-таки умер… — Я не думала, что так расстроюсь по этому поводу.

— Умер, умер, — подтвердила моя дражайшая маман, внимательнейшим образом наблюдая что-то там за окном.

— Ага, умер! Через двадцать пять лет после того, как ты его похоронила!

— Тебе-то какая разница!

— И в самом деле, малышка, ты давно была к этому готова, — тетя Агата высвободилась из объятий Ильи и подошла ко мне. — Мама твоя тебя очень хорошо подготовила к этому печальному событию.

— Спасибо большое, — процедила я сквозь зубы.

— Дай-ка сюда, Катерина. — Агата взяла у мамы листок и углубилась в его содержание.

Мы с Ильей замерли.

Поцокав языком, она наконец вскинула брови и удивленно произнесла:

— Ну кто бы мог подумать?!

— О, и тебя проняло? — позлорадствовала я.

— Не то чтобы очень… Честно признаться, детка, я ожидала от твоего папаши неординарных поступков. Но чтобы такое… Мне почему-то казалось, что он снова женился.

— Да?! Это с чего бы тебе могло такое казаться?! — мама резко повернулась к нам и с вызовом уставилась на сестру.

— Ну как, — та тут же смутилась. — Не может же мужчина прожить всю жизнь без жены.

— Еще как может! — уверенно заявила моя мать.

Глянув на нее, я подумала, что она в чем-то права. Получив первый опыт в браке с ней, вряд ли решишься на второй. Во всяком случае, мужчину трудно заставить жениться, если он еще окончательно не излечился от глухоты, полученной вследствие общения с первой женой. И я еще не говорила о прочих недостатках маминого неуживчивого характера. Взять хотя бы проповеди о Генрихе VIII. Лично я свою маму очень люблю. Но ведь правду не утаишь. Я счастлива уже пять лет — те самые пять лет, которые живу на другом конце города, далеко от ее дома.

— Значит, ты теперь наследница крупного состояния? — улыбнулась мне тетя Агата.

— Или на ней висит огромный долг, — добавила моя родительница.

— Долги в банковские сейфы не кладут, — парировала тетушка.

— И все-таки я думаю, что стоит сжечь эту лягушачью грамоту, — мама потянулась к документу. — Ничего хорошего от ее папаши не жди.

— А я думаю…

— Ну вот что! — я выхватила листок из рук тети Агаты. — Я сама разберусь, что мне делать. Если хотите, можете повлиять на мое решение. И первое, чего я жду от вас, — это подробного рассказа о моем отце.

С этим я плюхнулась в кресло, всем своим видом показывая, что не собираюсь прекращать разговор.

— Детка… — тетя Агата замялась.

— Послушайте, — я постаралась вздохнуть так, чтобы не только меня, но и всех окружающих проняло до самых печенок, — наследство — серьезное дело. Нельзя относиться к последней воле покойного, как к бумажному пакету из-под молока. Пусть этот человек и не был достойным, по вашему мнению. Но я собираюсь хотя бы посмотреть на то, что он мне завещал. Тем более что, кроме меня, посмотреть на это никто не может. Мало ли что там хранится?

— Точно! — кивнула мама. — Может, он в сейф бомбу с часовым механизмом положил. Прошляпишь, и взлетит весь Рим к чертовой матери. А что? — она хмыкнула в ответ на неодобрительный взгляд тетушки. — С него станется!

— Перестань, мама! Лучше расскажи, каким образом отец оказался в Риме?

Она еще раз хмыкнула и пожала плечами:

— Да откуда же мне знать? Последнее, что я о нем слышала, — это то, что его похитили инопланетяне.

— Что?! — мы с Ильей разом округлили глаза.

— Я предупреждаю еще раз, от твоего отца можно было всего ожидать. Он ведро ходил выносить по четыре дня.

— Как это? — не поняла я.

— Как, как. Уйдет с ведром утром, в тапочках на босу ногу. Вернется через четыре дня в тех же тапочках. И хорошо еще, если ведро принесет, подлец.

— А как это случилось? — я наконец обрела дар речи.

— Он мне не рассказывал.

— Нет, я имею в виду, как он к инопланетянам-то попал?

Со скрещенными на груди руками и с плотно сомкнутыми губами мама напоминала банковский сейф новейшей конструкции.

— Катерина, золотце, скажи ей. Она ведь вся в тебя, все равно узнает, — жалобно проныла тетя Агата.

— Да что я ей скажу? Если хочешь, сама говори, — огрызнулась родительница. — А ты заруби себе на носу, — это она мне кинула, — это всего лишь версия. Причем не очень убедительная.

— Ладно, тетя, валяй!

— Да нечего особенно рассказывать. Отец твой, Федор Петрович, очередной раз отправился в тайгу с экспедицией…

— Он был геологом?

— Придурком он был, каких земля не знала! — вставила мамаша.

— Нет, деточка, он был инженером.

— Я так и знала! — я откинулась на спинку кресла.

— А что тебя так поразило? — возмутилась мама. — В то время каждый второй был инженером. Летчиков было значительно меньше.

— Вот-вот… — я состроила кислую физиономию. Думать, что твой отец летчик-испытатель, геройски погибший при исполнении долга перед Отечеством, оказывается, гораздо приятнее.

— Экспедиция отправилась на поиски снежного человека. Тогда это было модно. Ну, снежного человека они, конечно, не нашли, зато нашли золотой слиток. О тайге я тебе рассказывать не буду, там, знаешь, глушь сплошная. Решили, что слиток нужно сдать государству, когда подвернется такая возможность. А на третий день после этого Федор Петрович исчез. Ночью лег спать вместе со всеми, а утром проснулись — его и след простыл. Правда, кое-кто из тех уфологов уверял, что видел странное свечение. Разумеется, обыскали всю местность в радиусе… ну, в общем, облазили чуть ли не всю тайгу. Не нашли его. Так родилась версия, что твоего отца похитили инопланетяне.

— А при чем тут золото?

Мама ухмыльнулась:

— Странным образом твой папаша захватил с собой на другую планету именно тот рюкзак, в котором лежал золотой слиток. Помог ли он ему на другой планете, я не знаю. Но эти чертовы уфологи…

— Что?

— Деточка, уфологи не поверили собственной версии. Нашлись и такие, которые сообщили о своем недоверии куда следует. Уж очень они злы были на Федора Петровича.

— Я их понимаю…

— Мне лет десять спокойно жить не давали, — проворчала мама, — затаскали по всяким инстанциям. В Болгарию отдыхать не пустили и с кафедры чуть не выперли. Поди докажи, что я никакого отношения к золотому слитку не имею, будь он проклят. Спасибо ректору, не дал в обиду. Такую характеристику составил, что они все успокоились. Но были деятели, которые засады под окном устраивали, все ждали, что инопланетяне назад твоего папашу доставят. Лет пять только, как все затихло. И вот, пожалуйста! Завещание.

— А чего ты тогда боишься? — На душе у меня странным образом полегчало. Наверное, потому, что все стало ясно. — Отец никуда этот слиток пристроить не смог. Хранил его в банке. Ну а перед смертью подумал, что поступил с нами нечестно. Вот и решил исправить свою ошибку. Так что в сейфе этом, скорее всего, лежит то самое золото. Ну или что-то в этом роде.

— Знаешь, Амалия, я клянусь, что съем соломенную шляпку тети Агаты, если все так, как ты говоришь. Я твоего отца знаю очень хорошо, гораздо лучше, чем ты. А потому ни на секунду не поверила в твою версию. Так же точно, как не поверила и тому, что твой отец может хоть для чего-то сгодиться инопланетянам.

И мама была предельно серьезна в эту минуту.

— И что ты думаешь теперь делать? — Илья все еще был рядом, хотя лично я бы на его месте слиняла до того, как мы переступили порог маминой квартиры.

Хотя, как знать… может быть, именно теперь, когда я стала обладательницей огромного куска золота, он вообще не собирается меня покидать. В конце концов, не каждый день так везет: встретил девушку, а она, оказывается, жуть как богата и может составить выгодную партию даже какому-нибудь родственнику королевы-матери (ну очень дальнему, разумеется), что уж говорить о рядовом предпринимателе. Чтобы рассеять его мечты, я скупо заметила:

— Во всяком случае, я уже знаю, что сделаю с золотом. Я выполню отцовский долг — отдам его государству.

Он даже не вздрогнул. Спокойно продолжал вести машину. Только пожал плечами:

— Остановимся на том, что ты пока не знаешь: золото в сейфе или нет.

— А что тут думать? Что еще мог оставить мне отец?

Он опять пожал плечами и, не глядя на меня, ответил:

— Судя по рассказам, он был человеком больших способностей. Так что в сейфе ты можешь найти все что угодно.

— А чего бы тебе хотелось? — я глянула на него с вызовом.

Он и бровью не повел:

— А тебе?

Я крепко задумалась. Деньги уже начали меня портить. Определенно. Ну с чего я взяла, что он таскается за мной исключительно ради моего наследства? Тем более что он о нем узнал всего час назад. Или раньше?

— Ты связываешь убийство Боккаччо со своим завещанием?

Я вздрогнула. Я не думала над этим. Знал бы он, о чем я сейчас думала, так, наверное, высадил бы меня из своей машины.

— Ну так связываешь?

А он не из терпеливых. Сложно с ним будет. Странно, но я уже строила планы.

— Наверное, стоит связать… — медленно проговорила я.

— Я вот все думаю…

— Да ну?

— И почему ты все время пытаешься меня обидеть? Значит ли это, что я могу остаться у тебя на чашечку кофе? — его глаза сверкнули. Обычно такие взгляды бросают герои кассовых боевиков.

Я икнула и покраснела.

— Значит, договорились, — констатировал он и продолжил как ни в чем не бывало: — Не понимаю я этого убийства. Если одному человеку приходит извещение о завещании от второго, прости, уже покойного, то почему убивают третьего? Логичнее было бы ожидать, что убьют тебя.

— Огромное тебе спасибо за несокрушимую логику! — я покраснела еще больше. Теперь уже от злости. Ничего себе предположения! А где элементарное чувство такта?! И этот человек еще рассчитывает на чашку кофе из моей заботливой руки. Стрихнин он получит, а не кофе. Или пурген, на худой конец!

— Ну извини, — он улыбнулся одной из тех многозначительных улыбок, кои тоже встречаются в кассовых боевиках. — Однако предположим на мгновение, что завещание твоего отца может кого-нибудь заинтересовать. Кого? Только близких родственников твоего отца, о которых ты ничего не знаешь. Например, его других детей. Ну или кого-нибудь в этом роде. Другими словами, людей, претендующих на наследство. Если убрать тебя, то дорога к наследству расчистится. А если убрать Боккаччо, то… ничего не понимаю.

— Ты рассуждаешь, как заправский следователь, — проворчала я, потому что мне его рассуждения нравились все меньше и меньше. Так он скоро дойдет до мысли, что убийцы обознались и задушили Боккаччо вместо меня по чистому недоразумению.

— Я рассуждаю как здравый человек. Существует две версии убийства: либо убийцам жутко хочется, чтобы ты получила наследство, и, по их мнению, Боккаччо мог тебе помешать это сделать, либо ты и он действительно встретились случайно и его убили по независящим от тебя обстоятельствам.

— Но тогда получается, что мне ничего не грозит. Или убийцы — мои телохранители?

— Хм-м… Интересная версия. Однако мы не знаем истиной причины, почему убили Боккаччо, а потому вряд ли можем быть уверены в твоей безопасности.

— И в твоей! — злорадно добавила я, потому что его умозаключения, не оставляющие мне шанса на спокойную жизнь, меня жуть как раздражали.

— А при чем тут я? — он удивился.

— А Боккаччо при чем?

— Ну все-таки Боккаччо был известным аферистом.

— А ты нет?

— В общем-то у меня есть шансы им стать. Раз я с тобой связался, — он снова ухмыльнулся.

— Ерунда это все, — отмахнулась я. — Съезжу в Италию и открою сейф. Все-таки стоит признать, эти итальянские капиталисты все что угодно затягивают, даже миллионные деловые переговоры умудряются проспать, но что касается дела о наследстве, быстро подсуетились. Даже не ожидала. Ведь как быстро меня нашли.

— Наверное, твой отец не выпускал твою мать, ну и тебя, соответственно, из поля зрения. И в завещании указал, где тебя искать.

— Ха! Не в этом дело! Просто Амалия Федоровна Кузякина одна на миллион. Что сильно сужает круг поиска. Попробовали бы они найти Ирину Петровну Иванову или Анну Сергеевну Петрову. Лет десять бы потратили.

— Чувствую, ты уже не держишь обиды на родителей за столь вычурное имя. Амалия Сверкающая.

— Ну кто тебя просил напоминать о том чертовом клубе? Говорю же, я была под воздействием сильного наркотика.

И что вы думаете? Он преспокойно вышел из машины и пошел за мной в подъезд. Я поднималась по лестнице и думала, зачем… Но почему-то не могла найти вескую причину для его визита. Так что, кроме сакраментального «зачем?», у меня в голове вообще ничего нового не появилось. Ну, если быть до конца честной, то где-то на периферии моего сознания гнездились доводы вроде: «Он же мне нравится, так почему бы и нет?» или «В конце концов, он же не предлагает лечь в постель, а просит чашку кофе». Но я знала, что все эти мысли — чушь собачья. Раз он мне нравится и он идет ко мне домой в полдвенадцатого ночи, то добром это не кончится. Определенно. Что я, себя не знаю? Но я и понятия не имела, что выйдет все так скверно.

— А когда ты собираешь лететь в Рим? — спросил он.

— Черт, ну почему в моем подъезде лифт работает по такому графику, что мне никогда не удается на нем проехаться! Полечу? Скоро, наверное.

— То есть ты еще не решила?

— Ну, вообще-то у меня есть неотложные дела в Болонье. Клиент заартачился и призывает меня к себе. Я все думала, на кого бы его скинуть. А теперь видишь, как судьба распорядилась. Убью двух зайцев одним выстрелом. И сейф открою, и в Италию слетаю на халяву.

— Мне жаль твоего клиента.

— Он зануда.

— Не буду рекламировать свою продукцию через ваше агентство.

— А тебя туда никто и не приглашает, — сочла своим долгом огрызнуться я.

— Ты так со всеми потенциальными клиентами разговариваешь?

