Мегагрант

1

Андемариам Бейен стоял у окна в холле клиники, смотрел, как опускается холодное арктическое солнце, и думал о том, что произошло с ним год назад. Тогда он был уверен, что ему не удастся дожить до сегодняшнего дня. Все были уверены в этом, включая и его лечащего врача. Даже профессор Маккиарини, который решился на отчаянную попытку спасти его, не давал никаких обещаний. И вот сегодня, 9 июня 2012 года, он - первый в мире человек, которому заменили трахею на точную копию, полностью «выращенную» в лаборатории, - может стоять здесь и любоваться закатом. Он может говорить, ему легко дышать, настолько, что даже удается делать небольшие пробежки.

Но главное: после трансплантации в Каролинском институте он вернулся в Исландию, чтобы завершить свое обучение и получить кандидатскую степень. Здесь с ним жена и двое его детей, а ведь младшего, которому в момент его операции было всего два месяца, он мог бы так никогда не увидеть...

Самой большой его мечтой теперь (Господи, он мог мечтать ЕЩЕ о чем-то!) было отправиться домой в Африку, в Эритрею, и начать работать в своей стране. Несколько лет назад его послали учиться сюда, потому что дома нужны были специалисты-геофизики. И вот теперь он полностью подготовлен, но вынужден пока оставаться здесь, под наблюдением местного врача, и относительно недалеко от Стокгольма - для регулярных обследований, а также на случай, если случится что-то экстренное. Синтетический каркас, как любой искусственный материал, может вызвать образование рубцовой ткани, и эти рубцы нужно периодически удалять. Он спрашивал у профессора Маккиарини, как долго это продлится, и тот ответил прямо:

- Пока неясно. Никто не знает - это ведь первый опыт.

Но мистер Бейен не роптал. Еще бы! Он здоров, насколько это возможно в его ситуации, получил специальность, может преподавать, а сегодня он, хотя и находится в клинике, но по особому поводу Он отвернулся от окна - за его спиной был празднично украшенный зал и множество людей, которые оживленно разговаривали. Подошел доктор Густафсон и позвал его присоединиться к ним. Все эти люди собрались здесь из-за него. Многие прилетели издалека (впрочем, если дело касается Исландии, это почти всегда издалека) - врачи и ученые из Америки, Германии, Англии, Швеции, журналисты со всего мира. Приехали отметить годовщину его второго рождения.

...Паоло Маккиарини тоже стоял у окна, в конференц-зале, где только что закончилась научная конференция, на которой он представил результаты операции и последующего наблюдения за своим уникальным пациентом. Несколькими неделями раньше вышла статья в журнале «Ланцет», том самом, который чуть более трех лет назад опубликовал описание случая Клаудии Кастильо, что сделало его, Маккиарини, знаменитым. Прошло так мало времени, а сколько перемен! Ему за этот короткий срок удалось усовершенствовать технологию и перейти от использования донорского, трупного каркаса трахеи к синтетическому. Благодаря этому мистер Бейен сейчас жив. Это позволит - он очень надеялся - спасти пациентов из Краснодара. У Юли придется заменять не только трахею, но и часть гортани - без синтетического каркаса это было бы совершенно нереально. Он вдруг поймал себя на мысли, что впервые за все время ему захотелось быстрее оказаться в этом странном российском городе со странными людьми. Здесь он уже сделал все, что мог а светские мероприятия и вообще празднования, его никогда не привлекали.

Подошел довольный, улыбающийся Дэвид Грин, потянул его за собой, к небольшой группе людей, которые имели непосредственное отношение к трансплантации мистера Бейена. Подойдя к ним, Паоло с удовлетворением подумал, что за это короткое время ему удалось не только усовершенствовать технологию, но и собрать прекрасную международную команду. Меньше чем через две недели всем им предстояло встретиться совершенно в другом месте, не менее экзотическом, чем Исландия.

2

«Dear Аll,

От имени профессора Владимира Порханова приглашаю вас в Краснодар. Это последнее письмо перед нашей встречей, и мне бы хотелось «обновить» ситуацию и обсудить организационные моменты.

1. Биореакторы и каркасы прибыли вовремя, и Томас Гросс, который уже находится в Краснодаре, по меньшей мере трижды проверил, все ли в порядке.

Этические комитеты университета и клиники одобрили протокол трансплантации, все необходимые документы подписаны, так что мы можем действовать.

3. МТТ-тест (определяющий жизнеспособность клеток и их пролиферацию при взаимодействии с синтетическим каркасом) проведен в Каролинском институте, предварительные результаты хорошие. Д-р Поляков позаботился о том, чтобы можно было проводить подобный тест в Краснодаре - огромное ему спасибо.

4. Филипп Юнгеблут отвечает за процесс засеивания каркасов клетками, ему будет помогать Ирина Гилевич, прошедшая соответствующую подготовку в Каролинском институте.

5. 16 июня, в субботу, д-р Поляков и Ирина возьмут пробы костного мозга у первого пациента, чтобы иметь достаточно времени для засеивания каркаса.

6. Пробы доставят в чистый отсек, доступ в который будет только у Филиппа и Ирины, во избежание контаминации (инфицирование. - Е.К.). Томас Гросс должен находиться рядом, но за пределами чистого отсека. Любые визиты в это помещение запрещены в течение всего времени подготовки и проведения трансплантаций. В Краснодаре сейчас установилась жара (+35 градусов), которая может способствовать распространению инфекции, так что мы должны принять все меры, чтобы это не отразилось на процессе засеивания каркасов. (Посещения чистого отсека могут быть разрешены после вторника, но каждый желающий должен получить разрешение д-ра Юнгеблута и зарегистрироваться у Елены на определенное время.)

