Межпоколенческая коммуникация

Глава V Межпоколенческая коммуникация в лицах: примеры, проблемы и решения

Анализ исторических изменений в характере межпоколенческой коммуникации интересен прежде всего заманчивой возможностью нащупать тенденции в развитии общения между поколениями, которые отражают определенные сдвиги в культурных нормах и ценностях в обществе. В последние десятилетия социологи, социолингвисты и этнолингвисты составили значительный корпус данных, основанных на записях коммуникации между представителями разных поколений. Однако зафиксированная и введенная в научный оборот коммуникация отражает характер общение лишь последних двух-трех поколений. Поскольку в прошлые века практически никто не записывал живую речь с социолингвистическими или какими-либо иными научными целями, одной из немногих возможностей изучения межпоколенческого общения в XIX в. и предшествующих веках оказываются литературные тексты. Конечно, такие тексты не фиксируют метасообщения, которые так важны в человеческой коммуникации: тон голоса, интонации, ассоциации, вызываемые услышанным. Тем не менее, особенно полезными для исторической реконструкции коммуникации прошлых веков представляются тексты пьес, ибо драматурги воссоздавали или, по крайней мере, старались воссоздать диалоги между персонажами разного возраста (а также и монологи) в том виде или почти в том виде, в котором эти разговоры действительно можно было услышать в реальной языковой обстановке.

Что именно, какие темы обсуждали представители разных поколений в XIX в.? Важно отметить, что тематика разговора часто имеет непосредственное отношение к качеству межпоколенческого общения и отражению коммуникативных интересов людей. Одни темы могут восприниматься как более предпочтительные для пожилых (например, разговоры о семейной истории, обсуждение состояния здоровья), а другие — в качестве более увлекательных для молодых участников общения (например, обсуждение представителей противоположного пола, вечеринок и балов, матримониальных планов и т. д.). Расшифровка связи между тематикой разговора и степенью удовлетворения участников общения может улучшить понимание того, как успешно выстраивались внутрисемейные и внесемейные коммуникативные связи пять-шесть поколений назад или же, наоборот, как формировались условия для внутрисемейных конфликтов.

Как известно, в пьесах А. Н. Островского (1823-1886) основные коллизии обычно развертываются между членами купеческих семей и их окружением. В драмах и комедиях события нередко возведены в ранг явлений общего порядка, герои типизированы, центральным персонажам приданы яркие, индивидуальные характеры, в событиях пьес принимают участие многочисленные второстепенные персонажи, создающие широкий социальный фон. «Действие в его пьесах, как правило, происходит в одной семье, среди родственников или в узком кругу людей, связанных с семьей, к которой принадлежат герои. Вместе с тем уже с начала 50-х гг. в произведениях драматурга конфликты определяются не только внутрисемейными отношениями, но и состоянием общества, города, народа» (Лотман 1983, 66).

Другими словами, тексты пьес А. Н. Островского представляют богатый иллюстративный материал как для внутрисемейного, так и внесемейного общения. «Сам Островский наряду с традиционными обозначениями жанров своих пьес как „комедия‟ и „драма‟ (определением „трагедия‟ он, в отличие от своего современника Писемского, не пользовался) давал указания на своеобразие их жанровой природы: „картины из московской жизни‟ или „картины московской жизни‟, „сцены из деревенской жизни‟, „сцены из жизни захолустья‟. Эти подзаголовки означали, что предметом изображения является не история одного героя, а эпизод жизни целой социальной среды, которая определена исторически и территориально (Лотман 1983, 68).

Как правило, в пьесах А. Н. Островского имеются четкие указания и возраст персонажей, и нередко в его пьесах действуют сразу три поколения взрослых героев (практически отсутствуют среди персонажей несовершеннолетние дети), что особенно ценно для анализа характера межпоколенческого общения во второй половине XX в. «Один из ярчайших бытовистов русской литературы, Островский постоянно вращается в сфере изображаемой им действительности, не выходя за ее пределы даже в ев их опытах на исторические или фольклорные темы. Этот бытовизм пронизывает всю структуру его произведений, начиная от характеристик действующих лиц и вводных, пейзажных и жанристских ремарок, предваряющих начало того или иного действия, и кончая более существенным компонентами» (Цейтлин 1934, 362).

Некоторые современники драматурга, например А. Григорьев, видели в Островском не только продолжателя традиций «натуральной школы», но и выразителя теории «непосредственного творчества» (Островский 1966), где важным представлялось правдивое отражение быта, речи, и, говоря современным языком, коммуникативного поведения его современников. В первые годы творчества некоторые современники А. Н. Островского, особенно его коллеги в редакции «Московитянина», пытались представить драматурга апологетом идей славянофильства, патриархальной старины и религиозности. Позже, когда А. Н. Островский становится постоянным сотрудником «Современника», славянофильские мотивы забыты, и уступают место либерально-демократическим настроениям. Несмотря на идеологические колебания основы художественного стиля драматурга, его приверженность реалистической драматургии не менялись, что прекрасно отражено в известных со школьной скамьи статьях Н. А. Добролюбова. «Шире дорогу — Любим Торцов идет!... Я правду вижу!.. Шире дорогу! Правда, по сцене идет. Любим Торцов — правда! Это конец сценическим пейзанам, конец Кукольнику: воплощенная правда вступила на сцену», — так приветствовал старый учитель из воспоминаний И. Ф. Горбунова впервые вышедшую на подмостки пьесу Островского «Бедность не порок» (Островский 1966).

На формирование А. Н. Островского как драматурга, в деталях знающего русский купеческий и мещанский быт, и в частности характер коммуникативного поведения современников, повлияла его хорошо известная служба в канцеляриях Московского совестного и коммерческого судов в 40-е гг. XIX в. Все гражданские споры между родителями и детьми разбирались в совестном суде. «Читая жалобы сторон, выслушивая «совестные» показания обвиняемых и обвинителей, молодой чиновник как нельзя более входил в самобытный сокровенный мир простых людей, прислушивался к их речи, всматривался в их нравственные воззрения, запоминал резкие оригинальные черты отдельных личностей» (Иванов 1898).

Не меньшее влияние на А. Н. Островского оказало участие в годичной правительственной командировке литераторов для изучения местностей России в бытовом и промышленном отношении, организованной по инициативе великого князя Константина Николаевича вскоре после восхождения на престол императора Александра II. Драматург, сам вызвавшийся участвовать в необычной командировке, отправился в верховья Волги для изучения особенностей местного быта и составления отчета для правительства. А. Н. Островский делал записи о нравах местной молодежи, подмечал особенности местных говоров, собирал материалы для словаря языка приволжского населения. Путевые впечатления были творчески перенесены в пьесы драматурга. В Торжке, например, все местное начальство явилось к нему в мундирах с представлением, как к приехавшему инкогнито ревизору. А в Борисоглебске его сопровождал пристав, предупреждавший все его желания и устраивавший так, что в самой густой толпе у храма Островский проходил свободно, «как по аллее» (Лакшин 1982). «По пути из Осташкова во Ржев Островский заехал на один постоялый двор и попросил ночлега. Хозяин встретил гостя неприветливо, поразил его своим разбойничьим видом и отказал в ночлеге. После оказалось, — он торговал своими пятью дочерьми. Островский твердо запомнил встречу и воспользовался ею для комедии „На бойком месте“» (Иванов 1898).

В данной работе диалоги в пьесах А. Н. Островского не рассматриваются с точки зрения их художественной ценности. Проводится многоуровневый анализ диалогов с описанием параметров, представляющих интерес для коммуникативных и социолингвистических исследований:

1. Возрастные характеристики, наличие или отсутствие родственных отношений (внутрисемейное и внесемейное общение).

2. Тематическая направленность диалогов, например, женитьба или замужество, проблемы семьи, денежные проблемы и т. д.

3. Характер взаимодействия в диалогах, в т. ч. манера задавание вопросов и получение ответов; характер воздействия на собеседника и обратная связь в диалогах; манера размышлений в диалогах и пояснение собственной позиции; самораскрытия (в т. ч. и болезненные самораскрытия) и сохранение какой-либо информации в секрете; воспоминания в диалогах, конфликт и противоборство в диалогах; манера ведения переговоров в диалогах, а также характер слушания в диалогах.

4. Маркированные лингвистические элементы в диалогах, такие как заимствованные слова, просторечие, тавтология и пр., которые влияют на характер диалога.

Наиболее важным выводом из наблюдений над общением персонажей разного возраста в пьесах А. Н. Островского является то, что несмотря на прошедшие полтора века, сравнение современной коммуникации между представителями разных поколений и общения, отраженного в пьесах великого драматурга, обнаруживает много общих черт, и выявляет некоторые различия лишь в тематике общения и в отражении реалий XIX и нынешнего XXI в., что особенно справедливо для внутрисемейного общения. Таким образом, диалоги из пьес А. Н. Островского оказываются удачным материалом для иллюстрации особенностей внутрисемейного общения, характера взаимодействия между членами семьи разного возраста. В дальнейших разделах книги диалоги из пьес А. Н. Островского и были использованы в качестве примеров внутрисемейного общения: разговоров между матерями и дочерьми, отцами и сыновьями, взрослыми детьми и пожилыми родителями, внуками и дедушками, внучками и бабушками, тещами и зятьями, свекровями и невестками.

Разговаривая с членами семьи, коммуниканты обычно пытаются соблюсти равновесие между близостью и дистанцией. Коммуниканты хотят быть достаточно близки, чтобы чувствовать себя в безопасности, но эта близость не должна быть подавляющей и чрезмерной. Другими словами, коммуниканты стремятся достичь равновесия между иерархией и равенством внутри семьи. Мы привыкли считать людей, стремящихся к контролю и власти над другими, неприятными, а отношения, строящиеся на равенстве и близости, близкими к идеальным. Однако и иерархические отношения в коммуникации могут быть вполне комфортными, если происходит взаимная коммуникативная подстройка участников общения.

В исследованиях по внутрисемейному общению в последнее время появилось довольно много интересных работ по коммуникационным взаимоотношениям между взрослыми дочерьми и их матерями, особенно на американском и английском материале. Одна из работ (Walters 1992) основывалась на анализе отношений и диалогов дочерей и матерей в современных американских телевизионных и художественных фильмах, где эти контакты, как правило, описывались как непрекращающийся конфликт между дочерью и матерью, а матери обычно представлялись или в образе жертвы конфликта, или, чаще, в образе недоброжелательно настроенного агрессивного человека. Walters в своем анализе подчеркивает, что такой утвердившийся образ матери в американской культуре может рассматриваться дочерьми как логическое оправдание борьбы за свою независимость от старшего поколения.

Другие исследователи (Jordan 1993; Van Mens-Verhulst et al. 1993), при рассмотрении общения между матерью и дочерью, не видели никакой необходимости отрыва от матери (в качестве условия психологического и социального развития дочери), а наоборот, подчеркивали желательность тесного контакта с матерью в течение всей взрослой жизни, ибо именно такой контакт является ключом к лучшему пониманию самой себя. В работе Jordan (1993) отмечалось, что для сыновей отдаление от матери является важной вехой в развитии мужественности, мускульных качеств (чтобы не стать или не оставаться «маменькиным сыночком»), в то время как для дочерей женственные качества во многом предопределяются близостью с матерью, а никак не разрывом отношений. Кроме того, было установлено, что дочери обычно высказывают более явное желание чем сыновья получать поддержку в общении от своих матерей (Trees 2000). По мнению исследователей (Fischer 1991; Jones & Nissenson 1997), связь матери и дочери зачастую оказывается важнее других семейных и внесемейных отношений, поскольку включает в себя долгие годы изучения друг друга, наработанные навыки интерпретации поведения друг друга, высокий уровень эмоциональной близости и взаимозависимости, а также общие воспоминания и опыт.

В недавней работе (Miller-Day 2004) был проведен анализ общения между поколением дочерей и матерей на материале, собранном в результате длительного проживания в семьях, интервьюирования членов семьи и записи общения между матерями и дочерьми в нескольких американских семьях среднего достатка. Исследователь выделил два типа коммуникации между дочерьми и матерями: связанный (connected) и осложненный (enmeshed). В семьях со связанным типом коммуникации взрослые дочери и их матери были эмоционально близки, активно поддерживали общение, но в то же время не придерживались строгой семейной позиционной иерархии (мать — дочь). В сценариях своих диалогов и дочери, и матери в равной степени высказывали просьбы и требования, достаточно открыто выражали удовлетворение или недовольство друг другом. При связанном типе коммуникации характер общения был в целом открытый и прямой; обе стороны проявляли терпимость в спорах или каких-либо переговорах друг с другом.

В семьях с осложненным характером коммуникации сценарии общения были продиктованы позиционной иерархией (мать — дочь) и характеризовались отсутствием гибкости и терпимости. В таких семьях изменения в жизни дочери часто оценивались матерями как угрожающие (Miller-Day 2004). Нередко общение строилось по схеме, в которой дочь была вынуждена коммуникационно соответствовать ожиданиям матери и подстраиваться под требования матери для поддержания общения, что с точки зрения теории коммуникативного приспособления является примером конвергенции. Вместо терпимости в спорах и переговорах с обеих сторон (как при связанном типе общения) дочери обычно были готовы отказаться от высказывания своих представлений о жизни и демонстрировать уважение к мнениям, представлениям и ценностям их матерей, с тем чтобы сохранить хорошие отношения с матерью и не допустить обострения отношений или разрыва. В тех случаях, когда дочери нужно было высказать какое-либо пожелание в адрес матери, это обычно делалось в сдержанной или завуалированной манере в виде косвенных вопросов или осторожных намеков. Обычно матери в ответ на требования, пожелания или просьбы дочерей отвечали весьма определенным образом, с тем чтобы усилить своей позиционный материнский статус в отношениях с дочерью В интервью с исследователем дочери указывали, что выучивали подобную схему общения в подростковом возрасте и затем, несмотря на проходящие годы, эта схема общения с матерями практически не менялась.

Диалоги между дочерьми и родителями в пьесах А. Н. Островского служат хорошей иллюстрацией к разным видам коммуникативной связи между представителями двух поколений. По своей тематике подобные диалоги у Островского, с позиции сегодняшнего времени, несколько однообразны — матери, отцы и дочери в его пьесах чаще всего обсуждают поиск женихов, их достоинства (умственные, нравственные и финансовые), возможное замужество дочери, проблемы с приданым, а также дальнейшие сценарии замужней жизни. Начнем с примера, где проявляется связанный характер коммуникации между матерью и дочерью: дочь выражает несогласие с матерью относительно замужества, а мать отстаивает свою позицию:

Анна Петровна. Хоть бы ты замуж, что ль, Маша, шла поскорей. Я бы уж, кажется, не знала, как и бога-то благодарить! А то, как это без мужчины в доме!.. Это никак нельзя.

Марья Андреевна. У вас ведь, маменька, уж один разговор.

Анна Петровна. Что ж такое не говорить-то! От слова-то тебя убудет, что ли? На-ка поди, уж и говорить-то нельзя. Что такое, в самом деле!

Марья Андреевна. Разве я виновата, маменька, что мне никто не нравится?

Анна Петровна. Как это не нравится, я не знаю; эго так, каприз просто, Маша.

(«Бедная невеста», разговор между матерью и дочерью)

Нетрудно заметить, что Анна Петровна и Марья Андреевна эмоционально близки, активно поддерживают общение, но в то же время не придерживаются строго семейной позиционной иерархии (мать — дочь). В диалоге хорошо прослеживается тактика выражения несогласия друг с другом, где используется по крайней мере несколько характерных приемов спора: апелляция к логике: «А то, как это без мужчины в доме!.. Это никак нельзя»; постановка под вопрос аргумента собеседника: «Что ж такое не говорить-то! От слова-то тебя убудет, что ли?»; защитная реакция: «Разве я виновата, маменька, что мне никто не нравится?». В некоторых диалогах из пьес А. Н. Островского эмоциональная близость между дочерью и родителями обрисована в утрированном виде, и представляется трудно реализуемой в коммуникативных сценариях современного реального внутрисемейного общения:

Анна Павловна. Папенька, что вы делаете?

Оброшенов. Ты наша спасительница! Ты! Нет, еще не все! Что же я обрадовался! Еще не все. Нет, я стану перед тобой на колени.

Анна Павловна. Ах, папенька! Что вы это! Зачем?

Оброшенов. Просить тебя, просить великое дело для нас сделать. И вы становитесь! Вот она! Она одна может.

Анна Павловна. Я ничего не понимаю.

Оброшенов. Нет, я стану... Это стоит, чтоб стать на колени. Злодей твой не станет того просить, что отец просить будет.

Анна Павловна. Вы меня пугаете.

Оброшенов. Будь тверже, Аннушка, будь тверже! Хрюков просит руки твоей и двадцать тысяч на приданое дает! Падайте! Аннушка! Падаем, падаем к ногам твоим! (Хочет стать на колени.)

Анна Павловна (удерживает его). И вы думаете, что я откажусь? Вы боитесь, папенька? Нет. Вы больны, вы стары: вам нужен покой. А вы для нас работаете, убиваете последние силы... Я буду иметь возможность ходить за вами, покоить вас, баловать, как малого ребенка... и вы подумали, что я откажусь от этого! (Обнимает Верочку.) И ее, мою куклу, я могу рядить, во что мне захочется, могу ее тешить, доставлять ей удовольствия... И я откажусь! Папенька, что вы! Я умереть для вас готова, только бы вы были счастливы!

Оброшенов. Да, да, да! Я так и знал. Вот она дочь-то какая! Вот с такими дочерьми хорошо жить на свете! Ну, спасибо тебе! Спасибо! (Целует ее.) Вот я здоров и весел. Я и плясать буду на твоей свадьбе.

(«Шутники», диалог между пожилым отцом, отставным чиновником, и его взрослой дочерью)

Взаимосвязь между возрастом и характером коммуникации во внутрисемейном общении хорошо прослеживается на примере диалогов мать — дочь. Больший жизненный опыт, воспоминания о ситуациях, когда удалось постоять за себе или, наоборот, не удалось отстоять свои права или свою позицию, предопределяют лидерскую роль матери в ведении общения с дочерью:

Круглова. Однако дело-то до большого дошло. Вот он какими кушами бросает; тут уж не шуткой пахнет.

Агния. Думать долго некогда, надо решать сейчас.

Круглова. Легко сказать: решать! Ведь это на всю жизнь. А ну, мы этот случай пропустим, а вперед тебе счастья не выйдет; ведь мне тогда терзаться-то, мне от людей покоры-то слышать. Говорят, не в деньгах счастье. Ох, да правда ли? Что-то и без денег-то мало счастливых видно. А и то подумаешь: как мне тебя на муку-то отдать? Другая бы, может, еще и поусумнилась: «может, дескать, ей за ним и хорошо будет, — может, он с молодой женой и переменится». А у меня уж такого сумнения нет, уж я наперед буду знать, что на верную тебя муку отдаю. Как же нам быть-то, Агничка?

Агния. Почем я знаю! Что я на свете видела!

Круглова. Да ведь твое дело-то. Что тебе сердчишко-то говорит?

Агния. Что наше сердчишко-то! На что оно годится? На шалости. А тут дело вековое, тут либо счастье, либо горе на всю жизнь. У меня, как перед бедой перед какой, я не знаю, куда сердце-то и спряталось, где его и искать-то теперь. Нет, маменька! Видно, тут, кроме сердчишка-то, ум нужен; а мне где его взять!

Круглова. Ох, и у меня-то его немного.

Агния. А вот что, маменька! Я никогда к вам не ластилась, никогда своей любви к вам не выказывала; так я вам ее теперь на деле докажу. Как вы сделаете, так и хорошо.

Круглова. Что ты, дочка! Так уж ничего мне и не скажешь?

Агния. Что мне говорить-то? Только путать вас! Вы больше жили, больше знаете.

Круглова. А бранить мать после не будешь?

Агния. Слова не услышите.

Круглова. Ах ты, золотая моя! Ну, так вот что я тебе скажу: как идти мне сюда, я у себя в спальне помолилась, на всякий случай; вот, помолившись-то, и подумаю.

Агния. Подумайте, подумайте; а я ожидать буду себе...

Круглова. Что тебе долго ждать-то, мучиться?..

Агния. Погодите, погодите, я зажмурю глаза. (Зажмуривает глаза.)

Круглова. Хоть весь свет суди меня, а я вот что думаю: мало будет убить меня, если я отдам тебя за него.

Агния. Ох, отлегло от сердца.

(«Не все коту масленица», разговор матери и дочери)

В диалоге матери и дочери, Кругловой и Агнии, в пьесе «Не все коту масленица», где обсуждаются матримониальные планы, наблюдается связанный характер коммуникации, при котором, хотя позиционная иерархия и имеет место («а вот что, маменька! Я никогда к вам не ластилась, никогда своей любви к вам не выказывала; так я вам ее теперь на деле докажу. Как вы сделаете, так и хорошо»), однако обе стороны проявляют понимание, терпимость и готовность к компромиссам. Доверительность и психологическая близость, типичные для связной коммуникации, также проявляются в использовании большого количества уменьшительно-ласкательных форм: маменька, Агничка, сердчишко.

Коммуникативные конфликты и споры между дочерьми и матерями происходят как при связанном, так и при осложненном типе коммуникации. Основные приемы коммуникативного поведения в споре обычно сводятся к следующим: выражение каких-либо просьб или требований, в частности, просьбы или призывы изменить поведение, выражение отказа в ответ на нежелательную или неприемлемую просьбу или требование, высказывание собственного мнения, высказывание несогласия с чем-либо, выражение негативных чувств и ощущений, а также ответ на критику с чьей-либо стороны:

Лидия. Что же он пишет?

Надежда Антоновна (нюхая спирт). Он пишет, что денег у него нет, что ему самому нужно тысяч тридцать, а то продадут имение; а имение это последнее.

Лидия. Очень жаль! Но согласитесь, maman, что ведь я могла этого и не знать, что вы могли пожалеть меня и не рассказывать мне о вашем разорении.

Надежда Антоновна. Но все равно ведь после ты узнала бы.

