Мегрэ и мертвец

Глава 9

Воздух в кабинете был синий от дыма. В углу, вытянув ноги, сидел Коломбани. Несколько минут назад был здесь и сам начальник уголовной полиции. Инспекторы входили и выходили. Едва успев закончить разговор со следователем Комельо, Мегрэ снова снял трубку.

— Алло, Маршан?.. Говорит Мегрэ… Да, собственной персоной… Что? Что… Ах, у вас есть приятель с такой же фамилией… И даже граф?.. Нет, мы только однофамильцы.

Было семь вечера, и говорил комиссар с главным администратором «Фоли-Бержер» «Фоли-Бержер» — известный парижский кафешантан.».

— Что вы хотите, дорогой! — картавил Маршан. — Черт возьми, но это же очень сложно. Я еле успею перекусить где-нибудь поблизости: мы вот-вот откроемся… Разве что вы согласитесь заморить червячка вместе со мной?.. До скорого, дорогой!

В кабинете присутствовал крайне возбужденный Жанвье. Он привез из Жуэнвиля отличную крупноформатную фотографию с заранее заготовленной дарственной надписью, какие можно найти в любой артистической уборной. На ней красовалась подпись беззаботным размашистым почерком: «Франсина Латур». Женщина была красивая, молоденькая. На обороте стоял и адрес: Пасси, улица Лоншан, 121.

— Сегодня она, по-моему, выступает в «Фоли-Бержер», — доложил Жанвье.

— Служащий ПГТ опознал ее?

— Безоговорочно. Я привез бы его сюда, да он и так опаздывал, а жены здорово боится. Зато, если понадобится, его можно вызвать в любое время — он живет в двух шагах отсюда, на острове Святого Людовика, и у него есть телефон.

У Франсины Латур тоже есть телефон. Мегрэ позвонил ей на квартиру, намереваясь промолчать и повесить трубку, если ему ответят. Но как он и предполагал, дома у нее никого не оказалось.

— Поезжай-ка туда, Жанвье. Возьми с собой кого-нибудь половчей. К себе внимания ни в коем случае не привлекать.

— Негласный осмотр квартиры?

— Не сейчас. Ждите моего звонка. Один пусть сидит в каком-нибудь баре поблизости. Но обязательно позвонит сюда и даст телефон.

Мегрэ нахмурился, вспоминая, не упустил ли чего-нибудь. С Ситроена тоже вернулись не без результатов:

Сергей Мадош работал там в течение двух лет.

Комиссар прошел в инспекторскую.

— Вот что, ребята, сегодня вечером или ночью мне понадобится много народу. Поэтому оставайтесь-ка лучше здесь. Сходите по очереди поешьте или позвоните, чтобы вам принесли сандвичи и пиво. До скорого. Едем, Коломбани?

— Мне казалось, ты обедаешь с Маршаном.

— А ты с ним не знаком?

Маршан, начавший с торговли контрамарками у дверей театров, был теперь одним из самых известных людей Парижа. Повадки у него остались вульгарными, речь — грубой. Он сидел в ресторане, водрузив локти на столик, держал в руке пространное меню и в момент появления обоих комиссаров совещался с метрдотелем.

— Что-нибудь легонькое, любезнейший Жорж. Ну, скажем… Куропатки у вас есть?

— С капустой, господин Маршан.

— Садитесь, дорогой Мегрэ… Ба, да с вами и Сюрте! Жорж, дорогуша, третий прибор… Как насчет куропаток с капустой, друзья? Минутку! Перед куропатками молодая форель, отваренная в вине. Рыба живая, Жорж?

— Можете сами выбрать в садке, господин Маршан.

— Еще какую-нибудь закуску, чтобы ждать не так скучно было. И суфле на десерт, если считаете нужным.

Подобные пиршества были страстью Маршана. Он устраивал их себе днем и вечером, даже если ел в одиночестве. И называл это «перекусить». Не исключено, что после спектакля он еще отправится поужинать.

— Итак, мой дорогой, чем могу быть полезен? Надеюсь, в моей лавочке никакого беспорядка?

Для серьезного разговора время пока не пришло. Настала очередь официанта с картой вин, и Маршан потратил еще несколько минут на консультацию с виночерпием.

— Слушаю, ребята.

— Вы будете молчать, если я вам кое-что скажу?

