Мегрэ и мертвец

Глава 8

То, что произошло во второй половине этого дня, пополнило репертуар забавных историй, которые г-жа Мегрэ, улыбаясь, рассказывала во время семейных встреч.

В том, что Мегрэ вернулся в два часа дня и, отказавшись от завтрака, сразу лег спать, не было, в общем, ничего необычного, хотя комиссар, когда бы он ни явился домой, первым делом отправлялся на кухню и заглядывал в кастрюли. Правда, на этот раз он заверил жену, что уже поел. А когда чуть позднее стал раздеваться и она малость его поприжала, он сознался, что стащил ломоть ветчины из кухни на Шарантонской набережной. Г-жа Мегрэ задернула шторы, проверив, под рукой ли у мужа все необходимое, и на цыпочках вышла. Не успела дверь закрыться, как он уже спал глубоким сном.

Перемыв посуду и приведя кухню в порядок, г-жа Мегрэ долго не решалась войти в спальню и забрать забытое там вязанье. Наконец она прислушалась к ровному дыханию, осторожно повернула ручку и вошла беззвучно, как ходят монахини-сиделки. В эту минуту, все так же ровно дыша, он пробормотал несколько отяжелевшим языком:

— Скажи, если бы ты получила два с половиной миллиона за пять месяцев…

Глаза у комиссара были закрыты, лицо раскраснелось. Жена подумала, что он говорит во сне, и замерла, боясь его разбудить.

— На что бы ты их истратила, а?

— Не знаю, — прошептала она. — Сколько ты сказал?

— Два с половиной миллиона. Возможно, много больше. Это самое меньшее, что они взяли на фермах, причем изрядную долю в золоте. Конечно, лошади…

Мегрэ тяжело повернулся на другой бок, приоткрыл один глаз и уставился на жену.

— Понимаешь, каждый раз все упирается в скачки…

Г-жа Мегрэ понимала, что муж говорит не с ней, а сам с собой, и выжидала, пока он снова уснет: тогда она исчезнет, как пришла, пусть даже без вязанья. Комиссар долго молчал, и ей показалось, что он заснул.

— Слушай, есть деталь, которую мне надо немедленно уточнить. Где были скачки в прошлый вторник? Разумеется, в районе Парижа. Звони!

— Куда?

— В ПГТ. Номер найдешь в телефонной книге. Аппарат стоял в столовой, и слишком короткий провод не позволял перенести его в спальню. Г-жа Мегрэ всегда смущалась, когда ей приходилось говорить в эту маленькую металлическую коробку, особенно с незнакомыми.

— Можно сказать, что я звоню от твоего имени? — Покорно осведомилась она.

— Пожалуйста, — А если спросят, кто я?

— Ни о чем тебя не спросят.

В эту минуту Мегрэ открыл оба глаза, значит, полностью проснулся. Жена его вышла в соседнюю комнату и оставила дверь открытой на все время разговора. Он был краток. Служащий, ответивший ей, привык, вероятно, к подобным вопросам и наизусть знал программу скачек, потому что немедленно дал необходимую справку. Когда же г-жа Мегрэ вернулась в спальню с намерением повторить мужу то, что ей сказали, комиссар уже спал сном праведника, издавая при этом звуки, которые были слишком громки, чтобы именоваться храпом. Поколебавшись, она решила дать ему как следует отдохнуть, но на всякий случай не закрыла дверь и время от времени с удивлением поглядывала на часы: Мегрэ редко спал днем подолгу.

В четыре она вышла в кухню и поставила суп греться. В половине пятого заглянула в спальню — муж по-прежнему спал, но даже теперь казалось, что он продолжает размышлять: брови у него были нахмурены, лоб наморщен, губы странно искривлены. Однако через несколько минут, когда она опять уселась на свое место у окна в кухне, раздался нетерпеливый голос:

— Ну, дозвонилась?

Она торопливо вошла в спальню и увидела, что муж сидит на постели.

