Медитация без гуру: Путь к сердцу практики

Прихожая

Вскоре после того, как я стал монахом, мой японский учитель дзэн решил отправить меня обратно в Нью-Йорк, чтобы сделать настоятелем местного храма. Внешне я согласился с этим назначением со смирением. Внутренне я воспринимал его как некий уровень, которого я достиг. Наконец-то я смогу стать учителем, мастером дзэн. В то время мне казалось, что моя жизнь состоялась.

Мой учитель предпринимал все возможное, чтобы втянуть меня в эту безумную затею. Он делал мне всяческие намеки и в конце концов открыто заявил, что я мог бы «унаследовать» храм. То есть он сделал все, кроме еще одной вещи. Он предписал мне вечерами по четвергам стоять у дверей храма как привратник.

Каждый четверг дзэндо был открыт для посетителей. Любому человеку, независимо от предыдущего опыта, позволялось прийти сюда. В основном нас посещали начинающие. Кто-то из них приходил в течение одной-двух недель, а потом снова исчезал. Один или два человека в месяц становились постоянными посетителями. Некоторые были готовы годами приходить к нам по четвергам, оставляя у двери обычное подношение, но никогда не посещая занятия в дзэндо.

Я уже освоился с обязанностями привратника. Это была самая первая должность, на которую назначали всякого, кто желал углубленно изучать практику дзэн. Привратник — это что-то вроде стажера, мальчика на побегушках или конторского клерка. Возможно, в будущем вы можете стать инструктором медитации, монахом, а быть может, даже мастером дзэн, но для начала вам придется послужить привратником.

Вначале я полагал, что привратником меня назначили в наказание за то, что месяц назад я не сумел соблюсти чрезвычайно важную часть монастырского протокола. Однако мой учитель пребывал в столь хорошем расположении духа по поводу того эпизода, что это объяснение показалось мне неубедительным.

Потом я подумал, что таким образом мне преподали некий урок, — что вполне возможно в духовном окружении. Когда вы чего-то не понимаете, особенно если вам это не нравится, то начинаете предполагать, что вас исподтишка пытаются чему-то научить. И вы лезете из кожи вон и терзаете свой мозг, лишь бы разгадать, что именно это был за урок.

Как потом выяснилось, это действительно был урок, но не из числа тех, к которым я уже успел привыкнуть. Он исходил не от моего учителя (который, как мне теперь кажется, просто хотел, чтобы начинающие скорее устанавливали свой первый контакт с монахом). Он вообще ни от кого не исходил. Уж если этот урок откуда и возник, то скорее всего — из самой ситуации.

Вход в дзэндо представлял собой плохо освещенную обитую деревом каморку размером с большую душевую кабину. Вдоль одной из стен располагались низенькие табуретки, под которыми гости могли оставить свою обувь, прежде чем войти в храм. Обязанность привратника состояла в том, чтобы молча приветствовать каждого гостя, принимать любые приношения и указывать входящим, где им следует оставить обувь. Места в прихожей хватало лишь для того, чтобы два человека, могли поклониться Друг другу, не столкнувшись лбами.

Не знаю почему — то ли из-за тишины, то ли из-за отсутствия необходимости говорить и давать наставления, за исключением того, что приходилось указывать на табличку с надписью: «Снимите, пожалуйста, обувь», — но я в конце концов полюбил эту работу. Уже в том, что мне приходилось оставаться наедине с одним или двумя посетителями в этой маленькой комнатке, было что-то доверительное. Здесь ощущалась та простота, то безмолвное совершенство, которых я не испытывал уже несколько лет — с тех пор, как расстался с Дэ Чжуном. И я удивился, что мог не замечать этого раньше.

Иногда люди пытались вовлечь меня в разговор, задавая вопросы: «Туда ли я попал?», «Это дзэндо?», «А что вы здесь делаете?» Однако даже эти вопросы были настолько просты и открыты, что постепенно я начал постигать тайну медитативного ума. В сравнении с тем, что происходило внутри дзэндо с его порядками, ритуалами и правилами, здесь для меня был момент истины. Пожалуй, это правильно, что жизнь задает нам загадку, решение которой мы порой вынуждены искать в длительных странствиях, не ведая о том, что ответ у нас уже есть и, чтобы найти его, не нужно делать ни единого шага.

Уже прошло почти восемь лет с тех пор, как я покинул дзэндо, но даже сейчас, прикрывая глаза, я отчетливо его себе представляю: сад камней в японском стиле, отполированный временем пол зала для медитаций, капли воска, которых я никак не мог удалить с одной из складок одеяния Будды. Но размышляя о своем пребывании там, о том, что оно значило для меня тогда и какое значение имеет для моей сегодняшней жизни, я всегда представляю себя в прихожей, приоткрытая дверь которой подперта кирпичом. Здесь прохладно. Дверь распахивается. Темноволосая женщина, одетая в шерстяное пальто с меховым воротником, входит и кланяется. На ее плечах блестят снежинки. Такие совершенные. Такие белые.

Одна встреча, одна жизнь

В японском языке есть выражение итиго итиэ, которое главным образом относится к чайной церемонии. Это выражение можно перевести как «одна встреча, одна жизнь», и оно подразумевает, что каждая встреча за чаем совершенно неповторима. Даже если она случится еще раз (в присутствии тех же участников), настроение, погода, обстановка — что-то обязательно будет другим. Каждая встреча — единственное в жизни событие.

В определенном смысле слова «итиго итиэ» таят в себе секрет настоящего момента, потому что мы по-настоящему живы только тогда, когда полностью осознаем уникальность каждой новой ситуации. Мы непосредственно реагируем на свежее и новое. И поэтому каждую медитацию мы должны начинать и заканчивать мыслью:

Эта встреча никогда не повторится.

Мой японский учитель дзэн всегда повторял эти слова — итиго итиэ. И я должен признать, что смысл их действовал на меня угнетающе. Мне казалось, что это нелегкое бремя — в каждом мгновении видеть что-то неповторимое. Но всякий раз, когда он повторял эту фразу, я пытался оценить данный момент более полно, заставляя себя оглядываться вокруг и подмечать обычно ускользавшие от меня детали: распустившуюся нить на подушке, форму и структуру облаков, одежду окружавших меня людей и особенности общего настроения. Лишь по прошествии многих лет я понял, что мой учитель вовсе не пытался использовать эту фразу как назидание.

«Одна встреча, одна жизнь» — это простая истина. Если мы внимательно посмотрим вокруг, то обнаружим, что именно в этом смысл нашего существования. Этот момент никогда не наступит снова. И следующий миг тоже не повторится. И следующий за ним. Есть бесконечная последовательность неповторимых событий. Жить — значит существовать вместе с ними, быть их неотъемлемой частью, быть уникальным и неповторимым «я». Но для этого нам Необходимо присутствовать в настоящем.