7. Забор костного мозга у второго пациента планируется на утро понедельника, 18 июня, с тем, чтобы провести трансплантацию 21 июня. Все указания, изложенные в отношении первой трансплантации, касаются и второй. Ее дата может быть перенесена всего на один день, если, проводя рецеллю-ляризацию каркаса для первой трансплантации, мы увидим, что нужно больше времени.

8. Во время трансплантаций доступ в операционные будет ограничен, но предполагается организовать онлайн трансляцию на большом экране в конференц-зале (мы должны поблагодарить профессора Порханова за это).

9. Думаю, необходимо устроить общее совещание в понедельник вечером, около 19.00, чтобы мы все могли познакомиться друг с другом и напоследок еще раз обсудить все вопросы. Д-р Поляков и Елена позаботятся об организации и оповещении.

10. Я прилетаю в воскресенье и вместе с профессором Порхановым и доктором Поляковым мы проведем мозговой штурм и посмотрим пациентов.

11. Прошу осознать, что вы все участвуете в первой в истории трансплантации тканеинженерной трахеи и части гортани, и это накладывает на всех нас, а на меня в первую очередь, огромную ответственность.

Я искренне прошу прощения за такое длинное и в «немецком» стиле письмо, но мне это кажется необходимым для получения позитивного результата.

Снова мои наилучшие пожелания и до встречи,

Паоло».

Это письмо дало старт финальной стадии подготовки к трансплантациям, которые уже несколько раз откладывались. Сигнальной ракетой стала доставка в Краснодар каркасов и биореакторов, изготовленных по меркам пациентов. В течение всего времени, пока они ехали из Германии, моя почта ломилась от писем Томаса Гросса, Томас был инженером расположенной в Германии дочерней компании «Harvard Biosciences», и его обязанностью была финальная наладка и проверка биореакторов перед отправкой и после доставки. Он также присутствовал на первых двух трансплантациях и дежурил у «чистого помещения», где проходил процесс засеивания, - на случай, если с биореактором что-то случится. Томас в принципе не доверял никому, но трансплантация в Краснодаре беспокоила его до такой степени, что он практически не спал с того момента, как отправил груз в Россию.

Поскольку все партнеры знали эту его особенность характера и не очень-то отвечали на его многочисленные вопросы, а Паоло он боялся, как огня, то он начал писать письма мне.

«Дорогая Елена,

Я знаю от Паоло, что вы являетесь координатором проекта. Могу ли я писать Вам напрямую? Меня очень беспокоит сохранность упаковки биореакторов и каркасов, поскольку это очень важно. Как вы думаете, достаточно ли оповещена об этом транспортная компания? Я со своей стороны, отправляя груз, написал письма во все инстанции, и сам проверил сохранность упаковки перед отправкой. Не могли бы вы сделать то же самое, но с вашей стороны?

Извините за письмо, но оно продиктовано лишь беспокойством.

С наилучшими пожеланиями,

Томас.

P.S. Огромная просьба - не говорите о моем письме Паоло, а то он рассердится, что я всех отвлекаю. Еще раз спасибо».

«Дорогая Елена,

Спасибо за Ваше письмо и помощь. Паоло разрешил мне прилететь на два дня раньше, чтобы я уже находился в клинике, когда прибудет груз. Но если это все-таки случится до моего приезда, не могли бы вы попросить персонал не вскрывать и вообще не трогать коробки до тех пор, пока я не прилечу? Я уже написал доктору Полякову, и он ответил «ОК». Но меня это как-то не убедило.

Извините еще раз,

Всего наилучшего,

Томас».

«Дорогая Елена,

Пишу вам из Краснодара - я приземлился три часа назад и сразу же отправился в клинику. Спешу поделиться радостью: все коробки стояли нетронутыми в лаборатории, я распаковал их, стерильность не была нарушена. Ирина, которая работает здесь, помогала мне, она оказалась очень профессиональной. А доктор Поляков сам встретил меня в аэропорту.

Спасибо вам за терпение и до встречи,

Томас».

Помимо писем от Томаса приходили многочисленные и-мейлы от специалистов, которых Паоло пригласил на трансплантацию, и мне надо было проследить, чтобы все они вовремя получили официальные приглашения для визы от больницы, заказать номера в «Интуристе», вообще -«пересчитать» их и прислать информацию в клинику и университет обо всех, кто приезжает. Получилась внушительная группа: помимо Филиппа Юнгеблута и Томаса Гросса, непосредственно задействованных в трансплантации, приезжали - Дэвид Грин, который как глава компании был и на предыдущих операциях, Марк Холтерман - он хотел посмотреть, как работает Паоло, увидеть все детали подготовки перед тем, как они будут оперировать маленькую Ханну (по плану - осенью). Наконец, выразили желание приехать два торакальных хирурга из Норвегии, профессор Аксель и доктор Лунд, просто чтобы поучиться технологии. (Примечательно, что несмотря на предварительное оповещение по профессиональной сети, никто из ведущих российских специалистов на приглашение не откликнулся.)

В довершение всего Паоло сообщил мне, что предоставил исключительные права на съемку франко-немецкой компании «ARTE». Их трое: продюсер, корреспондент и оператор, и они будут сопровождать пациентку из ее родного города в Краснодар и потом снимать все этапы, создавая по сути «живой фильм».

Еще было несколько заявок от российских СМИ, которые надо было как-то развести, чтобы не создавать в клинике неудобств и кроме того - получить от всех письменные гарантии о соблюдении эмбарго. Нельзя было давать сюжет о трансплантации прежде, чем врачи убедятся, что с пациентами все в порядке. С этим была самая большая трудность: для западных журналистов такая форма взаимоотношений была совершенно естественной, но большинство наших телевизионщиков заявили, что обычно не предоставляют никаких документальных гарантий. В результате от нашей страны эксклюзивное право на съемку получил Первый канал, у которого в Краснодаре работала очень профессиональный корреспондент. Они прислали все необходимые документы.