Лидия. Да зачем же мне и после узнавать? (Почти со слезами.) Ведь вы найдете средства выйти из этого положения, ведь непременно найдете, так оставаться нельзя. Ведь не покинем же мы Москву, не уедем в деревню; а в Москве мы не можем жить, как нищие! Так или иначе, вы должны устроить, чтоб в нашей жизни ничего не изменилось. Я этой зимой должна выйти замуж, составить хорошую партию. Ведь вы мать, ужели вы этого не знаете? Ужели вы не придумаете, если уж не придумали, как прожить одну зиму, не уронив своего достоинства? Вам думать, вам! Зачем же вы мне-то рассказываете о том, чего я знать не должна? Вы лишаете меня спокойствия, вы лишаете меня беззаботности, которая составляет лучшее украшение девушки. Думали бы вы, maman, одни и плакали бы одни, если нужно будет плакать. Разве вам легче будет, если я буду плакать вместе с вами? Ну скажите, maman, разве легче?

(«Бешеные деньги», упреки 24-летней дочери в адрес пожилой матери)

Как уже отмечалось, в семьях со связанным типом коммуникации взрослые дочери и их матери эмоционально близки, и активно поддерживают общение, не придерживаясь семейной позиционной иерархии (мать — дочь). Казалось бы, XIX в. предъявлял более жесткие требования к соблюдению семейной иерархии в общение, однако пьесы А. Н. Островского служат убедительной иллюстрацией, что это происходило далеко не всегда:

Агния. Погода-то! Даже удивительно! А мы сидим. Хоть бы погулять куда, что ли!

Круглова. А вот, погоди, дай срок, сосну полчасика, пожалуй, погуляем.

Агния. Кавалеров-то у нас один, другой — обчелся, гулять-то не с кем.

Круглова. А кто виноват? Не мне же ловить для тебя кавалеров! Сети по улицам-то не расставить ли?

Агния. Разве вот Ипполит зайдет.

Круглова. И то, гляди, зайдет; день сегодня праздничный, что ему дома-то делать! Вот тебе и кавалер; не я искала, сама обрящила. Вольница ты у меня. Ты его как это подцепила?

Агния. Очень просто. Шла я как-то из городу, он меня догнал и проводил до дому. Я его поблагодарила.

Круглова. И позвала?

Агния. С какой стати!

Круглова. Как же он у нас объявился?

Агния. Позвала я его, да после. Стал он мимо окон ходить раз по десяти в день; ну, что хорошего, лучше уж в дом пустить. Только слава.

Круглова. Само собой.

Агния. Все говорить?

Круглова. Да говори уж заодно.

Агния (равнодушно и грызя орехи). Потом он мне письмо написал с разными чувствами, только нескладно очень...

Круглова. Ну? А ты ему ответила?

Агния. Ответила, только на словах. Зачем вы, говорю, письма пишете, коли не умеете? Коли что вам нужно мне сказать, так говорите лучше прямо, чем бумагу-то марать.

Круглова. Только и всего?

Агния. Только и всего. А то что же еще?

Круглова. Много очень воли ты забрала.

Агния. Заприте.

Круглова. Болтай еще.

(«Не все коту масленица», беседа 20-летней дочери и 40-летней матери)

Не слишком-то настойчивые понукания Кругловой в разговоре с дочерью («Много очень воли ты забрала» ... «Болтай еще») не воспринимаются всерьез, а, скорее, лишь как дань принятым нормам. Убедительность при ведении спора зависит от ряда характеристик. Например, люди с высокой социальной тревожностью менее убедительны (Leary et al. 1995; Gudleski et al. 2000), т. к. обычно стремятся произвести сильное впечатление, но одновременно сомневаются в своих возможностях достичь желаемого результата. Не менее важна степень недовольства ситуацией, по поводу которой возникает спор. Как отмечается в специальном исследовании (Lundgren et al. 2000), убедительность в споре зависит от важности обсуждаемого вопроса и силы негативных эмоций, который возбуждает этот вопрос:

Марья Андреевна. Что это вы, маменька, делаете? Посылаете Платона Маркыча по присутственным местам женихов искать! Это уж бог знает что такое!.. И ни слова об этом не скажете; это уж обидно даже. Ах, маменька, что вы со мной делаете!

Анна Петровна. Никакой тут обиды нет! Ты, Маша, этого не знаешь, это уж мое дело. Я ведь тебя не принуждаю; за кого хочешь, за того и пойдешь. А это уж мой долг тебе жениха найти.

(«Бедная невеста», разговор между матерью и дочерью)

Марья Петровна недовольна поведением матери, высказывает свое несогласие и выражает явное неодобрение. В ответ на критику мать апеллирует к логике дочери: «я ведь тебя не принуждаю; за кого хочешь, за того и пойдешь», и в то же время определяет границы позволенной дискуссии: «а это уж мой долг тебе жениха найти». В продолжении диалога Анна Петровна приводит дополнительные аргументы, подкрепляющие ее позицию, которая сводится к осознанию необходимости и неизбежности замужества для дочери, нежелательности и социальной неприемлемости холостяцкого статуса, отсутствия реальных альтернатив. В этом диалоге характер общения сохраняет черты связанной коммуникации:

Марья Андреевна. Маменька! Он мне очень не нравится. Я все для вас готова, все, что вам угодно, только не принуждайте меня замуж идти; я не хочу замуж. Я не пойду ни за кого.

Анна Петровна. ...Ведь ты не понимаешь, что говоришь! Ну, можно ли этакую вещь сказать: не пойду замуж! Это все только фантазии. Очень интересно быть старой девкой! А мне-то что ж, в богадельню, что ль, идти! Во-первых, ты, коли любишь мать, должна выйти замуж, а во-вторых, потому что так нужно. Что такое незамужняя женщина? Ничего! Что она значит? Уж и вдовье-то дело плохо, а девичье-то уж и совсем нехорошо! Женщина должна жить с мужем, хозяйничать, воспитывать детей, а ты что ж будешь делать-то старой девкой? Чулок вязать! Подумала ли ты об этом?

Марья Андреевна. Нет, маменька, я об этом не думала.

Анна Петровна. Ну, поди сюда, сядь подле меня! Поговорим с тобой хорошенько. Я сердиться не буду.

(«Бедная невеста», разговор матери и дочери о замужестве)

Одним из важных факторов в динамике коммуникационных взаимоотношений между дочерьми и матерями является раскрытие личной информации, самораскрытия или, наоборот, сохранение какой-либо информации в секрете. Поддержание баланса между раскрытием информации и сохранением секретов друг от друга является общепринятой формой регуляции общения. Секреты обычно сохраняются в тех случаях, когда риск связанный с раскрытием секрета слишком велик, а потенциальная уязвимость становится слишком высока (Derlega et al., 1993). Таким образом, можно представить себе континуум раскрытия информации в общении, в котором секреты можно описать как информацию, которая может быть раскрыта при обычных условиях, но которая скрывается, если оказывается, что раскрытие ведет к слишком угрожающим или позорным последствиям. При описании процесса коммуникации матери и дочери некоторые исследователи предпочитают говорить не о секретах, а о «редакторской» или «цензурной» обработке информации со стороны матери или дочери (Kraus 1989). Сохранение дочерью какого-либо секрета от матери, как правило, вызывает бурное негодование у матери, и может приводить к осложненному общению, с ярко выраженной позиционной иерархией:

Татьяна Никоновна. А ты думала перехитрить всех? Нет, уж нынче никого не обманешь. Скажи ты мне, сударыня, с чего это ты выдумала шашни-то заводить?

Оленька. Какие шашни?

Татьяна Никоновна. Да такие же. Ты у меня смотри, я ведь гляжу-гляжу да примусь по-своему.

Оленька. Что же вы со мной сделаете?

Татьяна Никоновна. Убью до смерти.

Оленька. Уж будто и убьете?

Татьяна Никоновна. Убью, своими руками убью. Лучше ты не живи на свете, чем страмить меня на старости лет.

Оленька. Не убьете, пожалеете.

Татьяна Никоновна. Нет, уж пощады не жди. Да я и не знаю, что с тобой сделаю, так, кажется, пополам и разорву.

Оленька. Вот страсти какие!

Татьяна Никоновна. Ты меня не серди, я с тобой не шутя говорю.

(«Старый друг лучше новых двух», диалог между матерью и дочерью)

В ответ на угрозы Татьяны Никоновны в связи с якобы имеющимся тайным любовнихом у Оленьки, дочь задает серию уточняющих вопросов и подает две саркастические реплики («Не убьете, пожалеете», «Вот страсти какие!»), которые совершенно не способствуют разрешению конфликтной ситуации. Примечательно, что подобное коммуникативное поведение строптивых дочерей мало в чем изменилось и в наши дни.

Данные исследований о самораскрытии и сохранении информации в секрете при общении взрослой дочери с матерью весьма противоречивы. Так, одними исследователями отмечается, что дочери в американском обществе весьма откровенны с матерями при обсуждении вопросов, связанных с сексом (Rafaelli et al. 2003), в то время как другие исследователи указывают на то, что дочери часто сохраняют в секрете информацию о своих подругах, о беременностях (Miller-Rassulo 1992), о состоянии здоровья (Fingerman 2001), а также о рискованном поведении, заключающимся в случайных сексуальных связях, а также употреблении алкоголя и наркотических веществ. (Miller-Day 2004). Впрочем подобные расхождения в оценках самораскрытий весьма характерны для описательных коммуникативных исследований, поскольку объектом работ обычно становится общение в лишь нескольких отобранных семьях и экстраполяция результатов на коммуникацию во всем обществе является не вполне правомерной.

Уже говорилось о том, что при оценке качества общения часто обращают особое внимание на показатель удовлетворения, получаемого участниками коммуникации от общения. Самораскрытия в коммуникации далеко не всегда ведут к росту удовлетворения от общения. По данным недавней работы (Koemer et al. 2002), в беседах с дочерьми откровения матерей на такие темы, как финансовые проблемы семьи, негативное отношение к бывшему мужу, личные проблемы не приводили к большей психологической близости между матерью и дочерью, а часто оканчивались для дочери ощущением психологического дискомфорта. Раскрытие информации приводило к росту стресса и волнений относительно матери. В этом контексте можно вспомнить о российской практике сохранения в тайне реального врачебного диагноза для психологического состояния смертельно больного пациента. В контексте же внутрисемейного общения сохранение информации в секрете может выполнять как минимум несколько полезных функций (Vangelisti 1994; Miller-Day 2004): функцию поддержания status quo в семейных взаимоотношениях; защитную функцию — сохранение информации в секрете, с тем чтобы не расстроить, не ранить близкого человека; функцию самозащиты — с тем, чтобы информация не могла быть использована против самого же источника информации.

В уже указанной работе Miller-Day (2004) отмечалось, что в условиях связанного общения матери и дочери меньше информации держали в секрете, а также не опасались открыто говорить о своих новостях, чувствах, отношениях. Напротив, при осложненном характере коммуникационных отношений, матери нередко требовали откровенности от дочерей, но наталкивались на стену секретов. Нередко дочери в ретроспективных интервью отмечали, что для многих из них своеобразной мантрой стало выражение: «Только не говори матери!». Видимо подобное функционально мотивированное сохранение секретов для многих взрослых дочерей становится весьма устойчивой привычкой, закрепляемой в повседневном общении с матерью.

Как и любой вид коммуникации, общение матери и дочери проходит через периоды относительной стабильности и периоды быстрых изменений. Как правило, изменения внешних обстоятельств являются катализаторами для изменения характера общения. Удачный пример приводит Miller-Day (2004) в своем исследовании. После непродолжительного брака и последовавшего развода дочь возвращается в дом к матери: «When you got married, in my heart I felt that I had lost you. Now I feel I have you back» («Когда ты вышла замуж, сердцем я чувствовала, что я тебя потеряла. Ну а теперь я чувствую, что ты снова со мной»). В ретроспективном собеседовании дочь отреагировала на комментарий матери следующим образом: «То что мать сказала, это меня просто шокирует. Конечно она меня не теряла. Я и жила то с бывшим мужем всего через улицу. Просто кто-то другой завладел моим вниманием, а ей меня делить с ним не хотелось. Конечно, она никогда не теряла меня, но нам просто надо было найти способ, как разделить общение со мной» (Miller-Day 2004, 85). В другой ситуации, уже не развод, а серьезное заболевание дочери явилось катализатором усиления близости в общении с матерью: «Когда дочь заболела, ее муж полностью проявил себя, то есть почти совсем не заботился. Так что я ее водила на процедуры, мы ездили и в центральный госпиталь для дополнительных консультаций. И вот все это время мы с дочерью как будто отбросили боксерские перчатки и общались совсем по-другому, чем раньше» (Miller-Day 2004, 112).

Серьезные изменения во внутрисемейном общении могут вызываться целым рядом обстоятельств, которые описаны в проведенных исследованиях: переезд в другой город матери или дочери и вынужденное проживание в географическом отрыве друг от друга (Golish, 2000), замужество дочери (Miller-Rassulo, 1992), беременность и рождение ребенка (Miller-Day 2004). Для молодой матери рождение ее собственного ребенка позволяет посмотреть на свою мать другими глазами, что усиливает связь и глубину общения между двумя женщинами.

Существенные изменения в коммуникации между близкими членами семьи часто связаны с выполнением или невыполнением ими ожидаемых семейных функций. Матери и дочери в общении рассчитывают на дочернюю и материнскую эмоциональную поддержку (выражение любви и уважения, подбадривание, сочувствие, предложение и принятие советов), а также и на инструментальную поддержку, включающую финансовую помощь, помощь по дому, выполнение поручений. С точки зрения матерей, одним из существенных изменений, важных для характера общения, является социальное и поведенческое повзросление дочери, когда она становится менее зависимой, избавляется от подростковой нетерпимости и агрессивности и становится не просто дочерью, а и близкой подругой. В этих условиях общение с повзрослевшими дочерьми, по мнению матерей, перестает быть однобоким и односторонним. По оценке же одной из проинтервьюированных дочерей, эта смена происходит, когда дочери уже за 20: «Как будто выключатель какой-то сработал в наших взаимоотношениях. Теперь она ко мне как к взрослой относится. Уже чувствует, что я не маленький ребенок. Теперь она по-настоящему уважает мои решения» (Fisher et al. 2007, 14).

Другим временным этапом, при котором происходит поворот во взаимоотношениях и общении матери и дочери становится тот период, когда взрослая дочь начинает ухаживать за стареющей, или часто болеющей матерью (Fingerman 2001), процесс который иногда называют изменением ролей (role-reversal). Коммуникации между престарелыми родителями и взрослыми детьми посвящен специальный раздел книги.

Среди многочисленных ролей, которые играют мужчины в обществе, единственной поистине универсальной ролью является роль сына. Некоторые мужчины никогда не становятся братьями, мужьями, отцами и дедами, но абсолютно все мужчины относятся к категории сыновей. Естественно, что роль сына получает наполнение только лишь в условиях существования семьи, и прежде всего проявляется в взаимоотношениях и общении с родителями. Роль сына, особенно первенца, имеет важное значение в семейной жизни во многих странах. В Индии и в Китае, как известно, желание иметь сына (и меньшее желание воспитывать дочь и обеспечивать ее приданое) приводит к массовым абортам по половому признаку и существенному изменению пропорции между новорожденными мальчиками и девочками.

В то же время роль сына не является очевидной составляющей мужского самосознания, во всяком случае в западном мире. В американском исследовании в 90-е гг. прошлого века (Salmon & Daly 1996) молодых мужчин и женщин попросили написать десять утверждений о себе в ответ на незамысловатый вопрос: «Кто вы?». Авторы исследования отметили, что 44 % женщин, принявших участие в исследовании, охарактеризовали себя в качестве дочери, в то время как лишь 12 % мужчин написали в одном из десяти утверждений, что являются сыновьями. Причем на вопрос, с кем из членов семьи вы ощущаете наибольшую духовную близость, лишь семь процентов мужчин указали своих отцов, отдавая в этой категории предпочтение своим сестрам. Молодые же женщины в этой графе отметили, что наибольшую духовную близость испытывают по отношению к матерям и ценят прежде всего общение с ними. Одним из возможных объяснений, этого феномена является то, что (американские) мужчины не включают роль сына в свою идентичность, и что эта роль проявляется лишь во взаимоотношениях с родителями и приобретает конкретику в сочетаниях «отец и сын», «мать и сын».

Коммуникация между взрослыми родителями и сыновьями охватывает самые разнообразные аспекты жизни и может характеризоваться отношениями партнерства и доверительности, или же конфликта и антагонизма, которые могут быть закреплены в общении и поддерживаться длительной историей семейных взаимоотношений, или же могут достаточно быстро меняется в зависимости от изменяющейся ситуации:

Зыбкина. Да уж я раздумала платить-то. Совсем было ты меня ¹ с толку сбил; какую глупость сделать хотела! Как это разорить себя...

Платон. Маменька, что вы, что вы!

Зыбкина. Хорошо еще, что нашлись умные люди, отсоветовали. Руки по локоть отрубить, кто трудовые-то отдает.

Платон. Маменька, маменька, да ведь меня в яму, в яму.

Зыбкина. Да, мой друг. Уж поплачу над тобой, да, нечего делать, благословлю тебя, да и отпущу. С благословением моим тебя я отпущу, ты не беспокойся!

Платон. Маменька, да ведь с триумфом меня повезут, провожать в десяти экипажах будут, извозчиков наймут, процессию устроят, издеваться станут, только ведь им того и нужно.

Зыбкина. Что ж делать-то! Уж потерпи, пострадай!

Платон. Маменька, да ведь навещать будут, калачи возить — всё ; с насмешкой.

Зыбкина. Мяконький калачик с чаем разве дурно?

Платон. Ну, а после чаю-то, что мне там делать целый день? Батюшки мои! В преферанс я играть не умею. Чулки вязать только и остается.

Зыбкина. И то дело, друг мой, все-таки не сложа руки сидеть.

Платон (с жаром). Так готовьте мне ниток и иголок, больше готовьте, больше!

Зыбкина. Приготовлю, мой друг, много приготовлю.

Платон (садится, опуская голову). От вас-то я, маменька, не ожидал, — признаться сказать, никак не ожидал.

Зыбкина. Зато деньги будут целее, милый друг мой.

Платон. Всю жизнь я, маменька, сражаюсь с невежеством, только дома утешение и вижу, и вдруг, какой удар, в родной матери я то же самое нахожу.

Зыбкина. Что то же самое? Невежество-то? Брани мать-то, брани!

Платон. Как я, маменька, смею вас бранить! Я не такой сын. А только ведь оно самое и есть.

Зыбкина. Обижай, обижай! Вот посидишь в яме-то, так авось поумнее будешь.

(«Правда — хорошо, а счастье лучше», разговор матери средних лет с сыном)

В поисковой системе Google введенное на русском языке словосочетание «отец и сын» выдало более двух миллионов отсылок, а словосочетание «мать и сын» принесло около одного миллиона восемьсот тысяч отсылок. В художественной и популярной литературе существует огромное количество книг на тему о взаимоотношениях между отцами и сыновьями. Так современные американские авторы часто акцентируют внимание читателей на инструментальном аспекте взаимоотношений между отцами и сыновьями: совместные путешествия (МсKeen & МсKeen 2003), парная игра в гольф (Dodson 2003), рыбалка вдвоем с отцом (Plummer 2000), совместные подводные погружения (Chowdhury 2000), строительство дома семейной бригадой (Marchese 2002) и даже участие отцов и сыновей в военных действиях (Takiff 2003); хотя нередко затрагивают и другие темы во взаимоотношениях отцов и сыновей: примирение с отцом (Ilardo 1993), обмен религиозными взглядами между сыном и отцом (Clark 2002), взаимоотношения между отцами и сыновьями с различной сексуальной ориентацией (Gottlieb 2003; Shenitz & Holleran 2002) и пр.

Значительное количество исследований поддерживает тезис о том, что социальные, психологические и поведенческие характеристики как сына-подростка, так и взрослого сына во многом определяются взаимоотношением и общением с отцом (Day et al. 2004; Peters et al. 2000). Качество этих взаимоотношений сказывается на когнитивном развитии (Juby & Farrington 2001), на успехах сына в образовании (Singer et al. 2000), на степени мужественности (Beatty 1995), на склонности к физической и вербальной агрессивности в отношениях с женщинами (Dick 2004). И все это несмотря на то, что матери проводят в среднем в три раза больше времени со своими сыновьями чем отцы и, как правило, несут ответственность за планирование, организацию и проведения всевозможных занятий с детьми (Pleck et al. 2004).

Матери чаще отцов противятся отдалению сына и некоторые исследования показывают, что именно в общении с матерью у сыновей чаще возникают противоречия, чем при общении с отцом (Laursen 1995). Сыновья чаще, чем дочери, прибегают к тактике замыкания и неподдержания разговора с матерью (Whalen et al. 1996), а также в разговоре имеют склонность прерывать свою мать чаще, чем прерывают или перебивают в разговоре сестер (Beaumont et al. 2001). Также замечено, что сыновья реже чем дочери говорят с матерью о своих эмоциях (Dunn et al 1987), но также и реже получают какие-либо указания или команды от матери во время повседневных разговоров (Leaper et al. 1998).

Обвинения в адрес матери достаточно распространенный мотив, который хорошо отражен в пьесах А. Н. Островского, например в драме «Не сошлись характерами». Проследим, как Прежнева, мать Поля, не подает никаких советов или указаний сыну, а лишь робко оправдывается за расточительство в прошлой жизни:

Поль. И чего же мне недостает? Ведь это срам, позор! Мне недостает состояния. Да и кому нужно знать, что у меня нет состояния? Я все-таки должен жить так, как они, и вести себя так, как они. Что ж, в мещане, что ли, мне приписаться? Сапоги шить? Нет состояния!., это смешно даже.

Прежнева. Было, Поль, было.

Поль. Я знаю, что было, да теперь где? Я знаю больше... я знаю, что вы его промотали.

