Мерецков. Мерцающий луч славы

ЭПИЛОГ

Лето 1964 года в Москве выдалось жарким и сухим. Не было исключением и это утро. Едва солнце взошло над городом, оно вмиг высушило росу на траве и деревьях, нещадно припекало сверху. Мерецков, поднявшись в свой кабинет, открыл форточку, перед зеркалом расчесал волосы. Посмотрел на себя и диву дался — виски совсем белые, словно на них осела морская соль. «Годы идут, и мы стареем», — грустно вздохнул он. Едва раскрыл свою рабочую папку, как позвонили по телефону. Кирилл Афанасьевич снял трубку и услышал чей-то бодрый голос:

— С днём рождения вас, товарищ маршал! Правда, опоздал я…

— Кто это?

— Генерал Силантьев, Кирилл Афанасьевич! Не мог раньше поздравить.

— Саша, я тебя не узнал. — Мерецков улыбнулся в трубку. — Спасибо, дорогой. Мне уже шестьдесят семь годков!

— А летом сорок второго вам было сорок пять, а мне двадцать четыре!

— Да, но я стал Героем Советского Союза в сорок три года, а ты в двадцать три! — засмеялся Кирилл Афанасьевич. — Всё равно обскакал меня. Ну а в сорок втором ты ловко сбил «мессершмит», когда он бросился в атаку на мой «Дуглас». Я даже не успел его как следует разглядеть…

Едва Мерецков переговорил с генералом Силантьевым, как ему из Кишинёва позвонил сын. Владимир уже был генералом, заместителем командующего 14-й гвардейской армией. Он сказал, что в конце июля ему должны дать отпуск и он хотел бы приехать к отцу в Москву.

— Приезжай, сынок! — отозвался Кирилл Афанасьевич. — На даче хорошо отдохнёшь. Порыбачим на пару с тобой, грибков в лесу соберём. А внук с тобой приедет? Я по нему очень скучаю.

Владимир женился на дочери генерала Смирнова, известного деятеля медицины, возглавлявшего в годы войны Главное военно-санитарное управление Красной Армии. Через год у Кирилла Афанасьевича появился внук, названный в честь отца Володей.

— К тебе можно, Кирилл? — нарушил раздумья Мерецкова вошедший к нему в кабинет маршал Рокоссовский. Его кабинет находился рядом, и Константин Константинович часто заходил к герою войны, как он называл Мерецкова. — Тебе письмо. — Он протянул Мерецкову помятый конверт, на котором не было обратного адреса, зато под фамилией Кирилла Афанасьевича стояло одно слово: «Лично».

Мерецков отложил письмо в сторону и взглянул на Рокоссовского.

— Слушаю тебя, Костя. Ты, наверное, не просто так ко мне зашёл? — спросил Кирилл Афанасьевич.

— Привет тебе от Жукова. — Рокоссовский сел. — Вчера был у него на даче. Нам было о чём поговорить, и прежде всего о минувшей войне.

— Как он поживает?

Рокоссовский усмехнулся:

— Как может чувствовать себя человек, которого отлучили от армии? Понимаешь, армия для Георгия, как, впрочем, и для нас с тобой, — жизнь! Мы-то свои мундиры ещё не сняли, а он давно это сделал. На днях он снова звонил Хрущеву, просил дать ему любую должность в армии, но тот закусил удила. Наш дорогой Никита Сергеевич в армию его не пускает.

— Боится Жукова, вот в чём дело, — твёрдо промолвил Мерецков. Он был недалёк от истины. — А ты снова едешь с инспекцией на Северный флот? — спросил Кирилл Афанасьевич Рокоссовского. — Ты же недавно был там, выяснял, как в Баренцевом море затонула наша подводная лодка.

Рокоссовский признался, что тогда ему выпала тяжёлая поездка. Министр обороны маршал Малиновский вызвал его к себе, сообщил о гибели подводной лодки и распорядился, чтобы он срочно ехал на флот и во всём разобрался.

— И построже к флотским чинам, — предупредил Рокоссовского маршал. — Никита Сергеевич Хрущев разгневался, когда я доложил ему о ЧП на Северном флоте, при мне отчитал главкома ВМФ адмирала Горшкова.

Маршал Рокоссовский понял, почему министр так обеспокоен: трагедия произошла в соединении подводных лодок с крылатыми ракетами, а исчезнувшая в пучинах моря лодка «С-80» имела их на борту.

