Ментовский вояж

— Гребаная планета! — в сердцах сплюнул Йорген, ударяя ладонью по заклинившему рожку своего старенького АК-108. Он резко отбросил магазин в сторону и снял с пояса следующий.

— Побереги патроны, Акмэ,[1] — хрипловатым низким голосом сказала Сибилла, сидевшая в бункере напротив и заряжающая свой защитный костюм от портативного генератора.

Раздался сухой треск короткой очереди.

Бац!

Бац!

Бац!

Сибилла отбросила с лица прядь густых черных волос и ухмыльнулась, глядя на Йоргена, который с остервенением лупил из автомата по церберам. Они с низким утробным лаем бросались к амбразуре, с рваным треском царапая когтями чуть покатую бетонную стену. Урчание и гулкий визг вперемешку с предсмертным гортанным клекотом отражались в бункере дота, как в резонаторной коробке, перемежаясь с тусклым позвякиванием отстрелянных гильз. Стая была крупной — особей пятнадцать — двадцать, и были среди них и двух-, и трехголовые мутанты.

— Все равно они к вечеру уйдут за бархан, к свалке за «Геофизикой». — Лениво потянувшись, Сибилла закурила.

— Я уже просил тебя, кажется, — прижавшись к прикладу, процедил Йорген, — не называть меня Акмэ…

Бац!

Бац!

— А чего здесь такого? — невинно вскинула густые черные брови Сибилла.

— Просил?! — Йорген, казалось, кричал это церберам. — Я тебе сколько раз…

Бац!

Бац!

Бац!

— Слушай, Йорген! — не выдержал я, быстро откладывая в сторону электронный планшет. — Не нагнетай, бога ради! И без тебя есть о чем голове поболеть, а ты еще тир тут устроил!

— Слушай, Странный, — в тон мне огрызнулся Йорген, — иди лучше к туристам: там дамочка-гид симпатичная больно, вот и займись ею, а меня оставь в покое!

— А тебя больше собаки интересуют, — ехидно парировал я.

— Заткнись!

Раздалась длинная очередь, и фальшивыми колокольчиками брызнули гильзы на бетонный пол.

— Он бесится, что его дромадера скушали юварки,[2] которых он так сильно любит, — усмехнулась Сибилла и, обращаясь к амбразуре: — Не горюй так, мы тебе нового купим в Городе.

В проем дота заглянула Ирина, гид туристической группы «кси-516», следом за ней, трясущийся от нетерпения, сунул свою рыжую голову щекастый и конопатый Крис Паттерсон — не то канадец, не то американец. Он снял очки, протер линзы о толстый мохеровый свитер и замер, как собака в ожидании, когда хозяин положит в миску вкусную кость.

— Извините, если помешаю, — ровным голосом произнесла Ирина в паузе перезарядки автомата. — Крис хочет посмотреть на марсианских собак. Это можно?

— Милости просим, — сказал я тоном балаганного зазывалы, — зрелище впечатляющее и к тому же абсолютно бесплатное! Сценка называется «Йорген — сеятель боекомплекта»! В античной греческой легенде один герой, чтобы пройти испытание на крутость характера, засеял поле зубами дракона, и из них выросла армия свирепых воинов, с которыми он сразился. Насколько я понимаю, Йорген пытается проделать сейчас что-то подобное, только непонятно зачем…

— Это легенда об Аргонавтах, — перебила Ирина, бросив на меня слегка насмешливый взгляд, — и герой, Ясон, проходил это испытание, чтоб завладеть волшебным Золотым Руном, которое приносит богатство и славу.

— Знаете, дамочка, — отозвался Йорген, — мы все здесь в какой-то степени ищем это самое «золотое руно», просто не знаем, как оно выглядит точно…

— А почему эти твари есть такие большие и имеют несколько голова? — вмешался Крис, который своим староамериканским акцентом мог доконать кого угодно: казалось, что наступление ледника на Северо-Американский континент сказывалось на некоторых людях.

Крис был неторопливым, но любопытным и настырным, медленно и тщательно выговаривал каждое слово. Он утверждал, что работал на земле экзобиологом, но мы решили, что это грязная ложь, и максимум, что он делал, имея денежки своего папочки-миллиардера, — так это разводил хомячков для лабораторных опытов.

— Эти собаки мутировали под воздействием низкой гравитации и космических лучей, — терпеливо объяснила Ирина. — К тому же у Марса имеются два спутника — Фобос и Деймос, которые компенсируют часть гравитации планеты, что позволяет некоторым организмам…

Крис смотрел на Ирину глазами, полными чистого детского идиотизма, как если бы взрослая мама объясняла ребенку лет пяти устройство синхрофазотрона или генератора переменного тока. Я крепко зажмурил глаза — вся эта ситуация казалась мне каким-то безумным абсурдом в стиле обрывочных сновидений. Все вели себя так, будто мы выехали на пикник в национальный парк джунглей Амазонки, а вовсе не сидели сейчас на другой планете, на которой творится черт-те что и в любой момент каждый из нас может погибнуть от чего угодно — начиная с мутировавшего вируса, заканчивая глюком или каким-нибудь голодным зверем. А в заброшенных армейских блокпостах могли сработать автоматические системы защиты или хотя бы просто банальная песчаная буря на месяц-полтора. Ладно — туристы, но Охотники-то люди опытные, а ведут себя, как…

— Ирина, — не выдержала наконец Сибилла, — скажите Крису, что мы сегодня ночью выходим на маршрут, и он еще много всего увидит…

— Хорошо. — Ирина прервала свой рассказ. — Я поняла. Крис, пойдемте в бытовой сектор — Охотникам нужно подготовиться к ночному переходу.

Крис блаженно кивнул и послушно поплелся за своим гидом.

Я иногда поражался ей, этой миниатюрной хрупкой девушке, которая своим спокойствием и здравомыслием, а главное — внутренним ощущением уверенности могла сдержать эту шайку сумасшедших самоубийц от полной моральной деградации. Она сама на Марсе второй раз! Как она выжила в первый — для меня остается глубокой тайной. Говорит — тур был небольшой, в Новые Афины. Ну, не знаю — здесь царит хаос повсеместно, и все уже так к этому привыкли, что на исчезновение очередной группы «отдыхающих» (как их называл Йорген) никто бы даже не отреагировал — ни тут, ни тем более на Земле.

Я вспомнил, как мы встретились: с орбиты сообщили о прибытии частника — корпоративного пассажирского транспорта с посадочными шаттлами на борту. Ракетный Сезон[3] начинался только через два с половиной месяца, а сейчас было затишье. Сказали — мол, говорят, туристы хотят добраться до вулкана Олимп, если вы их найдете после приземления и они сразу не угодят при этом в какой-нибудь глюк, — вам неплохо заплатят, а там — смотрите сами. В глюк они не угодили, но искали мы их три сола,[4] пока не встретили возле заброшенной станции техобслуживания, где их держали под контролем паладины. Отдыхающие даже не успели понять, что с ними произошло, они думали — это их встречают. А паладины просто ждали, когда те захотят есть или пить, — а потом их за это можно было бы и обчистить до нитки. Пришлось немного пострелять, но больше для виду, чтобы паладины успокоились. Их главный, не слезая с борова, словно памятник, подъехал к нам и приказал назвать наши имена. Мы назвали, и тогда он сказал, что такие вольные Охотники есть в его списке Доверенных Охотников Этой Долины. Потом назвал свой процент с груза, который обязательно спускали вместе с шаттлом: деньги на Марсе непопулярны.

Мы поторговались, пригрозили орбитальной бомбежкой со станции, они пригрозили армейскими бластерами… в общем, был выполнен весь необходимый ритуал выкупа отдыхающих, и кончилось все благополучно. Над полуразрушенными корпусами СТО поднялся лениво трепещущий бело-голубой флаг военно-космических сил, на котором был изображен кентавр, стреляющий из лука в звезду, — таким образом, паладины давали понять, что настроены мирно. Под тяжелую поступь и похрюкивание своих свиноконей они удалились в ангар. Туристы выехали нам навстречу на вьючных дромадерах. На переднем мясистом альбиносе покачивалась хрупкая фигурка в экстрим-комбезе. Она подъехала ко мне, и я поднял забрало светофильтров своего шлема.

— Как вас зовут? — спросил я с любопытством.

— Ирина, — ответила она, тоже приподняв забрало, и… я на некоторое время остолбенел, засмотревшись в огромные серые глаза, внутри которых мерцали золотые искорки…

— Русская? — спросил я нарочито небрежно.

— Да, а вы? — ответила она в тон мне.

Я ухмыльнулся:

— Во мне намешано столько кровей, что, пожалуй, лучше об этом не думать.

Вот так этот путь и начался…

Вернее, начался он с моего прилета на Марс и моей дурацкой тяги ко всему новому и невыносимой жажды одиночества. Я здесь был уже пятый год (по марсианским меркам — чуть меньше трех), хотя ощущение было, что уже лет десять. Сам не знаю, что меня потянуло с этими двумя типами из одного полушария в другое. Но я-то ладно… А она, спрашивается, она здесь зачем, да еще с такой обузой, как туристы? Закопанные в подсознании комплексы? Тяга доказать всем свою самостоятельность? Жажда острых ощущений после перенаселенных земных мегаполисов и жесткого климата? В России еще не так плохо с погодой — нет таких резких разниц температур, как во многих других странах. Что ей тут надо? Нереализованная девочка — ответ был настолько очевиден, что я не мог его принять: наверное, что-то мешало мне поверить такой банальности. Первое, что я подумал, глядя на нее, — никогда, ни при каких обстоятельствах у меня НИЧЕГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ С ЭТОЙ ЖЕНЩИНОЙ ОБЩЕГО!

— И как вам Марс? — задал я тогда вопрос.

— Нормально, — ответила она.

Мне показалось, что она рисуется.

— Нет тут ничего нормального, — резко прикрикнул я. — ЗДЕСЬ вам, дамочка, не ТАМ!

Было видно замешательство на ее лице, а может, просто загар ей очень шел…

— Я, может, не так выразилась, — сказала она, слабо улыбнувшись. — Интересно очень.

— Интересно здесь выжить, — буркнул я.

Она посмотрела на меня с любопытством и, как мне показалось, с жалостью.

«Самоуверенная скучающая нахалка», — подумал я и отвернулся. Да и плевать — вот посмотрим, какое у нее будет лицо, когда мы доберемся до Олимпа и начнем на него залазить: 27 километров высоты при марсианской атмосфере — это я не назвал бы «интересным», даже учитывая то, что мы будем в специальном аэростате.

Несколько дней шла наша смена по равнине Элизий, которая подходила к концу, спускаясь к равнине Амазония, упиравшейся на юге, в районе экватора, в плоскогорье. Первое происшествие произошло только вчера и только с верблюдом.

После небольшого перехода по Пустоши Свана, где на нас напало четверо юварков, которые буквально выгрызли Йоргенова верблюда прямо из-под его седла, мы остановились в «ОАЗИСЕ-213». Это бетонный полуподземный бункер с бытовыми помещениями и четырьмя дотами по периметру — таких убежищ по Марсу несколько сотен, они оснащены автономными генераторами на солнечных батареях, минимальными запасами оружия и продовольствия и примитивными средствами планетарной связи (если, конечно, там не побывали мародеры). Их строили военные в период Первой Волны.

Мы стали готовиться к переходу: проверили все оборудование, оружие, аккумуляторы и стали все втроем делать зарядку: это туристы тут недавно, а сила тяжести на Марсе в три раза меньше, чем на Земле, и, чтобы наши мышцы — мышцы аборигенов — здесь не атрофировались, физические упражнения были просто необходимы. Зато мы могли носить с собой гораздо большую кучу разного полезного хлама, и рюкзаки наши и поклажа на верблюдах были внушительных размеров.

Ночь наступила…

Сегодня она была на редкость темной — воздух был густым и каким-то фиолетовым. Небо — прозрачным, слегка подернутым мутноватой дымкой — даже видно звезды. Обычно ночью на небе висят большие ломти облаков и что-то вроде смога, который отсвечивает зловеще-красноватым сиянием, — это из-за парниковых газов, которые поддерживают слабую атмосферу и выравнивают температуру Марса. Свечение же по ночам присутствует из-за мощной ионизации верхних слоев атмосферы, которые не так уж высоко. Да и дифракция солнечных лучей сильнее, чем на Земле.

На темном ночном небе взошел Фобос. Маленькая и бледная луна. Он является эллипсоидом, около десяти километров в диаметре. Фобос падает на Марс: за каждые сто лет приближается к красной планете на девять метров и рано или поздно упадет на него, если никто не разберет его на куски. Восходит он на местном эквиваленте запада, света фактически не дает. Фобос совершает обращение вокруг планеты втрое быстрее, чем сам Марс вращается вокруг своей оси. За сутки Марса этот малютка успевает совершить три полных оборота и пройти еще дугу в 78 градусов. Фобос в переводе с древнегреческого означает «страх». Может, это он таращится своим кратером Стикни в мой затылок, словно мертвой глазницей черепа? Почему я об этом подумал? Я же не турист, а это всего лишь мертвый никчемный булыжник, который несколько миллиардов лет болтается на орбите. И «страхом» его назвали люди: ему самому все наше копошение — тьфу, и растереть… Но все же что-то не мертвое, а живое есть, кроме нас, в этой пустыне, этой ночью… где-то рядом…

Я наблюдал, как из гаражных ворот бункера выводят заспанных дромадеров и невыспавшихся туристов в экстрим-комбезах с рюкзаками. Их было восемь человек — большая группа для Марса. Было холодно, из-под дыхательных масок выбивался пар. Пятнами сквозь него преломлялся свет нашлемных фонарей. Ирина уже была в седле, она сидела, застыв как изваяние, молча наблюдая за погрузкой своих подопечных по верблюдам.

Йорген и Сибилла вышли из ворот последними и закрыли створки гаража за собой.

— Никто ничего не оставил, — донесся приглушенный маской голос Йоргена — не то утвердительный, не то вопрошающий. Он обращался к Ирине. — Странный поедет первым в смене, он хорошо знает дорогу, — продолжил он, — вы за ним, мы с Сибиллой замыкаем. По первой же нашей команде вырубаете нашлемные фонари. Вы проинструктировали граждан отдыхающих?

— Да, конечно, — тихим, но твердым голосом ответила она.

Осиротевший на транспорт Йорген забрался в седло позади Сибиллы и сразу перевесил свой автомат со спины под локоть. Местные дромадеры были гораздо крупнее своих земных сородичей — причина все та же: маленькая марсианская гравитация и луны. К тому же жировые ткани у них были слегка гипертрофированы — это позволяло им защищать себя от марсианской радиации.

— Ну, — Йорген выдохнул облачко пара, — тронулись.

И наш отряд побрел по еле заметной тропинке, которая вела на гребень огромного бархана. Некоторое время Ирине понадобилось на то, чтобы навести среди отдыхающих порядок. Они никак не могли понять, в каком порядке им ехать: мужчины рвались быть первыми, женщинам хотелось ехать по двое или по трое, чтобы вести непринужденную беседу.

— Поймите, — говорила Ирина спокойным голосом, — это для вашей же личной безопасности. Мы во всем должны слушаться Охотников — они знают здесь все.

«Хотелось бы мне знать здесь все!» — подумалось мне. Но по сравнению с ними и в их глазах мы — вездесущие и всемогущие аборигены Красных Песков. И все же меня не покидало странное беспокойство, которое взошло во мне вместе с Фобосом. Что-то не так! Мне казалось, что за нами кто-то внимательно наблюдает, — такое непонятное напряжение в затылке… Вокруг только пески, которые сейчас казались темно-фиолетовыми. Они молчали: ни следов, ни каких-то знаков… Воздух тоже был спокоен — дул легкий и прохладный ночной ветерок, слегка шелестя песчинками на гребне огромного бархана, и тишина… Темный силуэт «Геофизики» медленно исчезал в ночном мраке по левую сторону…

Я достал драгоценную флягу со спиртом и сделал пару глотков живительной влаги. Алкоголь на Марсе был дефицитом, но я выискивал свои способы его найти — он помогал выводить радионуклиды и придавал спокойствие более качественно, чем релаксанты.

Я подумал о нашем гиде, которая так спокойно держится с этими туристами: странная она какая-то девушка. С виду холодная и безэмоциональная, а в глазах ее я часто видел бурю эмоций — от боли до какой-то тихой, радостной грусти. Иногда интерес и пристальное внимание излучали ее глаза… Возможно, у меня и нет с нею ничего общего, но меня тянуло к ней каким-то магнитом. Может, просто банально все непонятное иногда притягивает — или просто от скуки в пути? Казалось, что там, внутри, в глубине души этой миниатюрной и бесстрастной женщины, скрыто нечто мощное, удивительное и… не знаю, как сказать… что-то совсем не такое, как снаружи… Сравнить с сокровищами в глубине пещеры на необитаемом острове? Нет, что-то гораздо более живое и искреннее… и какая-то боль…

Словно почувствовав мои мысли, справа ко мне подъехала Ирина.

— Все в порядке с экскурсантами? — спросил я.

Забрала шлемов были у всех подняты — ночь, и светофильтры ни к чему, да и радиационный фон ниже дневного. Я мог видеть ее красивые глаза. Она бросила на меня короткий взгляд.

— Да, все нормально, — ответила, — скажите, а почему вас называют «Странный»?

— Погоняло такое, — задумчиво ответил я.

— Что, простите? — переспросила она.

— Просто я очень странный, — с усмешкой ответил я, — иногда и сам себя не понимаю.

— А мне кажется, что вы абсолютно нормальный человек. — Она пожала плечами.

— Нормальный человек не станет Охотником, — произнес я медленно. — И уж конечно не попрется на эту кучу песка и камней в восьми месяцах лету от Земли со второй космической скоростью.

Я внимательно поглядел ей в глаза: только что я и ее причислил к лику ненормальных, но она либо не обратила внимания, либо просто не хотела спорить.

— А имя у вас есть? — вновь спросила Ирина.

— А вам зачем? — удивился я.

— Просто мне удобнее называть человека по имени.

Что-то было в ее словах такое, что мне показалось, будто я на Земле и не улетал никуда вовсе. Даже беспокойство куда-то на миг исчезло.

— Дэн меня зовут, — проговорил я быстро, словно мне было неловко оттого, что у меня тоже есть имя.

— Очень приятно, — ответила она ровным голосом.

Зря сказал. Эти официозные формулы приемлемы на светских раутах, а у нас сильно не та ситуация. Рядом с Ириной я всегда ощущал какую-то абсурдность происходящего. Взять хотя бы ее манеру говорить: она произносила слова почти без интонаций, тихо, но твердо. И только в мельчайших отзвуках ее голоса можно было уловить намек на некие эмоции — странно, но я почему-то их воспринимал, как будто она вела параллельную передачу на других волнах.

И тут я вновь почувствовал постороннюю «волну»: опять непонятный внешний раздражитель… Фобос… Бред какой-то…

Тихо шуршат по песку тяжелые копыта дромадеров, шелест ветра в бархане, тихое журчание голоса гида, шепотом переговариваются туристы… Шур-шур-шур… Шур-шур-шур… ритмичное шуршание… Откуда оно взялось? Оно не такое, как остальные звуки… искусственное… синтетическое… Это чужое шуршание! Я стал нервно озираться по сторонам — шуршало ВСЕ! Засосало под ложечкой, пульс участился, а в нижнюю часть затылка впились сотни мелких иголок. Мне показалось, что я слышу какие-то голоса: это клеенчатые пауки вздымаются и опускаются на своих плоских клеенчатых лапках и что-то бормочут! Я сжал в руках рукоять своего автомата и передернул затвор — этого звука в тиши марсианской пустыни было достаточно, чтобы все в смене остановились. Больше всего на свете мне хотелось сейчас остаться одному и проблеваться на эти треклятые пески! Внезапно я все понял! В глазах потемнело, но я отчетливо разглядел в ночном небе светящийся сиреневым цветом по периметру огромный треугольник. В его центре сиял розовый луч, который упирался в пески бархана, оставляя на них кроваво-красное пятно! Оно медленно ползло к нам! Ко мне!

Словно в ночном кошмаре я тронул шпорами своего дромадера и проехал пару шагов вперед… Ирина! Луч не должен попасть в нее первую! Я перегородил собой тропу и, бросив бесполезный автомат, вцепился в гриву своего верблюда до онемения в пальцах!.. Дромадера трясло так же, как и меня…

Медленно, будто специально, проекция луча подползала все ближе и ближе, а я пытался взять себя в руки и изо всех сил вцепился зубами в капюшон своего экстрим-комбеза… В глаза ударил яркий свет… запахло озоном… а я проваливался в бесконечную черную яму, засыпая на лету…

Я парил над огромной красной долиной… Пески приятно ребрились мелким узором, будто застывшие волны. Среди ландшафта огромным вздыбившимся каменным пузырем выделялся потухший вулкан Олимп, с зияющей бездонной пропастью жерла в центре. На верхней его площадке, рядом с провалом в недра, стояло огромное, чуть вогнутое зеркало, тускло-красноватого оттенка. Внутри него шевелились какие-то тени. Я подлетел поближе и примостился на каменной глыбе, заменявшей ему подставку.

Вдруг изображение в зеркале сфокусировалось, и возник поясной портрет бородатого мужчины с косматыми бровями и обернутого простыней…

— Ты? — спросил он меня грозным голосом, несущимся над вулканом раскатистым эхом.

— Я, — ответил я.

Он мрачно кивнул:

— Ну и зачем ты приперся сюда, ко мне на Олимп?

— Понимаешь, старик, — я глубоко затянулся сигаретой, — мы ведем группу туристов…

— Дионис, — он сурово нахмурился, — ты мне зубы-то не заговаривай! Это ведь ты науськал Гефеста, чтобы тот подпоил твоим зельем Прометея, и тот полез в наш плазменный генератор?!

— Да это все какие-то домыслы! — не выдержал я. — Сто лет мне не нужен был ваш плазменный генератор!

— Сто лет не был нужен, а сейчас понадобился, — подозрительно прищурился старец. — Ты всегда был слишком любопытен — за это я тебя и любил. — Он неожиданно смягчился. — Ты проживаешь много жизней, как и подобает тебе! Люди — твои игрушки, а ты — игрушка людей… Гея, то есть Пангея… Помнишь, как все начиналось?

— Нет, — произнес я медленно, сам удивляясь своему голосу, — не помню…

— А ты поищи, поройся в памяти — все на месте…

— Где? Я хотел бы просто вспомнить…

— Скажу тебе по секрету: ты не там ищешь…

— А где надо? — удивился я.

— Иногда, — он лукаво прищурился, — то, что мы ищем, находится совсем не там, где мы ищем.

— А как мне это понять?

— Ты чувствителен, мой сын, — ты многое знаешь в душе своей, твоя мать… — Он мечтательно сощурился. — В общем, я возлагаю на тебя большие надежды… Помнишь, когда ты был маленький, бабушка и мама читали тебе сказки, а ты слушал. Внимательно слушал… Слушал голос своего «я»… Вот и сейчас… Слушай… слушай… слушай… Ты слышишь? Ты меня слышишь? Ты слышишь меня?! Ты? Что-то шуршит… Может, надо немного аммиака? С ним точно все в порядке? Успокойтесь, дамочка, он не помер — реакция зрачков в норме… Он же закрыл вас! Сделайте хоть что-нибудь! Сибилла, уведи ее подальше… Приятное шуршание… Слышишь?.. Это просто глюк, все в порядке… Вы что, глюков никогда не видели? Странный! Ты слышишь меня?!

Мне показалось, что кто-то трогает меня за лицо…

Кажется, я помню людей, которые говорят со мной…

Ирина?

Я дал себе команду сделать свет — веки, словно налитые свинцом, поднялись, и я увидел искаженное лицо Йоргена с занесенной наотмашь ладонью.

— Йорген, ты что, охренел меня так лупить? — заплетающимся языком промямлил я.

— Все в порядке, — крикнул Йорген, — очухался!

Я лежал на песке, и тело мое сотрясалось от дрожи!

— С туристами все в порядке? — Слова будто выговаривал за меня чей-то чужой рот, но в голове постепенно прояснялось.

— Все нормально, Дэн, — услышал я напряженный женский голос откуда-то сверху. — Как вы?

— Кажется, я упал с верблюда, — ответил я. — Глюк прошел?

— Странный. — Я увидел над собой невозмутимое лицо Сибиллы. — Все нормально — ты правда упал с верблюда. А глюка больше нет!

Я почувствовал болевое ощущение в районе локтевого сгиба правой руки.

— Потерпи, Странный, — сказала Сибилла ласково, — это сейчас пройдет. Немного нейролептиков…

Я приподнялся на локтях и сел.

— Ну что? — спросил Йорген. — Сможешь ехать?

Я потряс головой и фыркнул:

— Наверное…

— Почему мы едем по этой страшной пустыне ночью? — Этот тонкий голос принадлежал средних лет туристке из Японии — не уверен, что я верно произнесу, но, кажется, ее звали Аюми Сокато.

— Днем еще хуже в этих местах. — Сибилла убрала аптечный контейнер в свой рюкзак. — Ночью меньше радиации, и глюки видно за версту…

— Да… — протянул Йорген, — этого мы чуть не пропустили… Это как в долине Касей, помнишь, Сибилла? Там было четыре таких треугольника — один в центре и три по краям, только светились они красным и пульсировали еще вот так, — Йорген ритмично поводил ладонями, демонстрируя как.

Я еще чувствовал легкую слабость — Сибилла помогла мне вскарабкаться в седло моего дромадера. Вот ему-то, казалось, вообще на все аномалии плевать — жует свои губы как ни в чем не бывало, а полчаса назад нас колотило с ним вместе как отбойным молотом.

— Поехали. — Я вяло махнул рукой и тронул поводья.

Ко мне подъехала Ирина. Ее глаза были испуганны и встревоженны одновременно:

— Мы страшно за вас перепугались, Дэн. Все в порядке?

Я вспомнил ее звенящий от напряжения голос, готовый сорваться на истерический крик… Это было, когда я приходил в себя… Мне захотелось внезапно обнять ее, прижать к себе и погладить по голове, но я сдержался.

— Если кто за меня и переживал, — сказал я с ухмылкой, искренне надеясь быть похожим на старинного артиста Харрисона Форда, — так только не та парочка. — Я кивнул в сторону Йоргена с Сибиллой.

— Перестаньте разыгрывать из себя ковбоя! — Глаза Ирины послали в меня довольно чувствительный статический разряд. — Вы думаете, я дурочка и не знаю, что контакты с аномалиями, как вы говорите — «глюками», частенько имеют летальный исход? Ведь все знают, что это одна из серьезных причин, по которой провалился проект «Терра-3» и фактически колонизация планеты вообще.

Она была, конечно, права — можно с уверенностью заявить: колонизация планеты Марс ПРОВАЛЕНА! Люди слили всухую! Это на Земле любую аномалию можно назвать НЛО и положить все в мусорный контейнер или списать на секретные эксперименты военных, а на Марсе такая «страусиная политика» не прокатила. То, что стало происходить здесь после второго этапа колонизации, язык не поворачивался назвать «тарелками пришельцев», просто Земле пришлось признать, что мы не знаем об этом ничего, и даже как подступиться близко к решению этой проблемы, нам невдомек. Управляемые природные явления? Кем управляемые? Аномалии неизвестных законов физики? А какова их природа? А вообще что это? Все эти светящиеся шары, пульсирующие треугольники, цепочки огней, жесткие электромагнитные лучи, существующие так, безо всяких видимых причин? Но причины ведь должны где-то быть! Раньше мы смотрели на это в телескопы, теперь мы смогли это «пощупать», но и только.

Когда по телику говорят, что «мировая наука считает» или «современной наукой доказано» — мне смешно: Марс показал, что не существует никакой «мировой науки». Все усилия ученых разрозненны, несогласованны и непродуктивны. При столкновении с неведомым мы показали свое бессилие как расы: политика, деньги, предрассудки и косность. Возврат в темное Средневековье, с его алхимией и «тайными» знаниями.

Конечно, какая-то часть этих аномалий, безусловно, являлась природными явлениями, так называемыми плазмоидами[5] — но и они были изучены весьма поверхностно. Да и марсианские аномалии имели зачастую довольно сложную модель как формы, так и «поведения». Бывало, подобные плазмоиды выстраивались в геометрически правильный порядок, совершали четкие маневры…

Климатические перемены, связанные с увеличением солнечной активности, повлекшие за собой ряд крупных катастроф в начале двадцать первого века (названные впоследствии Великим Переломом), создали невыносимые условия для жизни во многих уголках земного шара. Несмотря на сокращение населения планеты, места, в которых климат и природа были кое-как пригодны к существованию, были перенаселены. Вот тогда-то «марсианская программа» получила свою актуальность, и ею попытались заняться всерьез.

Рывок землян в попытке освоить ближайшую мало-мальски пригодную для жизни планету напоминал попытку пьяного ныряльщика, который надеется, что в подводной пещере найдутся воздушные карманы, чтобы выдохнуть и вдохнуть заново, — карманы нашлись, да только воздух в них оказался другим.

А потом получилась инсценировка «стандартного земного кошмара» чисто по Роберту Шекли: хотите мутантов? Вырастим сами! Боитесь зомби и упырей? А вот на Марсе под воздействием радиации и миллиона неучтенных факторов появляются, как из дешевых кинофильмов, одичавшие в попытках выжить на этой непригодной для жизни планете странные люди, наделенные странными способностями, дикие, сумасшедшие, потерявшие человеческий облик, с гипертрофированными животными инстинктами. Звери мутируют и приспосабливаются быстрее человека — взглянем, к примеру, на церберов — бродячих марсианских собак. И это не единственный пример — вот юварки, допустим, вообще непонятно кто: поговаривают, что неудавшийся биологический эксперимент генетиков.

Мы все сделали по Фрейду — сами реализовали свои кошмары так, что они стали явью. Взять хотя бы этих паладинов — очумевшие выродившиеся остатки сынов Земли, гордо носившие когда-то имя «Космический Десант»! Они продолжают делать вид, что поддерживают некий порядок, не брезгуя при этом грабежами, мародерством, да и убийствами иногда. Они уже давно превратились в самодостаточную прослойку марсианского «общества», цель у которой одна — банально выжить. Любым способом. Они считают Охотников отморозками, а Охотники — их. И все их преимущество перед нами — это армейское лазерное оружие, которое на Марсе наперечет, да и непонятно, как они достают для него энергию. Охотники типа нас — вольные, эдакие тусовщики, живущие по принципу «ты — мне, я — тебе». Есть и психи среди них, конечно. И это еще, можно сказать, «сливки общества».

Я не думаю, что на Земле ничего не знают, — знают, конечно. Просто колонизация не принесла прибыли, да еще вдобавок и проблем подкинула, поэтому про нее забыли, как про запертого в чулане дурачка, бремя всей семьи. Марс теперь обслуживают «частники» — различные корпорации по проведению экстремальных путешествий и туризма. «Хотите вырваться из серой и обыденной жизни, полной проблем? Дикая земля Марса ждет вас! Вдохните полной грудью вашу Новую Марсианскую Жизнь! Фантастика вчера — Реальность сегодня!»

И самое смешное, что идиоты, готовые платить умопомрачительные бабки за добровольное самоубийство, прут сюда пачками! Приезжают тысячами, сотни выживают — и лишь немногие возвращаются обратно с мыслями забыть о своей «Новой Марсианской Жизни» на всю жизнь. Некоторые остаются, чтобы пополнить ряды отчаянных сумасшедших на никем не контролируемой планете (которая формально принадлежит Странам Мирового Содружества).

Люди посчитали, что напустить парниковых газов и растопить марсианские льды с целью наделать из воды кислорода — вполне достаточно для того, чтобы все получилось само собой.

Теперь марсианская колония выглядела как разрозненные и относительно обособленные города, лагеря и поселки, сосредоточенные в районе экватора и низких широт и зон с повышенной гравитацией. Это районы с сильными магнитными полями с напряженностями порядка 0,2–0,3 гаусса,[6] то есть сравнимыми по величине с напряженностью земного магнитного поля. Они представляют собой полосы, простирающиеся с запада на восток. Их ширина с севера на юг достигает около тысячи километров.

Возникали в таких областях поселения вокруг добывающих заводов или станций энергоснабжения, или других подобных «животворных источников». Формально местное самоуправление осуществлялось Советом Четырех Городов, который пытался создать хотя бы видимость какого-то контроля и выдавал лицензии Охотникам. Это были крупные поселения — Арена Геркулеса, Лихоторо-Сити, Новые Афины и Маринер-Сити. Правда, далеко не все Охотники приобретали какие-то там лицензии. Существовала вялая меновая торговля, клановая система узких социальных групп и борьба за ресурсы и выгодные земли. Вот так: откат к дикому Средневековью.

Я, может, один из немногих добровольных колонистов — я знал, на что иду. Ошибся только в одном: что я смогу здесь в чем-то разобраться. Не вышло…

— Простите, что заставил вас волноваться, — сказал я Ирине с легким поклоном, — но мое поведение не продиктовано чистым позерством. Скорее, наоборот.

— Что вы имеете в виду? — Вспышка эмоций прошла так же внезапно, как и возникла.

— Вы спрашивали, почему меня называют «Странный»?

— Да, но вы мне ничего вразумительного не ответили.

— Не знаю, как это объяснить… — Я замялся, подбирая слова, что было для меня большой редкостью. — Я не боюсь аномалий… я умею их как бы… чувствовать… Как это происходит и что это такое — я и сам не очень понимаю… Это что-то вроде контакта, если это слово вообще можно применить в данном случае.

— Надо же! — воскликнула Ирина, но тут же овладела собой и продолжила: — Так это я о вас так много слышала во время инструктажа — «старики» рассказывали…

Я не выдержал и рассмеялся:

— Прямо такие седые старцы, с гуслями, пели про меня баллады?

Как ни странно, она даже не обиделась, и я заметил, что она улыбнулась кончиками губ, которых не скрывала свободно висящая кислородная маска:

— У гидов тоже свое арго: «старики» — это гиды, у которых было больше пяти посадок.

— Я не понимаю, — не выдержал я, — вас-то, умную, красивую и хрупкую девушку, вас-то на кой ляд сюда понесло? Вы же действительно напоминаете музейного экскурсовода — простите, но это так.

Я ожидал отчуждения и обиды, но она, как всегда, повела себя неожиданно (пора уже было привыкнуть).

— За «красивую» — спасибо, — она задумчиво и немного отстраненно поглядела куда-то вдаль, — а вообще… я здесь себя как-то хорошо чувствую. На своем месте, что ли? У вас ведь тоже был наверняка шанс распрощаться с этой планетой, и вы им не воспользовались, не так ли?

Я промолчал — слишком она понимает много… что-то в нас есть неуловимо сходное, но что? Это как контакты с глюками…

— Так, и что там ваши деды рассказывали? — перевел я тему беседы на более интересный объект, то есть на себя.

— «Старики» говорили, что есть один такой Охотник, который, дескать, контактирует с аномалиями, управляет ими даже, и встретить его — большая удача, потому что любую группу проводит по Марсу, как по ботаническому саду. Но я не верила — а это, оказывается, вы.

— Слухи, сплетни и домыслы. — Я почему-то почувствовал некую неловкость, словно меня уличили в чем-то постыдном. — Мне иногда кажется, что в голове я слышу тысячи голосов, воспоминаний, мыслей — человеческих или не совсем… Это как галлюцинации, сны… Мой «контакт» с аномалиями имеет непонятную мне самому природу, а уж до управления ими я не дошел даже близко. Просто я понял, что их нельзя бояться, — тогда не произойдет ничего плохого. Мне кажется иногда, что глюки в какой-то степени «чувствуют» человека, и их воздействие является как бы отражением эмоционального фона, сверхэмпатией, что ли… Жаль, конечно, что нельзя расспросить об этом мертвых…

— Вы какой-то мрачный. — Она совершенно по-женски надулась, как обыкновенная девочка, которой просто хочется внимания.

Я уже стал привыкать к тому, что я ее не угадаю никогда. Кто она? Взбалмошная девчонка? Закомплексованная феминистка? Женщина-боец, как Сибилла? Или сложный человек в поисках простого счастья? А может быть, и никто из перечисленного…

— Да и вообще, — продолжил я, — очень сомневаюсь, что я такой один на всем Марсе. Вам, наверное, про кого-нибудь другого рассказывали…

— Да нет. — Она как-то странно посмотрела на меня. — Не думаю…

— А-а-а-а!!! А-а-а-а-а-а-а!!!

Ирина вздрогнула — крик раздался слишком внезапно и близко. Я машинально передернул затвор автомата и вгляделся в фиолетовый мрак бархана.

— Гасим фонари! — раздалась приглушенная команда Йоргена.

Мы за разговорами почти перевалили через гребень. Чуть поодаль, в паре километров внизу, чернели полузасыпанные песком корпуса стандартного марсианского ГРП (геологоразведочный поселок). Его очертания легко узнавались по центральной буровой башне и двум «долькам» зданий, окружавших ее. Когда-то давно это были «опорные пункты» марсианской колонизации, позволяющие обеспечивать сырьем первые поселения. На полпути к поселку врылся в песок своим бронированным килем ГРВ «Марс-5» — вездеход, сделанный на базе армейского бэтээра, ощетинившийся солнечными батареями, портативной буровой установкой и легкими пулеметами, которые давно проржавели. От него по направлению к нам бежала одинокая фигура в драном антирадиационном комбезе. Без шлема, но в респираторе, всклокоченная грязная шевелюра волос, давно потерявших свой цвет, — еще один больной мозг, выпитый этой планетой в гонке на выживаемость.

— Отставить тревогу! — крикнул я. — Это геолог.

Геологами называли всех людей, которые водились (по-другому и не скажешь) возле различных заброшенных марсианских строений научно-производственного характера. Выглядели они примерно одинаково и напугать могли разве что туристов своими дикими выкриками и бессвязными речами. Контакт с ними был абсолютно бесполезен. Некоторые отморозки их отстреливали — ради развлечения или из жалости.

— Так! — зычно крикнул я, стянув ненадолго кислородную маску. — Приказ по группе: геологов не дразнить и не кормить! А то еще увяжутся за нами…

— Весть! Весть Благую несу вам, паломники! — услышали мы первые членораздельные слова геолога. — Я видел! Я ВИДЕЛ ИХ! ОНИ ЗДЕСЬ!

Он лепетал, искажая то, что состояло из смеси русских, английских и испанских слов и, собственно, являлось марсианским сленгом, на котором говорило на Марсе большинство колонистов. Его никто специально не выдумывал: он сложился сам собой и имел даже некоторые диалекты и наречия. Этот сленг все изучали перед полетом сюда. Его использовали даже туристы, хотя иногда они переходили на родные языки, и чаще всего их мог понять почти любой. Называлось все это — империо.

— Кто «они», папаша? — спросил Йорген.

— ОНИ!!! — с благоговейной дрожью в голосе произнес геолог. — ПРИЩЕЛЬЦЫ! Я — первый контактер! Они — БОГИ! Они повелели принести мне Весть Благую ЛЮДЯМ! Они — ЕСТЬ ВСЕ! Они — СУТЬ ВСЕГО! Они покарают людей за их гордыню, подобно тому как покарали Икара, сына Дедала, коий построил ужасный лабиринт Миносу, владыке Критскому!

— Че-то я такое где-то слышал, — отозвался Йорген, который почувствовал себя центром внимания и начал идиотничать. — А в чем заключается Весть-то твоя Благая?

— Грядет Эпоха Счастья и Гармонии! ОНИ все ведают о грехах всех людей, что вышли плодом неудачного биологического эксперимента! Но любят они чад своих неразумных, и спасут они их!

— А ты точно их видел? — не унимался Йорген.

— Да! Они приходят ко мне часто! Вы можете сами ИХ увидеть! Три сола назад…

— Мы серьезные люди и очень торопимся, — Йорген явно вошел во вкус, — но ты, как мессия, можешь попросить их для нас?

— Конечно! Я буду молиться за вас, добрые путники! Чего вы хотели?

— Нам бы парочку бластеров армейского образца, пару атомных батареек и АКМ с бесконечным магазином…

— Йорген! Е-мое! — не вытерпел я. — Был же приказ «не дразнить геологов»! Ну что непонятно?!

— Отвянь, Странный, — огрызнулся тот, — я, может, уверовать хочу в инопланетянинов!

— Йорген, твою мать! Ты Охотник, а не клоун! Перестань!

Но меня уже никто не слушал… Туристы послазили со своих дромадеров, стали кучкой вокруг геолога, наперебой предлагали ему свои сухпайки и начали с ним фотографироваться на фоне поселка его обитания. Крис Паттерсон пытался выяснить, как называется его религия и какие обряды в ней приняты, а главное — нет ли ритуальных человеческих жертвоприношений и нельзя ли это снять на видео.

Мы с Ириной растерянно смотрели друг на друга и глупо улыбались — мы сейчас были лишними для всех, и это нас объединяло.

— Нет, ну ты посмотри на них, а? — Я не мог сдержать усмешки на своей физиономии. — А говорят, Охотники Марса — суровые люди! Любимая женщина для них — автомат, подковы гнут усилием воли, супермены пустынь и плоскогорий! Мать их разэдак! А ведут себя как дети, честное слово. Я извиняюсь, Ирина, за поведение своих людей…

— Да ладно, — она, рассмеявшись, махнула рукой, — мои-то еще хуже: как в зоопарке… особенно этот… Паттерсон. Я его, честно говоря, на дух не переношу — полный имбецил!

— Мне он тоже не очень, — признался я. — Американец?

— Скорей всего. — Ирина покачала головой.

Я поднял ствол автомата вверх и нажал на спусковой крючок. Бахнул одиночный выстрел. Эффект был предсказуем — все вздрогнули.

— Встречу с дружественными аборигенами из племени Геологов объявляю закрытой! — крикнул я. — Настает минута прощаний и слез!

— Очень жаль! — сказал действительно растроганный итальянец Джованни Муррей. — А я хотел…

Тут взгляд геолога уперся в меня.

— Вам повезло, путники! — воскликнул он, тыча в меня пальцем. — Вас ведет за собой Воин Света! Он — Избранный! От его автомата исходит священное сияние предков! Я вижу его Путь! Он приведет вас к Зеркалу! В Зеркале есть все! Там хранятся КЛЮЧИ! Следуйте за ним и за этой женщиной! Она отражается в нем, а он в ней! В них есмь Начало!

— Да-да, — подтвердил я, — и мы еще поженимся, и у нас будет тройня, и мы завоюем Вселенную! По коням, граждане отдыхающие, — поезд отправляется!

Боковым зрением я заметил темное пятно, напоминающее Черную Дыру, — это были глаза Ирины, в которых неожиданно сконцентрировалась вся марсианская ночь.

— Что-то не так? — спросил я.

— Вы иногда бываете не менее циничны, чем ваши люди, — кинула она небрежно и, дав шпоры своему дромадеру, поехала вперед.

Мысленно назвав себя кретином в кубе, я рванул за ней и только на полдороге спохватился: стоп! Это что же получается? Первые разборки у сладкой парочки? Нет, так не годится. Здесь не институт благородных девиц. Я — веду группу… От меня все зависит… я — за всех отвечаю! Я — я!!! Один я везде! Оставалась бы на своей кафедре! Сидела бы в своих архивах, если такая нежная!

И все равно внутри было как-то неприятно… только-только мы, кажется, начали понимать друг друга…

Тихо и без особых происшествий продолжался наш путь. Взошла вторая луна — Деймос, то есть «ужас», но ужаса я никакого не чувствовал. Мерно покачивались дромадеры, Йорген негромко включил через внешние динамики какой-то свой сборник «Deep Purple», а Сибилла требовала поставить Мерлина Мэнсона. Йорген пытался доказать ей, что ее «Мэнсон полное дерьмо по сравнению с настоящим хард-роком», а Сибилла в сотый раз называла его «ретроградом, безвозвратно ставшим на якорь прадедушкиных ценностей». А когда их культурологический спор переключался на транс и рэйв — культуру и ее значение в революции синтетических наркотиков, — мой канал восприятия просто отключался. Туристы негромко переговаривались, тихо смеялись, а над гигантскими гребнями барханов раздавался тоскливый вой церберов, которые, подобно своим земным предкам, не оставляли луны без внимания, тем более что их тут целых две! Где-то очень далеко эхом отдавались одиночные выстрелы, но, зная, как в барханах передаются звуки, можно было предположить, что это за много километров отсюда.

Я сдвинул вбок кислородную маску и закурил сигарету, периодически прикладываясь к заветной фляге и борясь с острым желанием подъехать к Ирине и попросить прощения (я иногда действительно совсем себя не понимаю). Ирина ехала на корпус впереди и казалась совершенно отчужденной, а я делал ставки сам на себя — сколько я выдержу без общения: дорога длинная. Расчетная точка нашего прибытия была, по моим подсчетам, еще в пяти стандартных часах нашего маршрута. Это старый горнодобывающий автономный мини-завод, уже давно заброшенный и разграбленный, но с уцелевшим бытовым сектором и сносно работающим реактором. Он стоял на границе песков и каменистой равнины, переходящей в многокилометровое плоскогорье, тянущееся далеко на север.

Я проиграл сам себе сто пятьдесят эргов[7] и с чистой совестью проигравшего подъехал поближе к Ирине.

— А вы знаете, что по инструкции гид должен следовать вторым, за лидером смены? — спросил я.

Ирина промолчала: она что-то записывала в свой электронный планшет.

— Вы на меня сердитесь? — вновь спросил я, напоминая самому себе кота, трущегося о ноги хозяина.

— Нет, не сержусь, — ровным голосом ответила она.

— А можно узнать, что вы там записываете? — Я уже тихо ненавидел себя за то, что вообще заговорил с ней.

— Да… так… личные заметки… — Она отвернула планшет так, чтобы я не мог ничего на нем прочесть. Но я успел уловить пару слов: «…аномалия № 42. Форма — треугольник…»

— Вы пишете о глюках? — удивился я.

Она резко повернула голову в мою сторону, смерила меня взглядом — скорее оценивающим, нежели гневным.

— Да, — наконец ответила она, — я веду классификацию аномалий, виденных мною лично.

— Это у вас задание такое? — спросил я как можно непринужденней.

— Почему? — искренне удивилась она. — Я интересуюсь Марсом, мне нравится эта планета, и я хочу здесь многое понять. Может, эти заметки пригодятся кому-нибудь, даже если это буду и я.

— И как вы классифицировали сегодняшний глюк? — спросил я не без иронии.

— Пожиратель Избранных Воинов Света, — ответила она, хищно улыбнувшись.

У меня было ощущение, что я получил в солнечное сплетение.

— Ладно, — я как-то очень комедийно хрюкнул, — один-один.

И она УЛЫБНУЛАСЬ! Я купался в лучах этой улыбки, как идиот, которому подарили новый фантик! Боже — я определенно себе не нравился. Я стал социально опасен!

— А скажите мне, — спросила Ирина, — про какое «зеркало» бредил этот безумный геолог? Ну, помните? Он сказал, что в зеркале есть все, какие-то ключи, и что вы нас туда ведете.

— Это такая старая марсианская байка, — ответил я, затягиваясь сигаретой, — про то, как когда-то, очень давно, при Первой Волне колонизации, когда на Земле бушевали ураганы и жарило солнце, а на Марсе не было вообще ни хрена, даже такой жиденькой кислородной атмосферки, одна из первых экспедиций на Марс была целиком военной и до потери пульса секретной. Она-то и заложила первую Марсианскую базу под видом установки подпочвенного сканера пород. Сделана она была суперкруто — по технологиям, опережающим свое время на добрую сотню лет. Проект назывался «Зеркало-13», почему — никто не знает. И говорят, эта база до сих пор существует и в состоянии привести в действие какие-то секретнейшие устройства, которые могут сделать жизнь на Марсе земным раем, но без приказа — ни-ни. И вообще они в курсе всего, что тут происходит, могут они все, и инопланетяне у них в корешах числятся. Во как! Но месторасположение ее сверхзасекречено, десятью степенями высшей секретности, потому что… мало ли что… Ищут ее уже третье поколение колонистов, да не могут сыскать! В общем, бред отчаявшихся, своеобразный эквивалент местной религии… А вы разве не слыхали? Или деды вам только обо мне рассказывали?

— Очень любопытно, — пробормотала Ирина, что-то быстро набивая на планшете.

И вновь повисла пауза — несколько напряженная, но ни к чему не обязывающая…

Клекот я услышал, но сильно не напрягся: максимум, на что способен марсианский гриф, именуемый в народе «гарпия», — это сбить с седла. Они вообще редко нападают на людей, только с большой голодухи. Покалечить могут того, кто без шлема, но шлем, по инструкции, снимать можно только в бытовых блоках. Грифов завезли на Марс в качестве детритофагов,[8] в надежде воссоздать экологическую земную цепочку. Ну тому гению, кто их выпустил полетать и освоиться, я бы в глаза посмотрел, со значением… В общем, я уже отчетливо слышал свист перьев и легкое повизгивание и был готов наклонить голову сантиметров на двадцать, а он бы и промахнулся. Ирина слегка отстала, так что гарпия ее и не задела бы. Но пока нагибался, я успел заметить расширившиеся от ужаса глаза Ирины и ее молниеносное движение к бедру, потом — яркую вспышку, и, не пригнись я пониже, меня снесло бы огромным кровоточащим куском птичьего тела. Запахло паленым мясом, и по моей спине потекла свежая горячая кровь грифа-мутанта, а на песок рядом шлепнулась отличная дымящаяся деталь цыпленка-табака. Кто-то вскрикнул. И — тишина…

Я, не вынимая изо рта сигареты, забрызганной кровью, надо полагать, вместе с моей физиономией, медленно поднял голову и посмотрел на Ирину очень внимательно. Она застыла, как статуя, сжимая в правой руке небольшой черный продолговатый предмет, бугрящийся блестящими трубками.

Я выдохнул дым, ставший тошнотворно сладковатым, и медленно спросил:

— Милая дама, откуда у вас это оружие?

Ирина тряхнула головой и немного растерянно произнесла:

— Между прочим, я спасла вам жизнь — могли бы сказать «спасибо».

Я посмотрел через всю смену на Йоргена, который делал мне глазами какие-то страшные знаки. Я лишний раз убедился, что не ошибся в своем открытии.

— Спасибо, — сказал я с легким поклоном, — огромное спасибо вам, милая дама, но моей жизни ничто не угрожало. Вы испугались сами.

— Я защищала жизнь лидера смены! — обиженно и с вызовом выкрикнула она, еще не придя в себя от шока.

— Хорошо, — холодно произнес я, — тогда потрудитесь мне ответить: с каких это пор гидов комплектуют портативными бластерами системы «сталкер», принятыми в штатное оружие спецподразделений армейской разведки? Минута на размышление. Время пошло.

— Это… мм… — Было видно, что она с трудом подбирает слова. — Это мне подарил один человек…

— Ответ неправильный. — Я начинал злиться, а этого надо было любой ценой избежать. — Такого оружия не дарят — оно еще недавно было полностью секретным. Я знаю, Ирина.

Туристы с любопытством наблюдали за всей этой сценкой, и я понял, что повел себя в корне неверно: этот инцидент надо было замять и выяснить все с нею с глазу на глаз. Но уже поздно, да и не успел я сориентироваться от неожиданности. Черт! Миллион чертей Марса мне в зад! Надо выкручиваться!

— Ох, простите… я немного психанул от этой ситуации, — сказал я мрачно, потерев ладонью свой лоб, — прошу меня извинить, Ирина, вы действовали строго по инструкции, и вы совершенно правы… Извините меня…

Все вроде успокоились, хотя продолжили озираться по сторонам, изучая в основном небо. А у меня ходили ходуном виски, и марсианская твердь провалилась из-под ног — Ирина вновь рванула своего дромадера вперед, но я успел заметить: ОНА ПЛАЧЕТ!

Некоторое время я обтирал лицо влажными салфетками с антисептиком из аптечного контейнера, потом закурил трясущимися руками новую сигарету и сделал приличный глоток из фляги, но дрожь не унималась. Мне опять захотелось обнять Ирину и успокоить, но теперь у меня появилась к ней настороженность, и она, эта настороженность, доводила меня до истерики, так что я сам был готов расплакаться — или кого-нибудь пристрелить. Чертов бластер! Откуда он у НЕЕ?!! Кто она такая, черт дери?! Зачем она классифицирует глюки?! Почему она интересовалась этим бредом про «Зеркало-13»? Паладины тоже были с ними очень подозрительно вежливы! Она второй раз на Марсе? Да хоть режь меня — я в это не верю! Первый! Первый здесь она раз!

Я стиснул нервы в кулак и дал шпоры.

— Нам с вами нужно поговорить. — Голос мой немного дрожал, когда я догнал ее.

Она всхлипнула:

— Оставьте меня в покое — нам не о чем с вами разговаривать…

— А поговорить придется, — настаивал я.

— Отстаньте от меня! — гневно воскликнула Ирина. — Не трогайте меня, пожалуйста!

Мысли медленно приходили в порядок. Да… это было искреннее горе — так сыграть под силу только суперагенту, который в минуту опасности никогда бы не раскрыл себя такой нелепой выходкой. Я обидел женщину, которая защищала меня от, как ей казалось, неминуемой смерти. Я должен все исправить, я должен во всем разобраться!

Я обернулся назад и увидел, что скучающая публика уже обо всем забыла, восприняв, видно, все происшедшее как интересную инсценировку «чтобнескучновпутибыло».

Я схватил Иринину ладонь и стиснул в своей — она слабо дернула рукой, но потом обмякла.

— Ирина, — сказал я искренне и как можно мягче, — простите меня, правда, простите — я абсолютно не собирался вас обижать. Я благодарен вам за ваш поступок, честно говорю! Просто поймите и вы меня: я совершенно не ожидал такого поворота. Дорога у нас длинная и тяжелая, надеюсь, вы это понимаете, а посему нам нужно держаться друг за друга изо всех сил: мы с вами отвечаем за жизни других людей — мы партнеры, понимаете?

Она повернула ко мне свое заплаканное лицо и слабо кивнула, мое сердце встрепенулось, как загнанный дромадер: на ее лице проступили едва заметные веснушки, — но я вновь взял себя в руки:

— Очень хорошо, что вы на моей стороне, — я стремился закрепить отвоеванные позиции, — поэтому вы должны меня понять. Между нами не должно быть никаких загадок и тайн, поэтому я и спросил, немного резко, простите тысячу раз, откуда у вас это редкое, а в условиях Марса — уникальное высокотехнологичное оружие?

— Я понимаю. — Она опять всхлипнула и, как показалось мне, слегка сжала мою ладонь. Меня это слегка успокоило. — Мне действительно подарил его один человек.

Опять двадцать пять! Только мне показалось, что у меня что-то получается… Я постарался медленно сосчитать до восьми — обычно это срабатывало.

— Один человек — это имя, фамилия или должность? — устало, но вкрадчиво поинтересовался я.

— Какая вам разница, господи! — Она вновь была готова порвать меня на свастики.

— Ирина, простите, что я настаиваю, но есть, есть эта разница!

— Мой бывший муж мне его подарил… — произнесла она тихим голосом.

— Ну и вот! — Я не знал, радоваться мне или огорчаться. — А служил он в разведке? Да?

— Четвертый особый десантный спецкорпус космических войск, — ответила она усталым голосом.

— Серьезный мужчина, — присвистнул я одобрительно. — А сейчас он где?

Она посмотрела на меня с каким-то детским недоверием, как на незнакомого дядю на улице, который ни с того ни с сего предлагает маленькой девочке конфету. Она искала защиты, она хотела доверия, но что-то ее останавливало.

— Ирина, вы можете мне абсолютно доверять, — сказал я, осмелившись положить ей руку на плечо. Она никак не отреагировала.

— Мне показалось сначала, что вы не очень серьезный человек, легковесный: вы много говорите и постоянно… ну… не знаю…

— Паясничаю? — подсказал я одно из своих достоинств.

— Да…

Казалось, она была благодарна мне за подсказку: сейчас на меня смотрела взрослая, умудренная опытом женщина, которая видит мужчину и оценивает его надежность по своей древней интуиции. Боги марсианские, я когда-нибудь смогу понять этого человека?

— Но потом я поняла, что это не так, — продолжила она.

— Мне очень приятно, что вы меня раскусили так просто, — я улыбнулся, — но вы так и не сказали мне — где сейчас ваш бывший муж?

Тень на секунду промелькнула в ее глазах. Повисла пауза. Я молчал, вопрошающе и ласково глядя ей в глаза.

— Он погиб, — сдавленным голосом произнесла она.

— Простите… — Я понял, что начинаю вязнуть в этой истории все глубже и глубже, как в экваториальных зыбучих песках. Восхождение на Олимп и так задачка не из школьной программы, а тут начинает вырисовываться что-то такое, от чего, как подсказывали мне мои предчувствия, лучше держаться подальше, да вот только не получится, скорее всего…

— Мы к тому моменту уже не были вместе, — продолжила она без всяких интонаций, словно звуковая программа по распознанию текста. — И этот бластер он мне подарил при разводе, не знаю зачем… Сказал, что с этой штукой я везде буду в безопасности, записал меня на курсы по стрелковой подготовке, через своих друзей-военных… говорил… ну, в общем, не так важно…

— Важно, — подбодрил я ее.

— Говорил, чтобы пользовалась им только в случае крайней необходимости.

Меня как током шарахнуло: защитить меня — был для нее случай крайней необходимости! Боже мой, какой я осел!

— Да-а-а… — только и смог я произнести. — Досталось вам в жизни.

— Уж, наверное, не больше, чем вам. — И опять она была другой — не могу объяснить в чем, но уже не той даже, как пять минут назад.

— А в каком он был звании, ваш муж, и при каких обстоятельствах он погиб? — осторожно поинтересовался я.

— И это важно? — Она искренне удивилась.

— Если не хотите об этом говорить — отложим на другой раз. — Я и так чувствовал себя подонком.

— Ну зачем же, если важно. Другого раза может и не быть.

— Почему вы так думаете?

— Я не люблю рассказывать о себе и своей семье. Дайте, пожалуйста, сигарету.

— Не знал, что вы курите. — Я протянул пачку местных сигарет «Красная Планета».

— Ой, это крепкие, хотя ладно, давайте. Да я и не курю — так, от нервов, вообще бросаю.

Она по-женски неловко взяла сигарету, как некий инородный предмет своего окружения, с которым надо мириться, я поднес ей зажигалку, и она прикурила, слегка закашлявшись дымом.

— По званию мой бывший был майор, а погиб он на каком-то задании, мне не говорили. — Она с шумом выдохнула затяжку и потерла левый глаз.

Да уж, подумал я, если такой крутой парень дарит своей бывшей жене табельное оружие, учит ее стрелять, а потом гибнет, исполняя свой священный долг, — это совсем неспроста.

— А когда это случилось, вы уже работали гидом? — спросил я.

Она кинула на меня умоляющий взгляд.

— Это последний важный вопрос, — пообещал я, четко понимая, что я отъявленный лжец.

— Нет, — ответила Ирина, — я пошла работать гидом через полгода после его смерти.

— Все, больше ни слова об этом! — Я прижал руку к груди. — Простите меня еще раз за все это. Я надеюсь, что мы и вправду станем партнерами. Я пойду проверю, как там наш арьергард, и сразу вернусь!

— Хорошо, — ответила она.

Я опять задумался. Она искренна, в этом я не сомневался, но все же многого недоговаривает… Пока, по крайней мере… Слишком много в этой истории странных мелочей, которые, как возмущения гравитационных полей планетарной орбиты, намекают на то, что где-то там, в темноте, скрывается какое-то другое небесное тело, которое просто не отражает света, потому и невидимо, но оно там точно есть! Чутье меня никогда не подводило, а за пять лет пребывания на более чем враждебной планете оно обострилось до предела. У меня создавалось стойкое впечатление, что вся эта чертова экскурсия — кем-то умело разыгранный фарс, а мы в нем играем каждый свою, отведенную ему роль. Эх! Добраться бы до этих сценаристов-постановщиков, мать их разэдак! С другой стороны — пока никто не доказал на сто процентов, что этот сценарий существует: ну девочка-гид, ну муж у нее работал суперменом, ну подарил, развелись, погиб. А она, чтобы развеять душевные переживания, полетела к черту на кулички, ей одиноко, я ей приглянулся, она меня спасла. Все. Простая цепь событий, имеющая простое объяснение. Глюки она коллекционирует? Так это чтобы занять свой мозг чем-нибудь, отвлечься от мрачных воспоминаний. Эффект собственной значимости, опять же туристы ее особо не занимают, хоть по отношению к ним она ведет себя очень корректно. Но прохладно так, по инструкции. А то, что «Зеркалом-13» интересовалась — так тоже со скуки.

Но в глубине души я чувствовал, что успокаиваться нельзя: пока ни один из вариантов не перевешивал. И не хотелось бы неожиданно узнать про плохое в самый неподходящий для этого момент…

— Ну, как дела у доблестных рыцарей автомата и батареек? — спросил я бодрым голосом, подъехав к Сибилле и Йоргену.

— Ты это, Ромео, ты с ней там разобрался или так, флиртуешь больше? — Йорген смотрел на меня настороженно. — Ты ее волыну особистскую заценил? Она нам даст пострелять из нее — или только тебе, за душевный разговор?

— Йорген, ты сегодня уже пару раз отличился, — процедил я сквозь зубы, — и я бы на твоем месте язык засунул себе в задницу. Улавливаешь, дружище?

— Ты смотри! На девочку его покусились! — Йорген криво ухмыльнулся. — А я, может, тоже хочу бабу из спецназа!

Я инстинктивно вскинул с плеча автомат, одновременно передернув затвор большим пальцем правой руки.

— Пока еще я командир группы, — произнес ледяным тоном, — и ты, Охотник Йорген, обязан соблюдать дисциплину и субординацию. Как понял? Прием.

— Полегче, ковбой, у Охотников нет командиров. — Йорген напрягся — он меня знал хорошо, особенно когда я говорил серьезно.

— Мальчики, не ссорьтесь из-за девочки, — с усмешкой произнесла Сибилла. Ее вздернутый курносый нос нахально торчал из-под смоляной челки. — Вообще, Странный, — продолжила она, — если пропустить слова нашего достойнейшего эсквайра через дерьмофильтр, то у меня к тебе два вопроса: первый — а она кто? И второй — а мы за тот заказ взялись, командир?

Я кивнул:

— Вопросы приняты. Значит, по первому: удалось установить, что ее бывший супруг, служивший в четвертом особом десантном спецкорпусе космических войск, действительно подарил своей жене табельный бластер системы «сталкер». Погиб при исполнении больше года назад.

Сибилла присвистнула:

— Мне бы такого мужа — я бы ему век верная была!

— По второму вопросу, скажем так, идет служебное расследование. — Йорген молчал, и меня это вдохновило. — Фактов пока мало про этот наш заказ, но одно скажу: держать всем нос по ветру. Приказ такой — спать сменами, двое обязательно на дежурстве. И поменьше трепитесь, побольше слушайте и смотрите. Ирина про этих отдыхающих сама мало в курсе. Вы за туристами приглядывайте и докладывайте о любых мелочах, хоть как-то подозрительных, Ирину я беру на себя…

— Ну понятно! — не выдержал Йорген.

Я внимательно посмотрел в его глаза, представив на секунду, что передо мной отвратительнейший из глюков. Йорген как-то сразу сник.

— Ну… я… это понятно, говорю, что делать надо. — Слова явно давались ему с трудом.

— Разумно, — одобрила Сибилла. — Договорились, Странный.

И я тронул поводья.

Длинная марсианская ночь подходила к концу — над местным эквивалентом востока небо из темно-фиолетового превращалось в сиреневое, и расплывшиеся в парниковых слоях бледные пятна звезд постепенно гасли, уступая небо звезде-хозяйке. Барханы впереди были резко и графично очерчены бордовыми тенями, словно эстампы. Это происходило из-за разреженности марсианской атмосферы, в которой свет рассеивался немного хуже, чем на Земле. С первыми лучами солнца начинали оживать индикаторы радиации, оглашая предутреннюю тишину деловитым потрескиванием. Магнитное поле Марса слабее земного примерно в восемьсот раз. Вместе с разреженной атмосферой это увеличивает количество достигающего его поверхности ионизирующего излучения, хотя, конечно, гораздо меньше, чем в период Первой Волны. В этом унылом пустынном ландшафте от индикаторного треска создавалось впечатление, что на планете тоже просыпается жизнь, — пускай чуждая и враждебная, но все-таки жизнь. Вон там над горизонтом пролетела стайка дискообразных глюков, а вон там, чуть севернее, поднялся в небо тоненький дымный выхлоп — наверное, ожили фотоэлементы какого-нибудь автоматического предприятия (не помню я по карте, чтобы там были людские поселения, да и вулканов действующих не должно быть).

Кое-где на горизонте вспыхивали зарницы магнитных бурь, которые на далекой Земле назывались полярным сиянием, а в последние годы просто ионными смерчами.

На гребнях освещенных солнцем барханов поднялись первые утренние «пылевые дьяволы» — маленькие смерчи, вызванные резким нагревом песка и воздуха первыми лучами солнца, и как следствие — локальным скачком давления. Иногда такие воронки превращались в смерчи по триста метров в высоту, и начинались многодневные песчаные бури. Это явление сезонное — просто нынешнее лето выдалось жарким по марсианским меркам, из-за того что совпало с прохождением Марса через перигелий.

Новый сол… Вообще утро всегда воскрешает какую-то надежду, как бы ни было погано накануне. Даже угрюмый и циничный Йорген непринужденно болтал с Сибиллой и, что самое удивительное, завел ради нее со своего КПК «Наин Нейч Нэйс», который та очень любила.

Йорген и Сибилла родились уже тут, и вся земная культура, включая музыкальную, была унаследована ими от их натуральных дедушек или мам и пап. То, что привезли они с собой с Земли еще тогда, в те годы. То, что происходило на Земле, сейчас все представляли смутно и по слухам — от редких новостных видеозаписей или случайных сеансов связи со станцией до рассказов вновь прибывших и их скудных культурных запасов. Так что наслаждался каждый на свой лад.

Вот так вот, оглашая пустыню маниакальными завываниями, дизельными гитарными запилами и веселым потрескиванием индикаторов, мы взобрались на последний бархан, откуда открылся величественный вид на терракотовую каменистую равнину, кое-где заветренную красновато-оранжевым песком, который красиво гармонировал с охристыми ноздреватыми скалами, у подножия которых и притулился маленький горнодобывающий завод полного цикла. Он повторял ритмику скал своими тремя трубами, торчащими на разной высоте, поблескивая в лучах восходящего солнца сетками стальных конструкций и корпусами агрегатов.

Никто точно не измерял, где кончалась граница долины Элизий — местности, изобилующей дикими обособленными кланами, — и начиналась равнина Амазония, где сохранились даже отдельные крупные города и крупные производства. К тому же мы пересекали рубежи целых трех крупных географических территорий. Южный край Амазонии, упирающийся в плоскогорье, которое тянулось далеко на юг, за экватор. Его называли в народе по-разному: кто — Лежанкой Лукаса, кто — Плоским Лукой. На картах же оно обозначалось как Lucus Planum — плоскогорье Луки.

Последний раз я был тут не так давно. Йорген и Сибилла покинули меня, уйдя в рейд с какими-то сомнительными типами. Я идти отказался и сидел в лагере клана Бобров. Они-то меня и взяли «погулять» в эти места. Вообще мне больше нравились эти дикие равнины, чем гористые местности долины Маринера, хоть там и был мой клан, татуировку которого я носил на плече. Просто нам с Йоргеном и Сибиллой не сиделось на месте, и, чтобы попасть рано или поздно в Амазонию и поглядеть на крупные марсианские города, мы обошли почти всю планету по экватору, дабы не лазить по горам. А горы за долиной Маринера огромные, и их много — только через полярные широты обойдешь…

Несмотря на оставляющую желать много лучшего репутацию Элизия, я познакомился тут со многими интересными и хорошими людьми, которые, как ни странно, тут жили как раз на границе между западным и восточным полушарием… Да… когда доберемся до Олимпа — мы почти закончим нашу марсианскую кругосветную прогулку…

Мы выбивались из графика примерно на сорок стандартных минут, нужных как раз для того, чтобы преодолеть терракотовую долину, но я не волновался — на всех экстрим-комбезы, шлемы с защитными светофильтрами и электромагнитные антирадиационные генераторы, так что надо было бы еще постараться, чтобы даже больному калеке схлопотать дозу радиации, мало-мальски опасную для здоровья.

К тому же я изучил заводик через инфракрасный сканер и убедился, что, кроме двух-трех церберов, нас там никто не поджидает.

Ирина тоже, казалось, приободрилась и забыла обо всех наших ночных перипетиях. Мы с ней весело болтали, обсуждая туристов и вообще марсианскую публику — кто кого видел. А итальянец Джованни Муррей с японкой Аюми и каким-то невнятным негром, у которого из-под шлема выпирала копна пестро переплетенных косичек-раста, пытались сбацать акапелла Боба Марли, да так, что Ирине даже пришлось пару раз на них шикнуть.

Мы спустились в долину, освещенную косыми солнечными лучами, словно мощным прожектором на съемочной площадке. Иногда на Марсе меня нет-нет да и охватывало чувство абсолютной нереальности происходящего, особенно в такие моменты, как сейчас: я глядел на длинные черные тени гор, разрезающих долину пополам, и вдыхал затхло-кисловатый марсианский воздух, сдвинув кислородную маску и отбросив сигарету.

Загадочными артефактами выглядели обломки покореженной техники: ГРВ, севший на обода проколотых колес, поржавевший джип «хонда» с газотурбинным двигателем. Возле запыленной бетонки, которая кольцом огибала долину и почти сливалась с ландшафтом, стояло одноэтажное здание из грубо отесанных каменных блоков с провалами узких черных окон, на стене которого было намалевано грубой малярной кистью какое-то подобие летающей тарелки, а дальше шла надпись «Ночной клуб «У Глюка». Музыка, куры-гриль, прохладительные напитки, выпивка!» Да-а-а, с фантазией тут жили ребята!

В небе парила одинокая гарпия, и, если бы не обилие красных оттенков и не неестественно отвесные скалы, можно было бы подумать, что мы на Земле, где-нибудь в мексиканских прериях века двадцатого.

Нас с Ириной нагнал итальянец Джованни Муррей.

— Красиво, правда? — обратился он к Ирине.

— Да, — просто ответила она, — очень. Я всегда любила восход солнца.

— Вы такая очаровательная девушка и такая смелая, — воодушевленно продолжал он. — Я до сих пор не могу забыть, как лихо вы подстрелили этого грифа, что напал на сеньора Охотника, — это было великолепно! Вы служили в русской армии?

— Нет, — ответила Ирина, поморщившись, — я занималась в стрелковом кружке.

— Это так необычно для такой хрупкой красавицы, я слышал, что женщины в России очень мужественны.

— Конечно, — Ирина кисло улыбнулась, — дромадера на скаку остановят, в горящий реактор войдут.

— У вас есть вопросы к гиду? — не выдержал я потока его славословий.

Ирина бросила на меня удивленный взгляд.

— Простите, что прервал вашу беседу, сеньор Охотник. — Он слегка поклонился в мою сторону. — Кстати, как вас зовут?

— Странный, — ответил я.

— О, это кличка?

— Это мое свойство. — Он начинал меня слегка раздражать.

— Хм… Интересно. — Он загадочно улыбнулся. — Я хотел спросить у вас.

— Спрашивайте.

— А правда вы приведете нашу группу к этой загадочной базе, которая затеряна где-то на этой планете? Этот старик… там, у поселения… он говорил…

— Мне платят за то, — ответил я с видом разухабистого наемника, чтоб сбить с него этот романтический налет, — чтобы вы добрались до вулкана Олимп, а не для того, чтобы мы искали марсианскую Аркадию. Понимаете? Есть реальность и мечты. За мечты на Марсе люди расплачиваются жизнью — такова здесь реальность.

— Значит, вы уверены, что этой базы не существует? — Он смотрел на меня с оттенком сожаления.

— Если многие тысячи людей за почти двести лет ничего не нашли здесь, а планета, надо сказать, не слишком огромная, — значит, искать нечего. — Я закурил. — И потом — вы можете поверить, что кто-то контролирует Марс? Я здесь пять лет, и если честно, все, что я наблюдал, — это повальная анархия и дикость. А вы думаете, что у кого-то на полке лежат ключи от Марса и он ими не пользуется? Опасаясь, наверное, военной инспекции ООН? Или что с Марса уволят? Или вы считаете, что эту базу бок о бок с военными строили зеленые человечки, которые не хотят, чтобы люди сильно размножались на Марсе?

— Вы — жестокий утилитарист. — Он пытался сделать вид, что мои доводы неубедительны.

— Это Марс, — сказал я резко, — а не ролевая игра и не «Star Galaksy».

— Но я кое-что слышал об этой базе еще на Земле. — Он хитро улыбнулся.

— Представляю себе… — Я посмотрел на него с сожалением: такие, как он, на Марсе долго не живут.

— Зря вы иронизируете. — Он нахмурился. — На Земле я возглавлял правительственную комиссию по вопросам космических и атмосферных аномалий. Организация у нас была большая, и даже я не мог контролировать все целиком, не говоря уж о некоторых подразделениях, которые у нас числились только на бумаге. Мы вообще не догадывались, чем занимаются эти хозяйственные и аналитические структуры нашей организации, которыми фактически руководили военные ведомства, хотя формально все отделы подчинялись научному правительственному комитету при Римском университете «La Sapienza». И вот однажды пришла в наш отдел разнарядка на участие во втором этапе колонизации Марса, «Терра-2». На Марсе к тому времени начали наблюдаться пространственные аномалии, как и на Луне, и, естественно, мы, как специалисты, должны были обезопасить первых поселенцев, сделав все возможное, чтобы аномалии не повлияли на жизнь на планете и не помешали развитию колонии. Как вы помните, «Терра-1», начавшаяся более ста лет назад, предусматривала, что в терраформировании Марса будут принимать участие роботы и люди, прилетевшие на Марс навсегда. Хотя климат на Земле постепенно пришел в некое равновесие, идея колонизации казалась спасительной даже тогда. И надо сказать, опыт у нас в изучении аномалий имелся, синьор Охотник! Я не могу рассказать всего, но скажу, что наша комиссия во многом продвинула мировую науку в целом! И мне совершенно непонятно, почему на Марсе сейчас происходит то, что происходит… — Он мрачно замолчал. — Вы думаете, что я скучающий миллионер? Я полетел на Марс на деньги, собранные добровольцами нашего института, и только лишь для того, чтобы разобраться — каким образом и что именно пошло не так. Наши инструкции были достаточно близки к реальности и почти все проверены на опыте… Да-да, не улыбайтесь…

— Я не иронизирую. — Он начал мне уже нравиться своим одержимым наивным энтузиазмом. — Редко на Марсе можно встретить настоящего ученого, особенно специалиста по глюкам.

— Вы, как я понял, тоже многого достигли в изучении этих аномалий, — он слегка поклонился, — несмотря на то что действовали в основном эмпирическими и флюктуативными категориями. Вы — молодец: мыслящий Охотник с живым умом…

— Мне всегда казалось, что итальянцы — верх галантности. — Я опять заулыбался: что-то в нем было трогательное — ведь он фактически кабинетный ученый, даже и близко не представляющий, что здесь происходит.

— Благодарю вас, синьор. — Он вновь поклонился. — Так вот, я продолжу. Наши лаборатории подготовили полный отчет по аномалиям в тесном сотрудничестве с учеными России, Европы, Америки, Бразилии и Китая, работа была проделана колоссальная, были созданы инструкции, подробные описания, сняты некоторые грифы секретности, многое объяснялось. Были и предупреждения — серьезные предупреждения по поводу валового характера возникновения аномалий. Люди были подготовлены. Мы обратили внимание, что количество наблюдаемых аномалий на той же Луне резко возросло после появления на ней автоматических станций и экспедиций «Аполлон». То есть когда человек заинтересовался своим ближайшим спутником всерьез. Мы сделали предположение, что такая ситуация может повториться на Марсе, — и, как видите, не ошиблись. Ну да ладно, я подхожу к главному. Так вот — самые подробные и секретные инструкции направлялись непосредственно в Министерство обороны, департамент космических войск. И однажды нам пришла депеша с приказом подготовить подобный пакет инструкций с учетом действий людей в экстремальных ситуациях высокогорных марсианских районов при повышенном радиоактивном излучении и электромагнитных полевых искажениях в рамках проекта пятидесятилетней давности под названием «Зеркало-13», и стояла подпись командующего Космическим Спецкорпусом сил ООН. С нас всех взяли строжайшие подписки о том, что если хоть полслова мы скажем об этом не в стенах нашего комитета, то нас ожидает «полная профессиональная дисквалификация». Мы это понимали не только как крах карьеры — один из наших стажеров продал какую-то минимальную информацию журналистам, а через два дня исчез, пропал и не объявился ни дома, ни на работе. Через неделю его труп обнаружила береговая полиция — несчастный поехал на курорт, никого не предупредив, там до бесчувствия напился и полез в воду… Конечно, этому никто не поверил. Да… вот так… А вы говорите, что «Зеркало-13» — это миф. Ради мифа не убивают, разве что фанатики…

Я некоторое время смотрел на него, пытаясь осмыслить услышанное, и думал — а не является ли он сам таким фанатиком, эдаким сумасшедшим профессором, который ради доказательства теории может полететь на другую планету безо всякой подготовки и конкретного плана действий? Грань между гениальностью и безумием достаточно зыбка — безумие зачастую необходимый фактор таланта, так как дает свободу от предрассудков и стереотипов. В науке это важно… да… Это не группа, а какой-то ящик Пандоры: сюрпризы один за одним. Я немного нервничал, но старался держать себя в руках.

— Поймите же, — он комично прижал коротенькие ручки к бочкообразной груди, усиленной стандартным бронежилетом, — Земля остро нуждалась в инопланетной колонии после изменения климата… и тут…

— Скажите, пожалуйста, профессор… — Я сделал задумчивое лицо, словно что-то вспоминал. — А вы никогда не сталкивались с четвертым особым десантным спецкорпусом космических войск?

Он посмотрел на меня как-то с прищуром, что-то похожее на подозрение мелькнуло в его глазах, но потом он бросил взгляд на Ирину, которая за все время не проронила ни слова, и отвел глаза.

— Это была одна-единственная наша поездка с целью выездного инструктажа личного состава, — сказал он медленно. — А почему вы спросили?

— Долго объяснять. — Я тоже посмотрел на Ирину — она казалась абсолютно спокойной и внимательно слушала наш разговор. — Считайте, что это интуиция неглупого Охотника.

Он наконец доверительно улыбнулся и кивнул:

— Все-таки я разбираюсь в людях, вопреки мнению моей жены и тещи: они думают, что я без царя в голове, раз пишу стихи! — Он поклонился еще раз и, дав дромадеру шпоры, вернулся к основной группе.

— Ну, что скажете? — Я обратился к Ирине.

— А что я должна сказать? — Она посмотрела мне прямо в глаза. — Вы до сих пор меня в чем-то подозреваете?

— А посудите сами… — Я насмешливо посмотрел в ее сердитые глаза. — Вы и ваша история уже связаны с этой легендарной базой, ну хорошо, ваш муж, правда, я пока не понимаю как, но это вопрос времени. Поверьте — ни в чем плохом я не подозреваю вас, но я уверен, что вы неслучайно устроились на эту работу и неслучайно появились на этой планете. Вот, как на грех, у нас тут в кустах оказался рояль в виде полусумасшедшего итальянца-профессора, который тоже интересуется ЭТИМ «зеркалом». И не исключено, что он даже инструктировал вашего бывшего мужа, — вам не кажется, что в Солнечной системе становится тесновато, — и везде натыкаешься на людей с похожими историями?

— И что, вы намекаете на то, что я сама организовала этот тур и наняла транспортный корабль, ограбив перед этим несколько международных банков?

— Нет, я так не думаю, — ответил я примирительным тоном. — Я думаю, что тот, кто организовал этот тур, остался на Земле, а сюда послал одного или нескольких своих помощников.

— Вы думаете, среди нас есть шпион? — Что-то похожее на испуг промелькнуло на ее лице.

— Ну, шпион не шпион, а младший помощник старшего кукловода — я бы это так назвал. — Я старательно подбирал каждое слово: напугать ее совсем не входило в мои планы.

— И что же теперь делать? — Она растерянно обернулась в сторону туристов.

— Во-первых — не нервничать, это раз. — Я подъехал поближе к ней и попытался вновь провернуть трюк с ее ладонью, но она увернулась. — Может, это всего лишь уникальные совпадения и неуемная подозрительность.

— Хорошо вам говорить — «не нервничать». А я теперь буду думать: кто же из этих милых людей может оказаться агентом правительства, который ищет эту базу…

— Да далась вам эта база!.. — Я в сердцах хлопнул себя по колену.

— Да на хрен она мне не сдалась! — запальчиво ответила она.

Я вздрогнул: это было первое грубое слово, которое я услышал от нее за всю дорогу. Наверное, наслушалась Йоргена с Сибиллой… да и я тоже хорош…

— И мне, — буркнул я мрачно. — В гробу я ее цинковом видел, в пластиковых тапочках… до Олимпа — и по домам…

— Не переживайте, — сказала Ирина с каким-то ласковым придыханием, — мы так и сделаем: до Олимпа — и по домам…

Как мне хотелось бы ей поверить, господи боже марсианский!

— Во-вторых, — продолжил я, стиснув зубы, — в рамках нашего с вами сотрудничества у меня к вам вопрос: что вы можете рассказать мне о каждом члене вашей группы?

— А что? — Ирина удивилась. — Я их подноготную знать не должна, да и они не особо делятся: у каждого свои заморочки с этой поездкой связаны. Анкеты проверяют в офисе, кандидатуры либо утверждают, либо отклоняют, выдают космическую визу, прикрепляют гида — и все.

— Ну, какое-то свое мнение, наблюдение за характерами, потом вы хотя бы представляете, кто откуда?

— Итальянец — милый, — сказала она серьезно.

— Конечно, милый: он на вас просто неприлично пялился. — Мне решительно не нравилось, что Джованни вдруг уже «милый».

— Это его проблемы, — сказала она строго. — Я на работе, а он мой подопечный, и здесь Марс, а не место для дурацкого флирта.

На душе у меня заметно потеплело.

— Увлеченный специалист, — продолжила Ирина, — эмоциональный, рассеянный, на роль «засланца» не тянет.

— Хорошо, — согласился я, — я также считаю. А дальше?

— Крис Паттерсон — типичный обыватель, пресытившийся жизнью папенькин сынок, а папенька, судя по всему, далеко не бедный — часы у Криса стоят, наверное, как новый автомобиль экстра-класса. Непосредственность ребенка, интеллектом явно не обезображен — вывод напрашивается: нет.

— Он говорил, что он экзобиолог — специалист по неземным формам жизни, — вставил я.

— Вы сами в это верите? — Ирина хмыкнула. — Помните, как он из дота на собачек марсианских любовался, даже на видео их не заснял, хотя всегда с камерой ходит. Это у него выпендреж чистой воды!

— Ну да, — я кивнул, — похоже на то. А японка?

— Аюми Сокато? — Она пожала плечами. — Для азиатки очень эмоциональная внешне: «болтушка и хохотушка», так она сама себя называет. Любит стихи Арсения Тарковского и американский рок. Она не глупа. Но с космосом никак не связана: по профессии переводчик, муж — богатый швейцарец, — он-то и оплатил поездку.

— Я бы свою жену близко к Марсу не подпустил, — я покачал головой, — цепями бы приковал, свозил бы в пару горячих точек, но только не сюда…

Ирина вновь изучающе поглядела на меня.

— Это проявление вашего мужского шовинизма? — с любопытством спросила она. — Вам, значит, можно?

— Нет. — Я опять закурил. — Это было бы проявление заботы о любимом человеке, в виде сохранения ему жизни.

— А если бы ваша жена предложила вам лететь с ней?

— Тогда я бы поселился с супругой в военном лагере на полгодика, как было в моем случае, прошел бы с ней интенсивный курс физической и психологической подготовки, а потом, если бы желание лететь на Марс у нее не прошло… ну… не знаю… можно было бы попробовать…

— Бедная ваша жена. — Ирина рассмеялась.

— Она не бедная, — я хмыкнул, — я пять лет назад развелся и не жалею об этом.

Я мысленно себя поздравил: по тому взгляду, который я перехватил у Ирины, я понял, что мои акции пошли на повышение курса.

— Извините, — сказала она таким тоном, каким уместнее было бы сказать: «Ну и хорошо, что так все получилось».

— Ничего страшного. — Я вздохнул с облегчением.

— Еще Аюми занималась айкидо и макраме.

— И еще оригами, буриме и харакири! — не смог я сдержаться.

— Ну что вы говорите ерунду! — Ирина громко рассмеялась.

— Простите, просто красиво прозвучало. — Я тоже заулыбался: приятно, когда на твои плоские шутки реагирует умная женщина, — это добрый знак. Хотя, даже зная Ирину… потерять контакт с ней тоже элементарно…

— В общем, тонкой азиатской натуры не понять: к чему такой жизнерадостной и не отягощенной проблемами женщине Марс? Не знаю. Теоретически она может на кого-нибудь работать.

— Ну, это только теоретически, — я задумчиво выдохнул дым сигареты, — а на практике сомнительно: непохожа она на натренированного бойца невидимого фронта, хотя… поставим пока знак вопроса.

— Азиз Алима, гражданин Саудовской Аравии, — продолжала Ирина тоном школьного учителя — я даже пожалел, что не записываю. — Про него знаю только из разговоров между туристами. Учился в Колумбийском университете. Слышала краем уха, что он поссорился с отцом-миллиардером, и тот сказал, что не простит сына, пока тот не станет настоящим мужчиной. Вот он и полетел. Увлекается растафарианством — на этой почве, наверное, и поругались: семьи у них строгие, а этот понахватался в Америке всякой ереси, не свойственной арабскому быту.

— Да. — Я улыбнулся опять. — Аллах с Джа не уживутся…

— Он тоже не подходит на роль лазутчика, — кивнула Ирина.

— Да уж, не очень… — Я погрузился в размышления: принимая во внимание тот факт, что в армейской разведке космических сил работают профи, каждый может оказаться агентом с четко отработанной легендой и отвлекающим имиджем, если, конечно, это армейская разведка. Такой человек, по логике вещей, должен быть здорово на виду, быть заметным, чтобы никто про него не подумал, будто он «крот». А вообще — дурацкий разговор я затеял: это в дороге, да и со скуки, и девушка-гид мне понравилась — вот я перед ней и выпендриваюсь, набиваю себе цену, Охотник-супергерой. Какая база? Какая армейская разведка? Какие лазутчики, на фиг?! Дэн, остановись!

— А вот этот тип мне кажется достаточно подозрительным… — Ирине явно понравилась эта игра в следователя. — Аурелиано Скорцес, бразилец. Судя по его имени, родители были поклонниками Маркеса. Без комбеза напоминает священника — аккуратно постриженные волосы до плеч, легкая залысина на затылке, любит носить длинные темные рубашки с воротом под горло, мрачен, неразговорчив, речь громкая, интонации резкие, странный блеск в глазах. Может, он принимает наркотики?

— А из биографии что-нибудь известно? — Я подавил зевок: ночная дорога давала о себе знать.

— Я же говорю: почти ничего, он что-то упоминал о религиозной секте «Последние Клирики» — возможно, он в ней состоит. У них старинная организация, возникшая на Земле в две тысячи одиннадцатом году, течение: финалисты. Они проповедовали конец света. Своеобразная эсхатология. Очень эрудированный человек. Пока мы летели сюда на корабле, Аюми, чтобы убить время, часто сидела за кроссвордами, а некоторые слова всей группой отгадывали — и ноль эффекта, зато Аурелиано с ходу, как заранее знал уже. Колючий умник, одним словом. Подходит идеально под злодея — настолько идеально, что наверняка не он. Если только…

— Если только что? — спросил я.

— Если только он не является реальным религиозным фанатиком и не собирается здесь никого облагодетельствовать в насильственном порядке или устроить конец жизни на Марсе.

— Знаете, Ирина, — я мрачно улыбнулся, — мне иногда кажется, что Марс — это огромная психбольница, ей-богу: тут адекватных людей наперечет. Оно и понятно: человек, у которого все в порядке, сюда не полетит.

— Вы меня тоже считаете чокнутой? — Она посмотрела на меня щелками гневных глаз, из которых шло жесткое когерентное излучение.

— А вы меня? — Я улыбнулся.

— После развода, наверное, вам было неуютно дома… — Она опустила взгляд.

— А вам после странной смерти вашего мужа. — Я решил обменяться откровенностями.

— Ну да… — Она произнесла это очень тихо. — Но мы не сумасшедшие… Мне кажется… мне кажется, Земля последние столетия учила только животному выживанию. В современном обществе не хватает реализации многих инстинктов… позитивной реализации. На Марсе можно было все построить с нуля… Марс мог бы стать чем-то иным, но почему-то не стал… то есть стал, но также грубо… Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Да, Ирина. — Я внимательно посмотрел ей в глаза, и у меня появилось ощущение, что между нами возникла какая-то прочная взаимосвязь. — Я очень хорошо понимаю вас… как никто здесь… Мне кажется…

Она вдруг взяла мою руку и едва заметно сжала ее своей ладонью. Меня пробрала легкая дрожь…

— Осталось трое, — все так же тихо сказала Ирина, сама смутившись. — Аида Дронова, полячка, по специальности — художник.

— И как она вам? — Корпуса завода заметно выросли и были совсем рядом.

— Экзальтированная особа, — Ирина пожала плечами, — мнительная и эмоциональная. Сказала, что полетела на Марс за свежими образами для своих работ…

— Самое скверное место для поиска свежих образов, — вставил я.

— Не знаю, — сказала Ирина, — возможно, но творческие люди зачастую являются сложноорганизованными личностями, и их мотивация может выглядеть неестественной для окружающих…

Она сейчас опять была гидом, который рассказывает об особенностях творческой личности на Марсе периода упадка колониальной экспансии.

— Деньги на поездку ей дал один меценат, который спит и видит себя владельцем сенсационной серии картин «Марс глазами художника». Хотя мне показалось, что она большая любительница преувеличить, не знаю: и замужем она была пять раз, и фотомоделью работала, и последний ее любовник, известный артист, ее замуж звал, а она отказалась, и чуть ли не рак у нее был, а потом прошел… Очень любит посплетничать.

— Ну понятно, а оставшиеся двое?

— Рой Гронфилд — отставной полковник из Штатов. Проповедует культ самца-супермена. Полетел, естественно, чтобы доказать всему миру, на что годятся «настоящие мужчины из Техаса».

— Еще один закомплексованный хрен. — Я вздохнул: голова отказывалась работать, а интуиция уже крепко спала.

— И последняя в нашем списке… — Ирина тоже устала — глаза ее напоминали два глубоких омута. — Лайла Блери. Француженка. Ее дед был кореец, служил в северокорейской армии. Родители ее в раннем возрасте погибли в авиакатастрофе, а вырастила тетка-кореянка. Манерой поведения она, конечно, напоминает… эту… как ее… женщину легкого поведения.

Все же Ирина не способна перешагнуть барьер грубого лексикона, хоть и изменят ее, скорее всего, марсианские условия.

— Интересно, а почему вы так решили? Лично мне Лайла показалось просто чувственной женщиной и не более.

Ирина немного замялась:

— Вы просили свои ощущения тоже говорить? Вот я и говорю, что чувствую.

Мне показалось, что женственность Ирины имеет мощность, близкую к ядерному реактору, и попавшие в него так называемые женщины-вамп сгорают в этом поле в считаные секунды.

— Спасибо большое за вашу информацию… — начал было я, как вдруг раздался хриплый и низкий собачий лай, и из распахнутых и покосившихся ворот ангара выскочило трое церберов пегой окраски, в которой изобиловали пятна ржавого цвета. Они бросились на нас с Ириной. Полутора метров в холке им хватало, чтоб тяпнуть нас за стремена или даже за икры. Я стрельнул из автомата в воздух, двумя одиночными. От этого только усилилось злобное рычание. Они почти добежали до меня, и я испробовал старый проверенный способ — дал очередь по песку перед вожаком. Брызнули в разные стороны облачка песчинок, одному, видимо, попало в глаза, и он взвизгнул. Остальные стали чихать, пытаясь продолжить лаять. Вдруг раздался выстрел, вожак заскулил и повалился на бок: это Йорген со своих арьергардных позиций не удержался и решил пострелять… Последнее время он просто стер из своей памяти директорию под названием «дисциплина». Мне было досадно, что у хорошего Охотника начинают брать верх рефлексы отморозка: с церберами управился бы и я один, к тому же их мало. У отдыхающих тоже было право на ношение оружия, но по инструкции без приказа Охотника они не могли его использовать.

Оставшиеся собаки с хриплым лаем стали носиться кругами, но было понятно, что нападать они боятся. Йорген прикончил еще одну.

— Боекомплект экономить! — крикнул я, обернувшись на Йоргена.

Тот только криво ухмыльнулся. Я пожал плечами и взглянул на Ирину: она смотрела на истекающих кровью собак с неким налетом жалости и отвращения. Цербер, продолжая хрипло гавкать, побежал в долину.

— Всем оставаться на своих местах! — вновь крикнул я под неумолчный треск индикаторов радиации. — Охотник Сибилла и я осмотрим здание.

Я отдал такой приказ назло Йоргену: пусть посидит в седле вместе с отдыхающими и покараулит их, пока мы с Сибиллой разомнем затекшие конечности. Надежды на то, что Йорген задумается над своим поведением, у меня конечно же не было. Просто он опять представит себе в красках, как душит меня ремнем от автомата.

— Это опасно? — спросила меня Ирина.

— Да нет, — махнул я рукой, — не более чем ночная прогулка в круглосуточный магазин в выходной день где-нибудь на окраинах Москвы.

Я улыбнулся.

— Вы бывали в Москве? — Она удивленно подняла брови.

— Доводилось. — Я спрыгнул с седла.

Вдруг мое внимание привлекла композиция из вбитых в глинистую почву между плитами ржавых болтов: три были вбиты треугольником, два — подряд и два перекрещивались.

— Ага… — сказал я задумчиво вслух.

— Вы что-то заметили? — Ирина с тревогой прищурилась.

— Охотники оставили знаки у входа.

— И что они означают?

— Треугольник, — я показал себе под ноги, — значит: здесь есть церберы, — правда, мы их уже видели. Два подряд — значит: крысы. А два перекрещенных — в бытовом секторе можно переночевать.

— Интересно, — сказала Ирина.

Сибилла уже подошла ко мне.

— Пошли глянем, что да как? — Она держала свой «абакан»[9] за ствол, закинув его на плечо, как будто это лопата или теннисная ракетка.

— Пошли, — кивнул я, и мы направились к воротам гаража.

Я заглянул вовнутрь в щель между поржавевшими створками — в ангаре стоял полумрак, и в тусклых полосах света, идущего косыми лучами из подпотолочных окон, клубилась пыль: видно, здесь резвились церберы. Я подобрал с земли мелкий осколок силикатного блока, который вполне заменял камень, и кинул его в пространство за воротами. Гулким эхом раздался звук, словно щелчок языком. Мы подождали около минуты, напряженно прислушиваясь, и зашли внутрь. Я был на корпус впереди Сибиллы, а она прикрывала. Я зажег нашлемный фонарь и огляделся по сторонам, направляя ствол автомата вслед за лучом. Никого. Слева от нас стоял на ободах легкий армейский БМП — сколько себя помню, он стоит именно здесь. Рядом с ним свалена припорошенная песком куча покрышек и промасленной ветоши. Ржавый токарно-фрезерный станок с прислоненным к нему куском арматуры, моток стальной проволоки, покрытой коррозией, высохшая серая скамейка, сколоченная из ящиков, на которой лежал ротор электродвигателя и крышка от него же, используемая когда-то как пепельница, рядом выцветшая смятая пачка из-под сигарет «Красная Планета». Справа в углу виднелась дверь с табличкой «Выход». Все было как обычно, как и три месяца назад, когда я ночевал здесь с группой Охотников Лешки Тесака. Нас тогда здорово атаковало зверье разное — несколько дней приходилось тупо отстреливаться от злых и голодных тварей. И несколько дней вокруг парили несколько глюков, то появляясь, то исчезая. Я чувствовал нутром, что это их рук дело: такие фокусы с живностью они любили.

Но в этот раз все, казалось, дышало спокойствием и умиротворением — эдакое позитивное равнодушие. Мои чувства меня никогда не подводили. Единственное, что-то вроде соринки в глазу: если зажмуриться, я ощущал ее где-то справа и спереди мерцающей красной точкой. Странно все-таки устроен мой мозг — отсюда и кличка; главное — я с ней полностью согласен, потому что сам себя объяснить не могу, даже чуть-чуть.

Абсолютно логическим продолжением ощущений моего сознания был резкий протяжный металлический скрип и облачко пыли, которое уловило боковое зрение: это медленно открывалась дверь в глубине ангара, на которой была надпись «Выход». В черноте дверного проема сверкнула вспышка, раздался резкий хлопок и одновременно высокий свист. Вслед за этим раздался хриплый громкий шепот, усиленный эхом в ангаре:

— Жрать! Жр-р-рать! Дайте жр-р-р-рать!

Мой разум даже не успел понять, что произошло, но левая рука толкнула плечо Сибиллы, голова моя отклонилась вправо, а луч фонарика уперся в позеленевшее лицо, вылезавшее из дверного проема, и вороненый ствол помпового ружья, на котором серая ладонь передергивала затвор. В ту же секунду стволы двух «абаканов» развернулись в направлении взгляда, и синхронно ударила двойная короткая очередь. Фигура, наполовину вышедшая из двери, конвульсивно задергалась под градом пуль и, ударившись о стену, рухнула навзничь с короткой железной лесенки в пыль ангара. Звякнуло металлом ружье о бетонный пол.

— Фу, блин! — выдохнула Сибилла. — Напугал, придурок, чуть не до смерти!

— Понятно, почему я его на красном сканере не увидел. — Я опустил автомат. — Кадавр забрел на огонек.

В ангар упала тень — это появился дромадер, на котором сидела Ирина, которая держала в руках свой бластер, а сзади пытался протиснуться Йорген.

— С вами все в порядке? — раздался взволнованный возглас Ирины.

— Все нормально, — крикнул я, — тут уже чисто.

Сердце мое еще бешено стучало в груди, но волнение стало проходить. Ирина спрыгнула с седла и убрала бластер в кобуру.

— Что тут было? — Она подбежала ко мне и взяла за руку.

— Кадавр приблудный, — ответил я, сжав ее ладонь, — жрать хотел. И давай в нас из ружья шмалять. Но с голодухи он промазал.

— Не смешно, — тихим шепотом сказала Ирина.

— Да ничего опасного не случилось, — ответил я, искренне надеясь, что мои слова звучат убедительно.

Ирина бросила полный ужаса взгляд на бесформенное тело в черной луже.

— Он мог в вас попасть, — так же тихо произнесла она.

— Я знал, что он стоит за дверью, — сказал я, вешая автомат на плечо, — не спрашивайте откуда: просто знал.

Вдруг Ирина прикрыла ладонью лицо и резко отскочила к куче тряпья и покрышек. Плечи ее вздрагивали: ее вырвало. Она достала из кармана комбеза пачку гигиенических платков. А я обнял ее сзади за плечи и сильно сжал в ладонях. Она вздрогнула, но не высвободилась.

— Простите, — Ирина тяжело вздохнула, — никак не привыкну ко всяким жутким неожиданностям.

— Я тоже, — тихо ответил я.

— Вы-то здесь уже давно.

— Просто я уже привык, что не могу привыкнуть.

Она слабо улыбнулась. Мне вдруг захотелось, чтобы она поняла, что никакой я не супермен, которому все пофигу, а обыкновенный мужчина, просто на другой планете.

— Кто он? — Ирина кивнула в сторону тела.

— Есть такие на Марсе странные люди, — сказал я. — Мутировали они таким образом: у них стала очень чувствительной кожа, сильно упало кровяное давление, и температура тела опустилась градусов до двадцати. Долгие периоды вялости у них чередуются с короткими взрывами активности. Со стороны напоминают мертвеца. Этот, видать, сильно оголодал. Они вообще довольно редко нападают. Да и противники они не очень опасные.

Ирина продолжала смотреть на мертвое тело, широко распахнув свои и без того большие глаза.

— Что Марс делает с людьми! — тихо произнесла она.

— Примерно то же, что люди с Марсом, — ответил я, — они хотели переделать его, а в результате он переделывает их.

— Мне кажется иногда, что Марс — это такое огромное зеркало, в которое люди могут заглянуть и увидеть, кто они есть на самом деле.

Ирина развернулась и пошла к воротам.

— Запускайте туристов в ангар, — крикнул я ей вслед, — только пусть не разбредаются.

— Хорошо, — услышал я в ответ.

— Ну а мне тут долго загорать с отдыхающими? — не выдержал Йорген.

— Охраняй их, Йорген, — сказал я, — тут, может, еще кто окопался.

Он выругался, но послушался меня и стал пытаться расширить щель в воротах, на что те отвечали надрывным скрежетом.

— Сибилла, пойдем проверим путь к жилым блокам. — Я передернул затвор.

— Пошли, Странный. — Сибилла подмигнула мне, кивнув в сторону Ирины.

Я нахмурился, а она заулыбалась. Мы подошли к двери, и я оттащил мертвое тело, накинув на него кусок брезента, валявшийся на полу.

— Надо будет его прикопать на улице, — сказал я Сибилле.

— Все равно церберы отроют. — Она махнула рукой.

Сперва мы вошли на небольшой склад, такой же пыльный, как и ангар, с кучей поломанных ящиков и парочкой контейнеров с надписью «Земля — Терра-2». В распахнутых дверцах одного из них виднелось несколько полуистлевших матрацев и куча ветоши, видно служившая подушкой. Рядом валялись пустые консервные банки. Кто-то оборудовал себе здесь берлогу — может, даже бедняга-кадавр. Несмотря на то что он заставил меня понервничать, мне было его немного жаль: если бы не ружье, мы бы его покормили… Правильно Сибилла сказала мне как-то, что я бываю излишне сентиментален. На Марсе это недозволительная роскошь.

Со склада несколько дверей вели в подсобки, которые все выходили в цех готовой продукции. Там длинными рядами стояли транспортеры, уставленные металлическими болванками и пресс-формами. Некоторые валялись на полу, среди рваных остатков спецодежды и каких-то пятен не то засохшей крови, не то мазута. В левом углу примостился в вальяжной позе скелет — я всегда его здесь видел, с первого дня посещения этого места. Скелет одной рукой опирался о прогнивший электрощиток, а в другой сжимал заржавевший нож. Все было спокойно. Мы пошарили фонариками по углам и двинулись по коридору, который обнимал корпус огромного сублиматора, к цеху прокатному. Сквозь выбитые окна лился свет марсианского дня, солнце набирало высоту — хорошо, что туристы уже в ангаре. Под ногами хрустели стекла, хотя мы и старались ступать как можно тише. Тихо жужжали мухи, и где-то слышался шорох: наверно, крысы — они вообще не боялись никого и ничего, а их как раз боялись многие. Марсианские крысы — это опасный зверь: в холке могли достигать полуметра, зубы чуть не с палец, легкий броник прокусывают. Хорошо только, что на Марсе мало инфраструктур, где бы они могли размножаться, и поголовье их невелико, да и человеческому мясу они больше предпочитают дичь попроще.

Вот и развилка: направо — литейный цех, налево — прокатный, и прямо — огромная труба, ощетинившаяся гребнями проржавленных транспортеров, уходила к шахтам забоя: завод был полуавтомат. А чуть сзади нас прилепился к стене люк с винтовой лестницей вниз. Там был подземный бытовой сектор, разрушенная котельная и проход на еще один ярус под землю, в реакторное отделение. Когда я был здесь в последний раз, реактор исправно работал.

— Постой тут на стреме, — сказал я Сибилле, кивнув на круглое отверстие в полу. — Засеки десять минут: я мигом.

Она кивнула, а я взялся за перила и начал спускаться, освещая ступеньки нашлемным фонарем. Накрутив пять кругов, лестница уперлась в пористые блоки марсианского туфа, кое-где залитые бетоном. Круглое помещение с двумя черными глазницами небольших тоннелей. Один вел в котельную, второй — к бытовому сектору. Это было написано на потемневших от времени настенных табличках. Справа от лестницы в полу располагалось такое же отверстие, с такой же лестницей, но прикрытое толстым выпуклым люком со значком радиационной опасности. Рядом висела полусгнившая табличка: «Реакторный отсек. Проход строго по индивидуальным магнитным карточкам». И тут же рядом была покосившаяся стойка со считывающим устройством: все-таки горнодобывающий завод — объект стратегический. В забойных шахтах тут до сих пор ржавеют два горнопроходных лазера, по пятьсот мегаватт каждый.

Я пошарил лучом фонаря по стене слева. Найдя искомый рубильник, прислонился спиной к стене и дернул рычаг вниз. Медленно разгорелись по стенам и в тоннелях зарешеченные лампы, и я мысленно поздравил себя с прибытием к назначенной точке. Я замер, внимательно присматриваясь по сторонам: вроде все тихо. Погасил фонарь и вошел в тоннель бытового блока. Он оканчивался массивной стальной дверью с винтовым запором. Не торопясь подошел я к двери и начал внимательно изучать то место, где штурвал замка входил в дверь. Уходя в прошлый раз, мы с Лешкой Тесаком приклеили на муфту запора незаметную промасленную бумажку, чтобы потом знать — был ли тут кто чужой. Хитрость эта зачастую имела важное значение: не хотелось бы, войдя в бытовку, попасть под шквальный огонь каких-нибудь отморозков вроде паладинов или душманов, у которых с крышей вообще напряг серьезный. Они сначала стреляют, а потом разбираются, кто это был при жизни.

Я даже фонарь включил — бумажки нигде не было. Черт! Я ничьего присутствия не ощущал, но на одну интуицию полагаться нельзя. А главное, включив рубильник, я уже себя выдал, и если там внутри кто-то есть, то он погасит свет в бытовке, чтобы в проеме двери я был, как в тире. А раз рубильник был выключен, значит, нас засекли на подходе. А уж пальбу-то мы устроили — тут только глухой не услышал бы. С другой стороны, постояльцы могли уже давно уйти, да и будь они тут, кадавра бы точно отстрелили. В общем, дверь надо открывать, а если отключить рубильник, то предполагаемый враг поймет, что я его просек, и притаится. Да уж… как всегда, все через задницу… Позвать Сибиллу, что ли? Да ладно: она мне за спиной нужнее. Ну — поехали!

Я поднял с пола кусок бетонной крошки и положил в наколенный карман. Прижавшись к узкому простенку слева от двери, взял в правую руку автомат, натянув его на ремне с плеча для заградительного огня, а левой стал потихоньку крутить штурвал замка. Замок поддавался туго и плавно: его часто смазывали Охотники. Вдруг скольжение винта прекратилось, и дверь с легким щелчком ушла на пару сантиметров вглубь. Она медленно отворялась вовнутрь под действием скрытого в стенной нише противовеса. Ее плоскость скрывала еще от меня комнату, но я успел заметить, что свет в предбаннике горит, значит, и в помещениях тоже: охотники пользуются общим рубильником, чтобы не нашаривать впотьмах выключатель. Это открытие меня озадачило, но и только. Дверь вошла в нишу предбанника и с металлическим лязгом зафиксировалась. Я вынул из кармана осколок бетона и кинул его рикошетом об дверь. Раздался шорох упавшего на пол манка. Никто не выманивался. Я подождал минуты три для верности, потом, стараясь не шуметь, вытащил из специального кармашка на спине тонкую трубочку телескопического видеощупа (ВЩ-14э, армейского производства — вещь, не заменимая в наших условиях). Подсоединил провод от видеоглазка к КПК, пристегнутому на запястье, и включил экран. Настроив камеру, я выдвинул щуп сперва в предбанник. На экране поплыло изображение противоположной стены небольшой комнатки типа гостиной. В центре стоял овальный стол и четыре кресла. Потом правый угол с двумя дверьми в комнаты отдыха, потом левый угол с такими же дверьми: никого.

Я выключил щуп и убрал его обратно. Аккуратно сняв шлем и нацепив его на дуло автомата, просунул его в дверной проем — вновь тишина. Надев шлем, я глубоко вдохнул, задержал дыхание и, присев на корточки, кубарем перекатился по полу под стол, мгновенно развернувшись к противоположной стене: опять никого.

Вылез из-под стола, отряхнулся и методично проверил таким же образом оставшиеся комнаты. Тревога улеглась — все было чисто.

Я тяжело вздохнул и пошел обратно к лестнице. Уже почти ступив на первую ступень, я услышал разорвавшую тишину сверху пару коротких экономных очередей из «абакана»: это почерк Сибиллы. Как на крыльях, взлетел наверх: Сибилла передергивала затвор, а на выходе из литейного цеха корчились в предсмертных судорогах две здоровенных крысы серовато-рыжего окраса. Сибилла увидела мою голову, торчащую из люка с автоматом в поднятых руках:

— Надо было бы позвонить в санэпидемстанцию, — сказала она, откинув прядь волос со лба, — но я не успела.

— А-а-а-а, — протянул я, — ну и ладно, чего зазря людей беспокоить. Внизу все чисто, пошли за отдыхающими.

Мы вернулись в ангар, встреченные взглядами Ирины и Йоргена: один взгляд был взволнованно-радостным, другой — нетерпеливо-раздраженным. Туристы спешились с дромадеров: кто болтал, кто копался в рюкзаках, а кто негромко разговаривал, разминая затекшие ноги.

— Все чисто, можно заходить, — крикнула Сибилла.

— Значит, так, — громко сказал я, — верблюдов стреножить и выдать им корма на день. Готовьтесь, через пять минут пойдем по койкам.

Мы с Сибиллой отволокли труп кадавра подальше от ангара, а потом втроем с Йоргеном прикрыли ржавые ворота (почему их никто не смажет?) и приперли их ящиком с железными болванками. Сибилла поставила на скамейку ультразвуковой пугач, настроенный на частоты юварков, церберов и крыс. Я отсоединил от щупа видеоглазок и замаскировал его на ящиках.

Мы выстроились в нестройную колонну и пошли по пустым коридорам к лестнице. Йорген с Сибиллой впереди, а я замыкал. Когда вниз спустился Крис Паттерсон (он шел последним передо мной), я установил перед люком портативный ретранслятор с дополнительной камерой, чтобы сигнал с видеоглазка попадал к нам в подземелье и имелось наблюдение за входом на лестницу. Он крепился на тугую стальную прищепку, которая оставляла на ржавых перилах характерный узор. И тут я заметил рядом на тех же перилах такой же след: тот, кто потерял нашу опознавательную бумажку на замке, тоже ставил здесь свой ретранслятор — логично…

Туристы во главе с Ириной толпились в пыльном коридоре, возле двери с винтовым запором.

— Заходите в гостиную, — крикнул я, спустившись с лестницы, и голос мой глухим эхом отразился от бетона, напоминая звук бутылки, из которой вынули пробку.

Люди зашевелились и стали протискиваться в дверь. За овальным столом уже восседал Йорген, закинувший на стол ноги, в позе ковбоя из бара.

— Мы что, снимаем вестерн, Йорген, дружище? — Я пытался не показать, что Йорген начинает выводить меня из себя своими выходками.

— Да вот ноги затекли, в седле пока сидел. — Йорген с усмешкой закурил.

Туристы расползались по комнате, словно туман, — так казалось мне от усталости: я мог сосредоточить внимание только на объекте, который видел прямо перед собой.

— Йорген, — я говорил понизив голос, встав рядом с ним, — ты что, устал сильнее туристов? А я думал, ты человек несгибаемой воли.

Я рассмеялся и отвернулся к Сибилле, но краем глаза заметил, что ноги Йорген снял.

— Сиб, дорогая, поставь на дверь сигналку, а я тут начну распределять людей по комнатам.

Я щелкнул тумблером регенератора воздуха на стене, и в трубах завыли вентиляторы.

Йорген вертел в руках снятый с настенной полки баллончик с освежителем воздуха.

— Кажется, срок годности этого освежителя истек год назад, — хмыкнул он, — но сомневаюсь, что этот химический коктейль мог прокиснуть. «Хвойная свежесть»… посмотрим.

С этими словами он поднял баллончик кверху и, нажав на колпачок пальцем, изверг под потолок жиденькую белесую струю. В воздухе разнесся едковатый лекарственный запах.

— Фу! — зажала нос Аюми, стоявшая ближе всех.

— Йорген! — нахмурясь, сказала Сибилла. — Потравишь народ — я у тебя из гонорара вычту!

— Да, свежесть совсем не хвойная, — принюхиваясь с видом знатока, произнес тот.

Ирина уже протирала стол после Йоргеновых сапог какой-то поролоновой губкой, потом достала термос из рюкзака и водрузила его на бумажную салфетку.

— Давайте поужинаем вместе, прежде чем идти спать, — обратилась она ко всем. — Кто хочет, может выставлять на стол еду.

Затем она отстегнула от шлема защитный светофильтр и закрепила его на решетке лампы, висящей над столом: комната окрасилась нежно-сиреневым светом. В очередной раз я поразился ее умению относиться ко всему непредвзято: раз — и уютная гостиная в заброшенном бытовом секторе.

Настроение у группы стало заметно повышаться: слышался приглушенный смех, непринужденная болтовня, и вся эта мрачность бетонных стен казалась уже чем-то эфемерным. Я подошел к замызганной раковине со стаканом в руке и открыл воду. Коричневатая струя ударила в пластиковый бак, и воздух наполнился ароматами затхлости стоялой воды с острой примесью мокрой ржавчины. Дав струе немного слиться и чуть заметно посветлеть, я подставил стакан, а затем кинул в него обеззараживающий реагент.

Процедив осадок и положив в воду кубик кофе, я сел за стол. На стакане зажегся индикаторный огонек нагревательного элемента. Остальные проделывали у раковины те же процедуры. Кто был побрезгливее, доставал воду из своих запасов, хотя по инструкции в рюкзаке всегда должно быть минимум полтора литра.

Я сидел, тупо уставившись на прыгающий в стайке пузырьков медленно тающий коричневый кубик. Ирина села напротив, приготовила себе чай.

— Так! — прикрикнула на кого-то Сибилла. — Дверь под сигналкой, замок не трогать. Туалеты — вон, справа.

Некоторым не хватило стульев — они выволокли из комнат отдыха какие-то ящики, ведра и табуреты. Рой Гронфилд нашел кресло без двух передних ножек и подложил под него железный ящик с инструментами, потом, после долгих галантных расшаркиваний, уступил его Лайле Блери, которая томно улыбнулась своими пухлыми красными, как вишни, губами. Азиз Алима о чем-то оживленно беседовал с Джованни Мурреем. Аюми ожесточенно рылась в рюкзаке. Аурелиано мрачно торчал во главе стола и потягивал что-то из металлической фляги. Аида Дронова беззаботно болтала с Крисом Паттерсоном, который протирал о свой свитер запотевшие очки и косился с опасением на руки итальянца, которыми тот так отчаянно жестикулировал.

— Не хотите соевого мяса? — спросила Ирина. — У меня есть отличные консервы в винном соусе: очень вкусно!

— Спасибо, Ирина. — Я устало улыбнулся. — Все, что мне сейчас нужно, — это кофеин, чтобы перетерпеть первые четыре часа вахты.

— Вы не будете спать? — Она удивленно подняла брови.

— Вахты у наших Охотников по три часа. Так что вам повезло — вы можете спать все девять. Вы мне лучше скажите, как будете распределять отдыхающих здесь. У нас пять женщин и семеро мужчин. Проблем этики не возникнет?

Ирина посмотрела на меня с некоторым оттенком удивления.

— Прошу членов группы «кси-516» подойти ко мне. — Ирина подняла руку вверх как заправский земной экскурсовод. Я по-доброму улыбнулся.

Отдыхающие сгрудились рядом со столом возле Ирины, и начался хаос идей, жеребьевки, пошлые шуточки, хохот и негодование. Я смотрел на эту пеструю суету, прищурив веки, и думал — взрослые дети! Школяры!

И все же этот бедлам добавлял какого-то ощущения жизни, отвлекал от напряженных мыслей о дне завтрашнем и воспоминаний о дне прошедшем.

Аурелиано надменно молчал, скрестив руки на груди и глядя на всех присутствующих с выражением ироничного снисхождения.

Рой Горнфилд предлагал свои услуги в качестве дежурного и спать не собирался.

Лайла заявила, что ей все равно с кем спать, чем вызвала сальные усмешки мужской половины и несколько презрительных женских взглядов — пошли дешевые шуточки. Крис Паттерсон поддержал Роя, предложив, чтобы вместе с Охотниками вахту нес кто-нибудь из туристов. Аида постоянно говорила что-то и сильно жестикулировала, а потом стала шептать что-то на ухо Аюми, скосив глаза на Лайлу. Аюми прыснула от смеха, смущенно прикрыв губы ладонью. Джованни с Алимой говорили, что весь «тихий час» собираются травить анекдоты, поэтому хотят быть в одной комнате.

Ирина всех внимательно слушала, изредка вставляя короткое, но емкое замечание. Как она все-таки терпелива — я бы уже на всех гаркнул так, что штукатурка посыпалась, и под дулом автомата развел по комнатам.

В результате проблема свелась к тому, что в одной из комнат с тремя мужчинами будет спать одна женщина, и все с надеждой посмотрели на Лайлу, которая крикнула:

— Да пошли вы все в задницу!

Тут голос подала Сибилла (все-таки она мудрая женщина — всегда можно ждать от нее поддержки):

— Я с Ириной и Странный ляжем в одной комнате! Я буду охранять вашего гида — самое ценное, что у вас, туристов, есть, — а ты, Йорген, распределяйся среди мужчин — будишь отвечать за них.

Йорген посмотрел на Сибиллу очень укоризненным взглядом, но та словно не заметила. Ирина тоже бросила взгляд на Сибиллу.

— Охотник Сибилла предложила рациональное решение, — поддержал я, — только Охотник Йорген и мы будем спать в соседних комнатах, для облегчения взаимодействия в случае нештатной ситуации!

Люблю я иногда сказать красивую бессмыслицу, которая всех завораживает и всем все объясняет без объяснения. На душе у меня потеплело — мы будем вместе, и я буду за нее спокоен!

— Руководители должны быть вместе. — Сибилла нахмурилась и посмотрела на меня.

Я кивнул с рассеянным видом, будто про давно решенное дело, но мысленно заметил, как Ирина пытается поймать мой взгляд.

— Хорошо, — неожиданно поддержал полковник Рой, — на мой взгляд, это разумно. Я тогда займу любую крайнюю комнату, чтобы была возможность контролировать выход.

— Кто стережет сторожей?! — пафосно и с сарказмом воскликнул Аурелиано.

— Не понял? — нахмурился Рой.

— Все правильно. — Ирина отреагировала моментально на зародыш разногласий. — Среди туристов должен быть свой ответственный за безопасность, и, конечно, хорошо, если у него есть опыт военной подготовки. Вы, полковник, подходите на эту роль как нельзя лучше. Понимаете?

— Конечно, я с этим согласен. — Полковник порозовел. — Я вообще не понимаю, как до сих пор мы не распределили в группе обязанности!

— У нас есть Охотники, и безопасность группы — их работа. — Ирина покосилась на меня. — А вы в свою очередь в вашей группе можете сами договориться по желанию.

— Я согласен с полковником, — неожиданно вмешался итальянец, — лишние меры предосторожности нам не помешают — мне кажется, наше путешествие не так уж и безоблачно, как видится на первый взгляд.

Я посмотрел в его глаза укоризненно.

— Я всецело вам доверяю, синьор Охотник, не подумайте плохого… давайте проголосуем за полномочия полковника…

— А в чем они, собственно, будут заключаться? — не унимался Аурелиано.

— Дежурства по лагерю, разрешение на применение оружия в экстренных случаях и участие в тактических совещаниях с Охотниками. — Я, прищурившись, смотрел на Роя. — Но при условии полного подчинения моим приказам — извините, полковник, но мы здесь лучше ориентируемся.

— Я согласен. — Полковник как-то приосанился. — Мне кажется, что мы сработаемся.

— Мне тоже, — ответил я.

— Ну, — Джованни поднял пухлую руку, — кто «за»?

Аюми, Лайла и Азиз подняли руки. Аида колебалась, Аурелиано продолжал стоять, скрестив руки на груди, Крис поправил очки, поглядел на всех и тоже поднял руку. Мы, по понятным причинам, не принимали участия в голосовании.

— Ну вот! — удовлетворенно потер руки итальянец. — Пятеро «за», двое «воздержались». Законы демократии соблюдены, командиры — свидетели! А почему вы воздержались, пани Аида? Вы не доверяете господину полковнику?

— Я, честно говоря, вообще не понимаю, зачем это нужно, если у нас есть Охотники. — Она посмотрела на итальянца с вызовом.

— Я тожье не совсэм понял, — сказал Азиз, делая между словами короткие паузы для вдоха, будто затягиваясь сигаретой.

— А почему проголосовали? — вскинул брови итальянец.

— Палковнык человэк хорощий, и ему по дороге скущно нэ будыт. — С ослепительно белой улыбкой (которая бывает только у чернокожих и висит как бы перед их лицом) Азиз поглядел на итальянца, а затем на полковника.

Некоторые заулыбались, а полковник нахмурился.

— Ну, как хотите, мне все равно. — Аида покачала головой. — Тогда буду художником группы, только не приставайте с портретами — я рисую только Марс.

— Хорошо, не будем, — не выдержав, хохотнул Йорген.

— Дафайте нэмного поспим, — предложила Аюми усталым голосом.

— Да, — поддержал ее Джованни.

— Мне с вами дежурить или с Охотником Йоргеном? — обратился полковник ко мне.

— Можете со мной, — сказал я, понимая, что помру с ним от тоски, но дежурить с Сибиллой я не хотел: и так Йорген на меня косо смотрит, когда я с ней один на один. Мне, конечно, плевать, но пошатнувшуюся дисциплину надо поддерживать. Да и в связке Йорген с Сибиллой хорошо работают — она умеет его приструнить.

Я подошел к Йоргену и шепнул ему на ухо:

— Как ты понял, вахта удлиняется с трех часов до шести — помнишь наш уговор? Ухо востро! Смотри внимательно за любыми движениями.

Туристы начали распределяться по комнатам, а я допил кофе, включил свой планшет и погрузился в чтение последних марсианских сводок, выложенных в Сети. Ничего интересного не произошло за ночь: три глюка атаковали отряд какого-то Джефри Гордона в районе земли Сирен. Жертв нет. Радиационные ожоги у двух Охотников. Шаттл с медикаментами приземлился на земле Ноя, близ города Оберон. Нападение юварков, обвал тоннеля на западной железной дороге — ведутся восстановительные работы.

Ко мне подошла Ирина:

— Я пойду посплю, устала я сегодня, а вам желаю спокойного дежурства. — И она улыбнулась своей искренней лучистой улыбкой, которую усталость делала только красивее.

— Спасибо большое, Ирина! — ответил я, оторвавшись от чтения. — А я вам желаю сладких и безмятежных снов — уж мы постараемся!

И она, взяв свой рюкзак, скрылась в одной из комнат.

Постепенно все разошлись, и мы с полковником остались за столом одни… Я еще заварил себе кофе и плеснул в него изрядную долю из фляги со спиртом, а полковник резался в свой тетрис.

— А как тут у вас, на Марсе? — неожиданно спросил полковник. — Часто бывает жарко?

Я оторвался от кружки с ароматным напитком и вопросительно взглянул ему в глаза.

— Я имею в виду — нападения, боевые ситуации, — пояснил тот.

«Вот ведь неймется мальчику в войнушку поиграть», — подумалось мне.

— По-разному, — лениво ответил я, — иногда и больше месяца ничего не происходит, а иногда — каждый день какая-нибудь фигня. Да еще и от местности зависит.

Ох, не люблю я этих разговоров — типа чтобы время скоротать.

— А наш маршрут по опасным местам? — с надеждой спросил полковник.

— Да нет. — Я с удовольствием наблюдал на его физиономии разочарование. — Наш маршрут в основном по местам спокойным и равнинным, да и глюки редко здесь встречаются.

Помолчали… но я знал, что это ненадолго.

Только шумела вытяжка в трубах. Тоскливо, заунывно.

— А что вы можете сказать по поводу нашего гида? — неожиданно спросил полковник, и я понял, зачем он завел этот разговор «время скоротать». Где-то в глубине души я ожидал подобного вопроса.

— Что вы имеете в виду? — как можно равнодушней спросил я.

— Вы прекрасно понимаете. — Полковник ухмыльнулся. — Я ведь не слепой и заметил ее армейский бластер, которым она разрезала пополам ту милую пташку, собиравшуюся вами отобедать.

— Да, она решительная девушка. — Я кивнул.

— Странно, что она, такая хрупкая молодая девушка, носит с собой грозное армейское оружие. — Полковник прищурился.

— Это оружие ей подарил муж, — сказал я, — он — военный.

— Все равно странно, — не унимался полковник.

— Странно, что женщины выходят замуж за военных? — переспросил я. — Да, я этого тоже не понимаю…

— Не всем военным дают такое оружие. — Полковник, похоже, не заметил моей шпильки в свой адрес. — Вы-то, наверное, на Марсе вообще небось такого не встречали?

— Отчего же, — холодно ответил я, — на Марсе тоже водятся особисты.

Я внимательно посмотрел ему в глаза — он тоже, как мне показалось, нахально и с вызовом.

Я отхлебнул кофе со спиртом:

— Я спросил у Ирины, откуда она взяла бластер, и она объяснила, что ей муж подарил.

— А стреляет-то она из него очень даже метко, и реакция у нее хорошая. — Полковник явно вошел во вкус.

— Я и об этом ее спросил, — спокойно ответил я, — и она рассказала, что ходила на стрелковые курсы. Все-таки она готовилась стать гидом на другой планете — чего здесь странного? Марс отнюдь не курортная зона.

— Я на месте ее мужа никуда бы ее не отпустил, к тому же с такой игрушкой, — проворчал полковник.

Несмотря на то что еще недавно говорил Ирине то же самое, я возмутился словам полковника:

— Вообще, полковник, вы что-то хотите мне сказать? К чему этот разговор? В группе не должно быть каких-то секретов: дорога у нас длинная и трудная.

— Не знаю… — Полковник хлопнул себя рукой по колену. — Какое-то чувство у меня смутное, как перед боем…

— Вы участвовали в боях?

— В Судане командовал в операции «Иерихонские Трубы». Еще в Индии… я тогда был майором…

— Ясно, — перебил я, — предчувствие воина — это хорошо, но это предчувствие, в любом случае, а мы здесь любим только факты.

Полковник встал и, явно обиженный, что задушевная беседа не состоялась, пошел готовить себе чай. А мне было плевать на его сантименты.

— Все же будьте начеку. — Полковник нахмурился.

— Мы на нем, — я улыбнулся ему, — тут иначе нельзя. Вы тоже помогайте: внимательная пара глаз никогда не лишняя.

— Я, в общем, даже рад, — он достал пачку редких на Марсе сигарет «Camel» и протянул мне одну, — что меня делегировали как представителя группы по безопасности: мне эти туристы кажутся подозрительными — никому нельзя верить!

— Это вы еще других групп не видели, — усмехнулся я, — такие иногда прилетают к нам… Вот вы — почему вы решили сюда прилететь?

Я откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на полковника.

Полковник метнул на меня хмурый взгляд.

— А любопытно мне стало, — он хитро прищурился, — сможет ли простой парень из Техаса, дослужившийся до полковника не в гребаных штабах, разобраться — что, черт возьми, происходит на планете, где живут ЛЮДИ! Люди, на которых правительству наплевать! У себя дома порядок навести невозможно… геополитическая ситуация тяжелая, как никогда, экономические кризисы…

«Боже, — подумалось мне, — еще один оглашенный!» Кто бы мог предположить в таком грубом человеке столько романтического идеализма?

— Я обратил внимание, — продолжал полковник, — что все здесь очень разобщены: сбиваются в какие-то банды… это я не про вас, конечно! Нет чтобы создать нормальное ополчение, обучить его, навести порядок… А как себя ведут десантники… На свиньях ездят и сами как свиньи! Ужас! Полная деморализация состава!

— Полковник! — Я решил, что пора вмешаться. — Вы еще не все здесь видели…

— Я на войне всякого насмотрелся…

— Здесь каждый день война, и враг зачастую невидим и неосязаем, не оснащен оружием или какой-то, хоть мало-мальски понятной, логикой… Здесь все не такое, каким кажется, понимаете меня? Паладины на своих свиньях — это еще далеко не полная деморализация, с которой можно здесь столкнуться. Здесь бывают такие отморозки, что на Земле их просто пристрелили бы, как бешеных собак, а тут они короли на своих территориях. На Марсе нету никому дела до понятий «правильно» или «неправильно», здесь есть только «выживешь» и «не выживешь». Я вообще не понимаю — простите, если вопрос нескромный, — но как такой идеалист, как вы, да еще и военный, а не финансист или бизнесмен, добыли такую сумму на эту полнейшую авантюру?

— Давай будем на «ты»? Я старше по возрасту и званию, а ты старший тут, так что субординация будет соблюдена. — Полковник смотрел мне прямо в глаза. Не могу сказать, что перспектива дружить с ним меня воодушевляла.

— Ладно, давай, — сказал я, картинно плеснув в пустую кружку немного спирта из своей фляги и пододвинув ее полковнику. Он залпом осушил угощенье и продолжил:

— Человек ты, я вижу, честный, порядочный, люди тебя слушаются, и руководишь ты правильно, поэтому тебе я скажу…

Я напрягся: кажется, меня ожидало откровение.

— Я — военный преступник…

Вот тебе и раз! Ну и компания! Я вежливо кивнул, хотя и удивился.

— Я продал два танка этим долбаным экстремистам, понимаешь? Чтобы прилететь сюда, я продал оружие своему врагу! Ты понимаешь, что я сделал? Ты можешь меня сдать теперь, но обратной дороги мне нет — я теперь… хе-хе-хе, — он хрипло хихикнул, — я теперь хренов марсианин! Понимаешь?!

— Не кричи так, полковник, нас могут услышать, — не выдержал я.

— А… плевать… — он махнул рукой, — я свой выбор сделал, а они, — кивнул он в сторону дверей спальных блоков, — они пускай сами выбирают свою судьбу… Я всегда думал, что марсиане — это такие маленькие зеленые человечки на летающих тарелках, а в результате оказался этим сам…

Он подпер голову ладонью — усталость давала о себе знать, и теперь, когда он выговорился, ему было заметно легче: исчезла нервозность, потух взгляд, и проступили на нем все его пятьдесят лет жизни. Да, похоже, передо мной действительно был человек, сделавший свой выбор: на Марсе он приживется, только вот надолго ли?

— Хорошо, полковник, что ты все рассказал мне. — Я закурил. — Сдавать я тебя, конечно, не буду — это личное дело каждого: ты знал, на что идешь. Но постарайся больше этого никому, слышишь, никому не говорить — по рукам?

— По рукам, — кивнул он, — да я и не собирался…

— Только еще об одном попрошу, — я поднялся над столом и глянул на полковника в упор, — твоя вольная марсианская жизнь начнется только после того, как мы посадим всех этих туристов в шаттл, который увезет их на корабль, и не раньше.

— Хорошо, — ответил полковник серьезно, — я так и сделаю.

Пару часов мы с полковником делились впечатлениями: он про Землю, я про Марс, — усталость буквально придавливала нас к столу, и если бы не кофеин — уснули бы, наверное. Потом, осоловело поглядев на таймер КПК, я медленно встал, взял прислоненный к столу свой «абакан» и, накинув ремень на плечо, пошел будить Йоргена.

— Спасибо за вахту, полковник, — сказал я, — можно отдыхать.

— Есть, — сквозь сонные губы буркнул тот. Минуту посидел, потом резко открыл глаза, тяжело вздохнул и тоже поднялся.

Я открыл крайнюю правую дверь. Справа и слева от двери сопели Йорген и Аурелиано. Койку у задней стены оставили полковнику, и я в очередной раз удивился массовой несообразительности во время распределения мест ночевки: две койки всю ночь пустуют — ведь идут вахты…

Я легонько похлопал Йоргена по плечу.

— Йорген, тебя спрашивают из «Общества охраны животных», — тихонько сказал я ему почти в самое ухо.

— А!.. Что?!! — Йорген вскочил, выхватывая из-под одеяла автомат и передергивая затвор.

— На вахту попрошу вас, Йорген, эсквайр, — сказал я шепотом, потому что Аурелиано засопел и повернулся на бок.

— Странный, ты задолбал со своим идиотским юмором, — просипел Йорген, помотав для верности головой.

— А ты хотел бы услышать: «Подъем, крысиное мясо»? Ладно, пойду Сибиллу разбужу…

Я разбудил Сибиллу, которая сказала, что я прервал ТАКОЙ сон, что лучше мне держаться от нее подальше, — она вообще спросонья очень неделикатная.

Ирина спала справа от входа, лицом к стене, свернувшись калачиком: лица не было видно, но дышала ровно, спокойно. Как же человек беззащитен и трогателен бывает во время сна… Вдруг она заворочалась и резко вскрикнула, потом еще и еще, у меня сжалось сердце.

— Тихо-тихо-тихо, — прошептала Сибилла, прикрыв ее одеялом и погладив по плечу.

— Что там у вас? — донесся негромкий голос Йоргена из-за дверей.

— Все в порядке, — ответила Сибилла громким шепотом, — ты тоже по ночам иногда кричишь.

Я отстегнул БР-м6,[10] поставил в углу, снял экстрим-комбез и, оставшись в походной одежде (штаны и водолазка из пористой мембраны), сложил комбез на тумбочку и сверху водрузил шлем. Распаковал спальник, положил автомат у изголовья на специальную раскладную подставку, которую сам смастерил из электродов, и лег на нагретую Сибиллой койку. Она пахла сырым войлоком и старым дерматином и немного Сибиллой. Она закрыла за собой дверь, и в комнате стало темно, а я провалился в глубокий, как жерло вулкана, сон. Черный спокойный сон, без проблесков сновидений, хотя какие-то мысли и неясные образы клубились в моей голове в зыбком мареве перед этой бездной…

Весна была словно уютное глубокое кресло: затягивающий в себя водоворот. Карнавал предметов на столе — я хозяйничал в дядином кресле.

Волшебные и непонятные штуковины, которые казались мистическими, инопланетными именно в силу своей странной архитектуры: блестящие диковинки.

Они были разложены по пустым спичечным коробкам, на которых синим маркером было начертано: «Светодиоды», «Транзисторы», «Конденсаторы» и много других непонятных слов.

На последних двух коробках было означено: «Канифоль», а на другом — «Олово».

Стоял сладковато-горький запах: это пахнет другими мирами. Словно грозное оружие, торчало жало паяльника рядом с паяльной станцией, напоминающей пульт космического корабля из футуристических фильмов.

Играла музыка… странная музыка — как пояснил мой дядя, это разгонялись двигатели космической ракеты, но это было сыграно на музыкальных инструментах…

Нафталин и крики запоздалых футболистов из окна. Но это так скучно… Если бы не музыка — словно голос из другого мира…

Телескоп… Длинная труба, уходящая в раскрытое окно, будто пушка в распахнутый артиллерийский порт…

— Смотри, — ласково говорит мне человек с пепельно-серой кожей рук, — ты должен видеть, что происходит во Вселенной…

Черный песок или черный пепел… а скорее — смесь из того и другого… Здесь что-то происходит… здесь что-то происходило… Что? Молчание и тишина… Надо учиться слушать молчаливую тишь… Тень огромной горы рассекает плоскогорье… тень что-то пытается сказать… она не просто так здесь… она… едва заметно шевелится… С одного края… маленькая точка… едва заметно колеблется… Значит, что-то происходит на горе… ну-ка поглядим… увеличим… так… человек! В изодранной в клочья одежде, в которой с трудом угадывается десантный комбез, грязное и окровавленное бледное лицо — он лезет на очень высокую гору, запорошенную снегом… Он ползет прямо к огромному снежному облаку…

— Идиоты… — бормочет он тихим хриплым голосом, — кретины… неужели они не понимают?!

Он в отчаянии ударяет расцарапанным кулаком по глухим, засыпанным снегом терракотовым камням, которые не могут его слышать и которым наплевать, а он в бессильной тоске знает об этом…

— Ну хорошо… — Он стиснул зубы. — Хорошо… вам же хуже… Вы сами роете себе яму… сами… какая тупость! Где боги, когда они так нужны?! Пантеон? Молчите?!

Он застонал… Натянул на лицо кислородную маску и начал судорожно дышать…

— Она ТАМ, так далеко! Она не готова… а я… зачем я лезу… (кашель) я ведь подохну раньше… я не смогу ее защитить… Дурак! Нет! Я ДОЛЖЕН… Не распускай сопли! Давай! Ты сможешь… Должен…

Он помотал головой и медленно протянул слабеющую руку к ближайшему выступу скалы… Он полз вверх…

Кадр медленно темнеет, отъезжая на общий план… Пустыня… Плоскогорье… Черная тень, словно отражение горы под землей…

Сон мой прервался шумом и суматохой… Резко… в дверь сперва стукнули, потом ожидаемый металлический звук… потом… свет… Сибилла что-то говорила на повышенных тонах, Йорген бормотал какие-то оправдания, хлопали двери. Воздух от двери был с каким-то сладковато тошнотворным запахом не то горелой ткани, не то каких-то химикатов… И вдруг раздался хриплый мужской крик, приглушенный стеной, а за ним второй, немного гортанный… Я привычным жестом подхватил автомат со своей импровизированной подставки, всунул ноги в расшнурованные сапоги и выскочил в холл.

Первое, что я увидел, — это Йорген, сосредоточенно трущий свои виски, и Сибилла, быстро развернувшая свое лицо с опухшими и покрасневшими веками в сторону криков. Она резко вскинула автомат, а из дверей выглядывали граждане отдыхающие, испуганно озираясь по сторонам…

— Что происходит? — услышал я сзади сонный голос Ирины.

Крайняя слева дверь распахнулась настежь: в проеме стоял Азиз Алима. Белки его округлившихся глаз на фоне посеревшей темной кожи, казалось, сейчас вылезут из орбит, а на лице был написан животный ужас.

— Там… — судорожно сглотнув, выдавил он из себя, — там… он… он… там…

Я рванулся к двери, отстранив араба в сторону, а он повиновался, как ватная кукла. Сзади послышались шаги, и раздался голос Сибиллы:

— Всем оставаться на своих местах!

Затем лязгнул затвором автомат.

Я вошел в комнату. Возле противоположной стены на своей койке сидел Крис Паттерсон, зажав ладонями рот. Лицо его было белым, как бумага. Он таращился широко раскрытыми глазами куда-то в сторону. Я проследил направление его взгляда и увидел Джованни, лежащего на койке слева: на его лице не было ни кровинки, рот был раскрыт, словно для вдоха, бочкообразная грудь вздыбилась, а на левой ее стороне зияло небольшое почерневшее отверстие с опаленными краями, и пахло паленым мясом. Он был мертв.

На несколько секунд я остолбенел… и тут же возникло дурацкое ощущение, что должно было произойти именно это… По какой-то страшной, темной, непостижимой логике вещей… все с самого начала шло именно к этому… Все мои вчерашние смутные подозрения сложились в единую мозаику… Мертв…

И тут же возникло еще несколько мыслей. Во-первых: зря он со мной вчера так подробно разговаривал про эту чертову базу, во-вторых: среди нас есть чужой, и в-третьих — убийство совершено бластером!

— Может, кто-нибудь скажет, что происходит и чем это так воняет? — раздался пронзительный и гневный голос пани Дроновой.

Как же все пакостно складывается… И подумать даже неприятно, что здесь происходит… Не было печали… черти накричали…

Я медленно повернул голову назад. Словно изваяния, возле стола застыли три фигуры: сидящий Йорген, который обхватил голову руками, он явно был отлит из свинца — тягостное ощущение шло от него. Упругая Сибилла с автоматом на изготовку, дуло которого глядело неопределенно вверх, была инсталляцией из дюраля и ванадия, скрытая пружина. А слева замерла фигура Ирины со встревоженными огромными серыми глазами, в которых враз потухли ее золотые искорки, а на лице застыл вопрос: «Это случилось? Да? Это произошло?» Она состояла из магния и ртути…

— Охотник Йорген, — сказал я вместо ответа, — займи позицию у выхода, Охотник Сибилла, держи под контролем центр.

— Что-то пошло не так? — с ехидным любопытством спросил Аурелиано.

Я зыркнул на него тяжелым, как чугунная болванка, взглядом — и тот примолк…

— Кто-то ночью, — я внимательно смотрел по очереди всем в глаза, — убил синьора Джованни Мюррея…

— Как? — Полковник вытаращил глаза, пытаясь обойти фигуру Аурелиано в проходе.

— Молча и со злым умыслом, — не выдержал я, — а так как все мы находились в замкнутом помещении, то можем сделать вывод: убийца — среди нас…

— Какой ужас! — воскликнула Аида.

Кто-то из женщин заплакал, вплетаясь в ритмичное всхлипывание Криса, сидевшего за моей спиной.

— Зачэм его убыли? — произнес хрипло Азиз, молчавший доселе… — Каму он сдэлал плохо?

Глаза Ирины показались мне похожими на разбитые зеркала — в них заблестели слезы… Но она не заплакала, а просто с мольбой и надеждой смотрела на меня, словно ожидала, что я сейчас все исправлю, оживлю Джованни и одену скрытого негодяя в кандалы. Прекратить этот кошмар хотелось бы и мне, но я теперь четко осознал, что кошмар еще только начался…

Одно дело бороться с Марсом, придурками и животными или даже глюками, другое дело — с хорошо подготовленным агентом с Земли, который знает что-то такое, о чем мы не догадываемся…

Гудела вентиляция. Бормотание и всхлипывание продолжалось…

— Я прошу всех разойтись по комнатам и закрыть двери ровно на двадцать минут, — сказал я громко. — Всех, кроме Охотников!

— А в честь чего это мы обязаны… — начал было Аурелиано, но все так на него посмотрели, что он смешался, хотя глаза его блеснули вызывающе.

— Произошло убийство, — сказал я как можно спокойнее, — а обязанностей командира отряда с меня еще никто не снимал.

— Только на двадцать минут? — всхлипнула Аюми. — Мне страшно…

— Все будет хорошо. — Лайла погладила ее по плечу. — Пойдем…

— Только через двадцать минут я выхожу! — Аида Дронова гордо вскинула голову.

Двери начали закрываться!

— Я вь эту комнату нэ пойду! — дрожащим голосом сказал Азиз. — Я нэ люблю мертвих!

— Тогда бери с собой Криса и веди его в комнату полковника, — сказала Сибилла, — только быстрее давай!

Криса уговаривать долго не пришлось: хлюпающего навзрыд, на плохо гнущихся ногах, Азиз провел его через холл, и дверь за ними закрылась…

Я знаком отвел Йоргена с Сибиллой ко входной двери…

— Сними сигналку, Йорген, — прошептал я.

Йорген кивнул и принялся нажимать кнопки, потом как-то странно посмотрел на нас с Сибиллой и начал откручивать штурвал замка. Дверь с тихим шорохом открылась и вошла в нишу стены… мы аккуратно вышли в холодный коридор, в котором пахло мазутом и ржавчиной.

— Что произошло?! — Я заговорил первым, меня опять колотило то ли от недосыпа, то ли от страха, что мои предчувствия так быстро оправдались. — Вы заснули, да?

Сибилла подняла руку вверх:

— Да, Странный, мы заснули, но не просто так заснули, понимаешь? Ты ведь знаешь нас, а мы знаем тебя…

— Я понимаю, — я закивал в нетерпении, — прекрасно понимаю, что два Охотника на вахте просто так не заснут… Что это было?

— Не знаю. — Сибилла помотала головой. — Чай мы готовили себе сами, ели распакованные сухпайки…

— Я знаю, — неожиданно оживился Йорген, — газ это был! У меня так же башку ломит, как тогда, когда мы с Вальтером вскрыли армейский склад, когда работали на этих ублюдков-душманов из Фракии. Вальтер говорит, такой: «О, а что это за баллончики с таймером! Наверняка взрывчатка!» Прикинь? Отморозок — он его начал вскрывать руками, сам… а тот как зашипит у него в руках! Мы на землю — и так и уснули лежа. Три часа нездорового, но крепкого сна. А на нем маркировка военная — непонятно что написано. А потом мы узнали: это чтобы бунты усмирять в замкнутых марсианских поселениях, в бункерах.

— Погодите. — Я зашел в холл: тут же все как на ладони — ничего не спрячешь… Кресло… нет… Рукомойник… нет… Надо просто почувствовать… Ну конечно!!!

Под столом в какой-то смятой картонной коробке лежал продолговатый предмет серо-голубого окраса с металлическим дискообразным набалдашником сверху. Я вырвал из своего блокнота лист бумаги и аккуратно поднял баллончик. На нем была надпись: ««ГС-4» Морфий. Беречь от огня. Вооруженные Силы ООН. Оборонная фабрика «Сан-Донатос», произведено в Гондурасе».

Я помахал баллончиком, и Йорген энергично закивал. Я подошел к ним.

— В группе есть крыса, — сказал я.

— А может, и не в группе, — нахмурился Йорген.

— А где? — Сибилла уставилась на Йоргена, тот нервно закурил.

— Я когда сигналку снимал — там в меню охранный сэт был прерван, а потом поставлен заново…

— Значит, кто-то выходил? — Сибилла стала озираться по сторонам.

— Или входил, — мрачно проворчал Йорген.

— Пока понятно только, что поставили этот баллон с усыпляющим газом, когда туристы еще были в холле и распределялись по комнатам, — произнес я задумчиво, — или полковник, во время вахты со мной… хотя… дрессированный агент так бы не поступил — так откровенно лезть в подозреваемые. В комнате Джованни тоже вряд ли находится убийца — слишком это было бы явно… Да… А убит он был из бластера…

Йорген присвистнул:

— Думаешь, наша дамочка, жена супермена?

— Непохоже на нее. — Я задумался. — Когда мы с Сибиллой на кадавра напоролись, она въехала в ангар на верблюде, с бластером в руке, потом спешилась, потом ее стошнило… она не застегнула ножную кобуру… Надо проверить — у нее ли бластер…

— Не стала бы она, конечно, убивать, — вмешалась Сибилла, — да еще таким приметным оружием…

— Все равно она какая-то мутная. — Йорген сплюнул на пол и покосился на меня…

— То, что не все рассказывает, — это я согласен. — Я оглянулся на дверной проем холла. — Но если бы она была «кротом», это был бы самый корявый и непрофессиональный «крот» в галактике, а на Марс такого не прислали бы… Просто она как-то косвенно связана с этой историей…

— Да, Странный, похоже на то, — кивнула Сибилла, — но иногда необдуманные действия еще хуже злого умысла: ты ей нравишься — поговори с ней серьезно…

— Да… — Я затянулся сигаретой. — Поговорю, конечно, но человек сложный — вспугнуть легко…

— Ой, только давай без лирики… — начал было Йорген.

— Йорген, — спокойно сказал я, — давай пойдем и будем пытать всю группу, замкнув нагревательные элементы на стволы автоматов? А можно просто всех перестрелять или бросить здесь… Лирика тут если и есть — она нашему отряду угрожать не должна, я правильно излагаю, Охотник Йорген? Ты выбирал меня командиром, потому что не доверяешь мне?

— Ты не командир, а ведущий в группе… — огрызнулся тот. Йоргена бесило то, что он — урожденный марсианин, а им руководит пришлый с Земли умник.

— Да хоть папой римским меня назови! — Я пытался кричать шепотом. — Мы на добровольной основе вместе! Никто никого не держит! Хочешь — иди со мной, не хочешь — не иди!

— Хорош уже! — прошептала громко Сибилла. — Нам еще поругаться сейчас очень полезно: пусть туристы посмотрят, какие мы лохи по жизни, и вообще дисциплины не будет…

— Ладно… Согласен… — пробормотал Йорген. — Мне просто не нравится, как он с ней носится, с этой…

— Акмэ… я что-то тебя не поняла, наверное… — Сибилла опустила голову и глянула на Йоргена исподлобья.

— Все в порядке. — Йорген вновь сплюнул. — Все нормально, если командиру мозги подсказывают, а не член…

— Значит, все-таки «командиру»? — Сибилла хищно улыбнулась.

— Хватит, ребята! — вмешался я. — Вы помните, в какой мы заднице?

— Да… — Йорген рыкнул. — Хрен забудешь… итальяшка нас подвел…

— Не итальяшка, а крыса… — Сибилла взглянула на таймер. — Так… Что решаем?

— Сейчас вы с Йоргеном вход подержите, а мы с полковником у всех вещи перетрясем, — сказал я, — потому как баллончик этот армейский, может, еще чего из спецоборудования найдем: человечек-то подготовленный, однако… хотя вряд ли это поможет… но надо… проверить одну вещь…

— Ты что-то чувствуешь, Странный? — спросила Сибилла с тревогой.

— Чувствую, что расслабиться нам предстоит не скоро, а так вообще — нет… смутные идеи пока…

— Ладно… — Сибилла кивнула. — Надо туристов выпускать, а то они взбунтуются, и подстрекатель найдется…

— Да, Йорген, — я хлопнул себя по лбу, — и посмотри видеозапись с камер, хорошо?..

— Три, четыре, пять, я иду искать!!! — Со скрипом отворилась дверь второй комнаты слева, и оттуда с идиотской улыбкой на бледном веснушчатом лице показалась Аида Дронова. — Вы закончили?

Я молча буравил ее взглядом, а она продолжала разыгрывать радостную дурочку — непрошибаемая броня!

— Вообще-то, пани Дронова, — Сибилла поправила автомат на плече. — Охотники вас сами позвали бы…

— Вы и сказали: двадцать минут! — каким-то фальшиво-радостным голосом ответила та.

— Вот и хорошо, — ледяным тоном произнес я, — с вас и начнем.

— Что начнете?! — с легкой ноткой истерики произнесла она. — Пытать нас всех?

— Нет, — сказал я как можно сдержаннее. — Досматривать ваши личные вещи.

— Вы не имеете права! — Она отступила на шаг.

— Что?! — Йорген смачно сплюнул на пол. — Чего мы там не имеем?

— Спокойнее, Охотник Йорген, — сказал я уже мягко, — пани просто волнуется. Это естественно: ведь убили человека, члена нашей группы… правда, пани Аида?

— Делайте что хотите! — И она резко отступила в комнату, наткнувшись спиной на Аюми.

— А ты чего?! — воскликнула полячка.

— Я готова предостафить сфои вэщи, — тихо сказала Аюми.

— Вот и хорошо, — сказал я.

Двери начали с легким стоном приоткрываться, и оттуда выглядывали испуганные лица отдыхающих…

Из проема, в котором были Аюми и Аида, показалась Лайла — она была сама будто труп. Она медленно волокла свой рюкзак к столу в холле. Ирина резко подошла ко мне и взяла меня за рукав, глаза ее были темны.

— Его убили из моего бластера? — тихо спросила она.

— Ну, может, и не из вашего, — так же тихо ответил я. — А с чего вы взяли?

— По запаху. — Она внимательно посмотрела мне в глаза. — Запах горелого мяса… и потом… он у меня пропал… Я вчера, кажется, забыла застегнуть кобуру в ангаре… В общем, его теперь у меня нет… Вы будете подозревать меня?

— Ирина, — я также внимательно посмотрел на нее, — я не собираюсь подозревать вас ни в чем, просто вам придется мне рассказать все, что вы знаете и до сих пор не рассказали. Обещаю: это останется строго между нами…

— Хорошо, — она кивнула, — я поняла.

— Господин полковник, — позвал я, — мне нужна твоя помощь.

— Я готов! — тут же откликнулся он, выйдя из проема двери, в которой виднелась сгорбленная от ужаса фигура Криса, нервно покачивающаяся, вытянутая фигура Аурелиано, словно он проглотил маятник, и силуэт Азиза, который что-то бормотал, обхватив голову руками.

— Мы вынуждены с вами досмотреть вещи членов нашей группы на предмет подозрительного оборудования или иных элементов экипировки человека, который может оказаться агентом разведки какого-либо государства или организации, — произнес я официально. — Скорее всего, эта процедура нам не поможет, но мы обязаны сделать это в любом случае…

— И нижнее белье наше будете изучать? — Дронова начинала серьезно действовать мне на нервы…

— Охотник Сибилла проведет личный досмотр женщин нашей группы, — ответил я, стараясь следить за своим дыханием.

— Это же фетишизм, — неожиданно ляпнул Аурелиано, стоящий в дверях своей комнаты.

Я посмотрел на него как на ползущего по стене таракана, которого собираюсь прихлопнуть ботинком.

— Странные вам в голову приходят мысли, — ответил я ему, вскинув брови, — особенно учитывая, что произошло. Поверьте, нам это не доставляет ни малейшего удовольствия.

— Следите за своими разговорами и не мешайте Охотникам, — нахмурясь, сказал полковник.

— У нас теперь военный режим? — поинтересовался Аурелиано. Но его никто не услышал.

— Попрошу всех вернуться в свои комнаты, кроме пани Дроновой и, конечно, тебя, полковник. — Я подошел к столу.

Дронова подвинула свой рюкзак, и мы с полковником принялись за дело…

Чужой мир, чужие предметы — почти все они, согласно инструкции, сходны у всех, но с налетом характера… какой-то индивидуальности… Мне было неприятно трогать вещи Дроновой: она мне не нравилась, и эта индивидуальность мне мешала… Полковник быстро и, как мне показалось, умело прощупывал стенки рюкзака, осматривал карманы… Потом приступили к вещам Аюми — она была мне симпатична, но легче от этого не становилось: она — это она. Я с большим трудом сосредотачивался, заставляя себя вникать в суть предметов, их назначение, поиск каких-то отличий, скрытых швов, потайных карманов, фальшивых стенок, необычных рычажков, кнопочек, панелей… даже личные КПК я вскрывал с крышек и внимательно изучал. Потом заставлял владельца включать мини-компьютер и проверял программное обеспечение… Работа скучная, позорная и тупая… Краем глаза я следил за выражением лица человека, за его реакцией зрачков в тот момент, когда я беру ту или иную вещь. Изредка я косился на Йоргена с Сибиллой: не теряют ли они бдительности. Все шло гладко: отдыхающие, видно, все смекнули, что положение так себе и что среди них реально присутствует «чужой» — невидимый враг, безжалостный и коварный, хорошо обученный и хитрый, который использует всех в своих никому не понятных целях.

Ближе к концу я начал слегка нервничать, хотя и с самого начала догадывался, что ничего не найду, — агент не для того был подготовлен, чтобы его вычислили по тюбикам с ядом и набору черных очков в его рюкзаке. Обидно, но я даже слабо представлял, что ищу, — я искал что-то вроде куска проволоки для антенны или… Ну была же у него усыпляющая граната — это что, все спецоборудование, которое он нес с собой?

У меня появилось неприятное ощущение, что меня головой вытолкнули в темную комнату, где сидит маньяк с инфракрасными очками. Я представил, как один из здесь присутствующих смотрит на меня и злорадно в душе ухмыляется — ищи, мол, ищи, хрен чего ты найдешь, кишка тонка… твоя телепатия не сработает… я для тебя невидимка… воздух… тень… А ты, глупый и незадачливый инспектор, как в старинном фильме про Фантомаса… поймай призрака…

Внезапно мне действительно захотелось начать пытать всех по очереди, как еще недавно с юмором предлагал Йоргену, как сделал бы, наверное, отморозок Вальтер, его подельник, или паладины, или… Я вспомнил глаза нашего гида, большие, испуганные, и стиснул зубы: я тебя найду! Я найду этого оборотня! Только надо быть спокойным и внимательным… внимательным и спокойным…

У Криса я нашел серебряный портсигар, хотя Крис не курил, — он сказал, что это его талисман, который подарил ему отец. Внутри лежало несколько сигарет «Marlboro». Еще странной вещью мне показался освежитель воздуха. У Аюми — сплетенный из веревок и птичьих перьев индейский амулет для отпугивания злых духов и календарик с марсианскими пейзажами за текущий год. У Лайлы — томик Достоевского (я очень удивился и перелистал его на предмет скрытых контейнеров — вообще иметь с собой книгу было роскошью) и игровая приставка «Pioner». У Азиза — колода игральных порнографических карт и несколько коробочек с марихуаной (как он ее провез через космопорт?). У Дроновой, кроме вещей обычных, был этюдник с разноцветными бумажками и фольгой (для аппликаций), веревочки разных цветов и размеров, куча кнопок и зажимов для этюдника, бумажки с какими-то телефонами, заляпанные краской, и разные успокоительные таблетки. У Аурелиано — эзотерические брошюры секты «Последние Клирики», набор шприцов (сказал, что принимает лекарство, и предъявил какие-то ампулы с мутноватым раствором). У полковника было две бутылки шотландского виски «Колли» по ноль-семь литра. Когда подошла Ирина, я готов был провалиться сквозь бетонный пол. Я глупо развел руками и тут же подумал, что так выгляжу еще более по-идиотски. Кажется, я даже слегка покраснел.

Ирина оставалась бледной, а глаза ее были слегка красными.

— Извините меня, — пробормотал я.

— Перестаньте извиняться, — с легкой дрожью в голосе ответила она, — я все понимаю… Ваши действия при нештате должны быть такими, без каких-то исключений.

У меня потеплело на душе от ее понимания, и все же досматривать ее рюкзак было пыткой, да и не было там ничего особенного…

Я предложил полковнику осмотреть мой рюкзак, он махнул рукой — со словами, что это будет излишним.

Тогда я пошел в комнату, где до сих пор лежал Джованни. Мне было слегка противно от приторного запаха горелого мяса. Я поморщился и приступил к осмотру комнаты. Никаких следов борьбы. Правую руку трупа в локте свела судорога. Глаза вылезли из орбит. Судя по температуре тела, смерть наступила больше двух часов назад. На тумбочке его очки. Я отстегнул с левой руки тела КПК покойного. Включил. Не запаролен — это хорошо. Посмотрел последние документы — ни одного! Последние программы: сетевой обозреватель и текстовой редактор. Так… не мог же Джованни открыть текстовой редактор и ничего в нем не написать? Или не открыть ни одного документа? Наверное, убийца тоже включил его КПК, после того как убил беднягу, и ему не понравилось то, что делал Джованни в этом редакторе… Это предположение, но похожее на правду… Может, профессор хотел что-то написать мне? О чем-то рассказать? Ведь не просто же так его убили! Джованни всем своим видом вчера давал понять, что он что-то знает, что-то важное, но не решается это сказать мне… То ли Ирина его напугала своим бластером, то ли он просто… А вдруг он знал мужа Ирины? Ведь он инструктировал кого-то из четвертого особого десантного спецкорпуса космических войск! Если муж Ирины погиб на Марсе, тогда многое стало бы на свои места. Тогда становится ясно, что смерть эта как-то связана с этой чертовой базой, и в нашей группе было два парня: «хороший» и «плохой», — и в результате «плохой» убил «хорошего», чтобы тот не проболтался о чем-то важном. Например, о месте нахождения базы, раз уж все так о ней усиленно намекают… Тут возникает две идеи: либо эта база находится в районе вулкана Олимп, либо «крот» каким-то способом спровоцирует изменение нами маршрута… Пока группа ему нужна, значит, путь неблизкий, а то сам бы добрался. С места посадки мы ушли не очень далеко: километров двести восемьдесят — триста, четыре дня пути. И вообще непонятно: «крот» знает, куда он идет, мы — не знаем, — зачем ему мы? Ответ один — не вызвать подозрений и пойти с обычной группой туристов. Но он уже заявил о своем присутствии, значит, он не ожидал увидеть тут Джованни, у него не было выхода. Скорее всего, это две какие-то конкурирующие фирмы… Да уж… задачка слишком абстрактная… Надо аккуратно переговорить с Ириной и оберегать как зеницу ока… Чутье мне подсказывает, что она здесь замешана, и хоть и знает не так много, говорит не все. И мне очень хочется верить, что она и ее муж были за «хороших». Если провести цепочку… такую цепочку провести: база — муж Ирины — Ирина и Джованни — «крот»… Нет, Ирина Джованни, скорее всего, не знала: вряд ли сотрудники спецслужб приглашают своих коллег на обед домой… особенно с одного проекта… Предположим, сперва муж Ирины встал у кого-то на пути, потом Джованни мог разболтать что-то важное… остается база — Ирина и «крот»… Ирина, скорее всего, не знает, где база, — иначе она бы могла тоже проболтаться, и трупов сегодня утром было бы два… но…

Я перестал вдруг рыться в рюкзаке Джованни: меня осенила смутная догадка… бледная, смутная… Я вспомнил круглый холл перед коридором в бытовой сектор, лестницу и покореженную стойку для считывания магнитных карточек… Черт… надо подумать… поговорить… Ирина, неужели она не понимает…

Обыск закончился ничем. Я пропесочил рюкзак Джованни как хорошая соковыжималка, — ничего: обычные вещи, ничего лишнего, только в кармане рюкзака я нашел странную штуку — это был синий восковой мелок. Зачем он понадобился профессору?.. Но все же от пришедшего в голову плана действий немного отпустило… Мозг включился в работу, и я наблюдал, как кучка разбитого разноцветного стекла начинает складываться в какой-то осмысленный узор. Пока еще не ясный, но уже с конкретным орнаментом… Молодец, Странноватый! Соображаешь!

Я заглянул под койку Джованни и ойкнул: в пыли и бетонных крошках давно не убиравшегося пространства под койкой лежал бластер Ирины! Вот где его решил оставить «крот» — мне, мол, не надо!

Я достал из кармана Джованни носовой платок — он ему теперь без надобности, а мой, как всегда, гуляет где-то в рюкзаке, — аккуратно взял бластер за его ребрящееся фреоновыми трубками дуло и глянул на счетчик зарядов: два деления на индикаторе были пустыми. Затем включил на своем КПК режим глубокого химического анализа. Поднеся рукоять бластера к щели анализатора на корпусе моего КПК, я начал водить вдоль рукоятки вверх-вниз с разных сторон. На успех я, конечно, не надеялся, но попробовать стоило… Через десять минут я заставил компьютер проанализировать имеющиеся данные с точки зрения органики. Не прошло и пяти минут, как компьютер выдал искомые мной фрагменты человеческого пота. Я поставил программу на анализ ДНК — это надолго, часа на два-три, потом останется только попросить у Ирины волос или ноготь и сравнить, хоть я был уверен в том, что убийца не оставил своих следов. Уже чисто машинально, хотя и с неприязнью, я взял у покойного на анализ кровь, волос и кусочек ногтя… Потом проверю…

Выйдя в холл, я еще раз осмотрел комнату — все углы и следы на запыленном бетоне. Ничего мне это не дало, но немного успокоило. Йорген с Сибиллой продолжали охранять выход и озадаченно глядели на мой повеселевший вид. А вид мой был призван подергать «кроту» нервишки: мол, не дрейфь, чувак, скоро увидимся, я кой-чего нашел…

— Полковник! — позвал я. — Мне нужна ваша помощь.

— Я здесь. — Полковник с готовностью вышел из своей комнатки. — А почему снова на «вы»?

— Привычка, ты старше по званию, — ответил я, — сбиваюсь…

— Ладно, называй как угодно…

— У вас есть личное оружие?

— Конечно: «Ругер-65», армейский…

— Очень хорошо. — Я потер ладони. — Смените, пожалуйста, Охотника Йоргена на вахте у входа. Никого не выпускать, впускать только нас с Охотником Йоргеном.

— Есть. — Полковник вернулся в комнату, отстегнул от комбеза кобуру и повесил на пояс.

— Охотник Йорген, поможешь мне с выносом тела профессора.

— Принято!

Я даже вздрогнул — Йорген подчиняется приказам! Это надо где-то записать: такого-то числа такого-то месяца Охотник Йорген без единого пререкания соизволил подчиниться приказу лидера группы Странного. Наверное, чувствует вину за ЧП, что случилось в его смену… Он, конечно, не виноват, но я же его и не отчитывал…

Я нацепил шлем, надел комбез с разгрузкой и повесил на плечо автомат. Затем мы взяли Джованни за ноги и за плечи и бережно переложили на его походное одеяло. Как на носилках, вынесли его за дверь. Покряхтеть пришлось на винтовой лестнице, потом мы вынесли тело в прокатный цех и положили его в железный ящик для инструментов: здесь до него хоть церберы не доберутся. Я захлопнул крышку, взял ржавую трубу и, примотав к ней доску от ящика, нацарапал ножом: «Здесь покоится выдающийся ученый и гуманист, сын итальянского народа, профессор Джованни Мюррей. Прими его, Марс».

Я решил, что излишний пафос — это единственное, что я могу сделать для парня. Выкурили по сигарете.

— Слышь, Странный, — сплюнув, сказал Йорген, — посмотрел я запись с камер наблюдения…

— И?

— С шести сорока вечера до семи ноль-ноль запись потерли…

— Значит, выходил он наружу… — задумчиво произнес я. — Зачем? Может быть, встречался с кем?

— А я тебе про что толкую! — Йорген округлил глаза. — Нас пасут, я чую!

— Йорген, как нас могут пасти на открытой местности, да еще и так, чтобы мы никого не заметили? С вертолетов, что ли?

— Я чую, — упрямо повторил Йорген.

Мне припомнилась потерянная бумажка на замке и след от прищепки для камеры на перилах, но все это как-то дико выглядело даже для хитроумных агентурных комбинаций: марсианская пустыня — это не танцплощадка, где люди встречаются, быстренько переговорят или передадут друг другу что-то, и…

— Йорген, — предложил вдруг я, — а давай прошвырнемся на экскурсию по пескам заводской территории? Посмотрим, кто самый крутой следопыт. Слабо?

И мы пошли. Облазили все, но, кроме следов церберов, крыс и нашего отряда, ничего не нашли…

— Все равно нас пасут. — Йорген помотал головой.

Я не стал спорить, и мы вернулись в бытовой сектор.

Я отпустил часовых на входе и дал туристам час на сборы — было девять вечера, а планировал выступить к десяти.

В мрачной тишине, прерываемой только тихим шепотом и шорохами вещей, группа стала готовиться к переходу… Я чувствовал, что моя репутация подмочена… я был на грани срыва, но держался, автоматически перемалывая в голове все факты, догадки и идеи по сотне раз. Не то чтобы смерть на Марсе такая уж редкость, но в моей группе… Это не самомнение, это просто моя осторожность и внимательность, доведенные до состояния привычки…

— Вы можете нам объяснить, в конце концов, что у нас происходит? — Аурелиано вынул меня из мира идей и абстракций прямо в реальность. — Кто убил итальянца и за что его убили?

— Кто его убил, я не знаю, пока не знаю, но мы это обязательно выясним, не сомневайтесь. — Я посмотрел ему прямо в глаза, чтобы понять, видит он мою неуверенность или нет. — А вот насчет того, за что, могу сказать одно: Джованни был связан со спецслужбами ООН, и скорее всего, это внутренние разборки разведок.

— Скорее всего? — подозрительно прищурился клирик.

— Я боюсь, — жалобно всхлипнула Аюми.

— Вам нечего боятся, — успокаивающе сказал я, — вы ведь не агент земной разведки?

— А что они делают здесь, на Марсе? — не унимался Аурелиано.

— Если бы я знал обо всех операциях, планируемых земными разведками, я бы с удовольствием ответил на ваш вопрос, — не выдержал я. — Но так как они мне ничего не рассказывают, я пока не в курсе…

— Тот, кто забывает об очищении души, своего разума, — умирает…

— Уймитесь вы, вашего бога ради, — перебил я Аурелиано.

— Все готовы? — тихим и каким-то уставшим голосом спросила Ирина.

Послышались разрозненные реплики, туристы толпились в холле в комбезах и шлемах, рюкзаки стояли на полу.

Сибилла и Йорген выдвинулись первыми — я замыкал. Погасил свет в тоннеле и самом блоке и забрался по винтовой лестнице.

Дромадеры в ангаре чувствовали себя превосходно — мне иногда казалось, что словосочетание «абсолютное наплевательство» было придумано о них. Йорген сказал, что возьмет дромадера Джованни, чтоб Сибиллин верблюд мог отдохнуть. Я молча кивнул.

Мы с Йоргеном открыли ворота ангара — и на меня сквозь открытое забрало шлема дохнуло зябким, пыльным и кисловатым марсианским воздухом. Стояли сумерки, бордово-сизое небо низко висело над плоскогорьем. Где-то выли церберы. Налетел легкий порыв ветра, ворота скрипнули. Я включил нашлемный фонарь, но сразу погасил: на севере, километрах, наверное, в пятнадцати от нас, словно гигантский мерцающий дирижабль, проплывал огромный глюк сигарообразной формы. Он был внушительных размеров и как-то очень спокойно и торжественно парил, куда-то направляясь на юго-восток. Он излучал голубоватое сияние, и по его телу пробегали тоненькие багровые и желтые змейки электрических разрядов. Редкие звезды на небе просвечивали сквозь него, а снизу, точно под ним, кружился небольшой смерч из песка, и доносилось ветром тихое ритмичное гудение. Страшновато, но очень впечатляюще. Вот так глюки провожали куда-то в марсианский рай душу профессора Джованни Мюррея, специалиста по глюкам… Ожили датчики радиации, выдав легкое повышение вечернего фона…

— Выходим? — нетерпеливо спросила Сибилла.

— Подожди, дай глюк пройдет… — провожая его взглядом, ответил я медленно.

— Глюк?

И тут большая часть туристов заинтересованно столпилась возле проема ворот, и я пожалел, что сказал это вслух. Они жадно смотрели на него, Крис пытался сфотографировать, сотни эмоций уходили в эфир, я же, напротив, старался ни о чем не думать… Возбужденный шепот нарастал… И вдруг… глюк остановился как вкопанный, словно и не было у него никакой инерции движения и он был легкий, как бумажный змей. Я замер…

— Все назад, в ангар, — театральным шепотом произнес я.

Туристы попятились.

Я не отрываясь смотрел на зависший объект, концентрируя свои эмоции на спокойствие, безразличие и созерцательность. Я представлял себе наш спокойный и размеренный путь, мерное покачивание седла, тихие разговоры, флягу со спиртом — словом, все умиротворяющее и обыденное…

Глюк продолжал висеть в вечернем небе, и мне это не нравилось. Затем на его боку зажглась ярко-желтая точка, и мне это еще сильнее не понравилось, но я и виду не подал, продолжая думать обо всем расслабляющем и абстрактном. Точка стала расти, расти, пока не вздула бок сигары неким крупным в размерах, желтовато-оранжевым апельсином, напоминающим модель солнца из голографического проектора в планетарии. Затем этот шар начал вращаться вокруг своей оси — и вдруг, совершенно неожиданно, подскочил вверх и свечкой скрылся в вечернем небе. В воздухе раздался слабый свист и хлопок… Я слегка стиснул зубы, и… глюк поплыл дальше…

— Разродился. — Я выдохнул, утирая холодный пот со лба…

— Ну что там? — прошептал из-за спины полковник.

