Мегагрант

1

После поездки в Краснодар мы на некоторое время потеряли Паоло из виду и ничего не знали о его приготовлениях к этим трансплантациям. Да, надо сказать, никто, кроме близкого к нему круга специалистов, ни о чем не подозревал. Что обернулось к лучшему: возможно, если бы мы знали, то просто не набрались бы смелости на фоне таких фантастических грядущих свершений предлагать ему работу в Краснодаре - провинции на юге России. Длительную работу, с обязательным присутствием в этом городе в течение четырех месяцев в году!

Именно такое условие было поставлено российским правительством для получения так называемого мегагранта: правительство через Министерство образования и науки выделяло 150 миллионов рублей на каждый выигравший проект, возглавить который должен был приглашенный ученый с мировым именем. За два года и два месяца этому ученому предстояло создать лабораторию на базе одного из российских университетов и обеспечить там получение научных результатов мирового уровня.

Программа мегагрантов началась на год раньше, в 2010-м, когда вышло правительственное Постановление № 220 «О мерах по привлечению ведущих учёных в российские образовательные учреждения высшего профессионального образования». Оно вызвало много споров, скепсиса, но тем не менее сильно встряхнуло научную общественность, и уже с этой точки зрения было событием историческим: государство выделило почти 6 млрд рублей на реализацию сорока научных проектов, отобранных в открытом, более - менее прозрачном конкурсе с участием зарубежных научных арбитров.

Итак, первые сорок исследователей (в основном - бывшие российские ученые, уехавшие в 80-90-е годы в Америку и добившиеся там хороших результатов, но также и «настоящие» иностранцы, среди которых было даже два Нобелевских лауреата), представляющих совершенно разные области науки - от биологии до астрономии, - уже вовсю трудились в нескольких десятках наших университетов, когда был объявлен второй конкурс.

- Будем готовить заявку на мегагрант силами нашего фонда вместе с Паоло, - принял решение Миша Батин. -Шансов, конечно, мало, скорее всего, гранты уже заранее расписаны, но мы должны пройти этот путь хотя бы для того, чтобы потренироваться участвовать в больших государственных программах. Это будет хорошая школа. А может, кто знает, на сей раз все будет по-честному. Обнадеживает, что требования к заявителям очень высоки - количество публикаций, индекс Хирша. Далеко не каждый иностранный ученый может им соответствовать, не говоря о наших. Кроме того, может получиться сильный проект по регенеративной медицине: клинический с трахеей и исследовательский на животных с другими органами, - продолжал он уже с мечтательной ноткой в голосе. - Главное, чтобы Паоло не халтурил и потратил время, на хороший проект.

- Вы так говорите, будто он только и мечтает о том, чтобы прибыть сюда на четыре месяца, - возразила я. - Насколько я знаю, он недавно получил крупный грант ЕС.

- Согласится. Все-таки большие деньги и полная научная свобода. Он мобилен, подумаешь, еще одна страна... Но главное, деньги. Хотя мотивы в данном случае не важны - только он может продвинуть регенеративную медицину в России благодаря его смелости. Мы несколько лет работали, пытались искать контакты, всюду писали письма, рассылали проекты, даже трансплантацию организовали - ничего не помогало. Нужна шоковая терапия.

Идея сформировалась, когда до окончательного срока подачи документов оставалось чуть больше месяца. За это время надо было решить две главные задачи: добиться согласия Маккиарини и подобрать ему подходящий университет Не говоря уже о «мелочах» - получить от Паоло проект и написать сопроводительную документацию, которая состояла из нескольких частей и тянула как минимум страниц на семьдесят.

Вот что требовалось:

«1. Две анкетные формы, состоящие из семи страниц.

2. Полное СУ руководителя проекта (на языке мегагранта руководитель назывался «ведущим ученым» - ВУ).

3. Описание опыта руководства ВУ лабораториями и научными группами.

4. Непосредственное описание проекта, календарный план и бюджет на 2011-2013 гг.

5. Описание программы развития университета и подтверждение соответствия этой программы целям создаваемой лаборатории.

6. Финансовая и инфраструктурная поддержка проекта.

7. Заявленные показатели эффективности проекта.

8. Возможности коммерциализации.

9. Облик будущей лаборатории спустя три года после начала проекта».

Сейчас министерство уже внедрило онлайновые формы подачи заявок, а тогда документацию готовили в электронном виде в вордовских файлах и дублировали бумажной версией в двух экземплярах. Добавлю, что все это нужно было представить на английском языке.

Миша, как всегда, оказался прав: ответ от Паоло на письмо с информацией о Мегагранте и условиях участия был получен через пятнадцать минут:

«Сколько это в евро?» - спрашивал он.

По тогдашнему курсу это было 4,5 миллиона.

«Неплохо, на эти деньги можно многое сделать. Начинаю работать над проектом. Предлагаю дня через два обсудить детали по скайпу».

Честно говоря, согласие Маккиарини вызвало у меня противоречивые чувства. Мне не был свойственен счастливый идеализм Миши, который считал, что, если действовать прямым путем и добиваться цели несмотря ни на что, все в конце концов получится. Кроме того, я прекрасно понимала, что в любом деле - главное детали, и в данном случае все эти детали полностью лягут на меня. Вообще, эта задача казалась невыполнимой, поскольку статистика прошлогоднего конкурса не вдохновляла: грант получили сорок заявок из более чем пятисот Но то был первый год, теперь программа получила широкую огласку, и судя по ажиотажу, претендентов должно быть гораздо больше.