— Не забывайте, милый толстячок, что я набит секретами безусловно туже, чем кто-либо в Париже. У меня в руках судьба сотен, нет, тысяч семейных очагов. Молчать? Да я только и делаю что молчу!

Забавно! Маршан, говоривший с утра до вечера без остановки, действительно говорил лишь то, что считал нужным сказать.

— Франсину Латур знаете?

— Она выступает у нас в двух скетчах вместе с Дреаном.

— Что вы о ней думаете?

— А что мне думать? Покамест она еще цыпленочек. Поговорим о ней лет через десять.

— Талантлива?

— При чем здесь талант? — с комическим удивлением воззрился Маршан на комиссара. — Не знаю, сколько ей точно, но не больше двадцати. А она уже одевается у лучших портных и, похоже, начала обзаводиться бриллиантами. Во всяком случае, на прошлой неделе появилась в норковой шубе. Чего ей больше?

— У нее есть любовники?

— У нее, как у всех, есть друг.

— Вы его знаете?

— Предпочел бы не знать.

— Иностранец?

— В наши дни на такую роль годятся только иностранцы. Во Франции нет больше никого, кроме примерных мужей.

— Слушайте, Маршан, это бесконечно серьезней, чем вы полагаете.

— Когда вы его возьмете?

— Надеюсь, сегодня ночью. И совсем не за то, о чем вы думаете.

— Аресты ему, во всяком случае, не в новинку. Насколько помнится, его раз десять привлекали за чеки без обеспечения или за что-то в том же роде. Сейчас он, кажется, на коне.

— Имя?

— За кулисами все его зовут господин Жан. Настоящая фамилия — Бронский. Он чех. Некоторое время подвизался в кино. По-моему, и сейчас еще крутится, — продолжал Маршан, который мог бы наизусть изложить curriculum vitae[2] любой парижской знаменитости, включая подробности с душком. — Красивый, приятный, щедрый парень. Женщины его обожают, мужчины побаиваются его обаяния.

— Влюблен?

— Вроде бы да. Во всяком случае, с подружкой почти не расстается. Говорят, ревнует ее.

— Как вы считаете, где он сейчас?

— Если сегодня днем где-либо есть скачки, вероятно, повез туда Франсину. Женщине, которая уже полгода одевается на улице Мира и щеголяет в новой норковой шубке, ипподромы не надоедают. В данную минуту они, видимо, пьют аперитив в каком-нибудь баре на Елисейских полях. Выход у малышки только в половине десятого. В театр она приезжает к девяти. Значит, они успеют пообедать у Фуке, Максима или Сиро. Если вам нужно с ними увидеться…

— Не сейчас. Бронский сопровождает ее в театр?

— Почти всегда. Проводит до уборной, пошатается за кулисами, устроится в большом холле бара и болтает с Феликсом. После второго скетча возвращается к ней в уборную и, как только она соберется, увозит ее. Обычно куда-нибудь на вечеринку.

— Живет у нее?

— Наверно, дорогуша. Только об этом лучше спросить у привратницы.

— Видели вы его в последние дни?

— Его-то? Еще вчера.

— Он вам не показался более нервным, чем обычно?

— Знаете, такие субъекты всегда нервны. Когда ходишь по канату… Ладно. Насколько я понимаю, канат вот-вот лопнет. Жаль малышку. Впрочем, теперь, когда у ней отросли перышки, она сама справится и даже найдет себе кого-нибудь получше.

Разговаривая, Маршан ел, пил, утирал губы салфеткой, запанибрата здоровался, прощался и успевал еще подзывать метрдотеля или официанта-виночерпия.

— Не знаете, с чего он начинал? — А вот это, мой толстячок, вопрос, который не задают джентльмену, — суховато отпарировал Маршан, которому шантажистские газетенки охотно напоминали о его собственном дебюте. Правда, почти сразу же спохватился. — Знаю только, что одно время у него была контора по найму статистов.

— Давно?

— Несколько месяцев назад. Могу навести справки.

— Не нужно. Предпочел бы даже, чтобы вы, особенно сегодня вечером, воздерживались от каких бы то ни было намеков на наш разговор.

— Вы придете к нам в театр?

— Нет.

— Тем лучше, а то я уже собирался вас просить выяснить свои отношения с ним не у нас.