— Все нормально, — я поднял руку вверх, — через пять минут выступаем…

Холодало, изо рта вылетали небольшие облачка пара. Глюк неожиданно стал набирать скорость и уже через минуту исчез за горизонтом.

Меня не покидало чувство, что глюк устроил это представление специально для нас, правда, и его сюжет, и тем более суть мог понять только такой же глюк, как и он сам.

Наконец мы вышли на маршрут и продолжили свой путь на северо-восток, по южной оконечности долины Амазония, вдоль самого плоскогорья. Небо темнело. Туристы сбились в кучу вокруг полковника и о чем-то болтали — наверное, обсуждали ужасное происшествие. Йорген с Сибиллой прикрывали тылы, а я, довольный, что на время меня оставят в покое, опять, как вчера, пристроил своего верблюда рядом с Ириной, оправдывая себя тем, что нам надо поговорить по делу.

Плечи Ирины были поникшими, лицо из-под шлема выглядело печальным и равнодушным ко всему вокруг. Она опять что-то набивала в своем планшете — наверное, описывала глюк, который мы недавно видели.

Я подъехал к ней поближе:

— Не отвлекаю?

— Сейчас, минутку… — Она набила еще несколько строк, затем выключила планшет и убрала в седельную сумку. — Это просто ужасно, — произнесла она наконец, — у меня до сих пор не укладывается в голове этот кошмар… Вы были правы: в нашей группе действует какой-то агент… Зачем ему понадобилось убивать безобидного и жизнерадостного профессора? Вы кого-нибудь подозреваете?

— Пока — нет, — ответил я, — но кто-то хочет, чтобы я подозревал вас.

Я извлек из наколенного кармана бластер и протянул Ирине как можно незаметнее. Она посмотрела на меня с изумлением.

— Берите, берите, — сказал я тихо, — спрячьте в кобуру и накрепко застегните ее.

Ирина послушно взяла оружие и, мельком взглянув на счетчик зарядов, убрала в кобуру.

— Какой подонок, — пробормотала она, — вы правда считаете, что нашим жизням ничто не угрожает сейчас?

— Вам я скажу об истинном положении вещей. — Я тяжело вздохнул: вместо того чтобы говорить с прекрасной девушкой о поэзии или музыке, мне опять нужно было что-то вынюхивать, вытягивать из нее, придираться к словам, втираться в доверие… Обязательно устрою ей какой-нибудь праздник в Городе. Если к тому моменту у нас будут еще поводы для праздников… — Нам, скорее всего, вообще ничто угрожать не будет, если мы поймем логику событий и мотивы убийцы, — продолжил я. — Есть некая опасность, и единственный человек, которому она угрожает, — это вы, Ирина.

— Я? — Она резко повернула ко мне испуганное лицо. — Но почему именно мне должно что-то угрожать? Вы ведь сможете меня защитить?

Я поклялся себе тут же, что ни один волос не упадет с ее головы, пока я рядом.

— Я, конечно, буду всегда вас защищать, Ирина, — сказал я, сделав ударение на слове «всегда», — но, чтобы облегчить эту задачу, расскажите мне все, что вы знаете. Пока вы мне не сказали ни про вашего мужа, ни про то, как вы оказались на Марсе и зачем стали гидом. Важна любая информация, понимаете?

— Да… — произнесла она медленно, — я понимаю.

Повисло молчание — решится она или нет? Довериться мне, почти незнакомому ей человеку? А вдруг она и вправду что-то знает и боится сказать или просто не хочет откровенничать?

— Ирина, поймите же меня, — сказал я мягко, но решительно, — мне вовсе не доставляет удовольствия мучить вас расспросами, но ситуация слишком опасна, чтобы сейчас что-либо скрывать.

— Конечно… — Она тяжело вздохнула. — Но я почти все вам рассказала. Я не сказала только, что наш развод с мужем был фиктивным…

Она вновь вздохнула, глядя куда-то вдаль.

— Фиктивным? — переспросил я. — То есть?

— Поймите, он ведь работал в разведке и рассказывал мне очень мало: сплошные тайны и недомолвки, особенно если речь заходила о работе…

Я резко обернулся, чтобы проверить, не наблюдает ли за нами кто-нибудь из туристов.

— Продолжайте, — приободрил я ее.

— Ну вот… я и говорю — он очень мало делился со мной даже элементарными вещами; иногда это выводило меня из себя, но он говорил: «Потерпи немножко, скоро все у нас будет очень-очень хорошо». А когда я возражала, что у нас и так все отлично, он улыбался так загадочно и отвечал, что так хорошо, что я себе даже представить не могу. И когда я его начинала расспрашивать — отшучивался, что будем жить как в раю, даже лучше. Меня это иногда пугало, а он утешал, что осталось совсем немного и я сама все узнаю. Иногда после таких разговоров он повторял одну странную фразу: «Вышел Пантеон на балкон — а оказался в подвале он». Как-то раз он сказал, что через месяц у него очень важная командировка и мы не увидимся полгода, зато потом-то уже вообще не надо будет расставаться. Он попросил меня уволиться с работы, записал на стрелковые курсы и попросил пойти обучаться на гида экстремального туризма по марсианской программе. Я спросила — зачем? Он сказал, что это простая формальность и ничего страшного, сказал, что мне нужен официальный повод для полета на Марс, куда его скоро переведут работать. Полетим мы в разных кораблях, но на Марсе уже будем неразлучно вместе. А перед этим нам надо развестись, потому что по марсианским законам земные браки там недействительны, а вот когда мы туда прилетим, зарегистрируемся заново.

Я сказала тогда, что ходят слухи, будто Марс очень далек от тех райских условий, про которые он мне говорил. На что он ответил — это кому как. И рассмеялся. Потом он возил меня в какой-то крупный медицинский центр, сказал, что я должна пройти какое-то обследование на совместимость с марсианским климатом. У меня взяли анализ крови из пальца, сделали снимок сетчатки глаза и просветили каким-то прибором. Он взял у доктора диск с результатами и сказал, что со мной все в полном порядке. Он уехал в свою командировку, а через три с половиной месяца мне сообщили, что он погиб при исполнении служебного долга, передали мне его награды и какие-то вещи.

Я сперва не поверила, что он на самом деле… — голос ее слегка дрогнул, — что он действительно погиб. Я была уверена, что все это часть какого-то хитроумного плана, связанного с нашим перелетом. И ровно через полгода, защитив диплом гида с отличием, я была направлена в компанию «Стар Вэй Интернешнл», где меня зачислили в отряд гидов-экстремальщиков. Я просто рвалась на этот Марс. Все, что рассказывали во время подготовки, мне было очень интересно, я полюбила эту планету, когда была еще на Земле. Постоянно сидела в чатах, где общаются «марсиане», которые уже по несколько раз были там. Много, конечно, я всякого наслушалась про Марс и в свой адрес выслушала множество нелестного — мол, молодой женщине не место в таком аду и лучше мне детей воспитывать, чем заниматься сомнительными авантюрами. Но меня это не остановило: при первой же возможности я взяла тур в Новые Афины. Мы приземлились тогда в долине Маринера, и Охотники нас уже встречали.

— А как их звали? — перебил я.

— А это важно? — Ирина нахмурилась.

— Конечно, — ответил я, — раз я спросил, значит, важно. Ценна любая информация.

— У ведущего отряда была кличка Кольт.

— Слышал я про такого, — кивнул я, — кажется, из Уругвая, бывший военный.

— Да. — Ирина кивнула. — Он какой-то грубый был очень, резкий. Еще был некий Трутень и Хоккеист.

— Этих не помню что-то, — пробормотал я.

— Один, кажется, и вправду бывший спортсмен, а другой говорил, что раньше был бандитом. Я ему не верила — больше он болтать умел. Я всю поездку ждала, что муж меня отыщет, с непривычки было тяжело, хоть маршрут был и простой, а в группе было четверо неплохо подготовленных туристов: миллионеры какие-то из одной крупной компании, «Глобал Хард», кажется. В общем, когда уже за нами шаттл приземлился и надо было лететь на корабль, я поняла: он не придет, он погиб, его больше нет…

Она тяжело вздохнула и продолжила:

— Половину пути проплакала — было такое ощущение, что меня обманули, что, пока я спала, у меня отобрали что-то очень важное, невосполнимое… Было очень плохо…

Когда прилетела на Землю, поняла, что вообще ничего видеть не могу из привычных вещей, даже с друзьями не могу общаться, вот и осталась на этой работе: так гораздо легче и интереснее… Вы меня понимаете?

Она выжидающе посмотрела на меня.

— Понимаю, конечно, понимаю… — сказал я, закуривая сигарету. — Вы отважная и сильная девушка. Хотел бы я быть достойным того, чтобы такая, как вы, полетела за мной на другую планету…

— Мне кажется, что вы достойны гораздо большего, — произнесла она тихо.

Я посмотрел на нее и встретил взгляд ее бездонных серых глаз. Что-то во мне встрепенулось, как пойманная в силки птица: одинокая покинутая девушка, продолжающая искать призрак своего счастья, который блуждает по мертвым пустыням и скалам этой треклятой планеты, и она следует за ним уже без особой надежды его отыскать… Ей нужна поддержка, как никому из присутствующих здесь…

— Спасибо, я постараюсь оправдать ваше доверие, — кинул я ей. — Да, негусто, конечно, у нас с фактами.

— Я же сказала вам, что ничего особенного не знаю, — грустно промолвила она и немного виновато улыбнулась.

— Нет, вы мне подтвердили парочку моих предположений. И я могу с уверенностью заявить, что опасность вам не грозит.

— Почему вы так решили? — удивленно спросила она.

— Ну… это долго объяснять…

— Мне интересно: все-таки речь идет о моем спокойствии. — Она посмотрела на меня с некоторым вызовом.

— Ваш муж, как мне кажется, подверг вас некоторому риску там, еще на Земле, но он не ожидал, что этот риск будет большим, он вообще повел себя странно, как мне кажется… — Я задумчиво затянулся сигаретой. — Но то, что он вам мало рассказывал, — это и есть залог некоторой вашей безопасности.

— Выражайтесь яснее, пожалуйста. — Она с интересом наблюдала за выражением моего лица.

— Я пока не могу ничего вам сказать…

— Ну вот! Терпеть не могу всяких тайн и загадок. — Ирина явно начинала злиться.

— Честное слово, Ирина, я ведь строю такие фантастические предположения, что и сам боюсь о них думать, — пытался я сгладить ситуацию по максимуму. — Я все вам расскажу, и довольно скоро. Неужели вы думаете, что я хочу вас обмануть?

— Если бы я так думала, я бы вам ни слова не сказала. — Она сверкнула в темноте яркими звездочками своих зрачков. И вдруг… улыбнулась, глядя на мой растерянный вид. Неприятности, казалось, отступили вместе с исчезнувшим глюком, далеко за плоскогорье. И мне стало так уютно в этой зябкой и опасной ночной пустыне, будто я здесь родился и вырос.

— Я знаю, — продолжила Ирина, — вам надо подумать. Но вы сможете во всем разобраться, я не сомневаюсь, уж если вас слушаются глюки…

— Просто я умею с ними себя вести по их правилам. — Когда она меня хвалила, я ощущал чудовищную неловкость: хоть мне и было приятно, но казалось, это про кого-то другого она говорит.

— Вы просто недооцениваете свои таланты, — она явно хотела меня добить, — я не встречала на Марсе ни одного Охотника, хоть немного похожего на вас. Когда произошло убийство, ваше спокойствие и хладнокровие вызывали у меня зависть.

— Меня чуть не стошнило от запаха, — промямлил я, — а уж от этого обыска…

— Нас, похоже, действительно втравили в какую-то крупную авантюру, — перебила меня Ирина. — И я совершенно искренне хочу сказать вам, что вы единственный человек здесь, которому я могу доверять. Понимаете? От вас зависят наши жизни… Я буду стараться вам помогать во всем…

— Я сделаю все, — сказал я, ласково взяв ее за локоть и поглядев в глаза. — Я все пойму и узнаю, и мы доедем до этого чертова Олимпа, даже если все демоны Марса встанут на нашем пути плотной шеренгой… Этот кукловод задел мою профессиональную репутацию, и…

Я почувствовал на левом предплечье легкую вибрацию: это КПК вошел в режим коммуникатора, и мне пришло сообщение — это редкость на Марсе, дорого и редко необходимо. Извинившись перед Ириной, я отвлекся на экран. Писала, как ни странно, Сибилла: «Странный, вы там уже обнимаетесь? Приотстань-ка незаметно и послушай: тут что-то происходит — полячка нашла в своих бумагах для рисования какой-то лист со стихами, говорит, что не ее, откуда взялся — не знает. Собирается читать вслух, хочешь послушать?»

Я повернулся к Ирине.

— Нам сейчас надо будет слегка замедлиться, — сказал я негромко, — чтобы подвинуться ближе к туристам и послушать, что там происходит. Давайте сначала я, потом вы.

Ирина кивнула. Я слегка придержал поводья своего дромадера, и тот замедлил свой шаг. Вполоборота я заметил, что смена уже потеряла строй и слегка скучковалась.

— …Да, когда собралась рисовать, Аюми, — говорила Дронова, обращаясь к японке. — Сейчас прочту, я про себя уже прочитала пару строк: стихи необычные, но очень красивые… Вот, слушайте, полковник: это легенда, похоже… Говорю же — не знаю чьи, может, кто-то их мне посвятил… Шучу… Ну вот…

— Это есть про Марс стихи? — первым нарушил молчание Крис Паттерсон, который ехал на полкорпуса за Дроновой.

— Здорово! Правда, я почти ничего не поняла, — в искреннем восхищении сказала Лайла.

— Неплохо выдержан стиль, — напыщенно похвалил Аурелиано, — но, боюсь, это вовсе не легенда, а фантазия современного автора на несколько мифов одновременно, к тому же Дионис и Артемида никогда не освобождали Зевса из царства Аида, хотя Посейдон действительно…

— Галиматья какая-то, — проворчал полковник.

— Пачэму галиматья? — удивился Азиз. — Красыво звучит как, э?

— Кто же это написал, а? — как-то комично развела руками Аюми.

— Пани Дронова, — сказал я, — а можно мне взглянуть на этот листок?

— Не отдам! — Полька прижала листок к груди — совсем как маленькая девочка, у которой хотят отобрать игрушку. — Это мое, это мне прислали!

— Честное слово Охотника, — я поднял правую руку вверх, — я верну вам его через полчаса!

— Точно вернете? — Она недоверчиво наклонила голову.

— Клянусь всеми глюками Марса! — произнес я торжественно.

— Ну смотрите, все свидетели: он обещал. — И она нехотя протянула мне драгоценный для нее лист бумаги.

— Выстраиваемся в цепочку в смене, — подал я команду и тронул поводья.

Мысли мои стали вновь хаотично вращаться в голове, как вариатор настройки приемника. Что это за любовное послание польской пани? Что это за Дионис и Артемида со свитой, идущие к Олимпу спасать папочку Зевса? Что это за грязные намеки, черт возьми? Ключ, которого не отобрать Посейдону? Что это за трубный глас в марсианской пустыне? Какие, на фиг, боги? Кто? Какой умник устроил это представление, сожри меня глюк?!

Я перевел КПК в видеорежим и сфотографировал послание: оно было написано на пористой серой бумаге, синим мелком, скорее всего, восковым… СИНИМ МЕЛКОМ! Я сегодня уже видел синий мелок! В рюкзаке у Джованни! Он написал это стихотворение! Он мелок наверняка украл у Дроновой! Я видел, у нее полно таких, разноцветных! Так… и оставил у себя в рюкзаке… либо не успел положить на место, либо… он боялся… Я обратил внимание вечером, перед вахтой: он был слегка взвинчен… Он догадывался, что с ним может что-то случиться. Может, он оставил мелок у себя как тревожный маяк, на всякий случай, чтобы я мог безошибочно определить авторство письма: ведь обыск — процедура стандартная при ЧП. Так… Может, он даже знал убийцу в лицо… хотя не факт… Спецагент из него — как из Йоргена буддийский монах… Он мог просто бояться: он же чувствовал, что в группе есть чужой, может, бластер Ирины его тоже ввел в заблуждение, и вообще… Так-так… Пока все худо-бедно понятно выходит…

А теперь надо как-то уяснить — на что он хотел мне намекнуть этим эпосом? «Вышел Пантеон на балкон — а оказался в подвале он». Так, кажется, говорил муж Ирины.

Стихи, конечно, да… вроде сюжет простой и понятный, а многое не ясно. А вот убийца эти стихи сейчас наверняка слышал, когда их Дронова читала. Интересно, там было для него что-то интересное? Вряд ли, иначе итальянец постарался бы подкинуть бумажку мне… хотя, может, просто не успел этого сделать?

— Что вы думаете об этом стихотворении? — тихим голосом спросила меня Ирина, поравнявшись со мной и слегка потянув поводья.

— Я думаю об этом, — ответил я с рассеянным видом.

— Я вас отвлекаю?

— Да нет, что вы. — Я закурил. — А вам что кажется?

— Я не знаю… — Ирина поежилась: подул порыв холодного ветра с равнины. — Если это намек на нашу группу и наш маршрут, то все это выглядит нелепо, так как ни к этому засекреченному месту, ни к итальянскому ученому (или разведчику, как я уже думаю) никакого отношения я не имею. И если соотносить двух упомянутых там персонажей, которых Зевс позвал на помощь, — это, конечно, лестно со стороны неизвестного автора, — со мной и вами, — то я никак не хочу понимать свою взаимосвязь с некими ключами, и вообще… я согласна с Аурелиано: это выдумка современного автора. И правильно сказал полковник — галиматья какая-то!

Она опять гневно сверкнула глазами.

— Почему вы так злитесь? — спросил я. — Вы мне все рассказали, и я верю, что это чистая правда.

— Не люблю, когда меня используют или пытаются одурачить, — сказала она уже более спокойно. — Простите, это эмоции — вечер сегодня… не особо обнадеживающе начался… Бедный Джованни… Я всегда говорила мужу после некоторых его историй, которые он иногда рассказывал, что разведка напоминает мне клубок сцепившихся змей, где нормальный человек долго не протянет… Эти интриги, эти бесконечные тайны, это вечное вранье…

— А я думал, вам нравится быть женой крутого разведчика… — Я опять заметил в Ирине перемены — сейчас она была уставшей женщиной, потерявшей любимого мужа и, возможно, часть веры в людей вообще.

— Нравилось, — поправилась она, — а потом я начала выматываться с этими его постоянными отъездами и секретами. Стала его просить как-то с этим развязаться или уйти хотя бы на менее опасную должность. Он мне пообещал, сказал, что на Марсе все будет иначе, по-другому… А сейчас оказывается, что хуже всегда есть куда…

— Не переживайте, Ирина: мы с вами сейчас уже попались на эту игру, — я попытался сделать залихватский вид, — так что теперь нам переживать поздно.

— Спасибо, подбодрили. — Она скептически покачала головой.

— Я хотел сказать, — попытался я объяснить, — что уныние нам только помешает сейчас, а здоровый оптимизм, внимательность и здравый смысл — просто необходимы. Согласитесь? Я тоже увяз в этой истории, а если задуматься, я выкручивался из таких заварушек, что все потом говорили: ты — везучий сукин сын! А я знал, что дело не в везении, а в общем состоянии… Это как в контакте с глюком…

— А что происходит во время контакта? — заинтересовалась вдруг Ирина. — Что вы чувствуете?

— Сперва… — Я задумался. — Сперва слышу или вижу многоголосые шумы, слова, картинки: тысячи мыслей. Потом один из моря образов затмевает все прочие… Потом какое-то легкое покалывание в затылочной области, как будто кто-то смотрит. Тогда я понимаю: вот оно! Вот и мой гость… А потом я начинаю думать о чем-нибудь спокойном, размеренном, неторопливом. О чем-то позитивно отстраненном: главное — не проявлять настороженности и чувствовать себя открыто, как на ладони, но при этом комфортно, понимаете?

— Это, наверное, очень трудно. — Ирина с интересом посмотрела на меня.

— Вовсе нет: возникает такой прилив тихой радости… Первый раз это получилось у меня спонтанно. Большой студенистый глюк, розоватого оттенка, сильно напомнил мне упавшее на пол желе, которое продолжает колыхаться некоторое время по инерции. И во-первых, я перестал его бояться, а потом мне стало поразительно легко, и покалывание в затылке сменилось каким-то теплым ветром. И я сказал про себя: «Привет, я просто прохожу тут мимо, по своим скучным делам». И мне показалось, что у меня в голове что-то зашелестело, похожее на мои слова, но ощущение такое, будто в моей подкорке гаснет эхо собственного голоса. И он проплыл в трех метрах от нашей смены, прямо перед мордой моего Чемберлена.[12]

— Кого? — удивилась Ирина.

— Чемба, это я так моего верблюда называю. — Я как-то смутился, словно сказал какую-то глупость.

— Вот и не подумала бы. — Ирина негромко рассмеялась.

— А чего такого? — Я насупился. — У любого боевого коня в Средние века было свое звучное имя.

— А почему именно Чемберлен?

— Этот тоже важный очень. — Улыбнувшись, я потрепал верблюда по шее.

— Очень интересно вы с глюками общаетесь. — Ирина посерьезнела.

— Я уже говорил: общением это не назовешь, скорее обмен эмпатическими импульсами, что ли. Это я сам придумал такое объяснение…

— Хорошо, — теперь Ирина смотрела по-деловому, — я буду тренироваться по вашей системе: кажется, я поняла, в какое состояние надо входить и что чувствовать, как настраиваться.

— Зачем вам это? — Я вопросительно поднял брови.

— Я тоже хочу чувствовать природу аномалий. — Ирина решительно взглянула мне в глаза.

— Так можно и с ума сойти, — ответил я спокойно. — Глюки бывают разные — и агрессивные, и с очень мощным полем воздействия. Они непредсказуемы, они чужеродны…

— Но вы же нормальный? — Ирина пожала плечами.

— Кто вам сказал? — Я развел руками. — Я принимаю таблетки, пью спирт, бываю вспыльчив, мне снятся пророческие сны, я слышу голоса и ощущаю мысли разных людей, и еще кричу по ночам. Неплохо? Вы, кстати, тоже: я, когда с вахты шел спать, — вы крикнули пару раз, а Сибилла вас успокаивала…

Ирина вздрогнула, и лицо ее даже в бордовом призрачном сиянии полумрака марсианской ночи слегка побледнело:

— Просто приснился плохой сон, и все… — Она посмотрела в мерцающую облаками красноватую темноту ночи, которую прорезали на юго-западе высокие гребни гигантских барханов охристо-лилового цвета.

— И мне тоже не очень… — со вздохом согласился я. И, помолчав, продолжил: — А возвращаясь к тексту, скажу, что та информация, которую Джованни так пафосно и прозрачно придал огласке…

— Вы считаете, это он писал?

— Скорей всего — да, я нашел сегодня вечером в кармашке рюкзака итальянца синий восковой мелок — он его украл у Дроновой и оставил себе на случай, если с ним что-то случится, а я не пойму, от кого письмо. Он чувствовал за собой наблюдение, наверное. Так вот по поводу его текста становится понятно: некий очень важный объект, с которым, скорее всего, был связан ваш муж, находится где-то на нашем маршруте, возможно в районе вулкана Олимп, и у вас есть какая-то возможность на этот объект проникнуть: ваш муж как-то этому поспособствовал. А «плохие парни» об этом знают и хотят этим воспользоваться, поэтому в нашей группе есть «чужой». И вся эта катавасия[13] с этим объектом связана с неким государственным переворотом. Мне показалось, что так.

— Это звучит логично, — вновь вздохнула Ирина, — но я никак не могу понять, как я могу что-то открыть, не зная зачем и не зная как?

— Значит, все гораздо проще, чем мы думаем. — Я обернулся на смену: не подслушивает ли нас кто.

— Как это проще? — удивилась Ирина.

— А что, если вы сами и являетесь ключом от этого объекта? Такого ключа враг отобрать у вас не сможет.

— О боже! — невольно вырвалось у Ирины. — Как это в его духе: он был уверен, что я буду повсюду с ним! Здесь, на Марсе… Но как я могу быть ключом?

— Пока вы проходили медицинское обследование, с вас могли снять отпечатки пальцев, сканировать сетчатку глаза, вживить микрочип…

— Это уже слишком! — Ирина возмутилась. — Он меня использовал?!

— Нет, — ответил я, примиряюще, — он улетал на Марс навсегда — не мог же он вас бросить? А так как вы летели отдельно, он подумал, что сам будет более заметен в этом случае, поэтому так поступил, обезопасив тем самым вашу жизнь. Он считал, что вам нужно всего лишь перелететь с Земли на Марс, а тут он бы вас уже встретил. Видно, он не догадывался о том, что враг в курсе его планов, иначе не поступил бы столь опрометчиво.

— Не знаю… дайте сигарету, пожалуйста…

Это была ее вторая сигарета, и, как ни странно, мне доставляло удовольствие дать ей сигарету: это своеобразно объединяло нас еще крепче.

— Да, — наконец произнесла она, закурив и закашлявшись, как и вчера, — в том, что вы говорите, есть здравый смысл, и скорее всего, так и было на самом деле, я не вижу других объяснений… И что нам теперь делать?

— Ни в коем случае не нервничать, а обострить чутье и наблюдать за всем, спокойно и внимательно, — сказал я. — Вы обещали мне, что будете тренироваться, как чувствовать глюки, вот и тут понадобится такое: я так часто вижу опасность заранее… Не всегда, конечно, но очень часто, как в ангаре с кадавром. Я действительно знал, что за дверью опасность… А кем вы работали на Земле, если не секрет? — решил я сменить тему разговора.

— Не секрет. — Она покачала головой. — Я занималась историей и лингвистикой, изучала древние языки народов Северной Европы.

— Я так и подумал, что вы с историей в ладу. — Я кивнул.

— Почему? — Ирина удивилась.

— Вы, как и наш эрудит Аурелиано, тоже подметили, что стихи современные.

— Надо же, — Ирина опять была удивлена, — все вы замечаете. А вы чем занимались?

— На Земле? — Я закурил. — Мы с вами коллеги, и это приятно: я преподавал мировую историю в университете, занимался археологией.

— Вот почему нам легко общаться, — улыбнулась Ирина, — вы тоже пытались понять человечество, изучив его историю…

— Возможно, — кивнул я задумчиво, улыбнувшись в ответ.

— А почему решили все бросить? — спросила Ирина с любопытством.

— Я нашел один монгольский курган под Алма-Атой — уникальный курган. — Я вздохнул. — Возможно, помощника самого Чингисхана… Но нам отказали в финансировании. Семейные проблемы стали возникать. Перспектив было мало — начался «тибетский кризис». Хотел даже стать наемником — навыки выживания в археологических экспедициях быстро возникают. Не жил я, а существовал, словно во сне, — мне иногда кажется, что меня не было на Земле, и родился я уже здесь, будучи Охотником. Вы правы в том, что на Марсе необычно, — да. Тут начинаешь острее чувствовать, приходят простые и верные мысли. Это трудно объяснить — легко и тяжело одновременно… Когда я встретился с вами, я был так удивлен…

Неожиданно я прервался. В мертвом пустынном безмолвии, нарушаемом только воем церберов и шелестом ветра, я услышал странный лязгающий шум где-то вдалеке. Будто пищали комары, и маленькие гномы били по маленькой наковаленке своими молоточками. Так как я был убежден, что ни комаров, ни гномов на Марсе нет (разве что где-то в секретных лабораториях), я подумал о плохом. Включил локационную антенну и перевел КПК в режим инфракрасного сканера. Примерно в километре от нас по плоскогорью, нам наперерез, двигалась группа точек — одна большая и несколько маленьких. Большая точка двигалась равномерно, а маленькие плясали вокруг нее в механическом ритме маятников. Реактор и разогретые сервоприводы!

Я обернулся на смену и поднял руку, делая знак остановиться, одновременно произнеся в шлемофон на частоте Йоргена:

— Ребята, тревога: прямо по курсу возможен боевой контакт. Предположительно что-то типа АШаТ-5.

Я услышал нецензурную брань Йоргена и его выкрик:

— Группа, стой!

— Что случилось? — спросила Ирина.

— Небольшие неприятности.

Я опустил забрало шлема и включил прибор ночного видения.

Обшаривая взглядом плоскогорье справа, откуда и двигалась боевая машина, я заметил один отлогий склон, который шел вдоль стены плоскогорья прямо от нас, — преимущество небольшое, но все же…

— А что такое «ашат-пять»? — вновь спросила Ирина с тревогой в голосе.

— Автономный шагающий танк, — сказал я как можно спокойнее, чтобы не выдать волнения в голосе. — Это такой военный патрульный робот.

— Может, отойти подальше, и он нас не заметит?

— Радиус действия его сканеров — от шести до четырех километров, в зависимости от местности, он уже нас засек. Ирина, отходите с группой как можно дальше назад.

— Йорген, — крикнул я в шлемофон, — оставь Сибиллу с отдыхающими и дуй ко мне с РГК, Сибилле дай приказ отводить группу, хотя бы на километр. Как понял?

— А почему он собирается на нас нападать? — Ирина взяла в руки поводья.

— Потому что он тупая машина, которая патрулирует эту тупую пустыню, Ирина! Я сказал — назад! К группе!

— Не надо кричать на меня. — Она обиженно нахмурилась и тронула дромадера шпорами. — Будьте осторожны, — крикнула она, отъехав на несколько шагов.

Прибежал спешившийся Йорген с портативным ракетным комплексом на плече. Я тоже спрыгнул с седла и, развернув верблюда, похлопал по заду: Чемба послушно затрусил к удаляющимся туристам.

— Йорген, давай так, — сказал я. — Я возле склона его отвлекаю, а ты дуй вон в ту яму напротив — ты ведь неплохо с этой штукой управляешься?

— Странный, ты псих, что ли? — Йорген свободной рукой покрутил у виска.

— У него вариатор целей: я начну по нему шмалять из автомата, он до меня по углу не дотянется, а ты долби его в аккумуляторный отсек, только не по лбу. Помнишь, как тогда, под Пелопонессом?

— Тогда расклад был другой. — Йорген сплюнул на песок. — А если он примет группу за скопление живой силы врага и попрет напролом?

— Так тебе на кой эта пукалка на плече? — не выдержал я. — Долби его в корму — и дело с концом!

— Ты все-таки с приветом, Странный. — Йорген покачал головой.

Звуки зудения мощных сервоприводов и лязг суставов ходовой части машины стали заметно громче, отражаясь эхом от барханов и плоскогорья.

— Некогда спорить, Йорген! Я побежал.

И мы разбежались в разные стороны: я — к спуску с плоскогорья, Йорген — к яме. Пока я бежал, мне даже удалось увидеть его макушку, сверху, над камнями. Я поднажал (бег давался на Марсе легко), и вот несколько прыжков, потом кувырок — я подкатился к каменистой, засыпанной песком и пылью стене. Наверное, когда-то здесь хотели сделать спуск с горы. Я посмотрел в сторону ямы: Йорген тоже успел занять позицию — только верх шлема торчал над песчаным холмиком. Его позиция была опаснее моей: в зоне прострела танка, но моя задача опаснее его: отвлечь этого болвана на себя.

Камень, к которому я прижался спиной, стал мерно вздрагивать: «Вз-з-з-з-з — бух! Вз-з-з-з-з — бух!» Шагал стальной голем, выискивая свою жертву. Надрывно завывали сервоприводы, и вдруг шаги смолкли. Или его электронный мозг просчитывает цели, или… Вновь раздалась тяжелая поступь — хвала богам! Я заледенел при мысли, что он пошлет в сторону нашей группы одну из своих ракет.

Я имел уже дело с танками-роботами, но не так часто, чтобы считать эту задачу плевой, к тому же эти электронные мозги зачастую вели себя не совсем подвластно человеческой логике. Вдобавок этот бронированный цыпленок имел на вооружении крупнокалиберный пулемет, одну мелкокалиберную скорострельную пушку, пушку Гатлинга (пулемет с вращающимся блоком стволов, известный в народе как «мясорубка») и реактивный ракетный комплекс. Вот поэтому Йорген и крутил мне пальцем у виска: эта мощная мобильная огневая точка представляла угрозу даже для бронетехники, а мне хватит и пары пулеметных пуль. Но с другой стороны, грозная и смертельная машина на дальних дистанциях вблизи была более уязвима, появлялся шанс попасть в «мертвую зону» стрельбы. Да и я был в выгодной позиции.

Сердце бешено стучало, попадая в такт тяжелой поступи бронированного чурбана… Вот сейчас… сейчас я его увижу, над камнями спуска… И вот на фоне слегка фосфоресцирующих бордовых облаков тусклой марсианской ночи показался раскачивающийся стальной купол башни с песчаным камуфляжем… Как уши, торчали по его бокам две ракетных установки. Это действительно оказался АШаТ-5, модель называлась, кажется, «Овод». В народе его аббревиатуру исказили до слова «шатун». Так называли почти все шагающие танки. Над камнями уже показались триплексы видеодатчиков, которые шли по периметру кабины. Я понял, что он и так меня засечет, буквально через секунду, да и инфракрасный сканер уже меня засек, просто я пока не представляю угрозы. Ну что же? Сейчас буду…

Я откинул забрало шлема, отключив ночное видение. Мне душно было в шлеме, не хотелось помехи стекла, а прицел автомата был помечен фосфоресцирующей краской.

Теперь аккуратно перевел предохранитель на стрельбу очередями, вскинул автомат, прицелился, задержал дыхание — и плавно нажал на спусковой крючок. Автомат ожил в моих руках и забился в пляске смерти, выплевывая в стальную тушу плотный поток свинца. Я целился в «глаза» его видеодатчиков, хоть это и не могло вывести из строя такую сложную боевую машину.

Автомат смолк, а я, ослепленный вспышками выстрелов, быстро, на ощупь переставил свежий, примотанный изолентой к опустевшему, магазин и перевел стрельбу на короткие очереди. Шаги умолкли, натужно завизжали сервоприводы, и башня стала медленно разворачиваться ко мне. Глаза вновь привыкли к темноте, и я успел заметить: два триплекса я разбил. Хотелось верить, что я остановил его в выгодной для Йоргена позиции. Один свежий, не испорченный «глаз» танка смотрел на меня из-за гряды камней. Я послал в него короткую очередь. Танк «понял», что я представляю некую угрозу целостности его агрегатов, и определил меня как приоритетную цель поражения. Тут же загудел другой моторчик, но его звук отличался от звука серводвижков: это заработала «мясорубка», шестиствольный пулемет Гатлинга калибра 7,62. Я вжался в глубь скалы и заткнул уши. Раздался ритмичный стальной рокот, и засверкала за камнями пульсирующая вспышка. Поднялось облако песка, мелкого щебня и пыли. Завыли отрикошеченные вверх пули, и сильно запахло каким-то чужим, незнакомым порохом. Танк ослеп на правый бок, но его это не сильно остановило — инфракрасный сканер показывал меня почти в центре зоны стрельбы. Мне в лицо больно летели мелкие камни и пыль. Прищурив глаза, я заметил, что танк выбивает в скале небольшую выемку и скоро пули начнут ложиться в полутора метрах от меня. Я инстинктивно прижался к прохладному камню, а пальба продолжалась. Ну что там телится Йорген? В тетрис, что ли, заигрался?!

Я выхватил из разгрузки противотанковую гранату, выдернул зубами чеку и наотмашь швырнул ее по дуге в сторону выемки. Открыл рот, чтобы не оглохнуть. Рвануло! Крепко рвануло. В ушах раздался звон. Пулемет замолчал. Я уж было обрадовался, но услышал глухой лязг внутри башни и тихий стон сервомоторов: это автомат заряжения подтягивал блок механизированной укладки боекомплекта — болван перезаряжался…

Интересно, подумалось мне, а мог бы Йорген меня сейчас подставить, потому что я ему надоел в качестве командира? Ведь ничего никто не докажет! Работал же он раньше с отморозками? А у них так принято.

И в этот момент я крикнул в шлемофон:

— Давай, Йорген!

Зря я это сделал, наверное… В ту же секунду со стороны ложбины выросла белая мохнатая дорожка, и на лобовой броне танка расцвело красно-бурое облако, которое снесло немного дальше, назад! Гром! Блин! Касательное попадание, да еще и по лбу! Десять атомных батарей церберу под хвост! Наверное, когда я крикнул, Йорген целился, и мой выкрик сбил его с цели! Вот я идиот! Сам же не люблю, когда меня торопят!

Завизжали двигатели, закрутился пулемет, и опять заработало над ухом несколько отбойных молотков. Я с удовлетворением заметил, что ритм выстрелов теперь неровный, перемежается лязгом: значит, пару стволов ему гранатой перебило!

Но вдруг выстрелы врезались в спуск. Башня вращалась в сторону долины!

— Йорген! — заорал я в шлемофон, перекрывая грохот выстрелов. — Вали на хрен оттуда! Срочно!

И почти в ту же секунду — визг и глухое шипение: танк выпустил из обеих установок по ракете, ориентируясь на выстрел Йоргена! Низкий гром, гул эха… и над ямой, точно по центру, вырос огненный смерч, осветив пустыню на несколько сотен метров… Загудела земля, а башня разворачивалась ко мне, грохоча «мясорубкой»…

Все… кажется, Йоргену трындец… промелькнуло у меня в голове… промелькнуло столько всего сразу… И мне, значит, тоже… и… нет… До Ирины эта тварь не дойдет! Что? Не знаешь, что делать?! Беги теперь к яме и моли всех богов и чертей Марса, чтобы взрывом не покорежило РГК и чтобы запасная ракета была целой! Черт! Кажется, это и называют реальными проблемами! Как я побегу по линии огня?! Даже думать об этом не буду! Мне повезет… мне повезет! Я — везучий сукин сын! Слышите?! Боги Олимпа? Я за то, чтобы все кончилось хорошо! И вы, глюки! Знайте: мы хотим, чтобы все было хорошо! Жаль Йоргена, в сущности-то он парень хороший был… ну… Ну, железный болван, ты меня реально вывел из себя! Тебе хана! Молись своим разработчикам!

Была слабая надежда на гранату-невидимку: кроме дымовой завесы она еще распыляла металлическую пыль и излучала некоторые электромагнитные поля, что было бы помехой для любых сканеров, но это хорошо срабатывало в условиях военных бункеров, для аппаратуры слежения, а здесь, в чистом поле… Вот и проверим: вариантов все равно нет… Я медленно, упираясь спиной в камни, стал подниматься. По шлему звонко садануло камнем: к «мясорубке» присоединился крупнокалиберный пулемет. Пушку электронный мозг берег для бронетехники. И на том спасибо, мне хватит и этого. За камнями сияло пульсирующее зарево. Я вынул из разгрузки гранату-невидимку, слегка трясущимися пальцами выдернул чеку и швырнул ее туда… где танцевал смертельный огонь.

Сквозь грохот послышалось едва уловимое шипение. Отломился кусок камня на спуске, и пули стали врываться в песок и рикошетить от камней на расстоянии вытянутой от меня руки… К облаку пыли и камней стало примешиваться расползающееся белое пятно, похожее на вату. Я упал на четвереньки и пополз вперед, ближе к дыму, стараясь не думать о том, что в меня может попасть рикошет… Проползя два метра, с удовлетворением заметил, что башня за мной не разворачивается. Это придало мне уверенности — он меня потерял. Я задержал дыхание, нацелился в сторону ложбинки и, сделав резкий кувырок, вскочил на ноги и помчался со всех ног вперед, делая легкие зигзаги… Хоть и привык я к местной силе тяготения, но в такие моменты вспоминал ее очень добрым словом: на Земле такими прыжками не пробежал бы и чемпион мира…

Внезапно стрельба сзади стихла, и надрывно и жутко во внезапной тишине марсианской пустыни завыли моторы сервоприводов: заметил, сука!

Стала раскручиваться «мясорубка», а я заорал что есть сил! Несколько огромных прыжков, а сзади ударила пулеметная очередь… камни били меня по спине. Вот она! Черная воронка с оплавившимися краями! Прыжок… и я кубарем скатываюсь в пропахшую гарью горячую яму, а надо мной свистят пули, взрывая песок на краю воронки. Вот тебе! С мягким знаком!

Озираюсь по сторонам — ничего! В воронке не может что-то не остаться! А вдруг эта дрянь сейчас опять жахнет ракетами?

Словно в подтверждение моих мыслей пулеметный огонь стих. Я высунул голову и увидел, как сволочь втягивает пусковые ракетные стволы в башню: на дозарядку. И еще заметил: слева, в другой яме, лежит тело. Тело Йоргена, а рядом с ним — РГК, целый! Я перекатился в другую ложбину и начал судорожно стягивать ремень ракетницы с тела Йоргена. Тот вдруг зашевелился! Живой!

— Идите на хрен… — пробормотал Йорген. — Не отдам… не дам… отвали…

Я с трудом разжал его пальцы, вытянул из его разгрузки ракету, отодвинул затвор и быстро вставил ракету в паз. Затвор щелкнул. Я приник к видоискателю и поймал болвана в перекрестие электронного прицела. Болван вынимал свои «уши» из «головы» и смотрел четко на меня…

И вдруг справа в него уперся мерцающий тоненький красный лучик! Лазер!

Я на секунду повернул голову направо и увидел белого дромадера с сидевшей на нем Ириной, а Сибилла, буквально вцепившаяся в хвост верблюда, пыталась остановить это безумие! Ирина, что ты делаешь?! Этим бластером его полчаса прижигать надо!

Красная точка елозила по кабине. Болвану не понравился перегрев брони, и он медленно стал разворачивать башню в сторону Ирины! Ах ты, сволочь!!!

— Не-э-э-э-эт! — заорал я, выскакивая из укрытия с РГК в руках.

Все происходило как во сне: мне казалось, что действие вязнет в каком-то жидком стекле. Я медленно, продолжая бежать, приник к электронному глазку прицела и поймал в перекрестие целеуловителя станину, на которой крепились две суставчатых «ноги» танка, медленно вздохнул — и медленно нажал на кнопку пуска. Меня отбросило навзничь, а ракета с шипением и свистом устремилась к АШаТу. В ту секунду, когда моя ракета ударила по станине болвана, тот, на подогнувшихся манипуляторах шагохода, выпустил две дымные дорожки, и две ракеты веером прошли над дромадером и его всадником. Яркая вспышка… болван покачнулся, но удержался на ногах, хотя один шагающий блок заискрился и, скорее всего, заклинил. Это все я увидел в падении. И еще одно: вдруг раздался дикий свист и человеческий визг, и с вершины плоскогорья на башню болвана упала какая-то веревка, потом еще… болван накренился и упал набок, поливая пустые камни пулеметным огнем, а сверху на него прыгали какие-то люди в пестрых одеждах, и их было все больше и больше…

Вдруг болван затих…

Я вскочил, я был еще в горячке боя — и со всех ног, с автоматом на изготовку, матерясь и отплевываясь, кинулся к Ирине, рядом с которой, присев на одно колено, стояла Сибилла, держа свой «абакан», опершись локтем на ногу. Сзади, с пистолетом в руках, бежал полковник. На лице его была написана сосредоточенность хорошо дрессированной собаки. Я подскочил к Ирине, бросив автомат, снял ее с седла и, оттолкнув за верблюда, крикнул:

— Ложись!

Ирина послушалась, но продолжала сжимать в руке бластер, глядя с ужасом то на мое перекошенное лицо, то на освещенное невесть откуда взявшимися факелами место действия на спуске.

А на спуске творилось просто черт знает что: какие-то люди, по виду довольно дикие, облепили АШаТа как земные мухи… нет, как земные муравьи жука-короеда. В руках у них были электропилы, отвертки, молотки или просто железные палки. Они за секунды отдирали от болвана какие-то детали, откручивали приборы и орудия, выдирали проводку. Болван совершал изредка некие конвульсивные движения, когда тот или иной луддит[14] задевал какие-нибудь контакты электроцепи. Выглядели они на редкость причудливо даже для Марса: кожаные клепаные куртки, накинутые на драные комбезы, по центру лысовыбритых голов у некоторых из них красовались разноцветные гривы свалявшихся волос, физиономии и некоторые части тела были пестро татуированы. На некоторых были инфракрасные очки, и на шее и руках — железные цепочки и какие-то амулеты. Вот несколько накачанных парней в кожаных жилетах отвинтили крышу башенной лобовой брони, и она с гулким звоном упала на камни. Некоторые разбежались в разные стороны и вновь принялись за дело…

Полковник тронул меня за рукав.

— Как обстановка, сынок? — спросил он хриплым от волнения голосом.

— Дерьмовая обстановка, — резко ответил я, еще не пришедший в себя после боя. — Охотник Йорген контужен, он там. — Я кивнул в сторону воронки. — Сможете транспортировать его к группе и оказать первую помощь? Я прикрываю…

— Что это за парни? — спросил полковник настороженно.

— Я бы тоже выяснил этот вопрос, — сплюнув на песок, сказал я. — Возьмите дромадера гида группы и действуйте.

— Есть. — Полковник взял верблюда под уздцы и вполоборота, боком, держа в правой руке свой любимый «Ругер-65», стал отходить в сторону бывшей ложбины…

Было сомнительно, что мы пусть даже и вчетвером уложим эту шайку маньяков человек в тридцать. Правда, автоматического оружия я у них не заметил: в основном дробовики и какой-то самопал разнообразный, но их было вдесятеро больше. И все же меня это пугало не так, как тупой робот, обвешанный всевозможными крупнокалиберными причиндалами.

Марс учил вникать в обстановку и сохранять спокойствие в любой ситуации, хотя во мне спокойствия сейчас совсем не наблюдалось: просто я знал, что нервничать сейчас уже поздно.

— Дэн, кто они? — послышался сзади хриплый голос Ирины.

— Пока не ясно, — ответил я, полуобернувшись.

Вдруг я заметил, что по склону спускается всадник. Он сидел верхом на черном быке и сам был таким же большим, толстым и черным. На голове его красовался спецназовский шлем, в который было вкручено спереди два болта, наподобие рогов. В одной руке он держал что-то вроде автомата УЗИ, а в другой — спецназовский щит со щелью бронестекла сверху.

Он зычно свистнул, и четверо амбалов, которые только что отодрали лобовую броню, подошли к нему, а затем эта тусовка направилась в нашу сторону.

— Огонь открывать по моей команде, — тихо сказал я.

Меж тем процессия приближалась. Для солидности я передернул затвор. Они услышали. Жирный негр, сидящий на черном быке, поднял автомат вверх, и бахнул одиночный выстрел. Сибилла даже не пошевелилась: молодец девочка!

— Люди в пустыне! — крикнул хриплый гортанный голос негра. — Клан Харлея видит вас на своей земле, и мы в кайфе! Да будет у вас крутой реактор!

Они подъезжали все ближе.

— Вольные Охотники Марса приветствуют клан Харлея и его могучих воинов! — в тон приветствию чужаков ответил я.

— Как вы подкатили к земле нашего клана? — все еще вежливо спросил затянутый в черную кожу жирный негр. Только сейчас я заметил, что между рогами его быка привинчен логотип фирмы «Харлей-Дэвидсон».

Говорил он вроде понятно, но какими-то странными конструкциями речи, с использованием неформального сленга. Его пальцы были увешаны кольцами и перстнями. Золото на Марсе ценится в основном как сырье для электроники, поэтому металл, праздно висящий на пальцах, свидетельствовал о его высоком положении.

— Мы держим путь в Персеполис, — ответил я. — Мы шли через эти земли с миром. Но на нас напал ходячий болван…

— Да, мы глядели, как вы сильно трамбовали шагавого. — Негр и его амбалы остановились в трех метрах от нас и закивали. — Наши охотники восемь лун следили за большим болваном. Он очень трудный танк, но вы дрались с ним — респект и уважуха! Назовите свои имена и погоняла!

— Я — Странный из долины Маринера, — ответил я, подняв руку. — Это — Сибилла из Одиссея, еще с нами Охотник Йорген с земли Ксанфа, он ранен. А эти люди — странники, попросившие нашего покровительства!

— Мы рады, что такие реальные воины помогли нашему клану в большой охоте. Вы имеете навар от этой победы, для вас, — негр покачал головой, — клан Харлея дает добро за добро! Сид Вишез[15] слышит мой голос!

— Спасибо вам, — ответил я с легким поклоном, — но нам ничего не нужно, разве что пару ракет для нашего РГК.

Негр с уважением посмотрел на наше оружие.

— Да, мы банкуем вам ракетами, — кивнул он с важным видом, — и тусанем вас по нашим землям.

Затем он повернулся к громиле, сидевшему справа, и сказал ему негромко:

— Анвар, говори всем, что у нас сегодня реальные друзья, эти воины. В поселок скажи, пусть кипешат к большой тусе!

— Благодарю за честь, которую вы оказали нам… — Я вновь слегка поклонился в знак уважения: продолжать сейчас войну было бы совсем не в наших интересах. Можно сказать даже, что нам крупно повезло, что мы напоролись не на отморозков, а на вполне мирное племя… Могло быть и по-другому…

Меж тем люди клана Харлея привели свой транспорт: около пятнадцати верблюдов, штук пять свиноконей, запряженных в самодельные тележки из дюралевых сеток, труб и залатанных автомобильных колес. Они грузили запчасти танка, возбужденно покрикивая на тех, кто оказывался менее расторопен. Лица у всех были довольные.

— Мы соберем наших людей и выступим за вами. — Я повесил автомат на плечо и поднял с земли РГК. Сибилла встала с колена и тоже закинула автомат на плечо. Ирина уже стояла на ногах.

— Так и замутим, — кивнул Харлей и тронул поводья своего засопевшего быка.

Кажется, молчать ему нравилось больше, много связанных слов давались с трудом, да и люди его в основном общались короткими фразами и разными звукосочетаниями, напоминающими междометия.

— Сибилла, будь другом, сходи за нашими верблюдами, и, если Йорген может ехать, дай группе команду выдвигаться: мне нужно поговорить с Ириной. — Я взял Ирину за локоть.

— Хорошо, я поняла, Странный, — кивнула Сибилла и, развернувшись, зашагала в сторону отдыхающих.

Я отцепил с пояса флягу, слегка дрожащими пальцами отвинтил крышку и сделал три хороших глотка, затем подвел Ирину к каменной гряде и развернул лицом к себе.

— Какого черта, Ирина?! — не выдержав, рявкнул я. — Зачем, чего ради вас понесло со своей игрушкой на боевой танк?! Вы представляете себе, что могло случиться? Вам что, в войнушку поиграть захотелось?!

— Перестаньте на меня кричать! — в тон мне ответила она. — Вам грозила опасность!

— Я не перестану кричать! — сказал я уже спокойнее. — Опасность грозила исключительно вам! Вы не послушались Охотника Сибиллу, — если бы я не успел выстрелить, вас бы размазало по песку двумя ракетами! Вы понимаете это?

Ирина обиженно молчала, глядя в землю.

— Вас могли убить… — тихо и упрямо сказала она.

— Это вас могли убить, — ответил я, глядя в ее сердитые серые глаза. — Без приказа любые самостоятельные действия в боевой ситуации могут грозить еще большими жертвами, чем вам может показаться. Вы будете меня слушаться хоть когда-нибудь?!

— Да! — недовольно сказала она.

Не знаю, что на меня нашло в эту секунду: я был в сильном эмоциональном состоянии, и внезапного порыва я остановить не смог. Я положил РГК на песок, по которому еще совсем недавно плясали пули, затем взял Ирину за руку, вторую руку положил на ее плечо, наклонился и, притянув к себе, поцеловал ее в губы. Меня продолжало колотить, но я не мог себя прервать. Я хотел носить на руках эту маленькую и отважную девушку, готовую броситься даже на танк, чтобы защитить меня… Я прикоснулся к ее холодным губам, которые были сомкнуты. На мгновение мне показалось, что она хочет отпрянуть назад. Но Ирина слегка разомкнула губы и ответила на поцелуй. Потом все же высвободилась из моих рук и посмотрела на меня своими большими удивленными глазами.

— Что это такое? — спросила она растерянно.

— Это акт сексуального домогательства, — ответил я, улыбнувшись. — Простите, я хотел вам сказать большое спасибо за вашу отвагу, которая в такой красивой и хрупкой девушке вызывает мое искреннее восхищение!

Я вновь поднял ракетницу с земли, повесил на плечо и, развернувшись, пошел в сторону группы. Ирина некоторое время смотрела мне вслед, а затем пошла за мной.

Группа уже продвинулась на некоторое расстояние вперед, к откосу спуска. Впереди шла Сибилла и вела за поводья наших с Ириной дромадеров. С огромным облегчением я заметил сидящего в седле Йоргена. Я подошел к нему и спросил, похлопав по колену:

— Ну как ты, старина?

— Что? — неестественно громко ответил он, слегка наклонившись ко мне.

— Я спрашиваю — дружище, как ты? — сделав ладони рупором, громко повторил я вопрос.

— Вообще репа звенит! — так же громко ответил Йорген. — Полковник с Сибиллой мне чего-то хорошего вкололи! Уже лучше!

Лицо его было в кровь расцарапано, все туристы (особенно женщины) смотрели на него с сочувствием и уважительно, как на настоящего героя. Йорген был в центре внимания, и ему было хорошо.

— Ну и слава богу! — ответил я ему.

— Спасибо, ты вовремя про ракеты предупредил! — Йорген становился под всеобщим вниманием благостным и добродушным.

Я махнул рукой — не за что, мол, — и начал забираться в седло своего верблюда.

— Странный! — позвал Йорген.

— Что? — Я обернулся.

— А ты неплохо бегаешь! — И на прокопченном и расцарапанном лице заиграла лукавая улыбка.

— Долгие годы упорных тренировок и полнейший аскетизм. — Я развел руками. Было понятно, что если Йорген и злился на то, что я сказал ему под руку перед выстрелом, то сейчас он дает понять, что оценил мое поведение во время боя. Видно, все-таки Йорген-марсианин признал Странного с Земли хотя бы равным себе.

— А что там за парни? — спросил он. — Сибилла говорит, что племя какое-то?

— Клан какой-то, дружелюбные, они за этим АШаТом давно следили: сейчас его по винтикам на молекулы разберут.

— Луддиты? — уточнил Йорген.

— Типа того, — кивнул я.

— А кто такие луддиты? — спросила подъехавшая сбоку Лайла.

— Есть такие тусовки на Марсе, — ответил я, — живут на каком-нибудь полуразрушенном заводике и побираются разной техникой для жизни своей тяжелой, и мародерством не брезгуют. Они берут все, что плохо лежит: ищут старинные посадочные модули автоматических кораблей, в честь которых дали названия многим местам на Марсе, разыскивают отработавшие свой ресурс марсоходы, охотятся на роботов, которые были сюда присланы в великом множестве еще в период подготовки Первой Волны. Да и есть на Марсе автоматические заводы полного цикла, которые выпускают их до сих пор, и они разбредаются по планете изучать грунт, исследовать рельеф, замерять магнитное поле — оно на Марсе неоднородно. Охотники в основном держат эти заводы под контролем, но есть и ненайденные. Найти такой завод равносильно обнаружению золотой жилы на Земле…

К нам подъехала Ирина, которая с каким-то удивлением смотрела на меня, будто обнаружила у меня в лице что-то новое.

— А чей это был танк? — спросил полковник.

— Так вот я и говорю, — продолжил я, — залезают такие ребята на военный склад, а технически грамотных специалистов среди них мало, в основном все дикие. Увидели танк на складе — дай, думают, разберем. Лезут к нему в аккумуляторный отсек, а там, прямо рядом с ним, — кнопка активации текущего режима. Был этот танк запрограммирован на патрулирование какого-то объекта военного. Эти парни кнопку задели или случайно сами нажали: танк включился и пошел искать свой объект, по дороге наводя порядок в мире. А они решили дождаться, когда он на кого-то напорется и вступит в бой, — тогда им удобнее напасть на него будет, потому что с их оружием я бы к этому танку близко не подошел.

— Хитро они это придумали, — заметил полковник.

— Они нас проводят некоторое время: мы на их территории оказались, — сказал я. — Настроены они вроде мирно, но приказ по группе — в контакт с членами клана Харлея по возможности не вступать. Передайте тем, кто не слышит сзади. На всякий случай.

— Вы думаете, они опасны? — спросила Ирина.

— Опасным человек может стать за считаные секунды, и по таким неожиданным причинам, что лучше просто не пробовать, — ответил я. — Мы для них чужие, да еще и на их территории.

Впереди виднелся свет факелов клана, которые освещали окончание погрузки. От танка уже мало что осталось: груда металлолома и скелет башни с содранной броней. Бедным животным придется много сегодня тащить.

Сперва мне показалось, что вся эта наша процессия сильно напоминает переселение малых народностей, типа исхода евреев из Египта. Наша группа как-то терялась на фоне этого цыганского табора. А табор был натуральный — уже поставили на полную громкость какую-то очень тяжелую музыку. Гитарные запилы органично вплетались в металлическое поскрипывание телег и полязгивание поклажи. Слышался смех, острые и туповатые шутки, вспыхивали и как-то сами собой гасли конфликты — люди бурлили и пузырились в своем нехитром бытии, искренне радуясь удачной охоте, пересказывая друг другу свои подвиги и переживания. У них теперь было самое дорогое, что может быть в жестких марсианских условиях, — у них реактор с танка, он давал энергию, а энергия — это жизнь. Тепло в доме, регенерация воздуха, свет фонарей, работа бытовых агрегатов, зарядка костюмов, связь и множество другого, без чего на Марсе не обойтись.

Ирина ехала молча, углубившись в какие-то записи в своем планшете, я не хотел ее отвлекать, да и не был уверен в том, что она позитивно отреагировала на прецедент перед нашим отъездом. А в голове моей крутился образ покойного профессора, который верхом на сигарообразном глюке вылетал из жерла Олимпа и декламировал свои стихи…

Стихи распадались на мелкие металлические шарики, которые раскатывались среди камней и песка, а потом они стали пульсировать. Мне тоже пришлось превратиться в маленький красный пульсирующий шарик, в котором отражались три физиономии и три черных точки.

Висели на стене, словно старые фотографии, мои обрывки воспоминаний, с аккуратно надорванной бумагой по краям. И в этой своеобразной рамке что-то шевелилось, была видна глубина, и проступало лицо седовласого старика с благородными чертами лица и немного уставшими глазами. Он внимательно смотрел на меня с экрана монитора.

Все это казалось мне сейчас нереальной выдумкой… Миражом в пустоши мозга…

Я лениво протянул руку и взял откупоренную бутылку теплого пива.

Я окинул взглядом свою комнату вокруг, мысленно прикидывая истинную ценность каждого предмета, казавшегося мне воплощением моего «я». Взгляд мой уперся в серебряный кадуцей, купленный в Индонезии.

«Уютная гробница — так напишут археологи будущего», — мелькнуло в моей голове. Я представил себя в виде мумии с инвентарным номером, которая лежит, сжимая в одной высохшей руке трубку телефона, а в другой истлевшую сигарету.

Гробница была уставлена любимыми компакт-дисками, приколами из Интернета и засохшими тюбиками с краской. Кто этот долбаный Рамзес? Почему он продолжал ей звонить до самой смерти? Кто была эта Нефертити? Такая же истлевшая мумия, погребенная с такой же кучей никчемных предметов? О, боги! Я больше не могу так… И меньше тоже… Буря в стакане…

Мужчина в экране деликатно кашлянул:

— Вы что-то хотели мне сказать, что-то важное, кажется…

— Да, профессор. — Я затянулся сигаретой и отхлебнул глоток выдохшегося пива.

С улицы доносились гудки автомобилей и ритмичный гул.

— Я хочу записаться в отряд добровольных колонистов. Вы мне поможете?

— Вы? — Он удивленно вскинул брови. — Но ваша диссертация! Молодой человек?! Вы собираетесь все бросить? Это истерика!

— Да, то, что я бросаю, это и есть истерика… — Я выдохнул, и легкие мои опустошились…

Мне грезились красно-черные скалы, которые я видел сейчас и не понимал — зачем?

Сквозь черты лица седовласого бородатого мужчины проступило, как в «фотоморфинге», лицо кареглазого и щекастого Джованни.

— Я не знал, как быть! — сказал он, разведя руками. — Он попросил меня, но что я мог???

Я помотал головой и зажмурил глаза. Когда мне перестанет видеться всякая хрень?

Я огляделся вокруг, почувствовав нелепость выражения «попасть с небес на землю»…

Я вспомнил, что в этой суете и мелких неприятностях совсем забыл отдать Дроновой листок со стихами: теперь-то уж точно можно это сделать, да и обещал же я. Листок этот уже никому больше не интересен, он свою роль исполнил.

Я чуть отстал.

— Вот, прошу, пани. — Я протянул Дроновой листок, извлеченный из кармана комбеза. — Извиняюсь, что немного помял, пока бегал.

— Ничего, пустяки. — Она кивнула, посмотрев на меня с неким уважением, которого не было раньше. — Главное — мы вернули мою вещь. Вы — человек слова.

— Стараюсь по мере сил. — Я отвесил легкий полупоклон и пришпорил дромадера.

Сложная ситуация складывалась — не люблю я ждать происшествий, а уж тем более всяких знамений. Надо опередить противника на ход вперед. Надо во всем разобраться спокойно, без суеты. Вот, к примеру, аномалии — они любят военные объекты, кого хочешь спроси: возле любой базы, мало-мальски серьезной, глюкомани навалом. Иногда пропадают на пару месяцев, но можешь быть уверен — вернутся, как пить дать! А вот вулкан Олимп в этом отношении место относительно спокойное, по слухам. Вот где реально навалом глюков — так это по периметру кратера Эллада, совсем в другом полушарии. Места там гиблые, малоизученные. Азимутальное сечение кратера Эллада показывает, что в нем мог бы целиком поместиться Эверест — самая высокая земная гора. Диаметр кратера на поверхности Марса составляет порядка четырех тысяч километров, а в глубине уменьшается примерно до полутора тысяч. По отношению к длине окружности планеты это немалые величины. Кратер окружен выбросами породы, делающими его похожим на воронку от взрыва и занимающими почти все южное полушарие планеты. Его масштабы не оставляют сомнений в том, что в прошлом Марс столкнулся с небольшим астероидом, каких много в Солнечной системе. Главная достопримечательность в его окрестностях — это редкие на Марсе озера, названные Великими, по аналогии с земными. Вода в них соленая и, по слухам, целебная: туда паладины еще могут пропустить, но не дай бог рыпнуться в сторону… Про кратер этот столько вообще слухов и сплетен ходит, не дай бог! По его северной оконечности очень много брошенных военных объектов, засекреченных и не сильно. Их в Первую Волну еще строили, хотели в кратер кислорода накачать. Он такой огромный и глубокий, что атмосферное давление там выше и гравитация под кратером гораздо сильнее. Эта гравитационная аномалия известна как «маскон». Условия можно было создать очень близкие к земным.

В кратере планировалось организовать первое крупное поселение. Что-то не сложилось у военных. Говорят, из-за того, что в районе кратера навалом аномалий. И Охотники туда редко суются. Снаряжались раньше целые экспедиции, даже разные кланы объединялись: уж больно там техники всякой редкой было много, а кто с приветом — тот мог и таинственное «Зеркало» поискать. Да вот только много там народу полегло — и глюки, и автоматика с роботами очень злая: там-то таких шагающих болванов чуть не батальоны гуляют, и паладины местные совсем без башки, фиг с ними договоришься: ценник такой задирают, что смысла туда нос совать вообще нету. А в самом кратере делать тоже нечего — там на большой глубине какие-то хлорные газы выделяются из почвы, живое отсутствует напрочь. Странно, что у нас тур не туда… Вообще в долине Маринера тоже глюков тонна. Нет, не понимаю я в жизни ни хрена. Чего там эти спецагенты на этом Олимпе хотят увидеть интересного? А главное, Ирина! Ее нужно беречь как пресловутую зеницу ока. Она и без всяких шпионских страстей умеет найти неприятности.

Может, вот о чем подумать: в разведке многое устроено по киношной схеме, схеме моделирования реальности под себя… Примем эту схему: есть продюсер, есть сценарист и есть режиссер — они управляют артистами на площадке… площадка — это Марс. Режиссер должен иметь связь с артистами, очень хорошую связь — на случай, если те забудут роли или пойдет что-то не так, заменить хотя бы артиста дублером… Каким бы суперменом ни был разведчик, но операция, как я предполагаю, очень важная, а Марс богат на сюрпризы. А как можно наладить оперативную связь с Землей, если световой сигнал идет до Марса от трех до двадцати двух минут? Спутник-ретранслятор? Конечно, это выход, но сигнал потеряется, если Марс и Земля будут по разные стороны Солнца, а сейчас и есть не самая благоприятная ситуация для передачи сигнала. Да и контроля над ситуацией терять нельзя. Тогда как? Режиссер обычно сидит за сценой и наблюдает за работой артистов… а продюсер и сценарист находятся в офисе студии…

Так… помощник кукловода должен болтаться на орбите! Должен быть какой-то оперативный штаб! И не на Марсе, иначе им пришлось бы и вправду летать за нами на бронированном вертолете или ездить на танке. А на орбите очень удобно — там много всякого крутится: от станции и дрейфующих резервных шаттлов до спутников связи и исследовательских модулей. И я даже знаю, как этот факт можно проверить! Есть у меня в городе один знакомый, мерзкий, скажем так, тип. У него на станции есть подельник, с которым он работает как информатор, и думаю, не он один: эти подонки собирают по Марсу информацию о возможных вооруженных конфликтах и передают на станцию — этому, с позволения сказать, человеку. А тот во время своих дежурств наводит телескопы с видеоаппаратурой на место сражений и транслирует по шифрованному каналу на Землю, где третья группа подонков по платному спутниковому телевидению устраивает кровавый тотализатор, делает ставки на разные кланы или просто на участников любой заварушки (наверняка и меня снимали много раз). Знают об этом немногие, прямо скажем, единицы… я узнал случайно от одного прижмуренного ублюдка, с которым вместе ходил брать заброшенную военную базу. Я был тогда еще стажером у Охотников-марсиан, которые почитались как полубоги. Это были люди, родившиеся и выросшие на Марсе.

Мы попали тогда под шквальный огонь автоматических турелей: сигнализация сработала. Я шел впереди, как новичок, типа пушечное мясо, но успел проскочить линию огня и даже смог найти в горячке силовой кабель, идущий к сервоприводам автомата заряжения, и перепилить его штык-ножом, который чуть не разорвало в моих руках от силы тока. Стрельба через пару минут утихла. Но были раненые из группы. Этого матерого Охотника все называли Голландец — не знаю почему: на вид он был похож больше на индуса или полинезийца. Может, потому что у него была привычка жевать табак? Он был марсианином, и относились к нему уважительно.

Я первый подбежал к нему, когда стихли выстрелы: несчастный лежал с простреленной головой. Пуля прошла сквозь висок и вышла в макушку, выходное отверстие было ужасным: просто кровавая дыра с кулак. Пробитый шлем, забрызганный изнутри кровью, валялся рядом. Я подавил приступ тошноты, вколол ему трамадол[16] из шприц-тюбика, что-то обезболивающее — и начал делать перевязку.

Он как-то вымученно улыбнулся, застонал и прошептал тихим голосом:

— Брось меня, сынок: я уже жратва церберов, я знаю… — Голландец тяжело закашлялся, и лицо его исказила гримаса боли. — …Обещай мне выполнить мою просьбу… очень важно, Странный, я людей подведу, важных людей… Только не болтай понапрасну… дело выгодное… будешь вместо меня бабки грести… Возьми в моем кармане внутри комбеза мини-диск. Будешь в Персеполисе — передай Жирному Тэдди из бара «Лунная Дорога». Он тебе девайсов отсыплет нормально… только сразу… послезавтра, до третьего Фобоса… Не подведешь… Странный?..

Ох и не хотел я ему помогать: он-то и послал меня под пулеметный огонь, да и вообще слухи про него всякие ходили. Но я решил, что не в правилах чести Охотников Марса (про которые мне все уши прожужжали старшие наставники, хоть сами частенько от них и отклонялись) послать этого полупокойника ко всем марсианским чертям — он умирал страшной, мучительной смертью, а смертей я тогда видел еще не так много. И я кивнул. Я взял его мини-диск, а он окочурился прямо на моих глазах, пустив изо рта пенную слюну и конвульсивно вздрогнув. После этого я все-таки проблевался на эти треклятые пески. Подбежавшие Охотники даже не взглянули на труп: они торопились забраться в бункер, а оттуда в ангар, поглядеть — ради чего мы сейчас мылись в свинцовом душе. Чисто из мальчишеского любопытства я вставил мини-диск в свой КПК и нашел на нем один-единственный текстовой файл, в котором была короткая фраза: «Клан Готлиба и клан Мэнсона, 49,68' N, 118,00' Е. УТОПИЯ».

Я удивился и ничего не понял — это были координаты долины Утопия, имена этих кланов мне ни о чем не говорили. Что-то я слышал разве про клан Мэнсона: поговаривали, будто это какие-то отморозки-сатанисты, которые совершают ритуальные убийства, но как-то мало в это мне тогда верилось.

После разграбления базы мы возвращались с богатой добычей, и все были страшно довольны, несмотря на то что погиб еще один Охотник, который, пытаясь пройти в реакторный отсек базы, активировал сигнализацию, и беднягу в четырех местах рассекло лазерным заслоном. Гордостью нашего рейда был свежий, расконсервированный армейский БТР, на котором мы тогда и возвращались в город, привязав верблюдов к ручкам задних люков. Ехали не торопясь.

Приехав в город, я зашел в указанный мне бар. Ко мне подскочил вертлявый и сухопарый официант, с болезненным блеском в глазах, с маленькими зрачками, сильно напоминающий наркошу, мексиканского происхождения, и спросил, чего я желаю из услуг бара. Я позвал Жирного Тэдди. Он принял у меня мой пистолет и автомат с гранатами и, заботливо спрятав это в огромный оружейный сейф в зарешеченной нише и выдав мне номерок, скрылся в недрах барных коридоров.

Тэдди и вправду был очень жирным и усатым, как таракан. Он окинул меня беглым взглядом и сказал, что он меня не знает и чтобы я убирался ко всем паладинам в казарму. Я сказал, что меня прислал Голландец, а сам он, мол, прижмурился на рейде.

Это возымело свое действие. Тэдди позвал меня в офис бара — судя по всему, он был тут хозяин. Кабинет, по марсианским меркам, был обставлен роскошно: позолоченная люстра с неоновыми свечами, мониторная стойка на шесть экранов, через которую можно было видеть все, что происходит в баре и вокруг него, бюро красного дерева — такое я видел последний раз только на Земле, висящие по стенам автоматические винтовки и карабины с сочащимся из деталей оружейным маслом и над креслом хозяина чучело головы огромной крысы-мутанта. А самое уникальное — настоящий робот-андроид из геологоразведочной серии с агрегатами для бурения, включая небольшой лазер с кожухами анализаторов минералов. Он выглядел как древние рыцарские доспехи в замках зажиточных князей прошлого. Я такого один раз только видел, и то на базе, во время инструктажа.

Молча Жирный Тэдди жестом посадил меня за стол, сел и молча протянул руку. Я передал ему мини-диск. Он так же, в полном молчании, сунул его в компьютер. Потом удовлетворенно крякнул и ударил себя рукой по колену. Он был мне неприятен с самой первой секунды нашей встречи. Но я старался изо всех сил косить под простачка, потому что уже тогда мне часто говорили, что мои настроения и эмоции заметно влияют на окружающих людей.

— Молоток Голландец, мир его костям. — Он обернулся ко мне. — Как звать? — повелительно спросил.

— Странный, — ответил я спокойно.

— С-т-р-а-н-н-ы-й, — медленно причмокивая, задумчиво произнес он, словно пробуя мою кличку на вкус. — И очень ты странный?

— Порядком, — ответил я вежливо, хотя он начинал меня раздражать.

— Вот что, Странный, — сказал он, нахмурясь, — есть тебе одно деловое предложение, от которого нельзя отказаться, но вот один вопрос у меня к тебе: ты не из болтливых? Любишь языком чесать на пьяных тусовках?

— Обожаю, — ответил я, — особенно анекдоты про президента Марса.

— Просто вот тут какое дело, — вновь задумчиво нахмурился Тэдди. — Если проболтаешься, тебе и язык отрежут, и яйца — на всякий случай, чтобы не мешали. Улавливаешь суть проблемы?

— Без языка — еще ладно, — я начинал злиться, — а вот яйца я бы оставил себе. И вообще — я на Голландца не работаю, улавливаешь суть проблемы, Жирный Тэдди?

— Ну, покидай понтов, покидай. — Он оскалил свою жирную морду в ухмылке, а усы раздвинулись в стороны, как ворота в преисподнюю — тоненькие такие ворота. — Я просто тебя по-дружески предупреждаю: ты оказал мне услугу — и я окажу тебе.

— Тэдди. — Я старался, чтоб мой голос звучал убедительно. — Я тоже абсолютно по-дружески информирую: Голландец перед смертью просил передать диск меня, потому что я просто оказался рядом с ним, когда он умирал. Уж не знаю почему, но я не отказал умирающему марсианину. Вот диск — а вот я, и надо сказать, у меня своих дел выше Олимпа.

Я встал с обшарпанного кресла, давая понять, что аудиенция окончена.

— Ладно, щенок, зелен ты еще во взрослые игры играть — вижу… Вали отсюда, сам придешь, когда вырастешь. — Его лицо исказила неприязненная гримаса.

Я вышел, приложив некоторое усилие, чтобы звук закрываемой двери был как можно громче…

Не пройдя и полквартала мимо убогих домишек из дюралевых контейнеров и некрашеных прессованных песчаных блоков, я почувствовал, как меня кто-то тронул за плечо. Я стал оборачиваться, одновременно сбрасывая с плеча автомат, снимая его с предохранителя и передергивая затвор.

Фигура человека сзади метнулась в сторону.

— Спокойней, амиго! — услышал испуганный гортанный возглас.

Это был вертлявый официант-мексиканец, который только что возвращал мое оружие при выходе.

— Не надо стрелять! Я просто сказать тебе хочу… Ты с Голландцем другом был?

— Да пошел он в задницу, ваш Голландец! — не выдержал я. — Клал я на него с высоких орбит! И жлобу этому передай…

Неожиданно и как-то не к месту мексиканец лукаво усмехнулся.

— Хорошо, — удовлетворенно сказал он.

— Чего хорошего? — опешил я, явно не понимая, в чем дело.

— Хорошо, что ты не был другом этого лишайного койота, — сплюнув на камни при этих словах, сказал он. — Большой Тэдд держался за него как Охотник за девайс, понимаешь? А по мне, так лучше Голландцу там, где он сейчас.

Я продолжал держать автомат за рукоять и со снятым предохранителем, только стволом к земле.

Мексиканец протянул мне узловатую тощую загорелую руку. Она слегка дрожала.

— Диего Хлопотун, — произнес он с таким видом, будто мне это должно было все объяснить.

— А я — Странный, просто Странный, — ответил я, пожимая ему руку и сам себе удивляясь: полминуты назад я хотел ему заехать по морде прикладом и хорошенько приложить об уличные камни.

— Ты замочил эту гниду? — спросил Диего, приятельски улыбаясь.

— Да нет, — ответил я, слегка устыдившись на мгновение, что я не только не замочил эту гниду, но и пытался ее перевязать, — он под шальную пулю попал, от охранной турели.

— И так тоже неплохо, — вновь улыбнулся этот тип, сверкнув влажными глазами и странно дернув шеей. — Я вот тебе что хочу сказать, — заговорил он быстро, словно боялся подавиться словами. — Голландец был очень, очень нехороший человек, и Большой Тэдд тоже очень нехороший, но без Голландца Тэдду придется трудно, Голландец хорошо работал. Помоги мне, поработай пока за Голландца, Диего в долгу не останется. А потом Диего уберет Тэдда и будет сам контролировать город, и в городе будет порядок…

— Как это простой официант, или, может, ты бармен, но не суть… — Я, усмехнувшись, закурил. — Как ты собираешься прибрать к рукам Персеполис?

— Все дела Тэдда проходят через Диего. — Он загадочно улыбнулся. — Тэдд без Диего не сможет. Он думает, Диего его до смерти боится… Но Диего просто ждет…

— Это хорошо. — Я похлопал его по плечу. — Ты молодец, Диего! Таких, как этот колбасный цех, надо давить, как чирьи. Но ваши разборки — не мои разборки, понимаешь, Диего-амиго? Я вообще, как бы это сказать… не местный я. Я из долины Маринера, у меня там клан.

— Но ты можешь помочь хотя бы? — Он с мольбой сложил руки на груди. — Я тебе открою секрет, а ты его не разболтаешь?

Диего прищурился, и взгляд у него стал совсем водянистый.

— Не люблю я этих тайн… — вздохнул я. — Меньше знаешь — крепче спишь. Так, кажется, говаривали в старину?

— Диего говорит это тебе для того, чтобы, если со мной что-то случится, ты мог бы раздавить эту крысу…

Я понял, что из-за своей угловатой честности в соблюдении мнимых законов Охотничьего братства я попался на уловку, чего на Марсе делать вообще нельзя, и не Голландец меня подставил, а я подставил себя же. Плюнуть и уйти? Можно, но я тут новенький. Окажись я через месяц, к примеру, возле Персеполиса с проникающим ранением в грудь? Или переломом бедра? И что? Меня могут оставить умирать на песке или пристрелить, чтобы не мучился. Черт! Ведь знал же с самого начала, что Голландец — падаль!.. Ладно… Диего хоть и торчок, но вроде адекватный.

— Хорошо, — сказал я, стиснув зубы и закинув перещелкнутый на предохранитель автомат, — чем смогу — помогу, Диего.

— Так вот… — Он вновь затараторил со своим смешным акцентом. — Это я тебе говорю на случай, если с Диего произойдет что-то нехорошее… У Тэдца много бизнеса, разного бизнеса, но самый прибыльный и крутой — это тотализатор боев. Люди ходят по пустыне, люди ругаются из-за территории, ссорятся, отбирают девайсы. Потом мужчины их кланов собираются вместе, чтобы показать, кто из них сильнее, и идут на войну. Кто победит — бах! бах!

Диего показал, как стреляют из автоматов мужчины кланов.

— Они думают: мы постреляли мужчин из другого клана! Мы победили! — Он опять сверкнул своими сумасшедшими глазами. — Но они не победили. Победил Жирный Тэдд и забрал себе много денег. В небе летает большой корабль, там сидит друг Тэдда. Он снимает на камеру, как дерутся люди, убивают себя, — и показывает это за деньги там, на Земле. Понимаешь? Очень много эргов и девайсов привозят за это на транспорте оттуда.

И Диего неопределенно махнул рукой куда-то на небо.

— А таких, как Голландец, много, они собирают слухи и сплетни — кто хочет напасть на кого… Но Голландец еще хуже: он мог сделать плохо одному клану, а сказать, что это сделал другой клан, понимаешь? Так мог всех ловко обдурить, что люди шли стрелять друг в друга просто так, а плохие койоты получали деньги из телевизора — как за бокс или джек-пот. Понимаешь? Голландец узнавал координаты места, и большой корабль поворачивал туда камеру, и они это показывали за деньги…

— Да… — протянул я, впервые за долгое время пораженный таким изощренным человеческим цинизмом. — Хреново у вас тут, ребята. Прям как в одном кино…

— Да, кино… — быстро закивал Диего. — Но все по-настоящему. Ты ведь честный амиго, ты не захотел работать на Тэдда, хоть и не знал, что делал Голландец, но тебе сказало сердце: Странный, не прыгай в выгребную яму. Если со мной что-то случится плохое — расскажи об этом всем, расскажи паладинам, Охотникам, передай на большой корабль…

— Кто мне поверит? — Я пожал плечами: Диего прослушивал наш разговор с Жирным Тэдди и услышал, что я отказался на него работать, — ловкий малый!

— Возьми, — он вынул из своего засаленного халата небольшую стопку мини-дисков, — здесь отмечены места сражений, но число везде стоит раньше, чем люди воевали, понимаешь?

Он опять задергал шеей, и мне показалось, что даже уши на его бритой голове зашевелились: наверное, у него невралгия от стимуляторов уже.

— Все, мне пора. — Он засуетился больше прежнего. — Помоги Диего — и он не забудет тебя!

И он исчез…

Было это два с чем-то года назад — по марсианским меркам, почти сразу после моего прилета сюда. Тягостное впечатление оставила эта история, хотя ничего страшного и не случилось. Просто с тех пор у меня иногда появлялось ощущение, что за мной пристально наблюдают. Несколько боев после этого я не мог сосредоточиться, и многие думали, что парень, мол, пал духом и Марс его уже поломал… Но не тут-то было: мне удалось по максимуму запретить себе думать об этой истории.

Обещания я своего так пока и не исполнил, потому что не был давно в этих местах и не знал — случилось что-нибудь с Диего или нет?

Да и не догадывался я, кому я могу отдать эту тайну, учитывая то, что здесь всем на всех и вся наплевать и каждый думает в основном о себе.

Паладины если вообще меня и слушали, то отвечали, что станция там, а они здесь, поэтому помочь не смогут никак, хотя дерьмо тот мужик, конечно.

Я пытался даже говорить об этом с парой отчаянных и неглупых Охотников, но они качали головой и говорили, что у каждого свой бизнес, и вооруженные столкновения на Марсе — это пока неизбежность, и что если кто-то может извлечь из этого выгоду, ну что же, он ведь не годится больше ни для чего, пускай…

В общем, со своим идеализмом Диего меня и тогда очень удивил. А главное, как это сочеталось в нем с качествами дельца и правой руки Жирного Тэдди — я никак не мог понять… Вот такой загадочный латинос! Может, это у него от наркотиков такая противоречивая натура образовалась? Все может быть.

Так вот, я собирался сейчас, как доберемся до Персеполиса, навестить Диего, узнать — как он, и попытаться выяснить через человека на станции весь список орбитальных спутниковых высот, какие кем заняты, и пораскинуть мозгами, кто может быть засланцем, контролирующим нашу ситуацию. Не так уж много на марсианской орбите аппаратов больше спутника, и спрятаться там негде… А Диего был неглуп, относился ко мне вроде нормально, и у него имелись зачатки совести и, главное, доступ к информации!

Из задумчивости и бездны воспоминаний меня вывел глава клана Харлей. Он подъехал ко мне почти вплотную. Его бык был ниже моего дромадера, поэтому глядел он снизу вверх.

— Вот будет наш поселок — мы хотим, чтобы вы пришли на нашу тусовку, у нас будет хороший праздник, слышит Великий Гребень мои слова!

Черт, подумалось мне, от них теперь не отвяжешься: по негласному закону, отвергнуть гостеприимство дружественного клана — это очень невежливо, может до драки дойти, к тому же они участвовали в нашем спасении от танка. Да… вариантов нет — почти половиной ночного маршрута придется пожертвовать ради соблюдения приличий.

Я попытался искренне улыбнуться:

— Охотники Марса и их спутники будут рады разделить с вами ваш праздник!

— Это большой кайф для нас — тусить у себя храбрых воинов и людей с Земли!

А он не дурак, этот Харлей: смекнул с полувзгляда, что с нами не местные. Надо быть с ним повнимательнее тоже…

Он пришпорил быка и поехал догонять свое факельное шествие, которое сворачивало в сторону небольшого ущелья, врезавшегося в плоскогорье и напоминавшего промоину древней реки. Только бы недалеко они жили…

— Йорген, — сказал я в шлемофон, — нас пригласили на танцы. Ты пойдешь?

— Не знаю! — заорал Йорген в наушники, аж в ушах зазвенело: боже, я совсем забыл, что его контузило! — Я спрошу у Сибиллы, — вновь донесся его громогласный голос в наушниках, но я все же успел прикрутить громкость. — Сиб, дорогая, отпустишь меня на танцульки?

— Только со мной за руку. — Сибилла тоже переключилась на мой канал.

— В общем, — сказал я, — как говорят у нас в деревне: фаллоу ми! Андестенд?

— Йес, ай ду, — ответила за него Сибилла.

Я повернул поводья в сторону Ирины. Пора было прервать ее одиночество и плодотворную работу с планшетом.

— Ирина, как вы? — спросил я, подъехав поближе.

— Хорошо, — ответила она ровным голосом.

«Злится», — подумал я. Ну и пускай, ничего плохого я не сделал… И нечего на меня так равнодушно и отстраненно смотреть — еще недавно она смотрела на меня совсем по-другому. Вот не поймешь этих женщин: ты ей нравишься, подходишь к ней, целуешь — а она нос в сторону! Только что под танк чуть не полезла… и теперь: «Хорошо»… Да ну ее, что я в самом деле! Даже от своего планшета не оторвалась!

— Извините, что отвлек. — Я пришпорил дромадера.

— Ничего, не страшно, — рассеянно произнесла она.

Да что она о себе в конце концов возомнила? Не хочет разговаривать — не надо!

— Вы какой-то задумчивый всю дорогу, — внезапно обратилась ко мне вослед Ирина.

Вот тебе раз! Это я, значит, задумчивый! А она, можно подумать, едет и травит анекдоты!

Я придержал поводья.

— Да вот… — произнес я слегка растерянно. — У меня из головы не выходит это дело, и я продумываю разные варианты…

— Интересно, — сказала она, — поделитесь мыслями? Вы так увлекательно рассказываете…

— Конечно, поделюсь, — сказал я, в тысячный раз поражаясь ее непредсказуемости. — К тому же наш маршрут на сегодня оканчивается…

— Почему? — Из-под шлема было видно, как она удивленно вскинула брови.

— Потому что наши провожатые пригласили нас в свой поселок на праздник, — ответил я, — а отказывать в таких случаях не принято.

— Так это же так интересно! — воскликнула Ирина, сверкнув глазами в свете нашлемных фонарей. — Я с удовольствием посмотрела бы на их жизнь, на их… как бы это выразиться… повадки… нет… ну, праздник — отражение быта.

Я улыбнулся:

— Не думаю, что вам понравится: грязь, нищета, дикость. Что, вы думаете, мы сможем увидеть в поселении этих несчастных дикарей? Или вы увлекаетесь этнографией?

— Не то чтобы увлекаюсь, — произнесла она задумчиво, — просто это, наверное, тяга ко всему необычному. Так что вам пришло в голову, пока я пыталась прийти в себя после этой жуткой сцены с танком?

Мне показалось, нечто похожее на упрек просквозило в ее интонациях. Ну как вам это нравится? Я ехал и дулся, что она не разговаривает со мной, а она ехала и дулась, что я не разговариваю с ней… Да уж — поотвык ты, Странноватый, общаться с женщинами, а вот с такими — даже и не привыкал.

— Простите. — Я отвесил галантный полупоклон. — Я настолько углубился в размышления, что невольно отвлекся. Вы чувствуете себя нормально?

— Теперь — да. — Она слегка улыбнулась. — Ну не томите…

— Я пришел к выводу, что у нашего «крота» есть на орбите, там, — я зачем-то махнул рукой в небо, совсем как Диего тогда в городе, — есть группа поддержки. На важное задание нельзя посылать даже опытного разведчика без дублера. Связь с Землей напрямую, с поверхности планеты, почти невозможна. Да и во время обыска на заводе я ничего не нашел. А планетарных передатчиков размером с горошину не бывает. Но резидент должен корректировать свои действия с неким «центром». Вот уже две довольно веские причины, почему на орбите планеты должна быть какая-нибудь посудина для вспомогательных целей. Идею обыкновенного спутника ретрансляции я отмел, так как спутник не придет на помощь, если что, и Марс сейчас не в самой выгодной позиции для связи.

— А вы не думали, что эта группа поддержки под видом каких-нибудь лаборантов или техников может оказаться в числе персонала станции? — спросила Ирина.

Бог мой марсианский! А я и не подумал об этом даже! Ну и умница же она!

— Вряд ли, — ответил я со скептическим видом, закуривая сигарету и лихорадочно соображая, что ответить. — В случае экстренной ситуации эти техники должны будут просто угнать со станции шаттл: а это рискованно и не так-то просто. Надо проникнуть в ангар, договориться с диспетчером, заправить ракетоноситель для возвращения: шаттлы ради безопасности стоят с пустыми баками. Потом открыть шлюз, пройти предстартовую подготовку. И не факт, что станция и мы будем в этот момент в одном полушарии. Придется сделать минимум полвитка по орбите — а реагировать надо оперативно, иначе важная операция, в которую наверняка вбухана уйма бабок, провалится, к примеру.

— Ну, убедили, — сдалась Ирина. — А как вам кажется?

— Я бы на их месте прислал на орбиту какой-нибудь научный корабль, типа для новой программы изучения Марса и его аномалий, а для оперативности имел бы на борту парочку субатмосферных истребителей. Корабль меньше станции и более мобилен, а истребители превосходят шаттлы по скорости во много раз. Если нужно срочно сбросить на Марс дублера или поддержку в виде небольшого отряда — отстрелил от истребителя парашютную капсулу, и даже приземляться на планету не надо. А тяготение маленькое, и топлива много не истратишь. По-моему, это оптимальный вариант для мобильной переброски живой силы. Да и сами истребители — хорошая огневая поддержка с воздуха.

Ирина смотрела на меня с искренним восхищением, а я, гордый как индюк, чувствовал, что импровизация — это моя сильная сторона.

— Да… — протянула Ирина. — Да вы стратег.

— Ну, — скромно улыбнулся я, — без этого здесь нельзя.

— А как вы собираетесь это проверить, будучи здесь, внизу? — Она махнула рукой вниз, словно копируя мой предыдущий жест, но с точностью до наоборот.

— Есть у меня в Персеполисе один человек, — сказал я загадочно, — у него связи на станции.

— Обалдеть! — Ирина была поражена. — Везде связи у вас!

— И без этого тут не обойтись, — сказал я назидательно.

— Ну хорошо. — Ирина внимательно посмотрела на меня. — Если мы найдем корабль группы поддержки, что это нам даст?

Вот к этому вопросу я оказался совсем не готов! А действительно? И что мы будем с этим делать? Найдем на заброшенной военной базе ракету класса «земля — космос» и долбанем по врагу? Да… очень смешно… Или свяжемся со станцией и попросим выпустить по научному кораблю пару ракет, потому что твердо уверены: там находятся плохие парни? С Ириной расслабляться нельзя: она видит и чувствует многое, и эта ее эмпатия чем-то сродни моему чувству опасности.

— Ну как же! — Я сделал удивленное лицо: надо было выкручиваться. — Во-первых, это лишнее косвенное доказательство присутствия среди нас «чужого». А вдруг Лайла или Аида — одна из бывших любовниц Джованни, которые решили ему отомстить за то, что он их бросил, а стихи — бред воспаленного воображения итальянца, который слишком много времени уделял глюкам? Это, конечно, маловероятно, но прямых доказательств разведигр у нас пока нет, кроме вашего мужа.

— Логично, — подтвердила Ирина, и на моей душе потеплело.

— Во-вторых, — продолжил я, — в городе я хочу прикупить аппаратуру спутникового слежения, чтобы ориентироваться, где в какой момент находится корабль, — это может косвенно предупредить о нападении.

— Вы очень предусмотрительный человек. — Ирина вновь смотрела на меня как-то по-особенному. — Таким и должен быть настоящий мужчина, как мне кажется.

Мне показалось, что моя довольная физиономия осветила марсианскую ночь на десятки метров вокруг: эта девушка заставляет меня соображать за считаные секунды! Даже моя мама не могла от меня добиться таких результатов!

— Я просто беспокоюсь о нас… в смысле, о группе… — Я начинал чувствовать себя неловко.

— Я понимаю, — кивнула Ирина, — это ваша работа.

— Нет, — вдруг сказал я, — это уже больше, чем просто моя работа…

— Вы имеете в виду, что никогда не сталкивались с такими происшествиями? — каким-то настороженным тоном спросила она.

— Я имею в виду, что никогда не сталкивался с такими странными гидами. — Я резко дал дромадеру шпоры.

— Вы, между прочим, тоже странный, — услышал я вслед себе не то констатацию факта, не то оценку моего характера…

Нашу процессию уже обступили стены скал: мы въехали в ущелье. Эхом отражались от камней голоса людей и фырканье животных. От охотников клана шуму было больше, чем от всей нашей группы, хотя туристы тоже болтали. Клан подъезжал к дому, поэтому их настрой повышался с каждым километром.

Вот ущелье стало поворачивать вправо. С гор подул прохладный ветер с мелкими песчинками, а на небе встретились две луны: Фобос с запада и Деймос с востока.

Факелы красиво подсвечивали скальный рельеф, камни и выступы отбрасывали причудливые пляшущие тени.

И вдруг впереди послышался клекот гарпии! Я встрепенулся, сжав ладони на рукоятке автомата.

Затем клекот повторился, но уже с более низким тембром, за поворотом зажглось четыре огонька. Я понял: это нас встречали дозорные клана, и клекот гарпии — это условный сигнал их часовых. Да… интересно тут у них…

Завернув за скалу, мы увидели стоящее в самом узком месте ущелья некое подобие забора, которое по большей части состояло из ржавого грузовика без колес и стекол. Он был изящно декорирован дюралевыми контейнерами и металлическими листами, принадлежавшими когда-то обшивке всевозможной техники: дверцы машин, люки бэтээров, спецназовские щиты, как у Харлея. Теперь я понял, куда они приспособят бронеплиты, снятые с танка. Над грузовиком возвышалась невесть откуда приволоченная стрела с монтажной люлькой, предназначенная под охранную вышку. В люльке сидел здоровенный детина в черной коже, облокотившись на настоящий станковый пулемет, — до нынешнего рейда, видимо, жемчужину коллекции арсенала клана Харлея.

Мы приблизились к забору, послышались голоса: охотники клана переговаривались с теми, кто был за стеной. Затем стали отодвигаться небольшие ворота, состоявшие из стенки транспортного контейнера и автомобильных колес.

Мы въехали на территорию поселка. Ущелье за забором заметно расширялось: на скалах были видны аккуратные срезы уступов, рваные края некоторых сколов были отмечены аккуратными полукруглыми отверстиями или ровными бороздами — по всей вероятности, это место раньше было каменным карьером, и здесь велась добыча камня. Этим удачным обстоятельством и воспользовался клан, получив удобную и защищенную естественным образом территорию. А территория была немаленькой. По краям котлована притулились дома из самых разнообразных материалов, в которых изобиловали транспортные контейнеры, автофургоны и ящики. Возле восточной стены котлована стоял заржавленный экскаватор, упершийся стрелой без ковша в груду камней. Изредка попадались дома, сложенные из камня. На каждой крыше жилых строений были бортики, до краев засыпанные песком, — минимальная защита от радиации. Кое-где из земли торчали некие сооружения по метру в высоту, с огромными рычагами, напоминающие водяные насосы: в некоторых местах на Марсе сильны были грунтовые воды, тогда как в виде рек или озер вода была редкостью. Справа располагались просторные загоны для скота, что-то похожее на кладбище, а слева огороды и палисадники и что-то напоминавшее парники: укрытая от сильных пустынных ветров, земля справлялась с такой непростой на Марсе задачей, как выращивание растений. Почва на Марсе имела рН-фактор 8–9 и содержала, как выяснилось, магний, натрий, калий и хлориды. На Земле тоже можно было найти подобный тип почвы повсеместно. На ближайшей делянке красовались огромные бело-зеленые диски патиссонов. Некоторые крупные отверстия в скалах использовались под некие склады, к которым примыкало два ветхих небольших заводских корпуса с трубой, — вероятно, еще тех времен, когда здесь велась разработка камня.

По поселку стекались к прибывшим люди: женщины, закутанные в пледы и в каких-то балахонах, мужчины, одетые так же пестро, как наши провожатые. Некоторые были откровенно пьяны и плохо держались на ногах, но таких было мало — вероятно, это скучающие Охотники, ждущие своего рейда в пустыню. Раздался громогласный хриплый лай церберов, которых я вначале не разглядел, — эти одомашненные твари сидели на цепях возле входов в пещеры-склады. Некоторые туристы от неожиданности вздрогнули. Где-то пропел разбуженный петух, и его крик отразился эхом в котловане. Все это было непривычно даже для меня — около трех месяцев я уже болтаюсь по пустыне и в населенных пунктах не бывал давно, да и негусто их на Марсе.

У меня почему-то появилось ощущение, что мы на огромной строительной или съемочной площадке, — не знаю почему, но редкие прожектора и вереницы ручных фонариков вкупе с суетой и эхом отдающимися звуками создавали ощущение какого-то сложного и многогранного процесса.

В самом центре карьера красовался грубо отесанный камень, на котором стоял настоящий мотоцикл с Земли! И если я не ошибаюсь в модели, то именно его логотип негр Харлей привинтил на рога своего животного! Вот чудные! Где они откопали такой раритет?

Началась разгрузка добычи. К нам подъехал один из амбалов, кажется, Анвар, сопровождавший Харлея, и жестом указал на загоны:

— Туда… там верблюды стоят. — Слова явно давались с трудом этому парню с татуированным лицом, на правой стороне которого было изображено что-то вроде оголенного черепа.

Я тронул поводья и махнул группе рукой. Туристы жадно разглядывали обстановку и людей, а Крис и Аюми — снимали на видео. Дронова что-то зарисовывала с бешеной скоростью в своем альбоме и все время отставала. Музыка, смех, голоса и лязг металла. Я старался аккуратно объезжать праздношатающихся, которые так же откровенно разглядывали нас, как и мы их: оно и понятно, таких крупных партий гостей клан просто так не принимает. Отношения здесь чаще настороженные и враждебные. А Харлей, видно, человек честный и чувствует некую свою вину, что мы попали в переделку, выгодную ему. Видно, не зря его выбрали вождем клана и разрешили носить столько колец.

— На обмен! На обмен! — раздался резкий выкрик.

К Йоргену с Сибиллой подскочил высокий чумазый юноша лет восемнадцати, одетый в жилет из собачьих шкур.

— Трансформатор есть? Три фазы? Есть? — затораторил он. — Вниз, чтобы ниже делал? Есть?

— Нет, — лениво отмахнулся Йорген, — стабилизатор вот есть, феррорезонаторный, двести восемьдесят ватт, на патроны сменяю…

Загон состоял из восьми железных трубок с натянутой между ними проволокой. Сверху был небольшой навес, слегка присыпанный песком.

— Паркуемся, — крикнул я так, чтобы меня услышали в группе, — треножьте, раздавайте корм и не расходитесь. Это приказ.

Ирина стала ориентировать туристов, в каком порядке заезжать в загон, чтобы не было путаницы.

Полковник ехал с расстегнутой кобурой на бедре и настороженным лицом, Аурелиано — с брезгливой усмешкой, а Азиз — с широкой улыбкой…

В общем, поминутно озираясь и переговариваясь шепотом, туристы слезали со своих дромадеров.

Харлей со своей свитой уже спешились и подошли ко мне. Они предложили группе пройти в барак, заменяющий в поселке некий вариант банкетного зала, а проще говоря — общей столовой.

Там нам указали на запертую дверь некой кладовой и сказали, что туда мы можем сложить наше оружие, которое нам не понадобится на территории поселка. К тому же здесь нам и спать, поэтому мы сами и будем охранять свое добро.

Барак изнутри представлял собой просторное помещение, составленное из двух контейнеров, с пристройкой из песчаных блоков — скорее всего, местного производства. В ней-то и была отгорожена кладовая, а сама пристройка выполняла роль некой бытовки с электрической плиткой на тумбе и обшарпанным холодильником земного производства, который безбожно тарахтел своим обветшалым компрессором. Напротив располагались шесть коек и умывальник с бачком для воды, склепанным из оцинкованного железа.

В самом зале стоял длинный стол, сложенный из ящиков и накрытый кусками пластика, а небольшие коробки и контейнеры служили скамьями и стульями. Кучки старой ветоши, чем-то набитые изнутри, заменяли подушки для сидения (я вспомнил крик петуха и понял чем). Стены были размалеваны разными граффити, иногда довольно мастерски выполненными.

Мы сбросили рюкзаки в бытовке, сложили оружие в кладовую, после чего Харлей велел ждать здесь и удалился…

— Не нравится мне все это, — подал голос Аурелиано, — они нас того… не съедят на ужин? Какие-то они не очень вменяемые ребята.

— Спокойно, — я поднял руку, — они вполне мирно настроены, главное, чтобы мы все вели себя аккуратно и особо с ними не спорили и не лезли с общением. Помните, что мы в гостях.

Я внимательно посмотрел на Йоргена, который опять хотел положить ноги на стол, и он сделал вид, что почесывает под коленом: Йорген после контузии стал определенно меня радовать, но я знал — это до той поры, пока не встрепенется вновь его марсианское нутро. Сибилла в этом смысле просто разумнее.

— А зачем мы вообще приехали в гости к этим люди? — слегка запинаясь, спросила Аюми.

— Отказывать в пустыне людям, которые тебе помогли, пусть и в своих целях, не принято, — ответила за меня Сибилла.

— А вы уверены, что они нам ничего не сделают? — с некой нервической интонацией в голосе спросила Дронова.

— Уверенным здесь быть нельзя ни в чем! — громко сказал контуженый Йорген.

В глазах женщин мелькнул ужас…

Я решил поработать переводчиком.

— Охотник Йорген хотел сказать, — я выступил на шаг вперед, — что, если соблюдать осторожность и спокойствие, с нами ничего ужасного не случится — правда, Йорген?

— Ну да, — кивнул тот с лицом, озаренным светом истины. — Я и говорю: мы вас в обиду не дадим!

Сибилла закатила глаза к потолку и тяжело вздохнула.

— А вы с ними раньше уже встречались? — осторожно поинтересовалась Лайла.

— Конечно, — я беззаботно улыбнулся, — на Марсе много подобных кланов.

— Давайте распакуем вещи, — сказала Сибилла, — и перекусим с дороги.

— Да, — поддержала Ирина, — надо поесть с дороги и после стольких переживаний.

Туристы зашевелились.

— А я не хочу есть, — сказала Дронова, — я когда нервничаю, у меня начисто пропадает аппетит…

— Везет вам, — ответила Лайла, — а у меня, наоборот, просыпается, потом приходится сидеть на диетах…

У входа в столовую раздались шаги, и в помещение вошли четверо девушек клана с подносами в руках, на которых стояли тарелки с какой-то едой. От тарелок шел пар. Девушки поклонились. Вдруг на руке одной из них я случайно заметил татуированную надпись: «Собственность Крэя Бонга». Да, половые взаимоотношения у них первобытные.

Девушки поставили тарелки на стол, и одна из них, по виду самая старшая, с пирсингом по всему лицу, подошла к нашей группе.

— Сейчас будет жратва для вас. Мы угощаем вас нашей хавкой, попробуйте, — произнесла она несколько неуверенно и со странным акцентом, напоминающим команче, близкий к языку шошонов. Оставалось только гадать: как в колониальную экспедицию на Марс могли попасть индейцы.

От снеди в тарелках из дюраля шел будоражащий запах.

— А это не опасно? — Дронова схватила меня за рукав.

— Спасибо, — ответил я, улыбаясь женщине клана во весь рот. — Мы с удовольствием будем есть вашу еду!

Женщины вышли. По комнате стал расползаться ароматный и притягивающий запах «живой» еды.

— Всем принять обеззараживающее, — сказал я, обернувшись к группе, — и антирадиационные препараты. Прививки у всех есть?

— Мне делать прививки перед полет. — Крис Паттерсон поднял руку, как школьник-отличник на уроке.

Остальные закивали.

— А кто будет употреблять алкоголь — у меня есть отрезвляющие таблетки, могу выдать.

— А пахнет вкусно. — Аюми развела ладони вокруг своего лица и покачала головой.

— А что это? — спросила Ирина, кивнув в сторону стола.

— Овощи, — отозвалась Сибилла, хищно вглядываясь в тарелку и принюхиваясь, — натурального, местного произрастания. Если повезет, и мяса дадут!

На лице ее сияла торжествующая улыбка.

Йорген тоже, по виду, уже давился слюной.

— Давно такого харча не хавал! — довольно потер он руки.

— Охотник Йорген, что за выражения? — вполголоса произнес я.

— А чего я сказал-то такого? — округлил Йорген глаза.

— А мясо быть свежий? — спросил Крис.

— Сейчас мы позовем администратора и шеф-повара — и все у них узнаем, — не удержавшись, съязвила Сиб.

Паттерсон выпучил глаза так, что в его очках было реальное ощущение, будто марсианской болотной кауде наступили на хвост и сфотографировали. Он явно не оценил метафоричности самой шутки…

Через какое-то время девушки вернулись с новыми порциями. Потом принесли настоящие лепешки, потом какую-то зелень — я не силен в марсианской ботанике. Потом поставили на стол алюминиевую канистру, в которую снизу был впаян краник. Сказали, что это «бухло». Многие туристы стали переспрашивать, но я сказал слово «алкоголь» — и все все поняли.

Включили яркие софиты под потолком.

В комнату начали прибывать мужчины, охотники и мастеровые клана, заросшие волосами и щетиной. Радостно галдя, они усаживались на ящики, то и дело косясь на нашу группу и выкрикивая какие-то междометия. Наша группа вжалась в дальний край стола, рассевшись почти плечом к плечу. Женщины клана сели в бытовке, которая была за нашими спинами, и быстро произносили коверканные слова, которых я не успевал понять. Галдеж нарастал, набилось уже, кроме нас, человек тридцать, некоторые дымили самокрутками. Только одно место в центре, с противоположного края стола, было пустым — как я понимал, это было место самого Харлея.

Кто-то принес гитару с усилителем и начал наигрывать нехитрый мотивчик, знакомый настолько, что уже не помнишь, откуда это: звучало всегда и везде! Кто-то разносил по столу алюминиевые кружки и предлагал «бухла». Только полковник, Дронова, я и Йорген с Сибиллой взяли по стакану с «бухлом». Я не удержался и втихаря попробовал: «бухло» оказалось светло-зеленой мутной жидкостью крепче аперитива, но слабее водки, и обладало каким-то свежим и будоражащим привкусом. Я даже и думать не хотел, как они его делают, главное — приятно. Я проглотил таблетки и запил их из фляги с водой. Все уже проделали то же самое.

И тут в столовую вошел Харлей, и после приветственных криков, подвизгиваний и каких-то кличей в духе команчей все смолкли.

— Я рад, — сказал он в наступившей тишине, — у нас тут кайф нашей добычи с нами делят нормальные путники и конкретные воины. Хавчик и бухло для вас! Прикалывайтесь и тусите с нами!

Он поднял кружку, и все одобрительно загудели. Стали ударять кружки друг о друга, и нам пришлось тянуться к части ближайших гостеприимных аборигенов через полстола. Все схватили алюминиевые ложки и принялись за еду. Многие из наших протерли приборы антисептическими салфетками, а я брызнул на ложку водки из фляги.

Начался бедлам. Говорили, размахивали руками и кричали. Харлей подошел к нам, и мы все, у кого были кружки, стали чокаться с ним.

Настроение мое было каким-то взбудораженным: разные люди подходили и хлопали меня и Йоргена по плечу, произносили странные фразы. Йорген громко повторял одни и те же слова, и мне хотелось вздохнуть глубже. Такое было ощущение, что все вдруг принялись говорить с самими собой вслух.

Принялись наконец-то за овощи. В каждой тарелке было по маленькому куску мяса размером с пальчиковый аккумулятор, но это было не суть важно! В честь нас был в считаные минуты приготовлен такой пир, что это говорило и о гостеприимстве, и о некой зажиточности харлеевцев.

Еда действительно оказалась изумительной — может, я чего и не понял, но после месяцев на сухпайке это была райская пища. Все ели за обе щеки, только Дронова и Аурелиано с брезгливыми и настороженными лицами ковыряли ложками, пытаясь разглядеть состав блюда.

Ирина сидела напротив меня, чуть правее от Сибиллы, и разговаривала с каким-то нависшим над ней старичком с пучками грязной седины на лице и одетым в грязную спецовку. На лице ее отображалась некая сконфуженность — наверно, от дедушки плохо пахло, — но и живой интерес исследователя. Ирина кивала и давала какие-то односложные ответы.

— То, что вы пьете, это очень крепкое? — спросила Ирина, неожиданно обернувшись ко мне. — Этот человек рассказал мне, что именно он делает этот лучший в долине напиток из патиссонов и каких-то трав. Уверяет, что у него целебные свойства.

— Попробуйте, — я протянул алюминиевую кружку с напитком, — он не очень крепкий…

Ирина робко приняла кружку, внимательно рассмотрела и понюхала содержимое. Потом медленно наклонила кружку и сделала один мелкий глоток… Немного поморщилась.

— Вообще приятный напиток, — сказала она, протягивая мне кружку обратно, — терпкий такой.

— Берите, — махнул я, — я себе еще наберу.

Я встал и начал пробираться к канистре, которую уже меняли на следующую. Даже успел поговорить с кем-то по дороге на тему «как мы его классно завалили!» (имелся в виду, конечно, танк).

Вернувшись на место, я чокнулся с нашими, а в основном с Ириной, и меня понесло, как испорченный приемник, хоть я был вовсе и не пьян: о том, что на Марсе все же есть жизнь, и бывает, что и неплохая, и далеко не каждый прохожий тебе враг и предатель, и что у марсианских колоний есть будущее, и что развитие сельского хозяйства — первоочередная задача, и что с глюками я договорюсь, и что жизнь прекрасна!

Я остановился, только когда заметил, что шум в зале приутих и все внимательно слушают меня, включая самого Харлея и даже Йоргена. Харлей качал головой и одобрительно цокал языком.

Я почувствовал некую неловкость и, так как держал в руке кружку, взмахнул ею и подытожил:

— Вот за все это я и хотел выпить!

— Реальный базар! — раздались нетрезвые голоса. — Не врубило меня, правда, во все, но прикольно! Молодец Охотник, соображает! И я за интеграцию и планомерное развитие! А что, в натуре?!

Я чуть не облился: десятки рук хлопали меня по плечу, а Ирина смотрела на меня через стол с каким-то озорным восхищением и интересом.

Я похлопал себя по карманам в поисках сигарет и вспомнил, что собирался вынуть из рюкзака свежую пачку. Рядом мелькнула рука с дымящийся сигаретой: это был Азиз. Я попросил его жестом сигарету, и он протянул мне свою. Я, в благодарность от его порыва, принял дар, хотя предпочел бы новую. И, только поглядев на широкую улыбку Азиза и затянувшись глубоко его самокруткой, понял, что вдохнул хорошую порцию марихуаны. Ой, я же забыл, что Азиз к табаку равнодушен… Ладно, буду надеяться, что от этого я не отключусь.

Я вернул Азизу его дар, а он вновь затянулся, похлопал меня по плечу и сказал, улыбаясь:

— Ана харощая!

Я в шутку показал ему кулак, а он заулыбался еще шире. На душе у меня стало легко, спокойно и весело. Я окинул взглядом собрание и опять сосредоточился на Ирине, которая разговаривала с Аюми и смеялась…

Тут из-за открытой двери стали доноситься какие-то громкие звуки, будто били изредка в большой барабан, и что-то громко скрипело. За столом тоже кипели страсти: Йорген боролся на руках со здоровенным амбалом из окружения Харлея, но не с Анваром, а другим. Йорген держался молодцом, только говорил очень громко. И все же я кивнул Сибилле, поймав ее взгляд: мол, проследи за ним. Она кивнула в ответ.

По столу грохали ладонями игроки в домино, кто-то принес игральные карты, кто-то шашки. Сыпались крепкие шуточки и выражения.

Я пошел к рюкзаку, вынул запечатанную пачку сигарет «Красная Планета» и вышел к двери — покурить на крыльце и понаблюдать за поселком. Мне стало интересно, чем там гремели.

Котлован карьера окрасился в ультрамарин, а небо в сиренево-синий: рассвет наступает через пару часов. В центре поселка, где стоял камень с мотоциклом, собралось немало народу, и горели яркие прожектора.

Я пригляделся: на небольшом выступе перед мотоциклом стояла какая-то конструкция, похожая на ударную установку, и силуэт человека с гитарой в руках! Вот и культурно-массовые мероприятия начались, подумал я, вновь поражаясь этим людям: по-своему они были очень счастливы в своей нехитрой жизни.

Я вернулся в зал, где Йоргена заваливали во второй раз, и мне показалось, что этот нахальный субъект попросту хитрит, усыпляя бдительность соперника: я знал, что у Йоргена очень крепкие руки, хоть он и не «качок».

Я подошел к Ирине, которая теперь уже беседовала с Дроновой, и взял ее за руку со словами:

— Простите, пани Дронова, я на минутку украду у вас вашего гида.

— Ой, ну конечно. — Пани Аида произнесла это медовым голосом, с умилением глядя на нас.

Мне это не очень понравилось, но в итоге я решил, что мне плевать на всех. Ирина с неким оттенком удивления и любопытства смотрела на меня, но руки не отдергивала…

Я подвел ее к двери.

— Пойдем на концерт? — предложил я, кивнув к центру площади.

Ирина близоруко прищурилась.

— Правда, — удивленно сказала она, — настоящий концерт!

Мы были без шлемов, и я откровенно любовался ее русыми волосами, которые редко видел. Господи! Какую чушь я говорю сам себе?! Я не узнавал того Странного образца месячной давности. В кои-то веки мне ОЧЕНЬ ПОНРАВИЛАСЬ ДЕВУШКА! Главное, чтобы это не мешало… не мешало работе: Странный, держись поспокойнее…

— Пойдемте.

Ирина весело улыбнулась и сама взяла меня за руку, увлекая к центру площади. А там уже слышались громкие выкрики, переговоры публики и музыкантов иногда на абсолютно бытовые темы. В котлован подул теплый ветерок, и волосы Ирины всколыхнулись слегка. Стоп! Хватит! Ты обещал!

У кого-то горели наплечные фонарики, цепляющиеся на плечо неким ошейником, кто-то принес и расставил факелы. Подтянулись и туристы. Йорген продолжал соревнования.

Наконец раздался первый гитарный аккорд, искаженный гитарным процессором в металлическое завывание.

Ирина вздрогнула и поморщилась.

— Вообще я такую музыку не очень, — сказала она, глядя на меня.

— Да я тоже по настроению, — ответил я, улыбнувшись, — но люди для нас стараются, хоть немножко послушаем.

— Хорошо, — согласилась Ирина и тоже улыбнулась.

Свет бросал на ее тонкие черты причудливые тени… Так, Странный, еще раз я это услышу!..

Заиграла музыка. Я, не отпуская руки Ирины, чуть заметно придвинулся к ней. Она не шелохнулась, а даже немного облокотилась мне на грудь, отчего сердце мое учащенно заколотилось, и мне было неловко, что Ирина может почувствовать этот бешеный пульс и… Отставить романтическую фигню! Все под контролем!

Краем глаза, обернувшись, я приметил за банкетным залом каменные ступеньки, грубо врезанные в породу. Они уходили куда-то вверх. Я повернулся к стоящему рядом рыжебородому лысому здоровяку и спросил, кивнув в ту сторону:

— А что за лестница?

— Это лестница в небо, — хитро улыбнулся харлеевец, чуть покосившись туда, куда кивнул я, — можно смотреть, как солнце идет наверх.

— А можно будет туда залезть? — вновь поинтересовался я.

— Да, — просто ответил тот.

Песня была на староамериканском и повествовала о прекрасной девушке, которая, проснувшись рано утром, стала приставать с расспросами то к солнцу, то к ветру, то к морю о том, насколько она прекрасна. Все предлагали спросить у кого-нибудь еще, пока наконец дерево, озадаченное тем же вопросом, не предложило ей разбудить и спросить об этом юношу, спящего в сени ветвей. Дальше было что-то непонятное, я не разобрал слов, а дальше рефреном повторялась одна фраза: «Девушка, уходящая вдаль». Музыка была простенькой, но душевной и эмоциональной. Не мешало даже то, что гитарист иногда попадал не совсем по тем струнам, а ударник слегка свинговал. Был еще сильно разукрашенный и обвешанный различными девайсами парень, который извлекал разные звуки из компьютера, на мой взгляд, совершенно лишние в данном исполнении, но во всем этом был некий колорит… что-то индивидуальное…

Шелест и рокот плавно перетекли в хлопки и бурные выкрики одобрения собравшихся слушателей.

Глаза Ирины сверкали от восторга, и она тоже хлопала, а я хлопать не мог, потому что Ирина облокотилась на меня. Мне пришлось ее обнять правой рукой, чтобы дотянуться одной ладонью до другой, а то вдруг подумают, что мне не понравилась музыка?

Я почувствовал живое тепло и пульс ее тела, ее запах, и… меня ощутимо тряхнуло электрическим разрядом вольт в тысячу! Вспомнились какие-то полустертые образы жизни иной, той, что когда-то была на Земле, какие-то концерты, друзья, девушки… Я с моей бывшей, тогда еще будущей, женой так же, полуобнявшись, стоим и смотрим, как наши друзья выступают на сцене… Как это далеко и непонятно… зачем это было? Нет, совсем не так мы полуобнимались: сейчас мои чувства — словно оголенные провода. А тогда это был другой Дэн, черно-белый какой-то, на поцарапанном целлулоиде, с какими-то идиотскими убыстренными движениями, как кукла. Мы учились в университете, я рисовал и мечтал создать необычный шедевр… Не верится… Может, потому что это было давно и на другой планете? Будто вспомнил какой-то виденный мельком фильм? А ведь он про меня, и хроникальный… да… Как можно верить тому, что с тобой происходит, если это оставляет такие эфемерные следы? И как легко сейчас представить, что происходящее вокруг — тоже съемки такого же фильма. Прекрасная девушка, которая мне нравится все больше и больше, какие-то дикие и добрые папуасы со своими танцами, какие-то разведки, убийство, тайны… Разве это не абсурд? Все, что сейчас происходит со мной? Опять какое-то кино, только дешевое и голливудское… Но актеры здесь работают без дублей и в режиме реалити-шоу. Настоящая лишь она, Ирина. И я благодарен ей за это…

— Мне нравится такая музыка, — вдруг сказала Ирина, повернув голову. — Напоминает что-то такое… из воспоминаний про Землю.

Я вздрогнул: она чувствует мои мысли! И это уже не в первый раз, когда я замечаю с ее стороны подобное.

— Удивительно, — ответил я, — но только что думал о том же.

— Значит, мы с вами похоже думаем, — сказала она, глядя мне в глаза.

— А может, просто у вас такое же свойство, как и у меня? — спросил я. — Сверхэмпатия?

— Я не знаю, — ответила она, — не задумывалась о каких-то необычных своих способностях.

Музыка продолжалась: играли уже что-то собственного сочинения, потому что даже сленг и акцент рифмовались в тексте.

Кое-кто из наших отдыхающих слушал концерт (то есть Аюми, Крис и Лайла), кое-кто (то есть Аурелиано) бродил по поселку, а кто-то вовсю болтал с местными (это Дронова и Азиз). Мне было уже не до них: что я им, папа, что ли? Вроде бы, несмотря на «бухло», все вели себя «в рамках». Ирина тоже, казалось, забыла о своих подопечных и смотрела, как изгибаются и размахивают руками марсианские аборигены на сцене. Потом люди стали танцевать. И туристы тоже втянулись.

Ко мне подошел слегка нетрезвый Йорген и хлопнул меня по плечу. Ирина вздрогнула.

— Прикинь, Странный, — заорал он, перекрывая музыку, — я их почти всех положил!

— Молодец, Йорген, — ответил я, — но постарайся не борзеть особенно: мы же в гостях все-таки.

— Да ну их в задницу, этих чучмеков, — весело орал Йорген, и мне показалось, что на нас оборачиваются. И я слегка пнул Йоргена ногой.

— А музон у них вообще приличный, вокалист только слегка лажает, а так прикольно, — примирительно добавил он.

Ирина немного поморщилась и кинула короткий взгляд на него.

И тут начался типичный хардовый медляк. А сзади показалась спасительная фигура Сибиллы, которой я отчаянно замахал рукой и сделал «страшные» глаза.

— Вы танцуете? — спросил я Ирину, в мыслях надеясь, что она откажется: я не был уверен, что смогу покорить ее сейчас своими пластическими навыками.

— Да, — ответила она, — я люблю танцевать.

— Только из меня танцор не очень. — Я поморщился. — Попробуете?

— А вы приглашаете?

— Конечно! — Я улыбнулся.

— Тогда рискну. — Ирина тоже улыбнулась как-то по-детски, и от этого мне стало хорошо внутри: я видел, что она счастлива, и ради этого мог сделать, казалось, что угодно.

Я аккуратно положил ей руки на талию, а она опустила свои ладони мне на плечи, и мы сделали первый шаг и едва не натолкнулись друг на друга.

— Ой, простите, Ирина, я такой неуклюжий… — Мне стало неловко, но она рассмеялась.

— Ничего страшного, — сказала она, махнув рукой, — я тоже редко танцую.

— Странный, — услышал я голос Йоргена сзади, — ты там не подведи, с дамой-то. А?

Я показал ему кулак с вытянутым средним пальцем, а тот заржал, как дромадер.

Я не обратил на это внимания, так как купался в эйфории танца с очаровательной и загадочной, чувствительной и смелой девушкой. Я смотрел ей в глаза, и она в ответ тоже, и у меня было впечатление проскакивающих между нами искорок энергии. Опять появилось ощущение, что мы с Ириной продолжаем общение на каком-то закодированном канале. Я хотел что-то сказать, но потом почувствовал, что можно и помолчать.

Когда музыка закончилась, объявили последнюю песню, а Ирина сказала, что пойдет проверит туристов. А я огорчился слегка и сказал ей, чтобы потом подходила к каменной лестнице. Она согласилась. В это время грянула оглушающая музыка, а вдобавок к этому на мотоцикл, стоящий на камне, взобрался какой-то парень в кожаной жилетке, который завел его, включил фары и начал газовать, оглашая весь котлован ревом двигателя. Музыканты не обращали на это внимания, а вот некоторым зрителям этот элемент шоу не понравился: очевидно, они с большим почтением относились к старинной технике. Они стали подбираться к камню, чтобы снять нахала с седла. Но в толпе нашлись и сторонники этого шоумена. Они стали оборонять подступы к камню. Началась свалка, и я пошел искать Ирину, чтобы с ней не случилось чего-нибудь. Некоторые равнодушные к потасовкам парочки прямо в толпе гуляющих занимались сексом в разных позах, почти не заголяясь.

Это выглядело вполне для них естественно, мало кто обращал на них внимание — у каждого были свои развлечения.

В столовой были уже почти все туристы. Но мне сказали, что Ирина недавно вышла. Дронова напилась и громко возмущалась, почему ее пытаются затолкать в спальный мешок. Полковник урезонивал ее тем, что она уже устала, а Аюми говорила, что сейчас будет читать вслух сказку. Дронова согласилась. Несмотря на любопытство по поводу сказки, я продолжил искать гида.

И нашел Ирину уже возле лестницы. Возня у камня сменилась пьяными песнями, мотоцикл заглушили. Гуляния продолжались, и на нас уже не обращали особенного внимания. Мы с Ириной поднимались по ступенькам вверх. Они были широкие, но вместо перил имели вбитые в скалу железные штыри. Поднимались мы медленно и долго, пока наконец не увидели почти целиковой панорамы поселка. Я придерживал Ирину за талию, честно опасаясь, что у нее закружится голова.

На самом верху мы увидели небольшую каменистую площадку с четырьмя грубо сколоченными парниками и двумя стойками видеокамер, направленных куда-то на плоскогорье. А небо на востоке было нереально лилового оттенка, какой бывает иногда в грозу: это занималась заря. Плоскогорье выглядело фантастической инсталляцией из ноздреватых выветренных булыжников причудливых форм, которые по краям светились от первых холодных лучей восходящей звезды — далекого, но самого главного ядерного реактора нашей системы.

Мы с Ириной были без шлемов, что являлось грубым нарушением инструкции. Мы знали это, и нам было плевать. За пыльными стеклами парников пестрела какая-то зелень с длинными стеблями и острыми вытянутыми листьями, а мы смотрели, как небо становится ярче, выкрашиваясь в разные неожиданные цвета и создавая на облаках причудливые узоры света.

— Спасибо за чудесный вечер! — сказала Ирина, прижимаясь ко мне от зябкого горного ветра, поднимавшегося среди камней от нагрева светом.

— Не за что, — улыбнулся я, — это харлеевцы постарались…

— Нет, вы. — Ирина улыбнулась. — С вами спокойно и радостно.

И вдруг она взяла меня ладонями за щеки, притянула к себе и поцеловала — страстно, нежно, благодарно и искренне…

Я совершенно не заметил, как моя рука обняла Ирину сзади за талию, а другая, погрузившись пальцами в ароматные волосы, стала поглаживать, одновременно притягивая Ирину к моим губам. Я чувствовал губами ее ресницы, нос, локоны, щеки… Я понял, что если остановлюсь сейчас, то никогда не прощу себе такого… Затем наши ладони сцепились, и я, почувствовав ее холодные, но цепкие пальцы, стал целовать ее лицо, медленно спускаясь к шее, после чего услышал звук расстегиваемой Ириной молнии ее комбеза… Я медленно и страстно погружался в тепло ее тела, продолжая изучать ее на ощупь, чувствуя глубокое и горячее дыхание…

Вот так… так мы и стояли на фоне восходящего солнца, и было плевать, порхают ли сверху гарпии или глюки, а на упавших на землю поясах наших комбезов отчаянно стрекотали датчики радиации…

Сатана смотрел на меня исподлобья, хмуря густые и черные как смоль щеточки бровей.

— Это ты интересовался, что будет дальше? — спросил он низким бархатным баритоном, убирая с орехового бюро гарпунное ружье с мотком троса и пряча его в ящик.

На бюро стоял большой телескоп, таращащийся в окно, и рядом с разогретым паяльником валялись какие-то картонные коробочки с неразборчивыми надписями.

— Ну, я просто спросил — а действительно то, что происходит, происходит в действительности? — Я использовал вопрос-петлю и заметил, что Сатане это понравилось.

— Да, мне про тебя рассказывали: ты смышленый малый. — Он улыбнулся. — Но вот лезть вперед — это признак дурного вкуса!

— Кто рассказывал? — спросил я.

— А как ты думаешь? Твой папа! — Он хохотнул моему удивленному лицу. — Он предупреждал, что ты ко мне явишься и начнешь задавать ненужные вопросы…

— Но я ведь только… — начал я оправдываться.

— Знаю, знаю, — махнул он рукой с серо-пепельной кожей, под которой проглядывали тонкие бордовые жилки.

Внезапно он щелкнул пальцем, и над бюро засияла в воздухе вавилонская клинопись. Буквы словно были отлиты из пылающего голубым огнем стекла.

— Далеким путем он ходил, но устал и вернулся, и записал на камне весь свой труд,[17] — произнес Сатана с каким-то странным напевным акцентом.

— Это что? — спросил я.

— Это «Сказание о Гильгамеше». — Сатана закурил гаванскую сигару и выпустил дым в потолок.

Буквы погасли, и загорелась надпись: «Пристегните ремни! Не курите».

Сатана продолжал курить.

— Это намек? — спросил я.

— Конечно, мой мальчик. — Сатана улыбнулся своими чувственными тонкими губами с синеватым оттенком. — А как ты думал? Не считаешь же ты, что дяденька Сатана тебе все так и выложит вкратце?

Из стен стали выходить фигуры: Ирина, туристы, один за другим, Йорген, Сибилла. Отдельно вышел Джованни и сел в углу, на табуретке, а рядом с ним встал по стойке «смирно» человек в мундире космического десанта с какими-то странными нашивками в виде змеи, кусающей себя за хвост, с серебряными крыльями. По погонам он был майор. Я почему-то его сразу узнал, хоть и ни разу не видел: это был муж Ирины. Я хотел ему что-то сказать, но передумал: мне было неловко, что мне нравится его жена, да и имени я его не знал. Все фигуры — и мертвые, и живые — были какими-то полупрозрачными, нереальными и смотрели в одну точку пространства, что делало их жутковатыми манекенами. Наконец вышел я и встал за спиной у Ирины, положив ей руку на плечо.

— Чтобы понять что-то одно, надо сперва понять общую схему процесса, понимаешь, амиго?

Сатана достал откуда-то снизу видеопроектор и, ловко подключив его к сети и к своему ноутбуку, запустил его. Сбоку от меня зажегся экран, и я повернул голову.

— Слушай и смотри внимательно, — произнес Сатана со значением. — Чтобы понять действия человека, надо посмотреть на них с космических позиций бытия, понять, в каком он пребывает состоянии или состоит в пребывании. Пребывания благостные ведут человека естественно и плавно между неблагими пребываниями других существ, ему подобных.

— Но ведь можно стабилизировать эти факторы в психике человека посредством воли и мотиваций? Это выведет из «неблагого» состояния пациента? — спросил я с любопытством. На экране в это время быстро мелькали какие-то символы, цифры и геометрические фигуры.

— Другие пребывания — неблагие, ибо в них находятся не по своему желанию.

— Почему «другие»? — удивился я.

— Дурные формы существования. Живые существа ввергаются в них вопреки своим желаниям ракшасами Ямы, то есть собственными действиями, и находятся там не по своей воле. Вот так оные и находятся в аду, будучи еще на материальном энергетическом уровне, — проще говоря, распадаются. В одних сутрах говорится о семи устойчивых состояниях, в других о четырех.

Сатана зачем-то плавно вращал ручку, торчащую сбоку проектора, будто внутри был какой-то механизм.

— Каковы же эти четыре состояния? — Я достал световую ручку и электронный планшет, приготовившись записывать.

— Первое, — погладил он свою окладистую эспаньолку совсем как заправский университетский профессор, — состояние сознания, устремленное к материи, иначе — состояние камня. Второе — состояние, устремленное к ощущениям, или же состояние воды. Записали?

Сатана вопросительно обернулся, и я машинально обернулся вслед за ним. Оказалось, что записывают все присутствующие в комнате.

— Третье, — продолжал Сатана, вынув из кармана лазерную указку и тыкнув лучом куда-то на экран, где застыло изображение ветряных генераторов на длинных мачтах, — состояние, устремленное к понятиям и представлениям, либо состояние воздуха, и четвертое — состояние, устремленное к формирующим факторам, то же, что и состояние огня. Вопросы есть?

Я обратил внимание, что почти все тянут руки, кроме Лайлы, Криса, Азиза и меня.

— Какова их внутренняя сущность? — Это говорила Ирина, но почему-то моим голосом.

— В соответствующей последовательности это четыре группы дхарм с притоком аффективности. Они, в свою очередь, функционируют только на собственной ступени сознания, но не на иной ступени, поскольку частоты колебаний, или пульсаций, если угодно, на разных ступенях не совпадают.

— Но это противоречит корпускулярно-волновой теории! — выкрикнул со своего места Джованни, явно обиженный, что спросили Ирину, а не его. Голос его, правда, тоже чем-то напоминал мой.

— Ничего подобного, — улыбнулся снисходительно Сатана, — элементарная логика. Пример: в «темной энергии» Вселенной тоже обнаружены «замороженные» и «раскаленные» частицы. Чтобы противоположности работали, их надо разбить по частотам, как мы наблюдаем это в спектре. Пространство вариантов…

Тут зазвенел звонок, и все стали собираться. Сатана выключил проектор и зажег свет.

— К следующему разу, — громко сказал он, — подготовить рефераты на тему: «Устройство Вселенной, многомерная модель». Оценка пойдет за спецкурс по Истинным Знаниям. А вы, Дэн, задержитесь на минуточку.

Я кивнул.

— Я буду в столовой, — сказала Ирина и, чмокнув меня в щеку, вышла из аудитории.

Муж Ирины тяжело протопал мимо коваными сапогами и кинул на меня тяжелый взгляд, но потом улыбнулся и тоже вышел.

Я подошел к столу: Сатана заполнял ведомость.

— Да, — оторвавшись от своего занятия, сказал он наконец, — успехи у тебя определенные есть, и это меня радует, несмотря на то что я твой дядя. Как отец?

— Все хорошо, работает, — ответил я.

— Он тебе говорил, где его надо искать? — Сатана поправил очки.

— Он сказал, что то, что мы ищем, иногда совсем не там, где мы ищем.

— Правильно он сказал, — кивнул Сатана. — Но можно и так: наши цели и знания на пути их достижения часто оказываются ложными, но мы обязаны их приобрести, чтобы понять, что истина находится с другой стороны, являясь зачастую антагонизмом достигнутой нами цели. Тогда мы все переиначиваем, переходим в другую крайность — и так и будем метаться с одной стороны в другую, пока не поймем, что посреди стоит зеркало… Мы видим в нем себя, но со стороны. По эту сторону стоим мы и ощущаем себя, и это тоже неполно. Нужна некая совокупность качеств, чтобы ходить сквозь него и обратно. Есть такая притча у древней народности Ши, которая заканчивается примерно так: если сильного, но глупого подвести к зеркалу — он испугается отражения и, почувствовав от него такую же угрозу, что и сам несет в себе, он разобьет зеркало.

Если глупого, но слабого подвести к зеркалу, — он начнет строить в него гримасы, думая, что его передразнивают такие же, как он, никчемные люди.

А умный и сильный — поймет, что это он, разглядит свои недостатки и сделается лучше.

Но только человек совершенный не заметит зеркала и войдет внутрь него…

«Биологическая станция терраформирования «Изумруд», проект «Терра-2». Граница экспериментального участка», — так гласила запыленная покосившаяся табличка. Буквы выцвели, потрескались, и краска местами облетела.

Прямо под столбом торчали из глинистого бугорка сразу несколько неприметных болтов в разных комбинациях: охотничьи знаки. Некоторые из них упали или занесены песком, но и из того, что осталось, следовало, что зверей тут великое множество, а спать негде, зато есть источник воды.

Тропинка расширилась и стала более утоптанной, а впереди, за небольшим холмом с запыленной проплешиной сверху, начинались бескрайние поля гигантских кактусов цереус,[18] которые своими разлапистыми ветвями создавали некое подобие лесной чащи. Это место сильно напоминало многие из современных земных пейзажей.

Хотел я провести группу северо-западнее, но, по сообщениям с орбитальной станции и с некоторых местных чатов, там было крупное вооруженное столкновение между паладинами и тремя какими-то дикими кланами. Кто-то из десантуры провозгласил лозунг: «Марс — без отморозков!» — и на этой почве засидевшиеся в казармах паладины стали устраивать «миротворческие» рейды в этом районе. Это единственный беспокойный участок нашего маршрута, который контролировали некоторые бандитские кланы. В паладинских кругах их окрестили «душманы». Эта была сборная солянка из различного отребья «без высшего образования и эстетических задач», как презрительно выражался про них один из немногих умных и старых Охотников, Сенька Гваделупа. Он был марсианин и с вышеуказанным государством никак не был связан, но часто любил сказать к месту и не к месту: «Гваделупу вам на воротник» или «Да в Гваделупе я вас видал, у президентского дворца». Хороший парень. Добрый и интеллигентный. Правда, со странностями немного — ну а кто же здесь нормальный? Все дело только в степени безумия. Я надеялся встретиться со старым знакомым: он жил на окраине экспериментальной территории станции. Маленький хутор он построил из ботанической лаборатории, которая являлась одним из вспомогательных подразделений «Изумруда».

Так вот, эти отморозки, называющие себя «воины пустынь», действительно состояли из различных отщепенцев, которых выперли из разных кланов, пожалев на них пулю и понадеявшись, что в песках они подохнут. Зря они так думали: диких тут и так полно, вот они и стали сбиваться в стаи. Не сказать, чтобы они так уж часто встречались на Марсе, но если наткнешься на них — жди реальных проблем. Они были дикими, жестокими и непредсказуемыми: могли перестрелять всех на своем пути — просто так, ради прикола, а могли ограбить и отпустить. Могли и вообще не напасть. Причины столь неадекватного поведения я видел в большом пристрастии подобных групп к различным психостимуляторам, алкоголю и другим дурманящим веществам, которые позволяли им становиться безумными бойцами. Это своего рода некий зачаточный культ, напоминающий древних берсеркеров из ранней истории Земли. Среди них просто считалось почетным быть кровавым отморозком-убийцей. Это было взято за эталон. Кто-то из их лидеров, кто умел читать и знал что-то, кроме букваря, но не ушел далеко от пещерного уровня, как-то раз сказал: «Марс воспитает новую расу людей — это Сильнейшие. Выносливые и безжалостные, они будут хозяевами планеты!»

Таким образом у них еще хватало наглости ставить себя много выше обыкновенных тупых бандитов, считая себя борцами за расовую чистоту на Марсе, хотя на деле это были обычные шайки психопатов, не нашедших себя в этом, и без того пестром и жестоком, социуме колонистов. Часто они занимались уничтожением друг друга, потому что какой-то из кланов объявлял себя «самым кровавым хозяином пустынь». И это почетное звание немедленно оспаривалось более ретивыми претендентами.

Хорошо, что паладинам взбрело в голову размяться на тех, на ком и положено.

Так что биологическая станция «Изумруд» показалась мне менее опасным участком, несмотря на то что тут терраформирование велось активнейшим образом и было полно живности. Эти разрозненные и отчаянные попытки людей Земли, которые не смогли договориться между собой в тысяча сто тридцать пятый раз, — именно они, вкупе с глюками, и являются причиной неудач нашей метрополии.

На экспериментальных полях биологической станции была попытка воссоздать земную экосистему: здесь ставили эксперименты на растениях и животных, создавали искусственные мутации, позволяющие животным выживать в суровых условиях Марса. Собственно, подобные станции и являются источником скудной флоры и фауны на планете.

А ведь были громкие заявления многих ученых о том, что Марсу нужно дать возможность развиваться самому: тот самый пресловутый вулкан Олимп был одним из источников марсианской жизни. Этот гигантский вулкан стоит почти что на глиняном основании и имеет мощные грунтовые воды, подогретые горячими недрами мантии. Была подсказка в виде небольших выбросов метана вокруг горы, но яйцеголовые спорили о происхождении таких выбросов. Они могли быть как органического происхождения, так и минерального.

И вот еще на заре колонизации, когда на Марсе было очень холодно, гораздо холоднее, чем сейчас, а из воздуха в атмосфере была в основном углекислота, да и той кот наплакал, одна из автоматических геостанций с Земли, пробурив в подножии вулкана глубокую скважину, обнаружила первых марсиан — инопланетные бактерии, сходные с теми, что нашли на Земле в Антарктике. Это была сенсация! Это доказывало и опровергало массу научных теорий. Торжествовали сторонники «метеоритной» теории возникновения жизни на Земле: одни и те же булыжники могли упасть на Землю и Марс много миллионов лет назад, и на них и были первые примитивные организмы. И тут же встал этический вопрос: имеют ли право земляне «навязывать» Марсу свою «жизнь», прошедшую долгое развитие на чужой для здешних микроорганизмов планете. Не выглядит ли это как дикая экспансия, как нарушение естественного хода развития планеты? Многие предлагали создать на Марсе благоприятные условия для развития именно марсианских микробов, чтобы из них уже появилась на Марсе «марсианская» эволюция видов живых организмов. Но в дальнейшем выяснилось, что Земля уже «заразила» Марс своими микробами, случайно попавшими сюда с первыми роботами. И где «свои», а где «чужие», теперь не разобрать. Так что люди вновь проявили себя обыкновенным доминирующим видом, дикой ордой, несущей свои порядки в ни в чем не повинный космос.

Я во время всех этих размышлений забивал в личную навигационную джипиэс-базу местоположение клана Харлея, так как раньше не сталкивался с эти поселком, в котором нам оказали такой теплый прием. Оно и понятно: луддиты — кочующие кланы. Ведь если бы не встреча с ними, мы «задневали» бы в паладинских казармах, которые были как раз за северо-западными границами станции «Изумруд». И, только обогнув ее территорию, попали бы на следующий привал к Сеньке Гваделупе с его хутором. Эти паладины меня знали, поэтому за туристов я не волновался, но если есть выбор, лучше лишний раз не пользоваться гостеприимством одичалых военных. В жизни всегда выходит, как выходит, и часто потеря времени не означает потерю безопасности: на Марсе спешить не принято.

Охотники клана Харлея проводили нас до границ своих земель, после чего пожелали удачи, много железа и тихой дороги.

Перед въездом на территорию «Изумруда» смену пришлось остановить: на станции водились крысы, и я решил заранее подготовиться. Ноги дромадеров до колен обвязывали тряпками, пропитанными специальным раствором, отпугивающим грызунов, — а жизнь седока часто зависит от жизни его верблюда.

Я, как полагалось перед опасным участком, инструктировал группу по поводу прохождения через участок с «повышенной биологической активностью». Крысы, летучие мыши, возможно, церберы или гарпии, а может, даже и юварки… в общем, все, что водится на планете (за редким исключением), может здесь оказаться, включая и людей, и даже роботов, или же просто автоматику: все это может быть опасным для жизни, но идти через зону вооруженных конфликтов еще опаснее. Смену выстраиваем попарно, сокращая ее протяженность и облегчая контроль за всадниками. Все делать по команде, только по команде. И вообще… скорее всего, нас пронесет, но терять внимания нельзя, и… бла-бла-бла… Я понимал, что пронести, может, и пронесет, а может, и как обычно: не совсем. Тот, кто уверен в своей везучести или, напротив, в несчастливой звезде, все неправы: только если ощущать окружающий мир и быть внимательным, тебе будет везти. В сказки про отморозков, которые ничего не боятся, поэтому с ними ничего не происходит, я не верил. Рано или поздно не остается ни одного свидетеля таких подвигов, не говоря уж об участниках таких событий. А меня моя жизнь вполне устраивает, пусть даже и как простое бытие.

Инфракрасный сканер показал скопление теплокровных форм жизни, но, казалось, достаточно рассредоточенных относительно нашего маршрута.

Вот все взобрались на верблюдов, и мы тронулись дальше. Все поехали парами, и мы с Ириной тоже, хотя почти с самого начала нашего путешествия это и так сложилось как-то само собой.

Большую часть сегодняшней дороги мы молчали: Ирина, как обычно, что-то писала в планшете, изредка бросая на меня короткий взгляд и изрекая фразы типа: «Как вы думаете, глюки имеют зачатки разума или это полевые структуры?» — или: «А вы не заметили, что родовая община этого клана имеет некоторые феодальные элементы?» Мы переговаривались ничего не значащими фразами и оба чувствовали себя (я уверен, что оба!) как заговорщики: мне казалось, что внезапно набросившиеся на меня эмоции не только не утихли, а, наоборот, обострились до крайности, а Ирина просто сдерживает себя перед туристами, хоть выглядит даже слишком отстраненной. В этой отстраненности была приятная и волнующая фальшь, которая будоражила меня изнутри теплым тугим фонтаном, затопляя мое горло и грудь. Голова же была такая чистая и ясная, будто я все на свете вижу при ярких лучах солнца, да еще и в рентгеновском спектре. Я боялся только одного — что сияние моей физиономии в марсианской ночи привлечет глюка или хищника.

С небольшого возвышения на группу надвигалась темная полоса ритмично торчащих вверх своими ребристыми свечками гигантских кактусов цереус, которые, по слухам, и на Земле-то были самыми огромными, а над этими гибридами потрудились не только ученые-генетики, но и малая марсианская гравитация и радиационный фон, которые сделали их еще крупнее и выше. Это выглядело чем-то вроде фантастического города-леса: кактусы здесь были от 10–15 метров до 20–25. Толщина стволов — от почти метра до двух. Шипы, которые торчат из них, длины человеческого пальца и дальше — говорят, под двадцать сантиметров. На Марсе эти растения хотели использовать с целью природной аккумуляции воды (их стебли удерживают до девяноста процентов влаги) и как кормовую культуру (цветок цереуса гигантского приносит плоды, которые раскалываются, обнажая красновато-черное семя. Плод пригоден в пищу. Это мясистая ягода яркого цвета). Да и не боялся он больших перепадов марсианских температур, так что прижился здесь идеально, хоть и не повсеместно.

Ирина рассказывала туристам о происхождении этих кактусовых лесов на Марсе и о некоторой марсианской флоре вообще. Она действительно неплохо знала многие вещи об этой планете.

Кактусовый лес на фоне багровых пятен облаков продолжал приближаться. Вырастали силуэтами мясистые гигантские колонны, которые, казалось, подпирали слабо светящуюся кисею неба с размытыми кружевами пятен звезд своими колючими лапами-свечками.

— Будем надеяться, что в кактусах не водятся спецагенты, — сказал я Ирине весело, вдыхая полной грудью ночной воздух, в котором к кисловато-затхлому привкусу прибавился будоражащий, немного металлический отзвук озоновой свежести.

— Я и не думаю бояться, — ответила Ирина, поправляя шлем, который иногда слегка съезжал, — я же знаю, что вы меня всегда защитите.

Она с улыбкой посмотрела на меня.

— Вы любите лес? — спросил я.

— Очень! — с восторгом ответила Ирина. — Особенно такой: у меня дома на окне тоже росли кактусы, только помельче.

— Отлично, — рассмеялся я, — значит, фактуру местности вы уже представляете.

Тропинка меж тем ветвилась в несколько направлений, и перед этим распутьем тоже был воткнут покосившийся указатель с тремя пластиковыми табличками. Поставили его, видимо, позже, чем предыдущий. Это следовало из того, что никто уже не надеялся на краску или пленку: буквы были грубо прорезаны в пластике насквозь.

Указатель на левую тропинку, которая огибала лес по северной границе, гласил: «Казармы 32-го марсианского батальона космического десанта — 9,3 км».

Это и было то место, где мы предположительно должны были передневать день прошедший.

Направление вправо было обозначено как «Лабораторный комплекс «Изумруд» — 7,5 км».

И наконец, прямо было обозначено: «Граница посадок — 16,7 км», — а дальше в скобках дописано: «Приблизительно».

Интересно: не сам ли Сенька Гваделупа вырезал эти указатели?

Был я пару раз в этом лесу и направления эти представлял себе неплохо: центральная и правая тропинки шли недалеко друг от друга, под небольшим углом, так что центральная тропа шла совсем рядом с Главным лабораторным корпусом.

Ох и не хотелось мне тут идти: непривычными для Марса, для моих собственных инстинктов, воспитанных на открытых пустынных или горных пространствах, были эти колючие колонны, закрывающие со всех сторон обзор.

Инфракрасный сканер выдал тихую вибрацию: впереди был объект биологического происхождения, идущий прямо к нам из густых кактусовых зарослей. Я сделал знак группе остановиться. Через минуту на выходе из леса показалась человеческая фигура. Ее сгорбленный силуэт медленно двигался навстречу смене, опираясь на длинную прямую палку, по всей видимости трубу из какого-нибудь легкого сплава.

Я насторожился, на всякий случай положив руку на автомат. Ирина посмотрела на меня немного встревоженно.

— Кто это? — спросила она, расстегнув кобуру со своим бластером.

— Сейчас узнаем, — сказал я медленно, — без команды не стрелять.

— Хорошо. — Она дотронулась до моей руки и слегка сжала мой локоть.

Человек, который шел нам навстречу, был одет в темный плащ-накидку, из-под капюшона которого торчала копна спутанных, давно не мытых волос. На самом капюшоне были нашиты куски от антирадиационного комбеза: темные, блестящие фрагменты вшивных блоков, напоминающие алюминиевую фольгу. Лица фактически видно не было.

Он медленно, неторопливо подошел к столбу с указателями, оперся о него свободной рукой. Кожа напоминала старческую, покрыта морщинами, загаром и грязью.

— Мир вам, идущие в ночи. — Голос его был с хрипотцой и каким-то дребезжанием, но не совсем старческим, а скорее напоминал человека, который осип на ветру.

— И тебе мир, идущий один. — Я слегка наклонил голову, продолжая держать рукоять автомата поближе к курку.

— Что там за хрень? — услышал я в наушниках голос Йоргена.

Я включил внешние микрофоны, чтобы он мог слышать все сам.

— Выбираете дорогу? — вновь спросил загадочный прохожий.

— Выбирать-то особо не приходится, — ответил я. — На равнине паладины стреляют, а в лаборатории нам не надо. Мы прямо, через лес… А вы-то кто и куда путь держите?

Человек чуть качнул головой. Когда он заговорил, я увидел, как в густых космах его бороды, которая плавно перетекала в косматую гриву, уходящую под капюшон, зашевелились сухие потрескавшиеся губы, и от этого мне стало как-то не по себе.

— Не ходили бы вы через этот лес, — проговорил он, повертев головой из стороны в сторону. — Гиблые здесь места. Люди пропадают…

— На Марсе часто люди пропадают, — ответил я настороженно. — А вы что-то видели?

— Я ничего не видел, — ответил странный путник, — я слеп.

— Тогда у нас есть шанс пройти там совершенно спокойно, — заметил я. Этот человек начинал меня чем-то напрягать. Мне казалось, от него исходили какие-то миазмы страха. Если он и боялся, то не так сильно, как хотел, чтобы я боялся его. Он представлял собой некую взведенную пружину, готовую в любой момент распрямиться, и я лихорадочно пытался понять, что тут происходит.

— Кого из вас тут называют Странным? — вновь заговорил человек в капюшоне.

— Я и есть Странный, — ответил я, стараясь как можно незаметнее снять автомат с предохранителя. Боковым зрением я заметил глаза Ирины, глядящие на меня из-под шлема двумя тревожными огоньками.

— Сенька Гваделупа велел передать, что будет ждать тебя в главном корпусе «Изумруда». Он хочет сказать тебе что-то очень важное. И дело это отлагательств не терпит — так он велел передать. Так что лучше тебе повернуть туда.

Он вскинул левую руку и указал ею в сторону тропинки, уходящей направо.

— Что же он сам не пришел меня встретить? — как можно непринужденнее поинтересовался я.

— Он не мог прийти сам, он ранен. Он ждет тебя в главном корпусе — поторопись, ему нужна твоя помощь.

— А что с ним случилось и кто ты такой? — спросил я уже с легким нажимом.

— Я просто проходил по лесу, когда нашел его неподалеку от главного корпуса, — проскрипело из-под капюшона.

— Хорошо, мы с ним встретимся, — ответил я, — но тебе придется пойти с нами. Мне так будет спокойнее: я просто не доверяю незнакомым прохожим, понимаешь?

— Мне это не по пути, я не договаривался с ним о своем возвращении, я согласился только передать его слова…

— Мы тебя обратно подвезем, не волнуйся. — Я начал потихоньку высвобождать плечо от автоматного ремня: я думал выстрелить ему в ногу…

— Я пойду с вами! — воскликнул он и неожиданно вскинул руки вверх.

Из него посыпались мелкие шарики. Я схватил автомат, одновременно скользнув пальцем на курок. Раздалась короткая очередь, автомат привычно вздрогнул в ладонях. В то же самое мгновение фигура в балахоне упала на землю и клубком покатилась влево. И тут же раздались хлопки, и в воздухе сверкнули ярчайшие белые вспышки, ослепившие мои глаза. Все описанное происходило почти одновременно. Я зажмурился, а передо мной поплыли желто-зеленые круги. В шлемофоне послышалась ругань Йоргена и выкрик Сибиллы:

— Группа, назад!

Я закрыл забрало светофильтра и включил инфракрасный режим. Дромадеры нервно шарахались под нами из стороны в сторону. Раздался сухой оглушающий треск, с легким позвякиванием: это стрелял Йорген.

Я завертел головой, разглядывая сквозь забрало местность в бледно-зеленых, мертвенных пятнах инфравидения — странного прохожего нигде не было. Вот полыхнула ярко-зеленым фигура Ирины с силуэтом верблюда. И почти сразу послышался ее возглас:

— Дэн! Сзади!

Я откинул забрало и повернулся в седле (глаза уже стали приходить в себя от светового шока).

Взглянув назад, я заметил в ночном небе большой, мерцающий голубоватым фосфоресцирующим светом предмет, напоминающий шляпу-сомбреро, только огромных габаритов. Вокруг него кружили похожие на рой светлячков желтоватые огоньки.

— За мной! В лес, надо спрятаться! — крикнул я, пришпорив своего верблюда.

Ирина махала туристам вперед и тоже ударила в бока своего дромадера. Мы перешли на быструю рысь и, доскакав до огромных колючих колонн, въехали в зону посадок лаборатории «Изумруд».

— Глюк сзади, Странный! — кричал в шлемофоне Йорген.

— Он приближается? — спросил я, схватив Чембу за гриву.

— Да, но медленно!

— А огни?

— Вместе пока, рядом с ним.

— Надо проехать как можно дальше вперед, — запыхавшись, ответил я, — строя не нарушать!

— Пани Дронова, шевелитесь! И ты поднажми! У нас глюк на хвосте! — Йорген пытался наводить сзади порядок.

— Что это такое происходит? — выкрикнула запыхавшаяся Ирина.

— Не знаю, — ответил я, подгоняя верблюда, — похоже на засаду, только какую-то странную.

— Разве глюки могут устраивать засады вместе с людьми? — удивилась Ирина.

— Не слышал о таком ни разу. — Я обернулся назад, но огромные кактусы уже закрывали полнеба, и шляпы не было видно, это меня немного успокоило. — Совпадения бывают всякие!

— А кто такой Сенька Гваделупа? — вновь спросила Ирина.

— Один мой старый знакомый: мы должны остановиться у него днем, на привал. Что он может делать в главном корпусе «Изумруда», ума не приложу.

— А почему мы не поехали ему на помощь?

— Этот человек врал, как мне показалось, к тому же Сенька вне доступа моего коммуникатора, я пытаюсь с ним связаться — и ноль эффекта, да и он не знал, что я здесь. Прикажите всем туристам перевести связь в режим конференции.

— Хорошо, — ответила она.

Меня не покидало чувство тревоги, и я продолжал озираться по сторонам. Что-то шевелилось между стволами кактусов, мелькали какие-то тени, местами виднелись светящиеся пятна: это был фосфоресцирующий мох, который можно было встретить в редких местах. Мерцали и двигались в темноте леса какие-то огоньки, шумел между огромными свечками стволов ночной ветер, и в отдалении выли церберы. Вся эта ситуация меня слегка нервировала: странный прохожий и внезапный глюк выглядели как-то неправильно, неестественно. Глюк мог нас догнать в считаные мгновения — и не догонял: несмотря на то что нас прикрывали кактусы, он чувствовал наше присутствие. Да и прохожий был каким-то надуманным. Этот его трюк с магниевыми «хлопушками» и полное отсутствие другого оружия, странное послание, якобы от Сеньки, который вряд ли вообще знал, что я приближаюсь к этому району, и уж тем более не мог так ловко встретить меня при помощи удачно проходящего мимо чудака в капюшоне… Да… странно все это, странно…

Когда связь включилась в режим конференции, стало слышно тяжелое дыхание туристов, их взволнованные реплики и восклицания.

— Осторожнее, не напоритесь на колючки, — сказал я всем.

— Я чуть не проткнула себе лицо — нет дороги побезопаснее? — прохныкала Лайла.

— Всем закрыть забрала шлемов и переключиться в инфракрасный режим, — приказал я. — Внимательнее смотрите по сторонам и докладывайте о малейших шевелениях живности!

Не надо было мне этого говорить.

— Я тут видел летучих мышей, — сказал Аурелиано, — здоровенные такие.

— Мыши?! Где? — Дронова так взвизгнула, что я чуть не оглох.

— Это летучие мыши семейства Desmodontinae, мыши-вампиры, — подлил масла в огонь бразилец.

— Они пьют кровь?! — закричала Лайла.

— Да! — выкрикнул я. — Прокусывают шлем до седла дромадера! И пожирают плоть, давясь собственной слюной!

— Странный шутит, — вмешался голос Сибиллы. — Кто паникует на Марсе, тот погибает, а эти мыши не нападают на людей. Аурелиано, я попросила бы вас блистать эрудицией в кроссвордах, а не во время нештата. Ясно?!

— Я просто сказал то, что видел, — огрызнулся тот.

— Если вы в следующий раз увидите на земле труп — не говорите, что все умрут через пару минут, хорошо? — Сибилла громко сплюнула через шлем.

— У вас тут прямо режим какой-то! — Аурелиано сорвался на визг. — Вы диктуете каждый шаг! Мы заплатили деньги: вам не все равно, что с нами случится?! Вы же и так получите свой гонорар!

Я услышал, как Аурелиано охнул и шумно выдохнул воздух из легких.

— Скорцес устал, — зловеще произнесла Сибилла, — некоторые мальчики боятся чужих планет. Есть еще паникеры?!

Я обернулся и увидел, как Сибилла перекладывает мешок плоти в сетку багажа своего седла, позади горба дромадера.

— Что вы с ним сделали?! — крикнула Аида истерично.

— Он просто упал в обморок, от недостатка кислорода, — мрачно прокомментировала Сибилла, — сосуды на белках красные. Всем надеть кислородные маски!

Иногда я любовался Сибиллой как человеком. Она была точна и адекватна. Она держала на балансе Йоргена и многое другое. Любить? Я любил ее как надежного товарища и симпатичную девушку. Но такого понимания не встретишь на дороге. Это — товарищ, которого поискать и не найти.

— Соблюдать порядок и спокойствие, — крикнул я в шлемофон, — ничего ужасного не происходит. Вы на чужой планете или на пикнике?! Подтянуться за лидером.

Я почувствовал, как рука Ирины опять сжала мой локоть.

— У меня болит задница, простите, — произнес голос Лайлы.

— Переходим на галоп! — крикнул я. — Шенкелей дромадерам!

Мы понеслись по ночному лесу. Ирина тоже вцепилась в гриву своего верблюда и отпустила мою руку. Наши тела ходили ходуном. Дромадеры боялись — я это чувствовал: как и мне, им было непривычно замкнутое пространство и запах живности.

— Странный! — раздался в наушниках голос Йоргена. — Он нас догоняет!

Я почувствовал приступ дрожи… А хотя зачем врать? Я почувствовал приступ страха. Подняв забрало шлема, я увидел над верхушками кактусов мерцающее сомбреро.

— Встать в строй по одному! — крикнул я.

Полковник, Йорген и Сибилла стали отставать, чтобы смена вытянулась.

— Что мне делать? — спросила Ирина с дрожью в голосе.

— Займите мое место справа. — Я дрожал изнутри. — Охотник Сибилла, — крикнул, — занять место лидера смены и прикрывать гида!

— Принято! — ответила та.

Я глянул назад и, слегка натянув поводья, перешел с галопа на рысь. Хаотическое движение отдыхающих было упорядочено, и я переместился в арьергард.

Сибилла проскочила мимо меня, сжимая в руке автомат.

— Ира, — крикнул я в шлемофон, — Охотника Сибиллу слушаться как меня!

— Да, — ответила Ирина, и голос ее пронесся эхом в наушниках.

Я почувствовал легкую вибрацию в затылке. В открытое забрало шлема пахнуло озоном. Йорген толкнул меня в плечо, и я заметил, что огоньки начинают разбегаться от глюка, образуя своим движением некое подобие восьмерок.

— Следи за туристами! — успел я крикнуть ему.

«Шляпа», путаясь в силуэтах выгнутых, торчащих к ночному небу свечек, мерцала, словно глаз нервнобольного, который подглядывал за пикником на обочине.

Я никак не мог сосредоточиться на глюке — чувствовал, что нас загоняют, как диких зверей, загоняют на номера. Я позволил себе недопустимое — стал паниковать. Стоп… стоп… Стоп! Для чувствующего человека боязнь — пустой номер. Ты можешь хоть умереть от страха, злобы и несогласия, но ТЫ ничего не изменишь этим. Спокойно… Я говорю с глюком… и он меня слышит… Стой! Ты… Нет… не так…

В воздухе послышался клекот и стрекотание и писк… Это было то, чего я и опасался, даже до встречи со «шляпой»…

Серые продолговатые тени, издавая пронзительное чириканье, стали выпрыгивать из-за толстых колонн колючих исполинов.

— Внимание! Крысы! — раздался голос Сибиллы.

— Открыть огонь? — спросил полковник, щелкнув предохранителем своего пистолета.

— Да, — крикнул я, — но только прицельный — они будут бросаться на трупы своих! Отдыхающим стрелять только по крайней необходимости!

— Я боюсь крыс! — крикнула Ирина в шлемофон.

— Сибилла! Отвечаешь за гида! — крикнул я в ответ. — Они сейчас не очень опасны. Спокойнее!

Я хотел искренне верить в то, что говорил и думал. Утешало то, что эти крысы были сильно мельче тех экземпляров с завода. Я пытался сосредоточиться на глюке, но чувствовал, что меня отвлекут в любую секунду.

— Ай, сука, тварь поганая, — раздался хриплый выкрик полковника и три пистолетных выстрела.

Чириканье усиливалось: крысы сновали между ног храпящих дромадеров, как метеоры из жидкой ртути.

— Надеть на верблюдов наглазники! — крикнул я. — Срочно! Всем!

— Ноги… э-э-э… — донесся крик Азиза.

— Факинг рэдс! — Крис пытался ударить рукояткой своего пистолета наскакивавшую ему на ногу мохнатую тварь.

Заговорил автомат Йоргена, и короткие очереди Сибиллы разрезали тишину. «Шляпа», казалось, висит над нами, хотя мы дрыгались на рысях, как ужаленные, а глюк вторил нашим конвульсиям своим мерцанием, и легонько зудел воздух. От этого во мне поднималась тошнота. За мой каблук что-то зацепилось, и я встряхнул ногой. Я пытался транслировать глюку спокойствие, изо всех сил стараясь отключиться от общего хаоса, вырубив свой шлемофон и открыв забрало шлема. Машинально мой автомат дрожал в моих руках, посылая одиночные трассирующие выстрелы вперед, туда, где ехала Ирина с Сибиллой.

Черными пятнами носились вокруг крылатые тени мышей-вампиров, которые тоже противно стрекотали и бились о броню шлемов, пытаясь по запаху обнаружить самые незащищенные участки тел всадников. Вокруг мерцал мох и сверкали трассирующие пули, а по краям торчали кинжалообразные колючки кактусов-гигантов.

— Ай! — раздался крик Дроновой, который было слышно и без наушников. — Она меня укусила!!! Ой!!! Больно! Жжет!

Я включил шлемофоны, плюнув на «шляпу»:

— Перекись! Дайте Дроновой перекись! Для них запах крови слаще глюкозы!

— А-а-а-а-а!!! — раздался гортанный вопль Азиза.

— Э-э-э! Уйди! — И Аюми громко вскрикнула.

— Ира, как ты? — не выдержав, крикнул я.

Молчание.

— Странный, не отвлекай, я с ней! — Сибилла раздраженно сплюнула.

— Дэн! Я в порядке! — Слова Ирины прерывались вскриками. Я стиснул зубы.

Вдруг ночь пронзило ярким слепящим жалом лазера. Послышался визг, поднялось облачко едкого дыма впереди, и сквозь зловещее шипение и вспышки пламени захрустело, затрещало и зашумело где-то сверху.

Огромный темный столб накренился. И начал падать!

— Ира, не стреляй лазером! — крикнул я. — Вперед, группа! Падает кактус!

Здоровенная колючая дубина качнулась и повалилась в глубь леса, подрезанная у основания. Хрустнули соседние стволы. И разлапистая махина весом в полторы тонны, зацепившись ветками-свечами за своих соседей, застряла, падая назад…

— Шенкелей дромадерам! — орал я сзади. — Вперед! Быстрей!

Храпели верблюды, вскрикивали люди, глушила уши пальба, а над нами довольно мерцала «шляпа». Чемба гарцевал и вздрагивал, болтая головой из стороны в сторону. Хаос и паника. На мгновение мне показалось, что достаточно среди кактусов оказаться двум автоматчикам — и наша группа закончит свое существование в считаные мгновения. Эта страшная мысль возымела свое действие. Я отстал… Я начал сосредотачиваться, абстрагируясь от шума и опасностей, от ИРИНЫ и жизней других людей. Я начал любить крыс и вампиров. Я чувствовал их агрессию как производную испуга. Я смотрел в ночное небо, прямо на «шляпу», которую изредка перекрывали крылатые тени гарпий, привлеченных запахом свежей крови, а где-то совсем рядом гавкали и рычали церберы. Это их глаза сверкали в темноте блуждающими огоньками. Но мне уже было на них плевать: я почувствовал теплый поток, проходящий от моих глаз к затылку и отражающийся через все туловище, через каждый нерв, к самым кончикам пальцев ног. Для меня перестал существовать лес кактусов, крысы и летучие мыши. Все провалилось куда-то глубоко под марсианскую почву. Я купался в волнах радости и спокойствия. Я думал про Ирину, про то, как я целовал ее на высокой скале каменного карьера, про клан Харлея, про мерное покачивание седла, про восход солнца, про улыбку Сибиллы и про то, как я ЛЮБЛЮ красивые летающие в небе штуки, загадочные и прекрасные, таинственные и естественные… Они могут все… Они такие, такие, как ветер, шум прибоя, который я помнил еще с Земли. Стук колес и мерное покачивание железнодорожного вагона, где я лежу на верхней полке и сквозь прищуренные глаза наблюдаю ползущий мимо однообразный пейзаж. Жизнь… она многолика… и поэтому будет вечной… даже когда закатятся звезды и откроется пасть великой пустоты… Пустоты-Матери… Пустоты-Вечности… она не даст прерваться происходящему…

— С чего ты это взял? — спросил меня Сатана. — Откуда такая уверенность?

— Сынок, не слушай дяденьку Сатану: он член экзаменационной комиссии, — сказал бородатый мужик, завернутый в простыню. — Мы — родственники, но думаем по-разному… Брат, перестань, он еще ребенок…

— Он почти уже наш, — возразил Сатана, — нельзя быть к нему снисходительным. Хтоний, он троечник, но из них-то, по закону, и выходят…

— Аид! — нахмурился старик. — Ты любишь играть с реальностью, хоть и знаешь, чем это кончится…

— Он тоже у меня спрашивал недавно: а чем это кончится?

— Знаю, не прикалывайся…

— Чего тебе не хватало?! — грозно спросил человек с серым лицом и косматыми бровями. — Чего вам всем всегда мало? Почему вы думаете, что «Пантеон» транслирует вам какое-то дерьмо?

— Перестань, я прошу, — бородач тронул его за рукав, — ему еще битва с Титанами предстоит, а ты… пусть поспит…

Человек с косматыми бровями улыбнулся.

— Конечно, пускай, — сказал он усталым голосом, — только я его спрошу…

— О чем?

— А как тебе режиссер Вим Вэндерс?

— Алиса в городах…

— А как тебе Артемида?

— Они не будут вместе — это мое отцовское слово…

— Будут! Ты же знаешь…

— Дэн, тебе нравится Ирина?

— Я ее люблю…

— А цыплята с ящерицами?

— Это такое блюдо?

— Это такой план…

— Дэн, ты любишь крыс?

— Да…

— Ты боишься верблюдов?

— Нет…

— А Мирзы-ага ты тоже не боишься?

— Ну та-а-а-ак… — протянул я, поморщившись, словно пытаясь что-то вспомнить… — Кого? — переспросил.

— Не «кого», а «куда»! — Йорген явно уже давно пытался задать мне какой-то вопрос.

— Куда — что? — Я еле ворочал языком.

— Странный, — вмешалась Сибилла, — тропинка спереди завалена, есть дорога вбок, направо, к комплексу, где тебя какой-то твой Гватемала ждет…

— Гваделупа, — пробормотал я.

— Не принципиально. — Йорген злился. — Что нам делать-то?

— Как завалена тропа? — прошептал я.

— Сильно, блин, она завалена! — Йорген опять вышел из равновесия.

Я приподнял голову с горба дромадера и увидел, как штук пять гигантов-кактусов «елочкой» лежали впереди, загораживая свечками своих отростков дорогу так, что она казалась свалкой космических ракет, да еще и с колючими шипами…

— Дэн, хочешь, я выжгу их лазером, — услышал я голос Ирины.

— Береги заряды, Ира, — ответил я, еле-еле шевеля языком. Во рту было сухо, как в горах Фарсида: пыль и ветер. — А где глюк? — вновь спросил я заплетающимся языком, ощущая во рту привкус металла.

— Глюк ушел, Дэн, — голос Ирины был мягкий и убаюкивающий, — и звери ушли с ним.

— Раненые есть? — К горлу подкатил приступ тошноты, я икнул.

— Да. — Сибилла прикуривала сигарету, и дым казался мне тошнотворно сладким, а печень пульсировала вместо сердца. — Дронова, Азиз, Лайла и Аурелиано: их слегка покусали…

— Сильно?

— Нет, им оказана помощь, Странный, все в порядке. — Сибилла сплюнула на песок.

— Дорога есть другая? — У меня кружилась голова, и я чувствовал, что являюсь деталью кольца Сатурна.

— Вправо, — терпеливо сказала Сибилла, — но она в сторону главного корпуса «Изумруда».

Я вновь приподнял голову: перед нами была небольшая поляна, вправо от которой отходила дорога, — кактусов не было, зато были видны свежеспиленные, сочащиеся влагой пеньки прямо по пути следования…

— Это ловушка. — Я сказал это тихо и медленно, обращаясь в основном к Йоргену с Сибиллой. Но Ирина тоже услышала мои слова.

— Ловушка? — переспросила она. — Может, повернем назад и объедем?

— Слева идут бои… — Мне с трудом давались мысли, а уж слова… — Направо и так главный корпус… А если у нас есть враг, то его надо знать… а иначе он ударит неожиданно…

— Ты правильно трешь. — Йорген почесал затылок. — Но это хрень полная, Странный! Что это за Сэм такой?

— Короче, ребята… — Я стал чувствовать свои веки и пальцы. — Вы со мной?

— Странный, не трахай мозги. — Сибилла нахмурилась. — Чего тебе от нас надо?

— Мне надо, чтобы вы нас спасли. — Я хлебнул из фляги, и мне стало теплее.

— Остекленеть! — Сибилла покосилась на группу туристов. — Кто нам угрожает? Поделишься?

— Сиб… — Я ватными пальцами выбил из пачки сигарету и тоже закурил. — Я не знаю, кто нам угрожает, и это точно не Сенька Гваделупа, но нас явно сюда загнали, и конфликт устроили к северу тоже нарочно… — Я закашлялся. — И тропинку завалили явно, и пеньки торчат от кактусов — засохнуть не успели… Видела?

— Видела, вот поэтому… — начала было Сибилла.

— Вот поэтому, — перебил я ее, — вы с Йоргеном, марсиане, следопыты и просто убийцы, коварные и безжалостные… вы пойдете на левый и правый фланг, без верблюдов, ползком, или как вы это делаете… змеей… хамелеоном… ясно?

— Не ясно, Странный… — Йорген помотал головой. — Задача в чем?

— Наденьте камуфляж, — продолжал я, — на связь не выходите, чтобы не запеленговали… вас типа убило в лесу, ясно?! Ваши дромадеры поедут с нами.

— Куда уж яснее! — Йорген раздраженно кивнул.

— Ты что-то чувствуешь, Странный? — Сибилла вскинула черные брови.

— Вы это и без меня чувствуете: где-то впереди — засада. — Ко мне стала возвращаться уверенность. — Обходите, короче, тропинку по лесу, пешком и аккуратно, к «Изумруду», и учтите: напоретесь на засаду — все поляжем, ясно?

