Между двумя мирами

Глава 17

Как бы мы ни спешили подойти к Варшаве как можно быстрее, поляки сумели каким-то невероятным образом договориться между собой, мобилизовать все свои скрытые таланты и неизвестные мне ресурсы, забыть на время свои вечные склоки и выставить объединённую армию на подходах к столице. Кроме того, они учли опыт прошлого поражения и занять господствующую высоту, окопаться и заминировать подходы нам не дали. Они сами заняли оба холма, разместив на них артиллерийские полки.

Да еще и кто-то умный надоумил их использовать драгун с применением ими тактики степняков, то есть налетать на движущиеся во время марша войска, обстреливать и так же быстро убегать, не давая сориентироваться, чтобы дать хоть какой-то отпор. При этом они очень ловко научились обходить разведывательные дозоры, высылаемые перед основной колонной. Уже очень скоро эти внезапные налеты начали чрезвычайно раздражать, да и ущерб они наносили немалый. Уже на третий день только убитыми я насчитал почти шесть десятков бойцов, а ведь еще были раненые, которые очень замедляли наше передвижение, и которых я не мог бросить на произвол судьбы. Окончательно впав в ярость, я отдал приказ Бутурлину разобраться с этими налетчиками. Для этих целей ему был выделен Рижский драгунский полк, к которому отдельно были приписаны казаки под предводительством подъесаула Кранько.

Собственно, я не слишком удивился, когда перед самым отъездом из Брестского замка, эти чудом выжившие казаки поклялись служить мне верой и правдой, пока смерть не разлучит нас, аминь. Шутка. Они клялись служить мне, и ежели я случайно скопычусь, опередив их, то их служба продолжится моему потомству, в том случае, если оно у меня все же когда-нибудь появится. Все было устроено очень торжественно и красиво, и по их одухотворенным лицам было видно, что эти клятвы для них – это не просто слова. Клялись они, кстати, на кресте, что придавало звучащим в тишине двора Брестского замка особое значение.

В церемонии в качестве свидетелей принимали участие очень немногие оставшиеся со мной офицеры, остальные уже выдвинулись в путь. Также за присягой наблюдала Филиппа, задумчиво глядя на это торжественное зрелище. Я в свою очередь, кстати, почти ничего не обещал, этого не требовалось по протоколу, но, когда последний казак поднялся с колен и занял свое место в строю, негромко сказал, что ничего не обещаю, но сделаю все возможное, чтобы им не пришлось больше переживать за свои семьи, ежели те у них когда-нибудь появятся.

Филиппа приняла мое предложение навестить мою бабушку в Москве и заодно там же креститься в православие на удивление спокойно. Единственное, что она спросила перед тем, как я вскочил на Цезаря, чтобы догнать свою армию, шедшую быстрым маршем к Варшаве.

— Какая она? — я сначала не понял, о ком Филиппа говорит, но потом, когда до меня дошло, лишь пожал плечами.

— Я не знаю. Мы практически никогда не общались, — вообще-то, конкретно я ни разу даже не разговаривал с Евдокией, но зачем Филиппе знать такие подробности.

— Я тоже практически не общалась с родными. Сначала был монастырь, потом меня отправили в Испанию, ну а когда я вернулась из Мадрида, то от меня все отвернулись, что избавило меня от светского общества до тех пор, как вы не приехали со своим свадебным посольством.

— Филиппа, мне нужно ехать, — Цезарь переступил с ноги на ногу и всхрапнул.

— Да, я понимаю, — она кивнула, и протянула мне ручку, которую я поймал и, сильно нагнувшись в седле, поцеловал. Просто не удержался. — Я придумала себе имя, которое возьму на крещение.

— И какое же? — я улыбнулся, в ответ на ее лукавую улыбку, от которой на щеках, покрасневших от утреннего мороза, появились ямочки.

— Филиппия, — и она негромко рассмеялась, увидев мою ошарашенную морду. — Оно означает, «любящая коней».

Слышавший наш разговор от начал до конца Петька заржал, а под моим яростным взглядом громко свистнул и пришпорил своего коня, рысью заскакивая на мост.