Нужно было как-то разрядить атмосферу. Я повернулась и улыбнулась ему:

— Нет, только с теми, кто напрашивается ко мне на кофе… И кому я не в силах отказать.

— Это говорит о широте твоей души, — он тоже улыбнулся и протянул мне руку.

— Или об узости мышления.

Когда мы слегка опомнились от пылкого поцелуя, то я поняла, что мы стоим на площадке прямо напротив двери Лолы. И дверь в его квартиру приоткрыта.

— Лола! — я открыла дверь пошире. — Ладно уж, я захожу.

Ответа не последовало. Это было странно. Вообще-то я ожидала, что, распахнув дверь, я ударю его в лоб, поскольку он за ней непременно должен был торчать. Но ничего подобного не случилось. В прихожей горел свет.

— Лола!

— Может, оставишь его в покое? — Илья все-таки шагнул за мной.

— Лола — мой лучший друг. Лола! Ну давай выходи. Смотри, кого я привела на кофе!

— Подожди, — Илья как-то нерешительно кашлянул. — Ты ведь не живешь с Лолой?

Я только сейчас сообразила, что он понятия не имеет, в какой квартире я живу, и расхохоталась:

— Лола — мой сосед! А я живу этажом выше.

— Тогда на кой черт мы пришли к нему пить кофе?

— Чтобы ты не думал, что я развратная дрянь.

— Это после того, как ты разделась у шеста? — он хихикнул.

— Не смей мне напоминать!

— Не смей касаться моих приятных воспоминаний!

— Ты невыносим.

— Кто бы говорил.

Мы медленно прошли прихожую, я сунула голову в ванную, там тоже горел свет. Но Лолы там не было.

— Лола! — теряя терпение, крикнула я. — Мы уходим.

— Давно пора, — одобрительно заметил мой спутник.

Я заглянула в гостиную и замерла. Лола сидел на стуле посреди комнаты, смотрел на меня и молчал. Рот у него был приоткрыт, глаза блестели мертвым холодом, а на шее болталось что-то веселенькое, похожее на плетеный шнурок.

— О-ох! — я схватилась за косяк.

Илья заглянул через мое плечо и, похоже, тоже замер.

Странное дело, но я не закричала, не упала в обморок, а как раз наоборот, голова моя вдруг заработала, как часовой механизм, произведенный в Швейцарии. Я уже точно знала, что Лолу задушили. Той самой тесьмой, что болталась у него на шее. Его смерть была весьма похожа на аналогичное происшествие с господином Боккаччо.

Илья дернулся было вперед, чтобы разобраться, что к чему, но я схватила его за руку.

— Ничего нельзя трогать, — ледяным голосом, как у заправского следователя, приказала я. — Оперативникам не нужны лишние следы.

— Но, может быть, он еще дышит, — осипшим голосом предположил Илья.

— Они не оставили бы его живого.

— Кто?!

— А черт их знает, — я пожала плечами и повела его вон из квартиры.

Я помню, что быстро потащила Илью к себе. И это было нелегко, потому что он все время упирался, порываясь вернуться и оказать первую помощь. Я набрала «02» и, обрисовав ситуацию, продиктовала адрес. Потом я повернулась к своему кавалеру, похоже, растерявшему от переизбытка чувств остатки самообладания. Его мелко колотило.

— Ты должен быстро уехать отсюда и забыть про то, что видел.

— Я тебя не оставлю! — не слишком уверенно пролепетал он.

— Еще как оставишь! Ты тут ни при чем. И нечего вмешиваться в то, во что вмешиваться тебя не просят. Потом проблем не оберешься. Уматывай и заруби себе на носу: ты меня подвез, мы попрощались у подъезда, и ты покатил домой.

— Но почему я не могу тебя поддержать в трудную минуту?

— Во-первых, потому что мне это не нужно, во-вторых, ты мне больше пригодишься, если не завязнешь в кабинетах на Петровке, где тебя изведут бесконечными допросами, а в-третьих, потому что все мужики, которые оказываются рядом со мной, в последнее время становятся мертвецами. Я уже начинаю подумывать, не поцеловаться ли мне с Драконом…

— А кто такой Дракон?

— Мой начальник. И мне он очень надоел.

— Так, значит, с Лолой ты все-таки целовалась?

— Господи! Мужики все одноклеточные существа, — я подтолкнула его к выходу. — Лола был гомосексуалистом. Но это тут ни при чем. Все, кто узнает о моем наследстве, попадают на небеса. Ты не Дракон, ты мне нравишься, а потому ступай с богом. И как можно быстрее.

— Я тебе позвоню.

Он попытался поцеловать меня, но я его резко отстранила:

— И не думай об этом.

Он улыбнулся. Совсем не так, как давеча в машине. В его глазах блестела слезная тоска:

— Ты даже не хочешь знать, выживу ли я?

— Хм-м… ладно, позвони.

Я услыхала его стремительные шаги вниз по лестнице, услыхала, как хлопнула дверь подъезда, и только после этого разрыдалась.

Все воскресенье я просидела на кухне, не вставая с табуретки. Сидела и тупо водила карандашом по тетрадному листу. Когда места на нем не оставалось, я переворачивала страницу и принималась заново черкать. Получалось все время одно и то же. Моя рука упрямо извлекала из памяти узор на тесьме, которую я видела на шее у Лолы, и переносила его на бумагу. Что-то странное было в этом узоре. К гадалке не ходи, именно в нем крылась загадка всех приключившихся несчастий. Я знала, что тесьма на шее Лолы была такая же, какой задушили Бокаччо. Долгая работа в рекламном бизнесе со всеми этими слоганами, плакатами, эмблемами и логотипами сделала мою зрительную память отменной. Но сколько бы раз я ни нарисовала эту чертову тесьму, я все равно не могла понять, что означают ее странные витиеватые узоры.

Некоторые завитушки походили на буквы, некоторые — на символы, как в древнеегипетском алфавите, словом, черт их разберет. Ну, если не черт, то какой-нибудь чокнутый крючкотвор, погрязший в мертвых языках. Я ни тем, ни другим не являлась, а потому сидела, тупо изводила бумагу и старалась не думать ни о чем больше, кроме как аккуратно вывести карандашом очередную закорючку.

Лола ушел, не успев раскрыть тайну, которая принадлежала не ему, а мне. Он зажал мой секрет. Он знал, что я должна думать об отце, наверняка знал про завещание, а может быть, даже знал, что мне завещано. Ведь не зря же он принялся расспрашивать меня о моем происхождении. Он узнал все раньше меня. Наверное, кто-то рассказал ему. Но кто и зачем? Боккаччо? А ведь он не говорил по-русски. Лола же не говорил ни по-итальянски, ни по-английски. Он вообще никаких языков, кроме русского, не знал. И все-таки он узнал, куда повез меня Боккаччо. Как?

Именно об этом я и собиралась расспросить Лолу после посещения «Балчуга». Но меня опередили. Хотя зачем я возвращаюсь к этому снова и снова? Я уже выложила свои соображения следователю Свиридову. Он зашел ко мне, когда оперативники осмотрели место преступления, допросили меня по всем статьям, и не по одному разу, и увезли тело Лолы. Свиридов просидел у меня до самого утра. Я почти не помню, о чем мы говорили. Он все успокаивал меня. Ну, как это бывает в таких случаях. Потом он меня заверил, что опасаться мне нечего. Мы с ним решили, что, если бы убийцы были серьезно настроены придушить меня, они бы это давно сделали, а не ходили бы вокруг да около.

Человек, по сути, существо эгоистичное. И мне, к стыду, после нашего разговора стало спокойнее. Единственное, что меня волновало: что от меня нужно тем, кого я не знаю и кто душит странной тесьмой всех близких мне мужчин? Чего им не хватает в этой жизни? Что заставляет их убивать ни в чем не повинных людей? Что за тайна кроется в моем то ли прошлом, то ли настоящем, то ли будущем? Что не дает им покоя? Дураку ясно, что и Боккаччо, и Лолу убили из-за меня. Но зачем? Чем эти двое абсолютно несхожих и даже незнакомых между собой мужчин могли мне навредить? Или навредить некоему плану, который диктует мне неизвестная сила и которому я пока исправно следую?

Свиридов предположил, что все дело в наследстве. Ведь больше не к чему придраться. Я тридцать лет топтала землю, и никого рядом со мной не убивали. А как появилась эта злосчастная бумажка из Рима, так все и началось. Бумага пришла в пятницу на адрес офиса. Уже странно, ведь обычно личные письма присылают домой, не так ли? Первая загадка этой истории. Я благополучно забыла письмо на работе и ударилась во все тяжкие с Боккаччо. Чего нужно было от меня этому типу? Чего он хотел: узнать что-то или предупредить о чем-то? Но в любом случае какого дьявола он накачал меня какой-то дрянью, от которой я полезла на шест в баре?

Совершенно нелогичный поступок: прибыть из другой страны к девушке по делу, а потом опоить ее и затащить в постель. И учтите, Боккаччо наверняка знал, что ему нужно спешить. Он хотел опередить тех, кто его задушил. Ему явно нужно было от меня что-то, связанное с этим завещанием. Иначе он мог бы связаться со мной за год до того, как адвокаты отца меня разыщут, или после того, как я открою сейф в римском отделении Интернационального банка, в котором, согласно соответствующему извещению, хранится то, что теперь принадлежит мне.

Вторая загадка: каким образом Боккаччо вообще обо мне узнал? В мире ежедневно кто-то что-то кому-то завещает. Почему он выбрал именно меня для своей одному ему известной авантюры? Да и вообще, что такого мне завещал отец, на что польстился этот Боккаччо? Неужели кусок золота привлек его драгоценное внимание?

Третья загадка: при каких обстоятельствах, а самое главное — каким образом произошло общение Лолы и афериста Боккаччо? Зачем он сказал Лоле, что едет в клуб «Звезды»? Лола не должен был болтать про «Звезды». Он случайно проговорился, к гадалке не ходи. С ним такое и раньше бывало. У него с языка многое слетало, только держи.

И, наконец, какую роль во всей этой истории играет Илья? Почему он подсел ко мне в баре? Соблазнился моей красотой? Черта с два! Что я, в зеркало не смотрюсь?! Исправно смотрюсь каждый день и вижу там довольно блеклое существо, которому суждено тащиться по жизни либо в одиночку, либо в компании такого же блеклого существа противоположного пола. Я реалистка. И это помогает мне в жизни. Во всяком случае, помогало до недавнего времени. Так зачем я понадобилась Илье? Кто он, еще один аферист на мою голову или он приставлен ко мне для охраны? Кем приставлен? Не теми ли, кто убивает всех вокруг меня?

Тут я поморщилась. Я вспомнила, как повел себя Илья, увидев труп Лолы. Его мелко затрясло, он растерялся, запаниковал. Нет, охранники так себя не ведут. Я ставлю машину на стоянку, так там охранники — спокойные, внушающие уверенность люди. А они только машины по ночам стерегут. Так неужели серьезные убийцы приставят ко мне телохранителя-неженку? Вряд ли…

Я понимала, что все больше и больше запутываюсь в клубке вопросов. А потому рисовала и рисовала на тетрадных листках странные закорючки запомнившегося мне орнамента. Я пыталась заставить себя думать, но мысли мои расползались. Единственное, что я знала точно, — я должна поскорее вылететь в Рим и все выяснить. Я должна открыть сейф в банке и извлечь на свет то, что уже убило двоих человек. Это что-то уже не казалось мне таким простым и понятным, как золотой слиток. А еще мне казалось, что завещанное мне принадлежит еще кому-то.

— Мам… — Я оперлась локтями о кафедру и принялась рассматривать задние ряды пустой аудитории. — Есть ли в университете специалист по всякого рода сектам, оккультизму, ну… ты меня понимаешь…

— Совершенно не понимаю, — моя мать перевела строгий взгляд с меня на неудачника, угодившего к ней на пересдачу.

Тот в свою очередь одарил меня тяжелым обвиняющим взглядом, говорившим о том, что жизнь — тоска и дурак тот, кто в этом сомневается. Я его прекрасно понимала, сама была студенткой, но сейчас его трудности казались мне сущим пустяком. Хотя, может быть, я была и несправедлива. Все-таки общаться с моей мамочкой в сессию — это испытание не для слабонервных. Я ему ободряюще улыбнулась.

— Ну как… ведь есть же у вас специалисты по всякому там шаманству, по обрядам…

— Деточка, хочу напомнить, что ты в университете, а не в цирке-шапито. У нас люди занимаются наукой, а не ерундой.

— А разве древние обряды не могут быть предметом научных изысканий, а? — Я обратилась за помощью к неудачнику.

— Гм-м… — тот покраснел и шмыгнул носом, — как бы это сказать…

— Да вся наука основана на древних предрассудках, на том, что кое-кто не мыслил по шаблону, и за это его сжигали на костре!

Моя пламенная речь натолкнулась на холод непонимания. Мама смерила меня взглядом преподавателя, собирающегося вкатить пару:

— Видишь ли, наука — это несколько иное понятие, чем ты себе представляешь. Амалия, не позорь меня перед студентами.

— Но ты ведь не будешь спорить, что в истории великих открытий полыхало немало костров!

— Хочешь узнать все о кострах — обратись к пиротехникам, — отрезала родительница и повернулась к ссутулившемуся неудачнику: — На чем мы с вами остановились?

— Екатерина Георгиевна, — тут же загнусавил тот, — я же сдал вам курсовую…

— Стыдитесь, Павел Сергеевич!

Дело принимало дурной оборот, и студента мне стало жалко без обиняков. Когда моя мать называла кого-то моложе пятидесяти по отчеству, это значило, что последнего ждали большие неприятности. К гадалке не ходи.

— Но ведь… — он бросил на меня молящий взгляд, ища защиты.

— Что — ведь?! — мама была неумолима. — Я знаю вашу курсовую дословно, до запятой. Угадайте почему?

— У? — он снова всхлипнул.

«А ведь симпатичный парень, — подумалось мне. — Весь семестр был счастливым человеком: пил пиво, кадрил девчонок на дискотеках — и вот на тебе, свалилась ему моя мамаша на голову аккурат в самую сессию. Ему ведь, бедолаге, социология эта так же нужна, как курице знание китайской орфографии». (Если таковая вообще существует, потому что, глядя на их иероглифы, невольно задумаешься, по каким правилам они пишут. Лично у меня от одного вида этих иероглифов язык в трубочку сворачивается.)