— Ясно, как Фобос. — Йорген улыбнулся. — Первый раз за последнее время можно заняться делом.

— Йорген, кроме шуток, — не выдержал я. — Нас, видно, собираются захватить: хотели бы убить — уже убили бы давно. Вы — с Сибиллой. Наша жизнь — врубаешься, что к чему?

— Врубаюсь, Странный! — сверкнул Йорген глазами.

— Тогда и не парься.

— А я и не парюсь! — Йорген обнял Сибиллу за плечи. — Мне по кайфу!

Я включил шлемофон на его частоте и тихо сказал:

— Главное, чтобы другие тоже не парились…

— А я тебя подводил? — так же тихо спросил Йорген.

— Тебя не должны грохнуть, я же гребаный землянин… — Я улыбнулся краешком губ.

— Так марсиане и созданы, чтоб вытаскивать земные задницы! — сказала Сибилла насмешливо.

— Очень на это рассчитываю. — Я помассировал виски. — Если с вами что-то случится, то нас не будет… вот так…

— Не дрейфь, Странноватый! — Йорген хохотнул. — Хуже тебя у меня никого не было…

— Эсквайр хотел сказать… — начала Сибилла, потом осеклась. — Не волнуйся…

— Давайте… — Я взял поводья. — Полковник! Принять верблюдов на баланс…

— Есть! — донеслось.

Мне было нельзя командовать: я же не умею играть в шахматы… эх…

— Что сейчас будет? — Ирина, которая внимательно прислушивалась к нашей беседе, вновь ласково и с тревогой взяла меня за руку.

— Хорошо с нами все будет, — сказал я, уже почти оправившись от удара глюка. — Что бы с нами ни происходило, Ирина, не бойся ничего. На нас хотят напасть с целью захвата, так что главное — не делать резких движений.

— Не слишком-то это успокоительная мысль, что кто-то нас собирается захватывать. — Ирина нахмурилась.

— Мой коварный план сработает, — ободряюще улыбнулся я.

Йорген и Сибилла скинулись на «камень, ножницы, бумагу», кто пойдет слева, а кто справа.

— Все, мы пошли, Странный, — сказал Йорген, застегивая песчаную камуфляжную накидку на шее.

Они с Сибиллой хлопнули друг друга по плечу и разошлись в разные стороны.

Я подъехал к группе.

— Слушайте мой приказ, — сказал я всем твердым голосом. — Что бы сейчас ни произошло — никакой паники и самовольных действий, особенно это касается вас, полковник. Нас хотят захватить в плен, но мы предприняли ряд контрмер, которые нас обезопасят. Всем ясно? Вести себя максимально спокойно, и все будет хорошо!

— Мы постараемся, — ответил за всех полковник, оглядев туристов.

— Что значит «в плен»? — возмущенно воскликнула Дронова. — Вы издеваетесь?!

Я дал шенкелей своему дромадеру, поскакав вперед…

Я надеялся, что полковник все объяснит и что туристы просто устали паниковать еще в лесу.

Группа собралась — Ирина навела в ней порядок. На меня поглядывали как на диковинку, сибирского шамана — звери ведь ушли вместе с глюком, когда я потерял сознание… А у меня ломило затылок… первый признак надвигающегося инсульта…

Группа была построена, но для верности я выждал еще минут пятнадцать: надо было дать фору нашим Охотникам. Подождав указанное время, группа выехала с полянки медленным шагом и вступила на просеку.

Лес, казалось уснул… Да, мелькали летучие мыши, пробегали крысы, но все было неестественно мирно…

Верблюды шли шагом, огибая огромные колонны… и везде торчали спиленные пеньки большого диаметра — эта дорога действительно была свежей… недавно проложенной, совсем не утоптанной… Я ожидал выстрела из-за каждого кактуса. Оглядывая отростки свечек, я искал там снайперские «гнезда». Инфракрасный сканер показывал мелкие формы жизни, но я прекрасно понимал, что в камуфляжных накидках есть теплоизолирующий слой, поэтому надо быть спокойным и внимательным… внимательным и спокойным.

Я знал, что все идет к этому, как тошнота… страх… преодоление… свобода…

— А тебе бывает страшно, Дэн? — спросила Ирина, ехавшая бок о бок со мной.

— Конечно, бывает, — ответил я. — Страх — это безусловный рефлекс, инстинкт самосохранения. Кто не боится, тот не проживет долго. Это если говорить о биологическом страхе.

— А сейчас тебе не страшно? — вновь спросила Ирина.

— Нет, — соврал я, — мне сейчас интересно: кто и зачем охотится на нас. Я любопытен по природе, а вся эта наша поездка просто напичкана загадками и тайнами. Возможно, одной из них скоро станет меньше. А потом, к страху привыкаешь на этой планете.

— Привыкаешь? — удивилась Ирина.

— Привыкаешь к чувству опасности, к тому, что все изменчиво, нельзя строить планов, надо действовать по ситуации, привыкаешь к глюкам, крысам, собакам, даже к отморозкам можно привыкнуть. Хотя это давалось мне всегда с трудом.

— Я тоже не боюсь теперь, — сказала Ирина. — Когда ты рядом, я никакого страха не чувствую. Я знаю, что ты меня защитишь от всего.

Я протянул руку и, взяв ее ладонь, бережно погладил.

— Я тебя никому не отдам, — сказал я тихо.

Прошло два часа… Тропа была до сих пор свежей… дуги отростков прикрывали видимое пространство, и я их тихо ненавидел за это, хоть и понимал, что они не виноваты: я знал, что сейчас что-то произойдет… По краям, как знаки откровения, лежали толстые поваленные стволы. Раздавалось чириканье и вой местной фауны… Не совсем так я представлял себе эту поездку, но сам ведь говорил недавно, что на Марсе нельзя быть ни в чем уверенным на сто процентов, и планы строить глупо…

Я боялся… и мне было стыдно за это…

Наконец в перспективе просеки замерцали в темноте огни «Изумруда». Тени встревоженных нашим приближением зверей мелькали то по краям, за кактусами, то на фоне этих огней, когда они перебегали дорогу. Мы неспешно приближались к своей цели. Я пытался травить анекдоты Ирине и то и дело прикладывался к фляге. Ирина была молчалива и сосредоточенна.

Кактусы начали редеть и уменьшаться в размерах. И вот мы выехали на открытое пространство: просека окончилась.

Головное здание имело несколько полуразрушенных пристроек, а высотой поднималось на пять этажей. Кое-где окна и стены провалились и зияли в скудном свете звезд черными дырами, в которых что-то светилось изнутри. Из крыш невысоких пристроек торчали странные хвойные деревья неизвестной породы, а стены зданий были увиты каким-то мохнатым плющом и облеплены светящимся мхом. Под крышей виднелся полузаросший плакат: «Биологическая станция терраформирования «Изумруд», проект «Терра-2»».

И немного ниже: «Мы даем воздух, воду и пищу! Мы даем жизнь!»

Вокруг одинокими нелепыми великанами были разбросаны поржавевшие покореженные ветряки… Идеальное место для стрельбы и засад — я бы такое же выбрал.

Я пытался услышать происки Йоргена с Сибиллой… но то ли они напоролись на более хитрую засаду в лесу (что было бы приговором мне и остальным, правда, в этот вариант я старался не верить), то ли они заняли позицию. Я ведь и послал их за этим…

Я ждал, мерно покачиваясь в седле. Вот в одном из проемов возникло какое-то движение.

— Стоять резко! — послышался громкий окрик… — Стреляем уже…

Ирина слегка вздрогнула и натянула поводья. Я вскинул автомат и сделал знак группе остановиться.

Раздалась длинная автоматная очередь, из коей я заключил, что у этих парней все хорошо с боекомплектом… Трассирующие пули били в кактусы и в песок… Я попался… я у них…

— Именем Братства Пустыни: назовите себя! — раздался откуда-то сбоку хриплый грубый мужской голос.

— Я — Охотник Странный из долины Маринера, — крикнул я в ответ. — Веду группу туристов с Земли к Персеполису.

— О! Ты-то нам и нужен! — удовлетворенно хихикнул другой голос, с какими-то неуловимо знакомыми интонациями.

И вдруг, совершенно неожиданно, на здании включились мощные прожектора, и нас ослепили яркие лучи света. Я невольно прикрыл лицо рукой и зажмурился, а со всех сторон стали появляться вооруженные люди, целящиеся в нас из разнообразного автоматического оружия, эхом вторились щелчки затворов. Мне удалось разглядеть сквозь пятна в глазах, как из ворот гаражей главного корпуса выехали две фигуры всадников на дромадерах. Они подъехали к нам ближе и остановились.

— Братство Пустыни и его предводитель приветствуют вас! — услышал я до боли знакомый голос с ехидными нотками. — Меня зовут Вим Вэндерс.

Я приоткрыл глаза: черная ковбойская шляпа, руки в кожаных перчатках, дымящая сигара (где он достает на Марсе сигары?), щегольская светлая бородка и крысиные усики. Лицо обрамлялось длинными светлыми волосами. Сплошной наглый пафос.

— Джордж! — сказал я в ответ. — Вим Вэндерс — это кинорежиссер, а не бандит с большой дороги. Ты пользуешься темнотой этих людей и придумываешь себе звучные имена? Нехорошо! Давно ты стал Вимом?

— Ба! — развел руками тот, выпустив облако ароматного дыма. — Какие люди к нам приходят, и без охраны! Странный! Дружище! Сколько лет, сколько зим!

— Одно лето и две зимы, — уточнил я, закуривая сигарету.

— Крепкая же у тебя память, старина! — закивал Джордж. — А по моим ощущениям — прошли годы!

— На память не жалуюсь, — ухмыльнулся я. — Ты скучал по мне, мой мальчик?

— Ты не представляешь как! — Тот облокотился на шею своего верблюда. — Я пережил такие страдания… но вот все позади, и ты наконец-то здесь!

— Ладна, э! Канчай базар, Вим! — вмешался его спутник с ярко выраженным восточным акцентом. — Ты его хатэл замочить? Давай начинай.

— Может, представишь мне своего коллегу по мокрой работенке? — попросил я.

— Это Мирза-ага, очень свирепый и кровожадный маньяк, — сказал Джордж с довольной улыбкой. — Так и ждет, когда начнется кровавая бойня.

— На кого ты сейчас работаешь, Джо? — спросил я.

— Странный, ты меня удивляешь, — вновь развел тот руками. — Это коммерческая тайна, ты что, не понял?

— Разоружить всех, — отдал приказ Мирза.

К нам стали подходить нукеры и отбирать оружие. Мой автомат буквально вырвали из рук. Забирая у Ирины бластер, пустынник присвистнул и заговорил со своим напарником на непонятном языке.

— И что ты собираешься делать дальше? — спросил я с неподдельным интересом.

— Я тебя грохну, как чумного цербера, — ухмыльнулся Джордж, — ты мне надоел.

— Не забудь для пущего эффекта сказать, что этот Марс слишком мал для нас обоих, чувак! Ты всегда был дешевкой. — Я заулыбался и тут же получил прикладом под ребро от стоящего рядом бандита.

У меня потемнело в глазах, я пошатнулся, и меня резко сдернули из седла. Я потерял равновесие и повалился на землю, успев выставить вперед ладони. Стоящий рядом бандит начал ожесточенно лупить меня сапогами, а я попытался сгруппировать мышцы тела, развернувшись к нему спиной.

— Прекратите немедленно! — услышал я откуда-то сверху крик Ирины.

Господи, зря она подала голос вообще.

— Заткни пасть, сучка, — сказал кто-то из бандитов. — Можно я ее трахну, Мирза?

— Можьно, — спокойно ответил тот. — Толко когда подэлим все.

— Я сам ею займусь, — подал голос Джордж. — Уж больно она за него волнуется — наверное, он ей нравился. Ладно, хватит его мутузить, а то весь кайф мне обломаешь: я не хочу расстреливать мешок с дерьмом — нету в этом полета фантазии.

Бить меня перестали и, придавив сапогом к земле, застегнули за спиной холодные наручники. Я медленно поднялся на ноги, сплевывая изо рта песок.

— Та-а-ак, — протянул Джордж и тронул поводья.

Он медленно объезжал нашу группу, всматриваясь в лица отдыхающих. Я пытался пересчитать всех бандитов: их было около пятнадцати человек, включая Джорджа и Мирзу. Если, конечно, поблизости не прятался еще кто-то.

— А вы нас не убьете? — рыдающим голосом спросила Лайла. — Мы ни в чем не виноваты…

— Если будете себя послушно вести, то нет, красавица, — хохотнул Джордж.

— Слушай, их нада валить всэх! Вим! — Мирза напрягся. — На хрэн нам в пустыне лишний груз. Дэвайсы заберем, пару дромадеров возьмем, а этих тут завалим: звери их похавают — и все!

— Мирза, сколько раз я тебе говорил? — Джордж, поморщившись, повернулся в седле. — Ты любишь трупы, а я люблю деньги, усекаешь? Твои бойцы, мои бабки — что не ясно? Кто находит заказы?

— Ты находищ, — с раздражением вырвалось у Мирзы.

— Ну и почему бы нам просто не продать это мясо? За эрги? За девайсы? За оружие с патронами? На равнине сейчас видел что творится?! А у нас куча заложников, за каждого из которых дадут много всего. А еще их можно использовать как живой щит, если паладины сунутся. Выгода? А ты «валить-валить». Вот поэтому вы никак не возьмете под контроль долину…

— Попридержи свой рот, э! — Мирза, как типичный отморозок, быстро терял терпение. — Врэмя покажет, как ты всех в долине положьищ!

Мне показалось, что авторитет Джо не так уж незыблем в этой шайке. Он всегда был таким: жаждал быть авторитетом любыми возможными способами, кроме тех, которые действительно нужны. Слабый и импульсивный, завистливый и закомплексованный, он всегда тянулся к внешним проявлениям собственной крутости, но никак не мог понять, что шила в мешке не утаишь.

— Я не хочу умирать! Вы не имеете права так себя вести, вы — уроды, я ненавижу таких, как вы, козлов! Я вас…

Крик Дроновой прервался: бандит запрыгнул на ее верблюда и ударил под шлем рукоятью пистолета. Раздался неприятный звук, а у меня сжалось сердце и забурлили эмоции: дьявол! Я — идиот, надо было все сделать не так… по-другому… все моя дурацкая самонадеянность…

Бандит примотал обмякшее тело поводьями к шее дромадера и спрыгнул на песок. Остальные туристы оцепенели.

— Так! — Джо решил отреагировать — он тоже злился, потому что ему было страшно, я это чувствовал. — Всем слушаться меня! Я сейчас командую, ясно? Это наши пленники, они — наши деньги! Чтобы все успокоились, сейчас мы устроим казнь. Пожалуй… Вот! Я вместе со Странным пристрелю еще вот этого негритоса!

— За что мэня? — воскликнул Азиз.

— А я негров не люблю, понял? — Джо торжествующе улыбался.

— У меня богатый отэц! Он может много заплатить…

— Он на Земле, а ты — тут, — развел руками Джо. — А я хочу пристрелить негра, прямо сейчас.

— Расыст поганый! — гневно выкрикнул растаман.

Джо заехал ему под дых, и Азиз согнулся пополам.

— Надеть на всех браслеты, — приказал Джо.

Да, я начал чувствовать дикость своего плана — его никчемность и безответственность. Чем ему Азиз-то не угодил? Придурок долбаный этот Джо… Откуда он здесь взялся? Случайность ли это? Да нет, что-то непохоже… Ему заказали именно нас… и, наверное, кто-то из марсианской публики подсказал имя моего врага, бывшего моего подельника, который как-то раз бросил меня в горящем бункере, в районе земли Ноя. А потом… и потом он частенько мне гадил. Тысяча демонов Фобоса. Я надеялся только на два фактора: Сибилла и Йорген (я молился сейчас за них всем марсианским богам) — и ошибка (я очень надеялся, зная Джорджа, что он совершит хоть какую-то ошибку). А вообще-то вся ситуация казалась мне совершенно дикой и неправильной. Не то чтобы я не ожидал подобного, но… Да уж, давно у меня не было такой поездки. Я изо всех сил старался не паниковать, пытался все подмечать и анализировать.

— Кстати, Странный, — Вэндерс подъехал ко мне, — а с тобой же были еще двое! Где они?

Я ждал этого вопроса и был подготовлен. Иногда я умел нагло врать. Я нахмурился и стиснул зубы, заиграв желваками.

— Их больше нет, — ответил я мрачно, стараясь не переигрывать.

— Да ну! — Джо тоже нахмурился, внимательно глядя мне в глаза. — Что же сталось с этими Охотниками? Кажется, Йорген и Саберия?

— Сибилла, — поправил я, глянув ему в глаза. — Мы… — я тяжело выдохнул, — мы напоролись перед лесом на большой глюк… и… там еще зверья повылазило: крысы, гарпии, церберы… в общем… они погибли, как герои, защищая группу… Йоргена испепелило этим чертовым глюком… а она… — я выпрямился во весь рост, — ее загрызли крысы… вот так…

— Печально, — хихикнул Вэндерс. — Тебя тоже сейчас будут кушать местные мутанты, так что готовься, хренов умник: я всегда говорил, что эти твои сверхспособности — чистейшее шарлатанство, чтобы пудрить голову лохам. Иначе кто согласится идти в группе с таким идиотом, как ты? Мне хватило нескольких раз — и то я ушел, как только понял, что ты за дерьмо.

— Ты просто бросил меня подыхать в горящем бункере на базе, обгадившись предварительно! — сказал я с усмешкой.

Джо спрыгнул с верблюда и, медленно подойдя ко мне, ударил меня кулаком в живот, а потом по скуле. Я пошатнулся, но не упал. Искры боли вспыхнули в глазах.

— Да потому что такие интеллигентские хлюпики ни на что не годятся: им на Марсе не место, как ты этого еще не понял! Марс любит сильных, понимаешь ты, дебил? Ладно, сейчас ты все поймешь у меня! Тащите сюда черномазого!

Азиза сдернули с седла и, не обращая внимания на его выкрики на арабском, скорее всего отборные ругательства, подвели ко мне. Мы с ним переглянулись, и он мне подмигнул. Ну и пофигисты же эти растаманы! Нас с ним собираются валить, как диких зверей, а он мне подмигивает! Неужели он не понимает?

— Давай, вали их, — словно в подтверждение моих мыслей, крикнул Мирза. — Чэго врэмя тянуть?

«Если сейчас не появятся Йорген с Сибиллой, и желательно еще взвод паладинов, — думал я, — то моя разведка боем будет признана совершенно проваленной». Все-таки прав был Вэндерс, назвав меня дебилом. Вечно я вляпываюсь в неприятности по собственной глупости. Говорят, у человека перед смертью проходит перед глазами вся его жизнь — не верьте. У кого как, наверное: я ничего не мог вспомнить, я думал только об Ирине. Я думал, что умру с чувством глубокого стыда перед ней: Я НЕ СМОГ ЕЕ ЗАЩИТИТЬ!!! А она мне верила, она меня любит! Она и сейчас мне верит — я знал это!

Внутри меня стала закипать холодная ненависть.

— Не-э-эт! — с противной усмешкой сказал Джо. — Я их не здесь казню, я там, в корпусе одно местечко присмотрел — ну очень подходящее! Там они умрут медленно и печально.

И он расхохотался, как ему, наверное, казалось, зловещим смехом, а выглядело это натужным карканьем. Даже Мирза не выдержал и сплюнул на песок:

— Пачэму по-простому нэльзя завалить двух человек? — Он досадливо поморщился.

— У меня с этим ублюдком старые счеты. — Вэндерс кивнул на меня. — Трое человек со мной!

Мирза тяжело вздохнул, и мне подумалось, что такой психопат, как Джо, даже здесь не может найти единомышленников. К тому же мне показалось, что расстрелять из автомата двух безоружных людей, скованных наручниками, мог бы и один мало-мальски тренированный боец: Джо меня продолжал бояться, хоть я ни разу в жизни не сделал ему хоть чего-нибудь плохого. И поэтому он ненавидел меня — ненавидел из-за своей трусости. Первое время нашего знакомства он, напротив, восхищался мной и расхваливал на все лады, хотя я и для этого повода не давал, — он говорил, что я очень необычный и во мне дремлют зачатки сверхличности. Я по глупости сдружился с ним, чтобы разрушить барьер этого дурацкого почитания, но когда с меня спал ореол «супергероя» Охотника и Джо понял, что я — обычный человек, он стал относиться ко мне как-то надменно, со скрытой враждебностью, наверное, я разрушил какие-то его идеалы. А когда единственная в отряде девушка Лайза, которая нравилась нам обоим, предпочла ему меня, он затаил злобу и нарассказал ей чего-то такого, что Лайза три дня за время рейда ни словом со мной не обмолвилась. И только через пару месяцев призналась, что Джо живописал ей в красках мои похождения, по сравнению с которыми история знаменитого Джакомо Казановы выглядела нравственной проповедью для юных школьников.

Интересно, успокоился бы Джо сейчас, если бы узнал, как я боялся несколько часов назад в лесу, или с каким ужасом и страхом я бежал по линии огня шагающего танка, или что сейчас мне просто страшно — страшно, что меня убьют, и смертельно стыдно перед Ириной за то, что я ее подвел? Вряд ли… Он совершенно очевидно имел маниакальный сдвиг на собственной крутости и параноидальную веру в то, что миром правят «крутые».

Вэндерс развернулся и махнул рукой. Меня ткнули в спину дулом автомата, прямо в районе печени. Я обернулся и посмотрел на Ирину: она застыла с каменным выражением лица, но глаза ее, полные ужаса и отчаяния, огромные серые глаза моей девочки смотрели на меня словно целых два дождливых неба, две бесконечности.

Я стиснул зубы, затем заставил себя улыбнуться и подмигнул ей, как только что это сделал Азиз. На секунду мне показалось, что отчаяния поубавилось: ОНА МНЕ ВЕРИТ! Я не могу подвести ее!

— Шагай, мешок с дерьмом! — крикнул конвоирующий меня бандит, стукнув прикладом автомата мне между лопаток.

Я покачнулся и пошел вперед, рядом с Азизом.

— Нэ бойся, — вполголоса сказал Азиз. — Это просто щайка щакалов!

— Заткнуть пасти! — Азиз тоже получил свою порцию приклада в спину.

— Я не боюсь. Что-нибудь придумаем, — прошептал я тихо.

Хотя, сказать по правде, отсутствие Йоргена и Сибиллы сильно убавляло мой оптимизм, и я надеялся уже только на чудо. Я постарался максимально расслабить мышцы и сознание, даже челюсть моя слегка отвисла, пошатываясь безвольно, как ржавый ковш экскаватора на ветру. Мне казалось, что воздух вокруг меня пронизан паутинообразными, слегка мерцающими нитями, которые извилистыми потоками лениво и плавно текут вокруг меня, и я словно в невесомости подчиняюсь их течению, будто плывущая в ручейке щепка. Окружающие меня предметы и фигуры в скудном своем ночном освещении потеряли свои очертания и цвета: я плыл, как древний парусник, по воле волн и ветра.

Мы медленно подошли к покосившейся двери с надписью «Проходная — предъяви пропуск!». Джо отодвинул ее в сторону, прошел внутрь. Мы погрузились во тьму, но ненадолго: Джо щелкнул выключателем, и по стенам тускло загорелись лампочки. Прямо перед нами была будка с выбитыми стеклами, в которой сидело, уронив голову, за покореженным столом высохшее тело, покрытое клочьями истлевшей и разодранной униформы. Сохранилась пластиковая нашивка на рукаве с надписью «Охрана». В правой руке мертвец сжимал заржавевший ПМ. Впереди, рядом с будкой торчала покореженная «елочка», у которой отсутствовало одно из ребер.

Миновав проходную, мы стали подниматься по полуразрушенной бетонной лестнице, усеянной осколками кирпича, рваными тряпками, битым стеклом и крысиными экскрементами. Медленно, с легким похрустыванием под ногами, мы поднимались пролет за пролетом. Одна стена на лестничной площадке между третьим и вторым этажом являла собой рваную дыру, обрамленную узором выбитых кирпичей. За ней я видел провалившиеся крыши пристроек, дворик с застывшими туристами, вооруженных бандитов и сиреневую полоску неба на востоке, в центре которой чернел силуэт покосившегося ветряка на фоне кактусового леса.

Мы поднялись на третий этаж, и Джо остановился перед нишей дверного проема.

— За мной, направо, — буркнул он и, нашарив рукой выключатель, щелкнул.

Где-то в недрах здания слышалось слабое потрескивание, словно искрила проводка, стрекотание крыс и легкое порыкивание. Джо вынул из поясной кобуры свой револьвер и взвел курок. Мы прошли дальше и повернули за ним направо — вернее, все повернули, а я проплыл, как воздушный шарик, услышав за собой презрительную фразу одного из бандитов, обращенную к напарнику:

— Смотри, как Охотник обгадился — ели ноги волочет!

— Ага, — ответил тот, — ща он, в натуре, обгадится.

Они заржали, как два дебила, а мы тем временем продолжали идти по засыпанному разным хламом коридору, мимо выбитых дверей каких-то лабораторий. В некоторых из них стояли какие-то подсвеченные стеклянные резервуары, в которых до сих пор пузырился странный раствор, где плавали некие плохо различимые объекты явно биологического происхождения. Возможно, это были те самые водоросли, которые поддерживали создание дополнительных источников кислорода.

«Изумруд» имел неплохую автономную базу энергоснабжения, но по понятным причинам здесь не свил гнездышка ни один из кланов — слишком уж много живности тут обитает.

Я стал выравнивать дыхание, и оно постепенно участилось. Кончики пальцев на руках стало слегка покалывать: я представлял себе, что вокруг меня не люди, а опасные глюки, образования из враждебной материи, которые пытаются выпить из меня все силы и энергию при помощи особых полупрозрачных воронок, направленных к моему затылку. Я мысленно надел на голову плотный, непрозрачный толстый капюшон — и воронки стали таять. Мои руки зудели приятным приливом энергии.

— Все, пришли, — сказал Вэндерс и остановился, пряча револьвер в кобуру.

Мы очутились в небольшом холле, который разделял коридор на две части. Задняя его стенка отсутствовала полностью — видно, здесь было большое окно, от пола до потолка. Вэндерс подошел к краю отверстия, из которого пробивался скудный свет звезд, и глянул вниз.

— Поди-ка сюда, — махнул он мне рукой.

Я послушно подошел к краю проема с другой стороны, упершись в небольшой кирпичный простенок плечом.

— Глянь, там внизу, — холодно произнес Вэндерс, — видишь, что там?

Я нагнул голову, как мне велели, и посмотрел вниз: на земле у задней стены здания был зарешеченный высоким забором участок земли. За забором стоял столб с большой полустертой табличкой «Верблюжий вольер № 4». Внутри вольера торчала железная труба, из которой сочилась тоненькая струйка воды, а вокруг… вокруг по всему вольеру были высокие, мохнатые заросли комковатого черного меха.

— Знаешь, что это? — с невинной улыбкой спросил Джордж.

Я замотал головой, хотя прекрасно все понял.

— Ты плохо проходил марсианскую ботанику, если не знаешь таких простых вещей, дурачок. — Он криво ухмыльнулся. — Это марсианская Черная Плесень, известная как aspergillus niger marsius. Это далекий предок земного аспергиллуса, который и на Земле-то был опасен, но на Марсе он немного мутировал, его радиация подкормила и много еще чего. Если в него попасть, в воздух поднимаются миллионы спор, и когда человек делает хотя бы один вдох, один… Человек уже не жилец на свете. Вот так. Посмотри, какой он огромный! Споры проникают внутрь через дыхательные пути и сначала поражают дыхательную систему, потом центральную нервную, а заодно еще кожу, все органы чувств и половую систему в придачу. Здорово, правда? Медленная и мучительная смерть в течение пары часов…

Он выдержал эффектную паузу.

— Нравится? — спросил он, затягиваясь сигарой.

Я молчал.

— Сначала мы прострелим тебе ноги, потом руки — и бросим тебя туда, на съедение грибам. Как план?

— Это ужасно! — медленно произнес я. — Но почему, Джо? Зачем именно так?

— За тем, что ты уже давно прогнил, осталось тебе заплесневеть. — И он опять захохотал, весьма довольный своей «тонкой» шуткой.

Конвоиры тоже осклабились. И я первый раз разглядел лица тех, кто шел сзади: один из них был с заросшей копной грязных свалявшихся волос с проседью. Глядя на его извивающуюся потрескавшуюся нижнюю губу, я узнал таинственного прохожего, который рассказывал нам при въезде в лес байки про Сеньку Гваделупу.

— Джо, — сказал я с просительными интонациями в голосе, — ты меня поймал, я здесь, перед тобой, просто пристрели меня, и все…

— Ага! — Джо вновь засмеялся. — Очко играет? Бесстрашный Охотник! Странный! Может, тебя в нечто созвучное переименовать? А что? Тебе пойдет!

— Неужели ты так меня ненавидишь? — Я попытался придать голосу как можно больше горечи.

— Да нет. — Вэндерс посмотрел на небо и затянулся сигарой. — Просто убивать пулями — это неинтересно, а тут есть полет фантазии, понимаешь, старина? Я произвожу научные исследования о границах человеческого убожества — «по ту сторону страха»! Жаль, правда, что ты уже «по эту»… Просто перед смертью ты поймешь, насколько ты дешево выглядел, когда строил из себя перед Охотниками такого крутого героя… особенно перед этой сучкой… Как ее там звали? Забыл…

— Лайза, — напомнил я.

Он досадливо поморщился:

— Не суть — просто ты так жалко выглядел, когда выпендривался перед этой самкой…

— Джо, — сказал я, — неужели в нашем прошлом не было ничего хорошего, ради которого стоило бы все забыть?

— Если что-то и было, слизняк, — сказал он презрительно, — то ты все испортил! ТЫ! Ты лез во все щели, хоть, кроме понтов, у тебя ничего и не было! Ты пытался травить меня, как бешеную собаку! Ты хотел смешать меня с грязью! Но у тебя ничего не вышло!

Он почти кричал, лицо его пошло красными пятнами — это было видно даже при скудном освещении. Потом он стиснул челюсти и, придя в себя, опять нацепил циничную усмешку.

— Да не переживай ты так, — продолжал он с издевкой. — Мы снимем твою дерьмовую героическую смерть на видео, которое я обещаю хорошенько смонтировать и послать в твой клан, и той сучке тоже. А главное — покажем нашим клиентам, так что светлая память о тебе поможет нам заработать хорошую репутацию. Пойми: ты умрешь не напрасно!

Он сделал глумливо-пафосное выражение лица и принял позу драматического артиста, откинув руку в сторону.

— А потом мы все то же самое проделаем с этим гуталином. — Он кивнул в сторону Азиза.

Я понял, что рядом со мной стоит НЕ ЧЕЛОВЕК, хотя догадывался об этом и раньше…

— Джо, я хотел бы тебя попросить, можно? — заискивающе спросил я.

— Смотря что, — сказал пафосно Джо. На лице его играла самодовольная улыбка маньяка.

— Перед тем как мои легкие превратятся в гнилую кашу… — Я глядел в пол, голос мой звучал словно чужой — глухо и обреченно. — Джо, последнюю сигаретку… пойми меня, как курильщик, и парочку глотков из фляги, чтобы не было так…

— Так страшно?! — воскликнул он, презрительно ухмыляясь. — Ты — обыкновенный жалкий трус. И твоя казнь необходима Марсу! На Марсе выживут только сильные! Червяк! Камеру давай! У меня вдохновение!

Косматый бандит снял с пояса свой КПК, включил его и перевел в режим камеры.

— На меня, — приказал Джо. — Итак, казнь этих людей нужна Марсу! — вновь повторил он уже в камеру. — На Марсе выживут только сильнейшие! Это новая эволюция человеческого рода! Приговоренный Охотник Странный, отвечай мне — ты хочешь жить?

— Да, — ответил я, сделав небольшой шаг вперед и повернувшись спиной к проему, — мне хочется жить.

— Он хочет жить, — произнес Джо в камеру, — но не понимает, что жить он не должен! А ты, черномазый? — Джо повернулся к Азизу. — Азиз Алима!

Я вздрогнул — он знал, как зовут растомана? Откуда? Я еще понимаю, он в курсе имен Йоргена с Сибиллой — он их видел раньше пару раз, но имена туристов?.. К тому же он выбрал именно Азиза для казни — почему? Расизм? У такого беспринципного ублюдка не может быть расизма. Расизм — это хоть и гнусное, но убеждение… Так-так.

— Ты, Азиз, приговоренный турист с Земли, ты хочешь жить? — вновь спросил Джо.

— Пацэлуй меня в зад! — гордо ответил Азиз и опять получил прикладом, но уже в живот, и согнулся пополам, издав хриплый вздох.

— Ладно, — смилостивился Джо. — Желание Странного на одну сигаретку я выполню, он ведет себя хорошо, а тупой нигер будет выкинут с простреленными конечностями за непочтительное поведение — без исполнения желаний, просто так. Червяк, давай мне камеру, а сам перестегни этому наручники спереди, чтобы он покурил. И не забудь потом снять с него броник, шлем и вынуть все из карманов.

Бородач передал КПК Вэндерсу, а сам подошел ко мне сзади, снял с пояса ключ и отстегнул браслеты. Его автомат висел на плече и упирался мне прямо в спину. Я вновь почувствовал покалывание в руках. Резко выставив их вперед, я упал на пол, разогнув с силой ноги, которые ударили бородача в пах, и он с пронзительным воплем полетел вниз, в загон № 4.

Вэндерс бросил КПК на пол и выхватил револьвер, но тех секунд, которые он потратил, мне хватило, чтобы вскочить и ударить его правой рукой по запястью, а левой, скользящей по дуге, с выставленной под девяносто градусов ладонью, со всей мочи заехать ему в кадык. Джо выпучил глаза, как-то странно булькнул, словно подавился, и отлетел к стене, ударившись головой. Ковбойская шляпа слетела и покатилась к дыре. Я почти не видел людей вокруг себя — это были отвратительные бордово-коричневые сгустки пульсирующей энергии, сквозь которые проступали фигуры людей, а вокруг моих пальцев мерцал легкий светло-голубой ореол.

Я развернулся на правой ноге в сторону Азиза. И тут же раздалась короткая автоматная очередь, оглушившая нас в этой кирпичной коробке. Посыпалась куски штукатурки, взвыл рикошет от соседней стены… Хвала богам — мимо. Азиз — молодчина! Ему сковали руки спереди — видно, его внешность обманула бандитов, да и меня тоже. Скованными руками он орудовал чуть ли не так же, как я свободными: один бандит уже лежал у стены, кроя матом всех чернокожих во Вселенной, а второму Азиз как раз успел ударить под ствол его STG-556, который только что выпустил очередь в потолок вместо моей шкуры. Азиз избавил меня от пули, и я с уважением бросил на него взгляд.

— Спасибо, — успел все же крикнуть.

С разворота я мгновенно совершил болевой удар ладонью по ноздрям автоматчика, снизу вверх, и услышал противный хруст. Брызнула, кровь, а автоматчик взвыл. Я выхватил у него из чехла на ноге нож и одним движением воткнул его ему в шею, прямо под нижней челюстью. Нож вошел мягко и глубоко. Бандит выпучил глаза и стал захлебываться кровью. Она брызнула в разные стороны из открытого в немом выкрике рта, и я отбросил его тело в коридор. Азиз тем временем душил сапогом лежащего на полу у стены бандита, второй ногой наступив на запястье его руки, сжимавшей рукоять ножа. Бандит хрипел клокочущим кашлем — он тоже хотел жить, но для него это была действительно недозволительная роскошь.

По моей руке противно стекала теплая чужая кровь.

Я, повинуясь плавным, чуть заметно мерцающим линиям в воздухе, развернулся, слегка присев на левой ноге, в сторону Вэндерса.

Тот стоял на четвереньках, уже протягивая руку за лежащим револьвером. Я прыгнул вперед, выставив ногу, но попал по пистолету вскользь, просто развернув его. Джо схватил рукоять, а я вцепился в его запястье. Он перехватил пистолет левой рукой за дуло и ударил меня по спине. На секунду у меня перехватило дыхание и потемнело в глазах. Я навалился на него всем корпусом и ударил своим шлемом в его смазливую физиономию. Брызнула кровь, и Вэндерс заорал.

— Я тебя… сука! — визжал он, ожесточенно молотя меня по спине рукоятью револьвера. Но, наваливаясь на него сильнее, я уменьшал угол ударов, и они уже не были такими болезненными.

Внезапно он ослабил сопротивление, и мои руки провалились вниз. Вэндерс ловко подался назад и ужом выдернул расслабленную кисть из моих скользких от крови рук.

В это время снизу раздался надрывный кашель, и через проем стены ударила автоматная очередь. Мое плечо резко вспыхнуло обжигающей болью. Я вскрикнул, разворачиваясь в сторону Джо, вокруг меня плясали пыльные всплески рикошетов: это очухался от падения косматый ублюдок с червивыми губами. Он выстрелил в потолок из своего смертельного загона, и меня задело отскочившей от стены пулей. Я обернулся, сжимая раненое плечо и ожидая в любую секунду выстрела в упор. Голова закружилась, и красными жгучими трещинками расползалась боль от раны по руке.

— Суки! Я вам, тварям, рожи обглодаю! — срываясь навзрыд, орал в истерике косматый бандит.

И опять пальба и свист пуль в кирпичной мышеловке. Я без сил облокотился о стену и сквозь красную пелену в глазах рассмотрел в глубине холла, как Азиз сжимает в своих крепких объятиях Джорджа.

— Странный, памагы мнэ, э! Я так долго с ным нэ простою!

Когда очередь смолкла, я, шатаясь, подошел к ним, поднял с пола снятые Азизом наручники с торчащим в них ключом и, схватив здоровой рукой запястье Вэндерса, застегнул на нем сперва один, затем другой браслет. Азиз пытался мне помогать по мере возможностей, а Джо извивался, как крыса на аркане.

— Что вы делаете? Перестаньте! Вы что? — неожиданно залепетал Вэндерс. — Вас же все равно убьют, вы понимаете это? Вашу мать! Всех перестреляют! Вы поймите своими дурными головами! Я могу помочь вам! Ей-богу, я вам помогу! Неужели вы думали, что я и вправду бросил бы вас ТУДА? Конечно, нет! Дэн — мой старый друг! Я бы просто не смог! Понимаете?! ВЫ?! Не смог бы! Я хотел просто испугать вас!!!

Он сорвался на истерический визг.

Я, тяжело дыша, схватил его одной рукой за ворот щегольской кожаной куртки и слегка приложил о стену.

— Ай, тварь! — Джо поднял на меня свое разбитое лицо со слипшимися от крови крысиными усиками.

— Кто нас заказал? — спросил я, тяжело дыша, для пущей убедительности приложив его еще раз.

— Я все скажу, Дэн! Ты же знаешь! Я тебе все… мы же с тобой вместе…

— Кто?! — рявкнул я.

— Я их не знаю, вот ей-богу, клянусь: не знаю я их… — Его трясло от боли и страха. — Солов шесть, наверное, нет — семь… я тусовался в баре «Лунная Дорога», в Персеполисе, у Жирного Тэдди — бывал ведь, наверное, там?.. Так вот… — Он облизнул пересохшие губы. — Ко мне подошел один мужик, такой, невысокого роста… нос такой у него… ну… как у еврея, глаза… невзрачные такие… Ты же меня не убьешь, правда? Ты же сам говорил…

— Дальше, — подбодрил я его легким тычком в солнечное сплетение.

— Полегче, дружище, — выдавил он, поморщившись. — Он… он… спросил, не нужна ли мне работа… а я связался с этим ублюдком, Мирзой, он крепко держал меня за… У меня не было выхода, понимаешь?

— Короче, ковбой! — Я вновь простимулировал его несильным ударом.

— Ну вот, я и говорю… — Его лицо вновь исказила гримаса боли. — Он сказал, что надо перехватить одну группу и сопроводить их к Литохоро-Сити, это возле Олимпа. И еще сказал — беречь людей, как драгоценность, а Охотников и Азиза Алима ликвидировать, да-да… Так и сказал: «Ликвидировать!» Ну а мне-то что: Мирза меня…

— И?!

— Он сказал — встретить вас у леса, завалить тропу и прорубить другую, чтобы у вас не было выбора. Сказал, что через равнину вы не пойдете, там война намечается. Посоветовал мне сказать, что тебя ждет Сенька Гваделупа. А я спросил: а если они не поверят? Если повернут назад и отсидятся? Он тогда ответил, что позаботится об этом, и мы можем не волноваться. Сказал, что вас погонят дикие звери как диких зверей…

С улицы вновь донеслись проклятия и натужный кашель, но выстрелов не последовало: видно, у бородатого кончился боекомплект или силы для стрельбы.

— Где вы должны были встретиться?! — с нажимом спросил я.

— Он сказал, что сам меня найдет, сказал, чтобы мы остановились в отеле «За Облаками». Мол, там он нас и разыщет… Вот, Дэн! Я же тебе пригодился! Я тебе и дальше пригожусь… Не убивай меня — и все будет нормально, как в старые добрые времена! Вам ведь понадобится выйти отсюда! Вы возьмете меня в заложники, и Мирза не станет стрелять! Он отморозок, по полной программе, но со мной вам нечего бояться! Я помогу вам! Я ненавижу этих придурков! Ох! Если бы ты знал, КАК я их всех ненавижу!

Он опять попытался сделать выражение лица как у большого драматического актера, и мне стало противно!

Я швырнул его к проему в стене.

— За что?! Почему?! Идиоты! Вы не выйдете отсюда живыми! Я вам нужен! Как заложник! Странный! Поверь мне! — Он зарыдал.

— Что-то мне подсказывает, что первое действие Мирзы — это выстрел в заложника, — произнес я медленно.

— Ти поганый расыст! — выкрикнул Азиз, округлив свои яркие белки глаз.

— Странный, — рыдал Вэндерс, — не убивай меня! Я буду твоим рабом! Не убивай! Мы же друзья!

— Считай, что мы поссорились, — процедил я сквозь сжатые зубы.

— Дэн! — в отчаянии ныл он. — Ну пожалуйста! Где же твое благородство!

— Благородство? — удивленно спросил я. — А что это?

Я стиснул зубы и изо всех сил саданул ему по плечу каблуком сапога. Он попытался схватить меня за ногу, но промахнулся и полетел вниз.

— Нет!!! Не надо! — верещал Джо, и у меня мороз пробегал по коже от этих воплей. Мне было противно, больно, стыдно, ныла рана, а с руки на пол тонкой струйкой текла горячая кровь… моя кровь…

Внизу послышался глухой стук, надрывный кашель и хриплый слабеющий голос:

— Ты тупой! Говорил тебе Мирза: валить их во дворе! Ублюдок! Со своими понтами, блин! Я тебе сейчас яйца отрежу!

Я подошел к стене, закрыл голову руками и зарычал, ударяя кулаком в ни в чем не повинную кирпичную кладку.

Азиз медленно поднял с пола револьвер Вэндерса, подошел к краю стены, опустил револьвер вниз и сделал два выстрела. Все стихло.

Я снял шлем, по моему лицу текли слезы, и я обтирал их об облупившуюся штукатурку.

Азиз подошел ко мне сзади, положил руку на здоровое плечо, произнес:

— Пайдем, Странный, надо наших виручать. Что там творытся, ми нэ знаем дажье. Мирза этот… Хорошо, если он про пальбу подумал, щто это нас мочат…

Я потряс головой, приходя в себя.

— Вот за это я и ненавижу эту гребаную планету… — произнес я медленно. — Не-на-вижу…

— Ти правильно его замочил, как щакала! — Азиз стал возиться со своим поясом. — Еслы ти би его нэ грохнул, он за тобой обязательно би прищел и подкараулил би, атравыл би…

Я тяжело вздохнул и посмотрел на Азиза очень внимательно:

— Да, ты прав — пойдем быстрее.

— Падажьди, э! Перевэзать тэбя надо! — Азиз разорвал мне на плече комбез, быстро сделал укол трамадола, потом антибиотика, обработал дырку антисептиком и перекисью водорода, затем залил все жидким бинтом, после чего замотал марлей.

— Защибись, — сказал он, вынимая из кармана штанов неизменный косяк. — Кост нэ задета, жьить будэщ, правда, пуля сидит в мясе, но ми ее потом достаним, прам межь пластин комбэза прощьла, западло, э…

— Спасибо тебе, Азиз, — сказал я искренне. — Ты меня сегодня здорово прикрыл.

— Э-э-э-э! — Тот развел руками. — Странный, а как ти мэня прикрил! Ти так грамотно вибрал момэнт! Как знал, клянусь Аллахом! Я твой должник!

— Да брось ты! — Я махнул больной рукой и ойкнул. — Ты мне лучше расскажи — где это ты так научился драться? И стреляешь неплохо… Это ты в своем особняке на слугах тренировался, что ли?

— Зачэм на слугах? — Азиз выпустил пахнущий горелой елью дым, и начал в свойственной ему манере говорить слова с паузами, будто обдумывая фразу: — У нас такая страна, Дэн, что кажьдый мужщина — это воин, и автомат для нэго — это любимая жьенщина.

— Так не тебя ли отец послал на Марс, чтобы ты задвинул на Джо и закалился в боях?

— Атэц мой самий лучший человэк и уважьяемий, но он мэня нэ очень знает. — Азиз улыбнулся своей белоснежной улыбкой.

— Похоже, не он один, — пробормотал я.

Мне вспомнилась истерика Азиза, когда он с посеревшим от ужаса лицом выходил из комнаты с мертвым Джованни, как он боялся трупа, как он нервничал… и как только что, на моих глазах, раздавил сапогом бандита, не расцепляя наручников, и хладнокровно пристрелил Вэндерса с бородатым… Как-то не клеилось это в один образ… что-то тут не так…

— Пойдем, там Ирина. — Я нахмурился.

— Ирына, хорошая жьеншина. — Азиз серьезно кивнул. — Ти должьен ее сильно бэречь…

Я взял из рук мертвого бандита его STG-556, вытащил все магазины и забил ими разгрузку. А также позаимствовал его гранаты и нашел очень ценную вещь — глушитель для его ствола.

— Гляди, Азиз. — Я продемонстрировал свою находку.

— У этого тожье эсть, — спокойно отозвался тот.

Азиз повесил на плечо обалденный экземпляр: это была «Гроза ОЦ-40», автоматно-гранатометный комплекс на базе старенького АК-110.

— Салыдная вэщь, — причмокнул языком Азиз, прикручивая на ствол глушитель. — У мэня есть идея один, — сказал он, передергивая затвор. — Там, на лэстница, есть дира во двор: идем на лэстница, там позиция хорощия: валим Мирза и каво успэем, потом ти нижьний пролет контролируй, а я свэрху буду, есьлы нас с коридора обойдут.

— Да я понимаю, Азиз, — кивнул я, — уж не в первый раз-то… Будем надеяться, что от неожиданности несколько идиотов ломанут на лестницу, — это было бы здорово! Главное, чтобы никто не догадался заложников взять…

— Ми им такого не позволым, — ухмыльнулся Азиз.

— Ох и странный вы народ — пацифисты, — покачал я головой.

Осторожными шагами, стараясь не наступать на битое стекло и прочие шумные фрагменты, на ребрах ступней мы пошли по коридору. Я искренне надеялся, что Алима не влепит мне пулю, потому что он имел таких шансов уже несколько. Главное — не дергаться и не психовать. Перед выходом я даже дернул пару затяжек Азизова косяка, чтобы меньше мандражировать и быть поспокойнее, — травка не могла на меня сейчас подействовать опьяняюще. Даже если Азиз «крот», он тоже должен быть заинтересован в сохранности Ирины, а без меня ему это будет сильно труднее… А потом, у меня появилось новое подозрение, и я старательно его по пути обдумывал.

Мы аккуратно вышли на лестницу и стали медленно спускаться, прижимаясь к стенам и разворачиваясь назад на каждой площадке. Вот показалась дыра в стене. Мы спустились на четвереньки, пытаясь издавать минимум шума. Я молил всех глюков Марса, чтобы ни одна сволочь не додумалась повозить инфрасканером в нашу сторону…

Приближались мы к дыре уже по-пластунски: нижний слой дыры, примерно в четыре кирпича (в разных местах по-разному), служил неплохим бруствером. Двор тоже было видно удачно. Я стал жадно впитывать глазами пространство перед главным корпусом «Изумруда», пытаясь найти хрупкую фигурку в оранжевом экстрим-комбез, на дромадере-альбиносе, — но ее нигде не было. Зато Мирза возвышался верхом рядом с опустевшим верблюдом Вэндерса, наших, сбившихся в кучку, охраняли пятеро автоматчиков. Дронова до сих пор лежала без движения, перекинутая через седло. Аурелиано торчал на своем верблюде как жердь, скрестив руки на груди, совершенно не вписываясь в обстановку. Такой уж он: везде в оппозиции. Аюми Сокато о чем-то переговаривалась с Лайлой. Крис Паттерсон, кажется, читал молитву — по крайней мере, он поднял лицо к небу и беззвучно шевелил губами. Полковник свирепо озирался по сторонам, то и дело сплевывая на песок. Вопреки моим ожиданиям, бандиты не курили и не болтали. Они застыли, словно восковые фигуры, лишь изредка поворачивая головы по сторонам, как хорошо дрессированные радары… Дисциплина у Мирзы имела место быть, и уж процентов девяносто — если бы мы вышли с Вэндерсом в качестве заложника, он бы пристрелил его, как крысу, не задумываясь.

Мирза несколько раз посмотрел на руку: видно, у него был там хронометр. Затем он жестом подозвал к себе одну из статуй, которая моментально ожила, подбежав к своему господину. Мирза что-то проговорил, махнув рукой налево, статуя поклонилась и, сняв с плеча перемотанную «бубликом» камуфляжную накидку, развернув и набросив на себя, скрылась из поля зрения. Я кивнул лежащему рядом Азизу, а тот, в очередной раз заправив под шлем несколько выбившихся мелких косичек, кивнул в ответ и, указав рукой в сторону группы, выкинул три пальца.

Я выкинул в сторону Мирзы два пальца, Азиз кивнул. Я выставил пятерню и стал по очереди загибать пальцы. Когда я загнул последний, мы прильнули к прикладам, вперившись в прицелы…

Я поймал на мушку место, где у Мирзы кончался шлем и начинался комбез с накидкой, и… нажал на спусковой крючок: раздался тихий плевок приглушенных выстрелов.

Мирза дернулся вперед, резко вскинул руки и схватился за шею, затем покачнулся и рухнул из седла. Я быстро перевел прицел на одну из рядом стоящих статуй… но они уже ожили, и мой выстрел ушел в молоко, я быстро скорректировал огонь, переведя предохранитель на стрельбу очередями, и начал поливать свинцом падающие на песок фигуры. Рядом, сдавленно жужжа, дрыгался ствол «грозы» в руках Азиза.

Бандиты в момент перегруппировались: несколько человек откатились за кактусы, а несколько моментально спрятались за всадниками нашей группы: люди Мирзы были обучены неплохо. Действовали они слаженно и четко — теперь наши туристы были живым щитом.

Я откатился к стене, краем глаза наблюдая фланг Азиза. Он, видно, изучал мой и сделал кислую гримасу. Я приподнял голову и увидел, как тело Мирзы чуть пошевелилось в попытке привстать с песка. И вдруг Азиз округлил глаза так, что на лестничной площадке стало заметно светлее: он ткнул пальцем куда-то вниз и хрипло крикнул:

— Вэрблюды! Скорэе вниз!

Я на секунду высунулся из-за бруствера и увидел, как из-под верблюда Дроновой вылез бандит, стоящий на одном колене. Рядом с его шлемом чернел раструб ракетницы.

Я кубарем покатился по пролету на второй этаж, вслед за Азизом, стараясь пошире раскрыть рот в положении зевка. Через несколько секунд, почти сразу после того как мы перекатились по следующей площадке на другой пролет, в нашу оставленную позицию ударила ракета и раздался оглушительный грохот, звон разрывающегося металла от перил лестницы и шелест падающих осколков кирпичей.

В ушах зазвенело, и нас опалило горячим воздухом с запахом пороховой гари и ослепило яркой вспышкой.

— Билин! Суки! — крикнул Азиз, хлопнув себя по бокам шлема.

Мы прижались к стенам по разные стороны площадки между первым и вторым этажом.

— Тэперь хрэн они сюда сунутся! — с досадой сплюнул на пол Алима.

За нами была глухая стена, и мы потеряли визуальный контроль над врагом.

Я старался изо всех сил не думать, где может быть Ирина и что с ней сейчас происходит, иначе я просто бы выскочил из дверей проходной и стал палить во всех подряд… Опять все через задницу… а разве по-другому бывает? Спокойнее… спокойнее, Странный!

Вдруг снизу послышалось металлическое позвякивание, повторенное троекратным эхом.

— Наверх! — заорал я.

Алима понял меня без слов, и мы почти одновременно убрались с площадки на пролет вверх.

Снизу подряд раздались три взрыва: голова раскалывалась — лестничная клетка резонировала чудовищно. Дверь проходной стали забрасывать гранатами. Раздался противный высокий свист.

— Они хотят взять нас в клещи! — заорал я, перекрывая грохот и звон в ушах.

Словно в подтверждение моих слов сверху вновь шарахнула ракета.

— Ми два идиота! — крикнул Алима.

— Точно! — ответил я и улыбнулся.

Глядя на Азиза, я понял, что он меня не продаст… Даже если…

И тут стена за нашими спинами содрогнулась, и на наши головы посыпалась штукатурка: бандиты решили разбить ракетами единственное наше укрытие — эту стену.

— Какие они, сука, умные оказались. — Я с тоской повертел головой вокруг.

— И щто дэлать тэперь? — Алима вращал глазами так, что бомбежка мне виделась уже не такой страшной…

— Есть у меня одна дурацкая идея… — начал было я, но тут рвануло снизу — и вновь свист и короткие шлепки: осколки находили себе цели моментально, и было радостно, что это не наши тела.

— Гавары быстрэе! — Алима нервничал.

— Покурить не осталось? — спросил я озабоченно.

— Слушай! Ты харощий человэк. — Алима вскинул руками, а сзади раздался глухой удар в стену. — Хочищ, я тебя придушу?!

Нас качнуло, и из кладки вывалилось несколько кирпичей.

— Давай с тыла выползать. — Я достал сигарету и прикурил…

— Гдэ?

— Через плесень! — крикнул я громко, потому что ухнуло сверху… — Или, может, со второго этажа попробовать… Где там окна? Я ж не видел…

— И я! — Алима встал на четвереньки. — Пощли сматрэть, а то они прыдут…

Мы поползли вверх, на второй этаж.

Высунув нос в коридор, мы сразу получили трассирующую очередь.

— Справа! — крикнул Азиз.

Я решил, что надо так же, как они: достал из разгрузки гранату и, выдернув чеку, послал ее дуплетом о противоположную стену — туда, откуда стрелял автомат.

— Бежим! — крикнул я, выкатываясь в коридор влево.

— Ты псых! — крикнул Алима, кинувшись за мной.

— Граната! — раздался крик сзади.

Рвануло со всей дури, но нам уже было все равно. Заметались в замкнутом пространстве суетливые осколки — благо коридор был узкий и изобиловал препятствиями. Кто-то вскрикнул…

Мы с Алимой катились по коридору, как яблоки по крыше, а над нами свистели трассеры. Азиз сорвал зубами чеку и кинул гранату, не глядя назад.

— Сам ты псих! — крикнул я.

Но сзади раздалось шипение и повалил дым: Алима бросил дымовую гранату.

Кое-как мы добрались до конца коридора, и… в торце было окно… Ну хоть в чем-то должно везти?!

— Пригаем и сразу направо! — Азиз юрко вскарабкался на подоконник и сиганул куда-то вниз. У меня безумно болело правое плечо, но я хотел одного — найти Ирину, и мне было уже плевать…

Сзади ударила новая автоматная очередь, и, словно по пустому ведру, раздался звук: по моему шлему чиркнула пуля. Я не раздумывая прыгнул…

Когда приземлился на землю и завыл от адской боли, я не увидел никого… Стрельба была такая, что казалось, будто рота паладинов берет корпус лабораторий штурмом, и я уже не понимал, кто в кого и где стреляет. Я озирался по сторонам, напряженно вглядываясь, но, как назло, ни Азиза, ни врагов не было видно. Бешено бежали секунды, но они были такими чугунными и утомительными.

Я подполз к углу здания, за которым начинался двор, и аккуратно выглянул за него… Тишина… Вдруг наступила тишина… Тяжелыми объятиями она упала с неба, как пресловутый кирпич на голову… Я почувствовал, что оглох… Раздавались короткие очереди где-то сверху, но на площадке, перед зданием «Изумруда», не было стрельбы. Сквозь пороховую завесу и едкий дым горящего плюща я видел только лежащие тела и мертвых верблюдов… У меня потемнело в глазах… Я выскочил из укрытия и короткими перебежками побежал в сторону просеки… Я вглядывался в лица трупов… Я увидел лежащего на спине Мирзу с остекленевшими глазами и раскрытым ртом. Его черная бородка, подпертая снизу уже ненужной кислородной маской, топорщилась в подслеповатое звездное небо, которое начинало светлеть под лучами восходящего солнца, а на шее чернело рваное выходное отверстие выстрела, из которого продолжала сочиться пульсирующая кровь… Я огляделся вокруг. Стрельба смолкла окончательно. Ни души… Мне стало страшно… Я дрожащими пальцами свинтил с дула глушитель, передернул затвор автомата и выстрелил в воздух одиночным, чтобы услышать хоть что-нибудь, кроме своего дыхания и звона в ушах…

— Ира!!! — заорал я, абсолютно наплевав на все. — Ира! Ты где?! Эй! Где ты?!

Клубится дым… шевелится дым в такт маленьким лепесткам пламени… красивыми акварельными разводами заворачивающийся предутренним ветром в некое подобие протуберанцев… в небе парит одинокая гарпия… шумит в верхушках кактусов ветер — и тишина… Мертвая тишина… мертвая…

Меня трясло… Я тяжело дышал… Мир потерял что-то… Он потерял мои глаза, которые раньше его видели и как-то пытались понять… Я чувствовал, что к глухоте добавилась слепота… На ореховом бюро стоял блестящий телескоп, паяльник и открытая бутылка пива меж спичечных коробков… Даже время остановилось… как в антикварной лавке, как в композиции старинной группы «Pink Floyd», в ушах внезапно начался звон тысячи старинных часов… Это время подшучивает надо мной… Я застыл… Стал такой же восковой фигурой… Я хотел остаться здесь… ослепнуть совсем… Тик-так… тикают часы… тик-так… тикает сердце… Тик-так… вторит ему тяжелое дыхание… Тик-так… стучат копыта по засыпанным песком бетонным плитам двора… Копыта?! Звуки шагов???

Из мутного дымного тумана возникают две тени… две мертвенно-бледных тени… Они бредут устало, пошатываясь, держа в руках винтовки и проводя ладонями по грязным запотевшим лицам… Я вскидываю трофейный автомат и прицеливаюсь… Но лица… они смутно знакомы…

Йорген? Сибилла?! Они, устало пошатываясь, бредут ко мне… Йорген вяло машет рукой… а сзади призрак всадника сквозь колыхание ватной гари… Белый дромадер! На нем сидит девушка… Ирина! Ее глаза… Ее улыбка!

Я вскакиваю с колен, со всех ног бегу навстречу, и мне наплевать, что сзади вся группа! Все! Живые!

Ирина спрыгивает с седла и бежит мне навстречу! Я, громко матерясь и вытирая слезы, бегу к этой хрупкой фигурке, а она, раскинув руки, бросается в мои объятия! Ира! Милая!

— Дэн! С тобой все в порядке? Да?

С другой стороны бежит Азиз, размахивая руками и припадая на раненую ногу! Он смеется!

— Странний! — улыбается он своей ослепительной на темном лице улыбкой. — Ти где биль?!

Йорген хлопает меня по плечу! Сибилла стреляет в воздух длинной очередью и издает победный клич:

— Йиох-ху!!!

— Странный! Ну ты фокусник! Ну ты даешь! Так ловко! Как ты их грамотно отвлек! Ты просто… так все продумал! Стратегия, мать его разэдак! Мы их как крыс… Азиз! Вы молодцы!

— Я обкуренный бил сильно! Ето все он!

А я… а я… я купаюсь в нежно пахнущих волосах… и по моим щекам текут теплые капли…

Ребристый, ритмичный, колючий, тихий и высокий лес продолжался. Мы вышли сменой на дорогу, которая вела от главного корпуса лабораторий к северо-востоку. Эта дорога была старая, протоптанная и вела к той, что была завалена бандитами. До восхода солнца оставался час с небольшим, и я поторопил всех: мы должны были добраться до Сенькиного хутора как можно быстрее. Дорога должна была занять пару часов с гаком, и в плане радиационного фона я не сильно опасался. Но от извлечения пули из своего плеча я пока отказался — не хотел мешкать, да и загноиться рана не могла за такое короткое время. Ранение Азиза было навылет — рану обработали и посадили его на верблюда. У Дроновой было легкое сотрясение (она упала с верблюда) и синяк на верхней части шеи. Болели еще укусы, но заражения не было (как и у Паттерсона с Аюми). Еще был слегка ранен полковник: пуля вырвала ему кусок мяса на правом предплечье. Перевязку ему уже сделали. Когда Йорген и Сибилла вышли к «Изумруду» во время стрельбы — он незаметно соскользнул с верблюда, подобрал автомат (который, кстати, оставил себе) и вывел почти всех туристов в просеку, подальше от боя, в то время как бандиты были заняты мной и Азизом. Вот поэтому-то Йорген и Сибилла расхваливали мой «тонкий» стратегический план, который вышел почти спонтанно: я ведь и думать забыл о поддержке с тыла, а Охотники, пройдя по лесу, нашли часовых банды, которые следили за нашим продвижением. Самое для них сложное было — ликвидировать эти патрули. Но так как они были к этому готовы, а патрули, как выяснилось, — нет, они убили еще четверых (по двое каждый) и прогулочным шагом вышли в спины стрелявших в нас с Азизом бандитов. Так что большинство из бандитов погибло, даже и не узнав, от чьей руки. Йорген и Сибилла решили, что это я разработал такой тонкий и коварный план по ликвидации банды Мирзы.

Сколько я ни объяснял, что, если бы Вэндерс послушался Мирзу и пристрелил нас с Азизом во дворе, а не повел бы на изощренную казнь к марсианской плесени, в главный корпус, вряд ли можно было бы отнести мой план к разряду стратегических шедевров.

Меня никто не слышал. Йорген даже назвал меня почетным марсианином, а Сибилла, положив мне автомат на плечо (здоровое, левое), произвела меня в рыцари автомата и батареек (это они у меня нахватались).

Все были счастливы и довольны и подумали, что я — это такой своеобразный массовик-затейник типа аниматора, который, чтобы развлечь скучающих туристов, решил шутя уничтожить банду отморозков, чтобы не скучать в дороге: супермены так иногда развлекаются…

В общем, как я ни пытался развенчать свои действия как безответственные и в основном спонтанные, я слышал от Охотников одну фразу: «Хорош выпендриваться, все и так поняли, что ты крутой. Мы же не туристы, Странный, вешай лапшу им, а перед нами не надо бросать понты: ты — артист, и мы тебя знаем».

А уж туристам что-то объяснять было вообще лишним.

Меня всерьез злило такое отношение, потому что лавры — это, конечно приятно, но иллюзии и вера в супергероя — это опасное заблуждение, которое может стоить жизни, особенно если человек расслабится и решит, что за него уже все придумано.

А уж кто меня взбесил сильнее всех — так это Азиз, который нахваливал меня сильнее всех и утверждал, что нас спасло только мое железное хладнокровие и четкий расчет. Как я ни старался выпытать у него причину такой неслабой военной подготовки, он все время отмазывался той фразой, что у них там все такие, а вот я…

Он стал теперь у меня подозреваемым номер один по делу об убийстве Джованни, и если это окажется он, то я снесу ему башку лично, и мне будет гораздо горше и в миллион раз обиднее, чем в случае с Вэндерсом. Он сегодня спасал мою жизнь, рядом со мной сражался как черт! К тому же Азиз находился в одной комнате с покойным и очень естественно был напуган, так что это отодвинуло его сперва от подозрений… но теперь…

Я ехал мрачный и подавленный, обиженный на всех, кроме Ирины, которая сказала мне комплиментов меньше, чем другие, и вообще, кажется, поверила мне, хотя и не до конца. Вдобавок стресс от боевого конфликта проходил медленно: руки тряслись, глаза шарили между кактусами. Я подумал, что, если бы мы с Азизом не открыли стрельбы, Йорген и Сибилла, уверенные в том, что я должен как-то отвлечь бандитов или подать сигнал, долго бы сидели в засаде, ожидая моих тактических манипуляций: я же сам приказал им действовать по обстановке…

К тому же ныло плечо при любом движении, а рука просто отнималась, и единственной качественной анестезией и транквилизатором был спирт из моей любимой фляги.

Ну, пускай как хотят, так и думают… Вэндерс тоже когда-то считал, что я полубог и супергерой, и вот чем это закончилось: сначала разочарованием, а потом ненавистью. Я чувствовал до сих пор вину перед ним, что не смог ему объяснить всего, не смог переделать его долбаного мозга, поэтому все это ликование было для меня с оттенком горечи и некой фальши, хоть я был на небесах от счастья, что все живы и не покалечены. Люди… разве им что-то можно объяснить… Как я психовал, как я боялся…

Вот Ирина не такая, как они…

Она вдумчивая, она понимает, что бывает по-разному, она не хочет видеть во мне мужика-мясорубку, который, стоит ему появиться на линии огня, сметает всех одним своим тупорылым взглядом производителя консервов. Тысяча глюков мне в ухо…

В общем, мы продвигались по лесу, и я сидел в седле, как надутый индюк… Настроение было вроде хорошее, но одновременно какое-то мрачное, с внутренними заморочками по поводу ответственности и нечеткости людских отношений со взаимопониманием… А тут еще и Ирина:

— А этот Джо. Он тебя знал… Почему он тебя так ненавидел? Что у вас происходило такого? Если, конечно, это корректно спрашивать…

— Да, — буркнул я мрачно, — корректно…

— Не хочешь — не говори. — Ирина опустила глаза…

— Да как сказать, — задумался я. — Хочу или нет? С одной стороны, мне стыдно за себя: ведь мы сперва с ним дружили, я думал, ему нужна моя помощь — он был робок и молчалив поначалу… Я старался его почаще хвалить и поддерживать, хотя видел, что у него навалом комплексов и разных заморочек. Ну вот… А как раз с другой-то стороны, его уважение ко мне стало таять, потому что я много нянчился с ним, — тогда он начал эти комплексы выплескивать на меня, увел у меня… рассорил меня с одной знакомой, стал игнорировать приказы, вел себя странно, отмалчивался. Иногда мог завести душевную беседу, прямо себя вывернуть наизнанку, помочь по мелочам. А потом вдруг заявляет: я, мол, не хочу выполнять твоих приказов, ты ведешь себя как фашист, я с таким не собираюсь в одном отряде находиться. Я расстроился, но делать нечего: группа — дело добровольное, а каждый Охотник сам себе хозяин. Он сказал, что соберет свой отряд, и ушел с этой нашей общей знакомой. Потом я узнал, что он ее бросил в пустыне одну: удрал из бункера, пока та спала, и забрал с собой припасы. Он увлекся какой-то Охотницей из соседнего клана, а когда она забеременела, и ее оставил. Лайза — эта наша знакомая — тогда еле добралась до ближайшей базы Охотников. Но это я потом только узнал.

А тут вдруг является: картина на шестьдесят четыре мегабита, пятьдесят мегапикселов! Рожа расцарапанная, сам ранен, комбез драный, ели ноги волочет. Виноват я, говорит, в своих поспешных про тебя, Дэн, выводах, это, говорит, все Лайза, сучка, меня против тебя настроила, но я теперь понял, что она врала и мужскую дружбу надо беречь, невзирая на обиды. А я-то, дурак, и поверил: думаю, может, правда Лайза меня невзлюбила за что-то, вот и решила подпакостить — дама она эмоциональная. У нее даже погоняло было Чили — типа острый перец.

Ладно, думаю, людям свойственно заблуждаться, простил его. Стали опять вместе в рейды ходить, веселились на пару, делили добычу, еду. И как-то он мне говорит — пойдем-ка одно место проверим, мне какой-то мужик в баре координаты разболтал автономного заводика по производству боевых дроидов. Это же эльдорадо! Хочешь — продай эти координаты за огромные деньги, хочешь — сам пользуйся: наберешь себе отряд таких болванов стальных — так тебе все нипочем, в любой блокпост или склад армейский пролезешь без риска для жизни. А можешь самих дроидов продавать за бешеные деньги!

Пошли мы черт знает куда, аж к земле Ноя. Местность там высокогорная, дышать нечем, широты южные, далеко за экватор — холодрыга. Мы никого с собой еще и не взяли, чтобы разборки не случилось: редко такое в группах у Охотников происходит, но мало ли что. Искали этот чертов завод — вспомнить страшно: координаты неточные, я уж думал, его объегорили. Столько солов провозились… А он упрямо искал, ходил с эхолотом, пустоты проверял. Даже меня спас — я в трещину чуть не провалился, ее снегом занесло. Он меня вытащил. Нашли мы наконец этот заводик подземный — он в прекрасном состоянии, конвейер законсервирован, все новенькое, в масле, полностью автоматизирован и сырьем загружен по уши, и шахта с полезными ископаемыми и мини-плавильней, лазеры в оружейных складах, новейшее оружие. Просто находка! О таком здесь мечтают все. Только все под сигнализацией и сложнейшая система охраны: турели, лазерные заграждения, ловушки, как в древних гробницах, лабиринты.

Он мне говорит — Странный, ты у нас специалист в этой области, действуй. Привести я тебя привел — теперь твоя работа. Ну я и полез. Электрические схемы изучал, цепочку за цепочкой, отрубал охранные системы, замки кодовые всковыривал, силовые кабели обесточивал. Добрался до контрольного пункта охраны, отрубил вообще всю защиту через головной компьютер, а выйти не могу: на выходе сработал лазерный заслон, и меня чуть не порубило на шашлык, а питание там автономное. Я Джорджу кричу — погляди, мол, тут, с твоей стороны, где-то щиток должен быть с управляющей панелью квантового генератора на эту каморку. Он ходил, ходил, пыхтел чего-то, нашел… и вместо того чтобы мощность убавить, на полную врубил. Я ему кричу — ты, мол, реостат в другую сторону крутани, в обратную. А он говорит: реостат заклинило. Я говорю — хорош прикалываться, как его заклинить может, чувак? Это пластиковая ручка с обмоткой внутри — о чем ты вообще? А он говорит — не идет, и все. А тут еще лазеры стали на такой мощности разогревать панели на стенах и на полу, и проем начал гореть. Пластик воняет, дым едкий, я начинаю задыхаться. Я уж на него и матерился, и умолял, а он стоит, сволочь, улыбается и говорит: я, говорит, сейчас за подмогой сбегаю в ближайший лагерь какой-нибудь, а ты пока в маску подыши. А у меня баллоны почти пустые: пока по горам лазили — там воздух-то разряженный сильно, — я почти все выдышал, только с горы осталось спуститься напрямик. Сказал я ему все, что про него думаю, а он говорит — пойду я, а то вместе сгорим, должен же хоть кто-то выжить. И ушел.

— А ты как же? — спросила Ирина, с неподдельным интересом слушавшая мой рассказ.

— А вот так. — Я развел руками и ойкнул, когда кольнуло в плече.

— Аккуратнее, Дэн! — Ирина погладила меня по руке.

— Я включил пожарную сигнализацию, — продолжил я, — пошла пена, воняла она, надо сказать, под лучами тоже не очень, но огонь сбила. И я в этом смраде и пару на скорость стал разбирать центральный пульт: там было несколько стальных панелей, я их скрутил проволокой, как слоеный пирог, между ними трубки алюминиевые проложил, чтобы еще и воздушная прослойка была. Лучу так больше времени на нагрев нужно. Сделал ручку посредине и как со щитом в руке проскочил в дверь. Только выбежал — а щит и развалился в нескольких местах. Руку обжег — так, мелочи…

— Какой же он подонок! — искренне возмутилась Ирина.

— Вот и я так подумал, — кивнул я, продолжая рассказ. — Некоторое время вообще был ошарашен и не хотел верить в то, что он банально воспользовался мной и решил просто от меня избавиться. Мне так было обидно… За собственную глупость…

— Никакая это не глупость! — вступилась Ирина за мои недостатки. — Это доверие к людям, это хорошая черта, я считаю!

— Но не на этой планете. — Я покачал головой.

— Просто ты стараешься верить, что люди относятся к тебе так же, как и ты к ним.

— Ну в общем, — я тяжело вздохнул, — бросился я его догонять, а провозился я часа два с половиной. Пошел по снегу, по его следам, спустился с горы, а его и нет нигде, след простыл. Кто-то его, видно, ждал с верблюдом или свином. Я так и не понял кто. Но это и не суть важно. Мы же в горы полезли без зверей, а в том месте, где мы их оставили, уже никого не было: подстраховался, гад. Воздух у меня кончился, холод дикий стоял, да и на второй день пути пурга началась — представляешь, Ира? Снег с песком пополам? Пылевой такой дьявол, метров на триста в высоту. В общем, спрятался в какой-то расселине. Энергию комбеза берег как мог — день примерно. А в седле верблюда у меня запасной аккумулятор был… Ох, я злой был тогда! На второй сол пурга еще была, а у меня подогрев отключился. Я уже почти заснул, думал — все, кранты. Вот тут меня Сибилла и откопала.

— Сибилла тебя спасла?! — удивилась Ирина.

— Да, — кивнул я, — она Йоргена искала, тот тоже пошел накануне к горам, бункер искал типа «Оазиса», и пропал. Потом мы его нашли — этот нахал всю пургу просидел в бункере, до которого и добрел, собственно. А связь из-за гор и песка в воздухе не работала. У них в этом районе рейд был… не помню уж, что они вообще искали, но нашли они меня. Поэтому Сибилла и прикалывается про то, что марсиане созданы, чтобы вытаскивать земные задницы из переделок.

— Надо же! — Ирина бросила восхищенный взгляд на нашу сладкую парочку в арьергарде. — А я подумала, что они полные разгильдяи, особенно Йорген.

— Вот такая уж у них манера себя вести, — улыбнулся я.

— И с того момента вы вместе путешествуете? — поинтересовалась Ирина.

— Ну если это можно так назвать. — Я хмыкнул. — Я хотел Марс по экватору вокруг обойти — они единственные, кто меня поддержал. В клане сказали, что я сумасшедший… вот и кличку дали… А от этих иногда и не знаешь чего ждать: они иногда и вправду как дети, но зато я им верю, а они мне, хотя, конечно, Йорген — тот еще экземпляр.

— Здорово, что все так кончилось.

— Так это еще не конец, — махнул я здоровой рукой. — Когда с Йоргеном и Сибиллой вернулся в свой лагерь, там уже вовсю ходили слухи, что я, дескать, бросил Джо помирать в горах, и как он спасся — это вообще отдельный эпос, только мужество, выносливость и смекалка помогли ему! Я обалдел. А многие Охотники при виде меня плевались и норовили дать мне по лицу! Представляешь, как я взбесился? Как дикий цербер с наскипидаренной задницей! Джо ходил по лагерю с таким надменным видом, с гаденькой улыбочкой, окруженный группами почитателей и сочувствующих. Подонок даже не дал себе труда пойти в другой лагерь: он был убежден, что я уже давно кусок вяленой человечины. Я хотел набить ему морду, но мудрая Сибилла сказала, что это только возвысит его в глазах окружающих. Меня даже хотели из гильдии исключить! А я вынужден был оправдываться, как мальчик. На верную мысль меня натолкнул один придурок, который подошел ко мне как-то и спросил, презрительно так: «Ну что, заводик-то свой с роботами толкнул уже небось? Нажил-то хорошо? Девайсами поделишься?»

Меня тут и осенило! Я влез в Сеть, пошарил там как следует и выяснил, что координаты завода-то уже давным-давно проданы какому-то хмырю из клана Охотников Черной Пантеры, — это наши соседи были. И эти соседи наши туда рванули уже, причем чуть не месяц назад: почти сразу, после того как я с Йоргеном и Сибиллой только познакомился. В горах-то мне, понятно, куплей-продажей заниматься несподручно было, а Сибилла рассказала главному, как она меня нашла, и что во время пути я ни с кем не встречался и ничего не продавал. Кто-то из лагеря Сибиллу знал и сказал, что верить ей можно. К тому же они с Йоргеном за меня поручились оба. Тут-то Хорват, то есть главный наш, факты проверил, все передо мной извинились, а Вэндерс слинять уже успел, когда понял, что дал маху.

— Я просто поражаюсь этому мерзавцу. — На Ирином лице застыло выражение отвращения.

— И я не перестаю, даже сейчас… — Я сжал губы: воспоминания ожили передо мной как кадры немого старинного фильма с титрами, которые я читал за кадром. — Тогда Охотники разослали по всем гильдиям его портрет с описанием, чтобы его никуда не принимали нормальные люди, — вновь заговорил я, плавно покачиваясь в седле, — его и не принимали. Через полгода он прислал мне сообщение, умолял простить, забыть все прошлое и позволить вернуть мое доверие. Писал, что сам не знает, что на него тогда нашло и зачем он впутал в это дело того мужика, который ему про координаты разболтал, просто тот очень его попросил, угрожал даже. А потом этот парень, который ждал его у горы, которого он и хотел позвать на помощь, просто насильно увез его, пристегнув наручниками к седлу. И помочь Джо мне очень хотел, действительно хотел, но ему не дали… Этот-то коварный тип и продал координаты, а вовсе не Джо.

А небылицу про свои подвиги в лагере он по глупости придумал, чтобы перед ребятами повыпендриваться, да и оправдаться тоже. А то, что все про меня плохо подумали, так и тут он не виноват, потому что он всем говорил, что Дэн просто пропал, а кто-то из Охотников сказал, что Дэн тебя, наверное, кинул, как лоха, — и все распустили корявый слух, будто это так и есть.

Одним словом, испорченный телефон, злые языки, а он вообще ни при чем! А убежать ему из лагеря пришлось, потому что я, дескать, сам на него все свалил, и теперь бедному Джо одиноко, грустно и печально, и никуда из-за меня его не принимают, бессердечного, но в душе очень доброго парня. А того коварного гада он встретил и пристрелил, чтобы отомстить за меня и за себя, чтобы кровью омыть свою честь. Поэтому он просит меня обо всем забыть и не разрушать нашей крепкой мужской дружбы…

Я тогда так обалдел от такой наглости, что на несколько секунд даже поверил, что так оно и было на самом деле. А действительно! Совершенно реальная история, звучало все убедительно, на первый взгляд…

Но когда я вспомнил его гаденькую ухмылочку там, на заводе, и потом в лагере, наваждение с меня спало, и я успокоился, послав ему в ответ несколько нецензурных выражений. Больше он мне не писал.

— Это потрясающий человек! — Ирина смотрела на меня, широко раскрыв глаза. — Он просто вампир какой-то! Он психически нездоров! Я слышала про такие случаи…

— Я тоже пришел сегодня к таким же выводам, — признался я. — Жаль, на Марсе не развита психиатрия… а живой он действительно представлял угрозу. Потом я слышал, что он связался с отморозками (больше-то не с кем было), и последняя его выходка перед нашей встречей в «Изумруде» была вообще непонятной: он просто меня заказал одной шайке бандитов, которая охотилась за мной около шести месяцев, если по земным меркам. Хорошо, что я случайно об этом узнал, через различные байки и сплетни бывалых Охотников… иначе…

— И как же ты выпутался? — спросила с живым интересом Ирина.

— Пришлось натравить на них другую шайку враждебного им клана. На Марсе почти у каждого есть кровный враг. Но страху я, конечно, натерпелся…

— Да, — сказала Ирина, — ты просто не то чтобы прав или не прав: ты оказал Марсу услугу, избавив колонистов от такого… от такой гадины…

— Знаешь, Ирина, сколько их тут таких гуляет? — сказал я, тяжело вздохнув. — Патронов не хватит.

— Одним меньше, — сказала Ирина с очаровательной нежной улыбкой, не очень подходившей к ее словам. В этом контрасте проглядывала некая зловещая сила, сила ее характера и ее ненависти ко всему неправильному, деструктивному и злому. Ко всему, что может предавать, лгать, разрушать и глумиться. — И вообще, — подытожила она, — хочется думать о хорошем и веселом… Ты не представляешь, как я перепугалась, когда тебя начали бить! Мне хотелось их всех… — Ирина сжала свои маленькие кулачки, но я не сомневался, что она могла бы многое сделать, дай ей волю. — А когда тебя повели в здание, я просто была в шоке, — продолжала она. — Я верила, что с тобой ничего не случится, но ты так мне подмигнул и улыбнулся печально, что я была готова душить всех голыми руками. Мне показалось, что я тебя больше не увижу, и от одной такой мысли я могла сойти с ума! Давай ты постараешься в следующий раз не ввязываться в такую драку так резко…

— Ира, у нас не было другого выхода, — начал я оправдываться.

— Я понимаю, Дэн, прости. — Она кивнула, и у нее опять съехал шлем на глаза. — Просто я не готова больше к потерям, понимаешь? Ты мне очень нужен… я… мне кажется, просто…

Я заметил, как в ее глазах блеснули слезы.

— Ира, — прервал я ее, — ты тоже… ты для меня…

Я опять потерял способность формулировать мысли красиво, что вообще всегда считалось моей сильной стороной.

— В общем… — Я достал сигарету и нервно закурил. — Я теперь всегда буду думать сперва о тебе, а потом обо всем остальном… Я постараюсь, обещаю…

— Дай мне тоже покурить, — всхлипнула она, — ты не представляешь, просто не представляешь, что я чувствовала, пока ты там отстреливался… а тут еще этот Йорген… выскочил из кактусов и потащил верблюда… так внезапно, я даже не сразу поняла, что происходит. Хотела его ногой пнуть…

У меня возникло одновременно два желания: заплакать и расхохотаться. Я погладил Ирину по плечу.

— Я тоже психовал, — сказал примирительно, — не увидел твоего дромадера с лестницы — думал, тебя взяли в заложники… хотел выскочить из дверей с автоматом, как заправский супермен, и начать массовый отстрел… Хорош бы я был…

Я заглянул в ее глаза: слезы продолжали катиться по ее щекам, а в глазах — словно пламя двух свечек от ветра колышется. Она посмотрела на меня — и вдруг мы оба рассмеялись, как два идиота, непонятно над чем и не ясно чему. Она взяла мою руку в свою ладонь.

— Научишь меня стрелять? — неожиданно спросила она, затянувшись сигаретой и в первый раз не закашлявшись.

— Зачем? — удивился я. — Да ты и так умеешь.

— Это ерунда все. — Она упрямо помотала головой. — Я в лесу чуть всех кактусом не задавила, и вообще — я умею стрелять только из пистолета и из бластера, а из автомата и кувыркаться там по-всякому, борьбы — не знаю.

— Ира… но зачем?

— Я поняла, что рядом с тобой надо все уметь и все знать. — Она нахмурилась. — И только посмей мне сказать, что это не женское дело…

— Обязательно научу! — тут же ответил я, поняв, что лучше сделать так, как она хочет.

Я снял с ноющего плеча автомат, вынул из седельного блока раздвижной походный столик и начал разбирать свой автомат, подробно поясняя Ирине, как он устроен и как функционирует. Она внимательно слушала и даже порывалась записывать, и только мой аргумент, что во время боя у нее не будет времени перечитать записи, остановил ее от этого.

Мы продолжали наш путь. Небо светлело. Между стволами колючих исполинов с приближением солнца пробуждалась жизнь дневная: начинали жужжать какие-то насекомые, чирикали первые птички — понятия не имею, как они зовутся и хорошо ли поют, но на Марсе такое в принципе услышишь не так часто, и я наслаждался. Где-то погавкивали церберы, а далеко-далеко, казалось, на самом крае земли, со стороны долины, в какой-то нереальной и жестокой стране тихим эхом слышались одинокие автоматные очереди и глухие удары взрывом: там погибали люди, и им казалось, что это правильно…

Все уже порядком подустали, и немудрено: мы спасались от глюка и зверья, приняли бой, были раненые, да вдобавок сделали почти двойной переход за одну ночь.

Солнце большим оранжевым шаром поднималось нам навстречу и слепило глаза. Датчики радиации принялись истерично трещать. Я приказал всем опустить нашлемные светофильтры. Лучше всех в группе выглядел Скорцес: беготню в лесу он пережил в отключке, легкие его укусы от так разрекламированных им же мышей-вампиров быстро прошли, а во время стрельбы на «Изумруде» он напоминал мне памятник, и, видно, он сам убедил себя в том, что любая пуля от него отскочит.

Меня лихорадило от раны, рука выше локтя почти ничего не чувствовала, и колотил легкий озноб. Я уже в красках представлял себе, как сейчас отдохнем у Сеньки на хуторе, где всегда хорошо и уютно, хотя постоянно половина хозяйства находится в стадии затяжного ремонта. То ему приспичит модернизировать кислородный регенератор — и тот перестает работать вовсе, то он придумает уникальную систему отопления — и разобранные трубы так и валяются по двору месяцами, потому что неотложных дел-то сейчас навалом. А один раз он решил построить на участке сарайчик для массовых просмотров видео, как кинотеатр, хотя абсолютно непонятно, кто будет покупать билеты туда, и даже бесплатно кто сможет забить десять его колченогих кресел хотя бы до половины. Он был марсианин, но в это никому не верилось: его оторванность от действительности и странная «нездешность» характера, и вообще наплевательское отношение к выживанию (хоть, как ни странно, он был специалист в этом вопросе), — все это делало его в некотором роде отшельником, обособленным образованием, некой кантовской «вещью в себе».

Мне он был любопытен, и общение с ним доставляло удовольствие, несмотря на его любовь к долгим и пространным рассуждениям на философские темы или манеру рассказывать какую-нибудь историю, происшедшую с ним, чуть не столетней давности, про которую на Марсе уже ходили легенды, слухи и сплетни.

«Мне тут один чудак рассказывал историю — вроде как про себя, а на самом деле это со мной было, — начинал он обычно, — но все он переврал, конечно… Он-то как рассказал…» — и дальше следовал подробный рассказ с искаженным содержанием, а затем не менее подробная история (с Сенькиными примечаниями и ремарками) о том, как было на самом деле. Зачастую обе истории отличались друг от друга такими мелочами, что слушать это становилось невыносимо, и люди засыпали. Я же, напротив, начинал горячо обсуждать детали, вступать с Сенькой в полемику и доказывать ему, что все было совсем не так, хотя меня там не было и я ничего не видел, но вот один чувак мне рассказывал…

Это могло продолжаться до бесконечности… За эту склонность к софистике Сенька меня и любил, потому что прагматичная марсианская публика просто не понимала Сеньку, как личность, в принципе и считала его с сильной чудинкой. А под выпивку и закуску мы могли разговаривать с ним сутки напролет, и нас это не угнетало, а, напротив, создавало ощущение некоего душевного комфорта.

Вот показался в перспективе дороги, освещаемой восходящим солнцем, поворот в сторону, уходящий между кактусами в направлении небольшого горбатого мостика из каких-то безумных дюралевых конструкций через неглубокий ров, утыканный острозаточенными арматуринами. Возле моста стоял железный столб, вкопанный в землю, на котором висел истлевший скелет какого-то отморозка, который Сенька подобрал во время одного из рейдов, чтобы повесить для устрашения (по характеру добрее этого человека было сложно представить, особенно на Марсе).

На столбе висело несколько табличек с прорезанными насквозь трафаретными буквами. Первая гласила: «Путник! Прежде чем войти сюда, подумай, нужен ли ты здесь?» А под ней: «У нас гостям всегда рады!» И следующая: «Территория заминирована и охраняется дрессированными глюками!»

Я подал сигнал к повороту. За мостиком громоздились хаотично слепленные постройки Сенькиного хутора, окруженные стальным решетчатым забором, над которым шла трехрядная «колючка» и поблескивали стойки видеокамер наблюдения. «Колючка» крепилась к фарфоровым изоляторам, и на ней висел значок высокого напряжения. Только близкие Сенькины друзья знали, что никакого напряжения там нет — ни низкого, ни высокого.

Выход с мостика преградила небольшая стая церберов с облезлой шерстью и радиационными ожогами на язвенных боках. Они недружелюбно глядели в нашу сторону, но не нападали и даже не гавкали: от них веяло спокойствием и уверенностью зверей, находящихся на своей территории.

Я понимал, что, если мы попытаемся пересечь мост, они, невзирая на трехметровый рост наших дромадеров, нападут всей стаей. Может, у Сеньки такая новая развлекуха — собачек дрессировать?

Я сделал знак всем остановиться.

— Сенька! — крикнул я во всю мочь оставшихся во мне сил. — Выходи в футболян играть!

Вожак стаи лениво зарычал, а во дворе пронзительно закукарекал петух. И тишина. Я ждал. Мне показалось, что ближайшая к нам видеокамера слегка повернулась, словно разглядывая наши лица.

Я передернул затвор автомата и, подняв дуло кверху, выстрелил одиночным.

Церберы вздрогнули, ощетинились и стали негромко рычать уже все вместе. Откуда-то сверху на угол забора спикировала, захлопав разлапистыми крыльями, гарпия. Как ни в чем не бывало она стала чистить перья и изучать нас круглым и водянисто-красным глазом. Она тоже имела вид живущей в этом месте собственницы, которая с неким сытым удивлением взирала на нас, «бродяг и попрошаек».

И тут из-за угла забора появилось нечто невообразимое: парочка здоровенных марсианских драконов. Огромные ящерицы семейства варанов, доходящие до пяти метров в длину… Эти были помельче, но выглядели не менее внушительно, учитывая, что при низкой марсианской гравитации они могли перемещаться и прыгать с ужасающей быстротой. И что самое удивительное в этой ситуации — церберы не обращали на них никакого внимания, а, наоборот, ощерив слюнявые пасти и вздыбив шерсть на загривке, начинали рычать на нас интенсивнее. А драконы, переливаясь мелкими серо-зеленоватыми чешуйками с охристыми пятнышками, медленно и, как могло ошибочно показаться, неуклюже, словно на параде, заняли место подле стаи рычащих собак. Этот странный зверинец и не менее странное Сенькино поведение начинали меня раздражать. К тому же Крис принялся фотографировать, громко прицокивая языком, из-за чего, как мне показалось, ярость зверья только росла. Остальные же туристы горячо обсуждали происходящее и галдели на все лады.

— Он тебя всегда так встречает? — спросила Ирина, встревоженно глядя на зверей. — Ты не говорил, что он дрессировщик…

— Он мне тоже не говорил про такой свой талант… — Я снял автомат и дал небольшую очередь по дорожке с той стороны мостика.

Церберы загавкали, ожесточенно давясь собственной слюной и рыком, гарпия растопырила крылья и издала противный клекот, широко раскрыв клюв, словно пытаясь проглотить всю нашу группу, а драконы зашипели, подергивая своими раздвоенными змеиными языками.

— Сенька, — крикнул я, — уже не прикольно, мы спать хотим!

И тут со стороны забора раздался громкий выстрел, и приличный кусман растущего рядом со мной кактуса был выдран облаком крупной дроби. Несколько брызг сока попало мне на лицо. Ира потянулась к кобуре. Я вздрогнул и занервничал, но не сильно — дистанция для дробовика была большой, и в опасности были в основном кактусы. Да и утомление сказывалось.

— Пошли вон отсюда! — донесся с той стороны забора грубый прокуренный голос. — А не то зверей натравлю!

Стрелка не было видно за колючим кустарником, росшим вдоль забора. Но голос явно принадлежал не Сеньке.

— А Сенька Гваделупа где? — крикнул я, сложив ладони рупором.

— Нету вашего Сеньки, в город он переехал! Я здесь живу, и все!

Раздался новый выстрел из дробовика, на этот раз покореживший край перил моста, отчего стрелок, видно, совсем разозлился, а церберы буквально захлебывались от безудержного рычащего лая.

— А почему у вас поспать нельзя? Мы мирные путники, мы не причиним вам вреда! У нас раненые. — Я сказал это уже так, по инерции, понимая, что нас не пустят.

— Я по пятницам не подаю! — грубо отозвался загадочный отшельник. — Считаю до трех! Если не уберетесь, собак спущу — они вас…

Раздался новый выстрел, который ушел куда-то в лес, где противно чавкнуло стволом кактуса, а один из церберов, получивший, видать, маленькое ранение дробинкой в ухо, жалобно завизжал, крутясь на месте.

— Спокойней, дядя! — крикнул я. — Береги природу, мать твою! Мы уже пошли!

Я сделал знак группе разворачиваться.

— Какого хрена ты с ним цацкаешься, Странный?! — закричал в шлемофоны Йорген. — Сейчас мы эту гниду вместе с его зоопарком… Тоже мне дед Мастдай нашелся!

— Спокойнее, Охотник Йорген, — сказал я в микрофон в режиме конференц-связи, чтобы все слышали, — мы же не отморозки какие-то: надо уважать право психа на его психические владения, к тому же он, по-моему, телепат какой-то — видишь, как он зверями рулит?

— Да мы их сейчас в фабрику консервов… А спать мы где станем? — Йорген материл всех любителей животных в мире.

— Тут буквально километрах в трех Призрачная Крепость… — начал было я.

— Ты сдурел, что ли?! — не выдержал Йорген. — С Олимпа рухнул?!

Я ожидал примерно такой реакции, но все же гаркнул в громкую связь:

— Охотник Йорген! Не рассуждаем! Движемся в заданный район!

— Сибилла, скажи хоть ты ему, — продолжал возмущаться тот. — Его контузило, наверное, в этом «Изумруде», или он надышался…

— Йорген, что ты себя как баба ведешь? — поддержала меня Сибилла. — Можно базар-то не разводить здесь хотя бы?!

— Да я лучше тут спать останусь, с вампирами… — продолжал бубнить Йорген.

— Долой мракобесие, Акмэ! — хохотнула она.

— Ну знаешь… — прошипел Йорген.

— А что это за Призрачная Крепость? — скорее с любопытством, нежели с испугом, спросила Ирина.

— Это такая большая квадратная дырка в скале, — ответил я слегка раздосадованно, — а у Охотника Йоргена просто клаустрофобия, по-видимому, разыгралась!

— Квадратная дырка? — удивилась Ирина.

— Ну… — замялся я, подбирая нужное слово. — Вырезанный в скале комплекс каких-то древних построек, еще задолго до колонизации возникших, как многие утверждают…

— На Марсе была древняя цивилизация? — Ирина удивилась еще больше.

— В том-то и дело, что непонятно: кто говорит — была, кто говорит — не было… Но факт в том, что в скале прорублены, будто раскаленным ножом, огромные помещения, да с такой ловкостью и таких размеров, что не всякий лазерный бур сейчас такое потянет. Некоторые утверждают, что это провокация военных периода Первой Волны, чтобы, если что, панику посеять среди колонистов, кто говорит, что это еще до Первой Волны, веке в двадцатом, была секретная экспедиция с целью подготовить первую военную базу на Марсе, да только все погибли. А на вид это, конечно, выглядит древнее и монументальнее, типа как на Земле в Южной Америке древние постройки какой-то сгинувшей цивилизации, которую то ацтекам припишут, то инкам… В общем, как говорится, дело ясное, что дело темное. Зато там не так дуть будет, как в открытой степи, и рядом пара участков с ветровыми генераторами: можно будет и подзарядиться…

— А почему Йорген так не хотел туда ехать? — вновь спросила Ирина.

— А потому, — ответил я, — что некоторые марсиане очень суеверны и думают, что там живет всякая нечисть: от юварков до чуть ли не духов этих племен древних народов — мол, там их курганы, их захоронения, и тревожить их — некрасиво, да и опасно. А то вдруг зомби полезут из подземелий?

— А там и вправду есть захоронения? — Ирину, кажется, очень заинтересовал этот аспект вопроса.

— Да нет там ни хрена, — махнул я здоровой рукой, — а если когда и было, то мы этого уже не застали… А уж в оживших марсианских мумий мне и самому хотелось бы поверить, но… Ей-богу, достаточно одного отряда отморозков — и любая мумия сгинет обратно в могилу…

Ирина рассмеялась.

— Странно, — произнесла она, — как в тебе романтик и идеалист уживается со скептиком и прагматиком?

— А я и сам удивляюсь. — Я посмотрел на нее внимательно. — Наверное, также, как и в тебе, мой драгоценный гид!

Я пришпорил верблюда и засмеялся.

— Ну ты нахал! — весело крикнула мне вслед Ирина. — Я — романтик в чистом виде!

Она погналась за мной.

— Не стоит выдавать желаемое за действительное! — успел прокричать я, ловко увернувшись от ее цепкой ладошки с острыми ноготками, которыми она пыталась схватить меня за ухо.

— Странный! — раздался в наушниках иронический голос Сибиллы. — Ты раненый или симулянт? Я не понимаю!

— Я — раненый симулянт, — крикнул я в ответ, и в это время Ирина подкралась сзади и схватила меня за ремень автомата.

Я никогда бы и не подумал еще пару дней назад, что Ирина может вот так просто дурачиться, да еще и на глазах у туристов, которые должны видеть в ней незыблемый авторитет знатока чужой планеты.

Туристы клевали носами, некоторые дремали, пытаясь облокачиваться на горбы своих верблюдов. Датчики или трещали, или вибрировали, как будто сыпался мелкий горох из мешка. Все были с опущенными светофильтрами. Солнце украшало нашу дорогу бликами и яркими силуэтами кактусов. Вот лес начал заметно редеть, тропинка стала подниматься на некую возвышенность, которая переходила в небольшой холм, покрытый пятнами мхов.

Мохнатые колючие колонны становились пониже, и места между ними появлялось больше. Мое сердце радостно бурлило в предвкушении знакомых равнинных просторов. Вообще-то лес мне в чем-то нравился (несмотря на «Изумруд»), но легкий дискомфорт я в нем все же ощущал.

Порхнула мимо нас какая-то птица — и вновь чириканье и причудливые переливы этих птичьих выкриков: они встречали солнце.

Вот мы с Ириной миновали последние кактусы, столбик-указатель при въезде в лес — и выехали на верхушку каменистого бордово-коричневого холма с темно-зелеными пятнами мхов.

Кое-где вокруг торчали еще огромные зеленоватые подсвечники, но они были одинокими замками, стоящими на просторах огромной глинисто-каменистой долины, на дне которой змеилась витиеватая полоска красноватого песка: по всей вероятности, это было древнее высохшее русло реки, и сама долина являлась продуктом эрозии, происшедшей много тысячелетий назад. Зрелище было еще и со спецэффектами — в песке, щедро набившемся в любые глиняные и каменистые ниши и ямки, изобиловал кварц, который сквозь красноватую пыль железных оксидов переливался мерцающими розовато-сиреневыми точками по всей поверхности этого огромного оврага. Долина разворачивалась вправо, к плоскогорью, и терялась между двумя скальными выступами метров по двести в высоту. В этих широтах постепенно начинались гористые участки местности, которые за пару тысяч километров к северо-востоку упирались в высоченное плато, на котором громоздился знаменитый «трезубец» — горы Фарсида, три высоченных шпиля, по размерам сравнимые с Олимпом, немного пониже. Сам же Олимп и Литохоро-Сити, туристский город, чуть ли не единственный развитый промышленный район Марса, располагались северо-западнее от «трезубца». Таким образом, путь наш описывал небольшую дугу в северном направлении и почти весь проходил по границе долины Амазония и плоскогорья.

Вид был очень величественный. Налетали порывы утреннего ветра: солнце начинало разогревать воздух. Так расцветившее пейзаж, оно несло в себе опасность жесткого излучения. Надо было торопиться.

Мы стали спускаться по запыленной и малохоженой тропе, вьющейся по западному склону долины. В том месте, где он встречался с горами, и была вырезана в скале огромная квадратная дыра, прозванная среди марсиан Призрачной Крепостью, высотой около тридцати метров, уходящая метров на двести в глубь скалы, плюс примыкающие коридоры, небольшие каменные комнаты со сложной геометрической конфигурацией. Она снаружи напоминала огромный летный ангар для крупного такого аэробуса. Об авторах этой постройки действительно велись ожесточенные дебаты, но трудно было сделать четкие выводы о ее возрасте, к тому же никаких орнаментов или письменных рельефов в этом месте обнаружено не было, так что даже назначение этой инфраструктуры оставалось неясным. Вполне возможно, это действительно были следы деятельности какой-то высокоразвитой неземной цивилизации: поражала легкость обработки камня и масштабы. Такие объекты встречались на Марсе и в других местах и были не менее геометричны и грандиозны.

Я не очень верил в инопланетян — хотя бы потому, что других следов своей деятельности не оставили, и даже если и существовали, то давно уже исчезли отсюда… Кто-то это сделал — только в этом можно было быть уверенным на сто процентов. А строить предположения можно бесконечно.

Мы продвигались вдоль склона долины, и Йорген продолжал обсуждать с Сибиллой, какой у нас ненормальный лидер смены и почему его все время тянет найти приключений на задницу себе и другим более здравомыслящим людям. Сибилла пыталась в сотый раз объяснить ему, что это единственная пригодная в ближайшем радиусе защита от солнечной радиации, и даже колодец с чистой водой там присутствует, а Йорген упрямо повторял, что не будет пить воду из одного колодца с трупаками, которые стопудово замурованы там по всем стенкам. А колодец наверняка был жертвенный, и что он про такие вещи читал (!), будто и на Земле древние индейцы в такие сбрасывали провинившихся нарушителей порядка, чтобы боги прислали им дождей или обеспечили победу в войне. Сибилла отвечала, что если химический состав воды нормальный, то она будет ее пить, даже если в колодце кладбище, а уж верблюды вообще лишены такой мнительности, как у Йоргена. На что Йорген возражал, что он по развитию далеко отстоит от верблюдов, и поэтому здесь нет ничего удивительного.

Меня этот диалог забавлял и раздражал одновременно: я понимал, что Йорген устал и элементарно капризничает, так как если бы все послушались его, то мы бы нашли на северной оконечности Амазонии какой-нибудь бункер типа «Оазиса», но это еще часа четыре езды — и то не факт, что не вляпались бы в перестрелку с военными или бандитами. Забавно мне было, что в Йоргене сочетается это брюзжание с закаленностью и выносливостью, а зачастую с полной бесшабашностью настоящего Охотника-марсианина.

Плечо пульсировало, в глазах иногда вспыхивали красные искорки, а горы приближались медленно. Солнце начинало ощутимо нагревать воздух, и становилось жарко. Надо было вытерпеть около часа езды — и мы на месте.

Терпели, несмотря на то что многие возмущались безответственностью Сеньки, так нагло переехавшего в город перед нашим прибытием, да еще и подселившего вместо себя какого-то заклинателя зверей, психопата, — хоть бы оружие у него отобрал.

Вот склон заметно повернул вправо, и на него там, у подножия скал, опирались многоступенчатые террасы, увенчанные сверху огромной зияющей прохладной темнотой — дырой Призрачной Крепости.

— Поднажмем! — крикнул я смене. — Скоро станет жарко!

Когда мы добрались до каменистых ступеней террас, тропинка стала совсем узкой и вилась вверх настоящим серпантином. Это был трудный участок. Существовала объездная дорога, пошире и поудобнее, но так получился бы приличный крюк. Дорога вела к заброшенной трансформаторной подстанции у подножия плоскогорья. Когда-то она распределяла энергию натыканных вдоль скалистых стен ветряных генераторов. Их лопасти щедро обдували восходящие вдоль скалы потоки воздуха. Эти потоки были достаточно постоянны и сильны.

Верблюды упрямились: им не нравилось, что мы выбрали такой крутой и извилистый подъем. Они тоже сильно устали. Дромадеры мотали головами, пытались пятиться назад, неохотно уступая ударам шенкелей и плеток.

Розовато-сиреневый оттенок неба начинал желтеть, низкие серо-оранжевые размазанные вдоль горизонта облака напоминали мокрые полупрозрачные тряпки, висящие на тонкой леске, которые сбоку подсветили цветными софитами, а звезда по имени Солнце, словно гигантский пылающий монгольфьер, поднималась вверх, стремительно захватывая пространство. Ра побеждал Апопа и был неумолим в своем торжестве.

— Красиво здесь, — громко сказала Ирина, пытаясь справиться со своим альбиносом на крутом повороте к очередной террасе, — а так проехали бы мимо и не увидели…

— Мы еще всякого насмотримся, — махнул я рукой. — Осторожно, Ира, тут яма: передай задним.

Наконец мы вскарабкались на небольшое плато, с которого открывался прекрасный панорамный обзор всей долины, а прямо перед нами зияла огромная дыра Призрачной Крепости и поскрипывали на мачтах своими ржавыми лопастями несколько ветряков.

Мы с Ириной остановились недалеко от края плато и, поджидая арьергард, любовались долиной.

— Я пытаюсь представить себе, — сказала Ирина задумчиво, — как выглядела эта река, когда она текла здесь.

Мне стало жаль, что я не вижу ее лица за забралом светофильтров, — как она сейчас выглядит? Что отражается в ее глазах, улыбается ли она?

— Что было по ее берегам, — продолжала Ирина тихо, — как пенились ее волны, как отражалось в ней небо… восход солнца… эти существа, прорубившие огромную скалу: смотрелись ли они в воду на свои отражения?

— Я думаю, что не смотрелись, — сказал я, — этим руслам много миллионов лет. Вода испарилась с планеты после столкновения с огромным астероидом. Это произошло огромную кучу веков назад. Но вот река — она и вправду текла, и текла красиво, наверное.

— А на Марсе сейчас есть реки? — спросила Ирина.

— Есть, — ответил я, — но мало, и многие из них сезонные.

— Сезонные? — переспросила она.

— Текут только весной, когда тают ледники, — пояснил я, — а вот эта река была большой, очень большой.

— Интересно, а откуда текла эта река?

— Там, очень далеко на юго-востоке, есть высоченные горы — наверное, оттуда. Там много ледников, и они очень древние.

Мы продолжали жадно разглядывать фантастическую панораму, освещенную косыми лучами солнца.

Каньон плоскогорья обрывался на каком-то расстоянии от земли, и бурный поток обрушивался по дуге вниз, где был глубокий котлован, столетиями углубляемый в скале, покрытый сейчас крупной сеткой трещин в глинистой породе. А дальше из котлована вырывалась стремительная, бурлящая масса воды, которая оставила эти рельефные, переплетающиеся, словно мышцы, промоины в толще грунта, ровно и прихотливо сцепленные по дну русла, повторяя движения воды.

Противоположный берег, более пологий, был покрыт прозрачной ультрамариновой тенью, которая разрывалась сверху оранжевым узором выветренных холмиков с многочисленными следами эрозии. А прямо под нами берег, освещенный солнцем, продолжал искрить мириадами кварцевых песчинок, казавшимися отсюда, с высоты, извилистой полоской, засыпанной самоцветами, играющими всеми цветами радуги. Извилистая тропинка перебиралась через русло реки и заплеталась витиевато между бугорками на вершине оврага. А над всем этим зеленело небо и светило солнце, следы сияния которого были видны на горизонте короткими вспышками зарниц магнитных бурь. Где-то у горизонта курились немного смазанные ветром дымные столбы каких-то действующих вулканов, а может, и пылевых дьяволов.

Мне вновь почудилось, что я сейчас не на Марсе, а в какой-то сказочной, нереальной стране. Стране Оз, по которой мы шагаем к Великому Волшебнику, который должен вернуть нас домой, и всем известно, что кончится все хорошо, потому что волшебные силы помогают только положительным персонажам, а мы и есть эти персонажи, которые борются с разбойниками, людоедами и злыми ведьмами. Это вызывало во мне противоречивые ощущения: с одной стороны, хотелось замереть и зажмурить глаза, чувствуя, как по телу разливается странное щекочущее тепло, а с другой — появилось желание встряхнуть головой, похлопав себя по щекам, и очнуться от этого странного и затягивающего сна…

— Ой, гляди! — раздался в шлемофоне голос Ирины, который вывел меня из задумчивости. — На том берегу, видишь? Где пологий такой спуск песчаный, вон там! Там рисунок какой-то!

Голос Ирины, слегка искаженный радиосвязью, тоже прозвучал как-то нереально, и я подумал, что проснуться пока вряд ли получится. Я повернул голову туда, куда указывала Ирина, и увидел странный вытянутый к востоку орнамент. Было такое впечатление, что он аккуратно продавлен в песке. Орнамент изобиловал концентрическими кольцами разных размеров, ритмически расходящимися параллельными линиями и переплетающимися дугами. Площадь он занимал около ста квадратных метров примерно.

— Кто это так постарался, интересно? — произнесла Ирина.

— Это агроглифы.[19] Так иногда «развлекаются» глюки, — ответил я в микрофон.

— Глюки? — В голосе Ирины послышалось удивление. — А зачем?

— Никто не знает, — вздохнул я. — Многие считали это какими-то посланиями, кто-то находил в их пропорциях диаметр Марса и его орбиты с точностью до сотых, кто-то видел в этих узорах зашифрованные молекулярные формулы, а кто-то магические символы первоэлементов. Но вот беда: сами глюки никак свои творения не комментируют.

Ирина рассмеялась:

— Но разве ты у них сам не спрашивал?

— Да все как-то не до этого было. — Я опять вздохнул.

— Извини, — сказала Ирина неожиданно, — я понимаю, что тебе нелегко даются эти контакты в принципе.

— Да нет. — Я продолжал рассматривать странный узор. — Любопытно вообще-то понять… разобраться с тем, что происходит у нас под носом. Ведь мы почти ничего об этих явлениях не знаем, действуем на ощупь, а тут не помешало бы загрузить парочку НИИ расчетами и опытами, и чтобы там были такие специалисты — вроде нашего покойного профессора. Одними экспериментами тут не разобраться. Вот взять хотя бы мою технику…

— Оу! Как есть красиво! — раздался голос на частоте Паттерсона.

Я обернулся: туристы уже все собрались на плато и тоже любовались панорамой. Йорген и Сибилла, оживленно жестикулируя, о чем-то спорили.

Крис снимал на видео: его движения были вялыми, он очень устал, но упорно пытался запечатлеть достопримечательный восход. Мне казалось, что вот так он может и уснуть, с камерой в руках. Даже стало жалко этого дуралея, который, наверное, пытается воспринимать наше путешествие как большую экскурсию.

— Охотники Йорген и Сибилла, — сказал я в микрофон, — осмотрите зал, туристы — оставайтесь пока на плато.

— А долго еще? — раздался хнычущий голос Дроновой.

— Совсем чуть-чуть, — успокоил я.

— Что это за гробница? — цинично поинтересовался Аурелиано, умудряющийся даже сквозь зевки выказать свое скептическое отношение к происходящему.

— Не гробница, а мегалитическое сооружение, — поправил я, — и вам, турист Скорцес, нужно радоваться редкой возможности осмотра памятников древней марсианской архитектуры. Посмотрите на величественность и масштабность этого архитектурного ансамбля, построенного более пятнадцати-двадцати тысяч лет назад неизвестными зодчими древней, не дошедшей до нас цивилизации! Ворота в Призрачную Крепость имеют около тридцати метров в поперечнике, украшены по краям ступенчатыми псевдоколоннами, выполненными в стиле неоконструктивизма…

Меня понесло, туристы начали задавать вопросы, но противный Скорцес не сдавался даже в объятиях сна.

— У нас в Южной Америке полно такого добра: в Перу, в Боливии, в Чили… — начал перечислять он заплетающимся языком.

— Вот и делайте выводы, молодой человек, — выкрутился я, войдя в роль экскурсовода окончательно. — О чем это нам говорит?

— Ну как же! — растерянно произнес Аурелиано: он не был готов к вопросу.

— Правильно! — торжествующе перебил я. — Древние инки и майя прилетали на Марс с целью колонизации! Это же очевидно!

Все внезапно замолчали, переваривая мою смелую гипотезу.

— У них тоже биль ракеты? — удивленно произнес Паттерсон.

— И ракеты, — закивал я, — и горнопроходные лазеры, и прочие высокотехнологичные инструменты: иначе как вы объясните это огромное, словно раскаленным ножом по маслу вырезанное, помещение внутри скалы?

— Я есть читать про индейцев, — гордо произнес Паттерсон, и я испытал небольшой шок от его неожиданной для меня способности к чтению, — они есть из Америка! Наши американцы! Они долго-долго тереть камень специальный пила из бамбук и поливать вода, они не иметь лазер!

Скорцес хихикнул, а я закатил глаза, трижды пожалев о своих необдуманных фразах.

— Эти строения были обнаружены в период Второй Волны, — вставила Ирина, вспомнив о том, что гид именно она, — экспедицией, кажется, Луй-Чаня: он-то и обратил первым внимание на сходство в этих постройках Марса с Южной Америкой и Древним Египтом. Таких уникальных памятников на Марсе насчитывается около пятнадцати: в районе гор Фарсида, в кратере Сидоний с горой-Сфинксом, на Лунном плато, в кратере Эллада, на плато Элизий, в Тирренской долине и в некоторых других местах. Сходство состоит в сходных технологиях постройки, укладки и обработки камней и больших размерах этих строений, а принципиальное отличие — в глубоком скальном залегании подобных объектов: все они врезаны в скалы и плоскогорья, в отличие от земных аналогов. Современная наука не берется точно датировать их постройку, и тем более предположить, кто именно мог построить эти сооружения и каково их функциональное назначение. Приблизительная датировка этих построек, данная Луй-Чанем, как верно заметил Охотник Странный, — от пятнадцати до двадцати тысяч лет назад.

— Да, но индейцы… — не унимался Крис.

Началась полемика, в которой кто-то откровенно потешался, а кто-то пытался объяснить Крису, что на Марсе не растет бамбук.

— Ты любишь подшучивать над людьми, — услышал я в наушниках тихий голос Ирины.

— Ничего подобного, — так же тихо ответил я, — просто иногда люблю увлечь коллектив идеей.

— Мне нравится, как ты это делаешь, — сказала Ирина, — даже это у тебя получается по-доброму.

— Ты хочешь сказать, что я издеваюсь над группой? — утрированно возмутился я.

— Конечно же. — Ирина рассмеялась. — Но очень тонко и незло.

— Просто мне подумалось, что их надо как-то ободрить и отвлечь, — ответил я. — И вообще: ты меня считаешь слишком уж изощренным парнем, чем я есть на самом деле.

— Мне кажется, — задумчиво сказала она, — что я знаю тебя уже много-много лет.

— В зале все чисто, — раздался голос Йоргена.

— Заходим в зал, — сказал я всем.

В зале стоял полумрак. Где-то на расстоянии метров пятидесяти ровно по центру начинались квадратные колонны из кубообразных, гладко отполированных, хоть и пыльных, глыб метра по два с половиной в поперечнике, которые упирались в ровный и гладкий каменный потолок на большой высоте. Возможно, колонны были частью скальной породы, обложенной каменными плитами снаружи. Проверить это, не сломав их, было невозможно — стык меж камнями был не толще человеческого волоса. По краям стен темнели аккуратные четырехугольные ступенчатые ниши, имевшие внутри какие-то замысловатые выемки. Некоторые из ниш были утоплены в стену скалы. Уровень стены уходил глубже в породу и тянулся до самого потолка, образуя четырехугольную в сечении выемку. К таким нишам вели три небольшие ступеньки. Некоторые углубления располагались друг над другом и тоже имели ровные края, ступенчато уходящие вглубь. Самым поразительным, если приглядеться, были идеально ровные прямые углы всех этих с виду несложных форм.

Колонны заканчивались метров через тридцать: потолок в этом месте под углом шел вниз и упирался в каменную кладку с дверными проемами: по два с каждой стороны колоннады. Камни кладки были также отшлифованы почти до идеального состояния, хоть и покрыты пылью. А вот форма стыка была разнообразной — от призмы до скругленных по краям камней произвольной формы, казавшихся почти пазлами.

Любая неровность выглядела нарочитой. Сопряжение соседних блоков было настолько точным, что абсолютно все скосы и изгибы камня стык в стык соединялись своими безупречно выровненными поверхностями, а щели были тоньше упаковочного пластика.

Все казалось таким естественным и гармоничным в этом каменном величии, что сперва зритель даже не задумывался — а каким образом эти глыбы весом не меньше нескольких тонн были так аккуратно подогнаны друг к другу? Да еще и с такой легкостью, словно их вырезали не из камня, а из пенопласта? И еще возникал вопрос — зачем строители, вырезав в скале такое огромное помещение, сделали лишнюю работу, облицевав стены изнутри такими большими и ровными камнями?

Да, зрелище впечатляло, но надо было думать о проблемах насущных, и, разрешив туристам спешиться и размять ноги, я с Сибиллой, прихватив катушку силового кабеля, отправился к ближайшей мачте ветряного генератора в надежде запитаться от него хоть каким-то электричеством.

Туристы включили нашлемные фонари и разглядывали зал, удивленно восклицая. Ирина пыталась меня задержать со словами, что я никуда не пойду, пока она не осмотрит мою рану, но я отбился, пояснив, что первая наша задача — обеспечить нашу стоянку энергией, а потом устраивать здесь быт.

Ближайшая мачта была метрах в тридцати от входа в Крепость.

Скалы были пустынны, в спины дул утренний ветер. Уступ, который начинался возле Крепости, постепенно сужался, огибая выступы скалы. Он также был рукотворного происхождения, к тому же по его краю, над обрывом террасы, были насверлены засыпанные пылью круглые отверстия, наверное служившие когда-то для крепления какого-то ограждения на этой площадке.

Мы подошли к ветряку, и я попросил Сибиллу снять с моей спины катушку: отсутствие одной руки сказывалось. Йоргена я не стал посылать, потому что хотел слегка пройтись сам.

Я нашел распределительную коробку со стандартным разъемом, но индикатор показал полное отсутствие электричества на выходе, хотя ветряк вращался бойко, поскрипывая на утреннем ветру.

К следующей мачте было идти неохота, да и кабеля могло не хватить.

Сибилла предложила сходить за второй катушкой, но я не терял надежды. Достав из комбеза электроотвертку и покапав раствором антиржавчины на болты, я начал потихоньку отвинчивать крышку.

Удача улыбнулась нам: под крышкой оказался обыкновенный обрыв контакта, и я быстро его исправил. Подключили кабель, и индикатор загорелся ярко-зеленым огоньком светодиода. Постепенно разматывая кабель, мы вернулись в крепость. Сибилла шла за мной и слегка присыпала провод щебнем и песком с пылью.

В зале мы повесили на колонны несколько софитов, стреножили верблюдов и пошли обследовать помещения за задней стеной.

Первая слева дверь оказалась началом наполовину засыпанного щебнем коридора, который вел в недра скалы, вторая выходила в просторную вытянутую комнату со ступенчатыми стенами и потолком на разных уровнях. По краям комнаты имелись небольшие каменные стенки типа ширм, за которыми были четырехугольные углубления в полу, в центре которых находились круглые отверстия. В них по небольшим желобкам, которые скрывались в стенах самой комнаты, текла тонкими струями вода.

— Ого! — сказал Йорген нарочито бодрым голосом. — Туалет типа «сортир»! Я отсюда пить не стану!

— Акмэ, — ехидно улыбнулась Сибилла, — я сомневаюсь, что тут отдыхали ребята вроде тебя, которые перепутали колодец с сортиром.

Она окунула в воду щуп химического анализатора, который крепился к ее КПК. Йорген пузырился от негодования, крича и размахивая руками, объясняя «самой умной женщине на Марсе», что даже если дерьмо окаменелое, он не опустится до такого. А запасов его воды хватит до Персеполиса.

Анализатор показал, что вода в колодце чистейшая и почти без примесей, но Йоргена это не убеждало, а Сибилла принялась за биологический анализ.

Оставшиеся два прохода оказались один предбанником, уходящим вниз глубокой шахтой без малейшего намека на ступеньки, а другой — таким же коридором, как и самый первый. Мы решили, что исследовательские и археологические работы не входят в цели и задачи нашей экспедиции: Сибилла прошла метров на пятнадцать вглубь и сказала, что ничего подозрительного не видит, а коридор дальше начинает сильно сужаться, так что можно проползти только на четвереньках.

Вариант для ночлега оставался один, и мы с туристами стали перебираться в комнату с колодцами.

Перенесли лампы из зала, поставили в коридорах датчики движения и видеокамеры. В комнате появился свет, складной походный столик, стали распаковываться рюкзаки и раскладываться спальники, включили портативные обогреватели: в комнате царила промозглая сырость из-за воды.

Крис робко спросил, где тут туалет, Йорген начал было показывать на колодцы, но получил от Сибиллы небольшой удар локтем под ребра, а я развел руками — сразу сильно резануло плечо — и, махнув в сторону зала, где между колоннами стояли стреноженные верблюды, сказал:

— За верблюдами — везде, ну… где удобнее…

Крис выпучил глаза и ушел в зал. Я на всякий случай выглянул за ним и еле успел поймать стеснительного американца при входе в коридор: еще три шага — и сработал бы датчик движения, а мы оглохли бы от воя сигнализации.

Я, Йорген, Сибилла и полковник расположились возле выхода. Йорген копался в углу со своим спальником.

— Блин! — воскликнул он. — Смотри, какая хрень.

Он держал в руках пучок каких-то голубовато-белых перьев.

Я внимательно разглядывал их, потом взглянул на Йоргена.

— Ты думаешь, тут бывали юварки? — поинтересовался я.

— А чего тут думать? — Йорген отшвырнул перья в сторону. — Говорил же я: место поганое.

— Не дрейфь, старик! — Я махнул рукой. — Отобьемся, если что. На вахте один будет в комнате, а один в зале — к верблюдам иногда выходить.

Ирина наконец поймала меня и сказала, что будет немедленно извлекать пулю, пока не началось заражение крови. Сибилла скромно поинтересовалась — а как часто Ирина вынимала пули из людей? Та немного смутилась, но потом гордо заявила, что проходила медподготовку перед полетом и перевязывала ожоги, даже вправляла вывихи.

— Это немного другая тема, — закивала Сибилла деликатно. — Поверьте, Ирина, я вытаскивала добрую сотню пуль, штук пять даже сама у себя.

— Я хочу попробовать, — сказала Ирина твердо, — я буду предельно аккуратна, я должна…

— Я не сомневаюсь в ваших способностях, — невозмутимо ответила Сибилла, — аккуратность здесь необходима, но самое главное — это уверенность и опыт…

— Когда-то надо начинать, — быстро парировала девушка моей мечты.

— Я думаю, нужно узнать мнение пациента. — Сибилла бесстрастно взглянула на меня. — Что скажешь, Странный?

Я понял, что попался: желание Ирины помочь мне имело огромную силу, и, если я откажусь от ее помощи, я рискую ее обидеть своим недоверием. Ирина смотрела на меня умоляющими глазами, и я изо всех сил старался не думать, что в глазах двух женщин есть маленький отблеск природной кровожадности.

— Ну что я могу сказать… — Я пытался сделать равнодушно-философское выражение лица. — Это все-таки не пересадка мозга — конечно, я могу полностью вам доверять, и…

— Вот и хорошо, — быстро проговорила Ирина, — я готова: что надо делать?

— Если женщина хочет помочь мужчине, лучше ей не мешать, — изрекла Сибилла глубокомысленно. — Я буду руководить, а вы меня слушайтесь, Ирэн, хорошо?

— Конечно! — Глаза Ирины светились заботой обо мне.

— И если что-то пойдет не так, я подстрахую, — добавила Сибилла.

— Все будет отлично. — Мой милый гид деловито кивнула.

Я вздохнул и принялся снимать повязку, наложенную Азизом.

Туристы в это время пытались поужинать, кто-то уже залез в спальник, кто-то вел непринужденную беседу. Полковника перевязывал Йорген, а Азиз сам менял повязку. Я чувствовал некую неловкость за то, что мной занимается целая бригада хирургов.

Сибилла вынула из своего рюкзака потертую металлическую коробочку, выкрашенную болотно-зеленой краской, местами облупившейся, с красным крестом и продавленной на крышке надписью «Himself a surgeon»[20] и, подключив ее к питанию своего комбеза, нажала сетевую клавишу. Загорелся красный индикаторный огонек, говорящий о том, что содержимое коробки подвергается дезинфекции. Очень удобный полевой набор хирурга со встроенными внутри кварцевыми лампами и электромагнитными стерилизующими генераторами. Стоит очень дорого и обычно воруется с военных складов.

— Руки, — лаконично произнесла Сибилла, протягивая Ирине пачку антисептических салфеток.

Ирина стала тщательно обтирать ладони и пальцы. Сибилла вытащила из аптечки упаковку с резиновыми перчатками и тоже протянула Ирине, надорвав упаковку. Затем вытерла руки сама и тоже надела перчатки. Я понял, что Сибилла преподает урок хирургии: обычно она делала все гораздо проще.

Я развязал повязку и аккуратно снял, морщась от боли, застывший кусок бинта-спрея, нанесенный Азизом. Обнажилась почерневшая дырка в плече с потемневшими рваными краями с запекшейся кровью.

Сибилла приготовила стерильные тампоны и стала отдавать указания:

— Обработай перекисью. — Она неожиданно перешла с Ириной на «ты».

Ирина кивнула, взяв в руки смоченный тампон. Плечо горело. Кожу стало приятно холодить — Ирина бережно водила вокруг раны и медленно промакивала края.

— Интенсивнее и везде. — Индикаторный огонек на хирургическом ящичке сменился на зеленый. — Анестезию выше входного отверстия.

— Он же пил из своей фляги алкоголь, — неуверенно произнесла Ирина, — вдруг не подействует?

— Ничего страшного — коли двойную.

— Хорошо. — Ирина послушно взяла шприц-тюбик покрупнее, и я ощутил легкий толчок в районе сустава: кожа почти ничего не чувствовала, кроме расползающейся ледяной прохлады.

— Потерпи немножко, Дэн, — тихо пробормотала Ирина, сосредоточенно нахмурив брови.

— Я вообще ничего не чувствую, — улыбнулся я, отметив легкое головокружение.

Сибилла откинула крышку ящичка и, вынув оттуда скальпель, протянула Ирине.

— Сделай два неглубоких диаметральных надреза на коже по краям раны, чуть больше сантиметра.

— Да. — Ирина опять кивнула и взяла скальпель двумя пальцами, как сигарету.

— Вот так держи. — Сибилла показала руку со сложенными пальцами.

— Так? — Ирина повторила позицию пальцев Охотницы.

— Да.

Я почувствовал ноющую боль: руки Ирины слегка тряслись.

— Спокойнее, — комментировала Сибилла, — увереннее: он не помрет.

Проникающее движение, вдруг рана на секунду вспыхивает болью — и что-то теплое растекается вокруг. Я с силой стиснул зубы и глубоко вдохнул, глянув на плечо, — пошла кровь. Ирина вскрикнула:

— Ой, что я сделала! Дэн, извини, тебе больно?! — Глаза ее расширились от ужаса, она тяжело дышала.

— Мне нормально, Ира, — выдавил я, — не волнуйся.

— Спокойно! — громко сказала Сибилла, промакивая рану тампоном с перекисью. Перекись пузырилась, наполняя воздух металлическим запахом.

— У него кровь пошла! — Ирина побледнела.

— Все нормально, — успокоила Сибилла, — так и должно быть! Ты хотела научиться?

— Да-да, все в порядке, — пробормотала Ирина, приходя в себя.

Сибилла достала длинные, сложной формы щипцы, отдаленно напоминающие портняжные ножницы, только поизящнее и ослепительно полированные.

— Видела на курсах своих такое? — спросила она. — Это зеркала…

— Зеркала Киллиана, — машинально докончила Ирина слегка дрожащим голосом.

— Вот, — кивнула Сибилла, — бери это и раздвигай аккуратненько волокна, прямо по раневому каналу, шаг за шагом, при малейшем сопротивлении тканей останавливайся, я буду тампонировать. Ага?

— Я не смогу, — тяжело вздохнула Ирина.

— Сможешь, — с нажимом произнесла Сибилла, с жесткими интонациями в голосе. — Это мой мужик или твой?

Кровь прилила к щекам Ирины.

— Бери и вот так: раз-раз-раз, — показывала Сибилла, — вспоминай, как вам там показывали. Чувствуй каждое движение и не психуй. Рана неглубокая, все нормально.

Я сосредоточенно наблюдал, как полковник с Азизом резались в карты под одним из софитов, изредка поглядывая на меня и ободряюще подмигивая.

Ирина взяла инструмент, глубоко вздохнула и крепко зажмурилась. Я ободряюще улыбнулся.

— Не бойся, Ира, — сказал я, — у тебя получится.

Она медленно начала вводить инструмент в рану. По руке стала расползаться обжигающая боль. Я стиснул зубы опять и немного поморщился, задержав дыхание.

— Вот так, — кивала Сибилла, промокая тампонами набегающую кровь, — еще… еще… плавнее… да… вот так…

Боль доползла до головы и поглотила меня на какое-то время, а потом притупилась.

— Я ничего не вижу, — пробормотала Ирина. — Дэн, не больно?

Я помотал головой, сжав кулак здоровой руки до побеления костяшек пальцев.

— Попробуй левее или правее, — подсказала Сибилла, продолжая вытирать кровь тампонами.

Я пытался сосредоточиться на каменной кладке, на спящих лицах туристов и их мерном посапывании, перемежаемом негромким бормотанием. Я представлял себе свои прошлые ранения — некоторые из них были и посерьезнее, — раненых товарищей… Я купался в волнах боли и чувствовал, что она как огромный водоворот, — но если его направить не к себе, а от себя, становилось немного полегче.

Сибилла включила фонарик и стала светить прямо в рану.

— Вон там, — воскликнула Ирина, — что-то черненькое! Посвети правее…

— Ага, — удовлетворенно произнесла Сиб, — попалась, которая кусалась!

Она вынула длинные и тонкие щипцы со слегка изогнутым кончиком:

— Перехватывай, а я буду держать. — Сибилла приняла у Ирины инструмент, а ей протянула щипцы.

— Смотри внимательно в отражение, сперва нащупай края, потом подергай аккуратно на себя и немного в стороны, как поддастся — вынимай.

— Хорошо. — Брови Ирины опять нахмурились: для нее перестало существовать все вокруг — она видела пулю, она ее нашла.

— Только не тяни: кровь натекает.

Ирина кивнула.

— Ну, Странный, — сказала Сибилла бодрым голосом, — сейчас все будет!

Плечо пронзила резкая боль, потом еще, а потом все взорвалось. Я стиснул зубы что есть мочи и немного крякнул, прессуя воздух в легких до состояния окружающих меня камней. В глазах и в мозгу неожиданно наступила ночь, и я посильнее стиснул кулак, который и так дрожал от напряжения.

— Вот и все! — торжественно объявила Сиб. — Операция прошла успешно: больной будет жить, и скорей всего — долго и счастливо!

— У меня получилось! — воскликнула Ирина. — Дэн, ты как?! Очень больно?

— Что ты, Ира, — с легкой хрипотцой проговорил я, и каждое слово отдавалось пульсирующей болью в плече. — Ты просто супер все сделала!

— Да ладно тебе, — виноватым голосом сказала она, — я так все неуклюже… Просто надо уметь… уметь все…

— Нормально ты все сделала. — Сибилла обрабатывала рану раствором пенициллина и антибиотиками. — Для первого раза вообще неплохо получилось. Врожденный талант!

— Вы меня специально расхваливаете, — смутилась Ирина.

— Во-первых, давай уже на «ты». — Сибилла вдевала в иголку шелковую нить, скосив глаза к переносице. — А во-вторых — делать мне нечего, расхваливать еще всяких практиканток с медкурсов!

— Вот она! — торжественно сказала Ирина, поднося к моим глазам хирургические щипцы.

Голова моя еще кружилась, а туловище стало ощутимо лихорадить и слегка потряхивать. Я сфокусировал зрение: в зажиме щипцов торчал бесформенный кусочек свинца, покрытый бордовыми сгустками темной кровавой слизи. Пальцы Ирины вновь заметно дрожали. И пальцы, и щипцы были тоже измазаны пятнами крови. Ирина смотрела попеременно то на меня, то на пулю, и глаза моего гида занимали для меня полнеба.

— Спасибо, мой милый доктор, — слабо улыбнулся я Ирине.

— Ты же не возражаешь, Странноватый, если я тебя подштопаю? А то ты какой-то дырявый, — весело сказала Сибилла.

— Валяй, — промямлил я, — надеюсь, штопка будет художественной?

— Конечно! — Сибилла округлила свои темно-карие глаза. — Я вышью тебе сценку охоты марсиан на дикий шагающий танк!

Йорген заржал, как дромадер, хлебнувший спирта, Аюми вскрикнула во сне и перевернулась на бок. Сибилла зашикала на нашего достойнейшего эсквайра, покрутив указательным пальцем у виска. Уколов ее иголки я уже почти не ощущал.

— А это тебе больно? — спросила Ирина, отложив пулю на расстеленную на полу клеенку, на которой возвышалась кучка окровавленных ватных тампонов.

— Это ему — как укусы дикого марсианского гнуса, — срифмовала за меня Сибилла.

Ирина гладила меня по голове, а полковник с Азизом доигрывали очередную партию и лукаво улыбались оба.

— Так, — произнес я. — Первая смена дежурства — мы с Йоргеном.

— Так, — в тон мне, нахмурясь, сказала Сибилла. — Охотник Странный сейчас отправляется баиньки! И без возражений — ты сейчас никакой будешь. Вот когда поспишь, тогда…

— Зачэм ему дэжурить, э? — отозвался Азиз. — Ми с полковником справимся во вторую смену.

— Во вторую смену я буду дежурить или с Йоргеном, или с Сибиллой, — твердо сказал я.

— Ти мнэ нэ верищ, Странний? — Азиз округлил глаза.

— Верю, — ответил я, — но на вахте должен быть один раненый — один здоровый: так уж вышло. Это приказ.

— Ну раз приказ… — Полковник хитро улыбнулся.

— Разговорчики… — Я закашлялся. — Выбирайте сами — кто со мной, во вторую, а кто в первую.

Меня колотил озноб, и в голове шумело так громко, будто там бешено вращался пылевой дьявол.

— Ирина, давай выпьем, — сказала Сибилла, — а то необмытый почин дурной всход дает. А тебе нельзя! — Это обращаясь ко мне.

— А я и не хочу, но мысленно с вами… — Голова вышла на марсианскую орбиту эдаким «троянским» астероидом.[21]

— И я! — прошептал Йорген так, что у меня вздрогнули веки, а Паттерсон перестал храпеть.

Азиз и полковник тоже подтянулись.

— Ми тоже хотимь пить за такой отважьный девушка! — сверкнул глазами Азиз.

— Да-а-а-а, — протянул полковник, — у вас, русских, женщины с характером: моя бывшая была из Украины. Это же похоже?

— Славяне, — ответил я за Ирину. — А вообще… кто будет спаивать гида — будет мною лично расстрелян, без суда и следствия.

— Да мы понимаем. — Полковник хлопнул себя по колену и улыбнулся. — Ты, боец, отдыхай.

— Я контролирую, — кивнула мне Сибилла.

— Если такая жьенщина гаварыт «кантралырую» — это жьелезно! — Азиз схватился руками за голову.

— Так, только без клоунады. — Я вновь нахмурился.

— Вообще-то я не пью крепких спиртных напитков. — Ирина тоже сдвинула брови.

— Только по крышке — пятьдесят миллилитров… так надо… — Сибилла открутила крышку своей фляги и достала мельхиоровый походный стакан.

— Сибилла, мне действительно пробочку буквально. — Пальцы Ирины еще дрожали.

— Спокойно. — Сибилла словно продолжала операцию. — Так, Йорген… вот подставляй… Мальчики, а вы? У вас есть?

— У нас много ест! — улыбнулся Азиз. — Пакурит хочищ?

— Сперва разберемся, кто дежурит, — строго сказала Сибилла.

— Сиб. — Йорген помахал ладонью перед ее глазами. — Мы с полковником сперва — ты же не против, Рой?

— Да не против… — Полковник кивнул. — Мы молодцы, я гляжу — сработались, а это самое главное. Конечно, подежурим, Йорген. Да и ранение у меня… так… условное…

Он ухмыльнулся.

— Ну за победы! — Сибилла подняла стакан.

— Ура! — шепотом прокричал полковник.

— Ми всэх их! — улыбнулся прожектором своих белоснежных зубов Азиз, подняв в руке неизменный косяк и коснувшись бокалов собравшихся.

— Спасибо, Сибилла. — Ирина неуверенно взяла стакан.

— Я вас умоляю, принцесса! — воскликнула Сибилла.

— Просто спасибо, — руки Ирины перестали дрожать, — и не называй меня «принцесса», просто не называй.

— Все в порядке, Ирэн. — Сибилла стукнула о ее бокал. — У нас уже есть сэр Странный, герцог Маринерский, его сиятельный эсквайр, Акмэ, и граф Ксанфский, виконт Фарсидский, рыцарь квадратного стола.

— Сиб, я тебе голову откручу, слышишь?! — Йорген оскалил зубы.

— И ты, принцесса с Земли… — Сибилла, казалось, не замечала эмоций эсквайра Йоргена.

— А, — Ирина кивнула, — это у вас игра такая?

— Пейте уже, черти! — не выдержал я. — А то как я слягу — так дисциплины никакой!

— Да, игра. — Сибилла сделала глоток, который вмещал в себя несколько пробочек…

— За нашего Шермана. — Полковник кивнул в мою сторону и выпил.

С тихим шипением затянулся Азиз, и огонек косяка озарил его лицо. Йорген словно откинул со лба прядь волос: раз — и стакан пустой.

— Здэсь приколно. — Азиз вновь улыбался.

Ирина запрокинула стакан и поперхнулась. Широко открыв рот, замахала руками.

— Ой, — сдавленно сказала она, — жжет! Очень крепко…

— Все о'кей, Ирэн. — Сибилла стала вновь разливать. — Вот, галетами закуси.

— Я не буду больше. — Ирина протестующе замахала руками.

— Есть такое слово — «долг», — с пафосом сказал Йорген.

— Кому? — возмутилась Ирина.

— Себе! — ответила за него Сибилла. — За нашего нового хирурга и бойца! За тебя, Ирэн!

— Я Странний сразу сказаль — эту девушка беречь сильно должьен. — Азиз с шумом выдохнул ватное облако с характерным хвойным оттенком.

— А правда, что русские не любят американцев? — прищурился полковник.

— Да нет… — Ирина стушевалась. — Да любят… да все нормально… плохих не любят… правительства, там… подлых… жадных… ну, как все… ой…

Она тяжело вздохнула.

— Полковник, отстань от девушки — это я тебе как космополит заявляю, — усмехнулся я. — Неужели ты думаешь, что если ты меня сегодня прикрывал, то я буду тебя мерить по пропаганде? И вообще: ты сейчас — марсианин! Как и остальные, только стаж разный…

— Да, закроем тему — это на Земле есть толкучка, которую разруливают продажные герцоги. — Сибилла закурила. — А тут, на Марсе, другие приоритеты.

— Извиняюсь. — Полковник тоже закурил. — Просто мне хотелось спросить: я сегодня понял, что не так оно все… Ой, ладно, простите старого военного, Ирина… Удивляет многое здесь… не знаю, как сказать…

— Пьем! — рявкнул Йорген.

Желтоватые блики по камням, казавшимся уже уютными… Загадочно вспыхивало багровым свечением лицо Азиза с большими черными глазами, когда он затягивался своим косяком и слегка улыбался большими губами… Полковник, слегка прищурившись, обтер губы, глядя куда-то в темноту… У кого-то тихо-тихо играла плавная успокоительная музыка на КПК… Негромкое фырканье верблюдов… Тело мое обмякло под бережными прикосновениями Ирины…

У меня слипались глаза, лихорадка постепенно проходила, и боль стала отступать. Мне было жарко, и тело не чувствовало уже, казалось, ничего.

— Вы шумите, — услышал я сквозь сон голос Ирины, — а ему нужно поспать.

— Да-да, не вопрос… — послышались голоса. — Давайте петь тихонечко?..

Я ощутил теплое дыхание Ирины. Она провела ладонью по моему лбу.

— Спи, Дэн, — прошептала она, — отдыхай. А я побуду рядом, чтобы ты уснул… Чтобы тебе приснились мягкие сны, и чтобы…

Речь ее медленно затихала… слышалось бормотание… тихий звон стаканов… ритмичное дыхание моего любимого гида… ее голова опустилась мне на грудь… я проваливался куда-то в глубь скалы… утекал рекой, обволакивая глинистое дно и струясь между выстрелами, которые выплевывали в меня винтовки странно одетых людей на птичьих ногах. Они приближаются, но Ирина прикрывает меня ладонями, я становлюсь маленьким, чисто по Юнгу… а ее ладони ничего не боятся… Вдруг хлопки выстрелов превращаются в жидкие аплодисменты… вернее, хлопки двух больших пепельных рук… рука… пять пальцев… что может быть проще… я начинаю его узнавать…

— Стоп-стоп-стоп! — кричит Сатана в рупор. — Сколько можно переводить пленку! Отдыхать всем! Сорок четыре минуты!

Он встает с желтого шезлонга, бросает в придорожную пыль свою дорогую сигару и почти бежит! На площадку! Ко мне! Прямиком…

— Дэн! — рявкнул он, облизав пересохшие фиолетовые губы. — Дэн, я прошу тебя! Я тебя заклинаю! Прекрати быть Не Странным!!! Ты убиваешь роль! Просто убиваешь! Ты же знаешь, что тебя нельзя заменять! И ты расслабился?!! Да тебя просто вышибут из гильдии актеров! Ты это понимаешь?!!

— А что? — Я растерянно развожу руками. — Я делаю, как велели… я пытаюсь работать… мне нужно это мхатовское «облако», образ, если хотите!

Я начинаю раздражаться.

— Образ?! — Сатана начинает покрываться лиловыми пятнами. — Образ тебе подавай?! Вспомни Джеймса Дина! Марлона Брандо, Пола Ньюмана, наконец! Тебе мало?

— Мистер Страсберг,[22] — я взял бокал вина с подноса, услужливо подставленного ассистентом, — я не могу работать в такой обстановке… — Я сделал глоток. — До сих пор я не видел сценария, — продолжил, — это возмутительно — требовать от актера каких-то достижений, настоящей игры, если он не знает, что с ним произойдет в следующей сцене! Это надругательство над системой самого Станиславского, которую так высоко ценил еще сам Сильвестр Сталлоне!

— Знаешь, папенькин сынок, — процедил Сатана сквозь зубы, — я сейчас медленно сожгу твою печень, потом кишечник, затем…

— Довольно! — крикнул я. — Один звонок моему адвокату!..

— Пойми, Дэн! — Сатана неожиданно смягчился. — Ты — талантливый артист! Ты — гений! А я — как ты догадываешься, тоже гениален!

Он ухмыльнулся, пнув ногой треногу юпитера.

— Играй, как я тебе говорю, и у тебя будут толпы поклонниц! Любая вагина в радиусе солнечной системы будет хотеть твоего члена!

— Мне нужна эта девушка, — сказал я, стиснув зубы.

— Мэрилин? — Он вскинул брови.

— Ирина, — произнес я с тихим упрямством.

Он сжал губы:

— Молодец! Ты в образе! Ты сможешь все! — Он вскинул свои руки вверх. — Ты сможешь всех! Деньги — это мусор, главное — свобода, верно?

— Верно, — кивнул я, закуривая сигарету.

— Власть над миром — это и есть полная свобода!

— А как же «Казус Белли»? И к тому же мне нужен текст: я забодался импровизировать…

— Это специальная режиссерская задумка, понимаешь? — продолжал он. — Когда артист, великий артист, такой, как ты, когда он не знает, что произойдет с ним в следующей сцене, но примерно предупрежден, — он реагирует как обыкновенный человек! Понимаешь? Люди верят ему! А он себе — нет! Помни! Ты — Странный, у тебя воняет совесть: это от мотиваций! Ты — среднеазиатская лама, ты жуешь губы! Ты боишься верблюдов, но отважно едешь на них! Ты — Царь, ты — Бог! Ты — раб! Ты — червь! Ты не моешь уши! Ты плаваешь в гуще патоки! Пойми! За крепостью всегда идет башня! Башня Титанов! Ты будешь драться с титанами?

— Ну и что ты этим хочешь сказать? — Я нервно отхлебнул из бокала.

— Я не хочу! — Сатана захохотал. — Я — говорю! Ты слышал о раввине Леви бен Бецалеле?

— Ой, ну это уж совсем попса, — отмахнулся я. — Ты мне сейчас будешь втирать про то, как хреново, когда человек пытается превозмочь творца, и этот раввин, кроме древних знаний и умения программировать дроидов, не мог больше ничего… А вторая крайность этой крайности была слепая преданность хозяину, тупая жажда действий — не, ну тут все ясно…

Декорации сменились: сперва я увидел ореховое бюро с телескопом, паяльником и кучей рассыпавшихся коробков. На заднем фоне стояла открытая бутылка пива.

Но внезапно коробки выросли и покрылись окнами, телескоп превратился в бледный диск солнца, еле проглядывающий сквозь облака.

Паяльник стал чугунной пушкой, а бутылка — очень естественно приняла облик силуэта готического собора.

Вокруг меня стояли какие-то странные дома по два-три этажа, которые были поналеплены почти друг на друга. Ноги мои в тяжелых берцах упирались в мостовую, выложенную небольшими закругленными камнями. Я пошел вперед, неуверенно ступая по неровностям мостовой.

— Это новый съемочный павильон? — спросил я у серого дождливого неба, украшенного акварельными разводами туч.

Но небо молчало, моросил мелкий дождик, и вокруг не было ни души, пусто, как в обойме после перестрелки.

Я продолжал идти вперед: а что мне еще оставалось делать?

— В Праге был двадцать первый день месяца адара пять тысяч триста сорокового года, полдень, — раздался голос, как я и ожидал, откуда-то сверху. — Иначе — март одна тысяча пятьсот восьмидесятого! Ровно в полночь перед этим пражский раввин, великий каббалист Леви бен Бецалель создал своего голема. Для проведения магического ритуала необходимо было дождаться определенного положения звезд, после чего выждать еще семь дней и найти подходящую глину. В создании должны непременно участвовать четыре стихии: земля (глина), вода (в которой размачивали глину), воздух (для осушения глины) и огонь (для обжига).

— А я кого буду тут играть? — громко спросил я.

— Одного человека, — осветил голос и продолжил: — Вылепив голема из глины, раввин Леви семь раз обошел вокруг него против часовой стрелки и прочитал формулу из второго стиха седьмой главы книги Бытия, где говорится о сотворении человека, затем произнес то же самое, но в обратном порядке. Дабы вдохнуть жизнь в мертвую материю, с началом рассвета раввин вложил в рот голема так называемый шем — shem-ha-m-forash, Тетраграмматон, или Имя Неназываемого, которое можно вычислить, обладая высокой мудростью. Шем раввина Леви состоял, как положено, ровно из семидесяти двух слов.

— Я не понял, — вновь спросил я, — а где все? Массовки не будет, что ли?

— Обернись, — раздался голос.

Я послушно обернулся и увидел, как за мной ровной шеренгой идет наша туристическая группа с застывшими лицами, как у манекенов: сразу за мной шла Ирина и улыбалась. Я вздрогнул и остановился, и все, слегка покачнувшись, остановились, утыкаясь носом в спины идущих впереди.

И вдруг раздалось многоголосое поскрипывание и шорох открываемых сотен дверей: вокруг нас во всех домах вдруг стали открываться двери и ставни окон. Оттуда появлялись фигуры всех оттенков терракоты: светло-бежевые, кирпично-красные, коричневатые, зеленовато-болотные. Черты их лиц были почти неотличимы в своей грубой геометричной рублености форм, словно скульптор-авангардист создавал их в порыве изобразить схему человеческого лица как можно проще. Но их глаза… они горели сотнями красных огней. Казалось, их застывшие взгляды хотят прожечь нас насквозь.

Сверху раздался свист крыльев и дикий, резкий хохот сумасшедшего. Я поднял глаза, вскидывая автомат и передергивая затвор, присел на одно колено, изготавливаясь для стрельбы. Над крышами парил, беспорядочно размахивая крыльями, растущими вместо рук, сам Леви бен Бецалель. Хоть я не разу с ним не встречался, но узнал его с полувзгляда: глаза его горели безумным огнем, кипа съехала набок, а пейсы развевались на ветру вместе с ярко-расшитым алесом.[23] На концах его крыльев я увидел поросшие мелкими перьями кисти рук, в одной из которых он держал кольцо уробороса.

Змей кусал свой хвост, и его единственный изумрудный зрачок ехидно щурился.

Раввин сложил свободную ладонь в персте указующем, выкрикнул каркающим голосом какую-то команду, изобилующую свистящими и шипящими звуками, — и сотни големов, вышедших из дверей своих домов, синхронно развернулись с глухим стуком и зашагали вперед, гулко и сочно стуча по мостовой глиняными ногами…

— Ими надо просто научиться управлять! — выкрикнул раввин, глядя мне в глаза.

Кожа на моей спине похолодела, и я, поймав его лицо на мушку прицела, выпустил в него очередь. Пули прошли сквозь него, а он сам вновь раскатисто захохотал и начал растворяться в воздухе, а в моей голове заговорили сотни голосов…

Мы с Йоргеном прогуливались по залу с колоннами. Верблюды прядали ушами и пофыркивали, сопя. Некоторые из них лежали на своих сложенных длинных ногах, свернув шею вокруг согнутых передних колен. Рядом высились громады седел с сумками и рюкзаками.

Ночью, после импровизированной вечеринки, Йорген не выдержал и заснул, так что дежурили Сиб с полковником.

Моя вахта с Йоргеном прошла спокойно, туристы должны были просыпаться через полчаса.

Небо в огромном проеме перетекало из синего в лиловый: наступал вечер. Где-то у горизонта, над силуэтами далеких барханов, лежали слоями фиолетовые облака. Я отключил камеру, а Йоргена послал снять в коридорах датчики движения.

Плечо уже стало зарастать: на мне все как на цербере заживает. Уже почти не болело, только если резко шевелить — больно покалывало.

— Как двинем-то отсюда? — спросил Йорген деловито.

— Да я думаю, перейдем русло, — сказал я, вытянув ладонь по направлению к тридцатиметровому экрану, в котором разворачивалась панорама вечера, — а там надо на север повер…

Я прервался на полуслове, потому что с верхней границы дыры посыпались мелкие камешки, и раздалась какая-то возня. Затем внезапно появились пять силуэтов людей, спускавшихся по разматывающимся веревкам.

Я схватил в руки автомат, скинув с плеча ремень, передернул затвор и метнулся к стене, заняв позицию в одной из ступенчатых ниш, и заметил, что Йорген поступил так же.

Пятеро мужчин были почти голыми: только в берцах и с набедренными повязками, поверх которых с поясов свисали армейские подсумки с боекомплектом, запасные рожки и гранаты. В руках эти парни сжимали разнообразные автоматы, вставая на одно колено и изготавливаясь к стрельбе. Волосы у них были длинные и спутанные, тела крепкие, стройные и мускулистые, лица скрывала тень.

Вдруг послышался какой-то ритмичный шорох, и сзади этих диких автоматчиков стали возникать на площадке голубовато-белесые фигуры с выпуклой грудью и длинными, ниже колен, руками, сплошь поросшие мохнатыми перьями, как у птиц. Это были юварки.

— Стрелять по моей команде, — сдавленно просипел я Йоргену, сделав ладони рупором.

Йорген, прижавшийся к противоположной нише в стене, выпучив глаза от ужаса, быстро закивал.

Автоматчики встали с колен и синхронно и слаженно вошли в зал, образуя своим строем что-то вроде полукруга. Юварки вошли следом за ними.

В моей голове, да я уверен, что и в Йоргеновой тоже, стала вибрировать какая-то тонкая звуковая волна, словно ультразвук, — она не столько раздражала, сколько, наоборот, приятно и медитативно расслабляла. Они были в состоянии настороженности. Это было особое свойство юварков: ослаблять внимание противника в радиусе пяти-семи метров. Именно из-за этого их качества многие их и боялись — Йорген, допустим, вообще мог впасть в оцепенение. Некоторых людей они могли ввести в состояние транса. Жестокость им была несвойственна, но могли обобрать до нитки. Они ели сырое мясо, зубы у них были острыми, как бритва, хотя по строению они относились к homo sapiens.

В самом начале нашего путешествия, когда Йорген ехал в конце смены, они ввели его в состояние глубокого транса и сожрали его верблюда, прямо рядом с бесчувственным телом его хозяина. Йорген чуть не поседел, когда очнулся и увидел, что рядом с ним жрут его дромадера. А в смене не сразу заметили это происшествие, потому что все происходило максимально беззвучно и тихо. Летать они не могли, но планировать на небольшие расстояния наловчились очень умело. Да и малое тяготение помогало им в этом. Они так и охотились, поджидая своих жертв рядом с дорогой, сидя на выступах скал или на гребнях высоких дюн. Причем перья росли только у женщин — так странно проявила себя мутация. И было у них некое подобие матриархата в кланах.

Ходили слухи, будто юварки — это потомки специально клонированных людей с измененным генотипом. Их-де готовили как первых специальных колонистов, под надзором которых должны были трудиться роботы Первой Волны. Да и сами они были крепкими, выносливыми и рослыми: радиации они почти не боялись, поэтому охотились в основном днем, на спящих, или вечером и утром — на запоздавших или ранних одиноких путников и малочисленные группы.

Насчет клонирования верилось: у всех их мужчин и у женщин были какие-то сходные черты и лиц, и фигур — все они были рослые, высокие и стройные.

В контакт с ними вступать было почти бессмысленно, так как они очень быстро подавляли волю и разум человека, да и обладали ярко выраженной ксенофобией. Говорили, будто они очень интеллектуально развиты, хотя по их диковатым повадкам трудно было такое сказать.

Мне посчастливилось испытывать это воздействие не в полной мере, за это юварки меня побаивались в стычках, но вот рукопашную с их мужчинами я себе не представлял особо сильно: уж больно они напоминали культуристов.

Больше всего я сейчас боялся, что выйдет кто-то из рано проснувшихся туристов и на такое зрелище отреагирует неадекватно. И понять человека можно: ряд автоматчиков-качков и усеянные перьями голые женщины с крыльями, от которых исходит странное гудение, — на неподготовленную психику это может произвести неизгладимое впечатление.

Еще меня слегка напрягало то, что юварки, видать, вернулись с охоты, а так как с собой у них ничего не было, значит, охота была неудачной или не очень удачной. Это означало, что они голодны и сильно хотят есть, а прямо перед ними стоят наши верблюды, которые при появлении чужого запаха стали беспокойно переминаться с ноги на ногу.

Вперед выступила одна из женщин, которая, разведя руки в стороны, словно демонстрировала свои мохнатые белые перья, громко произнесла низким, хрипло вибрирующим голосом:

— Кто забрался здесь?! Это наше место! Это мы здесь!

Ее империо был со странным акцентом: она произносила буквы в слове будто отдельно, словно слегка заикаясь, а концы слов с шипящими согласными, наоборот, растягивала.

Я чувствовал легкую расслабленность мозга, но был абсолютно адекватен, когда вышел из своего укрытия с поднятыми руками, держа автомат дулом вверх. Случайно скользнув по лицу Йоргена, я заметил его расширенные от ужаса и непонимания моих действий глаза — словно я пытался лечь под танк или проглотить гранату. Я ему подмигнул.

— Это мы, умеренные Охотники Марса, и с нами группа туристов-землян, — произнес я, делая два шага вперед и опуская автомат на пол.

Несколько стволов развернулось в мою сторону, но в остальном автоматчики не шелохнулись. Только женщина, как мне показалось, вздрогнула перьями рук.

— Меня зовут Странный из долины Маринера. Со мной Йорген с земли Ксанфа и Сибилла из Одиссея. Мы попали сюда потому, что нас не пустили на хутор в том лесу и не дали отдыха, а у нас были раненые: мы попали в засаду в лесу и вели бой.

Мне показалось на секунду, что на меня смотрят как на мышь, которая сидит рядом с мышеловкой и довольно уплетает добытый оттуда сыр. Все продолжали стоять как статуи и молчать.

— Мы не хотим воевать с вами и собираемся покинуть ваше место, — вновь заговорил я, — потому как путь наш лежит в Персеполис.

Женщина, казалось, сосредоточила внимание исключительно на мне и чего-то ждала, а я никак не мог понять — чего.

— Ты называешься Странный? Пастух Глюков? — наконец проговорила она. — Тот ли ты?

— Вы знаете мое имя? — удивился я.

— Да, я слышала про тебя. — Она продолжала меня внимательно разглядывать. — Ты не засыпаешь рядом с нашими.

И тут я понял, чего ждала женщина, так внимательно разглядывающая меня: она концентрировала на мне свои силы, чтобы проверить — тот ли я, за кого себя выдаю…

— Я видела вчера ночью глюк над лесом, — вновь сказала она, — и слышала выстрелы: я ждала появления кого-то. А это ты…

Она задумчиво помолчала. Молчание опять нарушил я:

— В знак признательности и уважения за ваше гостеприимство я могу вас накормить.

— Накормить? — переспросила женщина, нахмурясь. — Дать нам еду?

— Да, — я торопливо кивнул, — дать вам еду и разделить с вами завтрак перед нашим уходом.

— Завтрак? — вновь переспросила женщина.

— Это традиционная утренняя еда, — пояснил я с поклоном.

— Мы можем сами взять у вас то, что мы захотим, — ответила она, качнув головой в такт своим словам.

— Да, — я кивнул, — но зачем драться, если вам предлагают? Это благодарность. — Я немного помолчал и добавил со значением: — Наша благодарность.

Она неожиданно покачала головой:

— Это место построили ТЕ, КОТОРЫЕ… они были первыми здесь, люди пришли потом и забрали себе все, будто это им принадлежит… Но мы похожи на ТЕХ, а не на людей… мы на стороне Закона! Закон говорит, как поступать и что делать, а люди не знают Закона — они не умеют его слышать так, как мы. Закон говорит в нашем теле, в наших клетках… Но ты тоже из людей…

Она продолжала смотреть мне прямо в глаза и о чем-то размышлять.

— Люди нас боятся и не любят, — продолжила она, — мы не боимся людей, но не любим их тоже. Когда люди нас видят, они открывают стрельбу и убегают или пытаются напасть. Я знаю — ты смелый и сильный воин, почему ты так не делаешь?

— Зачем? — Я сделал удивленное лицо. — Я не вижу в этом никакого смысла. Если мне помогают — я помогаю в ответ, если в меня стреляют — я тоже стреляю, вот и все. Вы пришли в свое место, и я предлагаю еду и еще патроны.

Я напряженно ждал, а женщина-юварк вновь замолчала задумчиво, вперив свои зеленые глаза в пространство, словно не замечая меня. Она была достаточно красива и стройна, если, конечно, не обращать внимания на оперение почти по всему телу. Мало перьев было на животе сверху, на груди и на лице. Еще на ягодицах и лопатках. В руках она держала длинный заточенный кусок арматуры, перемотанный посредине изолентой. На ногах ее были армейские ботинки, которые являлись единственным элементом одежды. Все необходимое для охоты носили мужчины.

— Я должна подумать, — наконец произнесла она. — Мы не отпускаем людей, которые залезают к нам, но ты хочешь дать, не нападаешь, и ты — Пастух Глюков. Надо подумать, — опять произнесла она, но уже куда-то в пространство.

— Конечно, подумай, я тебе верю, — сказал я как можно спокойнее, — особенно если ты столь же мудра, сколь и красива.

Она вновь метнула на меня острый вибрирующий взгляд своих зеленых глаз, но мое лицо оставалось бесстрастным. Автоматчики и остальные юварки, стоявшие на площадке, за все это время почти не пошевелились.

— Ты мужчина, — вдруг сказала она, — и это тоже плохо: ты мало понимаешь, ты не чувствуешь вокруг.

— Я много чувствую того, чего не чувствуют другие, — возразил я. — Например, я чувствую, что моему другу тяжело от вашей силы.

— Но он может быть опасен: он не такой, как ты, — ответила она.

— Я попрошу его не стрелять. — Я повернул голову к Йоргену, который сжимал автомат побелевшими ладонями и, судя по всему, отчаянно сопротивлялся погружению в полный релакс. — Йорген, дружище, — сказал я громко, — опусти автомат, эти люди не причинят нам вреда.

Тот скосил глаза в мою сторону и даже повернул голову на несколько градусов ко мне. Он беззвучно шевелил губами, продолжая таращиться на меня.

— Да, — кивнул я, делая вид, будто понимаю, что он говорит, — они тебя отпустят, если ты уберешь ружье.

Йорген стал медленно опускать автомат, пока он не выпал у него из рук, а глаза стали закрываться. Он пошатнулся, но устоял на ногах. Затем вдруг вздрогнул, дернулся за оружием, но я сделал ему успокоительный знак рукой и выразительно поглядел. Йорген как-то диковато на меня взглянул, но подбирать автомат не стал. Я выдохнул.

Вдруг женщина рассмеялась хрипловатым и переливчатым смехом.

— Ты когда разговариваешь, — сказала она, — тоже используешь свои штучки? Даже люди тебя слушаются!

— Ах, если бы. — Я грустно махнул рукой. — Люди очень редко меня слушаются. Просто Йорген мой старый друг. Вся проблема людей в том, что они либо слушаются всех, либо никого.

Она заулыбалась, вновь глядя на меня пристально:

— Когда ты начал говорить, я почувствовала твои волны, они приятные, я подумала, ты хочешь меня контролировать, но это не так. Хорошо, Пастух Глюков, хоть ты и мужчина, но ты не такой, как люди, я возьму твою еду и патроны.

— Я очень рад такому мудрому решению, которое приятно нам обоим, — сказал я, опять слегка поклонившись. — Как тебя называют, мудрая женщина?

— Меня называют Лия, Думающая О Завтра, — ответила она, не отрываясь от моего лица. — Клан Свободно Парящих приветствует вас.

Она подняла длинную худую оперенную руку вверх и махнула ладонью. Кисти рук у них были неестественно вытянутыми, и у женщин длиннее, чем у мужчин. Что хотели сделать из них ученые? Подсадили какой-то птичий ген? А с какой целью? Или это условия Марса на них так повлияли?

Автоматчики расступились, и в зал начали входить остальные юварки. Мужчин было заметно меньше, чем женщин, — не хотелось думать, куда они их девали.

Юварки переговаривались короткими фразами, разглядывая нас, словно мы были ожившие динозавры, на которых разрешили посмотреть без риска для жизни.

Я услышал сзади какой-то сдавленный всхлип и обернулся: в каменном проеме комнаты, где отдыхали туристы, застыла в немом удивлении фигура полковника. Он вытаращил глаза и остолбенел, прикрыв рот ладонью.

Я подошел к Йоргену и тихо произнес:

— Иди к туристам и проинструктируй всех, подготовь к встрече с неведомым, чтобы они не ахали, не дергались, не паниковали, а вели себя спокойно, с достоинством, понимаешь?

— Понимаю, — выдавил тот. — Почему ты не стрелял? На тебя же эта хрень не действует?

— Йорген, — нахмурился я, — их около двадцати человек.

— Мы бы автоматчиков в два счета уложили, а бабы эти с пиками — это не проблема.

— Во-первых, — сказал я, — стрелял бы, скорее всего, я один: тебя-то торкнуло будь здоров, я видел, а во-вторых, лишний раз отмазаться от боя — мне кажется, хорошая экономия…

— Да уж, экономия. — Йорген сплюнул. — Ты этим выродкам сам патроны предложил.

— Отдадим трофейные, не дрейфь. — Я махнул рукой. — У нас с патронами и жрачкой все нормально, можем и поделиться, а по лишней мясорубке я пока, после «Изумруда», не соскучился: успеешь ты еще настреляться.

— А вдруг они людей хавать начнут? — с тревогой в голосе спросил он.

— Я с ними договорюсь на консервы, — успокоил я его.

— Ну гляди, Странный, — хмыкнул Йорген, — под твою ответственность.

— Конечно, — кивнул я, — как всегда.

Я подобрал с пола свой автомат и протянул его Йоргену.

— Отнеси оружие в комнату, — сказал я, — и всем скажи, что, кроме пистолетов, ничего не брать.

— У них-то автоматы! — Йорген кивнул в сторону юварков.

— Ты сам сказал — под мою ответственность. Все будет нормально, если не дергаться.

— Ладно, — с досадой и некоторым страхом сказал Йорген и пошел к застывшему в дверях полковнику, держа в каждой руке по автомату.

Я повернулся к этой жутковатой настороженной компании, которая чем-то напоминала древние карнавалы, проводящиеся в земном городе Венеция, — по крайней мере, мне так казалось.

Юварки гомонили на разные голоса, а Лия выдавала какие-то резкие гортанные фразы: видно, у них существовал свой сленг. Пару раз она быстро взмахнула своей рукой-крылом и выкрикнула что-то обступившим ее женщинам-юваркам. Они также совершали некие замысловатые движения тонкими и длинными кистями своих рук, издавая при этом режущие ухо звуки, в которых мне слышались негодующие интонации.

Мужчины встали вдоль стен с четкой последовательностью шахматных фигур и флегматично наблюдали за этой картиной, словно каменные головы с острова Пасхи. Они сжимали автоматы наперевес, но я чувствовал, как в их мышцах бурлит тестостерон, готовый в любую секунду развернуть жерла автоматических винтовок в нашу сторону…

Сказать по правде, я слегка дрейфил: обещание Йоргену по поводу моей ответственности было, конечно, немного самонадеянным с моей стороны, особенно учитывая контакт с туристами, не совсем готовыми к такому шоу, — хотя их предупреждали обо всем и подготовку они проходили, но толерантность у всех своя… Да…

Вдруг Лия обернулась. Поймав взгляд ее красивых глаз, я немного картинно заулыбался и посмотрел на нее.

— Странный, — с легкой хрипотцой сказала она, — Совет Матерей требует, чтобы ты доказал, что ты Пастух Глюков, прилетевший с Земли: они не верят, что ты — ты. Ты можешь им доказать, кто ты есть на самом деле?

— Я попробую, Лия, Думающая О Завтра, — произнес я медленно.

— Они не верят, что Пастух Глюков мог оказаться мужчиной, ибо мужчина суть недальновидный, агрессивный исполнитель, у которого нет… — Она замялась. — …Не приспособлен к чувству… к пониманию… ты понимаешь?

— Да, — ответил я.

— Ты чувствуешь свое тело — это заметно, — продолжала она, — ты чувствуешь Закон, хоть и не знаешь его: твоя ДНК бурлит звуками… звуками ТЕХ, КОТОРЫЕ… Докажи, что ты потомок ИХ, а не этого мусора Спящих… Если мы можем общаться с тобой на уровне Закона — покажи это…

В голове моей уже порядочно свистело и зудело. Я концентрировался, как мог: я понимал, что любая моя ошибка будет сейчас иметь немалые последствия, и не только для меня… И камни… И камни тоже стали звучать какими-то странными мелодиями, будто многоголосым хором… странным оркестром…

Я неуверенно вышел к группе юварков. Шаги мои были мелкими, на подогнувшихся ногах… Я убеждал себя, что я — шизофреник, без малейших инстинктов самосохранения, я просто псих, коих на Марсе тысячи… Зрачки мои расширились, и я не хотел даже думать о том, как я пройду через этот Совет Матерей: передо мной в расширенных зрачках синим пятном расползлось отверстие Призрачной Крепости. Я шел к нему. Мягкие перья касались меня, но я не замечал… Что-то холодное, твердое, похожее надуло автомата, задело меня за руку, но мне было безразлично… я шел вперед…

— Отойдите — он с нами! — услышал я отдаленным эхом голос сзади.

Я двигался к площадке. Метр за метром… Почему я такой самонадеянный кретин?

Я вышел на каменную плоскость. Медленно опустился на колени: я понимал, что делаю все не так… Вернее, что это неправильно — то, что я делаю. Я сел. Я повернул голову к западу. Мне показалось, что вокруг меня летают какие-то прозрачные объекты разных форм: клетчатые конусы, радужные торы, пучки света, золотисто-зеленые змейки, странные птицы. Я так хотел с ними поговорить… пообщаться… понять их… Они набухали в вечернем воздухе и вопросительно глядели в мой затылок (который смотрел назад, в пещеру).

Руки сплела нервная дрожь, по туловищу пошли мурашки: мне показалось, что вокруг работают тысячи трансформаторов — ритмичное гудение полей было вокруг меня.

— Укройте… укройте… мне холодно… — бормотал я.

Гудение усилилось, и неожиданно послышался громкий хлопок. Тыч!..

Я открыл глаза: передо мной было слегка колеблющееся трехмерное изображение какого-то расплывчатого объекта, напоминающего осу… Она дрожала, словно студень, и слегка искрилась… «Уи-уи-уи», — зудела оса… Вокруг нее сконцентрировались какие-то светлячки, мерцающие холодно-голубым цветом…

Где-то далеко-далеко я услышал встревоженные восклицания. Но мне уже стало тепло и комфортно — и абсолютно наплевать на какие-то возгласы. По туловищу вдруг прошла волна горячего воздуха.

— Я прохожу по своим делам мимо, — продолжал бормотать я, — а вы как?

Гул приобрел богатый спектр модуляций, словно тысячи голосов отвечали мне.

— Довольно! — услышал я откуда-то из глубокой бездны гортанный встревоженный женский голос. — Встань, Пастух…

Пастух? А кто это? Я не видел перед собой никакого стада, и уж тем более пастуха…

Где-то глубоко, словно в жерле вулкана, было ощущение щекочущей эйфории… Меня окружали женские половые органы… ко мне тянулись длинные, вытянутые ладони, поглаживая тонкими гибкими пальцами мои плечи… Я хотел прикоснуться к ним… во рту появился привкус свежего яблока — давно забытое ощущение…

Я ощущал внутри себя тихую радость: казалось, что все происходящее — что-то очень правильное и естественное. Так должно было быть… свобода… счастье и спокойствие… Вокруг «осы» кружились огоньки — они казались веселыми…

Я обернулся назад и разглядел сквозь застилающие меня слезы радости два знакомых силуэта: первый в ореоле голубовато-красных разводов, который бормотал: «Я — Лия, я — Лия», — и второй, оранжево-сиреневый, в центре которого были тучи и сверкали молнии… Я попытался проснуться, но почувствовал, что падаю на бок…

Выступы скал… равнодушные и холодные… они качаются, и от этого их ритмичного колебания тошнота подходит к горлу… бульканье слабоконцентрированного раствора соляной кислоты жжет ливер… Откуда взялось это странное чувство стыда? Болит справа… ах, да… плечо… меня ранило…

— Очухался! — услышал я голос Йоргена (кажется, его звали Йорген).

— Господи! Дэн! — Это был знакомый голос… Голос моей любимой…

— Странный, — ко мне наклонилось небритое лицо человека, и я точно знал, что оно называется «Йорген», — еще раз ты устроишь такой цирк — я тебя пристрелю на хрен!