— Вот же… — я сжал губы. Только бы эта шутка не вышла за пределы двора древнего замка. А то чую я массу шуточек, которые обязательно родятся, про венценосных жеребцов. — До свиданья, Филиппия. Мы скоро встретимся в Москве, — и я направил Цезаря за Петькой, который уж практически пересек мост. Она что-то ответила, но я уже не расслышал, из-за стука копыт как Цезаря, так и тронувшихся вместе со мной гвардейцев. Шикарный день рождения я сам себе организовал. Ни у одного правителя такого не было. Поздравляю, Петр Алексеевич, надейся, что в России за тебя и твое здоровье сегодня выпьют, коль самому не придется.

Бутурлин, пошептавшись о чем-то с Кранько, разделил подчиненных ему драгун, и они разъехались небольшими группами, стараясь охватить дозорами как можно большую территорию, чтобы обнаружить, откуда драгуны совершают свои набеги.

С одной стороны поляков можно было понять, все-таки это мы сейчас шли по их территории, поэтому партизанить им сам бог велел. А с другой стороны, не мы развязали эту войну, которая для Польши без поддержки союзников с самого начала ничем хорошим не светила. Да еще и Пруссия их предала, сначала вселив какую-то надежду. Хотя кто-кто, а уж поляки все знают о предательстве. Интересно, а орден Иуды, специально для одного человека учрежденный дедом, еще кто-нибудь, кроме Мазепы, заслужил? Хотя Мазепа все-таки запорожцем был, и это, кстати, ставит примкнувших ко мне казачков в весьма невыгодное положение. Они, кстати, это прекрасно понимают, поэтому особо не возникают. Но вот я, например, подозреваю, что среди шляхты своих Мазеп пруд пруди, правда, это пока недоказуемо.

Полностью обезопасить наш переход Бутурлину удалось только, когда мы были в трех днях пути от Варшавы. Именно тогда последний драгун был застрелен, а с ними наши озверевшие от бесконечной скачки кавалеристы не церемонились. Наконец-то можно было вздохнуть спокойно и хоть немного передохнуть.

— Франция не рискнет именно сейчас настоять на том, чтобы вернуть трон Станиславу Лещинскому? — мы ехали, неспешно разговаривая с Салтыковым, который в последние дни выглядел крайне озабоченным.

— Нет, им сейчас некогда заниматься проблемами Лещинского, — я ухмыльнулся. Ну не просто же так я столько времени просидел в Брестском замке, рассылая гонцов с письмами десятками. Да и зуб у меня имелся на будущих родственничков.

— И чем же они таким важным заняты? — проворчал Салтыков, поглядывая на меня, уткнувшись при этом носом в воротник. С каждым днем становилось все холоднее и холоднее, но снега все так же не было.

— Они пытаются понять, с чего это Мориц Саксонский решил предъявить права на Саксонию целиком, чтобы принять титул курфюрста. При этом, нужно читывать, что Мориц никогда не считался со средствами для достижения своей цели. И не важно, что войска, которыми он сейчас командует, принадлежать Франции. Он сделал для этой страны слишком много, поэтому справедливо будет французам помочь ему в его затруднении.

— Но Август еще жив, — Салтыков даже воротник оставил, и теперь смотрел на меня абсолютно круглыми глазами.

— Ну и что? — я пожал плечами. — Когда сего достойного без всяких сомнений чего-нибудь мужа останавливали подобные мелочи?

— И как же он додумался до подобной авантюры? — Салтыков поморщился и снова спрятал нос в воротник своей шубы.

— Скажем так, я посетовал в письме, которое написал ему пребывая в меланхоличных чувствах в Бресте, что это очень несправедливо, что он лишен даже звания курфюрста, это так несправедливо, что я безусловно не стал бы предпринимать никаких действий, если бы он когда-нибудь задумал получить причитающееся ему по праву. А еще я выслал ему десять тысяч ливров для поднятия боевого духа…

— Морицу Саксонскому десять тысяч ливров хватит на неделю, если хватит, конечно. Эти десять тысяч его только раззадорят, — Салтыков скептически покачал головой.

— Разумеется. Аппетит приходит во время еды. Думаю, что он очень захочет Саксонию, дабы больше не зависеть от подачек сильных мира сего.

— Но у Августа есть сын…

— Мориц тоже его сын, признанный и узаконенный. Так что он тоже имеет все права на то, чтобы стать в итоге курфюрстом, — я задумчиво смотрел на дорогу. Траву прихватила изморозь, но снега все не было. Для нас это, конечно, хорошо, а вот для земли плохо. Как бы проблем с урожаем не возникло.