Прежнева. Ах, Поль, не вини меня; ты знаешь, что все мы, женщины, так доверчивы, так слабы! Когда был еще здоров твой отец, нас все считали очень богатыми людьми, у нас было отличное имение в Симбирской губернии. Он как-то умел управлять всем этим. Потом, когда его разбил паралич, я жила совсем не роскошно, а только прилично.

(«Не сошлись характерами», диалог матери и сына)

Во втором действии пьесы Поль развивает свою мысль о вине матери за свое плачевное материальное состояние и предается воспоминаниям о своем детстве и юношеских годах, когда он оказывался свидетелем безответственного поведения матери:

Прежнева. Нынче у женщин совсем нет сердца, совсем нет.

Поль. Позвольте мне, maman, поблагодарить теперь вас за две вещи: во-первых, за то, что вы промотали мое состояние, а во-вторых, за то, что воспитали меня так, что я никуда не гожусь. Я умею только проживать. А где деньги, где? (Горячо.) Где деньги? Ну, давайте мне их! Вам весело было, когда я восьми лет, в бархатной курточке, танцевал лучше всех детей в Москве и уж умел волочиться за маленькими девочками! Вам весело было, когда я шестнадцати лет отлично скакал на лошади! Вы любовались, когда мы с моим гувернером, вашим любимцем, скакали по нашим наследственным полям. Вам весело было! При таком воспитании нужно иметь деньги, чтобы играть значительную роль в нашем обществе. Зачем же вы все промотали? Куда делись наши имения, наши крестьяне? Я блистал бы в обществе наперекор всем этим ученым и современно образованным людям с новыми идеями. Мне это было бы легко: они большой симпатией не пользуются. А теперь что? Теперь вы, может быть, будете иметь удовольствие видеть меня выгнанным из службы, праздношатающимся, картежным игроком, а может быть, и хуже. Что ж мне делать? Нельзя же мне от живой жены жениться в другой раз. (Опускает голову на руки.)

(«Не сошлись характерами», разговор между матерью и сыном)

Поль делает ставку на приданое богатой жены из купеческой среды. Однако, Серафима Карповна, за счет капиталов которой Поль надеялся поправить пошатнувшееся финансовое состояние, оказывается более расчетливой и дальновидной, и делится своими сомнения относительно авантюрных финансовых проектов своего мужа с отцом:

Карп Карпыч. Ну, он молодой, а ты все-таки вдова, а не девушка, все как будто перед мужем совестно; ну, он подластится да и выманит деньги-то.

Серафима Карповна (принимая чашку от Матрены). Неужели мужчины могут любить только из денег? (Вздох и глаза к небу.)

Карп Карпыч. А ты думала как? Порядок известный.

Серафима Карповна (выходя из задумчивости). Да я ему и не дам денег.

Карп Карпыч. Ну, и ладно. Ты поступай так, как я тебе приказывал.

Серафима Карповна. Конечно, папенька! Что я, дура, что ли?

(«Не сошлись характерами», диалог между взрослой дочерью и пожилым отцом)

Серафима Карповна. Может быть, ему не понравится, что я расчетлива, так ведь иначе мне как же? Я стараюсь только, чтоб не прожить капиталу, а проживать одни проценты. Что ж я буду тогда без капиталу, я ничего не буду значить.

Карп Карпыч. Обнакновенно.

Серафима Карповна. А проценты я сейчас могу расчесть на бумажке, нас в пансионе этому учили. А вот без бумажки я и не могу. (Задумывается.)

(«Не сошлись характерами», диалог дочери и пожилого отца)

Конечно, условия жизни в семьях, даже в одной стране и в один исторический период, существенно различаются, что снижает убедительность обобщений относительно характера коммуникации между сыновьями и матерями. Так в американских семьях, в которых матери работают вне дома, и в семьях с матерями-домохозяйками, сыновья по-разному оценивают роль родителей в ведении домашнего хозяйства и воспитания детей. В семьях, где мать работает, 86 % сыновей согласились со мнением, что оба родителя в равной степени ответственны за домашнее хозяйство и воспитание детей, тогда как в семьях матерей-домохозяек лишь 66 % сыновей согласилось с этим же утверждением (Riggio et al. 2004). Другое недавнее исследование (Jones et al. 2003) показало, что позитивное и частое общение между матерью и сыном, отношения доверия между ними существенно помогают сыновьям справляться с повышенной тревожностью в пубертатный и пост-пубертатный период.

В пьесах А. Н. Островского довольно часто встречается образ взрослого, но инфантильного, с повышенной тревожностью сына, которого мать подталкивает к определенным действиям, часто к женитьбе:

Хорькова (садясь на скамейку). Как это тебе, Миша, не стыдно! Зачем ты ушел? Только что я стала выражать Марье Андревне, как ты их любишь и как ты об них относишься, ты сейчас и бежать... Я необразованная женщина, да никогда не конфужусь, а ты всего конфузишься.

Хорьков. Ах, маменька! Не говорите, сделайте милость, обо мне с Марьей Андревной! Я сам поговорю. Вы и так про меня всегда бог знает что рассказываете.

Хорькова. Да, дождешься тебя! Странно это, Миша, ты человек образованный...

Хорьков. Да, маменька, я образован, у меня сердце доброе; кроме этого, я знаю, что со мной она будет счастлива, что только я один могу оценить ее, что она погибнет в этом кругу жертвой расчета или невежества... но я боюсь, что она мне откажет.

Хорькова. Ах, боже мой! Свет-то не клином сошелся — найдем другую.

Хорьков. Где я найду другую? Хорошо, что случай свел меня с Марьей Андревной, я ее узнал, полюбил... Да поверьте же вы мне, что я так люблю Марью Андревну, что никого не могу видеть, кроме нее... Я и не думал, что так могу полюбить. Я измучился в последнее время... Вы видите, я плачу... Я не могу жить без нее.

Хорькова. А коли любишь, так откройся — это всегда так делают.

(«Бедная невеста», разговор между матерью и сыном)

Дополнительные данные о характере коммуникации между сыновьями и родителями были получены в результате опроса более 500 мужчин в возрасте от 12 до 87 лет (Morman & Floyd 2006), при среднем возрасте в 40 лет, которых просили в свободной форме изложить свои взгляды на эффективное и приносящее удовлетворение общение, в котором участвуют сыновья и родители. Статистический анализ показал, что с точки зрения мужчин для удовлетворительного общения важно, чтобы сыновья выказывали уважение к родителям (47 %). Как отметил один из участников опроса: «Хороший сын всегда выражает уважение к отцу и матери, уважает их жизненный опыт, и хороший и плохой, показывает понимание того, что родители многим пожертвовали для блага ребенка». По мнению другого участника опроса, «сыновье уважение родителей не означает, что сын отказывается от своих взглядов и представлений» (Morgan & Floyd 2006, 51). На втором месте по важности участники опроса поставили независимость и ответственность сыновей (25 %), которые они проявляют в общении с родителями и в своем поведении в целом. Далее были указаны такие качества, как обращение к родителям (в основном к отцам) за советами (22 %), послушание (21 %) и проявление любви (21 %). Большинство участников опроса подчеркивали желательность взаимообразного характера перечисленных свойств для качественного и приносящего удовлетворение общения.

Конечно, сыновье уважение не следует путать с приниженностью и беспрекословным послушанием, а также с проявлениями авторитарного характера родителей при общении со взрослыми детьми, что прекрасно продемонстрировал А. Н. Островский в своих пьесах:

Кабанова. Если ты хочешь мать послушать, так ты, как приедешь туда, сделай так, как я тебе приказывала.

Кабанов. Да как же я могу, маменька, вас ослушаться!

Кабанова. Не очень-то нынче старших уважают.

Варвара (про себя). Не уважишь тебя, как же!

Кабанов. Я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг.

Кабанова. Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими глазами не видала да своими ушами не сдыхала, каково теперь стало почтение родителям от детей-то! Хоть бы то-то помнили, сколько матери болезней от детей переносят.

Кабанов. Я, маменька...

Кабанова. Если родительница что когда и обидное, по вашей гордости, скажет, так, я думаю, можно бы перенести! А, как ты думаешь?

Кабанов. Да когда же я, маменька, не переносил от вас?

Кабанова. Мать стара, глупа; ну, а вы, молодые люди, умные, не должны с нас, дураков, и взыскивать.

Кабанов (вздыхая, в сторону). Ах ты, господи. (Матери.) Да смеем ли мы, маменька, подумать!

(«Гроза», диалог взрослого сына с пожилой матерью

Коммуникативное поведение критически настроенного родителя можно описать как «автоматически оценивающее, ироничное, порицающее, наказывающее, обвиняющее, ищущее виновного, приказное, авторитарное, запрещающее, догматичное, претендующее на правоту, указывающее как правильно, проводящее границы» (Гойхман, Надеина 2006, 218). Типичными интонациями для подобного доминантного коммуникативного поведения оказываются следующие: «громко или тихо, твердо, высокомерно,⁷ насмехаясь, иронически, цинично, саркастически, остро, ясно, с нажимом» (Там же). Постоянные поучения приносят удовлетворение поучающему, который, в силу разницы в статусе, в возрасте и семейной позиции, часто не задумывается об эффективности такого общения или же о степени удовлетворения, которое от подобного общения получает собеседник:

Кабанова. Что ты сиротой-то прикидываешься? Что ты нюни-то распустил? Ну какой ты муж? Посмотри ты на себя! Станет ли тебя жена бояться после этого?

Кабанов. Да зачем же ей бояться? С меня и того довольно, что она меня любит.

Кабанова. Как зачем бояться! Как зачем бояться! Да ты рехнулся, что ли? Тебя не станет бояться, меня и подавно. Какой же это порядок-то в доме будет? Ведь ты, чай, с ней в законе живешь. Али, по-вашему, закон ничего не значит? Да уж коли ты такие дурацкие мысли в голове держишь, ты бы при ней-то, по крайней мере, не болтал да при сестре, при девке; ей тоже замуж идти: этак она твоей болтовни наслушается, так после муж-то нам спасибо скажет за науку. Видишь ты, какой еще ум-то у тебя, а ты еще хочешь своей волей жить.

Кабанов. Да я, маменька, и не хочу своей волей жить. Где уж мне своей волей жить!

Кабанова. Так, по-твоему, нужно все лаской с женой? Уж и не прикрикнуть на нее и не пригрозить?

(«Гроза», диалог взрослого сына с пожилой матерью)

Приспосабливающееся коммуникативное поведения сына характеризуется следующими чертами: «ощущение стыда, чувство вины, осторожное, боязливое, сдержанное, опасливое, думающее о последствиях, требующее одобрения, впадающее в отчаяние, беспомощное; обиженное, покорное, скромное, неуверенное, подавленное, предъявляющее повышенные требования к себе, жалующееся» (Гойхман, Надеина 2006, 219). С точки зрения интонации коммуниканты в подобной роли обычно говорят тихо, нерешительно, прерывающимся голосом, плаксиво, подавленно, сокрушенно, подобострастно, нудно или жалуясь что особенно характерно для ригидных и интровертных собеседников.

Общение между детьми и пожилыми родителями является актуальной, а иногда и болезненной темой. Известно, что в США около 90 % пожилых людей имеют взрослого ребенка или взрослых детей и около 80 % из них поддерживают регулярные контакты со взрослыми детьми (Cicirelli 1981; Nussbaum et al. 1995). Во многих случаях это общение проходит не с глазу на глаз, а по телефону, и, в последнее время, по электронной почте. Это объясняется тем, лишь около 15 % людей в возрасте 65 лет и старше живут в одном доме или в одной квартире со своими взрослыми детьми (Ward et al. 1992). В американском обществе существует миф о якобы безразличном отношении взрослых детей к своим пожилым родителям и о попытках как можно скорее избавится от каких-либо обязанностей по отношению к пожилым родителям, сдав их в дом для престарелых. Приведенная статистика опровергает этот миф. Из 80 % пожилых людей, которые поддерживают связи и общение со своими уже взрослыми детьми, большинство делает это в течение многих лет жизни. Этому длительному коммуникативному контакту между родителем и взрослым ребенком сопутствуют и такие явления, как проявление любви друг к другу, взаимная забота, навыки по избеганию выражения враждебного настроя, достижение определенного консенсуса в вопросе о жизненных ценностях, представлениях и мнениях, — все это складывается в картину, отражающую высокую степень коммуникативного приспособления друг к другу.

Высказывается мнение о том, что и взрослые дети и их пожилые родителя, часто используют определенную форму приспособительной самоцензуры (Williams et al. 2001, 153), с тем чтобы поддерживать солидарность и избегать конфликтов. Каждая сторона знает, каких тем лучше не касаться в разговоре, и какая форма коммуникации может вызвать раздражение или негодование со стороны родного человека. Перед приходом в гости взрослая дочь звонит приглашенным и заранее предупреждает: «Только не говорите с папой о ситуации с льготными лекарствами — у него тут же давление повышается, и может удар хватить». У А. Н. Островского есть прекрасная иллюстрация к этому явлению: в драме «Гроза» хорошо известный самодур Дикой постоянно предупреждает своих собеседников о том, чтобы те не заводили с ним разговоры на тему денежного долга, т. к. это тут же вызывает его справедливый и бурный гнев.

Родители, и в пожилом возрасте, нередко сохраняют по отношению к детям подход, который сформировался у них много лет назад, в период социального взросления и становления детей. Нередко, это авторитарный стиль общения, при котором безапелляционный тон и единоличные решения родителей, навязываемые детям, становятся наиболее характерными его чертами:

Мухояров (Барабошеву). Давно я вас приглашаю: пожалуйте в контору; потому — хозяйский глаз... без него невозможно...

Барабошев. Не в расположении. (Матери.) Маменька, я расстроен. (Мухоярову.) Мне теперь нужен покой... Понимай! Одно слово, и довольно. (Матери.) Маменька, я сегодня расстроен.

Мавра Тарасовна. Уж слышала, миленький, что дальше-то будет?

Барабошев. Все так и будет, в этом направлении. Я не в себе.

Мавра Тарасовна. Ну мне до этих твоих меланхолиев нужды мало; потому ведь не божеское какое попущение, а за свои деньги, в погребке или в трактире, расстройство-то себе покупаете.

Барабошев. Верно... Но при всем том и обида.

Мавра Тарасовна. Так вот ты слушай, Амос Панфилыч, что тебе мать говорит!

Барабошев. Могу.

Мавра Тарасовна. Нельзя же, миленький, уж весь-то разум пропивать; надо что-нибудь, хоть немножко, и для дому поберечь.

Барабошев. Я так себя чувствую, что разуму у меня для дому достаточно.

Мавра Тарасовна. Нет, миленький, мало. У тебя и в помышления нет, что дочь — невеста, что я к тебе третий год об женихах пристаю.

Барабошев. Аккурат напротив того, как вы рассуждаете, потому как я постоянно содержу это на уме.

Мавра Тарасовна. Да что их на уме-то содержать, ты нам-то их давай.

Барабошев. Через этих-то самых женихов я себе расстройство и получил. Вы непременно желаете для своей внучки негоцианта?

Мавра Тарасовна. Какого негоцианта! Так, купца попроще.

(«Правда хорошо, а счастье лучше», разговор сына средних лет с пожилой матерью)

Существуют вполне объективные обстоятельства, оказывающие давление на чувство солидарности, которое испытывают взрослые дети и их пожилые родители по отношению друг к другу. Особенно это давление очевидно в тех случаях, когда пожилые родители нуждаются в постоянной опеке и высокой частоте общения. И взрослые дети, и их пожилые родители, с одной стороны, стремятся к солидарности, а с другой, хотят иметь известную автономию (Bengston et al. 1991). Постоянное общение с немощным и больным родителем не позволяет поддерживать автономию и может вызывать раздражение и озлобление («На свою жизнь времени совсем не хватает, а тут с тобой возись!»), а недостаточное общение и недостаточный уход вызывает у некоторых взрослых детей чувство вины и стыда. Нередко подчеркивается, что неформальное общение и помощь пожилым родителям в кругу семьи превышает формальную помощь, оказываемую социальными работниками, волонтерами, домами для престарелых (Cicerelli 1991). Однако возникает дилемма и для взрослых детей, и для их пожилых родителей. Если ты постоянно общаешься и заботишься о матери или отце, то рискуешь потерять собственную независимость. Если же на первом месте стоит беспокойство о собственной независимости, то может возникать чувство стыда или сожаления от того, что не уделяешь должного внимания немощным родителям. Так впрочем и пожилые родители вынуждены искать тонкую границу между желанием видеть и общаться со взрослыми детьми и получать от них необходимую помощь, а с другой стороны не перегружать детей своим обществом и общением.

Существует зависимость между географической близостью проживания и интенсивностью общения между детьми и их родителями и возрастом. Для американского общества характерно покидание родительского дома детьми сразу после окончания школы, при поступлении в университет, что способствует межпоколенческой независимости. В дальнейшем с возрастом взрослые дети, у которых уже появляются собственные дети, стараются перебраться поближе к бабушкам и дедушкам, чтобы обеспечить межпоколенческие контакты между внуками и своими родителями. Когда же родители становятся немощными типичен еще один переезд, еще ближе к родителям, с тем чтобы обеспечивать уход и поддерживать постоянное общение (Lin et al. 1995).

В российских городских условиях переезд детей от родителей, покидание родительского дома, происходит позже (если вообще происходит), далеко не сразу после окончания школы, и обычно откладывается до получения законченного образования, денежной работы и накопления достаточных средств для аренды или покупки жилья. Мобильность населения в целом гораздо ниже и переезды из города в город, даже в постсоветское время, являются скорее исключением, чем правилом. Частота родственных контактов находится в зависимости от территориальной удаленности родственников от пожилых людей: чем меньше расстояние, тем чаще происходит общение с родственниками (Иванова 2002). Все это обеспечивает более широкие возможности для поддержания постоянного общения с родителями в процессе взросления, во взрослом возрасте и в период родительской старости. Частота контактов в сельской местности в России также напрямую зависит от географической близости проживания родственников. Отсутствие телефонизации и компьютеризации, высокие тарифы на мобильную связь, там, где она имеется, делают телефонное или электронное общение с иногородними родственниками для большинства сельских жителей России несбыточной мечтой или недоступной роскошью.

Помимо возрастного фактора в вопросе поддержания общения с престарелыми родителями, а также престарелыми родителями супруга или супруги играет важную роль и фактор пола. Часто помимо общения с пожилыми родственниками им оказывается помощь в уборке, готовке, одевании и умывании. Эти повседневные дела обычно выполняются женщинами и помощь такого характера престарелым людям также оказывается женщинами. В исследовании, посвященном именно соотношению факторов пола, характера родственных отношений, и их связи с частотой общения и оказания помощи престарелым родственникам (Ingersoll-Dayton et al. 1996), было опрошено около 1500 взрослых людей, оказывавших помощь престарелым родителям или пожилым родителям супруга. Выяснилось, что женщины в целом намного чаще оказывают помощь престарелым родственникам, особенно собственным родителям, и в меньшей степени престарелой свекрови и свекру. Эта помощь также ассоциируется с более высоким уровнем стресса для взрослых дочерей, чем для взрослых сыновей. Опрос также показал, что в процессе общения с пожилыми родственниками уровень стресса у невесток в целом существенно выше, чем у зятьев. Для российских условий характерна значительная диспропорция в составе пожилых людей по половому признаку. Например, около 66 % пожилых сельских жителей составляют женщины (Иванова 2002). Поэтому общение и оказание взаимной помощи и поддержки в таких условиях происходит гораздо чаще среди женщин.

Как и в других странах мира, в России в межпоколенческом общении большую роль играет система межпоколенческой родственной поддержки. Например, в сельской местности в начале нового столетия 23 % детей и внуков оказывали помощь деньгами своим старшим родственникам, около 40 % детей и внуков помогали одеждой, и около 50 % из них оказывали помощь продуктами питания (Иванова 2002, 9). Не менее интенсивной была и помощь в обратном направлении: от старшего поколения детям и внукам. Более половины пожилых людей в сельской местности оказывали денежную помощь и помощь продуктами питания своим детям и внукам. На отсутствие материальной поддержки от родственников указало около 20 % опрошенных, причем была выявлена прямая зависимость между объемом помощи и возрастом родственника. Примечательно, что значительная часть респондентов в сельской местности в ожидании финансовой и материальной помощи рассчитывала на детей и внуков (46 %), на себя (35 %), и лишь 16 % надеялось на государство. В тех случаях, где пожилые люди рассчитывают только на себя, они, как правило одиноки, или же их связи с детьми ослаблены или полностью отсутствуют.

В российских городах объем внутрисемейных трасфергов также традиционно велик и по данным некоторых исследований сопоставим с объемом социальной государственной поддержки (Овчарова, Прокофьева 2000). Причем помощь в покупке лекарств и продуктов, в организации лечения, в ремонте жилья пожилые получают от сыновей и дочерей примерно в равных объемах, тогда как в стирке, уборке и приготовление еды помощь в основном поступает со стороны дочерей. Если не учитывать помощь деньгами, то очевидно, что объем инструментальной поддержки во многом коррелирует с интенсивностью коммуникации между пожилыми родителями и взрослыми детьми, ибо общение как раз и происходит во время оказания инструментальной помощи.

Ухудшение здоровья пожилых родителей, ослабление зрения и слуха, затухание когнитивных способностей, влияет на характер общения со взрослыми детьми. Обычное общение, с равной степенью коммуникативного приспособления с обеих сторон, становится затруднительным, и в общении со стороны детей могут появляться снисходительные, покровительственные, а иногда и командные интонации (Cicerelli 1993). Часто взрослые дети вынуждены принимать решения без прежних учета мнений пожилых родителей и согласований с престарелыми родителями.