Хотите — верьте, хотите — нет, но я решила помочь несчастному. Я осторожно подступила к доске и взяла мел.

— Так вы догадываетесь, почему я знаю вашу курсовую слово в слово?

— У?

— Еще бы вам знать. Эта курсовая — мой доклад десятилетней давности, который я подготовила для семинара преподавателей социологии. Небось из Интернета скачали? То-то. Стыдно должно быть.

— Но я же не знал…

— И вы считаете это оправданием?

Его шмыганья носом начали действовать мне на нервы. Я быстро начеркала на доске и помахала ему, привлекая внимание.

Он посмотрел и покраснел. Потом глянул снова и пожал плечами. Я поверить не могла. Неужели моя мама ведет душеспасительные беседы только со мной?! Это просто возмутительно. Я надеялась, что она мучает этим все подрастающее поколение, попадающееся ей на глаза. Я упрямо ткнула пальцем в надпись, а потом, надеясь, что он хорошо усвоил материал, стерла ее с доски. И вовремя. Бдительная родительница заметила наш молчаливый диалог и повернулась ко мне:

— Ты все еще здесь?

— А куда ты мне прикажешь податься: в шапито или к пиротехникам?

— Амалия, ты вынуждаешь меня послать тебя…

Она замялась, вовремя вспомнив, что профессору не пристало поминать нечистого и его матушку в присутствии учеников.

— Ну мам… — заныла я, одновременно подмигивая студенту, чтобы он все-таки сообразил, какая тема разговора может уберечь его от очередной пересдачи.

— Ну хорошо. Если бы не толпа за дверью, я бы продолжила с тобой дискуссию. А так, сходи к Натану Яковлевичу. Он как раз специалист по средневековым кострам. Сейчас он в корпусе исторического факультета. Наверняка все еще торчит на кафедре.

— Натан Яковлевич? Это такой старичок с красным носом?

— Какой он тебе старичок! — рассердилась моя дражайшая. — Ему и семидесяти-то нет!

— Но он абсолютно ничего не слышит!

— Он с юных лет мало что слышал. Был человек на практике, сунул голову в колокол «Лебедь», что в Ярославском храме. Ну, чтобы изнутри его рассмотреть. Кто знал, что сокурсник возьмет да и вдарит по нему ломом?!

— Мама, у вас была бурная молодость! — я потерла руки. Приятно узнать, что и твоя мать когда-то шалила. Ну, или наблюдала хотя бы, как другие шалят от души.

— Иди, иди, не мешай, — отмахнулась она и снова повернулась к неудачнику: — Так-с, юный друг…

— А я… а я… — заблеяло у меня за спиной.

Я закатила глаза и пошла к двери.

— А я вот все думаю о Генрихе VIII…

Ну наконец-то! Хоть от отчаяния проняло!

— Да? — разумеется, мама проглотила наживку. Для нее Генрих VIII, как для алхимика магический оракул. — И что же вы думаете?

— Ну…

«Нет, — я вышла из аудитории и плотно прикрыла за собой дверь. — Этому парню не видать положительной оценки по социологии. В лучшем случае ему придется выучить учебник по предмету наизусть!»

Кафедра Средних веков исторического факультета МГУ напоминала собой каморку, заваленную кипами бумаг, толстыми томами книг и прочим научным хламом, который в общей своей массе был покрыт толстым слоем пыли — и отнюдь не пыли веков. Я осторожно протиснулась между столом и стеллажом, чихнула пару раз и подслеповато сощурилась, выискивая Натана Яковлевича. Источником света в помещении служило единственное небольшое окно, такое же запыленное, как и все остальное.

— Хто тут? — послышалось из дальнего угла.

— Простите, — я снова чихнула и протиснулась дальше на звук голоса, стараясь не испачкаться.

— Хто?

За маленьким столом, заваленным желтыми бумагами, скрючившись сидел Натан Яковлевич. Я узнала его, хоть и видела всего пару раз, да и то в детстве. Он не изменился: все тот же невысокий, худенький старикан, в старом сером костюме, со странной для Москвы феской на голове, с седой козлиной бородкой и красным носом. Когда мне было шесть лет, я думала, что он волшебник. Теперь я подумала, что он человек с большими странностями. Как мы все-таки меняемся с возрастом. И, наверное, не в лучшую сторону.

— Здравствуйте, Натан Яковлевич, — я лучезарно улыбнулась.

Он оглядел меня с ног до головы. Может быть, мне показалось, но в глазах его мелькнуло что-то чертовски молодое. Искорка какая-то.

Только бы он не решил за мной приударить. Я этого просто не вынесу!

— Я дочка Екатерины Георгиевны Кузякиной. Амалия. Может, помните?

— Ась? — он приставил ладонь к уху, а я напрягла связки:

— Амалия. Кузякина. Дочь Екатерины Георгиевны.

Он моргнул и раскраснелся:

— А… Малышка Амочка. Ну как же! Как поживает твоя тетя Агата? Еще замуж не вышла?

«Господи! Не свихнулся ли ты, старый дед!»

Конечно, вслух я этого не сказала. Сказала другое:

— Боже упаси! Она так часто вас вспоминает…

— Ась?

— Вас, говорю, вспоминает. Места себе не находит, — это я уже тихо буркнула.

— Неужели, — он хитро мне подмигнул. — А мне казалось, что она увлечена моим сыном, Юрием.

Ну вот. Вышла непростительная осечка. Я покраснела, пролепетав:

— Прошу прощения.

— Да ничего, — он жестом пригласил меня занять соседний стул, — откуда же тебе знать, что у них с Юрием произошло. Сын мой — ветреник. Укатил в Канаду, только его и видели.

— Мне очень жаль, — я не хотела садиться на предложенный стул, потому что сдуру напялила бархатные штаны. И мне даже страшно было представить, во что они превратятся, опустись я в эту пыль.

— Ну да ладно. Чего это ты решила почтить своим вниманием старика? Неужто учишься у нас?

— Нет, вы мне льстите. Я уже давно кончила учиться.

— Ась?

— Не в этом дело! — если так и дальше пойдет, я сорву голос.

— А где ты учишься?

— Да не учусь я!

— Бедная девочка. Как же в наши дни без образования? — Он сочувственно покачал головой. — Нынче ведь каждый обалдуй при дипломе. Неужели мама не наставила тебя на путь истинный?

«Господи боже!» — я рухнула на стул, забыв о штанах. Вести светскую беседу было невозможно, а потому я сразу перешла к цели своего визита. Вытащив из сумки тетрадный листок, положила его на стол:

— Вот, Натан Яковлевич, взгляните, пожалуйста.

— Что это? — он сощурился, разглядывая мои каракули.

— И мне бы хотелось знать.

— Как это к тебе попало?

— Ну… вообще-то это я нарисовала.

— Но ведь ты не просто так это нарисовала?

Удивительное дело, но глухота его прошла сама собой. Голос ожил и зазвучал. Он с интересом вгляделся в рисунок.

— А где оригинал?

— Видите ли…

— Ну вижу я, вижу! — неожиданно разозлился он и покраснел как рак. Золотая кисточка на его феске нервно затряслась. — Я гоняюсь за оригиналом уже много лет, а тут приходит девица без всякого образования с рисунком тесьмы. Не приснился же тебе этот ultima ratio, в самом деле?!

— Ultima ratio?

— Последний довод. Гм… Как же это… Наверное, ритуальная тесьма.

— Ритуальная тесьма? — у меня перехватило дыхание.

— Что ты все переспрашиваешь?

— Простите, я не совсем готова…

— Это ты нарисовала? — он прищурился.

— Я.

— Где видела?

— Господи, тут хуже, чем на Петровке.

Он схватил меня за локоть, да так сильно сжал свои на первый взгляд хиленькие пальцы, что я губу закусила от боли.

— Послушай, Амочка, скажи мне лучше, детка, где ты это увидела. Такого ни в одном музее нет. Ну?

— Ну, я… это…

Да я понятия не имела, как рассказать старику обо всем, что со мной приключилось. Или хотя бы как рассказать ему о том, где я видела этот чертов ultima ratio!

— Ну хорошо, — он вдруг вскочил, засуетился, полез на ближайшую полку и заработал руками, как ненормальный. На пол полетели книги вперемешку с листами бумаг. Парочка листов сделала плавные витки в воздухе и опустилась мне на колени.

Боже мой, сколько же пыли поднялось под потолок! Я чихнула.

— Вот! — он громыхнул о стол толстенным томом, раскрыл его, полистал и наконец с торжеством ткнул пальцем в цветной рисунок. — Смотри сюда!

Я ахнула. На рисунке была изображена та самая тесьма, которой задушили господина Боккаччо и Лолу и которую я все воскресенье рисовала на тетрадных листах.

— Что ты об этом скажешь?

— А вы что скажете?

Я ничего не понимала. Тем более что книга была явно старинная, разумеется, не на русском языке писанная.

— Впервые эта штука появилась задолго до того, как ее изображение смогли воспроизвести в печати. Вот этой тесьме более пятисот лет. Ее зарисовки и описание впервые встречаются в летописи некоего монаха Октавия, который озаботился этой штуковиной после того, как нашел ее на шее заезжего храмовника… Нет, не в том дело…

— Ну расскажите, — взмолилась я, понимая, что он готов перескакивать с темы на тему, поскольку все эти истории уже выучил наизусть и они ему неинтересны.

— Там было странное происшествие. 1210 год, рыцарь Креста остановился в бенедиктинском монастыре под Неаполем по пути из Турции на родину. Он не был ранен, как раз наоборот, силен и беззаботен, много пил и молол всякую ересь. Во всяком случае, именно так утверждает Октавий. Договорился до того, что якобы и бога нет вовсе, а есть нечто выше, чему и бог, коли он был бы, непременно поклонялся. Еще этот крестоносец принимался не один раз за вечер спьяну проповедовать странные вещи о силе, разуме, в общем, Октавий не особенно уделил этому внимание, поскольку за подобные летописи его запросто могли сжечь на костре в то время. Одним словом, тот крестоносец разгулялся на славу. А наутро его нашли задушенным вот этой самой тесьмой. И Октавий впервые назвал эту тесьму ultima ratio, что в переводе с латыни означает «последний довод». Наверное, он имел в виду последний довод в пользу существования бога. Мол, поди и сам убедись, кто там на небе.

Вы можете представить, что со мной случилось после такого рассказа?! У меня разноцветные круги перед глазами поплыли.

— А этот Октавий не был лишен чувства юмора, — выдавила я из себя.

— Это точно. Монаха так потрясло событие, что он принялся искать свидетельства появлений тесьмы. И собрал немалый архив. В одной только библиотеке его монастыря насчитывалось не менее десяти упоминаний о ней. Поначалу тесьму называли adversa fortuna, то есть «злой рок». Ею были задушены совершенно не связанные между собой люди: некий венецианский купец, в свое время бывавший в Турции, два храмовника из ордена тамплиеров, ростовщик во Флоренции. Все, разумеется, в разное время с промежутком в десятки, а то и в сотни лет. О «злом роке» упоминает папа Климент V. Есть и другие источники. Лет пятнадцать назад я заинтересовался этой тесьмой, поскольку однажды, узнав о ней вскользь, вдруг случайно натолкнулся на сообщение британской полиции о том, что пожилой адвокат и его супруга были найдены в своем особняке в Лондоне, задушенными странной тесьмой. Я подумал, что это жестокие шутки какого-нибудь маньяка, начитавшегося древних фолиантов. Но, бог мой, когда я вскрыл эту тему, то оказалось, что подобные преступления время от времени происходили и происходят по всему миру. Уж не знаю, с чем это связано, но так есть на самом деле.

— Намекаете на существование вечного убийцы? — я вздохнула. — Но это абсурд — предполагать, что несчастного крестоносца и современного адвоката задушил один и тот же человек.

Натан Яковлевич побледнел, оглянулся по сторонам, словно боялся, что его услышит кто-то еще, кроме меня, и прошептал:

— Или существо, которое бдительно следит за сохранностью своей тайны.

— Какой тайны? — я тоже перешла на шепот.

— Не знаю. А где ты видела эту тесьму?

— Ею задушили двух моих знакомых.

— Ну да? — совсем изумился историк. — Похоже, и до России добрались. До сего момента упоминание о ultima ratio у нас не встречалось.

— А чего вы хотели? Петр I прорубил окно в Европу. Горбачев обрушил «железный занавес». Немудрено, что к нам хлынуло все, что существует на Западе. И хорошее, и плохое. Взять хотя бы порнографию, инфляцию и этот ваш ultima ratio!

— По тебе не скажешь, что ты недоучка, — он одобрительно мне улыбнулся.

Я не стала его разубеждать.

— Но ты ведь расскажешь историю своих знакомых?

Я кивнула и вкратце пересказала ему основную нить событий. Разумеется, я опустила порнографические сценки. Когда я замолчала, Натан Яковлевич пожал плечами и тихо проговорил:

— Мне трудно судить о причинах убийств. Но, по всей видимости, все это связано с твоим наследством. Однако я бы не приближался к банку, в котором находится сейф, без армии жандармов и парочки священников. Никто не знает, что хранит в себе железный ящик, если его содержимое на расстоянии уже убило двух человек.

— Но послушайте, вы же не полагаете всерьез, что убийства совершила некая сила без участия человеческих рук. Я все-таки думаю, что действует какая-нибудь организация.

— Важна causa causarum — причина причин. И если рыцаря храма, английского адвоката и твоего соседа убили одинаково, то и причина должна быть одна.

— Но что общего между крестоносцем, жившим в XIII веке, и современным москвичом нетрадиционной ориентации?

— Я думаю, тебе следует это выяснить прежде, чем ты отправишься в Италию, — задумчиво ответил Натан Яковлевич.

Придя домой, я первым делом сварила себе крепкий кофе. Выпила его залпом и только после этого сняла пуховик. Шутка ли — узнать такое. Не каждый день человек попадает в доисторический переплет. Так всегда бывает, все мы смотрим фильмы про Индиану Джонса или про тех ненормальных, которые стали искать копи царя Соломона, и все мы как один полагаем, что подобное может случиться с кем угодно, только не с нами. А когда тебе на голову обрушивается завещание, за которым тянется вся хронология Крестовых походов, ты только руками разводишь, мол, не может быть. А вот на тебе, ешь как хочешь.

