Меловой человек

2016 год

Я не повар. В этом я пошел в маму. Но самостоятельная жизнь предполагает хотя бы базовые знания по кулинарии. Я вполне могу приготовить приличную жареную курицу, картошку, стейк, спагетти и разные рыбные блюда. Над карри все еще работаю.

Я пришел к выводу, что Майки, должно быть, привык питаться в хороших ресторанах. Он первым делом предложил пообедать в одном из местных городских заведений. Но я хотел встретиться с ним на своей территории и заставить его плясать под свою дудку. Трудно отказаться от приглашения на обед и избежать при этом грубости. Но я уверен в том, что принял он его неохотно.

Я решил остановить свой выбор на спагетти болоньезе. Простая домашняя еда. И всем она обычно нравится. К ним у меня имелась бутылка вполне приличного красного вина и кусок чесночного хлеба в морозилке.

И вот я стою, готовлю фарш и соус, как вдруг в кухню входит Хлоя — на часах еще нет шести. Майки должен прийти в семь.

Она делает глубокий вдох:

— М-м-м, однажды из тебя выйдет прелестная женушка.

— В отличие от тебя.

Она в притворном ужасе хватается за сердце:

— Всю жизнь мечтала стать домохозяйкой.

Я улыбаюсь. Хлоя знает, как заставить меня улыбнуться. Она выглядит неплохо, «красивая» — это не совсем подходящее слово. В этот вечер она очень… похожа на саму себя. Похожа на Хлою. Темные волосы завязаны в два хвостика. На ней черный свитер с портретом Джека Скеллингтона,[14] розовая мини-юбка и черные леггинсы. А еще — ботинки с разноцветными шнурками. На другой женщине этот наряд выглядел бы нелепо. Но на Хлое — нет.

Она подходит к холодильнику и достает бутылку пива.

— Идешь гулять вечером? — спрашиваю ее я.

— Не-а, но переживать не стоит. Я постараюсь исчезнуть, когда явится твой приятель.

— Необходимости нет.

— Да все в порядке. К тому же я буду чувствовать себя третьим лишним, когда вы двое начнете плакать о том, что было раньше.

— О’кей.

Это правда. Чем больше я думаю об этом, тем больше укрепляюсь во мнении, что лучше бы, чтобы Хлои здесь не было в этот момент. Я не знаю, что именно ей известно о Майки и той истории, которая приключилась с нами здесь, в Эндерберри, но знаю, что эта история неплохо освещалась в прессе в те годы. Это одно из тех преступлений, которые привлекают внимание публики. В нем имелись все необходимые составляющие: странноватый главный герой, жуткие рисунки детскими мелками и чудовищное убийство. «Мы определенно оставили свой след в истории — метку в виде маленького мелового человечка», — с горечью думаю я. Конечно, со временем факты приукрасили и правда несколько обтрепалась по краям. Историю пишут выжившие.

Хлоя отхлебывает пиво.

— Если буду нужна — я наверху, в своей комнате.

— Хочешь, я оставлю тебе немного спагетти?

— Не-а, все в порядке. Я поздно пообедала.

— Ладно.

Я жду.

— Ой, ну хорошо, оставь немного. Может, потом съем.

Хлоя ест намного больше, чем можно подумать о том, кто с легкостью сумеет спрятаться за фонарным столбом. А еще она ест в какое-то странное время. Я частенько обнаруживаю ее на кухне ранним-ранним утром — она поглощает спагетти, сэндвичи, а иногда и полноценное жаркое. Но я — тот человек, который страдает бессонницей и частенько бродит во сне, так что не мне осуждать кого-то за ночные привычки, пусть даже и странные.

В дверях Хлоя останавливается. Вид у нее слегка встревоженный.

— Серьезно, если захочешь удрать, я могу позвонить тебе — прикинешься, что это что-то срочное. Хочешь?

— Ко мне просто придет поужинать старый друг, это не свидание вслепую, — с удивлением говорю ей я.