3

За два дня до моего отъезда в Краснодар пришло письмо от Дэвида Грина:

«Мы еще не знакомы. Я проездом в Москве, решил задержаться на день, посмотреть город. Представляю, как вы сейчас заняты, но, если вдруг выберете свободный час, может быть, выпьем по чашечке кофе?»

Из рассказов Паоло, я немного знала о Дэвиде Грине, и он очень тепло и уважительно отзывался о нем. Впрочем, когда мы уселись в небольшом кафе напротив Новодевичьего монастыря, я поняла, что их отношение друг к другу взаимно.

- Как вы познакомились с Паоло? - спросил он.

Я рассказала о статье в журнале «Ланцет», о нашем фонде, о моих поездках в Барселону, мастер-классе, первой трансплантации в Москве и выигранном мегагранте.

- А вы?

- Удивительно, но мы с вами поступили одинаково. Едва прочитав статью в «Ланцете», я тоже отправил ему письмо.

Дэвид был англичанином, худой, высокий, с «оксфордским» выговором, предельно корректный и с прекрасным чувством юмора. У него был диплом Оксфорда по физике и диплом Гарварда по экономике. После получения гарвардской степени он остался в США и в середине 2000-х основал свою биотехнологическую компанию, которая была сфокусирована на создании оборудования, но был там и небольшой исследовательский отдел.

- Поначалу мы заинтересовались исследованиями стволовых клеток, тогда это была относительно новая область, а регенеративная медицина и вовсе казалась научной фантастикой, - рассказывал он.

Дэвид Грин начал присматриваться к лабораториям в Америке, которые работали над созданием органов, и осенью 2008 года подписал спонсорское соглашение с Массачуссетской клиникой (MGH) на создание специального оборудования для исследований известного ученого, одного из пионеров регенеративной медицины, Гарольда Отта, который занимался регенерацией легких.

- Первым нашим продуктом была камера-биореактор, которую мы тогда даже и не называли биореактором. Мы называли этот прибор «аппаратом изолированной легочной перфузии», - вспоминал он. - Это было очень интересно, но Отт работал на животных, поэтому статья Маккиарини в «Ланцете» о трансплантации тканеинженерной трахеи человеку, которая вышла всего несколько недель спустя, произвела на нас огромное впечатление. Я отправил ему письмо, где написал о том, какая это грандиозная работа, и добавил, что мы заинтересованы в совместном проекте. Через пару часов получил ответ: «Согласен».

- Да, Паоло действует быстро... В некоторых случаях.

Он рассмеялся и продолжил рассказ.

Компания начала работать над второй линией приборов, при помощи которых можно было создавать полые органы, такие, как трахея. Дэвид объяснил, что эти приборы, которые они уже начали полноправно называть «биореакторами», особенно были необходимы при использовании синтетического каркаса. Каркас, покрытый клетками пациента, должен находиться там в среднем сорок восемь часов. Внутри него поддерживаются определенные температура, влажность, вибрации, что способствует прикреплению клеток к каркасу и проникновению внутрь него через поры. Он добавил, что, хотя в предстоящей трансплантации в Краснодаре будет использован только биореактор производства «Harvard Bioscience», а каркас - от другой фирмы, сами они уже начали проводить исследования и в ближайшем будущем собираются производить также и каркасы, только более усовершенствованные.

Говорил он увлеченно, был в приподнятом настроении -в Москве он остановился по пути из Исландии, где чествовали первого пациента, мистера Бейена. Он сообщил, что год назад наблюдал за операцией в Стокгольме.

- Вы создаете приборы, зачем вам нужно быть в операционной? - спросила я.

- Хочу увидеть, как воплощается моя работа. Не подумайте, я не любитель кровавых сцен, - поспешил объяснить он. - Иногда я даже отворачиваюсь. Но ведь на моих глазах творится история! Потом, мне нравится наблюдать за драматизмом, который происходит вокруг, взаимоотношения хирургов, как им удается добиться слаженной работы, как они ведут себя в сложных ситуациях...

Несколько дней спустя я вспомнила его слова.

4

В краевой больнице в Краснодаре ощущалась атмосфера ожидания. Все вроде идет по обычному графику (попробовал бы кто-нибудь его нарушить!), но сотрудники знали, что через несколько дней должно произойти очень важное событие, и чувствовали себя причастными. Они уже привыкли к иностранной речи в коридорах. Томас Гросс -высокий, розовощекий и чрезвычайно серьезный молодой человек - прочно обосновался в лаборатории, приходил в семь утра и уходил после семи вечера. Дэвид Грин тоже приходил в больницу, как на работу, хотя был незаметен, никому не мешал, просто наблюдал за происходящим. Двое норвежских хирургов осмотрели клинику в первый день, а потом уже не появлялись до самой трансплантации.

Приехал Филипп Юнгеблут, который должен был выполнить основную часть работы по подготовке трахеи. Он тоже был в Исландии, потом по пути в Россию заехал домой в Стокгольм и в последний день перед вылетом умудрился повредить колено, на которое теперь была наложена шина. Передвигался он при помощи костылей. Филипп довольно беспечно отнесся к травме и уверил, что это никак не помешает его работе, хотя невозможно было себе представить, как ему удастся выдержать в общей сложности сорок восемь часов (время культивирования трахей в биореакторе) с небольшими перерывами в небольшой комнате, где с трудом могли поместиться два человека.

Всем нам - гостям, журналистам и временным работникам - выделили большую аудиторию, оснастили ее компьютерами и Интернетом, кофемашиной, а каждое утро туда приносили подносы со свежими пирожками (Владимир Алексеевич Порханов не упустил ни одной мелочи).