Постепенно мысли приняли более позитивное направление, я отвлеклась от реальности, как будто бы решала какую-то абстрактную задачу. Итак, первый вопрос - какое учебное заведение выбрать. У нашего фонда были очень хорошие связи с МФТИ - Московским физико-техническим институтом, который только что организовал у себя так называемый биологический кластер и искал хорошие проекты. Там уже работали два «мегагрантщика» первой волны, оба физики. Безусловный плюс: рейтинг этого института и показатели (что тоже принималось во внимание при рассмотрении заявок) были очень высоки. Другой плюс: там работало много экспертов фонда, и было больше шансов помочь Паоло в будущей работе. Минусы: регенеративная медицина все-таки была далека от общего направления деятельности даже биологического кластера, и наконец, - Москва. От Москвы, скорее всего, будет больше всего заявок, и при всех прочих равных (уровне ведущих ученых) конкурс может превратиться в «битву ректоров».

Второй вариант, который можно было рассмотреть, -факультет фундаментальной медицины МГУ, где начинали активно развивать регенеративную медицину, и куда был выход. Минус (даже если бы удалось договориться с руководством) - амбиции главного университета страны. Кроме того, при предполагаемом огромном количестве заявок от МГУ это будет уже не «битва ректоров», а «битва деканов». И опять - Москва... Наконец, оба эти варианта не предполагали наличия клиники, где можно было проводить трансплантации, с сильной лабораторной базой для работы с клетками. Попробовать еще раз с Российским центром хирургии? Как это будет? Я пыталась представить себе коллаборацию с ними на новом уровне, но картина никак не складывалась, зато перед глазами то и дело возникал кабинет профессора Порханова и клетка с попугаем Иосей... Они могли бы все организовать, как надо, но ведь это клиника, а не образовательное учреждение. Хотя... в Краснодаре есть медицинский университет, и неплохой - по рейтингу «Медицинской газеты». Кроме того, его окончили многие известные специалисты, работающие сейчас в Москве. Учебное заведение с историей было создано в 1920 году... Правда, по показателям проигрывает не только Москве и Петербургу, но и Сибири, Уралу, Дальнему Востоку (если рассматривать все учебные заведения, а не только медицинские).

В голове постепенно сложился «тройственный союз»: сильный и дерзкий кандидат, очень сильная клиника и не очень сильный, с научной точки зрения, университет, у которого были перспективы роста, в том числе и благодаря этому проекту. Плюс регион, который, с одной стороны, не является наукоемким, но с другой - тратит на здравоохранение около 25% местного бюджета. Это можно было обыграть в заявке. Риск? Да, риск большой. Но что-то мне подсказывало, что лучше рискнуть так, чем ввязываться в столичную битву гигантов.

Миша сначала был за физтех, считая, что в Краснодаре невозможно будет выполнить такие сложные научные задачи, однако в конце концов решил, что в союзе с Порхановым это может получиться. Он умел прислушиваться к аргументам и еще - редко давил на людей, и это было одним из многочисленных замечательных его качеств.

2

Уже через несколько дней мы снова оказались в Краснодаре, только на сей раз - в медицинском университете. Здание было старым, из красного кирпича, довольно изящным. На второй этаж вела кованая лестница, настоящее произведение искусства, и непонятно было, как она сумела сохраниться под нажимом тысяч и тысяч ног. Как, впрочем, и поскрипывающий паркет, который всегда блестел, несмотря на хаотичное перемещение толп студентов.

Порханов организовал встречу Маккиарини с ректором, Сергеем Николаевичем Алексеенко, для обсуждения совместной заявки. Когда мы вошли в ректорский кабинет, Паоло присвистнул: «Вау!» - и обратился к переводчице: «Скажите ректору, что ему надо платить за вредность. Вокруг столько женщин». За столом, и правда, был настоящий «цветник»: зав. научным отделом, юрист, проректор по экономике... Никого из них, однако, эта шутка не развеселила, все смотрели на Паоло скорее строго. Ректор же радостно пожал гостю руку и поздоровался по-немецки, сообщив, что именно этот язык учил в школе.

После общего знакомства и обмена любезностями Паоло принялся говорить о своих научных планах. В университете он предполагал открыть лабораторию, где можно было бы проводить эксперименты на животных по созданию новых органов, используя методы тканевой инженерии.

- Это будет сердце, легкие, трахея, ну и, может быть, пищевод - смотря как пойдут дела.

Лица людей, слушавших его, оставались каменными.

- В мире эти работы только начинаются, - поспешил объяснить Паоло и рассказал про самые крупные на тот момент достижения - Дорис Тейлор и Гарольда Отта.

В 2008 Гарольд Отт из Центральной больницы Массачусетса и Дорис Тейлор из Университета Миннесоты впервые успешно вырастили в лабораторных условиях бьющееся сердце крысы. Будучи врачами, они оба часто сталкивались с пациентами, которым нужна была трансплантация, многие умирали, так и не дождавшись донорского органа. Именно желание помочь больным привело их, как и Паоло, в лабораторию. Они начали с того, что стали при помощи детергентов очищать от клеток сердца крыс, при этом сохраняя, согласно научной терминологии, внеклеточный матрикс, представляющий собой белую, почти прозрачную, сердцевидную структуру, состоящую из соединительных белков. Отт и Тейлор использовали этот матрикс в качестве каркаса. Они засеяли его стволовыми клетками новорожденных крыс и инкубировали в биореакторе. Через восемь дней мышцы недавно сформированного сердца начали сокращаться.