Утром в сопровождении адмирала Горшкова Рокоссовский прибыл в Североморск — главную базу Северного флота. Командующий флотом адмирал Чабаненко предложил ему отдохнуть с дороги, но маршал приказал вызвать в штаб флота командира соединения подводных лодок адмирала Егорова: пусть доложит, что явилось причиной гибели лодки.

Егоров был не робкого десятка и поведал о ЧП то, что думал. Изложил своё мнение о причинах возможной катастрофы, а также дал отрицательную характеристику командиру корабля, которую ранее неоднократно высказывал командующему флотом.

Рокоссовский решил побывать в гарнизоне подводников и поговорить с командирами кораблей:

— Хочу знать, что они думают об исчезнувшей лодке.

Подводники пришли к единому мнению: на лодке отказал какой-то механизм или случилась поломка, с которой личный состав во время сильного шторма на море не мог справиться. Они говорили о том, о чём ранее сообщал адмирал Егоров. Главком Горшков, сопровождавший маршала, в разговор не вмешивался: понял, что ставить вопрос о снятии с должности командира соединения подводных лодок он не будет.

В длительных и тяжёлых поисках приняли участие корабли-спасатели, суда тралового и рыболовецкого флотов, которые имели на вооружении поисковые станции косяков рыбы, способные обнаружить лодку с помощью тралов даже на грунте. Но лодку так и не нашли. Был найден лишь буй, отданный подводниками, когда лодка провалилась на большую глубину. Море, как надёжный часовой, хранило тайну исчезнувшего корабля.

— А что, лодку так и не обнаружили на грунте? — спросил Мерецков, выслушав Рокоссовского.

— Пока не нашли, — вздохнул маршал. — На днях я спрашивал об этом главкома ВМФ адмирала Горшкова, и он это подтвердил.

Помолчали. Рокоссовский заговорил вновь:

— Знаешь, Кирилл, когда я был на Северном флоте и вник в службу подводников, то понял: нелегка и опасна их служба! Раньше считал, что труднее всего в армии танкистам, теперь у меня другое мнение: подводникам служить во стократ труднее!

(Подводную лодку «С-80» нашли спустя восемь лет — в 1971 году. Она была поднята с глубины 235 метров. Подробное заключение о катастрофе сделала комиссия под председательством Героя Советского Союза, опытнейшего подводника вице-адмирала Г. И. Щедрина. Причина катастрофы — попадание забортной воды через шахту РДП — подачи воздуха к дизелям. «С-80» плавала в условиях сильного шторма и снежных зарядов, на лодке обледенел поплавковый клапан, находившийся на верхнем срезе выдвинутой шахты РДП. При уходе лодки на глубину он не закрылся и не перекрыл шахту от попадания забортной воды. Комиссия также установила, что командир лодки грубо нарушил инструкцию, которая запрещала плавание по РДП при сильном волнении моря и обледенении. Таким образом, версия командира соединения адмирала Г. М. Егорова подтвердилась. — А. 3.).

— Ну, я пойду к себе, Кирилл. — Рокоссовский шагнул к двери. — Если не поеду с инспекцией на флот, возьму отпуск и съезжу в Сочи погреть на горячем песке кости.

Взгляд Мерецкова упал на край стола, где лежал конверт. Теперь, пожалуй, можно и письмо прочесть. В окно стрельнули лучи солнца, и в кабинете стало совсем душно, хотя работал вентилятор. Маршал встал, выпил холодного боржоми и снова сел за стол. Надорвал конверт, вынул из него листок, расправил его и начал читать:

«Здравствуйте, Кирилл Афанасьевич! Пишет Вам та самая Татьяна, с которой Вы познакомились ещё в 1920 году, когда по просьбе моего отца, Игоря Денисовича Костюка, навестили меня в Москве на Арбате. Потом мы ещё не раз встречались с Вами. Одно время я думала, что Вы влюбились в меня, но позже поняла, что ошиблась. Вы остались верны своей невесте и жене Дуняше. Если Вы до сих пор живете с ней, Вам можно лишь позавидовать. В наше время браки молодых рассыпаются, как осыпается одуванчик даже при лёгком ветре. Впрочем, я, кажется, не о том заговорила, извините…

Прошло столько времени, но мы с Игорем Вас не забываем. Сейчас мой сын не тот робкий солдат, который в сорок первом попал на фронт, а смелый и отчаянный моряк! Он мечтал о службе на военном флоте и своего добился.