Иногда, если мне не удается ночью выспаться и потому все дневные дела кажутся более утомительными, я смотрю на клен, что стоит за окном моего кабинета. Как и все деревья, он очень спокоен. Мне кажется, что его жизнь течет более неторопливо и терпеливо, чем моя. В те моменты, когда я наблюдаю за ним, рассеиваются облака и солнечные лучи начинают играть на его коре. Маленький дятел, прыгая по стволу, выбирается на свет и начинает стучать клювом, выдалбливая кусочки коры. Это зрелище поднимает мне настроение.

Одна встреча, одна жизнь.

Делитесь с другими настоящим

Делиться настоящим с другими людьми — вот в чем суть медитации. Когда мы медитируем в одиночестве, наша практика подобна тем крохотным корабликам, которые с помощью специальных инструментов построены внутри стеклянной бутылки. Кто знает, годится ли такая модель для плавания?

Объединяясь друг с другом для встречи с настоящим моментом, мы сначала решаем, как долго эта встреча будет длиться. При решении некоторых проблем члены группы могут иметь различные мнения, но в этом вопросе им необходимо прийти к соглашению. Если один член группы не имеет возможности медитировать более десяти минут, тогда как все остальные хотят уделить этому занятию полчаса, этому «одиночке», возможно, придется откланяться. Но такое случается редко, поскольку, как я уже говорил, не важно, сколько вы медитируете.

Если в данный момент вы оказались в группе, в которой проявляется аскетическое отношение к медитации, — такую группу лучше оставить и подыскать себе другую. Главное — чтобы в данный момент вы могли прийти в состояние покоя, делясь этим состоянием с другими людьми настолько просто и открыто, насколько это вообще возможно. Редко бывает, что в команде, где царит такой дух, люди не находят компромисса.

Второй вопрос, на который вам нужно найти ответ: кто будет следить за временем. Все члены группы должны исполнять эту обязанность по очереди, даже если кто-то из вас согласен делать это постоянно. Причина проста. Психология группы такова, что «хронометрист» наделяется определенными полномочиями. Мы почти всегда ощущаем, что человек, который следит за временем, «управляет» нами. В известной мере это действительно так, потому что в течение встречи мы поручаем этому человеку следить за временем, чтобы не делать этого самим. Но если такой человек будет осуществлять контроль постоянно, то у всех (включая «хронометриста») сложится мнение, что он здесь главный. Такая мысль обременительна не только для других членов группы, но и для самого «хронометриста», и поэтому нужно возлагать эту обязанность на всех членов группы поочередно.

Встреча начинается с приветствия — с какой-нибудь простой фразы, как, например, «Добро пожаловать». Во время встречи никто не должен разговаривать. Каждый молча разделяет настоящий момент с другими. Не допускается никаких разногласий — никаких идей, которые могли бы разделить людей по расовому, религиозному, классовому, профессиональному признаку или по их взглядам, — мы все едины. Нам незачем соглашаться или спорить — ведь есть только настоящий момент. Любые мысли, фантазии, обиды или личные счеты мы оставляем при себе. Все это время они могут пребывать исключительно в нашем уме.

После завершения медитации «хронометрист» говорит: «Спасибо», — и немедленно добавляет: «Эта встреча окончена». Теперь каждый волен говорить или молчать, если пожелает. Поначалу эти заключительные слова могут показаться излишними, поскольку они подтверждают очевидное, но чем больше вы медитируете, тем лучше понимаете, как они важны.

Существует огромная разница между тем, как мы выполняем медитацию, и тем, как говорим о ней. Мы ощущаем эту разницу даже в процессе самой медитации, когда воображаем себе ее, вместо того чтобы считать выдохи от одного до четырех. На самом деле требуется определенное время, чтобы научиться медитировать, вместо того чтобы просто молча разговаривать с собой. Мы только ухудшаем ситуацию, когда путаем разговоры по поводу настоящего с самим настоящим. Вот почему «хронометрист» говорит: «Эта встреча окончена». Тем самым он дает нам понять, что теперь уже можно поговорить, вернуться к нашим обычным заботам, идеям и убеждениям. Как таковая, медитация завершилась.

Вот, собственно, и все правила, на которых основывается встреча с настоящим. Эти правила помогают нам делиться настоящим моментом друг с другом. Только и всего.

Делитесь с другими собою

Когда моей дочери было три года, мы определили ее в детский сад, организованный несколькими родителями в Вудстоке. В этом саду, куда мы водили свою дочь по утрам три раза в неделю, она играла и дружила с семью другими детьми из окрестных домов.

Как-то утром, буквально перед тем, как отправиться в детсад, она вдруг стала искать в доме что-нибудь такое, чем могла бы поделиться с другими детьми. Сначала она взяла погремушку, которая принадлежала ее младшему брату, но потом оставила ее. Затем выбрала одну из своих кукол, однако мы напомнили, что не разрешается брать в детский сад игрушки. Тогда она заявила: «Я буду делиться собой». Эта идея нам очень понравилась, поскольку она сулила надежду на то, что мы наконец прекратим утомительные сборы и вовремя успеем прийти в детский сад. Поэтому мы согласились с ее решением без дальнейших прений. «Ты хорошо придумала, моя крошка, — сказала дочке жена. — Конечно же, ты можешь просто поделиться собой».

Но когда мы привели дочку в садик, выяснилось, что в тот день она, в порядке очередности, должна была поделиться чем-то с другими детьми. К сожалению, в спешке мы не разобрались в сути дела. «Мы должны что-то сделать, — сказала мне жена. — Нам следовало бы знать, что сегодня ее очередь чем-то поделиться. Тогда мы могли бы заранее помочь ей решить, что принести с собой». Но неделей позже, явившись на родительское собрание, мы изменили свое мнение.

Оказалось, что в тот самый день, когда дети расселись в круг на полу, ожидая увидеть, чем готова поделиться с ними Софи, она объявила: «Я делюсь собой», — проявляя при этом удивительную настойчивость. Когда воспитательница Черил спросила ее, не хочет ли она встать и показать детям, чем именно желает поделиться, Софи осталась сидеть и лишь повторила: «Нет, я делюсь собой».

В то утро жизнь в детском саду как будто остановилась. Никогда прежде ни один ребенок не заявлял, что он хочет делиться собой. Да еще при этом наша дочь оставалась сидеть на месте, не рассказывая историй о себе, не преследуя какую-то цель и не демонстрируя никаких талантов. Поэтому в течение нескольких мгновений все замерли на своих местах, думая над тем, что значит делиться собой с окружающими в столь тихой, простой манере.

— Я хочу написать об этом событии книгу, — сказала ее воспитательница Черил. — Но я не знаю, с чего начать. Как научить этому взрослых?

Как и всякий отец, я хотел бы думать, что моя дочь — самый одаренный, самый замечательный ребенок во всем мире, но личный опыт подсказывает мне, что такие вещи совершенно естественно случаются тогда, когда в коллективе присутствует здоровый дух.

