Механикус Ползунов

Почту везут!

Почтовые повозки едут со звоном — они имеют право не подвязывать колокольчиковых языков даже при проезде через города.

Барнаульцы выглядывают за ворота, услышав частое позвякиванье поддужного колокольца. — «Никак, почта?»

А повозки уже прокатили и уж несут ямщики тяжелые кожаные мешки в Горную канцелярию. На мешках сургучные печати не меньше ладони.

Подканцелярист развязывает мешки и ломает печати. В ранний час большого начальства еще нет, и все писчики, бросив дела, собрались кругом и глазеют — издалека прибыли «бумаги», из самого Санкт-Петербурга; наверно, важные новости в них написаны — может быть, перемена штатов, а может, отставка самому Ратаеву.

Вот первый пакет. Писчики склоняют к нему головы и читают хором: «Секретно». Пакет откладывается в ящик — ужо придет управитель, сам вскроет. На втором куверте та же надпись: «Секретно». И много пакетов отправляются невскрытыми в ящик — все секретные. Значит, о серебре пишут. Это писчики знают, — не мало «секретных» указов и премеморий валяется на столах в канцелярии. Все о том, что мало серебра добывается в Барнауле, что ждут металла монетные дворы в России.

А вот пошли простые пакеты: премемория о новой форме отчетности, письмо бухгалтеру Розену, толстая пачка — книги, должно-быть, пастору Лаксману.

Разобрали все пакеты. Нашлась еще пачка книг — школьному учителю. Подканцелярист кликнул Емельяныча. Служил Емельяныч ночным сторожем, но так как он и днем никогда не спал, то его посылали из канцелярии со всякими поручениями.

— Снеси вот пакеты. Это, самое первое, управителю, отдай да скажи, что почта получена. Этот, книги тут — Лаксману, в пасторский дом. А этот в школу, учителю.

Лаксман был в огороде, когда сторож принес посылку. Дыня — первая в Барнауле дыня — наливалась соком и лежала, теплая и зеленая среди узорчатых листьев.

Лаксман сорвал бумагу с книг, перелистал торопливо и с радостным криком бросился в дом, оставив сторожа среди гряд.

— Маргарита! — кричал пастор. — Где ты? Смотри, что я получил.

Маргарита сбивала желтки в кухне. Латку с желтками благоговейно держал Михайла.

— Что случилось, Эрик?

— Ты посмотри, Гретхен, милая! — и пастор раскрыл перед женой страницу новой книги. Среди скучных столбцов латинского шрифта стояла строчка: Sorex pygmaeus Laxmanni.

— Линней? — быстро спросила Маргарита и засияла улыбками. Отдельно улыбнулись губы, подбородок, ямочки на щеках, а пуще всего глаза.

— Ну да! Новое издание «Системы натуры». Читай… Впрочем, ты не знаешь по-латыни… Ну, так слушай.

Слушать было почти нечего. Одна строчка — с примечанием, что новый вид землеройки назван в честь открывшего ее в Сибири господина Лаксмана его именем. Но Маргарита попросила перечитать еще раз. Получилось как будто и больше. А потом пастор уж сам, без просьбы, прочитал строчку еще несколько раз. В кухне стало весело и чадно, потому что перекипевшее молоко убежало на очаг.

Целый день пастор был сам не свой. Он ходил к аптекарю Бранту и добыл в брантовских колбочках фосфор собственноручно. Потом дома расправлял бабочек, подклеивал засушенные растения, кормил пленных животных. Но на столе лежала раскрытая книга и пастор, проходя мимо, заглядывал в нее.

Когда зазвонил фабричный колокол, пастор сказал жене.

— Надо показать Ползунову, а?

— Разумеется, — ответила Маргарита и засмеялась.

— Что ты?

— Я думаю: как вы несхожи с Ползуновым. Я его не видала ни разу, но не вашим рассказам он такой мрачный. Наверно, никогда, даже в самой сильной радости, он не прыгал бы так, как вы.

— Ну, Ползунов не избалован счастьем.

— Когда вы приведете его к нам, Эрик?

Пастор не успел ответить. В сенях хлопнула дверь, затопали быстрые ноги и в комнату влетел человек — взъерошенный, без шапки, пьяный — не пьяный, но что-то очень веселый. Человек подпрыгивал, по-верблюжьи сгибая ноги, и неумело хохотал.

— Ползунов! — в изумлении ахнул пастор, — Иван Иваныч!

Ползунов увидел Маргариту. Ноги его сразу вросли в пол, он сконфуженно прикрыл горсточкой рот и сказал:

— Я к вам, Кирилла Густавыч… Можно?

Но тут же взмахнул рукой и залился смехом. Лаксман в первый раз слышал, что Ползунов смеется.

— Эх, ну и ну!.. Из Петербурга указ получен… Кирила Густавыч. Указ — мне машину строить, огнедействующую… Академия признала, говорит: «искренняя надобность» и за новое изобретение почесть можно.

— Вы говорите указ?..

— С сегодняшней почтой.

— Да вы садитесь.

— Горной канцелярии приказано отпустить деньги и металл для постройки.

— К печам или к руднику машина?

— Сначала к печам. Три треиб-офена и двенадцать рудоплавильных.

— Как я рад за вас!

— Только бы одну построить суметь. А потом заводы можно строить хоть на высоких горах, хоть в самых даже шахтах.

— Вы сделаете истинную честь своему отечеству, Иван Иванович!

Ползунов вдруг потерял дар речи и полез в карман. Из кармана появилась копия указа и письмо академика Шлаттера.

Академик писал, что, хотя огненная машина изобретена в начале сего века Северием в Англии и описана славным французским математиком Белидором, а также самим Шлаттером, но Ползунов достоен похвалы, ибо хитростью так оную машину умел переделать и изобразить, что сей вымысел должно почесть за новое изобретение. Он, вместо того, как таковые машины во всем свете состоят из одного цилиндра, разделил свою на два цилиндра, следовательно и другие члены для движения сей машины должен был вымыслить и в том имел очень хороший успех.

А указом царицы Екатерины повелевалось дать Ползунову звание механикуса, 400 рублей награды и строить его машину, как он укажет.

— Самое главное, что вы построите огненную машину, каких нет во всем свете, — сочувственно сказал Лаксман. — Какая же оттого последует выгода! Отныне вся отечественная промышленность будет иная. Я горжусь, что мне привелось быть свидетелем вымышления огненной машины.

Ползунов не знал, куда деть глаза, руки, ноги. А тут еще Маргарита подхватила хвалы мужа.

— Ведь вы не обедали, — сказала она. — Я словно чувствовала, какой замечательный гость будет у нас сегодня и сделала пирог с моксуном.

— Нет уж! — взмолился Ползунов, — Это самое… Я не хочу обедать.

— Да, да! — настаивала Маргарита, — вы должны пообедать. Сегодня наш общий праздник, — она поглядела на мужа. — Пирог большой и он как раз готов. Идемте.

Проходя мимо стола, Лаксман захлопнул книгу, которая лежала открытой. Захлопнул, не заглянув в латинский текст.