— Я не желаю ни малейшего риска, Маршан. Наши с Коломбани фотографии слишком часто появлялись в газетах. Судя по вашим отзывам и моим сведениям, этот субъект достаточно хитер, чтобы учуять не только нас, но и моих инспекторов.

— А история-то, старина, похоже, и вправду серьезная… Кладите себе куропатку.

— Да, может запахнуть порохом.

— Ото!

— Уже пахло. И сильно.

— Прекрасно. Только ничего мне не рассказывайте. Я лучше прочту обо всем в завтрашних или послезавтрашних газетах. Ешьте, друзья мои. А об этом шатонефе что скажете? Здесь его осталось всего пятьдесят бутылок. Я велел их припрятать для меня, но пусть теперь останется сорок девять. Я закажу еще одну?

— Нет, благодарю. У нас ночью работа. Через четверть часа они расстались с Маршаном, несколько отяжелев от слишком сытного и слишком сдобренного вином обеда.

— Лишь бы он промолчал! — буркнул Коломбани.

— Он промолчит.

— Кстати, Мегрэ, твоя тетка привезла хорошие вести?

— Превосходные. Теперь я, по правде говоря, знаю почти всю историю Маленького Альбера.

— Так я и думал. У женщин всегда самая первосортная информация. Особенно у тетушек из провинции. Может, поделишься?

Времени у них хватало. Ночь обещала быть беспокойной, это делало особенно желательной известную разрядку, и оба комиссара двинулись пешком.

— Ты был прав. Мы, вероятно, могли взять их разом в Венсене. Эх, лишь бы Бронский не догадался, что мы вышли на него!

К половине десятого они добрались до уголовной полиции, где их ожидал взволнованный инспектор с важной новостью.

— Карел Липшиц убит, комиссар. Можно сказать, у меня на глазах. Я стоял в неосвещенном закоулке на Севрской улице, метрах в ста от больницы. Вдруг слышу справа шорох, словно кто-то осторожно пробирается в темноте. Потом человек побежал, и тут же грохнул выстрел. Все произошло так близко, что я сперва решил: стреляют в меня, и автоматически выхватил револьвер. Затем не увидел, а скорей догадался, что один упал, а другой убегает, и открыл огонь.

— Убил?

— Я метил в ноги, и на втором выстреле мне повезло: попал. Беглец рухнул.

— Кто это был?

— Мальчишка, которого зовут Петром. Везти его никуда не потребовалось: все произошло прямо перед больницей.

— Значит, Петр пристрелил Карела?

— Да.

— Они пришли вместе?

— По-моему, нет. Похоже, Петр выследил дружка и завалил его.

— Что он говорит?

— Мальчишка? Ничего. Губ не разжимает, только глаза лихорадочно блестят. Он не то счастлив, не то горд, что угодил в больницу. В коридорах бросал по сторонам жадные взгляды.

— Черт возьми, так это же из-за Марии, которая там находится! Ранение тяжелое?

— Пуля попала в левое колено. Сейчас парня наверняка оперируют.

— Что в карманах?

На письменном столе Мегрэ лежали отдельно друг от друга две тщательно подобранные кучки вещей.

— Первая — из карманов Карела. Вторая — из карманов мальчишки.

— Мере у себя?

— Предупредил, что пробудет всю ночь в лаборатории.

— Передайте, чтобы спустился. И пошлите кого-нибудь наверх, в архив. Мне нужны учетная карточка и дело некоего Яна Бронского. Пальцевых отпечатков у меня нет, но у него две судимости, и отсидел он не меньше полутора лет.

Комиссар отправил также людей на Прованскую улицу к «Фоли-Бержер», строжайше наказав им любой ценой остаться незамеченными.

— Перед уходом хорошенько присмотритесь к фотографии Бронского. Брать его только в том случае, если попытается сесть в поезд или самолет. Но, думаю, этого не случится.

В бумажнике Карела Липшица лежали 42 тысячефранковые бумажки, удостоверения личности на его имя и еще одно с итальянской фамилией Филиппино. Липшиц не курил, при нем не оказалось ни сигарет, ни трубки, ни зажигалки, но были обнаружены карманный фонарик, два носовых платка, в том числе один грязный, билет в кино, датированный истекшим днем, перочинный нож и пистолет.