Пациенты прибыли в клинику еще раньше, за десять дней до трансплантации. Юлия - с телевизионной группой «ARTE», сопровождавшей ее от самого дома. В больнице они проводили с пациенткой тоже достаточно много времени, ходили вместе на прогулки, беседовали. Как будто боялись пропустить какое-то слово или жест, или штрих - это была настоящая работа теледокументалистов. Юля иногда выражала недовольство:

- Шагу не дают ступить, - но чувствовалось, что она не против, наоборот, ей это внимание даже нравится, помогает скоротать время и отвлекает от неприятных мыслей.

В какой-то момент Дэвид Грин, посоветовавшись по телефону с Паоло и получив разрешение Игоря Полякова, сам отправился к пациентке. Он принес к ней в палату запасной биореактор и каркас. Подробно и доходчиво объяснил, как устроен прибор и для чего он нужен. Вместе они распаковали каркас, и Юля очень осторожно взяла его в руки.

- Это будет у меня внутри?

- Точно такой же, - ответил Дэвид. - Надавите на него посильнее, не бойтесь. Посмотрите, какой он прочный и одновременно гибкий. Вы не должны будете его чувствовать.

Юля была очень довольна:

- Профессор Маккиарини еще в прошлую нашу встречу мне все подробно объяснил, но увидеть, подержать, - совсем другое дело. И добавила: - Здесь все такие внимательные. Хочу, чтобы все быстрее произошло. А профессор когда приедет? С ним я чувствую себя уверенно.

Корреспондент «ARTE» Аннет спросила ее:

- Что будешь делать, когда поправишься?

- Поеду с сыном на море и буду долго плавать. А потом начну работать - учить детей танцам.

Из-за Юлиного состояния ей нельзя было глубоко опускаться в воду - если бы вода попала в отверстие в горле, она могла умереть. Но это, конечно, была не самая серьезная ее проблема. Она вообще должна была постоянно думать об осторожности, чтобы не сделать неудачного движения. Не могла она и взять на руки своего сына и вообще свободно играть с ним, из-за этого малыш капризничал и даже начал побаиваться приближаться к ней. Юлю это очень расстраивало.

К Саше посетители ходили реже, хотя Дэвид и ему показал свои диковинки. Но тот во время посещений очень смущался, ему больше нравилось общаться с другими больными, соседями по отделению. Говорить он не мог, но часами играл с ними в домино или смотрел в холле телевизор.

Проведя несколько дней под крышей гостеприимной краевой больницы, все - хирурги, инженеры, журналисты, пациенты - почувствовали единение. Это было удивительное и чудесное чувство, когда всех нас объединяла, хотя и с разной степенью вовлеченности, одна и та же, очень трудная, задача. В такой ситуации все хотели быть полезными, проявляли свои лучшие качества. Мы, конечно, ждали Паоло, но в международной команде не хватало еще одного человека, Марка Холтермана, который должен был прилететь в субботу вечером.

Но утром того дня я получила от него письмо:

«Паоло дал мне Ваш адрес для непредвиденных случаев, именно это со мной произошло. Меня задержали на паспортном контроле в Дюссельдорфе, где я должен был сделать пересадку по пути из Чикаго в Москву. У меня не оказалось российской визы. Можете мне помочь или дать совет?»

Я пришла в ужас, стала судорожно перепроверять, отправили ли ему официальное приглашение. Слава богу - отправили, месяц назад. Холтерман, словно почувствовав мои «судороги», прислал приписку: да, у него есть приглашение, и оно у него сейчас в кармане. Просто получив его, он сразу не обратился за визой, а потом был так занят, что совершенно забыл об этом. Где-то глубоко в его сознании осело, что виза у него уже есть, и он отправился в аэропорт в Чикаго сразу после очередной операции, захватив с собой приглашение.

Я немедленно позвонила профессору Порханову. Он выругался, затем начал думать вслух:

- В выходные ничего сделать не смогу, в понедельник мы ему визу организуем. Сюда приедет во вторник - пропустит, конечно, первую трансплантацию, но все-таки успеет на вторую.

Он отключился, зато прорезался Паоло:

- Как это могло произойти? Почему ему никто не объяснил, что нужна виза? - Потом заговорил спокойнее: - Марку необходимо быть здесь в понедельник вечером, ты не представляешь, как это важно! Мы готовимся к очень сложной операции в Америке. Попробуй все-таки что-нибудь сделать.

Конечно, ни в одном российском консульстве в Германии не брали трубку. Я позвонила своему знакомому в Берлин, который держал турагентство, он сказал то же самое: понедельник, выдача визы - вечером. В этот момент ко мне подошла Аннет из «ARTE» - у телевизионщиков был перерыв, и она слышала мои разговоры.

- Кажется, мы можем помочь, - сказала она. - Наш оператор Конан - из Австралии, мы заключили с ним контракт прямо перед этой поездкой, и у него тоже не было времени оформить российскую визу. Мы нашли агентство в Берлине, которое выдает визу за два часа. Правда, офис выглядит не очень... Если Марк придет туда в девять утра в понедельник, то уже в двенадцать сможет улететь, а значит, к вечеру быть здесь.

Она позвонила и получила подтверждение, потом отправила все данные доктора Холтермана, получила ответные инструкции, которые я переслала Марку. Он не стал спрашивать подробностей, просто ответил:

«Сегодня вылетаю из Дюссельдорфа в Берлин, буду ждать там».

Он успел вовремя, и только спустя несколько дней, когда трансплантации закончились, рассказал нам, что в поисках офиса он долго шел «по задворкам», а когда нашел «офис» агентства, то забеспокоился еще больше - можно ли доверять этим людям свой паспорт. Однако паспорт с визой ему вернули минута в минуту спустя два часа, и он успел на ближайший рейс до Москвы, на который заранее купил билет и даже зарегистрировался.