— Дэн, что они с тобой сделали?! Эти девки… они уродливые маньячки… — Это голос, который говорит, как правило, хорошее…

Я пытаюсь стать собой — эта проблема неразрешима: я — растение…

— Странный, ты реально чуть не угробил всех, — медленно произносит женщина, у которой выбиваются черные волосы из-под обшарпанного шлема. Сибилла ее зовут, кажется.

— Что? — еле произнес я, борясь с новым приступом тошноты…

— Вообще-то, — сказала Сибилла, — мы почти что насильно выдернули нашего Элвиса из толпы поклонниц…

— Элвиса? — Это звукосочетание вызвало во мне вибрацию кишечника, и я все-таки проблевался на бок своего верблюда.

— Какого хрена ты вызвал столько глюков?! — взорвался Йорген…

— Эти отвратительные женщины словно сошли с ума… — дрожащим голосом произнесла Ирина. — Это было ужасно…

— Они даже не взяли у нас еду и патроны! — Это говорил человек с мясистым лицом… Ах да — полковник! — Они кричали: «Дорогу избраннику!»

— У Аюми ожог на щеке, — холодно констатировала Ирина. — Зачем было устраивать это?!

— Отвяньте от меня… — пробормотал я. — Мне хреново…

— А может, слишком хорошо? — Сибилла сделала ехидное выражение лица, но мне было все равно: в голове до сих пор гудело…

— Щто ви спорытэ? — услышал я голос Азиза. — Настоящий сольдат всэгда нравытся жьенщина!

— Если бы не он, нас бы сожрали! — Я не ожидал, что Дронова скажет про меня хорошее.

Вместе с качающимися скалами под козырьком шлема всадника на белом дромадере было видно презрение и деланое равнодушие — я больше не чувствовал передачи на параллельных волнах… Наверное, просто устал…

Да и пошли они все… задолбали…

Я представил себе, как меня сожрала бы плесень на «Изумруде», и всем бы стало хорошо… но резко одернул себя… за идиотизм — я просыпался и видел, что все в порядке…

Оказалось, что действительно был полный… разброд — что-то всех настолько удивило… Я даже не хотел спрашивать…

Теплая патока стекала с моих пальцев… Когда я начну понимать, что здесь все не так, как ожидаешь? Когда я начну чувствовать… вернее, понимать свои ощущения буквально? Необычные реакции необычных существ на необычные проявления необычных событий… И эта последовательность стала вертеться у меня в голове, словно прокрученная через чудовищный ревер. Необычные реакции… необычных существ… обычный Странный… банальный Марс… другие люди… нити поступков… тошнота… Меня вновь скрутило спазмом… Я крепко зажмурил глаза, чтобы пейзаж перестал болтаться перед моими глазами, а из моих глаз от напряжения потекли противные теплые слезы… Да… Призрачная Крепость… А здесь бывает вообще что-то нормальное и предсказуемое? Подлость? Плохие варианты? Желчь и цинизм Йоргена? Разведка землян? Потеря контакта с любимой женщиной? А что я здесь вообще делаю? Может быть, я сам турист? И мне уже пора домой?..

Мысли путались в голове, словно муха в паутине крестовика, а он все не выползал и не выползал… Он не хотел есть это…

Прошло некоторое время… некоторое время, за которое я старался не чувствовать себя никак, — было очень скверно… Я понял, что, кажется, у меня получилось вызвать каких-то глюков, и при этом я умудрился сделать невозможное: никто ни разу не вошел в контакт с юварками без плачевных последствий после этого. Я даже не слышал о чем-то подобном, но, как я понимал, этот контакт напугал и разозлил многих из нашей группы, а самих юварков, скорее, просто напугал, иначе… Ксенофобия — вещь непобедимая, даже мне многие мои действия представляются с трудом, а уж об их мотивах я и думать не хочу: очень часто я расцениваю собственные поступки как действия, совершенные абсолютно другим человеком. Странно, но часто это помогает, хоть и понять эту логику не в силах и я сам.

Отдышавшись от спазмов, я закурил сигарету, а затем через полчасика хлебнул спирта для ясности мозга. Прошло еще около часа в некотором сосредоточенном молчании и тихих разговорах про пережитые эмоции. Я перевел Йоргена в лидирующую позицию смены, впереди Ирины, совершенно не обращая внимания на ее равнодушно-негодующий вид, а сам пристроился справа от Сибиллы, и, предупредив ее, задремал в седле.

Как это ни удивительно, моя дремота была лишена движений образов. Не было ни Сатаны, ни Зевса, ни прочей нечисти.

Я чувствовал такую чугунную усталость, что буквально ощущал каждую бронированную пластину своего комбеза: как она давит на мое туловище, как пульсирует под кожей моя прохладная кровь, как тяжелым медленным молотом стучит мое сердце, отдаваясь иголками боли в перевязанном плече. Тяжелые, будто стальные ковши, веки моих воспаленных глаз надежно предохраняли меня от окружающего мира: они изредка покачивались в такт могучим шагам Чембы, и тогда на мысленном экране возникали некие полосы, которые означали, наверное, слегка размытые и изломанные контуры горизонта, над которыми темно-лиловыми пятнами, усыпанными яркими прорехами звездного света, шевелилось небо… Небо, в котором что-то происходило…

Кто-то жил… кто-то думал… если, конечно, эти узоры можно назвать мыслями… Меня обволакивала Вселенная своими теплыми и мягкими лапами, в которых я чувствовал холодок спрятанных в нежном бархатном меху когтей: попробуй догадайся, когда она их выпустит и что ее может разозлить…

Хорошо… Я устал — и я отдыхаю… В голове что-то глухо пульсирует, и раздается тихий ритмичный звук капающей воды… прозрачной… чистой и холодной…

Я начал возвращение от негромко сказанной Сибиллой фразы.

— Башня, — услышал я тихий ласковый голос в своем шлемофоне.

Это слово смешалось с какими-то невнятными ощущениями, которые копошились, словно клубок подопытных мышей в вольере, на который внимательно смотрел Крис Паттерсон, держащий в руках микроскоп и расширенными зрачками глядящий в толстые линзы своих окуляров — почему он не сделал себе операции?..

Я стиснул зубы…

Я заставил себя выползти из мягкого сумрака этого кокона, который давал мне подзарядку энергии…

Я напряг мышцы спины…

Я сказал себе: «Надо…»

Я поднял тяжелые стальные ковши, которые становились все легче, и почувствовал щекочущее ощущение в груди…

В глазах сфокусировалась тысяча маленьких картинок в одну, будто я был насекомым…

Прошло около трех часов. Наша процессия давно миновала долину, пару невысоких холмов и выезжала на большое открытое место, где плоскогорье уходило резко на юго-восток, на западе громоздились настоящие хребты бордовых барханов, а за ними появился на фоне сиреневато-коричневого неба вертикальный черный силуэт, теряющийся в легкой ночной дымке багровых облаков.

Он напоминал сильно вытянутый вверх баобаб, только с более резкими, графичными очертаниями и без развесистой кроны. На фоне этого силуэта горели и мерцали редкие огоньки разных цветов.

В груди… в голове появилось тревожное ощущение — мозг начали сверлить неприятные звуки: это был отдающийся далеким эхом тихий многоголосый треск… треск выстрелов…

Я встряхнул головой, по телу пробежала легкая морозная судорога.

— Ну понятно… — пробормотал я, находясь еще в обрывках легкой дремы, которую сменяла будоражащая прохлада.

— Опять война? — услышал я процеженные сквозь зубы слова Сибиллы.

— Ребята, — раздался голос Йоргена, — там, впереди, заварушка какая-то: может, объедем? А то скучно уже…

— Объедем, — ответил я слегка сонным голосом. — Только надо разведать обстановку — не карабкаться же нам в горы! Да тут и негде…

Я обвел слегка осоловевшим взглядом окрестности и сказал Йоргену, что группу надо остановить.

— Что это там? Впереди? — спросил громко полковник.

— Это город? — спросила Дронова.

То, что возвышалось за барханами, называлось «Кли-БУс-19 ЗЦ», то есть «Климатическая Башенная Установка Замкнутого Цикла № 19». Это были высоченные башни метров по четыреста в высоту.

— Эти башни были построены по всей планете для формирования марсианской атмосферы, — раздался ровный голос Ирины, словно записанный с пленки, — это произошло в период проекта «Терра-2». Строительство сети из двадцати четырех климатических станций на поверхности Марса обеспечило больше двух лет непрерывного мониторинга влажности, температуры, давления и других параметров, наряду с созданием оболочки из фторных газов и «Зеленых Зон», как мы это видели на примере «Изумруда»…

Послышались тяжкие вздохи и замечания, но Ирина словно этого не слышала…

— …Непрерывная подача кислорода позволила проекту «Терра-2» создать на Марсе условия, близкие к земным, — продолжила наш гид, как бы не отвлекаясь на туристов и выдавая информацию четко и правильно, словно принтер, аккуратно и бесстрастно выстукивая лазером через порошок голые и объективные факты. — …Фторные газы создали парниковый эффект, который уравновешивал температуру, после чего климатические установки, построенные в высоких широтах, на местах мощных залежей грунтовых вод, стали маленькими планетарными заводами терраформирования. Они не только производили кислород, поглощая из атмосферы углекислоту…

Я внимательно разглядывал барханы: скоро мы должны были подняться на вершину первого из них, проверяя показания инфрасканера и внимательно изучая сообщения в Сети…

— …Создавая реакции, — продолжала Ирина, — разложения углекислого газа (CO₂), протекающие при высоких температурах, на углерод и кислород…

— Йорген, вернись к Сибилле, — сказал я на индивидуальной волне Йоргена, — скажи полковнику следовать за мной…

— …Следующая стадия представляет собой получение карбида кальция…

Я понял, что Ирина решила отыграться не только на мне, но и на окружающих, но меня сейчас волновало не это — оставалось метров пятьдесят до гребня, и странное ощущение не давало мне покоя…

— Странный, я пойду на разведку тоже, чего бы ты там ни удумал. — Йоргену было явно не по себе…

— …Угарный газ при реакции с хлором образует фосген, необходимый для производства полимеров…

Никогда не видел моего гида таким жестоким и безжалостным…

Я продолжал изучать местность. Ощущение опасности у меня было, но какое-то странное — опасность, которую я чувствовал прямо по курсу, была очень прозрачной, какой-то бледной и расплывчатой, а по мере удаления от нас она резко возрастала витиеватыми красно-оранжевыми валунами, но в конце пульсировала какая-то эмоциональная точка и возникало ощущение, что нам надо именно туда. Я растерялся на мгновение: у меня даже в мыслях не было вести группу туда, откуда доносился далекий треск очередей.

— …На основе ацетилена, как исходного сырья, имеются в промышленности используемые технологии синтеза таких важнейших продуктов, как уксусная кислота, синтетический каучук, пластмассы, различные растворители…

— Группа! Стой! — скомандовал я в режиме конференц-связи. — Прошу прощения, что перебиваю гида. Полковник, вы — лидер, приказ — охранять Ирину. Сибилла — наблюдатель за обстановкой и за группой. Охотник Йорген, за мной…

Никто и не вякнул — вот так иногда надо. Туристы, конечно, загомонили, но больше от неожиданности, нежели от несогласия…

— Будьте внимательны, — ровным голосом произнесла Ирина в наушниках, будто продолжая свою лекцию.

— Буду… — буркнул я в ответ, подъезжая к вершине бархана, едва не столкнувшись корпусом дромадера с Йоргеном, кинувшимся мне наперерез.

За барханом виднелась россыпь невысоких камней — по видимости, выветренные остатки скальной породы: в этом месте пески наступали на каменистые уступы, которые оканчивались стеной вздыбившегося плоскогорья справа. Мы с Йоргеном выдвинулись к этим камням, держа наготове оружие и приглядываясь к показаниям сканеров.

Краем глаза я заметил — в глинистой почве у ближайшего камня, словно технократические поганки, торчала группа ржавых болтов. Этот знак был в виде косого креста, и это означало: «Опасная зона — бандиты».

Я думал прочесать аккуратно пару гребней, глянув — нет ли кого поблизости. Маленькие оранжевые язычки шевелились совсем рядом, словно трепеща на ночном ветру пустыни.

Как только мы спустились с нашего бархана и подъехали к камням на расстояние метров двухсот, а может, меньше, край одного булыжника внезапно озарила вспышка и грохнула короткая очередь! Трассеры прошли чуть левее и выше Йоргена.

Я машинально отклонился в сторону, и оба мы с ним почти синхронно спрыгнули с верблюдов, используя их как живой щит, а я перекатился за кусок камня, который показался мне похожим на бруствер.

Я включил внешние динамики и крикнул в них на империо:

— Кто такие?!

Мне ответило молчание, а через минуту опять вспышка и треск короткой очереди, которая просвистела между мной и Чембой.

— Эй, хорош там! — еще крикнул я. — Назовитесь!

Я вел себя так открыто потому, что действия сидевших в засаде были явно дилетантскими, иначе первая же очередь выбила бы меня из седла. А возможно, они и не собирались стрелять на поражение.

— Руки вверх! — раздался слегка картавый голос, также усиленный внешними динамиками.

— Ага, сейчас, только в заднице поковыряем! — Йорген высунулся из-под задних ног своего дромадера, целясь с колена по камням.

— Кто там? — крикнул я в ответ.

Все это время эхо стрельбы в барханах не прекращалось…

— Артур Митчелл. Лондонское Географическое общество, — донеслось из-за камня.

Я нахмурился.

— Почему не в Лондоне? — вырвался у меня невольно вопрос, продиктованный медленно закипающим во мне раздражением.

— Там много негров, — в тон мне ответил нахальный картавый голос.

— Вы что, расист? — Я передернул затвор автомата, прицелившись в верхушку дальнего камня: я хотел устроить этим ребятам небольшой каменный дождик, чтобы они перестали паясничать.

— Нет, мне просто негде жить, — донеслось в ответ.

Я нажал на спусковой крючок, и автомат выплюнул небольшую очередь. Послышались сдавленные ругательства.

Мой Чемба слегка шарахнулся в сторону, но привычка его удержала.

— Не стреляйте! — послышался второй голос со стороны камней — он был более высоким и испуганным, но с каким-то резковатым акцентом. — Мы простые ученые!

— Выходите, и хватит валять дурака! — крикнул я резко. — Мы и не собирались стрелять!

— Вы не выстрелите? Точно?! — спросил тот же голос.

— Хватит ломать комедию! У нас группа туристов с Земли! — Я пытался справиться с каким-то клокочущим раздражением. На всех! На этих идиотов, на себя, на Ирину, на Йоргена, на Азиза, который…

За камнями послышалось движение, и из-за края высунулась чья-то голова. Высунулась и сразу спряталась. Затем опять высунулась, но уже по плечи, и на тропинку выползла фигура человека в камуфляжном комбезе с полной амуницией.

Он встал на ноги, вскинув руки вверх, потом нагнулся и стал вытаскивать из-за камня второго человека, который пытался упираться и отмахиваться.

— Включите нашлемные фонари и положите оружие на землю, — крикнул я им.

— А в честь чего это мы должны… — начал было знакомый уже картавый голос.

— Хватит, Артур! — перебил его второй. — Мы же ученые! В нас не стреляют! Вы ведь не стреляете?

— Да хрен его знает, — не выдержал Йорген, — вроде нет…

Я поднялся в полный рост и не торопясь направился вперед, махнув Йоргену следовать за мной. Мы взяли дромадеров за поводья. Не доходя метров пятидесяти, я сказал:

— Подойдите.

Странная парочка, поочередно подталкивая друг друга и переругиваясь, стала медленно к нам приближаться. Один был невысоким, коренастым и, наверное, с небольшим брюшком, а второй — длинным и тощим, как стоящая на фоне климатическая башня. Какая-то подростковая нескладность была и в его фигуре, и в его резковатых нервических движениях.

— Кто такие? — резко прикрикнул я.

— Мы ученые! — ответил высокий и тощий. Это ему принадлежал второй голос, услышанный мною.

— Ученые, из дерьма печенные, — передразнил Йорген. — А хрен ли стреляли?

— Это Артур от страха… — начал было длинный, но другой его перебил.

— Не от какого не от страха! — слегка картаво сказал он. — Нас предупредили, что тут стреляют все во всех, и мы… нам дорога жизнь…

— Мы — научная геологическая экспедиция, обыкновенная экспедиция.

— Покажите ваши визы. — Я протянул руку.

— А по какому праву вы требуете наши визы! — взъерепенился коротышка.

— По праву Охотничьего Братства планеты Марс! — рявкнул я. — Мы — местный орган самоуправления! Хотите пожаловаться марсианскому папе?

— Но эти… как их… паладины. Они уже посмотрели… — начал было тощий.

— Считаю до трех, — тихо сказал я.

— Да, да, мы все покажем, конечно… — забормотал тощий, расстегивая молнию на своем комбезе и суетливо извлекая оттуда тонкий титановый жетон, на котором и штамповалась стандартная марсианская виза, сделанная в виде штрих-кода.

Я поднес их жетоны по очереди к сканеру своего КПК в режиме визового контроля.

На экране стала появляться информация.

Коротышку звали Артур Дуглас Митчелл, и он был по профессии геолог, действительно состоявший в Лондонском Королевском Географическом обществе. Тридцать девять лет, код идентификации подлинный.

Тощий оказался голландцем: Йерун Ван дер Шхяйф, техник-смотритель Центра космических полетов в Антверпене. Одно меня смущало: никаких спецпометок об экспедиции у них не было. Обе визы были оформлены на частные лица.

— Цель визита на Марс? — спросил я.

— Научная экспедиция… — сказал Ван дер Шхяйф, гордо выпятив грудь.

— Не морочьте мне голову. — Я посмотрел в его круглые бесцветные глаза, которые очень подходили к его вытянутой лошадиной физиономии, непонятно как влезающей в шлем. — У вас ни одной пометки о вашей экспедиции…

— Что значит нет?! — всполошился Митчелл. — Как это нет?! Они должны были их поставить!

— Этот клерк, наверное, был не в себе… — растерянно пробормотал голландец. — Это ошибка…

— Да-да, — закивал Митчелл, — надо пожаловаться в марсианское консульство! Мы — геологическая экспедиция по разработке вулканических пород!

— Спокойней, граждане! — Я поднял руку вверх. — Ошибок марсианское консульство не допускает, туда не ломятся за визами гигантские толпы! И по закону экспедиционная виза выдается общая, с индивидуальными номерами, которые совсем не похожи на ваши частные паспорта.

— Вот к чему приводит бюрократия, — процедил сквозь зубы Ван дер Шхяйф, — они про нас просто забыли!

— Я же говорил тебе не предлагать ему деньги? — Митчелл с досадой пнул голландца ногой. — Вы его извините, голландцы все немного тормозят, когда не надо.

— А британцы — вшивые националисты! — с вызовом ответил тот. — К тому же это именно у вас каждый третий склонен к насилию! И негров у вас навалом!

— Да, можно и подраться, если надо! — Митчелл упер руки в бока. — А когда я тебе говорил, что надо поторопиться, ты спал на ходу!

— Густав заболел! — обиженно выкрикнул голландец. — И был нужен ультрасканер! Мы уже пятый месяц тут петляем! А ты говорил, что у тебя есть самая свежая карта!

— Я что, виноват?! — всплеснул руками англичанин. — Это я, что ли, потащил с собой полмешка сульфата алюминия?!

— Это для опытов! — защищался голландец. — Это мой сульфат!

— Да подавись ты своим сульфатом!

— Мой, мой сульфат!

Меня уже стал забавлять этот цирк: уж больно они комично ругались. Но и раздражение тоже никак не уходило — это словно тебе щекочут пятки.

Я медленно поднял ствол автомата и выстрелил. Оба спорщика вздрогнули.

— Я вас сейчас отведу к паладинам, и они вас запрут в казармах, — сказал я, — если не перестанете выносить мне мозги.

— А я бы их просто пристрелил, — равнодушно, словно размышляя о чем-то своем, произнес Йорген, сплевывая на песок с видом философа.

— Вы что! За что! Вы с ума сошли! — затараторили они одновременно.

— Давай скажем правду? — предложил вдруг голландец англичанину.

— Давай! — резво кивнул в ответ Митчелл. — Мы — паломники к священным марсианским развалинам!

Голландец тяжело вздохнул, поглядев на своего товарища.

— Мы украли деньги Лондонского Географического общества, — продолжал англичанин, — которые были выделены на марсианскую экспедицию, и путем сложных комбинаций через сеть банковских вкладов и вложений в акции мы утроили эту сумму, и если бы не тридцать три, на черный…

— Поймите, — резко перебил Ван дер Шхяйф, растягивая слова, словно халдей на сцене при фразе «кушать подано». — Мы совершили такой аморальный поступок только потому, что узнали, будто парламент получил санкцию ЮНЕСКО на использование древних марсианских святынь под новые военные базы! Это кощунственно! Мы — апологеты учения об Ушельцах! Древнейшей расе богов, ушедших от нас с Земли, Марса и других планет… Они оставили свои святилища нам для того, чтобы…

— Йорген, — сказал я негромко, — возьми оружие этих чокнутых, а то они себя поранить могут, и давай приказ выдвигаться.

Я с тоской подумал, что от этих людей вряд ли можно добиться чего-то путного.

— Вообще, конечно, — прокаркал Митчелл картаво, — Джерри вам соврал про деньги и про ЮНЕСКО.

Он как-то досадливо поморщился и продолжал:

— Деньги-то мы, конечно, взяли, но мы обещали их вернуть, так что никто бы и не заметил, особенно Грехом и Вильсон. Да и вернем мы в пять раз больше, чем брали… а все из-за этой дурацкой фотографии с «Марс-Экспресс-5».

— Это абсолютно подлинная фотография! — внезапно закипел Йерун, которого Митчелл переиначил в Джерри. — Мой кузен не станет врать! Он настоящий ученый!

— Поверьте, мы не расскажем вам всего, мы просто сами не знаем, — вновь перебил картавый Митчелл.

— В районе кратера Айдахо — там, недалеко от двадцати четырех градусов и семидесяти пяти минут северной долготы и ста девяноста шести градусов восточной долготы, — он немного раскачивал головой в такт своим словам, — были обнаружены вулканогенные образования с характерным присутствием халцедоновидных колломорфных разностей кремнезема, адуляра и карбонатов. А из рудных минералов наблюдаются небольшие количества сульфидов, сульфосолей, теллуридов и селенидов. Вы понимаете, что это значит?

Он воззрился на меня.

— Нет, — честно признался я, наблюдая, как спускается с гребня бархана наша группа.

Краем уха я уловил, что звуки стрельбы звучали в барханах уже отчетливо, и не только спереди, но и сзади, там, где недавно проходили и мы.

— Ага! — Митчелл торжествующе потер ладони. — Сразу видно: вы — профан в геологии! Это же месторождения по категории С-1 или С-2! Жилы близ поверхностного залегания! Чего тут неясного?

На меня стало наваливаться какое-то опустошенное безразличие, внутри которого продолжало вздрагивать тревожными огоньками некое беспокойство, но уже не относящееся к этим двоим. Специально ли, случайно ли, но зона боевых действий начинала нас прижимать к горам, и мне это не нравилось.

— Как вы заметили, я профан в геологии, — ответил я. — Чьи там жилы, я не уловил?

— Естественно, вы не понимаете! Это же жилы, принадлежащие золото-сереброхалцедоновой формации!

Артур Митчелл посмотрел победоносно на меня, а затем почему-то на своего спутника.

— Ну и зачем ты ему все растрепал? — уныло спросил голландец. — Я так и знал, что ты трепло, как и все англосаксы.

— Он все равно не специалист! — Митчелл поднял палец вверх, и даже из-под шлема сияла его идиотская улыбка. — Только я смогу найти там золото! Только я знаю, как оно залегает и как его искать! Мы разбогатеем! Сказочно! Мы улетим отсюда на золотой ракете!

— И спрашивается, — продолжал голландец, явно распаляясь, — зачем мы разрабатывали эту красивую легенду про религиозную секту фанатиков? Просто чтобы Артур произвел впечатление своими познаниями в геологии? Артур — звезда! Артур — светило науки! Давай теперь я расскажу еще, что мой кузен занимается обработкой снимков, сделанных со станции «Марс-Экспресс-5», и что именно он показал нам тот снимок в различных излучениях…

— А ты сам все растрепал! — Митчелл обвиняюще толкнул его в бок. — Тебя самого распирает всем все рассказать? Кто разливался соловьем тогда, еще в баре у «Сантано»? «Я куплю себе золотой унитаз!» — это чья фраза? Моя?

— Но я же не называл координат! — Голландец был явно взбешен и поднял руки вверх и в стороны, так что стал похож на длинноногого сухопутного краба. Он набросился на геолога с кулаками, а тот, ловко увернувшись, пнул его ногой.

— Хватит! — заорал я и добавил уже тише: — Я вас сейчас пристрелю к чертовой матери!

— Это все этот… — обиженно пропыхтел голландец.

— Место вашей посадки? — вновь спросил я.

— Где-то там. — Митчелл махнул рукой куда-то в сторону гор, на юг.

— Когда приземлились?

— Пять солов назад.

— Где остальные?

— Мы заблудились, — потупясь, признался англичанин. — Они нас, наверное, просто бросили… бросили…

— Куда направляетесь?

— Туда. — Голландец указал костлявой, похожей на телескоп рукой по направлению к башне.

— Мы тоже туда. — Я кивнул, закуривая сигарету. — Мы дадим вам ненадолго верблюда. Пока поедете с нами. Без оружия и под присмотром Охотников. Потом мы вас отпустим, куда хотите.

— Вы не имеете права! — опять закартавил Митчелл. — Мы — ученые!

— Вы… — сказал я, медленно и с наслаждением выдыхая сигаретный дым. — Вы — парочка чокнутых клоунов! Вот вы кто! Вы что, не слышите, что вокруг стреляют? Я не собираюсь вас уговаривать — можете катиться ко всем чертям хоть сейчас!

— Артур просто вас боится, — кивнул Ван дер Шхяйф, — поэтому он и хамит иногда: это защитная реакция. А вообще он добрый… Я согласен проехаться с вами, это очень кстати.

Всадники нашей группы уже поравнялись с камнями. Я нашел глаза Ирины, она быстро бросила на меня острый и встревоженный взгляд.

С одного верблюда, которого мы взяли на «Изумруде» в качестве трофея, сняли некоторые вещи, распределив по группе, и усадили туда этих двоих типов. Я хотел поставить их под свой контроль, но Йорген сказал, что я слишком впечатлительный, чтобы охранять психов.

— Кто они? — спросила Ирина, резко и настойчиво подъехав ко мне и выжидательно глядя на меня.

— Два чокнутых авантюриста, — буркнул я раздраженно. — Все в порядке.

— А чего им надо? — продолжала Ирина как-то взволнованно, словно пытаясь завязать беседу со мной.

От этого мое раздражение только усилилось, и больше всего я был сейчас недоволен именно собой.

— Они — золотоискатели. — Я начал выравнивать дыхание и приводить в порядок эмоции, иначе я мог сорваться в любую секунду.

— А что? Тут бывают золотые прииски?

— Бывают и неоткрытые месторождения, а почему бы им тут не быть? — Я посчитал, что Ирина издевается, разыгрывая из себя «блондинку». — Есть же на Марсе кварц, железо и прочие элементы — так чего удивительного в золоте?

— Ты на меня злишься? — вдруг спросила она.

— Нет, — сказал я тоном, который говорил обратное. — Чего мне на вас злиться, Ирина?

— Ну перестань. — Она взяла меня за рукав. — Прости, я повела себя немного резко, но это от усталости и стресса: я жутко испугалась там, в Крепости… Не обижайся на меня, пожалуйста…

Я тяжело вздохнул: достаточно ей было сказать эти слова, как вся моя раздраженность исчезла, будто туман под утренними лучами солнца. Ну что она за женщина такая? Она делает со мной, что хочет. Это бред! Так не бывает! Это я во всем виноват…

— Постарайся мне впредь больше доверять, — ответил я, высвобождая руку, — это мне полезно, и не только мне…

— Я поняла, — кивнула она. — Я стараюсь, я учусь… просто мои отношения всегда были построены на недомолвках и молчании, извини… Ты другой…

Некоторое время ехали молча. Громада башни медленно вырастала из-за бархана.

— И все же почему эти люди такие странные? — вновь спросила Ирина.

— Это все от Марса, — вздохнул я.

— Дэн, ну что здесь, вирус сумасшествия, что ли? — Гид была расположена общаться, и все тут. — Я слышала ваш диалог — эти люди показались мне подозрительными…

— Ира! — не выдержав, перебил я. — Это не Земля. Повторюсь — здесь у людей часто бывает острый нервный шок, понимаешь? Они летят за приключениями, а натыкаются на смерть, грубость, ложь и тяжелейшие условия выживания… У них элементарно съезжает крыша… Эти двое… они похожи на людей, переживших сильное потрясение… Возможно, они видели что-то такое, чего нам с тобой лучше не видеть… Вдруг у них на глазах убили их товарищей из экспедиции? Марс часто оставляет от людей просто схемы, понимаешь?

— Понимаю, — угрюмо ответила Ирина.

— Вот ты хотя бы… — Я осекся. — Они… могли…

— Я понимаю, Дэн… — Она обернулась на группу. — Скажи мне другое…

— Что? — отрывисто спросил я.

— Зачем мы идем в сторону выстрелов? — Ирина смотрела из-под шлема прищурившись, и красноватые отблески ночных облаков хищно подсвечивали ее глаза. — Дэн! Ты опять что-то задумал? Я не хотела бы…

— Так, — рявкнул я. — Что? Я похож на камикадзе? Я хочу всем показать, как я круто стреляю?! Я хочу произвести…

— Дэн, извини. — Ирина помотала головой. — Я тебе верю, но… Я не знаю… Я боюсь чего-то…

Я медленно взглянул ей в глаза, потом, стараясь укрыть растерянность во взгляде, посмотрел на башню — звуки выстрелов слышались все громче.

Я промолчал… я не знал, как ответить: там, за сопкой, что-то остро пульсировало в моих висках. Я не смогу сказать любимой, что мне интересно глянуть, — что там творится… Я знал, что не смогу подвергнуть ее опасности, но сам стремился к этой пульсирующей точке, словно это была цель… некая цель нашего путешествия…

— Ира, — медленно произнес я, — идти на равнину опасно, лезть на горы — бессмысленно и просто нереально. Пройдем справа от башни…

— Только не вызови глюков…

— Уже вызываю, — злорадно ответил я.

Мы перевалили за гребень невысокого бархана и увидели здания…

Они начинались за двести-триста метров до подножия башни и были огорожены алюминиевыми трубами, вкопанными в грунт, между которыми было натянуто некое подобие паутины, вокруг рваных дыр которой комочками висели мертвые мухи, — это были продранные участки колючей проволоки, по которой когда-то шел электрический ток.

Это был небольшой комплекс зданий обслуживания этой огромной хреновины: опустевший поселок подсобных строений — от гаражей и ремонтных цехов до котельных и компрессорных станций. Все, о чем говорил мой любимый гид: корпуса цехов по химической переработке и сырьевому синтезу, бытовки и строения, не поддающиеся моему осмысленному восприятию, — наверное, административные корпуса там тоже были…

— Странный, — услышал я в шлемофоне голос Сибиллы, — туристы нервничают…

— Расскажи, что у нас экскурсия на Башню. — Я, облизывая пересохшие от ночного ветра губы, оглядывал низину с возвышающимся на ней черным силуэтом, мерцающим разными светящимися точками.

Боевых действий я не обнаружил. Это позволило сделать предположение о том, что они идут за поворотом ближайшего бархана.

Но, несмотря на это, я повернул Чембу правее…

И вдруг…

Неожиданно раздалась громкая пулеметная трель…

Я вскинул взгляд на панораму строений и увидел пунктир трассеров почти у столбов с рваной «колючкой».

Пунктир бил с маленького холмика, заваленного пустыми железными бочками, в сторону огромного, разбухшего змееобразными, переплетающимися раструбами гигантского основания «КлиБУс-19 ЗЦ».

Проследив направление ярких точек трассирующих выстрелов, я заметил мечущиеся между строениями точки фигур.

И тут же с высоты метров двухсот, где вокруг щелевидного слабоосвещенного окна вздыбились два выпуклых балкончика с несколькими прожекторами, раздалась ответная очередь: короткая и взрыкивающая… но без трассеров… Она показалась мне очень знакомой…

— Гасим фонари… — сказал я всем, вскинув руку вверх.

Ирина подъехала сбоку, напряженно глядя вместе со мной в сторону подножия башни.

Я опустил забрало и включил цифровой зумм. Напрасно я пытался разглядеть огневую точку возле забора на холмике — там было видно только груду камней.

Точки фигур между постройками сливались с пейзажем и, видимо, имели армейские камуфляжные накидки, да и сканер показывал помехи.

И тут в моем коммуникаторе, на частоте общих длинных волн, раздался голос, перемежающийся помехами и эфирным шипением:

— Ш-ш-ш-ш-ш… их тут… ш-ш-ш… рявого мешка… ш-ш-ш… Братишка… ваши далече?.. А?.. Ш-ш-ш-ш… Да в Гваделупе я их виде… ш-ш-ш-ш… у меня силовая установка ш-ш-ш-ш… снизу… пятеро…

— Щас, на, — ответил низкий голос, — глянем… ш-ш-ш-ш… Агдам… Агдам… говорит Ящер… ящер… блин! Это четвертый, на! Ш-ш-ш-ш-ш…

Я схватил коммуникатор и включил его на полную мощность.

— Сенька! — Я почти кричал. — Сенька, бери мяч! Сенька, это Странный! Ты где?

— Ш-ш-ш-ш… Кто здесь? — раздался перековерканный радиоэфиром голос. — Странный? Это который из них? Ш-ш-ш-ш-ш… ятый снизу… Ящер… ш-ш-ш-ш…

Вновь с башни раздалась короткая очередь из автоматической винтовки, а рядом с холмом вспыхнул ярким тюльпаном бутон разорвавшейся ракеты.

— Сука! — раздалось в ушах. — Я тебя вижу, на, ушлепок… Агдам… ш-ш-ш… тный огонь на десять часов от позиц… ш-ш-ш-ш…

— …ный, Странный… ш-ш-ш-ш… три глаза ш-ш… десять пальцев на руках… ш-ш-ш…

— Одиннадцать на ногах… — закончил я.

— Ты здесь… х-хш-ш-ш-ш… в какую… ш-ш-ш… делупу?

— Ты где?! — крикнул я.

— Отряд на девять часов, на… — раздался давешний хриплый бас.

— Третий ярус, двадцатый этаж, пультовая… — раздался голос Сеньки… — Их тут… ф-ф-ф-ф-ф… не вижу…

— Держись, Сеня! Я уже иду! — крикнул я взволнованно.

— Заходиф-ф-ф-ф-ф-ф, чаю попьем, — зачем-то сострил Сенька.

— Это тот самый? — спросил подъехавший ко мне Йорген.

— Тот самый, — кивнул я, вынимая из седельной сумки рожки к своему автомату и рассовывая их по карманам бронеразгрузки.

— Он марсианин? — вновь спросил Йорген.

— Марсианин, — ответил я, вешая на покалывающее плечо трофейный STG-556, а на другое — свой «абакан».

— И Охотник? — подытожил Йорген, внимательно глядя на меня.

— Клан Желтой Реки. — Я посмотрел Йоргену в глаза. — А что?

— Я пойду с тобой, — сказал он таким тоном, что я понял: любой мой запрет сейчас просто бессилен.

— Пошли, — кивнул я, — только группу надо где-то поставить в безопасном месте.

— Вон там, в корпусе каком-нибудь, — махнул рукой Йорген в сторону построек вокруг климатической установки, обнесенных колючей проволокой.

— Надо обойти территорию справа, — сказал я, — тщательно проверить пару помещений с краю, а потом попасть в башню. И выяснить, что там за пулеметчик такой на бугре сидит и в кого он там шмаляет.

Йорген молча кивнул.

Ко мне подъехала Ирина, нахмурившись, разглядывая нас с Йоргеном.

— Дэн, я понимаю, что отговаривать тебя бесполезно, — тихо сказала она ровным голосом, — но, может, ты все же не пойдешь туда? А вдруг на нас нападут?

— Не нападут, — ответил я как можно ласковее и беспечнее. — А потом, я не могу бросить в башне этого раздолбая, умудрившегося опять влипнуть в какую-то историю.

— Ну почему ты всех должен спасать? — Она с мольбой поглядела мне в глаза.

— И вовсе не всех… — попытался я урезонить ее. — Потом, все равно же мимо едем…

Ирина тяжело вздохнула.

— Я тебя умоляю, — сказала она так же тихо. — Будь сверхаккуратен, пожалуйста, помни, что я переживаю и волнуюсь.

— Ира! — Я положил ей руку на плечо. — Неужели ты можешь подумать, что я наплюю на того, кто так мне сильно нужен? Я буду ужасом марсианской ночи, призраком песков, тенью, скользящей по камням…

— У тебя еще хватает наглости шутить… — Она отвернула свое лицо. — Мальчикам нравится стрелять друг в друга…

— Ира! — прикрикнул я. — Отставить! Это не то, что ты решила… Это так вышло… Так сложилось… Это друг…

— Прости, — тихо произнесла она, — просто не хочу опять начинать все заново…

— И я… — Мне стало невыразимо горько: призрак ее погибшего мужа вновь, как в том видении, строго посмотрел на нас и улыбнулся.

— Ира, — ответил я, помолчав немного, — я обещаю…

— Странный, слышь? — Йорген резко перебил наш разговор, глядя в экран своего КПК. — Я качнул по сетке карту этой фигни, глянь…

Я бросил на Ирину ободряющий и успокоительный, как мне показалось, взгляд и обернулся в сторону достойнейшего эсквайра.

— Смотри, — продолжал он, — «КлиБУс-19 ЗЦ», это ведь оно? Я правильно понял?

— Да, — кивнул я.

— А что, сейчас будет опять? Эта стрельба и… — Пани Дронова с расширенными глазами глядела на нас.

— А мы не можем как-то объехать? — спросил Артур Митчелл. Они с голландцем сидели почти вплотную в седле трофейного верблюда и везде старались следовать за Йоргеном, который пообещал быть их «папочкой».

— Если верблюды взлетят на скалы, — ответил я, — тогда объедем.

Группа сгрудилась вокруг. Я смотрел на схему построек, изучал планировку этажей, пытался вникнуть в расположение агрегатов и коммуникаций. Я мысленно представлял себе, как двигаюсь вдоль этих зданий, захожу внутрь и замечаю засады в самых удобных и неожиданных местах. Вся эта композиция с башней во главе что-то неуловимо мне напоминала… Что?

— Все в порядке, — говорила Ирина Дроновой, — они знают что делают: им нужно спасти человека, которого бандиты заперли в башне, не бойтесь — угроза для вас самая минимальная…

Она говорила это тихо, спокойно, теми самыми интонациями, которые были, когда она рассказывала про Марс с точки зрения экскурсовода. Сердце мое сжалось. В груди моей была легкая дрожь, словно мне предстояло сдавать самый важный экзамен… Ирина… Сенька… У меня продолжалось стойкое ощущение, словно кто-то невидимый продолжает дергать меня за некие незримые нити… Конфликт в долине… «Изумруд»… Сенька в башне…

Мне хотелось выручить Сеньку как друга… близкого человека на этой планете… Но не только поэтому — у меня был охотничий инстинкт: я был уверен, что он скажет мне что-то важное… что-то необходимое для вкрапления в ту дьявольскую мозаику, которая складывалась в моем мозгу уже несколько дней подряд, напоминая собой электронную плату непонятного прибора.

Медленно и неотвратимо кристаллизовалась перед моими глазами чья-то беспринципная злая идея, похожая на сложное уравнение, в которой люди были чем-то вроде переменных, и если в них что-то совпадало или, наоборот, сильно противоречило, их можно было просто сократить… Взаимоуничтожить, невзирая на судьбу и личность…

У меня стал складываться тактический план.

— Йорген, — я водил стилом по планшету, — на два часа у нас имеется котельная: помещение без замороченных планов, там можно спрятать группу на время.

Тот кивнул, хотя я предпочел бы конструктивный спор.

— Далее, — я поджал губы, — на одиннадцать часов — холм с пулеметчиком: он вроде пуляет в тех, кто пуляет в Сеньку. Значит, с ним можно договориться. Это мы с тобой проверим… Дальше… Стрелки идут с севера… там бои… будем надеяться, что это периферический конфликт… Башня никому на хрен не нужна… Да и Сенька тоже…

— А чего он себе на хутор придурка подселил? — возмутился Йорген.

— Вот и узнаем, — с умным видом ответил я. — Значит, так…

Йорген поглядел на меня с нескрываемым интересом.

— Выдвигаемся к котельной, — продолжил я, — полковник и Азиз прикрывают тыл, вы с Сибиллой — фланги.

— Ну… — протянул Йорген, так же, как и я, делая умное лицо. — Давай так… там разберемся…

Сердце мое учащенно стучало в груди… Я боялся, как бы его стук не выдал нашего передвижения… Я повторял мысленно, что это просто работа — обыкновенная работа, при которой надо проявить максимум внимания, терпения и аккуратности…

Мы стали спускаться, придерживаясь правой стороны. Я приказал набросить маскхалаты и попоны на верблюдов.

Я дал указания группе двигаться к забору, а затем, проникнув на территорию, ждать нас с Йоргеном под прикрытием котельной.

Передав Сибилле наших верблюдов, мы с Йоргеном поползли к холмику, ожидая выстрелов и немного нервничая…

Я отключил функции коммуникатора в своем КПК, только рация в шлеме работала на прием ближайших волн, да и то на уровне комариного писка.

Мы с Йоргеном ползли словно два ужа — тихонько, стараясь держаться между бочками и предполагаемым стрелком… В рот и нос лезла пыль, кислородные маски были сняты, чтобы не мешались… А инфрасканеры не показывали впереди ничего. Оно и понятно было: человек, сидящий с пулеметом на холме, не хочет быть на виду.

Я старался чувствовать рельеф каждым сантиметром своего тела и конечностей, но Йоргену это удавалось в разы лучше, чем мне: иногда он в своем камуфляже напоминал просто игру света и тени на складках поверхности земли и песков.

— Руки вверх! — услышал я внезапный окрик в шлемофоне.

— Уже! — крикнул я. — Вольные Охотники Марса и люди с Земли проходили мимо… Вы нас не застрелите, дяденька?

— Оба-на, как смешно, — ответил голос с холма.

— Паладин? — спросил я громко.

— Ну а что я, на человека похож? Сержант тридцать второго марсианского батальона космического десанта.

— Позывной «Ящер»? — снова спросил я.

— Вам-то, на, какое дело?

— Смело ты эфир юзаешь, парень.

— А мне похрен, — залихватски сплюнул десантник, — они ко мне близко не дотянутся, а точку — один хрен, засекли уже.

— А если ракетчики?

— А у меня детектор есть!

Тут я разглядел неровное подрагивание среди камней и бликов металлических бочек: это был человек в голографическом песчаном камуфляже. Дорогая штука! Узор голограммы насекается лазером каким-то хитрым манером, прямо на бронепластинах комбеза, которые состоят из сверхпрочного пластика с титановой подложкой. Правда, со временем стирается, но штука интересная и нужная.

— Я вас еще метров с пятисот засек! — торжествующе крикнул паладин. Голос у него был молодой, звонкий, почти мальчишеский — с Земли таких давно не присылают, марсианин, наверное.

— Чего же ты не стрелял? — поинтересовался я, поднимаясь с земли во весь рост.

Йорген продолжал лежать.

— С базы сообщили, что мне в тыл выйдет группа туристов, да и на душманов вы не похожи: они бы еще с пригорка ракету запустили, а у меня детектор, на.

— Ну, — развел я руками в комедийном восхищении, — как говаривали ваши предки, ситуация под контролем!

— А ты откуда такой умный? Курить есть?

— Я из долины Маринера, — ответил я, подойдя поближе и протягивая ему свою пачку сигарет «Красная Планета».

— Эко тебя занесло-то, братишка, — присвистнул он.

Наконец я разглядел его в тусклом красноватом отсвете дифракционного ночного сияния: из-под хищного скоса козырька десантного шлема на меня глядело почти детское лицо с веснушками и небольшим родимым пятном на левой щеке, по форме напоминающим не то подкову, не то полумесяц. Глаза были светлые и блестели в прищуре с юношеским нахальством. Нос нагло курносился.

— Это не меня занесло, — ответил я, слегка улыбнувшись, — это отдыхающих понесло, а я на службе, как видишь.

— Ну понятно, — кивнул он, нахмурясь для солидности. — У вас прикол такой: нынче здесь — завтра там.

— А вы из казарм не вылазите, — парировал я.

— Работа такая, — как-то очень по-взрослому устало сказал он.

— Что тут у вас? — поинтересовался я.

— Ликвидация банды, — лаконично ответил он.

— Там, в башне, заперли моего друга. — Я тоже прикурил от вольфрамового элемента, стараясь держать сигарету зажженным концом внутри ладони. — И он из Охотников — мой друг.

— Слышал я, — ответил он. — Ща, наши подойдут…

— Слушай, парень. — Йорген наконец-то поднялся, озираясь по сторонам. — Ваши пока подойдут, свист на горе раком встанет, у них, видать, там тоже есть чем заняться, — может, ты нас прикроешь из пулемета своего красивого?

— Да ну вас на хрен, — услышали мы в ответ. — Они тут лезут со всех щелей, а боекомплект я не рожаю, что вам — подождать влом?

— Мы аккуратненько… — попытался я оправдаться.

— Ага, — он скептически кивнул, — видали мы тут аккуратных: у наших потери — четверо за сутки, а эти прут и прут…

Он тоже держал сигарету в зажатом кулаке, огоньком внутрь. Я знал, что каста паладинов всегда отличалась упрямством и некой религиозной верой в так называемые приказы. Я знал, что приказы — штука важная: сам их отдавал и злился, если не выполнялись, но по ситуации зачастую виднее, а главное — целесообразнее.

— Ладно, — махнул я рукой. — Йорген, вы тут пока потусуйтесь, а я сгоняю к нашим, в котельную их пристрою. Хорошо? А если вдруг придет подкрепление — ты мне сразу свистни…

— Нет, давай я с тобой… — начал было Йорген.

— Ты без меня не можешь уже? — насмешливо спросил я. — А потом, ты тут мне нужнее, да и «Ящера» прикрой, если что…

— Да я без тебя жил и еще сто лет… — возмущенно начал Йорген, но я его уже не слушал.

Я, пригнувшись, стал передвигаться вдоль забора с кольцами колючей проволоки, висевшей на стальных проводах с фарфоровыми изоляторами. На некоторых столбах попадались выцветшие таблички с черепом, в который била зигзагообразная молния, и надписью: «Внимание! Напряжение, опасное для жизни — 380V».

А возле прорехи в ржавых кустах из проволоки, куда я так стремился, виднелась другая табличка, которая смотрелась уже неактуально: «Объект стратегического значения проекта «Терра-2», охраняется армейскими спецподразделениями».

Если кем и охранялась сейчас эта территория, то уж явно не военными, а в лучшем случае не добрыми церберами…

Добежав, пригибаясь, до прорехи в изгороди, я проник на территорию климатической установки. Она действительно напоминала небольшой городок или крупную заводскую территорию с парочкой площадей, напротив одной из которых окопался «Ящер», со своими улицами, переулками, подворотнями.

Прямо передо мной лежали выходящие из ближайшего трехэтажного корпуса поржавевшие рельсы заводской узкоколейки, на которых, грузно покосившись, стоял разобранный почти до каркаса тепловоз.

К кисловато-затхлому воздуху примешивался застоявшийся аромат креозота и засохшего мазута. Еще пахло ржавчиной и пылью.

Я проскользнул между тепловозом и ржавыми контейнерами и прижался спиной к углу соседнего корпуса, окна которого начинались на уровне третьего этажа, почти под самой крышей, и пестрели выбитыми осколками стекол, покрытых рыжеватой пылью.

Оглядевшись по сторонам, я вынул неизменного своего помощника: щуп с видеокамерой, — и некоторое время изучал в экранчик КПК пространство за углом корпуса. Затем прошмыгнул за угол, стараясь держаться под прикрытием мусорных баков.

Вот такими короткими перебежками я добрался до северной стены котельной, в которой была заколоченная оцинкованная дверь с ветхой табличкой: «Помещение категории «У». Вход строго по служебным карточкам».

Я стал обходить котельную против часовой стрелки, изучая любой угол видеощупом.

Наконец перед пакгаузом, среди беспорядочно разбросанных контейнеров, я заметил силуэты дромадеров с накидками маскирующих попон и фигурки туристов.

Полковник и Азиз охраняли группу, а Сибилла заняла позиции на одном из контейнеров: все же она умная девчонка.

Я выпрямился во весь рост и помахал рукой.

Затем мы с Сибиллой пошли осматривать помещение: оно состояло из реакторного блока, котельного зала и генераторной комнаты. Небольшой склад выходил к дверям пакгауза и был пуст. Колотый бетон, битое стекло, какие-то тряпки и рваные пластиковые упаковки — все как всегда. Пристрелили парочку крыс и оставили истекать кровью на полу. Реактор был частично разрушен и не работал, генератор разобран на полезные запчасти. В целом котельная производила благоприятное впечатление — позариться тут было нечем.

— Заходите, — махнул я туристам, выглянув из дверей пакгауза.

Ирина заехала на склад самая последняя. Спрыгнула с седла и стреножила верблюда. Я ее поджидал, напряженно прислушиваясь к ночной тишине, — выстрелы были где-то совсем далеко. Туристы располагались прямо на складе — полковнику и Азизу я объяснил, что надо было делать.

— Ира, — позвал я негромко.

Она подошла ко мне, протиснувшись между верблюдами Дроновой и Лайлы.

— Я пойду, Ир, — сказал я, глядя ей в глаза. — Там Йорген и Сенька… мы там паладина одного встретили, он нас прикроет, подкрепление обещал — в общем, ситуация под контролем…

На душе у меня неприятно тянуло, и мне казалось, Ирина это чувствует. Она внимательно разглядывала мое лицо: ее зрачки резко бросали взгляд то в мои глаза, то на мой нос, губы, подбородок, потом куда-то поверх моей головы.

— Ты ведь не будешь ждать никакого подкрепления? — вдруг спросила она тихим голосом.

— С чего ты взяла?! — Я округлил глаза и вскинул брови.

— Я тебя чувствую, Дэн, — сказала она печальным голосом. — А потом, мне кажется, что паладины не будут спасать какого-то Сеньку Гваделупу — это твой друг.

— Да нет, — махнул я рукой, — они там банду ликвидируют… Нам и подмога поэтому… И вообще… Все в порядке, обычная работа…

— Обычная работа, — медленно и тихо повторила Ирина.

— Да я не это имею в виду, Ира, — промямлил я. — Это простая военная операция — выход из окружения, освобождение заложника…

— Он ведь не заложник, — грустно сказала она. — Обстоятельства… Факторы… Ты мой новый фактор жизни… необходимый фактор… Ты это понимаешь?

Я стиснул зубы: в груди словно разорвался фугасный снаряд…

— Ты мой тоже, — ответил я так же тихо. — Ты… Таких, как ты, не бывает в принципе, я знаю, я проверял…

— Это тебя не бывает, Пастух Глюков. — Ее глаза были мокрыми.

Вдруг она подалась вперед, взяла меня ладонями за лицо, как тогда, на вершине скалы, и поцеловала в губы, как-то по-детски привстав на цыпочки.

И я, стиснув ее руками за плечи, неуклюже и чуть не попав своим носом в ее мокрый от слез глаз, отвечал ей, купаясь в режущем душу наслаждении. Тонкие сиреневые нити сцепляли меня с ней через ладони, глаза и грудь…

Боковым зрением я отметил, что туристы демонстративно отводят глаза, и даже Аурелиано старается скрыть свою обычную холодную усмешку за маской равнодушия. Дронова расчесывала гриву своего дромадера и странно улыбалась.

Я крепко стиснул руки, но вдруг испугался, что сделаю Ирине больно, и разжал их.

Ирина отвела свое лицо и глянула на меня широко открытыми глазами, с лучиками мокрых ресниц.

— Хорошо, — произнесла она хриплым голосом и прокашлялась. — Будь очень аккуратен…

— Обязательно, — ответил я, глядя на нее. — Я буду обдумывать каждый свой шаг.

Я вновь притянул ее за плечи, обнял, затем отстранился и поправил ремень автомата на плече.

— Я мигом: туда и назад, а ты ничего не бойся!

— Я трусиха, я всего боюсь. — Ира аккуратно промокнула веки тыльной стороной ладони.

— Ну не рассказывай мне сказки. — Я улыбнулся и покачал головой. — Такой смелой девушки, как ты, я ни разу не видел. Кто на танк с бластером кидался?

— Я всегда всего боюсь, — упрямо наклонив голову, повторила Ирина.

— Не бойся никогда и ничего. — Я посмотрел на нее с улыбкой, развернулся и зашагал к выходу из пакгауза.

— Стой, — услышал сзади окрик Ирины.

Я остановился, одновременно разворачиваясь на каблуках. Ирина продолжала смотреть мне в глаза и протягивала правой рукой лежащий на ее ладони черный, поблескивающий бугорками алюминиевых фреоновых трубок бластер…

— Вот, — сказала она, — возьми с собой. Пусть у тебя побудет…

— Ира, — я прижал руку к груди, — дорогая, зачем? У меня два ствола и пистолет…

— Возьми: я хочу, чтобы ты взял… — скороговоркой произнесла она. — Вдруг патронов не хватит? Или еще чего? Пригодится — вещь полезная…

Я вдруг понял, что не взять сейчас этот бластер будет с моей стороны святотатством… по крайней мере, это неправильно точно…

Я протянул руку к ее холодной ладони, и она положила бластер мне.

— Иди… — как-то сдавленно сказала она. — Иди и скорей возвращайся.

— Даже и не думай. — Я вновь махнул рукой. — Я скоро…

— Иди… — с легким нажимом повторила она и отвернулась.

Я развернулся и вышел в красновато-фиолетовый проем пакгауза. Я стискивал зубы. Внутри меня бурлила какая-то прохладная и ядовитая злоба на всех душманов вселенной. Вместо забора с «колючкой», ржавых рельсов и заводских корпусов с разодранными клочьями стальной арматуры боками я видел глаза моего гида, расширившиеся от тревоги и боли. Я считал всех виновными… виновными в этих чувствах миниатюрной и хрупкой девушки, которая сама нуждается в защите… в счастье… в покое… Я приговорил всех, кто мне будет мешать спасать Сеньку, к неминуемой гибели… Эти эмоции были опасны — как никогда, сейчас мне нужно сохранять хладнокровие, спокойствие и рассудительность… Как никогда…

Я тенью скользил вдоль баков и вывороченных бетонных плит, словно Йорген, который выпил эликсир невидимости (так я, по крайней мере, себя убеждал). Мозг приходил в норму: я начинал четко различать перед собой пульсирующие разноцветные точки, линии и пятна, я четко, будто в командной строчке машинных кодов, представлял себе свою последовательность действий, разбивая некоторые команды на альтернативные связи и параллельные решения. Я был роботом, я был хладнокровной машиной — во всяком случае убеждал себя именно так. Движения стали лаконичными, неспешными. В голове стучал какой-то замысловатый ритм, подчиняясь которому я действовал в пространстве. Мой девиз сейчас — целесообразность и минимализм.

Выстрелы по-прежнему трещали где-то вдали, и, только подойдя к дырке в заборе, я услышал резкую и отчетливую пулеметную очередь: словно над ухом прострекотал исполинский кузнечик со стальными ногами. Метрах в двухстах я заметил пунктир трассеров, упал на землю и пополз вдоль забора, включив на КПК режим инфракрасного сканера.

Через пару минут далекой трелью отозвался Сенька со своей позиции на Башне. Видать, происки какие-то имели место…

Холмик, заваленный бочками и камнями, был уже рядом.

Я включил коммуникатор.

— Акмэ, — пробормотал я почти шепотом, — это я, добрый волшебник Ээх.

Я часто нес в эфире околесицу с целью дезориентации врага. Это как совсем недавно в разговоре с Сенькой мы вспомнили цитату из одного любимого нами старого фильма: на Марсе кто угодно мог назваться чьим угодно именем и даже подделать тембр голоса с помощью совсем несложной программы, а вот кодовые слова и фразы, которые могли знать только твои близкие люди — тонкие нюансы общения, — навряд ли узнали бы чужие.

— Опять ты, Чудвин, великий и ужасный! — услышал я знакомый хрипловатый отклик.

Мы не договаривались о таких конкретно выражениях и формулировках, просто на мои дурацкие фразы Йорген реагировал именно так и похожими словами — таких вещей постороннему радисту не понять в пять секунд.

Таким манером я предупредил о своем приближении и выяснил обстановку — все на месте.

Вот я и приполз.

— Пара уродов тут выскакивала, со стороны башни… — услышал я голос Йоргена уже из-под шлема, — но мы без тебя не рискнули их перевоспитывать, а просто грохнули.

Я присел на корточки рядом с силуэтом Йоргена.

— Ну что, «Ящер», — спросил я, — как там кавалерия ваша? На подходе?

— Бдим с Мухтаром на границе, — был мне ответ, — ща все будет, на…

Мерцающая пятнами разной глубины камуфлированная рука махнула в сторону небольшого бархана, прямо за Башней, чуть левее…

— Агдам… Агдам… говорит Ящер… — услышал я тихий приглушенный голос. — Докладываю: в зоне «Дэ» из объекта необходима эвакуация, прием… повторяю…

Послышалось негромкое хрипение динамиков:

— Ш-ш-шф-шф-шф… Взвод «Маньяк-три» будет в расчетной точке через пятнадцать стандартных минут, на десять с половиной, от позиции «Дэ», обеспечьте огневое прикрытие, Ящер, как поняли? Прием… ш-ш-ш-ш…

— Принято, Агдам, — негромко ответил парнишка, — у меня тихо.

Мы с Йоргеном напряженно молчали. Каждый из нас пытался сейчас впитывать всю ситуацию, как говорится, до последнего фильтра.

На территории климатической установки было относительно спокойно, и стрелять «Ящеру» приходилось только по тем бандитам, которые хотели обойти с флангов или подумали, что надо захватить башню как господствующую высоту. Раз они не сделали этого изначально, было ясно, что бандиты действовали хаотично и непродуманно, тогда как паладины держали ситуацию под контролем — «Ящер» прикрывал самый дальний фланг от конфликта: в тактическом отношении паладины держали преимущество.

— В общем, ребята, звоните своему корешу, на, и просите, чтобы отпирал ворота, — сказал «Ящер».

— Рановато, — процедил я, разглядывая в забрало местность, переведя экран шлема в режим бинокля, — они могут в складках местности сидеть, и сканер тебе ничего не покажет…

— Он чей-то враг, из местных? — спросил паладин. — Напортачил?

— Не слышал про это… — так же медленно процедил я, всматриваясь в розовато-оранжевые холмики песка, которыми была занесена территория климатической установки.

— Тогда хрен ли атаки ждать? — удивился «Ящер». — Выйдет он, как из ворот сортира…

— Ты же сам сказал, — парировал я, — дождемся подкрепления. Там «маньяки» ваши на подходе?

— Видать, уже на десять с половиной часов, — хмыкнул «Ящер». — Как заказывали — с тыла выходят, на…

Он поглядывал в тактический монитор на запястье и изредка сплевывал.

— Может, пойдем уже? — не выдержал Йорген. — Звони этому Гватемале: пусть на первый этаж спускается и ворота открывает.

— Пять минут, Йорген, ок? — сказал я, продолжая шарить по сопкам в режиме инфраскана.

— На радаре пусто… — начал было «Ящер», но тут… Раздался взрыв, и Башню подсветило сзади…

— Ш-шх-хф-ф… щер! Ящер! — раздалось в приемнике. — Ракетный огонь на два с половиной от нас! Ш-ш-шф-ф-ф-ф… «…як-три» говорит — тут бронетехника… А-а-а…

Раздался леденящий душу крик, а затем за Башней вновь полыхнуло адским огнем, и раздался низкий гул…

— «Маньяк-три», доложите обстановку. — Парнишка уже почти кричал. — Прием, «Маньяк-три»!

Опять раздался низкий грохот и гулкий визг, перемежающийся шипением…

— Блин! — выкрикнул «Ящер», ударив кулаком бронированной перчатки по пустой бочке (раздалось протяжное грубое гудение). — Че за хрень! Прием! «Маньяк-три»! Бруч! Ты на связи? Доложите обстановку!..

Голос его почти срывался на крик, а слова захлебывались в тревоге…

В эфире стояла мертвая тишина, нарушаемая потрескиванием разрядов радиоволн.

Йорген уныло крякнул.

— По ходу, подкрепления не будет, — сказал он мрачным голосом.

— Что за на хрен?! — громко выкрикнул «Ящер».

Гул усиливался… Сквозь него прорезался звук, похожий на хрип умирающего от астмы больного: это был звук сервоприводов…

Над дальним барханом показалось несколько крупных картофелин… эллипсоидов, которые покачивались в такт своим тяжелым шагам, мерцающих в свете пламени, словно камни в оранжевом ручье…

— Трындец… — медленно произнес «Ящер». — Танки!!! ТАНКИ!!!

Он почти кричал:

— Агдам… Агдам! «Шатуны» на одиннадцать часов…

Из приемника послышался кашель, хрип и шелест — противник глушил частоты, и связь была фактически бесполезна…

Я насчитал около восьми корпусов шагающих башен. Это было как во сне: я ни разу не видел на Марсе скопления подобной бронетехники — складывалось ощущение какой-то нереальности происходящего. Ни один богатейший клан самых лютых отморозков пустыни не выведет в поле такого количества техники… Если, конечно, в этом не встанет ТАКОЙ ОГРОМНОЙ надобности, что затрата энергоресурсов отойдет на восемьдесят девятый план.

Я немедленно подумал об Ирине и туристах в котельной… Я подумал сразу обо всем, и мой разум едва не треснул…

Эти «шатуны» были моделями пилотируемыми, и непонятно, как у душманов хватило ресурсов, а главное — тактической необходимости пустить целый взвод этих исполинов на нескольких человек, которыми являлись… мы… Мы, вооруженные автоматическими винтовками и крупнокалиберным пулеметом… Мы…

Уже плавно раскачивались на гребне маленького холма за Башней несколько разлапистых силуэтов: эта модель называлась «Нефилим-17»[24] и была в разы страшнее давешнего АШаТа хотя бы стомегаваттной лазерной установкой, ракетным заградительным комплексом типа «Шквал», — и пушка гатлинга присутствовала, и прочие стволы для уничтожения живой силы и техники.

Они были гораздо большего размера, чем «Овод», и относились к классу тяжелых танков. И если кому-то что-то покажется недостаточно стремным, этими машинами управляли живые люди, как правило, специалисты-пилоты, ибо другие личности не смогли бы использовать такую дорогую «игрушку» и на десять процентов…

Лично для всех нас, всех, собравшихся здесь, хватит одного-двух подобных танков, чтобы перестать коптить небо: усиленная броня, отличная электроника самонаведения и коррекции стрельбы, небольшие реактивные турбины для преодоления крупных препятствий, мощная электромагнитная установка «Тесла-3», которая могла сильно раскалять воздух вокруг машины в радиусе около пяти метров, чем можно было защищаться и от живой силы, и от летящих в танк снарядов. Около десяти метров в высоту была эта машина, что действительно выглядело внушительно, будто и вправду перед тобой был грозный и уродливый исполин. Этот танк был разработан не так давно и являлся универсальной машиной для решения множества боевых задач, а точнее — универсальным бронированным внимательным и ловким убийцей.

Многие на Земле говорили о неэффективности шагающих танков: дескать, уязвимая ходовая часть, маленькая скорость и мобильность, высокий силуэт — удобная мишень… и так далее. Но с появлением американско-японской фирмы «Даллас Динамик» и технологии «Ди энд Ди» шагающая бронетехника приобрела мобильность и выживаемость: попробуйте попасть в цель, которая все время раскачивается. А уж повредить уязвимую ходовую часть, мельтешащую перед прицелом? Электронный мозг рисовал трехмерный пейзаж со сканера и, словно человек или обезьяна, двигался, жил и воевал очень резво.

…Видно, это была ОЧЕНЬ крупная банда… Банда, которую хорошо проплачивали за ее рентабельность в этом мире. Может, поэтому паладины решили ликвидировать именно ее? Может, именно сейчас Жирный Тэдди готовит орбитальную трансляцию гладиаторской кровавой бойни, за которую ему заплатили немерено денег?

Неясно было другое — почему такое нападение произведено именно тут, против горстки пехотинцев в нашем лице, не представляющих для такой техники почти никакой угрозы? Может, у местных паладинов есть девайсы и покруче, и они где-то рядом?

Конечно, если бы у нас была тяжелая скорострельная противотанковая пушка и лазерная турель мегаватт на двести, а еще лучше штурмовой истребитель (парочку, для надежности), мы бы с ними пободались…

Сейчас мне было плевать на аналитические выкладки: попытка связаться с Сенькой не удалась. Это было предсказуемо: эфир продолжали глушить почти на всех частотах…

— «Ящер»! — крикнул я. — Хватай пулемет — и айда в Башню… С нами… Добежим…

— Что это за на хрен! — воскликнул Йорген.

— Никакого «хрена», — крикнул я каким-то «чужим» голосом. — Выдвигаемся к Башне… откроем ворота — и… все! Нам надо не подпустить их к котельной даже близко!

— Пулемет бери, «Ящер»… — крикнул Йорген, словно переводил. — И линяем отсюда…

Я стал вызывать Сибиллу, но тоже безрезультатно…

Танки приближались, и звук их сервоприводов надрывно оглашал унылый ночной заводской пейзаж, а тяжелая поступь ходовых блоков ощутимо отдавалась дрожью в земле.

Они шли неким подобием клина.

— Ладно, попробуем. — «Ящер» вылез из своих бочек, закинув на плечо пулемет и взяв в другую руку ящик с патронами. — На башне мы продержимся до наших.

— Если ваши в курсе, что тут за песец творится, — проворчал Йорген, огибая опустевший холмик.

Я судорожно набивал Сеньке сообщение по Сети: может, хоть так прокатит?

Мы стали обходить площадь справа, под прикрытием развороченных трансформаторных будок, контейнеров и куч мусора. Танки двигались не торопясь, спокойно и деловито: они не проявляли ни малейшей суеты, для того чтобы горстка людей поскорее вошла в зону их обстрела. Задача, которую они выполняли, была явно нацелена на что-то другое, а не на нас.

Башня приближалась медленнее, чем хотелось бы, — ее гигантские размеры обманывали в расстоянии. Сияли огоньки на вытянутых эллипсах ее карнизов, а на уровне метров семидесяти чернели дюзы гигантских раструбов, прилепленных по краям этого грандиозного сооружения. В недрах их виднелись затворы лопастей. А клетчатая обшивка, состоящая из бетонных плит, была прорезана круглыми окнами по периметру этой здоровенной туши.

Боже, как же она медленно приближается… Танки подходят к бархану все ближе — сейчас их почти не видно, но слышно хорошо…

Мы добежали до запыленного пространства площади, в центре которого виднелись уложенные встык бетонные плиты с мелким ромбовидным узором и проржавевшими кантовочными петлями, вдавленными в плоскость.

Я вскинул вверх автомат и дал очередь. Сверкающие огоньки трассеров ушли в небо: если мое сообщение по сетке не прошло, я надеялся, что Сенька поймет этот знак и отопрет тяжелые гидравлические ворота, приближающиеся к нам.

Сверху раздалась ответная автоматная очередь, тоже трассерами.

— Щас он откроет, — запыхаясь, крикнул я.

Йорген бежал за мной, а «Ящер» замыкал. Поблескивая своим голографическим камуфляжем на фоне плит, он смотрелся каменным големом, слепленным из фрагментов минералов. Мы были как на витрине… Мы выглядели как мишени в тире… Мы бежали, словно марсианские лепусы.[25]

Рядом с массивным блоком ворот климатической установки, железным ржавым скелетом с наросшим мясом битых и пыльных стекол, виднелась похожая на парник галерейка служебного входа.

Запыхавшись и пятясь к правому флангу от ворот «КлиБУса», мы просочились в решетчатое пространство контрольно-пропускного пункта, где в конце виднелась тяжелая металлическая дверь с замком-барашком — большим винтовым запором. Эта дверь была герметично закрыта.

Возле двери было какое-то полуистлевшее кресло на роликах, почему-то валялся под ним невесть откуда взявшийся плюшевый мишка с распоротым виском, из которого выпирал пожелтевший синтепон, несколько пыльных маленьких бутылок из-под «Coca-Cola» и разодранный до состояния лапши зонтик с плохо различимой рекламой. Рядом была разбросана разбитая серыми пластиковыми кубиками по полу клавиатура от компьютера и какая-то подозрительно черная засохшая лужа.

А над всем этим великолепием возвышалась покореженная стойка пропускного контроля с вывороченными проводами в ребристых алюминиевых кожухах, напоминающих душевые рукава. И почему-то под ней лежала полузасыпанная песком обыкновенная треснутая эмалированная раковина с ржавыми подтеками изнутри…

Вдруг появились яркие паутинчатые тени, и желтые блики ломаными узорами упали на плиты и стены башни: танки показались на гребне бархана в ярком сиянии — они включили прожектора. Я инстинктивно зажмурился. Краем глаза я вновь уловил груду висящих в воздухе камней, присыпанных искрящимся песком, — все же этот десантный камуфляж «Ящера»…

Я допустил оплошность — подбежав к двери, начал дубасить пластиковым прикладом своего автомата о бронированную поверхность: во мне говорила обыкновенная паника и данное обещание любимой женщине все продумывать. А на практике выходило, что я соврал… Я не думал, что так выйдет, а она просила, чтобы я сюда не ходил… Мне нельзя влюбляться! Нельзя! Нельзя! Нельзя…

В такт словам отдавался глухой звук ударов… И тут в полном безумии я решил применить свои способности в открывании дверей: помянув двуликого Януса, начал пытаться просверлить дверь взглядом.

Звук танковых манипуляторов, то есть их механических ног, становился все громче… и… вдруг… я остановился… Дверь по-прежнему была закрыта, а мне вдруг подумалась дурацкая мысль: чему быть — того не миновать. Если я умру, жестоко избивая дверь прикладом, — вряд ли про меня подумают хорошо… да и вообще…

Руки стали ватными, а рядом со мной стояли две коленопреклоненные фигуры: Йорген и «Ящер». Они целились из своих винтовок туда, откуда шел яркий свет и приближались раскачивающие силуэты… Вот в чем обман: мы боимся их… Мы боимся того, кто безжалостен, но очень похож на нас… Они даже походкой вселяют в нас страх: они похожи…

Внезапно раздалось тихое урчание и хлопок — пространство стало выгибаться… боже… дверь! Она открывается!!! А за ней… за ней стоит физиономия… серая, прокопченная, поросшая щетиной, сквозь которую блестят округленные Сенькины глаза… Да если бы это и в самом деле был кадавр — мне доставило бы это столько же удовольствия, как и лицезреть Сенькино хлебало… ох-х-х…

— Милости прошу к нашему шалашу, — услышал я слегка хрипловатый, знакомый в доску Сенькин голос.

— Сеня, где ты был?! — вырвалось у меня.

— Че? — будто глухой, переспросил Сенька.

— Заходим, паладины! — Йорген сплюнул на остатки клавиатуры, рассыпанные по бетонным плитам.

Дверь чавкнула за нами… мы очутились в просторном холле, где стоял на ободах сильно разобранный трехосный вездеход «Фаун». По краям холл был заставлен какими-то коробками, некоторые из них были прикрыты брезентом. Возле вездехода, почти под ним, вздыбив пожелтевшие ребра, лежал скелет цербера с двумя головами.

— Я пока спустился… — начал было Сенька. — Лифты тут в Гваделупе делали…

— Твою ж мать, — прикрикнул я, — а ты не заметил, что у тебя тут танки над лесом?! Сеня! В бинокль смотрел?

— Смотрел, — с удовлетворением заметил Сенька. Мы вошли в центральный коридор, который начинался за вездеходом, где тускло, на манер светлячков, горели лампы пониженной энергоемкости…

— Сеня, ты что, обкуренный? — Я психовал, потому что до котельной оставалось все меньше метров, танки шли непонятно куда…

— Понял! Ты очень рад меня видеть… — Мы подошли к лифту. — Вы как зайцы скакали по площади. — Он вновь заулыбался: такой уж он.

— Сеня! — крикнул я. — Про зайцев — это неактуально сейчас!

— А чего тут у вас? — спросил он, с кряхтением помогая дверце лифта закрыться, так как она заела.

— Чего тут у вас? — резко выкрикнул «Ящер». — Глаз у меня дергается, вот чего!

— Кто эти люди с тобой, Странный? — спросил Сенька. — Воняет от носков как в Гваделупе.

— Сеня! Хорош! — крикнул я. — Ты в курсе, что из-за…

Тут я осекся…

— Дэн, я сейчас все устрою. — Он присел на корточки и начал ритмично водить руками в разные стороны, образуя своими движениями некое подобие «восьмерок».

— Он вменяемый вообще? — понизив голос, спросил у меня Йорген.

— Был — да, — ответил я, внимательно наблюдая за Сенькой.

«Ящер» таращился на него, не скрывая своего мальчишеского интереса.

— Что, это борьба какая-то? — поинтересовался он.

— Это тай-чи-цюань, — ответил Сенька.

Вновь меня охватило ощущение полного абсурда ситуации — будто во сне: все были какими-то эфемерными голограммами, а «Ящер» вообще мерцал с частотой десять герц примерно.

— Потренироваться некогда, — флегматично заметил Сенька, сведя указательный и средний палец правой руки и совершая плавное движение по кругу в плоскости, параллельной полу лифта.

— Нас тоже учили похожей фигне. — «Ящер» хлюпнул носом и деликатно поставил свой тускло поблескивающий 12,7-миллиметровый пулемет дулом вниз. Сейчас я разглядел его оружие: это был «Аккорд-12» производства КБ имени Дегтярева.

Лифт поднимался, подрагивая на этажах, с грохотом задевая разболтанные уловители на ярусах в шахте…

— Ой, — закряхтел Сенька, — растяжка ни к черту: связки ноют…

Я стоял с каменным лицом, призвав на помощь все свое терпение. Я просто старался не реагировать, даже круглые глаза Йоргена не могли меня встревожить — я думал про танки.

Взгляд мой остановился на схематическом изображении башни на стене кабины лифта, по которой медленно двигался снизу вверх зеленый огонек. Мысленно я его подгонял. Быстрее… быстрее…

Кабина резко вздрогнула и замерла. Мы пошатнулись, а дверцы с жестяным треском и повизгиванием разошлись.

Я не выдержал и пнул Сеньку коленом:

— Сеня, у меня там люди, очень хорошие! — Я боком выскользнул из кабины лифта. — Ждут помощи, Сеня!

Мне показалось, что операция по спасению этого экземпляра марсианской флоры была моей чистейшей профанацией и эмоциональным порывом.

— Идем-идем. — Сенька выскочил из лифта и резво побежал по слабо освещенному коридору. За ним вылезли, осматриваясь по сторонам, Йорген и «Ящер» с пулеметом на плече.

На обшарпанных стенах из пластиковых панелей серого цвета висели выцветшие указатели: «Центральный диспетчерский пульт». Я широкими шагами догонял Сенькину фигуру, которая шла в полуприсяде, на согнутых.

Я выравнивал дыхание, пытаясь не нервничать и держать себя в руках…

Я объяснял себе, что действую по обстановке и единственно верным образом.

Коридор вывел нас в большой круглый запыленный зал, который был заполнен металлическими шкафами со слабо светящимися индикаторными лампочками, будто ночной город. У западной стены распластался огромный пульт управления башней, с рабочими интерфейсами и мерцающими мониторами. Прямо над ним была щель смотрового окна, забранного толстым запыленным стеклом, сквозь которое сумрачным багрянцем тускло сияли ночные марсианские облака. По его краям были две ниши с небольшими балконами — оттуда, видать, Сенька и отстреливался, но сейчас там было опасно: балконы наверняка уже под прицелом танков.

В зале пахло затхлой сыростью и пылью с легкой примесью озоновой псины — наверное, из-за разрядных банок возле центрального трансформатора.

— Конечно, я все видел… — бормотал Сенька, подбегая на полусогнутых к пульту, — вы меня немного отвлекли…

Ну, здрасте! Мы его еще и отвлекли! Вот мы сволочи!

На пульте дымился паяльник, и было выворочено на изнанку несколько электронных плат.

— Слушай, Странный, что это за придурок? — не выдержал Йорген.

— Йорген, спокойно, — пробормотал я тихо, — он такой.

— Дядя, — рявкнул «Ящер», и звук его голоса отразился эхом в пространстве зала, — у тебя гранатомет-то хоть есть? Или АГС[26] какой-нибудь?

— Гранатомет… — пробормотал Сенька, с тихим пластиковым стуком что-то набивая на клавишах, — где-то был… «Красная Шапочка-2000» подойдет? — спросил он. — Есть к ней еще ТБГ[27] универсальные.

— Валяй, — великодушно согласился «Ящер».

Внезапно Сенька метнулся к ящику, стоящему возле операторского кресла.

— Черт… — бубнил Сенька, — я же видел где-то этот девайс… это не он, случайно?.. Нет… фигня какая-то… а это что? О! Это же поляризатор! А я его искал…

Я больше не мог сдерживаться:

— Слышь? Сеня? Нам людей надо спасать… наших…

Я понимал всю бесполезность атаковать бронетехнику с такой высоты и из нашего оружия. А к тому же, будучи под прицелом их ракетных комплексов, это напоминало бы атаку комаров на газовую горелку.

— А! — крикнул Сенька. — Вспомнил! Знаю!

Он вскочил и выбежал на балкон. Тут же раздалась плотная очередь из пушки Гатлинга, и посыпались мелкие камешки.

— Аккуратнее! — Я в сердцах хлопнул себя по колену.

— Вот, блин! — Сенька выскочил с балкончика, держа в руках черную продолговатую трубу с надстройками приборов наведения. Он отряхивал голову от бетонной крошки: — Нате вам гранатомет, а меня пока не отвлекайте. — Он сказал это с каким-то раздражением и досадой.

«Ящер» вышел вперед и принял оружие, а Йорген подошел ко мне.

— Оптика есть? — осведомился он у меня.

— А ты куда собрался? — вяло спросил я, впадая в некую прострацию окружающего хаоса.

— Ты же по их триплексам стрелял? — Йорген явно хотел какого-то соревнования в крутизне поступков и свежих идей. — Я вот думаю: если мы с тобой по балконам засядем, мы их ослепить сможем.

Лицо его было серьезным, и в эту секунду мне показалось, что Сенькино безумие заразно и передается воздушно-капельным путем. Учитывая, что мы ехали в одной кабине лифта, — шансов у нас нет.

Я резко встряхнул головой и досадливо крякнул.

— Слушай, Йорген, а давай лучше из арбалета… — начал было я.

— Арбалета? — переспросил Йорген. — Ну если эта хреновина мощнее…

Я тихонько взвыл…

— «Ящер», — крикнул я, — садись за пульт: отследи движение «шатунов».

— Есть. — Он совершенно неожиданно для меня подчинился, хотя я и не надеялся на это. — Дядя, где у вас тут камеры выводятся?

Вопрос был обращен к Сеньке, но тот его проигнорировал, бормоча что-то, глядя в экран.

Я не выдержал и подскочил к пульту. Пробежав глазами клавиши на разных панелях, я заметил табличку на империо: «Пульт охраны и внешнего наблюдения». Справа было несколько реостатов с надписью по-английски: «camera rotation» и «zoom» и еще пару блоков стандартных клавиатур и блок мониторов.

«Ящер» заметил, куда я смотрю, и бросился за пульт, чуть не оттолкнув меня от кресла. Я замер за его спиной, а Сенька продолжал что-то набивать на клавиатуре с другого конца пульта, — на лице его мерцали голубоватые блики от экрана.

— Может быть, повелитель башни соизволит посвятить доблестных рыцарей автомата и батареек в свои планы, а, Сень? — Я не переставал думать о котельной.

— Ща… — Сенька пытался одновременно нажать половину клавиш на клавиатуре. — Энергии почти нет… но нам хватит… охо-хо-хо-хо…

— Высота у нас метров сто, как я понял? — неожиданно спросил Йорген непонятно кого, бочком выглядывая в нишу балкона слева.

— Около того, — пробормотал «Ящер», включив пульт охраны и глядя на загоревшиеся мониторы и клавиши.

Казалось, что все, кроме меня, заняты какими-то очень важными делами. Я занимался только собой: выравнивал дыхание, старался не психовать и ждал результатов.

— Вот они! — почти одновременно воскликнули паладин с Йоргеном, только паладин добавил свое неизменное «на».

Йорген отскочил от балкона и прибежал к нам, под светлые очи мониторов.

На тактическом экране я видел красные точки, и, только сопоставляя их перемещение с происходящим в инфракрасных лучах, можно было представить картину в целом.

Четыре машины стояли на площади, рассредоточившись по периметру, под прикрытием естественных препятствий типа контейнеров и мусорных баков. Я разглядел в экран недвусмысленно поднятые вверх жерла ракетных установок: хорошо, что мы не стали выходить на балконы, откуда стрелял недавно Сенька… И главное, куда он сам по недоразумению только недавно выскочил.

Две машины были замечены на гребне того бархана, с которого мы спустились с группой: видно, они перекрывали нам отступление обратно.

Оставшиеся два танка никак не попадали в обзор камер, но, судя по тактическим датчикам, находились за башней, правее и ближе к плоскогорью. Таким образом, наши позиции вместе с котельной оказывались внутри некоего почти равностороннего треугольника, по углам которого находились мощные мобильные огневые точки.

Вдруг красненькие огоньки, которыми обозначались танки, замерцали и на наших глазах превратились в зеленые — типа, это свои!

— Что за на хрен! — возмутился «Ящер». — Свои… ага… я уже выхожу им навстречу!

— Вот же Гваделупа какая… В общем, так. — Сенька наконец отвернулся от своего рабочего места. — На одном из этих танков стоит мощная антенна и мощный компьютер с неслабым спецом — он пытается контролировать «мозги» всей башни… Это хреново… Он скоро и двери разблокирует, и вообще…

— Двери? — оживился «Ящер». — Значит, они пехоту пустят! Но мы им тут наваляем и вчетвером…

— Вот почему они заняли позиции и не стреляют особо, — пробормотал Йорген.

— Я не знаю, чем вы так насолили этим бандитам, — Сенька досадливо рыкнул, — наверное, подарили им много денег, а потом поубивали всех их родственников: я столько танков отродясь не видел в куче.

— Подожди, Сенька! — не выдержал я.

— Нет, это ты подожди, — решительно отмахнулся тот. — Потом мы все выясним: я знаю, что надо сделать!

— И я тоже! — возликовал «Ящер». — Я его нашел, на! Вон он! У него вместо ракетных стволов дополнительные аккумуляторные блоки и тарелка вон, сбоку!

— Можно не перебивать?! — возмутился Сенька, взмахнув дымящимся паяльником, словно мечом. — Я сейчас всем все объясню раз и навсегда!

— Не орите вы хором! — рявкнул я на ползала, теряя терпение. — Что ты нашел, «Ящер»?

— Дядько ваш сказал, что кто-то в компьютер пытается влезть, да и частоты глушит! — Он торжествующе тыкал в монитор. — Вон он! Вон! Машина инженерной поддержки! Он же на основе базовой модели сделан, вот мы сразу и не докнокали!

Я вгляделся в бледное изображение на экране: задняя слева машина, притаившаяся за кучей мусора на площади, действительно имела некоторые отличия в оснащении своей бронированной «картофелины». Вместо пусковых ракетных стволов у нее висело по два продолговатых цилиндрических предмета явно не баллистического назначения, а над ними, словно прижатые к голове уши слоненка, под небольшим углом торчали две антенны-«тарелки».

— Приоритетная цель поражения, я правильно понимаю? — удовлетворенно хмыкнул паладин.

— Молодец, «Ящер»! — похвалил я.

— Мне дадут договорить, или вам уже спасать никого не надо? — скорбно произнес Сенька.

— Говори, Сеня. — Я махнул рукой, словно дирижер оркестра.

— Так вот. — Он прокашлялся. — Климатическая башня — это объект стратегического значения, и кроме военного гарнизона у нее есть небольшая система защиты: четыре стомегаваттных лазерных турели по периметру — они находятся на десять этажей ниже, в охранном секторе, где казармы…

Он говорил это с занудно-пафосными интонациями, словно выступая перед собранием акционеров и докладывая о проделанной работе.

— Дык какого же цербера ты молчал, дядя?! — воскликнул «Ящер» в праведном гневе.

— Я пытаюсь вам это уже полчаса втолковать, — раздраженно проговорил Сенька, ритмично раскачивая головой, что было признаком его нервозного состояния. — А вам все до Гваделупы…

— Ну? — Йорген заинтересованно прищурился.

— Вот тебе и «ну»… — передразнил Сенька и продолжал, уже успокоившись.

Он включил на центральном мониторе схему этажа охраны.

— Вот здесь схема проходов в БЛУ (это боевая лазерная установка) номер один, два, три и четыре соответственно. Сами турели автоматические, но по «зеленым» маркировкам «своих» стрелять они не станут — враг догадывается, что есть защита у башни, но не знает, как она работает. Вот и ломает сервер. Управляются турели центральным сервером охраны в автономном режиме, но имеют и ручной режим стрельбы, для нештатных ситуаций, правда, кодов для его активации у меня нет и не вышло сломать, а ключ у какого-то Фишера — видно, начальника охраны.

— И чего теперь? — разочарованно спросил Йорген.

— Будем взламывать грубо и по-хакерски. — В Сенькиных глазах заблестела хитринка. Я знал, как он любит театральные эффекты, поэтому всегда рассказывает сперва, почему задача невыполнима, а затем объясняет свой гениальный план.

— Если только Странный у нас умник… — с некоторым сомнением произнес Йорген.

— Я вам уже выдал ключ для взлома системы, — с плохо скрываемой гордостью произнес Сенька, кивнув на «Ящера», который одной рукой обнимал гранатомет.

— Не понял вводную… — «Ящер» нахмурился.

— В охранном секторе есть такой же пульт с серверами, как здесь, только исключительно охранный, без технических функций. На этом сервере и стоят охранные кодировки. Он напрямую связан с главным сервером и имеет приоритетные функции…

— Дядя, чего делать-то надо! — «Ящера» напрягало обилие непонятных терминов.

— Если вы раскурочите охранный серверный блок из этой хреновины (потому что так быстрее), — продолжал Сенька уже невозмутимо, вновь кивнув на гранатомет, — центральный сервер воспримет это как чрезвычайную ситуацию и разблокирует ручное управление турелями: поднимется сигнал общей тревоги.

— Офигенная тема! — Йорген повернулся, чтобы идти к лифту.

— Это еще не все, — откашлялся Сенька, приседая и разводя руки в стороны, а потом за спину, словно юварк, готовый к прыжку.

— А чего еще? — «Ящер» повесил за спину пулемет.

— У турелей довольно хилые кабины: я тут пробежал наискосок техническую документацию — они не рассчитаны на бой с тяжелой техникой, ну, с такими танками — точно… Вас поубивают в считаные минуты… Там бронированный бруствер в сантиметр и кабина из бронеплексигласа. В Гваделупе вас потом не откопаешь…

— Да мы их ломтями настругаем! — «Ящер» был воодушевлен. — Скрутим со станков сами установки и жахнем с ворот!

— Что ты опять задумал? — спросил я.

— Мало топлива… — пробормотал Сенька, глядя в пол. — Да и энергии мало очень — каждый выстрел экономьте…

— При чем тут топливо? — поинтересовался я, внимательно глядя на Сеньку.

— Спишите данные с тактических мониторов, — продолжил он уже тише, — загрузите в пульт управления турелями. Будете стрелять почти вслепую… да… они вас не заметят, а вы будете знать, где танки стоят…

— Как вслепую? Сеня, говори уже!

— Я собираюсь запустить головной блок климатических турбин…

— Что? — Я округлил глаза.

— Это как? — поинтересовался паладин.

— Башня производит кислород из грунтовых залежей воды и льда и выстреливает его со своей высоты, из труб, вверх, — начал пояснять Сенька. — А я собираюсь включить турбины на реверс: в основании башни есть воздухозаборники для регулировки локального давления и забора углекислоты. Если хоть одна турбина заработает на полную мощность, поднимется неслабая такая буря, прямо перед танками… песчинки затруднят использование электроники наведения на танках, и вы в этих турелях сможете продержаться какое-то время, а данные с этих тактических мониторов позволят вам стрелять вслепую.

— Ну ты маньяк, — выдохнул я медленно. — А если ни одна не заработает?

— Я тут уже не первый день. — Сенька вздохнул. — Вроде проверял, по тестам… Значит, пока не начнется буря — вы сервер не взрывайте… А то еще система глюканет и я вообще турбины завести не смогу…

— Пехота на три часа! — крикнул «Ящер».

На тактическом мониторе стали появляться перемещающиеся короткими зигзагами зеленые точки, двигающиеся с северо-запада.

— Ну началось. — Я стиснул зубы. — Давай к лифту, ребята.

Сенька выдал нам флэш-карту с координатами танков, и мы бросились по коридору к лифтам.

Единственным работающим лифтом был тот, на котором мы приехали.

Дверцы лифта были с расцарапанными вмятинами. На правой створке двери было процарапано примитивное изображение мужского полового органа и надпись на империо: «Фишера имел кадавр». Кабина оставалась на нашем этаже, что и неудивительно. Двери с жестяным треском раскрылись, зажглась тусклая лампочка, и мы втиснулись в кабину. Лифт вздрогнул и тронулся вниз, слегка покачиваясь.

— Хоть этот парень и сумасшедший, но башка у него варит вроде, — сказал Йорген.

— У нас в роте тоже был похожий чел, — кивнул «Ящер». — Брадобреем его называли: узоры себе выстригал на морде…

— Кто-нибудь из вас пользовался когда-то интерфейсом боевой лазерной турели? — перебив его, задал я давно интересующий вопрос, поглядев на лица товарищей по оружию.

— Ну, — замялся «Ящер», — один раз я попал на базу «Прометей», это в горах…

— А короче? — не выдержал я.

— Стрелять не стрелял, а вот инструктаж проходил. — На веснушчатом лице «Ящера» выступили от волнения красные пятна. — Да там все просто: джойстик наводки, есть дублирующие маховики, монитор-целеуловитель, режимы мощности и…

Вдруг кабина резко вздрогнула, послышался глухой стук где-то за стенкой, и мы остановились. Лампочка погасла, и стало темно, как в гробу.

— Блин! — смачно выругался «Ящер».

— А такое в вашей роте случалось? — спросил Йорген.

— Все, приехали, — сказал я с досадой, включая нашлемный фонарь. — Кажется, Сеня не уберег систему от взлома.

— Надо срочно валить отсюда. — «Ящер» явно имел склонность к клаустрофобии: в свете наших фонарей были видны его расширенные от ужаса зрачки, обрамленные ярким пожаром рыжих ресниц.

— Поддерживаю представителя дружественных паладинов, — пробормотал я, обшаривая потолок лучом фонарика. — Йорген, видишь там, правее, защелку аварийного люка?

— Ну, — мрачновато ответил эсквайр.

— Я тебя подсажу, а ты…

— Давай лучше я тебя подсажу, — не выдержал Йорген, который тоже чувствовал себя увереннее на марсианских равнинах, а не в стальных коробках. — Пока ты мне все объяснишь…

— Давай, — ответил я, кряхтя, упираясь в стенки кабины.

Плечо садануло болью, и сильно мешали два автомата за спиной.

— Только, чур, не портить воздух, — послышался голос «Ящера», который своим раблезианским юмором пытался перебить страх запертой комнаты.

Подставивший мне локоть Йорген стал смеяться и чуть меня не уронил.

— Ребята, а чего всем так весело-то? — рявкнул я грозным голосом. — Мы сейчас шандарахнемся вниз — там и поржем!

С гулким стуком я упирался в стены кабины, нащупывая на потолке замки аварийного люка.

— Виноват, — сказал «Ящер», который больно уперся своей бронепластиной на плече в мою задницу. — Просто когда я волнуюсь, а такое бывает крайне редко, у меня в животе…

— Избавь меня от подробностей, — попросил я.

Мне было тяжело дышать, и почти все мышцы сильно напрягались. Я повернул замок люка, затем второй — и стукнул шлемом в потолок: люк отпружинил, и я чуть не упал.

— Блин, ты там поосторожнее, Странноватый. — Йорген с силой втянул ноздрями воздух.

Я ударил по люку кулаком — ноль реакции, кроме глухого металлического звона, отразившегося эхом.

Вдруг в шлемофонах раздался слабый шипящий голос Сеньки:

— Ребята, срочно эвакуируйтесь из кабины! Он ломает блок управления машинным отделением.

— Мы застряли, дяденька диспетчер! — сказал я.

— Покиньте кабину! — крикнул Сенька: видно, внутри башни помехи немного экранировались или стояли дополнительные ретрансляторы связи.

— А мы решили немного потусить с пацанами! — Я опять сдавленно рыкнул — и ударил в люк: ноль эмоций. — Посветите мне наверх, — попросил.

В потолок уперлось еще два луча света, отбрасывая дрожащую тень моей спины со стволом автомата.

Блин! Третьего замка я не заметил! Тихий щелчок — и я вновь ударил головой в люк. Тот с ржавым скрипом приподнялся, и из щели появилось слабое мерцание какого-то серо-коричневого света: шахта освещалась аварийными светодиодами.

Я зацепил руки за край щели и стал подтягиваться, упираясь спиной в раскрывающийся люк.

Луч фонаря выхватил черный промасленный стальной канат и кожух электродвигателя. Я боком вывалился на пыльную крышу кабины, забитую различным мусором.

Шахта убегала в головокружительную высь, и бледные огоньки аварийного освещения терялись в перспективе. Голова слегка закружилась.

Я встал на четвереньки и присел на ротор электродвигателя.

— Следующий! — крикнул я в люк, протянув туда руку.

Слегка проржавевшие направляющие кабины вновь и вновь уносили мой взгляд к вертикали, переплетаясь там с основным блоком рельсов. Когда-то этот лифт назывался «скоростным». Я чувствовал себя человеком, находящимся в одномерном пространстве.

Прямо и чуть выше от меня торчали здоровенные ролики с электроприводом, на которых покоились две сомкнутых створки дверей с облупившейся надписью: «Яр. II, эт. 6».

На Сенькином мониторе я видел, что башня делится на ярусы по семь этажей: значит, нам надо спуститься на три этажа вниз.

Справа от меня была неглубокая ниша со стальными скобами, изредка перебиваемая более глубокими провалами в стену, которые ограничивались сетчатыми площадками с невысокими перилами. На ближайшей из них я прочел табличку: «Технический коридор № 15–02».

В проеме люка появился обшарпанный шлем Йоргена с поднятым забралом.

Йорген вцепился в мое здоровое предплечье, а второй рукой упирался в крышу кабины.

— Быстро вынимаем паладина, — скомандовал я, отпихивая Йоргена к рельсам.

Когда «Ящер» показался в люке по пояс, я выпрямился во весь рост и, держась за стальной канат, подошел к нише с лестницей.

— Нам надо спуститься на три этажа вниз, — сказал я, — и сделать это немедленно. Я пошел первый. В шахту не смотреть, только под ноги и по сторонам. Ориентироваться на меня, хвататься за скобы крепко, до посинения пальцев. Ясно?

— Да-да… — пробормотал Йорген.

— Мы не упадем? — с тревогой спросил «Ящер».

— Никогда! — ответил я, цепляясь за пыльные скобы и случайно глянув в щель между стеной и кабиной.

Дыхание немного перехватило: темную бездну очень эффектно подсвечивали уходящие вниз аварийные лампы. Черный колодец затягивал в себя, и оттуда дул теплый воздух.

Вцепившись в скобу обеими ладонями, я слегка дрожащими ступнями оторвался от крыши кабины и нащупал скобу ниже.

Адреналин гулял по телу, слегка потряхивало. Я искренне надеялся, что прогнивших скоб мне не встретится.

Я начал спуск, вцепляясь в каждую ступень, как в любимую женщину. Главное — не думать, а тупо делать.

Гулко отдавались осторожные касания кованых сапог о скобы, а грудь неприятно сдавливало: казалось, один неосторожный вдох — и я сорвусь. Руки и ноги вошли в повторяющийся ритм. Дышать я старался ровно. И думал про Ирину.

Мне на шлем посыпалось несколько мелких камешков: это кто-то из наших ступил на лестницу.

«Ну почему эти лестницы, при нашем скачке цивилизации, такие по-идиотски опасные!» — подумалось мне.

Овладеть собой мне удалось, представив, как танки подходят к котельной. Я обещал любимой женщине продумывать каждый свой шаг, и я не могу ее подвести — она ждет меня.

Эти мысли не придавали уверенности — скорее, они придавали внимательности и некой сосредоточенности. Я спустился ниже кабины и продолжал мерную работу по сжатию пальцев.

Меня продолжал обдувать теплый затхлый ветерок. Мимо проплыл сетчатый балкончик с надписью «Технический коридор № 14–02». Это придало мне уверенности… Вообще отключать мозг надо уметь тогда, когда это необходимо… Легко сказать… сделать сложно…

Вдруг в шлемофоне вновь раздался шипящий голос Сеньки, и я невольно прижался к скобам:

— Вы там как? Вы где?

— Сеня, ты не очень вовремя. — Я говорил почти шепотом — наверное, бессознательно боялся резких звуков в шахте. — Мы сейчас прикидываемся мухами — лезем по стенам вниз и улыбаемся…

— Ага… — как-то неуверенно и задумчиво произнес Сенька. — Просто я доложить обстановку хотел… Пехота рассыпалась по территории… человек десять-двенадцать сидят у дверей… кто-то пошел к югу… Там у вас группа? Танки на месте, но этот хакер поганый — он мне почти весь охранный интерфейс заблокировал в полную Гваделупу… Я с ним борюсь как могу, но…

И тут неожиданно где-то сверху в шахте завыл электродвигатель…

Вокруг по периметру шахты вспыхнули огни…

Я как-то интуитивно догадался, что сейчас будет.

— Прижаться к скобам резко! — только и успел крикнуть, стараясь не думать, что сейчас будет, и не смотреть никуда… Я малодушно зажмурился…

Раздался громкий лязг, гулкий, отраженный эхом удар, шум и целый ансамбль какофонических звуков… По позвоночнику прошла вибрация — и с оглушительным эхом за моей спиной что-то прогремело вниз. Через какое-то время раздался звенящий гром из глубины шахты: кабина разбилась в приямке о пружинный блок.

Я вжался в нишу, как лиса в нору. Я не хотел смотреть туда…

— Блин! — раздался сверху голос Йоргена. — Трындец!

— Вы как? — тихий и шипящий голос Сеньки в наушниках был взволнован.

— Они сбросили л-лифт, — слегка заикаясь, ответил я, чувствуя, как немеют пальцы на скобах, — все в п-пор-рядке, вроде целы.

— Аккуратнее, парни, — сказал Сенька.

— Нет! — закричал я неожиданно. — Нам похрен! Ты там можешь урыть этого парня?! Чтобы не было таких аттракционов!

— Дэн! Делаю что могу! — был мне ответ.

— Извини. — Я выдохнул накопившийся в легких воздух. — Мы немного заняты…

— Свяжитесь, когда попадете на этаж. — Сенька тоже нервничал. Наверняка опять мотал головой.

— Да, — ответил я сдавленно, — как только, так сразу…

Мы продолжали неторопливо спускаться, стараясь справиться с дрожью в пальцах.

Я, приложив некоторую силу воли, огляделся слегка вниз: буквально в нескольких метрах нагло торчала дверь на роликах с надписью: «Яр. II, эт. 3».

Меня продолжало трясти. Я сделал несколько шагов вниз: теперь шахта была освещена ярко, и все было как на ладони.

Я остановился перевести дыхание, стараясь не думать о том, как падающая кабина не зацепила меня за два висящих на моей спине автомата. Я немного помедитировал на узкую сетчатую дорожку, которая шла через угол, мимо направляющего рельса. Любая горизонтальная поверхность успокаивала меня. Затем я глянул наверх и увидел подошвы Йоргена, вросшие в скобу метрах в двух выше моей головы.

Я медленно оторвал от лестницы левую ладонь и вцепился ею в поручень, идущий вдоль дорожки. Глубоко вздохнул и оторвал от лестницы левую ногу, стараясь прирасти ею к стальной сетке, которая вела к заветной двери.

Да… все же верхолаз из меня дерьмовый, хоть я и не замечал в себе особой боязни высоты раньше.

— Осторожнее, ребята, — сказал я максимально ровным голосом, — здесь мы выходим на финишную прямую…

Пробуя поручень на крепость крепления, я аккуратно подползал к выходу на этаж. Голова продолжала кружиться, сердце стучало, будто компрессор, а руки дрожали, но я представлял, что сейчас на меня смотрит Ирина и, бессильная что-то изменить, кричит в отчаянии, словно самый ярый в мире болельщик: «Давай, Дэн! Осторожнее! Осталось чуть-чуть!»

Я подполз к дверям и, нащупав механическую кнопку запора, принялся тянуть на себя маленький рычажок.

Ничего не выходило: эта штука открывалась сильным нажатием соответствующей выемки на дверях кабины, а трехгранного ключа, чтобы разблокировать замок вручную, у меня конечно же не было с собой. Толстая стальная пружина почти не шевелилась, а применять большее усилие я боялся: как бы не сорваться.

Меня стало охватывать чувство безысходности: я подумал уже позвать на помощь «Ящера» с Йоргеном, что выглядело бы логично, — одна загвоздка: нам не разойтись на этой узкой дорожке, висящей над глубокой пропастью… Да и то не факт, что получится…

Я лихорадочно соображал, вцепившись руками в поручень.

И тут меня осенило! Моя любимая женщина всегда знает, что нужно делать! Бластер! Она чувствует меня! Она…

Моя правая ладонь буквально вросла в поручень, а левая стала аккуратно расстегивать кобуру на ноге.

Краем бокового обзора я видел приближающиеся фигуры Йоргена и нашего паладина. Задача упростилась до минимума.

Неуверенными, немного трясущимися пальцами я вынул бластер из кобуры — только бы не уронить в шахту… только бы…

Я обхватил оружие пальцами, направил на пружину и нажал кнопку огня: ничего не произошло!

Я попытался мысленно успокоиться, сконцентрировав свое внимание на бластере, — я редко стрелял из подобных стволов. Все должно быть проще.

Там, где у обычных пистолетов есть предохранитель, у «Сталкера» находилась кнопка «power».

Я шумно выдохнул, и вдруг расслабленную кисть руки повело в сторону под тяжестью ствола.

Я ойкнул, едва не выронив бластер в шахту. Успокоившись, надавил большим пальцем утопленную в рукоятке синюю кнопку… зажегся индикаторный огонек… рука подрагивала, водя стволом влево-вправо, и я нажал на курок…

Посыпались искры… вспыхнувший яркий луч ударил по металлу… Я промазал мимо пружины и с ужасом заметил, что лазер режет ролик правой створки. Я отпустил курок, но налившийся малиновым цветом цилиндр ролика, роняя искры в бездну шахты, треснул пополам, и мимо меня просвистел кусок раскаленного металла.

Я чертыхнулся, но тут раздался гулкий, усиленный эхом стук, и правая створка двери съехала вниз. Фигуры собратьев по оружию замерли…

Дверь слегка покосилась, с резким звуком отстрелила вбок пружина, звонко отрикошетив от направляющего рельса, и дверь с нарастающим грохотом скатилась с порога и, ударившись верхней частью о карниз, взмахнула рядом с моей головой и полетела в шахту…

— От этого бластера одни неприятности, — попытался сострить Йорген.

— Я бы поглядел сейчас, как мы выламывали дверь, вися в воздухе. — Я обиделся.

— Супер! — крикнул «Ящер». — Ты — монстр по части лазеров! Давай, на, забирайся на этаж!

Я, чувствуя дрожь в коленях и травлю со стороны завистников, уцепился за пазы двери и начал выползать на пол этажа охраны…

Подав руку Йоргену, а после него и паладину, я привалился к стене, достал свою флягу и, открутив дрожащими пальцами крышку, выдул из нее все одним глубоким хлебком.

Тяжело дыша, я закурил сигарету… Мышцы расслабились до состояния половой тряпки.

— Да… — протянул Йорген, тоже закуривая. — Зашли чаю попить, блин…

— Ребята! — в шлемофонах опять говорил Сенька. — Вы там как?

— А кто это? — переспросил Йорген, шумно выдыхая дым.

— Президент Гваделупы! — выкрикнул Сенька взволнованно.

— А я марсианский папа… — Йорген тоже вынул из комбеза свою флягу со спиртом.

— Блин! Люди! — Сенька явно нервничал. — Вы двадцать минут спускались…

— Остановились по интимному делу, на, — вяло парировал «Ящер».

— Они сейчас двери обесточат! — Сенька злился…

— Идем, товарищ Гваделупа, только попали на этаж. — Я тяжело дышал, и в моей груди разливалось тепло. — Запускай свою шарманку.

— Пока не выходит, — мрачно ответил Сенька.

— Ну что? — спросил я. — Пошли убивать танки?

— А пошли. — «Ящер» смачно сплюнул. — Я за Бруча кишечник им наизнанку, на, выверну…

Он тяжело дышал…

— Я им, как гарпия, рожу обглодаю… — продолжал «Ящер».

И тут… раздался гром… стены задрожали, и послышался шелест падающих камней…

— Они стреляют в вас! Срочно к турелям… Они взломали систему! Они догадались, куда вы идете! — кричал Сенька. — Я пытаюсь запустить турбины… что-то глючит… если пойдет ихний десант…

— Вешайтесь, суки!!! — заорал вдруг паладин и побежал по коридору налево.

— Стой! «Ящер»! — крикнул я вслед. — Стой, четвертый!

Но он не слышал меня: на стене, прямо передо мной, висела табличка-указатель: «БЛУ № 3», — он бежал туда.

— Йорген, — я попытался поймать его за рукав, — помнишь место расположения сервера по схеме…

— Конечно, а что?

— Гранаты есть?

— Да…

— Беги и хреначь его! Скорее!

Где-то за бетонными перегородками опять что-то взорвалось, и пол под нашими ногами задрожал.

— Но твой же сказал… — Йорген нахмурился — ему явно хотелось больше пострелять.

— Беги, не спрашивай! — прикрикнул я. — Мы будем слева по коридору!

Как ни странно, Йорген, пробормотав всего лишь «все у вас через задницу», побежал вглубь, по указателю: «Штаб казарм охраны».

А я кинулся бежать вслед за «Ящером».

Вновь пол под ногами вздрогнул, и раздался грохот взрыва снаружи.

— Стой! — кричал я. — Ты операцию сорвешь! Сержант, твою мать! Приказ «стой»!

«Ящер» уже скрылся за поворотом коридора. Он бежал мимо запыленных дверей и мерцающих огоньков каких-то интерфейсов, мимо смысла… Мимо всего на свете: он жаждал мести, и у него была возможность совершить ее… Я понимал его чувства, но был взбешен его поведением: он рвался отомстить за своих уже погибших друзей, а я… Я хотел спасти тех, кто еще жив…

Когда я подбежал ко входу в маленький отсек, где сквозь щель двери с надписью «БЛУ № 3, уровень безопасности «А»» виднелась стеклянная полусфера с черным вороненым стволом, окутанным спиралью бронированных трубок радиатора охлаждения, «Ящер» уже сидел за пультом орудия, нажимая какие-то кнопки.

— Стой, придурок! — крикнул я, подбегая к проему боевого отсека.

— Вам всем настал! — кричал паладин.

Где-то в недрах коридоров рванул громкий взрыв.

Что-то зашипело — это включились системы пожаротушения, которые стали поливать отсек ржавой пеной, но «Ящер» не обратил на это никакого внимания.

Вскрикнула резко сирена, и ровный женский голос из динамиков произнес:

— Просьба соблюдать спокойствие. Управление дверями отсеков временно заблокировано. Сотрудникам службы безопасности необходимо занять свои места согласно штатному расписанию. Повторяю…

Башня была в сильном волнении…

Запыленные створки боевого отсека начали медленно раскрываться, словно в обсерватории, и полусфера блистера[28] лазерной турели с противным скрежетом и визгом электропривода задвигалась по ржавым рельсам к проему в стене.

— Красное солнце восходит в зенит… — «Ящер» горланил один из гимнов паладинов. — Оно упадет на врага!

Я подбежал к нему и попытался выдернуть его из кресла стрелка, но он отчаянно сопротивлялся, работая локтями и лодыжками ног, закованных в бронепластины.

— Саламандра — это та, что купается в огне! — продолжал он.

Выла сирена, и монотонный женский голос опять и опять советовал никому не нервничать…

— Вот она ты! — рычал «Ящер». — Цель моя «приоритетная»! На!

И только теперь я заметил на полу свежие бледно-розовые пустые капсулы из-под шприц-тюбиков со стимуляторами… Драться было некогда и скорее всего бесполезно.

Кабина турели подъехала к краю, я подскочил следом, чувствуя свою нелепую беспомощность.

Заводская территория была как на ладони.

Сперва я заметил вспышку, из которой выросли четыре длинных дымных столба. Инстинктивно я отшатнулся за створку люка боевого отсека, зажал уши и открыл рот. Стены задрожали — казалось, гремит каждая молекула воздуха, — а в голове послышалось звонкое эхо пулеметной очереди и свистящее зудение.

«Ящер» беззвучно шевелил губами, а из ствола турели возник длинный яркий слепящий шнурок красного луча, который уходил под углом куда-то вниз, сверкая в завитках дыма и пыли.

Грохот за стеной продолжался — ко мне стал возвращаться слух.

Я понял, что следующий залп будет точнее. Я не знал, как исправить ситуацию, — идеи лезли в голову сплошь безумные и дикие.

Сирена, перемежаемая женским вокалом сообщения, продолжалась, и было впечатление, будто ее слышит весь Марс.

Ну ладно, подумал я, надо устроить небольшой концерт по заявкам радиослушателей. Я вынул из разгрузки свето-термическую гранату, которую позаимствовал в трофеях еще на «Изумруде», поставил ее таймер на пять секунд, чтобы она взорвалась, не долетев до земли, аккуратно высунул голову в створ люка и швырнул ее по дуге в сторону площади. Я надеялся, что яркая вспышка и горячее термитное вещество хоть немного отвлекут и оптические, и инфракрасные системы наведения танков.

— Зажмурь глаза! — крикнул я паладину, кидая в проем люка еще гранату-невидимку.

Я понимал, что большого проку от нее не будет, но все же…

Затем метнулся к бесцельно валяющемуся на полу позади «Ящера» гранатомету и, подойдя к паладину, вынул у него из разгрузки гранату, на что тот никак не отреагировал. Полыхнула в люке яркая вспышка. Я залег на полу возле края люка, ржавая рельсина турели с ограничителем больно впилась мне в правый бок, но было не до нее и даже не до рыжих хлопьев пены из системы пожаротушения. По корпусу башни продолжали стучать пулеметные очереди, и некоторые пули врезались в потолок нашего отсека, отчего на нас сыпалась мелкая крошка бетона.

Я выглянул наружу и увидел, как луч турели «Ящера», словно прилипший к боку машины инженерной поддержки, ползет за ней. Бок ее корпуса заметно покраснел, а пилот пытался увести танк из зоны поражения. Он двигался в сторону трансформаторной станции, чтобы спрятаться за ее стеной, вяло огрызаясь пулеметом больше для виду.

— Не уйдешь! — орал паладин.

Я понял, что машина уходит, и, несмотря на явно вышедшие из строя аккумуляторные блоки и одну из «тарелок» антенны, она еще представляет угрозу хотя бы тем, что глушит связь.

Я откинул экранчик целеуловителя и поймал видоискателем убегающий малиново-красный бок танка, потом сделал небольшое упреждение и нажал пусковую кнопку.

Труба дернулась, а на борту танка расцвел огненный бутон с черными прожилками. Машина покачнулась, словно пьяница, споткнувшийся о порог собственного дома, в запоздалой попытке переступить на другую «ногу». Несколько секунд двигатели ориентации и компьютерный мозг «шатуна» боролись за равновесие, но ракета, видно, все же пробила раскаленную лазером броню — борьба внезапно окончилась. Бронированный гигант вновь подался набок и рухнул прямо на кучу мусора.

— Вот тебе, хрен моржовый! — закричал «Ящер».

За это время остальные танки на площади отошли от вспышки и успели перезарядиться.

Тут произошло сразу несколько событий одновременно: во-первых, наушники шлемофонов наполнились шумами, криками, переговорами — и все это смешалось в объемный хаотический гвалт. Во-вторых, три танка подряд разрядили свои ракетные установки: два в нашу сторону, а один — в сторону ворот башни. В-третьих, со стороны танков тоже зажглись яркие шнуры лазерных лучей, которые беззвучно перемещались по поверхности стены к нашей позиции. Я вскочил на ноги и в прыжке буквально вышиб «Ящера» корпусом из кресла стрелка, при этом разбив себе скулу. Одна из ракет разорвалась почти у подножия люка, а вторая — прямо над ним. Грохот и шипение перемежались свистом осколков, от которых нас отчасти прикрыл бруствер и бронированный пластик блистера. Мы лежали, словно две рыбины на берегу, оглушенные динамитом браконьера, а сверху раздавалось шипение и воняло горелой пластмассой и сладковатым разогретым бетоном. Сквозь оплавленную кабину турели наискосок, к потолку, елозили два ярко-красных луча двухсотмегаваттных лазеров. С потолка отслаивались раскаленные куски.

«Ящер» пытался отбиваться, отпихивая меня на правый рельс турели, и в этот момент ко мне сквозь звон в ушах стал возвращаться слух. Я услышал негромкий ровный женский голос из динамиков, встроенных в стены, такой же, который сообщал о тревоге. Он дико контрастировал с творящимся вокруг кошмаром своими невозмутимыми и даже ласковыми интонациями:

— …И семь. Повторяю, до запуска турбинных блоков осталась одна минута девять секунд. Всем сотрудникам технических служб покинуть секторы два, пять и семь. Повторяю…

Сирена продолжала действовать на нервы.

— Сенька! — крикнул я в микрофон. — Получилось?!

— Все нормально! — услышал я довольный Сенькин голос. — Двери заклинило: турбины заводятся! Правильно вы сервер раскурочили!

— Мы еще и машину инженерной поддержки грохнули! — выкрикнул я.

— Молодцы, ребята. — Сенька удовлетворенно кряхтел — я боялся и представить, что в эту минуту он опять делает свою гимнастику. — Вы сами-то как?

— Неплохо, — ответил я, пытаясь выползти к выходу из отсека. — Не считая, что в нас долбят, как стадо дятлов в нерест, и что танки пытаются пробить ворота снизу.

— Сейчас им будут ворота снизу! — ответил он. — Молодцы вы с этой глушилкой — хоть слышно вас нормально, и в комп никто не лезет.

В это время в дверь робко просунулась голова Йоргена.

— Ну как тут у вас? — флегматично спросил он.

И в ту же секунду вновь раздалось шипение и оглушительный взрыв: прямо перед бруствером турели завертелся огненный смерч, и волна горячего воздуха сильно обожгла мое лицо. Защелкали рикошетами осколки. Запахло палеными волосами, и в разные стороны полетели брызги горящего пластика, падая вокруг, включая мой комбез. Я почувствовал несколько ощутимых ожогов и вскрикнул оттого, что мое тело словно проткнули несколькими раскаленными иглами, и опять оглох.

Йоргена взрывной волной просто вынесло из дверей. «Ящера» спасала десантная броня.

Я пошевелил конечностями и взвыл от боли. Начал ползти к дверям, а сзади шел густой едкий дым.

Я выполз в коридор, чувствуя, что боль подбирается к груди. Все внутри трепетало от боли. Ко мне подскочил только что поднявшийся с пола Йорген, потирающий ушибленную спину. Он что-то говорил, но я не слышал. Я не слышал ничего. В голове свистело и гудело одновременно, в висках пульсировала режущая боль. Я свернул указательный и большой пальцы «баранкой» и уронил голову на руки, провалившись в полубессознательное состояние. Со мной что-то делали, голова моя безвольно болталась, туловище и конечности трясло, я ощутил укол, какой-то рывок за ногу, резкое жжение в ноге выше колена, надавливание и растирание там, где болит, а потом у меня из-под руки вынырнул шлем Йоргена, и его плечо надавило мне в подмышку. Расплывчатое очертание коридора качнулось, и его понесло в сторону, а я начал двигаться вперед, но боль постепенно проходила. Ватная тишина обнимала и убаюкивала. По стене, меж картонных спичечных коробков ползли тараканы, у которых на спинках были маленькие лазерные турели, и они стреляли узенькими красными полосками в летающих вокруг мух. Мухи обугливались и с неприятным гулким бульканьем падали в воронку, вставленную в горлышко початой пивной бутылки, которая странно вибрировала, из-за чего изображение раздваивалось и растраивалось.

— Беляус…[29] — послышался в отдалении знакомый голос. — Башня…

— Что? — переспросил я.

— Смотри… посмотрим… — Голос противно хихикнул, и меня чуть не стошнило: мне казалось, что я провалился в недра гигантского телескопа.

А рядом шагала фигура, в которой, словно в стеклянной бутылке, было видно кучу камней и песка. Может, это и есть бутылка? Высохшая бутылка? Пить… как хочется пить…

— Пить… можно? — беззвучно произнес я одними губами.

Камни за стеклом наклонились ко мне, губы почувствовали что-то холодное и твердое. Из этого чего-то потекла прохладная сладковатая жидкость: в рот, на язык, на губы и по подбородку. Верблюжье молоко…

Я понял, что нельзя падать…

Внезапно я увидел перед собой лицо Ирины. Ее серые глаза смотрели с болью, а губы с опущенными кончиками дрожали.

— Ну чего же ты? — спросила она грустно. — Чего же ты падаешь? Вставай! Мы же вместе… Вставай! Держись!

— Вставай! — Йорген прислонил меня к стенке. — Держись за паладина! Странный! Слышишь?

«Ящер» держал меня за вторую руку.

Зрение начинало фокусироваться, дрожь в теле продолжалась, но была уже успокоительной — боль ушла изнутри и осталась только снаружи.

— Что там? — Звуки словно сквозь ватную завесу доходили до моего сознания.

— Легкая контузия, Странный, все ништяк. — Йорген помахал рукой у меня перед глазами. — Осколок был в ноге, «Ящер» вынул, несколько ожогов и болевой шок. Ты в строю, парень! На тебе пахать можно!

Я попытался опереться на ноги и почувствовать свой центр тяжести. Чтобы лучше слышать, я вялым движением руки включил внешние микрофоны. Продолжала резать воздух тревожными зуммерами сирена, и некоторые лампы в коридоре мигали ей в такт. От этого слегка кружилась голова и подташнивало. Что-то сильно гудело и завывало на разные голоса, и не только внутри моего черепа, а и снаружи, где-то за стенами башни. Мерно вибрировал пол, ныли тянущей болью ноги.

— Турбины? — тихо спросил я.

— Да! — воскликнул «Ящер». — Дядько их включил: такое снаружи творится, на! Полный «Пэ»! Видимость три метра, дай бог! Реальная буря, типа «дьявола»! Щас мы их…

— Как там наши?

— Отсидятся в котельной. — По выражению лица Йоргена я догадался, что он не успел подумать о том, чтобы связаться с группой.

— Мы идем к турели номер два, — сказал «Ящер», — мы их сейчас… Дядько по техническим лестницам спускается к нам. Спасибо тебе, братишка, что меня прикрывал. Батя тебе спасибо скажет!

— Ладно, хорош прикидываться больным. — Йорген хлопнул меня по плечу, и в глазах стало темно. — Если сам пойдешь — респект тебе…

— А никто из вас не подумал, — сказал я слабым голосом, периодически зажмуривая глаза, — что мощность лазера в таком потоке частиц, кружащихся в воздухе, упадет почти до нуля? Он же песок резать будет…

— Блин! А ведь и правда! — Йорген выпучил глаза. — И твой Гваделупа об этом не подумал!

— Ну блин! — «Ящер» сжал кулаки. — Засыплет их хотя бы, а мы как выйдем! Как всех ликвидируем, пока они выкапываться будут?..

— Давайте дождемся Сеньку… — Слова немного цеплялись в моем рту. — И вынесем на обсуждение два момента… А кстати, он не сказал, сколько проработают турбины?

— Полчаса, минут сорок, сказал, — сосредоточенно кивнул Йорген.

— А какие два момента? — переспросил «Ящер».

— Первый, — я тяжело вздохнул, — нарыть аккумуляторов, и, как ты предлагал, «Ящер», снять пару турелей со станка, и, когда турбины остановятся, ударить с ворот.

— А второй?

— Использовать турель как систему наведения…

— То есть? — не понял Йорген.

— Примотать ей к стволу ракетницу: пусть электроника по заданным координатам ствол наведет, а стрелять ракетами или из пулемета, и все автоматы примотать на нее же.

— Странный… — Йорген прищурился, словно в глаз попала соринка. — А ты ведь для землянина слишком умен!

— Просто много читал комиксов. — Я сделал вялую попытку улыбнуться. — Сенька, ты далеко? — спросил я, повернув вариатор настройки под шлемом.

Сперва несколько секунд не было ответа, а затем я услышал:

— Не удержался, пошел посмотреть в техкоридор — сколько вы лезли по этажам… да… вы — монстры… А как вы дверь так вышибли?

— Сеня, — слабым голосом сказал я, — я сейчас железный лом с одного конца разогрею бластером, а потом холодным концом тебе в зад воткну! Ты меня утомил сегодня уже…

— А почему холодным? — поинтересовался Сенька.

— Чтобы ты за горячий схватился! — выдохнул я.

— Все, иду-иду, — проворчал он.

Повинуясь внутреннему волнению, я настроился на частоту Ирины.

— Милая, ты меня слышишь? Ты на приеме? Как вы?

Тут же в эфир ворвался взволнованный нежный голос:

— Дэн! Что у вас там происходит?! С тобой все нормально?!

— Все в порядке, дорогая, — в груди разливалось тепло спокойствия, и на танки было уже наплевать, — мы выполнили свой план наполовину… я держусь… ребята — тоже… тебе привет…

— Милый мой! — Голос повысился. — Я так счастлива!

И вдруг я услышал какой-то посторонний резкий мужской окрик:

— Эй! Ты, сучка! Голову оторву!

— Что там?!! — крикнул я.

— Не волнуйся, любимый: нас тут в плен взяли… — И передача прекратилась.

Сердце мое бешено застучало, кровяное давление поднялось — заныли с новой силой раны и ожоги.

— Йорген! — вырвалось у меня. — Группа захвачена!

— Что?! — Он округлил глаза.

А я уже настроился на частоту Сибиллы.

— Сиб! — Я почти кричал. — Ответь! Это Странный говорит! Что с группой?!

Послышалось шипение и свист — наверное, это были звуки бури.

— Странный, не ори так, — был мне ответ.

— А как мне орать?! — крикнул я.

— Группа захвачена, — отрапортовала Сибилла, — они в котельной, мне удалось слинять… я в помойном баке сижу… Как там Йорген?!

— Жив и здоров, — мрачно ответил я, — сейчас с тобой свяжется. Кто захватил? Что там?

— Рядом с котельной два «шатуна» стоят, — ответила Сибилла, — внутри душманы, на складе человек шесть и в зале пятеро — всех разоружили, я отлить отходила… сориентировалась… а тут буря ваша еще…

— Как они себя ведут? — Мой голос предательски дрогнул.

— Ну пока я видела — вели себя вроде нормально. — Сибилла закашлялась, вой ветра глушил окончания ее слов. — Вы скоро?

— Да! — крикнул я и услышал голос Йоргена на параллельной передаче:

— Сейчас, только все танки сделаем вместе с пехотой, дорогая…

— Короче, разбирайтесь там, — ответила Сибилла, — а то я одна вряд ли тут всех перестреляю… По ходу, им нужен захват заложников, вроде они не парятся — ждут, когда буря утихнет… Конец связи…

— Черт! — Я сплюнул на пол.

— Ваших захватили? — спросил «Ящер».

— Захватили, — мрачно подтвердил я, — пойдем к турели.

Тут в проеме коридора показалась фигура человека, семенящего на полусогнутых ногах. Это был Сенька.

— Бегу! — кричал он. — Вы не обижайтесь, но стрелять лазером сейчас бесполезно…

— Мы уже поняли. — Голос Йоргена был невеселым.

— У нас группу захватили, — «обрадовал» я Сеньку. — Группу с моей любимой женщиной…

— С твоей любимой женщиной? — удивленно повторил Сенька. — У тебя появилась любимая женщина?

— А чего тут такого?! — выкрикнул я разозленно.

— Нет-нет… все нормально… — пробормотал он.

Йорген начал обсуждать наши предложения. Довольно скоро мы договорились пальнуть из ракетницы по позициям танков: вряд ли они стали бы перемещаться по площади вслепую. К тому же на турелях, как оказалось, имелись специальные кондукторы для крепления ракетного и стрелкового оружия — турели были универсальны, это логично: лазер мог и отказать.

Какие-то два танка переместились к котельной, но выбора не было — надо просто стрелять.

Я уже не чувствовал боли: так саднило в груди от волнения.

Договорились, что «Ящер» с Сенькой идут стрелять сквозь песчаную пургу: попадет — не попадет, а мы с Йоргеном спускаемся к воротам западного ангара, через который вошли. Надо контролировать выход на всякий случай.

— А может, нам обойти танки с фланга? — предложил «Ящер». — Зачем прямо к ним выходить, есть ведь еще три выхода по периметру башни, я на схеме видел.

— Остальные шахты и лестницы законсервированы, там перегородки бетонные, — ответил Сенька.

— А еще, — сказал Йорген, — я уверен, что, даже обойди мы их с флангов, они быстрее нас заметят, чем мы их.

Сенька с «Ящером» пошли в арсенал службы безопасности: там были противотанковые ракеты, — а мы с Йоргеном стали спускаться вниз по технической лестнице, любезно отпертой Сенькой.

Мы быстро спустились по запыленным темным пролетам, которые гулко вибрировали вместе с башенными турбинами. Продолжала давить на нервы сирена тревоги, отдающаяся эхом в пустых коридорах гигантской башни.

Внизу, в холле, где стоял скелет вездехода со скелетом цербера, я не находил себе места: Йорген флегматично курил, а я стрельнул у него из фляги выпить. В ушах продолжало звенеть, а за толстыми металлическими дверьми громко гудел ветер. Это совсем не стыковалось с уютным освещением и мыслью о том, что Ирина в опасности.

Я вновь и вновь пытался выровнять дыхание и тупо сосредоточиться на поставленной задаче, но постоянно сбивался с мыслей — мне представлялось, как там, снаружи, дюзы турбин взрывают мощными потоками воздуха с территории кучу песка, пыли и мелкого мусора. Как пехотинцы пытаются найти укрытие, задыхаясь и еле держась на ногах, как матерятся в эфире пилоты танков, если они еще живы, и как гулко стучит сердце моей любимой, которая с тревогой вслушивается в этот монотонный гул, в каждый выстрел, глядя на наглые, но уже немного растерянные лица бандитов.

Хорошо, что танки не пробили ворота. Я заставил Йоргена пододвинуть пару ящиков к воротам, мотивируя это необходимостью укрытия, когда раздался приторный женский голос из динамиков:

— До остановки главного блока турбин осталось семь минут. Энергоресурс баков полтора процента, сотрудникам службы обеспечения проверить наличие резерва, повторяю…

Звонким эхом в коридоре раздались шаги двух пар ног: это Сенька и «Ящер» возвращались.

— Ну, орлы, — крикнул паладин, огибая остов вездехода, — покажем им, где глюки родятся!

Сенька держал в руках что-то напоминающее средневековый мушкет: длиннющая швабра с неким подобием приклада имела по длине ствола насаженные на него кольца, обернутые промасленной бумагой, вдоль которых болтались скрученные изолентой провода. В другой руке он держал никелированную воронку и небольшой пластиковый мешок, сзади у него висел огромный рюкзак.

— По четыре ракеты мы по точкам засадили! — удовлетворенно хмыкнул Сенька. — И оставшиеся… так — по местности…

— Молодцы, — сказал я с нетерпением, — это что еще за кружок «умелые руки»? Сеня, это ты где взял?

— Это «Разрушитель»! — с гордостью сказал Сенька. — Я сам его смастерил на основе СинФаВ-4[30] армейского образца! Выходная скорость пули у него выше аналогов в три-четыре раза! Понял?! Сверхзвук! Это выглядит, может, и не очень, зато характеристики… вот и удобнее в воронку засыпать шарики, без всяких магазинов! Прошивает среднюю броню!

— Сеня, ты — гений, — кивнул я, с оттенком недоверия глядя на это изобретение.

«Ящер» смотрел уже на Сеньку как на учителя: он полюбил его за глубину и нестандартность шизофренического мышления — юности это свойственно.

— С прицельностью у него, конечно, кое-какие проблемы, но в целом…

— Так, парни, — перебил я, — сейчас открываем двери — и за эти ящики. А там, дальше, помните: возле входа есть корыто, стойка, кресло и тэ дэ. Дальше — площадь… не знаю, но, по-моему, лучше обходить ее с запада, хотя оттуда идут подкрепления. Группа захвачена, посему боевая задача такая: как можно аккуратнее выдвинуться к восточной части территории и обойти котельную с флангов, учитывая то, что там стоят два танка, по которым мы из турелей не дотянемся через крыши.

— «Разрушитель» их уделает, — снисходительно кивнул Сенька.

— Сеня. — Я призвал вновь все свое терпение. — Может, уделает, а может, и нет. И не забывайте о пехоте, да и танки могли не все выйти из строя.

— Давай тогда вдоль восточной стены и пойдем, — сказал «Ящер».

— Да, — Йорген махнул подбородком, — так будет удобнее, Странный. И мы сможем прикрыться слева и справа. Напротив котельной есть корпус цеха утилизации — если мы его захватим, то можно и с танками прободаться немножко. А с пехотой…

— Пехоты вроде мало я видел, — сказал Сенька, — да и буря им сильнее навредить была должна.

— В общем, — подытожил я, — выходим налево, а потом короткими перебежками к котельной. Мы с Йоргеном — вперед, вы прикрываете…

— А почему это мы прикрываем?! — возмутился «Ящер»: они с Сенькой достали из кабины лифта ящик с патронами от его пулемета, и он хотел вновь всех наказать.

— А как ты думаешь, Лизард? — спросил я. — Ты ведь на дальних дистанциях…

— Ладно, — «Ящер» кивнул, — давайте выпьем грамм по пятьдесят и покурим перед этим делом. У меня есть травка…

Все сосредоточенно замолчали. Йорген протянул мне свою флягу, и я сделал пару глотков.

В эту секунду раздался женский голос из репродукторов:

— До отключения головного блока турбин осталось двадцать… девятнадцать… восемнадцать…

— Пошли, — скомандовал Сенька, занимая позицию за ящиками.

Я подскочил к стене рядом с дверью и замер с обожженным пальцем над красной сенсорной кнопкой с надписью «Open».

— …четырнадцать… тринадцать… двенадцать…

— Гранаты готовь! — «Ящер» начал свою паладинскую тактику, которая имела много плюсов при некой своей расточительности. — Как откроется дверь, — продолжил он, — кидаем по осколочной и по дымовой. Если есть флешаки, хоть одну зарядите, только сами не ослепните.

— Да уж как-нибудь разберемся, — ответил Йорген пренебрежительно.

— Дядько, — «Ящер» не обратил внимания на реплику Йоргена, — ты со своего чудо-ствола дай заградительную очередь, смогешь?

— А как же. — Сенька примостил свой агрегат на крышку ящика, вставил в него воронку и флегматично засыпал в нее мелкие стальные шарики.

Выглядела эта картина примерно как у Александра Дюма — жаль, не было длинного ружейного шомпола.

— …семь… шесть… пять… четыре… три… две… одна секунда… — Приятный женский голос смолк.

Где-то продолжала завывать сирена, а гул и свист ветра стали синхронно затихать. Дверь перестала мелко подрагивать, и навалилась ватная тишина, в которой медленно затихал рев турбин, слышный в основном уже только по вибрации в стенах.

Надрывный вой из висящих снаружи воздухозаборных сопел стал медленно сходить на нет, будто остановился приземлившийся самолет, и я поднес палец ближе.

— Готовы? — зачем-то спросил.

Все сосредоточенно закивали и стали тушить сигареты.

«Ящер» вынул из-под шлема какую-то железяку, быстро коснулся ее губами и что-то тихо пробормотал.

Холод в груди неприятно падал тяжелыми ломтями в живот, отчего слегка тошнило, а напряженная грудь словно была в постоянном положении вдоха.

Я коснулся пальцем сенсорной кнопки, раздался негромкий звук гонга — и тяжелая створка ворот западного ангара стала медленно ползти вверх, поскрипывая заржавевшими роликами.

Тут же в ангар поползли клубы пыли, и воздух стал противно-кисловатым. Я надел кислородную маску. Сквозь дверь пробивался красноватый свет ночного неба.

Я старался не думать ни о чем, кроме аккуратности и внимательности, которые были обещаны в моих действиях любимой женщине.

В ушах и так стоял звон, когда в проем створки ворот ангара полетели гранаты. Я спрятался сбоку, зажмурился и до отказа раскрыл рот. Все равно от взрыва в ушах возник болезненный зудящий звон.

А затем раздался шипящий свист воздуха и серия громких хлопков: это Сенька дал очередь из своего чудо-ружья. Несколько шариков с тяжелым щелчком пошли в обшивку ангара, возле двери, в метре от меня. Я чертыхнулся.

— Сеня, своих не убей ненароком, — сказал я негромко.

— Прицел слегка сбит, — проворчал тот с оправдательными интонациями в голосе.

Я присел на корточки и слегка высунул голову за дверь.

Над площадью клубилось облако пыли, видно было не очень хорошо, но два ближайших танка я разглядеть сумел: один лежал на боку, проломив краем своей башни борт стоящего рядом контейнера. Стволы его орудий беспомощно торчали в небо, а на борту зияла огромная черная дыра с оплавленными прокопченными краями — след меткого попадания термобарической гранаты. Боевая машина была изрядно занесена песком и пылью.

Второго танка я сперва вообще не узнал — его силуэт был здорово изуродован какими-то бугристыми наростами красновато-коричневого цвета, и вокруг него, словно кратер от удара метеорита, выросло такое же бугристое кольцо. Эти странные образования тускло поблескивали в призрачном небесном свете.

Я несколько секунд лихорадочно соображал — какое такое чудо могло произойти с этим железным болваном. И тут до меня дошло: по всей вероятности, ракета его только зацепила, и пилот чисто машинально включил свою установку «Тесла», которая, как микроволновая печка, раскаляла воздух вокруг машины, чем смягчала попадание снарядов по броне. Бедняга пилот, наверное, не сообразил сразу, что вокруг него буря и в воздухе большая масса песка. Песок начал плавится, превращаясь в жидкое стекло, и танк попал под раскаленный дождь. И когда пилот заметил по приборам, что температура брони растет, и догадался, в чем дело, он вместе с машиной уже был в плотном стеклянном коконе, а большая часть сервомоторов вышла из строя. Да… Случай из разряда мрачных курьезов. Мне не хотелось даже думать о судьбе этого несчастного ублюдка.

Меня сейчас больше всего интересовала судьба последнего на площади, четвертого танка и двух оставшихся, которые не стояли возле котельной. Те, которые на холме, могли быть не повреждены совсем из-за большого расстояния и погрешностей стрельбы и поправки на ветер. Если машин будет больше двух, то нам придется фигово, а еще ведь и пехота должна тут быть — около взвода примерно.

Я искренне надеялся, что пехоте пришлось хуже остальных: кислородные маски в такой буре могли и не спасти. Уверенности придавало то, что удалось разглядеть несколько засыпанных песчаной пылью тел, лежащих напротив ворот.

Прошло около минуты после взрывов наших гранат.

Йорген, «Ящер» и Сенька уже тоже вышли к краю входа в ангар.

— Чего это с ним? — «Ящер» удивленно кивнул в сторону «стеклянного» танка.

— Роковая ошибка в применении передовых технологий, — криво ухмыльнулся я.

— Пошли потихоньку. — Йорген, присев на корточки, переваливаясь, словно утка, вышел за левый край двери и прижался к стене. За ним вышел я.

Все было тихо, пыль продолжала клубиться. Пригнувшись, мы тихонько пробирались вдоль стены башни. Метрах в ста — ста пятидесяти слева от ворот ангара, на краю площади, стоял ободами на земле заржавевший автокран на базе русского грузовика «Урал». Рядом с ним веером рассыпавшегося домино лежали бетонные плиты, чернея круглыми отверстиями по торцам. Мы, не сговариваясь, направились туда.

И вдруг над площадью раздался резкий хлопок и зловещее шипение. Прямо сзади нас грянул грохот взрыва, и из дверей только что покинутого нами ангара вырвался огненный смерч, переплетаясь с черными прожилками густого масляного дыма.

Вновь начался звон в голове. Мы помчались во весь опор вперед. Я бросил короткий взгляд по траектории дымного следа, тающего в воздухе, и заметил наконец-то последний танк: он лежал на боку, потеряв один из своих шагающих манипуляторов, и, словно калека-инвалид, царапал песок оставшейся ногой, пытаясь развернуться в нашу сторону. В тот же момент раздалось несколько коротких автоматных очередей, и из стены башни на нас брызнули осколки бетона, завизжали рикошеты, по песку запрыгали маленькие султанчики выстрелов.

— Ух, блин! — крикнул Йорген. — Началась войнушка!

Мы прыжками добежали до сваленных возле автокрана бетонных плит и распластались на песке, а огонь не прекращался. Гулко стучало сердце, и было слышно, как кряхтит Сенька.

— Ногу задело слегка, — с досадой сказал он.

— Сильно? — тяжело дыша, спросил я.

— Да нет, по касательной.

— Перевязать тебя?

— Не надо, я сам.

— Судя по выстрелам, их человек десять, не больше, — сказал Йорген, — и все они на нас обиделись из-за бури.

— И «шатун» еще одноногий на площади, — добавил я, — и где два остальных шляются, неизвестно.

— Пехота на час, — выкрикнул «Ящер», вытягивая свой «аккорд» на позицию для стрельбы и устанавливая сошки.[31]

— Да их там отделение максимум… — пробормотал Йорген, глядя на инфрасканер.

— Блин! Почти взвод! — Тактический монитор «Ящера» был точнее и работал по принципу пеленга «друг — враг» — это была паладинская приблуда, очень дорогая, работающая в миллиметровом диапазоне с частотой 38 гигагерц, используя систему «пароль — отзыв», банки армейских позывных и встроенные в паладинской броне маяки.

На бетонных плитах танцевали фонтанчики выстрелов. Каждый из нас аккуратнейшим образом пытался найти свою позицию, чтобы иметь хоть небольшое обозрение.

— Есть один, на крыше! — воскликнул Йорген и, вскинув ствол автомата, выстрелил. — Ага!

Я высунул ствол своего «абакана» в проем между плитами и приник к фосфоресцирующему прицелу. Я пытался отследить источники трассирующих очередей. Справа, над ухом, застучал пулемет «Ящера». Сенька нечаянно толкнул меня правым бедром, устраиваясь в удобном ему положении, послышался шорох металлических шариков о рожок воронки, а затем — шлепки воздуха из ствола. Половина его снарядов застревала в бетоне, судя по резко обрывающимся свистящим щелчкам.

И вдруг опять грянул гром, и раздался железный скрежет, перекрываемый свистом осколков: это кабину автокрана разворотило ракетой. Раскаленный металл раскрылся уродливым бутоном. Прокатила волна кипящего воздуха.

Видно, «одноногий» «Нефилим» сумел развернуть корпус в нашу сторону.

— Сейчас я его угомоню, — пообещал Йорген, снимая Сенькин РГК и отползая куда-то в сторону.

— Аккуратнее, Йорген, — сказал я во весь голос, перекрывая шум стрельбы.

— Не промажу! — отозвался эсквайр.

Я заметил движение между двумя баками мусора и надавил на курок: светящийся пунктир с грохотом ушел в цель, и темный силуэт опрокинулся навзничь. Есть контакт!

Выражение лица «Ящера» было внимательно-сосредоточенным: он знал, что бой — это опасная и нудная работа. Он ее выполнял — месть отошла на второй план.

— А вот тебе и по щам! — услышал я окрик Йоргена, который перемежался свистом рикошетов.

Его труба дернулась, кашлянула и зашипела.

Я увидел несколько фигур в маскировочных накидках. Мой автомат огрызнулся тремя экономными очередями: две фигуры споткнулись…

— А-а-а!!! — заорал «Ящер», привстав на колени, так что сошки болтались перед моим носом.

Звонко садануло по шлему рикошетом от бетонной плиты.

— Есть! — порадовался Сенька вслух какому-то своему успеху.

Вдруг нас опять оглушило взрывом, и на внешней стороне бетонных плит разорвал пространство яркий кокон рокочущего пламени. Край одной плиты резко выгнулся, брызнув осколками, и повис на двух прутах арматуры.

С громким стуком куски бетона саданули «Ящера», и он упал навзничь, а пулемет захлебнулся, выпав из его рук, и повалился набок.

— Миномет на два с половиной, сука! — крикнул Йорген, переползая левее. — Давай, Сеня, долбани импульсом по вон той куче дерьма, кажись, он за ней.

Я кинулся было к паладину, но заметил, что тот уже привстал на локтях и трясет головой. Жив.

— Ты как? — спросил я его вполоборота, наблюдая за двумя душманами, которые короткими перебежками пробирались вдоль стены разрушенного цеха.

— Нормально, — просипел тот, — броня стерпела, только дышать нечем.

Я послал короткую очередь в одного из пулеметчиков: его тело ударилось о стену, второй залег.

Я сменил рожок.

— Не высовывайся так сильно, — крикнул паладину, — убьют на хрен!

В этот момент ухнула вторая граната, но уже сильно правее от нас.

Вот ведь качественная броня у этих паладинов: такой удар, да еще и осколки… а ведь это легкая броня — поручи, поножи, наколенники, налокотники, наплечники, ну и грудь со спиной, почти как у рыцарей древности, но из сверхпрочного пластика с титановой подложкой. Правда, под ней еще и стандартный армейский броник… А есть ведь еще и экзоброня, для тяжелой пехоты…

Со стороны здания, справа, ударил пулемет, и несколько трассеров просвистели над моей головой — я резко спрятал голову за выступ плиты.

Рядом, в ответ, заговорил пулемет «Ящера», который уже пришел в себя и немного сменил позицию.

У подкрепления нападающих был минус в том, что им приходилось перемещаться по открытому пространству площади, и мы их могли засечь между контейнерами и баками. Наш минус состоял в статичности позиции: нас могли обойти, да и автокран слева закрывал обзор. Но он был со стороны котельной, а оттуда вроде пока никто не лез. Я молил всех богов Марса, что нас сейчас не обходят с южного направления вокруг «КлиБУСа», — я бы обязательно обошел.

Но вдруг я понял, что мои молитвы не работают в принципе: раздался неприятный визг сервоприводов, отраженный стенами гигантской башни.

Я включил бинокль и стал осторожно обшаривать фронт событий: чуть левее, там, где виднелся покалеченный силуэт тепловоза, раскачивались в своем нелепом и неумолимом движении две фигуры бронированных цыплят: танки на холме были не повреждены, они шли сюда, пошатываясь, будто нетрезвые гориллы.

— Танки на одиннадцать часов, — крикнул я.

— Прямо военный переворот в Гваделупе! — крякнул Сенька, потерявший свою обычную веселость, тяжело дыша открытым ртом. — Отродясь такого не видел! Что происходит вообще?

Ему никто не ответил.

«Чего людям дома не сидится?» — эта нелепая мысль была попыткой оправдать происходящий кошмар.

И будто во сне Йорген медленно перезарядил свою ракетницу, вскинул ее на плечо, и она выплюнула стрелу мохнатого дыма.

Но корпус танка, предупрежденный боевыми сканерами, моментально привел в действие автоматику балансировки, и башня изящно уклонилась от выстрела: ракета взорвалась дальше.

— Блин, — выругался Йорген.

И тут же вторая машина ответила серией ракетных залпов, которые, хвала богам, прогремели за нашими спинами, осыпав нас песком, землей и бетонной крошкой. Грохот стоял неимоверный. Сон становился явью…

— Трындец котятам, — сплюнул Йорген на песок, — сейчас нас разделают под орех…

— Может, поменять позицию? — предложил кряхтящий Сенька.

— Ага… — «Ящер» спрятался за плиту. — И тут-то нас, ка-а-ак… Надо подумать, на…

— Хрен ли тут думать! — закричал Йорген. — Надо линять!

Сенька вдруг чуть подался вперед: автоматный огонь убавился — пехота решила пойти за танками. Ударили пушки. Раздался грохот и вой осколков, и одна из бетонных плит придвинулась ко мне, пока дрожала земля.

Сенька выстрелил из своего «мушкета». Воздух зашипел и загудел. Одна из боевых машин пошатнулась, но продолжила движение.

И тут я увидел, что со стороны здания депо, за которым должна была быть котельная, тоже закачалась десятиметровая фигура танка: видно, это из тех, что охраняли наших туристов…

— Мальчики, вы как? — раздался взволнованный голос Сибиллы в наушниках.

— Зашибись! — крикнул Йорген. — Три танка и взвод пехоты! А ты?

— Я вот и хотела сказать… один ушел… пока отсиживаюсь…

Танки приближались. Один из них шел чуть впереди.

Его оружейные стволы конвульсивно дергались, выискивая цель.

— Я вас вертел по оси! — закричал «Ящер», продолжая стрелять.

Пулеметная лента, позвякивая, убывала во чреве «аккорда».

Внезапно из утопленной в лобовой броне ниши головной машины выдвинулся на бронированном шарнире боевой двухсотмегаваттный лазер, и зажегся тонкий слепящий кроваво-красный луч когерентного света.

Он уперся в кучу плит, за которыми скрывались мы, с явным намерением их разрезать, а потом выпустить в это место пару-тройку своих ракет. Резать и раскалывать — это безотказная техника боя с укрепленными позициями.

— Надо тикать отсюда! — встревожился Сенька.

— Отходим за автокран, ползком, — сказал я, толкнув «Ящера» в плечо: я боялся, что сейчас по его пулемету танки наводят свою тяжелую артиллерию.

— Все! Ползем! — согласился Йорген, цепляя ракетницу за спину. — «Ящер», сматывай удочки.

И тут за следующим танком взвился огненный смерч. Я чуть приподнял голову из-за плиты.

На верхушке бархана показалась приземистая гусеничная машина с охристым камуфляжем — ее силуэт второй раз изверг яркое пламя из дула башни, и мимо «шатунов» пролетел снаряд, который взорвался в районе аппарели ангара.

Это был БМТ-600,[32] с торчащим за башней и обшарпанным десантным блоком «БлоД-4». В боку корпуса танка открылся люк, и из него прямо на ходу стали кубарем выкатываться люди, которые короткими перебежками принялись рассредотачиваться по флангам.

Задний «шатун» на ходу развернул башню и послал в БМТ две ракеты. На холме поднялся яркий огненный фонтан земли, камней и песка. Но юркая десантная машина увернулась, взрыв гусеницами облако песка и резко сменив направление. А на гребне холма появились еще два таких же силуэта. «Нефилим» огрызнулся очередью из скорострельной пушки и поменял траекторию своего движения: он стал медленно разворачиваться по дуге, двигаясь вразвалочку в сторону холма. Все это происходило в считаные секунды. Головная машина продолжала надвигаться своей десяти-метровой громадой, упираясь слепящим лучом в бетонные плиты, а мы пролезли под днищем автокрана и залегли с другой стороны, за баком с давно застывшим цементным раствором, рядом с которым валялось несколько пустых железных бочек.

Мы выжидали.

— Это наши! — торжествующе-хриплым голосом закричал в наушниках шлемофона «Ящер». — Ну теперь им шандец!

Мне, по правде говоря, не показалось, что мотострелковый взвод справится с превосходящими и численно, и технически силами противника.

Заговорили, словно нарастающий ливень, автоматные выстрелы. Площадь озарилась настоящим фейерверком трассирующих очередей. Ухали вспышками взрывы минометных гранат, и шипели ракеты.

Душманы в срочном порядке перегруппировывались — мы отошли для них на второй план.

Начинался настоящий ад. Ад огня и раскаленного металла. Ад хаоса и страха. Ад боли и ненависти. Я многое видел на Марсе, во многих адах побывал, но это было настоящее пекло, и оно запечатлелось в моем мозгу навсегда.

— Агдам, Агдам. — Паладин почти кричал в микрофон. — Ящер на связи! Прием!

— Хш-ш-ш… Слышу вас, Ящер, — послышалось в ответ, — подкрепление в зоне боевого контакта… хш-ш… Где вы находитесь? Прием…

— На одиннадцать часов от ворот западного ангара! — ответил тот. — Заложники в котельной, четвертый «шатун» там же.

— Хш-ш-ш… Понял вас, направляю к вам группу «Саламандра», прием…

— Принято, Агдам…

Я заметил, что «шатун», вышедший со стороны котельной почти на центр площади, тоже повернул в сторону группы БМТ, поливая склон из всех видов стрелкового оружия. Дальняя шагающая машина елозила по склону лазерным лучом.

Йорген и Сенька стреляли по удаляющимся исполинам, чтобы максимально перегрузить их боевые сканеры. Один из «шатунов» очень резво нагнулся и, слегка присев на шагающих манипуляторах, увернулся от пары ракет.

И тут прямо за автокраном, там, откуда мы только что ушли, разорвались пущенные ближайшим «шатуном» ракеты.

Полетели куски разбитых плит с торчащими из них обрывками раскаленной арматуры, а корпус крана тяжело застонал от града осколков и слегка накренился.

Танк не промахнулся: пилот прекрасно видел нас на экране тактического монитора, просто он догадывался, что мы залегли, и хотел расчистить путь для следующего залпа, чтобы ударить в нижнюю часть автокрана, просто опрокинув его на нас и поджарив заодно. Было непонятно то упрямство, с которым пилот танка хотел разделаться именно с нами, а не помочь товарищам уничтожить более опасные паладинские танки.

Грохот вокруг стоял такой, что даже в наушниках на полной громкости было слышно плохо.

— Дело-то дрянь, — закричал Йорген, — надо валить, пока не поздно… вон туда, к тем корпусам.

— До них метров триста, — возразил «Ящер», — он нас пулеметом срежет, как в тире.

— Вон там контейнеры. — Сенька кивнул чуть правее. — Они ближе…

— Чего-то я не уверен, что мы до них добежим, — сказал я, — а если и добежим — он их лазером, как бумагу.

— Давайте выскочим со стороны, где взрыв был, — неожиданно предложил «Ящер», — только резко и вместе: он нас там не ждет, понимает, что мы либо прятаться будем, либо убегать. Он даже на монитор уже, скорее всего, не смотрит…

— А если смотрит? — опасливо спросил Сенька.

— Давайте лучше так! — вдруг пришла мне в голову идея. — Выскакиваем, как «Ящер» предложил, только с двух сторон от крана: двое справа, двое слева. Кидаем по гранате, Йорген пальнет, а пока компьютер разберет приоритетность целей, пока выберет оружие, пока наведет…

— Клевый план! — поддержал «Ящер».

Все вынули по противотанковой гранате, Йорген зарядил ракетницу. Мы встали с земли, переглянулись, глубоко вздохнули…

— Раз, два, три… — скомандовал «Ящер», и мы (я с Сенькой, а Йорген с паладином) резко, крупными прыжками обогнули автокран с двух сторон. Сердце мое бешено стучало, и не хватало воздуха в груди. Если бы Ира меня сейчас видела… она бы не слишком поверила в мою осторожность…

Все происходило словно в замедленном темпе… Вот мелькнул силуэт развороченной кабины с вывороченным назад двигателем… Вот я увидел эту грозную гигантскую фигуру всего в каких-то метрах семидесяти. Он сделал своей стальной лапой шаг вперед, потом замер в полуприсяде — и по краям его ярко вспыхнули жерла пусковых ракетных шахт. Наша идея выбежать из-за автокрана просто спасла нам жизни: ракеты с бешеным грохотом разорвались прямо перед нашим укрытием.

Автокран подскочил на месте, ржавая складная стрела весом в несколько тонн оторвалась от кабины крана и отлетела назад, а разломанный пополам грузовик завалился прямо на бак с цементом, откуда мы только что выскочили…

Я машинально рванул подальше от места взрыва: в ушах зазвенело, и горячая ударная волна подбросила меня вперед и немного вверх.

Я успел выдернуть чеку и изо всех сил швырнул гранату в гиганта. Вслед за ней полетела граната Сеньки, и я больно стукнулся левым плечом о Сенькин шлем. Мы упали на землю.

Боевые сканеры танка уловили и гранаты, и выстрел ракетницы, но компьютер посчитал выстрел более опасным, и корпус дернулся вбок и немного вперед, уклоняясь от Йоргенова выстрела. А прямо перед ним полыхнули три взрыва. Пушка Гатлинга покосилась в сторону, ее вывернуло из шарнира наведения, машину вновь качнуло, она переступила с «ноги» на «ногу», будто пропуская движущегося наперерез невидимку. Громко лязгнул металл, и с надрывом взвыли сервоприводы. Выглядело это жутковато и нелепо, словно танцующий в цирке слон. Земля задрожала. Мы с Сенькой старались очень быстро уползти к выщерблине в плитах, которая образовалась от попадания ракеты, — вряд ли нас спасет подобное укрытие, но это было что-то вроде цепляния утопающего за соломинку.

Больно саднила обожженная кожа на лице, режущей болью горело плечо и ныли ожоги. Я хотел просочиться сквозь щели бетонных плит, закопаться глубоко под землю — мне было страшно, я начал паниковать.

Меж тем пилот танка опомнился от танцевального номера компьютерного мозга машины, и пусковые стволы его ракетных шахт с гулким ревом вошли в корпус башни на дозарядку, а из небольшой покатой выемки в лобовой броне, ближе к верхней части хищно скошенной к земле башни, стал медленно выдвигаться боевой лазер.

Наши гранаты нанесли танку незначительные повреждения — его боевой ресурс выдержал испытание.

— Доигрался хрен на скрипке, — услышал я взволнованный и раздосадованный голос Йоргена в шлемофонах.

Я понял — кончились ракеты.

— Включите свет! Дышать темно! — крикнул я ему, постепенно приходя в себя от приступа паники.

Я искренне надеялся, что все поймут мой намек на использование светотермических гранат. У меня оставалась одна, и я судорожно пытался вытащить ее из разгрузки, путаясь в карманах трясущимися пальцами.

Это была отсрочка смерти на несколько минут, да и не факт, что сработает. В пространстве перед танком мелькнули летящие по дуге маленькие камушки гранат. Вокруг танка вспыхнул ореол мелких светящихся точек — сгорали частички пыли в воздухе. Видно, пилот включил свою «Теслу». Я зажмурил глаза, и даже сквозь закрытые веки кровавым отблеском вспыхнул яркий свет, и раздались хлопки взрывов. В поплывших зеленых пятнах я с тоской увидел лицо Ирины, увидел, как она смеется и как по ее щекам текут слезы, увидел… много всего увидел и стиснул зубы… Считаные секунды проползали тяжелыми чугунными гирями вселенских часов…

«Нельзя просто так ждать смерти!» — пронеслось у меня в голове. Надо что-то делать! Обидно, блин! Танк сейчас слеп!

Я разозлился на самого себя. Я вскочил на ноги. Я вынул из разгрузки последнюю противотанковую гранату. Я не придумал ничего уникального. Я понимал, что сквозь поле «Теслы» граната не пролетит, а значит, взорвется в воздухе, перед танком. Если и повредит его, то чуть-чуть. Я надеялся быстро, со всех возможных своих сил, пробежать мимо танка, швырнув в него гранату. Я надеялся, что я и этот взрыв отвлекут «шатуна» от наших позиций и компьютер перехватит управление орудиями. Я рассчитывал, что «Тесла», потребляющая колоссальное количество энергии, перегрузится и выключится. Я верил, что это даст нам еще хоть немного времени, и…

А вот что «и»… я тогда не знал… Просто в этом «и» была хоть какая-то надежда на продолжение… продолжение жизни… продолжение событий… способности видеть, слышать, чувствовать… любить…

Страх неприятно щекотал в районе солнечного сплетения, но я на этом не акцентировался: пара секунд прошла с момента, как я встал на ноги и сделал первый длинный прыжок, оттолкнувшись от края воронки. Я мысленно прочертил диагональ, проходящую мимо боевой машины, и бежал четко по ней.

— Куда! — закричал вслед мне Сенька. — Ты псих!

— Отползай в сторону, Сеня! И стреляй! Стреляй! — крикнул я в ответ.

«Нефилим» выплюнул очередь из скорострельной пушки, но нацелена она была на обломок упавшего автокрана. Лазер и ракеты компьютер берег до момента, когда боевые сканеры восстановят свою чувствительность.

— Блин, — услышал я в наушниках голос «Ящера», — как же жить хочется!

Он как-то странно пыхтел, и слышался гулкий грохот.

Я повернул голову в сторону стены башни и увидел, как паладин быстро катит к танку одну из железных бочек, оставшихся целыми после падения автокрана. Он быстро перебирал ногами, помогая бочке легким пинком сапог и ладонями.

— «Ящер»! — крикнул я в микрофон. — Ты чего творишь?! Назад!!!

— Снесла курочка яичко, на! — ответил тот со злобным смешком.

И я вдруг понял, что он задумал. Пока бочка по инерции прокатится через поле «Теслы», она расплавится. Раскаленный металл будет съеживаться, теряя форму цилиндра, пока не сложится пополам. А если положить в бочку несколько гранат, они сами сдетонируют от высокой температуры, и произойдет взрыв почти у самого танка, внутри поля!

Эх, «Ящер» — молодец, но слишком уж это рискованно…

Я был уже метрах в двадцати от «шатуна», и его разлапистая громада возвышалась надо мной. Послышался металлический скрежет и зловещее жужжание электродвигателей: башня разворачивалась в мою сторону. Компьютер определил меня как приоритетную цель. Но одна из тридцатимиллиметровых пушек рядом с безвольно обвисшей мясорубкой дернулась в сторону «Ящера».

— Осторожнее! Пушка! — крикнул я.

Вложив все свои силы в последние прыжки, почувствовав резкую боль от перенапряженных растяжек ног, я, выдернув чеку, швырнул гранату в танк. Потом оттолкнулся от земли обеими ногами и, приземлившись на руки, кубарем прокатился по бетону несколько метров вперед, уловив краем глаза вспышку от гранаты и ярко-красный лазер, который зажегся на несколько секунд в паре метрах от меня.

В мгновение произошло несколько событий одновременно, и я далеко не сразу понял, что к чему.

Раздалась короткая очередь из пушки, о стену башни ударила ракета, в наушниках раздался леденящий душу оглушающий хриплый вопль, а на верхней части башни «шатуна», словно огненная корона, вырос столб огня и вздыбилась раскаленная сталь.

Почти в ту же секунду с оглушающим рокотом мимо меня пронесся на большой скорости БМТ, лязгая гусеницами и обсыпав мне лицо песком и мелкими камнями. Из его распахнутых десантных люков выпрыгивали кувырком фигуры паладинов.

Гигантский танк заскрежетал своими конечностями, качнулся вперед и с гулким громом упал на сгибы своих манипуляторов, словно встал на колени. Затем его повело в сторону, и он рухнул в направлении башни набок.

Земля гулко содрогнулась.

— Наши… — раздался тихий, клокочущий, искаженный голос «Ящера» в наушниках. Потом хрип и… тишина…

Я кинулся туда… на голос.

Фигуры паладинов подбежали к поверженному танку, занимая круговую позицию.

Обогнув огромный торчащий у меня на пути шагающий манипулятор, я кинулся к распростертому возле железной бочки телу десантника, напоминающему кучу камней.

Йорген и Сенька бежали с разных сторон.

На груди паладина зияло два черных входных отверстия, а его веснушчатое лицо с открытыми остекленевшими глазами было обращено к багровым ночным облакам. На нем застыла улыбка, искаженная гримасой боли, словно выражение легкой досады. Он был мертв.

«Я даже не успел узнать, как его зовут», — мелькнула в голове дурацкая мысль. Не суть важно, теперь уже это не суть важно… Важно, что он был с нами, а теперь — нет.

— Стоять всем! Не двигаться! — услышал я резкий грубый окрик. — Руки за голову, и назовите себя!

— Свои! — крикнул Йорген, поднимая руки.

— А мы чужие! — Голос звучал угрожающе.

К нам приближались две закованные в броню фигуры с автоматами на изготовку.

— Охотники Странный, Йорген и Гваделупа, — крикнул я в ответ. — Позывной «Ящер» погиб.

Я тяжело дышал, а руки мои била мелкая дрожь.

— Документы ваши! — Один из паладинов подошел к нам и протянул руку, голос его слегка звенел от некоего напряжения.

Каждый по очереди показал карман, в котором лежат наши титановые жетоны со штрих-кодом.

— Та-а-ак… — протянул паладин, изучая наши документы в своем КПК и шумно вздыхая, словно от какой-то обиды, — клички совпадают…

— Может, шлепнуть их на хрен? — спросил его напарник.

— Себя по заднице пошлепай, — не выдержал Йорген.

— Ты чего старшим дерзишь? — угрожающе дернулся паладин. — Я те щас по башке дам — позвоночник в трусы насыплется!

— Спокойно, сержант, — урезонил его наш проверяющий. — «Ящер» про них докладывал…

При этих словах речь его словно споткнулась слегка.

— Не уберегли братишку, суки! — крикнул тот, распаляясь и передергивая затвор своей «грозы».

— Сержант! Отставить! — рявкнул первый паладин, который, видно, был командиром десантной группы.

— Докладывайте, Охотнички, ядрена корень! — обратился он уже к нам каким-то глухим голосом.

— Следуя намеченным курсом с группой туристов в количестве семи человек плюс гид, — начал я, — получили сигнал бедствия от Гваделупы, который, будучи в Башне, попал в окружение. Я и Охотник Йорген решили провести эвакуацию. Позывной «Ящер» присоединился к нам, только когда пошли танки — мы укрылись в башне и, запустив турбины во время бури, атаковали шагоходы. Четыре машины было уничтожено при активном участии позывного «Ящер». В ходе операции туристическая группа, находящаяся в тыловых позициях, в здании котельной, была захвачена группой бандитов с неизвестной целью. Охотник Сибилла избежала захвата и занимает скрытую позицию в районе котельной. Мы предприняли прорыв к месту захвата группы и вступили в боевой контакт с шагающим танком типа «Нефилим». Во время предпринятого нами с позывным «Ящер» отвлекающего маневра позывной «Ящер» героически погиб. Последний «шатун» находится в районе захвата группы.

— Ясно все с вами. — Командир махнул рукой и опять как-то тяжело вздохнул. — Другое непонятно: откуда, блин, здесь эти гребаные цыплята повылезли? Да еще и целым взводом?!

— Понятия не имею, — ответил я, — явно не с целью нападения на наш отряд — это нецелесообразно.

— Нецелесообразно, — повторил командир задумчиво и вдруг пробормотал слегка дрогнувшим голосом: — Чуть-чуть, блин, не успели…

— А что ты, Гваделупа, в башне-то делал? Мародерствовал небось, на? — Подозрительный сержант не унимался.

— Занимался я исследовательской работой, — мрачно буркнул Сенька.

— Ага, — скептически ответил паладин, — знаю я вас, Охотников, сучье племя, мать вашу!

— Сержант, смирно! — скомандовал командир.

— Можете опустить руки, — сказал он нам устало и каким-то картонным, неестественным голосом. — Действия ваши одобряю: действовали по обстановке, молодцы вы с цыплятами… Позывной «Ящер» будет представлен к награде, посмертно…

— Как его звали? — зачем-то спросил я.

— Андрей, — коротко ответил командир, и было видно, как он с силой стиснул челюсти — желваки напряглись.

В глазах моих потемнело, и навалилась какая-то стальная усталость, будто это на меня упал танк.

Звуки взрывов и выстрелы продолжались, отражаясь эхом от корпусов зданий, но бой сместился с площади в глубь территории «КлиБУса».

На склоне холма, неуклюже припав на разорванную гусеницу, черным едким дымом горел один из БМТ. Неподалеку, подмяв под себя ограду из «колючки», лежала туша одного из «Нефилимов». Второй танк стоял на своих «ногах» сбоку площади, с развороченной башней, которая полыхала пламенем на манер факела. Вокруг, между контейнерами и кучами мусора, валялись трупы. Везде что-то горело и чадило, воздух наполнял едкий, противный сладковатый дым.

А на холме появлялись маленькие фигурки всадников, покачивающихся в седлах своих свиноконей. В их руках, словно копья, щерились бластерные винтовки, то тут, то там сверкая смертоносными лучами.

Паладины нас просто спасли, поэтому никто не обижался на их грубость и недоверие: их БМТ прорвался на площадь под плотным огнем. На башне десантного танка, по бокам, установлена система КУВ (комплексы управляемого вооружения), представляющая собой два спаренных ПТУРа,[33] действующих по принципу: «Выстрелил и забыл». Эти управляемые ракеты, от которых уклониться танку не дали самонаводящиеся головки и мы с «Ящером», — они-то и попали в верхнюю часть башни «шатуна». В этом месте броня тоньше.

— Агдам, Агдам, — сказал командир в микрофон, — говорит группа «Саламандра». Мы на месте, приступаем к освобождению заложников, прием…

Не было слышно, что говорят ему в ответ.

— А чего вы так о туристах паритесь? — Вновь сержант пытался задеть нелюбимых им Охотников. — Вы же наемники, вам похрен должно быть?

— Во-первых, сержант, — сказал я как можно спокойнее, — мы обещали им безопасность. И мы за нее отвечаем. А во-вторых, — голос мой предательски дрогнул, — там моя жена.

Сержант промолчал, а Йорген бросил на меня изучающий взгляд.

— Принято, Агдам, выдвигаемся. — Командир огляделся по сторонам. — Отделение! — крикнул он. — Ко мне!

Шесть угловатых силуэтов в бронированных комбезах подошли с разных сторон, кто-то спрыгнул с башни поваленного танка.

Я обратил внимание на то, что у всех у них на левом бронированном наплечнике весьма пошарпанного голографического камуфляжа была изображена S-образная ящерица. Саламандра. Наверное, Андрей был из них. Видать, элитная группа.

— Значит, вводная такая, ядрена корень, — сказал командир, — операция по освобождению заложников. Мы с Охотниками прем в квадрат девятнадцать, южное направление. Помещение категории «У», здание котельной. Всем загрузить тактические карты. Потом проводим разведку, изучаем план здания и все по схеме. Вопросы?

— А может, дождемся, пока бардак[34] подойдет? — спросил один из бойцов.

— Бардак пойдет с «Тарантулом» с юга, — ответил командир, — мы на связи: данные нам передадут. Наша задача в тыл им выйди.

— Слышь, комод,[35] — низким басом спросил рослый солдат с РГД за спиной, — а мы не налипнем[36] в одно жало и цыпленка, и душманов? И Охотнички эти мне…

— Охотнички эти, Пресный, с «Ящером» вчетвером почти три часа воевали. И уничтожили четыре тяжелых танка, вручную. Слабо один?

Он зло и презрительно сощурился.

— Заложники, — напомнил Пресный — он слегка растягивал гласные, — цыпа, как локатор у них торчит там. Если мы его ломаем, они уже готовы к штурму.

— Лови тишину, Пресный, — грубо приказал командир. — Раздайте Охотникам наши частотные декодеры. Чтобы переговариваться могли с нами.

— Есть, — с явной неохотой сказал громила.

Нам закрепили на антеннах небольшие цилиндры декодеров — паладинские самые мощные.

— Выдвигайтесь вдоль башни, — приказал командир, — я догоню.

— Пошли. — Сержант махнул нам рукой, внимательно разглядывая Сенькину берданку.

Мы двинулись за десантниками аккуратными, размеренными шагами, слегка пригибаясь, стараясь держаться естественных укрытий.

Я обернулся назад: фигура командира отряда склонилась над телом «Ящера».

Мы продолжали двигаться вдоль стены «КлиБУса». На нас надвигалась группа построек производственно-обслуживающего типа. Переднее приземистое здание, с двумя большими черными провалами, в которые уходили ржавые рельсы узкоколейки, по-видимому, было депо.

— Не зли комода, — услышал я на общей частоте голос одного из бойцов.

— Да я просто спросил, и все! — начал оправдываться голос Пресного.

— Все-таки сын, хоть и приемный…

У меня вспыхнула в голове ужасная мысль: неужели и правда Андрей сын этого человека? Господи! По возрасту вполне подходит! Они ведь и вправду опоздали на несколько секунд! А он еще так спокоен и идет спасать нашу группу! Страшно подумать, что он сейчас чувствует… даже несмотря на то что на Марсе быстро привыкаешь к смерти в принципе… Даже если он и приемный…

Да… Паладины бывают разные… как и Охотники тоже…

И все же я насторожился: а вдруг он озлобится? Вдруг…

Нас нагнал командир: в скудном ночном освещении лицо его было словно отлитая железобетонная маска. Мне стало почему-то стыдно, что я не остановил этого отчаянного парня сейчас, возле танка, хоть я и понимал, что это вряд ли было реально, и все же… все же…

— В депо по сканеру чисто, — услышал я в шлемофоне чей-то голос.

— В депо не суемся, обходим с двух сторон, — мрачным голосом, не терпящим возражений, сказал командир. — Пресный, Мак и Санчо: вы с Охотниками слева, остальные со мной, пошли.

Наша группа разделилась как в хорошо отрепетированном балете: пригибаясь к земле, тихими быстрыми, но плавными шагами на согнутых ногах бойцы разбились на два маленьких отряда. Какофония выстрелов стала немного усиливаться, многократно отраженная стенами зданий.

— За мной, — тихо прогудел в наушниках бас Пресного, вскинувшего руку вверх.

Мы добрались до стены депо, а остальные скрылись за торцом корпуса.

Нагнувшись, мы пробирались под окнами, из коих некоторые ощетинились занесенными терракотовой пылью осколками стекол.

На пути попадались какие-то покореженные сетчатые конструкции и прогнившие, почти занесенные песком трубы, сложенные «горкой».

Я озирался по сторонам, но никаких признаков бандитов пока не видел. Мы подходили к краю стены, из-за которого высунулся покосившийся семафор, словно подглядывал за нами из-за угла.

Следом за ним начиналось несколько рядов пакгаузов, мимо которых ветвились стрелками почти засыпанные песком дорожки рыжеватых рельсов. Возле пакгаузов стояли полуразвалившиеся вагоны и платформы.