— Вот видишь! А мы воображали, что все предусмотрели, — заметил Мегрэ, указывая Коломбани на билет в кино. — Они таки сообразили, что лучше пойти в кино, чем шастать по улицам. В кино можно часами отсиживаться в темноте. А на Бульварах, где сеансы круглосуточные, — даже вздремнуть.

В карманах Петра нашлось всего 38 франков мелочью. В бумажнике хранились две фотографии — маленькая паспортная карточка Марии, вероятно прошлогодняя, потому что прическа была у девушки другая, и портрет крестьянской четы, сидящей на пороге своего жилища где-то в Центральной Европе, насколько можно было судить по внешнему виду дома. Удостоверение личности отсутствовало. Сигареты, зажигалка, голубой блокнотик с несколькими страницами, исписанными карандашом…

— Вроде бы стихи?

— Убежден в этом.

При виде двух объемистых кучек Мере возликовал и тут же утащил все в свою берлогу под крышей. Вскоре один из инспекторов положил комиссару на стол дело Бронского. Безжалостно резкая, как все антропометрические снимки, фотография совершенно не соответствовала описанию Маршана: у молодого человека было усталое лицо, двухдневная щетина, крупный кадык.

— Жанвье звонил?

— Сказал, что все спокойно и вы можете вызвать его по телефону: Пасси, шестьдесят два — сорок один.

— Соедините меня с ним.

Мегрэ читал вполголоса. Из дела явствовало, что Бронскому, уроженцу Праги, сейчас тридцать пять. Учился в Венском университете, потом несколько лет жил в Берлине. Там женился на некой Хильде Браун, но когда двадцати восьми лет приехал на законных основаниях во Францию, то был уже один. Еще тогда он указал род занятий — кинематографист; первым его местожительством была гостиница на бульваре Распайль.

— Жанвье на проводе, шеф.

— Ты, малыш?.. Пообедал?.. Слушай хорошенько. Посылаю тебе двух человек с машиной.

— Нас и так двое! — запротестовал обиженный инспектор.

— Не важно. Слушай, что я говорю. Когда они прибудут, оставишь их на улице. Нужно, чтобы их присутствия никто не заподозрил. Особенно человек, возвращающийся домой пешком или на такси. Вы с напарником войдете в дом. Предварительно выждите, пока погаснет свет в привратницкой. Как выглядит здание?

— Новое, современное, довольно шикарное. Белый фасад, дверь из кованого железа со стеклом.

— Хорошо. Пробормочите какую-нибудь фамилию и поднимайтесь.

— А как мне узнать, какая квартира?

— Ты прав. Где-то поблизости должна быть лавка, поставляющая жильцам молоко. Разбуди, если нужно, молочника. Сочини какую-нибудь историю, лучше всего любовную.

— Ясно.

— С замками справляться не разучился? Войдите в квартиру. Свет не включайте. Спрячьтесь в углу, так чтобы успеть вмешаться, если потребуется.

— Понятно, шеф, — вздохнул бедняга Жанвье, перед которым замаячила перспектива многочасового неподвижного ожидания в темной незнакомой квартире.

— Главное, не курить, — и Мегрэ сам улыбнулся своей жестокости. Потом выбрал двух человек в засаду на улице Лоншан. — Прихватите пушки. Трудно предвидеть, как развернутся события.

Взгляд на Коломбани… Они поняли друг друга без слов. Не с мошенником, а с главарем банды убийц — вот с кем предстоит иметь дело, и они не вправе рисковать. Задержать его в «Фоли-Бержер» куда проще, но предусмотреть реакцию Бронского невозможно. Есть шанс, что этот тип вооружен, а он, похоже, не побоится оказать сопротивление и даже открыть огонь по толпе, чтобы воспользоваться паникой.

— Кто сходит в пивную «У дофины» за пивом и сандвичами? Добровольцы есть?

Это был первый признак того, что надвигающаяся ночь войдет в анналы уголовной полиции. Атмосфера в обоих кабинетах, занятых отделом Мегрэ, наводила на мысль о командном пункте перед боем. Все курили, всем не сиделось на месте. Телефоны освободились.

— «Фоли-Бержер», пожалуйста.

Маршана удалось заполучить не сразу. Его вытащили со сцены, где он улаживал ссору двух обнаженных танцовщиц.