- Это были неритмичные сокращения, и конечно, такому сердцу еще далеко до полноценного органа, а, возможно, в конце концов выяснится, что такой путь ведет в тупик, -продолжал объяснять Паоло. - Мы намереваемся это выяснить: прежде всего усовершенствуем способ обескленивания так, чтобы каркас был более прочным и сохранил свои биомеханические свойства. Попробуем разные типы клеток для засеивания, и, наконец, попытаемся проделать все это на модели крупных животных, приматах. Мы сможем сделать это впервые в мире - здесь, в Краснодаре, в вашем университете.

В комнате стояла тишина, на лицах сидящих за столом не отразилось никаких эмоций, только ректор смотрел с некоторым недоверием, потом заулыбался:

- Ну, мы согласны и на десятую часть того, что вы только что описали. - И продолжал уже серьезно: - Что для всего этого нужно?

Маккиарини, явно рассчитывавшему на более сильный эффект от своего выступления, удалось скрыть разочарование:

- Во-первых, помещение. Я принес план подобной лаборатории, которую только что построили во Флоренции. - Он положил его на стол, и ректор подозвал секретаря и тихо дал указание: «Позовите Юрия Федоровича».

- Затем нужны люди, которые имеют соответствующее образование и навыки в молекулярной и клеточной биологии. Со знанием английского, - добавил он многозначительно, поскольку среди присутствующих никто на английском не говорил. - Располагает ли университет такими возможностями?

- Нет, - твердо ответил ректор, - но мы можем их обеспечить, с вашей помощью, конечно. Если выиграем грант.

В этот момент вошел человек, который оказался Юрием Федоровичем, проректором по административно-хозяйственной части. Маккиарини попытались объяснить его должность. Пытаясь вникнуть, он в конце концов махнул рукой:

- Я понял - архитектор.

Так это прозвище закрепилось за Юрием Федоровичем на многие годы.

- Сколько времени вам понадобится, чтобы построить такое помещение? - спросил его Паоло.

- Полгода, - уверенно ответил тот

Паоло явно расстроился:

- Простите, но мы ведь говорим серьезно. Во Флоренции на это ушло три года.

- Так то во Флоренции... Готов поспорить, что вы гораздо дольше будете оборудование закупать, и мои комнаты будут пустовать.

Они ударили по рукам и пошли осматривать помещения, которые могли быть пригодны для создания лаборатории. Это было в другом корпусе: голый кирпич, без перегородок, в общем, - совсем ничего.

- Это, пожалуй, подойдет, - сказал Паоло, и они с «архитектором» еще долго что-то вымеряли, рисовали, потом договорились, что Юрий Федорович должен поехать во Флоренцию, в клинику Карреджи, чтобы посмотреть, как там устроена лаборатория. Прощаясь, снова ударили по рукам:

- Шесть месяцев!

Дело оставалось за малым - выиграть грант в 150 миллионов, Пару лет спустя кто-то из сотрудников, вспоминая ту первую встречу, признался, что ее участники ни на секунду не верили, что все это возможно. Не поверили и в рассказ Маккиарини об экспериментах с сердцем, не верили и в то, что есть хоть какой-то шанс получить грант. Они ломали голову, зачем этот человек вообще очутился здесь. А некоторые и вовсе ни о чем не думали: раз ректор позвал, значит зачем-то это было надо, и спокойно разошлись по своим кабинетам.

3

Очередь людей с пухлыми папками и даже коробками, выстроившаяся в последний день подачи заявок на мегагрант у бокового входа в Миннауки, растянулась на весь Брюсов переулок. Принимающий немного успокоил:

- Еще два дня назад никого не было, все дотянули до последнего.

И даже не до последнего дня, а часа: сдавая нашу коробку, мы получили талончик, подтверждающий, что документы приняты в 9.50, а окошко закрывалось в 12.00. И это, как говорят, была большая победа. Мы были в состоянии эйфории уже от того, что смогли и успели подготовить все документы, и в тот момент даже результат не был так важен. «Мы сделали это!». А ведь три недели назад, покидая медуниверситет, мы так же, как и сотрудники в кабинете ректора, не верили, что успеем.

Тогда, приехав из Краснодара в Москву, мы собрались в офисе фонда и подвели итог: помещения нет, никакого оборудования нет, нет ни одного человека, который мог хотя бы понять Паоло, не говоря о том, чтобы помочь. И не только с научной точки зрения, но даже понять, что он говорит! Маккиарини, однако, нас удивил, сказав, что подавать заявку все равно надо:

- Клиника вытянет все, а исследователей мы подготовим. Помещение? Архитектор же обещал, что на это уйдет всего шесть месяцев!

Постепенно сложилась схема проекта, которая неожиданно оказалась выигрышной и конкурентоспособной. Научный план делился на две части: исследовательскую в университетской лаборатории, где сначала на крысах, а потом на приматах должны быть отработаны подходы к созданию сердца, легкого, диафрагмы, - органов, находящихся в грудной клетке; и клиническую, в краевой больнице, где предполагалось делать тяжелым больным трансплантации трахеи, созданной на основе искусственного каркаса. Именно этот момент Маккиарини оговорил в плане особо: каркас должен быть искусственным, полимерным, засеянным собственными клетками пациентов.