— Боюсь, что и Саксонии, которая и так уже вся в долгах, надолго этому авантюристу не хватит, — Салтыков снова покачал головой.

— Ты так говоришь, Петр Семенович, словно считаешь, будто мне есть дело до того, как будут обстоять дела в Саксонии при Морице. Неужели ты не допускаешь такой вероятности, что он окончательно взялся за ум и при нем Саксония окончательно расцветёт?

— Мы сейчас про одного и того же Морица говорим, государь? — хмыкнул Салтыков.

— Как знать, все люди меняются. Но я на всякий случай велел Ушакову кого-нибудь туда отправить, чтобы отслеживали обстановку, и, если ты прав, Петр Семенович, и Мориц поступит с Саксонией так же, как и с приданым своей жены, то это только вопрос времени, когда начнутся распродаваться причем задешево заводы и мануфактуры, коими славится это княжество. Главное не упустить момент и прикупить их вместе с машинами и мастерами, — я ухмыльнулся. А ведь я не сказал Салтыкову самого главного, я кинул Морицу горсть золотых, а еще обещал помочь с людьми, парой полков, в виде наемников, если в них возникнет необходимость. И ведь мне даже не нужно, чтобы он победил, нужно, чтобы Мориц навел шороху и отвлек взгляды, пристально наблюдающие за Российской империей, направив их на себя. Ведь с Голландией у нас неплохо получилось затягивать народные волнения. На прошлогоднем восстании ткачей Ушаков здорово натренировался, умудрившись затянуть решение этой проблемы правительством Голландии на четыре месяца. За это время производство упало так, что только-только вышло на прежний уровень. Именно поэтому Голландия особо никуда не встревает, ей бы со своими проблемами разобраться. И именно поэтому Ваньке Долгорукому удалось сравнительно недорого флотилию нанять. Но это все ерунда, по сравнению с предстоящей битвой за Варшаву, исход которой никто из моих генералов так и не смог предсказать. Слишком много неизвестных в этом уравнении со стороны армии противника. Но хоть нападения драгун на колонну прекратились.

Поляки заняли обе имеющиеся на подступах к Варшаве высоты, разделенные болотом. Перед этим самым болотом выстроились пехотные полки, кавалерия, вероятнее всего прикрывала фланги.

Наученные горьким опытом, поляки тут же открыли огонь по взмывшему в небо шару, и Эйлер его спустил от греха подальше, потому что людей, способных нормально переносить высоту, в российской армии было раз-два и обчелся. Хоть новое подразделение и называлось полком, но называлось оно так в перспективе, потому что сам Эйлер использовал эту войну еще и как полевые испытания своего детища, и, кроме того, с головой ушел в проблему разработки пилотируемого аппарата, то есть изобретал нечто, что будет перемещать предмет по воздуху, в нашем случае пока корзину, не туда, куда подует ветер, а туда, куда нам это будет нужно.

Несмотря на то, что затея с воздушной разведкой за битвой, можно сказать, провалилась, кое-какие важные сведения поручик Искрин, пилотирующий шар сегодня, все-таки сумел добыть за то короткое время, которое провел в воздухе. И эти сведения дали нам шанс на победу, который до этого был надо сказать довольно призрачным.

Следуя наспех скоординированным планам, по результатам новых полученных данных, выдвигать полки никто из командующих не спешил. В темпе развернув артиллерийские полки, Ласси поставил пехоту так, чтобы центр был пока свободен. За резервы отвечал Фридрих. Я поостерегся ставить его на высоты, потому что в нереализованной истории эти самые высоты были для него неким камнем преткновения. Например, он проиграл бы битву Салтыкову, который сейчас что-то негромко с ним обсуждал, просто бросая полк за полком на взятие занимаемой Петром Семеновичем высоты, пока у него люди не кончились. Поэтому я оставил его в резерве, чтобы он в нужный момент оказался той самой соломинкой, которая может переломить ход битвы.

Ни мы, ни поляки не спешили начинать, поглядывая друг на друга через подзорные трубы. Но вечно это затишье продолжаться не могло. Первыми не выдержали нервы у противника. Под размеренный бой барабанов полки объединенной польской армии пришли в движение. Сердце замерло, а затем забилось гораздо быстрее положенного. Началось. Бой!