В России несомненно велико количество бабушек и дедушек, но, к сожалению, по этому вопросу мы располагаем лишь косвенной статистикой. Как уже отмечалось, к 2007 г. в России насчитывалось около 38 млн пенсионеров, из них приблизительно 19 млн были старше 65 лет, и около 12 млн чел. перешагнули 70-летний рубеж. Значительная часть этих людей являются бабушками и дедушками. В США в свою очередь к 2000 г. насчитывалось около 35 млн чел. в возрасте старше 65 лет (Hetzel & Smith 2001). По подсчетам исследователей (Uhlenberg & Kirby 1998) 70 % родившихся младенцев имеет полный набор бабушек и дедушек, а к десятилетнему возрасту у 40 % детей остаются живы все бабушки и дедушки. Подсчитано, что к 30 годам у 75 % людей остается в живых как минимум одна бабушка или один дедушка.

Большое количество исследований по внутрисемейному общению концентрировалось на изучении общения между смежными поколениями: отцы — сыновья, матери — дочери, взрослые дети — пожилые родители.

Общение между поколением бабушек и дедушек и поколением внуков и внучек получало незаслуженно меньшее внимание исследователей. Как известно, люди могут становится и становятся бабушками и дедушками к 50, а иногда и к 40 годам, и их взаимоотношения и общение с внуками могут продолжаться 30, а то и 40 лет. Роли бабушек и дедушек в семьях многообразны. Старшие родственники являются хранителями семейных традиций, источником семейных историй (и в этом разделе книги вы найдете немало тому подтверждений), теми людьми, кто поддерживает моральные основы семейной жизни, и теми, к кому обращаются члены семьи за эмоциональной поддержкой. Помимо этого бабушки и дедушки оказывают внукам и внучкам финансовую поддержку (Block 2002). В российских условиях бабушки и дедушки также оказывают значительную материальную помощь своим внукам и внучкам (Иванова 2002, Барсукова 2004).

Общение с бабушками и дедушками является важным для обоих поколений, поскольку, с одной стороны, несомненно влияет на психологическое состояние старшего поколения (Kennedy 1992), а с другой стороны, — на коммуникативную мотивацию молодых членов семьи и формирования ими определенных стереотипов межпоколенческого общения (Harwood 2001). Среди факторов, сказывающихся на качестве коммуникации между поколением внуков и внучек и поколением бабушек и дедушек, выделяют демографические (Roberto & Stroes 1992), например, пол и семейную родословную; психокогнитивные, такие как, ощущение родственной близости (Pecchioni & Croghan 2002); а также частоту и форму общения (Lin et al. 2002).

Бабушки и дедушки различаются по характеру построения отношений с внуками и внучками, да и в целом по стилю своего коммуникативного поведения. В ранних работах по общению дедушек и внуков исследователи (Neugarten & Weinstein 1964, Cherlin & Furstenberg 1986) выделили несколько характерных стилей поведения пожилых людей. Так Negarten & Weinstein обрисовали пять таких стилей: формальный, при котором проводилось строгое разграничение между ролью родителя и дедушки/бабушки; искателя удовольствий, при котором бабушки и дедушки в основном ориентировались на отдых, на приятное времяпрепровождения и оберегание себя от дополнительных забот, связанных с внуками и общением с ними; суррогатного родителя, когда бабушка фактически становилась матерью для ребенка (а настоящая мать отсутствовала, или по тем или иным причинам не принимала участие в воспитании и общении ребенка); кладезя мудрости, при котором обычно дедушка выступает хранителем семейных ценностей и традиций и дает советы всем родственникам; отдаленной фигуры, при котором бабушки и дедушки редко появляются на горизонте семейного общения. В другой, более поздней работе (Cherlin & Furstenberg 1986) были также выделены пять стилей в коммуникативном поведении бабушек и дедушек, названные авторами следующим образом: отсутствующий, пассивный, поддерживающий, авторитарный и влиятельный. С одной стороны, попытки классификации стилей общения представляются интересными, именно поэтому они и были здесь приведены. Однако, кажется очевидным, что общение внуков и внучек с бабушками и дедушками это подвижный и изменяющийся процесс, зависящий от динамики возраста, коммуникативных потребностей, от близости проживания, сдвигов в нормах коммуникативного поведения в обществе и т. д., и поэтому классификации того рода оказываются весьма искусственными.

Учитывая то, что общение между пожилыми и молодыми родственниками сегодня оценивается в качестве распространенной, но все еще малоизученной формы коммуникации (Williams & Giles, 1996), важно оценить, как складывалось общение между поколением внуков и внучек и поколением бабушек и дедушек в предшествующие века? Теоретическое значение подобного анализа заключается в возможности построения и уточнения моделей успешного межпоколенческого внутрисемейного, а также и внесемейного общения. Исчезают ли какие-то старые и появляются ли новые приемы коммуникации и типы коммуникантов? Представляется, например, что вовсе не собирается уходить в прошлое тип властного сварливого старика и навязчивой авторитарной старухи, которые были типизированы А. Н. Островским и так часто встречаются в его пьесах. Ворчание стариков происходит и в наши дни, и его можно наблюдать не только в общении через поколение, а и в общении со смежными поколениями (пожилая мать — взрослая дочь) и с людьми одного возраста, когда осознание групповой солидарности позволяет не сомневаться в том, что собеседник поддерживает тебя:

Мамаев. Да, мы куда-то идем, куда-то ведут нас; но ни мы не знаем куда, ни те, которые ведут нас. И чем все это кончится?

Крутицкий. Я, знаете ли, смотрю на все это как на легкомысленную пробу и особенно дурного ничего не вижу. Наш век, век, по преимуществу, легкомысленный. Все молодо, неопытно, дай то попробую, другое попробую, то переделаю, другое переменю. Переменять легко. Вот возьму да поставлю всю мебель вверх ногами, вот и перемена. Но где же, я вас спрашиваю, вековая мудрость, вековая опытность, которая поставила мебель именно на ноги? Вот стоит стол на четырех ножках, и хорошо стоит, крепко?

Мамаев. Крепко.

Крутицкий. Солидно?

Мамаев. Солидно.

Крутицкий. Дай попробую поставить его вверх ногами. Ну, и поставили...

(«На всякого мудреца довольно простоты», диалог между пожилыми чиновниками)

Не только близость по возрасту, но и более высокий социальный статус критикующего собеседника несомненно способствует обеспечению одобрения критики со стороны зависимого слушателя и бессознательному коммуникативному приспособлению. Поддержание традиций, основ и норм семьи и общества, как бы по-разному они не понимались, является характерной темой в нарративах пожилых людей:

Кабанова (одна). Молодость-то что значит! Смешно смотреть-то даже на них! Кабы не свои, насмеялась бы досыта: ничего-то не знают, никакого порядка. Проститься-то путем не умеют. Хорошо еще, у кого в доме старшие есть, ими дом-то и держится, пока живы. А ведь тоже, глупые, на свою волю хотят; а выйдут на волю-то, так и путаются на покор да смех добрым людям. Конечно, кто и пожалеет, а больше все смеются. Да не смеяться-то нельзя: гостей позовут, посадить не умеют, да еще, гляди, позабудут кого из родных. Смех, да и только! Так-то вот старина-то и выводится. В другой дом и взойти-то не хочется. А и взойдешь-то, так плюнешь, да вон скорее. Что будет, как старики перемрут, как будет свет стоять, уж и не знаю. Ну, да уж хоть то хорошо, что не увижу ничего.

(«Гроза», монолог Кабановой, пожилой женщины)

Обратим внимание на коммуникативную адаптацию собеседников, которая хорошо заметна в апокалиптически окрашенных беседах Феклуши и Кабановой. Примечательно, что если в разговорах с сыном Кабанова проявляет качества доминантного собеседника, то в диалогах с Феклушей она становится мобильным собеседником, с готовностью поддерживающим коммуникацию на отвлеченную тему:

Феклуша. Тяжелые времена, матушка Марфа Игнатьевна, тяжелые. Уж и время-то стало в умаление приходить.

Кабанова. Как так, милая, в умаление?

Феклуша. Конечно, не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные люди замечают, что у нас и время-то короче становится. Бывало, лето и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче и не увидишь, как пролетят. Дни-то и часы все те же как будто остались, а время-то, за наши грехи, все короче и короче делается. Вот что умные-то люди говорят.

Кабанова. И хуже этого, милая, будет.

Феклуша. Нам-то бы только не дожить до этого,

Кабанова. Может, и доживем.

(«Гроза», диалог двух пожилых женщин)

Препятствием для эффективной коммуникации с пожилыми людьми является эйджизм. Эйджизм в отношениях к пожилым, дискриминация по возрастному признаку, вызывает озабоченность, поскольку имеет негативные последствия для пожилых людей. Эйджистское отношение в частности связано с изменением характера общения (использования снисходительных форм в общении, чрезмерное коммуникационное приспособление, сюсюканье, или, напротив, намеренное отсутствие какой-либо адаптации в общении и грубость), которое имеет нежелательные последствия для психического и физического здоровья пожилых людей. Хотя в целом в отношениях к пожилым людям существуют негативные предубеждения и стереотипы (Kite & Johnson 1988), отношение к конкретным пожилым людям, бабушками и дедушкам, прабабушкам и прадедушкам, пожилым коллегам по работе, пожилым соседям по дому часто оказывается положительным (Williams & Nussbaum 2000; Harwood et al. 2005).

Негативное отношение по возрастному признаку уменьшается при увеличении контактов между пожилыми и молодыми людьми (Pettigrew et al. 2000). Важным оказывается и продолжительность коммуникативных контактов, и их качество. Под качеством коммуникативных контактов понимается совокупность характеристик коммуникации, таких как статус участников, активная роль в общении, возможность самораскрытий при разговоре, а также и социально-психологическая атмосфера, в которой проходят коммуникативные контакты. Определенную роль играет и половой фактор в общение через поколение: бабушки чаще поддерживают более тесное общение с внуками и в большей степени готовы посвящать себя общению с ними, чем дедушки (Somary & Strieker 1998). Также оказывается важным и возраст бабушек и дедушек — в целом, более молодые бабушки и дедушки поддерживают более частые коммуникативные контакты со своими внуками, чем более престарелые люди (Williams & Nussbaum 2001).

В недавнем исследовании на Тайване (Lin & Harwood 2003) была выявлена интересная зависимость между полом коммуникантов и уровнем удовлетворения при общении между внуками и внучками и бабушками и дедушками. Было установлено, что тайваньские внучки отмечают меньший уровень удовлетворения, которые они получают от разговоров с своими бабушками и дедушками, а также испытывают меньшую эмоциональную близость по отношению к своим старшим родственникам. Авторы выдвигают гипотезу о том, что традиционная китайская мысль о предпочтительности сына, а не дочки, оказывает влияние на дочек и на внучек в их отношениях к родственникам. Предпочтение, которое отдается сыну, проявляется во многих китайских ритуалах: например, в традиционном обряде торжественного принятия гостей, в похоронной церемонии, в поклонении духам предков женщины или вообще не участвуют, или могут играть лишь второстепенную роль. Дискриминационные практики в отношении китайских девочек сказываются, вероятно, на том, что у них в целом труднее складываются отношения с бабушками и дедушками. Как известно, в российских условиях социализация девочек проходит совсем по-иному, что способствует большей эмоциональной близости со старшими родственниками.

В уже упоминавшемся исследовании Nussbaum & Bettini (1994) записали разговоры между внуками и внучками и их бабушками и дедушками, где последних попросили рассказать что-либо, что, по их мнению, «раскрывает смысл жизни». Внуки и внучки, участвовавшие в этом исследовании, являлись студентами университета. В домашних условиях коммуникативные пары четырех типов, бабушка — внучка, бабушка — внук, дедушка — внучка, дедушка — внук, записали на диктофон свои разговоры. Исследование было направлено на выявление устойчивых и повторяющихся черт в таких разговорах. Во-первых, оказалось что бабушки в среднем говорили в два раза больше дедушек в разговорах со внуками, вне зависимости от пола внуков. Дедушки чаще отказывались от записи разговоров. Авторы работы подчеркнули, что почти в каждом рассказе бабушки и дедушки упоминали о своем возрасте.

Упоминание возраста в нарративах, как уже говорилось, обычно делается для подчеркивания своего жизненного опыта, житейской мудрости. Дедушки говорили в основном о здоровье и о своих юношеских воспоминаниях, часто также говорили о службе в армии и о военном опыте. Бабушки предпочитали говорить о семье и о семейной истории: о том как они встретили своего будущего мужа, о рождении детей, о своих родителях и родственниках. Бабушки также часто сравнивали жизнь своего поколения с жизнью сегодняшней. Примечательно, что в разговорах с бабушками и дедушками внуки и внучки выступали, как правило, в роли слушателей, и редко могли рассказать какие-либо значимые истории своим старшим родственникам. Возможно, они чувствовали, что по сравнению со старшим поколением у них просто не хватает жизненного опыта и впечатлений для интересного рассказа, или же опасались, что бабушки и дедушки не смогут должным образом оценить их опыт в современной жизни, или же просто видели естественной свою роль только слушателя в общении с собственными бабушками и дедушками.

Эмоциональная поддержка, которую оказывают бабушки в общении с внучками, хорошо иллюстрируется на примере диалога Лизы и Анны Устиновны из пьесы А. Н. Островского «Пучина».

Анна Устиновна. Что это, Лиза, ты так груба?

Лиза. А со мною кто ласков, кроме вас?

Анна Устиновна. А чем же он-то не ласков? Вот посмотри, он нам денег дал.

Лиза. На его деньги нам весь век не прожить, лучше бы он мне работу дал.

Анна Устиновна. У тебя и то работа из рук не выходит, а тебе все мало, хоть бы ты себе отдых дала. Лиза. Отдых? Нет, отдыхать некогда, да и нельзя.

Анна Устиновна. Отчего же нельзя?

Лиза. А вот отчего: если работать сплошь, день за день, так работа легче кажется; а если дать себе отдых, так потом трудно приниматься. После отдыха работа противна становится.

Анна Устиновна. Что ты, что ты! Господь с тобой!

Лиза. Да, противна. Она и всегда не сладка, да уж как свыкнешься с ней, так все-таки легче. Вы думаете, что мне самой погулять не хочется? Вы думаете, что мне не завидно, когда другие гуляют?

Анна Устиновна. Как, чай, не завидно.

Лиза. Нет, нет. Я вас знаю. Вы думаете, что я с радостью работаю, что мне это весело; вы думаете, что я святая. Ах, бабушка!

Анна Устиновна. Святая, святая и есть.

Лиза. Сказать ли вам, что у меня на душе?

Анна Устиновна. Да что ж у тебя, кроме ангельских помыслов?

Лиза. Нет, лучше не говорить. Сказать, так вы испугаетесь.

Анна Устиновна. Ангел-хранитель над тобой!

Лиза. Ах, бабушка, я боюсь, я боюсь...

Анна Устиновна. Чего же ты, душенька, боишься?

Лиза. Я боюсь, что надоест мне работа, опостылеет, тогда я ее брошу...

Анна Устиновна. Поди ко мне, поди, дитя мое! Господи, сохрани ее и помилуй!

Лиза (вставая). Бабушка, давайте молиться вместе! Трудно мне, трудно! (Подходит к Анне Устиновне.)

(«Пучина», диалог бабушки и внучки)

В диалоге внука Афони и деда Архипа происходит перераспределение традиционных коммуникативных ролей, закрепленных за людьми определенного возраста. Вместо жалоб на здоровье и болезненных самораскрытий со стороны деда, напротив, зрители выслушивают жалобы и пессимистические высказывания («Я, дедушка, не жилец на белом свете», «Живой человек о живом и думает, а у меня ни к чему охоты нет») со стороны внука. Дед выступает в роли мудрого советчика («Это к росту бывает», «Так в тебя бог вложил», «Ну и благодари бога, что он так умудрил тебя») и оказывает эмоциональную поддержку внуку.

Афоня. Дедушка, отдохнем здесь немножко! Недужится мне. Садись вот на скамеечку!

Архип. Сядем, Афоня, сядем. Плохи мы с тобой; меня старость, а тебя хворость одолела.

Афоня. Я не хвораю, а я такой зародился. Я, дедушка, не жилец на белом свете.

Архип. Не слушай ты бабьего разговору! Никто не знает, какой ему предел положон.

Афоня. Что мне бабы! Я сам знаю, что я не жилец. Меня на еду не тянет. Другой, поработавши, сколько съест! Много, много съест, и все ему хочется. Вон брат Лёв, когда устанет, ему только подавай. А по мне хоть и вовсе не есть; ничего душа не принимает. Корочку погложу, и сыт.

Архип. Это к росту бывает.

Афоня. Нет, не к росту. Куда мне еще расти, с чего! Я и так велик по годам. А это значит: мне не жить. Ты, дедушка, возьми то: живой человек о живом и думает, а у меня ни к чему охоты нет. Другой одёжу любит хорошую, а мне все одно, какой ни попадись зипунишко, было бы только тепло. Вот ребята теперь, так у всякого своя охота есть: кто рыбу ловит, кто что; в разные игры играют, песни поют, а меня ничто не манит. В те поры, когда людям весело, мне тошней бывает, меня тоска пуще за сердце сосет.

Архип. Так в тебя бог вложил. От младости ты не возлюбил мира сего суетного. У других малодушество-то с летами проходит, когда беды да напасти, Афоня, изомнут да в муку изотрут человека; а ты вот, не живя, еще ни горя, ни радости не видавши, как старик рассуждаешь. Ну и благодари бога, что он так умудрил тебя. Мир тебя не прельщает, соблазну ты не знаешь и греха, значит, на тебе меньше. Вот тебе какое счастье! А ты вот меня послушай! Я, Афоня, соблазн знал, да и не всегда от него отворачивался, а чаще того случалось, что своей охотой шел на соблазн. Тебе вот все равно, ты говоришь; для тебя никакой утехи на свете нет, а мне божий мир хорош и красен был: все тебя манило, все тебя прельщало. Несытое око да вольная воля велят тебе всю сладость мирскую изведать. А в миру-то, Афоня, добро со злом рядом живет, об руку ходит. Ну и нагрешишь грехов-то больше песка морского. Хорошо вот бог привел до покаяния дожить, не во грехах застал. Каешься, сокрушаешься, на милосердие надеешься, а тебе не в чем будет каяться: ты у нас, Афоня, божий человек...

(«Грех да беда на кого не живет», диалог между дедом и внуком)

Общение через поколение происходит неудачно, когда одна из сторон уклоняется от традиционной линии коммуникационного поведения. Например, со стороны бабушек и дедушек мы ожидаем мудрых или псевдомудрых высказываний. В пьесе «Пучина» обращение внучки к бабушке за советом приводит к неудовлетворительному общению, поскольку пожилой человек не может или не хочет дать совет.

Лиза. Кто ж меня, бабушка, на ум наведет? У кого же мне себе ученья искать, как мне на белом свете жить; что на свете хорошо, а что дурно? Молода ведь я, какие у меня силы, какой у меня разум!

Анна Устиновна. Ох, не знаю я! Ты у нас хозяйка, ты у нас большая. Думай сама об себе, как тебе лучше. Что я тебе посоветую! И там беда, и здесь беда.

Кисельников. Я все собрал, я пошел. (Надевает картуз.)

Анна Устиновна. Погоди, Кирюша! Стара я стала, кости мои покоя хотят; теплую бы мне комнату да уход бы за мной! Да на тебя-то бы поглядела, на нарядную да на богатую. Ох, да не слушай ты меня, старую дуру, не слушай.

Лиза. Кто же мне теперь поможет! Стою я над пропастью, удержаться мне не за что. Ох, спасите меня, люди добрые! Бабушка, да поговорите со мной что-нибудь!

(«Пучина», разговор между бабушкой, сыном и внучкой)

Споры о том, кто решает что можно, а что нельзя, происходят между бабушкой и внучкой в ситуации, когда бабушка фактически выступает в роли суррогатной матери:

Мавра Тарасовна. Нет уж, миленькая моя, что я захочу, так и будет, — никто, кроме меня, не властен в доме приказывать.

Поликсена. Ну и приказывайте, кто ж вам мешает!

Мавра Тарасовна. И приказываю, миленькая, и все делается по-моему, как я хочу.

Поликсена. Ну, вот прикажите, чтоб солнце не светило, чтоб ночь была.

Мавра Тарасовна а. К чему ты эти глупости! Нешто я могу, коли божья воля?..

Поликсена. И многого вы, бабушка, не можете; так только уж очень вы об себе высоко думаете.

Мавра Тарасовна. Что бы я ни думала, а уж знаю я, миленькая, наверно, что ты-то вся в моей власти: что только задумаю, то над тобой и сделаю.

Поликсена. Вы полагаете?

Мавра Тарасовна. Да что мне полагать? Я без положения знаю.

Полагайте уж вы, как хотите, а мое дело вам приказы давать, вот что.

Поликсена. Стало быть, вы воображаете, что мое сердце вас послушает: кого прикажете, того и будет любить?

Мавра Тарасовна. Да что такое за любовь? Никакой любви нет, пустое слово выдумали. Где много воли дают, там и любовь проявляется, и вся эта любовь — баловство одно. Покоряйся воле родительской — вот это твое должное; а любовь не есть какая необходимая, и без нее, миленькая, прожить можно. Я жила, не знала этой любви, и тебе незачем.

Поликсена. Знали, да забыли.

Мавра Тарасовна. Вот как не знала, что я старуха старая, а мне и теперь твои слова слушать стыдно.

Поликсена. Прежде так рассуждали, а теперь уж совсем другие понятия.

Мавра Тарасовна. Ничего не другие, и теперь все одно; потому женская природа все та же осталась; какая была, такая и есть, никакой в ней перемены нет, ну и порядок все тот же: прежде вам воли не давали, стерегли да берегли, — и теперь умные родители стерегут да берегут.

Поликсена (смеясь). Ну, и берегите, да только хорошенько!..

(Отходит к стороне.)

(«Правда хорошо, а счастье лучше», беседа бабушки и внучки)

Поддержанию активного общения между через поколение способствует ситуация, когда внуки оказывают ту или иную помощь пожилым родственникам. С подобной помощью ассоциируются долгосрочные положительные воспоминания, более тесная связь между поколениями внутри семьи (Dellman-Jnekins et al. 2000). Однако такой фактор, как развод между родителями (Drew & Smith 2002) вносит значительные осложнения в процесс коммуникации между внуками и бабушками и дедушками, ибо, как правило, развод родителей резко сокращается количество коммуникативных контактов между внуками и старшим родственниками, что особенно для бабушек и дедушек со стороны отца. В свою очередь данные исследований свидетельствуют, что развод между бабушкой и дедушкой также имеет резко негативные последствия (King 2003) для поддержания коммуникации со внуками.