В клинике было помещение, которое довольно быстро можно было оборудовать под лабораторию для подготовки трансплантата. И решено было начать - Владимир Алексеевич Порханов не стал ждать результатов конкурса и отдал соответствующие распоряжения. Он же представил двух молодых сотрудниц, которым предстояло засеивать каркас клетками пациента, наблюдать за его «созреванием» в биореакторе, проводить все необходимые тесты, и наконец, доставлять его в нужный момент в операционную. Надо было всему учиться, и предполагалось, что одна из сотрудниц, Ирина Гилевич, сразу же после объявления результатов (ожидалось в сентябре) отправится на два месяца на стажировку в Каролинский институт.

- Если дела у нее пойдут хорошо, то уже в мае - июне 2012 года мы сможем сделать первую трансплантацию. За хирургическую часть я спокоен, - рассуждал Паоло как ни в чем не бывало.

Он заранее договорился о сотрудничестве с компанией "Harvard Bioscience". Дэвид Грин с радостью согласился поставить в Краснодар биореактор, модель которого использовалась в трансплантации мистера Бейена - бесплатно, для помощи нуждающемуся пациенту.

В случае победы в конкурсе проект начинался в октябре 2011 года и заканчивался в конце 2013-го. Всего два года и три месяца на то, чтобы создать лабораторию, наладить в ней работу и по результатам опубликовать статьи. Здесь нельзя было терять ни одного дня, поэтому был разработан четкий график:

Строители - заканчивают чистовую отделку помещений в университете в мае - июне 2012 г.

В октябре 2011 -го среди молодых кандидатов наук, аспирантов, интернов объявляется конкурс, и спустя две недели Паоло приезжает и проводит собеседования, после первичного отбора CV.

Отобранные сотрудники (пять человек) по очереди пройдут стажировки, и хотя бы трое из них должны быть готовы к работе в лаборатории, когда она откроется.

В первые два месяца составляется план закупок, с тем чтобы к июню 2012 г можно было начать установку оборудования.

Осенью 2012 года должна была начаться полноценная работа в исследовательской лаборатории.

Встал вопрос о стажировке отобранных кандидатов.

- Я не смогу отправить даже лучших из них к себе в лабораторию в Каролинский, - это была единственная проблема, которая казалась Паоло неразрешимой. - Даже если мы отберем тех, кто хорошо знает английский (хотя я в этом сомневаюсь), здесь ни у кого нет подготовки ни в клеточной, ни в молекулярной биологии. Там жесткий режим, и я не смогу тратить время на то, чтобы объяснять им основы.

Решение нашлось: потратить время «на основы» они должны были здесь, в российских институтах, где их обучат азам работы с клетками и подготовят для Каролинского. Одновременно они могут и учить английский.

Итак, теоретически мы были готовы, оставалось только ждать.

4

Паоло чертыхался про себя, подписывая многочисленные листки, которые потом сшивались и укладывались в коробки. Столько подписей он не ставил ни разу за свою жизнь и вообще ни разу в жизни не видел столько бумаги. На ней, как ему объяснили, была изложена заявка на мегагрант. Странно, собственно научный проект, который готовил он сам, занял всего десять страниц. Остальное ему пытались втолковать, и в некоторые вещи он даже вник, но все же не мог понять, зачем они нужны.

Собственно, это не так уж и важно, он сделал все, что от него требовалось, а что будет дальше, его пока не волновало. Садясь в аэроэкспресс, который должен был доставить его в Домодедово, он был мысленно уже за десять тысяч миль от Москвы, в Америке, куда лежал его путь. На следующий день у него была назначена встреча в FDA, вместе с Марком Холтерманом они все еще пытались получить разрешение на трансплантацию Ханны. Из Сеула поступали тревожные известия: девочка росла и уже не могла мириться со странным предметом в горле, часто доставляющем ей боль. Два раза она чуть было не выдернула трубку, которая позволяла ей дышать. Слава богу, бдительные сестры успели остановить ее. А еще малышка все чаще смотрела в окно и не могла спокойно выносить заточение реанимационной палате. Она стала очень подвижной, каждый ее шажок представлял опасность, по сути, она все время была в опасности, которая возрастала с каждой неделей ее жизни.

22 августа 2011 года Ханна отметила свой первый день рождения - Паоло в этот день исполнилось 53 года. В FDA как раз затребовали новые документы с дополнительными деталями протокола трансплантации, а также с результатами тестирования биореактора и материала для каркаса. Дэвид Грин и его команда работали днем и ночью, но медицинские чиновники не торопились, снова попросили уточнения. Казалось, что это никогда не кончится. Маккиарини начал терять терпение и с трудом сдерживался во время встреч с комиссией.

И вот в этот самый момент жизнь снова бросила ему вызов. Он материализовался в виде письма от тридцатилетнего американца, инженера по имени Крис. Это было какое-то веселое письмо, несмотря на то, что Крис был болен раком трахеи и жить ему, по прогнозам врачей, оставалось всего несколько недель. Врачи, к которым он обращался, признали его опухоль неоперабельной. Он прошел тридцать три сеанса лучевой и семь циклов химиотерапии, но без эффекта.

«Проф, - писал он, - я по натуре борец, как и Вы, и не собираюсь сидеть сложа руки и ждать смерти. За последние пару месяцев, с того момента, когда доктора объявили мне, что ничего больше сделать нельзя, я стал неплохо разбираться в регенеративной медицине. У меня дух захватывает от того, какие возможности она открывает. Я прочел в Интернете о невероятных экспериментах Дорис Тейлор с сердцем, я знаю, чем занят Атала, но Вы, проф, Вы - мой шанс. Может, попробуем?»

Паоло тоже «забрался» в Интернет и вышел на блог Криса, где тот публиковал последние новости о стволовых клетках, вел диалоги с оппонентами, писал о вреде политики президента Буша в отношении клеточной терапии.

