Мертвая зона

Глава 1 ЗАДАНИЕ

пасибо, что нашли для меня время, товарищ генерал, — сказал, отвечая на рукопожатие, Ковешников. — Давно к вам собираюсь, а подумаю: «Занят ведь человек» — и не иду…

— Все мы заняты, но это не причина забывать старых друзей, — ответил генерал. Выглядел начальник войск утомленным: бледное лицо слегка одутловато, темные живые глаза прячутся в мешочках век. — Познакомьтесь, — представил он моложавого человека с внимательным взглядом и седеющими висками, — капитан Малков Геннадий Михайлович. А это — майор запаса Ковешников Яков Григорьевич, о котором мы с вами только что говорили. Как видите, мысли передаются на расстоянии.

— Так с каким делом собирался ко мне, Яков Григорьевич? — напрямую спросил начальник войск.

— Жаловаться, товарищ генерал.

— На кого?

— На вас. И еще — критиковать.

— Тоже меня?

— Тоже вас.

— Слушаю, Яков Григорьевич.

— Не могу дома сидеть, товарищ генерал. Думал, позовете, не дождался, сам пришел. Увижу на улице зеленую фуражку — места не нахожу… Идет молодой лейтенант, а я думаю: «Образованный ты человек, начальник заставы, высшее училище окончил, а сколько тебе еще надо узнавать и додумывать в этих горах, пока начнешь по-настоящему в дело входить…» А вот тут, — Ковешников постучал пальцами по лбу, — сто раз все продумано, тысячу раз проверено…

Начальник войск что-то прикинул в уме, надавил клавишу переговорного устройства:

— Товарищ капитан, вызовите ко мне лейтенанта Сергеева. Он должен быть еще в штабе у начальника тыла.

— Есть, товарищ генерал! — раздался в динамике голос дежурного по управлению.

Капитана Малкова Ковешников встречал, когда еще служил. Знаком с ним, правда, не был. А вот лейтенанта Сергеева что-то не мог припомнить.

«Наверное, недавно из училища. Да и невозможно всех знать», — подумал он.

— Хочешь верь, хочешь не верь, а сегодня утром сам хотел за тобой посылать, — пояснил генерал. — Сложилась тут у нас любопытная ситуация. Разбираться в ней впору только таким, как ты, ветеранам: корешки уходят слишком глубоко во время. Внешне все выглядит просто: два старика с сопредельной стороны нарушили границу, вышли навстречу нашему наряду и попросили доставить их в управление округа. Ну я дал команду узнать на месте, в чем дело. Говорят, знают, где калтаманы[20] контрабандистов спрятали клады, упоминают Клычхана. А зачем на самом деле пришли — поди догадайся. Кто такой Клычхан, тебе объяснять не надо.

— Клычхан был не только калтаманом контрабандистов, но и главой резидентуры, идейным вдохновителем борьбы против нас. А старики кто такие? Может, я их знаю, товарищ генерал?

— На это я и рассчитываю. Один назвался Аширом. Знаешь такого?

— Ашира знаю. Честный человек из прикордонья, живет бедно, приторговывает углем и дровами. Сам выжигает этот уголь из арчи или горного клена, продает за гроши на базаре. Помогал нам выявлять врагов, когда наши войска контролировали во время войны дороги и сопредельную территорию. А второй?

— Второй назвался Махмудом-Кули. Слыхал такого?

— Тот, что во время войны переправлял за кордон гитлеровских агентов?

— Как он сам объяснил, нужда заставила. Мол, кого переправлял через границу, сам не знал. Но если память мне не изменяет, помогал держать эту переправу в руках не за страх, а за совесть.

— У него два сына были на фронте, — пояснил Ковешников. — Махмуда-Кули запугали с той стороны, он и поддался, а почувствовал нашу поддержку — духом воспрянул, говорит: «Не стыдно теперь будет сыновьям в глаза смотреть».

— Значит, Махмуду-Кули можно верить? — спросил генерал.

— Махмуду верить можно, — ответил Ковешников. — Только тут маленькая неувязка, товарищ генерал. Дело в том, что Махмуд-Кули никогда за кордон не уходил, он и сейчас живет в Ашхабаде неподалеку от Текинского базара. Так что нарушить границу с той стороны и выйти навстречу нашему пограннаряду при всем желании он не мог.