Фактор возраста является ключевым в общении через поколение. Внуки в детском возрасте чаще контактируют с бабушками и дедушками. Впрочем, у некоторых более взрослых внуков также имеются тесные коммуникативные контакты с бабушками и дедушками, особенно если они поддерживают это общение вне зависимости от родительского одобрения или неодобрения. В свою очередь возраст бабушки и дедушки несомненно влияет на общение с внуками: очень молодые бабушки и дедушки, часто психологически оказываются не готовы к своей новой роли, которая их «старит», и могут всячески от нее отбрыкиваться. Многие из них продолжают работать или имеют какие-либо другие обязательства, которые препятствуют регулярному общению с внуками. С другой стороны, престарелые бабушки и дедушки, в возрасте за 80 лет и старше, часто страдают от разнообразных болезней, ограничены в подвижности, что сокращает для них возможности общаться с внуками (Barer 2001).

Наиболее оптимальный период для общения с внуками приходится на те годы, когда бабушки и дедушки выходят на пенсию, но сохраняют бодрость, энергию и подвижность (Harwood & Lin, 2003). Иногда рождение внуков подталкивает бабушек к более раннему выходу на пенсию. Кстати, именно это и произошло в нашей семье. Как мы с братом родились, бабушке было всего 47 лет, и она решила оставить работу в школе и значительное время в своей жизни посвятила воспитанию внуков: занятие в спортивных секциях, сопровождение в бассейн, в музыкальную школу, чтение книг вслух и их обсуждение — все это поддерживалось и обеспечивалось во многом усилиями бабушки. Примечательно, что при рождении правнука, когда бабушке было 72 года, она с не меньшим энтузиазмом и энергией принялась за воспитание правнука. Репертуар бабушкиных воспоминаний даже расширился.

В случае тесных коммуникативных контактов и внуки, и дедушки обычно испытывают удовлетворение от таких контактов, обсуждают с внуками широкий круг вопросов, чаще общаются лицом к лицу, а не заочно, по телефону или по электронной почте. Кроме того, в таком общении у внуков чаще складываются более положительные представления о своих бабушках и дедушках (Pecchiono & Croghan 2002). Частота и продолжительность контактов через поколение связывают с определенным коммуникативным поведением (Lin & Harwood 2003) и того и другого поколения: это может быть стремление к желательному приспособлению в общении (конвергенция), или тенденция к недостаточному приспособлению или чрезмерному приспособлению (дивергенция). Конвергенция, проявляющаяся в аккомодационном коммуникационном поведении, часто ассоциируется с ощущением большей солидарности с людьми из иной возрастной группы.

Возрастной барьер в общении между бабушками и дедушками проявляется в определенном выборе лексики у тех и у других. Для нынешнего поколения дедушек и бабушек представляется типичным использование советизмов, сленга 50-60 гг., лингвокультурных реалий, например анекдотов о Чапаеве, крылатых слов и выражений из речи лидеров Хрущева и Брежнева, того времени. Для поколения внуков и внучек характерен постсоветский сленг,

В недавнем исследовании (Tam et al. 2006) была сделана попытка проследить как самораскрытия в разговорах между внуками и внучками и бабушками и дедушками влияли на качество общения между двумя поколениями. Среди вопросов анкеты, построенной по семибальной шкале, были такие, как: «Как часто вы выражаете свои чувства в разговоре с бабушкой или дедушкой?», «Насколько личной является информация, которой вы делитесь со своими бабушкой и дедушкой?». Для определения степени близости к своим пожилым родственникам молодые люди также отвечали на вопрос: «Как трудно для вас посмотреть на вещи с позиции бабушки или дедушки?», «Способны ли представить себя на месте бабушки или дедушки?». Как уже отмечалось, самораскрытия являются важным механизмом в завязывании и поддержании контактов и дружеских отношений между людьми. Информация личного характера более высоко ценится в общении, чем информация неличного качества. Обычно самораскрытия провоцируют взаимные самораскрытия и увеличивают степень доверив между собеседниками, а также сокращают межгрупповое предубеждение (Ensari & Miller 2002). В исследование (Tam et al 2006) было доказано, что самораскрытие со стороны внука или внучки в разговоре с бабушкой или дедушкой уменьшало их уровень тревожности и сближало с пожилыми родственниками, что в значительной мере способствовало уменьшению предубеждений у молодежи относительно пожилых людей.

Некоторые факторы пока что плохо учтены в исследовании общения между внуками и внучками и их бабушками, и дедушками. Никто не оспаривает то, что внутрисемейное общение через поколение играет важную роль. Не раз отмечалось (например, Williams & Nussbaum 2001), что когда молодых людей студенческого возраста просят задуматься и ответить на вопросы об их общении с пожилыми людьми, то молодежь прежде всего начинает описывать их общение со своими бабушками и дедушками или другими близкими им пожилыми людьми. Однако почти не исследованным остается вопрос о влиянии болезней бабушек и дедушек на затруднения общения с внуками. Как семьи ведут себя в тех ситуациях, когда общение через поколение проходит неудовлетворительно? Что происходит в общении, если бабушки и дедушки не соответствуют или не хотят соответствовать стереотипам коммуникационного поведения пожилого человека? Какие рекомендации можно дать для приносящего удовлетворения общения между дедами и внуками? Как разговорить дедушек? Как происходят изменения в коммуникативном поведении при переходе из статуса родителя в положение бабушки и дедушки?

Тут же следует добавить, что далеко не все пожилые люди испытывают дефицит общения или же стремятся к более интенсивному внутрисемейному и внесемейному общению. ФОМ (Фонд «Общественного мнения») проводил в 2005 г. опрос «Под одной крышей с детьми и внуками: плюсы и минусы» (См. Приложение 2) и задал анкетируемым вопрос: Как вы думаете, в пожилом возрасте потребность в общении у людей увеличивается, уменьшается или не меняется! В возрастной группе от 18 до 35 лет 57 % респондентов ответили, что потребность в общении с возрастом увеличивается, 16 % — не меняется, 10 % — уменьшается; в группе от 36-54 лет 56 % ответили, что увеличивается, 20 % — не меняется, 11 % — уменьшается; а в группе от 55 лет и старше лишь 40 % респондентов посчитали, что потребность в общении растет, 33 % — не меняется, 21 % — уменьшается. Данные этого опроса косвенно указывают на то, что среди пожилых участников опроса более половины не испытывали дефицита коммуникации.

Дефицит общения среди пожилых в меньшей степени испытывается теми, кто живет под одной крышей с детьми и внуками. Участники опроса ФОМ увидели и положительные и отрицательные черты в совместном семейном проживании. К положительным сторонам относили такие факторы, как предоставление заботы, поддержки и ухода пожилым; создание ощущения востребованности и избавление от чувства одиночества; возможность взаимопомощи пожилых и молодых; возможность поделится опытом и ценным советом; получение радости от совместного проживания с внуками и детьми; чувство спокойствия, когда в семье все вместе. Обговаривались и конкретные обстоятельства благополучного совместного проживания: «в частном доме, где есть простор, а не в тесноте, как мы прожили всю жизнь», «если дети уважают, то лучше с детьми», «если хорошие дети».

К отрицательным же сторонам совместного проживания вместе с детьми и внуками респонденты относили такие факторы, как: «у молодых активный стиль жизни, а пожилым нужен покой», «у разных поколений разные взгляды на жизнь, несовпадающие интересы и привычки», «совместное проживание ведет к ссорам, конфликтам, взаимонепониманию», «при совместном проживании пожилые и молодые диктуют друг другу свои правила», «совместное проживание создает лишние волнения, ненужные проблемы», «молодежь не уважает пожилых людей, не прислушивается к их мнению», «не хватает места для совместного проживания», «не должно быть двух хозяек у одной плиты» (См. Приложение 2).

По данным федеральной службы государственной статистики РФ о состоянии населения более 81 % граждан РФ в возрасте от 25 лет и старше были женаты или выходили замуж по крайней один раз в своей жизни. Большинство из них на момент своего первого брака имели старших родственников со стороны мужа и жены. Аналогичная картина вырисовывается и в других странах. Так, по данным опроса населения в США, 72 % американцев в возрасте от 15 лет и старше как минимум один раз в своей жизни состояли в браке (Kreider et al. 2003). По подсчетам исследователей, среднестатистическая американская пара, вступающая в брак, может рассчитывать на продолжительные (более десяти лет) коммуникационные отношения с родителями мужа и жены (Cerewicz 2006).

Согласно стеоретипическим представлениям коммуникативные отношения со старшими родственниками со стороны мужа и жены часто пропитаны негативизмом. Новые родственники, обретенные в результате брака, часто оказываются вынужденным и далеко не всегда желательным приобретением. В этом случае одной из распространенных линий коммуникативного поведения является стратегия увеличения дистанции между коммуникантами (Hess 2000), сокращения количества контактов, а также полное прерывание контактов с родственниками мужа и жены. Как показывают межкультурные исследования, в отношениях с тещами и свекровями стремление дистанцироваться высказывается невестками и зятьями не только в европейской культуре, но и в таких странах как Кувейт, Египет и Судан (Adler et al. 1989).

Коммуникативные отношения с родственниками мужа и жены обычно носят вынужденный трехсторонний характер: К1 (теща, тесть) — К2 (зять) — К3 (дочь) или К1 (свекровь, свекр) — К2 (невестка) — К3 (сын). Вынужденность отношений между коммуникантами, тещей и зятем, свекровью и невесткой, обусловлена их взаимной зависимостью от КЗ, который одновременно является супругом для К2 и взрослым ребенком для К1. Во многих семьях участники коммуникации предпочли бы вести общение лишь в двустороннем варианте: К1 — К2 или К2 — К3. В то же время издержки, которые могут возникнуть при разрушении трехсторонних отношений (опасность развода, перспектива разрыва отношений со взрослыми детьми и внуками, финансовые последствия и пр.), слишком велики. Осознание опасности разрыва коммуникативных отношений является важным мотивационным фактором, подпитывающим трехсторонние контакты.

Коммуникативные затруднения при общении между тещей, тестем и зятем, а также между свекровью, свекром и невесткой хорошо известны и вполне объяснимы. На бытовом уровне эти затруднения часто объясняют ревностью, которую испытывают теща и тесть по отношению к зятю, когда оказывается, что прежде безраздельное внимание своей дочери они теперь должны делить с новым родственником. Те же основания для ревности имеют свекр и свекровь к своей невестке, которая после замужества неизбежно изменяет и уменьшает роль и влияние матери и отца в жизни их сына. Взаимная ревность отражается на качестве коммуникативных контактов и часто заканчивается конфликтами. С точки зрения межгрупповой теории, высокая конфликтность при коммуникации между родственниками мужа и жены объясняется прежде всего тем, что коммуниканты имеют тенденцию отдавать предпочтение «своим». Новый человек в семье, зять или невестка, хотя и приобретает родственный статус в результате женитьбы или замужества, но, тем не менее, не становится «своим» на следующий же день после свадьбы. Вхождение в число «близких» может растягиваться на долгие годы, создавая ситуацию неясно очерченных семейных границ. Недаром многие тещи и тести, свекры и свекрови из благих побуждений пытаются форсировать этот процесс сближения и призывают новоиспеченных родственников называть себя «мама» и «папа». Как уже указывалось, люди испытывают ощущение неуверенности и даже угрозы при неясно очерченных групповых или семейных границах.

С позиций теории коммуникационного приспособления, сложности при коммуникации с родственниками мужа и жены объясняются необходимостью модифицировать свою речь исходя из социальных, ситуативных и интерактивных факторов. Речь идет о лексической, произносительной, интонационной, а также и невербальной адаптации коммуникантов. Помню, например, что моя теща нередко повторяла, особенно в первые годы после свадьбы: «Люблю, когда мне смотрят в глаза при разговоре, а ты, зятек, не всегда смотришь, не всегда». Напомним, что в соответствии с теорией коммуникационного приспособления, похожесть в коммуникативном поведении делает участника коммуникации более привлекательным для собеседника. Учитывая, что коммуникационное приспособление между матерью и дочерью развивалось и совершенствовалось в течение десятилетий, сложно ожидать такого же эффективного коммуникационного приспособления при общении между зятем и тещей, у которых на взаимную адаптацию было намного меньше времени, даже если обе стороны предпринимали усилия в этом направлении. Кроме того, стремление к конвергенции, к коммуникативной подстройке друг к другу может и вовсе отсутствовать, если, например, родственники мужа, оказываются не в состоянии психологически примириться с неудачным, с их точки зрения, выбором сына, с неравным браком, с потенциальной угрозой финансовому благосостоянию или жилищным условиям семьи и т. д.

Коммуникация между родственниками мужа и жены особенно осложняется, если они принадлежат к разным социальным слоям в обществе. Коммуниканты бывают молчаливыми или разговорчивыми, непосредственными или уклончивыми, громогласными и тихими. У людей различный темп речи, они по-разному делают паузы в речи, не одинаково относятся к тому, когда их прерывают, по-разному задают вопросы и шутят. Различия в стиле коммуникации особенно очевидны среди родственников по браку, которые происходят из разных социальных слоев.

О затруднениях в коммуникации между родственниками мужа и жены свидетельствуют публикации не только научного, но и научно-популярного характера. В практическом пособии для молодоженов (Калюжнова 2007) приводится своеобразная классификация типов свекрови, которая может серьезно влиять на развитие коммуникации в молодой семьи. Читатели встречают следующие типы свекрови: коварная свекровь, свекровь-тиран, свекровь-алкошличка, «очаровательная» свекровь, свекровь-прилипала, свекровь-домомучительница, свекровь-собственница, гламурная свекровь, инфантильная старушка и пр.

В пособие даются шутливые советы для свекрови (Там же, 308), как с помощью эффективной коммуникации разрушить отношения с невесткой и сыном:

Почаще капризничайте и говорите на повышенных тонах. И проследите, чтобы голос был командным, а приказы — категоричными. Бейте своих, чтобы чужие боялись!

Делайте снохе побольше замечаний, особенно в присутствии сына и внуков. Это обязательно заставит их относиться к ней «с уважением»!

Если вам что-то не нравится из того, что делает невестка, хватайтесь за сердце и симулируйте сердечный приступ или эпилептический припадок. В последнем случая не переусердствуйте: пена изо рта, прикусывание языка и непроизвольное мочеиспускание неэстетичны! Внушайте им страх за свое здоровье: пусть знают, кто вас довел до жизни такой! И говорите о том, что это ОНА (невестка) будет виновата в вашей смерти!

Напоминайте сыну в присутствии невестки о ее полноте (худобе), о ее вкусе (т. е. отсутствии такового) и, если она при этом обзовет вас старой ведьмой, скажите сыну, что вы его предупреждали!

Коммуникативные конфликты между родственниками мужа и жены в опосредованном и утрированном виде представлены в многочисленных анекдотах.

Анекдоты о родственниках мужа и жены широко распространены в культуре европейских стран. В русском контексте с большим отрывом лидируют анекдоты о теще, в которых теща выступает в незавидной роли члена семьи, подвергающегося критике, притеснению, физическим побоям, моральному унижению обычно со стороны зятя, который мстит матери жены за какие-то свои понесенные ранее унижения и оскорбления. Приведем несколько современных русских анекдотов о теще, наиболее типичных по своей тематике.

В анекдотах, нередко построенных на различиях в интерпретивной компетенции коммуникантов и с использованием приема обманутого ожидания, часто используется мотив отравление тещи:

Встречаются два мужика. Один спрашивает:

— Ты откуда, куда?

— Да вот, теще грибы несу.

— А вдруг они ядовитые?

— Что значит вдруг?!!!

— Алло! Это аптека? Сейчас к вам придет моя теща с собакой, дайте ей яду.

— Хорошо, а вы уверены, что собака одна найдет дорогу домой?

Не менее распространенным мотивом является физическое насилие или угроза насилия в отношении тещи:

Зять с тещей вскапывают огород. Теща работает в каске. У зятя спрашивают:

— Почему у тебя теща в каске?

— А что я, каждый раз, когда захочу отряхнуть лопату, к забору должен бегать?

Нередко в анекдотах проявляется намерение просто сделать какую-нибудь пакость теще:

Приходит мужик в кассу брать билет на поезд и говорит:

— Дайте мне, пожалуйста, плацкартный билет до Хабаровска, верхнее боковое место у туалета.

И видя обалдевшее лицо кассирши, поясняет:

— Да тещу домой отправляю.

На русскоязычных сайтах, посвященных анекдотам, зафиксированы нарративы с прозрачными намеками о распущенном сексуальном поведение тещи:

Встречаются двое. Один жалуется:

— Ну совсем теща достала!

Второй:

— А ты бы ей какую-нибудь пакость учинил.

— Да уже! Дал на ее телефон объявление в газете: «Оказываю секс-услуги. Дешево!»

— Ну и как?!

— Оказывает, блин!

Встречаются также анекдоты, критически оценивающие умственные способности тещи:

— У меня есть просьба к работникам телевидения.

— Какая?

— Чтобы во время новостей не пускали бегущую строку! Моя теща думает, что это караоке, и поет.

Значительно меньше в Интернете зафиксировано анекдотов о свекрови, вероятно потому, что авторами анекдотов реже оказываются женщины, хотя коммуникативных контактов, в т. ч. и конфликтного характера, между золовками и свекровями несомненно случается не меньше, чем между зятем и тещей. На русскоязычных женских форумах в Интернете существуют разделы, посвященные анекдотам о свекровях. Там же встречались жалобы на то, что анекдотов о свекрови незаслуженно меньше, и что иногда приходится прибегать к творческой переделке анекдотов о теще, заменяя главный персонаж на свекровь.

В анекдотах о свекрови часто фигурирует мотив скверных отношений между невесткой и свекровью:

Одну даму на улице укусила собака. Сконфуженная хозяйка объясняет:

— Обычно мой боксер очень мил, но у вас, наверное, такие же духи, как у моей свекрови...

Нередко анекдоты подчеркивают ограниченность кругозора свекрови, ее неумение ориентироваться в современных реалиях:

Свекровь обращается к невестке:

— Что это ты грязищу развела? В кастрюле такая чернота, еле отмыла?

— Это? Да так... Тефлоновое покрытие...

Частым мотивом таких анекдотов является неоправданная критика и негативизм в адрес невесток/золовок со стороны свекрови, когда единственным приемлемым решением становится раздельное проживание двух женщин:

— Мама, как же я на ней женюсь? Ведь она такая атеистка и не верит в существование ада.

— Не волнуйся, сынок, смело женись, а уж в ад я сумею заставить ее поверить.

— Мы в этом году по одной путевке всей семьей отдыхали!

— Не может быть!

— Просто мы купили путевку и отправили по ней в санаторий свекровь.

Что делать, если на вашу свекровь напал тигр?

— Сам напал, пусть сам и защищается.

Свекровь отчитывает невестку:

— Палы не умеешь мести, обеды плохо готовишь, сына моего пилишь, что ты за женщина? Вот я в твои годы...

— Вы в мои годы, мама, — отвечает женщина, —уже третьего мужа похоронили.

И теща, и свекровь обычно стоят на стороне своего взрослого ребенка и отстаивают его интересы, юридические, экономические или бытовые. Как показывают современные исследования, конфликты с зятем и невесткой негативно влияют на качество семейных отношений и нередко являются определяющими факторами в жизни несчастливой семьи (Bryant et al. 2001). Подобное противостояние несомненно имело место и в предшествующие века и проявлялось в коммуникативных конфликтах. Идеологический конфликт между тещей и зятем хорошо отражен в классической пьесе А. Н. Островского «Доходное место»:

Кукушкина. Разве такие люди, как вы, могут оценить благородное воспитание! Моя вина, я поторопилась! Выдь она за человека с нежными чувствами и с образованием, тот не знал бы, как благодарить меня за мое воспитание. И она была бы счастлива, потому что порядочные люди не заставляют жен работать, для этого у них есть прислуга, а жена только для...

Жадов (быстро). Для чего?

Кукушкина. Как для чего? Кто ж этого не знает? Ну, известно... для того, чтобы одевать как нельзя лучше, любоваться на нее, вывозить в люди, доставлять все наслаждения, исполнять каждую ее прихоть, как закон... боготворить.

Жадов. Стыдитесь! Вы пожилая женщина, дожили до старости, вырастили дочерей и воспитывали их, а не знаете, для чего человеку дана жена. Не стыдно ли вам! Жена не игрушка, а помощница мужу. Вы дурная мать!

Кукушкина. Да, я знаю, что вы очень рады себе из жены кухарку сделать. Бесчувственный вы человек!

Жадов. Полноте вздор болтать!

Полина. Маменька, оставьте его.

Кукушкина. Нет, не оставлю. С чего ты выдумала, чтобы я его оставила?

Жадов. Перестаньте. Я вас слушать не стану и жене не позволю. У вас, на старости лет, все вздор в голове.

Кукушкина. Каков разговор, каков разговор, а?

(«Доходное место», диалог между зятем и тещей)

В пьесах А. Н. Островского часто встречаются упреки в адрес зятя со стороны тестя, обычно по поводу недостаточного денежного обеспечения семьи. Подобные разговоры нередко принимают форму поучения со стороны старшего родственника по вопросу «правильного» понимания семейных приоритетов, в соответствии с которыми материальное благополучие семьи требует жертв со стороны зятя и оказывается важнее соблюдения моральных принципов на работе.

Боровцов. За то же, что ты для семейства ничего не стараешься. Ты в каком суде служишь? Кто у вас просители?

Кисельников. Купцы.