«А может быть, это знак? Знак того, что я еще не готов делать трансплантацию Ханне? Еще одна возможность?» Он попытался выбросить из головы такие мысли. Все просто: есть пациент, который нуждается в его помощи, а он, скорее всего, способен ему помочь.

Повстречавшись с Крисом, он понял, что просто обязан дать шанс этому жизнерадостному и очень умному человеку. Кроме того, Паоло почему-то был уверен, что все получится. Сам пациент старался внушить ему уверенность, они часто общались и даже подружились - в той степени, в какой Паоло вообще был способен на дружбу. Блестящий инженер, с отличием окончивший Университет Моргана, Крис, как и Паоло, увлекался мотоциклами, любил импровизировать, ставить любительские спектакли. Они постоянно подшучивали друг над другом, и однажды Крис предложил заключить пари, кто из них лучше сделает татуировку.

- Ну как, проф? Хоть вы и гениальный хирург, но я точно выиграю, - хохотал он.

Многочисленная семья Криса собрала необходимую сумму на трансплантацию в Швеции, участвовали даже его племянницы и маленькая дочка. За день до отъезда в Стокгольм он дал интервью местному телевидению: «Я улетаю за четыре тысячи миль, чтобы получить помощь. Надеюсь, в Америке она тоже скоро будет доступна».

Технология подготовки каркаса и сама операция были такими же, как и у Бейена, если не считать одного дополнительного штриха: накануне хирург и пациент обменялись крошечными татуировками...

5

Уже, наверное, десятый раз я перечитывала список имен, надолго задерживаясь на одном из них: «Маккиарини Паоло». Непривычное это было написание - на русском и по-советски казенное. Но отчего-то именно такая стилистика давала возможность окончательно поверить в эту новость. Паоло стал одним из тридцати девяти победителей конкурса мегагрантов второй волны, в котором участвовали пятьсот двадцать два исследователя со всего мира! Невероятно! Наши трехлетние усилия: «регенеративная карта», мастер-класс, первая трансплантация, немыслимая бумажная работа - наконец привели к официальному признанию. В тот момент было неважно, что главные трудности впереди, и не было страха (который появился позже) от того, что не удастся осуществить задуманное. Чувство было такое, будто любимая команда только что забила решающий гол. Хотелось вскочить и выкрикнуть победный клич.

И вдруг я услышала именно такой клич, и раздался он всего в нескольких метрах от меня: какой-то человек, прикрыв рукой телефонную трубку (что было совершенно бесполезно из-за его звучного голоса), шепотом кричал: «Виктория! Виктория!». Когда на него зашикали, он, извиняясь, обернулся, и я узнала Владимира Алексеевича Порханова, главного врача Краснодарской краевой клинической больницы. Объявление результатов застало нас обоих на научной конференции в Петербурге. Буквально через секунду завибрировал уже мой телефон:

- Говорит Паоло. По-моему, мне только что звонил Порханов. Что, есть результаты?

- Да, решение положительное.

- Поздравляю! И спасибо за все.

Владимир Алексеевич жестикулировал, пытаясь что-то передать для моего собеседника, наконец мы оба пробрались к выходу:

- Скажи ему, пусть выезжает. Надо начинать.

Паоло приехал через несколько дней, но сначала в Москву.

- Я хотел обсудить многие вопросы, прежде чем ехать в Краснодар, - буквально с порога начал он. - Мне нужен менеджер проекта, независимый от университета человек, которому я полностью доверяю, и финансовый юрист. Елена, прошу тебя стать этим менеджером. Понимаю, это очень сложная работа, но ведь и дело того стоит - мало кому выпадает шанс участвовать в том, что происходит впервые в истории. (Паоло решил для убедительности добавить пафоса, но, с другой стороны, это ведь было правдой.) Юриста найдешь сама.

Я согласилась, поскольку с самого начала знала, что без менеджера, координатора, именно в нашем проекте не обойтись. Другие ведущие ученые (ВУ) будут работать уже в сложившихся коллективах, с профессиональными сотрудниками, в большинстве случаев без языкового барьера (как разговорного, так и научного). Кроме того, были известны случаи, когда очень сильные наши лаборатории, чтобы получить это крайне щедрое финансирование - 150 миллионов - просто договаривались с зарубежным коллегой и представляли его как руководителя. А многие ВУ были нашими соотечественниками, работавшими в зарубежных лабораториях (это приветствовалось правилами), но прекрасно знакомыми с российской действительностью и российским менталитетом. Паоло же как будто бы отправлялся на другую планету, совершенно не освоенную, не подозревая и о сотой части проблем, которые его ожидают. Да, менеджер, но помимо этого ему необходим «ментальный переводчик», «ситуативный консультант» и просто собеседник (!). По крайней мере на первый год.

Надо было принять во внимание очень важное обстоятельство: согласно условиям программы, для любого ВУ это было не просто выполнение научного проекта. Организаторы, пытаясь избежать ошибок прошлого, когда часто гранто-вые деньги фактически оказывались в распоряжении института, а не получившей их лаборатории, установили строгое правило, согласно которому именно ведущий ученый разрабатывает бюджет, занимается распределением финансирования и без его подписи не может быть потрачена ни одна копейка. Университет является «держателем» денег и должен следить лишь за тем, чтобы они расходовались законно. Но руководство не могло указывать ВУ, что покупать, кого нанимать, кому сколько платить. Например, одна лаборатория во главе с приглашенным руководителем, получившим грант, практически все деньги потратила на покупку научно-исследовательского судна, и никто не мог этому воспрепятствовать.