Стоит ли говорить, что к сему моменту я уже почти ненавидела своего папашу. Это ж надо — такую подлянку родной дочери подкинуть! Знать меня не желал всю мою сознательную жизнь, а вот гадость устроить, так это — пожалуйста, даже после смерти. С того света достал, можно сказать! И что я ему такого сделала?! Я замерла, вдруг поняв, что не просто рассуждаю вслух, я произношу гневную тираду на повышенных тонах. И при этом не обращаю внимания, что в дверь настойчиво звонят.

«Наверное, соседи… — подумалось мне, — пришли высказать мне свое «фи» за крики или посочувствовать…» Я щелкнула замком и только после этого испугалась. Ну надо же быть такой идиоткой! Кругом убивают, а я дверь нараспашку! Вот что значит глупость.

Пока я хватала ртом воздух, пытаясь навалиться всем телом на дверь и не дать проникнуть в квартиру врагу, сквозь щель просочился Илья и отпихнул меня подальше от порога в центр прихожей.

— Хоть бы «кто» спросила, — хмуро заметил он и вдруг улыбнулся. — Вот, пришел к тебе спасаться.

— В каком смысле? — у меня все еще дрожали коленки.

— Я тут подумал на досуге, — он быстро стянул с себя куртку и ловко повесил ее на крючок, тем самым обозначая завоеванные позиции, — всем твоим знакомым мужского пола, а в особенности новым знакомым, грозит страшная опасность, так?

— Ну, что-то в этом роде…

— Вот! — он кивнул и снял ботинки. — А потому я решил, что самое безопасное место — это рядом с тобой.

— Что-то у тебя с логикой не в порядке… — для наглядности я покрутила пальцем у виска.

— Как раз наоборот. При тебе же никого из твоих знакомых не задушили. Я и подумал, что рядом с тобой у меня шансов выжить гораздо больше, нежели вдали от тебя.

— Заметь, это пока при мне никого не душили.

— Мне почему-то кажется, что кто бы ни были эти загадочные убийцы, ты им нужна живой. А потому убийства они при тебе все равно совершать не станут. Ведь, если они раскроются, какие же они будут загадочные убийцы? Прав я?

Он потер руки и быстро прошел на кухню. Просто узурпатор какой-то! Каждую минуту отвоевывает солидную часть моего пространства. Вот уже и на кухне осмотрелся, хлопнул в ладоши и радостно заявил:

— Я страдаю страшным нервным расстройством. Даже спать спокойно не могу. И с аппетитом проблемы. Предлагаю снять стресс.

— Каким образом? — Я все еще стояла в прихожей, пока не понимая, радоваться мне или злиться. Честно сказать, мне жуть как не хотелось оставаться сегодня одной в доме. Я даже подумывала о поездке к маме, что, согласитесь, показатель крайней степени отчаяния. Но приход Ильи… Я на него совсем не рассчитывала.

— Каким? — он хохотнул, вернулся в прихожую и схватил с пола пакет, который принес с собой. С ним проследовал снова на кухню и стал выкладывать его содержимое на стол. Первой появилась бутылка бренди.

— Стыдись, я же дама! — фыркнула я.

— Если бы ты была внимательна, то заметила бы, как я произнес: «Нужно снять стресс». Полагаешь, стресс можно снять шампанским? Черта с два! Я два дня его пил. И все без толку.

— Думаешь, бренди поможет? — я прищурилась, разглядывая бутылку с недоверием. — Тоже мне микстура.

— Вот увидишь, — пообещал он.

Глядя, как на столе появляются закуски из китайского ресторана, я заметила:

— Сомневаюсь, что ты жалуешься на аппетит.

— Я же теперь в безопасности. Теперь я голоден, как волк в зимнем лесу. Вот еще, — он аккуратно выставил на стол последнее, пластиковую коробочку, — суши!

— Бедные японцы! — я покачала головой. — Знали бы они, что их суши будут запивать бренди, сбрендили бы от негодования.

— Они в жизни ничего не понимают, твои японцы. Все, садись, будем снимать стресс.

— Подожди, — я все-таки опустилась на табурет. — А почему тебе страшно? На тебя что, уже покушались?

— Пока нет. Но вероятность велика, — он хохотнул и откупорил бутылку. — Где у тебя стаканы?

— Симулянт! — проворчала я.

— Ну, ergo bibamus! — он наполнил стаканы и кивнул мне.

— Старичка-историка я еще могу понять, но ты-то чего на латынь перешел?

Щеки у него в момент покраснели. Это потрясающе, когда мужчина смущенно краснеет. Если не верите, отыщите такого с румянцем, сами убедитесь. Ужасно хочется погладить его по голове.

— Ты уже пила сегодня? Со стариком-историком?!

— Нет, — я улыбнулась, — до этого не дошло. Но он поведал мне много интересного. Тебе как знатоку латыни, наверное, понятны выражения ultima ratio и adversa fortuna?

— Шутишь? Я из всей латыни знаю только три выражения, — он глотнул бренди, поперхнулся и продолжил, уже фыркая и кашляя: — Ergo bibamus, что вроде бы созвучно нашему «ну, поехали», потом еще in vino veritas, ну, и как следствие из вышесказанного — memento mori. Кстати, о последнем. Твой историк поведал тебе о наших преступлениях или просто лекцию интересную прочел?

— А тебя это почему так волнует?

— Амалия! Я нахожусь на волосок от смерти. Смотри! — он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, выставив напоказ шею. — Не видишь на ней разноцветную тесьму? И это пока…

— Прекрати сейчас же! Нашел тему для шуток! — рассердилась я.

— А кто тут шутит? — он усмехнулся и чокнулся с моим стаканом. — Лично я снимаю стресс.

Через два часа обсуждения средневековой истории современной ритуальной тесьмы мы уговорили бутылку бренди. Я вспомнила (интересное слово для шатающейся от стены к стене барышни, которая и имя-то свое уже с трудом произносила), что у меня в загашнике припрятана бутылочка виски. Кстати говоря, суши под виски идет куда лучше, чем под бренди. Это мы с Ильей опытным путем установили. К двум часам ночи наше обсуждение вылилось в интересную версию.

— Слушай, — неожиданно вскричала я, — кажется, я догадалась, кто стоит за всем этим!

— Неужели? — удивился Илья и неэстетично икнул. — И кто же?

— Это не всемогущее существо, не тайная секта и не маньяк — любитель исторических казусов.

— Да?! А кто? — он снова икнул и разлил еще одну порцию виски по стаканам.

— Помнишь, как пропал мой папа?

— Помню, умыкнув нехилый кусман золота.

— Это само собой. Но ведь, по версии уфологов, его похитили инопланетяне.

— Да ну?! — удивился мой собутыльник. — И ты веришь в эту чушь?

— А ты веришь в теорию эволюции Дарвина?

Повисла пауза. Наконец Илья выдавил из себя:

— Повтори…

— По теории эволюции Дарвина, обезьяна взяла в руки палку и стала человеком. Так?

— Ну, в общих чертах…

— В общих чертах, — передразнила его я. — Несчастные рыбы миллионы лет выкидывались на берег, пока у них не отросли лапы и они не смогли отбежать подальше от моря, чтобы стать зверьми… А бегемоты, попавшие в морскую пучину, превратились в китов? Это же бред какой-то! Я только сейчас об этом подумала.

— Ты не уважаешь старика Дарвина? — он сдвинул брови. — И это после бутылки-то бренди? Да… чего стоит десятилетнее образование в наши дни…

— Нет, ты мне скажи, лично ты веришь, что произошел от обезьяны?

— Родителей не трогай!

— Да при чем тут твои родители! Человеку, по-твоему, больше не от кого было произойти, кроме как от волосатого существа с палкой в лапе?

— Что за ерунду ты говоришь? — он покачал головой.

— Это не я, это Дарвин сказал.

— Ну что за ерунду вы с Дарвином говорите. Кстати, а кто такой Дарвин? Что у вас с ним было?

— Кончай придуриваться!

— Хорошо, — послушно согласился он и вмиг посерьезнел. — К чему ты клонишь?

— Я клоню к версии уфологов. Сейчас она мне не кажется такой уж идиотской.

— Ну еще бы! — он многозначительно кивнул на ополовиненную к тому моменту бутылку виски.

— В самом деле. Уфологи считают, что это инопланетяне завезли жизнь на нашу планету. И что с тех пор они частые у нас гости. Тому есть множество свидетельств. Кто-то даже тарелки их заснял на видео. В общем, доказательств тьма. А что, если отец, будучи у них, спер там что-то так же, как кусок золота в тайге? И это что-то привез на Землю. И вообще, мало ли какой секрет инопланетяне хранят от людей уже миллионы лет. А вдруг это они устраняют тесьмой…

— То есть ты так считаешь… — Илья захихикал. — Ты считаешь, что тесьмой душат инопланетяне? И рыцаря того из тринадцатого века придушили тоже они?

— Помнишь, Натан Яковлевич рассказывал, что рыцарь спьяну проповедовал, что бога нет, что есть высшая сила. И Лола часто болтал про нечто подобное.

— Об этом все сейчас болтают. И никого за это не душат.

— Почем ты знаешь!

— У меня соседки — старухи. У них две темы для разговоров: инопланетяне и моя личная жизнь. Каждый день языками у подъезда чешут. И ни одну еще не придушили. Хотя лично у меня иногда руки чешутся!

— Но ведь все так складно получается. Подумай! Сквозная через века тайна, которую могут хранить только те, кто стоит над временем. Тайна до того страшная, что за нее убивают людей. И убивают не таясь, славно в назидание другим: мол, не лезь, куда не просят. Как на электрическом щите. Господи, неужели тебе непонятно, что мы имеем дело с высшей силой?!

— И что ты думаешь делать? — он нахмурился.

— Теперь, когда я раскрыла их… — помню, что я пожала плечами. — Я должна до них достучаться. Я должна им сказать, что я на их стороне. Мне совсем не хочется лезть в их тайны. Если им так нужно, пусть себе хранят тайну до второго пришествия. Мне-то что, правда?

— Точно! — согласился Илья. — Какое нам дело до их вселенских секретов? Вот я никогда не задавался вопросом, есть ли жизнь на Марсе. Я даже больше скажу, плевать мне на Марс! Мне бы второй завод запустить.

— Я думаю, что нужно установить с ними контакт! — я встала и подошла к двери на балкон. — Прямо сейчас. А то не ровен час…

— Ты права, — он тоже, шатаясь, поднялся с табурета. — Когда ты права — ты права! Где будем контактировать?

— Идем! — я решительно открыла балконную дверь и выскочила на холодный воздух.

Илья вышел следом за мной. Мы стояли на ветру. Он обнял меня и упал подбородком на мое плечо.

— Эй, вы! — кричали мы так, что стекла дрожали. — Эй, вы, там, наверху! Кто бы вы ни были, мы на вашей стороне! Нам ваши секреты не нужны. Хотите, чтобы мы достали ваше сокровище из сейфа, мы сделаем это. Не хотите, не станем. Только оставьте нас в покое! Мы не хотим знать, есть ли жизнь на Марсе! Мы вообще ничего про Марс знать не хотим…

— Какой к черту Марс! — раздалось сверху. — Совсем обалдели!

— Ты слышал?! — я повернула мокрое от слез восхищения лицо к Илье. — Ты слышал, мы установили контакт!

Он раскраснелся, кивнул и, улыбнувшись, чмокнул меня в щеку:

— Даешь контакт! Слышите нас?! Нам плевать на Марс!

— А уж как мне плевать! — злобно ответили сверху. — Сейчас в милицию позвоню!

— Зачем в милицию? — удивились мы. — Мы сами разберемся.

— Это точно! Марсиане хреновы!

После этого странного заявления сверху на нас обрушился каскад ледяной воды.

Вселенная нас определенно кинула. Мы стояли на балконе и мокли в недоумении.

— А чего ты хотела? — резюмировал Илья и икнул, теперь уже от холода. — Все-таки первый в истории контакт с инопланетянами. Не зря же люди говорят: «Первый блин комом».

Я встретила утро жуткой головной болью. С трудом разлепила глаза, ощущая себя на дне утлого суденышка, заброшенного бог весть в какой океан. Надо мной дрейфовал тошнотворно-белый потолок. А тишина давила на уши. Я с большим трудом подняла руку и ощупала пространство рядом с собой. Оно пустовало. Я удивилась. Конечно, я не помню, что между мной и Ильей случилось после того, как мы неудачно пообщались с инопланетянами. Но то, что Илья был вчера в моей квартире, — это я прекрасно помнила. И где же он, если не в моей постели? За всю мою половозрелую жизнь я точно усвоила несколько аксиом, которые просто не подлежат обсуждению. И первая из них: если девушка остается с парнем в одной квартире на ночь, то, к гадалке не ходи, они проснутся утром не далее чем в метре друг от друга.

— Хму-у… — это я попыталась позвать Илью.

Без толку. Он не ответил. Даже не зашуршал нигде. Странно.

Господи, ну почему женщинам всегда достается! Почему я, разбитая кляча, с тяжелым похмельным синдромом должна вставать с кровати и ползти на поиски мужика?!

— Хму-а-а! — предприняла я вторую, такую же безуспешную попытку.

Потом крепко задумалась. С точки зрения женской гордости (если таковая существует, особенно в предлагаемых обстоятельствах), конечно, пускаться на поиски мужика по всей квартире нехорошо. Но, с другой стороны, мне очень хотелось пить. В общем, я решила, что нет ничего в том постыдного, если я доберусь до кухни, а по пути загляну… в общем, что попадется на пути, туда и загляну.

Не знаю, как вчерашнее чертово бренди, но виски было хорошим. Мне его клиент подарил. А для них (для клиентов) дарить дрянь менеджеру, который ведет рекламу его компании, — это дурной тон. Так что ругать я стала все-таки бренди. Господи, знали бы вы, как мне было дурно! Вы когда-нибудь звали с балкона инопланетян? Ну хотя бы в новогоднюю ночь? Если такое с вами случалось, вы меня поймете.