5

Маккиарини прилетел в воскресенье, за два дня до трансплантации. К этому моменту у Юли уже взяли пробу костного мозга, из полученного материала были выделены стволовые клетки, Филипп и Ирина заступили на вахту подготовки трахеи в чистом отсеке. Им предстояло находиться там, сменяя друг друга, в течение сорока восьми часов до момента доставки трахеи в операционную.

Едва появившись в клинике, Паоло сразу же запросил первые результаты МТТ-тестов - в этот раз наотрез отказавшись от обеда, пока все дела не будут закончены. Никаких шуток, подчеркнуто серьезный, сосредоточенный. Убедившись, что клетки в норме и хорошо взаимодействуют с каркасом, он уединился с Владимиром Алексеевичем Порхановым в его кабинете. После чего они отправились навестить пациентов. С Юлей Паоло говорил оживленно, на испанском, и ей удавалось шепотом отвечать ему, закрывая рукой отверстие в горле. Сашу он осмотрел молча, только ободряюще похлопал по плечу, а выйдя от него, произнес неожиданные слова: - Что-то я никак не могу почувствовать этого пациента. Стараюсь, но не могу. А для меня это очень важно перед операцией.

Поляков пошутил:

- Надо выпить литр пива, и сразу почувствуешь.

Но потом вдруг сделался очень серьезным и сказал:

- А ты посмотри на него внимательней. Он очень добрый, хороший парень. Просто такая жизнь. У него никого нет, жена ушла сразу после аварии, детей нет и неизвестно, будут ли. Мы можем ему помочь.

Паоло, помолчав, кивнул.

На следующий день - понедельник, последний день перед трансплантацией Юли - в клинике стояла непривычная тишина. Даже во время обеда в «порхановской кухне» («Porhanov's kitchen - лучший ресторан в Краснодаре» - так называли иностранцы заднюю комнату) говорили только о делах. Маккиарини внимательно изучал результаты тестов, которые Филипп и Ирина делали каждые три часа и передавали из чистого отсека через Томаса Гросса. От этих результатов зависело, можно ли использовать засеянный каркас, будет ли он жизнеспособным. Маккиарини, Порханов и Поляков обсуждали хирургические детали операции, непонятно на каком языке, но переводчик им не был нужен. Они на глазах становились командой, три совершенно разных человека, но удивительно дополняющих друг друга. Они рассматривали разные варианты техники: «А если так?» - «Нет, я бы сделал так, вот тут». - «Один раз мой немецкий учитель сделал такое. Помнишь?»

Вечером, в семь часов, все собрались на совещание: хирургическая бригада, реаниматологи, операционные сестры, из лаборатории пришли Ирина Гилевич и Томас Гросс, само собой, там был Дэвид Грин, журналисты. Паоло поблагодарил всех, кто принял участие в подготовке, потом подошел к доске и сказал:

- Я попытаюсь подробно объяснить вам, что собираюсь завтра делать, какой будет тактика.

Он начал чертить схему операции, и постепенно доска заполнилась рисунками, буквами и даже формулами. Владимир Алексеевич комментировал, переводя все в образный стиль. Когда Маккиарини закончил, он обратился ко всем довольно жестко:

- Я хочу, чтобы все усвоили: завтра у нас будет два главных хирурга - я и профессор Маккиарини. Но командовать в операционной должен кто-то один. И это будет Паоло. Вы все -и я в том числе - должны выполнять его указания. Это ясно?

Совсем поздно вечером в гостинице Паоло «отдыхал» в дальнем уголке бара, составляя и отсылая разные письма в разные места и делая поправки в статье своих шведских постдоков. Было видно, что он хочет побыть один. Боль-

шая часть международной команды отправилась спать, но только не «ARTE». Они подводили итоги дня, обсуждали план действий на завтра. Оператору разрешили присутствовать в операционной все время и снимать «вживую», и режиссер Вольфрам Пасс придумывал, как можно из конференц-зала, где будет трансляция в режиме реального времени, давать ему указания: куда направить камеру чей крупный план взять. Пока они были заняты этим, ко мне подошла Аннет и попросила рассказать, что я знаю о сотрудниках клиники, которые примут участие в трансплантации. Об их взаимоотношениях, об отношении к Паоло, о том, что представляет собой профессор Порханов - «такой странный, невозможно понять, какой он на самом деле».

Эти вопросы заставили меня задуматься: Порханов и Маккиарини, два, возможно, лучших торакальных хирурга в мире, два самых смелых хирурга, два человека с сильной волей, два лидера по натуре, умеющих быстро принимать решения и брать на себя ответственность, - завтра они впервые оперируют вместе. Как это будет?

6

В конференц-зале краевой больницы практически не было свободных мест. На экране было видно, как в операционной идут последние приготовления. Вот вошел анестезиолог; за ним - Игорь Поляков в смешной операционной шапочке, разрисованной героями мультяшек. Они склонились над пациенткой. По сути операция уже началась. Еще через несколько минут появился Владимир Алексеевич Порханов. Звук тоже транслировался, и мы все услышали его громкий,

грубоватый голос. Он отчитывал за что-то медсестру потом повернулся к лечащему врачу и дал какие-то указания: он либо был очень недоволен, либо очень нервничал. Но вдруг в один момент воцарилась тишина, мы уже думали, что звук пропал, нет, - это в операционную вошел Паоло. Порханов сдержал свое обещание - командовать должен кто-то один.

Что было дальше, описать очень трудно. Иногда камера приближала «операционное поле», то есть давала крупным планом руки, инструменты, и саму пациентку. Но именно пальцы, их движения, переплетения создавали неповторимый, все время меняющийся рисунок, от которого невозможно было оторвать взгляд. Когда шел дальний план, мы видели театр пантомимы: головы то склоняются над столом, то отдаляются, происходят какие-то перемещения на заднем плане - это операционные сестры подают инструмент. Но три фигуры, с головы до ног закутанные в одинаковые хирургические костюмы, постоянно оставались на своем месте, двигались только их руки - Маккиарини, Порханов и Поляков. Благодаря шапочке Игоря постепенно стало возможно различить, кто есть кто. Паоло - справа, Порханов - напротив него, Поляков - чуть дальше, они как будто бы образовали треугольник.