С одной стороны - все просто, и буквально каждый ученый (не только в России, но и за границей) мог только мечтать о подобной свободе, которая позволяла тем, кто действительно этого хотел, сделать очень многое. С другой - эти простые и привлекательные условия оказывались неосуществимыми из-за множества препятствий, кроющихся в российских законах. Все эти тонкости Паоло и нескольким «настоящим» иностранцам, выигравшим мегагрант, еще только предстояло узнавать, шаг за шагом, в течение практически всего времени работы. Но были и другие, как говорят, субъективные, трудности - в каждом случае свои, - с которыми нам пришлось столкнуться буквально с первых дней.

6

В Кубанском государственном медицинском университете в Краснодаре новость о победе в конкурсе была воспринята со смешанным чувством. Эйфория, одновременно недоверие (а вдруг - ошибка?), непонимание, что делать дальше и как относиться к этому экстравагантному иностранцу, размышления над его истинными мотивами (совершенно же очевидно, что он не собирается туг работать), предчувствие, что необратимо изменится привычный уклад. И наконец, самое абсурдное: органы, выращенные в лаборатории. Здесь?!

Все это читалось на лицах участников совещания в кабинете ректора, встречи, от которой зависела судьба проекта.

Сергей Николаевич Алексеенко как будто бы аккумулировал общее настроение и произнес:

- Пути назад у нас нет. Мы взялись за эту задачу и должны ее выполнить.

Впервые за относительно короткое время нашего общения в его голосе прозвучала жесткость. В прошлую встречу он выглядел несколько растерянным, слегка смущенным в общении с Маккиарини, проскальзывало и недоверие, которое скрывалось за шутками - он принимал манеру общения гостя. Сейчас что-то неуловимо изменилось. Я подумала о том, что он идет на этот проект совершенно сознательно, не будучи уверенным в результате (слишком уж невероятно!), но тем не менее готов дать карт-бланш и предоставить все условия Паоло прежде всего потому, что это может вывести университет на совершенно новый уровень. И еще я поняла вдруг то, о чем не задумывалась в течение этих недель подготовки, - нужно обладать большой смелостью, чтобы в подобных условиях согласиться на такой проект, потому что ответственность целиком лежала на нем, и он осознавал это.

Проблемы начались с первых минут. Паоло попытался рассказать план исследований, но сразу понял, что переводчик испытывает явные затруднения, делает пропуски и не может донести ни суть, ни детали до сотрудников.

- Ничего, - улыбнулся он. - Многие термины я и сам совсем недавно выучил, наша область очень молодая. Думаю, у всех есть русскоязычный перевод заявки. Я просто хотел кое-что разъяснить...

Дальше шаг за шагом начали разбирать оргвопросы. Прежде всего решено было в недельный срок объявить конкурс для набора сотрудников. Руководство не возражало против того, чтобы отобранные кандидаты прошли многоэтапную стажировку в России и за рубежом. Однако необходимость в менеджере - координаторе проекта вызвала возражения -обычно в грантах такой должности нет.

- Но ведь и грант у нас необычный, - настаивал Маккиарини. - Без координатора эта работа не будет иметь смысла.

Ректор пообещал подумать, что можно сделать. Зато консультанта по финансовым вопросам Паоло так и не удалось отстоять. Юрист университета, молодая привлекательная женщина, предложила ему, если уж он очень хочет нанять такого специалиста за свой счет

- Но это невероятно, как я, иностранец, могу работать в чужой стране без финансового консультанта? - В голосе Маккиарини уже слышалось негодование.

- Вы нам не доверяете? - доброжелательно, но чуть насмешливо произнес ректор. - Мы открыты для любых вопросов и готовы оказать любую помощь.

Следующий пункт буквально вывел Паоло из себя. Речь зашла о транспортных расходах, и выяснилось, что университет может оплачивать авиабилеты только по маршруту, начинающемуся и заканчивающемуся в Краснодаре. Но невозможно оплатить билет Стокгольм-Краснодар-Стокгольм и связанные с таким путешествием командировочные расходы.

- Но ведь вот тут, в министерской форме бюджета, есть строка «Оплата командировочных расходов ведущего ученого», - горячился Паоло, потрясая документами. - Как, скажите, тогда осуществить это?

Юрист пожала плечами:

- Я не могу отвечать за министерство, но таково российское законодательство.

Ректор снова вмешался и сказал, что эти расходы можно добавить в зарплату.

Главный вопрос, который меньше всего беспокоил Паоло, столкнувшегося пока лишь с маленькой частью верхушки айсберга российского законодательства, но больше всего волновал руководство университета - это расходование средств. Из 150 миллионов, которые составляли общую сумму гранта, на первый год мы запланировали десять. Сумма небольшая (а Маккиарини она казалась вообще ничтожной в переводе на евро), но истратить ее надо было фактически за два месяца - ноябрь и декабрь, поскольку соглашение с Миннауки о начале проекта было подписано 19 октября.

- Это просто. В этом году нам нужен всего один прибор в клиническую лабораторию: SEPAX, с его помощью можно выделить из образца костного мозга пациента особую фракцию клеток - мононуклеары, которыми потом обрабатывается каркас трахеи, - объяснял Паоло. - Если закупим прибор в этом году, то в следующем можем начать делать трансплантации. На оставшиеся деньги отправляем на два месяца квалифицированного сотрудника в Каролинский институт, где он обучится готовить синтетический каркас для трансплантации. Ну и зарплата, конечно. Оборудование для исследовательской лаборатории закупим в следующем году, когда в университете будет готово помещение.