Без всяких разговоров ясно, что стремление «поделиться собой» — это совершенно правильная позиция, которой следует придерживаться в групповой медитации. Во время встречи с настоящим следует освободиться от личных историй — от всяких рассказов о том, что нам нравится и не нравится, откуда мы родом и где намерены побывать. Лучше какое-то время посидеть спокойно, не делая попыток что-то объяснить самим себе, не рассказывая и не думая о себе.

Как-то я спросил одного вышедшего на пенсию психоаналитика о том, какой из факторов он считает самым важным для успешного лечения. По его словам, в течение первой половины своей карьеры таким фактором он считал надлежащее образование. Свой успех среди клиентов он объяснял тем, что ему довелось учиться у многих талантливых психоаналитиков.

— А что вы думаете об этом теперь, — спросил я его, — когда вышли на пенсию?

— Ну, — ответил он, — теперь-то я понимаю, что добился всего в основном благодаря моей способности оставаться открытым в моменты тишины. В моменты молчания. Теперь они вспоминаются мне как те мгновения, в которые как раз все и происходило, хотя тогда казалось, что не происходит ровным счетом ничего. Тридцать лет прошло, пока я научился не противиться этим моментам.

— Как вы думаете, многие психотерапевты понимают этот секрет? — поинтересовался я.

— Если они с успехом лечат своих клиентов, тогда они о нем знают, — ответил он. — Но в большинстве случаев они не подозревают о том, что они о нем знают.

Подумав немного, он добавил:

— Видите ли, вся хитрость заключается в том, что это чрезвычайно просто.

Как организовать «Группу текущего момента»

Приступая к организации группы для совместных медитаций, вы должны принять во внимание несколько практических факторов, вроде, например, численности группы и места проведения встреч.

Прежде всего вам необходимо найти еще одного человека, который был бы готов стать членом группы — в конце концов, чтобы чем-то делиться, достаточно двоих. Но чтобы возникло реальное ощущение группы, вас должно быть трое или четверо.

Вчетвером вы могли бы собираться один раз в неделю, меняя места встреч на протяжении месяца, чтобы никому из вас не пришлось все это время выступать в роли хозяина. Пожалуй, для начала это будет почти идеально. Вам необходимо ощущать поддержку группы и наслаждаться возможностью делиться настоящим моментом с остальными, но при этом вы не хотите, чтобы над вами довлела потребность медитировать слишком серьезно или более часто. Встречи один раз в неделю — это то, что вам нужно для поддержания равновесия.

К тому же в малой группе легче избежать определенного рода проблем, свойственных большим коллективам: навязывание авторитета, например, или стремление устанавливать правила. При небольшом количестве людей вам не придется вводить много правил. И маленькая группа не будет притягивать тех, кто жаждет власти. Такие властолюбцы обычно стремятся подчинить себе коллективы покрупнее, где больше возможностей для навязывания своего авторитета. Как говорится, кто ничего не имеет, тому нечего бояться воров. Поэтому, чтобы защитить себя от нашествия гуру, вам лучше отказаться от организации группы, которую они могли бы использовать для удовлетворения своих эмоциональных и финансовых нужд.

Для многих групп самой большой проблемой становится определение места и времени встреч. При сложности современной жизни, при том, что наши дома порой находятся во многих километрах друг от друга, эта проблема может иногда казаться неразрешимой. Чтобы справиться с ней, нам необходимо перенести ее в практическую плоскость, подобно тому как мы решаем проблему эквивалентности в математике. Например: «А», «В», «С» и «D» должны одновременно находиться в одном и том же месте в течение часа один раз в неделю. Но поскольку «А» и «D» работают с 10:00 до 20:00, «В» занят с 8:00 до 17:00, а «С» трудится в ночную смену, то встретиться они могут лишь в выходные, когда все четверо предпочитают проводить время со своими семьями. Как «Я», «В», «С» и «D» могут регулярно встречаться для медитации, принимая во внимание данную ситуацию?

Ответ будет варьироваться в зависимости от индивидуальных особенностей каждого члена группы. Так, например, группе можно предложить встречаться один раз в месяц, но при этом продлить сеанс медитации. При этом членам группы не будет казаться, что они теряют столь драгоценное время, которое могли бы провести с семьей. Можно также разбить группу на две половины: «А» и «D» и «В» и «С», причем каждая группа должна найти еще одного или двух человек, которых устроил бы предложенный график занятий. Коль скоро люди решат, что им хочется медитировать вместе, они сумеют избежать всякого рода препятствий.

Другая проблема может возникнуть в том случае, если одному или нескольким членам группы покажется, что кто-то из их товарищей не может посещать встречи, поскольку «не слишком серьезно относится к занятиям». Такое отношение губительно отражается на самой идее медитации как любимого занятия и может привести только к расколу группы. Это самая главная опасность, подстерегающая такую маленькую медитативную группу. Потому что тогда группа становится более сплоченной и наш вклад в совместную практику может оказаться чрезмерным.

Эта проблема решается простым напоминанием себе, что медитативная практика каждого члена группы — его личное дело и ему решать, будет он заниматься более или менее усердно и относиться к этому легко или серьезно. Чувствуя, что кто-то из членов нашей команды бывает к нам слишком суров, мы порой можем напомнить ему, что медитация — удовольствие, а не обязанность и никто не заставлял нас заниматься ею. Но делать это следует мягко. Мы все иногда забываемся, и хорошо, если рядом есть люди, которые могут напомнить нам то, ради чего мы медитируем.

Это одно из основных преимуществ медитации в группе. Группа обеспечивает нам наилучший вид поддержки, которую мы ощущаем, просто медитируя плечом к плечу. Проповеди бесполезны, а вот компания — дело другое.

Не пытайтесь стать экспертом

Если члены медитативной группы не будут стремиться приобрести статус экспертов, то новички всегда смогут понять, что значит медитировать для себя. Когда же один или все члены группы возомнят из себя знатоков, то приобретенный опыт может показаться им слишком дорогим, чтобы поделиться им с кем-то другим. Таким своеобразным способом настоящий момент словно пытается подшутить над нами. Ведь на самом деле он принадлежит всем, а не одному человеку или отдельной группе. Человек, который полагает, что он овладел настоящим, на самом деле забыл, что это такое.

Как можем мы не стать экспертами, притом что в нашем обществе поощряется стремление быть преуспевающим, продуктивным и знающим, чем нам необходимо в любой момент заниматься? Ответ, я думаю, весьма прост. Нужно лишь понять, что быть экспертом — значит взвалить на свои плечи тяжкую ношу и тащить ее.

Японский дзэн-мастер Сюнрю Судзуки однажды сказал: «В уме новичка есть много возможностей; в уме знатока их мало». В сущности, он имел в виду, что, познавая новое, мы, пожалуй, все больше ограничиваем себя тем, что уже знаем. Это не значит, что медитация направлена против интеллектуального развития или противопоставляет себя целям образования. Нет, просто усвоенные нами знания не должны ограничивать наше мышление. Вместо этого они призваны помочь нам освободить мышление.