Что же побудило меня написать Вам? Да просто очень соскучилась и хочу Вас увидеть, поговорить с Вами о моём отце, который лечил Вас в госпитале. А не известно ли Вам что-либо о моём родном брате Аркадии? Последний раз я виделась с ним вскоре после знакомства с Вами, тогда он уехал в Новороссийск, с тех пор о нём ни слуху ни духу…

Приходите, я жду Вас, нам есть о чём поговорить. Адрес тот же — квартира на Арбате, где в последнее время жила моя тётя. Жму Вам руку. Ниточка, которая давно связала Вас с нашей семьёй, не должна порваться. Татьяна Кречет. 20.07. 64 г.

Р. S. Весной я лечила зубы ветерану, который приехал из Подмосковья к своей дочери и заболел. У него шрам на правой щеке: он воевал на Волховском фронте. Я спросила, знает ли он маршала Мерецкова. Оказалось, что не только знает Вас — вы оба родом из одной деревни! Ветеран сказал, что Вы командовали тогда 7-й армией, а он — стрелковым полком».

Мерецков прочёл письмо и задумался. От нахлынувших воспоминаний у него защемило в груди. Кто же этот ветеран со шрамом на щеке? Не полковник ли Чернов, который в сорок первом послал Татьяне Игоревне похоронку на её сына? Чернов умер в прошлом году от сердечного приступа. Выходит, Татьяна встречалась с ним до его смерти? Но если Чернов был в Москве, почему он не зашёл к нему, своему земляку? Что-то тут не так…

На другой день было воскресенье, и Мерецков поехал на Арбат. Ночью прошёл дождь, на асфальте в лужах отражалось солнце. Оно слепило глаза. Утро было тёплое, безветренное. А вот и заветный дом из красного кирпича. Кирилл Афанасьевич поднялся на третий этаж и нажал кнопку звонка. Ему открыла Татьяна. Он сразу узнал её.

— Вы ли это?! — воскликнула она.

— Получил ваше письмо, Татьяна, и прибыл собственной персоной! — Он поцеловал ей руку. — А вы всё так же красивы, как в молодости. Седина вам к лицу, а меня она старит!

Она отчего-то залилась краской.

— Проходите, пожалуйста…

Он снял чёрный плащ, и на погонах мундира засияли звёзды маршала.

— Высшее воинское звание вам идёт! — весело выдохнула Татьяна.

Он поправил её: не высшее, есть ещё звание — генералиссимус, оно было присвоено товарищу Сталину.

— Перед вашим приходом мне звонил из аэропорта «Домодедово» сын. Он прилетел из Мурманска и погостит у меня несколько дней.

— Я помню, как мы с полковником Черновым «похоронили» его, а потом он воскрес! — улыбнулся Мерецков. — Такая вот фронтовая история вышла, даже не верится.

Татьяна ушла на кухню, а он осмотрелся. Увидел на буфете фотографию её отца. Игорь Денисович был в белом халате и кому-то улыбался. Рядом с ним — фотография её сына. Игорь стоял на палубе корабля, солнце светило ему в лицо, и он слегка щурил глаза. Вошла Татьяна, поставила на стол кофе. Она перехватила взгляд Мерецкова.

— Игоря сфотографировал фотокорреспондент «Комсомольской правды», корабль сына под Сталинградом уничтожил из своих орудий одиннадцать немецких танков, — сказала Татьяна. — За этот бой его наградили медалью «За отвагу». Он служил на Волжской военной флотилии, и во время сражения под Сталинградом её корабли оказывали большую помощь армейцам. В августе лодку «Чапаев» бомбили «юнкерсы», Игоря ранило в руку, взрывной волной выбросило в Волгу, и он едва не утонул…

— Да, судьба вашему сыну выпала нелёгкая, — грустно промолвил Кирилл Афанасьевич. — В сорок первом, когда мы с ним попали в тяжёлую ситуацию, он не пал духом, меня выручил и два фашистских танка уничтожил…

— В тот день, когда Дуняша сообщила мне, что мой сын жив, я словно родилась заново. — Голос Татьяны звучал негромко, но в нём было столько теплоты и надежды, что Мерецкову стало радостно за неё. — Скажу вам честно, Кирилл Афанасьевич, в те счастливые минуты я почему-то вспомнила вас.

— Вы теперь живете в Москве, а не в Ростове? — спросил Мерецков.

— Да, — подтвердила она. — Всё произошло так неожиданно. Я приехала в Москву к больной тете, ухаживала за ней, потом она умерла, и я поселилась в её квартире. Раньше, как вы помните, в этой квартире жила я и уступила её тете, когда после замужества переехала в Ростов. После гибели мужа я оставила там сына, который, окончив военно-морское училище в Ленинграде, уехал с женой в Североморск. Сейчас в Ростове живёт его сын, мой внук, вместе с бабушкой. Окончил школу и поступил учиться в мединститут…

Судьба этой женщины вызывала у маршала сочувствие, и, слушая её, он проникся к ней ещё большим уважением.