— Да, дорогуша… — начал он, даже не спросив, с кем говорит.

— Это Мегрэ.

— Слушаю.

— Он у вас?

— Только что видел его.

— Отлично. Не отвечайте мне. Прошу об одном: если он уйдет без нее, позвоните.

— Ясно. Не очень его мордуйте, ладно?

— Этим, вероятно, займется кто-нибудь другой, — загадочно пообещал Мегрэ.

Через несколько секунд на сцену «Фоли-Бержер» выпорхнет Франсина Латур в паре с комиком Дреаном, а ее любовник заглянет на минуту в уже душный зал и пойдет с видом завсегдатая гулять по фойе, рассеянно прислушиваясь к диалогу, который давно выучил наизусть, и к взрывам смеха на галерке. Мария по-прежнему лежит в больничной палате, встревоженная и взбешенная, потому что, в соответствии с правилами, у нее на ночь отобрали малыша, а за дверями дежурят два инспектора. И, наконец, в другом крыле больницы Лаэннека одиноко забылся сном Петр, которого привезли из операционной.

Комиссара вызвал к телефону изрядно взвинченный Комельо. Он в гостях у знакомых на бульваре Сен-Жермен и выскочил на минутку, чтобы позвонить.

— По-прежнему ничего?

— Так, мелочи. Убит Карел Липшиц.

— Вашими?

— Нет, своим дружком. Один из моих инспекторов прострелил ногу мальчишке Петру.

— Словом, на свободе остался один?

— Да, Сергей Мадош. И, конечно, главарь.

— Которого вы до сих пор не установили?

— Которого зовут Ян Бронский.

— Он случайно не кинопродюсер?

— Не знаю, продюсер ли он, но в кино подвизается.

— Это он около трех лет назад получил с моей помощью полтора года заключения?

— Совершенно верно.

— Вышли на след?

— Сейчас он в «Фоли-Бержер».

— И вы его не берете?

— Скоро возьмем. Теперь время работает на нас, а я хочу свести потери к минимуму.

— Запишите мой телефон. Я останусь здесь до полуночи. Затем буду ждать вашего звонка у себя.

— И даже успеете вздремнуть.

Мегрэ не ошибся. Ян Бронский и Франсина Латур отправились на такси к Максиму и поужинали вдвоем. Мегрэ следил за их передвижениями из своего кабинета, куда уже дважды поднимался с подносом официант из пивной «У дофины». Кабинет был заставлен пивными кружками, всюду валялись недоеденные сандвичи, от табачного дыма першило в горле. Однако, несмотря на жару, Коломбани не снимал светлого пальто из верблюжьей шерсти, служившего ему своего рода форменной одеждой, и котелок его был, как всегда, сдвинут на затылок.

— Женщину вызвал?

— Какую женщину?

— Нину, жену Альбера.

Мегрэ недовольно покачал головой. Это не касается Коломбани. Он, Мегрэ, рад сотрудничать с улицей де Соссэ, но при условии, что в его дела не будут соваться. Он вспомнил фразу, с непривычной серьезностью сказанную им кому-то в самом начале расследования: «На этот раз мы имеем дело с убийцами». С убийцами, которые твердо знают, что терять им нечего. Ведь если арестовать их в толпе и объявить, что они из пикардийской банды, никакая полиция не сумеет помешать линчеванию. После их зверств на фермах любой состав присяжных назначит им смертную казнь, на помилование же от президента республики может надеяться разве что Мария как кормящая мать, да и это сомнительно. Против нее — показания уцелевшей девочки, обожженные ступни и груди. Против этой бесстыдной самки на суде будет все — даже ее дикая красота. Цивилизованное человечество боится хищников, особенно двуногих: они напоминают ему о былой жизни в лесах.

Ян Бронский был хищником куда более опасным, хищником, одевающимся у лучшего портного с Вандомской площади, хищником, который получил университетское образование и каждое утро, как кокетливая женщина, делает себе прическу у парикмахера.

— Осторожничаешь? — усмехнулся Коломбани, видя, как терпеливо ждет Мегрэ у телефона.

— Осторожничаю.

— А вдруг он проскользнет у тебя между пальцев?