Но большинству из нас известно, что освободить мышление — непростая задача. Чуть ли не с самого рождения нас учили тому, как и о чем нам следует думать, и постепенно, с годами, мы принимали все сказанное нам за реальность. К тому моменту, как мы начали медитировать, большинство из нас видели свой путь словно изнутри коробки — наши представления сделались нашим миром.

Медитируя, мы на время освобождаемся от мыслей, уступая таким образом место чему-то новому. Мы действительно добиваемся этого, избавляясь в каждый момент от оков мыслей и возвращаясь к дыханию. Со временем мы понимаем, что не должны оставаться рабами собственных мыслей. Сколько раз в своей жизни каждый из нас говорил себе: «Если бы хоть на мгновенье я мог отвлечься от своих мыслей…» Медитация показывает нам, как это сделать.

Считая выдохи от одного до четырех, мы мало-помалу учимся освобождаться от мыслей. Постепенно у нас вырабатывается ощущение отстраненности от них. Это позволяет нам увидеть себя в новом ракурсе. Раньше мы всегда настолько отождествляли себя со своими мыслями, что едва ли могли хоть как-нибудь от них отстраниться. Теперь, культивируя в себе осознание мыслей — изучая, как они приходят и уходят, подобно легкому ветерку, что влетает к нам в комнату через одно окно и вылетает через другое, — мы понимаем, что мышление существует для пользы дела и радости, а не для того, чтобы управлять нашей жизнью. У нас наконец появилась возможность просто пребывать в покое и познавать себя.

Я научился у Дэ Чжуна тому, что, когда вы познаете себя таким образом, на вас не смогут повлиять никакие эксперты. А однажды избавившись от этого побуждения — следовать экспертам или становиться таковыми, — вы вряд ли захотите ставить препоны другим людям. Когда какой-нибудь новый человек придет медитировать в вашу группу, вы сумеете настолько просто, насколько это возможно, объяснить ему, как это следует делать. И поверьте, если он будет заниматься вместе с вами, то все поймет.

Подскажите простейший путь

Ранее в этой книге я уже говорил, что лучшая вводная инструкция к медитации состоит, вероятно, в том, чтобы не давать никаких инструкций, а просто предложить человеку сесть и побыть в покое. Но после этого первого знакомства почти всегда найдется что-нибудь, о чем нужно сказать.

Что и как сказать? Это важный вопрос. Медитация — дело простое, но очень тонкое. И слова здесь часто только мешают. Насколько я знаю, нет единого свода инструкций и нет единого курса медитации для начинающих. Если только вы не вводите людей в заблуждение, ваша решимость, пожалуй, будет гораздо важнее того, что вы скажете.

Я думаю, что лучшим образцом учителя медитации может служить тот, кто вообразит себя человеком, объясняющим путь к местной аптеке. Каждый знает, что лучшие указания — самые простые, без излишних деталей. «Езжайте до конца этой дороги и поверните направо. На следующем светофоре повернете налево. С левой стороны вы увидите вывеску с надписью “Faye’s”». Все очень просто. Вообразите, как трудно было бы какому-нибудь человеку понять, как добраться до этой аптеки, если бы вы начали описывать все дома, которые стоят на пути к ней. Или говорили бы про все пути, которыми не следует ехать к аптеке, — просто на случай, если один из таких маршрутов покажется этому человеку заманчивым?

Вообще, когда человек впервые приходит на встречу, посвященную настоящему моменту, ему необходимо объяснить, что никакого метода для того, чтобы присутствовать, практически не существует. Предложите такому человеку сидеть спокойно во время медитации и поверить в то, что он уже присутствует, причем ему для этого решительно ничего не нужно делать. Объясните, что инструкции ему будут даны позже, однако они не заменят того опыта, который он может приобрести сам. Поэтому в процессе встреч со здесь и сейчас основной упор делается на уверенность в собственных силах. Мы не учим и не указываем друг другу, что следует делать. Мы просто делимся друг с другом настоящим. Это само по себе достаточно поучительно.

Путешествие на восток

Во время войны во Вьетнаме, когда многие американцы потеряли веру в традиционные западные религии, в США сделалась популярной медитация. Причины такого разочарования в вере чрезвычайно сложны, и я не преследую цели объяснить, каким образом повышенный интерес средств массовой информации к событиям той войны и к злоупотреблениям гражданских должностных лиц мог вылиться в глубокое недоверие ко всем традиционным формам власти. Достаточно сказать, что в результате образовался некий духовный вакуум — как в религиозной, так и в светской сфере.

Чтобы заполнить эту пустоту, многие американцы, включая и меня, отправились на Восток. Оглядываясь на прошлое, я думаю, что лучше было бы нам оставаться на месте. Не потому, что иудаизм или христианство содержали ответ на наши вопросы, а потому, что ответ всегда находился внутри нас.

Все медитативные традиции Востока акцентируют внимание на универсальной истине, которая всегда обнаруживается здесь и сейчас. Отправляясь на Восток, чтобы отыскать истину — в буквальном смысле или в чьем-либо сердце, — мы тем самым отдаляем ее от себя. Причем отдаляем на столько же миль, сколько преодолеваем в ее поисках.

Как же тогда следует относиться к тем наставникам медитации, которые придерживаются различных духовных традиций Востока? Облекаем ли мы их большими полномочиями, чем нашего местного священника, кюре или раввина? И если так, то разве в большинстве случаев мы не обманываем себя? Я думаю, что ответ состоит в том, что медитировать нужно самостоятельно, не опираясь на внешние духовные авторитеты.

Сама по себе мысль об авторитете, если рассматривать его с точки зрения медитации, есть не что иное, как подмена ею нашего сиюминутного опыта пребывания здесь и сейчас. Только отказавшись от этого опыта, мы можем поручить себя кому-то другому. Только тому, кто забыл, кто он и где он, требуется, чтобы ему об этом напоминали. И конечно, к тому времени, как ему об этом напомнят, дела его будут уже из рук вон плохи.

Действительно, мы не проявляем недовольства по отношению к тем учителям, которые говорят, что мы должны расти, и «вытирают нам носы». Мы также не удивляемся тому, что некоторые персоны, которым сильно не повезло с самореализацией, только и ждут наших денег. Такое случается, когда человек не присутствует в собственной жизни. Это все равно что ходить повсюду с плакатом, на котором написано: «Посоветуйте, что мне делать!»

Без чувства собственной важности

Как и большинство людей, я иногда грешу тем, что, воскрешая в памяти прошлое, вижу его не таким, каким оно было. Вспоминая Дэ Чжуна, я иногда боюсь поддаться своеобразной ностальгии о том времени, которое мы провели вместе.