— Что, до сих пор занято? — с самым серьезным видом посочувствовал он.

Эти слова произвели на г-жу Мегрэ любопытное действие: она испугалась, уж не бредит ли ее супруг.

— Разумеется, дозвонилась. Еще почти три часа назад.

— Что ты несешь? — недоверчиво вскинулся комиссар. — Который теперь час?

— Без четверти пять.

Мегрэ даже не заметил, как снова заснул, хотя собирался лишь подремать, пока она звонит.

— Где были скачки?

— В Венсене.

— Что я говорил! — возликовал комиссар. Он, правда, никому ничего подобного не говорил, но столько думал об этом, что большой разницы тут не было. — Соедини меня с улицей де Соссэ, два нуля девяносто. Попроси кабинет Коломбани.

— Что ему передать?

— Ничего. Я сам поговорю с ним, если только он уже не выехал.

Коломбани был еще на месте: его всегда отличала привычка опаздывать на встречи. Он проявил учтивость и согласился навестить коллегу дома, а не ехать к нему в уголовную полицию.

По просьбе мужа г-жа Мегрэ приготовила ему чашку крепкого кофе, но и этого оказалось недостаточно, чтобы побороть сонливость. Комиссар столько недосыпал, что у него покалывали воспаленные веки. Ему казалось, что кожа у него слишком натянута. Он так и не набрался решимости одеться, а только влез в брюки и шлепанцы, набросив халат прямо на ночную рубашку с воротом, украшенным красной вышивкой крестом.

Они с Коломбани удобно устроились в столовой за графином кальвадоса, а прямо против них на белой стене по ту сторону бульвара виднелась надпись черными буквами: «Лот и Пепен». Они были знакомы слишком давно, чтобы тратить время на лишние слова. Коломбани, низкорослый, как большинство корсиканцев, носил обувь с высокими каблуками, галстуки яркой расцветки и перстень с бриллиантом — настоящим или фальшивым — на безымянном пальце. По этой причине его порой принимали не за полицейского, а за одного из тех, кого он ловил.

— Я послал Жанвье по ипподромам, — сказал Мегрэ, пыхнув трубкой. — Где сегодня скачки?

— В Венсене.

— Как и в прошлый вторник. Я все думаю, не в Венсене ли истоки истории с Маленьким Альбером. Расследование мы начали именно с ипподромов, хотя и без ощутимых результатов. Но тогда нас интересовал только бывший официант. Сегодня — другое дело. Задача в том, чтобы выяснить в разных кассах, особенно в дорогих, где ставки от пятисот до тысячи, не состоит ли их постоянным клиентом сравнительно молодой человек с иностранным выговором.

— Может быть, его засекли инспекторы, обслуживающие ипподромы?

— Кстати, он, по-моему, ходит туда не один. Два с половиной миллиона за пять месяцев — это много.

— На самом деле сумма куда крупнее, — поправил Коломбани. — В своем донесении я привел только бесспорные цифры. Это деньги, безусловно попавшие в руки бандитов. У погибших фермеров были, похоже, другие тайники, секрет которых они выдали под пыткой. Не удивлюсь, если общий итог составит миллиона четыре с гаком.

На что тратили деньги голодранцы с улицы Сицилийского Короля? На одежду? Ни гроша. Они никуда не ходили, довольствовались тем, что пили и ели. А чтобы даже впятером проесть и пропить миллион, нужно время. Тем не менее экспедиции следовали одна за другой в том же темпе.

— Главарь наверняка набирал себе львиную долю.

— Интересно, почему остальные безропотно подчинялись?

Были и другие вопросы, которые Мегрэ задавал себе с такой настойчивостью, что бывали минуты, когда он уставал думать и, проведя рукой по лбу, уставлялся на какой-нибудь предмет, например на герань в дальнем окне. Несмотря на все усилия, комиссар даже дома не мог оторваться от расследования, в котором словно увяз, и его ни на минуту не оставляло беспокойство о том, что происходит в Париже и окрестностях. Он еще не переправил Марию в Санте. Устроил так, чтобы дневные газеты сообщили, в какой больнице она помещена.