— Татьяна, где вы встретились с сыном после того, как узнали, что он жив? — спросил Мерецков.

— О, это длинная история, — усмехнулась Татьяна. — Ну а если коротко, то нашла я сына в Сталинграде, на одном из причалов, где стояла канонерская лодка «Чапаев». Там в июле ещё не было боев, «юнкерсы», правда, город бомбили. А помогли мне найти Игоря моряки из Наркомата Военно-Морского Флота, куда мы с вашей милой женой ходили за помощью. Я нашла себе комнату неподалёку от причала, и две недели была рядом с Игорем. А когда под Сталинградом начались ожесточённые бои, я была уже в Москве и очень переживала за сына… — Татьяна помолчала, её глаза блестели. — Да, — спохватилась она, — я отвезла ему орден, которым он был награждён посмертно. Прочёл он и письмо, которое вы прислали мне… Давно это было, а помню всё до мелочей.

«Она и сейчас как бы вновь всё переживает, хотя и бодрится», — участливо подумал Мерецков.

— Сегодня у меня праздник, — повеселевшим голосом промолвила хозяйка. — Приехали в гости сын с внуком, и навестил меня прославленный в боях маршал. Кстати, как поживает Дуняша?

В её голосе не было скрытой иронии или насмешки, и это тронуло Кирилла Афанасьевича.

— У нас с Дуняшей всё хорошо, лишь седин прибавилось, — улыбнувшись, сказал он.

Татьяна похвалила его жену:

— Она молодец, сумела на войне защитить себя и своё счастье. — В её глазах было столько тепла и грусти, что Кирилл Афанасьевич взял её ладонь в свою руку и крепко пожал.

— Теперь и вам, Танюша, нечего грустить: сын-то рядом! — Мерецков выждал минуту. — Скажите, как фамилия ветерана, которому вы лечили зубы?

— Я у него не спросила, а он не назвался. Моя приятельница привела его ко мне, звала Фёдором Петровичем.

— Я знаю, кто это был! — воскликнул маршал.

— Кто же?

— Тот командир полка, который послал вам похоронку на сына и его орден! Кто он? Чернов! Жаль, что в прошлом году мой фронтовой друг умер. Правда, узнал я об этом поздно и на его похоронах не был. А шрам у него на правой щеке от удара шашкой. Под Казанью в девятнадцатом мы воевали с ним против беляков, и поручик нанёс ему этот удар.

Кто-то позвонил. Татьяна поспешила открыть дверь. В комнату вошёл капитан 1-го ранга, тот самый водитель, с которым Мерецков в сорок первом на машине попал в засаду вражеских танков. Кирилл Афанасьевич порывисто встал.

— Товарищ маршал, я сразу узнал вас… — начал было капитан, но Мерецков не дал ему договорить. Он обнял его и поцеловал трижды по русскому обычаю.

Кречет-младший стоял перед маршалом слегка растерянный, видно, был немало удивлён встречей своего отца-моряка с известным военачальником, на груди которого сиял орден Победы.

— Отец взял меня с собой, чтобы я увидел Москву, Красную площадь, где проходил знаменитый военный парад седьмого ноября сорок первого года, а в тридцати километрах от столицы стояли немецкие танки. У нас в мединституте есть хирург, который был участником этого парада, он нам рассказывал…

Пока они беседовали, хозяйка накрывала стол.

— Игорь, скажи, пожалуйста, как ты попал к военным морякам? — спросил маршал.

— Когда я поджёг два танка и рванулся к лесу, чтобы следом за вами добраться до полка, по мне открыли бешеный огонь. Пуля угодила в плечо. Боль была ужасная, и я с трудом пробирался сквозь заросли. Еле волочил ноги, потом закружилась голова, перед глазами поплыл туман, и я упал. А когда очнулся, то увидел себя на палубе корабля. После моряки говорили, что нашли меня на краю леса, у озера, без сознания. Словом, когда я поправился, командир корабля зачислил меня в экипаж. Вот и весь сказ, — заключил капитан.

— А как случилось, что твой медальон оказался рядом с обгоревшим трупом финского солдата? — поинтересовался Мерецков.