Если быть откровенным, я не всегда чувствовал себя комфортно с Дэ Чжуном. Летом у него было слишком жарко. Зимой у меня начинали мерзнуть ноги, как только я переступал порог его продуваемой всеми ветрами хижины. И потом, между нами часто воцарялись паузы неловкого молчания, поскольку мне нечего было ему сказать. Но эти мгновения дискомфорта были ничем по сравнению со страхом, который я иногда испытывал, пребывая рядом с ним. Разумеется, это не был страх за мою физическую безопасность — Дэ Чжун был добрейшим и самым мягким человеком, которого я когда-либо знал. Мое чувство было более сильным и всеобъемлющим; ужас, вызванный ощущением бессмысленности жизни.

Дэ Чжун, когда я был рядом с ним, никогда не говорил и не делал ничего, что укрепляло бы веру в значимость каких-либо вещей, кроме тех, что были перед глазами: котелка с китайским чаем, пылинок в луче утреннего света, наших теней на стене. Здесь не происходило ничего такого, что можно было бы делать или понимать. Я вовсе не хочу сказать, что он отчаялся или был фаталистом. Это бы не соответствовало истине. Просто между нами не велись те обычные мелкие разговоры, какие можно слышать среди большинства людей. Когда я был рядом с Дэ Чжуном, мне казалось, что я лишаюсь всего, чем привык поддерживать чувство собственной важности.

Дэ Чжун любил писать китайской тушью горные пейзажи. И любил свой маленький огород, который обеспечивал его здоровой пищей. У него были друзья среди соседей и студентов университета, которых он охотно принимал. Иногда его приглашали в местный колледж или музей провести беседу о китайской живописи. Эти приглашения он встречал с некоторым энтузиазмом. Но во всех его действиях не было ничего утрированного, ничего показного. Он просто переходил из одного мгновенья в другое без всякого чувства собственной важности.

Без чинов

Пребывание в настоящем моменте — это не идеология, а простая практика для обычных мужчин и женщин, которая должна составлять часть их повседневной жизни. В самом деле, если бы в процессе этой практики кто-нибудь сказал себе «я буддист», или «я христианин», или «я последователь моего гуру», уже одна эта мысль могла бы нарушить осознание дыхания. При этом идея нашего «я» подменила бы собой реальность настоящего времени и места. Медитация — это не идея.

Философия настоящего должна быть свободна от идеологического мышления. И этот метод, который не опирается на личного наставника или на догмы какой-то отдельной религии, приветствует создание малых независимых групп, которые легко появляются и исчезают, словно грибы или травинки в поле. Их цель состоит не в том, чтобы увековечить себя. И не в том, чтобы добиваться успехов или распространять свое учение. Их цель — настоящее, и ничего больше. В этом состоит сущность их учения. К тому же эти группы не посягают на личную свободу тех, кто в них входит. Член группы может заниматься под руководством гуру, но группа — нет. Отдельный человек может приобрести себе прекрасный уголок для медитации где-нибудь в горах. Но группа не может. Индивидуум может быть буддистом или христианином. Группа — нет. Группа не может даже назвать себя собранием атеистов, поскольку она таковым не является. Ее цель — здесь и сейчас. В таком состоянии полной скудости заложен ее секрет — это тот самый принцип, который делает медитативный процесс эффективным.

Но, учитывая природу человеческих взаимоотношений, как нам сохранить эту атмосферу открытости и взаимного уважения? Как нам сохранить дух «не-делания» при всех наших разногласиях и поступках, приводящих обычно к противоположным результатам? Не превратится ли постепенно не-делание в делание?

На время встречи, посвященной настоящему моменту, ее участники должны забыть о своих чинах и званиях. В этом состоит главный смысл данной встречи. При соблюдении этого условия все остальное, включая тонкие аспекты медитации, будет протекать естественным путем. Один из членов группы, возможно, является ректором университета; другой, скажем, только что отбыл срок заключения. Хоть вам и не следует искусственно создавать разношерстную группу, но вы всегда должны помнить, что теоретически такое возможно. И каждая встреча должна проходить именно в духе такой группы.

На встрече с настоящим моментом не может быть экспертов или учителей. Тот, кто овладел медитацией, — на самом деле перестал ею владеть, отказался от всего, что делает нас несчастными из-за того, что мы живем будущим или прошлым. Но этого никто не заметит. За это не дают ни знаков отличия, ни особых одеяний.

Практика

На какое-то время снимите с себя ваши «мундиры и регалии», чтобы остаться наедине с настоящим, будучи совершенно свободным и чистым. Такое действие — духовный и психологический эквивалент обнаженного состояния нашего тела. Но нагота физического тела притягивает к себе слишком много взглядов, а нагота духовная действует как раз наоборот. Она совсем не привлекает внимания.

Начните с мысли о своей работе или профессии, о том, много ли у вас денег, а также о том, сколько у вас домов и автомобилей. Мысленно соберите все это и разложите перед собой на полу. Рядом положите вашу одежду — политическую партию и философские убеждения, отношение к религии (если таковое имеется), а также недавно прочитанные книги. В довершение к этому сложите в кучку свои ювелирные украшения — вашу неестественность, претенциозность — то, какими вы предстаете перед этим миром. Если в жизни вы не можете обходиться без трости — то есть страдаете от курения, алкоголя, наркотиков, болезненных воспоминаний, — бросьте ее в ту же кучу. Наконец, снимите с себя даже белье и носки. Считайте, что это последняя преграда перед «ничто» — последнее, за что вы хватаетесь, желая остаться в живых.

Посмотрите на себя. Чем вы теперь отличаетесь от других?

Восход солнца

Рассвет в то утро поразил нас. Через стеклянную дверь нашей верхней спальни мы любовались освещенной линией горизонта, протянувшейся на многие мили. Дети были в постели вместе с нами: Джона сосал материнскую грудь, а Софи, уютно устроившись между нами, играла мамиными локонами. Я и не заметил, как дочь забралась к нам в постель.

Цвет облаков был не красным, а лучисто-оранжевым, какого до сих пор я никогда не замечал в природе. Приготовив Софи бутылочку с молоком, я не спустился вниз для медитации, как делал прежде, а вернулся в постель, и мы вместе наблюдали восход, пока его краски не поблекли.

Обедать мы сели раньше обычного. Сразу после обеда нам нужно было искупать детей, чтобы Пердита могла сходить на родительское собрание. Эта вечерняя встреча была посвящена духовному воспитанию, и на нее явились все. Таков он, Вудсток, знаменитый своей рокерской заносчивостью и ставший ее синонимом, а также известный своей колонией художников, которая существует здесь уже более двух сотен лет. Поэтому диспуты о духовности здесь проводят не «для галочки».

В начале собрания одна из женщин рассказала о том, как она воспитывает своих детей в католических традициях. В молодости сама она отвергла эти традиции, однако потом, когда у нее появились дети, вновь к ним вернулась. Другая женщина, обратившаяся недавно к тибетскому буддизму, поведала о том, как она ухаживала за умирающим ребенком. «Это испытание я восприняла как дар», — сказала она. Сразу после нее выступила еще одна женщина, которая сказала, что тоже утратила ребенка, и для нее это вовсе не было даром. Зал молчал. «Это тайна», — проговорила она.