— Наверное, послал уже инспекторов в засаду?

— Четырех, не считая постовых. В больнице хватает дверей, а сегодня приемный день.

— Полагаешь, рискнут? — Не знаю. Они все сходят по ней с ума. Не удивлюсь, если кто-нибудь сыграет ва-банк. О том, что каждый из них вправе считать себя папашей, уже не говорю. Отсюда неудержимое желание повидать ее и ребенка. Но это опасная игра. И не столько по моей милости, сколько из-за них самих.

— Не понимаю.

— Они убили Виктора Польенского, верно? А почему? Потому что он рисковал их засветить. Если они увидят, что еще кто-нибудь из них может угодить к нам в руки, сомневаюсь, что его оставят в живых.

Мегрэ задумчиво попыхивал трубкой. Коломбани, раскурив сигарету с золотым ободком, заметил:

— Сейчас для них главное — разыскать главаря, особенно если деньги на исходе.

Мегрэ уставился на собеседника, потом глаза его посуровели, он вскочил, грохнул кулаком по столу и рявкнул:

— Идиот! Трижды идиот! Как я не подумал об этом!

— Но ты же не знаешь, где он живет.

— Вот именно! Ручаюсь, они тоже не знают его адреса. Субъект, запустивший такую машину и командующий этими животными, не мог не принять мер предосторожности. Что мне сказал притонодержатель? Что этот тип приходил инструктировать их на улицу Сицилийского Короля перед каждой поездкой. Вот так-то. Теперь понимаешь?

— Еще не совсем.

— Что мы о нем знаем или хотя бы о чем догадываемся? Мы ищем его на ипподромах. А они, по-твоему, глупее нас? Ты совершенно прав: сейчас он позарез им нужен. Может быть, для того, чтобы потребовать денег. Во всяком случае, чтобы информировать его, попросить совета или указаний. Готов поручиться, ни один из них не провел прошлую ночь в постели. Куда они кинутся?

— В Венсен.

— Более чем вероятно. Если они умышленно разделились, значит, пошлют туда одного. Если разделились, не сговариваясь, значит, наверняка сойдутся там снова. У нас был случай взять их, даже не зная в лицо. Засечь в толпе парней с такой внешностью — легче легкого. Подумать только, Жанвье там, а я не дал ему распоряжений на этот счет! Человек тридцать инспекторов на поле, и мы схватили бы голубчиков за шиворот.

Который час?

— Слишком поздно. Последний заезд кончился еще полчаса назад.

— Вот видишь! Обо всем надо думать заранее. Когда в два часа я прилег, мне казалось, что сделано все возможное. Наши проверяют платежные ведомости Ситроена, трясут набережную Жавель. Больница Лаэннека оцеплена. Просвечиваются все кварталы, где может скрываться публика вроде этих чехов. Задерживают бродяг и клошаров. Обшаривают меблирашки. Мере наверху у себя в лаборатории изучает вплоть до последнего волоска все, что найдено на улице Сицилийского Короля. А тем временем эти молодцы уже успели, конечно, перемолвиться в Венсене со своим хозяином.

Коломбани, несомненно, сам был завсегдатаем скачек, потому что ошибся он всего на несколько минут. Зазвонил телефон. В трубке раздался голос Жанвье:

— Я все еще в Венсене, шеф. Пытался дозвониться к вам на Набережную.

— Скачки кончились?

— Полчаса назад. Я остался со служащими. Очень-то с ними сейчас не поговоришь: работы у них выше головы. Удивляюсь, как они не делают ошибок в подсчетах.

Я расспросил их о крупных ставках. Один парень из тысячефранковых касс услышал и прямо-таки вскинулся Он поездил по Центральной Европе и различает на слух тамошние языки. «Чех? — переспросил он. — Есть тут один. Постоянно ставит большие суммы, особенно на аутсайдеров. Я сперва даже подумал — посольский чин».