Я брела по квартире, держась за стену. Охала и стонала изо всех сил, чтобы гад, который провел со мной ночь, все-таки сжалился и отозвался. Но он молчал. Какие же мужики сволочи! Я заглянула в ванную — никого, я заглянула в гостиную, и тут туман в моей голове рассеялся. Помню, что сначала я взвизгнула, суетливо схватилась за волосы и уж тогда завизжала по-настоящему. Илья сидел на стуле в какой-то дурацкой, неестественной позе: закинув голову назад, свесив руки и раскинув ноги в стороны. Так сидят либо сильно пьяные люди, либо мертвецы… Господи! На шее у него болталась тесьма! Я успела ее увидеть, прежде чем слезы размыли всю картину. Со мной случилась истерика. Я ударилась головой о косяк, чтобы хоть как-то привести себя в чувство. Было больно, но нервный спазм, сдавивший горло, отпустил. Я кинулась к Илье, схватила его за руки и затрясла их, причитая:

— Нет, ну, пожалуйста. Только не это, только не это…

Дышать опять стало тяжело, а косяк был уже далеко. Я рухнула на колени, уперлась лбом в его живот и завыла.

— Ну… — теплая ладонь легла мне на волосы. — Не думал, что ты станешь так убиваться…

Я замерла, не понимая, что происходит. Даже испугаться не успела. Я подняла голову и подавилась собственным криком. Илья, как ни в чем не бывало, смотрел на меня и сиял своей дурацкой голливудской улыбкой.

— Эта поза мне нравится, — он зацепил пальцем прядь моих волос.

Я закашлялась. Узрев на его шее все еще болтающуюся тесемку, кстати говоря, совсем непохожую на ту, которой задушили Лолу, я дернулась в сторону. Отлетев на добрый метр, я вскочила на ноги.

— Ты просто садист! — прошипела я.

— Зато похмелье прошло, — продолжая улыбаться, он поднялся. — А я, между прочим, кофе сварил.

Тут я почувствовала, что голова у меня действительно прояснилась, а в воздухе витает аромат кофе. Странно, но эти два вроде бы положительных обстоятельства подействовали на меня, как красная тряпка на быка. Я бешено завращала глазами и заорала, как тот самый бык перед атакой. И было бы у меня копыто, я бы непременно взрыхлила им паркет.

— Убирайся к чертовой матери из моей жизни!

— Ну что ты так разволновалась, я же пошутил… — он шагнул ко мне.

Но Амалия Кузякина в гневе — это вам не какой-то там бык у красной тряпки. Я схватила не помню уже что и замахнулась, сбив по ходу горшок с цветком:

— Иди ты к чертовой матери! Шуточки! Маркиз де Сад такого себе не позволял! Пошел отсюда! Быстро!

— Ого! — изумился он, глядя на то, что я сжимаю в руке. — Если позволишь, я оставлю тебя в этот сладостный миг познания истины.

— Вали! — я глянула на свою руку и усмехнулась. В руке у меня была та самая железная стойка, на которой до этого располагался ныне валявшийся на полу горшок с цветком. Н-да… Пустили бы меня на корриду, я бы показала хилым тореадорам с их тряпками. А если бы тореадором был Илья… Догадываетесь, чьи яйца подали бы в этот вечер в ресторане при театре? Ха! Можете не сомневаться.

Я еще долго бушевала. Даже когда за ним захлопнулась входная дверь. Даже спустя полчаса я все еще разгуливала по квартире с железной стойкой в руке. Я просто сроднилась со своим оружием.

В дверь позвонили. Думаете, я поставила стойку на место и как порядочная девушка поплелась открывать дверь? Черта с два! И не подумала. Я открыла дверь, держа железяку наготове.

— Ой! — следователь Николай Павлович Свиридов, похоже, обалдел. — Вы кого-нибудь ждете?

— Догадайтесь с трех раз, — проворчала я и наконец отшвырнула стойку в угол прихожей. Она брякнулась о пол, здорово поцарапав паркет. — Вокруг меня людей убивают.

— Я вас уверяю, вам совершенно не о чем беспокоиться.

— Почем вы знаете!

— Это, кажется, кофе? — он потянул носом воздух. — Волшебный запах. Особенно для утра.

Я поняла, что, если не предложу ему кофе, это будет выглядеть даже не бестактностью. Это будет выглядеть вопиющей грубостью. Я жестом показала ему направление, куда следует пройти, чтобы получить вожделенный напиток. Он снял пальто и быстро шмыгнул на кухню.

— По работе я, конечно, привык сталкиваться со всяким, но не сочтите за дерзость, вам было бы куда уютнее в пеньюаре.

Я всплеснула руками. Встретить следователя с Петровки в трусах и майке — это уж слишком. Даже на шок списать не удастся.

Облачившись в тяжелый махровый халат и кое-как собравшись с духом, я вошла на кухню, усиленно сохраняя на челе маску добродетели. Мне было стыдно.

— А вы не переживайте, — он уже разлил кофе по чашкам. — Присаживайтесь. Вам досталось за последнюю неделю, и кто знает, что вам еще предстоит пережить. На вашем месте свихнулся бы даже крутой парень. Поверьте, для хрупкой девушки это чересчур.

— Спасибо, — от всего сердца поблагодарила его я.

Я вдруг поняла, что всю неделю тянула на себе тяжеленный воз. Именно я, потому что все, кто оказывался рядом, в том числе и Илья, даже не пытались мне помочь. Они просто усаживались сверху моей поклажи и ехали. И никому не пришло в голову, как мне тяжело. Только следователь Свиридов оценил. На мои глаза тут же наползли слезы то ли жалости к себе, то ли благодарности за проявление заботы.

— Ну-ну, — он похлопал меня по запястью, — не переживайте. Когда-нибудь все закончится. Я не дам вас в обиду. Ну? Вот, возьмите.

Он вытащил из кармана белый платок и протянул мне. От платка приятно пахло дорогим парфюмом.

Я хлюпнула носом.

— А когда все закончится? — капризно спросила я.

Он отхлебнул из чашки и блаженно закрыл глаза:

— Кофе вам удается. Не поите им мужчин, а то не отобьетесь от поклонников.

— А вас? — я всхлипнула. Глаза снова затуманились. Еще бы, кофе-то варил Илья. Сволочь!

— Меня? — он мягко усмехнулся. — Я же следователь. Какой из меня кавалер? Меня можете смело поить чем угодно.

Я вытерла глаза с твердым намерением больше не реветь. Подумаешь, Илья! Чего душу рвать из-за идиота?!

— Вы не сказали, когда все закончится.

— Во многом это зависит от того, когда мы окажемся в Риме.

— Мы?!

— Амалия, — он укоризненно посмотрел на меня, — неужели вы полагаете, что федеральная служба бросит гражданку России в беде?

Ничего личного, но именно так я и думала.

— Зря, честное слово. Конечно, я поеду с вами.

— Но как я вас представлю?

— Как коллегу по работе. Я буду всегда рядом. Жить будем в соседних номерах.

— Да, но…

— О! — он понимающе кивнул. — Вы же сотрудничаете с Петровкой. У нас тоже бывают командировки. Не беспокойтесь, вашей компании не придется оплачивать второй билет. Только вот что: никто, повторяю, никто не должен знать меня иначе, как вашего коллегу. Ни клиент, ни адвокаты, к которым мы с вами отправимся. Никто. Помните об этом. Ведь у меня задача не только охранять вас, я должен найти преступника.

— У меня есть шенгенская виза. А билет я могу купить хоть сегодня. По мне, так чем скорее я открою сейф, тем лучше.

— Следствие тоже склоняется к этому мнению.

— Вот и славно. Не поделитесь, к чему еще склоняется следствие?

— Тут, видите ли, странная история. Похоже, это убийства мирового масштаба. Только не пугайтесь, — он положил ладонь мне на пальцы, заметив, что я собираюсь предпринять нечто вроде новой истерики. — Это для вас даже лучше. Скорее всего дело именно в Боккаччо. Видите ли, в прошлом году случились два аналогичных убийства: одно произошло в Париже, другое в Дели. В обоих случаях жертвами стали крупные фигуры преступного мира. Судя по всему, некий убийца чистит человечество от всякой дряни согласно своему кодексу чести и справедливости.

— А при чем же здесь мой сосед Лола?

Свиридов пожал плечами:

— Мне кажется, что Лола стал свидетелем того, о чем знать не должен. Может быть, он шантажировал убийцу. Лола же видел вас с Боккаччо. Вы ничего не помните, но Лола мог припомнить что угодно.

— А если вы не правы?

Он развел руками, показывая, что в этом случае у него нет аргументов в пользу своей версии.

— Я все-таки думаю, что Лола был замешан в чем-то. Иначе его не убили бы таким показательным способом. Наверное, для убийцы все нечестные люди, ну или те, которых он избирает для своего черного дела, — предатели рода человеческого. Поэтому ему очень важно душить их одинаково, понимаете? А Лола отказался стать участником этого крестового похода против зла. Вот и поплатился. Его записали в стан врага. Задушив его, как и остальных своих жертв, преступник дал понять, что Лола, фигурально выражаясь, играл на черном поле.

— Кстати, о крестоносцах. Вы ведь ничего не знаете.

И тут я ему выложила все о ultima ratio, adversa fortuna и causa causarum. Он слушал молча, ни разу меня не прервал, но и не удивился ни разу. Похоже, следователей ничто не удивляет. А я еще на что-то рассчитывала, открыв ему дверь в трусах. Ха!

— Занятно, — он усмехнулся. — Нужно проверить по сообщениям Интерпола. Я как-то не ожидал, что борьба со злом приняла такой поистине вселенский размах. Однако я думаю, что наш убийца ничего общего не имеет с тайными организациями, и уж тем более он далек от инопланетян. На мой взгляд, наиболее вероятна версия, в которую вы с вашим историком-романтиком не слишком-то верите, — наш убийца начитался про Крестовые походы, про древние способы удушения этой, как вы там сказали…

— Ultima ratio.

— Точно. Ей самой. Он начитался и решил сделать своей визитной карточкой, если такое подходит к тесьме, столь экзотическое орудие убийства. Чтобы его ни с кем не перепутали. Согласитесь, подделать эту вашу ultima ratio куда сложнее, нежели пулю или нож. Но одно в вашей исторической находке весьма полезно. Теперь мы знаем, что наш убийца не простой человек. Он, похоже, весьма начитан, раз знает такие тонкости истории Средних веков. Вполне возможно, что и сам он историк или вращался около этой науки. И это сужает круг подозреваемых.

— Намного?

— Людей на земле много?

— Несколько миллиардов.

— А историков? Или даже упростим — людей, хоть как-то связанных с историей Средних веков, много на земле?

— Ну… может быть, несколько тысяч…

— Вот видите? А иностранцев — знатоков истории Средних веков, недавно прибывших в Москву, или русских знатоков истории Средних веков, побывавших в прошлом году в Париже и в Дели в определенные промежутки времени, а также находящихся в Москве последние две недели?

— Не думаю, что более одного.

— Следствие само собой превращается в простой процесс. Стоит только найти нужную ниточку и потянуть за нее.

— Удивительно! — я хлопнула глазами, чувствуя, как по телу растекается обновленная, кипящая энергией горячая кровь.

Вы когда-нибудь кричали «Эврика» в ванне? А приходилось ли вам выказывать ум и смекалку в присутствии следователя с Петровки? Ну или удавалось ли вам сделать хоть какое-нибудь, пусть и небольшое, открытие в жизни, от которого все ваше естество распирало от гордости? Если да, то вы поймете, что я сейчас чувствовала.

В офисе меня встретили враждебным непониманием. Надо признать, что люди, а в особенности мои коллеги — странные существа. Они во всем находят повод для зависти.

— Хм, — моя соседка по закутку, пышная блондинка Наталья, поджала губы, — можно подумать, у нас каждый день люди летают в загранкомандировки! Я вообще не понимаю, чего это твоему клиенту взбрело в голову тащить тебя к себе. Когда такое вообще было? Последний раз Дракон летал на стажировку в Германию два года назад. Удивительный случай, можно сказать, а она, видите ли, не желает лететь в Италию. Все манерничаешь?

— На тебя бы посмотрела, окажись ты на моем месте, — огрызнулась я, с ужасом сознавая, что на эту смазливую рожу, возвышающуюся над противоположным столом, мне придется пялится до конца рабочего дня.

— Да брось ты, — отмахнулась Наташка и, томно закатив глаза, повела шикарной грудью в сторону кулисы, за которой обитал наш коллега Игорь. — Умотать бы от этой рутины… Я бы куда угодно слиняла.

— Как насчет моей дачи в Медведках? — тут же отреагировал из-за ширмы коллега.

«Что у них, передача образов на расстоянии?» — подумала я, глядя, как нервно вздымается Наташкина грудь. На моей груди обогатилась бы европейская силиконовая промышленность. Так что, в отличие от Наташки, я завидовала ей честно. А она явно переигрывала. Подумаешь, Италия! Ее вон любой мужик готов повезти к себе на дачу или еще куда подальше. А Игорь, Игорь совсем не урод. Симпатичный, веселый. С ним скучать Наташке не придется. Не то что мне в Италии. Отличная у меня перспектива: клиент-зануда — с одной стороны и добрый, но малопривлекательный следователь Свиридов — с другой.

Тут я усмехнулась. Вспомнила об Илье. Какой же он гад все-таки. И чувство юмора у него какое-то извращенное.

— Чего ты ухмыляешься, — тут же отреагировала Наташка и покраснела.

— Да так… — я делано углубилась в медиаплан какой-то малоинтересной мне компании. Скука смертная — рекламировать лекарственный препарат от несварения желудка. Да еще сомнительного качества, как и вся продукция, которая нуждается в рекламе.

— Нет, ты скажи! Игорек, пусть она скажет, чего она ухмыляется?

— Точно, пусть скажет, только погромче, а то мне совсем ничего не слышно!

— Ребят, вам что, делать нечего?!

— Ну не все же такие передовые сотрудники. Не всех же к клиентам в Италию приглашают.

— Не всех же на дачу ангажируют… — я тоже поджала губы.

Со мной происходило что-то странное. Определенно. Нельзя быть такой стервой.

Наташка опять залилась румянцем. Уже от злости:

— Завидно?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что тебе по утрам хотя бы умываться стоит. В Италии, конечно, мужики голодные до русских женщин, но не настолько же… Правда, Игорек?

— Дамы, я пас, — донеслось из-за ширмы. — Если женщины дерутся, лучше в драку не вступай…

— К твоему сведению, я даже накрасилась сегодня, — гордо заметила я.