Три раза главнокомандующий, которым был назначен Ласси, выводил резервы Фридриха, чтобы заткнуть образовавшиеся дыры. Три раза я, кусая костяшки пальцев, думал, что мы проиграли. Потери с обоих сторон были колоссальные и уже превысили в несколько раз все, которые были за эту войну. Проклятые высоты просто задавливали нас огнем, не давая приблизиться, чтобы получить хоть какой-то перевес.

Внезапно на высоте, что была справа, произошла заминка, возникла пауза, хотя очередной полк уже вышел на линию огня. Я быстро приник к трубе, и увидел, как на холм, откуда по нашим позициям велся артиллерийский огонь, выскочил всадник, в котором я узнал подъесаула Кранько. В руке у него была зажата сабля, с которой тяжелыми каплями на землю, прихваченную инеем, падала кровь. Я тут же перевел взгляд на вторую позицию артиллеристов поляков – там шла рубка. Спешившийся Бутурлин лихо фехтовал с каким-то шляхтичем в дорогих одеждах.

— Вперед! Бегом, марш! — заорал Ласси, выхватив из ножен шпагу. — Стрелкам приготовиться. Заря-жай! Пли!

Я опустил трубу и прикрыл глаза. Наконец-то. Кавалерия поляков так и не вступила в бой. Растерявшись, лишившись огневой поддержки артиллерийских полков, крылатые, которые подчинялись только собственным командирам, а на команды, отдаваемые наскоро назначенным коронным гетманом им было плевать с высоты своих коней, они пропустили удобный для атаки момент, а потом что-то предпринимать было уже поздно. Тем более, что им в спины ударили те самые драгунские полки, которые были отправлены мною на взятие высот. Это был тот самый шанс, который дал нам Искрин, разглядевший с неба, что высоты, занимаемые поляками, можно обойти и взять, не пытаясь на них переть как танки, с тыла. Оказывается, существовали проходы сквозь леса, окружающие холмы со всех сторон, оставленные лесорубами, о которых, может быть, даже сами поляки не знали. А вот глазастый пилот воздушного шара разглядел длинную проплешину в сплошном лесном массиве.

Через час все было кончено. Путь к городу был открыт.

Еще через час я вошел в зал заседаний сейма, куда согнали всех магнатов и родовитых шляхтичей, кого смогли найти в городе. Польского языка я по-прежнему не знал на том уровне, к которому привык, разговаривая на иностранных языках, известных мне, поэтому разговор велся на немецком, который кто лучше, кто хуже, но понимали все присутствующие. Поляки сидели на скамьях сейма, а над ними нависали вооруженные гвардейцы, у которых кроме шпаг в наличие были пистоли, которые они весьма демонстративно держали в руках. Я встал в круг, осмотрел присутствующих, многих из которых видел на балу, устроенном Августом в честь Елизаветы не так уж и давно. Увидев удивление на лицах тех, кто меня узнал, усмехнулся. Когда же открыл рот, чтобы начать предъявлять требования, ко мне подошел Репнин и прошептал в ухо.

— Понятовский во дворце. Словно чует, сука, что живым бы не вышел отсюда.

— И в чем была проблема притащить его сюда? — так же шепотом поинтересовался я.

— Проблема в том, что дворец заперт и переведен на осадное положение. Они просто провоцируют нас на взятие его штурмом.

— Ну так действуйте, — я посмотрел на Репнина. — Юра, меня во дворце интересуют всего четыре человека, при этом двоих из них я предпочел бы видеть в живых, графиню Ожальскую – как придется, а Понятовский должен умереть.

— Прикажешь выполнять, государь Петр Алексеевич?

— Выполняй, — Репнин коротко поклонился и быстрым шагом вышел из зала заседаний. Я же в очередной раз обвел всех присутствующих тяжелым взглядом.

— Вот видите, что натворили те, кто сейчас заперся во дворце? — я говорил негромко, но в стоящей в зале тишине меня было слышно в каждом его уголке. — Теперь я просто вынужден брать дворец штурмом, и по традициям войны, все, что находится во дворце, достается победителю. Надеюсь, вы все с этим согласны? — сидящие вокруг меня люди молча закивали. — Отлично. Тогда поговорим про другие не менее важные традиции войн. Например, о такой традиции – как трехдневная сдача покоренного города солдатам на потеху. Они очень устали, воюя за него. Многие из них ранены, и почти каждый потерял хотя бы одного товарища и друга. Мои славные воины нуждаются в поощрении и компенсации своих потерь. И с этим, надеюсь, никто тоже спорить не будет?