— В пылу боя оторвался рукав гимнастёрки, я бросил её, чтобы не мешала бежать, остался в одной майке, а медальон был в карманчике, — пояснил Игорь. — Гимнастёрка, видимо, сгорела, а медальон уцелел. Но это не страшно, другое меня едва не подкосило…

— Что же?

— Я же прибыл на фронт из штрафного батальона, но морякам об этом не сказал, боялся, что не возьмут на корабль, а вот о том, что спасал генерала армии, как-то проговорился, и меня вызвал командир. Спросил, правда ли это. Я смекнул, в чём тут дело, и ответил, что пошутил. Подумал, что они станут вас искать, наводить обо мне справки и откроется, что я был в штрафбате.

— Правильно сделал, не то стали бы гонять по инстанциям, — улыбнулся Кирилл Афанасьевич.

— Время шло, — вновь заговорил Игорь. — Корабль часто выходил на выручку армейцев, обстреливал из орудий немецкие танки, мотопехоту и прочее. Я так втянулся в боевую работу, что не знал ни сна, ни отдыха. И вдруг особисты откуда-то узнали, что я был в штрафном батальоне, и заявили об этом командиру корабля. Что было делать? Я и выложил ему всё начистоту: вину свою, мол, искупил в боях и совесть моя чиста. Он мне вопрос: почему сразу не сказал правду? Я ответил: боялся, что на корабле меня не оставят.

— И что сделал командир?

— Доложил командующему флотилией адмиралу Черокову, тот поручил своим людям связаться с полком Чернова, куда меня направили из штрафбата, и армейцы подтвердили, что в бою я вёл себя героически, что помог командарму добраться до полка, что меня считали погибшим, орденом наградили посмертно. Меня оставили в покое. Да, в сорок первом, когда настали холода, наши корабли отправили на Волгу, в Волжскую военную флотилию, там я принял в боях активное участие, даже медаль заработал. После войны меня направили учиться в военно-морское училище в Ленинград. Теперь, как видите, я уже капитан 1-го ранга, служу на Северном флоте, командую бригадой противолодочных кораблей. Да, ещё такая деталь, — улыбнулся Игорь, покачивая головой. — До войны я плавал рулевым на пароходе «Чапаев», а в Волжской военной флотилии служил на канонерской лодке «Чапаев». Ох и давали мы жару фашистам под Сталинградом! Не раз в упор из орудий расстреливали их танки…

В комнату заглянула Татьяна.

— Стол накрыт, прошу садиться, — весело произнесла она.

Выпили по рюмке, закусили. Разговор вновь вернулся к памятным дням. Мерецков загадочно взглянул на хозяйку.

— У меня для вас, Татьяна, есть важная новость.

— Правда? — Хозяйка насторожилась.

Мерецков рассказал о встрече с Аркадием Костюком и его гибели.

— Жаль! — вырвалось у Татьяны. — Как брата мне его жаль, а то, что он перешёл к фашистам, я не одобряю!

— Я тоже не одобряю, — сухо ответил Мерецков.

— И я, — подал голос Игорь.

Какое-то время все молчали.

— А правда, что ваш сын в сорок первом спас в бою маршала Ворошилова и вас? — вдруг спросила Татьяна.

— Сущая правда! — улыбнулся Кирилл Афанасьевич и поведал, как это было.

— Значит, он у вас тогда был капитаном-танкистом? — заинтересовался Игорь.

— Да! — Маршал помедлил. — На фронте была и моя жена Евдокия Петровна. Так сказать, героическое трио! — добавил он шутливо.

— Вот это здорово! — воскликнул Кречет-младший. — Мне тоже нравилась профессия танкиста, но случилось так, что я стал терапевтом.

— А лечить людей, спасать их от всяческих болезней разве дело простое? Моя жена тоже заботилась о раненых бойцах, а их тогда было немало. Так что, Васёк, дорогой, профессия у тебя почётная!..

В разговор вступил Кречет-старший.

— Товарищ маршал, вы не собираетесь приехать на Северный флот с инспекцией? — спросил он. — Вы наверняка посетили бы бригаду моих кораблей. Моряки слушали бы вас затаив дыхание. Маршал Рокоссовский был на Северном флоте, и моряки тепло встречали его.

— Пока не обещаю, Игорь, но возможно, и приеду. — Кирилл Афанасьевич окинул сидевших взглядом и попросил наполнить рюмки.

— У меня есть тост, не возражаете? — улыбнулся он.

Все горячо поддержали его.

— Предлагаю тост за тех, кто выстоял в жестоких боях с фашистами, кто пролил кровь, но чести своей не посрамил!..

Москва — Ленинград — станица Кущевская

2002 г.