— Почему? — заинтересовался Мегрэ.

— Похоже, шикарный тип: породистый, изысканно одет. Почти всегда проигрывает, но виду не подает, только криво улыбается. Но заметил его служащий не поэтому, а из-за женщины, обычно появляющейся вместе с ним.

Мегрэ облегченно вздохнул и остановил ликующий взгляд на Коломбани, словно говоря: «Мы их накрыли!»

— Ага, теперь и женщина! — громыхнул он в трубку. — Иностранка?

— Парижанка. Я из-за этого с ипподрома и не ухожу. Поговори я с парнем раньше, он давно показал бы мне эту парочку: они были здесь сегодня днем.

— Опиши женщину.

— Молоденькая, очень, красивая, одевается, видимо, у лучших портных. Но это не все, шеф. Парень уверяет, что она киноактриса. Он-то сам не большой любитель кино, звезд не помнит. Уверяет, впрочем, что это не звезда, а так, на вторых ролях. Я перечислил ему кучу имен — все безрезультатно.

— Который час?

— Без четверти шесть.

— Раз уж ты в Венсене, махни в Жуэнвиль. Это недалеко. Попроси своего конторщика проехаться с тобой.

— Он сам предложил свои услуги.

— Сразу за мостом начнутся киностудии. Обычно у продюсеров хранятся фото всех актеров, включая тех, что на второстепенных ролях: к этим карточкам обращаются при распределении ролей в новых фильмах. Понял?

— Понял. Куда вам звонить?

— Домой, — заключил Мегрэ, опустился в кресло и облегченно вздохнул.

— Кажется, дело пойдет.

— При условии, конечно, что это наш чех. Мегрэ наполнил рюмки с золотым ободком, выбил трубку, заложил новую порцию табаку.

— У меня впечатление, что ночь нам предстоит беспокойная. Девчушку велел привезти?

— Ее отправили сюда три часа назад. Я сам встречу ее на Северном вокзале.

Имелась в виду девочка с фермы Мансо, единственная, кто чудом спасся во время резни и видел одного из налетчиков — Марию, женщину, лежащую теперь со своим малышом на больничной койке.

Опять телефон. Теперь снимать трубку стало даже несколько жутко.

— Алло…

Глаза Мегрэ снова уставились на коллегу, но на этот раз — с досадой. Говорил комиссар приглушенным голосом. С минуту вообще молчал, ограничиваясь поддакиванием через почти равномерные промежутки. Коломбани тщетно силился понять, о чем разговор. Ни о чем не догадываться было тем более обидно, что в трубке слышался голос, в гудении которого можно было иногда различить отдельные слоги.

— Через десять минут? Конечно. Точно, как я обещал. Почему у Мегрэ такой вид, словно он с трудом сдерживается? Его поведение опять полностью изменилось. Ребенок, ожидающий, когда его подпустят к рождественской елке, — и тот меньше дрожал бы от нетерпения, чем комиссар, как ни старался он выглядеть спокойным и даже добродушно-ворчливым. Повесив трубку, он не возобновил беседу с гостем, а распахнул дверь на кухню и объявил:

— Сейчас приедет твоя тетка с мужем.

— Как! Что ты говоришь? Но…

— Сам удивляюсь, — перебил он жену, которой тщетно подмигивал. — Случилось, видимо, что-то серьезное, непредвиденное. Она хочет немедленно поговорить с нами. — И, просунув голову в дверь, Мегрэ принялся строить жене гримасы, чем окончательно сбил ее с толку.

— Вот те на! Только бы не какая-нибудь беда!

— А может, она по поводу наследства?

— Какого наследства?

— Ее дяди.

Когда Мегрэ вернулся к Коломбани, корсиканец лукаво улыбался.

— Извини, старина. Сейчас явится тетка моей жены.

Я еле успею одеться. Не выставляю тебя, но сам понимаешь…

Комиссар из Сюрте опорожнил рюмку, встал, утер губы.