— Лучше уж это, чем терять одного из наших. В самом деле, зачем теперь Шеврие с женой оставаться на Шарантонской набережной? Надо бы им позвонить, но они, без сомнения, уже легли. Мегрэ улыбнулся и пожал плечами. Почем знать? Этот маленький маскарад не может их не возбуждать, так что нет никакого резона мешать им еще на несколько часов продлить игру в содержателя и содержательницу бистро.

— Алло?.. Шеф?.. Они во «Флоренции». Шикарное ночное заведение на Монмартре, шампанское обязательно. Франсине Латур наверняка не терпится похвастаться новым платьем или драгоценностью. Она еще совсем молода, такая жизнь не успела ей наскучить. Впрочем, разве мало старух, посещающих подобные заведения сорок лет подряд; хотя они обладательницы титулов и особняков на авеню Булонского леса или улице Фобур-Сен-Жермен?

— Поехали! — неожиданно скомандовал Мегрэ, вынимая из стола револьвер и проверяя, заряжен ли тот.

— Меня с собой прихватишь? — слегка улыбнулся Коломбани.

Со стороны Мегрэ это будет большой любезностью. События разворачиваются на его территории, на пикардийскую банду вышел тоже он и поэтому вправе оставить дело за собой и своими людьми, что означало бы для набережной Орфевр лишнее очко в соперничестве с улицей де Соссэ.

— Пушка при тебе?

— Как всегда, в кармане. Мегрэ, напротив, редко носил оружие. Пересекая двор, Коломбани кивком указал на полицейские автомобили.

— Предпочитаю такси: не так бросается в глаза, — ответил Мегрэ.

Комиссар взял машину лишь после того, как убедился, что водитель знакомый. Правда, Мегрэ знали почти все шоферы такси.

— Улица Лоншан. По ней самой поедете медленно. Дом, где живет Франсина Латур, расположен в дальнем конце улицы, недалеко от знаменитого ресторана, где комиссару не раз довелось хорошо позавтракать. Все уже закрыто. Идет третий час ночи. Пора выбирать место стоянки. Мегрэ стал серьезен, неразговорчив, ворчлив.

— Еще раз вдоль улицы. Остановитесь, когда скажу. Включите фары, словно ждете клиента.

Они встали меньше чем в десяти метрах от дома. В темной подворотне угадывалась фигура спрятавшегося там инспектора. Второй находился где-то поблизости, а наверху, не зажигая света, томились Жанвье и его напарник. Мегрэ попыхивал трубкой, чувствуя рядом плечо Коломбани. Сам он сидел со стороны тротуара.

Так прошло три четверти часа. Изредка мимо проезжали такси, в соседние дома возвращались люди. Наконец у подъезда остановилось такси, и стройный молодой человек, выскочив на тротуар, наклонился, чтобы помочь спутнице выйти.

— Ну! — выдохнул Мегрэ.

Он хорошо рассчитал каждое движение и заранее приоткрыл дверцу, придерживая ее за ручку. С проворством, которого трудно было от него ожидать, метнулся вперед и прыгнул сзади на Бронского точно в тот момент, когда чех, сунув руку в карман смокинга за бумажником, нагнулся над счетчиком. Женщина взвизгнула. Комиссар сгреб противника за плечи, всей тяжестью потянув его назад, и оба покатились на тротуар.

Комиссар, получивший удар головой в подбородок, силился удержать руки Бронского, боясь, как бы тот не выхватил револьвер. Но Коломбани уже был рядом и спокойно, не торопясь, ударил бандита ногой по голове. Франсина Латур с криком «Помогите!» ринулась к дверям дома и отчаянно жала на звонок. Тут подоспели оба инспектора, и через несколько секунд схватка закончилась. Мегрэ поднялся последним, потому что очутился в самом низу.

— Никто не ранен?

При свете фар он разглядел кровь у себя на руке, но, осмотревшись, понял, что она хлещет из носа у Бронского. Чеху завернули руки за спину и надели наручники, отчего он немного согнулся. Лицо у него перекосилось от дикой злобы.

— Сволочи легавые! — прошипел он.

— Брось! Пусть выблюет свой яд. Это единственное право, которое у него осталось, — урезонил Мегрэ инспектора, вознамерившегося в ответ на оскорбление врезать арестованному ногой по голени.

Они чуть не забыли Жанвье с напарником в квартире, где эти рабы служебного долга, без сомнения, просидели бы в засаде до самого утра.