Зря я оголила тылы. Наташка тут же вгрызлась в них, как голодная собака в мозговую кость:

— Ах, прости, это настолько незаметно… — она мягко мне улыбнулась и перешла на заговорщицкий шепот, который, впрочем, все должны были слышать. — Попробуй изменить что-то в себе. Поработай над имиджем. И, может статься, найдется такой человек, которому будет приятно пригласить тебя на дачу…

Она мерзко захихикала, а я заскрипела зубами. В этот момент от дверей офиса понеслось шушуканье. И это шушуканье приближалось по мере продвижения к нашему закутку потрясающего блондина с чарующей голливудской улыбкой. У Наташки по спине пробежала мелкая рябь. Она дернулась, приняв осанку воспитанной барышни. Я же, наоборот, ссутулилась, уставившись на Илью (а это был он) с нескрываемым недовольством.

— Привет, все дуешься? — он замер возле меня и подмигнул.

Вы когда-нибудь видели, как у молодой и привлекательной девушки падает на стол нижняя челюсть? Это зрелище не для слабонервных. Наташкина физиономия теперь напомнила мне открытый комод.

— Дуешься?!

Она округлила глаза, преобразившись из открытого комода в открытый комод с выпученными глазами. Но ее можно было понять. Она не знала подробностей нашей ссоры. К тому же и я до сегодняшнего утра находилась в армии дам, которые даже помыслить не смели, что на таких, как Илья, можно дуться.

— Уйди с глаз моих, — проворчала я.

— И не подумаю, — он присел на край стола.

— Это мой стол, — злобно заметила я.

— Я знаю, — он взъерошил волосы и подмигнул на сей раз Наташке.

Та, дуреха, опустила глаза долу и с придыханием произнесла:

— Если Амалия сердится, можете сесть на мой стол.

— Лучше на мой присядьте! — предложил из-за ширмы Игорек. — Я заодно погляжу на человека, всколыхнувшего наше болото.

— Благодарю покорно, — вежливо ответил им Илья, потом вытащил из-за пазухи конверт и протянул мне. — Что ты об этом думаешь?

Я взяла конверт и, бросив на него хмурый взгляд, вопросила:

— Как я сегодня выгляжу?

Он одарил меня белозубой улыбкой и радостно заверил:

— Как всегда, безупречно, моя богиня!

— Простите, — осторожно поинтересовалась Наташка. — Как у вас со зрением?

— Превосходно, а что?

— Тогда я ничего не понимаю, — она развела руками.

Я простила Илье дурацкую утреннюю выходку. Еще бы! Да я готова была расцеловать его на месте.

— Так что ты об этом думаешь? — он кивнул на конверт.

— Опять загадочные письма. Я их боюсь, — я раскрыла конверт и охнула, увидев его содержимое. — Два билета?!

— Два билета до Италии в первом классе. Я старался.

— Неплохо, — Игорек присвистнул и выглянул из-за ширмы. — Ваша фамилия случайно не Рокфеллер?

— Должен же я как-то искупить свою вину, — это Илья уже наклонясь ко мне прошептал.

— Полагаешь, что путешествие в твоей компании предел мечтаний для такой девушки, как я? — прошипела я в ответ.

— Что вы, мадам, — он придвинулся поближе. — Компания с вами — это большой приз для такого парня, как я. Правда. А кроме того, я очень хочу жить. Я продолжаю спасать свою шкуру. Уж не побрезгуйте обществом труса, миледи.

— Шут гороховый. Но как я тебя… гм… представлю?

— Кому?

— Во-первых, клиенту. Потом, адвокатам отца и вообще. Довольно странная командировка получается.

— Идем, — он взял меня под локоть, выволок из-за стола и, ласково улыбнувшись все еще шалеющей Наташке, потащил вон из офиса.

— Что тут странного, если девушка решила с оказией решить свои проблемы, связанные с завещанием. И что странного в том, что именно для решения этих проблем ее сопровождает жених… — это он уже горячо зашептал в коридоре.

— Да все странно… Подожди, — я замерла, — ты сказал «жених»?

Его щеки опять покрылись нежно-розовым румянцем.

— Сказал. А кто же я тебе?

Наверное, я тоже покраснела. Он взял меня за руку:

— Амалия, чтобы ты не думала, что я прицепился к тебе как банный лист… в общем, у меня тоже есть дела именно в Болонье, и мне все равно нужно было туда лететь. У меня же обувное предприятие, партнеры в Италии. Кроме того, без тебя мне тут действительно не только одиноко, но и страшно. Очень страшно. Я понятия не имею, какого черта убивают твоих гм… словом, мужчин, с которыми ты знакома. И потом, тебе ведь нужна поддержка там, на чужбине, — он улыбнулся, поцеловал мою руку и заговорил. Причем его губы щекотали мое запястье. — Кстати, будет лучше, если мы всем скажем, что встречаемся уже год. Так надежнее. Да и правдоподобнее. Люди встречаются год, у них много общего, так почему бы им не совместить приятное с полезным. Если, конечно, ты не против…

— Убедил, — выдохнула я, признав, что такие парни, как Илья, заставляют женщин трепетать, как последний лист на осенней осине.

Он распрямился, потер ладонью о ладонь и вдруг, издав боевой клич, подпрыгнул на полметра от пола.

— Правда, я не совсем уверена, что с таким сумасшедшим типом хоть на секунду буду в безопасности, — проворчала я.

— А я пистолет захвачу.

— Вот именно это я и имела в виду! Хочешь остаться на таможне вместе со своим пистолетом?

— Я захвачу пистолет, брошюру по самообороне я уже купил, — он похлопал себя по карману куртки. — И я полечу с тобой в Италию первым классом, и еще закажу самый шикарный номер в отеле. Жизнь прекрасна!

Он запечатлел на моем удивленном челе поцелуй и с прискоком удалился. А я осталась размышлять, каким образом мне сообщить ему о следователе Свиридове, который будет разыгрывать роль моего коллеги по работе. Еще мне нужно придумать, как сообщить Свиридову о том, что со мной полетит мой «жених». И главное, что мне оставалось решить в этот день, — на кой черт мне сдались эти сложности? Почему я должна скрывать от Ильи, что Свиридов — следователь с Петровки? Почему я не могу рассказать тому же Свиридову, что знаю Илью не больше недели, что он сумасброд и искатель приключений?

На этом интересном месте мои размышления прервал телефонный звонок.

— Мы с тетей Агатой посовещались и решили, что отправимся в Италию вместе с тобой, — тоном, не терпящим возражений, заявила моя родительница.

— Что?! — наверное, мое лицо сейчас тоже напоминало открытый комод с выпученными глазами, как давеча у Наташки.

— Что слышала, — отчеканила моя дражайшая маман. — Мы с тетей Агатой решили, что одну тебя нельзя отпускать. Во-первых, еще неизвестно, что запрятал в сейф твой папаша, во-вторых, эти ужасные убийства вокруг тебя… Амалия, я надеюсь, ты понимаешь, что в трудную минуту семья должна сплотиться.

— Мама, я ценю твою заботу, поверь мне, — у меня коленки подкосились, и я припала спиной к стене, чтобы не рухнуть на пол. — Но право же…

— Никаких «но»! — ее крик отозвался в центре моей головы. — Рассказывала ли я тебе печальную историю Анны Болейн, чья поездка во Францию обернулась для нее весьма плачевными последствиями?..

— Господи, мама. Я же в Италию еду.

— Один хрен, — непедагогично заметила родительница.

— Мама, нельзя под любую ситуацию подводить базу из легенд о жизни Генриха VIII и его несчастных жен.

— Эти, как ты выражаешься, легенды очень современны, несмотря на свою давность. Я — твоя мать и призвана оградить тебя от тех бед, которые случаются с молодыми девчонками, которые путешествуют по свету без родителей. Да еще с целью получить наследство своего непутевого отца. Милая моя, заруби себе на носу, одна ты не поедешь.

Она отключилась. А я еще долго пыталась представить себе удивление моего итальянского клиента, когда вместо менеджера по рекламе, прибывшего с деловым визитом, он получит парочку влюбленных, следователя с Петровки и двух ошалелых от родительской заботы дам преклонного возраста.

Люди, достигшие как минимум тридцатилетнего возраста, хорошо помнят, что такое давка в ГУМе за особо дефицитным товаром. Ну, к примеру, за финскими сапогами тридцать седьмого размера. Если вы сможете нарисовать себе эту картину, то получите представление, что такое очередь на паспортный контроль в аэропорту итальянского города Римини. И тогда вы поймете мою радость и благодарность, которой я прониклась к Илье, когда пассажиры первого класса проходили все таможенные формальности отдельно от общего потока. Я провела чудные три часа в воздухе и теперь, отдохнувшая и счастливая, наблюдала со странной смесью сочувствия и садизма сквозь стеклянную загородку за толпящимися пассажирами экономкласса.

Все складывалось как нельзя лучше. Следователь Свиридов, конечно, не одобрил участия Ильи в нашем предприятии. И Илья оказался прав, мне пришлось соврать, что он мой давнишний знакомый, что мы чуть ли не женаты, ну и тому подобное. Только после этих басен Свиридов немного расслабился. А то все бубнил о лишних людях. От родственной опеки я просто сбежала. Сказала, что лечу в следующую субботу, а вылетела на неделю раньше обещанного. Я, конечно, представляла, что мама мне скажет потом. Как-нибудь придется смириться с ежедневными часовыми нотациями, с непременным напоминанием о тяжелой доле всех жен этого чертова Генриха VIII, упокой господь его душу.

Но это уже мелочи. Это будет потом. А пока я наслаждалась своим привилегированным положением. Я — пассажирка первого класса, бодрая и свежая после расслабленного полусна в удобном кресле, стояла под руку с потрясающим блондином, который с самого начала нашего путешествия вел себя как истинный джентльмен, то есть таскал багаж, открывал передо мной дверь, старался устроить поудобнее, во время полета каждые пять минут осведомлялся, не нужно ли мне чего-нибудь, и вообще, пылинки с меня, можно сказать, сдувал.

Офицер на паспортном контроле покосился на нас с явным одобрением, даже языком поцокал, улыбнулся и проштамповал наши визы. Мы тоже ему синхронно улыбнулись и пошли за вещами. Где-то там, на выходе, мы должны были дождаться Свиридова, который переминался с ноги на ногу в самом конце очереди. Разумеется, мне придется объясниться с клиентом, но и это тоже пустяки. Я шагнула в общий зал, и тут все в одночасье переменилось.

— Да что же это в самом деле! — огласил окрестности Римини до боли знакомый голос. — Что это вам, молодой человек, в моей фотографии не нравится? Можно подумать, в Италии моментальное фото делают лучше. Посмотрела бы я на вашу физиономию, сфотографированную в автомате! Нет, Агата, ты-то чего молчишь? Ты-то можешь подтвердить, что я — это я? Кстати говоря, я была пять лет назад на конференции в Риме, и в ресторане меня обсчитали на триста лир. Так что не нужно мне тут говорить, что в Италии у вас все в полном порядке.

Моя дражайшая мама вещала на чистом итальянском языке. А офицер изумленно молчал. Наконец, когда разбушевавшаяся гостья страны сделала глубокий вдох, чтобы продолжить тираду, он робко вставил:

— Но, синьора, я всего лишь хотел удостовериться…

— Удостовериться?! — мама прищурилась. — На паспорте чье имя написано? Мое? Читайте, вы должны это понимать, молодой человек: «Екатерина Кузякина». Это означает, что паспорт мой. Значит, и фотография моя. Не станете же вы подозревать меня в том, что я в свой паспорт вклеила чужую фотографию. По-вашему, я что, сумасшедшая, а? Где вы видели, чтобы нормальный человек в собственный паспорт клеил чужую фотографию?

— Но могу я хотя бы взглянуть на эту фотографию? — на глазах у несчастного, похоже, появились слезы. Во всяком случае, они у него как-то нездорово заблестели.

— И нечего на нее пялиться! Я на ней действительно вышла неудачно. Терпеть не могу фотографироваться. Если хотите, я могу подарить вам ту, которая мне нравится. Там я еще молода и хороша собой. Хотя вы этого подарка и не заслуживаете.

— Да уж давайте там поскорее! — зароптали за ее спиной пассажиры.

Я застыла, подобно тем несчастным, которых какое-то там чудовище превращало в соляные столбы. Не помню, как там дело было, да это и значения не имеет. Результат тот же, с места двинуться я не могла. Не ожидала я от мамочки подобного вероломства. Надо же, она сделала вид, что мне поверила. Или Дракон меня все-таки продал. Боже, что за жизнь, что за нравы!

Илья тут же сориентировался (вот умница!) и взял инициативу в свои руки. Если быть точной до конца, он взял в руки не только инициативу, он схватил меня в охапку и поволок к выходу. По пути он как-то умудрился еще и наши вещи захватить. Я ничего не соображала. Позади я вдруг услыхала истеричные крики:

— Вон она! Вон! Амалия, стой! Подожди нас с тетей! Стой, я тебе говорю! Нет, она уходит. Амалия!

Я потеряла контроль над собой и завыла, понимая, что мама, как бы быстро мы с Ильей ни бежали, все равно нас настигнет. Иначе и быть не может, раз она поставила перед собой цель быть со мною рядом.

Пока мы неслись к выходу, я уже успела смириться с мыслью, что пополнение нашей спецгруппы неизбежно. Но тут судьба подкинула нам неожиданное освобождение в лице тщедушного мужичка в черном плаще. Раскинув руки в стороны, он смело преградил дорогу разогнавшейся родительнице. Оглянувшись, я успела увидеть, как та накатила на него девятым валом, но он устоял на месте, разбив, как риф, ее намерение смести все на своем пути.

«Оказывается, роль женщин, способных остановить коня на скаку и войти в горящую избу, в Италии выпала на долю мужчин. Хоть где-то есть справедливость», — подумалось мне.

— Добро пожаловать в Италию, госпожа Кузякина! Компания «Вест-тур» приветствует вас на сказочной древней земле! — радостно сообщил он, мужественно борясь с маминым сопротивлением. — Меня зовут Виктор, и я на ближайшую неделю стану вашим гидом.

— Мне не нужен гид, молодой человек, — мама еще не оставила попытки вырваться из его стальных объятий. — Мне необходимо догнать мою дочь.

Тетя Агата, скромно потупившись, побрела к транспортной ленте за чемоданами.