— Пустяки! Я же знаю, что такое родня. Позвонишь, если будет что новое?

— Договорились.

— Сдается мне, это будет скоро. Не знаю даже, возвращаться ли мне на улицу де Соссэ. Пожалуй, не стоит. Если не возражаешь, я побуду на набережной Орфевр.

— Вот и отлично. До скорого!

Мегрэ чуть не вытолкнул гостя на лестницу. Когда дверь захлопнулась, он быстро пересек комнату и взглянул за окно. Слева от склада «Лот и Пенен» виднелась выкрашенная в желтый цвет лавчонка овернца, торговавшего вином и углем, и Мегрэ впился взглядом в ее дверь.

— Ты наврал Коломбани? — спросила г-жа Мегрэ.

— Конечно. Я не хотел, чтобы он столкнулся с людьми, которые к нам сейчас зайдут.

С этими словами он машинально оперся о подоконник, где чуть раньше стоял корсиканец, и рука его наткнулась на газету. Мегрэ опустил глаза и увидел, что она сложена так, чтобы сверху оказались объявления. Одно из них было обведено синим.

— Каналья! — процедил комиссар сквозь зубы. Между Сюрте и уголовной полицией существует застарелое соперничество, и для человека с улицы де Соссэ истинное удовольствие сыграть шутку с коллегой, работающим на набережной Орфевр. К тому же Коломбани не так уж и зло отомстил Мегрэ за вранье и выдумку с теткой. Он лишь оставил ему доказательство того, что раскусил комиссара. Объявление, напечатанное с классическими аббревиатурами во всех утренних газетах и дневных бюллетенях ипподромов, гласило:

Они-то и звонили от угольщика напротив, проверяя, не розыгрыш и не западня ли это: пусть Мегрэ лично подтвердит свое обещание. Словом, хотели убедиться, что путь свободен.

— Прогуляйся-ка по улице, госпожа Мегрэ, и не слишком торопись. Шляпу надень с зеленым пером.

— Почему именно эту?

— Потому что скоро весна.

Пока приглашенные переходили улицу, всем видом показывая, что решаются на серьезный шаг, Мегрэ наблюдал за ними из окна, но издалека узнал лишь одного.

Несколькими секундами раньше комиссар не знал о визитерах ровно ничего — даже из какого они круга. Но в одном он мог поручиться — они тоже бывают на скачках.

— Коломбани наверняка следит откуда-нибудь за ними, — проворчал он.

А уж если Коломбани вышел на след, он вполне способен подвести недавнего собеседника. Кто же откажется подложить маленькую свинью коллеге? Тем более что корсиканец куда лучше, чем он, Мегрэ, знает Джо Боксера.

Джо низенький, коренастый, с перебитым носом и светло-голубыми глазами под тяжелыми веками. Костюмы носит в клеточку, галстуки яркие, и в час аперитива его всегда можно найти в одном из маленьких баров на авеню Ваграм. Он самое меньшее раз десять побывал уже по всяким поводам в кабинете Мегрэ, но неизменно ухитрялся выкручиваться. Действительно ли он опасен? Джо очень старался, чтобы в это верили, охотно напускал на себя отчаянность и делал вид, будто он «в законе», но настоящие преступники относились к нему с недоверием, а то и легким презрением.

Мегрэ впустил посетителей и поставил на стол новые рюмки. Вошли они стеснительно, но тем не менее настороженно обшарили глазами углы и опасливо покосились на закрытые двери.

— Не робейте, ребята. Стенографистка у меня не спрятана, диктофон тоже. Взгляните, вот моя спальня, — указал комиссар на смятую постель. — Это ванная. Это стенной шкаф. А вот кухня, откуда из уважения к вам только что удалилась госпожа Мегрэ. Куда ведет последняя дверь? В гостевую, но там затхлый воздух по той причине, что гостей у нас не бывает, разве что свояченица несколько раз в год переночует. Итак, за дело.

Комиссар чокнулся с новоприбывшими и вопросительно посмотрел на спутника Джо.