Пресный вскинул руку, замерев возле угла депо, словно охотничья собака, которая принюхивается к запаху дичи. Все разом остановились.

— Через пакгаузы не идем, — тягуче и невозмутимо пробасил наш командир, — выходим на двенадцать часов от торца: ориентир — трансформаторная будка.

Он исчез за углом. Сенька бежал передо мной, сжимая свою берданку, как копье папуас. Приклад чудо-оружия болтался в опасной близости от моих наколенников, и я семенил мелкими шажками, стараясь не наделать шума. Йорген замыкал, то и дело оглядываясь, с автоматом на изготовку.

Выбрались за угол и рванули к будке, перебегая между какими-то ящиками и кучами мусора.

Справа от будки стояла невесть откуда взявшаяся сильно заметенная песком покосившаяся набок противопехотная пушка, вокруг которой был выложен бруствер из туго набитых мешков. Затвор из казенника был выворочен с корнем и валялся под лафетом.

Оставалось только гадать, как это могло произойти: вероятно, преждевременная детонация снаряда в процессе зарядки ствола.

Вышли к будке — и опять короткая остановка.

— Триста метров, на десять часов, — вновь прогудело в наушниках, — стена с выбитыми окнами на четыре.

Я мельком заметил на торце одного из пакгаузов висящий высохший труп в полуистлевшем военном комбезе, распятый на гвоздях: да, видать, здесь часто были стычки.

Легкий холодок царапнул спину между лопаток.

Собственно, стена с выбитыми окнами была единственной деталью какого-то небольшого здания, разрушенного почти полностью. Перед ней нелепо и с какой-то вызывающей непокорностью гордо возвышалась станина изъеденного коррозией токарного станка. Дальше, к западу, уходила вымощенная бетонными плитами улочка, которую окружали двухэтажные гаражи. В центре нее стоял коричневым силуэтом, каким-то памятником в стиле антиутопии покореженный автопогрузчик, на «клыках» которого покоилась примотанная проволокой труба.

Выстрелы приближались.

— Мак и Санчо, за мной. Охотники прикрывают тыл.

Пресный аккуратно скользнул к стене одного из гаражей — его движения были по-кошачьи мягкими, что шло вразрез с таким могучим телосложением.

Паладины почти ползком добрались до погрузчика, причем Санчо и Мак перемещались боком, изучая фланги.

— Как задницей чуял! — процедил Пресный.

— Что там? — не выдержал я.

— По три «лягушки»[37] в проходах вокруг этой рухляди! — обличительно констатировал тот. — Когда они все успели?

Мы втроем крались вдоль стен гаражей.

— Мак, не дембели,[38] — ворчал Пресный.

— А я и не дембелю.

— Возьмем парочку с собой?

— Если ты попрешь…

— Мусора так по-лоховски накидали: типа нету тут ничего!

Пока паладины разминировали проходы вокруг погрузчика, мы изучали окна и двери, водя в направлении взгляда стволами автоматов.

— Пошли, — скомандовал Пресный, — смотрите под ноги. И если у кого есть ПБС,[39] самое время его накрутить.

Эта реплика явно относилась к нам с Йоргеном. Сенька же, не торопясь, приматывал воронку изолентой к своему ружью.

Я вынул из подсумка глушитель.

Наш отряд прошел гаражи почти до конца. Перед нами был довольно широкий перекресток. Я открыл на КПК карту местности и мельком взглянул на нее.

Сердце мое учащенно забилось: до котельной оставалось совсем немного. Если свернуть на перекрестке налево, то через пятьсот метров начинался цех утилизации, а сразу за ним… танк, бандиты и Ирина…

Выстрелы отчетливо доносились сочными трелями, фразами, короткими сочетаниями слов и междометий: будто шла словесная перепалка на азбуке Морзе.

На секунду я закрыл глаза и увидел вращающиеся в небе тысячи шарообразных молний. Наверно, я и вправду слишком впечатлительный, а возможно, уже и сумасшедший…

Пресный вновь изучал пространство за углом при помощи своего видеощупа.

— Слева, за углом, — негромко сказал он, — куда нам и дорога, стоят два бруствера по краям: в них не соваться — наверняка заминированы. Возможен боевой контакт. Выдвигаемся быстро и аккуратно, вдоль стены напротив, если начну…

Его слова в эфире прервал короткий свист, громкий глухой стук и отборный мат. Фигура одного из паладинов опрокинулась на бок.

— Снайпер, сука… — прохрипел один из бойцов.

— Санчо, ты как?! — отрывисто и тревожно спросил Пресный.

— В норме, — прокряхтел паладин, — броня стерпела.

— Есть! Засек! — коротко сказал Пресный, снимая из-за спины ракетницу.

Он неожиданно кувырнулся на открытое пространство перекрестка и, резко вскочив на одно колено, вскинул раструб и нажал на спуск. Мелькнула вспышка, и глухо ухнул выстрел.

Пресный кувырнулся дальше, к противоположной стене.

— За мной, — раздался его голос в шлемофонах.

Где-то прогремел взрыв.

Я вдохнул поглубже воздух, мысленно прикинул траекторию и кувырнулся вслед за паладинами, надеясь всей душой, что сегодняшний танк и смерть «Ящера» — это самое страшное, что могло случиться.

Присыпанный песком бетон взрыли первые очереди душманов.

Я стукнулся задом о стену и больно ушибся, но даже не заметил этого. Пополз вдоль стены, глядя в ритмично двигающиеся перед носом подошвы сапог ползущего впереди десантника.

Улица наполнилась адской стрельбой и заунывным свистом рикошетов. Главное — не думать, не паниковать, сосредоточиться на окружающей обстановке.

Я, затаив дыхание, вглядывался вперед и пытался отследить позиции стрелков.

Строение, вдоль которого мы ползли, заканчивалось метров через тридцать, а дальше шел забор из толстой проволочной сетки. Это было скверно: мы могли попасть в зону огня.

Напротив этого забора было четырехэтажное здание в облупившейся побелке. Оно напоминало административный корпус. С его стороны выстрелов вроде не было. В основном огонь шел справа и немного сверху. Трассеры почти отсутствовали.

Впереди, возле угла стены, виднелись аккуратно уложенные друг на друга мешки с песком — это был ближайший к нам бруствер. Внутри него лежали две подозрительные кучки мусора.

Кто-то из наших сзади выпустил очередь в перспективу улицы. Я бросил взгляд туда и увидел несколько перебегающих улицу фигур.

Я тоже вскинул ствол, но было поздно.

— Вы чего пачки откинули?! — гневно выкрикнул Пресный. — С той стороны улицы они нас достанут!

Он на пару с Маком аккуратно разбирал кучки мусора по кусочку.

Да, сплоховали.

И тут со стороны здания ударила пулеметная очередь. По стене над нами застучали крошащие кирпичи пули, и полетели брызги осколков.

Мак выругался.

— Не торопись, уже, — сказал ему Пресный своим невозмутимым голосом.

Я заметил отблеск ритмичной вспышки в черном проеме окна на уровне третьего этажа.

Я прицелился и послал в угол подоконника две коротких очереди. Пулемет затих, а из соседнего окна огрызнулся в ответ автомат.

— Не спать! Заградительный огонь по окнам! — крикнул Пресный.

Засвистели Сенькины шарики, зашипел ритмично своим глушителем автомат Йоргена, я сменил рожок. Из одного окна на улицу выпала фигура человека, раскинувшего в падении руки.

Мы словно поливали улицу из большого свинцового шланга. А один из десантников швырнул дымовую гранату. Напротив забора расцвело густое белое облако.

— Все за бруствер! — крикнул Пресный.

Мы заползли за укрытие и залегли, вглядываясь в туман.

Вдруг стрельба усилилась: со стоящего почти на границе видимости цеха утилизации ударило несколько очередей сразу. Били откуда-то с крыши. Несколько человек стреляли из-за угла административного корпуса: короткими перебежками они продвигались в нашу сторону.

И тут, метрах в десяти перед бруствером, грянул взрыв минометной гранаты — казалось, что сильнее в ушах уже звенеть не может. На нас посыпались мелкие камни и песок, противно завыли осколки. Почти одновременно вновь ударил пулемет.

Душманы предприняли контратаку.

В перспективе пространства вдруг возникло резкое ритмичное движение. Улицу стали заполнять силуэты людей, подпрыгивающих над поверхностью до уровня третьего этажа. Это зрелище имело ошеломляющее впечатление!

— Что за блохи из Гваделупы? — удивился Сенька вслух.

— Кузнечики, блин! — Пресный смачно сплюнул.

Мельтешащие вверх-вниз душманы поливали наши позиции заградительным огнем, не давая особо высунуться.

Это было специальное подразделение бандитов, которые, пользуясь малой гравитацией, изготавливали себе мощные пружинные ходули, подбрасывающие их высоко вверх. Конечно, особой меткостью они не отличались, но такими танцами сильно отвлекали противника, да и попасть в них было проблематично.

— Откуда они только берутся, — процедил Санчо.

— Из магазина резиновых изделий, — в тон ему ответил Мак.

— Гранаты, — приказал Пресный.

Тут из-за сетчатого забора с обезьяньей ловкостью выскочила фигура душмана и, кувырнувшись по земле, вскочила и бросилась к нам. Человек держал в вытянутых руках по гранате.

От неожиданности на мгновение все опешили.

— Аллах акбар!!! — истошным гортанным голосом завопил человек, перекрывая треск стрельбы.

Тут же две очереди ударили в его грудь. Тело опрокинулось назад, а выпавшие гранаты откатились к забору и разорвались.

— Вот Аллах-то, может, и «акбар», а ты, дружок, не очень, — проворчал Пресный.

— Чего-то они вспухли[40] маленько, — с тревогой в голосе отозвался Мак.

— Да… застряли мы, — с досадой ответил Пресный.

Меж тем «кузнечики» приближались огромными прыжками.

Я начал нервничать, а Йорген и Сенька открыли беспорядочную стрельбу.

Разве что Сенькин «Разрушитель», со своей кучностью стрельбы, мог хоть как-то противостоять им.

Сквозь выстрелы изредка слышался истошный скрип пружин, а автоматные очереди, сверкающие пунктирами трассеров, постоянно меняли угол.

«Кузнечики» ловко маневрировали в узком пространстве между зданиями.

Было страшно оттого, что убьет именно шальная пуля.

Было страшно и неприятно высовывать голову из-за бруствера.

Было просто страшно потому, что в нас стреляло много стволов и что опять начались хаос, неразбериха, которые приводили к панике…

Я, стиснув зубы (а они сегодня уже привыкли к такому положению), осторожно подполз к краю бруствера и выглянул сбоку…

Вдруг послышался громкий грохот, и на фасаде административного корпуса вырос огненный смерч. Посыпались осколки кирпича. Затем справа ударил другой пулемет.

Несколько «кузнечиков» разлетелись прямо в воздухе, вспыхнув как спички, а остальные резко изменили направление прыжков.

— Ну наконец-то, — удовлетворенно пробасил Пресный. — Комод приехал!

Взвыла мина и разорвалась где-то за забором, а в здание вновь угодил реактивный снаряд, и ударила скорострельная пушка.

Фигурки душманов стали разбегаться, как потревоженные тараканы, а стрельба начала стихать.

За забором грянул новый взрыв, и сетка со скрежещущим свистом брызнула порванной паутиной в стороны. Стальные рамы застонали, и звук этот перемежался с металлическим лязгом и утробным урчанием. Из-за угла здания, за которым прятались мы, показалась передняя часть БМТ, которая подмяла под себя гусеницами остатки рамы забора.

На улицу выехала спасительная боевая машина, которая сразу стала разворачиваться к нам задом, наполнив проем между строениями мутно-серым выхлопом.

Десантного отсека за башней уже не было.

На башне красовался номер «203» и была грубо намалевана голова дракона, извергающего из пасти пламя.

Справа от машины полыхнуло огнем, а дымный след ракеты уперся в угол дома, разорвавшись огненными брызгами. Земля содрогнулась, и звонко заколотили осколки по броне танка.

БМТ медленно и с достоинством, словно суетиться было просто несолидно, поднял дуло башенного орудия немного вверх, и пушка выстрелила, самортизировав.

На углу крыши цеха утилизации раздался взрыв, и выросло огненное облако.

— Комод! — закричал в наушниках Санчо. — Где ты ходишь?

— Вы без меня — никуда, — раздался голос командира отделения в шлемофоне.

— Опять из нас подсадного сделал! — с обидой сказал Пресный. — Предупреждать надо!

— А вы испугались, ящерки? — ехидно спросил Комод.

— До мокрых штанов, — мрачно ответил Пресный басом.

— Ты чем-то недоволен?

— Да нет, — рассудительно отреагировал десантник, — понервничал просто…

— На броню! — был приказ. — Пора кончать с этим делом.

— Есть! — отозвались несколько голосов одновременно.

— За мной, — кивнул нам Пресный и махнул бронированной рукой с перчаткой без «пальцев».

Мы выскочили из-за бруствера и подбежали к БМТ.

Танк слегка подался вперед, лязгая негромко траками, и паладины, хватаясь за облупившиеся, протертые скобы, запрыгнули враз, словно на дромадера.

Я со сдвинутой набок кислородной маской, откашливаясь от выхлопных газов, сдавливающих горло, тоже вцепился мертвой хваткой в скобу.

Йорген карабкался слева.

— Можете принять оружие? — хрипло крикнул бегущий вслед Сенька.

Мы с Йоргеном одновременно схватились за его бугристую швабру, а Сенька вцепился в буксировочный блок и подпрыгнул. Стукнул его по ляжке прикладом автомат, которым упрямый Сенька сегодня и не воспользовался.

БМТ вновь обдал нас серым дымным плевком и, плавно раскачиваясь, покатил вдоль покореженного забора, мимо выщербленных стен административного корпуса, подминая под себя валяющиеся, будто мусор, искалеченные и обожженные мертвые тела. Они шевелились под гусеницами, словно на миг оживая, раскидывали руки и ноги…

Я крепко зажмурился, и меня стошнило прямо на край брони. Я потряс головой: прямо перед моим лицом оглушительно рокотало и дышало жаром из щелей стального корпуса, под которыми скрывался двигатель.

Я судорожно вдохнул раскаленный, пропахший маслом воздух.

Мне подумалось, что хоть я и привычный ко многому и напугать меня сложно, но такого, как сегодня, — не было в моей жизни. Не было, а теперь будет… всегда будет…

Мне было страшно под Пелопоннесом, мне часто снился пробитый череп Голландца, я видел очень многое, я боялся под пулями АШаТа, мне было жутко скованному наручниками на «Изумруде», но так страшно… нет, «страшно» — это неправильное слово: никогда я не чувствовал себя так близко к потере всего себя. К полной потере своего «я». Ощущение себя мелким придатком тупой и равнодушной бойни. И при этом шокирующим желанием было наплевать на все, бежать, выть и рычать, как дикий зверь, стреляя во все стороны…

БМТ меж тем, рокоча и лязгая, подбирался к углу цеха утилизации, перед которым, шумно рыкнув, резко повернул вправо.

Мы схватились руками — кто за что. Я чуть не упал, наступив коленом на Йоргена, который уперся в полозья креплений десантного отсека.

Из узкого прохода между зданиями ударила шальная автоматная очередь — гулко застучали по броне пули, рассыпая каскады искр.

Мы прижались к броне, и вдруг мою икру на правой ноге обожгло острой болью, и что-то теплое потекло в сапог.

Я вскрикнул и словно в ответ получил ощутимый удар в спину — дыхание перехватило. Это был рикошет от второй пули. Бронежилет выдержал.

Никто ничего не заметил: броня тряслась, ногу жгло, а распластавшийся на броне Йорген и десантники извергли град огня и свинца в сторону стрелка.

Я закашлялся, судорожно хватая ртом воздух.

— Заградительный огонь по окнам! — еле слышно в общем грохоте раздался низкий окрик Пресного.

БМТ чуть убавил ход, и его корпус слегка завибрировал — рокотал пулемет танка, расчищая путь вперед. Сзади ухнул взрыв, но звука его почти не было слышно…

Я тоже вскинул автомат и, попытавшись удобнее устроиться на броне, случайно пошевелил ногой и взвыл от боли.

Со злостью надавил я на курок, передавая всю свою боль и ненависть в вылетающие из ствола пули.

— На тебе, сука! — вырвалось у меня, когда я заметил фигуру с РПГ на плече, болтающуюся в моем прицеле на фоне пролома стены.

Я попал ему в шею: ударил фонтан кровавых брызг, душман выпучил глаза и инстинктивно схватился за горло, выронив оружие.

Тут же по шлему звонко саданул рикошет.

Танк приближался к груде бетонных балок, лежащих поперек дороги, нас качнуло, словно на огромных качелях, и вновь поднялось облако выхлопа.

Стрельба заметно убавилась.

— Бардак передает данные! — крикнул в наушники Комод. — «Шатун» нас скоро может спалить. Дальше пешком.

БМТ обогнул несколько стальных контейнеров и, подъехав к воротам цеха, плавно развернулся, занимая позицию между глухой стеной и аппарелью пакгауза. Машина, вздрогнув, замерла, а башня танка с тихим металлическим стоном медленно развернулась головным орудием на девяносто градусов в ту сторону, откуда мы приехали.

Я увидел, что броня под моей ногой измазана кровью, красновато-коричневой, смешавшейся с грязью и пылью. Я трясущимися руками отстегнул с пояса аптечку. Паладины спрыгнули с брони на землю, занимая оборону вокруг БМТ.

Я вколол себе трамадола и лошадиную дозу обезболивающего. Затем разодрал мокрую от крови штанину и увидел багровую дыру в ноге: повезло — навылет.

Остро пульсировала нога, но я попытался отключиться от всего и принялся обрабатывать рану.

— Странный! Тебя задело? — Лицо Йоргена было каким-то перекошенным.

— Слегка, — слабым голосом ответил я.

— Ладно, ништяк, дошли… — Йорген машинально сплюнул и как кукла сполз с брони, упираясь спиной в покатые ребра жесткости.

Сенька дрожащими руками пытался скрутить самокрутку, но бумага порвалась.

Мы тяжело дышали, словно после забега по лестнице.

В танке открылись боковые люки, и оттуда вылез Комод со своей частью отряда.

Закончив перевязку, я медленно сполз с брони на землю: в ушах шумело, руки продолжали трястись, а все туловище ныло, будто меня раздробило на тысячи частей. Но боль в ноге и спине притупилась.

— Значится, так, ядрена корень, — начал Комод. — Поднимаемся на крышу, котельная на два часа, проводим разведку, потом бьем «шатуна» с господствующей высоты и резко, без паузы, кладем урлу, каждый со своего фланга. Ясно?

— А если они этих туристов живым щитом используют? — послышался голос сержанта.

— А мы этого должны не допустить! — резко ответил командир. — За мной.

Он подошел к стене цеха, которая уходила этажа на три вверх. Она вплотную примыкала к высокой элеваторной колонне, возвышающейся над крышей на добрых пятнадцать метров. Из нее по диагонали вниз выходила дырявая, сильно поржавевшая труба, теряющаяся в мусорном контейнере. А по стене цеха, до самой крыши, шли покореженные ржавые скобы пожарной лестницы.

— За мной, — коротко скомандовал командир, хватаясь за нижние скобы руками.

— Ох, и задолбало меня сегодня лазание это, — проворчал Йорген, потирая ладони.

— Я последним пойду, — виноватым голосом сказал я, указывая на окровавленную штанину комбеза, — буду задерживать только.

— Шиш тебе с солидолом. — Пресный кинул на меня короткий взгляд. — Я последним пойду, прикрою, если что.

Я не стал спорить.

Приклад Сенькиного оружия «массового поражения» (как я мысленно окрестил уже его мушкет) болтался у меня перед носом, а я неуклюже подтягивал раненую ногу, а затем вцеплялся руками в следующую скобу, подтягиваясь вверх.

Снизу, озираясь по сторонам, лез Пресный. Я старался не смотреть вниз: от боли и потери крови кружилась голова, лихорадило и болела спина. Но все же стоило признать, что для такого кошмара, который мы пережили сегодня, для такой бесчеловечной кровавой бойни, оснащенной высокотехнологичными устройствами умерщвления, для такого хаоса и неразберихи, нелепых случайностей и смертей можно сказать одно: мы отделались просто минимальными потерями, попав прямо-таки в полосу сказочного везения. Даже несмотря на наш боевой опыт, несмотря на внимательность, осторожность и смекалку. Даже притом что никто из нас не потерял в бою головы и не ударился в панику (хотя несколько раз я был к этому очень близок).

«Замолчи!» — мысленно приказал я себе. Пока еще ничто не кончилось: рядом с Ириной — бандиты. «Шатун» стоит, последний из восьми машин… Восьми! Да… как поведут себя при штурме бандиты? Как поведут себя при штурме туристы? Как будут реагировать паладины? Моя тонкая интуиция молчала, привыкнув за время боя к перенапряжению, к грубым, резким и смертельным событиям, следовавшим одно за другим.

Медленно вращала Вселенная причинно-следственный вал колеса, которое должно было выдать горстку случайных комбинаций, обозначающих линии наших судеб…

Но больше всего в этой ситуации меня поражал командир взвода, который не прервал спасательной операции после гибели приемного сына. Чувство мести? Паладины могли бы нас просто шлепнуть в пылу боя и отчаяния. Это убрало бы все проблемы. Да и с туристами можно было не церемониться.

Все же понятия у паладинов довольно своеобразные — хотя честь и доблесть у них присутствуют, но в некоторых определенных аспектах… м-да…

Я испытывал к ним благодарность, к этим непонятным и грубоватым парням, которые спасли нам жизнь не один раз за совсем недолгое время.

— Черт! — вырвалось у меня невольно: я на секунду потерял устойчивость в ногах на кривой скобе и случайно наступил на больную ногу. Тело пронзила боль от ноги до шеи, а перед носом прошел по дуге увесистый самодельный Сенькин приклад, который он задел каблуком сапога. — Сеня! — прошипел я в микрофон. — Полегче со своей балалайкой!

Тот коротко обернулся вниз и продолжил подъем.

На крышу все вползали на пузе и залегли недалеко от края. На всех были маскировочные накидки, так что сканеры засечь не должны были.

Комод вытянул за край крыши видеощуп и транслировал на наши КПК слегка дрожащее изображение.

Котельная была чуть поодаль от нас. Сердце мое вновь учащенно забилось — там наши…

На краю пакгауза, напротив входа в склады котельной привлекла внимание фигура часового, покуривавшего беззаботно сигаретку.

Вокруг не было ни души: ни танка, ни людей…

И все же часовой в такой расслабленной позе показался мне слишком беспечным: он бы еще раскладушку поставил с теликом и пивом. Это сильно контрастировало с теми свинцовыми ливнями, которые только что извергались на нас в пятистах метрах отсюда.

И я никак не мог разглядеть: где же стоит последний «Нефилим»?

Тут к часовому подошел второй душман и, прикурив у первого, сел с ним рядом. Да… всего два выстрела с глушителем — и охраны сильно убавится: знать бы, сколько их там, внутри…

— Командир, — спросил я тихим голосом, — БРДМ передал данные о численности отряда?

— Их там всего девять, — так же тихо ответил он.

— А где танк? — вновь спросил я.

— Хрен его знает, — раздраженно ответил Комод.

Я обрадовался впервые за последнее время.

— Надо этих с улицы убрать, — прошептал я торжествующе, — пока они в зоне стрельбы.

— Так! — резким шепотом осадил меня Комод. — Охотникам просьба: в нашу работу не лезть! И вообще: кто будет стрелять или действовать без приказа — я тому задницу на уши натяну, — всех касается! Слушать только мои приказы, японский дятел! Ясно?

— Ясно, так точно… — послышались разрозненные голоса.

Я не решился спорить: все же сейчас хозяева положения — это паладины. Но меня обжигало чувство какой-то ревности, будто Ирину хотят спасать без меня.

— Вон там, рядом с Борой, — опять зашептал командир, уже спокойным тоном, — люк на техническую лестницу. Спускаемся до первого этажа, и там застыли чтобы!

Паладин, лежащий спереди и слева от меня, подергал ржавую ручку, торчащую из плоскости крыши, и, как ни странно, люк с легким скрипом открылся.

Мы стали по очереди спускаться по решетчатой пыльной лестнице, на площадках которой валялся мусор и уходили в облупившиеся стены черные провалы коридоров с ничего не говорящими указателями: «Сектор 9», «СК-12», «Сектор 7», «ЛХА».

Нога ныла отчаянно, тело сотрясалось мелкой лихорадочной дрожью, но спускаться мне было гораздо легче — у лестницы имелись перила.

На первом этаже было небольшое помещение без окон, с каким-то агрегатом, покореженным пультом и потрескавшимся причудливыми узорами дерматина креслом оператора. В дальнем углу комнаты был дверной проем с вышибленной дверью, лежащей прямо на пороге. Оттуда пробивалось слабое ночное освещение.

— Так, — вновь сказал Комод, — все замерли тут. Я пойду первый, поболтаю с часовыми, а вы выходите по команде…

— Комод… — начал было Пресный своим густым тягучим басом.

— Отставить разговорчики, господин прапорщик! — властно прервал его тот. — Выполнять приказ.

— Есть… — угрюмо и с некоторой обидой ответил паладин.

Командир подкрался к двери и исчез в проеме.

— Сибилла, ты меня слышишь? — сказал я негромко на ее частоте. — Мы возле котельной.

— Наконец-то, где вас носит? Я уже тут… С вами все в порядке? — раздался взволнованный голос Сибиллы, в котором сквозили тревога и нетерпение.

— Да, с нами все в порядке, — тихонько, чтобы никто не слышал, произнес я, — еще с нами отряд паладинов.

— Ох… смотрите аккуратнее…

— Где танк, Сиб? — вырвался у меня давно клокочущий в горле вопрос.

— Ушел, — кратко ответила она.

— Как ушел?! — не выдержал я.

— Ногами, — ответила Сибилла, — стоял-стоял во дворе, потом завелся и пошел куда-то на север, за башню. Вообще, Странный, бандиты какие-то расслабленные, как на курорте…

— Я тоже заметил… Не нравится мне все это…

— Сиб, малышка, я тут! — вклинился в эфир голос Йоргена.

Я пихнул Йоргена локтем.

— Привет, Акмэ, — хрипловато ответила та.

— Жди, — сказал я.

— Жду, — мрачно ответила она, — обождалась уже.

Я понимал, сколько вынесла Сибилла, вынужденная просто бездействовать, ожидая нашего прихода, а может, и нашей смерти или тяжелых увечий. Осознавая, что, даже если она начнет отстрел бандитов по партизанской программе, оставался еще танк и туристы, которыми бандиты могли воспользоваться в любой момент, как живым щитом.

Я понял, что ждать больше не могу и не буду: я не паладин, и приказ «замереть» ко мне не относится. У меня хватит мозгов не мешать командиру, но я должен быть рядом, в центре событий.

Я лег на каменный пол и пополз к дверному проему.

— Вы куда? — рявкнул в наушниках голос сержанта. — Назад!

— Отвали, — мрачно огрызнулся Йорген, который уже полз рядом со мной.

— Мне тоже посмотреть охота, — раздался густой бас Пресного.

— Пресный! — сержант почти зашипел от гнева. — Считай, что твоя задница уже на ушах!

— А мне так идет больше, — спокойно ответил тот.

— Очко будешь драить месяц!

От Пресного веяло каким-то спокойным простодушием и незамысловатым здравомыслием: он был естественен, он тоже, как и я, чувствовал, что ситуация какая-то непонятная, что-то не так…

Мы доползли до поваленной на пол двери и увидели пакгауз котельной и сидящих на его краю двух часовых, а рядом с ними… рядом с ними стоял Комод и действительно болтал, покуривая сигаретку!

Я, кряхтя и морщась от боли, повинуясь какому-то инстинкту, схватился рукой за дверной косяк и, с трудом поднявшись на ноги, вышел во двор котельной, обрамленный мусором, ржавыми бочками и пятнами мазута.

Сенька, Йорген, Пресный и Санчо последовали моему примеру.

Мы медленно шагали по площадке перед пакгаузом, а из мусорного контейнера у дальней стены, которая была испещрена выщерблинами от пуль, вылезала фигура Сибиллы.

Один из душманов заметил нас и, показав пальцем в нашу сторону, что-то сказал командиру, снимая с плеча автомат и лениво передергивая затвор.

Комод оглянулся. Мы подошли на расстояние нескольких метров, и я тоже передернул затвор своего трофейного STG. Паладин смерил нас по очереди тяжелым, изучающим взглядом, затем как-то натянуто улыбнулся — в тусклом красноватом освещении это выглядело словно оскал черепа.

— Ну вот, видите? — сказал Комод. — Вместо того чтобы тупо стрелять, иногда можно и договориться!

— Седой, это чего же такое? — спросил Пресный командира растерянно.

Он явно был ошарашен, и его растерянность как-то не сочеталась с его угловатой фигурой, с его низким, окающим басом, с ощущением уверенности и спокойствия, которое исходило от него во время боя.

— Пресный, — вкрадчиво, явно сдерживаясь, ответил командир, — ты уже один раз приказ мой нарушил, так сейчас хотя бы стой и не трынди, ядрена трактор.

Он повернулся к душману, закутавшемуся в маскировочную накидку. На рябом лице этого бандита, поросшем рыжевато-грязными клочьями щетины, блестело изрядное количество пирсинга. Второй сидел чуть поодаль от рябого, и на него падала тень с навеса пакгауза.

— В общем, так, Дон, — возобновил Комод свой разговор с рябым. — Зови сюда Джафара — пусть их выводят, и надо разбегаться. Время — деньги, а кому и жизнь.

— А эти ребята, — Дон кивнул в нашу сторону, — они нервные? Они стрельбу не будут поднимать? Договор-то с тобой только был, Седой…

— Ребята, — в тон ему спросил нас Комод, — вы стрелять будете? По туристам и людям, которые их охраняли, ежовый пенис?

— Вообще я охраны не заказывал, — сказал я резко, — но если все живы и здоровы…

К нам подошла Сибилла, разминая затекшие конечности. Они коротко обнялись с Йоргеном.

Я ничего не понимал, абсолютно ничегошеньки, да и нога ныла, и спина, и голова шла кругом, слегка подташнивало и звенело в ушах.

Как-то не вязался у меня образ Комода с гением дипломатии… Тем более после всех последних событий.

— Вот видишь, Дон: ребята не хотят палить по своим, — так же вкрадчиво и даже по-дружески ответил Комод.

— Ладно, подожди. — Тот оперся о приклад автомата, поднялся и заковылял к двери на склад.

— Комод, — сказал я как можно спокойнее, — может, ты со мной поделишься? Обстановку прояснить, а то непонятно: стреляй в душманов, не стреляй в душманов…

Я старался выглядеть простодушнее Пресного, натуральным фермерским пареньком из марсианских прерий.

— Вашу задницу просто сняли со сковородки, — невозмутимо ответил он.

— Это я заметил, — сказал я, приложив руку к груди, — вам за это респект и проценты, просто пойми: мы сегодня тоже не церберов гоняли, и…

— Ну что тебе не ясно? — Комод вскинул брови. — Нам сообщили о группе туристов уже давно. А мы не успевали к вам прорваться, и я попросил один дружественный отряд нам помочь, пока мы не подойдем. Операция прошла успешно. Что непонятно тебе, Охотник?

— А «шатун» откуда взялся и куда делся? — Я как можно более глупо похлопал ресницами и озадаченно посмотрел на враз помрачневшего Комода.

— Кстати, — процедил он сквозь зубы, — и мне это интересно, яловый папуас.

Через пару минут из склада появился коренастый, немного косолапый человек в черном кожаном комбинезоне, с черным бронежилетом.

Лицо его было слегка раскосым и щекастым, над верхней губой расходилась черная полоска усов, а гладко выбритый череп покрывала зеленая бандана.

— Наконец ти прищол! Сэдой! — Он приветственно вскинул руки, у него за спиной маячили еще двое душманов. На каждом из них было навешано нереальное количество оружия, включая ракетницы и ленты боеприпасов.

— Салам алейхум, Захарка! — кивнул улыбающийся Комод. — Как ты тут?

— Тивоими молитвами! — Джафар, улыбаясь, спустился по аппарели пакгауза и подошел к паладину.

— Что тут у вас творится? — тихо спросила Сибилла.

— Сам не пойму, — пробормотал я.

— Паладины решили податься в бэтманы, — пробурчал Йорген, — спасают всех, на вес и поштучно.

Сенька тронул меня за плечо.

— Смотри-ка, все в порядке у вас, — с улыбкой сказал он, — а ты переживал.

— Просто я очень нервный в последнее время, — ответил я тихо.

— Это ты зря…

— Привет, Джафар! — Командир подошел к главарю бандитов и вдруг с силой ударил его в живот своим большим красным кулаком.

Джафар хрюкнул и согнулся, побагровев.

Стоящие у дверей склада бандиты вскинули автоматы и шумно лязгнули затворами. Мы тоже покрепче сжали свое оружие.

— Говори, гнида, — прошипел Комод, — почему про танки не сказал ничего?! Откуда ты этих цыплят выблевал?! Почему не сказал, падла! У меня сына убили! Понимаешь, сука?!

— Нэ стрэлять, — прохрипел Джафар своим людям, вскинув руку и отчаянно кашляя.

— Будешь говорить, ядерный насос? — Командир уже держал его за плечи, слегка встряхивая.

— Сэдой, харош! — взмолился Джафар. — А еслы я так буду? Сначала стрэлять, потом гаварыть вопросы?

Комод разжал свои объятия.

— Слушаю, — сухо произнес он.

— Нэту слов, жьаль Андрэя, — сказал Джафар, отряхиваясь и кряхтя. — Харощий парэнь биль. Но, Сэдой, врубись сэрьезно — это нэ нащи, я про эти циплята поганий вообще не зналь!

— А один у вас во дворике чисто припарковался — отлить, наверное, хотел? — Глаза командира были подозрительно сощурены, и он стал немного похож на Джафара, и вдруг закричал надрывно: — Откуда, блин, они взялись?!

— Сэдой, я тэбе искренне соболезную, но орать нэ надо, — спокойно ответил бандит. — Их тут вабше два било сначала. Ми чуть не обгадилысь, когда они пришли сюда, во двор, две этих шайтан жьелезних. Ми хотели их стрелять с эрпеге, но, аллах свидетель, я виполнял твой приказ — щтоб с туристама ничто не случилась!

— Ну дальше, — перебил Комод.

— А они пришли и стаят, не дэлают ничего, — всплеснул руками Джафар, — мои бойцы смелий: выщьли ходить вокруг, они стаят, не щевелятся — страшно. Я с ными по радио говориль…

— И?! ЧТО? — Командир вновь в нетерпении сжал кулаки.

— Нищто, — ответил невозмутимый Джафар. — Они сказали, ми вас охранять будем, чтоб не било нападений на вас. Назвать клан не хотель, говорить, от кто прищел, тожье не хотель: ну я и плюнул — стаят и стаят! Можьет ти прислаль?! Я что могу думать? Патом буря биль, шайтан-башня гудель, патом один танк ущель, потом второй, нэдавно совсем, туда…

Он махнул рукой по направлению к башне.

— Так, блин! — Командир ударил своим кулаком себе в ладонь. — Джафар, ты ведь не гонишь мне? Учти, я знаю, где у вас клан, я про вас все знаю…

— Слушай, Сэдой, зачем так говоришь мнэ? — Джафар нахмурился. — Если би не горэ твое, я подумаль би, что ты меня обидеть хочещ! Я не подставляю своих…

— Ладно, — мрачно сказал командир, — извини, Захар, психую я…

— А чем рэчь! — Джафар покачал головой. — Тибе плохо. Я знаю…

— Выводи их, — тихо сказал Комод.

Джафар махнул рукой одному из своих бойцов, и тот скрылся в дверях.

— Отделение, — негромко скомандовал Седой, — ко мне.

Четверо более дисциплинированных паладинов — сержант, Бора и еще двое — вышли из дверей и присоединились к тусовке во дворе.

— Построиться, — отрывисто приказал командир.

Отделение выстроилось за нами: Пресный и Санчо тоже заняли свои места.

Мы, четверо Охотников, сгрудились возле аппарели, рядом с Седым и Джафаром.

Командир снял с себя десантный рюкзак, расстегнул его одним движением и вынул из его недр чехол.

— Здесь как договаривались, — вполголоса сказал он. — И еще батареи. Кодировка и карты.

Джафар закивал.

— А кто из них Странный? — вдруг спросил он.

— Вот этот, — посмотрел на меня Седой и ткнул пальцем. — А что?

Бандит полез в чехол, пошарил там, включив нашлемный фонарик, и вынул блестящий продолговатый предмет. Затем подошел ко мне.

— На. — Он ткнул в меня золотым слитком с отштампованным на нем серийным номером.

Я не шелохнулся.

— Спасибо — не надо, — кивнул я.

— Бэры. — Он потряс им опять. — Не обижяй Джафара.

— С какой стати? — поинтересовался я.

— Это тэбе за Мирзу, — ответил душман. — Спасыбо хачу сказать: ты его завалил, по слухам, пару солов назад, а это мой кровник биль! Возьми!

Я с неохотой протянул руку и взял слиток, сунув себе в карман разгрузки. Лучше бы аптечку или гранат подарил… Одно слово: бандит…

— Джафар умеет благодарить, кто его помогает!

Комод бросил на меня оценивающий взгляд.

Тут створки складских ворот надрывно заскрипели, отодвигаясь на полную, и из темноты проема стали выезжать туристы, сидящие верхом на дромадерах.

В глазах моих потемнело и слегка качнуло: сердце бешено работало всеми своими клапанами, и заныла рана в ноге. Вот сейчас, вот сейчас…

Дронова щурилась, Лайла, за ней Аюми, вжавшая голову в плечи, Крис, вращающий головой по сторонам, Аурелиано, застывший как статуя, и… вдруг… белый дромадер и оранжевый комбез… Ира!

Серые глаза расширились, голова повернулась, разглядывая стоящих во дворе людей…

Я не выдержал и замахал здоровой рукой! Я улыбался во весь рот! Я сиял, словно урановая пластинка!

И она! Улыбнулась! Потом тоже принялась махать мне, а потом… потом на ее лице заблестели слезы, и она отвернулась к стене.

Дронова с Лейлой тоже стали махать руками.

— Прывэт, ребята! — выкрикнул Азиз, замыкающий с полковником шествие нашей группы.

Бочком ехали безумные кладоискатели, которые, казалось, и не прекращали своей беседы.

Рядом с верблюдами шли вооруженные бандиты, одетые кто как попало, с автоматами на изготовку.

Я протолкался между животными к альбиносу, подставил руки, и Ирина спрыгнула мне в объятия. Я наступил на больную ногу, ойкнул и уткнулся в мокрое от слез лицо, сжимая ее плечи своими руками.

Двор наполнился шумом и разговорами. Фыркали и погавкивали верблюды.

Когда я оторвался от лица Ирины, она была вся перепачкана сажей и пылью.

— Ой, прости, дорогая… — Я принялся лихорадочно искать в аптечке антисептические салфетки… — Я тебя испачкал…

— Ты пришел… — громко шептала она, чтобы не заплакать, — пришел… я загадала так, что ты придешь… Я знала… ты же обещал…

И все-таки она заплакала, сложив ладони себе на шею, опустив голову и вздрагивая, а я крепко стиснул ее в объятиях. Снял с нее шлем и долго вдыхал запах ее волос, ее запах…

— Ты же знаешь, я стараюсь всегда делать как обещал, — пробормотал я, чувствуя, как отступает боль в теле.

— Я знала… знала… — всхлипывала Ира, — я знала, что ты не дашь себя убить… ты обещал…

Ремень автоматической винтовки сполз мне на сгиб локтя, и дульная часть с мушкой больно уперлась мне в ногу, но я ничего уже не чувствовал, я был не здесь, не на Марсе… Все это казалось просто сном… сном, который может оборваться в любую секунду…

Мне уже было плевать на черную шахту лифта, на брызги крови и брызги пламени, на истошные предсмертные вопли в эфире, на рев турбин и Башню Титанов, вместе с шагающей бронированной смертью.

Туристы рассеялись по двору, бандиты застыли, словно статуи, некоторые из них курили в кулак, по привычке пряча тлеющий огонек в руке. Паладины продолжали стоять нестройной шеренгой, слегка полукругом.

— Сэдой, — услышал я краем уха, — если вапросов больше нэт, ми пойдем — дэл по горло.

— Иди, Захар, — был ему ответ.

Душманы построились цепью, и Джафар, помахав всем рукой, повел своих бойцов в сторону холма, где еще недавно стояли «шатуны».

— Скворечник… Скворечник, — услышал я в наушниках голос Комода, — подходи во двор, на въезде встань.

К нам подошли полковник с Азизом, и даже Дронова с Лайлой нас поздравляли с победой.

— Эх, жалко, меня с вами не было, — хлопнул меня по плечу полковник.

Я отвернулся от прижавшейся ко мне Ирины.

— Вы знаете, полковник, — сказал я, глядя ему в глаза, — не о чем тут жалеть… не о чем…

— Да я понимаю, сынок. — Рой Горнфилд опустил глаза. — Это я так… молодцы вы.

— Если бы не ребята, — я кивнул в сторону построенного отделения, — нам шандец. Пресный не даст соврать.

— Да, не дам, — с коротким смешком басовито протянул Пресный.

— Молодцы, десант! — рявкнул полковник, вспоминая армейский голос.

— Да ладно, — сконфузился Санчо, — как по паркету шли…

— Танкисты — молодцы, — подтвердил Мак. — Капелька — стрелок от Бога! А Белл, водила — супер, жаль «Ящера»…

— Разговорчики! — резко прикрикнул Комод. — Команды «вольно» не было!

Чадя дымом и лязгая гусеницами, в проеме двора показался БМТ с номером «двести три» на башне.

— Так это и есть твоя жена? — спросил Комод, схватив меня за локоть.

Я вновь повернулся уже к паладину, а Ира подняла на меня удивленное, мокрое от слез лицо.

— Да, — коротко ответил я.

— Вы — гид группы? — спросил командир.

— Я, — ответила Ирина, счастливо улыбаясь.

— Вы отважная девушка, — кивнул паладин, — выйдите сюда, чтобы вас могли увидеть, екарный бабай! Это ж такая редкость — красивая и смелая женщина на Марсе!

— Я ничего не делала такого, — пыталась оправдаться Ирина, — вы нас освободили…

— Идите, идите. — Седой требовательно взял ее за руку и, вытащив из моих объятий, вывел на середину двора.

— Вот! — сказал он громко. — Посмотрите! Вот женщина, из-за которой сегодня убили моего сына!

Он резко перехватил ее за локоть, молниеносно выхватив пистолет из своей кобуры и приставив к ее виску.

Кровь забурлила пульсом тревоги во всем моем теле, обжигая раны и ожоги.

— Стой! — закричал я. — Оставь ее!

Комод смерил меня презрительным взглядом и громко крикнул:

— Отделение! Код «омега»!

Паладины вскинули автоматы, целясь в нас и в туристов.

— Вы че творите?! Эй! — крикнул Йорген, хватая свой АК-108 и передергивая затвор.

— Сержант Гордон! — крикнул командир. — Открыть десантный люк БМТ! Живо!

Сержант кинулся выполнять приказ. Лязгнул люк боевой машины.

— Комод, дай-ка вводную, — злым каким-то голосом попросил Пресный.

— Вводную тебе? — цинично рассмеялся тот, продолжая держать дуло пистолета возле Ириного побледневшего и заплаканного лица. — Сейчас будет тебе вводная! Приказам надо подчиняться!

— Седой, — сказал Пресный, — но мы же отряд, какого…

— Такого! — перебил тот. — Эта группа — она напичкана падалью… Пантеон, мать их раком! Про танки не сказали ни слова! Андрей погиб! А нужна-то им она! Всего лишь эта телка! Тут люди гибли! Все ради нее! Ты понимаешь?! Ты не поймешь! Сколько у десанта потерь за сегодня, ты в курсях?!

Я косился на стволы автоматов и на лицо Ирины, которое растерянно глядело на меня. Я не понимал ничего! А НАДО БЫЛО БЫ!

— В общем, всех этих… группу эту ликвидировать, — сдавленно сказал Комод, — тут падаль сидит. А остальное — без разницы. Код «омега». А бабу эту я к нам забираю! Пусть эти… из Пантеона теперь нам платя…

Грянул одиночный выстрел.

Комод схватился за собственную шею, отпустив горло Ирины. На ее лицо брызнула кровь. Ирина вскрикнула и быстро сползла вниз.

Комод удивленно обернулся — за ним стояли трое: Крис Паттерсон, Аурелиано и Аюми.

На лице Паттерсона было написано безграничное удивление, смешанное с ужасом. Его очки съехали на кончик носа. Он двумя пальцами держал в руке вывалившийся наполовину пистолет. Пальцы его задрожали, и пистолет выпал на песок. Некоторое время он хватал ртом воздух, а потом упал на колени и обхватил голову руками.

— Сука… — клокочущим хрипом произнес командир и повалился на бок.

Ирина поднялась и бросилась к нам.

Паладины продолжали целиться из своих винтовок.

— Ах ты, падаль! — раздался крик сержанта, который выпрыгнул из-за БМТ с автоматом в руках, целясь в голову Криса.

Я едва успел поднять ствол своей винтовки, как тишину двора прорезала автоматная очередь.

Фигура сержанта переломилась и свалилась на Криса, который жалобно пискнул и завыл, всхлипывая.

— Давно напрашивался, — пробасил Пресный, опуская свой автомат.

Все застыли, а Ирина вцепилась мне в плечо.

— Короче, — вновь заговорил Пресный, — расстрел туристов отменяется.

— Что за… — закричал Санчо. — Что…

— Комод давно что-то мутил без нашего ведома, — прозвучал в наступившей тишине голос Пресного. — Вот с духами опять же… Чего он там затеял и почему мы должны сперва спасать всех, а потом их же и класть? Что это за аттракционы? Мы что, клоуны по вызову?

Заговорили сразу несколько.

— Танки-то откуда взялись?!

— Тут, в группе в ихней, может, крысы!

— Мочить этих туристов надо!

— Десант! Мы свои! — кричал полковник.

— Сволочи! — визжала Дронова.

— По какому праву вы тут распоряжаетесь?! — надменно и холодно вопрошал Скорцес.

Азиз куда-то испарился, а я, как дурак, прикрывал свою женщину маскнакидкой и держал автомат, непонятно в кого нацеленный.

Мне показалось, что теперь везение завершилось… ситуация неуправляема… все кончено… сейчас будет стрельба…

Я беспомощно опустил дуло автомата и закрыл собой тело Ирины, отодвинув его к стене и беспомощно озираясь по сторонам…

Крики продолжались, резко саднила нога, и в ушах звенело сотнями зуммеров разной частоты…

Ящер… саламандра… люди-птицы… крепость… башня…

«3-з-зумм, з-з-зумм, з-з-зумм…» — звенело в мозгу.

— Да ладно вам, парни, — далеким эхом отозвался голос Сеньки в закоулках черепной коробки. — Они меня спасали, значит, меня и стрелять надо!

— Сейчас разберемся спокойно…

— Башка болит! У тебя не болит?

Остро запахло озоном, и воздух стал каким-то стеклянным.

— А-а-а! — раздался пронзительный вопль.

— Валим отсюда!

З-з-зумм, з-з-зумм, з-з-зумм… — этот звук продолжал сверлить мою голову.

Во дворе стало немного светлее…

Совершенно инстинктивно я с огромным трудом запрокинул кружащуюся голову: в небе вращалась огненная спираль, озаряющая розовым светом пространство двора котельной.

Люди с бледными лицами падали на плиты, освещение мерцало, а БМТ беззвучно попятился с раскрытым десантным люком, выпустив облако темно-фиолетового дыма с кормы, где запеклась моя кровь.

Пулемет на башне конвульсивно дернулся, и воздух прорезала безмолвная очередь. Пули ярко вспыхивали над двором и исчезали…

Только мы с Ириной стояли, обнявшись, и не падали, хотя мои ноги предательски дрожали и подкашивались…

И вдруг… стало темно… Совсем темно…

— Контакт! Вводите адреналин… Пульс нитевидный… Синтез — тридцать процентов… Готово… Газ… Дайте газ…

Я висел под потолком овальной белой комнаты… Что? Страшно? Да…

Лицо бородатого седовласого мужчины склонилось надо мной.

— Ты в порядке?!

— Сатана здесь? — словно сквозь ватную кашу спросил я.

— Тут… там… в коридоре… — Мужчина в простыне нервничал.

— Скажи: а инопланетяне есть?

— Сынок, какие инопланетяне? Что ты ерунду… ой… прости… Посейдон разбушевался… Я не успел… не успел… Прости… Посейдон пока спит… а Тифон работает… он работает на нас…

Я смотрел на седого могучего старца, который разговаривал с постелью и одновременно будто затылком говорил со мной, висящим под потолком…

— Тетя Марта тебе гостинцев передавала…

Запах формалина и хлора…

— …Говорят, еще три недели…

— А мы с мамой купили тебе робота — как настоящий: ходит, глазами сверкает, и лазер у него светится…

— Да ну их, этих роботов, в реактор…

— Защищает от дурного глаза…

— Хочу космическую ракету! С пушками! И видеокамеру, как у того дяденьки…

— Вот когда выздоровеешь…

Я открыл глаза, и темнота ушла…

Медленно, сквозь мутно-серую пелену проступала картинка, как в старинной кювете с проявителем: тогда изображения делали вручную.

На бюро стояла коричневая дугообразная лампа, словно созданная из прессованной ржавчины, бросавшая луч на поверхность.

Эта поверхность из орехового шпона, эта столешница, напоминала рельеф местности, снятый с большой высоты, со спутника… Какие-то промоины, горизонтали высот, впадины и озера. Выцветшие структуры царапин. Глубина линзы из морилки и лака, местами прорезанная черными угольными бороздами ожогов от жала раскаленного паяльника.

Казалось, будто я смотрел сквозь ржавое осеннее марево на дно змеящегося резвого ручейка. Плыл и дрожал воздух.

Звуки и запахи мягкими ростками врезались в меня.

Я услышал шум… и запах: мазутно-земельный, пропитавшийся дымом…

Шел дождь… пахло сырой осенью.

Воздух был свербяще-свежим: в ноздри резко и бесцеремонно врезался озон и гниль.

Все в одночасье стало сырым и холодным. Сквозь туман пепельных облаков изредка проступали вспышки ионных зарниц.

Телескоп покоился в футляре, окно было закрыто, и только форточка дышала этим темным и забродившим воздухом.

В комнате царил какой-то нежилой хирургический порядок: все вещи вклинивались друг в друга, словно зубья шестеренок, будто детали электронной платы.

Казалось бы, все это естественно: обычное дело… Священная круговерть…

С кухни донесся зловещий вой на четыре тона — это закипел старинный дедушкин чайник. Раньше меня этот звук заставлял вздрогнуть, а теперь — ничего, привык. Даже нравится.

Я привычным жестом вытащил из пачки сигарету, взяв разогретый паяльник и прикурив от его жала, — красно-оранжевыми трещинами разошелся кончик сигареты.

Стало теплее… Запахло незнакомым ватным дымом.

И вдруг раздался переливистый звонок в дверь, выбивший меня из равновесия. Я встряхнул головой, увеличивая приток крови к мозгу, поскольку был еще во сне.

Не зная, куда бежать прежде — на кухню или к двери, — я решил, что к двери предпочтительнее: незваный гость, услышав первобытный вой, поймет, что потревожил…

И под вой чайника я открыл дверь…

На пороге стоял мужчина в черной шляпе, с которой капала вода, и в мокром черном плаще. Он блестел под скудными лампами лестничной клетки, отражая все сорок ватт призрачной ионизации.

— Ты меня пустишь? — Он вскинул черные густые брови.

— Заходи. — Я неожиданно для себя улыбнулся. — А где папа?

— У него сейчас трудности… Ты же знаешь. А я ему помогаю с эгидой. — Он раскрыл зонтик, поставив его в углу, и повесил шляпу на крючок в прихожей — с нее скатились жемчужины маленьких капель. — Я уберу, — сказал он торопливо.

— Нет, я. — Продолжая улыбаться, я открыл дверь туалета и вытащил ногой тряпку.

Он прошел на кухню в одних носках, оставляя за собой мокрые следы, и вой чайника утих.

— Ты до сих пор не пользуешься пьезо? — раздался голос с кухни.

— Да, — я возил тряпкой по полу, — привычка, понимаешь.

Через пару минут мы сидели в креслах и курили.

— Не ждал меня, наверное? — Сиреневые губы надломились в усмешке.

— Да вас кто разберет… — начал было я.

— Ой! — Он комично схватился за сердце, вернувшись в коридор. — На себя посмотри, родственник…

— Зачем ты пришел? — спросил я, наливая себе портвейна.

— А как ты думаешь? — Он сделал губами мертвую сизую дугу.

— Хватит! — Я впервые повысил голос. — Вы, мои милые, психа из меня сделали…

— Твоими же руками! — Он ударил по коленям.

— Все! — крикнул я, закашлявшись дымом. — Слышать ничего не хочу! Ты тут на кой?!

Он выпустил дымное облако гаванской сигары и медленно ответил:

— Ты, кажется, хотел… ну ладно, просил. — Он взял бутылку пива и небрежно сковырнул пробку пальцем. — В общем, у тебя было дело?

Я потупился.

— Ну да, — ответил я нехотя, — от тебя не…

— Не… — улыбаясь, ответил он.

— Ну… ты мне объясни… — Я затянулся и хлебнул портвейна. — Вся эта хрень — это прикол?

— Фи, мон дью! — Он поморщился. — Что за выражения! Прикол! Кого-то пытались приколоть?

— Да! — выкрикнул я. — Меня! Тебе мало?! ТЫ!!

— Спокойно… спокойно. — Он вынул из кармана деньги.

Они были мокрыми… разбухшие бумажные банкноты…

Нелепой раскисшей тряпкой он выбросил их в форточку.

— Прости… — я сконфузился, — я просто хотел узнать…

— Ну? — Он вопросительно сощурился.

— Скажи… Каким образом можно вынести это священное сумасшествие, напоминающее танцы и кривляния юродивого?..

Я допил свой портвейн, и пустая бутылка отлетела к куче себе подобных, звонко стукнувшись донышком…

— Прости, мой мальчик, — он, призадумавшись, улыбался, — видишь ли… А как тебе вообще все это кажется?

Он внезапно расцвел: таким я еще его не видел… Он покрылся парчовым черным халатом, рядом с его ногой показалась породистая борзая.

— Ты, собственно, чем недоволен? — спросил он повелительным тоном. — Учился, веселился, женился и работал? Ругался с женой! Пил и мечтал! Даже в кино снимался! Что не так? Приключений захотелось? От земных проблем захотел сбежать?

— Я просто хотел чего-то другого…

— Все вы, люди, всегда хотите чего-то другого, вовсе не того, что у вас есть под носом! — Он сердито нахмурился. — Но не все этого заслуживают, и не всем это надо на самом деле. Вы живете иллюзиями, мальчик мой, и ради иллюзий совершаете глупые и страшные вещи! Что ты сегодня хотел от меня услышать?

— Осень — это своеобразный итог, какая-то черта, когда вспоминается множество событий, происшедших за год, и не только.

Я пытался все ему объяснить…

Я начал забывать все самое страшное, и вместе с ним стало как-то уходить все самое лучшее. Оставалось все самое серое… Странно…

Мы прогуливались по осеннему скверу, и меня охватывало чувство потери чего-то очень важного, не лета… не солнца… какого-то смысла… Я еще злился на себя за то, что чувство это казалось мне банальной обидой: она не хотела идти со мной под руку… от меня сильно пахнет перегаром и табаком…

Иногда наступает момент, когда попадаешь в некий лимбус, чистилище, нулевой меридиан, где можно сохранить игру и подумать над развитием сюжета. Распутье…

А если изменить все? Если научиться чувствовать иначе? По-другому?

— А что именно по-другому? — Он внимательно прищурился.

— А ради чего я тут умираю? — Я хлопнул себя ладонью в грудь. — Ради любопытства? Ради того, чтобы не поддаться безделью и скуке? А может быть, чтобы стать умнее? Я и тупым побуду с удовольствием…

Я не могу понять себя? А разве я понимаю остальных?

— Мне все ясно, — сказал он медленно.

Он вынул из пальцев черную прокопченную трубку и задумчиво поглядел на конский череп, висевший на стене напротив бюро.

— Люди должны отрешиться от иллюзий и перемещаться отсюда — туда. Они — каждый — есть ступень… Ты-то должен знать… И Земля, и Марс, да и что угодно — это некий такой инкубатор. Яйцо страуса эму и утконосого динозавра — почти одинаковы. Если повышать температуру яйца — вылупятся самцы, понижать — вылупятся самки. Если воздействовать на яйцо пучком жесткого электромагнитного излучения…

— Так это всего лишь опыты? — не выдержал я, чувствуя острый приступ изжоги.

— Ты же, как всегда, не дослушал. — Он поморщился.

— Извини. — Я вновь опустил глаза на коричневый потертый паркет.

— Это новый виток развития, — продолжил он, — формируются новые нейроны, дополнительные нервные узлы, меняется состав медиаторов и скорость передачи импульса… Даже твоя родная планета претерпела массу изменений за последнее время…

— И?.. — спросил я.

— И, — повторил он с улыбкой, — тот, кому интересно, становится тем, кем интересно. Сам решает свою судьбу. И все, ничего особенного — просто процессы…

Вокруг продолжал дуть небольшой ветер, крутя в призрачном танце мелкие песчинки и пыль. Стенки кратера тихо гудели от потока воздуха.

Мы стояли уже далеко за Башней Титанов, и я вновь злился — от собственного бессилия…

Мы гнали своих вялых дромадеров, как бешеных крыс, и, только оказавшись километрах в пятнадцати от стрельбы, от смерти и от всей этой чертовщины, остановились под прикрытием небольшого безымянного кратера, наполовину занесенного песком.

Казалось, с окончания боя у Башни прошла тысяча лет… Встреча с Сенькой, встреча с безумными золотоискателями, «Ящер» и его гибель, смертоносный лязг боевых машин, силуэты всадников-паладинов с лазерными винтовками, напоминающими копья, крики боли и ужаса, взрывы, свист пуль, душманы, перекошенное злобой лицо Комода, выражение удивления и страха в глазах Криса, застрелившего командира, кровь на лице Ирины, внезапно появившийся глюк, от которого исходили жужжащие волны…

Все это стучало повторяющимся ритмом зацикленного видео, отдаваясь в висках далеким эхом…

Я медленно объезжал неровный строй туристов и смотрел всем в глаза. Чемба мерно раскачивался, а ногу лихорадило жгучей раной…

Я вспоминал о том, как все поднимались с песка, как открывали глаза, как я скомандовал «по коням», как Ирина меня перевязывала, хоть необходимости в этом не было, как все боязливо косились на труп командира с застывшим на мертвом лице выражением безграничного удивления, как искал свои очки Паттерсон, который стал для меня героем этой феерии, но… Я уже принял решение и не собирался его менять… Я чувствовал усталость и опустошенность…

Я изо всех сил не хотел того, что чуть не произошло…

Я смотрел в эти лица одновременно с жалостью и равнодушием, с любовью и недоверием… с полным ощущением какой-то утраты и безнадежности в сложившихся обстоятельствах… Я чувствовал, что сил у меня на донышке, — меня сковывала усталость.

Йорген с Сибиллой стояли чуть поодаль, негромко переговариваясь. В голове у меня продолжался малиновый звон, и уши были набиты ватой. Перед глазами плыли очертания предметов — я не мог подолгу сосредотачивать свой взгляд на чем-нибудь.

Два безумных кладоискателя, голландец с англичанином, тоже стояли в стороне, с интересом наблюдая за всей этой сценой.

А Сенька флегматично курил, ковыряясь в своем рюкзаке.

— Значит, так, — значительно откашлялся я. — Ситуация сложилась… неблагоприятная… Думаю, что объяснять не нужно: каждый из вас это поймет по-своему…

Мне было очень трудно говорить эти слова, и вместе с тем я чувствовал желание свалить с себя свинцовый груз: Сибилла и Йорген были на моей стороне — а здесь, на Марсе, это было много…

— Мы, Охотники Марса, — продолжал я, — обязались перед туристами с другой планеты (как это глупо я сказал)… кхм… обязались им провести их по маршруту, обеспечив им (то есть вам) полную безопасность…

Слова форменно застревали в моем горле, особенно когда я встречался со взглядом Ирины.

Ногу простреливало пульсирующей болью, и напоминала она о себе ежесекундно…

— Но, учитывая сложившуюся ситуацию, — продолжил я, закуривая для солидности, хоть меня и продолжало тошнить, — действие договоренностей между сторонами нуждается в…

Я задумался: да уж, учитывая сложившуюся ситуацию… Ни хрена себе ситуация! Как все мы здесь остались живы?! Это не случайное везение — это холодный расчет! И меня это здорово бесило… Туристы побывали в плену у душманов, и никто не пострадал, в то время как нас утюжил взвод тяжелых шагающих танков!!! Я знал, что слова, сказанные мной, — казенная и трусливая формула, которую я обязан воспроизвести, и обязан себя ненавидеть за это…

— …Нуждается в пере…

— Значит, вы не поведете нас на Олимп? — выкрикнула Дронова с обидой.

Вот уж вам, пани, как с гуся вода… польский паштет…

— Я, — медленно сказал я, — Охотник лицензии номер девятьсот сорок четыре, Ка два, выданной мне правительством Четырех Городов Марса…

— Пачему?! — гневно воскликнул Азиз. — Мы хатим на гору!

Я коротко смерил его обжигающим, как мне казалось, взглядом, и меня прорвало:

— А потому! Потому, Азиз, что против орбитальной бомбардировки, или ядов, или резни во время сна, как это было с Джованни, мы не в состоянии защитить: нас мало! Потому что эти танки смели бы всех, как цербер хвостом, но они не сделали этого, эти паладины могли бы всех прикончить в считаные секунды, а эти бандиты были с ними в сговоре, как и те, на «Изумруде»! Неужели вам не ясно, что в группе есть предатель, который преследует черт знает какие цели, которому начхать на ваши жизни…

Тут я осекся: взгляд мой вновь упал на Ирину.

Она смотрела на меня, и даже из-под шлема в лучах только встающего солнца на ее лице были видны слезы…

— Поймите, — сказал я глухо, старательно изучая раздвоенные копыта Чембы и свою окровавленную штанину. — Группу «кси-516» необходимо расформировать, так как она находится под прицелом неких разведслужб…

— Вы же смелый человек! — пафосно сказал Аурелиано. — Почему вы струсили?

Я очень хотел, чтобы мой взгляд сбросил его из седла на песок.

— Вообще-то, — Йорген приподнял верхнюю губу, словно оскалившийся цербер, — мы тут танцевали под пушками ради вашего удовольствия, мать их! Чтобы вы на горку слазили! Нас тут хреначили…

Геологи таращились на нас, тихонько переговариваясь друг с другом. Они тоже меня раздражали.

— Да чего вы все тут? — Сенька оторвался от рюкзака. — Мы же не в Гваделупе уже… Все живы-здоровы, а ты, Странный…

Аюми сидела в седле, крепко зажмуря свои красивые раскосые глаза. Паттерсон пребывал до сих пор в полной прострации, а Лайла хлопала ресницами, глядя поочередно то на полковника, двигающего желваками, то на меня, брызжущего слюной.

— Я прошу прощения за эмоциональный срыв… — Я пытался успокоиться и донести сразу много мыслей до этой публики — в глаза Ирины я старался не смотреть. — Но есть серьезное подозрение, что в группе имеется хорошо законспирированный агент разведки. Этим объясняются многие происшествия, начиная с убийства итальянского профессора…

— Итальянского? — Сенька очень хотел быть в диалоге — он чувствовал себя не в своей тарелке, если не являлся центром внимания.

Он считал, что виноват во всем, — я видел это в его глазах, и видел даже, как он пытается это скрыть. Но его я берег на сладкое…

— А кто его убил?! — Дронова умела все испортить даже простой фразой. — Меня тоже интересует, кто из этих милых людей, — она обвела взглядом своих спутников, — мог сделать такое? Давайте разберемся наконец, а то все времени не было за этими психозами! В первую очередь: кому это выгодно?!

— Здесь вам не кино и не детективный роман, пани Дронова, — процедил я сквозь зубы, уловив ее нахальный взгляд в сторону Иры. — Вы сами-то жить хотите?!

— Вы мне угрожаете?! — взвилась она. — Угрожайте сколько влезет! Здесь все помешанные!

У нее началась истерика: плечи ее вздрагивали, и она закрыла лицо руками.

Очнувшаяся Аюми вместе с Лайлой принялись ее утешать…

Взгляд Ирины вдруг стал каменным.

— Отставить! — заорал я и тоже стиснул свой череп со стороны ушей… — Я предлагаю всего лишь расформирование группы. — Слова медленно соскакивали с моего языка. — Дабы максимально обезопасить ее членов и изолировать предполагаемого врага. В Персеполисе[41] вы можете нанять любого Охотника или проводника — там вы будете в безопасности, а гонорар я верну… Вот и все…

— Вот и все… — повторила Лайла, бросив на меня взгляд, полный отчаяния. — А так все хорошо начиналось! Я бы пошла только с вами. Ни с одним другим. Вы доказали, что…

— Слущай, Страний! — Азиз прищурил пухлые веки. — Ми с палковныком найдем этого щакала и закапаем! Я тэбе килянусь! Ти нас можещ прывесты к городу, возле горы. Я только тэбе вэрю, а другым… разным галаворэзам… я нэ поверю ныкак! Ми с тобой бандытов били! Ти мэня прикривал, я тэбя! Ти забиль?

«Черт тебя возьми! — подумалось мне. — А сам-то ты кто? Как ты боялся трупа итальянца и как ты пристрелил одного парня, а второму раздавил горло. Ты…»

— Вы ведь не стали нас убивать… — совершенно некстати ляпнул голландец.

— Помолчи, — прошипел Митчелл.

— Это случайность. — Лицо Йоргена приобрело хищное выражение, а его правый глаз заметно дергался.

— Ребята, давайте будем вместе… — Лайла смотрела в мои глаза с каким-то живым интересом.

Под шлемом было видно ее румянец, выступивший на красиво очерченных широких скулах.

— Вообще, — откашлявшись, произнес полковник, — вы тут главные, вам решать, но с тактической точки зрения…

— Люди, — сказал вдруг Аурелиано, — неужели надо было прилететь сюда, за многие миллионы километров, чтобы увидеть то же самое, что творится везде?

Крис продолжал обреченно молчать, а Ирина смотрела мимо меня.

— Наша жизнь дается нам для того, чтобы что-то понять, — вновь заговорил Скорцес, — кому, какой разведке, каким тайным орденам может быть что-то нужно здесь? Здесь?! Кто из вас обладает такими сокровищами или знаниями, для того чтобы это было необходимо? Вы верите в тайные заговоры и секты маньяков?!

— Ну вообще, — Сибилла мрачно улыбнулась, — тут таких навалом. Мы даже в глюки верим…

— Я бы даже сказал… — начал Сенька.

— А кто же убил Джованни? — с обличающими интонациями выкрикнула пани Аида.

— А с чего вы взяли, что тут заговор? — сощурился Скорцес. — Может, он скрывался от вас, дикой и безумной женщины, которая…

— Это я безумная?! — округлила глаза Дронова.

— Это я безумный, — с горькой улыбкой сказал Аурелиано. — Знайте, что единственный представитель тайных орденов — это я. «Последние Клирики» — это люди, не пытающиеся добавить религиозных догм, а просто стремящиеся стать лучше. Мы являемся ревнителями единственной чистой веры! Мы — клирики! Мы всегда были на страже человеческой чистоты, хотя люди и потеряли чувство правды! Мы ждали конца света, но его не произошло — просто стало труднее жить. На Марсе можно было все начать заново, а вы и тут нагадили своими темными делишками… Великий Перелом ничему вас не научил, несмотря на миллионы погибших… Но я буду верить…

Все, даже ушедший в прострацию Крис, обернулись на него.

— Да, — гордо продолжил Аурелиано, — все испытания, выпавшие на нашу долю, не должны сломать человека — человек не лошадь и не собака: его нельзя сломать давлением — только разум его и вера могут держать его в движении жизни. Я прилетел сюда, как и многие из вас, в надежде на новое человечество. И я — верю в него… Верю, что эта дьявольская цивилизация не отобрала последних останков правды… Меня уже ждут здесь — те, кому нужна правда… Я хочу, чтобы у всех появился шанс… На Марсе нужно построить все заново! Все сделать по-другому! Как вы этого не понимаете? Иначе все умрут, и жизнь окончится!

— Это, конечно, правильно. — Сенька развинчивал свой мушкет и аккуратно складывал в рюкзак.

— Хорош уже на мозг приседать! — не сдержался Йорген.

— Естественно, — язвительно улыбнулся клирик, — приседать на мозг — это бесчеловечно… Что можно еще сказать человеку, который спит? Я устал от этого сонного царства, и Господь призывает меня к действиям! Пускай у вас на одного подозреваемого будет меньше!

С этими словами он дал шпоры своему дромадеру и, выехав из строя, повернул к зубчатой гряде плоскогорья, овеваемый пыльными потоками ветра.

— Скорцес, остановитесь! — крикнула Ирина. — Прекратите! Ваша виза…

— Стойте! — воскликнула Лайла…

Тот даже не обернулся…

— Пусть идет… — неожиданно резюмировал полковник. — Он выбрал.

— Дэн, — позвала Ирина срывающимся голосом, — останови его.

— Иди поучи отморозков молитвам! — крикнул Йорген с издевкой.

— Я не нянька из детского сада! — зачем-то огрызнулся я. — Захочет — догонит! И до города рядом! Позер! Пафосный клоун! Осточертели истерички мне уже…

Ирина как-то грустно, с досадой и разочарованием посмотрела мне в глаза, а затем, тронув поводья своего дромадера, повернула за Скорцесом.

Я вновь крепко зажмурился: у меня до сих пор в ушах стоял вопль «Ящера», лязг бронированных суставов «шатунов», яркие цветы огня и кучи трупов, шевелящихся под гусеницами БМТ.

Я не мог понять этих людей, я не хотел их понимать, несмотря на то что все было и так очевидно: каждый пытается на свой манер… со своей шизой… Господи! Как мне все надоели… И я сам себе — в первую очередь! Люди — это порождение безумного хаоса! Толпа эгоистичных индивидуалистов, которым приходится сожительствовать друг с другом и страдать от своего стадного инстинкта и страхов, сотни страхов… Даже умные, даже адекватные… о чем они говорят? Чего они хотят? Разве есть хоть малейшая надежда, что с этими людьми можно договориться и построить мало-мальски приличное общество здесь, на Марсе? О чем так мечтает циничный идеалист Аурелиано…

Я дал шпоры дромадеру, и Чемба обиженно и глухо тявкнул.

— Ира! Стой! — кричал я, чувствуя себя полным идиотом с упавшим ниже уровня моря авторитетом.

Но она уже возвращалась обратно. Лицо ее было бледным, а глаза — угасшими в прикрытых ресницах.

— Я поддерживаю инициативу лидера смены о расформировании группы «кси-516», — глухо сказала Ирина, покачиваясь в седле, не глядя на меня.

— Поехали в город, — сказал Сенька, который почему-то улыбался до ушей, — а то ща изжаримся, как…

— От города, Артур, — прогнусавил голландец, — я пойду только со свежими картами.

— Поехали быстрее, — махнул рукой Йорген, — вопрос о группе будем решать в городе, а не в чистом поле. Хватит! Я спать хочу!

Растерянные туристы некоторое время озирались по сторонам: то на Ирину, то на исчезающий в пыли силуэт Скорцеса, то на Охотников. Затем все стали медленно разворачивать дромадеров и выстраиваться в колонну.

И мы двинулись дальше…

Кратер Персеполис показался из-за высоких гребней барханов через три часа.

Он выглядел как верхушка прокопченного котелка, из которого торчали чадящие коричневым дымом трубы заводов, сетки дюраля, покрытые пестрыми заплатками разноцветных железных щитов и разных прочих конструкций, натыканных нелепыми многоярусными силуэтами.

Солнце уже бросало боковые лучи на изломанные и волнистые пески, на гребнях которых поднимались пыльные спирали утренних пылевых дьяволов. Небо становилось каким-то неоново-розовым, отливающим немного холодно-голубым. Жизнь продолжалась опять, но меня это не очень трогало — я был выжат до предела и не хотел ничего: словно в бреду я вращал глазами, пытался дремать в седле, но боль мешала расслабиться даже на минуту… Я был напичкан стимуляторами и анальгетиками до предела, но они мешали друг другу действовать.

Чтобы отвлечься от своего состояния, я созерцал смутно знакомые детали ландшафта.

Под утренним небом, освещавшим все вокруг боковым, сиреневатым светом, наши тени, скользящие по неровностям буро-красного песка, казались изумрудно-зелеными. Солнце светило спереди и немного правее, высунув свой румяный оранжевый бок из-за зубчатого горизонта далеких темно-бирюзовых гор. Трещали счетчики радиации.

Облепленное постройками, коммуникационными и жилыми, кольцо кратера Персеполис в чем-то походило на муравейник со скошенным верхом. Оно находилось в южной оконечности огромной долины Амазония, километрах в трехстах севернее кратеров Николсона.

Когда-то здесь пытались сделать крупный промышленный район. Теперь от этих попыток сохранились только жалкие остатки, памятники тщетности человеческих усилий и гордыни.

То тут, то там, на многие километры от кратера, виднелись полуразрушенные коробки пустых производственных и научных построек, стихийные свалки мусора и засыпанные красновато-охристым песком забытые бетонные дороги. Торчали остовы отработавшей техники, также покрытые песчаными лоскутами.

Кое-где стояли одинокие хижины бедных кланов, которым не хватило места в самом кратере. Иногда рядом, под большими навесами с песком, сидели пожилые иссохшие люди в ветхих залатанных комбезах, наблюдая за резвящимися в мусорных кучах детьми. Наверное, они ожидали из рейдов своих Охотников. Тут же паслись одинокие стреноженные дромадеры, лениво пощипывавшие редкий колючий кустарник.

А вот и знакомые очертания покосившейся ржавой артезианской насосной станции.

Нелепо торчали за нею скрученные проволокой из алюминиевых труб кресты местного кладбища, изредка чередовавшиеся грубо отесанными камнями, обнесенными оградками из всеразличных материалов. Раздавалось гавканье домашних церберов, разносящееся эхом в песках, да выкрики детей.

Сам не знаю почему, но сегодня эта картина убожества и запустения меня умиротворяла, медленно в мою израненную стрессами последних дней душу вливался покой и мягкая отрешенность. Даже боль в теле отошла куда-то на задний план.

Ирина ехала рядом молча, глядя широко раскрытыми задумчивыми глазами куда-то под копыта своего альбиноса.

— Ира, — негромко позвал я, словно боялся, что она мне ответит.

Она не ответила, продолжая думать о чем-то своем.

— Ира, — позвал я громче, — ты как?

Она резко вздрогнула и посмотрела на меня отрешенным и слегка испуганным взглядом.

— Когда Скорцес уехал, — сказала она вдруг тихим голосом, — я поняла, что все так.

— Как? — спросил я.

— Естественно, — ответила она, — должно было так быть: я плохой гид, а от этой группы с самого начала веяло эгоизмом и…

— Чего тут естественного, почему ты плохой гид и в чем ты видишь коллективный эгоизм? — поинтересовался я, прикуривая сигарету.

Она вновь посмотрела на меня, как-то очень внимательно.

— Я плохой гид, потому что мне нет до них особого дела, — опять медленно сказала она, — я стараюсь действовать по инструкции: так просто и удобно.

— Значит, я плохой Охотник, — проворчал я. — Я тоже стараюсь все делать только по инструкции, и…

— А они какие-то странные, — продолжала она, словно не услышав моей фразы, — они словно лунатики, как будто неживые. Даже общаются между собой редко: каждый произносит фразу, словно не слыша предыдущей реплики, отдельно, а пытается выдать это за диалог: это из-за Марса? Нет?..

— Ира, Скорцес с самого начала проявлял себя неврастеником, это было видно, а потом, может, его и вправду тут ждут какие-то религиозные фанатики. Да и, несмотря на все заверения, люди чувствуют, что среди нас «чужой», и это совсем не способствует атмосфере доверия…

— Он сказал, что из-за меня убили его сына, — вновь тихо произнесла она, опустив взгляд на песок.

— Ира, перестань, прошу тебя, — я посмотрел на нее с сочувствием, — вовсе не из-за тебя! Это они, они устроили весь этот кошмар, они и виноваты в собственных бедах.

— ОН сказал, что из-за меня… — Ее слова почти превратились в шепот.

Я подъехал к ней вплотную, мысленно взвыв от боли, случайно коснувшись ногой ее верблюда. Я положил ей руку на плечо и погладил.

— Ты ни в чем не виновата, и все уже позади. Теперь у нас будет самая спокойная дорога и один сплошной отдых, я обещаю!

Она вновь посмотрела на меня, уже с каким-то удивлением в глазах.

— Ты же сказал, что мы расстаемся?

— Мы с тобой — нет, — ответил я твердо, — и никогда не расстанемся.

— Никогда-никогда? — спросила она, как-то совсем наивно, по-детски.

— Ни-ко-гда, — по слогам и уверенно произнес я.

— А как же я их брошу? — Она беспомощно пожала плечами.

— Я сам, лично, в городе выберу им Охотников и гида, которым можно довериться. — Я опять погладил ее по плечу. — А вот кто будет с нами набиваться — они-то и станут подозреваемыми под первыми номерами. Я хочу обезопасить нормальных людей. С этими шпионскими играми пора кончать. Я не хочу, чтобы из-за нас началась Первая Марсианская Война. Эта сцена возле Башни мне сильно напомнила как раз такой расклад…

— Извини, — сказала она, — представляю, что пришлось вам пережить.

— Искренне надеюсь, что не представишь никогда. — Я тяжело вздохнул. — Да и тебе досталось крепко…

— Правда, давай не будем об этом. — Она встряхнула головой. — Ты, как всегда, правильные вещи говоришь, а я…

— Ты вообще самый лучший гид Марса, — сказал я серьезно.

— Мне кажется, — она спрятала лицо, будто проверяя, все ли карманы на комбезе застегнуты, — мне кажется, что ты меня необъективно оцениваешь…

— Ну конечно! — Я возмутился. — Да если бы не твоя выдержка и спокойствие, трупов было бы гораздо больше. Я знаю, что говорю, а комплименты — это не мой стиль.

— Хорошо, — она тоже вздохнула, — я почему-то тебе верю… Не знаю — тебе хочется верить, ты не такой, как все…

— Это все не такие, как я. — Дурацкая фраза вырвалась сама собой.

— Правда, я… — Она посмотрела на меня пронзительно, словно рентгеном просветила. — Ты — настоящий…

— Ира, — я помотал головой, — мне кажется, что ты меня необъективно оцениваешь…

— Ну конечно! — передразнила она и вдруг впервые за последнее время улыбнулась.

На душе у меня потеплело, словно бы от хорошего глотка спирта, — нет, даже лучше.

У меня, наверное, как и у Ирины, уже просто не было сил психовать и думать о чем-то мрачном — мы живы, мы наслаждаемся этим затхло-кислым воздухом, видим солнце, ощущаем, думаем; все остальное сейчас, даже пресловутый «чужой», все буквально, казалось такими смешными мелочами. Эмоциональные всплески и жалкие потуги придать значимость каким-то проблемам — и все это на фоне черного мрака небытия. Я часто замечал за собой такое — настоящий страх, равно как и осознание всей опасности происшедшего, приходят ко мне постфактум, тогда, когда бояться уже нечего. Это не тот страх, который я чувствовал на бетонных плитах у КлиБУса, когда хотел зарыться в бетон, под землю, — то был просто тупой животный инстинкт, а сейчас я постепенно осознавал, на каком волоске от смерти были все мы, какие сотые доли секунд, какие случайные и нелогичные ситуации отводили от нас несокрушимую и слепую старуху в черном балахоне. Мы не должны были выжить по всем раскладам, особенно некоторые из нас, во главе со мной…

Нет, лучше и вправду не думать об этом, иначе я прямо сейчас умру от леденящего ужаса.

Я уставился в пыльную, наполовину занесенную песком бетонку. Дорога, мерно покачиваясь, приближалась, наш путь продолжился, и все было в порядке… а остальное — пустяки.

Впереди показался вертикально стоящий, заржавленный рельс, вкопанный в песок между четырьмя пустыми ацетиленовыми баллонами.

К нему была приварена монументальная трафаретная табличка: «Персеполис, 2,5 км. Добро пожаловать!»

На заднем фоне продолжала расти громада кратера. Он был около девяти километров в поперечнике.

Вдруг я заметил, как со стороны города стало различимо клубящееся облако пыли. Через несколько минут я понял, что являлось его источником.

Нам навстречу двигался небольшой четырехколесный вездеход, сделанный на базе старой армейской БМП[42] а-ля кабриолет. Когда она увеличилась в размерах, я разглядел, что она покрашена в красный цвет, а некоторые бронированные части корпуса заменены простым листовым железом. По краям на ней были установлены два легких станковых пулемета, а в открытой кабине, за лобовым стеклом, снятым явно с какого-то грузовика, виднелась группа голов в шлемах.

Я тяжело вздохнул и крикнул группе в шлемофон:

— Прижимаемся вправо, к обочине!

На передней части машины слева трепыхался небольшой флажок черного цвета. Разобрать, что на нем, было пока нельзя, но я понял — это герб города, на котором изображалось желтое солнце со вписанной в него латинской буквой «пэ» и крыльями по бокам.

Все громче становился рокот двигателя, все приближался вездеход, и мне он почему-то не нравился: было в нем что-то тревожное, наверное, из-за расцветки.

Вот уже до нас долетел жар двигателя, пыль и песок. Натужно скрипнули тормоза, и облако черного выхлопа вырвалось в воздух.

Пассажиров было шестеро. Были они в чистых новых комбинезонах, двое без оружия, а четверо с автоматами.

Тот, что сидел ближе к нам, рядом с водителем, грузный и коренастый, чуть приподнялся с сиденья и произнес, включив внешние динамики:

— Приветствуем вас, странники, в нашем замечательном городе! Мы всегда рады гостям!

— Здравствуйте, — по возможности вежливее отозвался я. — Мы тоже рады наконец-то попасть в ваш город. Вы всех гостей так торжественно встречаете?

— Нет, только некоторых, — отозвался сидящий рядом мужчина, из-под шлема которого выбивалась густая растительность. — Я — помощник губернатора Персеполиса Гастон Борода, можно просто Гас.

— Очень приятно, — сказал я, вспоминая прошлый мой визит в Персеполис, когда внимание ко мне проявил только Диего, и тот с умыслом. — Мы — Охотники Странный, Йорген и Сибилла…

Мне явно было нелегко сейчас ворочать языком и мозгами.

— Знаю-знаю, — перебил Гас. — Слухи в Сети распространяются очень быстро. Мы наслышаны о тех трудностях, которые достались вам в дороге, и решили устроить вам заслуженную встречу. Ваш героизм… это достойный пример для граждан Марса.

— И вы решили ради этого сжечь несколько галлонов дизельного топлива, — с легкой иронией произнес я удивленно.

— Мы решили, что вы этого заслуживаете, — ответил стоящий грузный мужчина. — Меня зовут Кэр Браун — я председатель Народного комитета безопасности. Совет Четырех Городов также был заинтересован в предоставлении вам максимальной безопасности. Мы забронировали для вас номера в лучшем отеле города. Прошу, проезжайте вперед, мы будем сопровождать вас.

Он махнул рукой водителю, и вновь раздался рокот двигателя вездехода. Машина тронулась, проезжая нашу колонну к арьергарду.

Я махнул рукой, и мы продолжили путь.

— Круто-то как, Странный, тебе не кажется? — услышал я ядовитый голос Йоргена в наушниках.

— Да уж, — пробормотал я, — хлеба с солью не хватает и девочек в национальных комбезах.

— Хлеба с солью? — удивленно переспросил Йорген.

— Был такой древний обычай на Земле, — пояснил я, — ритуальной едой встречать дорогих гостей.

— Ну мы теперь звезды! Они ради нас столько топлива пожгли! — Йорген хихикнул.

— А по-моему, — раздался сонный голос Лайлы, — мы и вправду заслужили чего-то хорошего…

— Да, — пробормотал полковник, — приятная неожиданность.

«Вот оно что, — думал я про себя, — вот кто нами заинтересовался: Совет Четырех Городов! Кто бы мог подумать?! Это уже серьезно! А скоро к нам приставят эскорт из шагающих танков и отборные отряды паладинов в парадной форме, а празднично наряженные дети возложат к нашему подножию цветы, и гвардия выдаст торжественный салют! Да… не так я себе представлял эту поездку, как говаривал, бывало, Руаль Амундсен».

— Что-то не так, Дэн? Тебя смущают эти люди? — спросила Ирина, которая, как высокочувствительный радар, всегда улавливала мои настроения.

— Сказать по правде, я не стеснительный, но они действительно меня немного смущают, — ответил я.

— Ты что-то почувствовал? — вновь спросила Ирина.

— Да вроде ничего особенного, — я опять закурил, — но бдительности терять нельзя. А идея о расформировании группы нравится мне все больше.

Так мы и ехали, и я никак не мог отделаться от ощущения, что это парадное сопровождение в конце нашей колонны больше напоминает конвоирование.

— Я смотрю, Дэн, что, пока одни честные Охотники сидят дома, — сказал ехидно Сенька, — другие зарабатывают себе популярность.

— Надо было мне поскромничать и бросить тебя в Башне подыхать, — со злостью ответил я. — Обожаю быть героем, ты же знаешь!

— Ну ладно тебе, я же просто пошутил, — надулся Сенька.

Удивительный он человек — неужели ему абсолютно наплевать на все, что только что произошло?

— Кажется, жизнь налаживается, а, Джерри? — пробормотал тихонько Митчелл.

— Значит, так, — сказал я в режиме общей связи. — В городе соблюдать осторожность, ходить только группой, в сопровождении двух Охотников. Азиз и полковник, вас это в первую очередь касается: следите за группой и любыми контактами с местными, даже в паршивой лавочке с батарейками. Быть крайне внимательным — ни на что не соглашаться, все действия обдумывать и советоваться с Охотниками. Ясно?

Послышались разрозненные заверения в полной ясности моих инструкций и согласии с ними.

Дронова, как всегда, немного повозмущалась, что нам не дадут спокойно осмотреть город и оттянуться в полный рост, и немедленно потребовала от нас с Ириной нескольких экскурсий, хотя бы под вооруженной охраной.

Я находился уже в таком состоянии, что был согласен даже встать на четвереньки и погавкать, — мне хотелось уже наплевать на все.

А дорога меж тем все приближала нас к растущей громаде кратера.

В том месте, где она упиралась в вал пород, было прокопано широкое отверстие, посредине которого висел на осях огромный железный навес, выполнявший функцию ворот. В самой стене кольца кратера изредка были прорезаны окна, выкопаны оборонительные галереи, укрепленные кирпичом и бетоном. Зияли щели бойниц, и лепились, будто ласточкины гнезда, смотровые балконы. На некоторых из них, лениво опираясь на автоматические винтовки, покуривали часовые.

На покатых стенах кратера симметрично, по краям ворот, располагались два пулеметных гнезда и ракетная установка.

Из ворот то и дело выходили люди, верхом на дромадерах или пешком, группами и поодиночке: они куда-то разбредались вокруг или же, наоборот, приходили к воротам.

Въезд в город охраняли два патруля с броневиком, а вокруг них, облепив дорогу, словно мухи, громоздилась сотня торговцев с лотками, на которых была навалена уйма всякого хлама. Люди толпились между ними и обменивали один хлам на другой. Стоял многоголосый гомон. Кто-то погнался за кем-то. Кто-то громко крикнул.

Патрульные не обращали на эту суету ни малейшего внимания — они курили и болтали. Лишь изредка кто-то из них хватал особо резвого горожанина за рукав, что-то говорил ему почти в самое ухо или обшаривал его карманы, после чего брезгливо отпихивал в сторону.

Так как утро уже наступило, большинство людей торопилось внутрь кратера, чтобы укрыться от опасных лучей солнца.

Наша группа уже попала в зону столпотворения, и мы с трудом протискивались мимо десятков всадников и сотен пеших горожан. Чумазые, в обшарпанных шлемах и разнообразных одеждах, торговцы-менялы проскальзывали между верблюдами, дергали нас за стремена, наперебой предлагая свои «уникальные» товары. Иногда это были нищие-попрошайки, которые буквально мертвой хваткой цеплялись за верблюда, и только легкий пинок сапога был в состоянии отогнать жалобно вопрошающего еды или еще хоть чего-нибудь.

Сзади послышался громкий многоголосый гудок сопровождающего нас вездехода.

— Дорогу колонне туристов! — раздался из внешних динамиков БМП повелительный голос.

Патрульные пришли в движение — они вышли к воротам и стали бесцеремонно расталкивать людской поток прикладами своих автоматов.

Я чувствовал, что у меня отсутствует половина затылка, а голова куда-то съезжает, и мне приходилось ею потряхивать, словно заспанному дромадеру.

Становилось жарко.

Толпа перед воротами слегка поредела, и мы смогли более или менее успешно протиснуться к массивному срезу кольца кратера. Срез был высоким, широким и отбрасывал резковатую сизую тень. Гулким эхом отдавались в нем сотни шагов, голосов и поскрипывание седел. Пахло прогорклым человеческим потом, перемешивающимся с запахом животных. В этот букет вплетались еще какие-то ароматы, которые будоражили обоняние и составляли, наверное, запах самого города.

Вот пространство ворот окончилось, и дорога повернула влево, уходя по дуге, вдоль внутренней стены кратера, вниз.

Перед нами же открылся город, лежащий на дне гигантской воронки.

Я отчетливо вспомнил этот образ, который увидел еще тогда, в первый раз, больше двух лет назад, после последнего рейда с Голландцем.

Панорама города терялась в пыльной дымке, которую разрезали падающие с краев кратера под острым углом солнечные лучи, в которых клубились испарения. Сам город еще был в тени. Первые лучи освещали только торчащие в отдалении заводские трубы и решетчатые конструкции высоковольтных линий электропередачи.

По краям кратера были натыканы спутниковые тарелки, какие-то ретрансляторы. Нависали целые дома, вмурованные в стену, от которых лентами вились разнообразные лесенки, путающиеся между собой и трубами, то здесь, то там выходящими из стены и врезающимися в нее вновь.

Внизу были видны кривые улочки, теряющиеся в перспективе панорамы, уставленные домами различных видов и исполнения. В основном они были не больше пяти этажей, но изредка встречались и десятиэтажки. Некоторые были построены из нагроможденных друг на друга контейнеров или старых автобусов. Попадались даже круглые дома из гигантских цистерн и резервуаров.

Ближе к центру попадались и кирпичные, и бетонные сооружения — там были районы для руководства и зажиточных дельцов. А в юго-восточной части города стояло несколько фабрик и небольших заводов, ощерившихся жерлами труб. Вот чем объяснялось сходство кратера снаружи с котелком или непотухшим вулканом: из труб валил дым, который ветер рассеивал над верхней границей кольца Персеполиса.

Я помнил с прошлого раза, что была в городе еще пара ворот, только поменьше: юго-восточные и северные.

Наша колонна двигалась по дороге, плавно снижающейся вдоль стены: уровень дна кратера был значительно ниже уровня поверхности Марса, поэтому-то дорога опускалась к городу плавно. С одного бока она упиралась в покатую стену воронки, а с другого обрывалась вниз, отгороженная невысоким частоколом из ржавых труб и других предметов, кои имели продолговатую форму и неясное происхождение.

Туристы, несмотря на стрессы и смертельную усталость, после сегодняшней ночи осоловело, но с любопытством озирались по сторонам, едва не сталкиваясь на дороге с горожанами, продолжающими сновать вокруг нас.

Все же люди есть люди: одинокие марсианские пустоши, скучный пейзаж барханов и равнин, опустевшие развалины и заброшенные производственные поселки, да и присутствие постоянного чувства тревоги в этой одичавшей пустыне, которая одним своим видом утверждала неспособность принять у себя людей, — все это так резко контрастировало с этим пускай и убогим, но живым, населенным местом, с его пестрыми муравейниками домов, большим по марсианским меркам скоплением людей, животных и даже примитивным транспортом. С таким не сравнится маленький поселок диких луддитов клана Харлея.

Не знаю, хорошо это или плохо, но человек — коллективное существо, что ты с ним ни делай. Я и тут умудрился оправдать свою кличку, которую мне дали в моем первом клане: с одной стороны, я испытывал тягу к городам, столпотворению и суете, мне нравилось общаться с людьми, нравился широкий спектр впечатлений городской атмосферы — от надоедливого убожества и грязи до комфорта и некой рукотворной красоты. Мне нравилось иногда потеряться, стать атомом некоторого вещества.

Но эта любовь имела свойство накапливаться и в какой-то момент заполняла мои внутренние «баки» по самую крышку: мне становилось скучно, тоскливо — откуда-то появлялся страх, что я завязну здесь, как муха в приторной тянучке. Казалось, если не уеду отсюда, то даже если потом соберусь — иссякнут какие-то силы, и это место сделает из меня свою собственную матрицу, свой придаток. Это касалось любого города и, как показала практика, планеты.

Конечно же и беготня по пустыне с этими зачастую совершенно нелепыми охотничьими рейдами надоедала и выматывала до чертиков: хотелось опять вернуться в огромный аквариум городского «растворителя», где от тебя так мало зависит, хотя внимательным нужно быть иногда не меньше, чем в пустыне. Но эта внимательность уже другого рода…

Многие Охотники и прочие граждане Марса вели себя подобным образом, но никто не называл их «странными». Просто почти у всех них была какая-то обозримая цель: скопить средства на налог, чтобы поселиться в каком-нибудь городе получше или найти новое место и создать свое поселение, свой клан. А может, накопить на перелет на Землю или найти какой-нибудь уникальный марсианский артефакт. А многие просто занимались прожиганием жизни и стремились к простым удовольствиям.

Уж больно мне не хотелось признаваться себе, что я такой же бесцельный тусовщик и гуляка, как и последняя категория. Я сам себя не совсем понимал — я что-то явно искал, но то, что мне предлагали, меня не устраивало. Меня куда-то тянуло, но явно не романтические идеи: романтики на Марсе быстро становятся практиками, циниками или трупами, а вот я — опять мимо всего. Иногда я сам себя ужасно раздражал, так как приходил к выводу, что я — никто. В меру прагматизма, в меру раздолбайства, в меру цинизма (это я так себя утешал). На кой хрен я лазаю под пули? Не хотелось быть «крутым самцом» или просто мясником: Закон Пустыни раздражал меня своей бесчеловечностью, хоть и понятно было, что в этих условиях в нем много правильных понятий…

В общем, ни рыба ни мясо, а ухо дяди Тараса, как говаривал один Охотник, правда, не обо мне, слава богу: у меня хватало мозгов играть по правилам тусовки, чтобы не возникало лишних вопросов. В рейде я был аккуратным и расчетливым Охотником, в кабаке — остроумным прожигателем жизни, который не прочь поволочиться за симпатичной девицей; с теми, кому доверяю, старался быть искренним товарищем, при дележке добычи не становился альтруистом, но и хапугой тоже. Мне казалось иногда, что и самого-то меня не существует, а есть только набор шизофренически расщепленных личностей, чемоданчик с универсальным набором «дэнов» для любых видов работ… Странный… да… это еще мягко сказано…

Но кличку, конечно, я придумал себе не сам (самопальные клички, типа как у Джо — «Вим», — редко приживались) и «Странным» меня назвали на Марсе далеко не сразу: сперва меня называли Стебанутым, или «земное недоразумение», а иногда даже Папуас из Елизея[43]. В лучшем случае — просто Дэн. Я был зеленый новичок, не вписывающийся в привычные марсианские нормы. А потом, когда я приобрел хоть какой-то авторитет среди Охотников, старший клана Беркутов, который любил со мной поболтать вечерами о жизни на Земле и вообще о всяких абстрактных вещах, частенько повторял: «Ох и странный же ты мужик, Дэн, ох и странный…» Особенно когда я объявил о своем желании отправиться в кругосветный рейд…

А когда у меня получилось в первый раз, случайно, отогнать глюк, все стали приставать с расспросами, как это у меня вышло, а я ничего внятного ответить не смог. Зауважали, но стали как-то сторониться. Вот и приклеилось…

А Ирина — она меня чувствует, как никто, она сверкнула в моих глазах чем-то таким, что я ищу, чем-то близким и нужным… К слову сказать, она и сама странноватая… даже для меня… Эх… я сильно сомневаюсь, что на Марсе такие чувства уместны при эдакой кутерьме, да и вряд ли в моем лице и с моим образом жизни она обретет гигантское счастье, усыпанное бриллиантами и атомными батарейками…

Ногу внезапно кольнула острая боль: какой-то красномордый черт, проезжая мимо на телеге, запряженной двумя пегими свиноконями, размахнулся дать им кнута и задел меня по ноге локтем. В глазах пошли красные круги, а дыхание перехватило. Горожанин даже не обернулся, звонко щелкнув хлыстом лоснящиеся бока своих кривоногих боровов.

«Чтобы у тебя юварки гнездо на башке свили!» — сквозь зубы прошипел я тихо.

Да что я, в самом деле?! Еду, развлекаю себя какими-то дерьмовыми детскими самокопаниями! Тоже мне принц Гамлет Марсианский, ядерный папуас. О другом надо думать, Странноватый! О другом!

После треклятой Башни у меня что-то случилось с головой… я как-то неуловимо изменился… что-то приобрел, себе не свойственное… Это, наверное, из-за ранения у меня в голове начался такой бардак…

Сонными, вялыми голосами туристы переговаривались, делая длинные паузы между фразами: было ясно, что они вкладывают последние силы в свои эмоции, пытаясь всеми органами чувств хоть как-то впитать это впечатление от первого увиденного ими в пути относительно крупного марсианского города «Великой Первой человеческой колонии», «Смелого Рывка В Темный Мрак Вселенной»! «Подобно отважным первопроходцам, люди планеты Земля, в едином стремлении покорять неизведанное… невзирая на тяжелые времена, когда перемена климата и мощные экономические потрясения на нашей Родине… новая надежда на будущее… мечтатели многих поколений!..»

Так обычно писали в СМИ и говорили у нас на Земле по всем каналам видеоновостей долгие десятилетия.

После Великого Перелома на Земле продолжали ухудшаться условия жизни — резкие температурные скачки и магнитные бури, перенаселенность умеренных широт. В Азии усилились противоречия между крупными анклавами переселенцев из Европы и индийско-тибетскими экстремистами, именующимися Новые Арии. Да и, несмотря на разношерстность самой Тибетской Республики, не прекращались приграничные стычки с Китаем. Мелкие вооруженные конфликты терзали и без того слабую экономику. Более-менее успешными и спокойными государствами были Бразилия, Китай и Россия, но их перенаселенность затрудняла развитие.

И вот из последних сил человечество решило реализовать-таки «марсианскую программу». Казалось, это долгожданный выход, решение всех проблем. Поднялась невиданная за долгие годы пропагандистская волна. Всех агитировали внести свой вклад и получить ломоть долгожданного счастья. Даже удалось разжечь некий энтузиазм, что привело к временному прекращению конфликтов и экономическому росту. Несколько огромных орбитальных транспортов полгода загружались шаттлами. Тогда на Марс улетела основная масса колонистов. «Отважные первопроходцы завершили первую стадию терроформирования! На Марсе появилась долгожданная атмосфера, пущено в ход свыше полутора тысяч горнодобывающих, сталелитейных и других предприятий. Образовано несколько сотен городов и поселений. Жизнь налаживается. Через пару десятилетий цветущие сады встретят новых гостей планеты. Наряду с колониальными рейсами активно развиваются туристические полеты!» Вот что тогда говорили… Да и многое другое…

Пока не дошли до уровня балаганного зазывалы: «Хотите вырваться из серой и обыденной жизни? Дикая земля Марса ждет вас! Вдохните полной грудью вашу Новую Марсианскую Жизнь!..» И дальше в том же духе.

Затем стали говорить все реже, пока не ограничились общими приглаженными фразами про «Хроники завоевания космоса», укладывающимися в несколько выдуманных экономических показателей, репортажей о «счастливых и отдохнувших космических туристах», которые снимались в проплаченных студийных павильонах, и подробной метеосводкой…

Даже передачу сделали с ток-шоу и неким подобием телемоста (конечно же в записи) под названием «Космос — новый дом». А уж какие социальные и финансовые льготы были у добровольных колонистов! Интервью, госдотации, юридическая поддержка и награды, и даже титулы!

А когда иссяк и этот животворный источник — дело решили прикрыть, объявив, что в ближайшие несколько лет в связи с глобальным финансово-сырьевым кризисом на Земле полеты на Марс временно прекращены, но связь иногда будет. Стали просачиваться сведения о каких-то странных аномалиях на Марсе, но власти комментировали это как паникерские настроения и бред пессимистов с разыгравшимся воображением, которые не смогли принять Новой Родины.

Потом уже частные корпорации, имеющие лицензию на производство межпланетных кораблей нового поколения, решили на этом заработать: нет худа без добра и добра без худа… Цены на путевки взлетели до небес, и на какое-то время интерес к Марсу чуть выбрался из нулевой отметки.

Но, правда, во Всемирной паутине Земли был один частный виртуальный канал, который назывался «Бог Войны», где рассказывали совсем иное…

Именно там и шли ночные кровавые реалити-шоу Жирного Тэдди и ему подобных. Ставки делались в полной тайне.

Этот канал представлял жизнь на Марсе как кромешный ад, и больше всего это напоминало футуристические триллеры и ужастики. Каннибализм, извращения, каждодневная кровавая мясорубка за любой кусок мало-мальски пригодной для жизни территории. Эти люди играли на человеческих страхах и тоже получали от этого уйму денег.

Истории и «документальные» кадры про мутантов, пространственные аномалии, уничтожающие людей чуть не тысячами, про новые загадочные смертельные вирусы, занесенные инопланетянами, которые на летающих блюдцах продолжают похищать людей для своих изуверских экспериментов по производству расы людей-машин.

Кликуши в рясах заламывали на экранах руки, провозглашая пришествие антихриста, доказательством коего и является добровольное и рукотворное создание ада, который оказался на небе.

— Мы за грехи свои вновь потеряли рай! — кричали они. — И орда нелюдей, превративших человека в ходячий труп, обрушится с кровавой планеты, чтобы этой кровью затопить Землю! И сойдет с ними на твердь нашу смуглый и златоглазый Царь Тьмы Вселенной, и затрубят Трубы Апокалипсиса!

Плодились и множились религиозные течения и обыкновенные секты — это конечно же не носило массового характера, но я думаю, что канал не прикрывали по другим причинам.

Просто Марс, точнее, его сложившаяся уродливая и дикая пародия на земную цивилизацию образца начала первого тысячелетия от рождества Христова продолжала приносить деньги любыми способами, кроме тех, которые были нужны и полезны.

И дело не в жадности, порочности или глупости людей. Все дело было в обыкновенной разобщенности и неумении договориться.

Однажды на одном из сайтов я увидел забавное попсовое фото: в кожаном офисном кресле за массивным столом, уставленным разноцветными флажками, мониторами и коммуникаторами, сидел годовалый младенец, обернутый памперсом. Его задорные веселые глаза-бусинки таращились в объектив, изо рта текла слюна, а на голове висел набекрень черный котелок. В руке ребенок держал перевернутую курительную трубку, с наслаждением подгрызая мундштук, словно соску…

И вот что получилось…

Из вновь накатившей на меня задумчивости и рассеянного потока сознания меня резко выдернул трубный глас гудка вездехода наших неожиданно гостеприимных хозяев.

Я поморщился и огляделся по сторонам.

Ирина ехала на полкорпуса позади меня, опять что-то набивая в своем электронном планшете. Она изредка бросала на меня внимательный и вместе с тем задумчивый взгляд. Сразу за ней ехал полковник, сияя красными белками утомленных глаз.

Вокруг нас продолжали топать, и стучать, и скрипеть, и фыркать. Кашляло, выкрикивало, ругалось и смеялось в своем хаосе людское течение. Людей стало как будто меньше.

Все эти звуки гулко, с легким эхом, отскакивали многократно от высоченной стены кратера, усеянной небольшими постройками и коммуникациями.

У некоторых домов, где витиеватые стальные лестницы образовывали некое подобие решетчатого металлического крыльца, сидели, свесив ноги, уставшие после тяжелого дня трудов праведных и не очень разнообразные люди.

Они разговаривали, курили, пили что-то из коричневатых непрозрачных бутылок и с любопытством разглядывали пестрый поток входящих в город.

Иногда какой-нибудь особенно захмелевший зритель приходил в необычайно игривое настроение и, потушив о стену окурок сигареты, ловким щелчком большого и указательного пальцев отправлял по дуговой траектории сей оскорбительный подарок в какого-нибудь зазевавшегося торговца. Когда же последний вскидывал голову, разражаясь проклятиями в адрес подобной неуместной выходки, призывая всех церберов окрестных свалок совершить грубое половое совокупление на могиле незадачливого шутника, тот в ответ вытягивал средний палец провинившейся руки и вызывающе двигал бровями или же водил оным пальцем по высунутому языку.

Иногда раздавался плеск воды — это женщины, прибиравшиеся в доме, перед отходом к дневному сну выливали грязную воду из мятых цинковых ведер. Но из-за покатости стены кольцевой воронки вода попадала не на дорогу, а на саму стену вдоль обочины дороги, где была вырыта длинная сточная траншея, уносившая нечистоты в городской коллектор.

Где-то кричали грудные младенцы, скрытые висящим и сохнущим на балконах бельем, и на фоне этого противными резкими электронными переливами чирикали зуммеры игровых приставок.

Меж тем мы достигли нижнего уровня воронки кратера, где и начинался основной город.

Дорога тут была вымощена шлифованными камнями и упиралась в довольно крупную площадь в форме окружности. Одним краем площадь примыкала к стене кратера, а с другой стороны от нее отходили три вполне прямых луча городских улиц — это и был въезд в сам Персеполис.

По краям площади стояли торговые ряды, напоминающие сильно залатанные короба или произведения дизайнеров-модернистов. Некоторые из них были уже закрыты, да и людей становилось все меньше.

Несмотря на это, смуглый парнишка в конусообразной блестящей шапке играл на самодельной гитаре с хрипловатым динамиком, а стройная девушка в прометалленной накидке вместе с маленькой девочкой лет пяти двигались в такт его аккордам.

В центре площади вертикально стояла вкопанная в землю труба, к которой был привязан невесть как здесь появившийся витринный манекен без явных признаков пола и черт лица. Две его руки были выставлены вперед, по направлению к городу, под углом примерно девяносто градусов друг от друга, а правая нога также висела параллельно земле, будто плохо смазанный робот с негнущимися суставами радостно бежал кому-то навстречу. На каждой выпяченной его конечности были укреплены таблички с указателями направлений и названиями улиц.

Зрелище было слегка жутковатым и напоминало какой-то извращенный вариант антиутопического распятия.

Меня это навело на странную мысль о том, что, пока в людях не угасла жажда соригинальничать, все не так уж скверно: могли бы просто ограничиться столбом с указателями — ан нет… Хотя вопрос о том, что было бы лучше, оставался открытым.

Я с некоторым содроганием подъехал к этому арт-объекту марсианского градостроительства и, сделав знак остановиться, натянул поводья Чембы.

— Какой уродец, — тихо сказала Ирина, подъехавшая слева.

— Не говори, — хмыкнул я.

Откровенно говоря, я понятия не имел, где в этом городе то, что наши любезные мотострелковые представители администрации гордо именовали «лучший отель города».

Правда, прошло много времени…

— Группа «кси-516»? — услышал я хрипловатый голос с казенными интонациями.

К центру площади приближались трое всадников на откормленных вороных свиноконях. Они были одеты в камуфляжные армейские комбезы, на рукавах которых красовались черные повязки с желтыми кругами посредине. За спинами у всех троих висели автоматические карабины с укороченными стволами, по всей вероятности, местного кустарного производства.

Видать, это и было некое подобие местной милиции — те самые бравые парни, которыми командовал этот Кэр Браун. Да, здесь многое изменилось.

— Да, — сказали мы с Ириной, почти в один голос.

— Вы — Охотник, лидер смены? — кивнул мне командир патрульных, бочкообразный человек, с розово-сизой бороздой шрама через левую щеку.

— Да, — кивнул я устало. — Охотник Странный из долины Маринера.

— С прибытием, — он коротко взял под козырек, — следуйте за нами до гостиницы.

Они стали разворачиваться, я тронул поводья, скомандовав группе, а сзади вновь протрубил сигнал администраторского вездехода.

Мы двинулись по средней улице, на которую указывала нога манекена. Улица шла с небольшим подъемом к центральной области кратера, где находилась главная часть Персеполиса.

Дороги уже опустели. Лишь изредка проходили по ним пешие патрули, спешащие прохожие, да один раз мимо промчался, натужно завывая электродвигателем, трицикл без пассажиров, с надписью «такси» на импровизированном тенте кабины. Это было редкое зрелище, и от него пахло не только разогретым маслом, но и каким-то уютом или даже аттракционом для удовольствия.

Да, здесь действительно многое изменилось — не все, но многое…

Я почти спал в седле, когда мы проезжали мимо пестрых, в своем исполнении, двух-трехэтажных домиков с крышами, засыпанными песком.

Кое-где на этих крышах виднелись импровизированные парники, покрытые пыльной полиэтиленовой пленкой.

Неистово трещали счетчики, словно солирующая партия, а сзади доносилась басовитым рокотом ритм-секция двигателя БМП.

Перед глазами у меня все плыло, а на улицу уже попадали первые косые блики стремящегося к зениту солнца, которые проступали сквозь мои веки ярко-оранжевыми пятнами. Пахло дымом, сырым камнем и сладковато-пресным запахом ржавчины. Звездочки вспыхивающих в лучах пылинок мерцали, расплываясь в слезящихся глазах, словно блестящие елочные игрушки, а в ушах будто булькала вода и стоял тихий звонкий гул трансформатора.

Я не глядя полез одной рукой в аптечку, нащупывая там очередной шприц-тюбик стимулятора… эх… кофеина бы сейчас пару кружек, со спиртом…

— Вот, — раздался далекий, будто сквозь стену, голос, — жить будете здесь…

Приятная прохлада разбегалась маленькими бодрящими пузырьками вдоль согнутой в локте руки.

На мое лицо упала тень. Я приоткрыл один глаз: патрульные всадники остановились возле трехэтажного здания, выполненного в форме растянутой горизонтально матрешки. Легким полукругом фасада оно выдавалось на улицу. На каменное покрытие мостовой ложились четыре аппарели по ширине колеи тягача.

Аппарели упирались в сегментированные ворота гаражных секций на первом этаже. Над ним громоздился приземистый серебристый двухъярусный купол с двумя рядами овальных окон.

По всему периметру скоса между куполом и нижней частью здания сверкали в первых лучах солнца, словно диковинные барельефы, солнечные батареи, перемежающиеся угольно-черными вставками термоэлементов. А на самой макушке купола, будто фантастический головной убор, одновременно напоминающий громоздкий флюгер, тихонько вращал лопастями на утреннем ветру блок ветрогенераторов. Под ними на куполе сверкала стеклом парника маленькая гидропоническая ферма.

Я даже на несколько секунд проснулся: это был новенький сборный автономный бытовой блок стандартного марсианского поселка, оснащенный всеми житейскими удобствами и излишествами. Из таких сборных построек планировалось возводить первые поселения для колонистов проекта «Терра-3». Но по причине его провала эти конструкции попали на Марс в единичном количестве — Земля прекратила финансирование и снабжение марсианской колонии.

Эта конструкция была уникальна не только своей простотой в сборке и эксплуатации, не только удобством и комфортом, но и фактически полной своей энергетической независимостью — я читал об этом в каком-то рекламном проспекте. Дом вбирал в себя энергию солнца, тепла и ветра, имея при этом небольшой ядерный реактор, газовый и паровой генераторы и большую резервную сеть аварийных аккумуляторов, способных поддерживать энергию почти две недели без реактора. И в довершение всего дом был оснащен замкнутой системой водоснабжения и канализации. Он был практически полностью автономен.

Складывалось впечатление, что его стены еще пахнут маслом формовочного пресса.

В марсианских условиях это напоминало отель в пять звезд, а то и выше, и слова наших встречающих по поводу лучшего отеля в городе можно было воспринять буквально… Да… В очередной раз я подивился, насколько хватало сил измученного организма, тем переменам, которые произошли в такой дыре (в полном смысле этого слова), как Персеполис.

На фасадном участке здания (это я так, завернул, потому что оно круглое в сечении и «фасад» на нем выделить сложно), прямо над гаражными воротами висела вывеска, являющаяся некой ложкой дегтя на этом блестящем новеньком сооружении, — без этого отель выглядел бы совсем чужеродным этому месту.

Вывеска была с потугой на дизайн и состояла из двух немного мятых алюминиевых труб, к которым были примотаны кусочками проволоки уродливые квадратные буквы.

Они составляли слово «Гладиатор», а в конце было изображено что-то вроде дорического шлема.

Все это, вместе с встречающей делегацией и броневиком, выглядело как-то неестественно и слишком пафосно, но я отказывался думать об этом сейчас.

Охрана отпирала две ближайшие створки ворот. А наши дромадеры с застывшими в отключке туристами переминались с ноги на ногу да флегматично жевали губы.

Нам дали сигнал заезжать вовнутрь, и все хаотично, под треск датчиков и похрапывание верблюдов, ринулись к долгожданному отдыху. Ненадолго возникла сутолока, которую Ирина и Сибилла пытались упорядочить.

Я стоял в стороне, ожидая, пока все проедут. БТР вновь зарычал мотором и подкатил ко мне сбоку.

— Господин Охотник, можно вас на пару слов? — негромко попросил Гастон Борода, слегка привстав на сиденье.

Я тронул поводья и подъехал к ним.

— Господин Охотник, — вновь повторил он, — сейчас вы как следует отдохнете, вас будет охранять наши лучшие люди…

— А зачем нас охранять? — вяло поинтересовался я, прикинув мысленно: смогу ли я спокойно спать, представляя стоящих за дверью мордоворотов Кэра Брауна.

— Не подумайте чего плохого, — мотнул головой Гас, — после стольких стрессов вы все должны отдохнуть, охрана просто заменит ваших же дежурных.

Я понимал рациональность и необходимость этой идеи, и хоть мне и не нравился весь этот пиар, но опасности все же не чувствовал.

— Хорошо, — сказал я, — спасибо за заботу.

— Я хотел договориться с вами на завтра… — начал было Гас.

— Только не экскурсию по городу, — взмолился я, почувствовав, что ребята начинают перебирать со своей добротой.

— Нет, — ухмыльнулся Гас, — завтра к половине третьего утра, когда вы уже наверняка все проснетесь, вас ожидает на приеме в вашу честь губернатор. Это в его резиденции, в центре. За вами приедут.

— Послушайте, — не стерпел я, — мне очень приятно такое внимание с вашей стороны, и я еще раз скажу большое спасибо, но мы обыкновенная туристическая группа, каких по Марсу ходят сотни, а то и больше. Я не могу понять, почему именно наши стычки по дороге настолько выделяются в общем бардаке?

— Ну далеко не каждый Охотник проведет свою группу без потерь через зону вооруженного конфликта, да еще и с «шатунами»…

— Нас паладины спасли… — вставил я.

— Не перебивайте, — он сердито затряс бородой, — вот придете завтра к губернатору — и все узнаете.

— Хорошо. — Сил спорить у меня уже не было.

— С собой можете взять госпожу гида как представителя туристов, а о группе мы позаботимся.

От такой наглой откровенной диктатуры я просто растерялся: с самого начала мне весь этот официоз был не по душе — хотелось просто слиться с городом, забиться в угол и отдохнуть, чтобы не трогали: после всех передряг в нашей ситуации была жажда не привлекать к себе ни малейшего внимания, но за нас уже все решили. Давно уже решили…

И чтобы добить меня окончательно, Гас продолжил:

— Оружия с собой можете взять не больше одной единицы, а вот если сможете, наденьте что-нибудь вместо комбеза.

— Вы издеваетесь?! — невольно вырвалось у меня.

— Ничуть. — Гас вскинул брови: казалось, вся эта церемония его забавляет.

У меня в голове вращалось сразу множество идей, даже усталость и боль отошли на задний план. Нас хотят разделить с туристами, но зачем? Либо это просто пафос новых хозяев? А при чем тут мы?

— Учтите, — я нахмурил брови, — несмотря на все уважение и благодарность: если с группой в мое отсутствие произойдет хоть что-нибудь, я устрою тут такие народные волнения, что начнется революция! И уж конечно сразу доложу Совету Четырех Городов, который выдавал мне охотничью лицензию.

При последней фразе Гас нахмурился, а вместо него ответил Браун:

— Я понимаю, что вам нелегко пришлось, я прошу вас не нервничать — здесь вы в полной безопасности.

На слове «полной» он сделал явный акцент, и я понял, что препираться бессмысленно. Очень трудно человеку, привыкшему к агрессии со стороны, воспринимать в розовом свете любое направленное к себе благодушие. Да и отказываться от гостеприимства было на Марсе признаком дурного тона.

Я попытался изобразить на лице улыбку, но, судя по зрителям, вышло неубедительно.

— Еще раз спасибо за такой теплый прием, — сказал я, разглядывая их лица. — Надеюсь, вы не обижаетесь на мою излишнюю подозрительность?

— Конечно же нет, — сказал Гас. — Мы видим, что вы вымотались, это вы нас извините, что пристаем с нашей светской программой. Просто господин губернатор очень хотел вашего присутствия с госпожой гидом.

— Я понял, — кивнул я, — мы обязательно придем.

— Доброго вам отдыха!

Браун приказал водителю ехать, и броневик с утробным рыком, выпустив облако черного дыма, рванул по опустевшей улице дальше, а я поспешил в гараж.

В гараже было шумно: там дежурили двое рабочих в спецовках, которые помогали привязывать и треножить дромадеров, раздавали корм. Туристы рылись в рюкзаках и седельных сумках. Некоторые пытались выяснить у рабочих, где туалет и ванна. По стенам слышалось ровное гудение генераторных отсеков.

Затем организованной толпой, грохоча тяжелыми сапогами по железным ступенькам, мы поднялись по винтовой лестнице в центре гаража. Лифта хоть не было — это меня как-то утешало. Один из людей Брауна остался снизу, двое пошли вперед.

На втором этаже был круглый холл, облицованный бежевым пластиком, с которым контрастировали грубо сваренные из стальных реек скамейки и стулья. Справа от лестницы стояла конторка из приспособленного компьютерного стола, с настоящим портье!

Это была молодая короткостриженая девушка с темно-русыми волосами и слегка рябой кожей лица, но в целом миловидная. Одета она была в узкое и короткое оранжевое платье, явно перешитое из комбинезона.

Она окинула нашу толпу внимательными карими глазами.

— Вот, Элли, — хрипловато протянул ополченец со шрамом, — надо постояльцев распределить. Приказ губернатора. Мы с тобой сегодня дежурим.

— Сейчас! — низким голосом ответила девушка. — Всем нужно зарегистрироваться.

Боже! Эта игра в цивилизацию так не шла, на мой взгляд, Персеполису. Хотя мне, как и всем остальным, наверное, хотелось просто банально упасть на койку и уснуть, да и рана стала простреливать в ритме пульса.

В общем, битый час мы всей группой старательно изображали из себя настоящих зомби, придерживая веки слабеющими пальцами. Комнаты были двухместные, но все уже распределялись не глядя. Я подошел к Ирине и просто поставил ее перед фактом, без особых церемоний:

— Я посплю в твоем номере, мне так спокойнее будит.

Она взглянула на меня мутноватыми от усталости глазами, отчего они казались двумя глубокими подводными пещерами.

— Хорошо, — пробормотала она и вдруг засуетилась, что-то разыскивая в своем рюкзаке.

Душевые кабины были отдельно, в южной части холла, и туда немедленно выстроилась очередь. Но, несмотря ни на что, это оказался настоящий рай. Вода была чуть теплая, попахивала трубами и химикатами, но она расслабляла и очищала. Я наплевал даже на рану, хоть это и опасно, но я попытался обернуть ее целлофановым пакетом. Плечо уже прихватилось снаружи.

Плохо помню все детали. Всем были розданы портативные сигнализации с датчиками движения, и как-то неожиданно холл опустел.

Я успел перекинуться парой фраз только с Йоргеном и Сибиллой, а рядом стоял Сенька и вовсю расхваливал местный сервис, обращаясь то ли к нам, то ли в пустоту.

Мои благороднейшие эсквайры разделили мое беспокойство по поводу навязчивого приглашения к губернатору вдвоем с Ириной.

— Да забей, не ходи, — махнул рукой Йорген.

— Надо быть в курсе, что тут творится, — ответил я. — Да и дело у меня кой-какое есть…

— Ты смотри, деловой, не перестарайся, — ухмыльнулся устало Йорген.

— Да уж постараюсь, — в тон ему ответил я.

Потом мы пошли с Ириной в выделенную нам комнату с номером «12». Комната была небольшой. Я запер дверь, проверил окна, проверил койки и столик, стоящий возле окна, между койками. Посмотрел вентиляцию, рукомойник и туалетную кабинку, все, на что хватило сил, — ничего подозрительного не бросилось в глаза.

Ирина тем временем переоделась, сложила комбез и постелила себе и мне настоящие простыни! Были какие-то синтепоновые одеяла, но я взял свое походное, шерстяное. Прилепив на дверь сигналку, я со словами «ну наконец-то» как подкошенный рухнул на постель и почти сразу уснул, успев только снять комбез и положить на стол автомат.

Ирина еще что-то говорила… гладила меня… задирала мне водолазку на спине и мазала ноющий синяк чем-то прохладным… потом ногу… но я уже проваливался в бесконечную сладостную пучину долгожданного сна…

— Цель полета на Марс? — требовательно спросил голос из темноты.

— Завоевание галактики…

— Что?!

— Стать добровольным членом общества Первой Колонии Марса, — ответил я, двигая желваками.

Комната была темной, и, кроме орехового бюро и старомодной настольной лампы, в ней почти ничего не было. За окном стоял поздний сырой осенний вечер.

Яркий конус света падал на столешницу, скрывая за собой в полутьме лицо вопрошающего.

Я сидел в неудобном скрипучем кресле, и что-то довольно чувствительно упиралось мне в задницу, как я ни ерзал. Наверное, это нарочно так сделали, чтобы посетитель нервничал, не мог сосредоточиться и выкладывал всю подноготную…

— Почему вы решили стать добровольным колонистом? Членам вашей семьи нужны социальные льготы? Или вы романтик?

Слова, доносящиеся с другой стороны луча лампы, были низкого тембра и почти без интонаций. Это тоже делалось специально, чтобы человек не вел беседу с неким персонажем, другим собеседником, а как бы разговаривал сам с собой, отвечая на возникающие в голове мысли.

— Скорее романтик: у меня нет семьи.

— Не женаты?

— Разведен.

— Понятно… — Возникла небольшая пауза, как передышка между раундами боксерского поединка. — Боюсь вас огорчить, но то, что вы увидите там, вряд ли вызовет у вас восторг. Марс не для романтиков, скорее для прагматиков или маньяков — там еще почти ничего нет, там каждый волен быть в том виде, который естественен для его натуры. Этакое зеркало, что ли. Типа Дикого Запада, только хуже, рафинированней… Там побеждает сила, а не идеи: людям там — не до идей, молодой человек.

Все-таки прокололся, выдал парочку персонифицирующих оценок! Обозначил свой возраст и отношение… да и интонации эти…

— Я согласен с вами. — Я сделал маневр уклонения и прикрылся левой. — Но на Земле у меня не осталось ничего такого, о чем я мог бы пожалеть, так что у меня особо нет вариантов…

— Надежда на изменение жизни — совсем не то что надежда на изменение мира вокруг. — Он мягко пытался теснить меня в угол, но я заметил этот ход. — На Земле вы еще сможете спрятаться, найти свою отдушину, свой микросоциум, а там вас переделают под обстановку, и прикрыться там нечем. Вы будете отсчитывать сол за солом унылого и кровавого календаря…

— В том-то и дело, — я совершил грубоватый, но мощный выпад, — мне не нужны эти микрополочки, я хочу жить в равномерном обществе, пусть оно даже и примитивно и жестоко…

— От макро к микро, — слабо парировал он, — но по результатам тестирования вы вряд ли протянете там больше полугода: новичкам обычно везет, но потом… Вы хотели бы стать гладиатором в Древнем Риме?

— Значит, так надо, — я поставил блок, — если бы у меня не было перспектив, то да, стал бы, хотя и не хотел. Рискнуть всем, когда терять больше нечего…

— Перспективы есть всегда, и терять всегда найдется что. Например, жизнь… Ну да что я вам тут объясняю… — Он попытался провести прямой в голову. — Еще полтора года назад я подписал бы ваши документы не глядя. — Он неожиданно отступил. — Достаточно было вашего заверенного у нотариуса заявления. Но сейчас, когда проект «Терра-3» заморожен, а я продолжаю сидеть здесь, на этом месте, я провожу тестирование очень тщательно и…

— Ой, — невольно вырвалось у меня: я посмотрел на свои ладони: они были размером с крупную сковородку! Да и кресло перестало скрипеть — оно разломилось на две половинки: я резко увеличивался в собственных габаритах, напоминая самому себе Алису в Стране чудес, с той лишь разницей, что не пил, не ел ничего подозрительного, да и веера чужого не подбирал… — Что это за хрень такая? — испуганно спросил я, заполняя пространство почти половины комнаты.

— А-а-а-а-а, — протянул он понимающе, — теперь я вижу — вы готовы: ваше макро готово стать микро. Вас переполнило энергией… В вас возникло кольцо уробороса.

Мне и вправду показалось, что сквозь меня проходит какое-то вертикальное мерцающее кольцо.

— Ладно, пойдемте.

И тут я увидел, как на фоне серого окна медленно поднимается огромный силуэт человека, с могучими широкими плечами, косматой гривой волос. Этот силуэт тоже устремляется к потолку плавным движением встающего с колен великана.

Настольная лампа начинает мерцать и наконец гаснет, неумолимо устремляясь куда-то вниз, в темноту, вместе со всем интерьером комнаты.

Словно по команде, мы синхронно вытягиваем вверх руки, и они, колоннообразные, с пучком труб-пальцев, упираются в обшитый стальными листами потолок, в котором виднеется проем квадратного люка, где проглядывают сквозь мерцающий бледно-сиреневый мягкий рефлекс облаков множество одиноких и равнодушных звезд. Их обвели карандашом и назвали богами, героями, мифическими зверями или просто символическими предметами, но повлияло ли это на них? Вряд ли…

— Конечно, повлияло, — словно в ответ говорит черный силуэт, сидящий на краю крыши вагона, рядом со мной.

Вагон мерно раскачивается, изредка постукивают эхом колеса на рельсовых стыках, и безвозвратно вдаль уносится в перспективу веретено ниточек рельсов, на которые наматываются провода линий электропередачи и одинокие фрагменты светящихся в темноте окон. Сматывается прошлое в бесконечную спираль, будто бы пряжа мойры.

— Все-таки ты меня нашел, — сказал я, как ни странно, не ощущая ни малейшего страха.

— Это неизбежно, — глухо ответил он, — наши пути пересекаются в одной плоскости, правда, только один раз в эту вечность. В другую все повторится, но немножко иначе…

— Зачем тебе понадобился трон? — спросил я с любопытством. — Зачем тебе нужна была эта эгида?

— Ты всерьез думаешь, что все это мне необходимо? — спросил он с легкой иронией. — Твой дядюшка любит наговорить про меня бог знает что.

— Да нет. — Я почувствовал, что веду себя не совсем тактично для первой встречи. — Просто он так волнуется за баланс…

— Мы все волнуемся за баланс, но волноваться за него глупо — он и есть закон.

Мне показалось, что на фоне его головы поблескивают две оранжевые искорки, словно летящие в дыму костра.

— Тебе просто пока не дано понять некоторых вещей, — продолжал он, — потому что ты пользуешься человеческими представлениями о разуме, о сознании и о материи. Человек склонен считать себя чем-то уникальным, неким итогом не суть важно чего — эволюции или божественного творения. И так, и так можно сказать, но понять — только растворившись. Убив что-то, необходимо умереть самому, для равновесия, — вот для этого есть я: я, который всегда умирает. Я, которого нет в этом мире. Я — течение энтропии. У меня все наоборот — из микро в макро. Чтобы была связь между донором и акцептором, между всей этой системой сообщающихся сосудов. Поэтому я — многолик, а они — нет. Они все разные, но отдельно.

— Я начинаю понимать… — сказал я, задумчиво глядя в убегающую ленту пейзажа.

Мне вдруг действительно показалось, что поезд стоит на месте, а по краям на невидимом транспортере проматывается пейзаж, создавая ощущение движения. Стало холодно — ветер пронизывал до самой кожи. Даже звезды, казалось, приблизились, стали крупнее и ярче.

— Мы что, все батарейки? — спросил я.

— Почему так банально? Зависит от желания. — Он легонько болтал ногами, напоминающими темные акварельные разводы. — Иерархии не существует. Змей может быть только в четырехмерном пространстве.

— Ладно, — кивнул я, — это понятно. Ты мне лучше скажи — что это за «Пантеон» такой?

— Забавы взрослых малышей, — как-то ехидно произнес он, — не бери в голову.

— Хорошо. — Я пытался закрепить доверительные позиции. — А кто же тогда убил Джованни?

— А ты еще не знаешь? — удивился он.

— Догадываюсь, — с умным видом протянул я. — Просто все как-то не до этого было…

— Да тут и догадываться нечего — все очень банально, даже неинтересно: у тебя есть все факты, их надо просто сопоставить. Ты был прав, когда решил, что это убийство — чистейшая импровизация, и, надо сказать, не очень удачная. Да и недавно была одна вещь, которая наталкивает на размышления.

— Значит, надо… — начал было я.

— Надо тебе валить отсюда, пока не поздно, — вдруг выкрикнул он и столкнул меня своей ручищей вниз, прямо с крыши, туда, в скручивающееся стальное веретено тускло поблескивающих рельсов…

— Я его видел, дядя, — пробормотал я, — он говорил со мной… он…

— Лежи-лежи: тебе нельзя сейчас разговаривать, тебе нужен отдых… главное — что ты жив остался…

Я проснулся от чьего-то пристального взгляда.

Открыл глаза, вскинул голову с подушки и потянулся за автоматом.

На меня смотрело лицо Ирины и улыбалось, она гладила меня по плечу.

Ирина сидела на моей кровати и смотрела на меня.

— Ну ты и храпишь, — сказала она с улыбкой, — я думала, это компрессор работает.

— Сколько сейчас времени, вернее, который час? — спросил я, нахмурившись.

— Почти два, — ответила Ирина, вставая с постели. Она была уже одета и приготовила немного эрзац-кофе и какие-то бутерброды.

— Ну я и сплю. — Я протер глаза руками.

— Тебе полезно, ты раненый, — сказала она, пододвинув ко мне стул и поставив на его сиденье еду перед самым моим носом.

— Я лучше встану, — сказал я, откидывая одеяло и усаживаясь на край койки. Заныл синяк на спине.

Мы позавтракали, и я изложил Ирине идею про нашу поездку к губернатору Персеполиса.

— В общем, ехать надо, а то фигня какая-то творится, — резюмировал я. — Я не думаю, что это коварная засада врагов, но внимательным надо быть предельно. Возьми с собой бластер — для красоты.

— Возьму, — сказала Ирина, — а платье у меня есть с собой…

— Не может быть! — удивился я. — Зачем тебе здесь платье?

— Оно нетяжелое, я взяла его с собой так, на память о Земле… не знаю зачем, а вот и пригодилось.

Я умылся и вышел в холл. Нога болела уже не так сильно, хотя наступать было неприятно.

Под потолком горели мертвенно-белые диодные лампы. Девушки-портье уже не было, а доблестная охрана сидела на стульях. Человек со шрамом дремал, а его напарник резался в игровую приставку.

На диване около душевых секций сидела Дронова и болтала с Аюми. Завидев меня, обе посмотрели в мою сторону.

— Доброе утро, пан Охотник, как спалось? — спросила Дронова с сальной улыбочкой на лице.

— Как мертвому, — ответил я спокойно.

Пани Аида относилась к разряду тех людей, которых ничем не проймешь: они буквально питаются любой информацией, особенно интимного свойства.

— А вам? — спросил я.

— Скучно, — ответила темпераментная пани, — никого не убили, и никто не напал.

— Надеюсь, ваши новые Охотники устроят вам настоящий триллер, — сухо сказал я.

— Боюсь, что как с вами — уже не будет, — то ли с сожалением, то ли с сарказмом сказала она.

Я спустился по лестнице в гараж, проверил дромадеров, почесал Чембу за ухом, на что он довольно тявкнул, и потрепал за гриву Ирининого альбиноса (интересно, как она его называет — ни разу не слышал).

Зачем-то постояв возле генераторного отсека и послушав мерное гудение двигателей, я вышел через маленькую дверь. Три ступеньки от нее спускались на пыльную улицу между гаражными аппарелями. Ночной город ожил после дня: прямо передо мной катились телеги, шли по делам или прогуливались люди. Изредка проезжали зарядившиеся солнечной энергией дня трициклы с пестрыми тентами. Напротив «Гладиатора» стояло несколько некрашеных лавочек, сложенных из грубо обработанного песчаника. Одна оружейная, другая — продовольственная, а перед ней было что-то вроде летнего кафе: стояло несколько столиков, укрытых блестящим противосолнечным навесом. За одним столиком сидела компания каких-то чумазых личностей и что-то шумно выпивала.

Я закурил, глядя на пятнышки огоньков и освещенных окон.

Когда поднялся в номер, прямо обомлел: Ирина уже успела переодеться.

Она была в коротком, изумрудного цвета платье с открытыми плечами. Я никогда ее не видел такой! Аккуратная, тонкая и стройная фигура, точеные плечи и красивая шея и русые волосы в каре… И огромные серые глаза с золотыми искорками…

— Ох… — только и смог сказать я — так мне сдавило внезапно легкие.

— Так нормально будет, как ты думаешь? — спросила она.

Было видно, что она слегка нервничает.

— Я тебе так скажу, — ответил я, еле переведя дух. — Если разместить твое фото в Сети, то на Марсе никогда не будут устраивать конкурсов красоты, понимая всю бесполезность этих мероприятий!

— Дэн, ну я серьезно. — Она поправила на платье какую-то одной ей видную складку.

— А ты думаешь, это юмор? — Я, не отрываясь, смотрел на нее.

— Ладно, будем считать, что самый главный марсианский эстет оценил, — улыбнулась она.

— Только теперь я буду к тебе всегда приставать, — сказал я чистую правду.

— Ты не сделаешь этого, — как-то неуверенно и с легким протестом сказала она.

— Вот увидишь, — угрожающе кивнул я.

В дверь настойчиво постучали.

— Открыто! — Я развернулся к двери, инстинктивно заслонив собой Ирину.

В дверном проеме показался второй охранник с коммуникатором в руке.

— За вами транспорт пришел. — Он говорил, делая странные ударения в словах.

— Сейчас идем, — кивнул я.

— У вас есть время, мне сказали. — И он исчез за дверью.

Я вновь залюбовался Ириной, глядя на ее полуобнаженные плечи (платье было слегка декольтировано). И тут я заметил, что на шее у нее висит что-то вроде кулона. На тонкой цепочке покачивалась небольшая S-образная змейка из белого металла. Змейка была изображена с раскрытой пастью и имела посредине небольшую поперечную выемку. Странно, но, когда я обыскивал Ирины вещи (о чем вспоминал с внутренним содроганием) там, на заводе, я не увидел этой безделушки. Черт! А ведь мне кажется, что я знаю, что это такое: это напоминало часть разъединенного надвое символа змея Уробороса. В довольно-таки редкой вариации: когда два змея (в отличие от обычного кольца), переплетаясь восьмеркой, кусают друг друга за хвост. Он считался символом бесконечного возрождения, вечной цепи диалектического движения и единства. Ну почему в жизни все так нелепо? Я догадывался конечно же о том, что у Ирины должно быть нечто подобное, вернее, именно это…

— Ух ты, какой у тебя красивый талисман! — Я искренне восхитился. — А что это за штука?

Ирина немного смутилась и инстинктивно закрыла кулон ладонью.

— Это, — она замялась ненадолго, — муж подарил, давно еще… мне нравится…

— Это и вправду красивая штука, — подтвердил я, — только кажется, что она не целиковая, судя по ложбинке в центре.

— Ну не знаю, — отмахнулась Ирина, — мне она нравится такой. Он сказал, чтобы я ее везде на Марсе с собой носила: он верил в талисманы.

— Странно, что он, такой серьезный мужчина… — пробормотал я, роясь в своих вещах.

Прямо поверх термобелья я натянул брезентовые черные штаны с накладными карманами, надел бронежилет, наплечную кобуру со своим ПМ и еле втиснулся в потертую кожаную куртку.

— Это, конечно, не комильфо, но… — оправдывался я, приглаживая волосы перед зеркалом.

— Тебе так хорошо, — утешила Ирина.

Она прицепила к своей бежевой кобуре с бластером длинный ремешок и повесила на плечо: получилась милая такая дамская сумочка в стиле хай-тек.

Я вышел опять в холл, постучался к Азизу с полковником и к Йоргену с Сибиллой.

Полковник открыл дверь, прижимая к груди веер из игральных карт. Из номера отчетливо пахнуло анашой, и сверкнули белки Азиза, обрамленные мохнатыми косичками. Йорген и Сибилла открыли не сразу.

— Так, — сказал я, когда все собрались в холле, — нас с Ириной позвали к губернатору на чай. Я хочу выяснить причину столь повышенного внимания к нашим персонам.

Я старался говорить тихо, чтобы не слышали охранники, а Дронова, не стесняясь, вытянула шею и напряженно прислушивалась.

— Вам я поручаю следить за всем в оба, — продолжил я, еще снизив голос, — контактов минимум, если будут предлагать пройтись по городу — только по ближайшим окрестностям и только с местной охраной. Никого не слушайте и сами следите, чтобы в группе много не болтали про нашу дорогу, про убийство и вообще, ну понимаете… И всем держаться вместе — пока мы еще группа, все вопросы будем завтра решать.

Все согласно закивали.

— И все же, Страний, надо вмэсте иты нам… — начал Азиз в своей неторопливой манере, словно подбирая слова.

— Азиз, ты не понимаешь, что это для вашей личной безопасности? Ты же неглупый парень! — Я посмотрел на него в упор.

— Да все я понимаю, — как-то обиженно сказал растаман.

— Одно дело тусовка, а другое дело — двойной риск расстаться с жизнью. — Я вздохнул. — Ладно, мы пойдем.

Проинструктировав в сходном порядке разбуженного мною охранника со шрамом (его звали Бэн), мы с Ириной спустились в гараж и вышли на улицу.

Возле гаражных аппарелей стоял давешний красный БМП-кабриолет.

Водитель, на голове которого красовался танкистский кожаный шлем, увидев нас, вылез со своего места, и не успел я сказать, что и сам могу, обогнул нос вездехода и раскрыл перед нами изломанную ребром жесткости дверцу с правой стороны.

— Спасибо, — вежливо сказала Ирина.

Водитель не произнес ни слова — может, он немой?

Мы забрались на потертые кожаные сиденья, а водитель завел двигатель и, громко просигналив уже знакомым мне трубным ревом, стал разворачивать машину в сторону центра.

Без шлема и кислородной маски я чувствовал себя немного неуютно, будто забыл что-то важное. Теплый ветер, нагретый стенами кратера за день, дул вдоль улицы, принося новые запахи города. Мы с Ириной, как и подобает заправским туристам, озирались по сторонам, жадно впитывая в себя эту незнакомую атмосферу: людей, неуклюжие и разномастные дома, бурление жизни возле питейных и развлекательных заведений, суету торговцев, праздность гуляк, сосредоточенность патрулей, гавканье разношерстных домашних церберов и многое другое. Изредка на стенах попадались грубо напечатанные плакаты с надписями типа «Выкинул мусор на улицу? Плюнь себе в тарелку!», «Ищешь девайсы в пустыне? Пойди на завод и сделай их сам!», «Станем Пятым Городом!» и тому подобная агитация.

По мере приближения к центру мы увидели перемены пейзажа: стали появляться некие подобия парков — огороженных территорий возле домов, где росли разнообразные растения, от кактусов до каких-то раскидистых деревьев с облезлыми стволами. Дома становились более аккуратными и многоэтажными, а людей на улицах было уже поменьше.

В какой-то момент вездеход повернул влево и остановился возле пятиэтажного здания, облицованного светлой плиткой. Над небольшим крыльцом была аккуратная вывеска, немного напоминающая транспарант: «Городское управление Общественного собрания Персеполиса. Свободные колонии Марса».

Здание стояло в центре четырехугольной площади, а возле его фасада росли маленькие хвойные деревца.

«Город сильно изменился», — в сотый раз подумал я.

БМП подкатила, мерно покачиваясь, к крыльцу и остановилась. Водитель продолжал молчать. Я уж было кивнул Ирине, сидящей с краю, чтоб она открывала дверцу, как один из охранников, стоящих возле крыльца, подскочил к машине и галантно распахнул перед Ириной дверцу. Ирина вновь сказала «спасибо», а тот подал ей руку, помогая вылезти из вездехода.

Меня все это забавляло, особенно учитывая то, что я видел здесь раньше и что мы видели при въезде. Это напоминало провинциальный театр, где решили поставить «Гамлета».

— Следуйте за мной, — сказал охранник не без пафоса, — я отведу вас к господину губернатору.

И мы последовали.

Войдя в уютный холл с ресепшеном, мы подошли к дверям лифта, отделанным пластиковыми панелями под дерево. Охранник пропустил нас в кабину и нажал какую-то кнопку на панели.

Плавно качнувшись, лифт поехал вниз. «Странно, что не вверх, — нас везут в казематы!» — подумал я с сарказмом. И чего этому губернатору от нас нужно?

Лифт остановился, и вежливый (а может, предусмотрительный) охранник пропустил нас вперед.

Мы оказались в просторном помещении, где стоял стол с настольной лампой и сидели четверо человек из гвардии Брауна.

Один из них похлопал меня по карманам и осмотрел мой ПМ, извлеченный из кобуры, при этом постоянно извиняясь. Иру попросили показать бластер, кажется, больше из любопытства. Затем мы вошли в какой-то ярко освещенный коридор. В конце него оказалась железная дверь, как в бункере, и двое часовых. Дверь открыли.

— Дальше идите прямо, — сказал охранник, — удачной ночи.

Мы переглянулись и вошли в какое-то маленькое помещение, где царил полумрак, увешанное панорамными фотографиями Персеполиса. Напротив была еще одна дверь, пластиковая. Из-за нее доносилась приглушенная музыка и голоса.

Я взял Ирину под руку и сперва подумал постучаться, но затем потянул за ручку.

Дверь открылась, и на нас брызнул яркий свет. Комната была стилизована под уютную квартиру: по стенам располагались псевдоокна, прикрытые занавесками, в центре стоял роскошный диван, а в углу компьютер с большущим монитором. На полу был постелен ковер с затейливым орнаментом. Возле дивана стояли пятеро человек в строгих костюмах (такое на Марсе увидишь редко), с бокалами в руках, и мирно беседовали.

Двоих я узнал: это были Гастон и Кэр Браун, двух других, стоящих вполоборота, я видел впервые. Гастон кивнул на нас человеку в синем костюме, который стоял спиной.

Сухопарый и подвижный резко развернулся, и…

— Странный! Амиго мио! — услышал я до боли знакомый голос!

Это был Диего! Диего Хлопотун! Вертлявый официант-наркоша из бара «Лунная Дорога», правая рука Жирного Тэдди!

Но теперь он выглядел по-другому: ухоженный, слегка располневший, гладко выбритый, со щегольскими черными усиками и парочкой золотых зубов. Правда, легкий безумный блеск в глазах остался.

— Диего! — Я развел руками в немом удивлении. — Тысячу солов не видал тебя! Как ты сюда попал?!

— Вот так вот, — улыбнулся он, — бывает.

Говорил он уже почти без акцента.

— Я вижу, что вы знакомы с господином губернатором, — сказал подошедший к нам Кэр Браун и щелкнул пальцами.

Появилась миловидная девушка в коротком платье и с подносом, на котором стояли бокалы с жидкостью рубинового цвета. Она подошла к нам.

— Возьмите бокалы, друзья, — рекомендовал Диего, — лучшее кизиловое вино из моих парников. Да, Странный, представь меня своей даме.

— Диего, миллион глюков мне в корму, — выдавил я из себя. — Ты — губернатор Персеполиса?!!

— Да, Странный, — он кивнул, — когда мы с тобой познакомились, я был обыкновенным официантом, но время летит, все меняется, и граждане свободного Персеполиса избрали меня своим губернатором, — ты заметил, надеюсь, что в городе многое изменилось?

— Да и ты, Диего, тоже, — улыбнулся я, внимательно вглядываясь в лицо человека, который смог меня удивить. — Это Ирина, гид нашей группы.

— Очень приятно. — Диего взял Ирину за руку и поцеловал. — Вы — очаровательная девушка!

— Спасибо, мне тоже очень приятно, — сказала Ирина с легкой улыбкой. — Дэн мне про вас рассказывал.

— Буду надеяться, что только хорошее, — улыбнулся Диего, галантно поклонившись. — Пойдем, я представлю тебя «отцам» города.

Продолжая приходить в себя, я направился за ним к дивану, где стояли остальные.

Несмотря на этот сюрприз, мои рефлексы бойца-параноика были напряженнее, чем в момент смертельного балета шагающих танков: если ты знаешь, где враг, то все в порядке, а вот если нет…

— Вот это и есть те самые люди, помните? В новостях? — громко сказал Диего. — Со Странным, — он слегка замялся, — с ним мы раньше работали… Вот, Дэн, это экономический управляющий. Директор развития… Ригли Скотт… да… Мы все… а он… А вот этот джентльмен занимается у нас паблик рилейшнз… Дарби, да… Специалист из метрополии… Госпожа гид… Та самая девушка… да… очаровательна… у нее такое волевое лицо…

Меня ощупывали глазами, словно охрана при входе, внимательные лица, в которых читалось некое самодовольство и превосходство. Лица с криминальными ужимками в мимике — холодные и нагловатые.

Тут я почувствовал, что пальцы Диего, словно клешни краба, схватили меня за локоть…

— Отойдем, Странный, нам надо обсудить туристический бизнес, — услышал я приторный голос Диего… — Да, кстати, амиго мио, там, в той комнате у нас есть макет города, в масштабе один к семидесяти двум…

— Госпожа гид, — бархатным голосом спросил Гастон, — а вы знаете историю нашего города? Вам рассказывали?

— Да, — как-то растерянно произнесла Ирина, озираясь на меня, — а что у вас происходило последнее время?

Она посмотрела мне в глаза с некой мольбой, но я понимал, что без разговора с Диего нам отсюда не уйти.

— Я на пять минут, дорогая, — сказал я как можно более непринужденно, — мы по туризму поговорим, это в наших интересах…

— Хорошо, — грустно ответила она, увлекаемая помощником господина губернатора.

Мы с Диего чинно и благородно вошли в соседнюю комнату, которая имела в центре кровать с кружевным покрывалом, и от этого стало еще более неприятно, да и кружева здесь были к месту — примерно как галстук на анатомическом скелете. В центре задней стены стоял искусственный камин, в котором змеилось голографическое пламя. А возле искусственного окна, подсвеченного нежно-голубым сиянием, действительно стоял макет кратера Персеполис с городскими постройками и коммуникациями.

— Господин губернатор, — сказал я с нажимом, перехватывая руку Диего за предплечье, — может, вы-то мне объясните, что это за цирк?

Диего шарахнулся в сторону, ловко вывернувшись из моего захвата, чему немало способствовала дорогая парчовая ткань его синего костюма. Он метнулся к вентиляции. Сковырнув длинным желтым ногтем защелку, он заглянул в трубу. Затем встал на четвереньки и, принюхиваясь, как цербер, полез под кровать.

— Диего-амиго, — произнес я задумчиво, — эк тебя жизнь-то побросала.

— Уж не больше, чем Странного, чих, — чихнул под кроватью губернатор Персеполиса.

Он вылез из-под кровати с пачкой презервативов в правой руке. Глаза его бешено вращались.

— Диего, — с укоризной произнес я, — во-первых, я с любимой женщиной, а во-вторых, она ревнивая.

Он смерил меня своим безумным взглядом.

— Диего узнает Странного, — скрипнув зубами, сказал он, пошевелив желваками. — Какой из меня губернатор!

Теперь интонации были знакомыми.

— Ты любишь эту девушку? — Вопрос был задан по-деловому.

— Да, — ответил я так же.

— Тогда так, Странный, — сказал Диего, облизывая губы. — За камином есть дверь вниз, глубоко… Вы с девушкой идете в комнату, когда все напьются, идете вроде для секса…

Он подбежал к камину и потянул за стоящую на его полке пепельницу. Панель камина отъехала в сторону. За ней виднелась аккуратная дверка около метра с половиной в высоту.

— И — туда, — вновь сверкнул глазами губернатор, дергая за ручку, — она открыта. Там лестница и люди. Люди внизу. У них электрический автомобиль, они знают, куда ехать. Понял?

Он посмотрел на меня, как папа, который хотел, чтобы его ребенок стал физиком-ядерщиком: с надеждой и мольбой.

— Шикарный план, — одобрил я с плохо скрываемой иронией. — Амиго мио, а на кой хрен такие сложности? Может, поверху пройти, к отелю? Или меня в лотерейном розыгрыше выбрали президентом Марса? Я готов! Во-первых…

— Странный, не надо «ля-ля», смешной юмор. — Он смотрел на меня уже с легким оттенком раздражения. — Делай, как тебе Диего сказал.

Я вытянул из пачки сигарету и прикурил.

— Диего, — сказал я как можно более проникновенно, — ты хороший парень — так мне показалось. Но я — парень глупый: назови мне хотя бы три причины, по которым я должен делать так, как сказал ты? Пойми, мне все интересно, я любопытен по натуре.

Диего тяжело вздохнул и опустился на кровать, продолжая держать в ладони пачку презервативов.

— Так я и знал… — хмуро выдавил он, глядя в пол.

— Тебе повезло, — флегматично сказал я. — Ты хотя бы знал… а вот я…

— Странный, — он вскинул лицо вверх, на меня, — мы про тебя кой-чего раскопали… Ты должен думать…

— Так это я, значит, грохнул марсианского бога, пока тот был маленьким?! — Я стал злиться.

— Странный, — он молитвенно прижал руки к груди, — ты поможешь Диего?

— Господин губернатор, выражайтесь понятнее, — процедил я сквозь зубы.

— Знаешь, как Диего любит Жирного Тэдди? — вдруг спросил он.

— Догадываюсь, — обронил я.

— Вот! — Диего со значением поднял свой указательный палец вверх. — Вот поэтому ты мне друг!

Я терпеливо молчал.

— Пока ты не был здесь, — продолжил он, тоже закуривая, — Тэдд очень поднялся… Диего знал, что Странный не сможет его пришвартовать…

— Диего, — не выдержал я, — губернаторы так не выражаются…

— Эй! Не суть. — Диего с досады плюнул… — Ну вот, — продолжил он без особого энтузиазма. — Тэдд брал в городе все больше и больше под себя… Он сотрудничает теперь с кланом Большой Реки…

— Ну реальный солидол, — сказал я насмешливо.

— Ну вот, — продолжал Диего, — кланы Персеполиса скопили так много богатства, что решили идти вперед…

— Благо не назад, — ехидно вставил я, но он, казалось, не слышал.

— Персеполис маленький — все знают про всех, но… — Он говорил словно в нос.

— Что «но»? — Я насторожился.

— Паладины сильно обнаглели, да и, само собой…

— Диего! — Я пытался сдвинуть его с мертвой точки…

— Жирный Тэд объединил воротил всего города в общий картель. Меня продвинул в губернаторы, чтобы самому не светиться. Он выступил с предложением вступления Персеполиса в Совет Четырех Городов: бизнес нужно увеличивать. Надо много торговать. С паладинами дела вести трудно: очень они дикие — могут кинуть и наехать. Да и жадные очень.

Диего говорил горячо и увлеченно.

— И вот они решили на своем совете, что надо поднять город на некий уровень жизни, по крайней мере сделать вид, что так и есть, — иначе Четыре Города и говорить с тобой не станут. Видел, как в Лихоторо живут?

Я кивнул, выпустив дым из ноздрей, и очень внимательно слушал Диего.

— Вот. — Диего тоже кивнул и облизал пересохшие губы. — Этот бизнес с тотализатором стал популярным, и оружие в цене подросло, хоть и не сильно, и привозят его теперь больше, и выбор…

— Ну а про нашу скромную роль в марсианской интеграции теневых рынков что скажешь? — Я прищурясь глядел на него.

Диего поднял на меня глаза и так же внимательно попытался меня разглядеть сквозь сигаретный дым.

— Я не знаю, Странный, в какие ты игры играешь, — сказал он медленно. — Диего хочет верить, что мы с тобой не окажемся по разные стороны.

— Я, в отличие от вашего Жирного Тэдди, не игрок, — сказал я холодно, — скорее участник. А если ты против него, то мы с тобой всегда на одной стороне, Диего! Выкладывай: зачем нам все эти тайны «марсианского двора»? Почему к нам такое внимание?

— Да ваш бой возле Башни был самой обсуждаемой новостью почти сутки. — Диего сверкнул взглядом.

— Тэдди небось и это снимал? — поинтересовался я.

— Наверняка, — согласился Диего, мрачно глядя в пол. — Там несколько дней воевали…

— Это на меня так ставки возросли, что вы устроили нам такую встречу? — ядовито осведомился я.

— Я, между прочим, тоже хотел тебя увидеть живым, — укоризненно сказал губернатор.

— Диего, а если без лирики? — спросил я. — Понимаю твои дружеские чувства, но знать хочу как можно больше.

— С нами связались из Совета, — сказал он, — сказали, что в курсе ваших проблем и чтобы мы обеспечили вам охрану и любую поддержку. А еще…

Он опять внимательно посмотрел на меня.

— А еще? — повторил я.

— Еще — по возможности изолировать тебя и гида от группы, — сказал он. — Совет выслал к нам своих представителей, но они прибудут только через четыре дня. Они намекнули, что вы в опасности и такого, как у Башни, с вами не должно уже произойти. Они вообще сказали, что мы отвечаем за вас… От этого зависит — примут Персеполис в Совет или нет. Слишком многое поставлено на кон, интересы многих людей здесь переплетаются, Понимаешь, почему я тебя прошу… Я тебе честно все рассказал, как есть…

— Понимаю, господин губернатор, — сказал я, пытаясь сделать вид, что моя отвалившаяся челюсть — это не от удивления, а от недостатка кислорода.

— Перестань называть меня «господин губернатор», — попросил Диего, неуклюже запихивая презервативы во внутренний карман своего дорогого пиджака.

Я ожидал, конечно, чего-то подобного, но не до такой же степени! Совет Четырех проникся к нашей группе странной любовью. Мне не нравилось, что меня полюбили совершенно посторонние, незнакомые люди. Меня это настораживало. Диего же находился между молотом и наковальней (кажется, так говорили в древности?), он был пешкой, которой довелось стать ферзем лишь по прихоти игрока, и таким ферзем могли пожертвовать в любой момент, если на то возникла бы необходимость. Даже невзирая на его огромные связи… Да… проторчать три дня в подземных апартаментах отцов города мне не улыбалось, да и не верил я в искренность Совета — вновь чья-то рука тянется ко мне, чтобы передвинуть на следующую клетку, как обычную пешку.

Я решил попробовать сыграть в поддавки.

— Хорошо, — сказал я, — скажи, Диего, ты мне можешь доверять? Хоть немного?

— Я мало тебя знаю, конечно, — ответил тот, — но вижу — ты человек честный, да только не в этом дело, Странный: ты приехал, уехал, а я тут живу…

— Стоп. — Я поднял вверх руку. — Я тебе расскажу, что нужно мне, и мы решим, как нам с тобой и твои, и мои интересы соблюсти. Гут?

— Странный, я тебя умоляю, они меня…

— Все обсудим, — сказал я примиряюще и, как мне казалось, убедительно. — Мне если и приходится в игры играть, — продолжал я, — так это только во мною же и навязанные игры… Так вот… Подробно тебя грузить не буду, но по сути в нашей группе есть разведчик. Чего он там мутит — понятия не имею, но, кажется, это связано с Землей каким-то боком: мы же к Олимпу едем, вот там что-то важное есть для каких-то шпионов. Я с этим вязаться не собираюсь, это верная смерть — ты тоже меня пойми. Да и девушку в это не собираюсь втравливать. Совет хочет, чтобы мы были изолированы от группы? И я хочу. Перед Персеполисом я сообщил всем в группе, что «кси-516» расформируется в городе и возьмет себе других Охотников. Я надеюсь, у вас с надежными людьми нет проблем?

Диего кивнул — теперь он слушал очень внимательно.

— Так вот, — продолжил я, — группу разбиваем на несколько частей, и предполагаемый «крот» просто не посмеет увязаться за нами, так как этим себя обнаружит. Так что все твои варианты хитрого бегства через тайный ход просто не нужны уже, по сути. Согласен?

— Хорошо говоришь, амиго, — замялся Хлопотун. — Но допустим.

— Совету нужно нас обезопасить? — Я поднял вверх палец. — Так вот это и произойдет: в городе враг вряд ли будет действовать. У вас охрана и все прочее, так что действия ваши Совет по-любому одобрит. Верно?

— Ох… — Диего тяжело вздохнул. — Ну я не знаю…

— Зато я догадываюсь, — ответил я. — Совет не сообщил вам подробностей? Он велел просто обезопасить меня и гида? Ирина — моя женщина, и со мной она в полной безопасности. А лично мне нужно всего две вещи: добраться до Лихоторо-Сити и связаться там с Советом напрямую, а здесь я хочу встретиться с Жирным Тэдди и купить у него кой-какую информацию. Все! Ваши интересы будут соблюдены, и мои тоже. Как ты думаешь? Нормально?

Диего задумчиво продолжал разглядывать меня, что-то прикидывая в уме. Я напряженно ждал его ответа, понимая, что в любом случае мне придется действовать именно так, а не иначе. Я старался ничем не выдать своего волнения: все же несколько подземных этажей, куча охраны с автоматами и мы с Ириной.

— Ладно, — сказал наконец Диего. — Делай как знаешь, но учти: если ты подставишь меня, то я уже не смогу тебя защищать, и все эти ребята, — он кивнул в сторону закрытой двери, — они тебя из-под земли достанут. Пробудешь в городе до прибытия ребят из Совета. Они тебя и сопроводят в Лихоторо, так они сказали.

— Насчет этого не беспокойся, — кивнул я.

— Странный, пойми — я не хочу проблем.

— Диего, — я сделал серьезное лицо, — у меня за последнюю неделю проблем было больше, чем за всю мою грешную жизнь. Так что сам подумай — хочу ли проблем я?

— Главное, Странный, не ошибиться в нужный момент, — сказал мне губернатор с некоторым оттенком назидательности. — С Тэдди я поговорю о тебе, но постарайся быть с ним очень лояльным… не как в прошлый раз, хоть я и понимаю…

— Диего, — я постарался изобразить на лице добродушную улыбку, — я все понимаю, я за это время сильно изменился…

— Что-то мне так не кажется, — проворчал он, — ну да ладно… Об одном только попрошу: если хочешь обратно в отель, езжай под землей на всякий случай. У нас целая система тоннелей под городом. Рыли под видом инженерных коммуникаций, даже рабочих приглашали не местных. Прошу тебя…

— Хорошо, — сказал я, — только без фокусов, Диего-амиго. Ты единственный, кому я доверяю здесь. А устроить кровавую баню мне — сам знаешь, я и с пистолетом справлюсь…

— Перестань. — Диего поморщился. — Остынь уже, Охотник Странный, никто не хочет тебе зла.

— Твои слова — да богу в уши, — усмехнулся я.

— Завтра, — продолжил он, — я тебе дам знать про Тэдди, но постарайся…

— Я обещаю быть зайчиком, — я криво ухмыльнулся, — просто куплю за девайсы то, чего хотел, и все.

— Хорошо, Странный, — сказал Диего, — надеюсь, что так и будет. Ник в Сети у тебя прежний?

— Да, — кивнул я, — дай знать заранее, туристы завтра хотели город посмотреть — я обещал, с вашей охраной…

— Их сегодня уже сводят по злачным местам, но не переживай — все под контролем…

— Эх, Диего, — я сделал хмурый вид, — тоже меня не подведи…

— Оба, Странный, оба. — Он протянул мне руку и как-то робко улыбнулся, как тогда, в переулке.

И вновь мне показалось, что человек этот не безнадежен, но, видя, как развился город, и понимая, что это было сделано совсем не честным трудом или торговлей…

— Пойдем к остальным, — сказал я, — мне выпить хочется.

— Давай выпьем, амиго, — кивнул губернатор, в глазах которого сверкнуло простое человеческое желание праздника.

Мы вышли в зал, обмениваясь фразами типа «конечно, необходимо создавать фонды», «подземные минеральные воды», «я поговорю с людьми» и т. д.

«Отцы» пытались развлекать Ирину какими-то дурацкими видеороликами и ветхими музыкальными записями, среди которых я с удивлением обнаружил старинную группу «Queen».

Мой любимый гид был настолько прекрасен, что я невольно вновь залюбовался ее фигурой, пластикой, вообще… Она…

Ирина поймала мой взгляд: в глазах ее читалась мольба о помощи. Краем уха, пока мы с Диего опять взяли бокалы с его кизиловым вином, я уловил, что изрядно подвыпивший Дарби, специалист из метрополии и представитель по связям с общественностью, пытается рассказать Ирине о неких глубоких свойствах куннилингуса в частности и половых актов вообще.

Я немедленно обнял Иру за талию и сказал, что после деловых бесед хочется хорошей музыки и танцев. Из незаметной двери в углу появились девушки (которые прислуживали перед этим с подносами), одетые в короткие платья, свет притушили, и зазвучала медленная музыка.

На столик у дивана поставили батальон стаканов со спиртом и с вином. Все это было укомплектовано стройным каре из сэндвичей с птичьим и свиным мясом. Была даже и зелень.

Ирина почти не притронулась к еде, а я не упускал возможности попробовать вкусного.

— Слушай, — прошептала Ирина мне в самое ухо, — я тут без тебя еле выдержала: они какие-то ненормальные — постоянно говорят о сексе, и вообще… Что там у вас с этим губернатором было?

— Все в порядке. В отель поедем на метро, — так же шепотом ответил я, — расскажу все потом. Надо удрать туда.

Я кивнул ей на дверь в комнату с камином.

— Я поняла, — сказала Ирина.

В очередной раз я восхитился Ириной — она не задавала лишних вопросов, понимая всю ситуацию, умело подыгрывала мне. Я ощутил острый приступ счастья, который прервался, когда моя нога задела край стола и рана напомнила о себе сильнее обычного.

Под потолком тускло мерцали разноцветные лампочки, и висящий голопроектор транслировал на диван некое подобие костра, которое одновременно было эквалайзером звучащей музыки: пламя двигалось в такт частотным колебаниям звука.

Слышался женский смех и глухое мужское сопение вперемешку с тихим бормотанием.

Наш танец изредка прерывали «отцы», которые желали сдвинуть с нами бокалы, глядя мне в глаза холодно, отрешенно, будто я был неким свадебным генералом, которого пригласить на вечеринку было просто необходимо.

Мы с Ирой сошлись во мнении, что весь этот серпентарий, при всех его плюсах, навевал смертную тоску и отвращение.

Я еще раз огляделся: лица руководителей Персеполиса раскраснелись, и в их глазах мелькали какие-то первобытные искорки людей, долго рвавшихся к большой кормушке, и вот их рты уже впиваются в жратву. Это взгляд, затуманенный поглощением и насыщением. Жадный огонек в зрачке зверя, который прыгает на добычу… хотя нет. Свиньи, которая роняет рыло в корыто. Разве что рыжий и кучерявый Дарби, с противной улыбочкой, частенько отвлекался на нас с Ирой, делая вид, что просто крутит головой, кого-то выискивая. Он из метрополии? Неужели с Земли?!

Меня отвлек общий восторг и хлопки. Раздавались фразы типа: «Классно тогда посидели!», «Я выиграл все конкурсы!», «Да хорош брехать». На плазменном мониторе завели видеоролик из разряда корпоративных. В большом бассейне проходили какие-то конкурсы. Люди с висящими животами и золотыми цепочками пили спиртное на скорость, плевали на дальность, а симпатичные длинноногие девушки в купальниках слизывали у них с волосатых пупков какие-то сливочно-молочные изделия.

Меня слегка протрясло: все присутствующие визжали и гикали, узнавая себя, а кто-то даже, не стесняясь, в полутемном углу налаживал свою даму у окошка грубыми и ритмичными движениями.

Ирина смотрела вокруг широко открытыми глазами — не то в ужасе, не то в изумлении.

— Ваша дама хочет получить настоящее удовольствие? — нежно проворковала симпатичная девушка лет восемнадцати с виду.

— Ей и меня хватает, — ответил я с улыбкой, — спасибо.

Хвала богам, я почувствовал на руке знакомое пожатие клешни Диего.

— Пора, — прошептал он мне в самое ухо, — завтра свяжемся.

— Сейчас, — сказал я.

Взяв из кармана таблетку, нейтрализующую алкоголь, я подошел к столу и запил ее кизиловым вином.

— Все в порядке, вас ждут, — прошептал Диего.

Я нежно обнял Ирину за талию и с удовольствием приник к ее губам. Мы целовались всю дорогу к заветной комнате, и я весь дрожал, понимая, что это вовсе не маскировка, а именно то, чего мне бы так хотелось… Она тоже отвечала мне совсем не номинально, с чувством… У меня даже на секунду возникло желание так и остаться в этой комнате с кроватью… Но, видно, таблетка подействовала, и я начал думать про эвакуацию.

Я подошел к камину и надавил на пепельницу, стоящую на его полке. Ничего не произошло. Я попробовал еще раз — то же самое.

Я начал шатать и болтать пепельницу в разных направлениях. Вдруг что-то щелкнуло, и камин отъехал в сторону, обнажая стальную дверь.

— Билеты в метро оплачены нашими щедрыми хозяевами, — сказал я с улыбкой.

Ира смотрела широко раскрыв глаза и казалась мне идеалом, эталоном красоты. Ее взгляд, фигура, стройные ноги с точеными коленками… я был близок к помешательству.

Встряхнув головой, я с некоторым пафосом достал из наплечной кобуры пистолет и подергал ручку двери.

Дверь тихо зашипела и стала отворяться.

— Пойдем? — Я взял Иру за локоть.

Она нервно перевесила кобуру, затем хрустнула застежка-«липучка», и Ирина вынула бластер.

— Пойдем, — ответила она тихо, как обычно.

Мы вышли на лестницу из железных прутьев, которая уходила вниз, теснясь в шахте срезанных пород кратера, освещенных тусклыми зарешеченными лампами. Стояла тишина.

Стараясь не шуметь, мы аккуратно спускались вниз, но некоторые плохо приваренные куски арматуры противно скрипели и лязгали по направляющим. Ира сжимала мой локоть, а другой рукой рукоять бластера, дуло которого беспомощно болталось кверху. Я внимательно вглядывался между решетками, пытался рассмотреть в этом призрачном освещении, что нас ждет внизу.

Наши шаги отдавались звонким эхом в шахте лестничного проема, и откуда-то снизу был слышен рокот генератора.

Мы шли в никуда, и я старался не думать о доверии, ситуациях и прочих нелинейных факторах.

Жестами я останавливал Ирину, сам чуть продвигался вперед, припадая к площадкам лестничных пролетов коленями и всматриваясь вниз.

Там был полумрак — и, казалось, никого… Ярусе на четвертом я попросил Ирину задержаться в плохо освещенном углу. Стискивая зубы от боли в ноге, почти прополз вниз.

Лестница упиралась в площадку из камня, за которой был широкий проем. Сбоку в скалу была врезана дверь с табличкой «Генератор № 21 Т-5» и снизу подпись маркером от руки: «Ключ на КПП».

Я услышал голоса: люди вели негромкую беседу, которая отдавалась в сводах пещеры, но слов было не разобрать.

Я подкрался к проему, затем выскочил вперед, направляя ствол ПМ в разные стороны.

Это была пещера, судя по всему, естественного происхождения. Только пол был выровнен. В центре тускло освещенного помещения стоял электромобиль, сделанный из погрузчика, и курили двое часовых из гвардии Кэра Брауна с черными повязками на рукавах.

Они вскинули свои карабины, завидев меня, но затем один из них задал вопрос:

— Кто вас пустил?

Мы целились друг в друга, хоть меня и прикрывала немного лестница.

— Диего Хлопотун, — ответил я.

— Как вас зовут? — спросил охранник, пока второй вынул из разгрузки осколочную гранату.

— Охотник Странный, — ответил я. — Со мной гид.

— Мы вас ждем. — Он опустил ствол. — А где женщина?

— Ира, — крикнул я наверх.

Послышался стук каблуков по лязгающим ступеням, и вышла Ирина с поднятым в руках бластером.

— Все в порядке, дорогая, — сказал я, вновь любуясь ее фигурой.

Она медленно спустилась с лестницы и убрала бластер в кобуру.

— Нас к «Гладиатору» подвезете? — спросил я дружелюбно.

— К «Гладиатору»? — удивился охранник, на лице которого росла окладистая борода.

— Диего разрешил, — добавил я.

— Минуту, — бородатый подошел к стене, на которой висела черная эбонитовая трубка, и нажал кнопку.

Второй продолжал целиться в нас, сжимая гранату в руке.

Электромобиль поблескивал в тусклом свете ламп своими солнечными батареями.

— Поехали, — после короткого и тихого разговора сказал бородач.

И мы с Ириной забрались на заднее сиденье трицикла.

Охранник, спрятавший гранату, сел с нами, а другой забрался в седло водителя.

Взвыли в каменной тиши электромоторы, и машина покатилась по темному тоннелю, пахнущему затхлым теплым воздухом, шурша шинами по мелкому гравию пола.

Тоннель был рукотворным, только изредка встречались по стенам естественные дыры в породе, кое-как заделанные сварными решетками. Вдоль стен тянулись трубы и кабели высокого напряжения на ржавых стойках. Лампы попадались редко, трицикл освещал дорогу своей единственной, но мощной фарой.

Вдруг впереди забрезжил свет, и мы подъехали к Т-образной развилке.

Возле стены напротив наша фара ярко высветила полукруглую тумбу со станковым пулеметом и двумя охранниками. Мы остановились, и водитель перекинулся с часовыми парой фраз.