Кроме того, здесь были иудеи и унитарии[9], католики и буддисты, а также несколько человек, которые, за неимением подходящего к ним ярлыка, называли себя «никакими». Как мне потом рассказала Пердита, дискуссия длилась три часа, по истечении которых так ничего и не решили. Был только один заслуживающий внимания момент — когда подруга жены, Нэнси, сказала, что, по ее мнению, духовному развитию детей способствует ежедневное пребывание на природе. Все с этим согласились. Но, за исключением предложения ежедневно гулять или совершать вылазки на природу, как разговор о духовности этот диспут оказался слишком пространным, чтобы иметь хоть какое-то практическое значение.

Когда каждого из собравшихся стали опрашивать, к какой вере они принадлежат, Пердита, как она мне рассказала, не знала, что ответить. Наконец она сообщила, что посещает дзэн-буддистский монастырь, который находится в окрестностях горы Тремпер, но при этом не считает себя буддисткой. «По правде сказать, в глубине души я, вероятно, навсегда останусь прежде всего католичкой», — пояснила она.

«Ты хочешь сказать, что ты не буддистка?» — спросила ее наша общая подруга Венди, которая исповедует тибетский буддизм.

«Я практикую дзэн, но не отношу себя к дзэн-буддистам», — ответила жена.

Пердита пожаловалась мне, что огорчилась, поскольку не смогла объяснить, что именно она имеет в виду.

Нэнси, которая также учится в дзэн-монастыре, пришла ей на помощь, сказав: «Чтобы изучать дзэн, не обязательно быть буддистом».

Это обсуждение заинтересовало одного из присутствовавших мужчин. Он желал узнать, как научиться медитации, хотя сам был католиком. «Ну и что же я должен делать?» — спросил он.

— Но сегодня я узнала и кое-что действительно приятное, — заметила Пердита, подводя результаты прошедшего дня.

— И что же это? — поинтересовался я.

— Сегодня утром все наблюдали рассвет.

— Все? — спросил я.

— Все, до единого человека.

Поделитесь настоящим с окружающим миром

Поскольку мы имеем слабое представление о том, что значит делиться настоящим с другими, то многие из нас, медитируя в одиночестве, не воспринимают этот процесс как некую встречу. На самом же деле мы никогда не медитируем в одиночестве. Вокруг нас всегда есть другие существа. Живые или нет, но они тоже присутствуют.

Однажды, еще будучи монахом, я стал свидетелем кое-чего необычного. Это случилось летом во время семидневного ретрита молчания. Каждый день после обеда мы делали перерыв, который длился около часа. В это время многие из нас любили расслабиться на солнышке, расположившись на склоне возле озера. Однажды во время такого перерыва я заметил, что мой лучший друг, японский монах Эссан, стоит возле дерева и обнимает его руками. Прижавшись щекой к коре, он долго находился в этой позе.

К тому времени слова «обнимать деревья» стали чем-то вроде избитого выражения. «Обнимальщиками деревьев» представители большого бизнеса называли людей, ставивших заботу об экологии превыше всего остального.

Но я не думал, что Эссан имел в виду именно это. По правде говоря, я совершенно не представлял, какие мысли были в его голове. Но, увидев, что он стоит возле дерева уже более получаса, я забеспокоился и решил узнать, могу ли чем-нибудь помочь ему.

Когда я приблизился к нему, он, кажется, наконец-то был готов расцепить объятия. Когда он повернулся ко мне, я увидел, что его лицо было все в слезах. Я хотел что-то сказать, но он только покачал головой и улыбнулся.

Эссан был одним из самых прекрасных людей, каких я когда-либо знал, хотя по обычным меркам он выглядел весьма уродливым. Прежде всего, выделялся громадный покатый лоб, который был весь на виду из-за привычки Эссана брить голову. Его верхние зубы, торчавшие изо рта под углом, мягко говоря, «внушали страх». Но в тот день его лицо было необыкновенным. Когда он улыбнулся, я почувствовал, как улетучилось все мое связанное с ним беспокойство. И все мои тревоги вообще исчезли. Помнится, я подумал, что стал свидетелем чего-то необыкновенного, хотя не мог сказать, чего именно.

Через несколько дней ретрит был окончен. Гости, которые пробыли с нами всю эту неделю, разъехались, а мы с Эссаном снова взяли с собой бензопилу и пошли на гору заготавливать дрова.

Когда мы уселись на бревне для короткого отдыха, я спросил его: «Так что же ты делал с тем деревом?» С минуту он молчал, потом ответил: «Я просто смотрел на дерево, как вдруг меня обуяла любовь к нему. Поэтому я подошел и надолго прижался к его стволу. И тут я понял, что это дерево было мне братом. Мы являлись частью единого целого».

Возможно, большинству из нас будет проще представить, как мы делимся настоящим с растением или деревом, поскольку они живые. Но и ветер тоже живой. Так же, как наполнены жизнью пылинки и облака, звуки проезжающих машин и шероховатая поверхность деревянного пола. Все эти вещи разделяют с нами настоящий момент. Чем больше мы медитируем, тем объемнее становится наше видение жизни. Тем лучше мы начинаем понимать, что настоящее не имеет границ. Все вокруг нас наполняется энергией и жизнью.

Практика

Закройте эту книгу и устройте встречу с настоящим, в которой бы участвовало все, что вас окружает: деревья, часы на стене, капли дождя. Если через открытое окно в вашу комнату проникает солнечный свет, — поприветствуйте его как члена вашей группы. В каком-то смысле это самый чистый, самый естественный способ встречи, ведь он не требует никаких инструкций. Нет никаких правил, которым нужно подчиняться. Вам ничего не нужно делать и ничего не нужно знать. И вы не испытываете неуверенности или неловкости.

Если сейчас, в течение нескольких минут, вы совершите подсчет выдохов и затем понаблюдаете за дыханием, то через какое-то время, почти не прилагая усилий, почувствуете, как сами собой начинают исчезать искусственные границы, отделяющие человеческое от нечеловеческого, живые существа от минералов, и растворитесь в этом единстве.

Когда такое случается, вы понимаете, что все в этом мире пребывает только в настоящем. Дует ветер. Тени листьев перемещаются по полу…

Приступайте.

Поделитесь настоящим с детьми

Недавно я посетил воскресную программу для детей, которую проводили в дзэн-буддистском монастыре. Одна монахиня — добросердечная женщина, одетая в черное одеяние, — учила детей медитации.

— Для начала мы должны выпрямить наши спины, — объясняла она.

Дети беспокойно заерзали, принимая нужную позу и старательно вытягивая спины. Было немного забавно смотреть, как сидевшая среди ребят постарше девочка лет шести, дочь моего приятеля, с деланной серьезностью поджимала губки и украдкой бросала взгляды в мою сторону, едва сдерживая смех.