Боровцов. То-то «купцы»! Ну, стало быть, их грабить надо. Потому, не попадайся, не заводи делов. А завел дела, так платись. Я тебе говорю, — я сам купец. Я попадусь, и с меня тяни. «Мол, тятенька, родство родством, а дело делом; надо же, мол, и нам жить чем-нибудь». Боишься, что ль, что ругать стану? Так ты этого не бойся. Кому надо в суд идти, тот деньги готовит; ты не возьмешь, так другой с него возьмет. Опять же и физиономию надо иметь совсем другую. Ты вот глядишь, словно мокрая курица, а ты гляди строже. Вот как гляди. Так всякий тебя опасаться будет. Потому кто в суд пришел, он хоть и не виноват, а ему все кажется, что его засудить могут; а взглянул ты на него строго, у него и душа в пятки; ну и пошел всем совать по карманам — перво-наперво, чтоб на него только ласково глядели, не пужали его; а потом, как до дела разговор дойдет, так опять за мошну, в другой раз.

Глафира. Охота вам, тятенька, с ним слова терять.

Боровцова. Молчи, Глаша. Может, он, Бог даст, и в разум придет. Откроется в нем такое понятие, что отец его добру учит. Слушай, Кирюша, это тебе на пользу.

Боровцов. Да и жить-то надо не так. Ты сразу поставь себя барином, тогда тебе и честь другая, и доход другой. Заломил ты много с купца, он упирается — ты его к себе позови да угости хорошенько; вы дет жена твоя в шелку да в бархате, так он сейчас и догадается, что тебе мало взять нельзя. И не жаль ему дать-то будет, потому он видит, что на дело. Всякий поймет, что ты барин обстоятельный, солидный, что тебе на прожитие много нужно.

Кисельников. Я, тятенька, не так был воспитан; оно, знаете ли, как-то совестно. Думаешь: «Что хорошего!» Грабителем будут звать.

Боровцов. Грабителем! А тебе что за дело! Пущай зовут! Ты живи для семьи, — вот здесь ты будешь хорош и честен, а с другими прочими воюй, как на войне. Что удалось схватить, и тащи домой, наполняй да укрывай свою хижину. По крайности, ты душой покоен; у тебя семья сыта, ты бедному можешь помочь от своих доходов; он за тебя Бога умолит. А теперь ты что? Мотаешься ты на белом свете без толку, да женино приданое закладываешь. То тебе совестно, а это не совестно? Там ты чужие бы деньги проживал, а теперь женины да детские. Какая же это совесть такая, я уж не понимаю.

(«Пучина», беседа между пожилым тестем, тещей и их 27-летним зятем и его женой)

Однако возможны и другие варианты развития коммуникации между родственниками мужа и жены. Исследования показывают, что уровень близости и взаимопонимания при общении с родственниками мужа и жены, а также отсутствие конфликтов коррелируют с ощущением семейного счастья (Timmer et al. 2000). Так в пьесе А. Н. Островского «Шутники» между потенциальными зятем и тестем складываются отношения партнерства, взаимопонимания и взаимопомощи:

Оброшенов. Ну, ну!

Гольцов. Вот он и прислал мне денег в Совет внести за имение: триста рублей. Тут у меня матушка умерла, на похороны было взять негде: за квартиру нужно было за четыре месяца отдавать... я больше половины денег-то и истратил.

Оброшенов. Да ведь уж это, никак, с полгода?

Гольцов. Больше полугоду-с. Я думал, что из жалованья я пополню; а тут начали за чин вычитать. Думал, награду дадут к празднику, не дали... Теперь последний срок приходит. Ну, как имение-то в опись назначат или вдруг сам приедет. Пожалуется председателю, ведь из суда выгонят. Да стыд-то какой! Боже мой!

Обровювов. Что ж ты мне прежде не сказал?

Гольцов. Совестно было.

Обровювов. Что ж ты это, Саша, наделал! Как теперь быть-то? Где денег-то взять? Вот беда-то! Ну уж не ожидал я от тебя, не ожидал!

Гольцов. Как хотите, так меня и судите, Павел Прохорыч!

Оброшенов. Да я тебя не виню, не виню. Полно ты! Какая тут вина, коли крайность. Только вот что, Саша, обидно, что между нас, бедных людей, не найдешь ты ни одного человека, у которого бы какой-нибудь беды не было. Ах ты, грех какой! Ума не приложу.

Гольцов. Да что вам беспокоиться, Павел Прохорыч! У вас своей заботы много. Ищите себе другого жениха, а меня оставьте. Выпутаюсь — хорошо, не выпутаюсь — туда мне и дорога.

Оброшенов. Нет, Саша, как можно, чтоб я тебя оставил! Нет, я попытаюсь, побегаю. Что мне значит побегать! Богатых людей много знакомых; знаешь, этак, дурачком, дурачком, паясом; может, и достану тебе денег. Ты очень-то не горюй!

(«Шутники», разговор между женихом и пожилым отцом невесты)

«Я хорошо отношусь к своей свекрови прежде всего потому, что мы делим любовь одного человека — ее сына и моего мужа». Для поддержания эффективной коммуникации внутри семьи подобные утверждения полезны и желательны как со стороны невестки, так и со стороны свекра и свекрови. В коммуникативных исследованиях выявлено (Golish 2000), что одобрительное отношение к супругу своего взрослого ребенка часто является поворотным моментом в коммуникативных отношениях между родителями и их взрослыми детьми. С точки зрения взрослого сына или дочери, положительное отношение к их супругу со стороны родителей способствует укреплению их собственной коммуникативной близости с родителями. Уровень самораскрытий в коммуникации влияет на коммуникативное восприятие новых членов семьи после брака сына или дочери. Обмен информацией, раскрытие определенных семейных секретов в разговоре с новым членом семьи способствовало сближению с родственниками мужа и жены (Petronio 2002). Результаты исследований среди молодоженов с использованием фокус-групп и опросов показали, что раскрытие частной семейной информации в разговорах положительно коррелировало с уровнем удовлетворения молодоженов от общения с новыми родственниками и с ощущением близости по отношению к новым родственникам (Serewicz 2006). Близость и взаимная симпатия между родственниками мужа и жены в состоянии выдерживать серьезные испытания на прочность. Наши собственные наблюдения в современных российских условиях показывают, что нередко и после развода в семье, бывшие невестки и свекрови, тещи и зятья продолжают поддерживать эффективные коммуникативные отношения и оказывать взаимную помощь.

В целом коммуникация между родственниками мужа и жены пока изучается менее активно, чем внутрисемейная коммуникация между другими членами семьи. В настоящее время интерес исследователей в основном фокусируется на коммуникации во время поворотных, критических моментов в жизни семьи, таких как свадьба, рождение ребенка, серьезные болезни членов семьи, развод и т. д. Пока что публикуется существенно меньше работ по изучению повседневной коммуникации между родственниками мужа и жены, которая необязательно связана с критическими событиями в жизни семьи, но тем не менее занимает значительную часть времени во внутрисемейном общении. Интерес к исследованию этой области коммуникации подпитывается необходимостью выработки рекомендаций по повышению эффективности общения и снижению уровня конфликтности при коммуникации между супругами и их новыми родственниками, принадлежащими к иному поколению. Фактор возраста, возрастной дистанции между коммуникантами заслуживает более пристального внимания исследователей в дальнейшем изучении коммуникации между родственниками мужа и жены.

Самораскрытия в процессе общения имеют тенденцию возрастать с годами. Болезненные же самораскрытия вообще являются одной из типичных черт при общении пожилых людей (Coupland et al. 1991). Как уже говорилось, к болезненным самораскрытиям относят информацию о плохом состоянии здоровья, о малой подвижности или вообще невозможности передвигаться, о болезнях и смертях близких людей. Также сюда можно отнести рассказы и воспоминания о собственном приниженном положении в обществе, о потере статуса, о совершении аморальных, осуждаемых обществом поступков и т. д. Болезненные самораскрытия конечно же не являются феноменом, который развился лишь в последние десятилетия, а характерны и для общения в прошлые века. А. Н. Островский подсознательно ощущал наличие этой тенденции в коммуникации и творчески отразил ее в своих пьесах, где персонажи разного, но особенно пожилого возраста, нередко выступают с болезненными самораскрытиями:

Оброшенов. Ну, что ж делать-то! И рад бы в рай, да грехи не пускают. Ты, rак еще горд-то, Аннушка! Ужас как горд! Как женился я на вашей матери да взял вот этот домишко в приданое, так думал, что богаче да лучше меня и людей нет. Фертом ходил! Ну, а там пошли дети, ты вот родилась, доходов стало недоставать, надобно было постороннюю работишку искать; тут мне форс-то и сбили. Сразу, Аннушка, сбили. Первое дело я сделал нашему соседу, и дело-то небольшое: опеку ему неподходящую дали, надо было ее с рук сбыть! Обделал я ему это дело, позвал он меня да еще секретаря с чиновниками из суда в трактир обедом угощать. И какой чудак, право ведь чудак! Сидит, ничего не говорит, весь обед молчал; только посидит-посидит да всей пятерней меня по волосам и по лицу и проведет. Ах ты, батюшки мои! Что ты будешь с ним делать? Я было в амбицию. Только тут один чиновник, постарше, мне и говорит: ты обидеться не вздумай! Ни копейки не получишь: он не любит, когда обижаются. Нечего делать, стерпел: ну и принес жене три золотых; а не стерпи я, так больше пяти рублей ассигнациями бы не дал. Много я после с него денег перебрал. Вот так-то меня сразу и озадачили. Ну, а потом, как пошел я по делам ходить, спознался с богатыми купцами, там уж всякая амбиция пропала. Тому так потрафляй, другому этак. Тот тебе рыло сажей мажет, другой плясать заставляет, третий в пуху всего вываляет. Сначала самому не сладко было, а там и привык, и сам стал паясничать и людей стыдиться перестал. Изломался, исковеркался, исказил себя всего, и рожа-то какая-то обезьянья сделалась.

(«Шутники», монолог 60-летнего чиновника в отставке)

Самораскрытия являются одной из наиболее исследованных тем в области межличностной коммуникации (Baxter et al. 2000). В современной науке о коммуникации подчеркивается, что пожилые люди нередко получают удовлетворение от описания каких-либо болезненных происшествий и переживаний в своем прошлом (William et al. 2001). В пожилом возрасте повествования о каких-либо потерях и утратах становятся одним из самых популярных жанров в репертуаре рассказчиков (Suganuma 1997). Пожилые чаще всего рассказывают о событиях, которые происходили в период, когда рассказчикам было в среднем от 10 до 30 лет (Thome 2000). Во-первых, пожилые люди лучше всего помнят это время, а во-вторых, эти события обычно отличаются высокой эмоциональной заряженностью: запоминающиеся происшествия в школе (конфликты с учителями и одноклассниками, шалости на уроке и пр.), первое свидание, первая работа, поиск жениха или невесты, появление первого ребенка и т. д. С возрастом, однако, воспоминания болезненного характера могут начинать преобладать. Для Оброшенова из пьесы «Шутники» таким болезненным самораскрытием является воспоминание о его первых взятках на работе, которые и привели к его постепенной деградации, когда «уж всякая амбиция пропала...».

Самораскрытия часто несут с собой терапевтический эффект, поскольку устраняют вредные последствия сдерживания в себе неприятных переживаний и организуют мысли и воспоминания более конструктивным образом (Tardy 2000). Именно поэтому самораскрытия часто используются психоаналитиками как эффективный прием работы с пациентами. Самораскрытия, которые не могут быть реализованы в беседе с другим человеком, часто принимают иную форму — дневника, живого журнала в Интернете, беседы с Богом дома или в церкви и др. Чем более неприятное событие случается в жизни, там больше возрастает потребность рассказать о нем и облегчить душу. Обычно самораскрытия носят взаимообразный характер, однако при наличии существенной разницы в возрасте между собеседниками или существенной разницы в статусе между говорящими взаимообразность самораскрытий не поддерживается и они могут принимать форму монолога, хотя собеседник физически присутствует при разговоре:

Оброшенов. Стоил-то стоил. Его б отсюда не в дверь, а в окно надо было проводить! Да то-то вот, Аннушка, душа-то у меня коротка. Давеча погорячился, поступил с ним, как следует благородному человеку, а теперь вот и струсил. Бедность-то нас изуродовала. Тебя оскорбляют, ругаются над детьми твоими, а ты гнись да гнись да кланяйся. Покипит сердце-то, покипит, да и перестанет. Вот что я сделал дурного? Вступился за дочь, выгнал невежу вон. Что ж бы я был за отец, если б этого не сделал? Кто ж допустит такое нахальство в своем доме? Стало быть, я хорошо сделал, что прогнал его; а у меня вот от страху ноги трясутся. Вот так и жду, что он пришлет за мной. А ведь надо будет идти; упрямиться-то нельзя; надо будет кланяться, чтоб пообождал немного. А сколько брани-то я от него услышу! Как в глаза позорить-то станет! А мне и языком пошевелить нельзя. Нагни голову да слушай! Уж он теперь дома, — далёко ль ему, только через улицу перейти. Пришлет! Чувствует мое сердце, что пришлет!

(«Шутники», монолог 60-летнего чиновника в отставке)

В следующем примере самораскрытие осуществляется более пожилым собеседником, который делится болезненными воспоминаниями, связанными с воспитанием сына. Как известно, самораскрытия обычно носят позитивный характер при установление отношений, при знакомстве, тогда как негативные болезненные самораскрытия обычно происходят в разговоре с уже хорошо знакомыми людьми. Поскольку негативные самораскрытия менее приемлемы в разговоре, то в случаях, когда они все же происходят, они воспринимаются как более глубокие, искренние и обнажающие чувства человека (Omarzu 2000). Однако, как уже отмечалось, у некоторых пожилых людей подобные самораскрытия могут входить в их привычный коммуникативный репертуар и повторяться с завидной регулярностью:

Уланбекова. Не жалеешь ты матери; ну с твоим ли здоровьем, мой друг, на охоту ходить! Захвораешь еще, сохрани господи, тогда ты меня просто убьешь! Ах, боже мой, сколько я страдала с этим ребенком! (Задумывается.)

Гавриловна. Барин, угодно чаю?

Леонид. Нет, не хочу.

Уланбекова (Василисе Перегриновне). Когда я родила его, я была очень долго больна; потом он все хворал, так и рос все хворый. Сколько я над ним слез пролила! Бывало, гляжу на него, а у самой так слезы и катятся: нет, не придется мне его видеть в гвардейском мундире. Но тяжелей всего мне было, когда отец, по болезни, должен был его определить в штатскую школу. Чего мне стоило, моя милая, отказаться от мысли, что он будет военный! Я полгода больна была. Ты представь только себе, моя милая, когда он кончит курс, ему дадут такой же чин, какой дают приказным из поповичей! На что это похоже? В поенной службе, особенно в кавалерии, все чины благородны; даже юнкер, уж сейчас видно, что на дворян. А что такое губернский секретарь или титулярный советник? Всякий может быть титулярным советником: и купец, и семинарист, и мещанин, пожалуй. Только стоит поучиться да послужить. Другой и из мещан способен к ученью-то, так он еще, пожалуй, чином-то обгонит. Как это заведено! Как это заведено! Ну уж! (Махнув рукой, отворачивается.) Не люблю я ничего осуждать, что от высшего начальства установлено, и другим не позволяю, а уж этого не похвалю. Всегда буду вслух говорить, что это несправедливо, несправедливо.

Леонид. Отчего это у Нади глаза заплаканы?

Василиса Перегриновна. Не бита давно. Уланбекова. Это, мой друг, до тебя не касается. Надя, поди отсюда, тебе нечего здесь делать.

(«Воспитанница», разговор пожилой помещицы с приживалкой и сыном)

Конечно, в некоторых случаях трудно определить, относится ли по характеру самораскрытие к разряду болезненных и негативных, или позитивных и приносящих удовлетворение. Очевидно, что некоторые из самораскрытий могут сочетать признаки и тех и других. Например, Анфиса Карповна из пьесы «Старый друг лучше новых двух» в одном самораскрытие сочетает и явно негативную информацию об отсутствии академических способностей у сына и слабом здоровье мужа, и позитивную информацию об успехах сына на службе и в бизнесе. В данном случае самораскрытие Анфисы Карповны в беседе с купцом следует рассматривать в контексте общения людей с разным статусом. Статус немногословного купца выше и поэтому самораскрытие принимает однонаправленный характер, от индивидуума с более низким статусом по направлению к собеседнику с более высоким статусом.

Купец. В самом разе-с.

Анфиса Карповна. Ну, а я стара стала; ведь не знаешь, когда бог по душу пошлет, так хочется его устроить при жизни. Познакомилась я недавно с одной барыней, у ней дочка только что из пансиона вышла; поразговорились мы с ней, я ей сына отрекомендовала; так у нас дело и пошло. Я ей как-то и намекнула, что вот бы, мол, хорошо породниться! «Я, говорит, не прочь! Как дочери понравится!» Ну, уж это, значит, почти кончено дело. Долго ли девушке понравиться? Она еще и людей-то не видала. А с состоянием, и деньги есть, и имение.

Купец. Самое настоящее дело-с.

Анфиса Карповна. Я вам скажу, Вавила Осипыч, я никак не думала, что он такой дельный будет. Ученье ему не давалось — понятия ни к чему не было, так что через великую силу мы его грамоте выучили, — больших хлопот нам это стоило. Ну, а уж в гимназии и совсем ничего не мог понять; так из второго класса и взяли. К этому же времени отец-то его совсем ослаб. Столько я горя перенесла тогда, просто выразить вам не могу! Определила я его в суд, тут у него вдруг понятие и открылось. Что дальше, то все лучше; да вот теперь всю семью и кормит. Да еще что говорит! Я, говорит, маменька, службой не дорожу; я и без службы, только частными делами состояние себе составлю. Вот какое понятие ему вдруг открылось!

Купец. И теперича их работа самая дорогая и самая тяжелая, потому что все надо мозгами шевелить. Без мозгов, я так полагаю, ничего не сделаешь.

(«Старый друг лучше новых двух», диалог между пометой женщиной и купцом средних лет)

Гибкость в самораскрытиях обычно определяется как умение участника общения варьировать глубину и широту самораскрытия в зависимости от ситуации (Hargie et al. 2004). Гибкие собеседники способны изменять уровень самораскрытий эффективным образом, тогда как более ригидные собеседники раскрываются одним и тем же путем практически в любой коммуникативной ситуации. Последнее довольно характерно для людей, страдающих болтливостью. У таких индивидуумов имеется тенденция говорить постоянно, не замолкая, практически вне зависимости от коммуникативного поведения собеседника и широкого контекста (Long et al., 2000).

А. Н. Островский безусловно встречал в своей жизни подобных людей и мастерски отразил их коммуникативные качества в некоторых персонажах своих пьес, таких, например, как Анфиса Карповна:

Анфиса Карповна. Какое наказание с этим народом! Сколько уж у нас людей перебывало, все такие же. Сначала недели две поживет ничего, а потом и начнет грубить либо пить. Конечно, всякий дом хозяевами держится. А у нас какие хозяева-то! Только сердце болит, на них глядя. С сыном вот никак не соображу: молодой еще человек, а как себя неприлично держит. Знакомства-то, что ли, у него нет, заняться-то ему не у кого? Или уж в отца, что ли, уродился? тоже, знать, пути не будет! Хоть бы мне уж женить-то его поскорее! Отец от безобразной жизни уж совсем рассудок потерял. Ну, вот люди-то, глядя на них, и меня не уважают. Всю жизнь я с мужем-то маялась, авось хоть сын порадует чем-нибудь! Хоть бы месяц пожить как следует; кажется, для меня это дороже бы всего на свете. А и мне еще люди завидуют, что сын много денег достает. Бог с ними, и с деньгами, только б жил-то поскромнее. Есть же такие счастливые, что живут да только радуются на детей-то, а я вот...

(«Старый друг лучше новых двух», рассуждение пожилой женщины)

Болезненные самораскрытия нередко сочетаются и с другими коммуникативными приемами, которые хорошо представлены в пьесах А. Н. Островского. Почти при любом общении собеседники задают друг другу вопросы. Помимо основной функции вопроса — получение информации, задавание вопросов может иметь большое количество других иногда и не менее важных функций: поддержание контроля за беседой, проявление интереса к какой-либо теме, проявление интереса к собеседнику, выявление каких-либо особых коммуникативных затруднений у собеседника, уточнение мнения или чувства собеседника по отношению к обсуждаемому предмету, установление степени компетентности собеседника, поддержание критической оценки какого-либо события или явления, поддержание внимания собеседника или группы собеседников (Hargie et al. 2004). В целом, самораскрытия в сочетании с вопросами к собеседнику создают более интерактивную коммуникативную ситуацию:

Миловидов. Ты потише, как бы муж не услыхал. Ну, да не то что полюбил, а так она мне своим веселым характером понравилась. Да и притом же у меня такое правило, Аннушка, никому пропуску не давать. Бей сороку и ворону... Все ж таки это далеко не то, как я тебя любил.

Аннушка. Ну да хорошо, хорошо, это твое дело. Никто тебе указывать не может, кого ты хочешь, того и любишь. Мне теперь только одно нужно знать от тебя, одно, а там хоть и умирать. Неужто же Евгения меня лучше, что ты меня променял на нее? Вот эта-то обида мне тяжелей всего; вот это меня до погибели и довело. Чем таки, скажи ты мне, чем таки она меня лучше? А по-твоему выходит, что лучше. (Плачет.) Я тебя любила так, что себя не помнила, весь свет забыла, привязалась к тебе как собака, ни душой, ни телом перед тобой не была виновата, а ты меня покидать стал, полюбил бабу, чужую жену. Все было бы это ничего, а вот что мне уж очень обидно, чего я пережить не могла... знать, уж она очень мила тебе, что ты для нее стал меня в глаза обманывать да потом вместе с ней смеяться надо мной. Вот что ты мне скажи теперь, не утай ты от меня: чем она тебе так мила стала, и с чего я тебе так опротивела? (Плачет.) Мало тебе того, что ты меня безо всякой вины обидел; ни с того ни с сего от себя прочь оттолкнул, ты еще из меня, для моей злодейки, потеху сделал, чтоб ей не скучно было. Ох, Господи Боже мой! Господи Боже мой! умереть бы поскорей!