Затем он вновь завел двигатель, который рыкнул, как электродрель, на повороте. Мы свернули направо. Через несколько минут остановились возле двери с зарешеченной лампочкой сверху. На двери была надпись «Сектор 4Б».

— Приехали, — сказал бородатый, — вот, возьмите.

Он протянул ладонь: в скудном освещении я увидел лежащий в его руке трехгранный ключ.

— Это и отсюда, — он кивнул головой на дверь, — и от верха: выйдете через трансформаторную будку, она прямо за отелем. Дверь за собой закройте, а ключ отдайте вашей охране. Удачно дойти.

— Спасибо, — ответил я, подавая руку Ирине.

Охранники постояли, пока мы открывали и закрывали дверь, а затем послышался вой мотора, и машина укатила.

Мы же оказались на точно такой же, как и предыдущая, лестнице и стали потихоньку подниматься наверх.

На последней площадке была еще одна дверь, сквозь которую мы попали в абсолютную темноту, нарушаемую тусклыми индикаторными огоньками разных цветов и мерным гудением.

У Ирины на бластере был довольно мощный фонарик, и мы стали осторожно пробираться через трансформаторную.

— Вот ведь понесло нас на эту вечеринку, — чертыхнулся я, споткнувшись о какой-то кабель на полу.

— Я уж подумала, что мы оттуда не уйдем никогда, — вздохнула Ирина. — Этот Дарби меня совсем достал.

— Да, — согласился я, — тусовка отстойная. Только с бухлом и едой у них отлично.

Наконец мы нашли выход, замок скрипнул, повернулся — и мы вышли на улицу.

— Не пойдем больше к губернаторам, — подытожил я. — Только к преступному авторитету заскочим — и по домам…

— Ну что, граждане отдыхающие, — сказал я, обведя взглядом всех собравшихся в холле туристов и прочих наших спутников, — устраиваем сегодня прощальный банкет в честь нашего плодотворного, но, к сожалению, короткого сотрудничества!

Настроение у меня было почему-то очень хорошее.

— Жаль, что приходится расставаться, мы так к вам уже привыкли, — сказала Лайла, вздохнув.

— Обменяемся телефонами, заезжайте к нам почаще, — неожиданно вырвалось у меня, пока смотрел на то, как Крис что-то набивает у себя на планшете.

— Идея покутить очень неплохая, — поддержала полячка, — а то вчера было как-то скучно и мало.

— Ти, Странний, уверэн, что про все подумал? — вновь затянул свою тему Азиз.

— Азиз, я тебя умоляю, — вздохнул я. — Не начинай снова: это не зависит от моих желаний — это просто необходимо. С губернатором я договорился: вам выдадут лучших из лучших Охотников и гида подберут. Может, не такого красивого, но не менее знающего.

— Жалко-жалко, — качала своей головой Аюми, будто изображая маятник скорби.

— Что делать, — я тоже покачал головой, — и мне очень жаль, тем более что я и наши Охотники тоже привыкли к вам и вместе с вами попадали в разные переделки, да вот эти переделки раз от раза все опаснее. Поэтому я так и поступаю.

— Это правильно, — сказал полковник, — это целесообразно, я понимаю…

— Напиться сегодня до чертиков? — переспросила Дронова. — Конечно, целесообразно: а то я так нервничала всю дорогу, вы даже не представляете…

Только Крис молчал, хлопая своими огромными и круглыми глазами, увеличенными линзами очков.

— А вы куда собираетесь? — раздался взволнованный картавый голос. Это выскочил в холл Митчелл.

Про голландца с англичанином я начисто забыл: мы довели их до города, и подсознательно я вычеркнул их из списка отряда, еще проезжая городские ворота.

— Мы собираемся в город повеселиться, — зачем-то ляпнула Дронова, не успел я еще и рта раскрыть.

— Мы с вами, — деловито заявил Митчелл, — а то тут в городе мы никого не знаем.

— Самое время завязать новые знакомства, — не выдержал я.

— Вы шутите? — Англичанин округлил глаза. — Ходить по улицам и приставать к прохожим? Да нас за психов примут!

— Вы и так чокнутые, — хихикнул Йорген, — это издалека видать.

— Но-но, попрошу без этого…

— Зарегистрируйтесь в мэрии, — предложил я, — устройтесь на работу…

— Мы — золотоискатели! Что мы тут будем искать? Железо и никель?

— Здесь шахтеров полно, — подбодрил я.

Митчелл конфузливо скривился, будто я предложил ему что-то непотребное.

— В любом раскладе, ребята, я с вами нянчиться не буду, — а в голове у меня пульсировала мысль: всех на фиг, на волю! — Пойдемте, конечно, с нами, только отвечайте за себя самостоятельно и будьте внимательны в незнакомом городе.

Я малодушно хотел сбросить это балласт со своей утомленной шеи.

Митчелл промолчал, видя мою решимость, — я вообще заметил, что мое хорошее настроение действует на людей сильнее мрачного в разы.

Спиральной вереницей туристы, сопровождаемые нашими часовыми, спускались по винтовой лестнице отеля налегке. Когда мы оказались в гараже, я подошел к Ирине, которая шла почти последней, рядом с одним из часовых:

— Подождите меня на улице пару минут, Ира. Я забыл, черт!

В руке я держал КПК.

— Что ты забыл, Дэн? — спросила Ирина достаточно громко, как мы и условились.

— Да аккумулятор для КПК, запасной, в рюкзаке — этот сейчас сядет, видишь? А со мной губернатор должен связаться!

— Давай быстрее, Дэн, — ответила Ирина.

— Время есть, — успокоил охранник, — транспорт еще на подходе.

Это был тот самый охранник, которого время интересовало не очень, как я уже заметил. Двое остальных раскрывали створки гаража, чтобы люди выходили не толкаясь.

— Я мигом, — сказал я и пошел обратно к лестнице.

Пулей взлетев на второй этаж, я кинулся через опустевший холл к нашему номеру, схватил синтепоновое одеяло отеля, аккуратно сложенное, которым я так и не воспользовался, закрыл дверь и подбежал к первой попавшейся душевой кабине. Войдя в нее, я подскочил к шкафчику для белья и, открыв дверцу, положил одеяло вниз. Выйдя из кабины и закрыв за собой дверь, я тихонько, стараясь не шуметь, спустился в гараж. Все это заняло меньше минуты.

Туристы и охрана были уже на улице, и я, пользуясь прикрытием верблюдов, подошел к задней стене гаража, где была дверца с табличкой «Аппаратная воздушной вентиляции. Посторонним вход воспрещен».

Начисто проигнорировав это запрещение, я вынул из кармана трехгранный ключ, который нам выдали в тоннеле: он подходил почти ко всем техническим дверям. Я сделал вид, что забыл его отдать, а охрана меня ни о чем не спросила.

Дверь тихонько отворилась, и я скользнул в темноту аппаратной. Вынул фонарик, пошарил по стенам под умиротворяющее урчание компрессоров. Так и есть — на стене справа был пульт. Пальцы мои быстро забегали по клавишам. На дисплее высветилась надпись «Введите пароль». Я уже подключил свой КПК к разъему на пульте и запустил крэк-файл специально для этой системы, который скачал из Сети накануне. Дальше все было элементарно:

«Меню функций», «макрокоманда оператора», «выбор действия», «отложенное действие», «выбор блока», «ВК-2», «выбор команды», «профилактическое отключение», «таймер», «16:00».

Все!

Я тихонько вернулся к двери, на ходу прикрепив к КПК видеощуп, и чуть приоткрыл ее, просунув в щель камеру на гибком тросике: в гараже по-прежнему не было никого, кроме верблюдов.

Я аккуратно расширил щель проема двери, выскользнул наружу и так же тихонько прикрыл ее. Сердце мое колотилось от волнения. Огибая верблюда полковника, я вдруг заметил чьи-то ноги, идущие с другой стороны. Резко повернувшись к верблюду, я раскрыл седельную сумку и принялся в ней ожесточенно рыться.

— Кто тут? — услышал я хрипловатый голос.

Это был Бэн, часовой со шрамом.

— Да я тут, — громко сказал я, продолжая копаться в сумке полковника.

Бэн показался из-за верблюда, настороженно пригнув голову.

— А, это вы, — протянул он, — вы же наверх ходили?

— Ну да, — сказал я, переставая рыться в сумке и поворачиваясь к нему, — но это был всего лишь предлог, чтобы остаться одному в гараже.

Как я и ожидал, он напрягся.

— А зачем это вам понадобилось? — спросил он, с подозрением глядя на меня.

— Бэн, ты не из болтливых? — спросил я доверительно.

— Да нет, а что? — Он явно не понимал, как ему реагировать.

— Понимаешь, — сказал я со вздохом, — это дело очень серьезное, о нем знает только господин губернатор, я и еще два человека. Поэтому очень важно, чтобы ты никому об этом ни слова. Даже своим напарникам.

Его лицо вытянулось, а глаза слегка расширились.

— Ну… — протянул он, — хорошо, говори.

— Точно никому? — строго спросил я.

— Слушай, я все-таки солдат, а не базарная баба. — Он обиженно нахмурился.

— Хорошо, — кивнул я, — всего тебе я, конечно, не могу сказать, но по сути вот что. Помнишь, я вчера ездил на прием к губернатору?

— Конечно, — кивнул Бэн.

— Ну так вот, — продолжил я, — мы с ним раньше были знакомы и помогали друг другу. И губернатор получил сведения, что в ту заварушку, возле Башни, в которую мы попали, слышал, наверное?.. — Тот кивнул. — …Мы попали не случайно. У нас в группе есть диверсант, который хотел сорвать одно важное задание, которое я выполнял для господина губернатора. Единственное, что о нем известно, — что он бывший военный. А у нас в группе такой один. Это его верблюд. Вот я и решил пошарить у него в сумке. Понимаешь? Только тихо.

— Понимаю, — ответил Бэн, и по его лицу трудно было догадаться, верит он мне или нет. — А что ты там хотел найти?

— Коротковолновый усилитель к стандартной антенне, — сказал я. — Должен же он как-то связываться со своим руководством, с заказчиками…

И вдруг Бэн усмехнулся:

— А с чего ты взял, что он его так вот, в открытую, будет возить в седельной сумке? — спросил он с иронией.

— А я и не был уверен, — ответил я. — Но проверить-то все равно надо.

— Правильно, — одобрил Бэн, — проверять надо все. А почему нам ничего не сказали?

— Уж больно не хочет господин губернатор распространять информацию по этому делу. Господин Браун сказал, что действовать надо наверняка, чтобы выйти на тех, кто его послал, да и его не спугнуть.

— Опять Браун нас за мальчишек держит! — проворчал Бэн. — А я, между прочим, раньше у паладинов служил. Знаю толк в таких делах.

— Ну тогда, — сказал я почти шепотом, — не спускай с него глаз: это полковник, мордатый такой, из туристов. Докладывай мне обо всех его передвижениях, если я отвлекаться буду.

— Понял, — деловито кивнул тот. — Ладно, пошли, а то там транспорт уже пришел.

И мы пошли к выходу, а я в душе воздавал хвалы всем богам и глюкам Марса.

Зрелище на улице было совсем уж гротескное: перед отелем стоял давешний броневик-кабриолет цвета полинявшей киновари. К нему были пристегнуты два самопальных, но приличных прицепа с бортами и сиденьями. Позади них стояла еще пара электромобилей. Марсианский боже! Кажется, Диего очень волнуется и начинает превращать мероприятие в полный фарс! Это настоящий экскурсионный кортеж, особенно по меркам этого города. Даже представителей Совета Четырех Городов не встретят более помпезно, если, конечно, Диего не откопает где-нибудь в руинах Марса лимузин черного цвета!

Сегодня мое настроение было настолько прекрасным, что мне было даже приятно побыть такой помпезной мишенью в течение дня. Что-то меня тревожило, но не сильно. Не до такой степени, чтобы…

Багровело небо над городом (которое смотрелось более мутным, чем обычно), на улицах горело множество огней, и мне казалось это расточительным, хоть я и понимал, что это налаженное энергоснабжение — просто редкость на Марсе.

Наш участок улицы был оцеплен, так что погрузке никто не мешал. Вышколенная гвардия вежливо объясняла горожанам, что проход закрыт, и показывала, где лучше пройти.

Звуки вновь непривычно гулко отражались от стен домов, и казалось, весь кратер гудит, будто пустая бочка. В пустыне все не так.

Прицепы блестели свежей краской в лучах уличных фонарей. Цвета они были под броневик, и у каждого по центру черный круг с желтыми символами герба. Быстро подсуетился господин губернатор, однако.

И уж совсем меня добил какой-то человек в желтом комбезе химзащиты, который снимал на видео, как мы выходим и размещаемся по тележкам! Охранники были везде. У меня возникла дурашливая мысль: а не снимают ли это еще и с орбиты для трансляции на Землю?

С этих, прости господи, «отцов с большой дороги» станется придумать что-то вроде пиар-ролика из серии «Процветание туризма в Персеполисе — наша задача: мы ценим то впечатление, которое увезут о нас эти люди на нашу Родину» или «Сто пятидесятая группа туристов выходит из нашего отеля на экскурсию по уникальным местам Персеполиса! Диего Хлопотун встречает гостей радушно и о горожанах не забывает: их улыбки — лицо города!»

Мне вдруг стало отчетливо ясно, что многого и очень многого Марс в людях изменить не сможет. На фоне дикости, смерти, разрухи и откровенной деградации кто-то продолжает грести под себя, чтобы устроить лично свою жизнь. Создать счастливую фальшивым, порочным счастьем и ложью семью… Натаскать в свою нору такого, чего нет у других, быть от этого счастливым, потеряв человеческую универсальность и перевоплотившись окончательно в тупого хищника, аппарат по потреблению и пожиранию. Говорить о традициях, упорном труде и чести, утешать себя движением прогресса, придумать себе мир, в котором ты всегда прав, даже когда закапываешь старых друзей, которые нечаянно оказались на твоем пути, став помехой движения тупой бронированной машине собственных страхов. Что можно делить тут, кроме песка, камней и глюков? Сможет ли Диего пронести в себе маленькую искорку универсума жизни? Чистого, непредвзятого взгляда? Скорее его затянут в это болото, в эту кратерную яму такие, как Жирный Тэдди и эти вот «отцы», со своими тайными покровителями, спрятавшимися пауками…

Меня не ужаснула эта мысль. Наоборот — очень обрадовала. Обрадовала тем, что у меня так никогда не было, и у Ирины тоже. И вместе у нас так не случится: в жизни так много интересного… другого…

Перед самым отправлением нашего эшелона (по-другому и не скажешь) к крыльцу подкатил крытый электромобиль, тоже на базе электрокара. Оттуда выскочил кучерявый и рыжеватый Дарби, пиар-директор. Глаза его были слегка розовыми: видно, много вчера пришлось погулять.

Он помахал рукой перед камерой в нашу сторону, а я поджидал Ирину, которая помогала туристам распределиться по прицепам.

Ко мне подошел Йорген:

— Странный, а нам обязательно в этом балагане участвовать? Мы же вообще-то группу решили разгонять?

— Йорген, — я поморщился, — я уже и сам не рад, но губернатор попросил: один последний раз, — не мог же я губернатора послать!

Я умолчал пока перед нашими эсквайрами про то, что губернатор — мой знакомый, и про наши с ним разговоры, и про мой тонкий план в отеле: это не из хитрости. Просто пока ни к чему было грузить ребят лишними проблемами и идеями: вот разберемся сегодня с отдыхающими — будем думать, что дальше. Ирина сквозь суету поймала мой взгляд, и я ободряюще ей подмигнул. Она сегодня оделась в легкий вариант комбеза из тонкой фиолетовой ткани, с серебристой эмблемой на груди и рукавах: это была форма гражданского космофлота, компании «Стар Вэй Интернешнл», где Ирина получала диплом гида и которая и привезла сюда туристов. Она выглядела в этом комбезе ничуть не хуже, чем в том платье вчера…

— Я вас приветствую, — сказал подошедший Дарби, навязчиво протягивая ладонь, — как вы?

— Мы-то хорошо… — Я сдержанно улыбнулся, ограничившись совсем легким рукопожатием, сугубо в рамках приличия.

Я чувствовал, что он тут неспроста.

— Немножко изменился наш регламент, извините. — Он удрученно сощурил глаза, словно спаниель, перед которым упорхнула утка. — Вы понимаете: у нас сейчас так много дел, особенно неотложных, — сами видите, город растет. Скоро мы приведем в порядок и окраины…

— Я понял, — обронил я с легким кивком, — вы можете не объяснять ничего… Что случилось?

— Да, собственно, ничего особенного. — Его виноватая улыбка напоминала чем-то канцелярскую скрепку: узкая двухслойная дуга. — Мы с вами сейчас поедем в центр, посмотрим интересные вещи, Камень-оракул в подземелье Шести Источников…

— Так, — ободряюще кивнул я, — а раздача автографов и встреча с детьми?

— Вы шутник… — Скрепка слегка выгнулась, пришпиливая к себе какой-то важный документ по поводу моего юмора. — Почти угадали! Будет небольшое собрание на центральной площади… Вы расскажете людям, как изменился наш город, — вы ведь здесь были раньше?

— Господин Дарби, — сказал я, нарочито медленно вынимая сигарету из пачки и дружески улыбаясь. — Я прощу вам ваши пьяные разговоры с моей женой только в случае, если вы не будете делать из меня ярмарочное чучело. Понимаете? Я — ревнивый…

— Госпожа гид — ваша жена?! — На секунду он опешил. — Официальная?

— По законам Охотников — да, — с важным видом кивнул я.

— Боже мой, извините, — скрепка съежилась, — я же не знал, да и вчера так устал к этому приему у нашего доброго Диего, что пара рюмок просто выбила меня из колеи…

— Да я, конечно, понимаю, — кивнул я, — просто и вы должны понять: мы Охотники, а не ораторы…

— Конечно-конечно, — пробормотал он, — пусть лучше это сделает госпожа гид…

— Моя жена тоже не будет выступать. — Я решил пободаться с этим самодовольным нахалом. — Имейте же совесть: мы попали в такую стрессовую ситуацию, к тому же совсем недавно мы едва не погибли, так что для позитивных речей у нее сейчас просто нет сил. Да и она, как и я, не любит произносить речей перед большим скоплением незнакомых людей…

— Но она же гид, — пытался сопротивляться Дарби. — Ну хорошо, вы правы, просто люди хотели видеть героев. Этого мы запретить им не можем, вы хотя бы просто постойте с туристами возле членов городского совета. Это же вам не сложно? Просто постоять?

Он стал говорить быстро и просительно, как Диего. Тоже чья-то шестерка.

— Сколько? — спросил я.

— Мы дадим эргов сколько вы скажете… — быстро выпалил он.

Я не выдержал и рассмеялся:

— Сколько по времени нам стоять придется? — отсмеявшись спросил.

Дарби слегка покраснел: кажется, мне удалось добиться его раздражения.

— Ох, извините еще раз, — сказал он, моментально овладев собой. — Вся эта беготня: я просто отключаюсь от мелочей.

— Ничего, бывает, — кивнул я великодушно.

— Не больше получаса. — Он вновь пытался заглянуть мне в глаза.

— Договорились, — кивнул я.

— И все, — замахал руками Дарби, — потом только отдых и развлечения!

— Да-да, — я еще кивнул, — а можно спросить, господин Дарби?

— Конечно, — услужливо ответил тот.

— Вы давно с Земли? — обронил я небрежно вопрос, заготовленный мною заранее.

Я рассеянно наблюдал за погрузкой туристов, но боковым зрением внимательно следил за освещенным уличными фонарями лицом пиарщика.

Мне показалось, что на долю секунды его глаза расширились.

— А почему вы решили, что я с Земли? — спросил он слегка озадаченным тоном.

— Простите, мне так показалось, — так же рассеянно, как и перед этим, сказал я. — У вас лицо почти без загара, да и господин губернатор вчера сказал, когда вас представил, что вы из «метрополии».

Он рассмеялся с каким-то облегчением.

— Слово «метрополия», — произнес он с оттенком превосходства, — да будет вам известно, имеет значение не только колониальной державы, но и просто «столицы»: экономический и культурный центр агломерации (он явно позировал), понимаете? А сказать по правде, я всего месяц здесь: по просьбе городского совета Персеполиса Совет Четырех делегировал меня сюда из Новых Афин. Загар не липнет, да и большую часть я в кабинетах…

— И то верно, — согласился я, пытаясь выглядеть растерянно. — Я и не подумал…

— Ничего, бывает, — вернул мне фразу Дарби, опять свернув свою скрепку, — вам, Охотникам, наверное, трудно привыкать к городским условиям? Тут много отличий…

— Верно, — согласился я, — все, можно трогаться.

— Езжайте за моей машиной. — Дарби моментально переключился. — Значит, договорились: полчаса?

— Постоим, конечно. — Я вновь выдавливал из себя простодушного парнишку-Охотника из диких пустынь: пусть не глупого, но простодушного малого. — Только глядите, без всяких там подстав — а то просто буду молчать…

— Можете мне верить! — И он побежал к своему электромобилю, кивнув на ходу парню в желтом комбинезоне.

В чем я был убежден абсолютно точно — это что ему-то как раз верить совсем нельзя: не совсем понятна логика Совета Четырех, который предложил подождать три дня своих представителей в городе, имея здесь своего человека. Хотя всякое бывает с этими власть имущими, но Дарби мне просто был неприятен. Вернее, внушал опасения, как черно-желтый окрас пчелы или тревожная расцветка какого-нибудь паука. Эх, не стать бы мне параноиком за эту поездку…

Наш кортеж двинулся вдоль улицы на северо-восток, к центру. Мы с Ириной сели на задние сиденья броневика и, покачиваясь в кожаных креслах повышенной мягкости, негромко переговаривались.

Мы вчера долго обсуждали наше положение вместе с ней. Вернулись в номер под утро, застав почти всех туристов уже спящими (после прогулки по окрестным злачным местам). Йорген чуть не подрался с часовыми по пьянке, но вроде все обошлось: Сибилла вовремя вмешалась. Дронову чуть не обчистили в рулетку, а Азиз всех подбивал потребовать от Охотников сохранения группы. Лайла и Аюми его горячо поддерживали. Голландец с англичанином едва не намяли друг другу бока (кажется, у них это было каким-то ритуалом общения), но в остальном все было мирно…

Мы решили прикинуть, как нам быть дальше: я не мог уже оставить моего гида и понимал, что где бы она ни находилась — она в опасности. Даже если предположить, что не смертельной опасности, кто знает, как сильно ее бывший супруг участвовал в этой истории с предполагаемой секретной базой?

В общем, я окончательно и бесповоротно решил ввязаться в эту историю до ее разрешения: мне хотелось хоть раз по-настоящему кому-то помочь, к тому же это было в моих силах и в некоторых обязательствах. А главное — я не хотел терять эту женщину, не мог допустить, чтобы она исчезла из моей жизни…

С другой стороны, я понимал, что мы в этой игре простые пешки, которых не жалко, если что: яркое подтверждение тому Джованни, «Изумруд» и Башня. Вот и сейчас непонятное что-то творится. Поэтому я понимал, что любой мой неаккуратный, непродуманный поступок — это наша (или моя) смерть. С группой отдыхающих, конечно, гораздо меньше шансов и мобильности в экстренной ситуации. Пока нам сказочно везло, и у меня было стойкое ощущение, что в следующий раз уже точно не проскочить «на халяву».

В общем, мы с Ириной решили выступать к Лихоторо завтра, ранним вечером, взяв с собой Йоргена и Сибиллу, а может, и Сеньку (если те согласятся), и двигать в сторону Лихоторо-Сити, одного из четырех крупнейших марсианских городов. Он стоял в группе кратеров у подножия Олимпа, Совет Четырех чаще всего собирался там. Над одним из кратеров города даже существовал прозрачный купол из пластика, под которым был нормальный воздух и давление. Имелся даже собственный космопорт. Лихоторо являлся центром туризма: не с каждым городом рядом стоит самая высокая гора в Солнечной системе. А наших туристов сразу туда не доставили по причине дешевизны их тура: с первого же орбитального витка их высадили, где удобнее. Остальные же, «отчаянные» миллионеры, могли позволить себе жечь больше ракетного топлива и приземлялись сразу на безопасную территорию.

В общем, нам надо было выиграть время, не дожидаясь каких-то непонятных представителей Совета Четырех, которые вообще неясно зачем решили нас опекать. Я совсем не был уверен в их искренности, и что-то мне подсказывало, что не зря. Диего наверняка устроит панику по этому поводу, и, чтобы ее избежать, я думал проснуться еще ранним вечером, часов в шесть. Я решил провернуть штуку в духе нашего убийцы: сразу после визита к Жирному Тэдди пройтись по барахолке и прикупить усыпляющий баллончик с таймером. В Сети я разыскал ту самую статью со схемой всех коммуникаций «СтаББ-01 м»[44], чем, собственно, и являлся наш отель. В холле ночью дежурят двое людей Брауна, а третий в гараже с рабочими. Затем рабочие идут спать в бытовку, там же, а часовой поднимается в холл второго этажа, к своим товарищам, и дежурит с ними, предварительно заперев выход снизу и подключив видеоглазок. Идея была простой: только что я перепрограммировал режим аппаратной на блокировку воздуховодных секций второго этажа часам к четырем вечера. По возвращении, перед сном, я планировал забраться в одну из душевых кабин, когда все разойдутся по комнатам. У охраны это не должно будет вызвать никаких подозрений. Душевые кабины выходят в холл с часовыми, и в каждой есть вентиляционная труба. Вскрыв решетку, я собирался затолкать в трубу одеяло (которое припрятал в ящике для белья), чтобы сонный газ не пошел по трубам. Таким образом, газ пойдет в холл, охрана отрубится, не успев сообразить, что случилось (они и так спят, хоть и посменно). Мы с Ириной спускаемся в гараж, выводим верблюдов и, по возможности задворками, пробираемся к северным воротам. На маленький отряд Охотников в такую рань мало кто обратит внимание — короткий рейд лучше начать с вечера: это обыденное дело, так что проходить через ворота мы наверняка будем не единственные. Фора у нас получится большая — если гнать дромадеров изо всех сил, то пока нас хватятся, пока снарядят погоню (пусть даже и на БТР), пройдет не меньше трех часов, и мы уже будем километрах в семидесяти от города, да и направление я собрался немного изменить.

Я поделился этим планом пока только с Ириной. Предложить Охотникам эту авантюру я собирался ближе к началу утра, когда вернусь от Тэда.

Я даже с некоторым трепетом нетерпения ждал визита к Жирному Тэдди, потому что чувствовал — мне надо туда зайти перед нашим исчезновением. Я частенько бросал взгляд на экран КПК, но новых сообщений не было.

Я понимал, что наш побег выглядит не совсем порядочно по отношению к группе, но выбора не было, и сильнее всех от этого страдал только Диего, да и то я надеялся, что вся вина падет только на мои плечи, и, скорее всего, обратно в Персеполис дорога мне уже заказана.

Мы тем временем подъезжали по улицам города, грохоча рессорами, рокоча мотором и выпуская клубы едкого выхлопного дыма, и я думал: буду ли я жалеть, что не увижу этого уже никогда? Наверное — нет. А если и «да», то совсем чуть-чуть.

Наконец в перспективе улицы показалось по краям два высоких здания этажей по семь, между которыми над улицей висела ажурная сетчатая арка, увенчанная неуклюжей и тяжелой переходной галереей из бетонных блоков, разрисованной граффити. Под аркой висела вывеска с крупной надписью: «Форум Оракула».

По краям улицы стали попадаться люди, которых обрамляли патрульные городской милиции. У некоторых в руках действительно, словно вишенка на торте, этого маразма, были двойные флажки с гербом города с одной стороны и с эмблемой ООН с другой. Попадались и флаги с изображением символа Четырех Городов, который до неприличия напоминал ооновский, только кружок в центре двух оливковых ветвей был красным на голубом фоне и на кружке вместо континентов красовался щит с вензелями заглавных букв названий городов. Из развешанных по стенам домов динамиков булькала какая-то бравая музычка на манер парадного марша, да к тому же очень знакомого.

Всю жизнь со мной так: постоянно все не к месту! Ну почему Диего со своей шайкой решил оторваться именно на нас? Почему в город не пришли другие потерпевшие от марсианских просторов? Их ведь полно!

Чтобы настроение не портилось, я утешал себя в воображении тем, как вытянутся лица этих господ, когда утром они обнаружат в отеле сонных часовых, пустой баллончик с одеялом и наше отсутствие! Тогда-то уж Бэн точно никому не расскажет про тот бред, который я ему выдал, опасаясь публичного распятия от начальства! Все же в глубине души я — негодяй! Эта мысль меня умиротворяла и веселила!

Миновав арку, мы выехали на просторную циркообразную площадь, мощенную красноватыми шлифованными камнями, по краям которой стояли аккуратно покрашенные дома по три — пять этажей. Кое-где даже росли настоящие деревья, и их было побольше, чем в палисадниках зажиточных кварталов!

Горело много фонарей, и было светло почти как днем.

В центре площади возвышалось приземистое строение из зеленовато-охристых тесаных каменных блоков, с массивным порталом в центре. Вход в портал охраняли двое часовых. Строение напоминало одновременно древний мавзолей и стартовый комплекс для баллистической ракеты. Последнее сходство усиливалось стоящей сверху статуей метров пяти в высоту, отлитой из бетона. Статуя изображала античного воина в доспехах и шлеме. Детализация была скверной, да и пропорции напоминали скорее грузчика. Персона стояла в классической позе, отставив назад ногу и вытянув вверх, над головой, руку с коротким мечом. Другая же рука почему-то сжимала бутылку, весьма напоминающую пивную.

Мы с Ириной переглянулись и, не сдержавшись, прыснули со смеху, благо никто не заметил.

Гротеск усиливался надписью снизу, выложенной из кирпичей, и потому буквы были угловатыми, словно вытащенные детальки из трехмерного тетриса: «Персеполис — город счастливых!»

С одной стороны, меня радовало, что у них происходят изменения, налаживается социальная жизнь, люди верят во что-то, но, боже мой, сколько же там Диего со своим пиарщиком травы курят! Это так напоминало детский утренник в центре уличной драки… правда, со своим злым Карабасом за кулисами…

— Дэн, они своей неотесанностью даже вызывают умиление, — вполголоса сказала Ирина, наклонившись ко мне.

— Представь, откуда шли на все это средства, — ответил я, усмехаясь, — и милые, наивные ребята станут монстрами. Правда, монстрами, которые решили прикинуться единорогом…

— Да уж, — согласилась Ирина, — помню я их званый вечер.

По площади слонялись группы людей человек по пять, некоторые с такими же флажками, как при въезде. Попадались «счастливые» горожане в рваной, выцветшей в пустынной пыли одежде серо-бурых оттенков, с прокопченными лицами. Они пристраивались к разным кучкам гуляющих и попрошайничали. Если милиция замечала такое, то немедленно отгоняла такого прочь, хотя с площади не выводили.

Чуть поодаль от пусковой шахты мавзолея стояло множество сдвинутых плотно ящиков, сверху накрытых брезентом, — это, наверное, была сцена. Сверху торчала квадратная тумба с гербом.

Нас подвезли почти к самой сцене, и все стали вылезать из транспорта. Некоторые туристы потирали себе заднюю часть тела, — видно, не успели у Диего за ночь найти хороших рессор.

Вокруг уже метеором носился господин Дарби, который отлавливал каких-то людей, размахивал руками, тыкал пальцем в таймер на КПК. Он производил действие, словно элементарная частица, бомбардирующая молекулы в коллайдере: там, где он возникал, люди тоже начинали куда-то бежать, суетиться, и вскоре на площади начался легкий хаос. Возникла милиция, занявшая посты вокруг сцены. На площадь въезжали какие-то электромобили, кто-то устанавливал прожектора напротив. Кто-то кричал и хрипло ругался, а из проулков показалось несколько повозок, запряженных в свиноконей, и стали появляться новые горожане.

Вот тут-то меня и начало растворять в этой атмосфере — я вынул из кармана заветную флягу и сделал несколько крупных глотков.

Туристы сгрудились вокруг нас и сыпали вопросами — а что сейчас будет? Я предположил, что скоро начнутся пытки, и это примерно на полчаса как минимум. Ирина старалась всех отвлечь небольшой лекцией о природе кратеров вообще, с той только целью, чтобы мы все не выглядели как стукнутые пыльным мешком по голове. Как ни странно, все стали внимательно слушать, понимая, что это, скорее всего, последние рассказы Ирины как гида.

Я не выдержал и, аккуратно подойдя сзади к Азизу, шепотом попросил у него пару затяжек его хитрой сигареты, потому что эта суматоха меня добивала. Он протянул за спину свою темную ладонь с тлеющим огоньком.

Я сосредоточился на милом журчании речи моего любимого гида, который поведал нам, что метеоритные, или ударно-взрывные, кратеры — это наиболее распространенные формы рельефа на многих планетах и спутниках в Солнечной системе и даже на столь малых объектах, как астероиды. При встрече метеорита с твердой поверхностью его движение резко замедляется, а вот породы мишени (так называют то место, куда он упал), наоборот, начинают ускоренное движение под воздействием ударной волны. Она расходится во все стороны от точки соприкосновения: охватывает полусферическую область под поверхностью планеты, а также движется в обратную сторону по самому метеориту (ударнику). Достигнув его тыльной поверхности, волна отражается и бежит обратно. Растяжения и сжатия при таком двойном пробеге обычно полностью разрушают метеорит.

Ударная волна создает колоссальнейшее давление — свыше пяти миллионов атмосфер. Под ее воздействием горные породы мишени и ударника сильно сжимаются и нагреваются. Частично они плавятся, а в самом центре, где температура достигает пятнадцати тысяч градусов по Цельсию, — даже испаряются. Вот в этот расплав попадают и твердые обломки метеорита. В результате после остывания и затвердевания на днище кратера образуется слой импактита (от английского impact — удар) — горной породы с весьма необычными геохимическими свойствами. В частности, она весьма сильно обогащена крайне редкими химическими элементами — иридием, осмием, платиной, палладием. Это так называемые сидерофильные элементы (с греческого — sideros), то есть относящиеся к группе железа, с разными хитрыми примесями.

Я уже почти отключился от окружающей реальности, плавая над планетой и разглядывая кольца кратеров различных типов и размеров, как вдруг вспыхнул яркий свет и со сцены раздался громогласный голос раскатистым хрипловатым эхом:

— Здравствуйте, уважаемые граждане Персеполиса, граждане Свободных марсианских колоний!

Судя по тембру, это был Дарби. Прожектора с противоположной стороны так ярко светили мне почти в глаза, что я ничего не видел, кроме черных силуэтов на сцене, обрамленных радужными ореолами.

— Сегодня у нас праздник — День нашего Города, сегодня мы веселимся: выпивка бесплатно, и музыка настоящая, вы знаете этих ребят — это музыкальная группа «Колизей»!

Толпа взревела при словах «выпивка бесплатно», и последняя фраза Дарби утонула в беспорядочных хлопках, криках и свисте.

Но тот, словно профессиональный конферансье, не обратил внимания:

— Сейчас вас поздравит наш любимый, наш славный парень, которого вы все знаете и сами выбрали мэром, наш Диего Хлопотун!

Как ни странно, толпа опять взревела. Многие были уже разогреты спиртным и наркотой, так что флажками махали, словно отбивались от мух.

— Привет, ребята! — выкрикнул Диего, и мне показалось, что он тоже не совсем трезв. Если бы он сразу добавил: «С вами диджей Диего!» — я бы даже не удивился. Мою ладонь взяла в руки Ирина.

Диего подождал, пока уляжется гвалт, и продолжил:

— Во-первых, я рад, что все пришли, — новые крики, — во-вторых, именно сегодня двадцать один год назад здесь остановился отряд Охотников Джека Старка, которые решили построить тут поселок!

Опять вой, кто-то стал палить в воздух. Застывшие милиционеры ожили и ринулись в толпу небольшим отрядом.

— Поэтому вино, которое вы сегодня пьете, называется «Старк»! У нас праздник! С нами бог!

Я был удивлен: полное единение руководства с массами налицо, и это несмотря на то, что руководство-то и само бухое! Вот она! Марсианская демократия в чистом виде! Я такой же, как ты! Поэтому делай, как тебе говорят, и ни о чем не думай!

По-своему мудрый подход, который, правда, требует известной осторожности.

В общем, я тоже стал пить и старался ни о чем не думать. А Диего нес такую околесицу, что я иногда просто стискивал зубы, чтобы не засмеяться в голос… Он рассказывал анекдоты, говорил про то, что скоро всем отморозкам придет «шандец», а когда вступим в Союз Четырех, все будет суперкруто, дешево и вкусно! И вообще всем повезло жить именно здесь, а не в дерьмовой пустыне, где, кроме глюков и церберов с отморозками, нет ничего хорошего! Он пообещал построить небольшие укрепленные районы за пределами кольца кратера и даже соорудить бассейн!

Учитывая, что вода на Марсе все же была в некотором дефиците, мне подумалось, что Диего махнул лишка. Но горожанам было по барабану с чего радоваться: они поднимали вверх руки с бутылками, флажками или своими женщинами. Все это мероприятие на фоне марсианской однообразной и изнуряющей гонки на выживание казалось им роскошным праздником, а дикие посулы Диего давали какую-то зыбкую, пьяную надежду.

Любопытно, как они отреагировали бы, если бы господин губернатор пообещал построить космопорт и засадить пустыню персиковыми деревьями? Наверное, так же…

На нас развернули один из прожекторов, и я замер, сощурив веки, как крокодил или окруженный полицией преступник. Почему-то сразу заныла спина, нога и плечо. Ирина крепче сжала мою руку.

Сказали, что мы — символ героизма и нового времени, сказали, что не случайно мы появились к празднику, и безопасность пустынь — это важно! Взять по контроль Башню, дать больше воздуха! Бороться с глюками! Ребята, конечно, устали, но с радостью согласились… и теперь мы вместе… Как говорил Микки Заклепка…

Я стал активно закрывать глаза ладонью, давая понять осветителю, что пора бы убрать свой свет в другое место, — так этот пьяный и обдолбанный шабаш решил, что я всем помахал ручкой, и восторг усилился, а диджей Диего немедленно крикнул, что Земля тоже с ними теперь, вот и Охотники, и туристы…

Кто-то кинулся из толпы к нам с бутылкой, цепь милиции сомкнулась. Из толпы в нас полетели незажженные сигареты, иногда по полпачки, кто-то в порыве бросил даже несколько патронов 5,56, кусок обглоданной куриной ноги и россыпь флажков. Я искренне порадовался, прикрывая корпусом Ирину, что Диего не подготовил для горожан транспарантов или плакатов с нашими портретами. Наконец я не выдержал и, шагнув в тень за сценой, дотянулся до зада Диего и легонько пнул его кулаком. Тот резко обернулся, оскалился в улыбке и лихорадочно закивал.

Прожектор отвернули, кидаться перестали: Диего приглашал всех в питейные заведения города, где два часа подряд будет бесплатная выпивка. Я сперва удивился, как они такое разрешили, а потом оценил и этот мудрый ход. Толпа рассеется по городу, не будет крупных скоплений народу: видя, что в ближайшем кабаке полно посетителей, горожане будут спешить к следующему, и так далее, так что и напиться в хлам тоже успеют не все, а по прошествии двух часов многим будет жалко пить за мзду.

Я выдохнул, и тут раздались странные ритмические звуки: это уличные музыканты из коллектива «Колизей» начали свое выступление. Зажгли факелы, и захлопали петарды.

Музыканты удобно расположились рядом с запряженными повозками, с которых тоже шел разлив «Старка», наверняка совсем не похожего на кизиловое вино «Динго» из личных парников.

Я даже привстал на цыпочки: музыканты выдавали такие звуки, что мне стало любопытно — на чем же они играют?

Они играли на всем: на бутылках, пустых бочках, железных трубах разной длины, подсвистывали гибкими стальными прутами, проводили палочками по неработающим радиаторам и пели протяжно, на разные голоса. Лишь кто-то один из них выдавал электронные синтезаторные звуки. И так это получалось у них ловко и слаженно, что на выходе возникали удивительно дополняющие друг друга комбинации звуков, абсолютно ни на что не похожие.

Я даже немного огорчился, когда подошла эта шайка во главе с Диего, который перепоручил нас Гастону и, перекрывая шум праздника, сказал, что после осмотра Шести Источников и Оракула мы встретимся с ним в ресторане «Щит и Копье».

Гастон поволок нас с туристами к порталу ракетного мавзолея. Нас окружали бойцы городской милиции, поэтому мы не смогли потерять Дронову с голландцем и англичанином, которые собрались улизнуть на концерт, в гущу веселья. Они пытались препираться, мотивируя это тем, что мы уже не имеем права ими командовать, на что я рявкнул, что эту священную привилегию они получат только завтра к вечеру.

Нас заволокли в темный, сырой и слабоосвещенный коридор и потащили куда-то вниз по лестнице. Голоса звучали как в бочке, кто-то зажег фонарик и размахивал им, как бластером.

Наконец мы спустились в круглую сумрачную каменную комнату метров около восьми в диаметре. По ее краю шел небольшой бортик, а в центре стоял постамент из естественного фрагмента породы, в который сверху, на высоте метра от пола, врастал черный, блестящий камень, отдаленно напоминающий угловатую сферу с неровными гранями. Он тускло мерцал под лампами, вкрапленными в него тоненькими серебристо-перламутровыми паутинками минералов.

По краям комнаты раздавалось тихое журчание: стены опоясывал выточенный из камня водосток. Местами на нем стояли крупнокалиберные пулеметные гильзы, в которых горели масляные фитили. Окружность водостока делилась шестью серебристыми краниками со светодиодной подсветкой, в бледном сиянии которой трепетали тонкие струйки воды, убегающие куда-то по желобку. Пахло какими-то благовониями. Все притихли.

Гастон тут же, как заправский экскурсовод, объяснил нам, что камень — это древнее метеоритное тело, а точнее, расплавленный остаток того булыжника, который упал сюда много тысяч лет назад. Редчайший сплав — камасит, а серебристые полосочки — это прожилки никеля. Но вообще сплав какой-то необычный. Многие жители верят, что он обладает удивительными свойствами. Если к нему прикоснуться — это оздоравливает человека, если обойти камень против часовой стрелки тринадцать раз — будет удача в деле, а если сможешь услышать из камня голос, то сбудется желание. Кое-кто из горожан даже считает, что камень этот напрямую связан с космосом и через него боги передают людям свою волю, помощь или наказание. Поэтому здесь не пьют, не курят, не ругаются и не воруют по карманам. И по счастливому стечению обстоятельств, когда власти города решили отрыть этот метеорит, обнаружились источники минеральной воды, богатой сульфатами натрия и железом.

Ирина все записала на диктофон — для повышения квалификации и в качестве этнографических заметок, как она пояснила. Аюми восторженно цокала языком и снимала на видео. Паттерсон тоже снимал, возбужденно ахая. Полковник спросил, не радиоактивен ли камень и какая тут глубина почвы. Артур сразу же начал объяснять все про камаситы и прочие метеорные сплавы, а также с удовлетворением заметил, что золотом на территории города и не пахнет. Дронова хотела на концерт и выпить, а Йорген с Сибиллой стали брызгаться друг в друга водой из кранов и, пока я не пихнул Йоргена в бок, не прекратили. А вот Азиз замер, словно в медитации…

Местная солдатня из милиции равнодушно глазела по сторонам — видать, все здесь по разу уж точно были.

Потом нам предложили попить из источников — я вежливо отказался, сославшись на аллергию от натрия. Кто-то из туристов согласился.

Когда мы вышли на площадь, музыканты еще играли, но уже что-то более примитивное, а вокруг них шевелилась небольшая толпа, приплясывая в такт музыке.

Нас усадили обратно в автопоезд и куда-то повезли. Сказали, что в ресторан. Дронова согласилась, только когда пообещали хорошую выпивку.

Ехали медленно, потому что улицы были забиты людьми, но благо недолго — свернув через квартал направо, мы довольно быстро оказались возле здания городского совета на небольшой площади, у того самого места, куда нас и привозили с Ириной на прием к Диего.

Ресторан располагался почти напротив здания совета. Это было трехэтажное здание из различных материалов, но построенное достаточно аккуратно. Две металлические трубы, словно колонны, подпирали выступающий второй этаж с длинным балконом, прикрытым гофрированным железным листом, на котором висела вывеска. Ее освещали два софита, в лучах которых бугрились тенями рельефные буквы, вырезанные из пластика: «Щит и Копье. Гильдия свободных Охотников Персеполиса». В окнах горел свет, а по краям вывески и балкона мерцали, словно диковинки из прошлого, электрические гирлянды.

Перед входом стояли две девушки в коротких платьях из грубой материи с кожаными вставками и широкими ремнями. Стоящую ближе я узнал: это была портье с нашего этажа, которую теперь заменяли люди Брауна. Она широко улыбалась и призывно указывала правой рукой на дверь в заведение. Это напомнило мне чем-то манекен, стоявший при въезде в город…

Мое утомление сказалось: в своих мыслях и подозрениях я так разозлился от этой мелочи, что пожалел о забытом в номере автомате, — почему-то захотелось начать стрелять во всех, стало как-то приторно и тепло в нижней челюсти…

Я сделал маленький дыхательный комплекс упражнений, позабыв о том, что даже для Ирины это было немного странновато: она вопросительно поглядела на меня в тот момент, когда я, выдвинув верхнюю губу, испускал «отрицательную энергию» к марсианской поверхности.

Я скроил умное лицо и бледно улыбнулся.

Вновь началась суматоха с выгрузкой, в процессе которой я совершенно отстранился от происходящего, изображая из себя буддистского монаха, ставшего на путь Истины. Видать, меня отпустило Азизово зелье… Просто за длительное время, проведенное в рейдах по пустыне, я здорово отвык от всей этой людской суеты и мелких эмоций, выдуманных правил и неожиданных праздников. Все вокруг мне казалось каким-то вычурным, надуманным и утрированным.

Словно электронная карта в прорезь, я протиснулся между туристами и девушками-хостес.

Я почувствовал запах пота и какой-то гари, как вдруг кто-то потянул меня за рукав.

— Странный! Гваделупа! Привет, парни! — раздался звонкий радостный голос слева от моего уха.

Я вздрогнул и покосился: вторая девушка-хостес, которая стояла при входе, чуть позади нашей портье, имела волосы красновато-медного оттенка, диковатый хулиганский блеск в карих глазах, лунообразное лицо и…

— Лайза! Привет! — заорал Сенька, высовываясь из-за плеча какого-то дюжего милиционера.

— Тысяча гарпий мне в реактор, — растерянно пробормотал я, пока меня оттирали ко входу проходящие мимо.

Мне пришлось обойти трубу-подпорку с обратной стороны, чтобы выбраться из толкучки.

Сенька уже вцепился своими лапищами в девушку-хостес, явно изображая жаркие объятия.

— Охотник Лайза Чили, — сказал я, пожав ей руку, — я не верю своим органам зрения и тактильного восприятия! Как ты попала на службу к этим могущественным правителям кратера Персеполис? Ты больше не шастаешь по диким барханам с шайкой головорезов и не спишь в обнимку с автоматом?

— Тысячу солов! Вот ты-то откуда тут взялся? — смеясь, ответила она вопросом на вопрос. — Последнее, что я про тебя слышала, — что ты ходил в Фебу с какими-то отморозками разбираться, которые тебя собирались закопать.

— Как видишь, недокопали. — Я усмехнулся. — А про тебя говорили, что ты с кланом Сорок Восьмого Градуса в районе равнины Исиды копаешь редкозем.

— Сходили мы с ними в пару рейдов, — махнула она рукой, высвобождаясь от Сеньки, — они мне надоели. Они какие-то тюфяки! С ними скучно — их, кроме собирательства, ничто не интересует: геологи какие-то, честное слово. А ты, Сенька, как?

— Да вот ребят встретил в дороге. — Сенька внимательно разглядывал Лайзу. — Там в нас круто постреляли, от души: ели ноги унесли из этой девятнадцатой Башни…

— Да, я слышала! — кивнула Лайза. — Охотники даже ставки на вас делали: сказали, что если Странный и Гваделупа вместе, то выкрутятся. Вы же специалисты влипнуть в напарку.

— Только не в такую. — Сенька округлил глаза.

— Я думаю, что если бы они на это посмотрели, — я закурил, — ставки резко пошли бы вниз.

— Да, — опять кивнула Лайза, — говорили, что какие-то отморозки на вас танки напустили, а вы их там раскатали! Вы — монстры!

— Я предпочел бы побыть ягненком, — мрачно ухмыльнулся я, — а потом, нас здорово паладины выручили.

— Да эти паладины сами отморозки, — махнула Лайза своим обычным жестом, словно кошка била когтями по надоедливой мыши.

— Так как же ты угодила на эти галеры? — спросил я, чтобы перевести тему.

— Думаешь, я приросла[45]? — Она вскинула дугой пушистые брови. — Ничего подобного! Решила сделать паузу, чисто сориентироваться по жизни. Понимаешь?

Мне захотелось вдруг ей сказать, что она всю жизнь пытается сориентироваться и поэтому-то теперь служит таким парням, как Диего, но сдержался, посчитав это невежливым.

— Понимаю, — кивнул я.

— А этот кабак — Охотника Ланса, он в гильдии Скаутов, вот меня сюда и рекомендовали.

Она разглядывала нас с Сенькой по очереди, сверкая возбужденным взглядом.

— Вы куда потом? — спросила Лайза.

— Мне надо по делу одному сгонять, — сказал я, — мы в городе ненадолго.

— Может, мне бросить на фиг этот шалман и с вами пойти? — Она игриво заулыбалась. — Я в рейд хочу.

— Конечно, пойдем! — воскликнул Сенька. — У нас девушек нет почти!

Я аккуратно толкнул Сеньку ногой.

— Ты чего меня толкаешь? — возмутился Сенька. — Он меня толкает!

Иногда Сенька в упор не хотел понимать никаких намеков.

— Я просто хотел сказать, — ответил я, немного сконфуженный, так как Лайза смотрела прямо мне в глаза, — хотел сказать, что у меня группа на руках…

— Так ты же ее разогнать собирался в Гваделупу? — ляпнул Сенька.

— Да, — вздохнул я, — но я по поводу этой группы налип сильно.

— А что такое? — Глаза Лайзы заискрились с живым интересом.

— Долго рассказывать, — отмахнулся я.

— Он себе девушку присмотрел, — улыбнулся Гваделупа лукаво.

— Надо же, как любопытно, Странный! — Она ухватила меня за локоть. — Красивая?

— Очень, — ответил я с каменным лицом.

— А ты ничего не слышал про нашего несчастного ублюдка Джо? — вдруг спросила она.

Я даже слегка вздрогнул.

— Он погиб недавно, — ответил я, овладев собой.

— Да ты что?! — вырвалось у Лайзы: она резко метнула на меня внимательный взгляд. — А ты откуда знаешь?! Как это было?

— Знаю только, что его застрелил какой-то негр, — ответил я, сжав зубы, — которого он собирался убить сам…

— Боже, бедный идиот, — вздохнула Лайза, — этим и должно было кончиться… А я ведь ему говорила…

— Ладно, я пойду. — Меня этот разговор начал утомлять. — Мне нужно с губернатором переговорить по поводу одной сделки…

— И я с вами в доле, — задорно и не ожидая возражений, воскликнула Лайза, две секунды назад скорбящая по Джо.

— Пошли с нами выпьем. — Сенька обхватил ее за талию и потянул на себя.

— Я не могу, я на работе, — начала сопротивляться Лайза. — Сенька, я не хочу проблем.

— Я договорюсь с твоим начальством, — упорствовал Сенька. — Да я за смену твою заплачу! Пошли!

Я поискал глазами Ирину, но ее уже не было — почти все вошли в здание.

Эта нечаянная встреча меня почему-то нервировала, хоть я и не видел Лайзы бог знает сколько лет: прежней радости при виде нее я не испытал, хоть мне и не за что было злиться. Просто мне сейчас она показалась какой-то чужой и нелепой, как и весь этот город. К тому же эти воспоминания о Вэндерсе…

За входом были двери кладовых и холодильных камер, а по центру — железная лестница на второй этаж. Пахло подгоревшим маслом и табачным дымом, с примесью какого-то еще кисловатого запаха.

На верхней площадке, сзади, висело копье, сделанное из крашеной дюралевой трубы, с настоящим каменным наконечником. Вокруг него красовалось семь маленьких щитов, один из которых закрывал середину копья. Он был сделан из круглой выпуклой крышки люка, наверное, от какого-то посадочного модуля. На нем был герб города. Гастон рассказывал Ирине, что это символ римских царей: копье бога Марса и щит, упавший с неба, который замаскирован еще шестью щитами, дабы его не украли враги. Так в глубокой древности…

Увидев меня, Ирина вежливо прервала рассказ Гастона, который всех позвал в зал. Сенька подошел к нему, обогнав на лестнице Лайзу, и спросил, может ли с ним посидеть сотрудница ресторана.

Гастон немного растерялся, так как не был владельцем заведения, но потом махнул рукой и сказал, важно почесав бороду: «Ну в порядке исключения…»

Ирина взяла меня за руку, а Лайза, проходя мимо, разглядывала ее с ног до головы. Затем она как-то неестественно улыбнулась и сказала громким голосом:

— Привет!

— Здравствуйте, — негромко ответила Ирина и посмотрела на меня.

Я промолчал, а Сенька уволок Лайзу в зал.

— Это кто? — спросила у меня Ирина.

— Одна старая знакомая, — ответил я, — помнишь, я рассказывал про Джо?

— Смутно, — ответила Ирина, нахмурясь. — Но она мне показалась какой-то вульгарной.

— Ну, — протянул я, — она просто марсианка — здесь все немного по-другому.

Ирина промолчала.

— Пойдем за стол, дорогая, — сказал я, подставляя ей руку.

— Пойдем, — кивнула она, крепко обхватив меня за локоть.

В просторном зале были накрыты столы буквой «П». На ее вершине уже восседали «отцы» во главе с Диего. Народу было полно, клубился сигаретный дым, перемежаемый сладковатым привкусом конопли. Стоял гул голосов. Много в зале было Охотников, и некоторые даже оказались мне знакомы. Йорген и Сибилла уже сидели в кругу каких-то людей и что-то горячо рассказывали друг другу. Туристы сгрудились слева, а Дронова с Лайлой откололись и болтали с местными мужчинами рядом с барной стойкой. Играла какая-то ритмичная музыка, а через толпу посетителей протискивались миловидные молоденькие официантки, которых Охотники то и дело хлопали по заду.

Риск для жизни у этих людей выше среднего, вот и отдыхали они так же — на всю катушку.

Мы с Ириной собрались было присесть с правого края, но мой взгляд поймал Диего, который ожесточенно махал нам рукой. Пришлось пробираться через весь зал к «отцам». По дороге мне пожали руку несколько малознакомых людей, назвав меня «молотком» и похлопав по плечу, которое пока еще болело. Потом мы присели с краю от президиума, а Диего передвинулся к нам, наперебой рекламируя местную кухню и предлагая различные напитки, а еще не стесняться, веселиться и не думать об эргах — все оплачено.

Сенька, недолго думая, присоединился к нам, попросив немного сдвинуться людей с краю. Лайза кидала на меня выразительные взгляды.

Начались разговоры о политике, перерастающие в рассказы о разных интересных случаях: Охотники делились своими историями, от которых у меня уже давно была изжога, — да, все так и есть, но к чему об этом? Самые опытные больше молчали и пили, а я молчал мало и пил немного: я старался быть во всеоружии, больше расспросить, самому рассказать минимум и не особо существенного. Но это было очень непросто.

Некоторые придвинули к нам свои стулья и принялись подробно расспрашивать о событиях возле Башни.

Я раз пять повторил в общих чертах всю историю танковой баталии, опуская некоторые детали. Иногда в разговор влезал Сенька, который жаждал уточнить и дополнить подробностями мое повествование, по его мнению слишком укороченное. Мне приходилось его иногда затыкать, даже не совсем вежливо. Я опасался, что он ляпнет что-нибудь лишнее — и посыплются ненужные вопросы.

Среди активно интересующихся оказался даже редактор местного сайта «Персеполис Инфо».

В целом все были довольны рассказом и совсем не удивились, что командир паладинов работал с душманами. Я сильно упростил финальную сценку и, сколько Сеня ни встревал, повторял одно и то же, изредка пихая его под столом каблуком сапога.

Но в целом Гваделупа не особо понял происходящее, и самое неизгладимое впечатление на него произвела гибель «Ящера». Приставали к Ирине с расспросами: как себя вели отморозки, почему никого не тронули. Я, как мог, оберегал своего гида от назойливых и слишком любопытных, объясняя им, что Ирине неприятны воспоминания об этих событиях.

Лайза пыталась вставлять в разговор свои воспоминания о наших совместных рейдах, и это меня тоже нервировало, так как она норовила ввернуть что-нибудь из интимных подробностей наших с ней отношений, при этом внимательно глядя на Ирину. Я напоминал сам себе игрока в пинг-понг, отлавливая любые нежелательные темы беседы и ненавязчиво переводя разговор в другое русло. В общем, было весело и весьма утомительно, а Лайзу я поклялся придушить при первой же возможности.

Мне неожиданно повезло: Сенька взялся за рассказ про один рейд.

— Я вот тут вспомнил одну историю, — кряхтя, начал Гваделупа, — про то, как мы ходили к Элладе, на Великие Озера. Была у нас одна хитрая мысль — залезть в сам кратер: на одной карте указывалось место посадки транспортного модуля корабля «Александр Невский». Модуль был военный и, по слухам, забит разным добром. Вот мы и решили поживиться: на всю Гваделупу бы хватило девайсов!

Я знал эту историю во всех наноподробностях: Сенька рассказывал ее при мне раз триста. И подробности он действительно любил, отчего история была длинной и давящей: буквально до того, кто с каким оружием пошел, кто как был одет, и маленькие истории про каждого из группы.

Сеньку обступил молодняк, ловящий каждое его слово. Я злорадно ухмыльнулся про себя — Гваделупу вам на воротник!

К нам подсел Диего со словами, что он любит послушать охотничьи истории.

Я извинился и, спросив, где здесь туалет, вышел из-за стола. Потом, не возвращаясь к столу, спустился на крыльцо — покурить на воздухе.

Когда я уж было собрался обратно, мысленно надеясь, что большую часть истории уже пропустил, в дверях появился Дарби в сопровождении двух милиционеров.

— Уже уходите? — удивился я.

— К большому сожалению, — вздохнул Дарби, опять сложив губы наподобие канцелярской скрепки. — Управление целым городом — это работа без выходных и праздников.

— Да уж, — кивнул я, вспоминая его раскрасневшуюся физиономию на вечеринке в бункере. — Искренне вам сочувствую: на моей ответственности гораздо меньше людей, чем на вашей.

— Это верно, — ответил он, — может, когда-нибудь я махну рукой на все это и стану вольным Охотником.

— Вряд ли вам это понравится, — сказал я с сочувственной улыбкой, — в нашей жизни тоже много минусов.

— Вы правы, — согласился он, — не желай чужой доли — кажется, так говорится?

— Что-то вроде того. — Я прищурился, будто вспоминая крылатую фразу.

— Удачно вам отдохнуть и повеселиться, еще увидимся. — И добавил своим спутникам: — За мной.

— Надеюсь, что мы уже не увидимся никогда, — пробормотал я одними губами и вернулся в зал.

Ирина внимательно слушала Сеньку вместе с остальными, но, завидев меня, страшно обрадовалась. Количество слушателей заметно поредело.

И тут ко мне наклонился Диего:

— Ну что, Странный, пора сходить к Тэду, ты не передумал? — прошептал он мне почти в самое ухо.

— Я готов, — так же негромко ответил я — это был прекрасный повод свалить с вечеринки.

— Я сейчас, только переоденусь, — предупредил губернатор.

— А ты что, со мной идешь? — удивился я, вспомнив про свой план покупки баллончика с усыпляющим газом.

— Тэдди меня тоже позвал, Странный, я ему не могу отказать, — ответил Диего и, пробормотав: «Жду тебя в машине», удалился, попрощавшись с остальными.

Я повернулся к Ирине:

— Дорогая, я отлучусь на часик-полтора, хорошо? Ты меня в отеле подожди.

— Ты куда? — Глаза Ирины расширились. — Я с тобой!

— Ира, я иду на встречу с одним опасным бандитом, — начал объяснять я, — мне кажется, тебе там делать будет нечего. Это не развлекательная прогулка, понимаешь?

— Я здесь одна не останусь, — испуганно сказала она. — Ты сам обещал меня охранять.

— Ира, здесь ты в безопасности, — с нажимом произнес я, — к тому же тут Йорген с Сибиллой…

— Я им не доверяю, — с готовностью возразила Ира.

— Боги марсианские! Что ты говоришь? — не выдержал я. — Это не обсуждается! Я скоро вернусь.

Попрощавшись с окружающими, я подошел к Йоргену с Сибиллой и попросил охранять Иру, а еще сказал, что встретимся в отеле — надо будет кое-что обсудить.

Они покивали и продолжили беседовать.

Я не торопясь спустился на крыльцо, вновь закурил и стал ждать Диего.

Он вышел через пару минут, одетый уже не в костюм, а в обычный комбез и в шлеме с поднятым забралом. За ним плелся здоровенный милиционер необъятных габаритов.

Он взгромоздился на сиденье водителя в одном из трициклов, и Диего легким кивком пригласил меня садиться.

Вдруг кто-то коснулся моего плеча — я обернулся. За мной стояла Ирина.

— Ира, я же тебе сказал… — начал было я.

— Ты обещал меня всегда охранять, — упрямо произнесла она, глядя куда-то сквозь меня.

— Пускай едет с нами, ничего страшного нет, — сказал Диего. — Поехали, Странный.

Я выразительно поглядел на него, потом на Ирину, тяжело вздохнул и направился к трициклу.

Мы выехали с площади и свернули на восток. Мелькнул какой-то агитационный плакат с улыбающимся человеком в комбезе, который стоял с кувалдой на сетчатых металлоконструкциях. «Мой город — охрененный!» — гласила надпись на заднем фоне. Я сидел посредине и молча дулся на Иру, отвечая ей односложными фразами, если она что-то у меня спрашивала.

— Перестань на меня злиться, — сказала наконец она, — я действительно не могла там больше сидеть. Ну прости…

Я вновь тяжело вздохнул и ответил, укоризненно глядя на нее:

— Там тебе ничто не угрожало, а мы сейчас едем в не самое мирное место и не к преподавателю танцев, понимаешь? Когда ты будешь меня слушаться?

— Я буду, — тихо ответила она, напоминая маленькую девочку, — ты меня защитишь.

Трицикл меж тем пробирался через какой-то узкий переулок, объезжая затор на главной улице, где зацепились друг за друга две телеги.

На некрашеной серой стене была грубо намалевана фраза: «Свалка мусора запрещена. Штраф 100 эргов». Под колесами хрустел мусорный «ковер», покрывавший дорогу.

Наконец грязные и изрисованные шлакоблочные стены кончились, и мы, миновав небольшой рынок, состоящий из замызганных лабазов, окруженных чумазыми людьми в ветхой одежде, выехали на глинобитную мостовую, обрамленную пестро слепленными жилищами. Пахло мочой и горелой пищей. Тяжелый запах усиливался тухловатым оттенком миазмов, витающих над сточными канавами вдоль обочины, рядом с которыми возились перепачканные дети. Мы вновь оказались на окраинах Персеполиса, на тех самых окраинах, которые я отчетливо запомнил еще в первый визит. Бурная деятельность Диего и его команды еще не добралась сюда, а может, этого и не планировалось вовсе — Жирному Тэдди были нужны эти трущобы в первозданном виде: здесь легко спрятаться, здесь не появится незамеченным чужак.

Мне захотелось сказать Диего что-нибудь язвительное по поводу всех этих бравурных речей и лозунгов, но потом я раздумал — все было банально, просто и понятно.

Диего толкнул рукой широченную спину водителя, и мы притормозили на узком перекрестке.

— Дальше ногами, — сказал Диего, — незачем нам привлекать внимание.

Мы вылезли из машины и пошли пешком.

Не привлекать внимания я был согласен, однако многие прохожие оборачивались на нас и провожали внимательными и жадными взглядами, особенно серебристо-фиолетовый комбез Ирины внимание явно привлекал.

Стена кратера выросла, занимая почти полнеба над крышами убогих домиков, больше напоминавших загоны для зверей. Я начал смутно узнавать эти места, и мне показалось, что за ближайшим поворотом начнется дорога в сторону западных ворот. Прямо на дороге попадались небольшие огороженные участки, в которых гуляли здоровенные и грязные от пыли куры, привязанные за ноги тонкой проволокой. Раздавалось деловитое кудахтанье.

Диего свернул в какую-то подворотню, и мы оказались на параллельной улочке, которая выглядела немного поприличнее предыдущей. Казалось, в моих глазах ожила старая затерянная фотография, выпавшая из альбома: несуразные домишки из дюралевых контейнеров и некрашеных шлакоблоков, вдавленные в глину и отшлифованные сотнями тысяч ног булыжники. Такого сильного запаха, как на других улицах, не было, и объяснялось это просто: улица выходила перпендикулярно к стене кратера, откуда дул легкий ветерок. Тускло сияли по краям, на стенах домов, редкие зарешеченные лампы, слышались далекие выкрики и собачий лай. Прямо перед нами, чуть утопленное в глубь улицы, стояло приземистое здание, фасадная часть которого была сделана из двух поставленных друг на друга контейнеров.

В центре мерцала гирлянда, которая бледно освещала вывеску: «Бар «Лунная Дорога»».

Возле входа толпились веселые и нетрезвые люди, кто-то пел песню отчаянно фальшивыми нотами.

— Пришли, — сказал Диего, озираясь по сторонам.

Я узнал это место с легким холодком внутри. В данный момент меня больше занимала не встреча с Жирным Тэдди, а то, как бы поделикатнее избавиться от Диего после всего и пойти на первый же рынок за баллончиком. Можно конечно же отложить все на завтра, но чутье мне подсказывало, что почва под моими ногами начинает нагреваться. Ладно, в крайнем случае можно взять грех на душу и ограбить какой-нибудь склад во время дневного сна.

Диего надвинул на глаза светофильтр — по всей вероятности, чтобы остаться неузнанным.

Мы пересекли улицу и, деликатно расталкивая невменяемых от спиртного личностей, вошли в бар.

Я почему-то даже не удивился, заметив при входе двух здоровенных ребят с милицейскими нашивками на комбезах. Они вяло болтали, покуривая в дверях. Нас проводили взглядами, в которых встрепенулась было заинтересованность, но останавливать не стали.

Ватный туман табачного дыма клубился в общем зале, несмотря на два вращающихся под потолком вентилятора, которые только размешивали дым более равномерно.

Столы со скамейками стояли в три ряда, а в дальнем углу, справа от стойки, было отгорожено пластиковыми стенками четыре кабинки. Играло какое-то потрепанное техно.

К нам подошел еще один милиционер и предложил сдать оружие.

Диего откинул светофильтр шлема, и охранник узнал его, поздоровавшись. Тем не менее губернатор отдал свой пистолет, я последовал его примеру.

— А можно не сдавать бластер? — спросила Ирина. — Это памятный подарок, к тому же стоит уйму денег: мне не хотелось бы его потерять.

— Да ладно, чего там. — Милиционер немного растерялся. — У нас-то не пропадет.

— Диего, — поддержал я Ирину, — в порядке исключения: мы же не бухать сюда пришли.

— Вообще-то мы к хозяину, — вздохнув, сказал милиционеру Диего, — он нас ждет. Пусть женщина пройдет с бластером — это мои друзья.

— Как скажете, — согласился тот, — но если хозяин мне потом голову оторвет…

— Не оторвет, — махнул рукой Диего, — я ему все сам скажу, если спросит.

— Ну ладно… — милиционер лениво махнул рукой, — проходите.

Он вразвалочку удалился с нашими пистолетами к большому оружейному сейфу в зарешеченной нише, возле которой сидел еще один ополченец.

Мы двинулись через весь зал к барной стойке, уворачиваясь от размахивающих рук пьющих клиентов, перешагивая через валяющиеся в проходе рюкзаки и вытянутые ноги.

Пару раз нам пришлось почти впритирку разминуться с официантом, несущим заказ. Они лавировали между столами, словно были сделаны из ртути.

Мы зашли за стойку, Диего поздоровался с барменом. По тому, как его сердечно приветствовали, я понял, что Диего здесь помнят и любят.

Мы прошли в коридор, в конце которого была дверь на сырую и полутемную лестницу с очередным милиционером.

— Странный, — сказал вдруг Диего, — только смотри, ни слова о том, что ты в курсе про его бизнес с тотализатором, иначе…

— Расслабься, Диего, — кивнул я. — Ведь не полный же я придурок.

Мы спустились на два пролета вниз и подошли к двери с невзрачной табличкой «офис».

Диего нажал кнопку звонка, и дверь отъехала вбок.

Мы очутились в том же самом кабинете, в котором я был так давно. По крайней мере, мне казалось, что прошло много лет.

Та же позолоченная люстра с неоновыми свечами под потолком, в углу — мониторная стойка внешнего видеонаблюдения на шесть экранов. Справа от нее было псевдоокно с декоративной занавеской. Всякого диковинного оружия разнообразных форм и калибров, висящего на стенах, кажется, поприбавилось. А над креслом хозяина по-прежнему висело чучело головы огромной крысы-мутанта.

Боковым зрением я уловил сверкающего своими хромированными доспехами робота-андроида геологоразведочной серии. Он стоял на прежнем месте, в углу напротив стола. Пахло тонизирующим ароматизатором, каким-то парфюмом с легким затхлым конторским привкусом.

А в центре в огромном кресле восседал краснощекий, уже слегка поседевший Жирный Тэдди, хозяин жизни, хозяин Персеполиса, и курил сигару. Он стал еще жирнее, а жесткие складки на его физиономии еще глубже. Только тоненькие усики остались такими же, но с легкой проседью.

Я держался спокойно и уверенно, Ирина озиралась по сторонам, а Диего подошел к столу и пожал руку Тэдди с легким поклоном.

— Какие люди! — хрипловатым низким голосом произнес Тэд. — Сам господин губернатор, с целой делегацией. Ну заходите, раз пришли. Странный? Я тебя помню — говорил же, что сам придешь.

— Вот я и пришел, — кивнул я, через силу улыбаясь.

— Выпьем коньяка? — снисходительно предложил хозяин. — У меня есть настоящий коньяк. С Земли.

— Немного можно, — согласился Диего.

— Возьми в баре, господин губернатор, рюмки там же. — Тэдди выпустил ароматное облачко сигарного дыма.

— Я не буду, спасибо, — сказала Ирина вежливо.

— Попробуй, дуреха, — Тэдди хмыкнул. — Ты на Земле-то такого не пила.

Я незаметно кивнул Ире, и она приняла бокал жидкости цвета шоколада из рук Диего.

Пригубив немного из своего бокала, я нахально закурил свою дешевую сигарету, сбрасывая пепел на роскошный ковер под ногами. Тэдди, казалось, этого не заметил.

— С-т-р-а-н-н-ы-й, — произнес он так же, как тогда, много лет назад, будто пробуя мою кличку на вкус, — Хлопотун мне сказал, что ты хочешь купить у меня информацию?

— Да, — ответил я просто.

— Ну и что тебя интересует? — спросил он.

— Меня интересуют данные обо всех орбитальных объектах искусственного происхождения на марсианской орбите, — сказал я, вновь отхлебывая ароматно-обжигающую жидкость. — Проще говоря — все, что вращается над нами. Мне нужно знать тип объектов, их конфигурацию, назначение, а главное — владельцев. Желательно еще данные по геостационарным орбитам. Даже если информации минимум или нет вовсе, мне это тоже знать необходимо.

Краем глаза я заметил, как округлились блестящие глаза Диего, который бросал взгляд то на меня, то на своего хозяина.

— А у тебя губа не дура, — резюмировал Тэдди. — А с чего ты взял, что я владею такой информацией?

— Говорят, что ты очень крутой, — сказал я с простодушным выражением лица.

— Крутой. — Тэдди зловеще усмехнулся, оскалив ряд золотых зубов.

Он кинул взгляд на Диего, но тот уже овладел собой и разглядывал трехмерных рыбок на экране виртуального аквариума на стене.

— Вижу, ты повзрослел, для того чтобы играть во взрослые игры, — сказал наконец Тэдди с добродушием людоеда на физиономии. — Что ж, будь по-твоему: я тебе найду такую информацию, но цена, как ты понимаешь, будет соответствующая.

— Мы деловые люди, — с легким пафосом ответил я, — сколько ты хочешь и чего?

Тэдди некоторое время молчал, изучая внимательно меня и изредка переводя взгляд на Ирину.

— А ты зачем ко мне с женщиной пришел? — внезапно спросил он.

— Просто она под моей личной охраной, — ответил я. — Все нормально, Тэдди, это мои заморочки.

— Ну-ну, — он вновь оскалился, — ладно.

Он хлопнул по столу ладонью — я никак не мог отделаться от ощущения, что беседую с мохнатым жирным паучищем, умным и опасным, и малейшее неверное шевеление означает смерть.

— Хорошо, — вновь продолжил Тэдди. — Цену свою я скажу, но, если она тебя не устроит, дело твое: сделки не будет.

— Я слушаю, — сухо кивнул я.

— Ни эргов, ни золота, ни девайсов мне не надо, — продолжал он. — Ты в прошлый раз отказался на меня работать — так вот сейчас придется. Надо грохнуть одного типа.

— Тэдди, я не мокрушник, — решительно заявил я. — Ты что-то путаешь. Это не моя тема.

— Я же говорил: дело твое. — Он развел руками. — Да и ты просишь не крыс наловить. Сам-то людей убиваешь? Приходится ведь? Убей для меня — он падаль.

— Хоть кто это? — спросил я, чувствуя всю бесполезность нашего визита и очередной рухнувший план.

— Это Дарби, наш директор по связям с общественностью, — спокойно пояснил Тэдди, словно речь шла о том, кого пригласить сегодня на ужин. — Лучше, если его уберет кто-то неместный, поэтому ты идеально годишься.

Я слегка вздрогнул.

— И чем таким он тебе насолил? — спросил я, приходя в себя от изумления.

— Почему его? — не выдержал Диего. Лицо его побледнело, пальцы рук немного тряслись.

— Ну вообще-то, ребята, я вам отвечать не обязан, — усмехнулся вновь паук, — я же не спрашиваю Странного, зачем ему данные по орбитальным объектам. Да и могу сам это все уладить — просто за свою дерзость тогдашнюю Странный должен отработать, а ты, господин губернатор, сам должен следить, что у тебя под носом творится. На кой ты мне нужен тогда?

— Я слежу, слежу, — испуганно бормотал Диего.

— Плохо следишь, некачественно. — Тэдди помрачнел. — Я вот узнал, что этот Дарби прибыл с Земли, и хоть в Совете Четырех его и знают, но никто его к нам не посылал. И люди из Совета, которые сейчас к нам едут, очень недовольны, что мы сразу у них не выяснили все. Понимаешь, амиго? Тебя самого за это надо…

Губернатор был бледен, как известковый пласт пород.

— Мы его, это… того… сами…

— Если вы его сами…

Вдруг раздалось негромкое жужжание электродвигателей.

Все происшедшее дальше напоминало какой-то ночной кошмар: перед моими глазами вспыхнул ярко-красный, ослепительный шнур лазерного луча, Тэдди выпучил глаза, его лицо исказилось гримасой боли, из уголка его рта брызнула кровь, а голова неестественно наклонилась и опрокинулась с плеч на пол, в кровавых брызгах и тошнотворном шипении. Обезглавленное тело обмякло на кресле. Диего рухнул на пол, закрыв руками затылок, а я толкнул в сторону Ирину, выронившую бокал с коньяком, одновременно расстегнув ее кобуру на ноге и схватив бластер за рукоять.

В падении я накрыл ее тело своим, развернул корпус влево и, активировав бластер, надавил на кнопку огня, послав ответный луч в сторону робота-андроида.

Луч чиркнул по стене, оставляя черную дымную дорожку, и перерезал агрегат геологического бурильного лазера, который крепился на «плече» у робота.

Я чуть повел стволом вбок, пытаясь попасть в видеосканеры машины, чтобы пресечь ее новую атаку.

Дернувшийся в сторону андроид внезапно застыл: вместо его видеосканеров я пропахал раскаленную борозду в центре его корпуса, в том месте, где был центральный процессор.

Я замер с бластером, стоя на одном колене, прикрывая собою Иру.

Диего всхлипывал, лежа на полу. Мерзко воняло горелой плотью и раскаленным металлом.

— Боже, — прошептала Ирина серыми от ужаса губами, — что это было?

— Говорил я тебе не ходить со мной, — слегка дрожащим голосом ответил я.

Тело мое тряслось от стресса и напряжения.

— Нас чуть не убили, — взвыл Диего, приподняв голову с ковра.

Я понял, что от моих действий сейчас зависит очень многое, и это придало мне сил. Словно во сне, я встал на ноги и осторожно, слегка пошатываясь, приблизился к андроиду. Нащупав сзади на корпусе кнопку активации, я обесточил машину. На всякий случай.

Затем дрожащими пальцами я сорвал занавеску с псевдоокна и, борясь с тошнотой, стараясь не смотреть, промокнул лужу крови, закатив дулом бластера отрезанную голову на ткань. Завернув останки Тэдди в тряпку, я водрузил это на колени обезглавленного трупа и откатил кресло в дальний угол кабинета.

Ирину стошнило на ковер.

Я взял початую бутылку коньяка, выпил из нее почти треть, затем заставил выпить Ирину и Диего, который трясся, как отбойный молоток в руках проходчика.

Нервы мои были на пределе, но я изо всех сил пытался держать себя в руках.

— Кошмар, какой ужас, — бормотала Ирина, задыхаясь от обжигающей сорокаградусной жидкости.

Я включил вентиляцию.

— Так, ребята, — сказал я срывающимся голосом, — все, что могло произойти, уже произошло, спокойно…

— Спокойно? — взвизгнул Диего. — Спокойно?! Все видели, что мы сюда вошли! А твоя баба не сдала свой бластер!!!

Я подошел к нему и ватной рукой залепил ему пощечину.

— Успокойся, Диего, истерика уже не поможет сейчас, — сказал я слабым голосом. — Надо думать, думать надо! Отсюда есть другой выход?

— Ты прав, — простонал Диего, схватившись за щеку. — Надо думать… Есть, конечно, отсюда выход в подземную сеть коридоров. Черт! Какая хрень! Кто это сделал?

— Диего, — я старался говорить твердо и спокойно, — мне понадобится твоя помощь: ты сможешь связаться со станцией прямо сейчас? С тем человеком?

— Странный, ты рехнулся совсем? Нам надо валить отсюда немедленно!

— Свалим, — кивнул я, — но перед этим надо получить информацию, понимаешь? Иначе все это зря! Понимаешь? ТЫ?!

Я слегка повысил голос.

— О боги марсианские. — Диего растирал себе виски. — Странный, почему от тебя всегда одни неприятности?

— Ты свяжешься со станцией? — с нажимом повторил я.

— Я попробую, — сдался Диего.

— Дэн, давай уйдем отсюда, — всхлипнула Ирина.

— Уйдем, Ира. — У меня закружилась голова, и я оперся о стол. — Сейчас несколько минут… Диего, давай быстрее!

Диего, покачиваясь, подошел к панели с мониторами и начал набирать трясущимися пальцами какие-то команды на клавиатуре.

Я косился на застывшего дроида в углу.

— Когда соединишься с ним, дай знать, — сказал я Диего, — я с ним сам поговорю.

— Лучше я, — возразил Диего, — а то он испугается чужого и отрубит связь.

Дальнейшее происходило мучительно медленно: Диего соединился со спутником, потом послал шифрованный сигнал вызова, и мы еще минут десять ждали ответа. Мне показалось, что прошла целая вечность.

Затем раздался тихий голос, искаженный помехами эфира:

— Слушаю тебя, дядя. Как ты?

— Это племянник говорит, — произнес Диего прерывисто. — Дядя на работе.

— А, привет ему передавай, — ответил голос, — что там у вас?

— Я тебе отправил запрос, можешь сейчас прочитать? — спросил Диего. — У меня тут кроссворд не сходится, поможешь? Дядя тоже очень хотел, у него не получилось мне помочь.

— Кроссворд? — переспросил голос. — Сейчас гляну… так… ага… ну… сложный у тебя кроссворд, племянник, не знаю… Попробую…

— Постарайся сегодня, пожалуйста.

— Ладно, давай, попробую, на почту тебе скину… а что там у нас с новыми играми? А то мне между сменами скучно. Достал дядя чего-нибудь новенького?

— Сам потом у него спросишь. — Диего волновался.

— Что у тебя с голосом, племянник?

— Голова разболелась — наверное, солнца хапнул сегодня много.

— Береги себя, до связи…

— До связи, — выдохнул Диего и отключил канал. — Вот и все, — сказал он медленно. — Я еду с тобой, Странный, часа через полтора здесь кипиш поднимется до самого Фобоса.

Диего слегка пришел в себя за время разговора.

— Мне теперь здесь опасно быть, — продолжил он, — что-то затевается. И туристов ваших лучше тоже забрать — им могут проблем устроить. Есть план, как свалить отсюда побыстрее.

— Как? — нетерпеливо переспросил я.

— У Тэдди под землей есть ангар с грузовыми вездеходами — машины надежные, большие: ты сейчас иди, собирай туристов — якобы на экскурсию, но с вещами…

— Верблюдов тоже надо захватить — где мы в пустыне заправлять эти вездеходы будем?

— Тоже верно, — досадливо поморщился Диего и вдруг затараторил, как раньше: — Давай так: я сейчас к себе сбегаю, соберу все необходимое, ты соберешь своих людей с вещами и верблюдами…

Он замялся.

— Где бы нам пересечься? — задумчиво бормотал он. — Эх, не так я себе это представлял, не так… Давай, я дам команду ребятам в отель, они тебя проводят, куда надо…

— Ты уверен? — Я с сомнением взглянул на него.

— Уверен, — быстро закивал Диего, — время у нас еще есть.

— Дэн, мне страшно здесь, — слабым голосом произнесла Ирина.

— Все, дорогая, идем!

Диего подошел к клавиатуре и набрал на ней какой-то код. Псевдоокно отодвинулось в сторону, выехав чуть вперед, открыв за собой узкий коридор, в котором медленно разгорались неоновые светильники.

— Вперед, — скомандовал пришедший в себя Диего.

Ирина оперлась мне на плечо. Бросив испуганный взгляд на обезглавленное туловище, она рефлекторно вздрогнула.

Мы опять спускались в подземелья Персеполиса. Лестница привела нас в небольшой гараж, в котором стоял красивый электромобиль с кузовом от джипа «комбат».

Диего полез на водительское кресло, а мы с Ирой — назад.

Зажглась приборная доска, завыл мотор, и мы выехали в длинный коридор, окутанный полумраком, иногда нарушаемым редкими светильниками. Машина покатила вперед, набирая скорость.

Я медленно приходил в себя после случившегося. Да… я был согласен с Диего: не так я себе это представлял… не так…

Баллончик с сонным газом, одеяло в бельевом ящике, расформирование группы и приобретение мобильности в нашем деле — все это выглядело теперь нереальным и ненужным. Мог ли Диего сам устроить этот заговор, используя меня? Почему Тэдди только что, перед смертью, заказал мне Дарби? Его не посылали в Персеполис! Так! И наконец, почему робот включился на поражение почти сразу после упоминания про Дарби? Это похоже на продуманную акцию: скорее всего, роботом не управляли дистанционно, как я сперва подумал, а он включился на какие-то ключевые слова, которые произнес Тэдди… То ли на разговор про орбиты Марса, то ли при упоминании имени Дарби в контексте со словами «грохнуть», «убрать», или «Дарби — Совет Четырех Городов»… Хотя за нами могли следить и робота включить дистанционно. В подвале это сделать трудно, не имея ретранслятора. Значит, под Тэдди давно копали и в «Лунной Дороге» работает кто-то предположительно из людей Дарби. Если предположить, что Дарби работает на какую-то разведку, то он не подходит под описание, которое дал Вэндерс про человека, что его вербовал в этом же баре: у Дарби вовсе не большой нос. Хотя это мог быть грим или кто-то из его людей. Ладно…

Одно утешало: нас робот убивать явно не собирался, он был нацелен исключительно на Жирного Тэдди.

— Диего… — Я подался вперед, к плечу губернатора, ожесточенно вцепившегося в баранку. — Расскажи вкратце: как у вас появился Дарби?

— Да недавно совсем, — сказал Диего вполоборота. — Мы вели переговоры с Советом о вступлении Персеполиса, а месяц назад нам позвонили и сказали, что посылают к нам человека, который будет работать в нашем руководстве и будет типа такого куратора, который оценит готовность города к вступлению в Совет. Сказали, что доверять ему можно как своему, и еще — кто-то его порекомендовал из знакомых Тэдди, я не помню кто. Приехал он и сказал, что будет пиарщиком, плакатов вот напечатал, начал речи нам писать, активно стал действовать. Вот так.

— Значит, звонок был фальшивый, — ответил я. — И все? Больше никаких странностей? Не интересовался он туризмом или вашими связями со станцией?

— Да нет, — покачал головой Диего. — Про наш тотализатор он в курсе был, но носа вроде не совал. — Он вздохнул. — О, дьяволы Марса им всем в задницу!

— Понятно, — сказал я.

Ирина цепко держала меня за локоть.

— Приехали, — сказал Диего, и машина резко затормозила возле давешней двери к отелю, с надписью «Сектор 4Б».

— Ключ есть? — спросил Диего.

— Есть, — ответил я.

— Удачи вам, через сорок минут встретимся.

Двигатель загудел, и машина умчалась по коридору дальше, а мы вошли в дверь.

Дальнейшие события отпечатались в моем сознании, словно раскадровка клипа — будто череда стоп-кадров.

Первый неприятный сюрприз в отеле был сразу: пустой и притихший гараж, гудящий генераторами. Отсутствовали наши верблюды и какая-либо охрана. Я утешал себя мыслью, что это Диего уже предупредил часовых, что верблюдов надо эвакуировать к месту нашего бегства.

Правда, он же, Диего, обещал, что нас проводят, куда следует, те самые часовые, которых я не обнаружил, — ну да ладно, сейчас не до этого — нужно собрать туристов. Вернулись ли они с вечеринки?

Мы с Ириной вбежали на второй этаж и стали стучать по комнатам.

Мертвая тишина холла тут же наполнилась шумом, нетрезвыми восклицаниями и возбужденными вопросами.

— Все объясню позже, — махал я руками, — нам необходимо срочно покинуть город: здесь становится опасно!

Не хватало только Дроновой с англичанином, но Азиз сбивчиво объяснил, что те должны быть в кафе напротив, — они решили продолжить праздник.

Я послал его их привести.

Сенька долго не открывал, а когда наконец вышел, он был закутан в одеяло и сказал, что никуда не пойдет. Он был явно раздражен, что его прервали: из-за его спины раздался томный голос Лизы:

— Что там Странному приспичило?

Я вкратце изложил Сеньке ситуацию, на что тот ответил, что наши заморочки его не касаются и что он, когда отдохнет, нас догонит.

Я махнул рукой, послав его ко всем марсианским чертям, а мой рукав уже теребили Аюми и Лайла. Перебивая друг друга, как две пулеметные турели, они стали забрасывать меня вопросами. Я, как мог, отвечал, повторяя вновь и вновь, чтобы все скорее паковали рюкзаки и собирались в холле. Я поискал глазами Ирину, но, видно, она была в номере — собирала вещи.

Доблестные эсквайры, как ни странно, восприняли происшествие с присущим Охотникам спокойствием, хотя я ожидал, что Йорген предложит поднять бучу в городе и устроить уличные бои. Видно, Йорген после Башни навоевался надолго.

Тут в холл поднялся Азиз с нетрезвым англичанином и Дроновой.

Англичанин был с красным лицом и отбивался от Азиза со словами, что он летел на Марс не для того, чтобы и здесь им командовали негры. Азиз флегматично держал его за шкирку, попыхивая косяком.

— Не успели погулять как следует! — негодовала полячка.

К Дроновой тотчас же подбежала Аюми и схватила ее за руку.

Я тоже пошел собрать вещи и переодеться в походный комбез.

С момента смерти Жирного Тэдди прошло чуть больше десяти минут, поэтому была надежда на то, что мы успеем смыться из города, а если рассеять группу по городу, нас вообще не скоро найдут…

Когда я вышел в холл, там стоял высокий нескладный юноша в армейском комбезе с нашивками капитана. Он пытался что-то выяснить у Йоргена, который оживленно жестикулировал.

Стоявшая рядом с ним Сибилла подошла ко мне:

— Этот парень говорит, что его прислал Диего Хлопотун и что мы должны идти с ним куда-то.

Я энергично закивал. Почти все туристы уже расположились в холле с рюкзаками.

Артур Митчелл продолжал яриться, а голландец беспомощно озирался по сторонам.

— Вообще я геологов с собой не беру, — сказал я, подойдя к Митчеллу. — Вы можете спокойно оставаться, опасность грозит только нашей группе.

— Нет-нет, — быстро пробормотал как по команде утихший англичанин, — мы с вами; тут мы никого не знаем.

— Тогда «вери квикли, унд шнеллер битте»! — гаркнул я на манер прапорщика.

Англичанин подскочил на месте, чем доставил мне огромное удовольствие. Словно детский игрушечный автомобиль, пробуксовав колесиком по песку, он сделал несколько нелепых движений ногами, будто механическая кукла, оставаясь на месте, а затем, чуть не сбив голландца, исчез за дверью их номера.

— А что насчет верблюдов? — спросил я молодого капитана. — Их подведут к воротам или как?

— Насчет верблюдов я не в теме, — протяжно проговорил юноша, — мне велено было передать, чтобы вы шли за мной к ангару с вездеходами…

— Тсс… — Я слегка толкнул его под локоть. — Это не стоит говорить вслух. Есть короткий путь?

— Да по улице проще — напрямик, — промычал тихонько капитан.

— Ну что? — Полковник потер ладони. — Отправляемся?

Рядом стоял Азиз, и глаза его сверкали: я проиграл — расформировать группу не вышло, а вот Азиз мне начал не нравиться всерьез.

— Еще раз повторяю. — Я грозно нахмурил брови. — Держимся вместе, никто не отстает, и идем очень быстро вот за этим человеком. — Я кивнул в сторону капитана. — Это эвакуация, нам необходимо срочно покинуть город, всем ясно?

— А где наши верблюды?! Там мои вещи есть! — Язык Дроновой слегка заплетался.

— Верблюды уже в точке эвакуации. Живее, живее!

Я искренне надеялся, что все так и есть, как я сказал.

Гомонящей и разболтанной шеренгой вышли мы из отеля «Гладиатор», как я искренне надеялся, в последний раз… Сенька… Да хрен с ним… дуралей… однако он всегда выкручивался…

— За мной, — неожиданно зычным голосом скомандовал капитан, — спокойным, но быстрым шагом!

Видать, он имел опыт общения с колонной гражданских.

Мы напоминали мне заблудившихся туристов, потерявших свой отель, которых ведет некий сейвер[46], призывающий всех к спокойствию.

Шумной толпой мы двигались к центру, за капитаном. Как я ни пытался наводить порядок и тишину — увы, все было тщетно. Наша группа слишком привлекала к себе внимание хотя бы своей массовостью.

Я старался всех раздражать — шел сзади и подгонял, иногда и легким подталкиванием. Ирина предусмотрительно шла рядом.

Я нервничал — глядя на пустынные утренние улицы Персеполиса, я бормотал вполголоса «все-все, до свиданья». Я хотел немедленно оказаться не тут, взять всех туристов, уменьшить их до размера шахматных фигур — и положить к себе в карман… И бежать…

Узкие шлакоблочные стены сменялись кирпичом и пластиком. Гулко отбивали подошвы сапог ритм по мостовой… Редко я видел в отдыхающих такое единство…

Вдруг… у меня случилось дежавю: мостовая… кривые улочки… группа, шагающая почти в колонну… «В Праге был двадцать первый день месяца адара пять тысяч триста сорокового года, полдень, — раздался голос, как я и ожидал, откуда-то сверху, — иначе — март одна тысяча пятьсот восьмидесятого! Ровно в полночь перед этим пражский раввин, великий каббалист Леви бен Бецалель создал своего Голема…»

Но никто не выглядывал из окон.

Кратер притих… Ветер обжигал холодом лицо. Тишину нарушал только треск ветряных генераторов и гулкое гавканье собак…

Всю эту дурацкую поездку меня преследуют одни неприятности… Ничто из задуманного не воплощается. Как мы вообще смогли при таких раскладах остаться живыми? Видно, хаос мешает даже смерти…

Автоматика вырубила вентиляцию в отеле «Гладиатор», мой баллончик уже должен был усыпить всю охрану, и я с Ириной…

— Еще два квартала… — выдохнул облачко пара молодой капитан.

Пару раз мы с полковником отгоняли от группы пьяных попрошаек, которые бесцеремонно хватали туристов за руки и даже пытались дергать застежки карманов на рюкзаках. Мне даже пришлось использовать приклад автомата, чтобы придать убедительность своим доводам.

Дронова, еще не окончательно протрезвевшая, поливала попрошаек отборной руганью, и они отвечали ей тем же. Ирине пришлось ее одернуть.

В вечерней прохладе от туристов уже шел пар — шагали все очень быстро, даже полячка и англичанин.

— Куда бежим, почему бежим? — задыхаясь, бормотала Аюми под топот сапог по булыжной мостовой. Она опасливо озиралась по сторонам и пыталась спрятать голову в плечи.

Свет почти не горел, и только призрачное сияние облаков и краешек неба, где укрылся восход над восточной стеной кратера, давали какое-то освещение.

Капитан свернул во дворы каких-то поржавевших бочкообразных строений неясного назначения (не хотелось бы думать, что там живут люди), и под кудахтанье разбуженных кур и гавканье домашних церберов мы пересекли залитую мазутом площадку с ржавым остовом пассажирского автобуса с заделанными пластиком окнами.

Капитан подвел нас к зданию из гофрированного металла с надписью «Ангар Городского ополчения. Вход по пропускам».

Он отворил массивную дверь, которая резко заскрипела в предутренней тишине.

В ангаре было темно, и поступил приказ зажечь фонари. Наконец наш провожатый осветил ярким пятном света кирпичную будку с дверцей. Это оказался вход в уже знакомое нам подземелье. Оно произвело на туристов неизгладимое впечатление: у Аюми на время даже пропала паника.

Внизу, в тоннеле, никакого транспорта не было, и мы продолжили путь пешком, наполняя пространство вокруг гулким эхом шагов и шорохами. Все притихли, поглощенные этой какофонией звуков.

В коридорах горел тусклый и редкий свет, поэтому фонарей не выключали.

Вдруг из-за очередного поворота стали появляться шагающие нам наперерез темные силуэты людей. Нас ослепили встречным светом фонарей.

— Приказ восемнадцать! — громко сказал капитан.

— Приказ одиннадцать, — хрипло ответил голос со своеобразным акцентом.

Я понял, что перед нами Диего со товарищи.

— Все в порядке, Странный? — Диего был облачен в неуклюжий черный комбез военно-космических сил с тяжелым бронежилетом и эмблемой десанта: такие иногда носили паладины. Сзади у него висел здоровенный рюкзак. Со стороны Диего напоминал космонавта, впервые высаженного на Луну.

В окружении здоровяков-телохранителей он даже больше походил на приземистый луноход.

— Все в порядке, Диего-амиго, — заверил я, — все в сборе.

— Тогда надо спешить, — пыхтя, ответил тот.

И мы опять начали спешить. Телохранители Диего выстроились в вытянутое каре, немного прикрывая нашу группу с фронта.

— Я так торопился… так торопился… — тараторил Диего. — Слушай, а может, никакого кипиша и не будет, а, Странный?

— Мне тут делать нечего, — проворчал я, — а ты как знаешь…

— Да вот в том-то и дело… — Судя по всему, Диего слабо представлял себе свои дальнейшие действия. — Ведь мы же не виноваты… а этот хмырь… ну… Дарби… Это даже и неплохо, что убили Тэда: мне его не жаль. — Последние слова он произнес почти шепотом. — Просто мы можем укрыться на время в нашем охотничьем поселке — он тут рядом… Нас в обиду не дадут, да и утрясется все… Я не думаю, что Дарби… Мы с тобой идеально управились бы с городом… Подумай, Странный…

— Слушай, Диего! — не выдержал я. — А людей мне куда девать? Если Охотники будут бросать туристов, у них не будет работы… Одним собирательством на Марсе не протянешь. Да и, прости уж, не больно-то я люблю административные должности…

— Вот так всегда, — пожаловался губернатор. — Умный человек управлять не хочет, а наглый и тупой — рвется… Жалко…

Я посмотрел на Диего с некоторым оттенком уважения…

Пахло сыростью, и где-то стрекотали крысы: мы шагали, как мне казалось, наугад.

Вот коридор повернул влево, и мы увидели в тусклом освещении надпись: «Резервуар токсичных отходов». Железные ворота были украшены черно-оранжевыми полосами, а в центре красовался значок химической опасности.

Кто-то из свиты губернатора набрал нужное сочетание цифр на панели возле двери, что была врезана в ворота, раздался писк на три тона, и дверь отворилась…

Мы вошли в кромешную тьму. Туристы замешкались у двери.

— Черт, генератор законсервирован, — услышал я голос одного из охранников.

— Так пойди и включи его, Барт, — назидательно посоветовал Диего.

Нашлемные фонари освещали бетонный пол, а от двери тянулась бледно-розовая полоса — свет из коридора. Мне казалось, что в темноте порхают красные светлячки, словно огоньки сигарет. От сырости неприятно покалывало позвоночник.

Вдруг света заметно убавилось, и раздался металлический лязг — это захлопнулся вход в помещение.

— Какого хрена!.. — услышал я возглас Диего.

И тут вспыхнули яркие пятна света, осветив большое пространство, прореженное подпорками из сетчатых конструкций, и прозвучал громкий голос, отразившийся эхом от каменных стен:

— Всем оставаться на местах, без глупостей, у нас пять пулеметов, дверь блокирована…

Раздались крики, я зажмурился… Кто-то из охраны Диего выпустил автоматную очередь, которая раскатистым эхом зазвенела в ушах. Одно яркое пятно погасло.

В ответ раздалось глухое прерывистое стаккато пулеметной очереди: кто-то хрипло взвыл, и послышался звук падающего тела.

В это время я скинул рюкзак и нащупал локоть Ирины, повалив ее на пол уже второй раз за этот долбаный день. Она вскрикнула, а вокруг загомонили на разные голоса.

— Не стреляйте! — крикнула Лайла.

— Какого хрена! — взвизгнула Дронова.

— Всем на пол, живо! — приказал я.

— Нет-нет-нет, — бормотала японка…

— Это кому там делать нехрен? — крикнул Йорген, передергивая затвор.

— Я — губернатор Персеполиса! — кричал Диего, закрыв ладонями лицо.

— Вот вас-то мы и ждем, — раздался вновь голос, исходящий из ярких пятен света.

Мои глаза постепенно привыкали к свету, я приподнял голову.

— Чем обязаны счастью встретить нашего любимого пиар-директора из метрополии? — Я понял, что моя антипатия к Дарби приняла совершенно конкретные формы.

— Ты мне тоже не нравишься, — услышал я голос, искаженный усилителем. — Но свернуть тебе шею я пока не могу… К тому же и ты тоже отказался меня убить…

Раздался мерзкий смешок, и я представил себе противно изогнутую канцелярскую скрепку.

— Мы с Тэдди просто не успели сговориться о цене, — ответил я брезгливо.

— Ну как же, — донеслось в ответ, — а данные по орбитальным объектам — зачем они тебе?

— С детства увлекаюсь астрономией, — зачем-то ляпнул я.

— Ну-ну, умник, пока можешь поострить…

Оглядевшись, я стал изучать помещение: меж причудливых теней от сетчатых стальных колонн на фоне пятен света выделялись коробками массивные силуэты трехосных вездеходов с брезентовыми фургонами. В дальнем конце ангара сгрудились наши дромадеры, флегматично пожевывая губы, а по всему периметру помещения стояли вооруженные люди со стволами навскидку. Пулеметчиков я насчитал только троих, но это не очень успокаивало. Дьяволы Марса! Ну почему все так нелепо, так по-дурацки? Вся эта поездка уже давно напоминала какую-то дешевую киноподелку с элементами воспаленных сновидений. Но все вокруг упрямо говорило, что это не сон…

— Именем Совета Четырех Городов вы арестованы, — не без пафоса произнес Дарби, выступая на освещенное пространство, держа перед собой вытянутую руку с пистолетом, словно он и впрямь был киношным полисменом, который задержал опасную банду.

— Дарби, дружище, — я медленно встал с пола, — прекрати этот фарс: это же смешно! Никакой Совет Четырех тебе ничего не поручал, мы оба это знаем. А вот некая разведслужба с матушки-Земли…

— Странный, — ледяным тоном перебил меня экс-пиарщик, — я ведь приказ-то и нарушить могу: скажу, что ты кинулся на меня с оружием, и пристрелю как бешеного цербера… Кстати, положи оружие на пол. Всех обыскать!

Последняя фраза была обращена в сторону его отряда. Несколько человек вышли из оцепления и, грубо поднимая всех с пола, похлопывали по бокам.

Я понял наконец, почему он мне так противен: он был трусом, болезненным трусом, и, несмотря на некий ум и знание человеческой природы, не мог удержаться от самолюбования. Чем-то мне это напоминало покойного Джо. Даже отвратительный Тэдди был более честен и откровенен — он давал понять на все сто, каким является на самом деле.

— И какого хрена, Странный, я согласился пойти с тобой в этот рейд?! — Йорген сплюнул на пол с досады. — Почему молчал мой дерьмосканер?!!

— Потому что вам, марсианам, нравятся всякие заварушки, — проворчал я, помогая Ирине подняться. — Ты не ушиблась, милая?

— Все в порядке. — Ирина отряхнула колени и бросила на Дарби уничтожающий взгляд: — Недаром этот урод мне сразу не понравился.

— Может быть, я и урод, дамочка, — Дарби вновь ехидно выгибал свою скрепку, — но вот вы такая красавица и мне очень даже симпатичны. Да и Странный, если приглядеться, тоже неплохой парень.

Он убрал пистолет в кобуру, подходя к нам все ближе.

— Одно плохое качество вас объединяет, — продолжал он, не убирая с лица глумливой улыбочки, частично прикрытой радиомикрофоном, — вы очень самоуверенны, вы считаете себя умнее других.

— Дарби, это твои комплексы, — перебил я. — Может, поговорим об этом?

— Вы! — неожиданно громко крикнул Дарби, вскинув обе руки с перстами, указующими на нас с Ириной, и неожиданно добавил: — Шестьдесят девять!

В ту же секунду чьи-то сильные руки зажали мои предплечья профессиональным захватом. Я попытался выгнуть спину и взвыл от боли — это ранение дало о себе знать.

— Не дергайся, — услышал я за спиной картавый голос англичанина.

Повернув голову, я увидел, что Ирину также сжимает в объятиях голландец. Мы с Ирой беспомощно переглянулись. Нас принялись обыскивать, вынимая из карманов фактически все.

— Никогда не думал, что гребаные геологи способны на такое свинство, — процедил я, отдуваясь.

— Геологи? — удивился Митчелл. — С чего ты взял, что я геолог?

— По крайней мере, вы так сказали, когда мы вас нашли, — ответил я, сильно жалея, что не шлепнул этих придурков еще у Башни.

— Вы нашли? Нас? Кого — нас? Я, правда, не совсем все помню, но тебя я точно вижу впервые, так что не обижайся — ничего личного.

До меня вдруг дошло: нам в группу подсунули двух зомбированных, которых закодировали на выполнение ряда команд при помощи гипнотехнологий! А число, громко произнесенное Дарби, было ключевым словом для их выполнения! Боже, какой же я идиот, что не заподозрил этих наших случайных попутчиков! Миллион раз права была Сибилла, когда убеждала меня в недопустимости гуманизма на Марсе! И теперь… из-за меня… хотя все равно нас загнали в мышеловку… Но зачем тогда эти зомби?

— Вот и здорово! — Дарби с удовлетворением потер ладони.

— Зачем применять насилие к женщине? — мрачно спросил я у Дарби, мысленно прикидывая: доплюну ли я до его довольной физиономии?

— Чтобы вы не натворили бед и не поранились, — весело ответил тот, — а то вы такие шустрые, что мы никак не могли вас схватить! А ведь ты и не представляешь себе, как вы нам дороги! Конечно, больше Ирина, чем ты, но…

— Может, ты хотя бы объяснишь, чего тебе от нас надо? — спросил я, поняв, что плевок, скорей всего, не долетит.

— Ага, конечно, — закивал Дарби с издевкой, — в свое время ты все узнаешь! Грузите всех по машинам, — приказал он своим людям. — Верблюдов тоже берите, на всякий пожарный случай. Ирина поедет со мной, в кабине.

Дарби подошел ближе и защелкнул наручники, которые вынул из кармана комбеза, на запястьях Ирины. Голландец (или уже и не голландец вовсе?) отступил назад.

Мне тоже сковали руки сзади, как, впрочем, и остальным членам группы.

— Это произвол! — кричал Азиз. — Я протэстую! Ви рассысты!

Дарби подошел к Диего, посмотрел на его бледное лицо и сказал:

— А тебя, господин губернатор, шлепнуть бы надо, конечно…

— Меня-то за что?! — испуганно пролепетал Диего. — Ваши разборки меня не касаются, Дарби! И Совет у нас слушают…

— Так вот мой тебе совет, — скаламбурил Дарби. — Никому про все это ни слова, а то отправлю тебя к твоему боссу, понял?

Диего энергично закивал.

— Это была спецоперация разведки Четырех Городов, — продолжал Дарби. — Эти люди — преступники, которые в сговоре с Тэдом хотели навредить марсианской безопасности. Туристов мы допросим и отпустим с этими двумя Охотниками, — он кивнул на Йоргена с Сибиллой, — так что все в порядке. Это все, что тебе надо знать. Понял? Ты свободен…

— Свободен? — переспросил Диего, не спуская глаз с направленных в нашу сторону автоматов и облизывая пересохшие губы. — Я могу идти?

— Идите, господин губернатор, и объясните всем правду, — кивнул головой Дарби.

— Странный, мне жаль, что так вышло, — промямлил Диего, проходя мимо меня на подогнувшихся ногах.

— Все нормально, — ответил я, — ты мне ничем помочь не мог бы, прощай, Диего-амиго.

— Увидимся, — ответил Диего, пряча глаза.

— А вот это вряд ли, — со зловещей ухмылкой вставил Дарби. — Все по машинам! Покажите мне его вещи, — обратился он к обыскавшему меня бойцу.

Некоторое время он перебирал мои вещи, затем кивнул каким-то своим мыслям.

— Грузите его в наш вездеход и глаз с него не спускайте! Ясно?

И меня повели к машинам…

Надрывно завывали газотурбинные двигатели вездехода по песчаным барханам, сзади, за бортом фургона, ярко слепило солнце, поэтому я прикрыл веки, но спать не хотелось. Раскачивался кузов, и тихонько переговаривались люди.

Полдень уже миновал, кое-кто клевал носом, кто-то умудрился заснуть в этой душной коробке, которую болтало, как в хорошем шейкере.

Бордово-охристые разводы песков виднелись в широкие щели куска брезента, укрепленного над задним бортом и трепещущего, словно парус на ветру… Хотя что говорить: я один раз только видел парус, и то в безветренную погоду, — оставалось лишь предполагать, что именно так он и трепещет.

Голос одного из шестерок Дарби рассказывал бородатые анекдоты, кто-то из его товарищей гоготал, как дикий дромадер.

Пахло горячим и пыльным воздухом, который обжигал ноздри тысячей необычных запахов, — но сильнее всего были миазмы из коробки: пахло мазутом, потом, газом и страхом. Я не любил дневной пустыни. Это казалось чем-то гораздо более тоскливым и мрачным, чем ночью.

Скованные за спиной руки затекали, и приходилось часто менять положение, что тоже не способствовало сну.

Напротив меня на куче лысых покрышек восседал охранник с автоматом. Он играл в приставку. Сбоку тоже сидел охранник — их рассадили между нами в шахматном порядке, таким образом, чтобы никто не разговаривал и не буйствовал. Правда, пока я и не думал буйствовать — я впал в глубокую и мучительную кому, некую медитацию ожидания: мозг фиксировал любые изменения вокруг, но не думал, не надеялся и не заставлял нервничать. В таком режиме я действовал интуитивно… Но интуиция моя молчала… Да, мы в очередной раз влипли… И теперь крепко…

Битва у Башни состоялась во многом из-за Сеньки и из-за меня: теоретически ее можно было избежать, но убийство Тэдди и попытка бегства из города — это уже жесткая сценарная диктатура: если бы я не пошел к Тэдди, кто поручится за то, что не возникла бы другая провокация, вследствие которой мы все равно стали бы «врагами марсианского народа» и нас бы так или иначе арестовали…

А эти два зомби… До сих пор мурашки по коже и досада, глубокая досада на себя…

Дарби явно не собирался проигрывать и сделал все, чтобы его действия были продуктивны, — подсуетился, подстраховался, продумал. Вообще он отнюдь не дурак, этот Дарби, и обижаться надо не на него, а на себя… На кого бы он ни работал — наверняка был на хорошем счету. Он профессионал, в отличие от хитрого, но неумного мясника Мирзы, жалкого и импульсивного Джо, дикого, хоть и во многом хладнокровного комода Седого. Дарби — полевой кукловод, он все свои силы тратит на закулисные действия, а не на стрельбу и погони.

И вот тебя, Странноватый, он обыграл, пока ты обыгрывал его и строил свои хитроумные планы… Ну ладно — нельзя выиграть партию, не потеряв ни одной фигуры и без единой ошибки. Вот сейчас нас просто взяли за жабры, и не столь важно как… Омар Хайям писал об этом примерно следующее. Рыбе не нравилось, что в арыке тесновато. А вот утка, сопровождавшая ее к морю, была жуткой реалисткой, ибо считала, что когда ты на сковороде — уже все равно, что там плещется за ее бортами.

И старик был тысячу раз прав…

Меня посадили на тот же вездеход, в кабину которого ушел Дарби, голландец и Ирина. Всего машин было четыре. В кузове со мной были Лайла, Аюми, Азиз и Йорген, которые сидели ближе к кабине. Остальные поместились в другой вездеход, а в два оставшихся погрузили наши вещи и верблюдов с поклажей.

Я очень надеялся, что у вездеходов кончится топливо, что-нибудь сломается или на нас нападет кто-нибудь… Впервые в жизни я мечтал о нападении… Да, однако…

Вдруг мой взгляд уперся в одну деталь, которая заставила меня выйти из медитации: я увидел, что кобура с пистолетом на поясе охранника, который справа, почти расстегнута и клапан держится только на «липучке». По моему телу прокатилась волна адреналина — я был взволнован. Йорген, скорее всего, в тысячу первый раз назвал бы меня «психом», но…

Я начал ерзать на месте и тяжело вздыхать.

— А можно по малой нужде сходить? — с надеждой спросил у охранника.

— Че? — Он раздраженно посмотрел на меня глубоко посаженными карими глазами.

— Я бы помочился, — ответил я с пояснительной интонацией.

— Перебьешься. — Он отвернулся.

— Но если я обмочусь прямо здесь, то во всем кузове будет вонять, — предостерег я.

— Я те башку ща сверну, — рявкнул тот, резко обернувшись…

— А что ты орешь, тут все живые люди… — попытался я его урезонить.

— Слышь, Бурда, потрудись-ка малек, а то ты весь день филонил, — раздался из глубины кузова голос наемника, травившего анекдоты. Судя по властным ноткам, он был за главного.

— Я че, нанимался всякую хренотень тут выгуливать? Я че, сестра-сиделка? — взъерепенился тот.

— А вот надо будет — и задницу ему вытрешь, — ответил старший. — Тебе велено было глаз не спускать с него?

Злой и хмурый, Бурда схватил меня за рукав и довольно грубо подтолкнул к краю кузова. Затем он отстегнул мне один браслет, зажал его в кулаке и приподнял край брезента.

— Давай быстро, — брезгливо поморщившись, пролаял он.

— А как же дамы? — Я в ужасе вытаращил глаза.

— Слышь, пассажир, ты особо не наглей, — услышал я голос любителя анекдотов, — дамы уже отворачиваются!

Я понял, что надо действовать и так. Я скосил глаза вниз и вправо, сконцентрировавшись на кобуре этого Бурды. Она была на расстоянии моей вытянутой свободной руки. Не знаю — глупо ли я поступил?

Я резко вывернулся, пытаясь распахнуть клапан и схватить рукоять оружия, и тут же почувствовал удар локтем в шею (отчего у меня перехватило дыхание) и неплохой прямой в грудь.

Меня отбросило к борту, и я потерял равновесие — моя физиономия проехалась по шершавому брезенту, небольшой кувырок в воздухе, и… Я упал на песок, судорожно вдохнув воздуха, полного дыма, песка и пыли, которые щедро клубились под колесами вездехода.

Я резко откатился в сторону и замер, приподнявшись на руках и отчаянно кашляя и отплевываясь.

Затем резко вскочил и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, побежал что есть духу назад, прямо по разрытому колесами вездеходов песку, в надежде, что мои следы потеряются на фоне колеи от машин. Бежал я долго, не оборачиваясь, не слыша вокруг ничего, кроме бешеного стука своего сердца и прерывистого дыхания. Я бежал под неприятно ярким светом солнца, вырубив на ходу застрекотавший счетчик и закрыв забрало светофильтров шлема, я чувствовал легкую панику и досаду, оттого что получилось не совсем то, чего я добивался.

Во время падения я ударил раненую ногу, которая пульсировала острой болью.

Я пытался мысленно представить, как они связываются с кабиной, останавливают вездеходы, решают кого-то отправить в погоню, разворачивают одну из машин и едут назад на маленькой скорости, внимательно осматривая пространство вокруг. Моя фора — максимум минут десять — пятнадцать.

За очередным небольшим барханом я заметил глинистую возвышенность — это была в некотором роде удача: разбежавшись по колее, я прыгнул под углом влево и, попав на относительно твердую почву, встал на четвереньки. Пятясь задом за каменистый бугор, я тщательно затирал свои следы, которые и так были почти незаметны.

Потом я прополз по каменистой ложбине и первый раз замер, прислушиваясь к тихому шуму ветра в песках. Было тихо, хотя гулкий стук сердца немного мешал сконцентрироваться и продолжала пульсировать потревоженная рана в икроножной мышце.

Я подождал секунд тридцать и продолжил ползти, прикрываясь барханами, куда-то к юго-востоку.

Через какое-то время я вновь остановился и прислушался — опять тишина. Сквозь шелест ветра мне показалось, что я уловил звук работающих двигателей, но он был довольно негромок, не приближался и не затухал.

Я подождал еще какое-то время, но ни единого звука, кроме шороха ветра в барханах, уже не слышал.

Вот так, напряженно вслушиваясь в любое малейшее изменение голоса пустыни, я пролежал еще часа два, и ничего не происходило — солнечный свет начинал краснеть, на меня падала тень от бархана, в которой я был фактически невидим. Вокруг меня простиралась огромная пустыня, и, кроме фляги со спиртом и с водой, пары кубиков концентрата и небольшого выкидного ножа в сапоге, у меня ничего не было. Да разве что штук семь сигарет в смятой пачке.

Я рассудил, что это не так уж плохо. Дарби, наверное, не стал меня искать по причине спешки. А может, они решили, что в пустыне я и так издохну, особенно без еды и оружия.

Как назло, во рту сразу стало сухо, как в окружающих меня песках. Я снял с пояса флягу с водой — она была почти полной — и вылил на язык не больше пробки воды. Покатал ее во рту, проглотил и повесил флягу обратно. Нож я вынул из сапога и заткнул за пояс. Стальные браслеты продолжали болтаться на правом запястье — я решил приспособить их под некое подобие кастета.

Обидно было, что я не знал, как далеко собрался ехать Дарби. Даже при отсутствии КПК я примерно помнил карту местности и очень надеялся, что Дарби едет туда же, куда собирались и мы.

Я осторожно поднялся, долго всматриваясь вокруг, разглядывая силуэты барханов, подсвеченных вечерним солнцем, словно прожектором, как тогда в долине…

Убедившись, что признаков активности в обозримом пространстве нет, я направился обратно, к следам вездеходов. Я старался держаться теневой стороны рельефа, не упуская из виду борозды взрытого колесами песка. Боль в ноге стала постепенно утихать. Так я и шел, слегка прихрамывая, просто шел, внимательно озираясь по сторонам и стараясь ни о чем не думать. Ни об Ирине, ни о наших эсквайрах, ни о Дарби с туристами, ни о своих перспективах на ближайшее время: если у меня и возникали какие-то мысли, то они были невеселыми, и вообще оптимизм мне сейчас давался с трудом — я просто пытался сохранять спокойствие. Пока перевес сил был совсем не в мою пользу — то, что я ускользнул от лап Дарби, преимуществом назвать можно пока только с натяжкой…

Ноги сами шагали наученным шагом: с пятки на носок — меньше шума, больше боли, раз-два-три-четыре, левой, левой. Корпус моего туловища пригибается пониже, хотя кажется, что я уже успел устать: устать прятаться, устать бояться, устать думать о смерти… Устаю… Надо чуть добавить кислорода в дыхательной маске… вот так… наедине с собой, со своими мыслями — шагать вперед, шагать, чтобы жить, чтобы победить непонятно кого и неясно зачем… раз-два-три-четыре, вдох — выдох… Шумят бронхи, шипит фильтр, один в пустыне, плевать… Один в пустыне… Хрен с ним… надо идти…

Ира… что с тобой? Раз-вдох, два-выдох, раз… Небо становится багрово-оранжевым… В голове звучит давно забытая мелодия…

Отпечатанный протектор на песке похож на сталкивающиеся сверла; пока я не думаю — я существую? Парадокс?

Шуршит ветер в песчаных барханах, наконец-то я остался один, как я этого и хотел… Только… жаль, нет компьютера, а то включил бы тот надоедливый трек, который крутится у меня в голове… Раз-вдох, три-выдох… метр за метром…

Через какое-то время я вошел в ритм строевого шага: каждое движение было синхронно с дыханием: на «раз-два» — я делал глубокий вдох, на «три-четыре» — глубокий выдох. Из-под маски легкой дымкой начинал выбиваться пар от дыхания…

Вдалеке, где-то между барханами, послышалось тяжелое ритмичное сопение, которое шло, сопровождая меня. Холки церберов я заметил на тридцать градусов южнее. Это было скверно — звери чувствовали, что я ранен, хоть и не сильно, зверям казалось, будто я скоро не смогу ходить, — пока они просто шли параллельно моему курсу, но постепенно приближалось темное время суток, а я должен буду рано или поздно поспать, хотя бы пару часов. Во рту опять пересохло, но я терпел — по моим прикидкам, стоило потерпеть еще часик, пока можно будет хлебнуть из фляги. Зато я пообещал себе, что глотну и спирта для поддержания тонуса. Это предвкушение позволяло держаться… Делить в уме порции воды и шансы… холок было около трех или четырех, пару раз мелькали пегие морды с торчащими из-под рваных губ клыками… конечно же их привлек шум в пустыне, особенно когда рокот моторов стих и остался только запах моего мяса. Церберы хоть и приручаемые предки собак, но есть они любят, как и все живое в этой вселенной…

Через сорок минут я не выдержал — замедлил свой ход и снял с пояса сперва одну, а затем и другую флягу.

Нахальное и циничное преследование собак стало меня нервировать. Видно почувствовав мое состояние, они активизировались: на ближайший бугор выполз, припадая к земле, довольно крупный кобель и, потянув носом воздух и заметив меня, повернул голову и зарычал…

Хвостов у него было два — один перебит, а на шкуре виднелись поперечные шрамы, судя по всему, оставленные юварками, потому что только у них я видел такое оружие: несколько десантных ножей, привязанных к длинной трубе веером.

Кобель сделал несколько прыжков галопом по склону бархана и, глухо рявкнув, скрылся в низине.

Только тогда я разглядел трех остальных участников стаи: один, грязно-оранжевого цвета с желтым пятном на спине, был двухголовым, остальные изобиловали пестрой раскраской охристо-черных оттенков и вроде были не очень крупными. Эти ободранные и пошарпанные твари, высунувшись из-за ближайшей лощины, нахально созерцали меня, роняя на песок вязкую слюну, и вновь спрятались в складках местности…

Я понял, что если не решить этой проблемы в ближайшее время, то потом, когда я устану, — будет поздно. Я начал думать.

Часа через полтора я заметил самый крупный бархан по ходу колеи вездеходов. Подбежал к нему и забрался почти на самый верх. Разрыв неглубокую ямку, я уселся в нее задницей, и тут раздалось злобное рычание. Я начал набрасывать на себя песок, чтоб покрыть большую часть туловища, защищая себя от прокусов.

Увидев, что я уменьшился в размерах, да и упал, стая зарычала, топорща уши и скаля клыки. Они глядели на меня снизу вверх круглыми жадными глазами, в которых была ненависть, голод и страх. Вожак вновь забрался на небольшой холмик и, несколько раз дернув туловищем, громко зарычал, а затем первый пустился бежать ко мне, задирая верхнюю губу и утробно урча.

Я попытался поцокать языком — это успокаивает собак, но сейчас я слышал только шорох крупных лап по песку и сопение: кобель с перебитым хвостом бежал ко мне, всем своим видом обещая мне проблемы с целостностью организма. Его пасть оскалилась, обнажив ряд желтых зубов, и я, клянусь всеми марсианскими богами, не хотел бы, чтобы он их в меня воткнул: эта тварь больше метра в холке безопасна, только когда твои руки сжимают автомат. И мне было мучительно обидно, что его у меня сейчас нет, — нет моего автомата.

За ним выскочили его трое собратьев, которые казались уже лишними в этой ситуации. На пару секунд я подумал, что стоило бы вскочить на ноги, но один опытный Охотник именно так объяснял мне борьбу с собаками без оружия.

Вожак, подскочив ко мне, прыгнул, нагнув шею вбок: он собирался вцепиться мне в артерию.

Я лихорадочно вспоминал, где левая сторона его груди, — нож я уже держал в руке: словно во сне, огромная пегая туша обдала меня зловонным дыханием, челюсти пошли в сторону шеи, а мой нож под легким углом уперся в килевидную грудь.

Клацнули зубы, я вновь почувствовал гнилостный запах и сжался, отвернув шею вбок, острие провалилось в туловище, скользнув по ребру, раздался пронзительный визг, и на песок брызнула кровь, обдавая ноздри тошнотворным металлическим оттенком…

Я почувствовал боль в раненом плече, удар, вывернутое запястье — и тотчас же услышал хриплый лай, захлебывающийся рычанием.

По моей щеке царапнула огромная лапа с когтями, и я ударился головой о камень, громко выругавшись матом…

Трое оставшихся церберов с хриплым рычанием бросились на меня, а вожак продолжал конвульсивно дергать лапой, булькая где-то в утробе кровью из разрезанного сердца, которая брызгала на мои руки, сжимающие нож…

Следующий цербер вцепился мне в плечо, и я взвыл от боли, внезапно пронизавшей все мое существо. От этого в моих глазах пошли красные трещины, и я инстинктивно повернул голову и впился своими зубами в лапу огромной собаки. Цербер взвизгнул, как-то жалобно рыкнув, но хватки не ослабил — я, дергаясь в конвульсиях боли, стряхнул с себя тело вожака, выдернув оттуда скользкий от крови нож, и всадил его в бок нападавшей собаки… В этот же момент кто-то весьма ощутимо прикусил мне ногу.

Тут уже зарычал я сам и вскочил на одно колено. Скользкий от крови нож вырвало из моих пальцев: раненный в бок пес крутился волчком. Я кинулся на двухголового, который вцепился в мою голень, вновь пустив в ход зубы, укусив его за правую шею, а затем нанес серию ударов по второй морде, зажав в руке расстегнутый наручник. Цербер взвыл, а его вторая голова клацнула зубами возле самого моего уха. Последний пес, видно самый молодой, зашелся гортанным неистовым лаем…

И тут грянул гром нескольких выстрелов… Вновь послышался визг, я откатился в сторону и приподнял голову: на вершине бархана, метрах в семи от меня, стояла изящная фемина. Со слегка раскосыми глазами девушка сжимала в руках SIG Sauer P228 «Tactical»[47] армейского образца. Я на всякий случай зажмурился и потряс головой — это была дочь французско-корейской семьи, роковая красавица Лайла Блери. Та самая капризная и глуповатая, избалованная мужским вниманием, потерявшая острые ощущения жизни, сбежавшая от опекавшей ее тетки. Все, что она умела, — это сексуально улыбаться пухлыми губами, изящно стряхивать пепел с тонких сигарет и мало говорить, потому что все за нее должны были уже сделать лица мужского пола, если хотели какой-то реакции этой куколки. Возможно, она еще умела много такого (на что наталкивали ее чувственные губы), что приводило в восторг мужчин и вызывало неприязнь у женщин…

И вот эта глупенькая красавица стоит на одном колене, с поднятым забралом шлема, красиво выпятив свой зад, и держит в своих руках совсем не карамельку или помаду, а настоящий Р228 под девятимиллиметровый патрон. Пистолет, который, на мой взгляд, не является дамским, да и вообще… эта роковая красавица ехала со мной в вездеходе в одном кузове… Кажется, покинуть машину у нее вышло лучше, чем у меня… Черт… а я думал, что…

Собаки притихли все, кроме двухголового мутанта, который продолжал жалобно скулить, — тело его сотрясала крупная дрожь.

Меня тоже трясло, поэтому, превозмогая боль от укусов, я медленно встал на ноги и, сняв с пояса флягу, сделал пару крупных глотков, глубоко вздохнул, утерев губы, и инстинктивно отряхнулся от песка и пыли, немедленно вспомнив о больном плече.

— Вот уж мир тесен, как говорится, — выдавил я из себя первую фразу. — Спасибо вам, прекрасная воительница: вы как раз вовремя…

Я резко осекся, так как чуть было не ляпнул, что готовился к ужину, но это выглядело бы слишком даже для такой ситуации: кто знает, готовила ли ей тетушка гаджанг[48]?

— С вами все в порядке, Дэн? — взволнованно спросила Лайла. — Я сделаю вам противостолбнячный укол, подойдите ко мне.

— Спасибо, я вроде в порядке, — ответил я, чувствуя легкий озноб. — А как вы тут оказались?

— Я так рада вас видеть живым и здоровым. — Она встала с колена и направилась ко мне сама. — Мне удалось удрать, почти сразу после вас… Боже, все это так ужасно, это путешествие, оно такое… если бы я знала…

Вдруг губы ее вздрогнули, и из красивых карих глаз покатились слезы. Подбежав ко мне и уронив пистолет на песок, она уткнулась мне в плечо, обхватив меня руками, и зарыдала, сотрясаясь всем телом.

Вот тебе и раз! И что это такое творится? Только что перестреляла всех собак, да и довольно ловко перестреляла, а теперь…

— Лайла, прошу вас, успокойтесь… — Я был растерян, а мой нос щекотал какой-то пряно-горьковатый аромат духов. — Расскажите мне скорее, что там случилось? Как там наши? Куда всех везут?

Я продолжал тяжело дышать.

— Ах, Дэн, — всхлипнула она, — все оказалось серьезнее, чем я предполагала, чем я даже могла подумать, Дэн… Дэн…

Мне пришлось слегка отстранить ее и немного встряхнуть.

— Лайла, — сказал я вновь, слегка отдышавшись, — вы объясните мне наконец, что происходит?

— Наверное, надо было вам давно все рассказать, — дрожащим голосом сказала она. — Но я просто боялась, что все кончится, так и не начавшись, так же, как с несчастным итальянцем, так же, как с ее мужем…

Она стиснула зубы и шумно выдохнула воздух между сжатыми челюстями… Вот сейчас я решил помолчать — я очень хотел ее послушать: так я, наверное, никого не хотел выслушать за последнее время, разве что Ирину.

Лайла вынула из кармана аптечку и достала шприц-тюбик.

Я мягко надавил на плечо Лайлы, приглашая ее присесть на песок, — сам уже почти шатался, не держась на ногах. Одновременно с этим действием я откупорил флягу со спиртом и, присев на кучку разрытого песка и разжевав во рту одну треть кубика концентрата, сделал три мелких глотка. Затем проглотил стимулятор. Я опять поглядел в ее глубокие темные зрачки, из которых веяло бездной, какой-то обволакивающей тайной, совсем не такой близкой и приятной, как от Ирины, но не менее притягательной, — наверное, сказывалась усталость. По туловищу растекалось убаюкивающее тепло, и боль стала уходить. Было такое странное ощущение легкости и спокойствия, видимо, инъекция стала действовать.

Я достал из пачки смятую сигарету и не торопясь прикурил, с наслаждением затягиваясь терпким дымом.

— Ну Лайла, — вдруг сказал за меня мой голос, показавшийся каким-то чужим, — мне и вправду не терпится, чтобы хоть кто-нибудь что-нибудь мне рассказал, я так люблю, когда мне рассказывают интересные истории: ты не представляешь — мама в детстве читала мне книги вслух, мне так нравилось…

Она присела рядом со мной, еще раз глубоко вздохнула — и вдруг вынула из голенища сапога десантный нож и с силой воткнула в бурый песок. Нож вошел почти по рукоять…

— Поведай мне, о прекраснейшая, — начал я вновь каким-то гулким и уставшим голосом. — Как тебе удалось лишиться оков тяжких и сбежать из-под стражи разбойничьей?

Где-то в глубине моего сознания пульсировал тревожный сигнал — я никак не мог примириться с тем, что эта кукла смогла покинуть борт вездехода с оружием и кой-каким снаряжением, да еще и без браслетов на руках.

Она взглянула мне в глаза, и я заметил, как шевельнулось там что-то внимательное, что-то притаившееся, но потом возник лучик света: она улыбнулась кончиками своих красиво очерченных губ.

— Все получилось очень просто. — Она опустила глаза вниз, и губы ее сжались в горькую усмешку, какой я у нее раньше не видел. — Ты мне помог… Когда ты выпрыгнул, охрана связалась с Дарби, тот приказал вездеходам остановиться.

Она опять помолчала: было такое ощущение, что она пишет рапорт, — сейчас, у себя в голове…

— Двое охранников из нашего фургона вышли. Все собрались возле кузова, и такое началось: Дарби обещал, что пристрелит каждого, кто еще хоть раз допустит такой промах. Какого-то из охранников побили, потом я слышала — они думали отправиться искать тебя, но Дарби сказал, что некогда: он сказал, что до точки «дельта» еще около пятидесяти километров и надо успеть к ночи, потому что поезд ждать не будет. А ты и сам помрешь в пустыне без оружия и еды. При этом он еще раз ударил того парня, который тебя упустил, и сказал, что рапорт ему стоит написать сейчас же, и возможно, что человек Посейдона его пристрелит, как бешеного цербера.

Дальше у меня возник план действий. Я громко позвала Дарби. Охранник пытался меня заткнуть, но Дарби поднялся в фургон и спросил, чего мне нужно. Я объяснила, что я хрупкая и беззащитная женщина и мужские дела меня не касаются, но, раз уж мы остановились, нельзя ли мне пересесть в машину, в которой едет моя подруга Аида Дронова. Дарби долго смотрел на меня, а затем (не знаю, может, я ему просто понравилась — я старалась), затем сказал, что я могу перейти в соседнюю машину. Я вылезла из кузова, подошла к другому вездеходу, который стоял рядом, и стала карабкаться на ступеньку. Я ждала, что охрана отвернется и я смогу спрятаться в складках местности. Но они ждали, когда я залезу в фургон. Я подумала уже, что проиграла. Когда я распахнула полог, я увидела, что в кузове стоят верблюды: они не поняли, что я ошиблась машиной. Верблюдов никто не охранял — мне просто повезло. Я так нервничала, что услышу окрик снаружи с приказом вылезать. Я надеялась только на свою внешность и на то, что охрана больше боится гнева Дарби, который продолжал их крыть отборными ругательствами. Как только разговор у них окончился и машины поехали, я быстро отыскала своего верблюда, взяла из седельной сумки пистолет, нож и немного еды, отстегнула наручники, а затем выпрыгнула из кузова… Вот так… Они уехали… а я — я пошла за тобой…

Она бросила на меня странный и обволакивающий взгляд, но почти тут же отвернулась.

— Воистину удивителен твой рассказ, о луноликая! — Я продолжал вести себя по-идиотски из последних сил, так как считал, что не обязан верить в этот дикий и бездоказательный бред, по крайней мере пока. Да и в голове моей так шумело, что я повел бы себя так даже при появлении в воздухе космического шаттла с эмблемой красного креста.

— Дэн, прости, но сказать тебе всю правду я могла только наедине, а мы с тобой, как правило, никогда не были вдвоем, без окружающих, и по ряду причин я не могла тебе подать знака… постарайся меня понять…

Я уперся руками в колени и с трудом поднялся.

— Пошли, — сказал я, натужно закряхтев. — В дороге рассказ будет более интересен.

— Дэн, — сказала она взволнованно, и на щеках ее проступил легкий румянец, горящий в ярких лучах закатного светила, — я хочу, чтоб ты знал: я не простая туристка с Земли, я лейтенант четвертого особого десантного спецкорпуса космических войск, выполняющая важное задание внешней армейской разведки…

Я вдруг почувствовал к этой женщине искренний, неподдельный интерес, которого не помнил никогда раньше.

— А почему не тайной полиции Ватикана? — поинтересовался я, неторопливо забираясь на песчаный холм. — И откуда у разведчиков такая манера: первому встречному раскрывать свою душу и миссию?

Я чувствовал себя участником шоу, которому слишком мало заплатили и почти не показали режиссерского сценария в надежде, что я выступлю внезапным клоуном.

— Я просто хочу тебя завербовать, — спокойно и даже как-то холодно ответила Лайла.

Меня даже перекосило от такой откровенности: заныли опять раны, и в глазах вновь появилась розовая пелена. Я резко остановился, повернувшись к этой чертовой кукле.

— Знаешь, милая… — Я оскалил зубы, схватив ее за воротник. — Была бы ты мужчиной — я бы сейчас, несмотря на твою большую услугу, а может быть, и по ее причине сильно ударил тебя под дых…

— Дэн, но… — начала было она, хлопая ресницами.

— Не перебивай! — рявкнул я, и мой голос отразился в пустыне легким эхом. — А потом я делал бы тебе больно, ОЧЕНЬ БОЛЬНО! Пока ты не рассказала бы мне не то, что ты хочешь мне сказать, а то, что я хочу от тебя услышать! Ясно?!

Она остановилась как вкопанная и широко раскрытыми глазами смотрела на меня с обидой и недоумением.

— И не надо мне строить глазки! — вновь заорал я. — Это со мной не работает! Я не Дарби! Чтобы меня завербовать, надо обгадиться! Понимаешь?! Обгадиться кровью!!! Как я на «Изумруде»! Или как «Ящер» у Башни!

— А с Ириной ты себя по-другому ведешь… — с легкой горечью тихо произнесла она.

Моя рука вздрогнула, вздрогнула ладонь: я отпустил ворот ее комбеза — мучительно хотелось заткнуть ей рот. Вместо этого я развернулся к северу и зашагал по песку.

Рука сама сняла с пояса флягу со спиртом и отвинтила с нее крышку. Короткий обжигающий глоток. Боль в ноге запылала с новой силой, но я стиснул зубы и получал от этого какое-то мазохистское удовольствие, продолжая шагать вперед.

— Ты дурак, Странный! — услышал я окрик сзади с легкими истерическими нотками. — Ты даже не выслушал человека, который тебе помог! Ты псих! Стой!

Я продолжал шагать вперед, делая вид, что мне все до фени. Я хотел победить врага своим идиотизмом и упрямством, к которому примешивались черные ростки равнодушия.

Шорох шагов по песку — Лайла бежит. Она обогнала меня, резко развернулась и схватила за руки.

— Прости, Дэн, — сказала она, глядя мне в глаза. — Я не подумала… Извини… выслушай… мы должны понять друг друга… Дэн, стой…

Она попыталась остановить меня своим легким женским телом, упершись плечом мне в грудь. Было в этом что-то беззащитное и нелепое. Я остановился.

— Нам надо идти, — сухо сказал я.

— Да, пойдем, — негромко ответила Лайла.

Вдруг она вынула из кобуры свой пистолет и протянула его.

— Возьми, — попросила она, — он тебе больше подойдет, чем мне.

Я несколько секунд смотрел на ее P228, затем молча взял его, внимательно осмотрел, проверил обойму и, поставив на предохранитель, сунул за пояс.

— Дэн, ты ведь Охотник, ты давно понимаешь, что с этой группой не все в порядке? — Она повернулась и пошла рядом со мной.

Я молчал.

— Так вот, — продолжала она. — Я не знаю, кто убил Джованни, я догадываюсь, кто натравил на нас бандитов и кто заманил нас в ловушку возле Башни, и вообще… Я расскажу тебе все в обмен на твою помощь, потому что все происходящее ставит с ног на голову мое задание, и вообще… Мне нужна помощь…

— Что, мир надо спасать? Космическая сопля-убийца захватывает разум людей под контроль, и база «Зеркало-13» — это последняя надежда на победу?

Я знал, что не стоило отвечать ей вообще, но самообладание возвращалось ко мне не сразу.

— Странный, просто послушай меня, а потом задашь все интересующие тебя вопросы, хорошо? И вообще, — продолжила она, не дождавшись моего ответа. — Мы в одной упряжке сейчас, и только мы можем помочь друг другу, понимаешь?

— Отстань от меня, суперагент, — холодно произнес я.

— Странный… если тебе на все наплевать… — Лайла споткнулась о камень и схватила меня за укушенное плечо. — Оставайся тут! Я скажу тебе координаты ближайшего лагеря Охотников, а я буду делать свою работу сама, я справлюсь и без тебя, просто я первый раз на Марсе, но я смогу… Я знаю, куда едет Дарби, и знаю, чего он хочет! Но тебе это неинтересно!

— Я иду по следам вездеходов, — равнодушно констатировал я, — и рано или поздно доберусь до Дарби, а там поглядим — чего загадывать-то?

— Какой же ты упрямый индюк! Сколько солов ты пройдешь вот так, по пустыне?! — гневно выкрикнула Лайла. — Ты не понимаешь вообще ничего, но прешь напролом, как танк… То, что тебя до сих пор не убили, — это не просто везение… Ты знаешь о том, что покойный муж нашего гида, муж Ирины, служил там же, где и я? Ты же неглуп, ты же сразу понял, что дело нечисто, как только увидел у нее бластер армейского образца? Дэн?! Это же заговор!

— Ну допустим, — отчужденно ответил я, — но в обязанности Охотника входит только безопасность группы, а не раскрытие заговоров, — для этого есть другие, специально обученные ребята…

— Дэн, я в полной заднице. У меня пропала связь с базой, у тебя пропала женщина, которая тебе нравится, да и профессиональная репутация под угрозой — неужели тебе не интересно мое предложение?

— Говори, я слушаю, — сказал я спокойно: мне удалось взять себя в руки окончательно.

— Муж Ирины служил со мной в смежном подразделении, — торопливо объясняла Лайла, — все, что можно тебе рассказать о нашем спецкорпусе, — это, пожалуй, то, что мы являемся частью особенной разведывательной группы, даже целой сети, своеобразной организации внутри внешней разведки, связанной напрямую с земным мировым правительством.

— Звучит интригующе, — вставил я. — А вдруг я проболтаюсь?

— Тебя либо убьют, либо высмеют. — Она устало вздохнула. — Пойми: это не прикол — это танки у Башни, это душманы и паладины, это Охотники…

— Обычно эти джентльмены друг друга на дух не переносят. Они все в сговоре? — полюбопытствовал я.

— Конечно нет, — ответила Лайла спокойно. — Просто всем нужны деньги и материальные ценности, а некоторые просто надеются, что смогут изменить свой статус в обществе…

— Как Диего?

— Да ни при чем тут Диего, — нетерпеливо перебила моя прекрасная спасительница. — Паладин — да, он сотрудничал с разведкой, но не конкретно с нами, а с ренегатами…

— Как же такие бравые ребята, как вы, допустили ренегатов в своих рядах? — язвительно спросил я.

— Дэн, если разрешишь, я тебе все объясню, а вопросы потом, хорошо?

— Давай, молви слово свое, — я даже удивился, как легко меня может уболтать красивая девушка, — надо что-то делать.

Правда, раздражение мое вновь перешло в стадию какой-то апатии — опять навалились на мозг события последних дней.

— Формально мы подчиняемся десантному флоту Военно-космических сил ООН, — Лайла говорила мягко и спокойно, без нажима, — но на деле наша инфраструктура немного сложнее, чем положено, и некоторые штабные подразделения подчиняются напрямую Департаменту армейской внешней разведки ВКС. Структура подачи приказов настолько сложна и запутанна, что нереально понять, кто конкретно контролирует нашу работу. Это система древних тайных кланов, как в Китае: группы по пять человек, из которых только один знает командующего другой группы, но не знает ее членов. В общем, как ты бы сказал: охренеть, как засекречено!

— Приятно, когда цитируют! Это популярность! — не выдержав, вставил я.

— Да, ты популярен во многих кругах, — сказала она серьезно.

— Польщен. — Я делано улыбнулся и слегка поклонился.

— Так вот, — невозмутимо продолжила Лайла, — единственное, что мы знаем, — что наша организация курирует деятельность почти всех разведок и подчиняется некоему «Пантеону».

— Что за «Пантеон»? — Я встрепенулся: я уже слышал это слово не так давно в устах покойного Седого.

— «Пантеон» — это организация высшего планетарного уровня, в которую входят члены правительств мировых держав, могущественные банкиры и промышленники, а также военная элита и некоторые представители аристократии. Все их имена засекречены кличками или номерами. Эту организацию создали на базе тайного правящего общества иллюминатов и некой службы как исполнительного органа. Еще доподлинно известно, что в этой же организации состоят крупнейшие ученые и странная группа людей под названием «трансляторы»…

— Кто они такие? — спросил я.

— Про них почти ничего не известно — даже в общих чертах говорят довольно странные вещи.

— Например?

— Говорят, что это некий древний тайный орден людей с генетическими отклонениями, вследствие которых они приобретают различные способности. Говорят иногда, что они контактируют с какими-то инопланетными существами…

— Лайла, скажи, разве это не бред? — Я горько усмехнулся. — Это напоминает масонский заговор в дурдоме…

— Я понимаю, Дэн, — ответила она спокойно, — и совершенно согласна с тобой, но, как бы там ни было, мне известен ряд фактов, в которых я абсолютно уверена, и ряд фактов, которые срочно нуждаются в проверке.

— Я внимательно слушаю, — кивнул я.

— Организация «Пантеон», тогда под другим названием, возникла в сорок девятом году двадцатого века, почти сразу после того, как русские первый раз взорвали ядерную бомбу, — это доподлинный факт, понимаешь, Странный? Тогда в ее основу кроме толстосумов и королей мира вошла небезызвестная американская служба MJ-12[49]. Она стала исполнительным органом «Пантеона», куратором системы, единой службой, объединяющей отделы по работе с аномальными явлениями и передовыми секретными технологиями почти всех разведок мира. В числе прочих своих функций они занимались имитацией утечки секретной информации, стряпая различные мифы о секретнейших контактах с разными расами инопланетян, — делалось это для того, чтобы отвлечь от самой секретной разработки «Пантеона»… В одна тысяча девятьсот семьдесят четвертом году появился так называемый «Проект-4», реализацией которого занимался тогда непосредственно научный отдел «Пантеона».

— Что еще за проект и где первые три? — насторожился я.

— Ну я немного знаю об этом, секрет действительно охраняли, — замялась кореянка-француженка. — Идея примерно такая: первые три проекта — это разработка спутников научных, спутников военных и спутников связи, а «Проект-4» — это разработка спутников-излучателей.

— Излучателей? И что они излучают? — Я продолжал шагать по неровному песку, взрытому колесами с крупным протектором.

— В том-то и дело, что дальше опять бред и догадки. — Лайла шагала ритмично, аккуратно ставя ногу с пятки на носок. — Некоторые осведомители в высших «пятерках» сообщали странные вещи, проверить которые не представлялось раньше возможным. Они говорили, что спутники эти в строжайшем секрете разрабатывались ведущими мировыми производителями: американским НАСА, русским СКБ Лавочкина и некоторыми европейскими и даже азиатскими организациями. Но даже им давалось довольно расплывчатое техническое задание. У одного мутного парня, который работал в правительственном архиве, мне удалось выкупить копии кой-каких старых документов на этот счет. В общем, ТЗ[50] включало в себя разработку супердорогого твердотопливного ускорителя с пятиугольным профилем топливной массы, по тем временам — последнее слово техники, и некоторые примитивные бортовые системы ориентации с нестандартными излучающими антеннами, для создания которых были наняты лучшие специалисты по связи. Сама «начинка» спутника устанавливалась где-то в другом месте, где — не удалось установить. Но стандарты креплений под это оборудование и некоторые электронные коммуникации позволяли сделать вывод о том, что подобные параметры не использовались никогда, даже ведущими технократическими державами. Копии этих документов есть в моем КПК, могу показать…

— Это очень любопытно, — сказал я, машинально обшаривая взглядом вечерние барханы, — но а при чем тут я, наша группа и марсианские колонии?

— Подожди, Охотник, я все, что знаю, расскажу: кое про что, конечно, промолчу, но это к нашей ситуации не относится. — В интонациях Лайлы появился легкий оттенок командного голоса старшего офицера, выдающего вводную своим солдатам. — Далее, — продолжала эта «непоймичтозаженщина», — «Проект-4» предназначался, по слухам, для ментального воздействия на население Земли на основе новейших разработок. Спутники маскировались под ретрансляторы связи гражданского и военного назначения. Но кое-кто в руководстве обронил фразу об испытаниях «психотронного оружия». Это было нелогично, так как этим проектом занималась международная организация, пускай и секретная. Разные люди пытались что-то выяснить — служба-то службой, но любопытных везде хватает, даже если их ликвидируют, слухи остаются. Знание, говорят, подобно вирусу…

— Преумножающий знания — преумножает скорбь. Спасибо, что заразила, — произнес я с улыбкой. — Я, даже пока не знал ничего, понял, что вирус смертелен, — меня теперь тоже грохнут?

— Вряд ли, — ответила она невозмутимо.

— Ну теперь я спокоен, — вздохнул я с облегчением. — Если ты так говоришь…

— Так вот, — казалось, она не услышала моего сарказма, — почти все, что я буду говорить дальше, — данные не особо проверенные. Идея «Проекта-4» возникла после первых испытаний ядерного оружия, но по неизвестным причинам воплощение получила только к семьдесят четвертому — семьдесят шестому году. В общих чертах это выглядит так: человечество соприкоснулось с реальной техногенной силой и планетарной глобализацией социальных процессов. Учитывая нестабильность человеческой психики, мотиваций и поведения, было решено создать психотронное устройство, которое бы могло «гармонизировать» крупные социальные массы, таким образом стабилизируя земную историю развития и поддерживая порядок, а если в двух словах, позволяло до известной степени управлять большими массами людей…

— Глобальная зомбификация всей планеты? Какая хрень! — не вытерпел я. — Лайла, дорогая, но я хорошо учился в школе, и по истории у меня была «пятерка». Могу возразить тебе сразу: начиная с действия твоего так называемого «Проекта-4», на Земле продолжались локальные вооруженные конфликты и перевороты с революциями, особенно после начала Великого Перелома. Что-то по-лоховски ваше устройство работало… Нет?

— И «нет», и «да». — Казалось, в тупик ее поставить нельзя. — «Да» — в том смысле, что не все люди поддаются гипнотическому воздействию с точки зрения физиологии, да и излучение не очень сильное, но это необходимо для максимальной маскировки его воздействия, понимаешь? Нельзя всех превратить в зомби: вдруг кто-то заметит? Да и хаос в обществе, возникший после Перелома…

— Офигеть, как хитрозадо… — пробормотал я, включив забрало шлема в режим инфракрасного сканера и разглядывая остывающие пески.

— А в плане «нет» — объясняют так. — Лайла тоже остановилась. — Мол, некоторая нестабильность в обществе необходима — и как отрицательный пример, и как движущая сила общественной мысли, а иногда и как инструмент воздействия на непокорных…

— Блин! Так они себя богами возомнили? Это такая тусовка пастухов, для тупого стада? — У меня начинал кипеть мозг.

— В чем-то — да, — согласилась девушка-лейтенант, — а в принципе идея вроде благая — успокоить обывателя и не допустить конфликтов…

— Да… идея светлая, — произнес я, продолжив идти.

— Перехожу к основному сюжету, — успокоила меня Лайла.

— Было бы неплохо, — подбодрил я.

— Так вот… — мне показалось, что она в жизни очень педантична, или служба ее такой сделала? И тут мне вспомнился еще один очень педантичный человек… — спутники управлялись с Земли: достаточно было нескольких секретных центров на маленьких островах в океанах. Этот проект курировался только возникшей тогда в «Пантеоне» группой трансляторов. Но в начале века двадцать первого произошла нештатная ситуация. Когда стали происходить смещения магнитных полюсов, ну помнишь? Серия геоатмосферных катастроф после резкого увеличения солнечной активности, которую назвали «Конец Эпохи Пятого Солнца», или Великий Перелом. Тогда погибли многие секретные ретрансляторные базы в океанах. Воспользовавшись общим хаосом и неразберихой, кто-то из руководства «Пантеона» захотел перехватить на себя управление спутниками и продолжить эксперименты по воздействию на людей. Выработанная общая программа «гармонизации» была под угрозой — возникла стандартная проблема глобальной власти.

— А ведь я тоже хотел захватить мир, — ухмыльнулся я.

— И тогда, — продолжила Лайла, вновь проигнорировав мой дебильный юмор, — когда контроль над спутниковой системой был восстановлен, вновь ожила «марсианская программа» — решено было сделать управляющий центр спутников единым и на другой планете, для пущей безопасности. Все это маскировалось под идею колонизации Марса в связи с изменением климатических условий на Земле. Импульс сигналов предполагалось пускать через передатчики, развешанные по планетарным орбитам. Земле как никогда было нужно влияние психотронного излучения на бурлящее общество, подошедшее к пропасти анархии. На Марсе решено было поставить секретный военный объект с огромным излучателем, под кодовым названием «Зеркало». Занимались этим пресловутые трансляторы. Таких объектов было ровно тринадцать. В последнем из них и находится часть штаба «Пантеона», возглавляемого этими трансляторами, там же и есть управляющая система кодировки сигнала спутников Земли…

— Власть над миром? — насмешливо спросил я.

— Власть над мирами, — невозмутимо ответила Лайла. — Над Марсом тоже запущено несколько экспериментальных спутников под видом антенн связи. И вот сейчас снова произошел раскол — кто-то из «Пантеона», именующий себя «Посейдон», начал войну с трансляторами, войну за управление этой системой. Но Посейдон не знает точных координат «Зеркала-13», то есть штаба. Он решил отыскать его при помощи Владимира Кожевникова…

— Кто это? — спросил я.

— Майор нашего спецкорпуса, — ответила она, — бывший муж нашего гида, которого пристрелили на Марсе, когда он отказался показать вход на базу и дать к нему коды доступа.

— Как это произошло? — спросил я, улавливая каждое слово и выражение лица Лайлы.

— Он получил назначение на службу при объекте «Зеркало-13», каким-то образом Посейдон узнал об этом и решил проследить за ним. Буквально за пару дней до своего вылета Кожевников узнал о ренегатах Посейдона — муж Ирины работал в отделе внутреннего контроля, и к нему поступила информация о том, что кто-то пытается собрать сведения о марсианском объекте. Ход этому делу он дать побоялся, так как из сообщения следовало, что его руководство сотрудничает с ренегатами. Он находился на территории секретной военной части и передать информацию наружу не мог. В тот же день десант проходил инструктаж по поводу марсианских аномалий, и руководил им небезызвестный тебе Джованни Мюррей, покойный член нашей группы. Владимиру ничего не оставалось, как завербовать его, тем более что он единственный невоенный человек, который покидал расположение базы до отлета Владимира на Марс. Но итальянец не имел официального доступа к представителям трансляторов, поэтому прошел почти год, пока информация поступила в нужные уши. Владимира к тому времени уже убили. А сам Джованни не являлся тренированным разведчиком, и Посейдон узнал о его действиях почти одновременно с трансляторами. Официально от руководства «Пантеона» рапорт Джованни о немедленных мерах пресечения получил отказ. Но меня направили на Марс для расследования причин гибели Кожевникова. Как раз поступило сообщение, что его жена получила статус гида в компании «Стар Вэй Интернешнл». Меня и внедрили в вашу группу.

— А как же убили итальянца? — спросил я.

— Ну… — Смугловатые щеки Лайлы немного порозовели, а может, она просто устала от быстрого шага, который я навязал ей, несмотря на боль. — Мне известно только то, что он полетел сюда добровольно, на деньги, собранные в его институте: он не смирился с возвратом своего рапорта и решил действовать самостоятельно. Именно тогда, когда он собирал пожертвования на свой полет, он кому-то проговорился — кому-то, кому, видимо, доверял. По нелепой случайности, а может, и закономерно, он оказался в составе той же группы, где была Ирина и я и кто-то из людей Посейдона. Как ты, наверное, понял уже — в нашей группе не все ладно: у нас есть «крот».

— Да уж, — произнес я медленно, — я так много понял за последнее время, что не понимаю ничего…

— Спрашивай, — предложила Лайла.

Опять голова моя гудела, как пылевой дьявол, — мысли закручивались в тугую тонкую спираль. Многое, что говорила Лайла, было очень логично, многое подтверждало и мои собственные предположения, и, судя по всему, она не врет.

— Так зачем убивать Джованни, я так и не понял? Он же не знал координат базы, как мне кажется…

— Не знал, — согласилась Лайла, — но даже я заметила, что он долго разговаривал с тобой и Ириной тогда, перед заводом. «Крот» решил, что он может сболтнуть лишнего, чем усилит твою бдительность… Он собирался тебе рассказать все, что знал, потом почуял как-то, что в группе есть «чужой», и даже пытался тебя предупредить своим вольным стихом. Жаль, что он попал к этой дурочке Дроновой…

— Кажется, наша группа нашпигована шпионами, — сказал я, — у меня от этого делается сердцебиение…

— Дэн, пойми, это не юмор, и ты не виноват, что подвернулся в проводники, любой Охотник Марса мог оказаться на твоем месте.

— Я вот как раз и думал: почему я, а не любой Охотник Марса?

Я задумчиво затянулся сигаретой…

— Наверное, потому, что ты Пастух Глюков, — в тон мне ответила Лайла и грустно улыбнулась.

— Так-так-так, — встрепенулся я, — а вот с этого момента поподробнее — ты что-то знаешь о глюках?

— Дэн, прости, — она вздохнула, — я могла бы ответить «нет», но это была бы ложь. Поэтому я скажу, что это, к сожалению, военная тайна, за ста печатями… да и знаю я мало, честно сказать…

— Почему-то так мне это и представлялось, — язвительно сказал я. — Хорошо, а какова роль Ирины в этой вашей игре «Царь Горы»?

Мне показалось, что она слегка вздрогнула.

— Ирины? — переспросила она. — Она тебе нравится, как мне показалось…

— Оставим лирику, Лайла, — перебил я ее. — Да, она мне нравится, но к делу это отношения не имеет, хорошо?

— Ладно, Странный, — она как-то загадочно улыбнулась, — перед тем как прикрыть тему лирики, скажу прямо — ты нравишься мне…

— Если я тебе нравлюсь, — я изобразил на лице молодцеватую усмешку, — объясни мне, почему «крот» не пристрелил Ирину, которая своим армейским бластером сразу усилила мою бдительность? Или хотя бы не попытался украсть ее оружие?

— Во-первых, никто не знал, что Кожевников подарит ей свое табельное, — ответила Лайла, — а во-вторых, есть предположение, и оно подтверждается последними событиями, которые на нас свалились, что Ирину берегут как зеницу ока и наши, и ренегаты…

— Значит, она всем нужна? Зачем? — Я скептически хмыкнул. — После разговоров с ней у меня возникло стойкое ощущение, что она ничего особенного не знает.

— Ах, Странный, — Лайла рассмеялась, — как же мужчина доверяет женщине, которая его очаровала! Это ошибка… ошибка, которая может стоить тебе жизни…

— Ну-ка просвети меня, мой оракул. — Я стиснул зубы. — К тому же я Ирине не доверяю, а просто сопоставляю ее слова с фактами.

— Ну-ну. — Лайла опять усмехнулась. — Хотелось бы верить в твои слова… Ну в общем, мало есть жен на свете, которые бы абсолютно не были в курсе дел своих мужей, да к тому же есть данные, что он незадолго после своего назначения на «Зеркало» возил ее в закрытый частный медицинский центр, где брал анализ ее ДНК, фотографировал ее сетчатку глаза и делал биоэлектроскопию. Значит, можно сделать кое-какие выводы…

— И какие же? — с любопытством спросил я.

— Зачем вкупе со всеми анализами делать замеры биоэлектрического поля? — вопросом ответила лейтенант космического десанта. — Очень просто: известно, что раз в три года происходит смена управляющих спутниками кодов. Учитывая высокое положение Кожевникова в разведке «Пантеона» и его назначение на объект, логично будет предположить, что он-то и должен был доставить в марсианский штаб новую кодировку, — по времени совпадает. Даже если противник узнает, что или кто является ключом, понадобится этого человека поймать, но убивать его нельзя, так как, только будучи живым, его тело излучает биоэлектричество. А вторая загвоздка в том, что код доступа на базу, да и сами ее точные координаты носителю кодировки спутников также неизвестны, вот и получается, что убить Ирину нельзя, а места положения базы она не знает, поэтому «ключ» не попадет в «замок». Кожевников планировал встретить ее, когда она станет гидом и сама прилетит на Марс, даже развелся с ней для прикрытия. Да, знает она мало, но наверняка больше, чем рассказала тебе…

— Хорошо, — остановил я ее, чувствуя, что во мне начинают бурлить эмоции. — А что мешает ребятам из «Зеркала» поменять кодировку, найти другой ключ и использовать его?

— Множество причин, — ответила Лайла. — Одна из них — что данные сетчатки и строение ДНК Ирины уже получены по каналу связи, и для подтверждения кода осталось получить ее саму с биоэлектрическим ключом. Если он не появится в ближайшее время, доступ к спутникам блокируется, и они переходят в автономный режим… я сама толком не все знаю, но Ирина нужна «Пантеону» как воздух.

— Но она же не знает, где база?

— Она — нет, а те, кто работают на трансляторов, — знают, поэтому группу постоянно пытаются захватить — ты ведь заметил? А координаты базы можно узнать только в районе Олимпа, хоть, по слухам, она и не там. А по мне — так на этой двадцатисемикилометровой хреновине можно спрятать штук десять секретных космодромов, не говоря уж о каком-то штабе…

— Погоди. — У меня в голове мелькнула неприятная мысль. — Так выходит, что вся эта чехарда со стрельбой и танками у Башни — дело рук «хороших» парней? Да? Ренегаты ведь заинтересованы в том, чтобы мы без приключений добрались до Олимпа, а Ирина помогла в поисках объекта?

— Ох, Дэн, — вздохнула Лайла, — не знаю, как и сказать…

Она некоторое время молчала, глядя на темнеющее небо.

— «Хорошие» и «плохие» в таких масштабах стираются, — наконец произнесла она, — остаются «стабильные» и «дестабилизирующие», примерно так… Да, ты прав: Посейдон заинтересован, чтобы группу оставили в покое, по крайней мере до Олимпа. Он-то и послал эти чертовы танки, зная, что паладины работают по заказу трансляторов. Танки и соединения душманов должны были блокировать паладинов, а вас вывезти из зоны конфликта. Заварушку сперва устроили, чтобы мы пошли через лес, прямо к банде, нанятой трансляторами. Затем некто «Зевс», глава штаба трансляторов, после неудачи под «Изумрудом» придумал заманить нас в ловушку: твоему Сеньке дали заказ в Башне, потому как душманы не успевали прорваться к «Изумруду», а возле Башни у них был контроль над ситуацией. Они понимали, что ты пойдешь спасать товарища, а группа останется без защиты, и можно будет спокойно захватить Ирину.

— Боги, как все сложно. — Я скрипнул зубами.

— Да, — согласилась Лайла, — ошибки руководства и просчеты на местах — слишком громоздкая система координации действий: Посейдон явно переборщил со своими «Нефилимами», и уж чего совсем никто не ожидал — так это того, что Седой договорится с теми, кто, по идее, должен играть против него. Местечковых связей никто не учел. У суперпрофи тоже бывают проколы.

Я тяжело вздохнул и стиснул кулаки.

— Так ты, как я понял, работаешь на трансляторов, — выдавил я наконец, пытаясь справиться с собой в очередной раз. — Почему же ты не предприняла никаких действий? Ты могла бы похитить Ирину сто раз — и дело с концом?!

Я остановился, как вкопанный, меряя эту женщину тяжелым взглядом.

— Странный… — Лайла тоже остановилась. — Во-первых, перед «Изумрудом» мне было бы не уйти с ней далеко: у меня был приказ «ждать и не высовываться» — я должна была стать подстраховочным резервом, я даже не знала про этих чокнутых геологов; во-вторых, ни на «Изумруде», ни у Башни я не могла повлиять на ход событий, а в-третьих…

— Так какого же марсианского дьявола ты решила мне помочь сейчас, когда ваш Дарби захватил Ирину и «ключ» у него в руках?! — не сдержавшись, закричал я. — Что вам еще надо?!! Ты должна сейчас ехать с Дарби в обнимку и весело смеяться над нами, идиотами!!! Все! Партия ваша! Или твой Дарби подослал тебя ко мне?!! Зачем, отвечай!!!

Я в порыве эмоций выхватил из-за пояса пистолет Лайлы и снял его с предохранителя.

Лайла смотрела мне в глаза и молчала. Она молчала, будто решаясь что-то сказать…

— Не перебивай меня, пожалуйста, — почти прошептала она, — я тебе все объясню…

— Ну?! — вновь рявкнул я, лязгнув затвором. — Слушаю!

— В-третьих, — тихим, немного дрогнувшим голосом заговорила Лайла, — мне удалось узнать, что Дарби решил переиграть трансляторов и воспользоваться Ириной сам, в-четвертых, кажется, он собирается ее убить…

— Как?! — вырвалось у меня. — Без нее ведь…

— Вот так. — Лайла заговорила быстро-быстро, словно боялась, что не успеет все сказать. — Здесь недалеко есть один объект: заброшенная секретная лаборатория, известная у вас под названием НИИ Атмосферы «Эол». На самом деле это законсервированный секретный объект…

— Хорош объект. — Я сплюнул на песок: ни дать ни взять — вылитый Йорген.

Я вспомнил то, о чем она говорила: это было довольно странное место, но абсолютно не интересующее ни Охотников с паладинами, ни луддитов, ни кого бы то ни было. В небольшом кратере когда-то очень давно насыпали искусственный островок размером с небольшое футбольное поле и залили вокруг рукотворным озером. Химический состав воды был какой-то особенный, поэтому она почти не испарялась. Потом, правда, вода как-то покинула свое ложе, и на дне кратера обнаружилась необычная достопримечательность Марса: заржавевшая, вросшая в грунт военная подводная лодка, которая, по всей вероятности, водилась в этом озере, пока там была вода. НИИ был абсолютно разграблен и являл собой пятиэтажную кирпичную коробку, в которой не было ничего таинственного, и секретного тем более. Только покинутая субмарина наводила на странные размышления, хотя и на ней никто не обнаружил объяснений возникновения здесь этого НИИ и этого озера. Так как ничего никто не знал, про это место забыли, да и взять там было уже давно нечего.

— Дальше, — потребовал я.

— Так вот, — Лайла продолжила тараторить, — из некоторых данных и разговоров, которые я слышала, пока у Дарби проходило совещание, я поняла, что там имеется некое оборудование, смонтированное совсем недавно, которое может позволить снять биополярную матрицу человеческого тела на некий магнитный носитель — это какая-то новая разработка, еще не обкатанная окончательно. Но если предположить, что у Дарби это получится или уже получалось раньше, то Ирину можно просканировать, после чего спокойно избавиться от нее, что сразу решило бы массу проблем: например, убрать опасного свидетеля и прекратить ее опекать. Потом, судя по решимости Дарби, у него уже имеются координаты «Зеркала-13», поэтому Ирина становится лишней обузой. Заодно можно ликвидировать всех туристов, опять же как свидетелей, и уж точно избавиться от агента противоборствующей стороны в нашей смене…

— Черти Фобоса вас разорви! — У меня закружилась голова. — Так нам надо бежать! Нам надо успеть…

— Нам пешком идти туда меньше суток, — урезонила Лайла, — а они пока подъедут, пока проникнут в подземный бункер, пока настроят эту сложнейшую аппаратуру — мы по-любому успеем, Странный…

Я стиснул зубы и прибавил ходу — усталость словно испарилась из меня, как утренний туман на восходе солнца, как кусочек масла на раскаленной сковороде…

— Ты и спать не собираешься, Дэн?

— Нет.

— Есть еще и «в-пятых», Дэн, — услышал я голос Лайлы за спиной.

— Что «в-пятых»? — спросил я не оборачиваясь, продолжая шагать по разрыхленному песку.

— Последняя причина, почему я решила помочь именно тебе и рассказала больше, чем должна была. — Ее дыхание заметно участилось.

— Ну?

— Ты очень необычный человек… — Она запнулась. — Дэн… ты мне нравишься… не хочу, чтобы ты пострадал непонятно за что…

Я молча продолжал идти дальше, подавленный нехорошими мыслями, стараясь отвлечься от них, отвлечься от всей этой шизофренической истории, обрушившейся на мою голову… Я боялся смотреть на Лайлу… Ира, где ты? Раз-вдох, три-выдох… шаг за шагом, метр за метром…

Мерно качался ночной горизонт перед моим мысленным экраном… Время шло к полуночи, в пустыне усилился ветер, который, трогая струны тысяч барханов, гудел на разные голоса, словно диковинный орган.

Пару раз до этого я чувствовал приближение глюков, и мы прятались в складках рельефа. Я был заправлен всеми видами стимуляторов, грудь вибрировала от стука сердца, но какая-то тяжесть клонила вниз. Лайла молчала большую часть дороги, видно давая мне время переварить все услышанное. Но я не мог — во мне клокотало тихое бешенство, словно гудел от перегрузки паровой котел. Я машинально обшаривал пустыню в режиме инфравизора, закрыв забрало шлема, но мне уже было плевать на всех — от церберов и юварков до всех глюков в мире… Мир-то — как раз он шатался подо мной. Мой уютный мир марсианских пустошей, мечты мизантропа, уютный, продуманный риск, с правом выбирать, в какую пасть совать голову, а в какую не надо, мой уютный мирок внутри меня, куда я сбежал с этой неисправимой, шумной, беспардонной, циничной и давящей Земли. Мир, где я мог кому-то по-настоящему помочь, и, наконец, красивая и романтическая, почти киношная, любовь к странной девушке, которая была непостижима и так проста и естественна… И вдруг… За спиной раздается тяжелый стальной лязг, и появляется эта грязная машина разрушения, чадящая смрадом заводских труб, тычущая какими-то законами какого-то общества, размахивающая орудийными стволами и кричащая сквозь телевизор непонятные лозунги, перемежаемые идиотским смехом. Она слепо шагает, не замечая тебя, — это и есть ее ужас: если бы она охотилась за тобой, тогда было бы не так обидно погибать под жерновами ее ступней, так ведь она раздавит так… не от злобы… равнодушно… не глядя — потому что ты для нее не существуешь: ты не берешь кредитов, ты отказываешься голосовать, ты не хочешь понимать, что хорошего и плохого нет…

— Ну а взаправду, Денис, что ты думаешь? Есть хорошее или плохое?

Строгие, но добрые, немного водянистые, голубые глаза взглянули на меня из-под седых косматых бровей. Форменный китель, как всегда, был безукоризненно чист.

— Не знаю, товарищ полковник. — Я пожал плечами и положил на ореховое бюро толстую красную папку, прямо под абажур лампы. — Разрешите закурить?

— Кури, — кивнул он и тоже достал из ящика стола пачку сигарет «Столичные».

— Я так понимаю, — сказал я, прикурив свою «Приму» и выдохнув дым в потолок, — если подозреваемая говорит нам правду, то дело заходит в полный тупик…

— А бывают тупики неполные? Частичные? — Он хитро прищурился, пододвинув мне свою хрустальную пепельницу. — Это тогда не тупик, а хоть и тернистая, но дорога.

Я смутился, мысли в голове путались и скакали, как потревоженные блохи.

— Понимаете, Артемий Леонидович, — сказал я, — нам придется в данном случае возбуждать уголовное дело на уровне Обкома или даже ЦК, а это… как бы точнее сказать… этим другое министерство занимается…

Он враз посуровел.

— А ты убийство раскрыл, лейтенант? — тихим, но грозным голосом произнес он. — Кто убил итальянца, ты понял? Твоя задача найти убийцу, припереть его к стенке уликами, а уж потом дело сдать. И дальше не тебе думать, на каком уровне прокуратура будет предъявлять обвинения! А ты тут все со своими подозреваемыми нянчишься! То одну юбку слушаешь, то другую!

Последние его слова прозвучали как раскат грома. Я поежился и попытался сосредоточиться.

— В принципе, — я робко кашлянул, — я все изложил в рапорте. Выводы такие: подозреваемых трое — Кожевникова Ирина двадцати пяти лет, ранее несудимая, проживает в Москве, проспект маршала Жукова, пятнадцать. У нее алиби — в момент убийства я находился с ней в одной комнате.

— Дальше, — одышливо каркнул полковник.

— Азиз Алима, гражданин Саудовской Аравии, двадцати девяти лет, проживает в общежитии при институте имени Патриса Лумумбы, и Лайла Блери, гражданка Франции…

— Ладно, хватит, я твой рапорт помню. — Он устало махнул рукой и помолчал. — Обидно мне, — сказал он, глядя куда-то в сторону, — парень-то ты талантливый, наблюдательность у тебя фотографическая, вот еще бы сообразительности тебе чуть подбавить — цены бы тебе не было: я бы тебя на свое место спокойно посадил, а сам бы на пенсию…

— Артемий Леонидович, перестаньте вы, ей-богу… — Меня иногда раздражало и удивляло это его старческое брюзжание при такой стальной воле и ясном рассудке.

— Ладно тебе, Денис, — он брезгливо поморщился, — надо смотреть правде в глаза — я уже старик, на дачу только жена ездит, просит помочь, она же тоже не девочка, а я тут, на Петровке, копчусь восемь дней в неделю…

— Артемий Леонидович, да мы еще с вами успеем всех гадов переловить!