Скоро ухо научилось различать звук, и действие обрело завершенность. Переводчика в операционной не было: Паоло и Владимир Алексеевич работали в унисон, а остальной персонал говорил на английском достаточно, чтобы понять односложные реплики Маккиарини. Но скоро возникло ощущение, что не все так гладко - сестры очень волновались и иногда не могли разобрать команды Паоло, какой инструмент ему подать. Один или два раза одна из них ошиблась. Порханов лишь взглянул на нее поверх маски, но сдержался и промолчал - можно было только представить, как бы он повел себя, будь это его обычная операция! Паоло тоже сделал нетерпеливое движение, и тут Игорь Поляков взял все в свои руки. Он начал дублировать команды Маккиарини, и сестры сразу успокоились, все пошло как по маслу. Все шесть часов, что продолжалась операция, Игорь, делая свою работу, ни на секунду не терял бдительности, предупреждая ошибки, непонимание и нервозность.

Часа через два наступил кульминационный момент: в операционную вошли Филипп, Ирина и за ними - Томас Гросс, который, впрочем, сразу встал у стенки, где расположились наблюдатели. Филипп нес небольшую продолговатую коробочку, положил ее на заранее приготовленный столик, стоявший в стороне, и они с Ириной начали что-то делать, склонившись над ним. К ним сразу же подошел Паоло. Им предстояло извлечь трахею из биореактора, где она находилась сорок восемь часов, обработать ее последний раз перед тем, как установить на место прежней, удаленной. Вот здесь требовалось невероятное мастерство хирурга - не просто «пришить», а присоединить орган, чтобы он стал естественной частью тела, а впоследствии - частью организма.

Спустя часа три основная работа была сделана, и Порханов вышел из операционной. Он вошел в приемную и заулыбался, даже не выглядел усталым.

- Это было хорошо. Дождемся всех и будем обедать. Маша, все готово?

На мониторе было видно, что Паоло тоже закончил свою работу - он прохаживался по операционной, иногда подходя к столу, и в конце концов, видимо, решив, что больше его помощь не понадобится, ушел. Игорь оставался до того момента, когда был сделан последний шов и пациентку повезли в реанимационную палату.

За столом уже собрались все участники и гости. Филипп выглядел усталым после сорокавосьмичасовой вахты, но гораздо лучше, чем можно было ожидать, учитывая, что он не мог разогнуть колено. А вот Ирина была очень бледной -и от усталости, и от волнения. Но она отказалась отдыхать и, перекусив, вернулась в чистый отсек.

- Ну, наконец-то все здесь, - начал было Порханов и остановился, оглядывая стол. - А где парень этот, Томас?

Томас Гросс сидел в соседней комнате с ноутбуком. Он уже начал писать отчет для компании.

Порханов сам привел его и усадил за стол. В этот момент планшет Паоло издал какой-то сигнал, он посмотрел в него и сказал:

- Пациентка просыпается. Я должен быть там. «ARTE» -за мной.

У тележурналистов был шанс сделать уникальные кадры, которые потом обошли весь мир.

Юля открыла глаза и вздохнула, увидела Паоло, улыбнулась и заговорила слабым, еще хриплым шепотом. Потянулась было привычным движением к горлу, но никакого отверстия не было. Она говорила и дышала сама!

- Спасибо! Теперь я смогу играть со своим ребенком?

- Да.

Маккиарини вытер слезы. Порханов и Поляков переглянулись:

- У нас тут прямо итальянская семья, Владимир Алексеевич, - сказал Игорь спокойным, невозмутимым тоном.

После их возвращения за обеденным столом стало шумно, как-то разом спало напряжение всех этих дней. Порханов вдруг предложил:

- Они же не видели здесь ничего. Им надо расслабиться - баня, вот что нужно! Кто хочет? Паоло?

Тот отрицательно покачал головой.

- Ладно, тебя мы отпустим. Вот норвежские коллеги наверняка баню любят. А Марк и Дэвид ни разу не были.

Все вежливо отказались. Вдруг Паоло, который уже поел, расслабился, выпил крепкого кофе и был в настроении пошутить, громко сказал:

- Томас Гросс хочет. Он говорил мне, что мечтает о бане.

Томас залился краской и, заикаясь, начал отказываться, но Порханов кинулся к нему:

- Конечно, парень двое суток провел взаперти. Да и вообще, пора ему уже узнать, что такое русская баня.

Паоло добавил:

- Он стесняется, ни за что не сознается, что действительно хочет.

- Ну значит, я заказываю баню на одного, специально для Томаса. Игорь, позвони.

Поляков взялся за телефон, но звонить не торопился. Все, кроме Томаса, понимали, что это шутка, а он, сидевший рядом со мной, быстро зашептал:

- Спасите меня от этого, сделайте, что-нибудь.

- Не волнуйтесь, никуда вы не поедете, продолжайте есть как ни в чем не бывало, им быстро надоест.

Хирурги - особый народ, чтобы снять напряжение, они иногда ведут себя несносно...

7

Эйфория, которая охватила персонал Краснодарской краевой больницы сразу после удачно проведенных «первых в мире трансплантаций биоинженерной трахеи и части гортани», довольно быстро прошла. Началась спокойная работа, впрочем, спокойной ее никогда нельзя было назвать, но теперь они несли полную ответственность за состояние этих двух новых пациентов, которые были частью международного клинического исследования. И справляться должны были уже без Паоло, который уехал после первой бронхоскопии, убедившись, что на этом этапе все в порядке. Его ждали другие пациенты, другие лаборатории - в других странах.