— Но, это варварский обычай, и неужели просвещённый император будет им следовать? — так, кто это вякнул? Я повернулся к говорившему. Сапега, ну здравствуй, пан.

— Да что вы говорите? И как долго каждый из вас считает меня просвещенным государем? Полагаю, не более пяти секунд, и то, далеко не каждый. Я прав? — Сапега заткнулся. Он имел совесть отвести глаза под моим пристальным взглядом, в отличие от остальных находящихся здесь панов, которые даже находясь под занесенным над ними мечом умудрялись показать свое отношение ко мне. Надо сказать, отношение это было не слишком лестное.

— Что от нас требуется, чтобы рассчитывать на более цивилизованное отношение к городу и жителям, чем трехдневная вакханалия ваших солдат, ваше императорское величество? — я перевел взгляд на говорившего. Франтишек Оссолинский смотрел прямо, взгляда не отводил, но без вызова. Просто констатировал факт, что прекрасно понимает, кто здесь может диктовать условия.

— Вот это уже деловой разговор… — я не закончил. Один из сидевших панов вскочил на ноги и очень прытко бросился в мою сторону, выхватив из-за голенища сапога небольшой кинжал.

— Сдохни как соба… — раздавшийся выстрел опрокинул его лицом вперед, и он упал между рядов, а сидящие по обе стороны шляхтичи отшатнулись, но даже не пытались стереть капли крови с лиц, куда она попала из раны на голове застреленного придурка. Нет, ну мозгов в его черепушке быть не должно, это точно. На что он вообще рассчитывал? Что все остальные рванут за ним в едином порыве? Да они даже о том, кто будет править Польшей договориться не могут, а уж рисковать жизнями… ради чего?

Я, наклонив голову набок смотрел, как двое гвардейцев подхватили тело и вытащили его вон, а взбешенный Михайлов прямо в зале устроил тотальный обыск панов, чтобы больше точно не пропустить припрятанного оружия. Он был явно недоволен собой, и я точно знаю, что его люди начиная с сегодняшнего дня начнут страдать. Гвардейцы тоже это понимали, и отыгрались на гордой шляхте, буквально догола их раздев, выделив каждому по простыне, в которую поляки закутались, чтобы срам прикрыть. Ну а кто виноват, что не проследили за покойничком? Надо же было предполагать на какие действия способен этот безумец.

Когда процедура разоблачения завершилась, я вновь посмотрел на завернутого в простыню, словно в римскую тогу, Оссолинского.

— Нас так неделикатно прервали, так на чем мы остановились? Ах да, условия, при которых город останется сравнительно невредим, а местные жители в большинстве своем живы, а женщины не обесчещены, — красный от едва сдерживаемой ярости Оссолинский кивнул. — Советую успокоиться, а не то вас удар хватит, пан Оссолинский, с кем тогда я буду вести переговоры, коль вы кажетесь мне единственным относительно вменяемым здесь человеком? — бросил я ему резко. Как же вы мне надоели, чванливые скоты, уверенные в своем превосходстве даже надо мной, не говоря уже о вашем собственном народе. Про русских в целом, я лучше промолчу. — Десять миллионов талеров золотом, рухлядью, произведениями искусства и драгоценностями еще на пять миллионов. Размещение и полный пансион моих войск. Можете пару особняков освободить, предоставив их под казармы и квартиры для офицеров. Еда, уборка и обслуживание солдат за ваш счет на все время их пребывания здесь. И не дай вам Господь сотворить какую-нибудь глупость, которую я сочту за диверсию. Судьба того неудачника, чья кровь все еще не высохла на физиономиях некоторых из вас, может показаться кому-то очень даже привлекательной. Служанок лучше сразу из веселых девок выделяйте, чтобы потом не было претензий. Естественно, их услуги за ваш счет. У вас есть пять дней, чтобы собрать контрибуцию. И если размещать моих солдат не начнут в течение ближайшего часа, на вашу контрибуцию будут наложены проценты. Так что, советую поторопиться, а то я уже чувствую, как во мне не только дедова кровь бурлить начинает, но и кровь моих более древних предков, которые никогда не предоставили бы вам такие хорошие условия, а просто забрали бы все. Если все понятно, то переговоры считаю завершенными. Вы свободны, относительно, разумеется. Я же, пожалуй, навещу свой дворец. Надо посмотреть, как там дела продвигаются.