Готовя заявку, мы все это просчитали, получалось, что десяти миллионов на задачи первого года должно было хватить.

За столом зашептались. Ректор спрашивал у одной из сотрудниц, достаточно ли времени для объявления тендера и оформления госконтракта на прибор.

- Для чего нужен тендер? - вмешался Паоло. - Мы сможем купить прибор довольно быстро.

- Согласно закона, - пояснила юрист.

- Да вы просто «женщина-нет», - пошутил Паоло с присущей ему галантностью, но видно было, что он крайне озадачен и ничего не понимает.

- Переведите, пожалуйста, ведущему ученому, - обратился ректор к переводчику. - Согласно российским законам, любая государственная организация имеет право делать закупки только через процедуру тендера. То есть объявляется конкурс, и компания, готовая предоставить требуемую продукцию по самой низкой цене, побеждает, и с ней заключается государственный контракт, по которому она обязуется в определенный срок поставить оборудование.

- Мне известно, что такое тендер. - В голосе ведущего ученого слышались нетерпеливые нотки. - Но для науки эта процедура не всегда хороша. Это лишает ее гибкости и мобильности. Вы хотите сказать, что и реактивы закупаются по тендеру?

- К сожалению, да, - ответил Алексеенко. - Но мы сделаем все возможное, чтобы уложиться в срок. Я беру этот вопрос под личный контроль.

Вечером за ужином в шумном ресторане гостиницы «Интурист» Паоло продолжал негодовать:

- Все это не имеет никакого смысла! В таких условиях сделать ничего невозможно. У нас и так практически невыполнимые сроки - два года и два месяца.

Он замолчал, задумался, казалось, немного успокоился, потом торжествующе стукнул ладонью по столу:

- Ничего подобного! Этого просто не может быть, другие-то как-то работают уже год. Я имею в виду победителей 2010 года, сорок человек. Если бы все было так, как нам говорили сегодня, эта программа закрылась бы. Надо с ними связаться.

Я покачала головой, поскольку уже пообщалась с несколькими ВУ.

- К сожалению, у всех одно и то же.

Паоло рассердился:

- Елена, этого просто не может быть! It is impossible, -повторил он по слогам по-английски.

Я открыла компьютер, где уже держала наготове комментарии победителей конкурса мегагрантов первой волны. Несмотря на разную географию и научную проблематику новых лабораторий, конкурсантам приходилось преодолевать одни и те же трудности. Я вкратце прочла профессору несколько комментариев:

«Собираясь сюда, я отдавал себе отчет, что русская бюрократия отнюдь не простая. Я не рассчитывал, что все и всегда будет происходить гладко, но порой у меня возникает впечатление полной остановки какой-либо деятельности. По условиям гранта, мы должны были приобрести оборудование, без которого не можем обойтись, - компьютер необходимой мощности, поскольку наша работа связана с огромными вычислениями. Однако получили его только через десять месяцев. Я понимаю, что при взаимодействии с бюрократией любой страны проблемы возможны, но мне хотелось бы иметь чёткое понимание правил, по которым она действует здесь».

«Поначалу жалобы зарубежных коллег я воспринимал критически. Думал: поскольку живу в России, то разберусь. Черта с два! Мы выбрали необходимое оборудование, согласовали спецификации, объявили тендер. Но пришла компания, которая хотела только сорвать конкурс, потому что продавала конкурирующее оборудование. Ей это вполне удалось. Тендер отменяли дважды. И сейчас, спустя год, оборудования у нас всё ещё нет. Снабжением институтов и лабораторий материалами, реактивами, приборами и прочим оборудованием занимаются выбранные конкурсными комиссиями торговые посредники, как правило, не имеющие к науке никакого отношения. Это коммерсанты, занимающиеся своим бизнесом. Интересы приобретателей товара в данном случае учитываются далеко не в первую очередь».

«Получилось так, что главной проблемой для науки в России стала даже не коррупция, а борцы с коррупцией. На то, чтобы купить один реактив для исследований, требуется три месяца. И даже если вам нужно всего грамм, придется либо покупать целый трейлер, либо ждать, пока выигравший тендер посредник не наберет заявок на этот самый трейлер, иначе ему невыгодно. Поэтому в России создать лабораторию, которая эффективно конкурировала бы с западной, сейчас в принципе невозможно. Когда я получил 5 млн долларов (150 млн рублей), то вначале очень обрадовался, поскольку эта сумма равна десяти обычным грантам. Но когда оценил возможность и порядок использования средств, то понял, что эффективность вложений составляет 10-15%».

«Еще мелкая проблема - я не могу себе купить билеты. Бухгалтерия химфака МГУ оплачивает их, только если я куда-то лечу из России. А если я лечу в Россию из США и возвращаюсь туда, то купить билеты они не могут. Летать мне приходится шесть-семь раз, получаются десятки тысяч долларов. А выписывать это в виде зарплаты, значит отдавать налоги, плюс американские налоги. Вот как это решать?»

«Может ли быть по-другому? Сейчас некоторые организации, в том числе МГУ, пытаются закупить все заранее, решить, что нам потребуется в будущем в течение энного числа лет. Но мы так даже в Советском Союзе не работали. Я не знаю, кто может решить эту проблему, Президент страны? Мы готовы обратиться к нему, возможно, совместно с академией наук. Должно быть разрешение на покупку хотя бы минимального набора реактивов. Без этого науки просто быть не может».