— Это Фердинан, — пояснил бывший боксер. Комиссар тщетно напряг память: ни имя, ни эта тощая долговязая личность с огромным носом и бегающими, как у мыши, глазами ничего ему не говорили.

— Он содержит гараж у заставы Майо. Маленький, конечно, гаражик.

Забавно, однако, смотреть, как они переминаются с ноги на ногу, не решаясь сесть — не из страха, а из осторожности: такие люди предпочитают держаться поближе к двери.

— Вы вроде бы намекнули на какую-то опасность?

— Даже на две. Во-первых, если вас засекут чехи, я гроша за ваши шкуры не дам.

— Какие чехи? — удивленно переглянулись Джо с Фердинаном, полагая, что ослышались: до сих пор в газеты не проскользнуло ни слова о чехах.

— Из пикардийской банды.

На этот раз они поняли и тут же посерьезнели.

— Мы им ничего не сделали.

— Гм… Это мы сейчас обсудим, только вот беседовать нам будет удобней, если вы присядете.

Джо опустился в кресло; Фердинан, незнакомый с Мегрэ, примостился бочком на краю стула.

— Теперь о второй опасности, — продолжал комиссар, раскуривая трубку и наблюдая за гостями. — Вы сегодня ничего не заметили?

— Всюду легавые наторканы. Извините, конечно.

— Ничего, я не обижаюсь… Так вот, сегодня не только всюду наторканы легавые, как вы выразились, но большинство инспекторов охотятся за определенными лицами, в том числе за двумя владельцами желтого «Ситроена».

Фердинан улыбнулся.

— Я догадываюсь, разумеется, что машина уже не желтая и сменила номер. Ладно. Если вас сцапают инспекторы уголовной полиции, я, пожалуй, сумею вытащить вас из передряги. Но вы видели, кто вышел от меня перед вами?

— Коломбани, — буркнул Джо.

— Он вас заметил?

— Мы выждали, пока он сядет в автобус.

— Это означает, что улица де Соссэ тоже отправилась на охоту. А тут уж вам прямая дорога к следователю Комельо.

Фамилия возымела магическое действие: оба были достаточно наслышаны о неумолимости этого судейского чина.

— Но раз вы были так любезны и навестили меня, мы можем говорить по-дружески.

— Мы почти ничего не знаем.

— Хватит и того, что знаете. Вы дружили с Альбером?

— Он был мировой парень.

— Весельчак, правда?

— Познакомились мы с ним на скачках.

— Так я и думал.

Мегрэ уже составил себе довольно полное представление о посетителях. Гараж Фердинана вряд ли часто открыт для публики. Вряд ли занимаются там и перепродажей угнанных машин: это требует сложного оборудования и разветвленной организации. К тому же компаньоны не из тех, кто любит рискованные дела. Вероятнее всего, они скупают по дешевке старые колымаги и подновляют их ровно настолько, чтобы сбывать простофилям. В барах, на ипподромах, в холлах отелей всегда попадаются наивные буржуа, которые не прочь исключительно выгодно приобрести что-нибудь по случаю. Порой, чтобы облапошить их, довольно украдкой шепнуть, что машина украдена у кинозвезды.

— Были вы оба в Венсене в прошлый вторник? Им пришлось еще раз обменяться взглядами — не затем, чтобы сговориться, а чтобы вспомнить.

— Минутку… Слушай, Фердинан, ты не во вторник выиграл на Семирамиде?

— Точно.

— Значит, были.

— А Альбер?

— Вот теперь вспомнил. В этот день на третьем заезде хлынул ливень. Альбер тоже там был — я его издали приметил.

— Вы с ним не говорили?

— Нет, он был на трибуне, а не на поле. Мы-то на трибуну не ходоки. Он обычно тоже. Но в этот вторник он появился с женой — отмечали годовщину свадьбы или что-то в этом роде. Несколькими днями раньше он сам мне об этом рассказывал. Говорил даже, что они собираются купить машину, подешевле конечно, и Фердинан обещал ему помочь.