— Вот это новость! Тогда кто же назвался Махмудом-Кули?

— Наверное, с этого и надо будет начать, — заметил капитан Малков. — Перво-наперво выяснить, какой самозванец пришел с Аширом. Если мнимого Махмуда-Кули сопровождает действительно Ашир… О каких кладах толкуют эти старики?

— Говорят, будто знают, где Клычхан зарыл клад, когда уходил за кордон. Если, говорят, Советское правительство гарантирует им долю, которая полагается по закону, то остальную часть клада они великодушно отдадут правительству. Вот так-то…

Генерал замолчал, ожидая, что скажет Ковешников.

— По-моему, это липа. Сам-то Клычхан в особых богачах не числился. Больше того, играл в демократа; под видом связи с нашими войсками пытался спровоцировать восстание в прикордонье. А вот насчет его кладов я ничего не слыхал.

— Может быть, не все мы с тобой знаем, Яков Григорьевич, — возразил генерал. — Не исключено, что проводники Клычхана, точнее сказать — Алибека, группу уничтожили, а ценности спрятали в горах.

— Чаще было, когда ценности, тот же опий на миллионы рублей, служили «крышей», под которой норовил прошмыгнуть какой-нибудь туз, — сказал Малков. — Прием хоть и старый, но проверенный. Может, и сейчас что-нибудь такое затеяли?

— Вот именно, — согласился начальник войск. — А наводит на эту мысль удивительное совпадение: «кладоискателей» задержали на участке заставы лейтенанта Сергеева. Сам он был в это время в командировке в Ташкенте, и с ним стал искать контакты один из иностранных туристов — тоже старик, которым заинтересовались наши товарищи из Комитета госбезопасности… Погляди-ка эти фотографии да скажи, что обо всей этой компании думаешь?

Генерал разложил фотографии перед Ковешниковым. На одной — группа туристов у багажного отделения аэропорта. В группе пожилой человек, судя по мольберту и этюднику — художник. Одет в европейский костюм. На голове — соломенная шляпа, из-под полей которой свисают длинные седые волосы, пышные бакенбарды.

— Что молчишь? — спросил генерал.

— Похож на одного активного деятеля из команды Клычхана, можно сказать — его правая рука, но надо проверить: больно ловко замаскировался патлами и экипировкой. Раньше халат, папаху носил, сапоги сафьяновые с узором. Бороду по-туркменски подбривал: подбородок голый, а у шеи три волосины.

— Ну так что за деятель? Можешь его назвать?

— Смогу, товарищ генерал. Дайте мне сутки подумать. Попросить бы еще специалистов реконструировать этот снимок, убрать бакенбарды и патлы, вернуть на место бороду, надеть тельпек…

— Специалисты уже занимаются тем, о чем ты говоришь. Но твои советы, думаю, и специалистам были бы полезны, раз уж ты почти определенно знаешь, кто этот старик.

— Поэтому и не хотел бы ошибиться. Встречаются ведь люди, похожие. Фото показывает одно, а в жизни — другое. Живого увижу, точно скажу.

— Вот тебе и будет первое задание: увидеть этого «художника» в жизни и сказать точно.

— Есть, товарищ генерал. Так… А это кто такой?

Рядом со стариком на фотографии был запечатлен респектабельный господин в клетчатом светлом пиджаке, легкой шляпе, летних туфлях. Фотография была настолько четкая, что хоть дырочки на туфлях считай.

— Бизнесмен, господин Конрад Лемке, — ответил генерал. — Он сам подчеркивает свою причастность к деловому миру: донимает гида вопросами по экономике, потчует коллег статистическими данными.

— Ну что ж, бизнесмен так бизнесмен, — заметил Ковешников. — Может, в одной компании с «художником», а может, сам по себе.

— В таких компаниях случайностей не бывает, — сказал капитан Малков. — Если есть туз, должны быть и «шестерки». Наверняка все продумано.