— Ничего не получится, — заверил родительницу гид. — Я отвечаю за вас головой и обязан показать вам все оговоренные в маршруте достопримечательности этой потрясающей страны.

— Я и без вас знаю тут все достопримечательности! — озверела моя дражайшая маман. — Сама вам покажу, что хотите…

— Вот и замечательно, госпожа Кузякина. Будем смотреть вместе. А вот идут ваши новые знакомые, господа Елена и Алексей Кувалдины. Здравствуйте, господа. Компания «Вест-тур» приветствует вас на солнечной земле Италии. Меня зовут Виктор, я буду вашим гидом…

— А меня вы когда отпустите? — поинтересовалась у него пунцовая от бешенства мама.

— Только когда мы с господином Кувалдиным доведем вас до автобуса.

— Оставьте меня в покое! — взревела родительница.

— Ни в коем случае! — ласково парировал гид. Он подмигнул господину Кувалдину, и, подхватив с обеих сторон мамочку под руки, они повели ее к выходу. — Вы не представляете, какая нас ждет насыщенная и интересная программа. Сегодня у нас ужин и прогулка по Римини, а завтра мы отбываем в Венецию. Подъем в шесть тридцать утра.

— С ума сойти! — моя мать впервые в жизни смирилась, безвольно повиснув на мужчинах.

— Бежим! — подтолкнул меня Илья. — Надо торопиться, а то она, не ровен час, освободится.

— Но как же Свиридов?

— Да черт с ним!

— Так нельзя.

— Что с ним станется?! Вас же должна встретить машина. Она довезет его до отеля в Болонье. Водителя мы предупредим, чтобы нас не ждали.

Встреча менеджера русского рекламного агентства, наверное, надолго запомнится итальянцу с табличкой «KUZYAKINA». Мимо него неожиданно пронесся ураган, из эпицентра которого он услыхал странную речевку:

— Кузякина — это я, но вы нас не ждите. Заберите коллегу Свиридова и отвезите его в отель. На месте объяснимся.

— Мама мия! — вскричал импульсивный итальянец. — Мы всего лишь производим ботинки. Мы не играем в шпионов!

— Куда мы? — крикнула я Илье.

— Моменто! — ответил он созвучно итальянскому диалекту.

— Надеюсь не mori!

— До этого еще далеко! — мы забежали на стоянку, он открыл белый «Фиат», сунул в него сначала чемодан, затем меня, сел за руль и завел мотор.

Я все это время удивленно хлопала глазами.

— A-а? — выдавила я из себя, когда мы тронулись с места.

— Хочешь знать, не угнал ли я машину?

— Естественно!

— Я ее заказал из Москвы. Если ты заметила, ключ был в «бардачке».

— То есть мы при собственных колесах? — выдохнула я.

Он кивнул и улыбнулся. Верите? Я готова была признаться ему в любви.

«Господи! — мысленно воззвала я. — Неужели ты смилостивился надо мной и послал мне счастье в лице такого потрясающего мужика! Господи! Скажи мне, где тебе поставить свечку на три кило?»

— Вот она! — донеслось с улицы. — Держите! Держите! Она уходит! Моя дочь от меня ускользает!

«Господи! — я сдвинула брови. — Не разочаровывай меня!»

— Что ты там бубнишь? — Илья сделал ловкий маневр, не дав маме кинуться на капот «Фиата».

Виктор вовремя поймал мою родительницу, чтобы та не вздумала предпринять вторую попытку, и поволок ее к огромному автобусу.

— Понять не могу, как мы не заметили ее в Шереметьеве?

— В Римини прилетают два самолета из Москвы, — пояснил мне мой обожаемый джентльмен, — с разницей в двадцать минут. Судя по тому, что к моменту нашего прибытия твоя мама стояла у стойки паспортного контроля, она прилетела на первом.

— Нам везет, — резюмировала я.

— Пока да. Немного логики, немного знания психологии…

— То есть ты с самого начала предвидел, что она окажется в Римини? — я охнула.

На что он усмехнулся:

— Амалия, у меня тоже есть мама.

Я поверить не могла, но я сидела на антикварного вида диване в обалденном по своим размерам и роскоши холле 5-звездочной гостиницы «Grand Baglioni», и это был не сон. Мимо меня прошествовал дежурный (или как их там называют в европейских отелях), в своей красной униформе и по выправке похожий на наследного принца, собирающегося почтить своим присутствием военный парад. От наследного принца его отличали разве что два чемодана в руках. Непринужденностью движений он искусно скрывал их тяжесть. Я проводила его взглядом до самых дубовых дверей лифта, хлопнула глазами и ущипнула себя на всякий случай за локоть. Последний раз я видела такое лет в пять. Но тогда я была сказочной феей, очутившейся во дворце, и к утру проснулась.

— Нравится? — ухмыльнулся Илья, который вел себя так, словно он вырос в этом отеле. Его абсолютно ничто не удивляло.

— Скажи мне… — мой голос дал осечку, я закашлялась, — скажи… чего ради ты решил поселиться именно в этом отеле?

— Ну… — он сморщил нос и усмехнулся, — конспирация должна быть полной, иначе все полетит к чертям, а меня прикончат, не дожидаясь завтрашнего утра.

— Просто мания какая-то! — я фыркнула для пущей убедительности.

— Не мания, а фобия, — скрупулезно поправил он. — Послушай, я, богатый жених, — владелец обувного предприятия — выехал с невестой в Италию. Так неужели мы станем проживать в какой-нибудь хибаре? У нас же романтическое путешествие! Кто мне поверит, если я не организую все по первому разряду?! А если мне не поверят, значит, заподозрят в моем присутствии здесь иные мотивы. Это грозит мне ужасной опасностью, — он легкомысленно хохотнул. — Словом, захочешь жить — и не в такие тяжкие пустишься.

— Будем надеяться, что наше романтическое путешествие не затянется, — буркнула я, — иначе ты разоришься.

— Тебя это расстроит? — он склонил голову и внимательно посмотрел на меня.

Странно, но в его взгляде не было недавней веселости.

Я несколько опешила. Вот уж не ожидала от него подобных вопросов.

— А какая мне разница? — я равнодушно пожала плечами. — Я-то знаю, что у нас с тобой не романтическое путешествие и что мы не собираемся пожениться. Пускай твои Синди не стонут от тоски.

— Какие Синди?

— Ну, те… что Кроуфорд. С такими вы — богатые женихи, — кажется, завязываете серьезные отношения.

— Интересно, поверишь ты мне когда-нибудь? — проворчал он и снова уткнулся в листы, которые заполнял до нашего разговора.

— Поверить, что такой, как ты, влюбился с первого взгляда в такую, как я?! — я скорчила презрительную гримасу.

— Скоро я начну верить в собственную неполноценность, — вздохнул он.

Я тоже вздохнула. Честно признаться, нервничала я куда больше, нежели показывала. Если уж быть откровенной до конца, внутри меня клокотал вулкан сжатых в комок нервов. И плевать мне сейчас было на наследство, опасность и вообще на все, что связано с делами. Я сразу поняла, что Илья заполняет карточку в один номер. В общем-то, иначе и быть не могло. Для всех мы были парой влюбленных голубков. Но мне-то каково! Между прочим, с того самого злосчастного утра, когда он подшутил надо мной, нацепив тесьму на шею, у нас с ним так ничего и не было. Ну вы понимаете, в каком смысле ничего.

С другой стороны, что могло быть, если мы улетели на следующий день. А в ту ночь… В общем, я не знаю, было ли у нас с ним что-то в ту ночь, когда мы, стоя на балконе, пытались установить контакт с инопланетянами. Иными словами, я ничего такого не припоминаю, а с ним мы об этом не говорили. Вернее, я пыталась пару раз, но он отшучивался. Короче, в третий раз подступать к нему с вопросом «Как там у нас насчет секса?» мне было почему-то неудобно. А до нашей поездки Илья хранил нейтралитет, то есть на ночь у меня не оставался. Днем тоже держался на расстоянии. Мы даже не целовались. Я с трудом понимала наши отношения. А что бы вы сказали, если бы парень изо всех сил пытался доказать, что вы ему безумно нравитесь, но при этом обходил вас за несколько метров, как мексиканец встревоженную гремучку? И вот теперь он заказывает нам совместный номер в самом шикарном отеле Болоньи. Как я должна была себя чувствовать?

— А почему ты решил столь тщательно конспирироваться? — я толкнула его в бок.

— Аккуратнее, — он вздрогнул, — я же имя твое пишу. Одно неточное движение, и превратишься из Амалии в черт знает кого.

— Я и так на многое не рассчитываю. Ты ответишь? Что тебя смущает? Мы сбежали из аэропорта, слежки за нами не было. Мы же постоянно оглядывались: ни один автомобиль не проехал за нами более десяти километров. Мой работодатель понятия не имеет, где мы поселились. Чего ты боишься?

— Разве ты не понимаешь, что мы под колпаком? Зачем им следить, если они и так знают конечный пункт твоего следования. Так или иначе, ты все равно подойдешь к парадному крыльцу римского отделения Интернационального банка.

— Ты явно не в себе, — я похлопала его по плечу. — Кто они?

— Кто их знает, — он хмыкнул. — С меня достаточно, что они существуют.

— Все, что ты тут нагородил, следует перевести в сослагательное наклонение, — язвительно заметила я. — То есть если они и существуют, то им, вероятно, известен конечный пункт моего следования.

— Ладно, — он поднялся и подал мне руку, — урок русского языка перенесем в номер.

Неприятности начались где-то между вторым и третьим этажами. Когда я входила в лифт, разрази меня гром, я и подумать не могла, что выйду из него другим человеком.

— Господи, как я устала… — проныла я и прислонилась спиной к прохладной стене.

— Н-да… При выборе между лифтом и лестницей я склоняюсь к лифту. — Илья хихикнул.

А вокруг меня сгустился туман. Смотрели в детстве мультфильм «Ежик в тумане»? Вот и я стояла, как тот самый чертов ежик, а вокруг меня было белым-бело. И где-то рядом темнел силуэт не то Ильи, не то… О черт!.. Я поперхнулась от страха, потому что мне показалось, что рядом стоит Боккаччо.

— Ты, наверное, удивишься, но я, кажется, схожу с ума… — пролепетала я.

— Что?! — уж теперь и не знаю, чья рука схватила меня за локоть. — Амалия!

— Ничего удивительного, синьора, тут все немножко сходят с ума. Италия такая страна.

Это мне ответил лифтер в форменной одежде, который нас сопровождал.

— Амалия!

Я закрыла глаза.

— Россия — странное место, у меня голова идет кругом. Я схожу с ума. — Указательным пальцем, на котором сверкнул большой рубин, Боккаччо тронул меня за подбородок. Его глаза оказались настолько близко, что я увидала свое отражение в его черных зрачках. Зрелище незабываемое. Я словно раздвоилась и пропала в двух черных дырах. Жуть! Мне стало не по себе. А он продолжал: — Хочется пуститься во все тяжкие. Хочется буянить, как русский Иван.

— Ты так не умеешь, — я вдруг неприлично расхохоталась. Мне вообще было как-то болезненно весело. У меня даже горло болело от постоянного гогота.

— А как буянит Иван?

— Ну… Дерется с соседом, гоняется с вилами за девками, дразнит приходского священника, косит липки, а под конец еще необходимо спалить баню. Это непременное условие.

— Где же я баню найду?

— Бревно! Я же тебе о классическом варианте рассказываю. В современной обработке все может быть проще, но дороже: ловишь тачку, едешь в кабак или другое питейно-увеселительное заведение…

— Амалия! Амалия!

Я вздрогнула и открыла глаза.

Если бы мы не торчали в лифте, я бы подумала, что Илья только что сошел с аттракциона «Американские горки».

— Что с тобой?! — у него еще и губы тряслись, как у засидевшейся в девках барышни, терзаемой душевными переживаниями.

— Со мной? — наверное, я и сама представляла собой плачевное зрелище.

— С тобой, с тобой! — он досадливо мотнул головой. — Что с тобой?

— А в чем дело?

— Ты только что разговаривала с лифтером.

— Это настолько дурной тон? Чего ты переполошился, я ведь и не утверждала, что я — принцесса крови.

— Черт! Амалия! Ты ни с того ни с сего заговорила на итальянском!

— Гм… — я и не помнила об этом.

— Что произошло? — он снова встряхнул меня.

Лифтер деликатно отвернулся.

— Но мы же в Италии. Тут все говорят на итальянском. Такая страна, — сонно промямлила я, чувствуя ужасную усталость.

— Ты падаешь! — по-опереточному вскрикнул он и подхватил меня за талию.

Я радостно рухнула на него и блаженно улыбнулась. Ощущение было такое, словно я выпила не меньше полбутылки коньяка.

В номере меня ждал еще один неприятный сюрприз. Я не распутница, но, когда молодой человек приглашает тебя в романтическое путешествие, покупает билет в первый класс, тащит в лучший отель, по дороге источая нежность и заботу, как береза свой сок по весне, разумеется, ты вправе ожидать номер с шикарной кроватью на полкомнаты. Каково же было мое удивление, когда глазам моим открылся номер-сьют: две смежные комнатки. Я охнула и припала спиной к стене.

— Вот, — он обвел руками пространство, — не хотел тебя смущать.

— А-а, — бесцветно протянула я, изо всех сил пытаясь справиться с шоком.

— Я не знал, как ты среагируешь, если я приведу тебя в стандартный номер…

— Ну, конечно… — так же невыразительно согласилась я.

— Мне было неприятно думать, что ты можешь заподозрить меня в дешевом домогательстве до… гм… в общем, в дешевом домогательстве, — он расплатился с портье, который доставил наши чемоданы, и, закрыв за ним дверь, взял меня за руку.

— Скажи мне откровенно, — я все-таки решила уточнить. — Зачем тебе это нужно?

— Ты опять про путешествие? — он скорчил кислую гримасу.

Было от чего. Этот разговор я начинала по меньшей мере раз сто за последние два дня.

— Именно. Надеешься заполучить в моем лице наследницу миллионного состояния?

— Не без этого, — он многообещающе потянул меня к дивану на гнутых ножках.

Я не сопротивлялась. Послушно опустилась рядом с ним на чудесным образом сохраненный раритет какой-то древней эпохи. Наверное, той, в которой обитали всякие высокородные Лоренцо Медичи, или как там звали итальянских правителей.