— Так, — казалось, с него спало какое-то студенистое оцепенение, — ловчий ты мой! Работой я твоей недоволен, и папочку эту ты зря мне припер. Ткнуть бы тебя носом, да велика честь будет. Подумай! Попытайся стать на место преступника — как бы ты все сделал? В спешке и в то же время по возможности аккуратно? Твоя слабая сторона в этом деле — это не работа с показаниями, а работа с уликами! Почитай дело повнимательнее — там все есть!

— Да мне же последние дни, сами знаете, поспать и то некогда, — начал оправдываться я.

— А на фронте люди неделями не спали! — Это был его обычный аргумент, отметающий все мои доводы о трудностях сыскной работы.

— Разрешите идти?

— Иди, — буркнул он уже более доброжелательно, — и дело прихвати, не забудь. Почитай перед сном — очень интересно…

— Что интересно? — словно эхо отозвалась Лайла слегка запыхавшимся голосом.

Я встряхнул головой, сфокусировав зрение на нескольких маленьких тепловых пятнышках, проплывавших между барханами с восточной стороны.

— Что это там такое красненькое зеленеет в синеве? — пробормотал я, дав на экран забрала увеличение, — блин, паршивое здесь увеличение…

— Не поняла. — Лайла остановилась, слегка пригнувшись, и посмотрела в ту же сторону, что и я. — Похоже на всадников, — сказала она через некоторое время.

— Хреново, — процедил я сквозь зубы, — сколько их, не рассмотрела?

— Человека четыре-пять, идут под углом к нашему курсу, скорее всего, нас уже засекли…

Черт! Не вовремя я отвлекся…

— Отлично, — я с досады плюнул, — а у нас пара ножей и один пистолет на двоих…

— P228 — прекрасное оружие, — вступилась Лайла за свой любимый пистолет.

— Да я не спорю, — я продолжал вглядываться в пейзаж, — просто нам и двух АК хватит, чтобы начать плясать джигу.

— Может быть, это просто Охотники? — предположила Лайла.

— Да хоть благотворительный марш инвалидов за мир, — я вытащил из-за пояса пистолет и снял с предохранителя, — у меня последнее время разыгралась паранойя и мизантропия.

Я скрестил руки на груди и выпрямился во весь рост — под левым плечом я держал пистолет со взведенным курком. Хорошо, Дарби хоть броню не снял со всех…

Вот они слегка изменили траекторию и показались на дороге: их было четверо, пятый дромадер шел без седока, навьюченный поклажей. Силуэты приближались, двое всадников взяли автоматы на изготовку.

— Лайла, — тихонько спросил я, — ты ножи хорошо метать умеешь?

— Никто не жаловался, — ответила она так же тихо.

— Тогда, если я скажу: «Леха, привет!» — ты снимай крайнего справа.

— Хорошо.

— Эй, ребята! Вы кто есть? — раздался усиленный внешними динамиками голос.

— Охотник Странный, — ответил я, — клан Беркута.

— Это где ж такой? — спросил голос с недоумением, сопровождая вопрос лязгом затвора.

— Долина Маринера, — ответил я.

— Бешеному церберу сто миль не крюк, — насмешливо ответил другой всадник.

— А вы сами-то откуда? — спросил я.

— Мы, милок, местные, — ответил первый всадник.

— Из Персеполиса? — Мне не нравился их тон.

— Мы совсем местные, — пояснил тот, — ты вот сейчас по нашей земле гуляешь… клан Черных Шакалов — слыхал небось?

Мне это не сказало ровным счетом ничего.

— Я что-то таблички не заметил, — сказал я спокойно, прикидывая, кого из них назвать Лехой.

— Какой таблички? — спросил второй Охотник.

— «Бешеным церберам вход запрещен».

Первый хихикнул.

— Да мы ее ставим, а какие-то отморозки воруют постоянно, — ответил он. — Ты не брал?

— Я-то — нет… — Один из них был маленького роста, с огромным дробовиком в руках, который держал на манер младенца в пеленках. — …А вот парни, которые несколько часов назад проезжали тут на трех вездеходах, — они стопудово сперли. Я их знаю: редкие сволочи.

— Ребята на вездеходах? — глухим низким голосом переспросил молчавший доселе всадник. — С кратера, что ли?

— Ехали-то они с кратера, — пояснил я, — но сами не местные совсем — наемники голимые. Инопланетники они.

На некоторое время воцарилось молчание, из чего я заключил, что у них идут радиопереговоры.

— А тебе они на что? — спустя пару минут спросил тот же низкий голос.

— Я их иду убивать, — просто ответил я.

— Убивать? — Охотник присвистнул. — Да ты убийца, как я погляжу.

— Бывает иногда, — ответил я, — они забрали мою добычу, моих верблюдов с оружием и моих туристов.

— Это не по закону, — сурово сказал низкий голос, обладавший властными нотками.

— Да, это кидняк! Реальный кидняк! — согласились остальные.

— Ну что, Марк? — сказал один из Охотников, тот, кто заговорил первым.

— Помолчи, — грозно ответил главарь, и радиопереговоры возобновились.

Вновь мы с Лайлой застыли в напряжении.

— Убери волыну из подмышки, — сказал вдруг коротышка.

Я послушно вынул P228 и заткнул его за ремень.

— Мы поедем с вами, Странный из Беркутов, — приказным голосом сказал главный.

— Вам-то что за корысть? — спросил я.

— Нам нужна такая машина, как у них, — ответил он. — Фарт и Солнце свели нас: нам сказали про этих людей на нашей дороге, и мы погнались за ними, но потом заметили вас. Вы знаете, как их найти, мы дадим вам дромадера и поддержим огнем. Мы возьмем одну машину, а вы дальше там сами…

Я помолчал для виду, хотя внутри меня бурлило ликование.

— Да, — кивнул я мрачно. — Фарт и Солнце с нами, избавь нас от глюков Равнина.

Эффектно сплюнув на песок, я продолжил:

— Я иду с Черными Шакалами! Возьмем свое…

— Возьмем… — Охотник, который первый заговорил с нами, взмахнул рукой.

Один из всадников спрыгнул с седла и подошел к навьюченному дромадеру, снимая с него часть поклажи. Остальные опустили свои стволы.

Все молчали, пока мы с Лайлой вскарабкались на спину верблюда. Все внутри меня было взбудоражено — транспорт с подачей! Вот что значит поддержка богов!

— Отклонитесь от маршрута — пристрелим, — как-то буднично обронил главный.

Я коротко кивнул и, вдохнув запах незнакомого животного, аккуратно тронул его шенкелями. Дромадер затрусил вслед отряду, а парень с дробовиком чуть поотстал.

— Нам повезло! — прошептала мне в наушники Лайла.

— Главное, чтобы это везение не кончилось на визите в «Эол», — мрачно проворчал я.

— Дэн, меньше пессимизма. — Лайла, видно, тоже перенервничала. — Наши шансы растут, а вместе с тобой мы сможем…

— Да откуда взяться этому пессимизму, — вяло ответил я, — для меня десятка полтора человек замочить — это как стакан верблюжьего молока опрокинуть: не поморщусь…

Лайла тактично промолчала.

Мерно раскачиваясь в седле чужого зверя, я ощущал дискомфорт — из-под меня выбили стул… Я смотрел на силуэты всадников и понимал — вот это реальность. Ирина сейчас в опасности… Ей грозит… Мою девочку хотят обидеть — а я всего лишь качаюсь в седле… Я не умею перемещаться в пространстве…

Я не умею испепелять на расстоянии злых людей… Кровью захлебывается мое горло — как сказал Жирный Тэдди перед смертью: «Сам-то людей убиваешь? Приходится ведь? Убей для меня — он падаль». Я не мокрушник, но сейчас я хотел разорвать эту канцелярскую скрепку фальшивой улыбочки Дарби. Слепить из нее старинный символ доллара: может, через свою боль он поймет, что такое делать больно другим? Поганый человеческий эгоизм… человеческий ли? А кто сжирает своих самцов или самок? Кто кушает детей, как гибнет потомство и семена жизни? Смерть так естественна…

От последней мысли я машинально дал шенкелей дромадеру.

— Эй, ковбой! — услышал я оклик сзади. — Пули ждешь или заметил чего?

— Верблюд меня не слушается, — сказал я мрачно, — а пули я всегда жду…

Я не узнавал себя — я и вправду становился машиной мщения: жажда правосудия, исправления ошибок… Встреча с Ириной сильно изменила мой прежний уклад… уют…

Боже! Какая хрень в голову лезет!

— Дэн, — тихо прошептала Лайла, — осторожнее, а то мы никому не поможем…

— Я в курсе, — словно варан, прошипел я сквозь зубы…

Ехали дальше в молчании, словно все хотели сосредоточиться.

В голове вертелась чехарда образов: итальянец с пухлыми ручками и бочкообразной грудью, его белое лицо в ящике, он с прокопченной дырой на груди — будто с посмертным орденом, лязг и выстрелы железных болванов, забрызганные кровью крысиные усики Вэндерса, перекошенные лица душманов, сверкающая огнями долина Призрачной Крепости на рассвете, тошнотворный запах горелого человечьего мяса, мокрый страх перед выходом из Башни, вонь из собачьей пасти, вонь от рассказа Лайлы…

В стиснутых черепом висках стучала ритмом одна фраза из сказочных эпосов: «Долго ли, коротко шагали они… долго ли, коротко шагали они… долго ли, коротко…»

Я обшаривал воспаленным взглядом соседние барханы, тут же переключая свое внимание на взрыхленный след колес на песке… Долго ли, коротко… дышать надо ровно…

В голове крутилась заевшая пластинка — раз, два, три, четыре… раз, два…

Мне показалось, что на спине я почувствовал легкое и приятное прикосновение тонких женских пальцев… Ира так растирала мои синяки, когда мы были в отеле…

Быстрей, быстрей, быстрей… Я старался ускорить время, ускорить шаги, а все, что связано с вездеходами, я погружал в пучину жидкого и вязкого стекла… Быстрее… быстрее… там…

В этом воспаленном бреду, который сошел за сон наяву, я провел еще пару часов в седле…

Вот впереди показалась полоска кратера — она шла по горизонту слева, там, где запад… только здесь у меня на время прекратился пожар в голове, стучащий по темени, словно птенец из яйца…

Только сейчас я заметил, как устали мышцы моего рта, который стискивал зубы, будто пневматический пресс…

— Набросить накидки, говорить мало, спешиться, — раздался негромкий приказ.

Идиоты — они даже не представляют, с кем столкнулись… вездеход им подавай… неужто ценой жизни одного из Охотников? Главное, что я не с ними… главное, что прошло чуть больше пары часов… Ира… я уже тут, ты слышишь меня?

— Верблюдов стреножить… — тихонько сказал главный, — дальше ногами…

Ко мне подбежал рослый охотник. Он залез волосатой рукой в седельную сумку нашего дромадера и вынул из нее старинный и редкий АК-47. Такого я не видел давно: проржавевший ствол, ствольная накладка, стянутая проволокой, перемотанный изолентой, лопнувший по швам магазин — оружие было настолько ветхим, что стрелять из него казалось бессмысленным и опасным для всех.

— Вот тебе винтарь, а уж патронов там штук двадцать — тебе хватит. Стреляй одиночными.

Я обернулся к Лайле — она закивала.

Тогда я вытащил из-за пояса ее пистолет и передал ей.

— Затвор не дергай сильно, — предупредил меня «черный шакал», — а то клина даст.

— Спасибо, парни. — Мне казалось, что саперная лопатка была бы более действенна в этой ситуации, но мне уже и это оружие придавало уверенности: к стволу проволокой был прикручен ржавый штык-нож.

— Потом отдашь, — ответил тот.

— Пошли… — скомандовал вожак.

Накинув маскхалаты и стреножив верблюдов, мы веером двинулись к кратеру.

Лайла шла сзади, держа в руке пистолет, — он был нашей единственной надеждой на счастливый исход. Да и, сказать по правде, из пистолетов-то я не особый стрелок.

Кратер освещался зарницами с западной стороны и казался абсолютно мертвым. В диаметре он был около четырех-пяти километров. Следы машин свернули туда еще за триста метров до нашей остановки. Дальше виднелись в скудном свете марсианской ночи немного занесенные ветром следы копыт — конечно, сюда ходят местные.

Мы пошли по тропе, и я был с этим согласен, даже несмотря на эти поношенные грабли в моих руках.

Шли мы около получаса, пока кольцо кратера не выросло в наших глазах стеной, как стена запретного сада… Почему в голову лезло имя Поля Элюара?

Тропинка упиралась в узкую трещину, чернеющую перед нами: была ли это дыра, которую затем расширили искусственно? Через нее ли покинула кратер вода искусственного озера? Ясно было одно — следы машин уходили куда-то в другое место, южнее…

— Лайла… — начал было я.

— Дэн, все нормально, — словно почувствовав мой вопрос, ответила она. — Там, куда они заехали, нас засекут…

— А здесь типа нет? — нервно спросил я: меня била крупная дрожь, как от похмелья…

— Вроде нет, — Лайла озиралась по сторонам, — эта тропа как бы не туда…

— Вот и правильно, вот и повезло, — сказал я, чувствуя терпкий и давно забытый запах рыбы или гниющих водорослей.

От стены кратера веяло теплом. Охотники поотстали, явно прикрываясь нами, как живым щитом.

— А вход-то где? — тихонько спросил я у Лайлы.

— Надо пройти в кратер, и там… — она закашлялась, так как зашумел ветер и рядом с нами закружился маленький столб песка, — …там есть труба…

— Какая, к чертям марсианским, труба? — Я опять подумал о том, что людей иногда понять очень трудно.

— Странный, молчи, — в тон мне ответила эта хрупкая разведчица.

Черная трещина, напоминающая половые губы богини плодородия, росла. На обочине тропы я увидел пожелтевший каркас верблюжьего скелета: словно из-под песка вырос диковинный цветок смерти. Рядом был воткнут кусок ржавой арматуры, под которым торчали вбитые в землю шляпки болтов — знак означал «пустой объект, бесполезное место».

— Эй! Чуваки! Мы правильно идем? — раздался шепот долговязого Охотника.

— Моя баба тут все знает, — прошептал я в ответ, — она была тут…

Расселина увеличилась до гигантской темной арки. Что-то там шуршало и чирикало, но я сразу заметил мерцающий свет в конце тоннеля… Через небольшое время нас поглотила тень и гулкое эхо… мы шагали по темным выступам и шуршали камнями…

Чириканье усилилось — это летучие мыши почуяли теплокровных…

— Кто выстрелит — придушу, — предупредил главный Охотник.

Но никто стрелять и не думал. Для меня это были еще одни ворота в Персеполис: я чувствовал, что Ира где-то рядом.

Все переключили забрала шлемов в режим ночного видения, один только главный вглядывался в темноту без всяких приборов.

Причудливые сочленения пород и узоры запыленных камней рождали во мне легкое ощущение клаустрофобии, как в шахте на Башне… Я старался смотреть под ноги, как бы это и ни было глупо… Эхо шуршащих шагов и шелест крыльев мышей… гнетущая тишина в паузах…

Я заметил в нескольких местах наносы ила и песка, подтверждавшие мою догадку, что вода покинула свое ложе именно через эту трещину.

Наконец, кое-как отбиваясь от мышей, мы подошли к внутреннему выходу из разлома, и нашим глазам открылась величественная панорама.

Бледно освещенное дно кратера было покрыто засохшими водорослями и булыжниками разных размеров. В центре этой огромной площадки возвышалась почти вертикальная рукотворная скала, состоящая из каменных глыб, залитых бетоном и окруженных по периметру арматурными балками, местами сильно пострадавшими. Снизу эту конструкцию припирали четыре большие бетонные горки высотой метров по десять. Бетон был грязно-зеленоватого оттенка. Сама же эта махина вознеслась к верхнему уровню кратера примерно метров на восемьдесят, если не больше. На головокружительной высоте ее венчало пятиэтажное кирпичное здание с черными провалами окон и скошенной крышей. Все это сильно напоминало какой-то фэнтезийный замок Суперзлодея и производило довольно-таки давящее впечатление…

На дне кратера валялись разбитые корпуса катеров, занесенные илом и песком фрагменты понтонного моста, и на расстоянии полутора километров от нас чернел длинный сигарообразный объект с небольшой башенкой на правой части. Это была военная субмарина, которая частично ушла в грунт. Она выглядела здесь настолько нелепо, а главное — беспомощно, словно кит, выброшенный на берег, что у меня в голове стала вертеться дурацкая школьная присказка: «Подводная лодка в степях Украины погибла в неравном воздушном бою!»

В борту ее зияла огромная развороченная дыра. По всей вероятности, ее пробили, когда вытаскивали оттуда силовую установку с ядерным реактором. Это была субмарина американского производства, построенная в начале двадцать первого столетия, — кажется, они назывались «проект Вирджиния-А». Для своего времени это была довольно грозная и малошумная боевая субмарина, оснащенная ракетами «Томагавк». На Марс всегда попадали отслужившие свой век технологии, словно старые вещи, которые младший брат донашивает за старшим. А с другой стороны, на Земле за это время не так чтобы очень продвинулся прогресс, по сравнению хотя бы с веком двадцатым, когда развитие науки и техники происходило лавинообразными скачками. В двадцать первом веке были уже совсем другие проблемы, и НТР отошла на второй план, а уж в наше-то мутное время…

В любом случае в этот «аквариум», который присутствовал здесь раньше вокруг НИИ «Эол», была запущена настоящая «пиранья», которая вряд ли защищала тайны марсианской атмосферы. Такая охрана наводила на мысль, что в «Эоле» занимались совсем не изучением местного воздуха, а чем-то гораздо более серьезным…

Лайла уверенно вышла вперед из-за мужских спин и преспокойно направилась в сторону «мертвой» субмарины. Охотники переглянулись и осторожно последовали за ней.

— Скажи мне, суперагент, — тихонько спросил я в микрофон, — а мы куда идем?

— В лодку, — лаконично ответила девушка.

— Неглупый план, — кивнул я. — Дарби обделается со страха, когда увидит, на чем мы его догнали. А весла спрятаны где-то рядом?

— Вот за что ты мне сразу понравился, — ответила Лайла, — так это за то, что в любой ситуации ты можешь сморозить полную чушь, не моргнув глазом.

— Покататься на подводной лодке было мечтой моего детства, — обиженно сказал я.

— Ты опоздал, — констатировала девушка-лейтенант, — в лодке есть запасной вход в подземные лаборатории.

— Как интересно… — Я попытался себе это представить. — Никогда не слышал, чтобы вход в подземелья прятали на военных субмаринах.

— Дэн, не тормози, — нетерпеливо перебила Лайла, — естественно, его сделали, когда вода уже ушла: лодка легла на грунт как раз над сетью коридоров коммуникации. Было решено сделать там запасной выход, так как раньше такой выход был через НИИ, но, как понимаешь, сейчас это не слишком удобно.

— И что же, этого выхода никто не нашел из местных?

— Если не знать, что он там есть, — ни за что не найдешь. А если и найдешь, то не откроешь, а если и откроешь, шуму столько будет, что охрана сразу прибежит, — а охрана там жесткая.

— А мы, значит, и откроем, и не нашумим?

— У меня есть универсальный ключ-карта, которая управляет сигнализацией и замками.

— Круто, и откуда у тебя все так продумано? — удивился я. — Ты что, знала, что нас захватит Дарби и повезет Ирину сюда, чтобы делать биоэлектроскопирование?

— Конечно, я этого не знала, Дэн, — устало ответила она, — ты до сих пор мне не доверяешь — это обидно…

— Но согласись, это выглядит довольно необычно?

— Соглашусь, — ответила она, — просто эта лаборатория уже законсервирована, и, кроме охраны, там никого нет. А охрана подчиняется армейской внешней разведке Военно-космических сил, то есть фактически «Пантеону». Естественно, мне дали доступ почти ко всем секретным объектам в районе маршрута нашего следования. Понятно тебе, осторожный Охотник Странный?

— Понятно, о луноликая! — с восторгом сказал я. — Только не совсем ясно, что это за лаборатории такие? Из-за чего такая секретность?

— Это государственная тайна, — со вздохом ответила Лайла.

— Ну, конечно… — Я тоже вздохнул. — Но я никому не расскажу.

— Странный…

— Я ведь сейчас сам все увижу, Лайла…

— Думаешь, ты поймешь, что это за оборудование? — Она скептически хмыкнула.

— Моя бывшая жена — медик, причем кандидат наук…

— Ладно, — сдалась Лайла, — ты у нас господин Всеведущий, скажу. Только не будоражь умы местных людей, а то тобой займутся не такие доверчивые девушки, как я.

— Да не имею я привычки будоражить умы, — отмахнулся я.

— Я сама-то толком мало знаю: тут проводили какие-то генетические эксперименты над людьми и животными, пытались привить человеческому организму необходимые на Марсе функции.

— Юварки — это их рук дело?

— Понятия не имею, — ответила она, — все может быть.

— Крутая там лаборатория.

— Вот и представь себе, — кивнула она, — в ней полно всякой дорогущей аппаратуры. Поэтому Дарби и поехал сюда — видно, здесь уже был смонтирован такой прибор, а он как-то про это узнал… Вообще понятно как: Дарби занимался научной частью в «Пантеоне». Правда, я о нем очень немного знаю — даже наши мне не все рассказывают.

— Да… — протянул я, — разведка без секретов — это как кактус без колючек: несерьезно. Пусть даже секретность мешает выполнению задания…

— Согласна, — кивнула Лайла, — меня тоже бесит эта штабная тупость и явное пренебрежение оперативным звеном. Поэтому я тебе все и рассказываю — назло уродам. Я знаю, ты не продашь, да потом, мы только вместе можем победить. А победить здесь — значит просто остаться в живых. Так что сам понимаешь…

— Понимаю, — вздохнул я, — еще я понимаю, что, если твой побег уже обнаружили, а это наверняка так, не стоит больших мозговых усилий, чтобы догадаться, что ты пошла на контакт со мной и мы обязательно появимся в их лабораториях. Так что, дорогой мой суперагент, нас там уже ждут. Нервно глядя на часы и подогревая ужин.

— Они наверняка не учли, что нас подвезут эти милые парни. А их охрана в основном сосредоточена у главного входа, он с той стороны, — она махнула рукой куда-то вбок, — ворота неправильной формы и замаскированы под каменную глыбу. Там навалом сенсоров, камер, датчиков…

— А с этой стороны типа они решили наблюдения не ставить? — удивился я.

— Просто схема точек наблюдения с этого входа у меня имеется, — нарочито небрежно обронила она.

— Воистину, — я развел руками, — ты не перестаешь меня удивлять, о дева!

— Почему тебя все время сносит на эпический стиль? — с легким оттенком раздражения спросила Лайла.

— Так ведь полный эпос вокруг творится, мать его так, — не выдержал я. — Башни, огнедышащие гиганты, Призрачные Крепости, коварные боги, которые сошлись в решающей битве за власть над людьми, и все это происходит в загадочной стране Глюков, Паладинов и Отморозков. А главный герой, подобно Одиссею, бросил вызов самим богам и вместе с отважной амазонкой идет по следу негодяя!.. Хоть сейчас кино снимай.

— Никогда бы не подумала, что ты романтик, — хмыкнула она.

— Да я такую романтику, если честно, в гробу видал, в белых шлепанцах с номерочком… — мрачно проворчал я.

— Только не роняем боевой дух, Странный! — опять каким-то командным тоном произнесла она. — Мы отымеем этого попугая Дарби. Он не понимает до конца, что его все равно грохнут, — силы неравны. Он просто решил сыграть на неожиданности. Теперь наш ход.

— Не уверен я, что напротив этого запасного входа на лодке не стоит взвод автоматчиков. — Меня что-то тревожило. — По крайней мере, я бы их там поставил.

— Все дело в том, Странный, — сказала Лайла терпеливо, словно объясняя что-то ребенку, — что людей в охране объекта минимум: объект охраняют боевые роботы, которые получают сигнал тревоги от сигнализации, которую я отключу. Ясно?

— Ясно, — кивнул я, — но ведь Дарби теоретически может предположить, что у тебя есть такой ключ?

— Может, — кивнула та, — но я надеюсь, что сейчас ему просто не до нас: ему надо очень торопиться — не уверена, что я здесь единственный опер нашего отдела. Хоть мне и не ответили по моему секретному каналу связи (спутник, наверное, заглючил от вспышки солнца), я все же выслала сообщение про Дарби на нескольких резервных частотах, поэтому за голову Дарби скоро будет объявлена хорошая награда, и он это понимает, а может, и знает уже.

— Что-то я не заметил у тебя планетарного передатчика, — сказал я.

— Сам передатчик и аккумуляторы у меня замаскированы с внутренней стороны бронежилета, а передающий контур антенны вшит под ткань комбеза, вдоль всего тела. Шлемофон соединяется с передатчиком в режиме голосовых сообщений.

— Полный отпад! — искренне восхитился я. — Вот что значит продуманная материально-техническая база!

— Ну мы же лучшие! — со снисходительной улыбкой пояснила Лайла.

В моей голове мелькнула мысль, что обыск, который я устроил на заводе после смерти Джованни, не мог дать никаких результатов: я ведь и думать не думал, что мощный передатчик можно так просто замаскировать на себе. Да…

Громада ржавого корпуса субмарины уже выросла перед нами. Она была в длину чуть больше ста метров. Рваные стальные края многослойной брони торчали вокруг зияющей дыры в разные стороны, словно зубы разверстой пасти какого-то монстра.

Кто-то тронул меня за плечо, я обернулся — это был старший в смене «черных шакалов».

— Так, — сказал он властно, — рассказывайте, куда мы лезть собираемся.

— Хорошо, — согласилась Лайла, отстегивая с пояса свой КПК — довольно мощную многофункциональную модель УМКо-310[51] фирмы «Ламберт». Она подождала, пока тот загрузится, а затем открыла файл с какой-то схемой.

— Изнутри база выглядит так, — пояснила она. — Это первый уровень: вход с воротами, гараж и пункт охраны, комнаты персонала, кухня, душевые, зона систем жизнеобеспечения и отсек резервного генератора. В гараже стоят искомые вами вездеходы. Чтоб открыть ворота, надо захватить пункт охраны — там может быть человека три вахтенных, и у ворот как минимум один должен дежурить. На пульте есть кнопка блокировки и активации боевых роботов и охранных лазерных заграждений. Вам лучше захватить пункт охраны — тогда мы возьмем объект под контроль.

Говорила эта куколка спокойно и по-деловому, словно захват секретных объектов — это дело всей ее жизни. Меня поражала ее невозмутимая уверенность.

— Далее, — продолжила наша амазонка, — мы попадаем по техническому коридору сюда, в сектор систем жизнеобеспечения, — вы обеспечиваете нам отход, захватив пункт охраны. А мы спускаемся на минус первый уровень, где лаборатории. Если надумаете свалить без нас, оставьте ворота открытыми и не берите вездеход с верблюдами — там наше снаряжение. А пульт лучше уничтожить — подорвите его гранатой. Справитесь?

— Разберемся, — важно кивнул старший.

Я заметил, что Охотников тоже поразила эта хрупкая красавица, которая выдавала тактический план на уровне хорошо обученного бойца спецподразделений: они пожирали глазами то ее, то схему лабораторий.

— Теперь смотри ты, Странный. — Лайла открыла другой файл. — Объект небольшой, есть еще минус второй уровень, но там реакторный зал и холодильные склады. Нам же надо сперва прочесать уровень с лабораториями. Скорее всего, Дарби где-то там. Мы сейчас идем по техническому коридору вместе с ребятами. Коридор на минус первом уровне. В конце него вентиляционный колодец, который идет на уровень «один». Ребята лезут вверх и оказываются в зоне систем жизнеобеспечения. Оттуда они быстрым рывком захватывают пункт охраны и отключают все основное питание, кроме освещения. Разберетесь? Точно?

— Я по электронике шарю, — сказал коротышка.

— Вот и отлично, — кивнула она. — Постарайтесь захватить офицера живым. А мы с тобой, Странный, когда они отключат питание дверей, выходим из коридора к лабораториям и методично зачищаем комнату за комнатой, аккуратно и без лишнего шума, хотя… — Она с сомнением посмотрела на мое ветхое оружие. — Без шума не выйдет… ну да ладно. Забираем Ирину, попытаемся захватить Дарби живьем, чтобы он нам рассказал побольше, а если не выходит — ликвидируем его к чертям собачьим. Вопросы есть?

— Сколько в грузовиках вообще было наемников? — спросил главный.

— Человек десять, от силы пятнадцать, — ответила Лайла, — но часть из них, скорее всего, отдыхает в комнатах персонала, а остальные должны быть рассредоточены по объекту, так что проблем будет немного. Помните: внезапность — наш козырь, если они и ожидают нас, то, по крайней мере, не вас. Пункт охраны у такого типа объектов оборудуется бронированными жалюзи, так что вы там будете под защитой и сможете пострелять остальных поодиночке. В общем, атаку отразите почти любую. Ясно?

— Ясно, — пробормотал главный.

Судя по его лицу, он уже стал сомневаться: а так ли необходим их клану вездеход?

— Там небось девайсов навалом? — с оттенком надежды спросил он вновь.

— Выше крыши! — успокоила его Лайла, сделав ладонью жест у себя над головой.

— Ну что, парни? — Он обратился к своим. — Зададим этим инопланетникам по самые гланды?

— Рисковое дело, конечно, — сплюнул на песок один из «шакалов», — можно маслину словить. Но с другого расклада — мы тут можем круто поднять барахла: все ведь думали, что место тут беспонтовое, а мы раз — и в дамки! Городским обменяем на автоматы, а из вездехода можно броневик сделать, тогда долину под контроль возьмем — заживем по-человечьи. Эргов навалом будет! Я, Марк, кумекаю, что дело верное — надо брать.

— А вы что притихли? — Марк обратился к остальным.

— Да хрен его знает, — ответил коротышка, — может, сгонять к нашим за подкреплением? Маловато нас…

— Пока вы сгоняете за подкреплением, — вставила Лайла, — они уедут уже.

— Ну и цербер с ними, — отмахнулся тот, — девайсы-то они все не заберут.

— Самое ценное могут прихватить. — Лайла лукаво ухмыльнулась. — Да и вездехода вам тогда не перепадет. Они вообще очень торопятся. Да и мы спешим, а без меня вы этого входа не найдете и сигналку не отключите. А потом, такие опытные бойцы, как вы…

— Ну не знаю, — махнул рукой коротышка, — как старший скажет.

Все воззрились на командира. Тот некоторое время молчал.

— Все правильно, — сказал он наконец. — В деле всегда так: или «да», или «нет». Пойдем за подмогой, пару солов потратим — они или свалят, или подготовятся, — надо их сейчас теплыми брать. Постреляем их, как щенков. Трофеев наберем, оружия с припасами — потом от рейдов отдохнуть можно. А у наших кого брать? Вован в рейд ушел, а он самый лучший боец, Буча в лагере должен охрану держать — арданы так и шастают вокруг, да и юварки оборзели, сами в курсе. Ты, Малыш, не дрейфь, бывали расклады и похуже — забыл, что ли?

— Да помню я, — стал оправдываться коротышка, — да я чего? Я как все. Как ты скажешь, я ведь и говорю…

— Ну вот и решено! Пойдем завалим козлов. — Марк сжал руку в кулак.

— Я ни секунды и не сомневалась, что вы крутые парни! — Лайла очаровательно улыбнулась.

Я не уставал ей удивляться: она развела их, как лохов! Она отправила их на прорыв к воротам, где могло оказаться полным-полно людей Дарби! Все же иногда мне очень хотелось стать красивой девушкой — и вовсе не из-за проблем с половой ориентацией, а для результативной работы с такими вот ребятами, которых на Марсе пруд пруди.

— Давайте перейдем на общую частоту, — предложил я, — мы ведь в команде работать будем.

Все согласились и перенастроили связь.

— Ну тогда вперед, — подытожила Лайла с абсолютно невинным выражением лица, — покормим сегодня церберов тупыми ублюдками!

Она первая подошла к зияющей дыре и захлопнула забрало шлема, включив инфракрасный режим.

Мы стали карабкаться за ней по вывернутым кускам обшивки в черную дыру реакторного отсека «Вирджинии».

В инфракрасном излучении было видно не очень, но масштаб проделанной кем-то работы я оценил — стойки и опоры реактора были выдраны из обшивки с «мясом», чернели многочисленные пропилы в металлических креплениях. Рваными хоботами болтались трубы и провода. На палубе лежали в беспорядке сточенные диски от электропил. Сетка палубы была продавлена внутрь некой чудовищной силой. Вот спорили ученые Земли, как в Древнем Египте, Южной Америке и на острове Пасхи в древние времена полудикие цивилизации бронзового века умудрялись отпиливать и перетаскивать многотонные гранитные глыбы. А вот вы объясните мне, как марсианская шантрапа, имея минимальные технические приспособления (которые тут вообще в дефиците), смогла выворотить и утащить непогашенный реактор с заброшенной субмарины? Это, по всей вероятности, тоже останется тайной здешней истории, и точно так же можно спорить и строить гипотезы: использовали ли они шаманов, сгоняли ли сюда сотни людей, орудуя примитивными рычагами, или им помогали пришельцы из космоса… Голод — не тетка. Этот реактор, наверное, дал жизнь целому поселку…

— За мной, направо, вон в тот проем, — услышали мы в шлемофонах голос Лайлы, шедшей спереди.

Палуба была наклонена в нашу сторону, что слегка затрудняло передвижение: войдя в узкий коридор субмарины, я опирался рукой о стену, покрытую разнообразными трубами и кабелями. Глухим лязгом отдавались наши шаги в замкнутом пространстве этой стальной норы. Коридор окончился, и мы попали в следующий отсек. Не очень-то я разбираюсь в подлодках, но по центру громоздилась некая штуковина, чем-то напоминающая гиростабилизатор в защитном кожухе, — видел я похожие штуки на одном заброшенном заводе.

Низко пригибаясь под какими-то металлическими конструкциями, наша группа захвата обогнула этот агрегат, и мы вновь полезли в какой-то узкий проход.

— Внимание, — сказала Лайла, — перед входом на ракетную палубу немного притормозим…

В знак согласия все промолчали, хоть я и слабо представлял себе, где же эта ракетная палуба, да и остальные, кажется, еще меньше. Шли мы медленно, старательно глядя под ноги в зеленом сумраке инфравидения.

Вдруг силуэт Лайлы дернул какой-то змеистой волной… Пульсируя мягкими кошачьими движениями, она вскарабкалась на переборку, отсекающую сегмент коридора. Я вскинул руку, а главный уперся мне в спину. Напряженная поза, в которой застыла наша амазонка, говорила о том, что она чем-то очень занята: локти ее ритмично шевелились, и она напоминала этакого спайдермена из старинных комиксов.

Она мягко и почти бесшумно спрыгнула вниз и тяжело вздохнула в эфире:

— Здесь все, пошли за мной.

После небольшого тамбура, до отказа набитого трубами, вентилями и проводами, мы вошли в распахнутую ржавую дверь и очутились на длинном узком сетчатом мостке, уходящем в темноту. По его краям стояли вертикальные железные колонны, а прямо перед нами куда-то вниз уходили две железные лестницы.

Лайла вскинула руку, и все вновь замерли. Она опять полезла куда-то вбок и какое-то время провозилась там.

Тут до меня дошло, что эти колонны, скорее всего, и есть пусковые ракетные шахты этого мертвого монстра. Интересно, успели из них растащить ракеты? Думаю, что да. Наверное, на полезные запчасти.

Опять мы пошли вперед — на этот раз спустились вниз, к основанию шахт, где вдоль них шел такой же мостик, как и ярусом выше. По краям стояли какие-то покореженные приборные панели, прилепленные между шахтами. Лайла еще пару раз останавливалась, а затем стала считать как бы про себя:

— Одна, две, три, четыре, пять… а, вот эта, что ли? Шестая… За мной…

Она подошла к одному из раскуроченных пультов в районе шестой шахты, встала на четвереньки — и по плечи скрылась внутри основания пульта. Я подумал, что она там ищет аппаратуру слежения, как вдруг покореженный пульт осветился ярким костром огоньков, по крайней мере, так показалось в режиме ночного видения. Никогда бы не подумал, что в этом мертвом и разрушенном пространстве что-то может быть подключено к питанию.

Я приблизился, разглядывая разбитую, пыльную панель пульта. В центре панели, на вывороченных наружу проводах, висел циферблат с клавишами от нуля до девяти.

Лайла расстегнула ворот комбеза, стащила с головы шлем и сняла с шеи цепочку, на которой висело кольцо, сделанное в виде змеи, кусающей себя за хвост.

Затем она включила фонарь на шлеме, который поставила на пульт, и при его свете выбрала два оборванных проводка, идущих от циферблата. Она закоротила их на этом кольце, плотно прижав пальцами. Циферблат тихонько пискнул, мигнул кнопками, и на нем загорелась комбинация цифр: ноль, девять, один, три, восемь. Лайла отпустила проводки и пробежалась по цифрам указательным пальцем, в процессе возрастания — ноль, один, три, восемь, девять.

Сетчатый мосток слегка вздрогнул, и снизу послышалось приглушенное урчание, а шестая шахта стала поворачиваться вокруг своей оси, жалобно скрежеща.

В какой-то момент вращение остановилось, но я ничего не увидел такого, что могло бы напоминать люк, — серия вмятин на проржавленной металлической поверхности. Тут внезапно заработали какие-то другие моторы, совсем рядом: через вмятины на трубе зазмеилась зигзагообразная трещина, сквозь которую пробивался бледный свет! Да! Если бы я и заметил в темноте, при свете фонаря, сеть этих трещин и вмятин абсолютно неправильной формы, то никак бы не догадался, что это проем некоего входного люка: со стороны она выглядела просто как след от удара.

— Круто! — восхищенно произнес один из Охотников.

— Да… — протянул главный. — Хрен отыщешь такую дверку.

— Прошу, джентльмены! — не без пафоса произнесла Лайла, надев свой шлем. — Вперед! Или вы даму пропускаете?

— Сигнализация отключена? — поинтересовался я.

— Вместе с вводом кода доступа, — подтвердила наш суперагент.

Я приблизился к рваному проему, в котором виднелся круглый вход метров полутора в диаметре, за которым была слабо освещенная бледно-красными лампами обрывающаяся на середине пространства шахты металлическая площадка с торчащими перилами вертикальной лестницы.

Я полез в люк и заглянул в глубь шахты: метрах в десяти внизу горел слабый свет.

— Жди снизу, — бросила Лайла.

И я начал спускаться вниз, борясь со стойким ощущением, что забираюсь в объемистую бутылку с длинным горлышком, которое вот-вот заткнут пробкой. Наверное, раньше так ловили джиннов? Утешало только одно — я не джинн.

Вот так, стараясь концентрироваться на позитиве и не обращая внимания на ноющие раны, я продолжал спуск, не глядя по возможности вниз. Мимо меня проплыл слоеный срез корпуса лодки, небольшой слой грунта, а дальше шахта была забетонирована. Через некоторое время я все же поглядел под ноги: лестница кончалась в какой-то паре метров, а труба шахты входила в небольшое помещение, грубо замазанное штукатуркой. Я слез с последней ступеньки и огляделся — судя по всему, построили это не так давно: пахло сырым цементом, и под ногами валялся строительный мусор. Запасной выход, видимо, был сделан тогда, когда лодка была разграблена полностью и все местные потеряли к ней всякий интерес. Прямо передо мной висела аккуратная пластиковая табличка «Вентиляционная шахта реактора Б-12. Вход строго в спецкостюмах. Радиационная опасность». Слева от меня была овальная дверь с герметичным запором и кодовый замок, под которым располагался вдавленный внутрь круг. Тускло мерцала над дверью фиолетовая лампа со знаком радиационной опасности.

В шахте гулко стучали сапоги по перекладинам: в комнатку один за другим спустились «шакалы», и тут же стало очень тесно и душно — воздух был затхлый. Наконец к двери протолкалась Лайла и вставила в этот круг под кодовыми клавишами свою змейку. Вновь загорелись несколько цифр, но разглядеть не удалось каких. Зажужжал невидимый моторчик, и штурвал замка начал вращаться, затем дверь ушла немного в глубь стены и распахнулась. Я инстинктивно стиснул свой тщедушный автомат, попытавшись поднять ствол: сейчас вся наша компания была отличной мишенью, и, чтобы нас ликвидировать, достаточно было пары бойцов Дарби с автоматическими винтовками… Сердце мое учащенно застучало в груди: за дверью шел вполне широкий коридор с такими же тусклыми сине-фиолетовыми лампами, и ни силуэта, ни движения. Я с облегчением выдохнул и протиснулся мимо Лайлы вперед.

Пройдя несколько шагов, я замер, напряженно прислушиваясь и озираясь вокруг: коридор был пустым, стены гладкими, без выступов и щелей. Это говорило о том, что скрытых заградительных систем, скорее всего, не было.

Старший из «шакалов» прошел на несколько метров дальше и тоже замер, водя стволом своего автомата из стороны в сторону.

Так, короткими перебежками, мы миновали коридор, который оканчивался сегментарной автоматической дверью, уже без цифрового замка, просто с красной квадратной кнопкой.

Наша провожатая надавила на нее ладонью, и дверь с легким шипением ушла по трем направлениям в глубь стены. В это время сзади послышалось легкое жужжание, и я молниеносно обернулся: дверь к лестнице медленно закрывалась, и, оглядев стены вокруг нее, я не заметил никаких управляющих панелей.

— Лайла, а как теперь к лестнице выйти? — шепотом спросил я.

— Она нам не понадобится, — так же тихо ответила Лайла, — будем уходить через центральный вход.

Мы вновь попали в длинный, но узкий коридор, по краям которого перпендикулярно расходились такие же ответвления. По стенам висели какие-то индикаторные пульты с мудреными надписями, гудели трансформаторные щиты и шумела вентиляция в зарешеченных коробах. Под потолком висели гофрированные трубы, рядом с которыми свисали вязанки проводов. Пахло разогретым машинным маслом, и сквозь гул агрегатов доносились звуки капающей где-то воды. На развилках висели таблички и указатели со всевозможными буквами и цифрами, перемежаемые молниями в треугольниках, черепами, в которые ударял разряд, значками радиационной и химической опасности.

Кто из нас с Лайлой был Тесеем, непонятно, но лабиринт точно присутствовал: мы поворачивали то влево, то вправо, пока не вышли в крупное помещение, в проеме которого все застыли.

Помещение было метров пять в высоту и где-то десять в длину. По его краям стояли какие-то котлы с толстенными трубами, что-то гудело, освещаемое огоньками приборов. Меж труб и агрегатов были врезаны железные двери со стальными жалюзи. Слева от входа шла под потолок железная винтовая лестница, а вот по центру…

По центру стояли четыре механизма на гусеничном ходу, с выгнутыми на блестящих пневматических цилиндрах станинами, на которых поблескивали зловещими воронеными клешнями по краям две пулеметные пары. Сверху у каждого на станине был скошенный эллипсоид с тонкой щелью по периметру — это был блок стереокамер наблюдения и видеодатчиков.

Такие машины назывались Роботизированный стрелково-оборонительный комплекс, сокращенно «РоСтОК», модель «Берсерк». Эта хреновина мало того что идентифицировала цели по маркировке «свой-чужой», имела тепловидение и систему видеораспознавания, — так еще у нее был солидный калибр и бешеная скорострельность. Тактический интеллект соединял машины по сети в единый ударный отряд, который действовал сообща и имел в приоритетных целях уничтожение противника любой ценой. С этой охраной мог бы биться на равных взвод спецназа — машины были очень маневренными, в высоту около полутора метров (хотя станина могла подниматься выше, до двух), и обладали антиракетным сканером оповещения.

Мы так и стояли при входе, боясь шелохнуться, выставив вперед стволы автоматов.

Только Лайлу, кажется, не смущали эти стальные чудовища. Она смело вышла в центр комнаты и похлопала по стволу ближайшего робота.

— Ну что я говорила, мальчики? — сказала она негромко, но с торжествующими интонациями в голосе. — Охранные системы отключены. Эти роботы вообще должны были патрулировать коридоры, по которым мы только что шли, а они вернулись в исходную точку патрулирования. Вот так, я умею выполнять обещания.

— Если бы ты их не отключила, — заговорил пришедший в себя главный, — можно было бы смело отсюда валить.

— А можно такого будет взять? — В голосе коротышки послышались алчные нотки.

— Если вы его отсюда унесете, — с иронией улыбнулась Лайла, — берите хоть все. Легче сказать, чем сделать.

— Унесем, — заверил коренастый Охотник с корейской винтовкой, облизнув пересохшие губы, — не сомневайся.

— Договорились, — кивнула Лайла и сразу посерьезнела. — Видите эту дверь?

Она кивнула вправо — все вытянули шеи.

— Она ведет в вентиляционный колодец, — продолжила девушка, — лезьте вверх: там зона жизнеобеспечения, хотите — план еще раз покажу.

— Да мы все запомнили, — отмахнулся главный.

— Вот и хорошо, — она кивнула, — там ваша работа, а тут наша. Все, встречаемся наверху, возле пункта охраны.

«Шакалы» достали видеощупы. Старший пихнул долговязого в спину:

— Шпингалет, иди первым, к решетке подымайся, наблюдай и докладывай. Я за тобой, Малыш замыкает.

— А я че? — растерянно спросил коренастый Охотник, чуть не выронив из рук свой доисторический «Дэо»[52]: клацнул о крышку ствольной коробки примотанный изолентой раструб какой-то нелепой оптики.

— Слышь, Буфер, ты-то не тормози — за мной… — Старший явно сдержал внутри ряд критических замечаний в сторону непонятливого бойца.

— Так бы и сказал, — пробурчал тот в ответ.

Некоторая растерянность была и у меня: Охотники больше привыкли к широким пространствам равнин, и любое замкнутое пространство внушало легкий дискомфорт.

Лайла, повозившись немного с замком, отодвинула дверь вбок. Тут же в ноздри ударил ватный теплый воздух со странным резким лекарственным привкусом. В тусклом свете технических ламп ритмом проступали дуги ступеней с односторонними перилами.

— Удачи вам, ребята, — сказала Лайла, улыбнувшись кончиками пухлых чувственных губ, — задайте этим недоразвитым!

«Шакалы» один за другим ныряли в темный проем двери. Ветер колыхал их ветхие клапаны и застежки на комбезах. Закрыв забрало шлема, коротышка махнул нам рукой, перед тем как схватиться за перила.

Лайла заглянула за ними в дверной проем, а потом прикрыла дверь, которая слегка колыхалась от потоков воздуха.

— Ну, Странный, — она положила мне руку на плечо, — теперь мы…

Она подошла к боковой стене, в которой была такая же утопленная в стену стальная дверь с табличкой: «Пультовая № 119 Лб-001».

— Ты в электронике хорошо шаришь? — спросила Лайла, откручивая болты на панели управления дверью.

— Так… на уровне пользователя, — соврал я с честным видом, — кой-какие сигналки знаю.

— А такую? — Лайла насмешливо улыбнулась, эффектно сняв крышку с пульта.

Я, слегка прищурившись, поглядел внутрь короба.

— Чегой-то тут схема странная… — протянул я с умным видом, — дублирующий каскад, как я понял?

— Ясно. — Лайла снисходительно хмыкнула. — Ты не видел фотонных микросхем?

— А… — воскликнул я, пораженный догадкой. — Я так и подумал! Но я слышал, что там кодировка по резонансному затуханию кристалла…

— Ах ты слышал, — кивнула Лайла, извлекая откуда-то черную матовую трубку.

Раздался щелчок, и из трубки вырвался полупрозрачный сиреневый лучик.

— Этой защиты не взломать, — спокойно сказала она.

— А как же мы… — Я встревоженно схватил ее за руку.

— А вот так, — тихо сказала Лайла, — чтобы тревоги не поднять, мы устроим «коротыш».

— Кого? — переспросил я.

— Короткое замыкание, — немного раздраженно пояснила она. — Видишь три контакта? От перепадов в сети они сильно нагрелись и подплавились.

Она направила луч в то место, где шлейф серых проводов входил в плату. Запахло горелой пластмассой.

— Так это у тебя лазер? Такой, как у Ирины? — спросил я почти шепотом. Страшно было переиграть, но меня уже несло.

— Нет, — так же шепотом ответила она, — у меня не такой мощный, как у нашего гида, для ближнего боя, зато с регулятором мощности. Просто плавишь контактную пайку…

Где-то в вентиляционном колодце раздались внезапные гулкие выстрелы, словно гайки в ведро посыпались…

— Черт! — Лайла резко обернулась. — Они уже обнаружились… надо не тормозить…

В этот момент красный индикатор вспыхнул в коробе пульта, и дверь поехала вбок.

— Теперь тихо, — Лайла приложила палец к губам, — пошли, только бы эти ребята не облажались…

Она махнула мне рукой и сама первая скользнула в полутемную дыру отверзшейся двери.

Тревоги не было, но мерцающие испорченные лампы в темном тамбуре, куда мы попали, слегка нервировали. Я крепче ухватил автомат за цевье, пытаясь слиться с ним так же, как я мог со своим «абаканом».

И вновь какой-то химический запах ударил в нос. Где-то слышался лязг и тихое шипение.

Внезапно прямо передо мной раскрылась в темноте коридора вторая дверь — это напоминало, будто глубокой ночью открыли окно: в сумраке горели мириадами светлых точек огоньки.

Я напялил на губы дыхательную маску и протравил смесь из баллонов — этот запах сжимал мне горло, а я мучительно пытался в этих незнакомых агрессивных миазмах уловить запах своего человека, запах моей женщины…

Когда кончился коридор, мы с Лайлой скользнули в разные стороны, спинами по стенам. Я опустил забрало, включив ночной режим: мы были в некоем широком холле, который уходил вперед, в темноту. По краям его были вереницы дверей, также растворяющихся в изумрудной мгле.

В тихом бормотании генераторов раздавался эхом какой-то стальной лязг, шелест и шипение активной вытяжки. Казалось, что где-то раздается чей-то раскатистый храп и легкое повизгивание…

Сам по себе интерьер невольно рождал ассоциации со «Странным Местом» из книги «Алиса в Стране чудес» старинного модерниста-математика Льюиса Кэрролла. Но, честно говоря, читать всякую околесицу гораздо приятнее, чем оказаться в ней…

От всей этой давящей обстановки меня слегка потряхивало, и я старался бесшумным дыханием выровнять свой пульс. Я чувствовал… я ощущал очень много нестабильных настроений вокруг… я старался заглушить в себе этот хаос ощущений. Я даже нарушил свои собственные принципы, жестом попросив Лайлу подождать, — напряженно вслушиваясь и вглядываясь в темноту, я быстро вынул остатки бульонного концентрата, положил себе в рот и, разжевывая, сделал два хороших глотка из фляги. Чуть не подавился жгучей жидкостью…

— Давай, — еле слышно прошептала в наушниках стоящая через проем входа Лайла, — я слева, ты справа… двери обесточены…

Я кивнул и медленно двинулся, прижимаясь спиной к стене, вдоль «Странного Места», оглядывая ряд одинаковых дверей с фосфоресцирующей маркировкой, с цифрами и буквами — холодно-синими, ни о чем не говорящими, равнодушными… Я уперся в первую дверь ладонью, надавил аккуратно и стиснул зубы: боль пронзила плечо. Шумно вдохнул носом, на несколько секунд все потемнело… Заглянул: комната без окон, столы по стенам, чехлами накрыты какие-то агрегаты… пусто… темно… ни огонька… на полу валяется какая-то печатная плата… Дальше… сменил руку… Планировка стандартная, как перед этим… Стол в центре и какие-то стеклянные трубки с пластиковой гофрой, присел на корточки… Прострелило икру… Пусто, смежных дверей нет… Пытаюсь вспомнить план этажа… на странные звуки не обращаю внимания — все внутри вопит от опасности: сказывается напряжение последних дней… Чисто… Дальше…

Я украдкой бросал взгляды на другую сторону коридора: Лайла опережала меня на одну дверь… в бледно-зеленых тонах темных стен зияли дыры дверей, и тускло мерцали ее тепловые следы.

Вдруг за одной из дверей я увидел массивные темные угловатые силуэты. В глубину уходили узкие проходы, мешковатые складки целлофана и брезента — похоже на склад: комната оказалась гораздо большей площади, чем предыдущие, а на плане, как я запомнил, помещения были почти одинаковыми ячейками — значит… Что значит? Карта врет? Скорее всего, несколько следующих дверей — фальшивые, чтоб скрыть объем помещения… Есть что скрывать?

Я дождался, когда моя напарница выйдет из очередной «черной дыры», и энергично замахал ей здоровой рукой.

Лайла подошла почти бесшумно.

— Что? — громко прошептала она, прижав свой шлем к моему: радио она отключила.

— Там склад, — так же прошипел я, — углублюсь…

— Дэн, только не особо, — прошелестел ее голос, — склады нам — сам понимаешь…

— Хорошо, — ответил я и начал пробираться между ящиками и контейнерами, покрытыми слоем какой-то серой пыли… Через пару минут мышцы рук сводило от напряжения, а нога разболелась не на шутку: сложно было резко вылезать из-за угла, ожидая автоматной очереди в лицо… Я осматривал проходы между крупными контейнерами…

Я уж собрался разворачиваться в сторону коридора… Не знаю, почему заметил эту надпись… она не светилась в темноте, — видимо, так и было задумано… Сперва я заметил словно черные провалы на гофрированном боку контейнера, которые показались мне знакомыми: «Нетто — 8 тонн, Хрупко, Шаттл — борт 16-238, «Донателло». Терра-1, Департамент Развития Марса».

Терра-1 — это… это когда еще Йорген был в виде ДНК! Раритет!

Я невольно покосился на эту надпись — ниже стоял какой-то логотип, вписанный в круг. И…

Тут я обнаружил, что по ободу этого круга нарисован змей, кусающий себя за хвост, а в центре изображена загогулина в виде буквы «М», рядом с которой была античная цифра «9».

Что-то меня встряхнуло. Лихорадочно я почти подбежал к торцу контейнера и, увидев сорванные пломбы на электромагнитных замках, рванул ручки запоров в стороны.

Как ни странно, дверцы открылись мягко и фактически бесшумно. Контейнер был пуст… но мне было важно другое — я искал маркировку отправителя: так часто бывает, что для внутреннего корпоративного пользования контейнер маркируется изнутри специальным отражающим в своем диапазоне составом.

Жаль, не было со мной КПК — я долго озирался в узком пространстве кузова. Надежда была только на старые стандарты маркировки — я крутил ручку настройки в шлеме на разную светочувствительность, как вдруг слева от меня вспыхнул в неверном оранжевом свете крупно нанесенный на стену знак биологической опасности… а под ним… под ним было написано: «Зеркало-9».

Некоторое время я тупо пялился на эту надпись, как баран на новые ворота… Только что, в считаные доли секунд, рассказ Лайлы перешел из директории «непроверенные данные» в директорию «подтверждено».

Я шумно выдохнул воздух, в котором был стойкий привкус химикатов и озона.

Вдруг включилась связь.

— Дэн, что там? — произнес тихий шепот нашей шпионки.

— Дохлый цербер, а я наступил… — Я кашлянул…

— Осторожнее там, — посоветовала мне эта «мисс предусмотрительность».

Я тихонько выбрался из контейнера и уже очень внимательно начал разглядывать остальные. Я медленно переходил от одного к другому и разглядывал их с пола до потолка. В основном маркировки были ооновские, с гуманитарных миссий, и самого проекта «Терра-1», но снизу, там, где пишут данные владельца или арендодателя, я несколько раз натыкался на графическое изображение кентавра, целящегося из лука в звезду: символ Военно-космических сил Земли.

Да уж… Военные — они и на Марсе военные: с одной стороны, армейская разведка готова всех поубивать, чтобы замести следы своей тайной деятельности, а тут — вот, пожалуйста! Честные, несмытые маркировки — для тех, кто еще сомневается в том, что Дед Мороз существует!

Неожиданно мои размышления были прерваны душераздирающим воплем с какими-то нечеловеческими модуляциями. Я вздрогнул и инстинктивно вскинул автомат, передернув затвор. Звук был из дальнего конца склада и как будто приглушен не только нагромождением контейнеров — достаточно далекий, с небольшим эхом. Я медленно двинулся в направлении, откуда звучало. Тут до меня дошло, что сюда должен быть где-то въезд для грузовиков и погрузчиков. Карта Лайлы была неполной. Вот опять — эти дурацкие разведигры, которых я боялся еще с самого начала, с того самого момента, как увидел у моего любимого гида армейский бластер в руке… Да… «Помоги мне, боже!» — говорит обычно хряк, когда его ставят в духовку.

Я напряженно замирал, высовывая голову из-за каждого угла, ожидая, что в любую секунду может грянуть выстрел. Крался я довольно долго, пока наконец не добрался до небольшого свободного участка.

Это было длинное вытянутое пространство, оканчивающееся стеной, на которой виднелась крупная надпись «Транспортер кормового блока № 4» и рядом фосфоресцировали три полумесяца значка биологической опасности. По центру в полу, также до самой стены, шел металлический желоб шириной метра полтора, на дне которого действительно поблескивали ребристые сегменты транспортера, а с обратной стороны его ограничивала будка, в которой, кажется, был грузовой лифт с таким же значком…

Я не знаю, за каким чертом я полез в этот желоб: видимо, это было мое гипертрофированное любопытство. Я хотел узнать — далеко ли идет этот транспортер. И вот когда я встал на четвереньки, заглянув в черную щель под стеной, пластиковые сегменты под моими коленями вздрогнули, раздался противный скрип металла, и часть транспортера, провалилась куда-то вниз, увлекая за собой мое туловище. Я попытался схватиться за край желоба, но пальцы соскользнули с холодного и гладкого металла, а перед глазами, словно издевка, мелькнула предупреждающая наклейка с перечеркнутым человечком. Кажется, я обронил в эфир несколько нехороших слов.

Мне удалось все же уцепиться за какую-то железяку типа подпорки — это немного смягчило удар о стальную сетку, которая висела над какой-то слабоосвещенной шахтой, где виднелся такой же транспортер, как и над моей головой. Больше всего я боялся, что этого падения не переживет мой ветхий автомат: от него отвалился штык-нож, который я машинально сунул в узкий кожаный карман на поясе.

— Что случилась? — послышался в наушниках встревоженный голос Лайлы.

— Да я тут… — закряхтел я, растирая ушибленное бедро, — вот нашел какое-то подземелье… кстати, на карте твоей я его не помню…

— Странный, я же тебя просила осторожнее, — с упреком прошептала она, — ты сейчас всех здесь на уши поставишь…

— Да тут конструкция прогнила, — стал было я оправдываться.

— Ладно, — перебила меня Лайла, — стой, где стоишь, сейчас…

Повисла небольшая пауза, из чего можно было понять, что Лайла смотрит на КПК какие-то схемы.

— Так, — продолжила она через некоторое время, — видишь перед собой тоннель?

— Ну да, — сказал я, глядя на проем в стене, откуда выбивался слабый свет.

— Иди по нему — окажешься на втором лабораторном ярусе, осмотришь его, а я тут закончу, — если что-то найду, я тебя сориентирую, как оттуда подняться.

— Хорошо, — ответил я, вешая автомат на плечо, — а почему ты эту схему мне не показала?

— Я же не знала, что ты решишь немного срезать до следующего этажа. — Кажется, мне удалось ее слегка разозлить.

— Эх, — вздохнул я, — не люблю я лазить по тоннелям.

С этими словами я полез в тоннель… Почему-то даже усиливающееся сходство с любимой сказкой «Алиса в Стране чудес» никак не успокаивало — напротив, я все больше нервничал: в воздухе появился какой-то странный, неприятный теплый запах, словно в верблюжьем стойле, но немного другой — как от потного, немытого тела с привкусом каких-то дезинфекторов, словно в больнице. В тишине послышалось какое-то бормотание и опять вопль, уже гораздо ближе и отчетливей. От него все внутри похолодело, по туловищу пробежала вязкая дрожь. Я помотал головой и еще раз придирчиво оглядел свой автомат.

Тоннель предварялся небольшим помещением с висящими под потолком электромоторами и большой катушкой со стальным тросом. Он уходил в перспективу тоннеля, уровень которого постепенно понижался. А лежащие на полу рельсы дополняли картину: видно, здесь ездит какая-то штука типа фуникулера.

Вдоль стен тянулись пучки проводов и горели редкие зарешеченные лампы, но что самое любопытное — из стен местами шел довольно яркий свет, разбивающий ровным метром бликов пространство тоннеля.

— Лайла, — тихонько поинтересовался я, — а что это за место такое?

— Ты ведь хотел все тут посмотреть? — ехидно ответила она. — Вот и посмотришь.

Я только хмыкнул в ответ и шагнул вперед. Тоннель был узкий и невысокий — я слегка пригибался, чтобы не задеть головой за натянутый трос. Под ногами чуть слышно хрустел мусор: мелкий щебень, обрывки какой-то бумаги, ржавые болты. Отражаясь от стен, этот шорох заполнял все пространство, изредка прерываемый странным бормотанием и глухими ударами.

Я продолжал пробираться дальше, пока не заметил, что некоторые части стен от пола до потолка покрыты стеклом, из-за которого и пробивается свет. Некоторые из таких «окон» были зарешечены. Подойдя ближе, я опять вздрогнул от неожиданности: за ближайшим стеклом я увидел освещенный сидящий силуэт человека в плаще. Вдруг плащ сам собой зашевелился и распался на… несколько щупалец!

От неожиданности я вскинул автомат и чуть не вскрикнул, затем опустил ствол и подошел ближе: из-за стекла на меня смотрели жутко выпученные глаза! Они вращались на уродливом лице, которое напоминало карикатуру на человека: трясущиеся щеки, мешки под глазами, туловище обмотано каким-то пористым материалом типа эластичного бинта, на манер пеленки. Толстое брюхо, а под свисающим подбородком висел, стягивая кожу, пластиковый ошейник с длинным номером и штрих-кодом. Но весь кошмар состоял в том, что плечевые, грудинные, ягодичные и прочие мышцы вместо рук и ног свивались в тугие кожистые щупальца красноватого цвета, которые непрерывно и разрозненно шевелились, будто клубок змей! Меня сковал ужас и отвращение, какого я не припомню за всю свою жизнь: голова закружилась, в глазах потемнело — у меня было навязчивое желание проснуться, вырвавшись из давящих тисков этого ночного кошмара! Вновь по телу прокатилась леденящая дрожь, и возникли рвотные спазмы…

Это чудовище смотрело мне прямо в глаза, поднеся лицо почти вплотную к стеклу, на котором возникло запотевшее пятно в районе его рта. Оно облокотилось на стекло расплющенными присосками своих отвратительных конечностей и пожирало меня глазами, в которых была мольба, такой же ужас, как во мне, и какая-то пугающая животная алчность. По моей коже побежали миллионы мурашек, а оно вдруг широко раскрыло рот, словно раскололся кусок плоти, и издало такой же, как прежде, душераздирающий вопль, который едва не отшвырнул меня назад волной ледяного ужаса, несмотря на то что стекло слегка приглушало звук. Тоннель его только усиливал.

В этом боксе я заметил какие-то провода, лампочки, клочки бумаги вперемешку с рыбьими скелетами, а в углу что-то вроде бака с мутной водой из сварных железных листов.

Я оторвал свой остекленевший взгляд от мутанта и резко повернул голову в другую сторону — и тут же встретился с еще одним взглядом за стеклом: это был осмысленный изучающий взгляд с какого-то косматого, поросшего полосатой шерстью лица…

Я не стал смотреть дальше… У меня в голове мелькнула страшная мысль: а ведь Лайла отключила почти все двери лабораторного комплекса, и то, что эти несчастные не вылезли наружу, — это только потому, что привыкли сидеть взаперти… С годами привыкли… К горлу подступала густая клокочущая паника. Я прищурил глаза, стараясь смотреть только вперед, перед собой, и торопливо зашагал под многочисленными взглядами несчастных чудовищ, обреченных жить в этих клетках в качестве биологических отходов чьих-то извращенных идей…

Боги марсианские! Сердце учащенно колотилось, а запах был такой, что подступала, вновь и вновь подступала тошнота. Боковым зрением я все же улавливал каких-то существ с большим количеством конечностей, каких-то крылатых ящериц и что-то такое, чего совсем не хотелось рассматривать, — только сверкали отраженными бликами глаза и раскрывались черные рты. Я торопливо шагал вниз по коридору, бормоча себе под нос, как мантру:

— Придурки, козлы, ублюдки… стрелять, всех стрелять на хрен…

— Слышу, ты впечатлился, Странный? — донесся в наушниках насмешливый шепот.

— Придурки, козлы, ублюдки… стрелять всех на хрен… — повторил я.

— Согласись, что некоторых вещей знать совсем не обязательно? — ответила Лайла уже серьезно.

— Обязательно, — процедил я сквозь зубы.

— Ладно, держись там, мне тут тоже есть на что полюбоваться, ты не думай, осторожнее — двери обесточены.

— Спасибо, что предупредила, — раздраженно ответил я, — я уже сам догадался.

— Дэн, аккуратнее, прошу тебя. — Теперь она зашептала с некой мольбой в интонации. — Я не хочу, чтобы с тобой что-то произошло, ты мне нужен.

Я промолчал, продолжая шагать мимо вопящих, хрипящих и клекочущих монстров, которых потревожило мое появление. Все это напоминало зоопарк из кошмаров, которые, наверное, снились Иерониму Босху… Боже, как мне сейчас хотелось кого-нибудь пристрелить! А еще лучше — выпустить весь этот чудовищный бестиарий на свободу и всех тут запереть. Надо немедленно найти Ирину и валить отсюда к чертовой матери, хоть под танки, хоть к юваркам с церберами… Какая-то рахитичная, раздутая, как арбуз, голова, у которой из-под шеи начинались длинные, будто у кузнечика, ноги, ритмично стучала коленями по стеклу — из ее шеи торчали гибкие полупрозрачные трубки, уходящие в глубь вольера. По трубкам текла мутно-зеленая жидкость.

Меня опять чуть не стошнило, и я усилием воли вновь заставил себя не смотреть по сторонам — я начал бояться, что сойду с ума…

«Быстрей, быстрей», — подгонял я сам себя. Словно в лихорадке или с похмелья, меня колотила крупная дрожь: меня трясло от страха, гнева и омерзения сразу. А тоннель все не кончался, но наконец-то вольеры стали попадаться все реже.

Наконец, как я и ожидал, путь мне преградила скошенная к потолку стальная кабина транспортного фуникулера с люком посредине.

Я остановился, присел на рельсы и, сняв с себя шлем, утер пот со лба, прикурил трясущимися пальцами и допил все, что осталось во фляге. Это дело надо было переварить…

Затем я медленно встал и толкнул дверь в кабину. Люк был обесточен и легко отодвинулся в сторону. Я забрался в кабину, которая была поделена на две части. Одна была зарешечена, а в другой имелось несколько кресел, пульт с кнопками и валялась пара пустых ящиков. Дверь из кабины была распахнута настежь. За ней виднелся узенький коридор, на стене которого висела табличка «Ярус гамма».

— Куда теперь? — вяло спросил я у Лайлы, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло. Сердце пока что продолжало бешено колотиться в груди, и откуда-то из утроб подземелья доносились странные звуки, шорохи и гул.

— Сворачивай направо, — ответила Лайла, — я почти закончила: тут пусто.

Со мной явно что-то происходило — было такое ощущение, будто мой мозг состоит из тысячи маленьких ящичков, которые кто-то постоянно выдвигает и захлопывает, перед этим порывшись внутри…

Я даже подумал включить антирадиационное поле — вдруг этим я блокирую что-то? Какое-то излучение? Может, здесь, в секретных лабораториях, стоит какой-то реактор… защитный генератор… Черт… мысли начали путаться.

— Лайла, ты себя нормально чувствуешь? — спросил я, хоть и не собирался спрашивать.

— Нормально, — ответила она, — а что?

— Да так… — я вздохнул, — кажется, у меня давление скакнуло…

— Странный, постарайся глубоко дышать, выравнивай пульс и соблюдай полное спокойствие, — шепотом посоветовала мне эта женщина.

Я попытался сделать, как она сказала, хоть и так умел это раньше… Раньше…

Да… не стоило мне смотреть на эту кунсткамеру. А ведь я сам хотел во всем разобраться… Хотел… и хочу…

Слабо освещенный коридор оканчивался черным проемом. Я очень не люблю выходить со света в темноту — создается впечатление, что я — мишень в тире. Поэтому прижался к стене и присел на корточки. Вдруг понял, что меня раздражает: ощущение полной нереальности происходящего и злость на Лайлу, которая пустила это «нереальное» в мою жизнь. Эта идея меня немного успокоила… Ира… я должен почувствовать ее… Это просто необходимо.

Сосредоточившись на этой мысли, я внимательно изучал всю картину инфракрасного пространства в жидкокристаллическом мониторе забрала своего шлема: без КПК эти данные выглядели просто желтовато-оранжевыми пятнами разной интенсивности, но и это успокаивало мои рефлексы — хотя бы я увижу движение…

И я его увидел…

Вернее, сперва услышал: раздался топот ног и какое-то странное клекотанье, похожее одновременно на смех и предсмертный хрип…

Я стиснул в запотевших руках дурацкое оружие… И вдруг… в коридор ворвался… ребенок…

Я вскинул автомат, так как это был не совсем ребенок. Как я не выпустил очередь — это осталось на моей совести: все, что я воспринял, — это топот коротких шагов, бег существа маленького роста, резкое перемещение красно-оранжевого пятна на моем мониторе — и в тот момент, когда я взвел курок, я увидел ЭТО.

Из темноты вынырнуло тело, около метра с небольшим в высоту, но одно в этом сильно напрягало — коренастое туловище карлика, у которого была сизая, покрытая красноватыми узлами шея со вздутыми венами, а эту шею венчала крупная голова, вместо губ у которой были ороговевшие отростки в виде клюва… птичьего клюва… А глаза… глаза были человеческими…

Я невольно замер…

Существо, подойдя ко мне, вдруг схватило ствол моего автомата и, крепко сжав в своем маленьком кулачке, поболтало его в разные стороны, словно пытаясь меня нейтрализовать.

Меня трясло — я не знал, как реагировать на это, но это явно не было агрессией.

Оно вдруг громко зачирикало и заголосило — я инстинктивно поднял руки вверх. После чего это существо поднесло ко мне свою ладонь и больно ущипнуло за ногу. Пахнуло неприятным животным запахом, я ойкнул — в ответ на это существо взвизгнуло, подскочило и убежало, так же стуча ногами по стальному полу.

Я застыл — всего я мог ожидать, но только не такого. Тяжело вздохнув, опустил автомат и тут же услышал похожий клекот. Я старался ни о чем не думать, хоть правый глаз у меня начал дергаться…

Желтые пятна на призрачном экране стали двигаться — я попал в какой-то зал, где некие существа соображали лучше, чем я… Тут в темноте что-то шевелилось, повизгивало и хаотично двигалось. А объем я представлял себе только по Лайлиной схеме…

Я вполз на четвереньках в это помещение — и тут услышал до боли знакомый звук: это раздалась автоматная очередь…

Кто-то взвизгнул, а на мой шлем посыпались куски бетона. Это вернуло меня к жизни — я среагировал на эти звуки кувырком вперед. Заметив вспышки орудийного ствола, откатился в сторону, прикрывшись какой-то трубой…

Только через пару минут решился привстать — моему слуху была неприятна возня и чавканье, которые доносились до меня, — казалось, что я полностью потерян, и вдруг…

Словно во сне… Нет, не слушайте меня, не во сне… я не знаю, как определить это… Я озирался по сторонам, понимая, как нелепо искать глюки в подземелье, — но все было так знакомо: крупная дрожь, покалывание в затылке, тяжесть в голове и тошнота — вновь громко шуршали мои мысли…

Желтые круги перед глазами — это последнее, что я помню… А жил ли я вообще, или это чей-то обрывочный сон?

— Вот… ты…

— А он что? Думает, что сейчас в Антарктиде тепло?..

— Мистер! Вы в порядке?

— Кости вроде целы…

Наверное, стоит завязывать, потому что в последнее время мне все чаще и чаще видятся голубые антилопы, а все остальные их почему-то не видят! А я начинаю в них стрелять, когда они убегают, чтобы подстрелить и показать другим людям туши этих убитых антилоп! Но меня обычно скручивают, отбирают оружие и говорят, что их там нету! О, опять голубые антилопы! Короче, я побежал! Где мое ружье?!.

Сквозь веки ребрятся мнения и перекрытия…

Нет… я теперь поклонник АК-47!!!

Недавно был случай, который заставил шевелиться тех серых микробов, которые, говорят, жрут наши мозги в костяной коробке…

Я покупал крекеры с колой, как обычно, в том магазинчике на углу Оливер-сквер и Десятой улицы…

И вдруг влетел парнишка с настоящим «Смит энд Вессоном» 7.62 — и кричит:

— Всем обгадиться от страха, это грабеж!!! Кассу на бочку!

Ну и так далее… понимаешь. А я стою к нему боком и вижу, как вращаются его глаза: как колесо фортуны из телепередачи — помнишь? У нас, наверное, так же вращались…

Я к нему подхожу так спокойно и говорю:

— Чтобы пальцы не скользили от пота, надевай перчатки, сынок.

Он начал шмалять в потолок для пущего эффекта, а я отобрал у него пушку и дал пинка под зад: а что мне оставалось делать? В участок я бы его не повел из принципа — это его не остановило бы; объяснять, как грабить магазины, тоже не стал… А мой пинок под зад? Разве он остановит его? Ответ — «нет». И, конечно, он купит новый ствол и пойдет опять на дело, потому что будет думать, что максимум, чем он рискует, — это хороший пендель… И я задумался….

— Ну что, втыкаем, герр лейтенант?

Я разглядывал большое лепешкообразное сооружение, обмотанное брезентом, из-под которого торчали стальные подпорки без колес, точь-в-точь как на подставке под пивной бочкой в офицерском кабаке, только те поменьше и деревянные. При звуках этого голоса я пока еще с непривычки вздрагивал, а на лицо, изуродованное огромным багровым родимым пятном, просто старался не смотреть — как его приняли в СС? Наверное, за какие-то суперзаслуги… Не люблю я этой заносчивой братии, которая мнит себя полубогами, хотя мы все сейчас простые солдаты…

— Я никогда не видел подобной машины, герр штурмбаннфюрер. Она и вправду умеет летать? — поинтересовался я.

Черный мундир с повторенными на вороте рунами вздрогнул, слегка качнулось красное пятно — видно, от удивления.

— Мне говорили, что вы один из лучших ястребов Геринга, Варт! Вас смущает непривычное управление вашего нового истребителя? Не так ли?

— Виноват! — Я щелкнул каблуками хромовых сапог. — Никак нет, герр майор!

— Повторите правило «Наследия предков»[53]!

— «Господство в небе, господство на земле, господство в душах»!

— Хайль Хитля!

— Зиг хайль! — Ремень нового форменного комбинезона сильно сдавливал мой живот.

— Барон Вернер фон Браун дал вам машины, не виданные нашими врагами! От вас зависит величие Третьего рейха!

— Зиг хайль! — вновь щелкнул я каблуками офицерских сапог.

— Вы — избранный. — Я вновь фокусировал взгляд на этой знакомой кокарде с черепом, возлежащем на двух перекрещенных костях. — Так что, Дерек, вы не должны подвести фюрера!

Боже, что скажет Грета — я опять не смогу увидеть ее. Да и она хороша — зачем ей-то понадобилась дурацкая затея с этим «Наследием»… чего они там ищут?

— Манфред Альбрехт фон Рихтгофен[54] был моим кумиром, герр штурмбаннфюрер! — сказал я, четко выговаривая каждое слово. — Красный барон Бисмарка…

— Да пребудет с нами Вотан[55]…

У меня было навалом времени, и я понял, что после подобного инструктажа единственное место, где я хотел бы оказаться, — это в пивной «У Платана»: это самое лучшее заведение во всей Южной Богемии.

Там было суетно и шумно, надрывалось радио. Вокруг много наших офицеров из летной части — они расслаблялись после боевых вылетов, пили, сплетничали, делились впечатлениями и рассказывали небылицы. В их числе происшедшая недавно громкая история, которая даже затмила на несколько дней сводки с Восточного фронта. Наверняка выдумки пропаганды. История о двух молодых курсантках женской организации «Бунд Дойчер», которые зашли как-то в замок Рошенберг и вышли оттуда совершенно седые и лепечущие несусветную чушь, — обе помешались, и их отвезли в больницу. Из их бессвязных речей удалось узнать, что обе они видели знаменитое привидение Белой Дамы. Я не знаю, зачем пустили эту сплетню — на войне можно было увидеть такое, по сравнению с чем любое привидение покажется просто воздушным шариком или невинной простыней…

Я заказал кружку «Пилзнера» и уселся на деревянную скамью в углу. Длинный стол был почти пуст, а рядом у стены стояло — видно, просто для интерьера — старинное ореховое бюро с красивой ажурной лампой на нем. Вид портило разве что несколько черных пятен на столешнице, словно от тлевших сигарет…

Сделав несколько глотков пива, я вдруг увидел, что сквозь толпящихся у стойки людей пробирается ко мне Зигфрид. Лицо его было бледным, под глазами темные круги. Встретившись со мной взглядом, он вскинул брови и устремился к моему столу, словно охотничья борзая, взявшая след.

— Привет ищейкам абвера, — бросил я ему обычное приветствие.

Он ответил не сразу — некоторое время его глаза рассеянно шарили по столу, и я, подозвав жестом официантку, заказал еще пива.

— Здравствуй, Зигфрид, — сказал я с легким нажимом. — Что с тобой, дружище, и как ты нашел меня, ведь еще неделю назад ты был в Лейпциге?

Его взгляд остановился наконец на моем лице. Он глянул как-то изучающе и вопросительно сразу.

— Дерек, привет, — пробормотал он. — Я был в твоей части, мне сказали, что у тебя увольнение после предварительного инструктажа. Вот я и пришел сюда, я же знаю…

— Ничто не скроется от проницательного сыщика! — Я улыбнулся, глядя в его серые глаза, — он был старше Греты на три года, но глаза у них были почти одинаковые — от матери… Даже его длинные ресницы, предмет зависти всего женского пола, которых он очень стеснялся и в детстве, говорят, состригал…

— Тебя переводят? — глухо спросил он.

— Нельзя иметь тайн от вашего ведомства, — да, — кивнул я. — Завтра перегоняю новый истребитель в Дубницу-над-Вагом — там завод, кажется, «Шкода».

— Эти новые истребители с Пенемюнде? — спросил он, прищурясь.

— Зигфрид, скажи, а ты можешь хоть чего-то не знать? Чисто теоретически…

— Слушай, Дерек, мне не до смеха. — Он судорожно вздохнул: никогда я раньше не видел его таким.

Тут принесли пиво, он дико воззрился на официантку, схватил поспешно кружку и долгим глотком выпил больше половины. Я с некоторым восхищением наблюдал за ним, как вдруг в моей голове почему-то вспыхнуло бордовое пятно и две пары рунических молний с черепом и костями. По коже пробежал озноб, но мне так не хотелось портить себе настроение даже из-за любимого мною брата моей Греты.

— Говори, что случилось, — потребовал я, — неужели Вильгельм Канарис оказался большевиком?

— Хуже! Я такое узнал… — Он допил пиво и заказал еще, кажется, юмором его сегодня не пронять.

Он оглядел по сторонам всю пивную, затем пошарил зачем-то рукой под столом.

— Хвоста за мной пока нет, — сказал он еле различимо в окружающем гвалте. — Но это пока.

Симпатичная официантка принесла еще пиво, и он проводил ее внимательным взглядом, в котором не было ни намека на вожделение.

— Я решил дезертировать, Дерек… — сказал он, глядя мне прямо в глаза.

— Ты шутишь? — нахмурился я.

— Нет, я не шучу… как ты думаешь, мы выиграем войну?

— Ну и вопросы у тебя, Зигфрид, — настроение стало портиться. — Сейчас положение не в нашу пользу, и…

— А если я тебе скажу, что не принципиально, победим мы или проиграем? — он прищурился. — А если я тебе скажу, что все, что происходит у нас с тридцатых, — это большой эксперимент? И что Адольф — это марионетка в руках совсем других сил…

— Слушай, Зиг, — не выдержал я, — ты специально выбрал меня, чтоб проверить патриотизм в рядах люфтваффе? Может, Грета сказала, что я плохой муж?

— Дерек, прекрати, — сквозь зубы прошипел он, — ты знаешь, что ты небезразличен мне как человек, поэтому я говорю серьезно: я видел такие документы, я слышал такое, что… Дерек, страшнее этого я себе до сего дня и представить ничего не мог, а ты ведь знаешь, что я не штабная крыса и порох нюхал, и «иваны» в меня стреляли…

— Только веди себя тогда поспокойнее, — предложил я, — а то у тебя такое лицо, будто ты с Белой Дамой виделся.

— Ты прав, черт возьми. — Он провел ладонью по лицу и глубоко вздохнул. — Ты сотню раз прав, старина… Так вот, — продолжил он, — вызвали меня вчера в управление, а там паника, черномундирных навалом — ждали какого-то высокопоставленного гостя из УСС[56]…

— Американцы? — удивился я. — Здесь?

— Представь себе, — кивнул он, — янки с черномундирными на короткой ноге уже давно. Так вот, все называли его Вестник, я сперва подумал, что это его агентурное имя. Короче, меня взяли на эту встречу как переводчика. Говорили они по-английски, даже наши, но кое-кому был нужен перевод. Я все равно ничего не видел: сидел в будке с бронированными стенками и в наушниках с микрофоном. Перед этим меня заставили подписать кучу бумажек о неразглашении и так далее, пригрозили даже, и это несмотря на мое звание и послужной список…

— А ты все мне разболтал, — вздохнул я, понимая, что все это мне совсем не нравится.

— Теперь уже это не так важно, — махнул рукой он. — Дальше я переводил себе — правда, несли они какую-то околесицу, специальные термины: «Конец Великой Миссии», «Второй Этап», «Линии Рассеивания», «Боги довольны, но ждут окончания»… В общем, бред — хотя некую логику разговора я стал улавливать, просто не понимал, о чем конкретно речь.

В общем, после этого перевода подваливает ко мне один чин из наших «черных братьев», а его недавно перевели к нам из Мюнхена, самодовольный такой, повелитель, и спрашивает: «А вы, господин майор, работали в шифровальном отделе?»

Я отвечаю — мол, да, работал раньше. Он кивает и спрашивает, работал ли я с шифросистемой «Д-9». А мне так на их физиономии противно смотреть стало, да к тому же голова трещала после двух часов в этой кабине душной, что я решил соврать — думаю, сейчас работать припашут. Я и отвечаю, что, мол, система эта мне незнакома, так как перевели меня за месяц до ее внедрения. А он, собака, улыбается и говорит, что это хорошо, так как нужен радист для передачи в Центр слепого текста, которого он сам не разберет. Понял я, что попался: систему-то я эту выучил со скуки сам, уже после перевода. Отступать некуда — приказ уже дали. Волна была незнакомая, но явно «черным братьям» все шло. Я пока передавал, от нечего делать расшифровывал текст, и вот тут-то меня и подкосило… Текста было много, и разного… Я как передачу окончил, с меня аж пот потек и голова прошла… А этот меня спрашивает с подозрением — мол, что с вами, господин майор? Я срочно взял себя в руки и сказал, что голова у меня разболелась. Вроде все гладко прошло. Я не вытерпел после этого и пошел в наши архивы. Даже на агентурном уровне сделал аккуратно некоторые запросы, использовав свои старые псевдонимы. Сегодня пришло несколько ответов — все подтвердилось, прямо или косвенно! Мне-то прямо даже и не нужно: я же разведчик, я знаю, как у нас информацию маскируют…

— Ладно, давай рассказывай все государственные тайны. — Мне уже стало интересно. — Надеюсь, Зигфрид, что в гестапо нас посадят в соседние камеры — будем перестукиваться…

— Зря ты смеешься — до гестапо нас просто не довезут, если что… Но не знать этого мы не должны… понимаешь? — Он стиснул кулаки. — В общем, так, Дерек, нами управляют евреи!

— Святой Ульрих! — выдохнул я. — Недаром по радио говорили…

— Даже не только евреи, — поправился он. — Крупные банкиры и промышленники, вместе с некоторыми королевскими фамилиями, вступили в сговор с целью управления всем миром — у них все деньги, все связи, у них власть реальная, а не то, что думают все остальные, так что наш Ади опоздал со своими идеями… А может, их у него и не было вовсе — потому что деньги ему платили и из Германии, и из Америки с Англией — много-много денег…

— Ну это уже полный бред! — Я усмехнулся.

— Бред? — Он злорадно рассмеялся и вновь поглядел по сторонам. — Германия была ослаблена войной, которая кончилась всего каких-то двадцать пять лет назад! Как ты объяснишь все эти коренные изменения? Энтузиазм народа и мудрое руководство партии? Я молчу про нужды фронта и содержание армии — это колоссальные деньги! А ты знаешь, что одно только производство ваших секретных истребителей и всех этих новинок из Пенемюнде стоило столько денег, что можно было построить еще несколько танковых армий и пару флотилий! Союзникам была бы крышка! А знаешь ли ты, сколько ученых и крупнейших специалистов с мировым именем трудятся на Великую Германию? Я говорю не о пленных, я говорю о людях, получающих очень хорошее жалованье, которому мы можем только позавидовать! Что-то я не слышал, будто Альпы оказались из золота… Сотни тысяч уходят на разные перспективные разработки, экспериментальное производство, мы научились делать такую технику, какой еще нет ни в Европе с Америкой, ни у русских! Неслыханный скачок развития за двадцать шесть лет! «Черные братья» тратят на свои исследования черепов и костей прорву денег, посылают дурацкие экспедиции бог знает куда…

— Но Грета настоящий историк… — начал было я.

— Так вы же были очень рады, когда ее позвали работать в «Наследие предков»! А теперь и тебя туда хотят упечь, под усиленный надзор! Ты пойми, что деньги не берутся из воздуха — это тебе скажет любой экономист… Если бы все деньги Германии, которые мы потратили за последние десять лет, вложить только в оружие — мы давно бы уже победили!

Но никому этого не нужно: деньги чужие — нужны совсем другие результаты! На нас просто решили испытать бурный рост развития общества, да еще и простимулировать все это войной — наука и техника лучше всего развивается для войны, а наша страна лучше других годилась на роль агрессора: погляди сам — маленькая Германия решила напасть на ВСЕХ! Тебе самому не смешно? Ладно… Это я говорю от обиды — я просто прочел, что война уже окончена, она принесла потрясающие результаты для этих господ, которые хотели не только нажиться на продажах оружия, но и получить некие очень важные результаты, опыт манипуляций массами, секретные разработки, которые потом можно будет довести до ума в тишине и покое… Ох… многое такое, чего в двух словах не расскажешь… В этой кровавой бойне не выиграют ни немцы, ни остальная Европа, ни русские, да и Америка не самая богатая страна… Все наши генералы и светлые умы, выгодные люди — уже сейчас готовятся к эвакуации по разным странам. Есть секретные планы «Черных братьев» с линиями спасения всех, кто может понадобиться. Здесь победа за этими теневыми фигурами, которым начхать, что бомбят их страны и гибнут их солдаты, — они каста царей, которые передвигают пешки по гигантской шахматной доске, понимаешь? Мы — просто мясо… так хотят думать они… А я не хочу становиться чьим-то мясом, как, наверное, и ты… Странный, ты меня слышишь хотя бы? А?

Я почувствовал, что лежу на чем-то мягком, и все мое туловище ноет, словно им гоняли по пустыне целую стаю диких церберов. Случайно пошевелив рукой, я понял, что оба моих запястья скованы какими-то железяками. Затылок продолжало ломить, во рту было сухо. Я попытался приоткрыть слипшиеся веки — с третьей попытки мне это удалось.

Я был в том же помещении, только сейчас горели какие-то тускло-фиолетовые софиты на стальных ножках — прямо в глаза. Можно было разглядеть громоздкую аппаратуру, мерцающую индикаторными огоньками, и койки — от всего этого веяло обстановкой операционной. Да и запах стоял похожий. Я лежал, пристегнутый по рукам и ногам к странного вида койке. Вдруг мне показалось, что мой сон продолжается, я даже невольно вздрогнул, отчего тело отозвалось резкой болью: прямо напротив моей койки находилась какая-то тумба, на которой стояла отрубленная голова Дарби со знакомой улыбочкой в виде гнутой канцелярской скрепки. Голова глядела прямо на меня и неожиданно заговорила:

— Очнулся наконец. — Голова Дарби удовлетворенно ухмыльнулась. — Ты хоть слышал, о чем я сейчас с тобой разговаривал?

Я разглядел в полумраке двоих часовых с автоматами, рядом с которыми сидел на низенькой табуретке давешний карлик с длинной шеей и клювом вместо рта. Он внимательно смотрел на меня своими жуткими, чуть выпуклыми глазами, поблескивающими в темноте.

— Привет тебе, ублюдок, — сказал я, с трудом выговаривая слова. — Только башка у тебя осталась? А где же остальное?

Дарби сухо рассмеялся.

— И я, и я очень рад тебя видеть вновь, Странный, — сказал он с легким оттенком разочарования. — Мы ведем нашу трансляцию с борта вездехода, который неумолимо движется к своей заветной цели… эх… Все необходимые данные я получаю по Сети с высокой пропускной способностью! Вот так!

— Где туристы? — спросил я.

— Я их отпустил, — сказала говорящая голова, которая была, к сожалению, всего лишь голограммой.

— Отпустил? — удивился я.

— Ну да, — ответил тот, — а зачем они мне? Лишний груз…

— Но они же свидетели…

— Входа на объект они не видели, — продолжила голова с ехидной серьезностью, — а своей цели я уже достиг…

— Это какой же? — Способность соображать возвращалась ко мне очень медленно.

— Ну как какой? — Дарби, казалось, тоже удивился. — Я захватил и тебя, и гида, а заодно заставил вражеского агента выдать себя. Это ведь красотка Лайла привела тебя сюда? Не так ли? Я догадывался, что у агента есть ключ от объекта и он, вступив в контакт с тобой, приведет тебя сюда вернее, чем я, теряя время, буду кружить по пустыне в поисках прыткого парня по кличке Странный. Логично? А в том, что агент пойдет с тобой на контакт, я не сомневался ни секунды — насколько я в курсе, за мою настоящую голову уже объявлен неплохой гонорар, а ты добровольный помощник, и делиться с тобой не надо…

— Ловкий ты пиарщик, неужели ты собрался переиграть «Пантеон»? — спросил я.

— Так эта сучка тебе все разболтала? — прищурился Дарби. — Значит, я типа сейчас в роли суперзлодея, который должен рассказать главному герою все свои коварные замыслы, а тот в последние секунды возьмет и сорвет его чудовищный план — так, что ли?

— Брось паясничать, Дарби, — проговорил я медленно. — Мне просто любопытно, чего ты хочешь, а ведь важного ты мне все равно не скажешь.

— Вот тут ты прав — не скажу. — Он опять ухмыльнулся. — Да, я хочу поставить этих больших дядей раком и поставлю. По одной простой причине: все козыри сейчас у меня. Ты мне даже в чем-то симпатичен, Странный, да, я не шучу: ты неглуп, умело прикидываешься дурачком, даже я чуть не поверил тебе там, в городе. Хорошо, что я профессионал и всегда перестраховываюсь… Ты, как и я, борешься с этим дерьмом, только у тебя размытые романтические идеалы некой свободы, а я — прагматик: я знаю, что, не будь у меня под рукой рычага давления, этот серпентарий, который не стесняется называть себя «Пантеоном», сожрет нас всех в одночасье, не заметив даже, что мы существовали…

Понимаешь? А ты имеешь все качества настоящего воина — ты идешь до конца, но не настолько глуп, чтоб встать из окопа во весь рост, — просто смелым быть скучно, а главное — не полезно, и ты это понимаешь…

— Я знаю, что я очень классный парень, Дарби, давай без лирики, — промямлил я, постепенно приходя в себя. — Чего ты от меня хочешь?

— Ты тоже прагматик, Странный, и это нас сближает, — кивнула голова, уйдя подбородком в тумбу на добрый сантиметр. — Скажу тебе прямо: я хочу от тебя сотрудничества.

— А может, сделаешь меня своим садовником или шофером? — не удержался я. — Хотя лучше поваром: я люблю готовить!

— Значит, твой ответ — «нет»? — спросил Дарби, подавив зевок. — Прости: не сплю уже третьи сутки…

— А ты ожидал, что я захочу тебя обнять? — поинтересовался я.

— Значит, «нет», — вновь кивнул он. — Даже ценой жизни любимой женщины?

— Что с Ирой? — вырвалось у меня.

Я почувствовал холодок в животе, будто перед самым важным экзаменом в жизни.

— Ты знаешь, — Дарби добродушно прищурился, — из симпатии к вам обоим и в ущерб собственной безопасности я пока сохранил ей жизнь, но…

— Подожди, — перебил я, — где она?

— Поверни голову, — посоветовал Дарби.

Я попытался повертеть головой, но на ней было что-то надето, довольно тяжелое и неповоротливое. Наконец я смог разглядеть слева от себя такую же койку и уловить в бледном освещении неподвижный профиль Ирины.

— С ней все в порядке, — заверил Дарби. — Во-первых, биоэлектроскопирование еще не окончено, во-вторых, у меня вообще мало времени, технология свежая, и я не уверен, что все пройдет гладко… Я имею в виду, что это поможет мне на сто процентов попасть на базу. А в-третьих, ты бы мне тоже пригодился живым — у меня проблемы с кадрами, понимаешь?

— Что ты напялил мне на голову? — спросил я.

— Дамский чепчик с электронной начинкой! — хихикнула голограмма.

— А все педики любят переодевать натуралов в женскую одежду? — спросил я с интересом.

— Шутки у тебя плоские, Странный, а я тебе про то и толкую. — Дарби посерьезнел. — Вон тот малыш, с клювом, его зовут Айк, образец номер две тысячи сорок четыре, он — мощнейший телепат. Это он тебя блокировал, когда ты здесь появился. Ты не был готов, ты был растерян, а парень очень сильный, поэтому никто не пострадал в бессмысленном кровопролитии. Но вообще ты можешь ему противостоять, особенно если немного потренируешься. Так вот. С телепатами-то у нас хорошо, а с «антителепатами», или, как их называют, «универсалами», — из рук вон плохо: редкое свойство человеческого мозга, диапазон альфа-волны у таких…

— Подожди, поэтому я с глюками…

— Вообще, — в свою очередь перебил меня Дарби, — теоретически каждый может развить в себе способность универсала, мозг для этого приспособлен, но по какой-то причине не всем это дается — я решил тебя тоже просканировать, но исследованиями мне, как ты понимаешь, сейчас некогда заниматься. А хороший универсал может стать транслятором — это элита «Пантеона», понимаешь?

— Нет, — честно признался я.

— Ну не суть. — Дарби явно начинал торопиться. — Просто один из моих главных козырей перед Посейдоном в том, что я знаю, где находится вход на базу. В числе прочих серьезных препятствий, в частности биполярного ключа, носителем которого является Ирина, в охранной системе входа имеются мощные заградительные психотронные излучатели. Ты, пожалуй, единственный, кто у меня под рукой, мог бы их экранировать, а наши специалисты бы их отключили. Охрана там минимальная, понимаешь? Они не боятся никого, так как уверены, что…

— Ты обещаешь, что с Ириной ничего не случится? — спросил я.

— Ну насчет «ничего» я не могу сказать, — нахмурился Дарби. — Я могу дать гарантии, что от меня по отношению к вам не будет никаких негативных действий…

— А зачем тебе понадобился весь этот балаган со сканированием? — спросил я. — Мог бы просто украсть Ирину еще тогда, на вечеринке у Диего…

— Странный, ты задаешь так много вопросов, а у нас чертовски мало времени, — поморщилась голова. — Во-первых, ты не отходил от нее ни на шаг, во-вторых, Диего и Тэдди работали на Совет Четырех, в котором есть люди из «Пантеона», — украсть вас из города, не спровоцировав вашего бегства, было трудновато и рискованно, а тут и случай подвернулся с этим пузатым Тэдом. Предварю твой вопрос — да, Тэдди убил я, пока он меня не заказал. Вдруг ты бы согласился? А последний нюанс — у человека в состоянии резких отрицательных эмоций меняется узор и напряженность его биополей: если бы я сразу потащил Ирину на базу, а она упиралась — вряд ли бы у меня что-нибудь вышло. Таблетки в этом случае тоже небольшой помощник. Не знаю, как собирался обойти эту проблему Посейдон… В общем, решай быстрее… «Да» или «нет»…

— А выбор у меня разве есть?

— Выбор есть всегда, — отмахнулся Дарби, — даже если тебя съели, у тебя как минимум два выхода…

— Я согласен, — тяжело вздохнул я, — может, это все и к лучшему…

— Конечно, к лучшему. — Дарби, казалось, воспрянул духом. — Ты же помнишь, как эти добрые дяденьки натравили на вас взвод тяжелых танков? А бандиты на «Изумруде»? Это ведь не моя работа! Я не сделал бы все так топорно… Сейчас вас отпустят, только сканирование закончим…

И тут почти одновременно грянули два выстрела, зазвеневшие эхом в бетонной коробке подземелья. Двое часовых Дарби, как подкошенные, рухнули на пол. В призрачном свете я увидал изящный силуэт Лайлы с пистолетом в руках.

— Чего за хрень?! — завопила голова. — Лайла, ты чего творишь?! Мы как с тобой договаривались?!

— Никак мы с тобой не договаривались, пес поганый! — сказала Лайла ледяным тоном. — Ты предатель и подонок!

— Лайла, не будь дешевой дурой!

— Ладно уж, побуду, — сказала она сухо.

— Вся беда любых двойных агентов в том, что они рано или поздно становятся двойной мишенью! — зашипела голова.

— Сейчас ты, Дарби, десятерная мишень — цена за твою голову в эргах сравнима с мощностью небольшой электростанции…

Лайла легкой походкой подошла ко мне и стала отцеплять мои руки и ноги.

— Странный! — крикнул Дарби. — Ирину еще сорок минут отключать нельзя! Иначе твоя жена станет ходячим овощем! У нее сейчас самый глубокий скан! Убей эту сучку! Она работает на «Пантеон», на ренегатов!

— Не верь ему, Дэн, — мягко сказала Лайла. — Могу спорить на что угодно: он уже подготовил вам пару могил на Олимпе: как только вы станете не нужны — он без сожаления вас пристрелит, уж я его знаю…

— Странный, не слушай ее! — вопил Дарби. — Только я смогу вас защитить!

— Как ты меня достал! — Лайла развернулась и всадила в тумбу несколько пуль, отчего у меня в ушах зазвенело…

Но, как выяснилось, не только у меня: Лайла вдруг вскрикнула, уронила пистолет на пол и схватилась за голову — малыш Айк, свалившийся на пол со страху, встал на четвереньки и с ненавистью, не отрываясь, смотрел в нашу сторону, сжавшись словно зверь, приготовившийся прыгнуть…

Блестели в сиреневом полумраке роговицы его маленьких, почти звериных, глазок. А Лайла уже лежала на полу, корчась в судорогах и закрыв лицо руками.

Мой затылок тоже пронизала острая боль, и я схватился за край койки, почувствовав сильное головокружение. Лайла издавала какие-то хриплые и клокочущие звуки, явно пытаясь бороться с воздействием телепата, — из ее точеного изящного носа текла струйка крови, Лайла пыталась выпрямиться. В моих глазах сильно потемнело, и я вновь почувствовал тошноту, стараясь не отводить глаз от мутанта и войти в безмятежное состояние, которое необходимо при появлении глюка. Это получалось у меня скверно — было сложно абстрагироваться от боли и рефлекторной трясучки в теле.

— Дэн, пристрели его, — расслышал я сквозь хрип слова Лайлы. — Возьми… пистолет…

Ее Р228 лежал в полутора метрах от моих дрожащих ног… я опустил на него взгляд и… чуть не захлебнулся волной дурноты из собственного мозга… Вновь в одночасье напомнили о себе все ранения и ссадины — я понял, что нельзя сейчас отвлекаться, и поднял взгляд на малыша-мутанта.

Боковым зрением я уловил движение в нижней части мысленного экрана и тихий глухой стук об пол: это, кажется, упала Лайла. Теперь Айк глядел прямо мне в глаза — выражение его лица (или морды?) с насупленными бровями казалось грозным и одновременно отрешенным, будто он глядел не на меня, а на какую-то ядовитую каракатицу.

Опять резко кольнуло в черепе — я настолько ослаб и растерялся, тупо глядя в его глаза, что вдруг почувствовал, как боль стала утихать. Я понял — это правильный путь! Мышцы мои ослабли, я слегка облокотился на койку, даже челюсть моя отвисла, как у олигофрена. Я сфокусировал взгляд на мутанте, с каждой минутой мне становилось все лучше и спокойнее.

В глазах Айка я ощущал острую ненависть и колючий страх, шедший красноватыми нитями в мою сторону. Эти нити замыкались возле меня неким эллипсоидом, который окутывали два дымчатых бело-голубых потока, выходящих у меня откуда-то из височных долей.

Сперва дернулись сами собой мои руки, затем одна нога рефлекторно шаркнула по полу вперед — странное щекочущее состояние разливалось по моему телу. Словно зомби или какой-то клочок бумаги на ветру, я двинулся вперед, волоча ноги по полу. Интуитивно обогнув тело Лайлы, я двинулся вперед, не отрывая взгляда от птицемордого мутанта. Руки мои болтались, словно плети, ударяя меня по бедрам. Я продолжал медленно продвигаться к Айку, повторяя про себя: «Перестань, прекрати, остановись — я не причиню тебе вреда… нам всем нужен покой… мы все просто существа, которым не нужно никого убивать… перестань…»

Но его страх и злоба бурлили, выплескивая какие-то призрачные бордовые щупальца из лобной части его лица, нависающей над клювом. Он слегка подался назад, продолжая сверлить меня наливающимся кровью взглядом. Его клюв слегка приоткрылся, и раздалось угрожающее шипение. Я уже почти вплотную подошел к нему — меня беспокоило, что он никак не стабилизирует свои эмоции.

Внезапно он как-то изогнулся вбок, оттолкнулся рукой от пола и, подпрыгнув, как мячик, вперед, вцепился мне в правую икру, как раз где была рана, — видно, он почувствовал, где у меня болит! Я завопил от боли, ощущая, как стальные створки клюва безжалостно вгрызаются в мою плоть. В секунду мое благостное состояние куда-то делось — в голове пульсировала только она бессвязная мысль: отключить эту боль, ответить такой же болью, чтобы он понял… урод… чертов мутант…

Через пару секунд мои руки сомкнулись на тонкой теплой птичьей шее. Я начал сдавливать кольцо своих пальцев, и Айк, не разжимая клюва, захрипел. А клюв, напротив, сдавил недавно затянувшуюся, но незажившую рану еще больнее, еще безжалостнее, я опять взвыл, у меня началась паника, что сейчас он откусит кусок мяса от ноги. Я сдавил пальцы что есть мочи, не обращая внимания на истерические конвульсии карлика-телепата и дикую боль, к которой примешивалось противно-теплое ощущение текущей по ноге крови. Шея в моих пальцах вздрагивала, булькала, была тошнотворно горячей и пульсирующей — это уродливое существо безумно хотело жить. Но я уже вошел в какое-то состояние отчаянного неистовства — лицо мое исказила гримаса злобы, я продолжал душить его. Вдруг что-то хрустнуло, и хватка стального клюва на пылающей болью ноге ослабла. Тело несколько раз вздрогнуло и обмякло. Под телом растекалась вонючая лужа, а я со стоном откатился в сторону и принялся обтирать руки о разгрузку бронежилета, после чего схватил себя за колено. Боже, как болела нога! Я не мог встать, голова кружилась, и было ощущение, что к ноге прилип раскаленный уголек.

На заднице я пополз обратно к койкам, оставляя за собой по полу неровный кровавый след от промокшей штанины. Тварь! Урод!.. В животе были рвотные позывы, но благо блевать было просто нечем.

Обогнув бесчувственное тело Лайлы, я начал выдвигать ящики в тумбах между койками в надежде найти обезболивающее и бинты. Но там были сплошные электронные печатные платы, еще какие-то детальки, иглы от капельниц, пластиковые трубки и какие-то малоизвестные мне приспособления. Наконец, когда в глазах уже было очень темно, я нашел упаковку армейского пенопластыря «Запасная кожа» и кусок веревки — это меня слегка утешило. Промокнув рану рукавом, я, как мог, налепил пластырь, некоторое время придерживая ладонью, ощущая его прохладное пузырение на стыке с кожей. Затем затянул веревку на манер жгута чуть ниже колена и, закрыв глаза и тяжело дыша, прислонился к тумбе.

Некоторое время я почти не шевелился, разглядывая в темноте век зеленые и красные круги с пятнами.

Лайла со стоном зашевелилась. Я начал ее ненавидеть, еще не успев разомкнуть глаз. С языка было готово сорваться смачное ругательство, но тут я вспомнил про Ирину и распахнул глаза. Полутемный интерьер слегка поплыл куда-то в пространство. Безмятежный силуэт Ирины по-прежнему лежал на крайней койке, опутанный проводами и шлангами, среди которых мерцали индикаторные огоньки и тихонько попискивали зуммеры каких-то приборов. Эта картина была настолько нереальна и зловеща, что боль даже отошла куда-то на задний план.

Лайла меж тем медленно поднялась, упираясь руками в пол, и села. Потом стала почему-то водить ладонями по лицу, размазав немного засохшую кровь, поглядела на руки, вскрикнула — и стала неуклюже доставать из кармана пакетик с антисептическими салфетками. Потом, словно что-то вспомнив, она повернулась ко мне: кровавые полосы на ее красивом лице напоминали жуткие татуировки некоторых северных кланов с плато Элизий. Меня слегка передернуло, а она отвернулась, торопливо обтирая лицо салфеткой.

— Как ты, Дэн? Что было? — слабым голосом глухо спросила она. — Он меня вырубил, подонок…

Мне не хотелось ее слушать, мне не хотелось с ней разговаривать, а еще меньше мне хотелось вникать в ее объяснения, в эти тонкие интриги, в эти игры опасных психопатов, где нет ни грамма правды и где пользоваться друг другом считается в порядке вещей. Я, конечно, не моралист, но…

И все же я понимал, что придется пока сыграть по их правилам, на их территории — Лайла была мне пока нужна…

— Я придушил эту курицу, — хрипло прокашлявшись, ответил я. — У тебя обезболивающего нет? И бинт не помешал бы…

— Что он с тобой сделал, Дэн? — Она повернула ко мне уже чистое лицо, и в ее широко распахнутых, чуть раскосых глазах с длинными ресницами куклы был неподдельный страх и сочувствие.

— Он хотел проверить, съедобная ли у меня нога, — вяло отозвался я.

Лайла подбросила мне по полу таблетку и пачку бинта. Я принялся себя лечить.

— Давай я тебе помогу, — предложила она.

— Спасибо, Лайла, я сам, — ответил я.

— Может, тебе трамадол нужен?

— Уже нет, спасибо.

На секунду мне стало жалко, что такая симпатичная, в сущности, девушка связалась с этой шизофренической шайкой вседержителей, которая неспособна проконтролировать сама себя. В результате чего размножается, словно чума, хаос, страх, боль и смерть. И все это объясняется, так сказать, «производственной необходимостью» и тем, что большинство людей без невидимого пастуха превращается в агрессивную неуправляемую стаю дикарей. Самое страшное, что в чем-то они правы — Свободные марсианские колонии яркое тому подтверждение… Пришла на ум читанная когда-то в далеком прошлом чья-то фраза: «Низы не могли, а верхи не хотели»… да… Как точно подмечено — они так обычно и делают…

Постепенно боль стала притупляться, а мир вокруг вроде бы зафиксировался на одном месте — не знаю, что за таблетку мне подсунула Лайла, но общее самочувствие резко улучшалось. Я кое-как поднялся на ноги и проковылял к трупам часовых, взял у одного из них почти новый АК-108 в отличном состоянии, несколько магазинов, две гранаты с сонным газом, несколько осколочных — это почти все, что было у меня раньше. Нормальное оружие сильно прибавило мне уверенности и спокойствия. Рядом с перевернутой табуреткой валялся весь перемотанный АК-47, данный мне «шакалами», из которого я не сделал ни единого выстрела. А может, оно и к лучшему?

Затем так же неуклюже, стараясь почти не наступать на правую ногу, я подошел к койке с Ириной, погладил ее по руке, потом по лицу — черты ее были безмятежны, словно она действительно только что уснула после тяжелого дня. Бедная девочка, сколько ей пришлось пережить за последнее время. Я просто удивляюсь, как рассудок не покинул эту хрупкую девушку и как она за все это время не начала паниковать или впадать в истерики… Наконец-то я рядом с ней… Я здесь, милая, я с тобой… теперь мне гораздо легче дышать…

— Что меня крайне интригует, Лайла, — сказал я, продолжая гладить Ирину по руке, — так это почему все вокруг до сих пор не забито наемниками нашего дорогого, в прямом смысле этого слова, нашего любезного Дарби. Он что, не может связаться с ними по, как он это назвал, «Сети с высокой пропускной способностью»?

— Уже наверняка связался. — Лайла тоже поднялась с пола, слегка покачиваясь. — Дарби же не дурак: зачем рассредоточивать силы, если можно просто укрепить охрану на выходах из объекта. Или же у «шакалов» получилось занять хорошую оборону у ворот и охрана сосредоточена там. У нас есть еще немного времени, чтобы подождать…

Она медленно подошла и встала с другой стороны от койки Ирины. Некоторое время она молчала.

— Ты так ее любишь? — вдруг спросила Лайла с какими-то странными интонациями в голосе.

— А что тебя удивляет? — вопросом на вопрос ответил я.

— Так… просто… — с деланым равнодушием ответила она. — Просто она сюда прилетела за своим мужем, а совсем не за тобой…

— В жизни часто все меняется, — ответил я, бережно взяв Ирину ладонь в свою.

— Ты хоть и умный мужчина, Дэн, но в женщинах не разбираешься, — с усмешкой сказала Лайла, понизив голос.

— Странно, — кивнул я, — моя жена говорила то же самое. Чего же я не понимаю в нашем гиде, просвети меня, о всезнающий суперагент?

— Даже я отношусь к тебе гораздо более искренно, Дэн.

— А она, значит, фальшиво? — Я оторвал взгляд от Ирины и посмотрел прямо Лайле в глаза.

— Дэн, ты же любишь рассуждать логически? — спросила она. — Просто сейчас ты одержим эмоциями и не видишь простых вещей.

— Например?

— Она связана со всем этим делом непосредственно…

— Но она ничего не знала об этом, Лайла, это же очевидно, и даже выгодно для…

— Ты считаешь Ирину глупой? — поинтересовалась она, прищурившись.

— Странный вопрос, — я хмыкнул, — она довольно умна.

— Правильно, — кивнула Лайла. — Ирина очень неглупая женщина, поэтому если даже и предположить, что она ничего не знала, то уж отрицать, что она о многом догадывалась, — это глупо. У нее развита эмпатия, очень развита, почти как у тебя, Странный, Пастух Глюков, — мне понравилось, как тебя называли эти женщины в перьях…

Я стиснул зубы, но промолчал.

— А со своим мужем она знакома давно, — продолжала Лайла, — и когда он ронял в их разговорах, как ему казалось, ничего не значащие фразы, она многое могла понять. Я вообще не удивлюсь, если выяснится, что у нее такие же способности универсала, как и у тебя, просто у нее не было условий, достаточных для их раскрытия, а у тебя были. Поэтому тебя к ней и тянет — рыбак рыбака…

— Ну ладно, допустим, она многое понимала, — отмахнулся я раздраженно, — и что дальше? При чем тут неискренность?

— Она тебе не стала рассказывать все сразу, — продолжила Лайла тоном прокурора на суде. — Я же помню, как она испугалась и выдала себя этим своим бластером. Ты тоже стал догадываться, что не все так просто. Я видела — ты ее потом почти два часа мурыжил расспросами, и готова поспорить, что и тогда она тебе не рассказала всего…

— Ну не рассказала сразу, — кивнул я, — рассказала потом, чего тут подозрительного, о пронзающая взглядом людские сердца? Ирина по природе человек скрытный и недоверчивый. Ее просто надо уметь почувствовать…

— Вот это-то у тебя и не вышло, — подытожила Лайла.

— Слушай, катись ты со своими разводками знаешь куда? — не выдержал я.

— Можешь психовать, — спокойно сказала Лайла, — это только доказывает мою правоту.

— Ну хорошо, извини, — сдался я, — чего же я так и не понял-то? В чем криминал?

— Да ничего особенного. — Лайла покачала головой, сделав невозмутимое лицо. — Просто надо сопоставить некоторые факты, которые ты, наверное, знаешь, но, как влюбленный человек, не замечаешь их…

— Ну давай попробуем вышибить из меня романтическую чушь. — Я ухмыльнулся.

— Первый ее тур был в Новые Афины?

— Она так мне говорила, — кивнул я.

— А приземлились они тогда в долине Маринера, — сказала Лайла, — где твой клан находится…

— Ну вообще-то долина огромная, — вставил я.

— А повели их группу Охотники Кольт, Трутень и Хоккеист, — продолжала она, будто не слыша меня.

— Справки ты навела качественно, — хмыкнул я, хотя чувствовал нутром, что за всем этим кроется что-то скверное, но что?

— Да, — невозмутимо кивнула Лайла, — наши агенты нашли этих Охотников и допросили. А те рассказали много интересного.

— А именно? — поинтересовался я.

Все внутри меня сжималось в плотную пружину.

— А именно, что, когда они добрались до Новых Афин и тур уже подходил к концу, Ирина уже, скорее всего, знала о гибели своего мужа, потому что предложила Охотникам за хорошую плату сопроводить ее, уже без туристов… как ты думаешь, куда?

Она выдержала эффектную паузу.

— Ну? — не стерпел я.

— Как ты, наверное, и сам догадался, к вулкану Олимп! — Она посмотрела на меня внимательно.

— Отлично, — кивнул я в свою очередь, хотя внутри меня все похолодело, — возможно, ее муж как-то подстраховался на случай, если он не сможет встретить ее вовремя, и оставил в городе связного, так как знал заранее, в какой город поедет Ирина.

— Все может быть, — кивнула Лайла, — и еще одна деталь…

— Какая? — спросил я напряженно.

— Этого ты не мог бы не заметить. — Лайла горько улыбнулась. — Когда вы уезжали на прием к губернатору Персеполиса, Ирина надела декольте, я оценила ее фигуру — да, я тебя понимаю, ты настоящий эстет!

— Не знал, что тебе нравятся женщины. — Я присвистнул.

— Чисто по-женски, Странный, чисто по-женски. — Она улыбнулась. — Я умею ценить чужую красоту, так как и саму-то бог не обидел. Так вот, о чем бишь я, ах да… бижутерия у нее тоже красивая, заметил? Такая змейка в виде латинской буквы «S»…

Я напряженно молчал. Внутри меня все бурлило, но я старался изо всех сил, чтобы этого не было заметно! Черт возьми! Она рассуждала так похоже на…

— Итак, — с театральным пафосом продолжала она, — ты этот кулончик видел. А помнишь, как выглядит мой универсальный ключ от этого объекта? Который, как ты, скорее всего, понял, называется «Зеркало-9». Я не знаю, почему «Пантеон» избрал своей символикой этого змея, Уробороса. Да и технология изготовления у этих ключей, говорят, страсть какая сложнейшая и уникальная…

— Объясни ты мне, — я начинал дрожать, будто от сильнейшего холода, — что ты хочешь мне всем этим сказать?

— А ты не понимаешь? — Она вновь прищурилась. — Посмотри на эту женщину внимательно, пораскинь мозгами.

Она кивнула на безмятежно спящее лицо моего милого гида. Во мне боролось два чувства: заткнуть Лайлу насильно и разбудить Ирину и устроить ей серьезный допрос. Я даже забыл на несколько минут о том, что мы находимся в бетонной коробке, где навалом людей с оружием, которые с удовольствием будут в нас стрелять… или не будут? Или только по некоторым из нас?

— Лайла, — промолвил я наконец, — скажи уж свою версию, а я скажу потом свою, раз ты затеяла весь этот разговор. А то, не ровен час, сюда прибегут плохие парни…

— Ладно. — Она сжала губы, а у меня замерло сердце. — Вот эта хрупкая милая девушка перед нами — это и есть не кто иной, как пресловутый Посейдон, падший ангел из «Пантеона»… И он пока спит…

Я некоторое время постоял с раскрытым ртом, внимательно изучая Ирино лицо с какого-то нового ракурса восприятия. Спокойное, холодное лицо внешне очень скрытного, малоэмоционального человека, вся жизнь которого бурлит в основном в глубине…

— Лайла, — произнес я медленно, когда рот мне удалось закрыть. — Но… это… это же полный бред! Зачем тогда весь этот цирк?!

— Так цирк-то и был нужен, чтоб все бегали взад и вперед, абсолютно не понимая, что происходит на самом деле! — Лайла подняла палец вверх. — Суматоха! Война в раю!

— Но такой риск!.. — попытался я возразить.

— Никакого риска! — усмехнулась Лайла. — В том-то и дело! Ирина — ключ, ее не тронет ни одна разведка. А для всех остальных она — несчастная жертва! И ты первый, кто ляжет за нее под танк! Тогда как обыкновенный оперативный работник хладнокровно просчитает ситуацию, может отступить или выкинуть что-то предсказуемое…

— Но тогда нелогично, что меня чуть не убили, и она осталась бы без…

— Да людям Посейдона дан был приказ тебя не трогать! — Лайла вновь горько улыбнулась. — Скорее меня шлепнут за мой длинный язык… На «Изумруде» паладины не успели, а возле Башни — успели… Сеньку твоего специально туда загнали, по заказу, чтобы мы время нагнали…

— А Дарби…

— Дарби — просто обыкновенный идиот с авантюрным складом ума! Он не знал всех фактов и действительно решил всех переиграть, хотя исполнял подстраховочную роль! Полез в ферзи. И итальяшка не писал никаких стихов, и грохнули его из ее же бластера! Зачем? А потому что это слишком очевидно, чтобы заподозрить тихую домохозяйку в таком коварстве! Он единственный, кто предположительно мог знать Посейдона в лицо, но, видно, сомневался. А когда вы устроили обыск на заводе, я чуть со смеху не лопнула — личного досмотра даже не произвели. А поклажу у верблюдов кто-нибудь догадался посмотреть? Сыщики хреновы!

При этих словах я невольно вздрогнул: я вспомнил, как Йорген говорил, что кто-то снимал сигнализацию с двери! Боже, какой я идиот! Бумажный парень в стране огня! Капитан велосипедного плавания! Подводная лодка в степях Украины! Лох! Вот о чем мне намекали мои видения во снах! Работа с уликами! А я уже возомнил себя непобедимым героем, который выкручивается из любой ситуации!.. Ох… какой же я идиот! Я, а вовсе не Дарби… Он просто не знал, а я знал все! Я не хотел думать!

— Нас с тобой, Дэн, просто одурачили, как малышей, — тихо сказала Лайла. — Я-то опытный разведчик, у меня за плечами около сотни сложнейших заданий, я все выполняла четко и аккуратно, всегда балансировала в любой ситуации, меня поэтому и рекомендовали в «Пантеон», потому что мы действительно лучшие, а когда начался этот бардак и неразбериха, я стала в этом сомневаться, хоть надо было понять еще тогда…

— И на старуху бывает проруха, — философски изрек я…

— И когда я все же догадалась, в чем дело, я не могла тебе подать знак, — продолжала она. — Мы были всегда на виду друг у друга, а я опасалась повторить судьбу Джованни. Я не боялась смерти — я боялась провалить задание… Да и ты еще…

— Что — я?

— Ты всегда был рядом с ней, и я опасалась с тобой контактировать. — Она вздохнула. — Так неприятно было видеть, как она с тобой заигрывала… То есть… Как ты поддавался на это… но я понимаю — вы просто сошлись…

— Лайла, но я же не знал… — Я опять смотрел на безмятежное лицо Иры…

— Я и сама не знала… — Она опустила глаза. — Просто… это… наверное… Женская обида…

— Ну и что ты предлагаешь сейчас сделать? — спросил я, озадаченно потерев свой лоб. — Ведь Посейдона стоит ликвидировать? Это решит все проблемы? Тогда перестанут гибнуть люди?

— Ты сможешь ее убить? — Грудь Лайлы вздымалась как бархан на ветру.

— Пожалуй, что… — Я задумался. — Я не знаю… она не может…

— Может, Странный, может. — Лайла тяжело вздохнула. — Сейчас у нас три варианта: отключить приборы — и пусть она роняет слюни до последних дней; просто ее пристрелить во сне (согласись, смерть гуманная) и сделать вид, что мы не в курсе, — это опаснее, но выгоднее… Что ты думаешь?

— Я бы ее… пристрелил, — тихо ответил я. — Чтобы не мучилась… ведь она…

— Я думаю, что не стоит ее убивать, — торопливо сказала Лайла. — Она нам может понадобиться…

— Лайла, ты что, дура? — Я выпучил глаза. — В наших руках сейчас средоточие «зла»! Мы можем избавить от него мир, за который ты так борешься! И я! Не будет ренегатов — не будет этой резни! Ты что, не понимаешь?

— Дэн, она — наш козырь! — Лайла сверкнула глазами. — Тебя могут и не убить, но меня точно грохнут… Тебе меня не жалко? С ней нас не тронут, понимаешь?

Я задумался.

— Не понимаю, но поверю тебе на слово, — сказал я, кивнув. — Знаешь, словно пелена спала с глаз… Я не дам тебя в обиду…

Я вздрогнул: мне показалось, что Ирина пошевелилась…

— Спасибо тебе, Дэн. — Лайла потерла виски. — Мне было очень неприятно говорить тебе об этом… Я думала, что ты меня пристрелишь за такие слова о любимой женщине… Просто ты мне сразу понравился, и я…

— Лайла, милая, пойми, — сказал я горячо, — я просто хотел разобраться. На Марсе нет такой вещи, как привязанность, и…

— И?

— И я считаю, что нужно действовать, а не рассуждать, — сказал я решительно. — Сможем ли мы выбраться отсюда? Вместе с Посейдоном?

— Да, — кивнула она. — Сейчас узнаем, как там наши «шакалы», и…

Вдруг под потолком раздался голос Дарби, отразившийся в бетонной коробке:

— Я вас почти не слышу и не вижу, но это не суть важно: вам все равно крышка, если не сдадитесь…

Его перебил женский голос внутренней системы охраны:

— Внимание, всем сотрудникам охраны, занять боевые посты, включена резервная система управления, повторяю…

— Черт! — выдохнула Лайла. — Обошел все-таки, гад, мой уровень доступа…

— Что? — вырвалось у меня.

— Он запустил резервную систему безопасности. — Лайла стала набирать на пульте рядом с койкой Ирины какие-то комбинации клавиш. — Сейчас все роботы будут наши!

— А Ирина? — спросил я взволнованно.

— С ней все будет нормально, я сейчас отключу эту хреновину: время вышло…

— Смотри, Лайла, ты сама сказала. — Я предостерегающе нахмурился.

Завыла сирена, и где-то в утробе комплекса послышался многократно повторенный металлический лязг. Ну почему там, где я последнее время появляюсь, всегда начинается сирена, стрельба и смертоубийства?!

Я машинально погладил приклад своего трофейного АК-108, озираясь по сторонам.

— Все! — сказала Лайла. — Готово! Дэн, бери ее и иди вон в ту дверь. Я буду там — надо активировать транспортер. Живо!

И она побежала к дальней стене помещения, которая тонула в полумраке.

Я вновь поглядел на лицо Ирины, и все у меня внутри сжалось. Огоньки приборов потухли, но Ирина продолжала лежать, не шелохнувшись. Я наклонился и аккуратно приложил голову к ее груди: тихое дыхание было почти неслышно, так что мне в первые секунды показалось, будто Ирина не дышит. Но затем я расслышал тихий пульс, спокойный, размерный стук ее сердца. Я осторожно снял с ее головы опутанный проводами шлем, который остался висеть на стальной никелированной штанге, и, поднеся губы к ее уху, прошептал:

— Я пришел за тобой, принцесса! Пора вставать!

Потом я вновь наклонился над ее лицом и поцеловал.

Ее губы были прохладными и непослушными, зубы плотно сжаты, но я продолжал ее целовать под вой сирены, и сердце мое бешено колотилось в груди. Вдруг она глубоко вздохнула, вздрогнула всем телом, и я прервал поцелуй.

Ирина застонала, захлопав ресницами, взглянула на меня своими огромными серыми глазами.

— Дэн… — тихо, с легкой хрипотцой в голосе сказала она и прокашлялась, — Дэн, ты пришел! Господи, как хорошо, что ты здесь…

— Да, я здесь, маленькая моя, — кивнул я, — я же обещал, что не дам тебя в обиду. Пойдем скорее, нас ждет Санчо Панса в обличье Лайлы.

— Лайла тоже сбежала? — удивилась Ирина, слегка потянувшись.

— Да, только ты на нее внимания не обращай, она у нас разведчик и плетет несусветную чушь! — Я улыбнулся. — Тебя не обижали?

— Нет, — ответила Ирина, — все в порядке, а ты не ранен?

— Да нет, — я махнул рукой, — уже на подходе сюда провалился под пол, немного задел ногу.

— Там, где рана? — с волнением спросила Ирина.

— Ну… да… — нехотя признался я.

— Я так и знала, — вздохнула она. — Дэн, ты должен быть аккуратнее, если ты переломаешь себе кости, я этого не переживу.

Она принялась тереть виски руками.

— Хорошо, — сказал я и вновь поцеловал Ирину, долго и страстно.

На этот раз она ответила, и я так захотел, чтобы исчезло в одночасье все происходящее вокруг, все, кроме нас…

Я вздохнул — прострелило ногу.

— А что это так орет? — спросила Ирина, когда поцелуй был закончен.

— Не обращай внимания, милая, — ответил я, — со мной всегда так последнее время: где бы я ни появился — поднимается тревога, и люди становятся злыми и несговорчивыми. Я начинаю думать, что во мне что-то не так. Комплексы детства. Пойдем скорее…

Ирина поднялась и села на койке, потерев виски, я подал с тумбочки ее шлем и, подойдя к другой койке, взял свой.

— Что тут происходило, Дэн? — спросила она.

— Нам с тобой делали биоэлектроскопирование, пойдем, дорогая, надо валить отсюда…

— Боже, Дэн, что это?! — спросила Ирина, широко раскрыв глаза, указывая на три трупа и кровавую дорожку на полу.

— Ира, это плохие ребята, нам пришлось их пристрелить, а то они собирались нас опять забрать к Дарби, — ответил я. — Не смотри туда…

— А этот… — дрожащим голосом снова спросила Ирина. — С клювом?..

— Это мутант… — Я взял ее за руку, помог надеть шлем и подняться. — Дорогая, нам пора.

Ирина сделала несколько неуверенных шагов, и я подхватил ее за талию. Мы отправились туда, где не так давно скрылась Лайла.

— Как ты себя чувствуешь, милая? — спросил я.

— Нормально, — тихо ответила Ирина, — только голова слегка кружится…

— Потерпи немножко, — сказал я, наступив неудачно на больную ногу и чуть не вскрикнув.

— Нога, да? — спросила Ира.

— Да, побаливает, ничего страшного…

— Ой, Дэн… — вздохнула она.

В полутьме на стене чернел дверной проем. Я включил нашлемный фонарь и посветил внутрь — там была короткая стальная лестница и какой-то небольшой коридор. Кое-как преодолев лестницу, мы подошли к следующей двери. За ней начиналось что-то вроде тоннеля, опутанного проводами по стенам. Он шел перпендикулярно нашему движению. Пошарив в стороны фонарем, я заметил силуэт Лайлы и какую-то конструкцию, состоящую из небольшой платформы, нескольких кресел и пластикового стекла спереди. В этот момент я чуть не споткнулся о какой-то предмет на полу — это оказался длинный рельс, уходивший под эту конструкцию. Лайла обернулась.

— Странный, ну сколько вас можно ждать? — сердито сказала Лайла в шлемофоне. — Привет, Ирэн. Как ты себя чувствуешь?

— Привет, Лайла, — тихо ответила Ира. — Для гида я чувствую себя неважно, а так вроде нормально. Спасибо, что помогла Дэну…

— Пустяки! — отмахнулась та. — Не все же Странному в героях ходить… Давайте, забирайтесь сюда…

— А что это? — спросил я.

— Это наш план «Б».

— А что, до этого был план «А»? — полюбопытствовал я.

— Мы не пойдем через центральные ворота, «шакалов» придется бросить, — ответила Лайла. — Едем на аэродром.

— Аэродром? — удивился я. — Здесь сосредоточены Военно-воздушные силы Марса? Никогда о таких не слышал…

— Странный, сейчас не время острить — полезайте в транспортер. — Лайла уселась на переднее кресло. Зажглись огоньки приборной панели, и зажужжал электродвигатель. — Странный, садись сзади меня и держи автомат наготове. — В голосе ее отчетливо звучали командные нотки.

— Что, будут посты? — спросил я, усаживая в кресло Ирину и пристегивая ей ремень безопасности.

— По схеме — нет, — ответила Лайла, — но не забывай: на объекте тревога…

И тут в коридорчике, из которого мы только что вышли, раздался противный скрежет и какой-то тихий шум, напоминающий…

— Все, довыпендривались! Странный, ты сел?! Поехали! — Лайла почти кричала.

Транспортер дернулся и начал плавно набирать скорость. Я обернулся назад: из медленно удаляющегося проема двери показались гусеничные траки и пара пулеметных стволов! Это был патрульный робот «Берсерк»! Он выполз только наполовину, но уже разворачивал орудийную станину в нашу сторону, блеснув в темноте объективом видеосканера!

— Ира, пригнись! — крикнул я, и тут же раздался оглушающий рокот пулеметной очереди и свист пуль. В темноте тоннеля засверкали искры от рикошетов.

Транспортер уже разогнался достаточно быстро, а тоннель начал делать плавный поворот: мы выходили из зоны огня. Но это не очень утешало. Как не утешало и то, что у нас приличная разница в скорости, — во-первых, «Берсерк» уже идентифицировал нас как цели поражения, во-вторых, теперь он у нас на хвосте до победного конца, и стряхнуть его удастся, только уничтожив. К тому же он оповестил остальные патрульные машины во всем комплексе, и теперь они будут на нас в прямом смысле «охотиться». А сразиться с парочкой таких машин — это почти как с шагающим танком: большой плюс «РоСтОКа» состоял в его маневренности и «искусственном интеллекте» с огромным набором сканирующих систем и альтернативной боевой тактикой. Говорят, что их создавали на основе записей реальных боев таких же машин, но которые управлялись людьми дистанционно.

Я поплотнее прикрыл забрало шлема, чтобы встречный ветер не задувал внутрь. Да… теперь надо не задерживаться нигде, надо выиграть время по максимуму.

Я сидел с автоматом в руках, а Ирина положила мне свою ладонь на колено. Это меня ободрило — выкрутимся как-нибудь!

Скорость вдавливала в кресло, и по животу бегали мурашки… Мне вдруг показалось, будто я осел, бегущий за морковкой на удочке, — как бы я ни торопился, морковь висит все на той же дистанции… Аэродром… еще вчера скажи мне кто-нибудь про подземный аэродром, вход в который замаскирован в лежащей на боку подводной лодке и который ведет на секретный подземный объект, где проводят генетические эксперименты над людьми и животными, среди коих имеется карлик-телепат, наполовину гриф, а наполовину человек, под кодовым названием «образец номер две тысячи сорок четыре»…

Я не знаю… я бы сперва громко посмеялся, а потом постарался игнорировать этого человека как особо опасного психа… А самое главное… Я влюблен… в девушку-гида, которая оказалась ренегатом мировой разведки, корнем зла, что собрался управлять миром. Кто она? В тысячный раз спрашиваю себя. За что я подставляю жизнь Йоргена, Сибиллы, которые когда-то спасли жизнь мне? Совершенно незнакомых и ни в чем не виноватых туристов? Ира, моя милая Ириша — темное облако с угольками вместо глаз… Зловещий Посейдон, владыка подразделений внешней армейской разведки? Какой бред!!! Это она аккуратно подбила своего мужа помочь ему с его работой, чтобы все было шито-крыто. Он обрадовался, что может хоть как-то быть ближе со своей женой, делать общее дело, чувствовать ее локоть, — она становилась его партнером в тех играх, от которых он ее сознательно ограждал. Она становилась совсем ЕГО женщиной… Кто из них придумал эту дурацкую авантюру? Кто решил распустить слухи в «Пантеоне» про нового таинственного ренегата Посейдона? Не исключено, что оба… Я помню, как Ирина сказала, что ненавидит, когда ее водят за нос, что-то скрывают… В одном Лайла точно ошиблась: Ирина вовсе не хотела быть простой домохозяйкой, но и подлости и расчета в ней тоже не было ни на грош. Это опасный сплав нереализованности и романтизма… это почти то же самое, чем являюсь я… Господи… Да мы оба враги любого общества, любого государства… Идеалисты… ультралевые маньяки, готовые принести в жертву все ради собственных иллюзий… А сквозь тонкую прослойку по ту сторону зеркала видится нам коровья морда обывателя… человека без идеалов, любителя сериалов, стоящего в стойле уютной реальности, и это схема двух крайностей… Да… А как учит древнее знание: правда — она посредине, она меж двух пропастей. Лезвие бритвы, которое является осью весов. Не существует Кощея Бессмертного, который хочет испортить детям праздник: его выдумали люди, скрывающиеся за ликом «безликого» Посейдона… Как говорил принц Гамлет: «Слова-слова-слова»… Ужас — это то, что я сейчас осознал!!! В голове был полнейший хаос… Я понял, что все мои идеалы — яйца выеденного не стоят… Вся моя правда — это обыкновенное чистоплюйство, подсознательная жажда осчастливить всех в мире, переделав под свои красивые идеалы… Такова уж человеческая природа… бороться за доминирование своего — не вида, но клана. Своей задачи, не идеи… Сколько мне еще предстояло узнать об этой женщине, сколько она еще скрывает… Я приуныл — Ира и есть мое отражение в реальности. Только я решил действовать эволюционно, а она — революционно. Конечно, девочка, воспитанная на правильных книгах, на нужных идеалах (как и я), прагматично рассудила, что интеллигент должен защищаться… Вот только не верю я, что по ее приказу или личной инициативе убили Джованни, не верю, что она купила паладинов, не верю, что по расчету она полезла с бесполезным бластером на АШаТ. И гарпию пристрелила, чтобы втереться мне в доверие. И тошнило ее при виде трупа кадавра по-настоящему… Увязнув в этой истории, я стал понимать гораздо больше, чем раньше, — это был крик идеалиста, который многие восприняли как карканье ворона, готового клевать глаза трупам… Это тупое быдло подхватило ее идею, чтобы примитивно устроить переворот, а тупое быдло не имеет социального статуса — это состояние души… Совокупность воспитания, комплексов и лени… лени душевной… наплевательства на других… очень удобно было прикрыться ренегатом в рядах, чтобы стать в оппозицию, чтобы переделать кормушку, взять кусочек власти, подержать большой штурвал… А мы… мы простые идиоты, нашпигованные романтическими идеями. Самая страшная наша беда — это то, что мы судим других по себе. Нам кажется, что все должны быть внимательными (даже «плохие»), начитанными (даже тупые), порядочными (даже серьезные)…

А ведь все, что интересует массы, — это покой и свобода нагадить в центре тротуара… Хотелось сказать «Аминь», а вырвалось «Зиг-хайль!» — хотя это одно и то же, как бы ни пускали пену моралисты…

Я еще крепче стиснул рукоять автомата и поклялся себе, что буду сейчас стрелять в любого, без промаха и жалости…

Да… Я люблю Посейдона, я люблю Ирину, и мне это нравится — будь она хоть самим Сатаной или Баалом с Ктулху… Она чиста и непорочна, я постараюсь исправить нашу общую глупость, мы сможем стать умнее или тупее на горьком опыте сожранных детей, пролитой крови, пролитой спермы… придется написать Тору заново или перевести ее с шумерского…

Не убий, не укради, не прелюбодействуй… Гордыня, жадность? Это только тогда выглядело революционными идеями, по яркому контрасту с возведенным в абсолют правом «сильнейшего». Времена изменились не очень, а вот восприятие изменилось — и теперь эти лозунги приелись, да и не дают тонких ответов на сложные вопросы, которые возникли за последние тысячелетия… Разве что абсолютно мудрым и абсолютно тупым, а таких меньшинство…

Вот и сейчас… Стоило человеку сказать: «А зачем нам управление свыше? Нет тут гордыни, просто стыдно не разобраться в этом самим, полагаясь на Большого, или Божественного, Дядю, который все сделает за этих духовных лентяев». И тут как по команде зашуршал муравейник, стали тратиться миллиарды кредитов на развитие, на эксперименты над людьми, на роботов-убийц, на шайку уродов и психопатов, которые решили, что они в состоянии научить и направить, — одно плохо: они так и не стали харизматическими лидерами.

Но ведь неспроста все думающие и чуткие люди имеют «левые» убеждения?

Я запутался… устал…

Свистел ветер из внешних микрофонов, змеились кабели по стенам, гнулся и извивался тоннель, а роботы хотели нас убить… Жаль, что они не размышляют на такие идиотские темы, как мы…

В этот момент я окончательно решил, что ни один волос не упадет с головы Ирины, пока я дееспособен…

— Далеко еще? — нарушил я молчание в эфире.

— Да, — ответила Лайла, — прилично: аэродром подземный и конечно же не находился под озером, мы едем за границы кратера, и не за ближние…

Я уж было хотел спросить Лайлу, почему мы не полезли в комплекс с этого аэродрома, но потом понял, что, пока бы мы добрались из такой дали, люди Дарби бок о бок с роботами могли бы нас по недомыслию кокнуть — они-то про Посейдона знать не должны…

Я заметил, что Ирина подняла забрало шлема и, сморщившись под потоком воздуха в тоннеле, тронула меня за рукав.

Я понял, чего она хочет, и, выключив шлемофон, тоже открыл забрало, сильно прищурившись, — в лицо дул теплый приятный воздух, слегка отдающий креозотом. Я наклонился к Ирине и прижал свой шлем к ее, не упуская из виду силуэта Лайлы, освещаемого редкими огнями, и стараясь вглядываться в черную перспективу тоннеля.

— Дэн, — услышал я голос Иры, перекрываемый шумом ветра и воем электродвигателей, — кто она такая? Чего она хочет от нас?

— Ира, — я старался говорить негромко, благо ветер сносил звуки назад, — она «крот» из нашей группы, работает в том же спецкорпусе, что и твой покойный муж, спасла нас от Дарби — цели ее пока неясны…

— Что она тебе говорила? — спросила Ирина, и в ее голосе сквозило волнение.

— Рассказала мне про мировой заговор, — ответил я, попытавшись изобразить на лице улыбку (в рот тотчас же задул ветер, и щеки мои раздулись), — еще про «Пантеон», секретную мировую разведку, при власть имущих недоносков…

— Ты ей веришь? — В глазах Ирины сверкнул блик промелькнувшего на стене фонаря.

Я слегка вздрогнул.

— Кое-чему верю, — кивнул я. — Мы сейчас находимся с тобой на объекте «Зеркало-9», я сам видел маркировку стоящих тут грузов, это секретная лаборатория биологических экспериментов, которая находится под заброшенным институтом исследований марсианской атмосферы «Эол». Дарби хотел снять с тебя параметры твоего биополя, чтоб попасть на базу «Зеркало-13» и устранить тебя как помеху. Дарби решил переиграть и саму разведку «Пантеона», и ренегата, который хотел пробраться на эту базу с целью перехвата управления спутников психотронного действия, которые влияют на людей…

— Дэн, я ничего не понимаю, — перебила Ирина громким шепотом, — меня просто бесит эта курица, которая так нагло водила нас за нос. Какие спутники? Какой ренегат?

— Ренегата называют «Посейдон» — это кличка, — пояснил я, чуть не подавившись волной ветра: тоннель резко повернул. — На Марсе находится секретная база контроля за некоторыми спутниками Земли, имеющими психотронное действие, — это секретный социальный правительственный проект по гармонизации общества, а твой муж закодировал вход посредством узора твоих биополей — тебя не то что убить, тебя и обижать нельзя… Вот что это за база и почему за нами все гоняются, но из-за бардака пару раз чуть не убили… Это если кратко.

Ирина скосила глаза вправо и долго разглядывала меня с видом профессора-психиатра (именно «психиатра», а не «психоаналитика»): как говорил мне один мой друг, еще на Земле, — к психоаналитикам ходят «по-маленькому» а к психиатрам — «по-большому».

— Дэн, ты уверен, что она не продолжает парить тебе мозг? У нее лицо продажной женщины! — Ирина хмурилась, и мне это не понравилось.

— Ира, если у тебя есть более логичная цепочка событий, — не выдержал я, — так поделись ею со мной: я не хочу, чтобы мне все рассказывали посторонние люди, а не мой любимый гид!

— Просто она тебе крутит мозги, а ты ее слушаешь! — Это не было похоже на мою Иру.

— А ты? — вырвалось у меня. — Ты мне не крутишь мозги? Ты мне все рассказала, что знаешь? Да?!

Ирина захлопнула забрало шлема и отвернулась. Я стиснул зубы и сделал то же самое, также отвернувшись в сторону. Только вновь стиснул автомат в руке и включил шлемофон.

Транспортер успокоительно покачивался на рельсе, а я в двухтысячный раз спрашивал себя, что это за женщина и на кой черт я ношусь с ней как с писаной торбой. Я думал, что я, как принц, разбудил свою спящую красавицу, пробравшись, рискуя жизнью, в подземелье Людоеда, а она…

Посейдон — какой из нее Посейдон! Обыкновенная ревнивая женщина! Будь на месте Лайлы, к примеру, Азиз, она бы не пикнула… Да пошли они все… мне чуть ногу не отъели…

Минуты через три я прекратил себя жалеть и тупо уставился в быстро надвигающееся пространство коридора… И вдруг…

Вдруг раздалось шипение в шлемофоне, и голос Ирины сказал:

— Дэн, ну хватит обижаться…

Я разозлился окончательно! Детский сад! Стиснув зубы, я промолчал.

Она вновь положила мне руку на колено и слегка сжала пальцы. Я опять повернулся к ней и сказал в шлемофон суровым голосом:

— Когда мы поженимся, ты возьмешь мою кличку — Ирина Странная: на Марсе так принято…

Она поглядела на меня, широко раскрыв глаза — то ли в изумлении, то ли в ужасе, — а я вновь отвернулся.

Мы продолжали нестись по коридору, который изредка пересекали другие тоннели: видно, транспортные линии имели сообщение с какими-то другими подземными помещениями, которые не были обозначены на плане Лайлы.

Почему люди так обожают секреты, тайны? Откуда эта жажда все глубоко спрятать? От этого ли выработалось такое же сильное желание что-то найти? Раскрыть? Обнажить?

Крепко затянутая бинтами нога почти не болела, только чуть-чуть покалывала.

В перспективе темного тоннеля появилось мерцающее пятнышко света. Через пару минут Лайла стала сбрасывать ход. Натужно завыли электродвигатели. Мы уже почти подъехали к какому-то слабо освещенному помещению, как вдруг я уловил по стенам знакомое движение.

— Жми! Лайла! Вперед! — только и успел я крикнуть, одной рукой толкнув ее в спину, а другой нагибая Иру вниз.

Из стен аккуратно выезжали металлические панели, на которых висели по две пулеметные пары. Автоматическая турель скрипела — видно, механизм давно бездействовал, — это нас и спасло: сверху, из черного потолка, с таким же протяжным скрежетом опускалась гофрированная заслонка…

Хорошо, что у Лайлы реакция солдата: вновь завыли двигатели, и нас вдавило в кресла. Транспортер, роняя снопы искр, прокрутив несколько раз ведущие колеса на рельсах, рванул вперед — и тут же раздались первые выстрелы. Мышцы моего тела напряглись, левым плечом я попытался прикрыть Ирину.

— Держитесь! — раздался в шлемофоне сдавленный выкрик Лайлы. Пули просвистели где-то совсем рядом, и тут раздался глухой треск — это опускающаяся заслонка снесла лобовое пластиковое стекло. Транспортер буквально вломился на большой скорости в неярко освещенную залу с несколькими путями, разделенными асфальтированными платформами. Рельсы уходили в другие тоннели. Все они медленно закрывались металлическими заслонками.

— Внимание! — раздался над нашими головами равнодушный женский голос, лишенный интонаций. — На узловом объекте «Дельта-четыре» находятся посторонние, просьба сотрудникам охраны прибыть в указанный объект, повторяю…

А где-то сзади раздалась новая многоголосая трель.

— Дэн! Прыгайте! — крикнула Лайла. — Я не заторможу!

Кинув взгляд вниз, я заметил стремительно приближающуюся платформу. Я схватил Ирину за рукав и резко повалился набок, потянув ее на себя. Удар был несильным, резануло в ноге, и мы с Ирой раскатились кубарем в разные стороны.

Тут же раздался металлический лязг, гулкий удар, затем скрежет под вой затухающего мотора: транспортер со всего маху въехал в противоположную створку тоннеля, которая почти успела закрыться. Он подпрыгнул вверх, окатив стену искрами, и завалился набок, бесцельно вращая двумя блоками небольших колес…

— Вы живы? — раздался запыхавшийся голос Лайлы.

— Вроде, — ответил я, подбежав к Ире и помогая ей подняться…

Теперь я понял, почему свет слегка мерцал, когда мы подъезжали: здесь, на стене возле платформы, мигало несколько ламп с неисправными стартерами. Рядом была дверь с надписью «Ангар «Дельта»».

— За мной, — скомандовала Лайла, кинувшись в сторону двери, как вдруг дверь стала медленно уходить в сторону.

В темной щели показались тускло поблескивающие стволы автоматов, выпустившие веером сразу несколько трассирующих очередей.

Я был уже готов к чему-то подобному. Я прикрыл Ирину, одной рукой вскидывая автомат на ремне, а второй вынимая из разгрузки осколочную гранату и выдергивая за кольцо зубами чеку. Я дал короткую заградительную очередь, постепенно отступая к стене, под мерцающие лампы. Лайла уже оказалась у стены — одним длинным кувырком по платформе.

Я аккуратно, навесом, швырнул гранату в темный проем двери и, оттолкнув Ирину назад, прижался к стене.

Послышались глухие крики, ругань, а затем грохнуло. Яркая вспышка сверкнула за дверью, зазвенело в ушах, запели осколки, а сама дверь слегка прогнулась на нас.

Звон в моих ушах стал превращаться в жужжание электрогитары, которая играла жесткий роковый риф. Эти звуки рождались в моей голове сами, когда начиналась эта адреналиновая пляска, этот будоражащий сердце и мозг ритм выстрелов. Вот вступили тарелки, я подскочил ко входу, и вновь раздались выстрелы: на сей раз я заметил вспышку где-то сбоку, и опять заколотился в моих руках автомат. Лайла стреляла куда-то в противоположную сторону дверного проема. Ударила бас-бочка, и рабочий барабан выдал вступительную трель. Тогда разом, на две восьмых, по сильной доле, грянули гитара и густой отрывистый бас. Лайла сделала мне какой-то жест, после чего захлопнула забрало и кувырнулась в темный дверной проем.

— Дэн, осторожнее, прошу, — услышал я в наушниках испуганный голос Ирины, начавшийся четко со второго квадрата, под леденящий душу вой электрооргана. Я почти танцевал, все мои движения были пропитаны ненавистью и подчинены ритму звучащей в голове музыки.

Я подскочил к двери, тоже захлопнул забрало шлема, включив ночное видение. Сжав автомат и стиснув зубы, я кувырнулся за Лайлой, и тут же рядом со мной просвистел сияющий гневным огнем пунктир трассера.

В полумраке я заметил силуэт Лайлы, стоящей на одном колене, и, подкатившись к ней сзади и повернувшись к ней спиной, скопировал ее позу, упершись локтем в колено. Я приник к прицелу: доли секунды на то, чтобы вникнуть, мгновения, чтобы понять под рокот гитарных струн и грохот выстрелов. Сбоку стояли какие-то ящики, охрана была с двух сторон. Тысячей осколков сознания я заметил за секунду многое: два неподвижно лежащих на полу тела, высовывающиеся из-за ящиков ствол и край шлема и какое-то неясное движение на заднем фоне. Мушка почти сразу легла на кусок шлема стрелка, и я послал короткую очередь. Тот огрызнулся в ответ серией выстрелов и спрятался. Максимум двое… так… я замер на мгновение, но вдруг заметил краем глаза тень летящей гранаты и несколько раз кувырнулся вперед, успев крикнуть в эфире:

— Граната!

Сзади громыхнул взрыв. Часть пути я проехал на пузе, чтобы избежать попадания осколков. Вновь показался ствол из-за ящиков. Он опять выплюнул смертоносную гирлянду огня прямо передо мной. Но я уже встал на колени, резко развернул в движении корпус прямо за угол. Нырнув головой под ствол, который чуть выступал вперед, я с силой боднул вверх, надеясь выбить автомат из рук противника. Он увернулся, откинулся назад, но мой кулак, шедший по большой дуге, достал его по шее. Он ударился шлемом о ящики, разворачивая на меня ствол.

Я присел на левую ногу и, резко крутанувшись, ударил его правой в грудь: хорошо, у меня берцы с титановыми прокладками. Ударили тарелки, и по альтам прошел ритмичный перекат. Я навалился на врага, выдирая у него оружие из рук. В это время сзади грянула очередь, но мне повезло: на бронежилет пришлась одна пуля, и та рикошетом, а вторая чиркнула по шлему. Значит, гипотетический «второй» занял позицию где-то подальше.

Я заметил движение руки противника к поясу — за пистолетом. Мы оба пыхтели, как паровые котлы, я старался максимально слиться с ним, чтобы уменьшить вероятность стрельбы. Перехватив свой автомат, я ударил противника прикладом по кисти руки. Он взвыл и заехал мне рукой с тяжелой перчаткой в живот, но я успел сгруппироваться и вцепился ему в ворот комбеза. Он отчаянно упирался, пытаясь схватить меня за шею, а затем так сильно боднул меня шлемом, что я испугался: не треснет ли забрало? Голова загудела, отклонившись назад. Я даже не видел его лица за тонированным стеклом его шлема — для меня сейчас он был безликим нападающим, и мне было плевать. Музыка в моей голове перешла в ритмичный забористый шквал, пульсирующий в висках. Я опять различал перед глазами какие-то пятна и светящиеся нити. Я жил совсем в другом месте, в пространстве неясных ощущений и инстинктов. Все вокруг двигалось и пульсировало в ритме танца.

Спину неприятно холодило, я ощущал опасность сзади. Я старался действовать, как оживший музыкальный эквалайзер, как умная и расчетливая машина, смысл жизни которой — уничтожение, названное в более поздние века фальшиво подслащенным термином «зачистка».

Тело охранника извивалось, и вдруг он провел резкую подсечку под колено. Я повалился на спину, продолжая стискивать мертвой хваткой его ворот. Он качнулся на меня, а я приземлился на собственный зад. В ту же секунду вновь раздалась трель автоматной очереди, и я едва успел прикрыться телом нападавшего, которое вдруг конвульсивно дернулось и обмякло, придавив меня своим весом к полу.

Я отбросил его вбок, а сам резко откатился в сторону, к внешней стене, за какое-то стальное перекрытие. Едва я привстал на колено и вскинул ствол автомата примерно в то место, откуда были выстрелы, прямо перед прицелом, метрах в пятидесяти, между нагромождениями ящиков я заметил двух мерцающих слабым зеленоватым светом охранников. Их руки сжимали оружие, направленное в мою сторону.

Это длилось какие-то мгновения, за которые под рычащее завывание электрогитары в моей голове пронеслась масса впечатлений и мыслей. По коже выступил ледяной пот. Первая мысль… даже не мысль — слепок инстинкта: допрыгался! Сейчас будет два светящихся пунктира… в меня… боль… страх… доли секунды… темнота. Эти доли секунды промедлил один из них — как раз тот, который, по моим неутешительным ощущениям, должен был ответить мне на мою очередь в голову его напарника. Кончик мушки лег на первого, и, надавливая на курок, я инстинктивно вжался в стену, ожидая пули, готовый повалиться набок.

Мой автомат вздрогнул, я стиснул зубы и зарычал, чтобы выпустить наружу хоть часть бешеного пульса сердца, готового в любое мгновение прерваться…

Охранник отлетел назад, и я дрогнувшими руками резко перевел ствол на другого, потрясенный тем, что меня еще не срезала его очередь. Он задержался секунды на полторы, тут же сыграв свою последнюю роль — роль живой мишени. Он вскинул руки и повалился набок, выпустив веером короткую очередь, звонко ударившую в груду железных бочек. Боги марсианские, спасибо вам! Простое везение, блин! Я ошибся в выборе позиции, и это могло стать только что моей последней в жизни ошибкой!

Тысячу раз обругав себя безмозглым цербером, я отскочил под прикрытие нескольких пустых железных бочек и замер.

Стояла пронзительная тишина и снаружи, и в наушниках, даже музыка затихла. А меня колотило — только сейчас до меня дошел страх, который я должен был испытать несколько секунд назад. Меньше всего мне хотелось сейчас выходить из укрытия и проверять, кто здесь еще остался. Да и помещения-то я толком не разглядел: ясно было одно — оно просторное и с высоким потолком, под которым висели грузовые лебедки на рельсах.

Трюк с насаженным на ствол шлемом, который я осторожно высунул из-за своего укрытия, ничего не прояснил, даже когда я повторил его дважды.

Я рискнул и высунул шлем уже со своей головой внутри, — за рядами ящиков и бочек, в призрачном свете, на открытом месте темнело несколько крупных силуэтов. Они сильно напоминали геликоптеры, покрытые брезентом. Это зрелище меня немного ободрило.

Я, стараясь не шуметь, пригнувшись чуть не до пола, обошел груду бочек с темной стороны, по стене. Вдруг в освещенной части пространства кто-то шагнул вперед во весь рост. Я вскинул автомат и услышал в наушниках знакомый голос:

— Странный, ну ты живой или нет? — Это была Лайла.

— Да, — ответил я как можно спокойнее, делая шаг ей навстречу на ватных ногах.

— С тобой просто приятно иметь дело, — сказала Лайла.

Было ощущение, что ее этот короткий бой совершенно не тронул. Выглядела она как заправский герой кинобоевика. Я заметил, что в руках она держит уже два пистолета: один свой, а второй, здоровенный — старинного образца АПС[57], который неясно как помещался в ее маленькой ладони. На плече ее болталась FN P90[58]. В очередной раз я поразился, насколько не вяжется внешний облик этой девушки с ее способностями: кажется, ее атака была более результативна.

— Странно, — сказала Лайла, — их тут и на отделение не набралось… может, это не все?

— Ирина, — сказал я в шлемофон, — ты как?

— Нормально, — тихо ответила она, — а ты?

— Все в порядке, — ответил я, глубоко вздохнув. — Сейчас я подойду.

— Спасибо, Дэн, что про гранату сказал, — сказала Лайла.

— Дело-то житейское, — ответил я, постепенно приходя в себя и прислушиваясь к отзвукам удаляющейся в тишину странной музыки, которая играла у меня в голове все это время.

Я провел Ирину к вертолетам, стараясь обвести ее вокруг лежащих на полу мертвых тел. Всего их оказалось девять.

Вертолеты стояли на подвижных платформах с рельсовым ходом, сложив назад лопасти своих двойных винтов, словно и действительно были спящими птицами. Толстый слой пыли на брезенте ясно говорил, что они спят уже давно, и будить их не было никакой необходимости. Их было четыре: два покрупней и два поменьше. Это были боевые машины — по краям, словно короткие крылья, торчали орудийные стойки.

В воздухе стоял запах порохового перегара, смешанный с привкусом чего-то горючего вроде керосина.

Лицо Иры под открытым забралом казалось серым и угрюмым. Мы озирались по сторонам: вертолеты упирались носами в высокие трехстворчатые ворота. В правом углу виднелся ярко освещенный проем двери.

— Пойдем, — кивнула Лайла.

Я попытался всучить Ирине ПМ, но она отказалась, сославшись на то, что привыкла к своему бластеру, а он теперь неизвестно где. Мы, держа стволы наготове, осторожно вошли внутрь. Это оказалось патрульное помещение, которое примыкало к небольшому бытовому сектору. По стенам горели яркие стеклянные трубки, стол, пульт охраны с тревожно мерцающими огоньками, и что-то противно гудело. На голой бетонной стене, отбрасывая длинную черную тень на пол, висел красный огнетушитель с почти оторвавшейся от корпуса инструкцией. Атмосфера казалась мне тревожной: я не мог отделаться от ощущения, что мы здесь не одни. Сделал Лайле знак не шуметь, и она послушно кивнула. Ирина замерла сзади.

— Только не стреляйте, прошу вас, — словно гром среди ясного неба, раздался чей-то голос, усиленный внешними динамиками.

Мы с Лайлой резко развернули стволы на звук, и я, признаться, чуть не выпустил заградительную очередь — нервы были на пределе.

— Кто тут? — спросил я.

— Я без оружия, я не охранник. — Голос звучал совсем рядом, но немного глуховато.

Я остановил свой взгляд на столе, где валялись две включенные игровые приставки и какие-то куски нарезанной бумаги с нелепыми каракулями, заменяющие, видно, колоду игральных карт.

— Вылазь давай, — приказал я, — только аккуратненько и без лишних движений. Руки чтоб видно было…

— Да, хорошо, — ответил голос взволнованно, — только не стреляйте.

Сперва из-под стола показались руки: две ладони с рукавами военного комбеза. Затем макушка буро-охристого шлема с распахнутым забралом, в котором, в свою очередь, виднелось испуганное лицо с широко раскрытыми болотно-зелеными глазами и смешным носом, про который говорят «картошкой». Немного пухлые щеки, почти совсем белые.

Казалось, этот человек пытается парализовать нас своим безумным взглядом.

— Кто такой? — спросила Лайла резким командным голосом, направив на него оба своих пистолета.

— Я не охранник! — выдохнул человек, будто у него в груди скопилось много воздуха. — Я… я… это… член летного состава…

— Чей член? — сощурившись, переспросила Лайла.

— Я — пилот, — быстро пояснил сидевший под столом.

— Вот ты-то нам и нужен, парень, — кивнула Лайла.

— А вы очень нужны мне. — Он часто заморгал.

— Именно мы, ты ничего не путаешь? — Меня еще слегка потряхивало после перестрелки, и этот парень вызывал какие-то подозрения.

— Ну да, — он поболтал над столом своим пухлым подбородком, — вы ведь из тех ребят, которые наделали столько шуму у заброшенной Башни, с танками? По крайней мере, твою фотку я точно видел…

Он качнул головой в мою сторону, продолжая держать руки поднятыми вверх.

— Вообще мы мирные люди, почти пацифисты, — ответил я, — и все, что нам сейчас надо, — это воспользоваться услугами вашей авиакомпании. Есть билеты на ближайший рейс? Нас трое, мы без багажа и очень спешим.

Лайла бросила на меня выразительный взгляд.

— Я вам помогу, — быстро закивал он, — а вы поможете мне…

— Не в том ты положении, парень, чтобы чего-то хотеть, — хмыкнула Лайла.

— И правда, — согласился я, — у нас последнее время большие проблемы с филантропией…

— Нет-нет, все в порядке, — горячо перебил он меня. — Я давно уже хочу отсюда свалить, а мне не дают! Летать не дают, дембеля не дают, оклад без летных часов копеечный, вы же понимаете… Скука смертельная, как в тюряге… Кроме этого ангара, я уже почти два года нигде не был… Это просто…

— Все, пробил час избавления, пора за работу. — У меня сложилось впечатление, что он не только нигде не бывал, но и ни с кем не общался.

— Вылезай, живо, — приказала Лайла, — и дуй готовить машину. Быстрее, а то мы тебя пристрелим.

— Не надо, что вы! — Он вытаращил глаза. — Я же говорю! Я хочу на волю, я стану Охотником, как вы! Я здесь с ума схожу…

Он кряхтя вылез из-под стола, полноватый, среднего возраста, с летными нашивками на комбезе и неким подобием брюшка.

— Руки можно опустить? — спросил он.

Лайла обшарила его портупею, все карманы, даже сапоги проверила, пока я держал его на мушке.

Мы отконвоировали его к вертолетам.

— Чтобы ускорить процесс, мне нужен помощник, — сказал он.

— Как тебя зовут? — осведомилась Лайла.

— Лейтенант Марсель Гриссо! — Он щелкнул каблуками и отдал честь. — Я, честно говоря, хотел сократить имя, но мне показалось, что «Марс» будет слишком претенциозно, и…

— Слушай, Марсель, — Лайла легонько ткнула его стволом пистолета в живот, — если ты летаешь так же, как треплешься, — мы лучше воспользуемся самоучителем, а тебя все же пристрелим. Ты понял, земляк? Странный, помоги этому очумелому: будет много болтать — пристрели, как собаку… у нас мало времени…

— Зачем же? — засуетился тот. — Я уже бегу…

Он кинулся к одной из крупных машин в центре ряда и принялся развязывать шнуровку на брезенте, я стал помогать.

— Вот она, моя девочка, моя красавица, наконец-то, — бормотал он, охая, ковыряясь в узлах.

— Почему это вертолет — девочка? — не выдержал я. Мне показалось, что он и вправду тут свихнулся.

— Гордая птица, — пояснил он. — Я зову ее Кэт.

— Кэт?

— Это довольно удачная местная модификация десантно-штурмового вертолета Ка-56, — начал охотно пояснять он. — Прямой потомок легендарной «Черной акулы». За счет незначительного увеличения объема фюзеляжа и уменьшения самой силовой установки, без снижения ее мощности, удалось добавить небольшую десантную кабину, а для условий разряженной атмосферы Марса были установлены…

Я хотел было его заткнуть, но понял, что это только замедлит процесс. С большим трудом, второпях (Лайла подгоняла нас каждую минуту), мы стянули-таки брезент, а затем притащили длинный топливный рукав, о который Марсель чуть два раза не споткнулся, суетливо перебирая своими короткими ножками.

Честно говоря, я начал разделять опасения Лайлы насчет его профпригодности, но выбора у нас уже не оставалось. Странно, что дело вообще двигалось, так как Марсель делал много лишних движений, говорил массу лишних слов и начинал отчаянно жестикулировать, хватая ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба, когда я спрашивал его, что делать дальше.

— Вот эту… на себя тяни, — подобные формулировки были еще самыми точными из всех его указаний.

Я видел, что Лайла нервничает. Мы включили какой-то рубильник, и на центральной створке ворот загорелся красный перечеркнутый кружок.

Все же в глубине души я в чем-то сочувствовал этому несчастному — впервые за долгое время он ощутил себя нужным и ради этого даже дезертировал в считаные секунды. Его трясло и распирало от предвкушения свободы.

Наконец нам удалось запустить заправочный насос, который никак не хотел включаться, и топливный рукав разбух, слегка пульсируя…

Марсель забрался в кабину, где начал возиться с приборной панелью.

— Долго еще? — не выдержала Лайла.

— Нет… почти… Дэн, а вы можете нажать на пульте клавишу «три» в блоке «Подача»?

— Вообще нет, но я попробую. — Я метнулся в караульную комнату и начал лихорадочно изучать пульт управления. Найдя искомую клавишу, я надавил на нее и тут же услышал, как загудели электроприводы и зашипела пневматика.

Выскочив наружу, я увидел, как разъезжаются в разные стороны три лепестка-сегмента стальных ребристых ворот.

— Лайла, а не сделать ли нам несколько перетяжек? — спросил я, глядя, как покачнулся изящный силуэт геликоптера и тележка медленно поползла по рельсам в раскрывающийся проем.

— Я уже сделала, — отмахнулась та, — что же мне без дела-то стоять: три у двери и две в проемах между ящиками…

— Идиот! — воскликнул я и кинулся к вертолету: этот безумный летчик забыл отсоединить топливный рукав, который, шурша по полу, стал медленно натягиваться, до сих пор закрепленный на баке… пальцы пару раз сорвались с крепления, и все же я его отсоединил — мутноватая жижа топлива расползлась по бетонному полу.

За воротами открылась другая просторная комната, почти круглая в плане. Она была ритмично разбита по стенам кирпичными пилонами.

— Ну что, летчик-камикадзе, — крикнул я, — можно занимать места согласно купленным билетам?

Марсель неопределенно махнул рукой, продолжая что-то колдовать над пультом.

— Лайла, лезьте с Ириной в вертолет, — сказал я, кивнув на люк десантного отсека.

— А ты? — спросила Ирина.

— Наверняка будет нужно еще что-нибудь нажать, замкнуть или активировать, — ответил я. — Идите на борт.

Лайла еще раз оглядела комнату и, кивнув, пошла к уезжающему по рельсам воздушному кораблю.

Я подбежал к кабине и, вскочив на платформу, крикнул этому Марселю, чтоб он настроился на частоту моего шлемофона.

— Давай, моя Кати́, моя девочка! — пробормотал Марсель.

Сверху раздался громкий и многократный металлический лязг. Я задрал голову — это разошлись, покачиваясь, по кругу двухъярусные лопасти винтокрылой машины.

Плавно разгоняясь, загудел двигатель, и лопасти начали вращение. Стал подниматься ветер.

— Там кнопка люка, — крикнул из кабины Марсель, не отрываясь от пульта.

Я попытался проследить за его небрежным жестом — на одном из противоположных пилонов я и впрямь заметил рубильник, окрашенный красным, и какую-то табличку под ним, испещренную убористым шрифтом.

Я бросился туда, и когда добежал до него и с силой рванул вниз, под потолком что-то загудело, заскрипело, и раздался громкий взрыв…

В первые мгновения я решил, что Марсель нас подставил и я привел в действие какой-то ликвидирующий механизм. К тому же сверху вдруг посыпался песок и мелкие камни, но затем вновь раздался взрыв, и я, подбежав к вертолету, посмотрел в ту сторону, откуда шел звук, а теперь еще и валил дым…

Это сработали растяжки с осколочными гранатами, которые поставила Лайла. За грудой ящиков, рядом с которыми валялись бочки, те самые, послужившие мне укрытием, блестел внимательным глазом парный объектив и торчали пулеметные стволы патрульного робота модели «Берсерк»…

Первая пулеметная очередь зарокотала над моей головой, и несколько пуль, высекая снопы искр, отрикошетили от задней части фюзеляжа геликоптера…

Они нас нашли!

— Взлетаем! — крикнул я Марселю, на всякий случай отчаянно жестикулируя…

— Двигатель надо прогреть, — буднично ответил пилот у меня в наушниках. — Что там за шум?

— Роботы! — только и смог я крикнуть, вынимая из разгрузки гранату и швыряя ее как можно дальше, туда, к бочкам…

В потолке уже образовалась приличная щель, в которую проглядывало ночное небо с легким веером облаков. Оттуда-то и сыпался песок с камнями.

Вновь грянул взрыв, а в проеме десантного люка показалось встревоженное лицо Лайлы.

Возле бочек вспыхнуло тяжелое оранжевое пламя с черным масляным дымом. Уж не знаю, куда угодила граната: может, в бочке были остатки горючего или машинного масла, а может, это протекшее из рукава топливо…

Опять что-то громыхнуло, и огня стало больше. Помещение заполнялось дымом, сквозь который свистели пули, а самого робота не было видно. Наверное, он предпринял обходной маневр. На этот раз пули ложились перед хвостом вертолета.

— Марсель, полетели! — вновь крикнул я.

— Я не могу протаранить потолок! — ответил он с нервическими нотками в голосе.

Я вскинул голову вверх: потолочный люк уже отъехал почти до середины. Вокруг клубилась песчаная пыль и едкий дым, разгоняемый винтами вертолета.

Ну быстрее же! Открывайся…

И тут из-за стены пламени показался угловатый силуэт, напоминающий неуклюжее насекомое: «Берсерк» все же прорвался сквозь огонь. Его гусеничные блоки пылали от налипшего топлива, он складывался пополам, одновременно разворачивая орудийную станину в мою сторону.

Я выпустил в него бесполезную очередь из автомата, стараясь попасть по его видеосканерам, а сам спрятался за вытянутым горбатым носом вертолета.

Вновь заработали пулеметы «Берсерка», и по корпусу вертолета застучали пули — роботы пытались взять нас с флангов, но угол атаки даже через ширину ворот был маловат…

— Дэн, скорее! — услышал я в шлемофоне встревоженный возглас Ирины.

— Марсель, давай, а то пристрелю! — крикнул я и кубарем подкатился к подножке десантного люка.

Пока я забирался, по вертолету опять ударила очередь, которая отозвалась неприятным эхом: с противоположной стороны ящиков выползало еще два стальных чудовища, плавно разворачивающих стволы в нашу сторону.

Ирина с Лайлой буквально втянули меня за руки в люк, а вертолет слегка качнулся и оторвался от пола. Звякнула о рельсы транспортная тележка…

— Сейчас… пару секунд… — бормотал Марсель у меня в наушниках, — Кэт почти готова…

Вновь раздались выстрелы, а вертолет начал плавный подъем к раскрывающемуся люку…

Словно маленький смерч в стакане, струя воздуха от винтов раздувала возникающие в ангаре новые языки пламени, которые поливало сверху скудными струями ржавой пены из включившейся системы пожаротушения. В бесконечных вихрях носились песчинки, мелкие камешки, промасленные тряпки, пластиковые упаковки и прочий мусор. Только этим можно было объяснить тот факт, что нас еще не убили, — вся эта кутерьма вкупе с огнем мешала электронной аппаратуре наведения роботов. Сильно пахло горелым пластиком и топливом, растекшимся из шланга, к которому примешивались запахи раскаленного машинного масла.

Последнее, что я разглядел внизу, было тремя горящими силуэтами роботов, которые смогли пробиться сквозь завалы пылающих ящиков и бочек. Они упрямо и методично въезжали в ворота, одновременно разворачивая стволы пулеметов вслед за поднимающимся брюхом геликоптера, который мне виделся сейчас как пресловутый Ноев ковчег.

Этот плавный покачивающийся подъем завораживал меня, и даже рокот пропеллера казался сладкой музыкой — мы улетали к небу, оставляя внизу настоящую, безжалостную смерть, вместе с этим подземельем маньяков… только бы броня выдержала…

Наконец-то я заметил медленно выплывшие сверху, такие привычные очертания ночных барханов и полоску неба. И тут снизу ударило несколько очередей одновременно, так что было слышно даже сквозь рокот двигателей.

Ира и Лайла стояли, вжавшись в углы кабины, а я продолжал завороженно наблюдать за этим кошмарным сном.