— На десять этажей вверх и на столько же под землю, — согласился Ковешников. — А эти наверняка с «художником», — добавил он, рассматривая улыбающихся друг другу молодых людей. — Этот мастер спорта кем представился?

— Страховой агент со своей невестой, — пояснил генерал. — Молодого человека зовут Шерри Хорст. Если перевести на русский, получается что-то вроде «коня», девица — Катрин Берг. Оба ухаживают за стариком-«художником»: молодой человек носит за ним чемоданы, она развлекает разговорами, готовит прохладительные напитки.

— Погодите-ка… — Ковешников задержал взгляд на фотографии молодой женщины: — Где-то я ее видел, не могу только припомнить где…

— В Рио-де-Жанейро или Нью-Йорке, — подсказал начальник войск.

— Вы шутите, а лицо ее мне и вправду знакомо.

— Померещилось тебе, Яков Григорьевич. Уже проверили: Катрин Берг впервые у нас в Союзе.

— Да нет, — начал было Ковешников, но продолжать не стал: «Черт его знает, может, померещилось, но все же где-то я видел это лицо…»

— А тут, — рассматривая следующую фотографию, сказал он, — все благородное общество уже устроилось в гостинице и приступило к отдыху. Так, что ли?

— Именно, — подтвердил генерал.

На фотографии — тенистая дорожка в парке, в перспективе аллеи видна мечеть, два минарета. На переднем плане — старик с этюдником. Перед ним мольберт. На холсте — контуры мечети. Художник весь поглощен этюдом. На заднем плане — молодая пара — Шерри и Катрин — играют в бадминтон.

— А бизнесмена Конрада Лемке тут что-то нет, — заметил Ковешников.

— Он то появляется в этой компании, то отходит от нее. Может быть, турист, но, возможно, именно он у них — главная фигура, — пояснил капитан Малков.

— Как они себя ведут?

— Спокойно ведут, солидно. Ходят с группой, смотрят достопримечательности, иногда экскурсии пропускают, отдыхают сами: старик в такие дни торчит в парке со своим этюдником, фотографирует старые здания, молодые развлекаются, заняты друг другом. Через два дня эта группа туристов будет в Ашхабаде.

— Понятно. Еще вопрос, товарищ генерал. Я могу ввести лейтенанта Сергеева в курс дела?

— Безусловно. Для Сергеева общение с тобой будет хорошей школой. Есть возражения?

— Никаких возражений не может быть.

— А о чем думаешь?

— Думаю, что больно складно все получается, — ответил Ковешников. — Тут тебе аксакалы-нарушители притопали за кладом Клычхана, а тут и этот старик «художник» пожаловал. Все одно к одному…

— Бери ниточку и распутывай клубок, да и ниточку тебе прямо в руки дают, — согласился капитан.

— Можно мне взять эти фотокарточки? Хочу еще сам до встречи со специалистами над ними помараковать. — Никак Ковешников не мог отделаться от мысли, что где-то видел эту молодую женщину, но вслух высказывать свои догадки не стал.

— Конечно, поизучай. Надеюсь на твою наблюдательность. А пока туристы не прибыли в Ашхабад, займись «кладоискателями»-стариками.

— Есть, заняться стариками, — привычно повторил Ковешников.

— С чего думаешь начать, если не секрет?

— С разведки, товарищ генерал. Раз уж за кладом пришли с той стороны старики, а один из них выдает себя за Махмуда-Кули, который преспокойно живет сейчас в Ашхабаде и ни за какой кордон не бегал, да еще такой же деятель числится в туристах-«художниках», значит, к этому делу надо подключать своих верных стариков — Лаллыкхана и Амангельды. Эти мне помогут и фотографии рассмотреть, и «Махмуда» опознать, а в случае очной ставки, кого угодно на чистую воду вывести.

— Что ж, мысль верная, — согласился генерал. — Ум хорошо, а три лучше… Не тот ли это Лаллыкхан, что во время войны все свое имущество продал и купил для Советской Армии танк?