Юля с самого первого дня после операции восстанавливала силы очень быстро. Она даже смогла ответить на вопросы журналистов на пресс-конференции, устроенной на пятый день. Обычно так не принято - по международным правилам, клиника выпускает пресс-релиз и организует пресс-конференцию в день выписки пациента. Но в российских условиях, да еще на юге, в городе, где краевая больница - одна, и все друг друга знают, утаить хотя бы на время факт уникальной операции было невозможно. Телефон приемной начал разрываться от звонков журналистов уже на следующий день. Нужно было срочно брать этот стихийный процесс в свои руки, иначе мы могли получить (и получили) заметки о том, что трахея несколько месяцев «росла» в пробирке в Краснодаре.

Мы быстро разослали приглашения, не забыв и о курирующих грант и университет министерствах. Минздрав ничего не ответил, зато из Миннауки приехал руководитель программы Сергей Атаманюк. Из столичных и питерских хирургов был профессор Петр Яблонский, главный торакальный хирург, который сказал очень правильные слова:

- Друзья познаются не только в беде, но и в радости.

Он намекал на некоторое негативное и скептическое отношение российской хирургической элиты к этому проекту: слишком амбициозный и к тому же делается в Краснодаре. Действительно, Владимиру Алексеевичу Порханову приходилось выдерживать прессинг своих коллег, впрочем, «пробить» его внутреннее спокойствие и уверенность было очень сложно.

Он был спокоен, даже когда спустя два месяца, в августе, Юля почувствовала ухудшение и срочно прилетела в Краснодар. У нее была пневмония, образовались так называемые гранулы, рубцы, которые потребовали дополнительного хирургического вмешательства. В общей сложности она провела в клинике еще месяц.

Паоло был на связи, но, кажется, не очень волновался по этому поводу - это была, по его словам, «штатная ситуация», программируемые осложнения. Персонал краевой больницы справлялся прекрасно, и он решил, что в этот раз необходимости в его приезде нет.

Но тогда у многих закрались первые сомнения: «А если бы не трансплантация, возможно, она не была бы сейчас в такой ситуации? Не повредило ли ей такое вмешательство?»

В какой-то момент я не выдержала и позвонила Владимиру Алексеевичу, чтобы поинтересоваться состоянием Юли и как-то выразить поддержку.

- Состояние контролируем, могло бы быть и лучше, но, думаю, справимся.

Я все-таки решилась поделиться мучившими меня сомнениями. Он ответил довольно жестко:

- Я хирург, у меня другое отношение. Раньше у нее было отверстие в горле, а теперь - нет. Вот что для меня важно. Все уже забыли, какой опасности она подвергалась до операции. И в клинике она проводила никак не меньше времени - перенесла более десятка оперативных вмешательств, и ей становилось все хуже. Мы воспользовались шансом и будем бороться. А чем это кончится - никто не знает.

С этой «штатной ситуацией» в конце концов справились, и Юля снова могла уехать домой.

8

Владимир Алексеевич Порханов пытался решить непривычную для него задачу - как быть с пациентом. Речь шла не об операции и не о лечении, а о том, как определить его дальнейшую судьбу. Трансплантация Саши прошла по плану, послеоперационный период - тоже, и спустя три недели он был готов к выписке. Проблема заключалась в одном: в отличие от Юли, ему совершенно некуда было ехать. В городке, где он жил, не могли обеспечить должного медицинского присмотра за таким больным, и, хотя расположен он был относительно недалеко, в Ростовской области, проще было добраться из Москвы, Петербурга или даже Вены, откуда в Краснодар летали прямым рейсом австрийские авиалинии, всего три часа. А здесь только рейсовый автобус или машина, несколько часов пути - если что-нибудь случится, то никак не успеть.

Но это была не единственная проблема. Уже несколько раз медсестры докладывали ему, что видели, как «уникальный пациент» тайком покуривает в садике больницы и как соседи передают ему пиво. Пиво еще ладно, но курение может разрушить его новую трахею очень быстро, и вся их грандиозная работа пойдет насмарку. Получив эту информацию, Владимир Алексеевич страшно разозлился, отправился в палату к Саше и «поговорил с ним как следует». Но это ничего не меняло, они не могли рисковать и отправить его домой. Потом доказывай, что осложнения произошли не из-за трансплантации, а из-за «дурости» пациента.

Да, честно говоря, было жалко парня. Не хотелось отправлять его туда, где его никто не ждет и где он точно не сможет работать, а значит, жизнь его будет пустой. А ведь целью трансплантации было не просто продлить жизнь больного, но и повысить ее качество. Он посоветовался с Игорем, который с самого начала как-то очень тепло отнесся к этому пациенту, и вместе они решили, что Сашу можно и нужно оставить жить при клинике. Он даже сможет работать - нашлось место в охране, на вахте. Владимир Алексеевич выделил ему небольшую комнатку в общежитии, и таким образом проблема была решена, по крайней мере на время. Что будет дальше - покажут обследования.

Саша был очень доволен таким неожиданным поворотом в своей жизни. Он впервые за долгое время почувствовал себя важным - он работал и получал небольшую зарплату, работал не где-нибудь, а в охране (пусть другие называют эту должность «вахтер», но сам он сразу выбрал про себя другое слово - «security»). Потом у него появилось жилье, и главное - вокруг много людей, ему всегда было с кем поговорить или перекинуться в карты.

Поговорить... Он и не заметил, как это стало для него обыденным, как будто он никогда не терял голоса, как будто никогда не было у него этой трубки. Вдруг он понял, что теперь уже ничто не мешает ему вернуться к привычным удовольствиям прежней жизни, которых было не так уж и много. Одна сигаретка в день - несмотря на запреты врачей - не повредит. Они всегда все запрещают и преувеличивают опасность, он же не собирается курить пачку, как раньше, до аварии. Зато какое счастье!