Заметив сверкнувший перед люком трассер, я понял — роботы бьют по турбинам. Они лишены мстительности и не пытаются убить сейчас людей — их боевая программа просто сменила приоритетную цель поражения. Теперь это вертолет, а не мы, поэтому самое важное для них сейчас — это кабина пилота, блоки двигателей и топливных баков. Как хорошо, подумал я, что у патрульных машин не оборудованы ракетные установки, — они ведь патрулируют замкнутые пространства.

— Жми! Пилот! — вновь крикнул я в эфире фразу, адресованную Марселю.

Он не ответил, но вертолет чуть качнулся вбок, неожиданно накренившись, уходя от огня, взвив облако песка над самым ближайшим барханом.

Я чуть не повалился на спину, получив по затылку стволом автомата. Но все равно не мог оторваться от проема десантного люка, глядя на уходящую вниз красно-бурую пустыню… Мало кто на Марсе такое мог видеть! Да и, к слову сказать, я ни разу в жизни не летал на вертолете, хоть и видал их на военной базе еще на Земле.

Моего плеча коснулась рука Ирины, которая оперлась мне почти на шею, чтобы не упасть, и тоже села рядом на пол.

— Дэн, ты как? — спросила она, заглядывая мне в лицо. — С тобой все в порядке?

— Нормально, — ответил я, вытирая ладонью пот с грязного лба.

— Ты чем-то недоволен, что с тобой? — Голос ее был взволнован, она тяжело дышала.

— Да как-то мы легко и красиво свалили, — сказал я, — странно это…

Я прокашлялся и сплюнул в люк.

— Так это же хорошо. — Ира крепко держала меня за локоть.

— Обычно все гораздо сложнее у нас, — задумчиво произнес я.

— Ну наконец-то! — услышал я голос Лайлы Бесстрашной.

— А вы куда, собственно, хотели попасть? — раздался наконец в эфире вокал нашего пилота.

— Нам наперехват никого не пошлют? — вместо ответа спросил я.

— А кого? — удивился тот. — Насколько я знаю, на три ангара пилот один — это я.

— А если глюк?

— Есть какие-то электромагнитные установки… Я, правда, только инструктаж проходил — сам не пользовался…

— А ПВО у вас тут есть в округе? — спросил я вновь.

— Плохо я помню тактические карты, — замялся Марсель, — тут они наверняка не подгружены… думаю, что вспомню примерно…

— Хотелось бы поточнее…

— Будет зависеть от того, куда мы наконец курс кладем… — Он слегка нервничал.

— Курс? — задумчиво повторил я. — Сейчас скажу… А до Невменян дотянем?

— Куда??? — Марсель пришел в замешательство.

— Ой, прости, я и забыл, что ты не совсем местный, — хмыкнул я. — Горы Эвменид я имел в виду, это примерно два градуса южной широты и двести шесть восточной долготы, рядышком…

— А… Понял! — оживился пилот и добавил после короткой паузы: — Впритык дотянем, наверное…

— Пятьсот кэмэ с гаком, — добавил я упредительным тоном.

— Да-да, — затараторил француз (или бельгиец?), — как раз должны — у нас машина легче полной загрузки, должны… если что — повыкидываем лишнее…

— Ага, — ответил я, — а потом будем жребий тянуть, кому прыгать, — умно придумано…

— Да ладно вам! — Марсель громко и неестественно рассмеялся. — Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Ах, как давно я его не пил! Все спирт да спирт… Ну Кэт! Поехали!

Я подавил в себе желание залезть в кабину и дать ему по шее за такие слова.

Вертолет опять качнуло, и я успел поймать свисающую сверху брезентовую петлю, а Ирина — мой локоть. Мне показалось, что наш пилот перед летной школой, скорее всего, водил мотоцикл или гоночный автомобиль… да…

— Что ты задумал, Странный? Куда мы? — с живым интересом спросила Лайла.

— Туда. — Я махнул рукой вперед.

— А если серьезно? — В голосе Лайлы проскользнули стальные нотки: видно, она поняла, что ее роль командира окончена, и тихонько злилась.

— Самый короткий путь к Лихоторо-Сити какой? — спросил я.

— По горняцкой железной дороге, — ответила Лайла тоном отличницы, отвечающей урок.

— Логично, — согласился я, сдержавшись от фразы «Садись, пять». — И также логично предположить, — продолжил я, крепко сжав локтевым сгибом ладонь Ирины, — что Дарби на своих вездеходах рвется в ту же сторону, верно?

— Ну… да, — понизив голос, Лайла явно задумалась.

— Но ресурса его вездеходов, дай бог, хватит только до Дальних Шахт…

— Горная-Шесть? — переспросила Лайла.

— Да, конечная, — кивнул я, — он там немного задержится, пока будет грузиться в поезд, если он его там вообще найдет, а мы его обгоним ровно на длину тоннеля под Невменянами и сядем в поезд на Горной-Пять. Понимаешь?

Я старался говорить убедительно.

— А если мы тоже застрянем и нам придется ждать поезд? — спросила Лайла.

— В худшем случае придется ехать с Дарби в одном купе. — Я пожал плечами. — Выхода у нас другого нет, а преимущество кое-какое имеется — грех им не воспользоваться…

— Все же мне кажется, что это не самая твоя удачная идея, милый. — Тон Лайлы как-то неуловимо изменился.

— У нас, конечно, демократия, — сказал я твердым голосом, — но ты, как профессионал, не сможешь отрицать конструктивности моей идеи… И не называй меня «милый», пожалуйста.

— Как скажешь, дорогой, — елейным тоном ответила Лайла.

Я с досадой крякнул и задумался — с чего это Лайла решила меня позлить, особенно сейчас? Может, и правда ей понравилось быть в заварушке на «Зеркале-9» самой главной и нужной? Да и вообще… эти ее томные взгляды и странные намеки там, в лаборатории, этот рассказ про Ирину, которая оказалась центром всего зла на свете… В этом была какая-то странная натянутость, которая не к лицу и не к месту для такого профи, как она… В который раз моя логика и интуиция столкнулись лбами в узких серых коридорах извилин моего мозга. Единственный вывод, который приходил на ум, — фиг поймешь этих людей, в частности здесь, на Марсе… Может, тут вирус какой-то? Это только в кино главным героям все предельно ясно и вариантов нет. Так уж устроено искусство — ему надлежит быть символическим отображением жизни, подчеркивать те или иные качества бытия, не ввергаясь в пучину полного хаоса вариантов такого понятия, как Человек (хотя были добротные и не очень попытки такого анализа, но, как и любой анализ, пусть и эмпирический, он тяготеет к какой-то системе). Люди сами себя не понимают, но ждут, что их поймут все… Или наоборот — ставят себя выше всех и думают, что понимают каждого до костного мозга, а на самом деле… Не первый и не сто пятый раз меня ошарашивает поведение окружающих: от Джо или Лайзы до Йоргена или Азиза. Недосягаемой величиной в этом списке стоит моя обожаемая женщина… Да и, если вдуматься, я тоже не зря кличку получил…

Скосив взгляд в сторону, я заметил сквозь запыленное стекло шлема, что Ирина смотрит на меня широко открытыми глазами. Я ободряюще сжал ее ладонь и предложил ей пересесть с пола на скамью. Она кивнула в знак согласия, продолжая бросать на меня острые, как скальпель, взгляды, а я делал вид, что не замечаю ничего. Мы присели на скамью напротив Лайлы и распахнутого десантного люка, в который дул сильный, свежий, разогнанный нашими винтами ночной ветер пустыни, и пристегнулись ремнями к корпусу.

Я же продолжил любоваться темно-бордовыми барханами, которые изредка перемежались каменистыми равнинами или ноздреватыми зубчатыми кольцами кратеров, полузасыпанных песком. Вокруг некоторых из них расползались звездообразные выпуклости застывшей лавы, напоминающие трехмерные кляксы. Песок красиво ребрился, словно полосатая шкура, которую постелили на землю, или застывшие волны океана, подернутые рябью штормового ветра. Вот по вытянутой долине стали разбегаться мелкие светлые точки — рокот наших двигателей потревожил стадо марсианских лепсусов[59]: наверное, рядом есть небольшой участок растительности. А над всем этим простиралось ночное небо с разлитыми по нему причудливыми пятнами облаков, фосфоресцирующих разными оттенками теплых цветов, сквозь которые мерцали тусклые звезды.

Сердце мое бешено колотилось, а все туловище напоминало висящую на веревке мокрую тряпку, которую выжали, но пока не до конца, — и капли мутной воды продолжают сочиться с нее на землю. Я безумно устал — этот лихорадочный каждодневный шок приводил в состояние какого-то угара, словно мои глаза, уши, ноздри, мозг и сердце обернули звуконепроницаемой полупрозрачной ватой, а внутрь грудной клетки набросали горячих углей. Усталость была такая огромная и тяжелая, что я даже не обращал внимания на ноющие раны, и только созерцание ночного пейзажа и потоки свежего ветра, который я вдыхал, сдвинув кислородную маску, умиротворяло меня и успокаивало… страшной сказкой начинали казаться эти коридоры, эти мутанты, эти роботы, эти разведки — Ирина была просто красивой и самоотверженной девушкой, а Лайла циничной и озлобленной… А Марсель — вообще картонный персонаж из дешевого сериала… А я — больной ребенок с температурой, лежащий в полубреду и видящий воспаленные сны, образы, вызванные отравленным токсинами бактерий мозгом…

Был ужасный соблазн уснуть… чертовский соблазн провалиться в черную пустоту, приятно покачиваться на скамейке под убаюкивающий и однообразный рокот двигателей и щекочущую по спине вибрацию фюзеляжа. Пусть прохладный ветер обдувает мое лицо, пусть остужает раскаленный мозг и перегревшееся сердце, вымывая из сознания страшные картины последних дней, — я становлюсь безразличным к смерти, чужой боли или просто лжи… Мне уже почти на все наплевать… даже на себя и свои дурацкие мысли… Пусть люди, искаженные серьезными гримасами, бегают с оружием в руках, стреляют друг в друга за кусочек засохшего сыра, а я буду сидеть под деревом Бодхи и улыбаться одними кончиками губ и диафрагмой… там… внутри живота…

Вспомнились слова старинной песни из какого-то древнего авангардного фильма: «…Ночной полет… поиск пространства… Погода прекрасна…»

Но… но… все же я не мог сейчас себе позволить такой роскоши, как глубокий сон… Я попросту боялся спать… Да и лететь нам недолго — пару часов всего… Нужно провести это время с максимальной пользой, с удовольствием… А перед глазами пульсируют какие-то красные нити, желто-зеленые пятна фрактальных узоров… Они накладываются друг на друга, меняют цвета, словно стеклышки в калейдоскопе, становится приятно и немного щекотно там, в голове, в том месте, где должен быть мозг или какой-то его заменитель.

Я вновь замер в напряженном ожидании, страх и напряжение заставляли сердце заливать жилы кровью в ритме бешеного стаккато. Мышцы напрягались так, что их периодически сводило и конечности произвольно вздрагивали. Я замер на какой-то зыбкой почве, на которой хоть как-то можно было замереть и оглядеться по сторонам в непроглядной тьме, обволакивающей меня подобно чернильному океану Вселенной, в который когда-то обмакнули неведомые силы гигантское перо и начертали первое слово во времени. Я не знал — куда и зачем мне прыгать дальше, что вынырнет из темноты перед следующим приземлением? Успею ли я правильно среагировать в доли секунды перед столкновением с ледяными объятиями смерти? Я словно слепой с черной повязкой на глазах брожу во мраке, вытянув вперед свои руки с напряженными кончиками пальцев, которые в любое мгновение ждут прикосновения к неведомой поверхности. Я слепо пытаюсь уворачиваться от чьих-то ударов из темноты, я начинаю понимать только то, что мои пальцы касаются всего лишь части края огромного зубца гигантской шестеренки, которая всего одна из частей необъятно большого механизма, сути и предназначения которого, с моей точки зрения, просто не видно. Я — атом, сложно организованный фотон, часть потока космических лучей, пылинка этого ветра. Меня несет в ярком пульсирующем потоке энергии туда, вперед, в бесконечность, пока меня не поглотит следующий источник энергии, чтобы вновь испустить из себя дальше в пустоту пространства, дабы она не была такой пустой и безжизненной. Значит, от меня ничто не зависит, и все, что у меня есть, — это право выбора: оставаться в этом движении бесконечно, испытывая счастье от своего предназначения в Вечном Пути, или же выпасть из этого круга, в такое же Вечное Скитание во тьме, чтобы увеличить массу таких же, как я, частиц и стать самому источником энергии, самому участвовать в подобном излучении, заполняя новыми потоками мрак пустоты… Что бы ни выбрал я — это верный путь, главное — не попасть под воздействие посторонних полей, которые будут сбивать переход из одного состояния в другое… это чревато полным распадом и затуханием импульса…

Значит, надо двигаться в своем потоке аккуратно и спокойно, чтобы ощущать любые его отклонения, любую его интенсивность и частоту. Надо быть уверенным в своем направлении, но не уверенным в статичности текущего момента, — это поможет избежать столкновения с распадом и потерей энергии… Аккуратно я скольжу по сияющим нитям, приятно меняю частоты спектральных градаций: все внутри меня успокаивается — я вижу перед собой тонкий изгибающийся пульсирующий пучок и понимаю, что это и есть мой путь! Удивительно и виртуозно проходит он по суммарным длинам синусоид электромагнитных полей, но надо следовать именно по нему, иначе — смерть, небытие, горстка блуждающих частиц… Я успокаиваюсь, сосредотачиваюсь…

Понимаю, что перед этим я был не я. Какой-то другой. Неправильный «Я». На самом деле я чувствую и знаю… Я могу спокойно глядеть на все вокруг сквозь свою черную повязку и вижу в ней гораздо больше, чем тогда, когда двигался без нее… Вселенная устроена просто и естественно…

Прямо передо мной на пути моего потока сияет яркими пучками излучений гигантский плазменный рукав, который и притянул своей массой наш поток. Это удача! Наши поля усилятся новой энергией! Главное — не попасть в резонансное колебание, а то я начну излучать и погибну… Почти все частоты заполнены красивыми и мощными всполохами энергий и полей, чуть подернутых с краев муаром излучений распада. Я любуюсь полным спектром частиц — от инфракрасных до ультрафиолетовых! Необыкновенная красота — фотоны образуют кустистые фрактальные узоры, под которыми целые леса квантовых кораллов! Мимо протекают мощные энергетические потоки, и их огромное количество! Они ослепляют богатством и разнообразием частот! Сквозь меня проходят колебания, которые мои мыслеблоки облекают в сочетания «мокро-синего», «остро-теплого» или «соленой, быстро-пахнущей вибрации, выполненной по сопряженной дуге с нелинейными функциями пучков».

Мне становится на душе легко и уютно — растет полярная разность потенциалов, и меня приятно покалывает. Это потому что мои частицы переходят на третий энергетический уровень. Силовые поля уходят в глубину пространства многоцветными и витиеватыми образованиями. Меня начинает трясти, когда я задеваю отростки потоков мягкого излучения, и возникает нежная вибрация резонанса почти по всем уровням поля.

И вдруг поток слегка отклоняется (я почувствовал это за доли секунд, но просто не хотел в это верить), и прямо передо мной появляются грязно-зеленые всполохи, нарушающие общую частоту, и возникает тупая морда, усеянная воронками гравитационных завихрений. Это паразитное резонансное поле.

— Предъявите вашу частоту… — такая информация появляется от него на моих малых орбитах.

«Совсем чужеродный фактор, — думаю я. — Он что, не принимает всех моих частот? Не чувствует, кто перед ним?»

— Я — Эол, — послал я ему по всем частотам свои импульсы, — скользни-ка дальше, дружище, вон вдоль того гравитационного поля…

Я определенно удивляю себя сегодня: мои мыслеформы явно имеют какую-то чуждую направленность, может, что-то влияет на меня через мембраны?

— Ваша частота? — Этот нелепый фактор поля начинает разворачивать два акцепторных потенциала, которые мерцают черными мурашками поглощаемых квантовых потоков.

Оно явно собирается впитывать мою энергию.

Я принимаю форму эллипсоида, рассыпавшись на три основных центра, и замечаю прямо перед собой, на пути, несколько черных точек от вакуумной фотонной флуктуации. На одну триллионную секунды я соскальзываю в Икс-измерение. Меня некисло мотнуло по энергетическим уровням, но вроде обошлось… Я опять в потоке, и вот одно из гравитационных полей вновь вытягивается в знакомый косматый узор. Опять двадцать пять в энной степени!

— Ваша частота…

— Моя, моя частота! — не выдержал я. — Свою пора иметь в более широком диапазоне!

При этих словах я потерял немного энергии в инфракрасном спектре, и тут же вновь потянулись ко мне жадные щупальца. Я вновь скакнул в Икс-измерение, но уже на биллионную секунды. Протрясло так, что будь здоров: на одну секстиллионную пропахало даже по Зэд-пространству, а оно мне не всегда нравилось… нравится… странная мыслеформа…

И тут опять появилось это…

— Привет, это я… — такую чудную частоту выдало это недоразумение…

И тут я вгляделся в получаемые от нее сигналы и заметил странную, поразительную вещь… Передо мной возникло мерцающее пятно, внутри которого двигались какие-то конусообразные, сложных форм, образования пассивной материи, а сверху было множество проекций пучков энергии от крупных космических объектов… Какое-то грязное завихренное гравитационное поле, сложные пучки направляющих и громко колеблющийся газ. У меня появилось неясное ощущение… какое-то непривычное и пугающее: будто я напичкан органическими белковыми соединениями! Я перемещаюсь на каком-то нелепом предмете, состоящем из пассивной материи, но излучающем массу инфракрасных волн… Ужас, это как наши тяжелые матрицы… Это же коконы! У меня есть плечо! И на нем лежит голова такой же особи, как и я… И напротив такая же… И я… я думаю!

И тут я понял, что происходило со мной в последнее время в этом пространстве и отчего мои мыслеформы такие странные… Утечка энергии! Нарушение баланса!

Я, не раздумывая, стек в свое Игрек-измерение и рассыпался на мелкие частицы… я торопился…

Я спешил, хоть и не пристало мне суетиться, особенно в таком неприятном деле, как это. Но я спешил именно таким образом, каким спешат все, кто пытается побыстрее отделаться от какого-либо раздражающего фактора. Чтобы успокоиться, я стал созерцать и ощущать все позитивное вокруг себя.

С каналов дул приятный терпкий морской ветер, он был порывистым, но теплым. К озоновой свежести и дразняще-гниловатому запаху йода примешивались тонкие и дурманящие ароматы цветущих деревьев: Потидан воистину имел великолепный дворец. Мои ноги, обутые в боевые сандалии, над которыми сверкали красиво инкрустированные бериллами золотые поножи, ступали по малахитовым плитам центральной аллеи, края которой были выложены мозаичными бортиками с изображенными на них вспененными волнами и символом военно-морского флота — вздыбившейся лошадью с рыбьим хвостом. Когда луч солнца падал на эту мозаику, волны, казалось, оживали и становились объемными. Интересный эффект, достигаемый специальной насечкой по драгоценным минералам с помощью «холодных лучей». На небольших площадках, примыкающих к аллее, стояли мраморные беседки с золотыми барельефами, увитые листьями хмеля, а рядом журчали фонтаны с вырезанными из хрусталя фигурами морских воинов в героических позах, укрощающих своих коней. Эта страсть к лошадям приводила меня в некое замешательство: да, лошадь, бесспорно, — красивое, изящное и преданное животное, даже можно вспомнить о том, что лошади помогали нам в качестве тягловой силы в примитивных работах, что позволяло сильно экономить энергию и оборудование, но зачем было устраивать это нелепое нерациональное представление, суть которого — какая лошадь первой добежит до золотых ворот? Да еще эта унизительная беготня происходила по кругу, что вообще, казалось, лишает затею всякого смысла.

Да… прекрасные сады, дворцы и храмы для людей, изящные мосты, сверкающие платиной и орихалком, диковинные растения, которые собирал Потидан во время своих многочисленных странствий, набережные, покрытые гранитом, на котором были высечены названия и даты крупных битв, где флот Потидана одерживал славные победы, — все это выглядело слишком вычурно и помпезно даже для штаба военно-морских сил, к руководству которыми у него был явный талант, даже не стратега и не Зеваха, а можно сказать, художника. И вот эта вычурная, талантливая, могущественная и непредсказуемая личность в пресыщенности своей и праздности стала деградировать, становиться более дикой и варварской, словно ассимилируясь с местным населением… Никогда не забуду, как искажалось его лицо дикой гримасой какой-то чужеродной яростной радости, когда он, раскрасневшийся и опьяненный, достигал первым золотых ворот своего стадиона на любимом скакуне, как он рычал и ругался, когда ему подносили кубок сомы… А эти дурацкие кровавые посвящения в личную гвардию, когда человек должен был одолеть разъяренного быка фактически голыми руками?.. Да…

Опытный военный полководец, которому некуда применить свои таланты, который имеет все, что возможно пожелать, становится опасен в своем бездействии, в своей ненужности. Тогда он сам ищет конфликта, для того чтобы появилась возможность делать свою любимую работу. Воитель без врага что тигр без добычи — готов напасть на любого. Как говорил отец, Потидан — это как конденсатор: напряжение в нем растет до тех пор, пока не случится мощный разряд. И вот он случился… А мы — мы будто не готовы к этому, словно мы специально закрывали на это глаза, а теперь удивляемся, хоть не стоило впадать в состояние Оракула, чтобы предсказать это…

Несмотря на всю эту помпезную роскошь, этот размах, бросающий вызов любому, кто попадал в гости к Стратегу Флота, я не обманывал себя мыслями, будто все это непрактичная мишура. Я прекрасно знал его изощренный ум и догадывался, что все это великолепие скрывает в себе массу хитрых ловушек, «искусственных глаз», скрытых излучателей, укрепленных точек охраны. Поэтому даже на теплом ветру я немного ежился, будто от холода: с самых первых шагов по берегу я ощущал затылком десятки пристальных глаз, следящих за мной, хотя по пути я не встретил ни одного живого существа, не считая обслуги на пристани и двух Стальных Болванов, шагающих своей неуклюжей походкой по прихоти воли Указующего.

Я добрался до последнего моста через внутренние каналы. Его разводные механизмы скрывались в великолепных статуях, стоящих по краям моста. За ним виднелся конусообразный холм, покрытый мелкой постриженной зеленой травой. На нем росли различные кустарники, усыпанные самыми диковинными цветами: говорят, что Клито очень любит цветы и даже сама занимается созданием новых видов; хоть она и из простолюдинов, но быстро освоила звуки генома. Поэтому в парке можно было встретить растения самых неожиданных форм и расцветок. Потидан утверждал, что Клито — некая человеческая аномалия и что ее нейронная активность близка к нашей. Возможно, что Клито и есть умная и достойная девушка из смертных, но я был уверен, что он взял ее в жены не из любви к ней, а из жажды доказать всему миру свое исключительное право нарушать все неписаные правила, лишний раз подчеркнуть собственное «Я».

Холм венчался великолепно исполненным зданием, по форме напоминающим усеченную пирамиду, окруженную золотыми колоннами, резными рельефными изображениями, игравшими на солнце причудливыми сочетаниями радужных тонов, создававших эффект глубины. Были там портреты членов его семьи и нескольких старших близнецов. Как ни странно, такого холодного прагматика надо было еще поискать: он не гнушался ничем. Пятерых сыновей выносила ему Клито, и всех пятерых он клонировал при рождении, так и получились близнецы. Каждый из них командовал определенным военно-морским корпусом, и брат мог заменить брата-командира в любой момент.

Да и вычурная отделка дворца тоже была двулика: под этим декором скрывалась прочная каменная постройка, уходящая глубоко под землю, к небольшой базе подводных кораблей гвардейской дивизии. По сети морских тоннелей имелся быстрый доступ к морю.

Само же основание дворца было сложено из многотонных гранитных блоков, надежно экранирующих от пси-излучений и способных выдержать даже прямое попадание ракеты типа «Стрела Смерти». А эти изящные сторожевые башенки наверняка были снабжены сильнейшими генераторами поля «Покрова».

Наконец я перешел мост и подобрался к длинным и широким каменным ступеням, величественно разбивающим холм на просторные площадки до самого дворца. Я встал в центральную часть, на ленту транспортера. Не удивлюсь, если она приводится в движение его любимыми лошадьми.

Взобравшись на верхнюю площадку перед дворцом, откуда открывался величественный вид на большую часть острова, я невольно огляделся по сторонам. Пускай с воздушной колесницы отца видно больше, но это не то. Сейчас можно осмотреться не спеша, заглушая тревожные мысли. Остров был прекрасен! Несмотря на то что адмирал-воитель Потидан создал его искусством своих машин, место это было природою предназначено для такого великолепия! Строители выбрали место, лежащее под водой: гора, не доходившая до поверхности на пятьсот локтей. Все было рассчитано со скрупулезностью военных: тут была зона наноса пород между двумя сильными подводными течениями, мощный выход лей-линий, и расстояние до континента не великое, но и не малое, — все было продумано. Дальше поставили гранитные опоры, перевезли горы почвы и пород, выложив их в строгом порядке, — и вот он, остров!

Сделано очень добротно! При взгляде на его просчитанный геометрический рельеф невольно возникала гордость за наше могущество, наш порядок и гармонию с Миром. Хоть и недолюбливал я хозяина этого прекрасного места.

Над пирамидальными холмами, между которыми прочерчивались изумрудно-охристые, мерцающие мириадами листьев и веток рощи каких-то хвойных растений, высаженных в форме концентрических узоров, темными иероглифами мельтешили чайки. В мареве цвета индиго прямо над зубцами конических гор и причудливых групп городских строений, казарм и технических сооружений парили в вечернем небе несколько воздушных кораблей армии и множество ярких и пестрых дирижаблей — как армейских сторожевых, так и личных: жизнь продолжается, несмотря на разногласия великих и могучих…

Вот я приблизился ко входу во дворец, который Потидан сделал в стиле храма потомков Адамаса, даже жертвенник тут поставил! Сумасбродство, не имеющее рационального объяснения! Тут же находился первый пункт охраны. Он был окружен мощным полем «Покрова», но я без труда миновал его границу — в боевом шлеме, который подарил мне отец, был упрятан кристалл Майи, усиливающий мои природные способности во много раз. Сейчас эти вещи становятся редкостью. Перед входом в так называемый «храм» стояло четверо воинов с морской атрибутикой, выгравированной на их доспехах. В руках они держали лучевые дезинтеграторы на длинных шестах-направляющих, которыми они загораживали вход. Они стояли, застыв, будто статуи, совсем как в парке: ничем не выдали реакции на мое появление. Рядом с ними в голубой тунике стоял Ловец Идей.

Он попытался прочитать мой разум, на что я из какой-то мальчишеской вредности блокировал его поле и послал ему слабый псионический удар.

Ловец слегка вздрогнул, но не более, а воины-гвардейцы, словно стальные болваны, четко и механически синхронно раздвинули свое оружие в стороны, освобождая проход в прохладный мрак дворцовой приемной залы.

Я снисходительно улыбнулся и вступил в твердыню владыки морей.

Вокруг вновь не было ни души — ни слуг, ни работников, ни воинов.

Громоздкие базальтовые колонны уходили высоко под потолок и терялись в полумраке, отчего возникало впечатление, что они не заканчиваются никогда. Некоторые из них были подчеркнуты скрытыми источниками света: казалось, что колонны — это вены, идущие в небо.

Вдруг между массивными основаниями колонн показался темный силуэт, который был почти вровень с нижними капителями.

Еще издалека я почувствовал, что это управитель дома Критий. Как и все дети Адамаса, он был невысок ростом и прост разумом, но все ж имел множество достойных качеств и внутренней силы, раз сумел возвыситься в доме Зеваха Потидана.

— Приветствую тебя, Знающий! — низко согнулся он, облаченный в накидку плотной ткани. — Стратег ждет тебя!

— Приветствую и тебя, Критий, — кивнул я ему, глядя сверху вниз, — счастлив ли дом ваш и господин твой?

— Премного счастлив, Знающий, — вновь склонился Критий, — да будут в семь раз более благостны дома ваших Отцов!

— Да пребудет закон и благость со всеми детьми Неба, — опять кивнул я, уже в легком нетерпении, — велел ли твой господин передать мне что-либо?

— Нет, Знающий. — Критий театрально взмахнул рукой с колышущейся тканью. — Господин ожидает у алтаря.

— Благодарю тебя, Критий. — Я коснулся указательным пальцем его преклоненной седоватой головы, дабы разрешить ему встать перед Потомком Древних.

Тот удалился, а я машинально активировал браслет связи на своем запястье и двинулся вдоль колонн. То, что Стратег именовал алтарем, было зикуром для медитаций, сложенным из нескольких плит орихалка, соединенных медной проволочной обводкой, — там Стратег набирался сил, отдыхая после деяний. С моей точки зрения, эта модель была громоздкой.

Я никак не мог понять, почему у столь мудрого потомка Древнейших возникло желание возбудить у смертных такое глубокое почитание своей персоны? Может, это тоже относится к признакам одичания, связанного с погружением в быт сыновей Адамаса?

Наконец в перспективе колоннады возникло сияние на различных длинах волн. В центре ребристого медного треугольника вращался силуэт самого Потидана. Он сидел в позе Покоя, скрестив под собой ноги.

Я приблизился к пьедесталу, на котором был укреплен генератор зикура, и преклонил колено.

— Приветствую тебя, Помнящий! — сказал я громко.

Это было маленькое и преднамеренное нарушение этикета, ибо в его доме Потидана следовало называть «Правитель», а я использовал родовое слово, чем подчеркивал наши родственные связи, хоть и был младше.

— Привет и тебе, Бак-Ху, — раздался мне в ответ знакомый женский голос.

У меня по телу пробежали мурашки, и я вскинул голову: на пьедестале стояла девушка с распущенными русыми волосами, огромными, глубокими серыми глазами, под которыми проступали почти незаметные веснушки… Боги великие… Откуда здесь Ари???

Я незаметно выдохнул, пытаясь контролировать свои чувства, а моя жена на пьедестале стала мерцать, приобрела размытые дымчатые очертания, и вдруг раздался низкий хриплый смех…

— Прости, Бак-Ху, — произнес из пустоты голос Стратега, — обожаю различные розыгрыши и шутки!

Он вновь засмеялся низким гудящим смехом, и его биополе окрасилось в ярко-оранжевый оттенок.

— Я прочел обрывки твоих ментальных волн, пока ты шел сюда, — продолжил он, отсмеявшись, — и понял, что ты думал о моем браке с Клито в свете ее смертных корней. Вот и захотел тебе напомнить, что и твоя Ари тоже смертная, как и твоя мать, Семелла. Я прощаю твою дерзость, ибо ты молод…

Теперь передо мной была черная мохнатая туча, внутри которой тлели два бордовых огонька. Я понял, что Стратег решил встретиться со мной, используя полевую копию, что тоже было хоть и мелким, но нарушением этикета.

— Я смущен твоим всезнанием, Помнящий, — примирительно, с легким поклоном ответил я, хотя во мне едва не забурлила моя обычная вспышка гнева, — но осмелюсь дополнить, что предками моей матери и моей жены является сама Ива, Древнейшая из Первых.

— Никто не поручится, что Клито не одна из потомков Ивы, она превосходит многих Древних в своих силах, — ответил он с легким сарказмом, — ну да ладно. Я думаю, что ты пришел ко мне не для изучения генеалогии? И скорее всего, не для того, чтобы вспомнить, как в детстве я кормил тебя дарами наших морей и ты хотел стать морским воином, когда вырастешь? Я прав?

При этих словах раздалось легкое шуршание, и одна из плит в полу отодвинулась.

Из образовавшейся ниши поднялся высокий изящный стол из стекла, никеля и золота. На его прозрачной поверхности пузырились кубки с сомой, а в ажурных вазах из янтаря аппетитно вздыбились гроздья винограда и тех фруктов, которые растут только здесь: фаллоподобные желтоватые чуть изогнутые плоды — местные называли их «бананы». Но Потидан не был бы Потиданом, если бы в центре не красовалось серебряное блюдо с несколькими сортами икры и запеченными бычьими яйцами. Он называл это блюдо «потак». Блюдо варварское, но непривычно вкусное.

— Ты, как всегда, умеешь впечатлить, Помнящий, — вновь поклонился я, не сделав и движения, чтоб приблизиться к столу, хотя искушение такое было, — все слова твои правдивы и растут из корня знаний. Я действительно прибыл к тебе с просьбой от Анклава…

— От Анклава? — хмыкнул Потидан.

— Зевах Энке просит тебя убрать свой флот от Аркадии, — произнес я официальным холодным тоном, который тренировал всю поездку сюда. — Его присутствие и мелкие инциденты с детьми Адамаса разрушают уважение смертных к Зеваху Энке.

Тот помолчал, а затем глубокомысленно изрек:

— А я ведь тоже Зевах, Бак-Ху. И я не понимаю, почему это укрепление власти Древнейших Анклав называет разрушением уважения? Может, я, потомок самих Древнейших, просто несостоятелен в помыслах своих?

Я понял, что он довольно грубо пытается спровоцировать меня на очередную дерзость. Ну нет, милый дядя, так не выйдет!

— Нет сомнений в твоей мудрости, Помнящий, — смиренно ответил я, — но Закон Древнейших гласит, что мы — Пастыри детей Адамаса, а не Цари их, ибо от рождения дано нам превосходство, а им — наш Закон. Многие из смертных говорят, что их боги воюют меж собою, а это никак не может дать им Веры в наш Закон.

— Послушай меня, Бак-Ху, — мрачным голосом произнесло черное облако, — а тебе не наплевать, что думают смертные? Сегодня они будут думать так, завтра они будут думать иначе, как мы скажем им. Их жизнь вообще слишком коротка, чтобы что-то думать! Вы пытаетесь прикрыться этим Законом, чтобы элементарно пустить все на самотек! Передай Зеваху Энке, что Зевах Потидан хочет всего лишь взять на себя всю трудную работу, связанную с укреплением Закона для этих смертных! Передай, что все, что нужно им сейчас, — это безоговорочное подчинение нам, Древнейшим, а все, что нужно мне от твоего отца, — это его Эгида, чтоб я мог действовать в полную силу! И я не понимаю, отчего твой отец избегает встречи со мной сам, посылая младшего на разговор со старшим?

— Отец гостит у брата Зеваха Кади, — вставил я с невозмутимым лицом.

— Гостит? — с подозрением спросил Стратег. — А может, просто прячется? От меня?

— Оскорбительны и напрасны слова твои, Помнящий, — сказал я, не вытерпев, — отец мой — достойнейший из Владык, а я хоть и младший, но знаешь ты, что Стратег по сану, пусть и не такой опытный, как ты…

— Помнишь судьбу Инки или Брана? — вдруг спросил Потидан. — Они тоже много ставили на смертных, и те восприняли это как их слабину: они их предали и убили в слепом желании властвовать, думая своим скудным умом, что обучились всему, что должно знать о судьбах мира! «Стрелы Смерти» были обращены против Древнейших! Вот плата детей Адамаса за знания, которые вы так хотите им дать…

— Бран и Инки слишком торопили события, — возразил я, — они фактически спровоцировали смертных на это…

— Ну-ну, — пробормотало облако, — любители полумер, вот вы кто. Да, Стратег ты неплохой, но я бы тебе посоветовал взять другое имя…

— Это какое же? — спросил я, напрягаясь внутренне.

— Есть такое местное слово Дионис, по-нашему значит — «хромота божья»… — Он хмыкнул, а я промолчал. — Да и жене твоей пойдет местное имя. Главное, оно ей очень созвучно!

Я продолжал молчать, так как понимал, что, зная мою вспыльчивость, он пытается вывести меня из эмоционального равновесия.

— Ирина — похоже на Ари, а означает «мирная», вы друг другу так больше подходите, разве нет?

— Значит, Помнящий, ты не отведешь своего флота? — спросил я, проигнорировав его уколы в мой адрес.

— И не подумаю, — он хмыкнул, — если Энке хочет, он может сражаться со мной. Пусть поднимает в воздух все свои корабли, активирует все свои излучатели. Я не буду наносить ракетного удара по Олимпу, но и из Аркадии уходить не собираюсь! Можешь так и передать Анклаву в целом и Энке в частности…

— А если Пританей[60] потребует исключения твоей филы[61]?

— Сколько угодно, — пробасило облако, выпуская несколько энергетических колец, — это решает Анклав, да только я предлагаю более рациональный вариант. Подумайте вы все…

Я вздохнул: примерно так мне и представлялись эти переговоры, да и отец, скорее всего, не удивится.

— Ну что ж, — произнес я с легким поклоном, — благодарю тебя за гостеприимство, Стратег.

Я развернулся на пятках и зашагал к выходу. Он провожал меня в полном молчании: то, что я назвал его Стратегом, было почти грубостью — ведь таким образом я сравнил его с самим собой. Но мне на это было уже плевать! Я сделал все, что в моих силах, я старался держаться, как мог, чтобы хотя бы не испортить и без того шатких отношений с дядей Потиданом. Теперь я был свободен, и на душе становилось легче, в чем-то спокойнее… Хромота божья? Что ж, возможно, я возьму это прозвище…

При выходе из храма меня поджидал летающий диск с воином-пилотом: по всей вероятности, хозяин острова давал мне понять, что хочет поскорее избавиться от моего присутствия.

Диск взмыл в воздух, а я продолжал любоваться великолепием острова, испытывая при этом смешанные чувства.

— Нам срочно нужно сменить курс, — сказал вдруг пилот хрипловатым женским голосом.

— Неужели? — раздраженно переспросил я сквозь шум двигателей…

— Это приказ, Марсель, слышишь меня? — Голос звучал с командными интонациями, жестко и твердо.

Вдруг я понял, что мне стоит открыть глаза, так как звуки идут по некоему параллельному каналу мозга…

Я распахнул веки: в узком пространстве горела бледная лампочка, громко рокотали двигатели, десантный люк был затянут снизу брезентом.

На скамейке напротив меня сидела Лайла, рядом с которой лежало мое оружие, а ее АПС крупным черным дульным отверстием смотрел мне в голову.

— Тихо-тихо-тихо, Странный, не дергайся только, мне не доставит удовольствия тебя пришить, — быстро сказала Лайла.

Все-таки я уснул! Опять не вовремя…

— Что, меняем курс? — спросил в наушниках голос Марселя.

— Да, сойдем чуть поближе, на Горной-Шесть, — ответила Лайла.

— Без проблем, — ответил пилот.

— Она сразу показалась мне подозрительной, — тихо пробормотала Ирина. — Прости, Дэн, я уснула…

— Это ты прости, что я уснул, — ответил я, подавив зевок. — Лайла, какого хрена ты опять затеваешь?

— Прости, Дэн, — сказала Лайла, — но ситуация резко изменилась, только что со мной связалось руководство…

— И что? — спросил я.

Ремень моего автомата болтался на плече, аккуратно перерезанный, беззащитно трепещущий на ветру. Меня бил озноб со сна, да и ветер гулял в кабине.

— Ничего такого, что тебе следовало бы знать, кроме изменения пункта назначения. — Настроение Лайлы явно поднялось со времени нашего последнего разговора.

— Лайла, если бы ты только знала, как вы меня все достали! — Мой мозг медленно просыпался, а вместе с ним начинали закипать эмоции.

Хоть я и понимал, что они сейчас лишние, но апатия в этой ситуации была бы хуже во сто крат.

— А кому сейчас легко, Странный? — весело сказала Лайла. — Ты думаешь, мне весело тут мотаться по этой долбаной пустыне в компании всяких сумасшедших, именующих себя Посейдоном…

— Скажи, что тебе надо хотя бы? — спросил я. — Ты отдашь нас на съедение Дарби или просто продашь в рабство?

Лайла усмехнулась:

— Нет, Дарби я вас не отдам: есть и другие люди, которым вы нужны, к счастью, живыми. — Она как-то хищно улыбнулась. — Но я сама не отказалась бы от такого раба, как ты. Знаешь, Ирэн, я понимаю, почему ты выбрала его: он обалденный самец. Губа твоя — не дура. Он умеет… как бы это выразиться, войти в контакт с женщиной… Да… А как он тебе в постели? Мне, например, очень даже… мощно… а главное…

— Лайла, девочка, — не выдержал я. — Ты бы хоть сказала, что тебе снятся эротические сны с моим участием, — я подарил бы тебе свое фото…

— Что она такое говорит? — тихо и как-то испуганно произнесла Ирина.

— Что-что, — не выдержал я. — Крыша у нашей Лайлы протекла от солнечных вспышек… Не знаю, чего она хочет добиться этим шапито…

— Странный, — неожиданно с горечью произнесла Лайла, — ты в упор не хочешь понять, что она просто использует тебя! Когда там, на базе, мы были с тобой вдвоем, разве не ты предлагал пристрелить Ирэн, пока она спала?

— Да, — кивнул я, чувствуя, как начинает во мне пузыриться холодное бешенство. — Это был наш с тобой план с целью свержения президента Марса, конечно, я помню!

— Что ей нужно? — вновь как-то жалобно спросила Ирина. — Скажи, Дэн, что это не так!

— Это не так, — процедил я сквозь зубы, — но я где-то читал, что с сумасшедшими нельзя спорить, поэтому…

— Как же ты легко идешь на попятный, Дэн-Дэн… — с горьким вздохом произнесла Лайла. — А еще женщин считают непостоянными…

— Пошла бы ты в задницу! — не сдержался я.

— Вот так ты теперь со мной заговорил. — Лайла опять вздохнула. — А ведь по-настоящему любить тебя могу только я, в отличие от этой ненормальной дамочки, которая всю дорогу пудрит тебе мозги и использует тебя, изображая невинную жертву…

— Лайла, что вы себе позволяете, — вдруг с вызовом спросила Ирина.

— А что, сестричка? — вскинула брови Лайла. — Ты недовольна, что я твоему мужчине все рассказала? Не нравится, когда про тебя правду говорят? А кто тебе-то мешал рассказать ему все самой? Что, побоялась, что он тебя бросит?

— Одно я точно знаю, — произнесла Ирина зловеще. — Проститутками он никогда всерьез не увлекался, такими, как ты…

— Да это кто еще из нас…

— Всем заткнуться! — крикнул я как можно громче, вскакивая с места.

Ствол «стечкина» в руках Лайлы синхронно дернулся за мной.

— Дэн, я же просила тебя не делать резких движений, — тихо сказала Лайла.

— Тогда постарайся не трогать Ирину, ладно? — так же тихо сказал я. — Если я под танки кидался, то уж на пистолет брошусь легко, и кто-то из нас подохнет: не факт, что это буду именно я.

Лайла посмотрела на меня узкими щелками гневно прищуренных глаз.

— Прости, Лайла, что говорила тебе такие вещи, — внезапно сказала Ирина, и голос ее вибрировал в шлемофоне как-то ритмично и спокойно. — Правда, прости. Как бы там ни случилось у нас, взаимные оскорбления ничем не помогут ни нам, ни тебе. Я так сказала про тебя, потому что у меня сразу была к тебе какая-то антипатия, а это не дает права на такие слова.

Мышцы мои как-то обмякли, и я сел на скамью, с удивлением воззрившись на моего любимого гида. Ствол Лайлы машинально проводил меня вниз, но она тоже посмотрела на Ирину с оттенком удивления.

— Чего еще… — начала было она.

— Я просто хотела сказать тебе, что все, что с нами происходит, довольно нелепо, как и моя антипатия, хотя не скрою: симпатии нет также, но нейтральное отношение гораздо проще, чем настоящая ненависть. Дэн, к примеру, отличается тем, что не умеет ненавидеть, хотя это не мешает ему быть хорошим бойцом. А ты оказалась вовсе не легковесной, как я думала, а волевой и целеустремленной женщиной. И в то же время и тобой, и нами манипулируют совсем другие люди. Они ставят нас в такие условия, что нам приходится совершать несвойственные для нас вещи, и, кроме боли, это ничего нам не дает. А нам ведь хотелось бы совсем не так… Не знаю, как это объяснить… В общем, если бы мы научились ошибаться сами — мы скорее достигли бы личного счастья, чем когда мы совершаем ошибки под чью-то диктовку, понимаешь? Я поняла за это время, как сильно я ошибалась, полагаясь на чье-то мнение, казавшееся мне более авторитетным, а ведь от его авторитетности для меня ничего не менялось в жизни. Ты вот, например, стала такой циничной и жестокой, потому что часто приходилось видеть всю неправоту и бессмысленность таких вот «авторитетов». Наверное, по той же причине ты стала презирать людей, и по той же причине тебя никто никогда по-настоящему не любил, а это очень обидно… очень… Как мне было не так давно… До недавнего времени…

Она умолкла. Молчали и мы. На секунду у меня возникло ощущение, что я впал в некий транс, будто растворился в воздухе. Как у Ирины получается говорить такие банальные вещи, да еще с такой искренностью, что начинаешь понимать сказанное очень близко к его смыслу? Действительно… либо она тончайший психолог, телепат, экстрасенс или Посейдон… либо…

Лайла продолжала направлять на меня свою карманную гаубицу, а мы молчали. В проеме люка все так же проплывали сумрачные очертания однообразного пейзажа, изредка перемежаемые одинокими развалинами брошенных поселений или занесенными песком кратерами. В некоторых из них попадались небольшие колонии низкорослых кустарников, которые с высоты казались бесформенными темными комками ваты.

Минут через сорок молчание нарушила Лайла, которая перед этим что-то изучала на КПК.

— Приземлись поаккуратнее, километров за пять до станции, — сказала она осипшим голосом, обращаясь к пилоту.

— Как скажете! — бодро ответил Марсель, хоть и было слышно по его интонациям, что за это время энтузиазма у него поубавилось. Наверное, он пытался себе представить свое ближайшее будущее и у него не получалось.

Геликоптер слегка качнуло, мы начали выполнять маневр поворота, который давался Марселю явно удачнее, чем вначале.

Затем двигатели взревели на высоких оборотах, раздался ритмичный высокий свист, и кабина слегка вздрогнула. На горизонте темнел силуэт длинной зубчатой горной гряды.

Земля, мягко качнувшись, стала приближаться, а в кабину ворвался воздух с какими-то неизвестными запахами — то ли разогретого за день камня, то ли просто мне так показалось.

Я решил переждать, не нападая на Лайлу в кабине: боялся, что может пострадать Ирина.

Наконец глинистая, усеянная камнями равнина стала плоской, в привычной перспективе, поднятая винтами пыль закружилась вокруг вертолета, и мы почувствовали плавное касание шасси о твердую почву. Несколько раз плавно просев, корпус замер, а винты продолжали вращаться, теряя обороты.

— Пойдешь со мной? — вдруг спросила Лайла каким-то замогильно-мрачным голосом.

— С Ириной пойду, — ответил я. — А вообще не хотелось бы мне: нам по своим делам надо…

— Ну и черт с тобой, дундук бестолковый, — стиснув зубы, прошипела Лайла, сунула пистолет в кобуру и подхватила с пола рюкзак.

Она повернулась к выходу, и я с удивлением заметил в тусклом отблеске ночного неба, как на ее щеках блеснули две мокрые дорожки от слез!

— Лайла… — произнес я вопросительно.

— Все, пока, ребятки, — мрачно процедила она. — Вы — два клинических идиота, и вас все равно рано или поздно пришьют, но, по крайней мере, это буду не я.

С этими словами она спрыгнула из люка на пыльную глинистую почву, закинула за спину рюкзак и, не оборачиваясь, зашагала на северо-восток, к станции Горная-6.

Оставшуюся часть пути мы с Ириной просидели на скамейке в обнимку, под рокот винтов и мощный сквозняк. Дул прохладный сильный северный ветер, который в этих местах почти постоянен. Вертолет слегка болтало — ветер дул вбок. Мы сидели молча, а снизу, в проеме люка, проплывали огромные нагромождения камней. Это были горы Эвменид, причудливые, разнообразные по форме, иногда составляющие фантастические очертания. Выветрившиеся породы иногда выглядели как устремленные вверх нереально-отвесные пики, красиво выеденные эрозией, напоминающие башни древних замков с тонкой резьбой, окруженные самыми настоящими стенами из глыб базальта и вулканического туфа, затейливые формы, поражающие своей красотой. Попадались цепочки объектов, сильно напоминавших пирамиды, слегка вытянутые с севера на юг из-за ветра. Иногда некоторые вулканические пики поражали пластикой застывших пород, похожие то на подтеки крема на торте, то на слипшуюся стопку блинов. Но самая высокая точка Эвменид была гораздо дальше от нашего курса. Она терялась к югу, в ночном сумраке багрово-фиолетового неба — все это так контрастировало с однообразным равнинным пейзажем, да к тому же в непривычном ракурсе…

Мы с Ириной согрелись друг о друга, даже через комбезы, содрогаясь от ветра, усталости и истощения. Несмотря на легкую тряску, сильный ветер и приятную рябь в уставших глазах, которые пытались жадно следить за необычным ландшафтом, нас все же вновь сморило глубоким сном. Какое-то время Марсель пытался с нами разговаривать, расспрашивал про Лайлу, поминутно называя ее «восточной красавицей», спрашивал, куда она пошла, почему не полетела с нами. Я некоторое время, как мог, отвечал ему.

— Что ты в ней нашел? — пробормотала засыпающая Ирина, обращаясь не то ко мне, не то к Марселю.

Вслед за нею и я провалился в черный мрак небытия, просто отключился, как электрический прибор, на секунду представив себя дроидом, у которого медленно гаснут индикаторы основной батареи. Впервые за долгое время я надеялся проснуться в другом месте, вспомнить все прошедшее как захватывающий, но страшный сон, может, даже написать об этом книгу… Хотя нет — писать обо всем этом было бы для меня слишком сильным испытанием… чересчур… Не смогу…

Как показалось, спасительное забытье длилось несколько мгновений: будто только закрыл глаза, только нырнул в мягкий черный колодец, а на его обратной стороне ярко освещенное дно — это приоткрываются мои веки… В них силуэт человека в летном шлеме, и стоит звонкая тишина.

Человек трогает за плечо и тихонько говорит:

— Все, прилетели, господа, топливу конец, там еще люди… какие-то люди, вроде не дикие… они спрашивают, кто тут главный… а я, я забыл ваше имя… они хотят с вами поговорить…

Я в упор не мог понять двух вещей: во-первых, какое имя и, во-вторых, какого дьявола понадобилось этому безумному летчику от меня?

Мало-помалу ситуация прояснилась: день почти наступил, но небо было обложено серо-голубыми тучами с охристыми полосками, напоминающими перья на почти ощипанной курице. Небо светилось тусклым светом полуперегоревшей ртутной лампочки. Стало прохладнее — это Ирина проснулась и подняла голову с моего плеча.

Я машинально потянул за ремень автомата, затем совершил над собой усилие и, расстегнув ремень над скамьей, встал на ноги. Вертолет уже никуда не летел, из-за плеча Марселя я увидел почти белое небо и охряные, с серо-голубыми пятнами, каменные глыбы недалеко от вертолета. Еще я заметил на фоне камней каких-то всадников, гарцующих на дромадерах вокруг машины.

Я откинул забрало шлема, протер глаза и кивнул Марселю.

— Спасибо за мягкую посадку, — сказал я. — Что за люди вокруг?

— Сказали, что Охотники, — ответил Марсель встревоженно.

— Ясно, — ответил я, хотя ничего ясно мне не было. — Пойду поболтаю.

— Только осторожнее, Дэн, — сказала Ирина.

— Я — сама осторожность, — ответил я сквозь сладкий зевок.

Подойдя к проему десантного люка, я огляделся по сторонам. Мы приземлились на довольно просторной площадке, усеянной огромными ноздреватыми валунами, которая уходила дальше и вниз. По следам стесанных камней, песка и пыли я понял, что здесь проходит тропа, мысленно поставив Марселю «пять» за сообразительность. Посадил он машину ближе к низине и сразу у дороги, это хорошо. На площадке перед вертолетом было человек семь всадников на разношерстных дромадерах и довольно неплохо экипированных: все с автоматическим оружием, явно земного производства, а у одного был даже двенадцатимиллиметровый пулемет. Лица у всех заросшие щетиной, и лица сосредоточенны.

Одну руку я положил на автомат, а второй помахал собравшимся.

— Всем привет! — крикнул я, дав слегка звука на внешние динамики, чтобы услышали все.

Некоторые обернулись в мою сторону, а один из всадников, на крупном мускулистом верблюде, попона которого была сделана из старых бронежилетов, подъехал ко мне поближе. Его верблюд отчаянно жевал губы и, фыркнув, помотал головой.

Всадник был одет в паладинскую броню, но явно паладинами эти ребята не были, уж я-то видел.

— Здорово-здорово! — ответил он, откинув забрало шлема, из-под которого топорщилась рыжая борода и блестели серо-голубые блеклые глаза. — Вы откуда такие красивые прилетели?

— А бабушка говорила, что я похож на гоблина, — ответил я.

Тот ухмыльнулся:

— Ты-то, может, и похож, а вот такая железяка, как у тебя, похожа на военный вертолет. Где взял?

— Где взял, там был последний, — ответил я. — Место там голимое.

— Ну-ну, — кивнул всадник, — в общем, я так понимаю, что ты нам его даришь? Вы нам девайс — мы вам гуд райс!

Я сделал вид, что меня развеселил его бородатый бандитский каламбур.

— Так конечно, — кивнул я. — Я же специально вам его и перегонял, только топливо пожег по пути. Берете?

Вместо ответа всадник тронул поводья и двинулся вдоль геликоптера, внимательно оглядывая его сверху донизу, словно и вправду собрался его купить.

— Броня, конечно, немного побитая снизу… — деловито пробормотал он. — А силовой агрегат в порядке?

Я обернулся к Марселю — тот энергично закивал.

— Силовой агрегат только что с завода. — Я решил подыграть в эту игру «купи-продай». — Пробег километров шестьсот, ну тыща максимум!

— Ага, — задумчиво произнес всадник, — оружие тоже кой-какое снято… Ну ладно, Ка-56 — машина хорошая, это не «Сикорский»…

Он вернулся ко мне:

— Ну а если вы еще от себя чего добавите, никто не будет возражать…

— Во-первых, вам и вертолета вот так, — я провел ребром ладони поперек кадыка, — а во-вторых, я сам — босота похлеще вашего: и так группу мою перехватили, вот догоняю, чтобы отбить.

Он какое-то время мерил меня пронзительным взглядом, а по моей коже бегали легкие мурашки — мы не были в состоянии устроить бой на такой дистанции с таким количеством людей. А что на уме у их старшего, было пока не совсем ясно.

Наконец он заговорил:

— Совсем Охотники чуйку потеряли, если уж туристов отбирают у своих. — Он смачно сплюнул на землю. — Ладно, я понял… Сколько вас?

— Трое, — ответил я.

— Куда пойдете?

— На Горную-Пять: поезд нам нужен.

— А, вы на Шалманку? — Он кивнул. — Тогда с нами пойдете. Шуруп и Хряк, остаетесь у вертушки! А ты, Вано, дуй в лагерь, пусть позовут Росомаху и организуют топливо. Пусть берут борова с канистрами, и к вечеру вертушка должна быть в лагере. Как поняли?

Он говорил властно и просто, я так не умею — пускай меня и слушаются иногда, но мне казалось, только из боязни — не меня даже, а моих странных свойств. Когда я отдаю команды, нет-нет да возникает впечатление, что я прошу, или уговариваю, или угрожаю, — а здесь была здоровая легкость…

— Есть… Да, Калган… — послышались разрозненные реплики.

— А если Паша опять бухой? — спросил один из Охотников.

— А вот «если», Шуруп, не должно быть, — как-то зловеще ухмыльнулся Калган. — Если, Шуруп, тебе яйца варан откусит? Тебе это понравится? Паше, если что, дай в печень, от меня, скажи — к вечеру вертушка должна быть в лагере. Вопросы есть?

— Нет, Калган-корень, все будет…

— Вот и ладно, — процедил он сквозь зубы. — А пилот у вас в наличии? — спросил он, обращаясь ко мне.

— Есть такой, — кивнул я, — но он в комплекте не прилагается — надо его сперва спросить.

— Ну-ну, — вновь скептически пробормотал командир отряда. — Нагловатый ты парень… не местный, наверное?

— Да, — кивнул я, — с Юпитера. Там таких уродов навалом.

— Ясно, — кивнул он, — из новых колонистов… землюк, стало быть… ну ладно… Так что там с пилотом?

— Пилот, — сказал я, косясь на бледное лицо Марселя, — он свалил от плохих ребят, парень неопытный как Охотник, так что… Не знаю, захочет ли он к вам…

— Да ладно тебе, — фыркнул Калган, — у нас неправильно ориентированных нет, никто его не обидит…

— Калган, — перебил я, — меня зовут Странный.

— Ну-ну, — повторил он. — Я и вижу…

— Марсель, — позвал я. — Тут эти достойные джентльмены хотят взять тебя пилотом…

— А… да… да, — пробормотал Марсель, суетливо подбегая к люку.

С одной стороны, мне хотелось избавиться от него, как от лишнего груза, а с другой стороны, я, как ни странно, чувствовал ответственность за человека, который был один из немногих, согласившихся помочь мне, пусть и под дулом автомата… Который вытащил нас из довольно крупных неприятностей. Но вопрос был и в том, насколько ему будет безопаснее с нами, нежели с этими людьми?

— Ну… я думаю… вы знаете этих людей?

Я был безжалостен, как запах бензина.

— Нет, — ответил я, — этих — не знаю.

— Ну ладно. — Калган, как ни странно, смутился. — Мы из клана Машинистов, среди нас отморози отродясь не водилось…

Я чувствовал некий стыд, словно пытался стать работорговцем.

— Пойдешь к нам? — без глубоких предисловий спросил Калган.

— Я правда не знаю, бросить Кэт… — ответил Марсель. — Я не очень разбираюсь в местной жизни, в обычаях…

При этих словах Калган разразился громким хохотом, откинувшись на спинку седла:

— В обычаях!.. Вертолетом хорошо управляешь?

— Ну да, Кэт — моя любимая женщина, — ответил побледневший пилот. — Просто я работал на военной базе, был в изоляции… а мне дадут летать?

— Дадут, — отсмеявшись, ответил Калган. — Не очень часто, но к месту… Ты — пилотаж, мы — патронаж, — кажется, так говорят у вас?

Мне на секунду показалось, что родители Калгана были рекламщиками, но я промолчал. Я почувствовал, что рука Ирины берет меня за локоть.

— О, красивая девчонка у вас есть! — воскликнул командир.

— Это моя жена, — ответил я именно так, как и надо было сказать.

— Ладно. — Калган махнул рукой. — Я и не претендую. Дромадера вам дадим, ты… как тебя зовут, наш новый Охотник?

— Вообще Марсель, — суетливо проговорил пилот. — Я хотел взять ник Марс, но мне показалось…

— Отлично! Вот и будешь — пилот Марс, — перебил Калган. — Останешься с Шурупом и Хряком: они твои новые напарники, — а мы поехали… Давайте, собирайтесь…

Я повернулся к Марселю и развел руками, но его глаза сияли, словно два горнопроходных лазера. Я решил обнаглеть окончательно и попросил Марселя выдать нам аптечки и НЗ из запасов геликоптера, он кивнул.

— Вот вы — человек слова, — прожевал он сквозь губы, и я так и не понял, с сарказмом или искренне.

Но в сущности, Охотники мне эти показались вполне адекватными, и было уже наплевать, что подумает про меня Марсель, так как для него все могло сложиться и гораздо хуже. А самый удачный вариант — сгнить заживо в бетонной коробке казарм «Эола» и под старость стать сырьем для какого-нибудь нового биологического эксперимента.

К отверстию десантного люка подвели нам обшарпанного дромадера.

— Седло тут полуторное, — пояснил Калган, — вы с женой поместитесь.

При этой фразе Ирина вздрогнула и покосилась на меня.

Я нашел в вертолете сумку от дыхательного комплекта, которая условно заменяла рюкзак, и сложил туда запасные автоматные рожки, отобранный у мертвого охранника КПК, пару аптечных комплектов, один из которых вскрыл и поменял повязку на раненой ноге. Рана слегка воспалилась, и я обработал ее антисептиком, подумав про себя, что у мутантов слюна, наверное, ядовитая.

Забравшись в седло, я протянул руку Ирине, которая села позади и обняла меня за пояс.

— Прощай, Марсель, — сказал я, слегка наклонившись к люку, — пусть помогают тебе все боги Марса, и избавят они тебя и друзей твоих от глюков! Спасибо тебе за помощь! Удачи!

— И вам удачи, Странный! — отозвался Марсель. — Может, увидимся еще!

— Марс маленький — конечно, увидимся, — ответил я.

— До свиданья, спасибо вам, — сказала Ирина.

— До свидания, прекрасная дама, — помахал рукой Марс, — не забывайте!

— Поехали, — скомандовал Калган.

Я слегка дал шенкелей дромадеру, и мы тронулись за отрядом, плавно покачиваясь в седле.

Наш путь пролегал между огромными валунами туда, вниз, к широкому ущелью, прорезавшему горы длинной изломанной бороздой. Горы были слегка укрыты маревом тумана.

Счетчики трещали совсем тихонько, несмотря на утреннее время суток: небо было обложено пеленой низких облаков, которые задерживали большую часть излучения. Сквозь ватную пелену облаков тускло мерцали вспышки заряженных частиц. Я ехал с открытым забралом, достав из пачки предпоследнюю сигарету, которая отсырела на влажном ветру и тянулась с трудом.

Изредка в белесой толще, словно сквозь мутное стекло, мерцали голубоватыми всполохами молнии змеистых разрядов и доносились отдаленные раскаты грома, приглушенные сипло шумящим в камнях северным ветром. Пахло пылью и озоном.

— Сильный циклон пришел с севера, — сказал Калган, который ехал на полкорпуса спереди, — как бы давление не скакнуло, а то дьяволы поднимутся, придется на неделю хвост прижать. Ты сам-то откуда?

— Из долины Маринера, — ответил я, — там мой клан.

— Хрена се! — хмыкнул Калган. — Ну тебя и качнуло! Бывает, жизнь так преподносит: цербер лает, ветер носит! У вас так говорили? Что за клан-то?

— Клан Беркутов, — сказал я. — Богдан Хорват там сейчас за главного.

— Слышал, — кивнул командир, — работали мы с ними как-то в Элизии. Да и про тебя я что-то слышал мельком… Тебя Странным зовут?

— Да, — кивнул я в ответ.

— Тебя еще называют Пастух Глюков?

— Злые языки, — машинально отреагировал я.

— В Персеполисе был?

— Да, проездом, — ответил я.

— Как там у них?

— Неплохо стали жить. — Я прокашлялся. — Строятся сейчас активно, в Совет Четырех хотят вступать.

— Ну что ж, флаг им в руки… А! Вспомнил! — Калган хлопнул себя по колену, потом тоже достал сигарету и закурил. — От ваших Беркутов была информация про какого-то Джо Вэндерса, который тебя кинул, — дескать, персона нон грата…

— Его уже убили, — вставил я.

— Ну так для отморозков это избавление, я считаю… — Он выпускал дым кольцами, которые растворялись во влажном легком ветерке. — Ясно… Слышал я про тебя недавно тоже… Про Башню…

— Да, было дело, — сказал я, задумчиво затягиваясь. — Чуть не влипли.

— А правду говорят, что там техники навалом было? — Он прищурился.

— Там паладины отморозков гоняли, — ответил я. — Да, техники там было порядком.

— Ни разу не видел пилотных «шатунов», — сказал он, внимательно глядя на меня. — Сильно вам не подфартило… Тебе это не показалось странным, Странный?

— Показалось, — честно признался я, — но вообще мне тогда не до размышлений было, как ты понимаешь…

— Ну да, конечно, — согласился Калган. — Ладно, раз уж вы с нами идете на Шалманку, давай по пути короткий рейд устроим…

— Калган, — перебил я его, — ты скажи, кому на станции верблюда оставить, — мы сами доедем. А на рейд у нас времени нету, нам спешить надо, я группу свою отбить должен…

— Отобьешь ты свою группу, мы тебе поможем, — тоном, не приемлющим возражений, сказал Калган. — А это дело у нас по пути. Просто нужно собрать дань с одного поселка… Пару часов всего…

Я понял, что препираться бессмысленно, и мы продолжили свой путь, лениво болтая. Ирина продолжала молчать. Вокруг стали вздыматься отвесные каменные стены, кое-где поросшие лишайниками и какими-то сухими колючими кустарниками.

Как на срезе куска торта, виднелись плотно спрессованные разломы пород, которые ветер выдувал иногда до состояния ребристой решетки.

В ущелье ветра почти не было, но эхом отзывался от пологих стен его заунывный многоголосый вой в зубчатых каменных вершинах. Иногда он подхватывал горстку песка или засохшую ветку, которые какое-то время парили над нами в восходящих потоках воздуха, — это фантастическое полузабытое зрелище напомнило мне многочисленные ущелья в долине Маринера…

Вот так мы и ехали. Ирина продолжала молчать, Калган был разговорчив и подозрителен — он пытался вытянуть из меня побольше про наши злоключения, не без оснований считая, что такие происшествия, в которые мы попадали, не могут являться цепью простых совпадений.

Я с ним не спорил, а, наоборот, соглашался, разыгрывая из себя недоумевающего пострадавшего, кем я, по сути, и являлся. Что-то примерно понимать я начал только благодаря Лайле и Дарби, да и то пока увидеть всю картину мне казалось просто нереальным — слишком уж крупная каша заварилась, а из центра кастрюли мало что понятно…

Калган стал расспрашивать Ирину про деятельность гида. Она отвечала мало и неохотно, а когда разговор переключился на тему Земли, заметно оживилась.

Я тем временем включил трофейный КПК и пошарил в его папках, но там было мало интересного. Тогда я попробовал выйти в Сеть, и, как ни странно, у меня получилось: видно, где-то рядом в горах стоял ретранслятор.

Наши имена пока еще значились в первых рядах сводок и новостей. Комментарии были в основном доброжелательные, хотя многие вели споры по поводу причин обрушившихся на нас неприятностей, утверждая, что ребята взялись за дело, не соразмерив своих возможностей, — и теперь пожинают плоды своей жадности. Встречались и издевательские реплики — мол, не связывайтесь со Странным, Сибиллой и Йоргеном, вокруг них всегда мясорубка, они, дескать, с крышей не в ладах, а кто-то, с ником Аттила, вообще сказал, что Охотника Странного пристрелили на Фебе, еще год назад. Делали ставки, заключали пари, а некоторые интересовались нашим нынешним местонахождением…

Я проверил почту и, к своему изумлению и радости, обнаружил письмо с отчетом от Диего, то самое, что я просил у него. В письме он выражал надежду, что я, как всегда, выкручусь и избавлю мир от этого мерзавца Дарби, говорил, что он ни в чем не виноват, что так вышло, и очень сожалел в пышных выражениях, посылая проклятия на всех предателей и ренегатов мира сего. Вся эта эпистолярная сентенция вызвала у меня улыбку: я понимал, что, хоть Диего и является пешкой, он все же пытается из последних сил сохранять хоть какую-то честность и порядочность, что в нашем мире весьма непросто.

Некоторое время я потратил на изучение отчета с орбитальной станции и, как ожидалось, подтвердил некоторые свои предположения. После чего я послал Диего ответное письмо, где успокоил его насчет своей судьбы и попросил договориться со станцией про одну услугу, в рамках продолжения сотрудничества с Персеполисом.

Затем, проехав по ущелью еще километров с тридцать, мы свернули в широкий каньон и минут через десять наткнулись на небольшую деревеньку, выросшую вокруг стандартного геологоразведочного поселка. Местные встретили нас приветливо и угостили выпивкой, жареным мясом и сухарями. Калгана здесь уважали. Мы устроили привал прямо между верблюдами. А пока насыщались, запрягли троих боровов с телегами, на которых были укреплены небольшие контейнеры с рудой и минералами.

Вот так, под скрип колес телег и похрюкивание свиноконей, мы продолжили путь к Горной-5, правда, скорость передвижения немного снизилась. Утешало только то, что осталось совсем немного, совсем чуть-чуть. До станции и до Олимпа.

Ирина продолжала ехать в молчании, но зато крепче обняла меня за пояс. Мне вдруг захотелось стиснуть ее в объятиях и предложить плюнуть на всю эту затею. Плюнуть, пока мы еще живы и почти здоровы! Мы ведь можем взять и поселиться в такой вот тихой уютной деревеньке или в большом, красивом и шумном Лихоторо. У нас появятся новые друзья, мы будем любить друг друга, путешествовать, заведем детей, построим красивый удобный дом, вычеркнем из жизни эти игры взрослых сумасшедших маньяков. Будем встречаться иногда с Йоргеном и Сибиллой и по вечерам, за стаканчиком спиртного и под свежеиспеченные пирожки, станем вспоминать бурные события, которые, хвала богам, прошли, канули в историю, стали красивой и немного страшной сказкой, рассказанной нашим детям перед сном, которая неизменно заканчивается хорошо… А потом твой папа женился на твоей маме, и родились вы… Родились быть счастливыми, жить самим, познавать мир, отличать хорошее от дурного, думать, действовать… Тоска и отчаяние… В глубине своего сознания я понимал, что если не я сам, то те же наши потомки спросят меня: «И что это за зеркало оказалось? Зачем его построили люди? Нам интересно, мы найдем его и во всем разберемся!»

Тогда все начнется сначала… И непонятно, как это закончится… непонятно… Иногда недосказанность хуже ощущения полной пустоты… просто я устал и запутался…

Я молча обернулся и поглядел в глаза Ирине.

Она ответила мне вопросительным взглядом, а я крепко стиснул ее ногу чуть выше колена.

Меж тем ущелье стало расширяться, становясь постепенно просторной долиной, уходящей на восток.

Это был когда-то промышленно развитый район, который сейчас колонисты пытались возродить. То тут, то там темнели порушенные остатки долек корпусов ГРП, заводские корпуса с дырами выбитых окон и, словно развалины каких-то странных замков, сломанные и рассыпавшиеся трубы, из которых торчали, будто ржавые кусты, куски вывороченной арматуры. Стихийными кучами мусорных свалок валялись сломанные, изъеденные коррозией кабины экскаваторов, стрелы лебедок, какие-то дырявые кузова и бочки, остатки механизмов, предназначение которых было для меня полнейшей загадкой.

Кое-где с отлогих горных склонов спускались крупные бетонированные желоба, засыпанные мелким щебнем, с местами вывороченными сегментами. Они напоминали гигантские водостоки, но служили явно для чего-то другого.

Под копытами дромадеров среди небольших булыжников, железных арматурин и прочего мусора стали проглядывать вросшие в глинистую почву ржавые рельсы, изобилующие поворотами и стрелками. Местами подобные рельсы были свалены ржавыми кучами, поросшими мелким кустарником.

В перспективе виднелись многоярусные постройки, цепляющиеся за пологий край горного массива, окруженные такими же кучами железно-каменного хлама. Почти посредине между этими постройками чернела в скале зияющая дыра горного железнодорожного тоннеля, ведущего к конечной станции Горная-6. Наш же путь лежал в другую сторону, к отлогой равнинной местности с плоскими холмами и дюнами, которая звалась долиной Ярдангов[62]. На севере она сливалась с Амазонией, а своей юго-восточной оконечностью упиралась в Гряду Горди, за которой до Лихоторо-Сити было подать рукой.

Можно было сказать, что мы почти у финишной прямой… Да… Скоро все закончится…

У горловины ущелья стали попадаться кирпичные трансформаторные будки, превращенные с помощью раствора из глины, камней и цемента в самодельные доты, — это была первая линия обороны Горной-5. Местами к ним были прорыты в глиноземе неглубокие траншеи, оборудованные реданами[63]. За ними виднелись небольшие группы построек, выполнявших функции военных поселений, окруженных невысокими каменными оградами, за которыми чернели вороненые стволы станковых крупнокалиберных пулеметов. Рядом с ними то тут, то там торчали на ржавых прутьях покосившиеся таблички «Осторожно! Мины». Дорога из ущелья контролировалась местными жителями неплохо.

Из долины вновь подул прохладный мокрый свежий ветер, и я закрыл забрало шлема.

Хоть и не яркое, но непривычное дневное освещение слегка утомляло глаза — резко и отчетливо виднелись все детали глыб, камней и строений под этим ртутно-серым небом, в котором над Горной-5 акварельными разводами плавали столбы дыма из труб, размазанные ветром над вершинами гор.

Около получаса пробирались мы по северо-западной оконечности долины к основным жилым постройкам Горной, сосредоточенным вокруг зияющей черноты тоннеля…

И вдруг где-то в долине тоскливо завыла сирена, эхом отдаваясь от каменных склонов. Затем другая, чуть пониже тоном — их диссонирующие ноты неприятно резали ухо.

— Что за черт?! — воскликнул Калган, озираясь по сторонам.

У меня неприятно засвербело в желудке, и я почти машинально вскинул голову вверх: над долиной появился медленно плывущий против ветра глюк! Он напоминал длинную колышущуюся в воздухе тряпку бело-голубого цвета или, может, даже плывущего в ручье ужа.

От него отделились три бледно-мерцающих огонька, которые стали кружить по каким-то замысловатым замкнутым траекториям.

— Стой, отряд! — крикнул Калган, инстинктивно перекрестившись. — Господь Всемогущий… Только этого не хватало — дурной знак это… Уж не по твою ли душу оно?

— Надеюсь, что не по мою, — отозвался я, внимательно вглядываясь в небо. — А что?

— Ты же у нас Пастух Глюков? — Калган тоже не отрывал глаз от необычного объекта.

— Ну не до такой степени, чтобы они везде за мной летали и заряжали мне аккумуляторы. — Я продолжал завороженно следить за движениями глюка.

Зрелище пугало своей невероятностью и натуралистичностью. Так мы простояли, замерев, минут десять — пятнадцать, пока это странное нечто не проделало над долиной путь по вытянутой дуге. И вдруг на наших глазах резко ушло в тучи, успев вобрать в себя все огоньки.

Всадники облегченно вздохнули, а через некоторое время утихли и сирены.

— Наверняка еще вернется, гад, — процедил Калган, и мы осторожно тронулись дальше.

Железнодорожный горняцкий поселок напоминал потревоженный муравейник и встретил нас суматохой: бегали мужчины с оружием в руках, женщины и дети боязливо выглядывали из окон и дверей. Все поминутно поднимали головы к небу, пытаясь разглядеть — не возвращается ли ЭТО?

Какой-то человек в военном комбезе подбежал к Калгану и, ухватив его за стремя, что-то быстро затараторил. Калган только махнул рукой и указал в сторону группы блочных пятиэтажек. Тот кивнул и убежал.

— Что случилось? — спросил я.

— А ты не видел, что ли? — слегка раздраженно ответил командир. — В городе объявлено чрезвычайное положение. Дуй к станции, там есть постоялый двор, называется «БарМотун», дромадера сдашь хозяину, скажешь, что от Калгана, и ждите меня в баре. Я пока свиней с рудой загоню к себе.

Я коротко кивнул и, повернув поводья, дав шенкелей и громко причмокнув дромадеру, поскакал в сторону, указанную Калганом.

Ирина крепко прижалась ко мне сзади.

Проезд по поселку был крайне затруднен: во-первых, из-за почти что полного отсутствия такого понятия, как «улицы», приходилось лавировать в лабиринте между стихийно прилепленными хижинами разных мастей и размеров, во-вторых, из-за мельтешения под копытами дромадера местных жителей, уже сбивавшихся в отряды городского ополчения, которые, вместо того чтобы глядеть вокруг, больше пялились в небо, отчего я чуть не сбил с ног нескольких человек.

На относительно свободном пятачке у того места, откуда начинался район блочных пятиэтажек, несколько человек в горняцких касках вколачивали в землю стальные прутья и натягивали на них проволочную сетку, внутри которой еще двое монтировали какое-то оборудование, которое венчало что-то вроде металлического зонтика.

Мы проталкивались все ближе к горному массиву, где рядом с отверстием тоннеля уже виднелось небольшое депо и прилегающие к нему станционные постройки. Ветер донес до меня дразнящий знакомый запах креозота.

Несколько раз я наклонялся, пытаясь спросить у пробегающих куда-то людей, как найти постоялый двор «БарМотун». Самые лучшие ответы, кроме откровенного игнора, были: «Да-да, конечно» или: «Торопитесь, он сейчас вернется».

Наконец возле тускло поблескивающих, устремленных к центру долины рельсов, рядом с двумя массивными каменными платформами и прожекторной вышкой, я увидел некое подобие вокзала, с тыльной стороны которого примостилось небольшое здание, обнесенное забором из алюминиевых труб. На боковой стене из различных пород камня было выложено трудночитаемое, но весьма заметное искомое мною название постоялого двора.

Я направил поводья туда, затем спрыгнул с седла и, подав руку Ирине, примотал верблюда прямо за поводья к изгороди…

Зябко ежась от ветра, мы вошли через грязную засаленную дверь с надписью «Гостиница — Бар».

Внутри оказалось просторное помещение с низким темным потолком, как ни странно, вполне опрятное. По углам горели неоновые светильники, а за длинными столами сидело несколько человек, флегматично потягивающих что-то из бутылок мутного стекла и непринужденно беседовавших. Это резко контрастировало с суетой снаружи.

За стойкой оказался хозяин заведения, пухлый живой брюнет, который приветливо мне кивнул, когда я упомянул имя Калгана.

Он предложил мне выпить всего за пару патронов 5.56. У меня было несколько, и мы с Ириной уселись за стойкой. Еще он уломал нас взять лапшу с верблюжьим сыром и свинины…

Уже через несколько минут я знал почти половину всех новостей поселка: и про то, что Калган самый классный парень, и что в горах нашли залежи урана, а это сулит поселку огромные прибыли, а эргами они небогаты, и про то, что по глюку собираются шарахнуть из новой микроволновой пушки, которую сочинили инженеры поселка еще три месяца назад (это ее собирают на площади возле рабочего поселка), и про многое другое. Он жадно стал меня расспрашивать, откуда я, и что видел, и как там в Персеполисе. Я, как мог, отвечал, стараясь не вдаваться в подробности, а когда наконец он отвлекся по своим делам, я повернулся к Ирине, взял ее за руку и заглянул ей в глаза.

— Ну чего ты все молчишь? — спросил я.

— А что мне нужно говорить? — удивилась Ирина. — Я счастлива, что мы сбежали живыми и здоровыми, я очень благодарна тебе за это. Я считаю, то ты сильно рисковал, когда полез за Дарби в это подземелье. Лайла тоже… просто она мне как не нравилась, так и не нравится, и непонятно, зачем тебе понадобилось с ней флиртовать…

От такого заявления у меня отвисла челюсть.

— Как ты верно заметила только что, — ответил я, поборов в себе желание начать орать и размахивать руками, — я сильно рисковал, когда полез в это подземелье, с нами было еще несколько Охотников, которые, скорее всего, погибли. Я был ранен. Если опустить мелочи, то флиртовать, мягко говоря, было некогда, да и обстановка не подходила совсем…

— Прости, Дэн, я понимаю, — сказала Ирина с таким невозмутимым видом, что мне захотелось зарычать. — Просто она так странно себя вела, и…

— Дорогая, — не выдержал я, — ты тоже ведешь себя довольно нетривиально. Ты впуталась в очень сложную и, как показывает практика, смертельно опасную паутину и при этом, кажется, считаешь, что все кончится хорошо, как в любом порядочном приключенческом кино. Смею тебе заметить, что у нас далеко не кино, и то, что мы до сих пор еще живы, — это просто фантастическое стечение обстоятельств, пополам с рядом чьих-то оплошностей, — ты это хоть понимаешь?

Ирина молчала, а я начал распаляться, но не мог уже остановиться.

— Ты хоть на секунду в состоянии понять, что почти ни один из идиотских поступков, совершенных мною за последнее время, не должен был сохранить наши жизни, и то, что мы еще до сих пор не в руках этих маньяков, — это из-за неповоротливости и медлительности всей их сложной машины?

— Дэн, не кричи, я все понимаю, — сказала наконец Ирина с мученическим выражением на лице.

— Это я кричу?! — Я вытаращил глаза. — Да я еще и не начинал кричать!

Тут я заметил, что и вправду говорю довольно громко и некоторые посетители уже на нас смотрят.

— Ладно, — примирительным тоном сказал я. — Я просто хотел сказать, что не хочу умирать просто так и не допущу, чтобы с тобой что-то произошло… Не допущу… Что ты знаешь про Посейдона?

— Это такой древнегреческий бог, повелитель морей… — начала было Ирина, нахмуря брови.

— Ира, — прошипел я, стиснув зубы, — не валяй дурака, то есть не делай его из меня: ты же понимаешь, что я имею в виду?

Ирина молчала.

И я вдруг почувствовал, что это тупик. На мгновение я ощутил, что у меня опускаются руки и я уже готов бросить всю эту нелепую затею, вернуться наконец в скучный мир понятных проблем, простых поступков, тихой радости. Мне почему-то показалось, что все мои действия за последнюю неделю продиктованы каким-то затмением, мозг мой словно парит в некоем кровавом тумане, который только сейчас начинает рассеиваться. Я вижу ясную картину дикости, нелепости и сумасшествия, которую люди почему-то называют «нормальными жизненными приоритетами».

Я вдруг представил себя сидящим на крыльце своего красивого дома, сверкающего блоками солнечных батарей, бугрящегося высокочастотными генераторами, с вытянутыми овалами пластиковых окон, вокруг которых увивается плющ, растущий из гидропонического яруса в подвале, с настоящим бассейном, наполняемым из артезианской минеральной скважины. Я сидел, положив ногу на ногу, рядом с глубоким вертикальным гранитным каньоном, из которого дул теплый пыльный ветер восходящих потоков воздуха, и любовался вишневым закатом, бросавшим косые лучи на величественное пустынное плоскогорье, усеянное выветренными зубцами тысячелетних камней причудливых форм. Они напоминают древние статуи богов, воинов и тотемных зверей. Их плоские черные тени, лежащие на потрескавшейся бугристой крыше плоскогорья, направлены на меня, словно стрелы приближающейся ночи. А я курю кальян и щурюсь на солнце. Рядом со мной сидит Ирина, которая делает из снятых за день роликов новый видеорепортаж для земных новостей о Марсе. Я потягиваю из фляги, а рядом остывает после дневного рейда бронированный вездеход. А около него стоит почему-то ореховое бюро со старинной электрической лампой накаливания, изогнутой дугой. Под ней сидит человек с пепельно-серым лицом, которое в свете лампы кажется мертвенно-бледным, и, аккуратно окуная паяльник в канифоль, тихое шипение которой слышно мне прекрасно, выпаивает какие-то микросхемы, торчащие из рукояти разобранного бластера Ирины. Этот человек одет в длинную черную мантию с вышитым на ней алхимическим символом змея Уробороса, изображенного в виде восьмерки из двух змей, кусающих друг друга за хвост. Одна змея синяя, и рядом с ней вышит «плюс», а другая — красная, с «минусом». Ровно по центру их разделяет вертикальная черта, делающая их похожими то ли на кадуцей, то ли на график двойной синусоиды.

От всей этой картины исходило монотонное гудение… Я вскинул глаза, и спокойствие как рукой сняло — прямо над каньоном висел фиолетовый с желтой сердцевиной глюк в форме эллипсоида, у которого посредине светился какой-то ритмичный узор.

Я вздрогнул и интуитивно бросил взгляд на плоскогорье — меж камней, казавшихся статуями, перебегали полусогнутые люди, а у горизонта, покачиваясь, темнели силуэты шагающих танков… Я с трудом прогнал наваждение и вернулся в бар Горной-5.

Ирина молча смотрела на меня — видно, наблюдала за сменой эмоций на моем лице. Глаза ее казались темными, уставшими и какими-то остановившимися, будто одновременно она смотрела внутрь себя и о чем-то размышляла или просто впала в прострацию.

У меня в груди что-то кольнуло. Ее глаза, так или иначе, оставались для меня связью с лучшей частью окружающего мира.

Я тяжело вздохнул, и тут же в нос мне ударил едкий запах дезинфектора, переплетенный с горелым ароматом кухни и табачным перегаром. Я тут же пришел в себя и вновь вздохнул.

— Давай так, — сказал я тихо. — Я тебе рассказываю, как дело было, а ты мне киваешь или не киваешь.

Ирина кивнула.

— Во всю эту историю ты втравилась по собственной воле и, можно сказать, недомыслию.

Ирина осторожно кивнула.

— Так как твой муж работал в отделе внутренних расследований, — продолжил я, прихлебывая из цинковой кружки кисловатый напиток с изрядным содержанием спирта, который называли тут «ультрафиолет», — он должен был шерстить в рядах разный несознательный и вредоносный элемент. И вот он кого-то такого нашел, что его сильно поразило, может, даже напугало. В любом случае действовать в обычном для таких ситуаций предусмотренном порядке он не смог, в результате чего, в самых общих чертах, рассказал что-то тебе.

— Я почти ничего не поняла, — сказала вдруг Ирина, посмотрев мне прямо в глаза. — Действительно — только абстрактная ситуация, что кто-то хочет сделать что-то плохое.

— Я так и понял, — кивнул я, закуривая. — Таким образом, не знаю уж почему, ты предложила ему свою помощь — видно, из идеалистических соображений. Данные Владимира, скорее всего, не были полными, и вы решили, чтобы вскрыть нарыв и демаскировать врагов, сидящих в этом «Пантеоне», ловить на живца. Вы решили, что, если закодировать твоими биоритмами жизненно необходимый доступ в «сердце» «Пантеона», это будет гарантия твоей полной безопасности. Владимир понимал, что на Земле ему и тебе небезопасно, поэтому-то он и рассказал тебе все в общих чертах, чтобы ты согласилась на полное сканирование своего биополя, — он же знал, что ты ненавидишь, когда тебя используют и недоговаривают. После чего Владимир подготовил качественную утечку дезинформации про некоего Посейдона, человека из высшего эшелона, который собирается взять под контроль загадочный объект «Зеркало-13», который находится на Марсе, но как-то тесно связан с Землей. Чтобы уловка удалась, о том, что это ложные данные, не должна была знать ни одна живая душа, включая «хороших» парней. Единственное, что сообщил Владимир своему начальству, — что закодировал на тебя ключ к базе, — это должно было объяснить твой отлет. Враг же по-любому попытается выйти на этого Посейдона, чтобы либо объединиться с ним, либо завладеть ключом к «Зеркалу».

Ради того чтобы все прошло без сучка без задоринки, ради своей глобальной задачи твой муж даже пожертвовал Джованни…

— Дэн, не смей так говорить! — Ирина гневно сверкнула глазами. — Он никогда бы так не поступил! Он был добрый человек…

— Возможно, сам Владимир не поступил бы так, — кивнул я, стиснув зубы, и безжалостно продолжил: — Но майор спецкорпуса, сотрудник отдела внутренней безопасности поступил бы именно так. Когда на карту поставлены жизни множества людей и мало ли что еще, выбора не остается, и все спецслужбы действуют одинаково. Ремесло разведчика вообще штука беспринципная. И я вовсе не хочу сказать, что он сделал это с улыбкой или абсолютно хладнокровно… Скорее всего, он переживал от этого, да и надеялся, что сможет защитить итальянца.

В общем, Джованни, который инструктировал Владимира перед отлетом, был им завербован, и ему ставилась задача пустить информацию о дате отлета некоего посыльного для некоего Посейдона: этим Владимир убивал двух зайцев сразу: во-первых, информация поступила бы не из самого «Пантеона», а из его периферийного отделения в научно-исследовательском институте, что выглядело бы менее подозрительно, а во-вторых, эта информация должна была отсечь прочие попытки выйти на пресловутого Посейдона и сконцентрировать усилия ренегатов на данном конкретном рейсе к Марсу. А затем Джованни должен был подготовить ряд подозрительных докладных для начальства, что, мол, на Марсе творится черт знает что. Предвидя, что начальство, скорее всего, не даст ходу этим докладным о глюках, Владимир посоветовал ему начать занимать деньги у профессуры. Сомневаюсь, что Джованни сказал правду, будто деньги на билет были собраны на добровольные пожертвования, — в любом случае этих пожертвований не хватило бы, но привлекло бы к итальянцу внимание ренегатов. Это было бы не явной провокацией и объяснило бы ренегатам, кто есть этот загадочный посыльный и почему информация просочилась именно из этого института. С другой стороны, это объясняло бы и то, почему посыльный вообще не из «Пантеона», — видно, что эта треклятая база как-то связана с глюками, и Посейдону понадобился настоящий специалист, а не разведчик.

— Ну про это-то я точно не знала ничего, — мрачно сказала Ирина. — Да и не могла бы узнать, иначе Джованни бы меня узнал или я его.

— А тебя и не должно было быть на этом рейсе! — сказал я, мало-помалу входя в азарт. — Владимир встретил бы тебя еще тогда, в твой первый тур, и спрятал бы тут, на Марсе, где, в силу неразвитой инфраструктуры и замкнутости социальных групп, действия ренегатов были бы гораздо заметнее, чем на Земле.

А спрятав тебя, он, за тебя спокойный, под видом того же Охотника набрав себе бравую команду из таких же суперагентов, встретил бы группу с Джованни. Как он собирался намекнуть, что Посейдон — это он и есть, я не знаю, а может, эта роль была бы уготована другому…

— А не проще было бы меня переправить сюда в качестве туриста, а не гида? — спросила Ирина, скептически прищурившись.

— Турист по закону может получить статус колониста, если захочет, — это указывается в марсианской визе, — а гид подписывает с фирмой контракт на определенное количество лет, — ответил я. — Это хоть как-то должно было бы усыпить бдительность врага, если за тобой следили. А потом, я не знаю, я просто предполагаю многое: может, Владимир и не хотел тебя прятать, а, напротив, держал бы рядом с собой, на виду, чтобы охранять самому. У него могли быть на этот счет исключительно свои соображения. А вдруг затея с Джованни провалилась бы? Тогда он вынужден был бы использовать как приманку тебя, как ключ к базе, — это уже не столь важно…

— Мне иногда кажется, — сказала Ирина неприязненно, — что ты такой же циничный, как и все эти «подпольщики»!

— Самому противно, — ухмыльнулся я.

— И как же ты тогда объясняешь смерть моего близкого человека и этого несчастного итальянца? — с некоторым вызовом спросила она.

— Ну не знаю, — задумался я, — возможно, Владимир нашел кого-то из ренегатов здесь, на Марсе, а возможно, его подозревали в том, что он знает больше, чем делает вид, — он мог сам знать местоположение объекта, и за ним давно следили. А может, раскусили его затею с итальянцем — этого я не знаю… Хотя нет… Затеи с Джованни не раскусили — иначе он остался бы жив.

— С чего ты взял? — настороженно спросила Ирина.

— А зачем его убивать, если он «пустышка»? — задал я ответный вопрос. — Я думаю, что Джованни подписал себе смертный приговор этим стихотворением. Кто-то заметил, что он его пишет, кто-то прочел его и понял, что Джованни никак не посыльный, но и не «пустышка», раз пытается кого-то предупредить и намекает на узурпаторство Посейдона. Врагу стало ясно, что он играет против.

— Кому же он написал этот стих? — спросила Ирина.

— Стих он написал тебе, — уверенно сказал я. — Потому что понял, что ты как-то с Владимиром связана, но не знаешь всего…

— Как?

— Тут я виноват, — вздохнул я.

— Как??? — Она подняла брови.

— Итальянец все понял по твоему бластеру — он был неглупым человеком, — ответил я мрачно. — Он видел, какое табельное оружие носят офицеры, а то, как ты легко им воспользовалась, испугавшись за мою жизнь, выдавало то, что хоть ты и связана с разведкой, но не напрямую, косвенно, и вряд ли что-то важное знаешь, иначе не выдала бы себя так просто. Отсюда вывод: тебя надо предупредить. Каким-то образом Джованни знал, что ключом к базе является человек, просто не знал — кто именно. Тогда, возле завода, итальянец пытался нам намекнуть, но испугался, что нас прослушивают узконаправленным микрофоном, а потом, видно, решил написать стихи. Он подозревал, что его убьют, потому что, украв у Дроновой мелок, которым написал стихи, он оставил его в своем рюкзаке, чтобы мы поняли, если что случится, кто автор этого послания. А подозревал он это потому, что было ясно: враг в группе тоже видел твой бластер и тоже сделал верные выводы о твоем предназначении.

— А в чем твоя вина? — уже более мягко спросила Ирина.

— Я не заметил твоего бластера в закрытой кобуре, — сказал я, — и даже внимания не обратил. Поэтому когда ты им воспользовалась в тот момент, с гарпией, я не был готов и удивился, невольно заострив внимание всей группы на этом происшествии, — в общем, свалял дурака… И надо заметить, что это именно я невольно спровоцировал «крота» насторожиться и заострить внимание на твоей персоне… Из-за меня погиб Джованни, из-за меня нас стали преследовать, погиб «Ящер» и вообще множество других… Вот такой я горе-Охотник… и имя мне не Странный, а «Земное Убожество», «Хромой На Ум»…

Я замолчал — на душе было погано до предела, особенно погано, сознавая, что все это мне приходится говорить девушке, которую я, кажется, сильно люблю, и ее неискушенность, наивность и идеализм на деле ничуть не хуже моего «опыта» и «глубоких» знаний… Я залпом допил крепкую кислятину из кружки и прикурил следующую сигарету от предыдущей, избегая встречаться взглядом с Ириной. В этот момент я ненавидел и презирал себя всем телом и душой… Даже в животе стало противно мутить…

Вдруг Ирина резко наклонилась ко мне и поцеловала в щеку.

— Не говори ерунды, Дэн, — сказала она неожиданно ласково. — Ты самый лучший, и я тебя очень люблю…

Даже если бы сейчас прямо передо мной возник во вспышке пламени Дарби с парой снежно-белых крыльев за спиной и светящимся бубликом над лысеющим черепом, я не так был бы поражен, как в эти мгновения. Слова Ирины отдавались в ушах как звон оплеухи или разряд грома… Наверное, вид у меня совсем уж жалкий, раз она стала меня утешать…

— Дэн, это я сама «вселенское недоразумение», — сказала она, глядя мне в глаза. — Мне с самого начала не стоило во все это влезать, но я так допекала мужа, что хочу помогать ему в его работе хотя бы там, где не надо стрелять, где нет явной опасности… Ты же знаешь, что я ненавижу тайны… Это, наверное, потому, что всегда хочется быть сопричастным к этим тайнам: любопытство — движущая часть человеческой природы… А все оказалось гораздо серьезнее и страшнее, чем мы могли вообразить. Мне надо было все рассказать тебе сразу, но я боялась — не производил ты вначале впечатления серьезного человека, прости, я не сразу тебя поняла… Потом, я не знала, как рассказать о том, что и сама знаю обрывочно, я боялась, что ты примешь меня за опасную сумасшедшую… А когда убили Джованни, да еще и моим бластером… Я совсем растерялась — думала, что со смертью мужа все это закончилось. Я, наоборот, старалась про все это забыть, выбросить из головы, чтобы не мучиться. Я сама виновата, что стала размахивать этим бластером, будь он проклят… Просто оставалась дурацкая надежда на «авось»… Пронесет мимо… Только не со мной… Так что оба мы — два сапога пара… Кажется, так говорят… дай сигарету, пожалуйста…

Я протянул ей сигарету и прислонил пьезоэлемент к кончику. Она опять, как в тот раз, неловко прикурила и с шумом выдохнула дым, уже не закашлявшись.

— А потом, если бы не ты… — продолжила она задумчиво. — Я не знаю… меня бы уже точно раза три убить могли… а хватило бы и одного… И поделом бы мне было за мою наивность и любопытство…

— Прекрати молоть чепуху, — мрачно ответил я, чувствуя, как ко мне возвращаются силы. — Больше никто умирать не будет, кроме разве что всяких подонков… Хватит уже…

Тут краем глаза я заметил, что сидящие в зале продолжают бросать на нас любопытные взгляды, хотя разговаривали мы все это время тихо.

— Да, — продолжила Ирина, — идею про Посейдона предложила я. Муж очень общо ввел меня в курс дела и дал инструкции, что нужно от меня… Все так… Правда, про многое, что ты говорил, я и понятия не имела, ну да ладно… Как ты думаешь, когда писал Джованни свой стих? Вспомнить бы, кто рядом с ним был и мог бы что-то прочесть через плечо…

— Вряд ли мы вспомним. — Я вновь любовался этой непостижимой, как Вселенная, девушкой. — Это произошло между нападением гарпии и до нашего входа на горнодобывающий завод.

— Понятно, что после гарпии, но почему перед входом?

— По крайней мере, сразу после, — сказал я. — Когда напал кадавр, ты въехала на верблюде в ангар к нам с Сибиллой, затем спрыгнула с верблюда и подошла ко мне — клапан твоей кобуры был расстегнут, — ты положила бластер, когда слезала с дромадера, но не застегнула кобуры. Именно в промежутке после этого и как мы спустились в бытовой сектор — было бы удобнее всего незаметно вытащить твой бластер из раскрытой кобуры: в гостиной ты была у меня на виду, да и не только у меня. А это означает, что между гарпией и кадавром Джованни успел обо всем догадаться, украсть у Дроновой мел, сочинить стихи и случайно засветить их перед будущим своим убийцей. Времени у него на это было предостаточно, да и ехали они как попало — кучковались друг с другом по-всякому, а мы с тобой, вместо того чтобы глаз со всех не спускать, играли в сыщиков и ехали спереди, обсуждая этих же людей. Ладно, ты девушка, которая старалась не думать про всякую реальную угрозу, но у меня-то как раз были предчувствия какие-то, да толку-то… Может, Йорген с Сибиллой что-то видели? А! Вспомнил еще одну деталь… Зря ты меня выгораживаешь, ибо тупость моя не знает границ…

— Дэн, ну хватит уже. — Ирина нахмурилась.

— Ничего не хватит, — со злостью произнес я. — После убийства я затеял обыск — все, что я нашел, — это твой бластер под кроватью несчастного итальянца и синий мелок Дроновой у него в рюкзаке, а искал-то я спецоборудование для шпионов! Планетарный передатчик, глушитель к оружию, набор карнавальных масок и резиновые перчатки в горошек, черт…

— Ну? — нетерпеливо перебила меня Ирина.

— Ну а всего этого я не нашел, потому что, видно, нет у меня способностей к логическому мышлению. — Я потер лоб ладонью. — А Йорген ведь мне говорил, что кто-то снимал сигнализацию с двери, — видно, выходил наружу! Мы ведь, как два дурака, весь завод вокруг обошли… а шпион-то не парился! Все, что было у него подозрительного, он мог спокойно положить к верблюду в седельную сумку! Да хоть за ящики в ангаре! А потом взять при отъезде! Ты понимаешь, какой я кретин?

— Мы просто не представляли себе степени опасности, — произнесла Ирина медленно.

— Уж такие-то вещи я должен был представлять себе…

Тут шумно хлопнула входная дверь, послышалось несколько приветственных возгласов с разных сторон.

— Нашли? Молодцы! — низким голосом, слегка растягивая гласные, произнес Калган, подходя к стойке. — Водку наливаем — деньги пропиваем?

— Да все нормально, — вяло ответил я, — вот рассуждаем с женой о судьбах галактики…

— Это вы правильно, это вы по теме, — закивал он с улыбкой. — Бром, дай-ка мне двойную с лимоном, а то после рейда и этой нервотрепки…

Последние слова уже относились к подскочившему к нам бармену.

Я попросил повторить мне «ультрафиолет».

— Да свинокони эти пять солов километр могут ехать! — раздосадованно сплюнул на пол Калган, выпятив торчком свою рыжую бороду. — Упрямее и тупее мулов: как паладины на них ездят? Разве что они сами такие же…

И тут за окнами прогремел раскат грома, да так, что задрожали стекла, и сверкнули зловещие голубоватые блики.

— Дождь, что ли? — удивленно спросил бармен.

— Да непохоже, — прищурясь и глядя на окна, пробормотал Калган.

В ту же минуту где-то совсем рядом взвыла сирена, да так громко, что заложило уши.

У меня по всему телу прошла волна знакомой дрожи, и я понял — вот оно, началось…

Я подбежал к окну и поглядел на небо, насколько позволял угол обзора маленького замызганного, почерневшего с краев стекла.

Мутное дневное небо, обложенное тучами, потемнело, будто неожиданно наступила ночь. Яркий зигзаг молнии разломил черные облака ослепительной трещиной, и опять загрохотало так, что на миг даже заглушило пронзительный вой сирены. Долю секунды было так светло, что вся панорама города стала видна в мельчайших деталях. Но я разглядел на фоне озарившихся на мгновение облаков очертания гигантского черного гриба, напоминающего мухомор не столько формой, сколько бледно-фосфоресцирующими точками в области его «шляпки».

Точки суетились и мельтешили, словно муравьи в муравейнике, совершая, казалось, совсем хаотические движения.

— Я же говорил, что вернется, — мрачно комментировал Калган, подбежавший к соседнему окну. — Они всегда возвращаются — не сразу, так потом…

Сзади меня за плечи обняла Ирина, которая тоже выглянула в окно.

— Ничего, — злорадно проговорил Калган. — Сейчас наши в него из микроволновки шарахнут — будет знать, сволочь…

— Я бы не рекомендовал вашим шарахать в него волновым излучателем, — сказал я, продолжая глядеть на это кошмарное зрелище.

— Это почему же? — Калган вскинул брови и повернулся ко мне. — Разлетаются как мама дай!

— Во-первых, влажность большая, — сказал я. — Во-вторых, они сейчас облачной статикой подпитываются и мощность у них растет, а в-третьих, этот вид надо только «ракетами-невидимками» шарашить — когда в воздухе разлетается облако металлической пыли…

Вновь сверкнула молния, и ее змеистый нервный зигзаг прошел сквозь «гриб» как сквозь бумагу. Точки на «шляпке» вспыхнули ярко-оранжевым светом, а разряд сошелся в тонкий слепящий ярко-фиолетовый пучок и ударил в станционную прожекторную вышку.

Вышка заискрилась, на несколько секунд накалилась сверху сетка ее перекрытий, а прожектора просто сорвало с креплений, и они, на мгновение мигнув, брызнули дождем осколков и полетели на землю.

— Мать моя курящая! — ахнул Калган. — Давно я такого не припомню! Оборзел, гад! Ракет-то у нас и нету…

— Все равно не надо в него из микроволновки стрелять, свяжись со своими! — Я начинал нервничать.

Колган, видно, почувствовал, что я говорю серьезно, и снял с пояса КПК, переводя его в режим коммуникатора…

В это время со стороны площади зажегся белесый дымный полупрозрачный столб, клубящийся паром, и уперся в «гриб».

В то же мгновение вновь сверкнула молния, а светящиеся шарики выстроились в круг, и из его центра ударил в сторону площади яркий столб голубого света. Почти сразу в том месте, куда он уперся, поднялся огненный вихрь, закрутившийся по спирали к черному небу. С улицы донеслись крики и стрельба.

— Твою же мать! — воскликнул Калган.

Все, кто был в баре, прильнули к окнам, многие разразились проклятиями, кто-то стал передергивать затвор автомата.

— Поздно. — Я, стиснув зубы, лихорадочно вынимал все металлические предметы из карманов.

— Дэн, не дури. — Ирина встревоженно глядела на меня.

— Я и не собираюсь, — ответил я как можно спокойнее.

— Эй, ты что это удумал? — Лоб Калгана покрылся испариной.

— Спокойно, я сейчас, — сказал я, ринувшись к двери.

— Я тебе запрещаю, — крикнула Ирина, хватая меня за рукав.

— А я себе разрешаю, — сказал я, вырывая руку и выскакивая во мглу за дверью…

Гром продолжал грохотать, пахло озоном и гарью, а с неба моросил мелкий дождь.

Я быстрым шагом двинулся в сторону площади, глядя на небо и стараясь не упускать из виду дорогу, чтобы не споткнуться.

Сирена смолкла — в ней уже не было надобности: вокруг стоял грохот, сверкали молнии и трещали статические разряды.

Я все шел, пока наконец почему-то не захотел остановиться. У меня стало покалывать в затылке, и по телу прошло несколько легких судорог…

Мышцы моего лица расслабились: было ощущение, что щеки обвисли и отпала нижняя челюсть. Я не видел вокруг себя ничего, кроме «гриба» со светящейся шляпкой и ярких всполохов вокруг него. Звуки в голове постепенно утихли, и наступила тишина… Мягкая, обволакивающая… Какое-то время отвлекали капли холодной воды, падающие с неба на кожу лица и мешающие сосредоточиться… Но постепенно кожа привыкла, и я погрузился в состояние полного покоя. Я вытянул руки вперед, а затем плавно опустил вниз. Потом опять и опять… Мои кисти рук двигались по линии, замкнутой в «восьмерки». Я старался наполнить воздух вокруг себя спокойствием, безразличием и мягкой, позитивной пустотой…

Я представлял, что вокруг меня растет темная сфера такой пустоты, и каждое мое движение только увеличивает ее в размерах. Дыхание было синхронно моим движениям, оно было ровным и плавным. Я почувствовал, что вес моего тела становится меньше и меньше…

Рядом со мной сверкнул ломаный зигзаг разряда, подул теплый воздух, и где-то далеко-далеко, будто между барханами или из глубокого ущелья, эхом донесся тихий раскатистый гром.

Боковым зрением я заметил, что мои запястья окружены яркими светящимися полосами. Я слегка встряхнул ими, продолжая движение по восьмерке, и передо мной появилось белое пятно.

Меня окутала влажная щекочущая мгла, а на моих запястьях были ослепительно-белые накрахмаленные манжеты, на которых сверкала пара бриллиантовых запонок в виде черепа со скрещенными костями… Йельское сообщество… Белое пятно превратилось в тарелку с мраморным донышком…

В ушах появились приглушенные голоса, звяканье посуды, звон бокалов…

— Ты мясо-то покушай… покушай…

— Да… что-то нет аппетита…

Мгла шуршала… шуршала, как тогда… Немного тошнотворно… Правда, оттенок был все же другой…

— Дай-ка мне ананас…

— Да… она нас… а мы ее…

— Ты можешь хотя бы праздничный обед оставить без своих идиотских каламбуров? Почему ее еще не убили? Это что, так сложно?

— Она нам нужна живая… живая и веселая, тогда и мы будем живыми и веселыми…

— А вы не можете на другую тему поговорить?

— А тебе наплевать, если ты умрешь?

— Почему же вы тогда никак ее не поймаете, это что, так сложно…

— Это не сложно — это просто, но просто у вас в управлении все сложно… Вы там навертели такую канитель секретных протоколов, что левая рука не ведает, что делает правая… Это казалось удачной идеей? Да? А теперь мы знаем, что эта идея неудачна…

Опять вдали прозвучал раскат грома…

— Это так неэтично — разговаривать за ужином о делах…

— Неэтично, милый мой гомик, лежать дохлым, с раздутым брюхом…

— Фу… меня сейчас вырвет…

— Но неужели от этого нельзя экранироваться как-то? Что там эти умники думают? Может, начать их пытать, а парочку пристрелить, чтобы у них мыслительный процесс получил стимул? Им-то ничего не грозит, ублюдкам…

— Они об этом не знают, а потом, мы уже так делали — не очень-то это помогает: технология уж больно мудреная — обезьяньим мозгам недоступная…

— Давай мы подумаем, все вместе… Куплю себе убежище на дне самого глубокого океана, и еще чтобы в дно, метров на семьсот, нет, лучше километра три…

— Ты не спрячешься даже в земном ядре… Эта дрянь посылает мощный электромагнитный импульс по замкнутой синусоиде в диапазоне лептонных частиц и альфа-волн. Импульс, усиливаясь геомагнитным полем земли, достигает человека-приемника на огромных расстояниях. Чтобы получить доступ сигнала в мозг, достаточно выровнять общую частоту сигнала к частоте биополя данного человека, узор которой уникален у каждого, как отпечатки пальцев и форма ушей. Попадая в резонаторную область лимбической зоны мозга, сигнал проходит в лобные доли и нервные центры подкорки… Ты просто перестанешь дышать, и у тебя остановится сердце — никакой боли, все цивилизованно…

— Прекрати, слушать тебя уже не могу: складывается ощущение, что тебе это доставляет удовольствие…

— Ну раз ты такой умный — объясни этим техникам, что надо…

— Просто я реалист, в отличие от вашего помета: я еще когда говорил? Падение биржи? Голод? Эпидемия? Землетрясение? Цунами? Тут миллион, там миллион — не надо считать себя богом, если трон подозрительно теплый, а вы наслушались этих трансляторов, тьфу! А я говорил — осторожней, ребята: мы для них все мясо — сегодня их, а завтра нас… Не слушайте, что вам говорят, — спорьте, пререкайтесь, с пафосом, за гармонию так не борются… Вы сказали, что человеческая природа вам ясна? Сказали, что люди — это животные? С вами никто не стал спорить… согласились, разрешили… а вы и повелись, как мухи на дерьмо…

— Ну можно хоть не за столом-то? А?

— Вж-ж-ж-ж-ж-ж! Я — электрическая муха! Лечу за призрачным дерьмом! Меня никто не остановит! Я невесомый, как ЭОЛ!

— Все, началось! Бобо, ты опять под кайфом? Ты можешь успокоиться?

— Вот застрелю телохранителя — тогда успокоюсь…

— Животное…

— Вы все тут животные! И правильно всех вас… нас…

— Да поймаем мы эту шлюшку! Успокойся! Сопли развесил — они у тебя уже от кокса белые!

— Говорят, с ней какой-то универсал, из неучтенных трансляторов…

— Как страшно… Ну и что теперь? Обгадиться?

— О, господи, опять… нам надо уходить…

Вновь громыхнул раскат грома, но уже совсем близко…

— Да, нам надо уходить…

У меня возникло странное чувство: будто я стою под дождем в темноте и гляжу в черные облака, а сзади меня кто-то поддерживает за кончики плаща…

— Да, вам надо уходить, и как можно скорее…

Я обернулся назад, но никакого плаща не заметил: на крыльце каменного дома стояла красивая девушка и пристально глядела мне в затылок — глаза ее светились в темноте ярко-голубым светом с синей каемкой…

Белое пятно с куском мяса начинает таять, а манжеты на глазах темнеют…

— Но почему им надо уходить?

— Так решил совет старейшин — оставлять их опасно для нас… Были мнения их вообще убить, так что…

— Надо дождаться, пока он хоть на ногах стоять сможет…

— Мы и так его можем погрузить… по пути очухается…

— Давайте дадим ему мотодрезину хотя бы — он же предупредить хотел, про пушку-то…

Обволакивающая меня уютная темнота стала таять… Первое, что вкралось ко мне снаружи, — это лицо с грязно-рыжей бородой и торчащими усами, которое смотрело на меня сверху вниз…

— Вроде очнулся, — произнес этот человек, в котором я признал некоего Калгана.

Я лежал на пыльной куче плащ-палаток, постеленных прямо на каменный пол. Помещение напоминало фрагмент тоннеля, врезанный в скалу. Потолок был сводчатым, покрытым литыми бетонными ребрами. Он упирался в глухую каменную стену высотой метров шесть, на фоне которой стояла большая, почти под потолок, скульптура из грубо отесанного темного камня. Она изображала сидящую скрестив ноги человеческую фигуру с противогазом (таким же каменным) на голове. Статуя была обмотана оранжевыми тряпками, сшитыми между собой, которые были явно взяты от ветхих антирадиационных комбезов старого образца… Прямо передо мной стояла группа людей в клеенчатых плащ-палатках с наброшенными на голову капюшонами, из-под которых тоже торчали старых моделей противогазы. Голоса их звучали гундосо и приглушенно. На секунду мне показалось, что я попал на бал-маскарад в сумасшедшем доме… Под ногами людей клубился легкий пар, — вероятно, в каменном полу скрывалась система отопления, вызывающая этот конденсат.

Тело мое слегка тряслось, а затылку, несмотря на ноющую боль, было тепло и мягко — кто-то массировал мне голову. Я чуть вытянул шею назад — это была Ирина, и моя голова лежала на ее коленях. Ирина грустно улыбалась.

— Странный, я, конечно, сильно извиняюсь, но тебе придется срочно уехать с Шалманки, — прокашлявшись, сказал Калган. — Старейшины…

Тут из группы людей в противогазах шагнул вперед высокий человек, и полы его плаща зашуршали по камню.

— По решению совета старейшин Горной-Пять, — глухо зудя дыхательным клапаном маски, произнес он с официальными нотками в голосе, — Охотник Странный, известный как Пастух Глюков, и его спутница Ирина, гид, объявляются в Горной-Пять персонами нон грата, вследствие чего они обязаны покинуть поселок в течении трех — максимум четырех стандартных часов. В случае отказа вышеуказанных лиц покинуть территорию Горной-Пять они будут выдворены силой, а при сопротивлении физически уничтожены.

— Спасибо за вашу доброту, — тихо произнес я, и мой голос гулко отозвался в сводах помещения.

— Лично мы не испытываем к вам никакой неприязни, — добавил этот глашатай воли старейшин, — это ради вашей же безопасности и безопасности поселка.

— Вот как? — удивился я, пытаясь приподняться на локтях.

Ирина помогла мне сесть.

— Именно, — кивнул тот. — После атаки глюка погибло четверо человек, и, когда люди узнали, что в поселке находится Пастух Глюков, началась паника и возникли агрессивные настроения по отношению к вам — люди говорят, что вся Сеть заполнена историями о том, что вы приносите несчастье и вокруг вас всегда кровавая бойня. Поэтому, чтобы избежать стихийной расправы, мы в срочном порядке были вынуждены созвать совет старейшин поселка и вынести законное решение, чтобы избежать беспорядков…

— Очень мило с вашей стороны, — ответил я, — а почему вы все в противогазах?

— Совету старейшин иногда приходится выносить сложные решения, — он глухо прокашлялся под маской, — поэтому голосование принято проводить анонимно, чтобы избежать частной расправы над членами совета.

— Значит, граждане вас недолюбливают? — с сарказмом спросил я.

— Просто граждане бывают разные, — холодно произнес он. — Как, впрочем, и ситуации… Время вашего пребывания в поселке пошло с момента оглашения решения совета.

— Ну что ж… — Я кряхтя поднялся, оглядевшись: наши вещи лежали здесь, даже автомат, только без рожка.

— Странный, ты уж зла не держи, — вздохнул Калган. — Людям-то всего не объяснишь…

— Да ладно тебе, Калган-корень, — вздохнул я. — За последнее время это не самое страшное, во что я влип…

— Я вот тебе «спасибо» скажу, — кивнул он. — Не словом, а к месту: вот сейчас с железнодорожниками договорюсь — дадут тебе мотодрезину, еды и пару канистр с топливом. Тут на юго-восток километров двести есть точка, Львиная Грязь, буровая там стоит «Восток-250А» и жэдэ станция имеется. Ради нее дорогу-то так изогнули. Там поезд подождете, он через два сола должен быть. Дрезину нам потом вернут. А еще попрошу наших сисадминов не выкладывать пока в Сеть про этого «гриба» и про то, что тебя тут видели, чтобы к тебе там не цеплялись, пока ты на поезд не сядешь. Вот все, что могу, Странный…

— И на том тебе поклон, Калган, — сказал я, вздохнув, разминая отекшие конечности. — Пойдем, дорогая…

Тихие сумерки спускались в долину Ярдангов. Облака сдули порывы вечернего ветра — циклон ушел на юго-восток, к Фарсиду. Какое-то время мы даже смогли полюбоваться закатом, некоторое время висевшим сзади, над Эвменидами. Закат в этих местах необычный и очень красивый — уходящее солнце и небо рядом с ним кажутся оранжево-розовыми. Такой необычный цвет получается из-за ржавчины, то бишь оксида железа, входящего в состав марсианской пыли, а из-за постоянных сильных ветров и близости высокогорных плато в этих местах пыли в воздухе предостаточно.

Дрезина имела неприятно тарахтящий движок, зато удобную кабину от бульдозера с тремя облезлыми сиденьями и койкой сзади, застеленной ветошью, старыми одеялами и выделанными шкурами церберов. Койка была всегда теплой от работающего мотора. Спереди кабины находилась небольшая платформа, на которой крепилась покрашенная прямо по ржавчине стрела маленькой лебедки. Из самых высоких достижений комфорта дрезина была оснащена сетевой антенной со стареньким усилителем — и мы с Ириной слушали музыку по Сети, чтобы хоть как-то перебить монотонное тарахтенье изношенного двигателя.

Иногда по пути встречались небольшие песчаные заносы. Тогда я останавливал дрезину, брал привязанную к платформе совковую лопату и, поплевав на руки, кряхтя и проклиная весь «силициум» во Вселенной, шел откапывать рельсы. А Ирина выходила вслед за мной и рассказывала мне бородатые анекдоты или просто разговаривала на абстрактные темы. Она опять как-то неуловимо изменилась, стала проявлять больше эмоций, не стеснялась говорить веселую чепуху, шутила. Правда, ее шутки я не всегда понимал сразу — она могла смеяться чему-то, понятному только ей одной. Я же беззлобно подшучивал над «глубоким и сложным смыслом» ее юмора, на что она так же беззлобно обижалась и угрожала мне, что замолчит навсегда, если я не начну понимать ее тонких шуток.

Я был даже рад тому, что нас выперли из поселка, — мне почему-то было безумно хорошо с ней вдвоем в этой треклятой, как я ее называл, пустыне. Первый раз мы были вдвоем, и только вдвоем, никто не стрелял, никто не докучал, никого не надо было спасать или следить за подозрительным поведением.

Я в шутку иногда называл ее «барышней», на что она немедленно обзывала меня брутальным мужланом и спрашивала, сколько я ношу пар носков с собой на смену.

Этот вопрос повергал меня в ступор, и я отвечал, что достаточно просто их часто стирать, а не носить с собой по Марсу складной бельевой шкаф.

Видно, все эти тягостные и мрачные события настолько истощили нашу психику, что пришли в действие некие защитные механизмы мозга, которые вводили нас в состояние беспричинного веселья: мы просто устали бояться, мучиться и плакать. А может, это просто здешние пески обладали сложным химическим составом, который так действовал на людей.

Иногда мы останавливались, чтобы побыть одним в полной тишине ночной пустыни, без дребезжания мотора, и я заваривал в портативном нагревателе эрзац-кофе, а в НЗ-наборах, доставшихся нам с вертолета, обнаружился редчайший на Марсе продукт — шоколад для летчиков! Не знаю, что в него добавляли, но, после того как мы съели по плитке, совершенно молча, без каких-либо комментариев, мы начали целоваться, как бешеные. Эти поцелуи длились минут по пятнадцать — двадцать.

Один-единственный раз я заметил на верхушке плоского холма стаю церберов, но стоило только включить мотор и зажечь фары, как их сдуло словно сильным ветром.

Можно было смело сказать, что я был счастлив, и еще сильнее я ощущал счастье, когда думал о том, что воспоминания об этом останутся на всю жизнь и тоже будут делать меня очень счастливым! А ведь это происходит со мной, прямо сейчас и здесь! В этой треклятой, как я ее называл, пустыне!

Путь наш иногда проходил в неглубоких котловинах, прорытых через невысокие ярданги, которые стали попадаться все чаще, по мере удаления от гор. Я ждал, что скоро, очень скоро, когда мы сядем на поезд, горизонт на востоке вздыбится двумя гигантскими, фантастическими горными массивами. На юге появятся плоскогорье Фарсид, которое поднимается над окружающей поверхностью на шесть километров и протягивается на четыре тысячи кэмэ с севера на юг и на три тысячи с востока на запад. На нем-то и стоят три огромных, сравнимых с Олимпом вулкана: Арсий, Павлин и Аскридий — это знаменитый Трезубец Нептуна. На северо-востоке же появится наконец огромный пузырь пресловутого Олимпа, который только в поперечнике шестьсот километров, а в высоту все двадцать восемь. И все — в тех областях почти отсутствует жизнь, зато она бурлит на их границах. Гигантские соляные поля лежат на пути к Лихоторо-Сити: зрелище сказочное — будто снег, искрящийся в красноватом свете. А дальше — непроходимые гиганты щитовых вулканов, высочайших плоскогорий, холод и смерть… Эта граница будет означать конец нашего пути вперед и начало пути вверх, хотя я пока слабо представлял себе, как и что мы будем искать на этом фантастическом выпуклом участке марсианской коры, где могут разместиться по площади все крупные города марсианских колоний. Да и стоит ли оно того, чтобы мы ползли туда, на встречу с непонятным «Зеркалом», или что там скрывается…

А пока нас обнимала своим затейливым рельефом долина Ярдангов. Убаюкивала мягкими мерцающими крыльями марсианской ночи и дуновением ветров, создающих иллюзию пустоты и покоя…

Я вновь остановил дрезину, чтобы залить в бак следующую канистру солярки. Когда мы вновь тронулись в путь, Ирина задремала на моем плече под медленный тягучий поток эмбиента[64], изливающийся из похрипывающих динамиков радио.

Я бы и сам уснул, несмотря на рокот мотора, — в кабину задувал ленивый ветерок, блуждающий меж барханов, дул поток теплого воздуха из печки под приборной доской, слегка попахивающий топливным перегаром. Мерно постукивали колеса на стыках рельсов, и убаюкивающе покачивалась платформа дрезины.

Мне вдруг вновь отчаянно захотелось все бросить — может, купить такую дрезину и устроить прямо на ней дом на колесах? Развозить мелкие грузы, посылки… сделать маленькое рельсовое ответвление между уютными дюнами и разбить там постоянный лагерь. Основать свой клан… А что? Опыт у меня есть… Будем ходить в интересные рейды…

Я крепче прижал к себе Ирину за плечо и вдохнул с наслаждением ее запах — свежий и нежный, словно изысканный марсианский цветок…

Ритмично и с раскатистым легким сипением стучали сквозь бормотание двигателя стальные колеса дрезины, шлифуя стыки старого рельсового пути. Прошло около пяти часов с того момента, как Калган помахал нам рукой с платформы поселка и пожелал удачи, хмуро косясь на покореженную прожекторную мачту. Ярданги скрадывали горизонт, поэтому появление на фоне темно-сиреневого неба с багровыми мазками бархатных облаков черных силуэтов буровых вышек «Востока-250» было для меня некоторой неожиданностью. Пирамидальные нагромождения корпусов, облепляющих металлические конструкции буровых, медленно и плавно стали надвигаться из-за поворота железной дороги, над которым нависал крутой склон глинистого холма с красиво переплетенными ребристыми узорами выветренной глины и песка. Ярданги были очень живописны — это бросалось в глаза даже в полумраке марсианской ночи и несмотря на усталость. Тысячелетиями ветер, словно авангардный скульптор, оттачивал узоры линий, переплетение наносов и выступающих пород, округлые канавки и борозды, в контрасте с резкими щелями и трещинами, напоминающими фрактальные поверхности. Словно гениальный резчик и зодчий, решивший свести всех с ума тонкостью и затейливостью своего искусства, амазонский северный ветер придал ярдангам вид крышки огромной резной шкатулки (чуть не сказал «саркофага»), инкрустированной различными камнями, керамическими рельефами и песком.

Именно черная громада «Востока», испещренная габаритными и сигнальными огоньками, топорщащаяся в небо своими ритмически резкими силуэтами, выглядела здесь чужеродной — люди приспосабливаются к природе примитивно и грубо…

Я сбавил ход, заметив ветвление ржавых стрелок, возле которого стояла невысокая вышка с прожектором. Перед нею, над рельсами, нависала трехдюймовая железная труба, выкрашенная флуоресцентной краской аляпистыми полосками. На вышке горел зарешеченный прожектор, бросающий мутное пятно света, оттеняющее грубые конструкции стрелочной зоны, во мрак которой уходили небольшие «ежи» из сваренных рельсов. По ним тянулось четыре ряда «колючки».

За трубой, на путях, стоял силуэт человека с автоматом. Он поднял одну руку вверх и помахал ею в свете наших фар.

Я стал тормозить ход дрезины, на что та ответила душераздирающим скрежетом. Ирина вскинула голову, спросонья озираясь по сторонам.

— Уже приехали? — сонным голосом спросила она.

— Почти, — ответил я, притушив фары, чтобы не светить часовому в лицо.

Наконец визгливый скрип стал задыхаться под напором трения и, захлебнувшись низкой нотой, замолк, а дрезина, качнувшись на рессорах, замерла.

Заглушив двигатель, я с трудом повернул тугой рычаг и открыл дверь кабины.

Человек, стоявший на путях, пригнулся под шлагбаумом и зашагал в нашу сторону, громко шурша подошвами сапог по гравию насыпи.

— Аусвайс битте![65] — выкрикнул он, подойдя ближе.

Изо рта у него выбивался пар, клубящийся в свете нашлемного фонаря, который он только что включил.

— Буэнос ночес[66], — в тон ответил я ему, нащупав в кармане жетон Охотничьей лицензии. — Вам привет от Калгана с Шалманки!

Другой рукой я придерживал казенную часть автомата — больше по привычке, нежели от дурного предчувствия. Моя фраза вызвала легкую заминку, на что я и рассчитывал.

— От к-корешка? — Часовой слегка заикался. — А с-скажи, понимаешь, т-тогда, который зуб у него золотой?

— Нет у него золотого зуба, — ответил я, — хоть я и не разглядывал его пасть особенно.

— Ну это, п-понимаешь, да, — кивнул часовой, подняв забрало шлема.

Лицо его было землистым, с широкими скулами, густыми бровями и узкими черными прищуренными глазами.

— А кого из его, п-понимаешь, Охотников назовешь? — снова спросил он.

— Шуруп и Хряк, — ответил я.

Тот вновь помолчал, будто переваривал услышанное.

— Да, понимаешь, — опять произнес он в задумчивости, — дай жестянку п-потискать…

Я молча присел на корточки, протягивая ему свою лицензию.

Он неторопливо отстегнул с пояса КПК, включил его и перевел в режим визового контроля.

— Так, п-понимаешь, что тут у нас, — бормотал он, глядя на экран, — так ты, понимаешь, и есть тот Странный, из долины Маринера?

— Наверное. — Я пожал плечами, а тот хмыкнул.

— Землюк, — сказал он, скорее утвердительно, нежели с вопросом.

Я промолчал.

Он имел в виду мое происхождение — не то чтобы люди, родившиеся на Марсе, ненавидели прилетевших сюда землян, но относились к ним все же с неким недоверием и настороженностью. К тому же марсианская программа фактически закрыта, и прилетевшие сюда — либо идеалисты-романтики, либо отщепенцы-авантюристы, либо просто сумасшедшие. Все эти типажи не пользовались особенной здесь популярностью, поэтому удивляться не приходилось.

— Ну п-понимаешь, и чего тебе? — спросил он после паузы.

Этот вопрос, по всей видимости, был по поводу цели моего визита на «Восток-250».

— Мне бы поезда дождаться, — ответил я по возможности вежливее, — а то на этом тарантасе далеко не уедешь…

— А чего же ты, п-понимаешь, на Шалманке поезда ждать не стал? — спросил он, подозрительно наклонив голову набок.

Я понял, что парень не дурак, и внутренне напрягся.

— За мной следят какие-то уроды, — ответил я спокойно, — вот я и решил оторваться от них, по максимуму.

— Оторваться, п-понимаешь, — повторил он медленно, глядя на меня взглядом, который, наверное, должен был просветить меня рентгеновскими лучами. — Проблемы за с-собой нам тащишь?

— Никаких проблем со мной не будет, — ответил я. — Если кто меня и выследит, так с того же поезда, на который я и сяду, так что…

— Ладно, — махнул он рукой, вернув мне жетон, — задирай рукав, п-понимаешь.

— Зачем это? — насторожился я.

— Задирай, понимаешь, н-не разговаривай. — Он вынул из кармана одноразовую иглу и воткнул ее в разъем анализатора на КПК.

Я спрыгнул на хрустящий гравий, покрытый легким инеем, и закатал рукав.

— Больно будет? — спросил я встревоженно, однако тот не ответил.

Он поднес к моему локтевому сгибу КПК, и я почувствовал короткий укол.

Затем часовой вновь минут пять разглядывал экран.

— Ну что там? — полюбопытствовал я.

— Все, п-понимаешь, нормально, — кивнул он наконец.

— А что надо-то?

— Сейчас т-тут со мной проедете, до к-карантинки — у нас тут эпидемия небольшая — восемь человек с г-гриппом каким-то странным слегли. Рожи красные, жар и т-трясет, понимаешь.

— Может, это краснуха? — предположил я.

— Да, п-понимаешь, хрен его знает… — Он махнул рукой куда-то в темноту. Шлагбаум с протяжным стоном поднялся, сверкнув своими полосками, а между стрелками зажегся синий огонек стрелочного семафора.

Часовой залез на платформу, а я сел в кабину и завел мотор.

— Ну как там? — спросила Ирина, зябко поведя плечами и прислонившись ко мне.

— Вроде все нормально, только у них какая-то эпидемия — в поселок не пустят, будем у них в карантинной зоне. Он у меня анализ крови брал.

— Понятно, — сквозь зевок сказала Ирина.

Колеса загремели по стыкам стрелок, и сквозь запыленное стекло по лицу чиркнул свет прожектора с вышки.

Изрядно лязгая по рельсам и рокоча двигателем, мы плавно причалили к длинному пакгаузу, обшитому рыжими от коррозии листами железа.

У распахнутых ворот курили часовые, а с крыши светил неоновый фонарь, озаряя платформы мертвенно-белым холодным светом.

Наш провожатый махнул мне рукой, делая знак остановиться.

— П-приехали, — крикнул он не то нам, не то часовым у входа.

Мы собрали скудные пожитки и перепрыгнули на платформу пакгауза.

Нас окружил странный теплый запах. Пахло мазутом, сырым воздухом и чем-то терпко-пряным.

— Давай их на к-карантинку, понимаешь, Сид, — сказал он часовым.

Потом наш провожатый забрался в кабину дрезины, завел двигатель и, дав короткий резкий сиплый гудок, покатил куда-то дальше.

Один из часовых обыскал нас и досмотрел вещи, затем разрядил оружие и, возвращая его, рекомендовал им не пользоваться в карантинной зоне.

В сопровождении часового нас провели через пакгауз — пряный запах распространялся от каких-то ящиков, штабелями стоящих внутри. Мы вышли с обратной стороны. На большой бетонированной площадке, огороженной высоким сетчатым забором, по верху которого шла в несколько рядов колючая проволока, стояло буквой «П» три железнодорожных пассажирских вагона со снятыми колесными базами.

По периметру возвышались четыре вышки с часовыми. На двух вышках были прожекторы. Вокруг вагонов ходили вооруженные охранники. По центру стоял небольшой пластиковый сарайчик с грубо нарисованным на задней, обращенной к нам, стене красным крестом.

В полумраке виднелась висящая на сетке табличка: «Покидать карантинную зону без разрешения коменданта строго запрещается! Нарушители приравниваются к отморозкам! Стреляем без предупреждения!»

— Куда это мы попали? — растерянно спросила Ирина.

— Кажется, так у них выглядит зал ожидания, — не нашелся я что ответить.

Часовой, сопровождающий нас, повел к вагону справа и указал на дверь, мрачно буркнув под нос:

— Располагайтесь.

Окна вагона были заварены стальными листами, а по бокам шли двухъярусные нары, покрытые различной ветошью. Пахло хлоркой и потом, а под потолком горели три тусклых светильника, забранных толстой решеткой. На торчащих из стены кронштейнах висела засаленная спецовка и несколько горняцких касок.

Народу было не очень много, и мы без труда нашли место, где можно было присесть вдвоем. Это было на нижнем ярусе, между какой-то толстой старухой, обмотанной дурно пахнущими лохмотьями, и вертлявым субъектом в потертом комбезе химзащиты.

К нам подошел часовой и спросил, не нужно ли нам чего, — мы ответили, что пока нет. Он показал нам в конец вагона, произнеся одно лишь слово «туалет», после чего ушел.

Стоял шелест, было слышно чавканье, негромкое бормотание, кашель и отдельные реплики. У кого-то пиликала игровая приставка.

Ирина боязливо прижалась ко мне.

— А мы не заразимся? — спросила она, беспокойно оглядываясь по сторонам на чумазых, неопрятных людей, одетых во что попало.

— Ну видишь, как здесь все строго, — ответил я успокоительным тоном. — Скорей всего, конечно, нет.

— Как мы здесь два дня просидим? — В глазах Ирины проглядывала паника.

— Здесь гораздо приятнее, чем в подвалах у Дарби, с его бестиарием… — Я вздохнул, стараясь не встречаться взглядом с окружающими людьми, чтобы не привлекать внимания.

Ирина тоже вздохнула и уткнулась носом мне в плечо. Я ощутил ее горячее дыхание.

— Слышь, братишка, сигаретами не богат? — раздался слева сиплый голос парня в драном комбезе.

Его лицо пахнуло перегаром и запахом давно не мытого тела, сверкнуло несколько никелированных зубов сквозь потрескавшиеся губы, окруженные двухдневной серой щетиной, среди которой рядом с мясистым носом блестели воспаленные веки. Ирина вздрогнула. Я молча полез в карман и извлек сигарету из пачки, купленной на Горной.

— Спасибо, братан! — Он часто закивал, принимая сигарету. — Сам-то откуда?

— Я с Маринера, — со вздохом ответил я.

— А-а-а, — протянул он как-то отстраненно, чиркая пьезоэлементом.

На его руке красовалась расплывшаяся татуировка в виде головы в дорическом шлеме, напоминающей бога войны. На фалангах пальцев было наколото по одной букве, складывающихся в имя «СТЕН». Он явно был настроен на общение, а я — не особо.

— Тебя как кличут? — опять спросил он, заглядывая мне в глаза скорее внимательно, нежели заискивающе.

Я понял, что от него не отвертеться.

— Странный, — ответил я.

— Че-то я про тебя слыхал. — Он задумчиво прищурился. — А… ты из этих… из землюков… Я к ним нормально… Жиган ты, видно… Меня звать Кадык — я с Елизея…

Я рассеянно кивнул…

— Жесть тут, согласен? — Он отвернулся на секунду в сторону, чтобы сделать глубокую, шумную и жадную затяжку, будто он не курил очень долгое время, хотя весь вагон был подернут легким туманом табачного дыма.

Я опять кивнул.

Он некоторое время смотрел на меня изучающе, затем отвернулся и зачем-то кивнул, видно, каким-то собственным мыслям.

— Я сам-то на буровой работаю, — продолжил Кадык, глядя в сторону, словно обращаясь в пустое пространство, — тебе откроюсь, только молчи: решил я с кичмана[67] соскочить. Ты же поезд ждешь? А я типа на карантине: как поезд приедет, с тобой ломанусь…

— А как же ваша охрана? — я насторожился.

— Ты не кони — охрана подогретая[68], — он махнул рукой. — Я тебя не напарю, просто пристроюсь рядом на выход.

— Да мне-то что, — покачал я головой, — только не чуди…

— Да мне фраерить нет резона. — Он выпустил несколько плотных колечек дыма. — Время сейчас мутное: на киче краше, чем в бегах, но жизнь прижмет — беги вперед. Не стал бы я отсюда бечь, так здесь гниль пошла… Я скажу тебе так, кентуха[69]: они все брешут…

— По поводу? — вяло спросил я.

— Они говорят про какой-то грипп? — Он выпустил дым вбок. — А это с кадаврами проблемы — какой-то фраер цапанул их трупный яд…

— Какой там, к чертям, трупный яд? — не выдержал я. — Это же просто мутанты.

— Ты что, землюк, не в курсях? Это же порождения тьмы! — Он вытаращил глаза. — Они же, когда оголодают, людишек хавают!

— Слушай, Кадык, я хоть и землюк, но уже несколько лет в Охотниках — всякого поглядел. — Я снял с пояса флягу, которую успел наполнить еще в деревне, и, отхлебнув сам, предложил ему. — Ты лучше скажи, как тебя сюда занесло?

— Ни фига сложного. — Он ухмыльнулся и вновь кивнул сам себе. — С бригадиром повздорил на рудниках, в Елизее, побежал… а на Шалманке спалился… Я раньше мотористом на горнопроходном лазере был, а до этого вообще… на краулере механиком, а перед этим спортом занимался…

Он вдруг замолчал, некоторое время бросая в мою сторону беглые взгляды.

— А ты, это… А баба твоя? — спросил он с неожиданным интересом.

— Это моя жена, — сказал я, нахмурясь.

Кадык моментально сменил тему:

— Так вот, слушай, они там в шестой скважине нефть нашли, так в той смене четверо кадавров было. Какой-то газ оттуда похреначил, трупаки его обнюхались, и один из них бригадиру палец откусил, я реально видел, а тот потом… — Было ощущение, что он говорит сам с собой…

— Да уж ты бы молчал, черт, — астматически прокашлялась бабка справа, — хуже бабы базарной! Там мужика одного сваей придавило, так у него гангрена пошла…

— Старая ты шлюха! — почти ласково произнес свесившийся сверху толстяк с лицом, похожим на засохшую лепешку. — Что же ты людям плесень на уши сажаешь? Вирус там откопали, и все это знают, — а от этого вируса нормальные люди превращаются в кадавров…

— Цербер ты бешеный! — парировала бабка. — У меня в той смене свояченица диспетчером дежурила…

Я понял, что двух суток я тут точно не протяну: пальцы Ирины крепко впились в мое правое предплечье… Я взмолился всем марсианским богам, чтобы спокойно пережить все это…

Так вот мы и сидели в центре жаркой дискуссии. Версии выдвигались одна страшнее и фантастичнее другой, вплоть до того что были обнаружены останки марсианских фараонов, покрытые специальной вирусной суспензией, которая, соединившись с нефтью, стала молниеносно размножаться, заполняя корпуса буровой и растворяя в себе людей. Обещали, что скоро из города приедут паладины с учеными и «Восток» оцепят, а всех, кто там останется, будут использовать для экспериментов.

В особенно хлестких местах изложения событий Ирина сдавленно прыскала со смеху, зарывшись мне в плечо, чтобы никто не видел.

Я и сам с трудом сдерживал готовый вырваться из груди громкий истерический смех — настолько все это выглядело нелепо и гротескно.

Конечно, возможно, что на «Востоке» действительно образовался очаг серьезной эпидемии, и смеяться было не над чем, но эта буйная человеческая фантазия создавала ощущение какого-то изощренного соревнования воспаленных мозгов.

В дверях возник часовой, который громко крикнул: «Ужин!»

Все моментально забыли о смертельной эпидемии, загомонили, засуетились, загремели посудой, вынимаемой из грязных узелков. Проход между нарами моментально заполнился толкающимися людьми, которые переругивались, пытаясь протиснуться к выходу. Мы с Ириной подняли ноги, чтобы их нам не оттоптали.

Кадык сказал, что нас накормят лучше всех, и буквально растворился в этой толчее.

Когда большая часть людей вышла, поднялись и мы с Ириной.

Снаружи, среди бурлящего столпотворения, стояла черная прокопченная бочка с торчащей вверх трубой. Полевую кухню обслуживали два бойца, наливали всем в свою посуду ароматную похлебку: ветер доносил дразнящий запах копченостей.

В некоем нестройном подобии очереди, напоминающем анатомическую схему расположения кишечника, махал нам рукой и озирался Кадык, посчитавший себя нашим покровителем. Он уже занял нам очередь и теперь ругался с охранниками по поводу того, что он нам занял. Игнорировать было нереально. Как ни странно, но охранник в конце концов кивнул и отошел в сторону, — видно, и правда этого парня знали здесь.

— Ну где вы ходите, блин, — проворчал Кадык, — ко мне тут уже набиваются всякие… Вы не бухали?

Вдоль очереди из разношерстной публики ходило трое охранников с ручным цербером на поводке, который периодически злобно порыкивал. Они были без шлемов и коротко стриженны. На их рукавах были черные повязки. Они светили стоящей в очереди братии в лица фонарями и, если находили пьяного, выталкивали его пинками под злобное гавканье собаки, невзирая на жалобные причитания.

Когда они подошли к нам и довольно бесцеремонно направили луч света на нас с Ириной, Кадык немедленно сказал, что мы его друзья и чтобы нас не трогали.

Потом он наклонился к одному из черноповязочников и что-то тихо шепнул. Тот кивнул и ушел. Вернулся он спустя пару минут и сунул мне в руки весь во вмятинах почерневший старый алюминиевый чайник.

— Держи, вам с дамой на двоих, — буркнул он.

Я сказал всем «спасибо», что, кажется, вызвало недоумение, и уже через несколько минут в этот чайник щедрый черпак кашевара налил нам вкусного дымящегося супа.

Я не знаю, чем это они его приправляли, но такой вкусной свиноконины с концентратами и даже сушеными овощами я ни разу не пробовал. Это даже не отдавало обычным глютоматом.

Правда, Ирина некоторое время отказывалась есть из чайника, мотивируя это тем, что посуда наверняка не прошла должной санитарной обработки. Но Кадык заверил, что перед карантинной зоной все дезинфицируют, такой порядок. В такт своим словам он убежденно кивал.

Потом мы с Ириной и Кадык курили, сидя на куче труб за вагоном, а он нам травил зэковские байки. Ирина же с таким любопытством разглядывала этого представителя местной фауны, что я даже незаметно пихнул ее ногу коленом.

Потом вернулись в вагон. День уже вступил в свои права, и всем полагалось спать. Свет притушили, и от этого стало не уютнее, а только мрачнее. Я устроил Ирину на верхнем ярусе, пытаясь убедить себя, что поспать просто необходимо, даже в таком бедламе.

Я аккуратно сложил бронежилет, положил сверху сумку, вынув оттуда все металлическое и рассовав по карманам, после чего попытался лечь на это головой, глядя на черные решетки тусклых ламп.

Я вновь вознес молитву всем богам, в которой пытался попросить что-то вроде тишины, избавления от неприятностей, и, в частности, говорил, что ту долю удачи, которая мне выпадала последнее время, я, кажется, уже честно и с «горкой» отработал…

За этим внутренним монологом меня и сморила чуткая дремота. Мне казалось, что я не сплю, а лежу, слегка прикрыв веки, упираясь взглядом в эти зарешеченные фонари…

Мне то ли снились, то ли вспоминались какие-то глюки, гомон вокруг превращался в рокот винтов вертолета, а когда кто-то вскрикивал во сне, ладонь сжимала приклад лежащего рядом автомата.

Но, видно, боги услышали мои мольбы: мне показалось, что не прошло и получаса, как меня разбудил громкий окрик.

— Кто на поезд до Гордии? Поезд раньше идет! — гаркнул вошедший часовой. — Готовность пять часов!

Ну вот и спрашивается: почему нельзя было сказать это хотя бы часа через два, через три? И что это такое случилось с Марсом, что поезда тут стали не задерживаться на день, а, наоборот, приходить на день раньше? Конечно, я с удовольствием променяю досуг в этом концлагере на увеселительную поездку в сторону Олимпа, но отчего-то сердце мое учащенно забилось, и уснуть уже не вышло. Я начал замечать некую цикличность в своих настроениях: после стресса всегда наступает шок, некое отупение органов чувств, затем какое-то немного истеричное веселье, а потом некая философская отстраненность с легким ироническим оттенком, подернутая призрачной дымкой мизантропии, — что это, как не затухание нервного импульса в глобальном понимании этого понятия?

Я отвинтил крышку фляги и сделал несколько крупных глотков. Рядом раздавался хрипящий клекот, который издавал во сне Кадык. Кто-то громко выпустил газы.

Марс приучил меня к терпению, спокойствию и умению переключать свои мысли в любой обстановке. В туловище стало приятно тепло. Даже как-то уютно: я представил, как мы сейчас выйдем на холодный ночной ветер с Ярдангов и как придется проникать в поезд, скорее всего отдав все, что у нас с собой, и еще как-то выкручиваться, уговаривать и располагать к себе проводника или машиниста, хоть и было мне это не впервой. Я очень рассчитывал на последнюю плитку шоколада из пилотских запасов, хотя так мечтал сберечь ее для Иры…

Все так и было — полусонных людей под лай собак и окрики часовых вывели на освещенный участок платформы перед пакгаузом и попытались построить в две шеренги.

Мы с Ириной напоминали сиамских близнецов, согревая друг друга в обнимку.

При всем при этом побег Кадыка из своей зоны принудительных работ выглядел до крайности прозаичным — он всю дорогу семенил за нами, пригибаясь под тяжестью двух внушительных узловатых тюков, принадлежавших толстой старухе, поминутно причитая:

— Куда ставить, бабуля? Может, ты присядешь? Не устала, арка ты моя железобетонная! Да я-то крепче дромадера, я тебя еще понесу!

Не знаю, как уж они там договорились, но бабка крыла его отборными ругательствами, изредка называя его «племянничком», а нас почему-то «дармоедами».

Перед выходом на платформу, когда все показывали жетоны удостоверений, Кадык коротко пожал проверяющему часовому руку, а вслух громко сказал:

— Как приедем, мы тебе напишем, вот только наших молодоженов устроим!

Я чувствовал, что мы с Ириной являемся частью некоего преступного плана, но, честно говоря, мне было уже плевать…

Где-то вдалеке раздался низкий рокочущий гудок, эхом отразившийся от глинистых холмов, пробежавший волнами низких частот над самой землей. Станция «Востока» ответила двумя короткими высокими сигналами.

И вот через несколько минут в перспективе переплетающихся стрелок из-за поворота дороги, того самого, со склоном холма, от которого я на дрезине увидел корпуса «Востока», там, в этой мглистой рельсовой дали, зажглось яркое пятно света.

Оно слегка сместилось вправо и начало медленно расти. Вновь раздался гудок локомотива, но уже ближе — он входил в стрелочную зону. Ветер донес тихий шум и постукивание колес.

Яркий пучок света стал еще сильнее, и под ним стали видны еще два огонька — это были фары.

Я даже оцепенел на какое-то время, завороженно вглядываясь во мглу марсианской ночи, которую озарил этот свет, как мне казалось, свет надежды. Это было словно избавление, спасение от всех бед и несчастий, надежда на лучшее, жажда движения, — словом, все вместе это волновало и будоражило.

Меж тем уже отчетливо было слышно рокот мощных дизельных двигателей и лязг колес многотонного состава. В свете станционных прожекторов возник тупой бронированный нос локомотива, увенчанный ярким фонарем. Над самыми рельсами у локомотива висел здоровенный ковш, повернутый чуть наискось, напоминая то ли совковую лопату, то ли стальную бороду.

Поезд опять дал гудок, но уже короткий, а шлагбаум перед станционной вышкой медленно ушел вверх.

Так же медленно и как-то величаво состав подъезжал к платформе. По стрелкам уже шагали станционные рабочие, обслуживающие поезда.

Локомотив повернул на дуге рельсов к платформе, грохоча по перемычкам стрелок, и, выпустив черное облако выхлопа и поскрежетав тормозами, стал медленно гасить движение, подъезжая к платформе.

Громада его имела сзади кабину машиниста с узкими смотровыми блистерами и торчащей сверху пулеметной парой на вращающейся платформе. Черные вороненые стволы грозно смотрели вперед. Клепаная обшарпанная стена корпуса со входным люком и маленькой железной лесенкой проехала в нескольких метрах от нас. Запахло выхлопным перегаром, и в лицо дохнуло мазутное тепло.

За собой локомотив тащил шесть таких же обшарпанных вагонов, укрепленных под окнами стальными листами на огромных болтах, и одну платформу. Окна были покрыты толстым слоем прозрачного пластика, хотя сказать, что это мутная и дырявая местами субстанция была прозрачной, было бы не совсем верно.

Кое-где вагоны были разрисованы граффити — от надписей до каких-то безумных картинок. Из-под колес вырывались клубы пара, и что-то шипело. У среднего вагона вместо окон были зарешеченные щели: там перевозили дромадеров и других животных, — запах от него шел соответствующий. Последний вагон в конце, на крыше, тоже имел пулеметную турель.

Зашипела пневматика, скрипнули по металлу тормозные колодки, и, оглушительно лязгнув вагонными сцепками, состав остановился, громко зашипев стравливаемым из цилиндров воздухом.

Помятая железная дверь первого вагона распахнулась со странным свистящим звуком, и на платформу соскочили двое вооруженных людей в военных комбезах, с охотничьими жетонами, пришитыми прямо на груди, — это были Машинисты, Охотники, которые обслуживали железную дорогу и поезда. Платили у них хорошо, и чужих туда брали редко. Один замер с автоматом у двери, а другой, пожав руку охраннику с «Востока», стоящему на платформе, о чем-то с ним стал негромко разговаривать.

Из других вагонов тоже вышли Машинисты, даже кто-то, кто приехал сюда, на «Восток». Громко лязгнув по направляющим, отодвинули широкую дверь вагона-бестиария и вывели оттуда навьюченного свиноконя и радостно гукающего дромадера, которых немедленно повели в пакгауз. Раздавались возгласы, смех и шум выкидываемых на платформу тюков и чемоданов.

Затем нас вновь досматривали, проверяли вещи и визы. Кадык слился с нами, как тень, будто всю жизнь он был нашим слугой и охранником, которого интересовали только наши дела, и особенно наша бабушка. Он не лез на глаза, но каждый раз, когда я видел его, он был чем-то сосредоточенно занят — перекладывал вещи из одной сумки в другую, развинчивал термос-чайник, проверяя его электроцепь, или же сосредоточенно смотрел в свой КПК, что-то записывая в нем световым пером. Потом он вдруг решил укутать бабушку теплым платком, и та еле от него отбилась — Кадык в порыве энтузиазма заворачивал в платок ее вместе с лицом, утверждая, что у нее обветривается кожа.

Наш пилотский шоколад произвел на Машинистов неизгладимое впечатление, они даже с подозрением поинтересовались, где мы его взяли. Пришлось соврать про заброшенный аэродром, который мы нашли. А когда я сказал, что знаю Калгана, нам вообще предложили поехать в отдельном служебном купе. Не успел я и рта раскрыть, как Ирина горячо поддержала это предложение, и я тоже кивнул, передавая ценный продукт из рук в руки. Мы вошли в широкий тамбур, а втащивший за нами вещи бабули Кадык прошептал мне прямо в ухо горячими и сухими губами:

— Спасибо, братишка, я твоей доброты вовек не забуду! Это Кадык сказал!

С этими словами он распахнул тяжелую межвагонную дверцу и исчез в темноте, умудрившись прикрыть за собой так, что дверь не издала почти ни единого звука.

Я пожал плечами.

Бабушка вошла следом, астматически закашлявшись, спросила, куда делся спиногрыз, — я указал на дверь, и бабка уставилась на нее, будто дверь и была самим Кадыком.

Нас провели в вагон с кучей новых и странных запахов, потрескивающий, словно остывающий от долгой дороги. Под полом гулко раздавались приглушенные лязгающие звуки — казалось, что сам вагон живет своей жизнью.

Переборки с койками шли по обе стороны узкого вагонного коридора. В них сидела пестрая публика. Где-то даже раздалось странное блеянье. Кто-то играл в карты, стуча по откидному столику, от кого-то распространялись запахи подогреваемой еды. В основном эти люди были шахтерами, едущими потратить кровно заработанные девайсы в Лихоторо или куда попроще. Мы с трудом пробирались между торчащими в коридор с полок немытыми ногами и узелками с чемоданами. Ирина брезгливо морщилась и цепко держала меня за рукав.

В конце вагона располагались два купе — для обслуги и для охраны. Нам открыли дверь, что была справа, и, указав на полки, предложили чувствовать себя как в «Оазисе». Нам были обещаны настоящие простыни, и даже предложили эрзац-кофе! Я просто близко не ожидал такого сервиса и был поражен до глубины души, поминутно говоря «спасибо, если вас не затруднит, не хотелось бы вас напрягать», — чем, в свою очередь, поражал до глубины души суровых и молчаливых Машинистов. Видно, цена на шоколад возросла очень сильно, раз мы с Ириной могли занять целое четырехместное купе вдвоем.

Мы закинули вещи на полки и уселись возле окна, за откидным столиком, на котором было несколько дырок — следы от выдранных гнезд питания и коммуникации.

Мы вновь были вместе и как дети радовались началу новой поездки. Опустив мутное, видавшее виды окно из плексигласа, мы вдыхали свежий ветер долины, который перемешивался с запахом рельсов и бурого гравия. Огоньки станции напоминали маленькие звезды своей железнодорожной галактики, усеянной своими плеядами разнокалиберных вагонов, почерневших нефтяных цистерн, странных будочек и сарайчиков, иногда напоминавших то кабину старого экскаватора, то остов какого-то автомобиля. Ветвились трубы и шланги, белесые от пыли и песка, оплетая собой какие-то вычурные механические устройства.

Когда снаружи донесся сиплый гудок, я уж было возликовал, думая, что наш поезд отправляется. Но поезд не пошевелился. Опять ответил станционный гудок, и я с любопытством высунулся в окно.

Со стороны Гордии, то есть навстречу нам, тоже двигались во мгле яркие огни какого-то поезда. Такого столпотворения на «Востоке», наверное, давно не видали: снаружи усилилась суета и шум. Я продолжал напряженно вглядываться в темноту, пока не разглядел, как в свете станционных прожекторов, гулко стуча колесами, появился довольно необычный поезд.

Сперва появилась платформа с клинообразным ковшом впереди и орудийной башней, которая была окружена скошенными бронированными бортами с узкими бойницами. Затем показался ощетинившийся пулеметами и другими разнообразными стволами сам локомотив, с одним бронированным вагоном, крыша которого была оборудована двумя турелями с установленными на них АГС[70], которые были в состоянии размолоть в костную муку несколько хорошо вооруженных отрядов со взводом паладинов в придачу. Это был довольно-таки мощный бронепоезд. На его клепаных стальных бортах красовался герб Совета Четырех Городов и короткая надпись «БЛА-02».

Я подумал, что вряд ли Совет послал бы такой бронепоезд на борьбу с гриппом на буровой. Возможно, за последнее время я стал немного параноиком, но от окна я немедленно отпрянул и уселся в угол своей полки.

— Ира, — тихо сказал я, — не выглядывай в окошко некоторое время, на всякий случай…

— А что случилось? — удивилась она, немедленно поглядев в окно.

— Там просто едут власть имущие, и очень может статься, что это те самые ребята, которых Диего ждал в Персеполисе и которые очень жаждали помочь нам и нашей группе. Боюсь, что их помощь нам с тобой могла бы сильно не понравиться.

— Я поняла, — тихо ответила Ирина и также отсела в глубь своей койки.

А бронепоезд меж тем прогремел по рельсам, буквально в каких-то пяти — семи метрах от нашего состава.

— А они что, — громким шепотом спросила Ирина, — не слышали про Дарби и про то, что он нас похитил?

Я приложил палец к губам.

— Может, и слышали, — по возможности тихо ответил я. — Так что я опасаюсь того, что им вздумается проверить наш состав на предмет знакомых им имен. Да и с Горной-Шесть наш паровоз уехал подозрительно рано…

Мучительно тянулись минуты ожидания.

Вдруг дверь купе рывком открыли: на пороге стаял тот же Машинист, который нас устраивал. Короткая щетина усов, пронзительный взгляд серо-голубых глаз. Некоторое время он молчал, разглядывая нас внимательно, будто пытаясь прочесть наши мысли. Через минуту я не выдержал и, изобразив на лице простоватую улыбку, которая так хорошо мне давалась, спросил:

— А вы не в курсе, когда мы поедем?

Он вновь промолчал, потом вздохнул.

— Я связался с Калганом, он просил вам всячески помогать, — наконец произнес он задумчиво. — Чего вы такого натворили?

— В смысле «натворили»? — Я невинно вскинул брови.

— «В смысле», — передразнил Машинист. — Ребята с литерного бронепоезда приехали аж из Лихоторо и собираются прошмонать весь состав — ищут Охотника Странного из долины Маринера и гида группы «кси-516» Ирину, которая с ним. Я пока ваших данных в путевой листок не вбил, но они будут сами всех проверять и визы у вас посмотрят. А мне с гвардией Совета собачиться тоже ни к чему, вот я и спрашиваю: чего вы такого натворили?

— А эти доблестные гвардейцы не интересовались еще таким парнем по имени Дарби? — спросил я непринужденно, хотя у меня в животе забегали мурашки, а желудок прилип к диафрагме.

Он опять помедлил с ответом.

— Да, и его тоже ищут, — кивнул он наконец.

Я облегченно вздохнул.

— Ну тогда все ясно, — сказал я, нахмурив брови.

— А мне не очень, — хмыкнул тот в ответ.

— Да, понимаешь, — сказал я, доверительно понизив голос. — Я не совсем понял затею этого Дарби, но он каким-то манером раздобыл поручительные документы Совета Четырех и начал выкидывать всякие номера. В частности, прибился к нашей группе в Персеполисе, и когда мы пошли к Горной-Шесть, выяснилось, что он там кого-то обчистил, чуть ли не губернатора, а из-за того, что он ушел с нами, все решили, что мы с ним сообщники. Потом он наших туристов увел. Вот мы от него оторвались и даже не знаем, где он сейчас… А встречаться с людьми из Совета, которые считают нас бессовестными авантюристами…

— Так… — Машинист поднял руку. — Можешь меня особо не грузить: я знаю, что тебя еще называют Пастух Глюков и ты там во что-то серьезное вляпался, я знать даже не хочу во что. Помогу тебе только за-ради Калгана — он мужик толковый, я ему верю. Вещи ваши где?

Я показал.

— Поезд оцеплен, идите за мной.

Мы встали и вышли вслед за ним в узкий коридор. Машинист подошел к какой-то замызганной дверке между туалетом и купе напротив. На двери туалета была табличка: «Во время стоячки туалетом не пользоваться» (кто-то стер часть буквы «н», и получилась «ч»). Машинист открыл маленькую дверцу трехгранным ключом, вынул оттуда ведерко, швабру и какую-то свернутую в узелок тряпку.

— Полезайте, — скомандовал он.

— А может, можно как-то с ними договориться? — В голосе Ирины сквозило определенное нежелание оказаться в антисанитарных условиях после обещанных простыней.

— Не болтай лишнего, — мотнул тот головой, — лезьте без разговоров, если хотите ехать на этом поезде.

Хозяйственный отсек был узким, как пенал, но зато глубоким. Запах в нем был неприятный: сказывалась близость туалета. В дальнем углу стоял бак с углем, на который я усадил Ирину, а сам закрыл ее своим туловищем.

— Опустись пониже, — приказал наш спаситель.

Машинист задрапировал меня тряпкой, пахнущей пыльной мешковиной, потом ушел. После чего, судя по звукам, он задвинул меня каким-то ящиком, в который стал сыпать что-то, что-то набрасывать, звякнул ведром, и еще пара каких-то объектов уперлась острыми углами мне в плечо.

— И чтобы ни звука, пока я не скажу, что можно, — строго сказал Машинист, после чего лязгнул дверью, и стало совсем темно.

Сердце мое колотилось. Так вот, в оцепенении, тихонько перешептываясь и чувствуя, как постепенно затекают ноги, мы с Ириной просидели около получаса.

Внезапно дверь скрипнула, и сквозь ткань я почувствовал, что в нашу сторону направлен луч фонарика.

Я инстинктивно задержал дыхание, сжав Ирину за коленку.

— Шеф, ну ты что? И сортиры будешь проверять? — услышали мы ленивый и спокойный голос Машиниста.

— И под буфер залезу, если надо, — раздался хмурый низкий голос.

— Ну ты даешь! — восхитился наш спаситель. — Я ж тебе говорю, что только проверял сам все визы — таких бы заметил: память-то у меня того, профессиональная…

— Приказ у меня, понимаешь? Или у вас, у Машинистов…

Его фразу оборвал лязг двери — и вновь нас окутала темнота. Я осторожно выдохнул накопившийся в легких воздух.

Прошло еще около двадцати минут в напряжении и полнейшей потере ощущений от нижних конечностей. Было слышно, как снаружи переговаривались гвардейцы Совета, простукивая днище вагона специальными баграми с прикрепленными к ним зеркалами с подсветкой. Я такие раньше видал.

Наконец дверь вновь лязгнула, и раздался голос Машиниста:

— Конечно, я бойлер загружал! Да, сейчас, приберусь у себя только… — Сидите тихо… — добавил он уже нам театральным шепотом.

Затем он начал вынимать все предметы в обратном порядке, и когда сдернул с меня тряпку, развернул ее почти до пола в поднятых руках, загораживая коридор.

— В купе, живо! — почти прошипел он.

Я на деревянных, негнущихся ногах проковылял за ним в открытую дверь купе, и мы с Ириной вновь забились по углам коек. Окно было закрыто: сквозь мутноватый пластик виднелись расплывчатые очертания литерного бронепоезда. Наконец он издал сиплый гудок и, громко лязгнув сцепками, плавно тронулся дальше… И будто вторя ему, раздался долгожданный рев нашего локомотива, вагон качнулся, и станция поплыла назад, вслед за грозным бронированным чудовищем, унося мои тревоги за собой, туда, в пустыню, обратно к Эвменидам…

Это было как в детстве — тогда остро ощущаешь все перемены с собой, и банальная поездка на автомобиле превращается в приключение. Даже просто поход в театр или кино… Марс поддерживал это детское ощущение необычности. Я просто удивлялся собственной способности — почему я не уставал удивляться планете, которая почти поломала меня? Сделала другим? А может, так со всеми здесь? Или я простой романтик?

Отправились мы где-то без четверти двенадцать. Стучали колеса, раскачивались койки, на которых мы сидели. Я периодически ударялся головой о «потолок» — нависающий надо мной второй ярус.

Поезд глухо гремел и лязгал сталью. Было чувство, будто мы очищаемся от чего-то, некое состояние счастливого бегства: самый качественный релаксант — и вправду движение. Непривычно быстро для всадника двигался пейзаж — вертолет не давал ощущения движения, только ракурс…

Под колесами вагонов торчали трубы компрессоров, которые сдували песок с путей, поэтому скорость поезда была невысокой — он то разгонялся, то снижал ход. Песок с пылью окружали наш состав, отчего было впечатление, что мы плывем на гребне какого-то охристо-туманного облака, как всадник на спине ветра пустыни.

Но как писал старинный писатель Гоголь, ко всему привыкает подлец-человек, так что смотреть в окно быстро надоело. К тому же сквозь мутный плексиглас смотреть было неинтересно, а если окно открыть — дул холодный ветер, и как раз на Ирину, да и пыль с песком задувало.

Посмотрели мы в полуоткрытое окно только сам рассвет, встававший над Гордией. Вместе закурили, а Машинист принес обещанный эрзац-кофе. Он назвался Хмурым.

Я еще раз горячо поблагодарил его за заботу и помощь, а он, казалось, не понимал, что я имею в виду, поэтому я осекся, чтобы не выглядеть навязчиво-вежливым.

Он посидел какое-то время с нами в купе. Поболтали про всякую разную жизнь и ее проявления. Выяснилось, что Калган чуть ли не герой Ярдангов, под предводительством которого объединились кланы, вытеснившие со здешних районов Амазонии отморозков. Таких Охотников было шестеро, и они все из клана Машинистов. Он хотел понять, как я, пришлый, да к тому же еще и «землюк», смог добиться у него такого расположения, но, по понятным причинам, про геликоптер и «Зеркало-9» я умолчал, соврав о совместном рейде в Эвменидах, где Калган спас нас от происков Дарби.

С неподдельным интересом он расспрашивал Ирину, как опытного космического путешественника с Земли (все же у нее было четыре полета в космосе), да и про Землю она знала больше, чем я или кто-либо из колонистов.

Я так расслабился и потерял чувство реальности, что спросил — нет ли в поезде вагона-ресторана.

Хмурый ответил, что есть у них пищеблок в предпоследнем вагоне, сразу за «верблюжатней», как он назвал вагон-бестиарий.

Вообще надо заметить, что поезд далеко не весь состоял из пассажирских мест — зачастую перегородки плацкарты были сломаны и в появившемся пространстве лежали полезные грузы. А по словам Хмурого, сзади была прицеплена платформа с контейнерами, которой я не заметил за поворотом пакгауза. Больше прибыли было с товарных перевозок, нежели с пассажирских.

Он еще рассказал про свою жену и про тещу, которая просто не понимает, как ей повезло иметь зятя из Машинистов, а она, старая карга, только хнычет. Про дочь, Охотницу, и опытную притом, но он все равно за нее нервничает. А потом сказал, что все вопросы мы должны обсуждать с ним. Я сразу же обсудил с ним возможность приобретения спиртных напитков в пищеблоке, и он ответил, что для друга Калгана это без проблем. Я мысленно поблагодарил Калгана за его авторитет и расположение к нам и стал склонять Ирину к пьянству на движущейся территории.

Как ни странно, она согласилась. Хмурый обещал к нам присоединиться.

Он выдал нам ключ от купе, показал нам на висящий у стола селектор и попросил, если его кто-то будет вызывать, он в третьем вагоне. Затем он ушел, а мы отправились в хвост состава.

Будто над зловещими пропастями, пробирались мы с Ириной в межвагонном пространстве сквозь грохот колес и стальной звон сцепок. В других вагонах также кипела жизнь, пока мы не попали в «верблюжатник». Там на нас навалился запах животины и экскрементов. Ирина уткнулась носом в мое плечо, чтобы не задохнуться от этого аммиачного духа.

Морды верблюдов торчали над стойлами, перемежаясь высившимися под потолок штабелями тюков и чемоданов. Они разволновались при появлении человека.

И вдруг раздалось знакомое потявкивание: через сетчатый барьер дугой выгнулась шея одного из дромадеров, который, покачивая головой, издавал громкие звуки.

Я остолбенел — это был… Чемба!

Сразу за ним белел шерстью дромадер-альбинос Ирины, который тоже почувствовал запах своей хозяйки…

Ирина отпрянула от моего плеча.

— Ах ты моя девочка… — сказала она, подбегая к своему верблюду.

Чемберлен шумно обнюхал мое плечо и потерся об него своей здоровенной щекой, а Ирина, проскользнув под его шеей, потрепала по загривку своего белошерстого верблюда.

— Наши здесь! — сказал я, перекрывая радостное тявканье дромадеров и стук колес.

— И Дарби, наверное, тоже! — ответила Ирина, почесывая за ухом альбиноса.

Я пригляделся и заметил в глубине стойла свой рюкзак.

Дромадеры не могли нарадоваться обретению своих хозяев, а мы с Ириной устроили короткое совещание, подкармливая наших любимцев кубиками концентратов.

В том, что мы встретились с группой, было все логично, учитывая, что Дарби ехал в сторону Горной-6. А железная дорога в Лихоторо была единственным вариантом скоростного передвижения, ибо, воспользуйся Дарби, как и мы, воздушным транспортом «Зеркала-9», его легко вычислили бы сразу — на Марсе редко летают — и уничтожили без колебаний, тогда как в нашем случае роль щита играла Ирина. Да и то моя попытка обогнать преследователей в надежде на шальной поезд — провалилась. Видно, что ранний приход поезда на «Восток» был тоже неслучаен…

Ирина забралась в стойло своего верблюда и вышла оттуда, пристегивая к ноге кобуру с бластером, который, как ни странно, не был похищен наемниками Дарби.

— Ну что? — Ирина посмотрела мне в глаза. — Пойдем дальше?

Я какое-то время молча глядел на нее, потом сказал:

— Мне очень стыдно, но я не очень рад воссоединению с любимой группой.

— Я тоже, — торопливо кивнула Ирина, и мы поцеловались прямо в этом зверинце, под одобрительное фырканье верблюдов и раскатистое похрюкивание свиноконей.

Затем мы несколько смущенно огляделись вокруг, словно проверяя — как отреагировали на наш поступок звери. Но они продолжали пожевывать, посапывать и покачиваться вместе с вагоном, переминаясь с ноги на ногу.

— Ладно, — сказал я наконец. — Я уж думаю, что здесь, при народном скоплении хмурых шахтеров и ретивых Машинистов, плохие парни постесняются устраивать кавардак, учитывая, что бронепоезд нас не взял, — может, они какое-то время нас еще поищут…

Ирина кивнула, и мы пошли дальше, а я пристегнул к комбезу свою портупею с пистолетом из своего рюкзака.

Пройдя еще вагон, мы увидели на двери межвагонного перехода надпись: «Путевой пищеблок — локомотивная бригада обслуживается вне очереди».

В следующем вагоне было сильно накурено, хотя под потолком над окнами и надрывалось несколько вентиляторов. Все было по правилам — восемь столов по четыре места, пепельницы, пластиковые цветочки и непонятного цвета салфетки, то ли вырезанные из брезента, то ли до такой степени застиранные.

За столами сидели люди, курили, пили, ели и разговаривали. На барной стойке надрывался музыкальный центр, тщетно пытающийся переорать какой-то безумной эстрадой и стук колес, и шум вентиляторов, и гомон голосов.

— Выпить не повредит, — сказал я вслух сам себе и направился к стойке, за которой было подозрительно пусто.

Мой взгляд прошелся поверх блеклых прокопченных голов сидящих в пищеблоке, и первое, во что он уперся, было единственное яркое пятно в этом пространстве. Это оказалась вязаная шапочка с торчащими из-под нее копнами пушистых черных туго переплетенных косичек. Владельца этого великолепия не спутаешь ни с кем — естественно, это был Азиз. И совершенно уже автоматически, ожидая увидеть то, что я увидел, мой взгляд уперся в сосредоточенное лицо полковника Роя, который смотрел в горсть игральных карт в своей руке, словно на план поля боя, рассчитывая тонкий стратегический ход!

Я покривил бы душой, если бы сказал, что ни капли не обрадовался этим лицам, даже разглядев хрупкую пани Дронову, заглядывающую в карты Азиза и что-то оживленно ему советующую.

Сердце мое слегка участило свой пульс, и я кивнул в их сторону Ирине, которая уже улыбалась.

Воспользовавшись всеобщей сосредоточенностью, я аккуратно подошел сзади и громко произнес над ухом Азиза:

— Билетики готовим! Контроль на линии!

Все вздрогнули и на секунду обомлели. А затем (я даже не ожидал) кинулись к нам обниматься, сделав нас на какое-то время центром внимания этого заведения.

— Странний! — восклицал Азиз. — Я зналь, что ти не бросищ своих туристов!

— Ирыся, матка бозка! — кричала Дронова с такой искренней радостью, что можно было со стороны подумать, будто она встретила свою сестру после многолетней разлуки.

Полковник даже смахнул слезу и чуть не раздавил мне руку своей лапищей, хлопая меня по спине так, что я всерьез стал опасаться за целостность легких.

— Как же я рад, — бормотал он, пряча глаза, — как же я… Живые, черти… живые! Ребята!

— А я и нэ сомнэвался, что Дэн викрутится и с адской скаваротки! — кивал Азиз, вынимая из-за уха свой нескончаемый косяк. — Это дэло надо обкурить нэмного!

На секунду я подумал, что весь рюкзак Азаза должен быть набит одной только коноплей, и эта мысль заставила меня рассмеяться, расслабленно и счастливо, будто я сдерживал в груди дыхание уже очень много времени. Даже язвительная Дронова прижалась к моему плечу в легком объятии.

Тут же началась суета, беспорядочные расспросы, обрывки фраз, восклицания.