— Вот именно. «Старый». Это — ключевое слово. Вы с этим типом не видели друг друга несколько лет.

— Спасибо за то, что ткнула меня в это носом.

— Дело в том, что вы толком и не общались. Откуда ты знаешь, что у вас найдутся общие темы для разговора?

— Ну, после всех этих лет… думаю, нам есть что наверстать.

— Если бы у вас было хоть что-то общее, вы бы не теряли связи, так? Должна быть причина, почему это он вдруг решил взять и приехать к тебе — после всех этих лет.

Я вижу, к чему она ведет, и от этого мне не по себе.

— Не для всего и не всегда есть причина.

Я хватаю бокал с вином, который наполнил, чтобы прихлебывать время от времени, пока готовлю, и выпиваю разом половину. Чувствую, как она наблюдает за мной.

— Я знаю, что произошло тридцать лет назад, — говорит она. — Знаю об этом убийстве.

Я сосредотачиваю все свое внимание на булькающих спагетти болоньезе.

— Да. Я вижу.

— Знаю о том, что четверо детей нашли тело девушки. И ты был одним из них.

Я на нее не смотрю.

— Значит, ты все-таки кое-что разузнала об этом.

— Эд, я собиралась снять комнату у какого-то странного одинокого типа, живущего в здоровенном и жутком старом доме. Конечно, я расспросила о тебе пару-тройку человек.

Ну разумеется. Я немного успокаиваюсь.

— Ты никогда об этом не говорила.

— Просто не видела в этом необходимости. Не думала, что ты хочешь обсуждать эту тему.

Я поворачиваюсь к ней и выдавливаю из себя улыбку:

— Спасибо.

— Нет проблем.

Она снова берет со стола свою бутылку и выпивает все пиво до капли.

— Так или иначе, — она бросает пустую бутылку в мусорное ведро у двери, — желаю вам повеселиться. И не делай ничего, что сделала бы я.

— Повторяю, это не свидание!

— Ну да, потому что, будь это свидание, мы бы уже трубили об этом вовсю. Я бы даже самолет наняла, чтобы он проносился над нами с баннером — «У ЭДА СВИДАНИЕ!».

— Я и так вполне счастлив, спасибо.

— Просто напоминаю, что жизнь коротка!

— Посмеешь сказать: «Бери от жизни все», — и я отберу у тебя все пиво!

— Все не все, а какую-нибудь задницу прихватить можно, — подмигивает она и плавной походкой покидает кухню. Я слышу ее шаги на лестнице.

Вопреки здравому смыслу, я наливаю себе еще. Я немного нервничаю, но, наверное, это естественно. Потому что я не знаю, чего ожидать от этого вечера. Смотрю на часы — половина седьмого. Думаю, пора и себя немного привести в порядок.

Я поднимаюсь наверх, быстро принимаю душ и переодеваюсь в серые вельветовые брюки и рубашку, вполне обычную, на мой взгляд. Провожу расческой по волосам, в результате чего они начинают топорщиться еще сильнее.

Не знаю, как у других, но мои волосы не поддаются никакой укладке — ни простой расческе, ни воску и гелю. Как-то раз я подстригся совсем коротко, но волосы каким-то чудом отросли на пару дюймов всего за ночь. Но, по крайней мере, у меня волосы есть. А вот судя по тем фотографиям Майки, которые я видел, ему не так повезло.

Я отвожу взгляд от зеркала и спускаюсь вниз. Как раз вовремя. В этот же момент раздается звонок, сопровождаемый тяжелым стуком дверного молотка — бах-бах-бах. Терпеть не могу, когда люди сначала звонят, а потом начинают еще и барабанить, давая таким образом понять, что им нужно войти так срочно, что они не побрезгуют использовать весь арсенал при атаке на мою частную собственность.

Беру себя в руки и пересекаю холл. Застываю — всего на миг, — а затем открываю дверь…

В книгах такие моменты обычно самые драматические. Реальность разочаровывает своей банальностью.