(«На бойкам месте», диалог между помещиком средних лет и девушкой 22 лет)

Аннушка из пьесы «На бойком месте» сочетает самораскрытие с целой серией открытых и закрытых вопросов. Заметим, что Аннушка начинает с вопроса закрытого характера: «Неужто же Евгения меня лучше, что ты меня променял на нее?». Закрытые вопросы предполагают односложные ответы и предоставляют собеседнику, задающему вопрос, более высокую степень контроля над ходом дальнейшего общения. Затем. Не дожидаясь ответа, Аннушка задает открытый вопрос: «Чем-таки, скажи ты мне, чем таки она меня лучше?», за которым чуть позже идет еще один открытый вопрос, уточняющего характера: «Вот что ты мне скажи теперь, не утай ты от меня: чем она тебе так мила стала, и с чего я тебе так опротивела?»

В структурированных беседах, обычно задаются вопросы в определенной последовательности: от закрытых к открытым, или наоборот от открытых к более закрытым, по типу пирамиды, или же по типу перевернутой пирамиды. Например: «Ты мне изменил?», «Сколько раз ты мне изменил?» — закрытые вопросы; «Почему же ты мне изменил?» — открытый вопрос. Примечательно, что в собеседованиях при приеме на работу исследователи признают, что открытые вопросы более эффективны (Dillon 1997; Egan 2002), чем закрытые, так в большей степени подталкивают интервьюируемого к самораскрытию, обычно приносят более точную информацию, а также способствуют лучшему контакту между собеседниками. В любом случае, важно сохранять определенную последовательность вопросов, ибо бессистемное сочетание открытых и закрытых вопросов обычно сбивает собеседника с толку. В пьесе же А. Н. Островского вопросы Аннушки остаются без ответа, и скорее всего задуманы как риторические. Как известно, опытные ораторы, лекторы и политики часто используют риторические вопросы, особенно при выступлении перед большой аудиторией. В пьесе аудиторией являются зрители, и риторичность вопросов Аннушки представляется весьма органической и оправданной.

Как уже отмечалось, в процессе естественного общения самораскрытия между собеседниками обычно носят взаимообразный характер. Взаимообразное раскрытие фактов и чувств рассматривается как стремление поддерживать более глубокие взаимоотношения с собеседником (Rosenfeld 2000), а также как стремление приблизиться к более точной самооценке в отношении своих мыслей и ощущений. В то же время многие люди испытывают страх перед слишком широким раскрытием своих мыслей и чувств, т. к. осознают риск быть отвергнутым, непонятым, вызвать неловкость или нанести оскорбление слушающему, или самому стать объектом насмешки.

В некоторых культурах самораскрытия не поощряются, и частота самораскрытий, например, среди китайцев и корейцев значительно ниже, чем среди выходцев из Европы. Положение с самораскрытиями в русской культуре неоднозначно. С одной стороны, русские родители часто напоминают своим детям о пословице «слово — серебро, молчание — золото». Народная мудрость проявляется и в таких формулах, как «не выносить сор из избы», «держать карты к орденам» и пр. Несмотря на существование таких пословиц, разговор «по душам» предполагает высокую степень взаимообразных самораскрытий среди собеседников. Так, на безобидный вопрос «Как дела?» большинство американских коммуникантов обычно бодро отвечают, что у них все хорошо. В русской же коммуникативной культуре, как хорошо известно, на тот же вопрос «Как дела?» можно услышать многочисленные жалобы, рассказы о каких-либо болезненных событиях, утратах, на которые принято отвечать сочувственно и делиться собственной информацией.

Для глубокого самораскрытия практически необходимо содействие собеседника, который производит взаимообразное раскрытие. Если же взаимообразия в раскрытиях не достигается, то часто это говорит о безразличии слушающего к собеседнику, или же, реже, о безразличие самого говорящего к собеседнику. В следующем примере, мы можем хорошо увидеть, как болезненное самораскрытие со стороны Кисельникова (болезнь детей, смерть жены, безденежье) находит поддержку у его матери Анны Устиновны, которая тут же в ответном, правда, менее эмоциональном самораскрытии представляет безнадежную картину семейного бюджета:

Кисельников. Что дети, маменька?

Анна Устиновна. Что мы без доктора-то знаем! Все в жару. Теперь уснули.

Кисельников. Эх, сиротки, сиротки! Вот и мать-то оттого умерла, что пропустили время за доктором послать. А как за доктором-то посылать, когда денег-то в кармане двугривенный? Побежал тогда к отцу, говорю: «Батюшка, жена умирает, надо за доктором посылать, денег нет». — «Не надо, говорит, все это — вздор». И мать то же говорит. Дали каких-то трав, да еще поясок какой-то, да старуху-колдунью прислали; так и уморили у меня мою Глафиру.

Анна Устиновна. Ну, Кирюша, надо правду сказать, тужить-то много не о чем.

Кисельников. Все ж таки она любила меня.

Анна Устиновна. Так ли любят-то! Полно, что ты! Мало ль она тебя мучила своими капризами? А глупа-то, как была, Бог с ней!

Кисельников. Эх, маменька! А я-то что! Я лучше-то и не стою. Знаете, маменька, загоняют почтовую лошадь, плетется она нога за ногу, повеся голову, ни на что не смотрит, только бы ей дотащиться кой-как до станции: вот и я таков стал.

Анна Устиновна. Зачем ты, Кирюша, такие мысли в голове держишь! Грешно, друг мой! Может быть, мы как-нибудь и поправимся.

Кисельников. Коли тесть даст денег, так оживит. Вот он теперь несостоятельным объявился. А какой он несостоятельный. Ничего не бывало. Я вижу, что ему хочется сделку сделать. Я к нему приставал; с тобой, говорит, поплачусь. А что это такое «поплачусь»?.. Все ли он заплатит или только часть? Да уж хоть бы половину дал или хоть и меньше, все бы мы сколько-нибудь времени без нужды пожили; можно бы и Лизаньке на приданое что-нибудь отложить.

Анна Устиновна. Да, да! Уж так нужны деньги, так нужны!

Кисельников. Маменька, вы пишете, что нужно-то? Я вас просил записывать, а при первых деньгах мы все это и исполним.

Анна Устиновна. Записано, Кирюша. (Вынимает бумажку и читает.) «Во-первых, за квартиру не заплачено за два месяца по шести рублей, да хорошо бы заплатить за полгода вперед. Во-вторых, чаю, сахару и свеч сальных хоть на месяц запасти. В-третьих, купить в эту комнату недорогой диванчик. В-четвертых, в лавочку пятнадцать рублей шестьдесят одна копейка, — очень лавочник пристает. В-пятых, фрачную пару...» Уж тебе без этого обойтись никак нельзя. «И в-шестых, ситчику Лизаньке на платье...» Ей уж тринадцатый год, стыдиться начинает лохмотьев-то. Вот что нужно-то. А пуще всего за квартиру да еще детям на леченье. Денег-то у меня, Кирюша, немного осталось.

(«Пучина», беседа между пожилой матерью и взрослым сыном. Болезненные самораскрытия с обеих сторон)

Правда, не совсем типично для взаимных самораскрытий то, что собеседник мужчина в пьесе раскрывается гораздо больше, чем персонаж женского пола. Согласно экспериментальным данным (Dindia 2000), при общении женщины раскрываются больше перед женщинам, чем мужчины при разговоре с мужчинами; женщины раскрывают больше женщинам, чем мужчины при разговоре с женщинами, и наконец, женщины раскрывают больше мужчинам, чем мужчины при разговоре с женщинами. В следующем примере из той же пьесы А. Н. Островского «Пучина» самораскрытие Кисельникова приобретает характер полного и безоговорочного саморазоблачения. Представляется, что в данном случае самораскрытие, чем то напоминающее процесс полного и глубокого выдоха, может иметь и терапевтический эффект, возможно не вполне осознававшийся драматургом.

Кисельников. Погуляев! Ты возьми к себе матушку и Лизу, а меня не бери.

Погуляев. Отчего же?

Кисельников (тихо). Знаешь ли ты, кого ты пригреть хочешь?.. Мы с тестем... мошенники! Мы все продали: себя, совесть, я было дочь продал... Мы, пожалуй, еще украдем у тебя что-нибудь. Нам с ним не жить с честными людьми, нам только торговать на площади! Нет! Ты нам только изредка когда давай по рублику на товар наш, больше мы не стоим.

Анна Устиновна. Что ты, Кирюша, что ты!

Лиза. Папенька, не оставляйте нас.

Погуляев. Что ты за вздор говоришь!

Кисельников. Нет, Погуляев, бери их, береги их; Бог тебя не оставит; а нас гони, гони! Мы вам не компания, — вы люди честные. У нас есть место, оно по нас. (Гестю.) Ну, бери товар, пойдем. Вы живите с Богом, как люди живут, а мы на площадь торговать, божиться, душу свою проклинать, мошенничать. Ну, что смотришь! Бери товар! Пойдем, пойдем! (Сбирает свой товар.) Прощайте! Таландоля, иди за мной... (Уходит.)

(«Пучина», самораскрытие Киселева в присутствии матери, дочери и друга детства, финал пьесы)

В литературе отмечается, что при самораскрытиях женщины склонны раскрывать более личные факты, чем мужчины, которые в целом раскрывают меньше негативной информации. Причем женщины с экстравертными свойствами характера, и с высокой самооценкой меньше стесняются глубоких и часто негативных самораскрытий. Самораскрытия в беседах взрослой дочери и матери повторяются во многих пьесах А. Н. Островского, тогда как, судя по нашим наблюдениям, в современной жизни больше подобных самораскрытий происходит в беседах с подругами близкого возраста:

Лидия. Разве вам легче будет, если я буду плакать вместе с вами? Ну скажите, maman, разве легче?

Надежда Антоновна. Разумеется, не легче.

Лидия. Так зачем же, зачем же мне-то плакать? Зачем вы навязываете мне заботу? Забота старит, от нее морщины на лице. Я чувствую, что постарела на десять лет. Я не знала, не чувствовала нужды и не хочу знать. Я знаю магазины: белья, шелковых материй, ковров, мехов, мебели; я знаю, что когда нужно что-нибудь, едут туда, берут вещь, отдают деньги, а если нет денег, велят commis (приказчикам) приехать на дом. Но откуда берут деньги, сколько их нужно иметь в год, в зиму, я никогда не знала и не считала нужным знать.

Я никогда не знала, что значит дорого, что дешево, я всегда считала все это жалким, мещанским, копеечным расчетом. Я с дрожью омерзения отстраняла от себя такие мысли. Я помню один раз, когда я ехала из магазина, мне пришла мысль: не дорого ли я заплатила за платье! Мне так стало стыдно за себя, что я вся покраснела и не знала, куда спрятать лицо; а между тем я была одна в карете. Я вспомнила, что видела одну купчиху в магазине, которая торговала кусок материи; ей жаль и много денег-то отдать, и кусок-то из рук выпустить. Она подержит его да опять положит, потом опять возьмет, пошепчется с какими-то двумя старухами, потом опять положит, a commis смеются. Ах, maman, за что вы меня мучите?

Надежда Антоновна. Я понимаю, душа моя, что я должна была скрыть от тебя наше расстройство, но нет возможности. Если остаться в Москве, — мы принуждены будем сократить свой расход, надо будет продать серебро, некоторые картины, брильянты.

Лидия. Ах, нет, нет, сохрани бог! Невозможно, невозможно! Вся Москва узнает, что мы разорены; к нам будут являться с кислыми лицами, с притворным участием, с глупыми советами. Будут качать головами, ахать, и все это так искусственно, форменно, — так оскорбительно! Поверьте, что никто не даст себе труда даже притвориться хорошенько. (Закрывает лицо руками.) Нет! Нет!

(«Бешеные деньги», болезненные самораскрытия 24-летней дочери в разговоре с пожилой матерью)

В диалоге Счастливцева и Несчастливцева болезненные самораскрытия сочетаются с комической направленностью их разговора. Можно заметить, что с одной стороны, самораскрытия явно направлены на то, чтобы вызвать сострадание «подходит он ко мне, лица человеческого нет, зверь зверем; взял меня левою рукой за ворот, поднял на воздух; а правой как размахнется, да кулаком меня по затылку как хватит...», а с другой, имеют и развлекательный компонент: «...Света я невзвидел, Геннадий Демьяныч, сажени три от окна-то летел, в женскую уборную дверь прошиб. Хорошо трагикам-то!»:

Счастливцев (приседая от удара). Ой! Геннадий Демьяныч, батюшка, помилосердуйте! Не убивайте! Ей-богу, боюсь.

Несчастливцев. Ничего, ничего, брат; я легонько, только пример... (Опять кладет руку.)

Счастливцев. Ей-богу, боюсь! Пустите! Меня ведь уж раз так-то убили совсем до смерти.

Несчастливцев (берет его за ворот и держит). Кто? Как?

Счастливцев (жмется). Бичевкин. Он Ляпунова играл, а я Фидлера-с. Еще на репетиции он все примеривался. «Я, говорит, Аркаша, тебя вот как в окно выкину: этой рукой за ворот подниму, а этой поддержу, так и высажу. Так, говорит, Каратыгин делал». Уж я его молил, молил, и на коленях стоял. «Дяденька, говорю, не убейте меня!» — «Не бойся, говорит, Аркаша, не бойся!». Пришел спектакль, подходит наша сцена; публика его принимает; гляжу: губы у него трясутся, щеки трясутся, глаза налились кровью. «Постелите, говорит, этому дураку под окном что-нибудь, чтоб я в самом деле его не убил». Ну, вижу, конец мой приходит. Как я пробормотал сцену — уж не помню; подходит он ко мне, лица человеческого нет, зверь зверем; взял меня левою рукой за ворот, поднял на воздух; а правой как размахнется, да кулаком меня по затылку как хватит... Света я невзвидел, Геннадий Демьяныч, сажени три от окна-то летел, в женскую уборную дверь прошиб. Хорошо трагикам-то! Его тридцать раз за эту сцену вызвали; публика чуть театр не разломала, а я на всю жизнь калекой мог быть, немножко бог помиловал... Пустите, Геннадий Демьяныч!

(«Лес», болезненные самораскрытия в диалоге двух актеров среднего возраста, Несчастливцеву 35 лет, а Счастливцев на 7-10 лет старше)

Болезненные самораскрытия, которые связаны с бедностью, безденежьем, и ощущаемым в связи с ними стыдом и неловкостью, наиболее часто встречаются в диалогах персонажей пьес А. Н. Островского. Как уже отмечалось, обычно эти самораскрытия происходят при беседе близких родственников. Чаще самораскрытие направлено от младшего по возрасту к старшему родственнику, но может идти и в обратном направлении, а также принимать взаимообразный характер. Сочувственные комментарии собеседника и проявляемый интерес к самораскрытию обычно способствуют более глубоким и детальным самораскрытиям. Так, в диалоге Насти н Анны из пьесы «Не было ни гроша, да вдруг алтын», где речь идет об отсутствии у персонажей самой необходимой женской одежды и об унижениях, связанных с бедностью, мы являемся свидетелями постоянных сочувственных реплик, сопровождающих взаимные самораскрытия: «Что делать-то Настя!», «Ах, это ужасно, ужасно», «Ну что вы говорите, боже мой!» и т. д. Подобное коммуникативное поведение увеличивает степень доверительности собеседников:

Настя. Улетел. (Снимает с головы небольшой бумажный таток.) Ах, этот платок, противный! Сокрушил он меня. Такой дрянной, такой неприличный, самый мещанский.

Анна. Что делать-то, Настя! Хорошо, что и такой есть. Как обойдешься без платка!

Настя. Да, правда. От стыда закрыться нечем.

Анна. Ох, Настя, и я прежде стыдилась бедности, а потом и стыд прошел. Вот что я тебе расскажу: раз, как уж очень-то мы обеднели, подходит зима, — надеть мне нечего, а бегать в лавочку надо; добежать до лавочки, больно-то мне ходить некуда. Только, как хочешь, в одном легком платье по морозу, да в лавочке-то простоишь; прождешь на холоду! Затрепала меня лихорадка. Вот где-то Михей Михеич и достал солдатскую шинель, старую-расстарую, и говорит мне: «Надень, Аннушка, как пойдешь со двора! Что тебе дрогнуть!» Я и руками и ногами. Бегаю в одном платьишке. Побегу бегом, согреться не согреюсь, только задохнусь. Поневоле остановишься, сердце забьется, дух захватит, а ветер-то тебя так и пронимает. Вот как-то зло меня взяло; что ж, думаю, пускай смеются, не замерзать же мне в самом деле, — взяла да и надела солдатскую шинель. Иду, народ посмеивается.

Настя. Ах, это ужасно, ужасно!

Анна. А мне нужды нет, замерз совсем стыд-то. И чувствую я, что мне хорошо, руки не ноют, в груди тепло, — и так я полюбила эту шинель, как точно что живое какое. Не поверишь ты, а это правда. Точно вот, как я благодарность какую к ней чувствую, что она меня согрела.

Настя. Что вы говорите, боже мой!

Анна. Вот тут-то я и увидела, что человеческому-то телу только нужно тепло, что теплу оно радо; а мантилийки там да разные вырезки и выкройки только наша фантазия.

Настя. Тетенька, ведь вы старуха, а я-то, я-то! Я ведь молода. Да я лучше... Господи!

Анна. А вот погоди, нужда-то подойдет.

Настя. Да подошла уж. Уж чего еще! я последнее платье заложила, вот уж я в каком платке хожу. А давеча, тетенька, побежала я в ту улицу, где Модест Гришрьич живет, хожу мимо его дома, думаю: «Неужто он меня совсем забыл!» Вот, думаю, как бы он увидел меня из окна или попался навстречу; а про платок-то и забыла. Да как вспомнила, что он на мне надет, нет уж, думаю, лучше сквозь землю провалиться, чем с Модестом Гришрьичем встретиться. Оглянулась назад, а он тут и был; пустилась я чуть не бегом и ног под собой не слышу. Оглянусь, оглянусь, а он все за мной. Платок-то, платок-то, тетенька, жжет мне шею, хоть бы бросить его куда-нибудь. А потом взглянула на башмаки. Ах!

(«Не было ни гроша, да вдруг алтын», обмен болезненными самораскрытиями между молодой племянницей и пожилой теткой)

Нередко непосредственно перед раскрытием какой-либо информации или самораскрытием собеседник предупреждает слушающего: «Только никому ни слова!», «Это строго между нами!». Современные исследования по коммуникации показывают, что на самом деле даже после этих ограничительных просьб во многих случаях и те, кто передает информацию, и те, кто ее получает, ожидают дальнейшего распространения информации. При опросе сотрудников одной компании выяснилось, что 93 % делились информацией частного характера с другими сотрудниками, хотя их специально просили этого не делать (Angels 2000). Основным стимулом для дальнейшего распространения конфиденциальной информации являлось привлечение к себе внимания и демонстрация инсайдерской информации, как символа власти.

Конечно, некоторые самораскрытия весьма тривиальны, и добавляют лишь некоторые черты к портрету собеседника, но вряд ли могут быть использованы слушателем для дальнейшей демонстрации инсайдерской информации. Например, в пьесе «Не было ни гроша, да вдруг алтын» Крутицкий делится с Елесей своими переживаниями по поводу сначала потери, а затем счастливого обретения десяти копеек, которые затерялись в жилетке:

Крутицкий. Хорошая компания, хорошая. Все вы хорошие люди. А я вот нынче, Елеся, гривенничек было потерял. Как испугался! Потерять всего хуже; украдут, все-таки не сам виноват, все легче.

Елеся. Зато найти весело, Михей Михеич. Вот кабы...

Крутицкий. Кому счастье, Елеся. А нам нет счастья; бедному Кузиньке бедная и песенка. Терять — терял, а находить — не находил. Очень страшно — потерять, очень! Я вот гривенничек-то засунул в жилетку, да и забыл; вдруг хватился, нет. Ну, потерял... Задрожал весь, руки, ноги затряслись, — шарю, шарю, — карманов-то не найду. Ну, потерял... одно в уме, что потерял. Еще хуже это; чем бы искать, а тут тоска. Присел, поплакал, — успокоился немножко; стал опять искать, а он тут, ну и радость.

Елеся. Да, Михей Михеич, нашему брату и гривенник деньги. Деньги вода, Михей Михеич, так сквозь пальцы и плывут. Денежка-то без ног, а весь свет обойдет.

Крутицкий. Бегают денежки, шибко бегают. Безумия в мире много, оттого они и бегают. Кто умен-то, тот ловит их да в тюрьму.

(«Не было ни гроша, да вдруг алтын», беседа пожилого отставного чиновника и молодого соседа)

Так же тривиальны самораскрытия Шабловой из пьесы «Поздняя любовь». Рассуждения о влиянии плохо сшитой одежды на манеры и поведение человека выполняют одновременно и задачу поучения, и задачу установления тесного контакта с Людмилой, более молодой женщиной. Не ограничиваясь общими примерами, Шаблова рассказывает об эпическом изготовлении фрака сыну в мастерской Вершкохватова из-за Драгомиловской заставы:

Шаблова. Да полно, какой характер! Разве у бедного человека бывает характер? Какой ты еще характер нашла?

Людмила. А что же?

Шаблова. У бедного человека да еще характер! Чудно, право! Платья нет хорошего, вот и все. Коли у человека одёжи нет, вот и робкий характер; чем бы ему приятный разговор вести, а он должен на себя осматриваться, нет ли где изъяну. Вы возьмите хоть с нас, женщин: отчего хорошая дама в компании развязный разговор имеет? Оттого, что все на ней в порядке: одно к другому пригнато, одно другого ни короче, ни длинней, цвет к цвету подобран, узор под узор подогнат. Вот у ней душа и растет. А нашему брату в высокой компании беда; лучше, кажется, сквозь землю провалиться! Там висит, тут коротко, в другом месте мешком, везде пазухи. Как на лешего, на тебя смотрят. Потому не мадамы нам шьют, а мы сами самоучкой; не по журналам, а как пришлось, на чертов клин. Сыну тоже не француз шил, а Вершкохватов из-за Драгомиловской заставы. Так он над фраком-то год думает, ходит, ходит кругом сукна-то, режет, режет его; то с той, то с другой стороны покроит — ну, и выкроит куль, а не фрак. А ведь прежде тоже, как деньги-то были, Николай франтил; ну, и дико ему в таком-то безобразии. Уломала я его наконец, да и сама не рада; человек он гордый, не захотел быть хуже других, потому у нее с утра до ночи франты, и заказал хорошее платье дорогому немцу в долг.