Женщина продолжала:

— Сейчас мы сложим наши ручки на коленях, чтобы левая ладонь лежала в правой, а большие пальчики слегка касались друг друга.

Она помогла детям принять правильную позу.

— Теперь опустите глаза и смотрите на пол прямо перед собой. Кончик языка расположите за верхним рядом зубов. Расслабьте плечи и почувствуйте, как воздух входит и выходит через нос. Просто обратите внимание на свои ощущения.

После этого мы вместе медитировали в течение нескольких минут — слишком долго для моей дочери, которая уже через минуту встала и на цыпочках направилась в смежную комнату. Там она принялась легко и проворно прыгать, расставляя руки в стороны — словно пытаясь взлететь.

По окончании медитации женщина стала расспрашивать ребят об их ощущениях. Дети отвечали по-разному. «Было тихо». «Было спокойно». «У меня закружилась голова». «Я слышал, как дрожит земля.».

Позднее кто-то из взрослых спросил меня:

— Ну, что скажете? Я был поражен тем, как они это делали.

— Да, — ответил я. — В этом-то и беда. Они делали вид, что медитируют, — так же, как моя дочь притворялась, будто умеет летать.

Мой шурин как-то рассказывал мне о Кенпо Картар Ринпоче, буддийском ламе с Тибета, который был хорошо известен на Западе. Как-то во время беседы с ним один из присутствующих спросил:

— Ринпоче[10], как мне научить медитации моего ребенка?

Ринпоче с тревогой воскликнул:

— О, прошу тебя, не делай этого!

Но тот человек настаивал.

— Медитация, которой научил меня ты, во многом помогла мне, Ринпоче, и теперь я хочу, чтобы мой сын тоже овладел ею.

Вновь Кенпо Картар Ринпоче ответил отказом, но тот человек проявил упорство. И тогда Ринпоче сказал:

— Если тебе так необходимо научить своего ребенка медитации, то сделай вот что. Предложи ему послушать, как ты бьешь в колокол.

Это прекрасный урок во многих отношениях. Прежде всего, нет нужды учить детей медитировать — так же, как и учить их играть. Дети присутствуют в настоящем естественно, без всякого вмешательства и без наставлений с нашей стороны. Заставляя детей медитировать, вы только отвлекаете их от естественного состояния присутствия, в котором они так часто пребывают: когда танцуют, что-то мастерят, слушают стук дождя по крыше либо когда просто смотрят на упавшие с дерева желудь или ветку.

Задняя стена нашего дома в Вудстоке полностью сделана из стекла. За домом есть луг с прудом, который привлекает к себе всякую живность — от белок и оленей до больших синих цапель, а иногда даже черных медведей[11]. Из моего кабинета, который расположен на самом верху, этот водоем виден лучше, чем откуда бы то ни было. Поэтому, когда в течение рабочего дня я пишу в кабинете, мне часто случается первым заметить на нашем подворье какого-нибудь нового зверька или птицу. Когда такое случается, я зову мою дочь и сразу же слышу топот ее быстрых ножек.

Через несколько мгновений она уже стоит рядом со мной, глядя туда, куда я ей указываю. При этом ее глаза перестают моргать, дыхание то учащается, то становится еле слышным, крошечное тельце полностью замирает. Еще минутой позже она дергает меня за штанину и шепчет: «Папа, как его зовут?»

Медитация без гуру

Не так давно я разговаривал с одной из своих знакомых, которая недавно стала монахиней. Она обрила голову и носила монашескую одежду. Я не сразу смог осмыслить все те перемены, которые произошли в ней с момента нашей последней встречи.

— Так над какой же книгой ты работаешь? — спросила она наконец.

— Я пишу книгу для людей, которые хотят медитировать, не меняя уклада своей обычной жизни, — ответил я. — Это будет книга для тех, кто не хочет обращаться в новую религию и не желает отдавать свои деньги какой-либо организации. Знаешь, что такое медитация без гуру? Книга, в общем-то, об этом.

Она о чем-то задумалась. Наконец сказала:

— Но ведь это именно то, чего мне всегда хотелось.

Сначала я подумал, что она шутит, но вскоре понял, что это не так.

— Что же случилось? — спросил я.

— Не знаю, — ответила она.

В этой сцене вовсе не было ничего необычного. Фактически, почти то же самое произошло когда-то со мной.

Я начал заниматься медитацией, поскольку мне хотелось ощутить свое подлинное присутствие в своей жизни. Я обладал внутренним знанием (всегда каким-либо образом ускользающим), что мне незачем куда-то идти и что-то делать, чтобы испытать это подлинное переживание прямо здесь и сейчас, однако не мог четко сформулировать, для чего мне это нужно. Я был воспитан — моими родителями, моими учителями, обществом — в том духе, что нельзя принимать на веру вещи, которым нет конкретного объяснения, и доверять мнению экспертов, а не своему собственному. Поэтому мне казалось, что я, должно быть, заблуждаюсь.

В то время я встретил Дэ Чжуна. Он не делал ничего, чтобы поощрить мою уверенность в необходимости изучать медитацию. В сущности, он ничего не объяснял и не давал каких-либо инструкций. Тогда я считал, что ему нечего мне дать, кроме той воодушевленной простоты, с которой он прожил свою собственную жизнь. Он казался мне чем-то вроде ученого-идиота, юродивого — только и всего. Сейчас я понимаю: именно его наука была истинным учением о медитации, а все, что мне пришлось узнать позже, стало лишь окончательной шлифовкой того, чему научил меня Дэ Чжун, не проронив при этом ни единого слова.

Однако вскоре я ощутил в себе некоторую неудовлетворенность. Я не мог избавиться от чувства, что мне чего-то недостает, что мое импульсивное стремление действовать самостоятельно является просто врожденной культурной особенностью, духовным оптимизмом и наивностью, характерными для американцев. Моя изначальная вера в то, что я смогу познать медитацию немедленно, исходила из моей самонадеянности. Было бы лучше выкинуть из головы эту уверенность, направив свои устремления на что-нибудь другое.

Эти сомнения привели к тому, что я готов был сдаться на милость первому встречному духовному наставнику. К счастью, мне попался хороший учитель — настоятель дзэн-буддистского монастыря, расположенного в северной части штата Нью-Йорк. Он сумел сформулировать все те премудрости, которые воплотил в себе, но наотрез отказался объяснять мне Дэ Чжун. Но при этом учение настоятеля было ограничено доводами, которые он использовал, чтобы его передать. И потому в конце концов мне пришлось оставить его и его монастырь, чтобы испытать текущий момент, освободившись от оков идеологий. Только тогда я осознал, чему пытался научить меня Дэ Чжун.