— Он самый… Видел я у него фотографию с надписью: «Герою гражданской войны, многоуважаемому народом Лаллык Ханову — от генерала Пальванова…» Показывал он мне и телеграмму Сталина, получил ее на той же неделе, как только отправил деньги на танк. Помню текст дословно: «Правительственная. Душак. Ашхабадской области. Председателю аулсовета товарищу Лаллык Ханову. Примите мой привет и благодарность Красной Армии, товарищ Лаллык Ханов, за Вашу заботу о бронетанковых силах Красной Армии. И. Сталин». Есть у него телеграмма и от маршала бронетанковых войск Рыбалко: «…сообщаю, что на внесенные вами средства построен танк с надписью: „От Лаллык Ханова“ — и передан войскам…» После войны, — продолжал Ковешников, — маршал Рыбалко пригласил Лаллыкхана в Москву. Так тот не сразу и согласился: «Как я поеду? Москва не Каракумы, заблудиться можно!»

— Это он правильно сказал, — смеясь, заметил начальник войск. — Ну и как вышли из положения?

— Дали сопровождающего — лейтенанта-пограничника… В Москве маршал Рыбалко от имени правительства подарил Лаллыкхану автомашину, так тот его попросил: «Давай, пожалуй, грузовую, ЗИС-5, в колхозе одни ишаки да верблюды остались…» Приехал домой в свой Душак, машину колхозу отдал. Ну а что касается Амангельды, представлять его нет нужды: еще с тридцатых годов у него на горе Мер-Ков своя дозорная тропа, ее сейчас сыновья проверяют. Награжден личным оружием. Десятки вооруженных столкновений и задержаний нарушителей на его счету. У него, если не возражаете, все мы и соберемся.

— Какие мотивы?

— Простые, товарищ генерал. Амангельды участвовал во многих самых ответственных операциях по разоблачению диверсантов, задержанию нарушителей, дезертиров, разгрому банд уголовников. Знает всех калтаманов, их пособников — до десятого колена. Никогда не отступает от правила: «Поверим и проверим…» С Амангельды и Лаллыкханом мы и установим личность мнимого Махмуда-Кули, заодно и себя проверю.

— Ты так загадочно говоришь, — сказал генерал, — даже слушать интересно. Кого проверишь-то? Одна и та же проверка и для нарушителей и для себя?

— Ничего загадочного, товарищ генерал. На девяносто девять процентов я знаю, кто такой старик-«художник». Знают его Амангельды и Лаллыкхан. С ними и уточню его личность. От этого уточнения легче будет сказать, что за птица залетела к нам под именем Махмуда-Кули. Да и тот ли Ашир пришел, которого я знаю? Если позволите, покажу «кладоискателям» фотографию старика-«художника». Начнут отпираться, значит, есть связь между «кладоискателями» и туристской группой. Признают — будем разговаривать иначе: возможно, камня за пазухой не держат.

— Ну а почему ты мне сейчас не хочешь сказать имя «художника», что тебе еще надо проверять?

— Потому, товарищ генерал, что не все стыкуется, в логической цепочке полный провал.

— Какой именно?

— Тот, о ком думаю, ни при какой погоде не должен бы у нас появиться.

— А может, в родные места потянуло?

— Какая, к черту, ностальгия, когда он тут такого наворочал, в любом ауле только увидят — сразу схватят!

— Наплыв гостей не обременит Амангельды?

— Рад будет. Особенно если узнает, что такую операцию доверили ему лично вы. Ну а обеспечение мясом для плова и шашлыка беру на себя.

— За счет чего?

— Были на охоте, завалили архара, приглашаем и вас, товарищ генерал, на плов и шашлык.

— Смотри-ка, личной заинтересованностью заманиваешь? Оказывается, совсем неплохо живут в ауле Чули да и в Ашхабаде некоторые офицеры запаса!

— А что же, у себя дома да плохо жить? — с усмешкой ответил Ковешников. — Да и в соседские аулах, считай, половина жителей — друзья, с голоду умереть не дадут.

— Ладно, — давая понять, что шутки окончены, сказал генерал. — Не насторожит ли твое присутствие наших гостей: увидят тебя и так залезут в свою раковину, что и не выманишь.

— Смотря как с ними разговаривать. Это я определю, когда точно узнаю, что за «кладоискатели» к нам пожаловали. Нутром чую — для запутывания следов сюда их пустили. Пока буду с мнимым Махмудом-Кули да Аширом канитель разводить, старик-«художник» какой-нибудь номер и выкинет.