Я вижу маленького жилистого мужичка средних лет. Волос у него почти не осталось — если не считать небольшого полукруга на лысой голове. На нем, судя по всему, очень дорогая рубашка, спортивная куртка, темно-синие джинсы и сверкающие лоферы на босу ногу. Мне всегда казалось, что мужская обувь без носков выглядит по-идиотски. Как будто человек одевался в жуткой спешке, в темноте, да еще и с похмелья.

И я знаю, что видит он. Тощего мужика, более высокого, чем все остальные, в потертой рубашке и мешковатых брюках, с дикой шевелюрой и чуть более морщинистым лицом, чем положено в сорок два года. Но есть особенные морщины, которые нужно заслужить.

— Эд! Рад тебя видеть.

Честно говоря, не могу ответить тем же, поэтому просто киваю. И, прежде чем он протянет мне руку и я буду вынужден ее пожать, я отступаю и делаю приглашающий жест.

— Пожалуйста, проходи.

— Спасибо.

— Сюда.

Я принимаю его куртку и пристраиваю ее на вешалку и затем показываю путь в гостиную, хотя совершенно уверен, что Майки не забыл, где она находится.

Меня внезапно поражает, какая у меня убогая и темная гостиная. Может, она видится такой в сравнении с великолепным отутюженным Майки. Сейчас эта комнатка кажется пыльной, облезлой — сразу ясно, что ее владелец не особенно заботился о красоте ее убранства.

— Могу я предложить тебе выпить? Я как раз недавно открыл бутылку неплохого «Бароло». Есть еще пиво или…

— Пиво будет в самый раз.

— Отлично. У меня «Хейнкен».

— Что угодно. Я не так уж часто пью.

— Точно. — Это еще одна наша общая черта. — Принесу его, оно в холодильнике.

Я иду на кухню, достаю и открываю бутылку «Хейнкена». Перед тем как уйти, снова беру свой бокал с вином и делаю большой глоток, а затем доливаю туда еще из бутылки, уже наполовину пустой.

— Ты неплохо поработал над этим старым домом.

Я подпрыгиваю и оборачиваюсь. Майки стоит в дверях и осматривается. Интересно, видел ли он, как я пью вино и подливаю себе еще? А потом мне становится интересно, какого черта меня это должно волновать.

— Спасибо, — говорю я, хотя мы оба знаем, что я почти ничего не сделал для «этого старого дома».

Я передаю ему пиво.

— Такой старый дом, наверное, жрет много денег, а? — спрашивает он.

— Это не самое худшее.

— Удивлен, что ты его не продал.

— Думаю, я тоже могу быть сентиментальным.

Я отпиваю из бокала. Майки — из бутылки. Момент затягивается, и вполне естественная пауза превращается в неловкую тишину.

— Итак, — говорит Майки, — ты теперь учитель?

Я киваю:

— Да. Кара за мои грехи.

— Тебе это нравится?

— Почти всегда.

Почти всегда мне нравится тот предмет, который я преподаю. И я стараюсь поделиться этой любовью со своими учениками. Я хочу, чтобы им полюбились уроки, хочу, чтобы они уходили с них с багажом новых знаний.

Но бывают и такие дни, когда я чувствую себя уставшим, когда у меня болит голова с похмелья и я ставлю всем пятерки, лишь бы они заткнулись к чертям и оставили меня в покое.

— Забавно. — Майки встряхивает головой. — Я всегда думал, что ты станешь писателем, как твой отец. Язык всегда был твоей сильной стороной.

— Ты тоже всегда неплохо выдумывал. Думаю, поэтому ты теперь занимаешься рекламой.

Он смеется, но этот смех кажется немного неестественным. И вот — еще одна пауза.

Я делаю вид, что проверяю, как там спагетти.

— Наскреб тут немного. Надеюсь, ты не против спагетти?

— Да, отличная идея. — Я слышу скрип стула, когда Майки на него опускается. — Спасибо… за хлопоты. Я имею в виду, что с легкостью смог бы оплатить ужин где-нибудь в пабе.