— А потом?

— Что потом?

— Что произошло на следующий день? Около пяти он позвонил вам в гараж?

— Нет, в «Пеликан» на авеню Ваграм. Мы там почти всегда в это время бываем.

— Теперь, господа, попрошу очень точно, если можно, дословно, повторить, что он сказал. Кто с ним говорил?

— Я, — отозвался Джо.

— Подумай. Не торопись.

— По-моему, он не то спешил, не то был взволнован.

— Знаю.

— Сперва я не очень понял, о чем речь. Он говорил сбивчиво, впопыхах, словно боялся, что его вот-вот прервут.

— Это я тоже знаю. В тот день он раза четыре-пять звонил и мне.

— А, значит, вам все уже известно?

— И все-таки продолжай.

— Он сказал, что за ним увязались какие-то типы и что он побаивается, но теперь придумал, как от них отделаться.

— Сказал как?

— Нет, но вроде был доволен своей выдумкой.

— Дальше.

— Выразился он примерно так: «История жуткая, но кое-что на ней можно, пожалуй, сорвать». Не забудьте, комиссар, вы обещали…

— Повторяю свое обещание. Вы оба выйдете отсюда так же свободно, как вошли, и что бы вы ни наделали, вас не потревожат, при условии, конечно, что вы скажете всю правду.

— Ну, сознайтесь, вам же она известна не хуже, чем нам.

— Почти.

— Ладно. Альбер добавил: «Приезжайте ко мне в восемь вечера. Потолкуем». И перед тем, как повесить трубку, еще успел вставить: «Жену сплавлю в кино». Улавливаете? Это означало: дело нешуточное.

— Минутку. Альбер уже работал вместе с вами обоими?

— Никогда. На кой мы ему были? Вы ведь знаете, чем мы занимаемся. Ремесло у нас, в общем-то, не совсем законное. Альбер же буржуа.

— Тем не менее он задумал погреть руки на том, до чего докопался.

— Может быть. Не знаю. Я все стараюсь припомнить одну его фразу, да никак на ум не приходит. Он о бадде с севера в какой-то связи упоминал.

— И вы решили отправиться на встречу?

— А разве можно было отказаться?

— Слушай, Джо, брось валять дурака. Можешь быть откровенным — тебе ничто не угрожает. Итак, ты решил, что твой дружок Альбер расшифровал типов из пикардийской банды. В газетах ты читал, что они взяли несколько миллионов. Вот ты и подумал, нельзя ли тут поживиться. Так ведь?

— Я подумал, что это имеет в виду Альбер.

— Ладно, разобрались. Дальше.

— А дальше мы вдвоем поехали к нему.

— И на бульваре Генриха Четвертого ваша машина вышла из строя, из чего я делаю вывод, что желтый «Ситроен» был не таким новеньким, каким казался с виду.

— Мы подштопали его для продажи, но сами пользоваться им не собирались.

— На Шарантонскую набережную вы опоздали на добрых полчаса. Ставни были закрыты. Вы распахнули дверь, не запертую на ключ…

Посетители мрачно переглянулись.

— И увидели, что ваш друг Альбер убит ударом ножа.

— Точно.

— Как вы поступили?

— Сперва нам показалось, что он еще не совсем готов: тело было теплое.

— Потом?

— Потом мы заметили, что дом обыскан. Вспомнили о Нине, которая вот-вот вернется из кино. А «киношка поблизости только одна в Шарантоне, у канала. Мы туда и отправились.

— Что вы собирались делать?

— Честное слово, сами толком не знали. Нам не очень-то весело было. Во-первых, сообщать такую новость женщине — занятие не из приятных. Кроме того, мы струхнули: вдруг банда нас срисовала. Мы с Фернаном посовещались…

— И постановили отвезти Нину в деревню?

— Да.

— Далеко?

— Она около Корбейля в гостинице на берегу Сены, куда мы ездили на рыбалку, — Фердинан лодку там держит.