Генерал не счел бахвальством предположение Ковешникова.

— Все может быть, — сказал он. — Потому, как только уточнишь, кто и с чем к нам пожаловал, будь готов немедленно вернуться в Ашхабад.

— Есть. Позвольте, товарищ генерал, Амангельды позвоню я сам, чтобы он успел пригласить к себе Лаллыкхана.

— Хорошо.

Генерал нажал кнопку переговорного устройства.

— Где лейтенант Сергеев? — спросил он.

— Дожидается в приемной, товарищ генерал, — раздался в динамике голос дежурного.

— Пусть войдет. Позвоните в Чули, пригласите в аулсовет к телефону нашего знатного дружинника Амангельды Амандурдыева. Как только подойдет к телефону, скажете майору Ковешникову.

— Есть.

В дверь постучали. Вошел невысокий, худой лейтенант, назвался Сергеевым, доложил о прибытии.

«Из интеллигентных, — подумал о нем Ковешников. — Подтянутый, выдержанный…»

Майор запаса отдавал должное образованности двадцатитрехлетних начальников застав, но к их реальным возможностям относился несколько скептически.

— Познакомьтесь, — сказал генерал. — Майор запаса Ковешников Яков Григорьевич, лейтенант Сергеев Виталий Сергеевич.

— Мы знакомы, товарищ генерал, — ответил лейтенант. — Майор запаса Ковешников проводил у нас занятия по следопытству, рассказывал о службе во время войны.

— Тем лучше. Старики-нарушители у коменданта?

— Так точно. Отдыхают после перехода, чай пьют, ждут вашего разрешения приступить к поискам клада.

— Чего искать, говорят, точно знают, где зарыт?

— Судя по косвенным признакам, точно они не знают, — позволил себе возразить лейтенант.

— По каким «косвенным признакам»?

— Меж собой нормально не разговаривают, все время спорят.

Ковешников и начальник войск переглянулись.

— Ну что ж, в спорах, говорят, рождается истина, — заметил генерал. — Выделите постоянный наряд — двух толковых солдат, без оружия — сопровождать этих «кладоискателей». Ты, Яков Григорьевич, зайди к моему заместителю по тылу: ему дана команда выделить тебе газик с водителем.

— Спасибо, товарищ генерал.

— Лейтенант Сергеев, в этой операции вы — официальное, ответственное лицо. Но не предпринимайте никаких действий, не посоветовавшись с майором запаса.

— Есть.

— На заставу поедете вместе. От вас там до аула, где живет Амангельды, рукой подать. Душак[21] Лаллыкхана тоже неподалеку. По пути введете майора запаса в курс дела, расскажете подробно, как у вас произошла встреча с туристом-«художником». «Кладоискателей» доставите в Чули на машине комендатуры, после того как туда же приедет Яков Григорьевич Ковешников и проведет инструктаж с нашими прославленными дружинниками Лаллыкханом и Амангельды. На время, пока будете выполнять задание, вместо вас на заставе остается ваш замполит лейтенант Клишко.

— Есть.

— Ты, Яков Григорьевич, должен быть в ауле Чули на час раньше, чтобы подготовить Амангельды и Лаллыкхана, ввести их в курс дела.

— Понял, товарищ генерал.

— Действуйте. Звоните при первой необходимости. Ежедневно докладывайте коменданту капитану Поросечко и начальнику отряда полковнику Стрекалову.

— Есть.

На переговорном устройстве вспыхнул глазок. В динамике прозвучал голос дежурного по управлению:

— Товарищ генерал, ответил аул Чули. У телефона дружинник Амангельды Амандурдыев.

— Яков Григорьевич, — сказал генерал. — Пройди на пункт связи, оттуда будет удобнее говорить.

Глава 2 ВСТРЕЧА

Майор запаса и лейтенант сели на заднее сиденье машины: так удобнее было разговаривать. Некоторое время Ковешников присматривался к чернобровому, темноволосому шоферу в панаме и летней рубашке, определяя его квалификацию: не свалится ли вездеход в канаву? Но тот вел машину уверенно, да и Сергеев, кивнув в сторону шофера, дал понять, что беспокоиться нечего: водитель классный. Тем не менее Ковешников не торопился начинать разговор.