Постепенно он преодолел и свое смущение, привык к журналистам, которые иногда заглядывали. Он даже несколько раз давал интервью для телевидения. И получалось хорошо, складно, он потом с удовольствием смотрел эти передачи. Игорь Станиславович Поляков (пожалуй, единственный человек, мнением которого он очень дорожил) помог купить подходящую для его нового положения одежду - фирменный спортивный костюм и кроссовки. И еще он обещал подарить ему велосипед, если все пойдет нормально и ограничения на физические упражнения будут сняты.

В один из дней, когда Саша уже окончательно освоился на новой работе и даже стал совершать небольшие вылазки в город (по разрешению профессора Порханова), в клинику пришло письмо от Маккиарини. Он сообщал, что журнал «Nature» готовит обзор по всем его трансплантациям, и редактор хотел бы получить интервью от одного из русских пациентов - по скайпу. Юля давно уехала домой, и посовещавшись, решили, что на вопросы самого известного международного научного журнала будет отвечать Саша.

- Только его надо как-то подготовить, Игорь, - забеспокоился Порханов. - Будешь рядом с ним, как бы он не сказал что-то лишнее. Про курение, например.

В назначенный час все были готовы. Саша уселся перед монитором и вдруг спросил:

- Как же она меня поймет, если не говорит на русском?

- Не волнуйся, тебе поможет переводчик, - ему представили Диану.

- Но ведь не всегда можно передать чувства, ощущения человека...- Все замолчали, никто не ожидал от Саши таких слов.

Поляков строго посмотрел на него:

- Передаст, не беспокойся. Главное, помни, о чем мы с тобой договорились.

На экране монитора появилась молодая женщина, европейский корреспондент журнала. Она радостно помахала Саше рукой, поздравила его с трансплантацией, назвала героем. Саша довольно заулыбался.

После нескольких первых вопросов: «Как он узнал о возможности трансплантации», «Почему согласился», «Что знает о технологии», - корреспондент поинтересовалась:

- Изменилось ли ваше состояние после операции? Например, появилось что-то, чего вы не могли делать раньше, а теперь можете.

Саша оживился:

- Многое, да почти все изменилось. Раньше дышал через трубку, а теперь - сам. И дышать стало легче. Говорить совсем не мог, а теперь разговариваю. Вот, с вами говорю. -Корреспондент, улыбаясь, кивала. - Ходить могу много. Вот начал работать. Но главное, раньше женщины не хотели со мной общаться, им было неприятно, да и не получалось, а теперь я нормальный человек.

Молодая женщина растерянно посмотрела на стоящего рядом Полякова, который спас ситуацию, поскольку Саша только вошел во вкус и явно намеревался продолжить.

- С вашего позволения, я добавлю несколько объективных, медицинских деталей, расскажу о результатах последнего обследования...

На слова Саши тогда никто не обратил особого внимания, да если бы и обратили, то это вряд ли что-то изменило бы. Спустя несколько недель в кабинете главного врача раздался звонок из полиции, и довольно грубый голос поинтересовался, знаком ли им некий больной, которому недавно сделали уникальную операцию. В последнее время Саша стал частенько на свои выходные ездить в «родные места», - так он говорил. Удерживать его было бесполезно: взрослый дееспособный человек, и никаких медицинских противопоказаний таким поездкам не было. Там он познакомился с какой-то женщиной и попал в неприятную историю с дракой и приводом в полицию. Самое страшное, что во время драки он получил травму легких. Это выяснилось, когда его доставили в краевую больницу на вертолете, который послал за ним Порханов. Неделю Саша провел в реанимации, и слава богу, его удалось спасти, причем даже без последствий для пересаженной трахеи.

Маккиарини, которому сначала боялись сообщать об этом, узнав, что все позади, неожиданно развеселился:

- Если пациент после сложнейшей трансплантации, с пересаженным, созданным в лаборатории органом оказался способным вступить в драку из-за женщины, то это лучшая реклама моему методу.

Однако профессор Порханов не разделял это настроение. Последние дни выдались сложными: в больницу поступило несколько пациентов в тяжелом состоянии, требовавших внимания, кроме того, шла подготовка к пересадке донорской печени тринадцатилетнему подростку, у которого была диагностирована злокачественная опухоль. Операция прошла успешно, и мальчика спасли.

Через несколько дней Владимир Алексеевич встречался по этому поводу с журналистами и, отвечая на вопрос, сколько стоит трансплантация, заявил:

- Ничего не стоит. В нашей больнице трансплантации жителям России делаются бесплатно. И лечение тоже бесплатное. Вот пример: вряд ли в какой-либо другой стране пациента после трансплантации трахеи могли бы держать в клинике бесплатно такое долгое время.

И он был совершенно прав. Но существовало еще кое-что, что заставляло задуматься. К внедрению высоких технологий вообще, и в медицине особенно, должны быть готовы не только сами медики (профессионализм, менталитет), инфраструктура клиники, система здравоохранения, но и страна в целом. Страна и люди, которые в ней живут. С точки зрения эффективности не каждый может стать кандидатом для экспериментального высокотехнологичного лечения. Да, в каждом клиническом исследовании существуют так называемые «критерии исключения», параметры, из-за которых больной не может быть включен в программу. Например, психически больной человек, просто потому что он не способен выполнять все предписания, и результаты его лечения нельзя будет объективно оценить. В Америке это и определенная норма употребления алкоголя, курение (что в России отследить очень трудно). И вообще не все критерии в нашей стране можно учесть. Прежде всего - менталитет больного. Должен ли он соответствовать уровню технологий, которые ему предложены? А как же гуманизм? Но скорее всего, то, что заведомо неэффективно, является негуманным. Тогда мы только начали задумываться над этими вопросами, но по мере продолжения проекта они вставали все острее.