Вскоре после того, как Дэ Чжун переселился в штат Теннесси, некий теравадийский монах[12] из Нью-Йорка подсказал одному юноше (с которым я познакомился годы спустя), что, если он действительно намерен серьезно изучать дзэн, то ему не следует обращаться в различные храмы и центры, которые примерно в то время стали возникать на северо-востоке США, а лучше направиться в город Монтигл штата Теннесси. Там, мол, живет пожилой некто, а точнее «никто», который ему нужен.

По рекомендации этого монаха молодой человек написал письмо Дэ Чжуну. Тот ответил, что юноша может приехать к нему летом. Когда в ответном письме он спросил, как найти нужный дом, Дэ Чжун послал ему открытку, в которой было буквально два слова: «Спросить Китайца». Все еще сомневаясь, юноша все-таки последовал совету старого монаха. Автобусом компании «Грейхаунд» он прибыл в Монтигл, где ему сразу указали на дом Дэ Чжуна.

Все лето парень провел у Дэ Чжуна, медитируя с ним и помогая ему с ремонтом дома, после чего вернулся в Нью-Йорк. Много лет спустя он рассказывал мне, что узнал от старого монаха нечто удивительное, но до конца не объяснимое. Полагая, что должен написать Дэ Чжуну и поблагодарить его, ученик отправил ему письмо, в котором говорилось, как он ему благодарен и сколь многому научился у него за время, которое они провели вместе.

Неделей позже он получил ответ, в котором выражалась благодарность за его помощь по ремонту дома. Однако в конце письма Дэ Чжун добавил: «С сожалением должен уведомить вас, что вы совершенно ничего от меня не узнали». Через тридцать лет, когда мой знакомый рассказывал мне эту историю, его голос дрожал от волнения. Когда он умолк на полуслове, я решил, что этот рассказ пробудил в нем какие-то личные воспоминания. Но через мгновенье он добавил: «Знаете, я был так разочарован. Я вообще не понял, что же Дэ Чжун хотел этим сказать».

Долгое время я думал, что нежелание Дэ Чжуна брать учеников было вызвано тем, что ему хотелось все свое время посвятить медитации. Он не хотел быть ничьим гуру, говорил я себе, потому что просто хотел заниматься медитацией постоянно. Но теперь я думаю, что ошибался, как и во многом другом, что касалось этого загадочного старца. Сейчас я думаю: он не хотел быть гуру просто потому, что никаких гуру на самом деле не существует. Есть лишь настоящее, которое мы разделяем со всеми и со всем. И, конечно, этому нельзя научить. Никто не может быть собственником настоящего. Дэ Чжун не хотел, чтобы кто-то верил ему. Он хотел, чтобы люди доверяли себе.

Деревянная миска

В тот день, когда я заявил Дэ Чжуну, что решил учиться у кого-нибудь другого, он только склонил голову. Мне показалось, ему хотелось что-то сказать в тот момент, но он лишь вздохнул. Что ж, я так никогда и не узнаю, о чем он тогда подумал. Очень долго я вспоминал это мгновенье с великой печалью. Я был рядом с Дэ Чжуном, когда еще учился в колледже, но и предположить не мог, что чему-то учусь у него. Ни единого раза он не давал мне чего-то такого, что хоть отдаленно напоминало бы основополагающие наставления. В конце концов, я действительно научился медитации, но помог мне в этом не он, а мастер дзэн из монастыря, что находится на севере штата Нью-Йорк.

Наверное, я надеялся, что однажды Дэ Чжун полностью проявит себя как Мастер, которым он, собственно, и был, однако этого не случилось. Чаще всего он вызывал у меня недоумение — этот неуклюжий старый китаец, который сморкался на тротуар, терпеть не мог носить зубные протезы и был одет в поношенное тряпье. В тот день я сказал ему, что хочу быть монахом и собираюсь официально стать учеником японского мастера дзэн, которого встретил несколькими годами раньше. Я не говорил, что хочу стать мастером дзэн, то есть присоединиться к бесконечной череде представителей официального клана наставников, начало которому было положено самим Буддой. И я не говорил, что хочу следовать «высшему призванию», сделаться главой монастыря и обучать монахов так, как, казалось мне, это должен делать настоящий мастер дзэн. Но теперь-то я понимаю, что все это было для него очевидным, когда мы прощались с ним у двери его дома.

Каково ему было тогда стоять с опущенной головой? Что чувствовал он рядом с возвышавшимся над ним долговязым американцем, исполненным непреклонной решимости достичь своей духовной цели? Разочаровался ли он, видя, что я так и не проникся нашей дружбой? Был ли он изначально намерен отпустить меня восвояси — как сделал персонаж буддистской притчи, который незаметно для своего друга зашил драгоценный камень в подкладку его одежд?

Мне и теперь не известен ответ ни на один из этих вопросов. Но бесконечное множество раз я размышлял над смыслом его поведения во время нашей последней встречи. В то время я думал, что это простая уступчивость, вежливый способ расставания, которое было неизбежно еще с момента нашей первой встречи. Теперь, по прошествии многих лет, я воспринимаю это прощание как прием опытного пловца, который легко ныряет под гребень набегающей волны, уклоняясь при этом от ее огромной силы.

Пусть люди, потратившие свою жизнь на достижение возвышенного духовного идеала, порой становятся святыми, но на таком пути они не могут научиться медитации. Как и Грааль из известной легенды, медитация, когда в конце концов мы ею овладеваем, оборачивается не чем иным, как обычной деревянной миской. Я начал понимать это несколькими годами позже, после того как стал служителем храма в Нью-Йорке.

Мои друзья гордились мною. Мой наставник был уверен, что я посвящу остаток своей жизни изучению японского дзэн. Большинство людей — во всяком случае, в кругах, имеющих отношение к дзэну, — выказывали мне почтение и уважение. Даже мои родители-христиане признали, что, возможно, большое количество трудностей, выпавших на мою долю в юные годы, было предначертано мне судьбой для того, чтобы я исполнил эту особую, хотя и необычную роль.

Лишь врач-психотерапевт, с которым мне в то время приходилось консультироваться, был с этим не согласен. Он утверждал, что в моей жизни однажды случилось нечто ужасное. Встретившись с этим достойным уважения человеком, я испытал большое облегчение, и в течение нескольких последующих лет мы вместе пытались понять, в чем, собственно, была моя проблема.

В результате жизнь монаха утратила для меня смысл, поэтому я оставил ее и перепробовал несколько разных профессий. На сеансах психотерапии, которые проводились в маленькой комнате на 57-й Уэст-стрит, чем-то напоминавшей хижину Дэ Чжуна, я получил множество ответов на свои вопросы. И все-таки единственным ответом, который действительно запал мне в душу и тронул меня настолько, что я воспринял его как руководство ко всей моей жизни, был образ опущенной головы моего учителя. К тому времени это послание стало для меня столь очевидным, как если бы оно было запечатлено на макушке его головы:

Если хочешь оставаться естественным, будь прост; если хочешь медитировать, будь кроток.