Дорога пошла на подъем, со стороны гор повеяло прохладой, словно бы ниже опустилось черное, звездное небо.

Булыжник кончился, пошла гладкая грунтовка, укатанная до зеркального блеска колесами машин. По грунтовке запрыгали, словно маленькие кенгуру, ушастые тушканчики, похожие в призрачном свете фар на сутулых старичков-гномиков из детских сказок. Опираясь на длинные хвосты, с силой отталкиваясь тонкими задними лапками, они бешено скакали в полосе света, не желая уходить в сторону, словно торопились раньше машины попасть на заставу.

— Не задави: тоже ведь живое существо, — сказал Сергеев водителю, когда один из тушканчиков едва не угодил под колеса.

— Та на шо ж його давыть, товарыщ лейтенант? — отозвался тот. — Мяса, як у горобця[22], тике шо на ложку супа…

— Пробовали из тушканчиков суп варить? — спросил Сергеев.

— Та ни, товарыщ лейтенант. У тушканчика одны косточкы, тай не спиймаешь його, стрыбае, як горох по крыши. А з черепахы суп варылы, смачный, як курятина.

— Ты, сынок, случаем, не из Парижа? — спросил Ковешников. — Говорят, французы черепаховый суп уважают…

— Та якый там Парыж! — возразил водитель. — З Крутькыв я, шо пид Полтавою. Алэ наши Крутькы, мабудь, ше лэпше Парыжу будуть?

— Такие красивые?

— Дуже гарни… И ричка е и лис… Пшеныця до нэба, хочь ховайся у ней. Витэр дмэ — по пшеныци, як на мори, волны ходють.

— Работал и я в молодости в этих краях, строил дорогу, — сказал Ковешников. — Тоже черепаховым супом баловались. Дружок мой Барат Агахан был великим специалистом по кулинарной части…

— А почему «был»? — спросил Сергеев.

— Остался на Курской дуге…

— А вы тэж воювалы, товарыщ майор? — спросил водитель.

— А кто ж не воевал? Тут тоже война была, да еще накоротке, как в уличных боях, того и гляди, из-за арчи или из-за скалы в упор пальнут…

Водитель молчал.

— А тебя, сынок, как зовут? — спросил Ковешников.

Это неуставное «сынок» заставило солдата оглянуться: с чего это майор разговорился? На заставах знали, что Ковешников хоть и без погон, а все равно старший офицер, только в запасе…

— Ефрейтор Яковенко, — ответил шофер.

— Гляди-ка, — удивился Ковешников. — Меня зовут Яков, а ты — Яковенко, почти что родня. Имя-то твое как?

— Грыцько. Грыша…

Впереди показались освещенные прожектором зеленые железные ворота с двумя латунными начищенными звездами на створах. Перед воротами — несколько человек.

— Нас встречают, — сказал Сергеев. — Мой замполит лейтенант Клишко, прапорщик Марченко — дежурный по заставе.

— Раз встречают, значит, есть кому службу нести, пока мы будем соображать, как задание выполнить.

Машина остановилась. Прибывшие приняли рапорт замполита: за время отсутствия лейтенанта Сергеева на участке заставы происшествий не было.

Ковешников поздоровался со встречавшими — невысоким улыбчивым лейтенантом с мягким взглядом темных глаз, крепко пожал руку кряжистому прапорщику, назвал себя. Затем вместе с Сергеевым вошел в канцелярию.

Сергеев открыл сейф и достал большую общую тетрадь в клеенчатой обложке. Все эти журналы службы, планы на охрану границы, списки личного состава, другие бумаги, какие вслед за тетрадью выложил на стол Сергеев, были хорошо знакомы Ковешникову. На него так и повеяло родным духом канцелярии, как будто снова вернулась проведенная в этих горах нелегкая, полная опасных дел и событий молодость.