Паоло слушал внимательно и становился все мрачнее. Попросил официанта принести двойной эспрессо, которым всегда завершал ужин. Но после глотка кофе вдруг оживился и сказал:

- Раз проблема обсуждается так широко, и не только русскими, но и зарубежными учеными, то правительство наверняка должно ее решить. Это же очевидно и не может долго продолжаться. Начнем, посмотрим, что удастся сделать за эти два месяца.

7

Маккиарини уехал, предполагая вернуться через две недели на собеседование кандидатов. Но в университете произошла непонятная задержка с объявлением конкурса. Мы никак не могли получить CV для первоначального отбора. Я позвонила профессору Елене Ивановне Кондратьевой, которая руководила в университете научно-организационным отделом и помогала нам с конкурсной заявкой. Два года назад она перевелась в Краснодар из Томска, была вовлечена в большую науку, отличалась быстротой и предприимчивостью. Она не объяснила причин задержки конкурса, но обещала сделать все возможное. Через день пришло пятьдесят резюме от кандидатов. Паоло просмотрел их и схватился за голову (мы говорили по скайпу). Практически ни один из них не соответствовал хотя бы двум-трем из составленных им критериев для отбора.

- Просто не знаю, что делать, - сокрушался он. - Они не смогут работать.

Я предложила ему выход, подсказанный Еленой Ивановной:

- Есть несколько человек, которые посильнее других, но плохо знают английский. Если мы исключим этот критерий, возможно, удастся кого-то отобрать. А язык они выучат.

Так и поступили. В день собеседования в приемной ректора собралось пятнадцать человек: интерны, аспиранты, кандидаты наук, более старшие сотрудники, - все были в одинаковом положении, поскольку в конце концов Паоло, внутренне, для себя, определил главный критерий отбора. Его формулировка. «Неукротимое желание освоить новую область». Как он собирался понять это через переводчика (поскольку требование обязательного знания языка было снято), было загадкой.

Собеседования оказались недолгими. Он задавал примерно одни и те же вопросы: «Почему хотите работать в проекте?» Ответы были разными: от «желания заниматься большой наукой» до мечты «вырастить орган».

«Приходилось ли вам работать на таких-то и таких-то приборах?» - большинство ответов были отрицательными.

«Есть ли семья, и готовы ли вы надолго уехать из Краснодара» - почти все отвечали утвердительно. Лишь двое спросили, как надолго придется уехать и куда.

В заключение он задавал свой коронный вопрос: «Готовы ли вы работать 25 часов в сутки?» - Все уверенно отвечали: «Да». После этого Маккиарини неизменно добавлял: «Я не шучу - 25 часов, это так и будет».

Последним был уверенный молодой человек лет тридцати, кандидат наук, который ответил утвердительно на второй вопрос об опыте работы с приборами. Говорил по-английски, очевидно, что он хорошо подготовился, поскольку свободно оперировал терминами, имеющими отношение к регенеративной медицине. У меня не было сомнений, что уж его-то профессор возьмет. Но этого не произошло. Маккиарини, записывавший на листочке имена собеседников, после окончания попросил повторно вызвать пятерых. Это оказались четыре девушки и один высокий худой парнишка в очках, про которого Паоло сказал: «Это настоящий пост-док», и по-отечески похлопал его по плечу. Звали его Саша Сотниченко, и он был интерном.

С одной из кандидаток профессор говорил особенно уважительно и выразил надежду, что после многоступенчатой стажировки она сможет стать его заместителем в лаборатории. Это была кандидат наук, доцент Елена Губарева - самый молодой доцент в университете, а до этого - обладатель президентской стипендии. Паоло ни о чем этом не знал, но повинуясь внутреннему чутью, выделил ее на фоне других кандидатов.

Другая девушка, аспирантка Елена Куевда, по специальности была хирургом, но хотела, также, как и Паоло, освоить науку - о чем сообщила, отвечая на первый вопрос. Этот ответ ему понравился.

Еще одна девушка-интерн была очень серьезной, грамотной, хорошо говорила по-английски, и Паоло сказал, что она принята «за будущее усердие».

И наконец, последней принятой кандидаткой стала красотка в мини-юбке, не говорящая по-английски, не знающая ничего о регенеративной медицине, но несмотря на это Маккиарини взял ее в команду, объясняя свой выбор тем, что «надо дать шанс кому-то, кто начинает совсем с чистого листа». (Кстати, уже через несколько месяцев девушка уволилась, так как вышла замуж и забеременела).

Ребята выглядели очень счастливыми, а у меня вдруг возникла ассоциация с набором в отряд космонавтов: они отправлялись в совершенно неведомую область и даже оставаясь в стенах родного университета, в каком-то смысле не принадлежали ему, потому что эта новая задача забрасывала их очень далеко и высоко и требовала серьезных внутренних изменений. Не говоря о том, что спустя неделю, они должны были отправиться в путь. Сначала - в Москву, в Федеральное медико-биологическое агентство в качестве слушателей цикла «Клеточные продукты. Надлежащая производственная практика». Потом - в практические лаборатории Москвы и Петербурга,- в Каролинский институт и клинику Карреджи во Флоренции. Вернутся ли они настоящими исследователями? Тогда этого никто не знал.

Маккиарини же, по своему обыкновению, полностью переключился на другие дела, едва его самолет оторвался от земли. В данный момент это дело было связано с Крисом, пациентом, которому он недавно сделал трансплантацию. Операция прошла хорошо, и Паоло предстояло сделать ряд обследований, чтобы решить, когда его пациент будет в состоянии проделать долгий обратный путь домой.