— Честно признаться, мне интересно с тобой, вот и все. Ведь что, в сущности, представляет собой жизнь любого современного человека? Череду обычных дней. У кого-то они насыщены событиями больше, у кого-то меньше, но в конечном итоге ко всему привыкаешь и…

— …summa summarum…[2]

— Что? — он внимательно посмотрел на меня.

Я и сама испугалась дальше некуда. Понятия не имею, из каких глубин моего подсознания вылезла эта фраза. Но именно я ее задумчиво пролепетала как само собой разумеющееся. Словно только тем на жизнь и зарабатывала, что тешила окружающих изречением подобных словосочетаний.

Обняв меня, Илья тихо, но твердо проговорил:

— Ты же говорила, что не знаешь латыни. Откуда тебе известна эта фраза?

Я хлопнула глазами и честно призналась:

— Понятия не имею.

— Да? — как-то совсем недобро ухмыльнулся он. Зрачки его сузились.

— Точно. — Не понимаю, отчего у меня зачесалось под коленками? Весьма неприятное ощущение, надо сказать. — Впервые слышу, что это выражение из латыни.

— Уж точно из латыни.

— А что оно означает? — голос мой неожиданно осип. — Господи! Илья!

Он встряхнул меня, потому что в этот момент я начала медленно сползать на пол.

— Опять?! Ты опять падаешь?

— Н-наверное, н-не знаю.

— Ничего себе романтическое путешествие!

— Сам напросился, — из последних сил проворчала я.

— Что с тобой произошло? — он сжал мое плечо. Я поняла, что отпираться бесполезно.

— Понимаешь… Кажется, я начинаю вспоминать какие-то детали той ночи.

— Вспоминать?

— Да. Вот в лифте как наяву увидела физиономию того… ну Боккаччо, в общем. А сейчас это: summa summarum. Я вспомнила, что Боккаччо сидел со мной вот так же, как ты сейчас. Но не помню где. И он прошептал очень испуганно: «Summa summarum». Как ты думаешь, я схожу с ума?

Вместо сочувствия, он деловито спросил:

— Это все, что ты вспомнила?

— Слава богу, да!

— Хм… Как сказать…

— Хочешь иметь романтическое приключение с чокнутой подружкой? — ощерилась я.

— Дурочка, — он вдруг мягко мне улыбнулся. — Если бы тебе удалось вспомнить побольше, может быть, мы смогли бы избежать многих опасностей.

— С чего такие выводы? Мало ли людей на земле время от времени щеголяют популярными латинскими выражениями. Боккаччо был франтом, к гадалке не ходи. Почему бы и ему не щегольнуть этим summa summarum, чтобы выглядеть приличным человеком.

— Странная логика.

— Omne ignotum pro magnifico est…[3]

— Святые угодники! — он снова схватил меня за руку. — Похоже на чревовещательство!

На сей раз он переполошился не на шутку. А мне каково? С вами такое происходило когда-нибудь? Ну, я имею в виду, когда вы открываете антресоль, а на вас вместо старого чемодана вываливается какая-нибудь незнакомая дрянь? А если речь идет не об антресоли, а о собственной памяти? То-то! Меня лично чуть не стошнило прямо на дорогущий ковер у дивана. Перед глазами моими плавал образ покойного Боккаччо, а собственные губы мололи какую-то ересь, доселе мне незнакомую.

— И это тоже говорил твой усопший приятель?

Я сглотнула ком в горле и кивнула.

— Да он у тебя был знатоком латинского! Скажи, а при каких обстоятельствах он тарабанил эту чушь?

Я пожала плечами, искренне надеясь, что не слышала это от него в постели.

— Тяжелый случай.

— Наверное, это от переутомления.

— Надо было пораньше тебя переутомить. Напрягись, что он еще говорил?

Наверное, я выпучила глаза, пытаясь вспомнить изо всех сил. Однако ничего не вышло. Только в ушах зазвенело. Я обессилела и откинулась на спинку дивана.

— Неужели ты ничего не можешь вспомнить, кроме латинских фраз? — разочарованно протянул он.

— Не-а.

— Никаких картинок или лиц?

— Только его физиономию.

— Удивительно! А перевод ты знаешь? Ты ведь сказала его в контексте…

— Контексте чего?

— Ну… — он поперхнулся. — Просто в контексте.

— Да брось! — скривилась я. — Нечего прикидываться веником. Я же не дура. Ты прекрасно знаешь смысл этой фразы. И первой тоже. Иначе ты не кричал бы, как малая ушастая сова.

— Я так кричал?

— Будь уверен, — я вздохнула и посмотрела на него с показательным укором. — Послушай, я тонкая, возбудимая натура. Мне сейчас как нечего делать закатить истерику. Так что ты меня не провоцируй.

— Ладно, — на удивление быстро сознался он. — Что странного в том, что взрослый мужик знает пару латинских фраз?

— Разумеется. В Москве куда ни плюнь — везде знатоки латыни. В Древнем Риме — и то столько не водилось.

— Не преувеличивай. Это из «Агриколы» Тацита: «Все неизведанное представляется величественным».

— Наверное, все-таки не в постели…

— В каком смысле?

— Это я так, о своем. Так ты Тацита на ночь читаешь?

— В детстве интересовался.

— Тяжелое у тебя было детство.

— Наверное, тебе стоит лечь спать, — он встал, — пойду гляну, что там, в соседней комнате.

Я закрыла глаза и изрекла:

— …Ангелы разделились… Одни захватили власть, другие не желают признать себя побежденными. Куда катится этот мир, если в святилище его началась война…

Я услыхала характерный звук рухнувшего на ковер тела. Конечно, я вздрогнула и, открыв глаза, узрела Илью на полу посреди комнаты. Вам приходилось видеть глубоководного краба? Ну, такое мерзкое существо с глазами на ножках. Так вот, глаза моего кавалера сейчас точь-в-точь напоминали перископы самого глубоководного краба. И этими глазами он пялился на меня.

— Что ты сейчас сказала? — прошелестел он.

— Я что-то сказала?

— Ты пролепетала по-итальянски про войну ангелов.

— Хм-м… Обычное дело, учитывая обстоятельства. Понимаешь, мой итальянский попал на родную почву и пустил корни, — попыталась я оправдаться, хотя сама прекрасно понимала, что все мои оправдания — чушь собачья.

— Не думаю, чтобы в Италии каждый второй задумывался о войне ангелов. Если бы ты вдруг принялась рассуждать, победит ли «Лацио» в матче с «Рома», я бы не удивился. Но ангелы — это уж извини!

— Согласна, — я вздохнула. — Хотя, с другой стороны, моя мать постоянно талдычит о несчастных женах Генриха VIII. Может, это у меня наследственное?

— Господи! Амалия! — он подскочил и, схватившись за голову, стремительно пошел в другую комнату. — Дело принимает скверный оборот. Ты ведешь себя, как недоделанный зомби. И я понятия не имею, к лучшему это или нет!

— Ну, от тебя никто и не требует понимания. Я сама ничего не понимаю… — попыталась успокоить его я.

— Думаю, что лучше всего тебе лечь спать.

— Еще чего! — тут я резко встала с дивана и ринулась к чемодану. — В десять у меня обед с владельцем компании. Уж лучше покончить с делами и поскорее отправиться в Рим. А то, не ровен час, я вспомню нечто такое, за что меня саму угрохают, как Боккаччо.

Илья выглянул из соседней комнаты и осторожно осведомился:

— Ты это зачем сейчас сказала?

Я открыла чемодан:

— Сама не знаю. Мне кажется, что информация, скрытая в моем подсознании, несет угрозу. Хочешь назвать это предчувствием — твоя воля. Не знаю, что мне надеть?

— Удивительно! — ухмыльнулся он. — В такой момент думать о шмотках может только женщина.

— Когда это я уверяла тебя, что я — мужчина?

— Знаешь… — он приблизился ко мне на манер крадущегося барса, — на часах только восемь. Ждать встречи в ресторане целых два часа — это просто неприлично.

— Да? — я вздрогнула, когда его пальцы коснулись моей шеи.

— Точно тебе говорю. Предлагаю перенести ожидание в наш номер.

Я хотела было ответить ему что-нибудь в духе Элмора Леонарда, но его поцелуй окончательно лишил меня возможности не только говорить, но и думать.

Господин Коксель — тот самый сумасбродный владелец обувной фирмы, который пригласил меня в Италию, — оказался вполне под стать своим дурацким идеям. Другими словами, когда он приблизился к нашему столику в ресторане, первое, что я подумала: «Какой странный тип!» И это еще до того, как он представился Мигелем Марией Кокселем. Единственное, что его сближало с Италией, — было второе имя — Мария, и уж от какого из предков он получил в довесок эту Марию, я так и не поняла.

Выглядел он как истинный мексиканец — маленький, черненький, пучеглазый, с кривыми ногами, словно он все детство ездил на осле. А кроме того, скажите, каким образом итальянцу, как две капли воды похожему на мексиканца, досталась истинно еврейская фамилия? Глядя на него, невольно утвердишься в истине — как тесен мир! А одет господин Коксель был почти как сицилийский мафиози — в черную тройку и белую рубашку. Единственное, что отличало его от представителя мафии, так это галстук и головной убор. Я думаю, любой сицилийский мафиози скорее согласился бы отрезать себе язык, чем напялить ярко-синий галстук на шею и такого же цвета бейсболку на голову.

Появился Мигель Мария стремительно, буквально налетел на нас с Ильей и затараторил о том, как он рад всех нас тут видеть (особенно если учесть, что все, кроме меня, притащились за свой счет). Еще он тут же выразил уверенность, что наше завтрашнее посещение его фабрик и главного офиса окажет положительное воздействие на меня и на всех моих спутников. Я, улыбаясь, кивала ему, от души радуясь, что он еще не познакомился с моей мамой и теткой, которые — слава тебе, господи! — сегодня осели в Римини, и если я помолюсь еще немного, то проследуют мимо Болоньи под бдительным надзором гида Виктора.

Что же касается следователя Свиридова, то, как оказалось, господин Коксель зашел к нему в номер за час до своего появления в ресторане. Поначалу он страшно переполошился, узрев вместо ожидаемой девушки, с которой уже полгода вел переписку, невысокого полноватого господина, с трудом выражающегося по-английски. (Итальянского Свиридов вообще не знал.) Вот так они и познакомились. Теперь Николай Павлович плелся за ним медленно и печально, словно репетировал участие в похоронной процессии.

Учитывая, что мне Мигель Коксель вместе со своими башмаками высокого качества и модного дизайна был до лампочки еще в Москве, надо ли говорить, что сейчас он и его производство меня еще меньше интересовали. Особенно после того, что произошло у нас с Ильей и воспоминания о чем бросали меня то в холод, то в жар. Перед глазами у меня плавали радужные круги, на губах застыла идиотская самодовольная улыбка, а единственное, что я могла отчетливо осознавать, — это то, что белые простыни на нашей кровати пахли лавандой.

Следователь Свиридов опасливо покосился на меня, но присел на краешек соседнего стула. Илья из нас из всех оказался самым вменяемым. Он быстро завязал непринужденный диалог с Кокселем, выявив прекрасное знание итальянского, в чем я его уже подозревала. Ну да и черт с ним, с его итальянским! Мало ли что еще умеет такой парень. Знали бы вы, как он целуется! В общем, до того, как подали горячее, мы с Николаем Павловичем имели возможность передохнуть, поручив нашего радушного хозяина заботам моего кавалера.

— Вы понимаете, что сильно рискуете, сбегая от меня? — обиженным тоном прошептал мне следователь. — Я должен вас оберегать. Но это невыполнимая миссия при вашем столь легкомысленном к ней отношении.

— Да полноте, Николай Павлович, — утешила его я. — Я и не думала сбегать от вас. Просто обстоятельства были таковы, что… в общем, в аэропорту я встретила свою маму и тетю.

— Да?! — его брови взметнулись вверх, как две испуганные чайки.

— Именно. Представляете наш теперешний ужин, если бы я вовремя не сбежала?

— С трудом.

— А я представляю, к сожалению. Поверьте мне на слово, господин Коксель уже давно бы поседел. Да и все мы тоже.

— И все-таки, Амалия, дорогая, — он положил свою ладонь на мою, — не стоит так стремительно покидать меня. Ради всего святого, помните, я тут для вашей безопасности. Молодой человек Илья — это замечательная партия. Но он не телохранитель.

Он всего лишь хороший парень. Не подвергайте его и себя ненужной опасности.

— Думаете, все так серьезно? — мне стало холодно, и я залпом осушила стакан вина.

— Уверен, — следователи могут быть безжалостными. — Меня вели от Римини до самого отеля. И заметьте, делали это настоящие профессионалы. Три машины меняли друг друга. Я с такими делами мало-мальски знаком, а потому все-таки их вычислил.

— Может ли быть, что и за нами следили? — не понимаю, почему в ресторанах вино подают в бокалах. Мне требовалось сейчас не меньше бутылки.

— Я думаю, что да. Просто вы их не заметили.

— Ну и как же быть?

— Не знаю… Может быть, нам держаться вместе? Во всяком случае, пока мы не поймем, к чему все это ведет.

— Да бросьте. — Я сделала над собой усилие и отмахнулась. — Что может случиться с нами в закрытом номере? Мы никого туда не впустим до утра.

— Амалия, я не навязывался бы к вам в соседи, не будь я так взволнован.

— И все-таки я думаю, что подобные меры — это уж чересчур. — Я представила себе ухмылочку Ильи, когда он узнает, что следующую ночь мы проведем в компании «моего коллеги по работе».

— Как знаете…

На секунду мне стало жаль Николая Павловича. Господи боже! Столько лет проработать на Петровке и не научиться скрывать своих чувств. Вот как теперь — пожал плечами, напустил на себя равнодушный вид, но ведь, к гадалке не ходи, расстроился, словно корову в покер проиграл. Сгорбился весь, губу нижнюю выпятил. Мне даже захотелось погладить его по лысеющей голове, но я вовремя сдержалась, поскольку сообразила, что сердечность моя некоторыми присутствующими за столом будет воспринята, прямо скажем, неадекватно. Илья и так уже косится на меня. И ноздри начал раздувать. Ну его к лешему, следователя этого. Пусть дуется себе на здоровье.