Людмила. Молода она?

Шаблова. В поре женщина. То-то и беда. Кабы старуха, так бы деньги платила.

Людмила. А она что же?

(«Поздняя любовь», беседа между двумя знакомыми, пожилой хозяйкой дома и незамужней женщиной средних лет)

Несмотря на тривиальность конкретного самораскрытия, сам процесс оправданных взаимообразных самораскрытий является очень важным для установления и поддержания длительных личностных взаимоотношений. Те, кто раскрывают о себе слишком много или слишком мало, обычно испытывают сложности с установлением и поддержанием эффективных коммуникативных отношений. Другой существенной функцией самораскрытий в коммуникации является лучшее понимание самого себя — самораскрытия предоставляют возможность более полно оценить свои собственные мысли и чувства.

Как было показано, фактор возраста оказывается очень существенным в динамике взаимообразных самораскрытий. Высокий процент болезненных самораскрытий в речи пожилых, жалобы престарелых людей на плохое здоровье, смерть близких, малую подвижность и одиночество часто воспринимаются негативно более молодыми собеседниками, т. к. для них болезненные самораскрытия кажутся неуместными. Как уже отмечалось, более уместными самораскрытия кажутся в том случае, если содержат положительную или нейтральную информацию и идут по направлению от коммуниканта с более низким статусом к реципиенту информации с более высоким статусом. Казалось бы, пожилые люди обладают более высоким статусом, чем молодые, однако самораскрытия часто идут в противоположном направлении.

В то же время представляется, что болезненные самораскрытия должны оцениваться в качестве естественных в речи пожилых людей именно в силу их возраста, поскольку с возрастом человек оказывается свидетелем, участником или объектом большого количества негативных переживаний, которые пока не затронули или не затрагивали в той же степени их более молодых собеседников. Для пожилого собеседника рассказ о тяжелых событиях или переживаниях может иметь положительный терапевтический эффект; подобный рассказ также помогает лучше понять себя, определить свое место в отношении болезненного прошлого опыта с позиции прожитых лет и нынешнего состояния здоровья. Пожилые люди, которые оказываются в состоянии гибко модифицировать свои самораскрытия по продолжительности, широте и глубине в зависимости от ситуации, возраста и степени вовлеченности собеседника оцениваются как более желательные и приятные участники коммуникации.

В исследовании двадцатипятилетней давности (Haas & Sherman 1982) были проанализированы типичные темы разговоров, возникающие в американском обществе при общении людей одного пола. Оказалось, что женщины, по их собственным оценкам, чаще ведут разговоры о семье, о взаимоотношениях между родственниками в семье и сотрудниками на работе, о мужчинах, проблемах здоровья и новостях массовой культуры. Мужчины же выделили такие темы для разговора, как отношения с женщинами, денежные вопросы, текущие политические и экономические новости и спорт. Причем среди друзей одного пола чаще всего обсуждался противоположный пол, сотрудники часто обсуждали работу, а члены одной семьи были склонны обсуждать семейные проблемы.

Тематика общения среди пожилых носителей языка имеет свои особенности. Так было выявлено (Coupland et al. 1991; Boden & Bielby 1986), что разговорные темы, так или иначе связанные с прошлым (войны, политические и экономические эпохи, исторические события, свидетелем которых ты являешься) сближают пожилых участников разговора, создают атмосферу лучшего взаимопонимания и определенным образом ориентируют их разговор относительно текущих событий. Референции к событиям прошлого в процессе разговора являются особыми коммуникативными маркерами, которые указывают на возраст участников разговора и позволяют характеризовать их именно как пожилых участников общения. В других исследованиях (Stuart et al. 1993; Coleman 1986) отмечалось, что пожилые мужчины чаще в разговоре концентрируются на событиях прошлого (например, путешествия или служба в армии), в то время как пожилые участницы общения чаще говорят о семье. Впрочем, в престарелом возрасте, особенно среди тех людей, кто живет в домах для престарелых, разговоры не только о близких родственниках, но и о друзьях и знакомых также встречаются достаточно часто. Это может быть связано, особенно для пожилых женщин, со смертью супруга и с поиском социальной опоры в большей степени среди знакомых и друзей (Lin et al. 2002), чем среди членов семьи.

Как уже отмечалось, среди особенностей общения пожилых носителей языка, а также и стереотипных представлений об общении с пожилыми, исследователи выделяют болтливость, немотивированные или слабо мотивированные акты болезненного самораскрытия (Coupland et al 1988; Coupland et al. 1991), а также разговоры о собственном возрасте при общении с малознакомыми людьми. Тематика разговоров с бабушками и дедушками, по оценкам молодых людей, часто включала разговоры о семье, школе, здоровье, и несколько реже о погоде, религии и смерти (Webb 1985), В экспериментальном задании (Nussbaum & Bettini 1994), где бабушек и дедушек просили рассказать своим внукам историю, которая бы отразила «смысл жизни», пожилые люди в рассказе часто раскрывали свой хронологический возраст, причем дедушки чаще говорили о вопросах здоровья и вспоминали о своих приключениях в молодом возрасте, тогда как бабушки больше говорили о семейных делах и семейной истории.

Рассказы бабушек и дедушек являются одним из важнейших компонентов в межпоколенном общении. Как уже отмечалось (Nussbaum & Bettini 1994), у бабушек и у дедушек часто вырабатывается своя тематика и свой стиль рассказов. Внуки и внучки обычно выступают в роли слушателей и редко рассказывают свои истории старшим родственникам. При рассказе историй бабушки и дедушки выполняют определенную воспитательную и педагогическую функцию (Langellier 2002), соответствуют стереотипу («пожилые люди — хорошие рассказчики») и также передают младшему поколению семейную историю и семейные ценности.

Репертуар рассказов бабушек и дедушек заслуживает более подробного изучения. Дело в том, что при проведении анкетных исследований, обычно респондентам задавались стандартные вопросы о тематике разговоров («воспоминания о войне», «жалобы о здоровье», «рассказ о семейной истории») которые обычно не позволяли выявить, а что же именно скрывается, например, за «воспоминаниями о войне»: описание боя, пацифистские поучения в адрес внуков, болезненные самораскрытия о ранении, контузии или психологической травме на войне, припоминание какого-либо забавного эпизода и т. д. Поэтому обратимся к реальным воспоминаниям членов семьи автора данной работы, с тем чтобы не ограничиваться сухими схемами, мало что проясняющими в коммуникационном процессе.

Моя бабушка часто пересказывала нам, внукам, свои воспоминания о молодости. В ее репертуаре важное место занимали нарративы о ее собственном домашнем воспитании и образовании в начале XX в. Будучи девочкой, бабушка, с помощью своей воспитательницы Елены Петровны, осваивала иностранные языки во время многокилометровых прогулок по Петрограду. Елена Петровна, вдова гвардейского генерала из знатной дворянской семью, в тяжелые революционные годы вынуждена была начать зарабатывать на жизнь частными уроками. Судя по замечательным успехам ее учеников, Елена Петровна оказалась прирожденным педагогом. Занятия с Еленой Петровной строились по трехдневному циклу: один день говорили только по-французски, другой день на английском, а третий — на немецком языке. Елена Петровна, сама воспитанная французскими и английскими гувернантками, и прожившая немало лет в европейских столицах, создавала языковую среду, в которую бабушка полностью погружалась. Бабушкины родители рассказывали, что во время тяжелого заболевания коклюшем в семилетием возрасте бабушка бредила то по-французски, то по-английски. Уже в постсоветское время, самом конце XX в., знакомые англичане и французы, бывавшие у нас дома в Питере и разговаривавшие с 85-летней бабушкой, поражались ее удивительно аутентичному английскому и французскому произношению.

Другой любимой темой для бабушкиных воспоминаний были семейные вечера на даче в Сестрорецке, когда многочисленные знакомые и родственники участвовали в самодеятельности, ставили семейные спектакли, устраивали розыгрыши, попадали в комичные ситуации. Бабушка также с удовольствием рассказывала о семейных путешествиях в послевоенное время, когда они с дедушкой купили автомобиль, Москвич 401 серого цвета — «Бежик», и ездили летом в пятидесятые и шестидесятые годы в Прибалтику и на Карпаты. Мы с братом очень интересовались машинами и поездками и слушали бабушкины рассказы с чрезвычайным вниманием. Бабушка быстро получила водительские права и ездила на машине довольно лихо, с явно большей скоростью, чем дедушка, который отличался чрезвычайно осторожной манерой вождения. Машин на дорогах было совсем мало, бензоколонок практически не было — бензин покупали у водителей грузовиков, и дедушка всегда возил с собой пару канистр бензина в дальние путешествия. Половина багажника машины была занята канистрами и запасными частями, включая рессору на заднее колесо — на случай ремонта в дороге. В то время придорожных гостиниц не было и на ночь обычно бабушка и дедушка останавливались в домах колхозников, которые пускали ночевать на сеновал. Бабушка помнила, что лучшим подарком за ночлег было хозяйственное мыло, которого в деревнях в те годы днем с огнем было не найти.

Примечательно, что хотя бабушка в детском возрасте перетерпела голод и лишения времен гражданской войны, а молодой женщиной с ребенком на руках пережила блокаду Ленинграда и эвакуацию на север, тема военных трудностей и лишений редко фигурировала в ее воспоминаниях, только если ее специально просили об этом рассказать. Избирательность в бабушкиных рассказах хорошо иллюстрируется следующим примером. Мой прадед по бабушкиной линии, архитектор Карл Мейбом, в самом начале тридцатых годов был арестован советской властью, репрессирован и принудительно направлен на строительство Беломорско-Балтийского канала в Медвежегорск, где несколько лет проработал инженером-проектировщиком. Известно, что при строительстве канала, на котором в основном использовался труд заключенных, от голода, болезней, сурового климата и изматывающего труда погибли десятки тысяч людей. Бабушка несколько раз ездила на поезде в Медвежегорск, в общей сложности пробыла там месяцев пять, и, наверное, неплохо могла видеть, в каких условиях шла эта стройка «на костях». Однако нам внукам бабушка в основном рассказывала о двух маленьких забавных медвежатах, которых подарили ее отцу и которые жили у них в избе как домашние животные. Вероятно, нацеленность на позитивные нарративы была связана с одной стороны с выработанной в сталинские времена боязнью доносов, а с другой — с подсознательной установкой на избегание болезненных воспоминаний. Кроме того, бабушка прекрасно умела учитывать коммуникативные запросы внуков и, как мне хорошо понятно теперь, избегала тем, которые были неинтересны нам детям, а затем подросткам и молодым мужчинам. Вообще для коммуникативного поведения бабушки, даже и в престарелом возрасте (она умерла в 89 лет), были несвойственны болезненные самораскрытия.

После смерти дедушки бабушка прожила еще 26 лет, оставаясь активным и деятельным человеком. Будучи учителем музыки и стенографии в школе, она к 60-летнему возрасту освоила новую для себя профессию и, выйдя на пенсию, стала преподавателем вязания. В течение двадцати лет, до 80-летнего возраста, бабушка продолжала ездить на общественном транспорте и давать уроки по вязанию в домах культуры Ленинграда и Ленинградской области. Впрочем, в разговорах со внуками она достаточно редко говорила о своей последней профессии, что подтверждает наблюдения, согласно которым воспоминания бабушек и дедушек в разговорах со внуками чаще всего приходятся на период их собственной молодости. Кроме того, внуки не интересовались рукоделием, так что вязание оставалось темой для разговоров бабушки с ее приятельницами. Очевидно, здесь тоже имеет место коммуникативное приспособление по типу конвергенции, т. к. происходит тематическая самоцензура в отборе тем для нарратива, и кроме того в воспоминаниях выбирается период жизни, близкий в возрастном плане к коммуникантам. Несомненно, подсознательный или сознательный учет этих факторов способствует получению большего удовлетворения от общения, пассивного и активного, слушателями нарративов.

Для дедушки (который родился в 1901 г., а умер в 1975 г., когда нам с братом было по 16 лет) любимой темой рассказов были его занятия в кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, где он учился со своими двумя братьями вплоть до революции. К ярким эпизодам кадетской жизни, судя по его описаниям, относился неожиданный приезд попечителя кадетского корпуса, одного из великих князей. Дедушка как раз в тот день был на дежурстве и должен был обратится к высокому гостю с рапортом, но никто из командиров его не предупредил, кто же именно этот высокий гость. Дедушка начал свой рапорт с обращения: «Ваше высокоблагородие!», предусмотренного для офицеров в ранге полковника, и посмотрел на начальника кадетского училища, однако тот неодобрительно поморщился, а великий князь улыбнулся». Ваше превосходительство!» (обращение к генералу), поправился дедушка, но начальник училища большим пальцем выразительно указал вверх, «Ваше высокопревосходительство! Разрешите доложить...», и дальше дедушкин рапорт прошел уже как надо.

Другой хорошо запомнившийся мне дедушкин рассказ тоже имел отношение к кадетской жизни. Во время экзаменационной сессии один из кадетов ночью через окно пробрался в комнату, где хранились матрицы экзаменационных работ. Матрицы пропитывались чернилами, затем на них накладывались листки бумаги, прижимались вручную, и таким образом делались копии для экзаменов (такой вот незамысловатый копировальный аппарат начала XX в.). Так вот, предприимчивый кадет, оказавшись в комнате с экзаменационными матрицами, не обнаружил чистой бумаги, на которую можно было бы скопировать экзамен. Не долго сомневаясь, юноша снял штаны и голым задом уселся на матрицу с экзаменом по математике, а затем, не одевая штанов, вылез из комнаты. В казарменной спальне молодой человек уселся на чистый лист бумаги и успешно «отпечатал» экзаменационные вопросы — и, таким образом, вся рота отлично подготовилась к сдаче экзамена.

В 60-е и 70-е гг. прошлого века дедушке на работе предлагали записаться на очередь, чтобы получить садовый участок под Ленинградом. Он всегда отказывался, мотивируя это своим юношеским сельскохозяйственным опытом. После октябрьской революции дедушкина семья решила не оставаться в голодном Петрограде, а переехать в Высокогорское, семейное имение в Лужском уезде Псковской губернии. К несчастью, Лужский уезд стал местом активных боевых действий во время гражданской войны и переходил несколько раз из рук в руки, то к красным, то к белым: постоянно присутствовала опасность быть убитым либо теми, либо другими. Кроме того, в Высокогорском оказалось также голодно, как в Петрограде: весь скот и большая часть запасов в имении были реквизированы к лету 1918 г. и, чтобы как-то прокормиться 18-летний дедушка и двое его братьев сами впрягались в плуг и пытались распахивать землю, насколько хватало сил. Труд в полях на износ отбил у дедушки, по его словам, какую-либо охоту заниматься сельским хозяйством на садовом участке. Этот рассказ дедушки можно рассматривать и как самораскрытие, и как акт убеждения и самоубеждения против заведения садового участка — аргумент этот приводился много раз в семейных разговорах.

Через два года, когда ситуация в Петрограде более или менее нормализовалась, дедушка стал студентом Технологического института и учился на инженера. Образование в инженерном кадетском корпусе, о котором в те годы лучше было не упоминать по соображениям личной безопасности, позволяло дедушке учится довольно легко. Из его рассказов о студенческих годах я запомнил ироническое отношение к «красным профессорам», многие из которых знали меньше, чем обучаемые ими студенты. С другой стороны, некоторые профессора, работавшие в институте с дореволюционных времен, по словам дедушки, не слишком заботились о качестве учебного процесса: записывали что-то на доске, не поворачиваясь лицом к студентам; проговаривали свои лекции едва слышным голосом и т. д.

К началу Великой Отечественной войны дедушка работал инженером на Путиловском (Кировском) заводе, который, как известно, производил трактора и танки. В первые месяцы войны дедушке дали интересное и ответственное поручение, о котором он подробно рассказывал, и которые мы с братом пересказывали друзьям с известной гордостью. Немцы быстро приближались к Ленинграду и руководство завода поручило дедушке спланировать заминирование ключевых участков танкового производства, с тем, чтобы в случае прорыва обороны и вступления немцев в город можно было бы немедленно взорвать весь завод. Многие рассказы дедушки происходили во время игры в шахматы или за картами. Дедушка обучил внуков (в нежном шестилетием возрасте) игре в преферанс, в короля и в винт, и в разговорах любил подчеркивать принципиальную разницу между азартными и коммерческими играми (любимой его поговоркой к этому случаю была: Не за то отец бил сына, что проигрывал, а за то, что отыгрывался).

В классификации коммуникативных актов часто прибегают к достаточно искусственному и не вполне соответствующему реальности разделению на т. н. диады: например, общение между бабушкой и внучкой, общение между взрослой дочерью и пожилым родителем, общение между зятем и тещей и т. д. На самом деле довольно часто общение затрагивает большое количество членов семьи и не укладывается в двойственные схемы. Воспоминания о своих молодых годах дедушки и бабушки могут пересказывать всем членам семьи, собравшимся за ужином, или гостям, приглашенным на юбилей. Так, мой тесть Василий Андреевич любит рассказывать о своей службе в Китае, куда его отправили в начале 50-х гг. прошлого века после окончания авиационного училища. Среди историй, к которым он любит возвращаться, рассказы о быте советского летного городка в Китае, об особенностях китайском кухни, о дисциплинированности китайцев при посадке на трамвай, о доверчивости китайских торговцев. Энтузиазм тестя-рассказчика напрямую зависит от количества слушателей. Кажется, что наибольшее удовлетворение от своих воспоминаний Василий Андреевич получает, когда его слушает вся семья: дочь, внук и внучка, зять и другие родственники и знакомые.

Хронологически воспоминания тестя укладываются в период, соответствующий его возрасту от 6-7 лет до 70 лет. К самым ранним воспоминаниям относятся рассказы о довоенном детстве в Крыму, в которых фигурирует Максим Горький. Дело в том, что отец Василия Андреевича работал шофером на даче писателя и много рассказывал о быте и привычках теоретика соцреализма. Отроческие воспоминания Василия Андреевича связаны с обороной и дальнейшей оккупацией Севастополя немцами. В его воспоминаниях раскрываются детали быта на фоне исторических событий: работа севастопольской школы во время оккупации, сотрудничество некоторых горожан с оккупационными властями, угон на принудительных труд в Германию соседей, бытовые привычки немцев в ближайшем рассмотрении (в их дом определили на постой несколько немецких солдат), освобождение города советскими войсками.

Среди более поздних воспоминаний тестя особое место занимают рассказы об учебе в летном училище и в авиационной академии. Здесь почти в каждом рассказе находится место для юмора или сарказма: будь то проделки курсантов на экзаменах, исключение нерадивых учащихся из училища, рассказы о доносительстве среди курсантов и офицеров.

Надо отметить, что вопреки наблюдениям некоторых исследователей (Tam et al. 2006) о том, что воспоминания пожилых обычно концентрируются на периоде их жизни от 10 до 30 лет, в репертуаре рассказов моего тестя имеется довольно много нарративов о более поздних событиях, например, о предпенсионных годах. Тогда, впервые за многие годы, теща и тесть смогли поехать за границу в Индию. Для тестя среди запомнившихся событий этой поездки особое место занимали два связанных эпизода — когда он сломал ногу и когда ему, туристу из Советского Союза, подали милостыню в столице Индии. На второй неделе пребывания в Индии на улице Джан-Патх в самом центре Нью-Дели в присутствии тещи и тестя один индиец-прохожий поскользнулся на валявшемся гнилом банане и упал. Василий Андреевич усмехнулся, вспомнив эпизод из кинофильма «Бриллиантовая рука», а теща, Валентина Андреевна, тут же указала ему, что, дескать, нехорошо смеяться над чужим горем, и за это может наступить расплата. И на самом деле, на следующий день, переходя ту же самую улицу Джан-Патх в оживленном месте, тесть оступился и сломал ногу — вернее, заработал трещину в кости стопы. Стопа распухла, сильно болела, обезболивающие средства помогали плохо, и теща как врач решила, что нужно срочно возвращаться в Ленинград и накладывать гипс. Предстояло поменять авиабилеты в агентстве «Аэрофлота» на более ранний день вылета. Василий Андреевич, прихрамывая и опираясь на палку, едва дошел от авгорикши до здания агенства, которое располагалось на втором этаже. Валентина Андревна пошла менять билеты, а тесть сидел с забинтованной стопой и с палкой (напоминая типичного садху — странствующего индусского монаха) у входа в агентство авиакомпании. В это время два представительных сикха обратились к нему с каким-то вопросом на хинди или панджаби. Тесть, услышав в вопросе единственное понятное слово «Аэрофлот», постарался жестами объяснить, что сикхские господа уже у цели, за что, неожиданно для себя, и заработал несколько рупий милостыни. Тесть шутил, что посидев там подольше, несколько дней, смог бы вот таким образом окупить поездку в Индию.

Здесь специально был приведен достаточно подробный пересказ воспоминаний тестя с тем, чтобы продемонстрировать насколько затруднительна классификация таких нарративов-воспоминаний с точки зрения теорий, нацеленных на описание коммуникативного поведения пожилых людей. С одной стороны, перелом ноги можно рассматривать как болезненное самораскрытие (как указывалось, именно болезненные самораскрытия являются одной из характерных черт в речи некоторых пожилых людей), с другой стороны это описание события, поездки за границу в экзотическую страну, которое позволяет поднять собственный статус в глазах собеседника. С моей точки зрения, рассказ тестя правильнее классифицировать как анекдот, как шутку о себе самом, как призыв к слушателям посмеяться вместе с рассказчиком.