— Разве Нина не захотела проститься с Альбером?

— Мы ей не дали. Когда мы, возвращаясь ночью, проезжали по набережной, вокруг дома не было ни души, но из-под двери пробивался свет: мы забыли выключить электричество.

— Зачем вы увезли тело?

— Это Фердинан предложил.

— Зачем? — повторил Мегрэ, поворачиваясь к понурому спутнику Боксера.

— Так сразу и не объяснишь. Я здорово струхнул. В Корбейле мы выпили в гостинице, чтобы взбодриться. Я подумал, что соседи наверняка видели нашу машину, может быть, запомнили и нас. И если станет известно, что убит именно Альбер, найдут Нину, а уж та подавно молчать не станет.

— Словом, навели на ложный след?

— Если хотите. Полиция не любит долго возиться с простыми делами, с преступлениями из низменных побуждений, когда, к примеру, человека пришивают на улице из-за денег.

— Плащ продырявить додумались тоже вы?

— Конечно. Все для того, чтобы покойник выглядел так, словно его завалили на улице.

— А изуродовали вы его зачем?

— Это было необходимо, а сам он уже ничего не чувствовал. Мы сообразили, что этак дело поскорее закроют, а мы ничем не рискуем.

— Все?

— Клянусь, все. Верно, Джо? На другой день я перекрасил машину в голубой цвет и сменил номер. Посетители явно собрались уходить.

— Минутку. С тех пор вы ничего не получали?

— Что мы должны были получить?

— Конверт и кое-что в нем.

— Нет.

Они искренни — это очевидно. Вопрос их откровенно озадачил. К тому же, задавая его, Мегрэ понял, где ключ к загадке, которая больше всего занимала комиссара в последние дни. На решение, сам того не подозревая, его только что натолкнул Джо. Разве Альбер не сказал по телефону, что он придумал, как отделаться от преследующей его банды? И разве сразу после звонка друзьям Альбер не потребовал конверт в последней пивной, где его видели? У него в кармане лежало нечто, уличающее чехов. Один из них не спускал с него глаз. Бросить на виду у преследователя письмо в почтовый ящик — не самый ли это верный способ вынудить его отстать? Вложить же документ в конверт — секундное дело. Но какой адрес Альбер на нем надписал?

— Алло! — позвонил Мегрэ в уголовную полицию. — Кто у телефона?.. Боден?.. Есть работенка, малыш. И неотложная. Сколько инспекторов на месте?.. Что? Всего четверо? Да, одного придется оставить дежурить. Остальных забирай. Поделите между собой все почтовые отделения Парижа, включая Шарантонское, с которого ты лично и начнешь. Опросите операторов, сидящих на корреспонденции до востребования. Где-то должно быть письмо на имя Альбера Решена, лежащее уже несколько дней… Да, изъять, доставить мне… Нет, не домой. Я буду на службе через полчаса.

Комиссар, улыбаясь, посмотрел на гостей.

— Еще по рюмочке?

Кальвадос им явно не нравился — они согласились только из вежливости.

— Нам можно идти? — поднялись они скованно, как школьники, отпускаемые учителем на перемену: им все еще не удалось преодолеть свою недоверчивость. — А нас по этому делу не потянут?

— О вас даже не встанет вопрос. Прошу только — ни слова Нине.

— У нее тоже не будет неприятностей?

— Это еще с какой стати?

— Вы с ней помягче, ладно? Если бы вы знали, как она любила своего Альбера!

Закрыв дверь, Мегрэ поспешил выключить газ: суп уже убежал и залил плиту.

Комиссар, конечно, догадывался: парни малость приврали. Судя по заключению доктора Поля, они изуродовали труп сотоварища раньше, чем отправили Нину в деревню. Но в деле это ничего не меняет, да и вели они себя достаточно послушно, так что цепляться к ним нет резона. В конце концов, у этой публики, как и у всех людей, тоже есть свое понятие о порядочности.