— Надеюсь, не в «Быке»?

Выражение его лица становится более напряженным.

— Думаю, ты рассказал им о том, что я приехал.

Уверен: говоря «им», он имеет в виду Хоппо и Гава.

— Вообще-то нет. Но Хоппо сказал, что вы с ним столкнулись в городе, так что…

Майки пожимает плечами:

— Что ж, я не собирался держать это в тайне.

— Так почему ты попросил меня ничего им не говорить?

— Потому что я трус, — отвечает он. — После того случая, после всего, что произошло… не думаю, что кто-то из них захотел бы со мной увидеться.

— Кто знает, — говорю я. — Людям свойственно меняться. В конце концов, это было давно.

Это ложь, но лучше уж солгать, чем сказать: «Ты прав. Они все еще ненавидят тебя всеми фибрами души, и особенно Гав».

— Наверное. — Он снова хватается за бутылку и делает несколько крупных глотков. Для того, кто «почти не пьет», он неплохо справляется.

Я достаю из холодильника еще одну бутылку и ставлю перед ним на стол.

— Я просто хотел сказать… Мы все тогда совершали вещи, которыми нельзя гордиться.

— Кроме тебя.

Прежде чем я успеваю что-либо ответить, у меня за спиной раздается фырканье. Спагетти выкипают. Я быстро выключаю газ.

— Помочь тебе с чем-нибудь? — спрашивает Майки.

— Нет, все в порядке.

— Спасибо. — Он поднимает бутылку. — Я пришел к тебе с предложением.

Ну вот.

— Да?

— Тебе, наверное, интересно, почему я вернулся?

— Неужели ради моих легендарных макарон?

— В этом году будет тридцать лет, Эд.

— Я в курсе.

— СМИ уже проявляют интерес к этому.

— А вот я к ним — нет.

— Наверное, это мудро. Большая их часть — дерьмо, они ни черта не знают. Именно поэтому, я думаю, очень важно, чтобы кто-нибудь рассказал правду о том, что произошло на самом деле. Кто-то, кто действительно был там.

— Кто-то вроде тебя?

Он кивает.

— И мне хотелось бы, чтобы ты мне помог.

— С чем именно?

— Книга. Телевидение, может. У меня есть связи. Я уже провел кое-какие исследования.

Я смотрю на него во все глаза, а затем встряхиваю головой:

— Нет.

— Просто выслушай меня.

— Мне это неинтересно. Я не хочу опять вытаскивать все это на поверхность.

— Но я хочу. — Он резко отставляет бутылку. — Слушай, все эти годы я старался не думать о том, что произошло, и устал от этого. Я все время избегал прошлого. Отворачивался. По-моему, настало время посмотреть в глаза всему этому страху, всей этой… вине. И смириться с ними.

Лично для меня куда лучше собрать все свои страхи в кучу и запереть их в надежной коробке, а потом затолкать ее в самый дальний и темный угол сознания. Но каждому свое.

— А как насчет всех остальных? Ты не спрашивал себя о том, хотим ли мы смотреть в глаза нашим страхам и заново переживать случившееся?

— Я понимаю тебя. Правда, понимаю. Именно поэтому я хочу, чтобы ты принял в этом участие — и не только как писатель.

— Что ты имеешь в виду?

— Меня не было здесь больше двадцати лет. Я здесь чужой. Но ты — нет. Ты знаешь людей, они тебе доверяют, и…

— Хочешь, чтобы я умаслил Гава и Хоппо?

— Не думай, что будешь заниматься этим просто так. Предусмотрен аванс. Роялти.

Я начинаю сомневаться. Майки чувствует, что верно закинул удочку, и продолжает:

— Есть и еще кое-что.

— И что же?

Он внезапно усмехается, и тут я понимаю: все, что он говорил до этого — о своем возвращении и желании взглянуть страхам в глаза, — сущий бред.

Куча дерьма.

— Я знаю, кто ее убил.