Внимательно изучив записи в журнале службы, Сергеев просмотрел, как составлен план охраны на следующие сутки, справился у дежурного, не звонил ли кто из начальников, доложил по телефону в комендатуру:

— Товарищ капитан, прибыл с майором запаса Ковешниковым.

Выслушав ответ, сказал: «Есть!», положил трубку и сообщил:

— Старики-нарушители улеглись спать. Комендант получил указание доставить их прямо в аул Чули, после того как туда приедете вы, чтоб было время ввести в курс дела вашего следопыта.

— Вот и ладно. Значит, сегодня время паше. Ясно, не в ущерб службе.

— Службу обеспечат лейтенант Клишко и прапорщик Марченко, — ответил Сергеев. — Имею в виду инструктаж, отправку и проверку нарядов. В ближайшие полчаса мне это предстоит сделать самому.

— Раз надо, значит, надо, — сказал Ковешников. — А я пойду пока на веранду, покурю да подумаю… Может, что в голову придет…

Во дворе заставы горела двухсотсвечовая электролампа. Ярко освещены окна канцелярии. Остановившись на веранде, Ковешников некоторое время слушал, как лейтенант Сергеев проинструктировал и отправил очередной наряд, затем стал передавать по телефону условным кодом сводку за истекшие сутки.

Пройдя по асфальтированной дорожке мимо казармы, Ковешников вышел за ворота заставы, вслушался в притаившуюся ночную тишину. Горы темной зубчатой тенью подпирали ночное небо, и от этой черноты, казалось, ярче горели, словно сверкающие бриллиантами лохматые пауки, крупные звезды.

Яков Григорьевич отыскал взглядом Большую Медведицу, вслед за нею — Малую, прикинул по расположению ручки ковша, что сейчас около полуночи.

Справа из ущелья донесся едва различимый цокот копыт — там паслись архары или козлы. Покатился по склону камешек, зашуршала осыпающаяся щебенка. Донесся посвист охотящегося сыча.

А вот вспорхнули кеклики — горные куропатки. Зверь подойдет — они только: «фр…р…р…» — и снова тишина, а человека заметят, еще и переговариваться начнут: «тиу-тиу-тиу…»

Сколько раз, бывая в наряде, когда еще только начинал служить (а через границу чуть ли не каждую неделю топали вооруженные контрабандисты), Ковешников по самым простым признакам — поведению птиц и животных — определял количество нарушителей, направление их движения.

Ковешников вернулся в канцелярию заставы и терпеливо дождался, когда лейтенант Сергеев закончит срочные дела. Наконец тот убрал журналы и тетради в сейф, сказал:

— А теперь, Яков Григорьевич, идемте ко мне, поужинаем да и поговорим…

— Не поздновато ли? Жена ругать не будет?

— В самый раз. Она у меня сознательная. К тому же готовилась, ждет…

Когда поужинали и поблагодарили хозяйку, отправившуюся спать в соседнюю комнату, лейтенант Сергеев начал свой рассказ:

— Я оказался в гостинице, где расселили иностранных туристов, среди которых находился «художник». Зеленая фуражка, да еще на таком «зеленом» пограничнике, как я, сработала. Наверное, и на лице у меня написано: только вчера из училища… В общем, расчет оправдался: «художник» увидел меня и сам стал налаживать контакты.

— Зачем? Только постарайся вспомнить все подробно, до мелочей.

— Хорошо, постараюсь. Хотя здесь, пожалуй, больше подсознательного, чем рационального, — заметил Сергеев.

— Ну и в чем проявилось это самое подсознательное?

— Начну, если выразиться по-научному, с ощущения чужого биополя, — не сразу ответил Сергеев. — Только получил я номер в гостинице, где разместились иностранные туристы, тут же понял: кто-то за мною следит. Кто? Почему? Полная неясность… Днем был я в военной форме, вечером переоделся в гражданское, спустился в бар. Был на мне легкий светлый костюм, рубашка с открытым воротником, в общем, летний стандарт… Думаю: «Кому я понадобился? Таких на улице любого южного города — тысячи…» Ощущение такое же, как у сапера: чем ближе к мине, тем громче писк в наушниках. Сел за стойку, чую спиной: вроде меня кто лучом локатора прощупывает…

В баре — полутьма, за стойкой — бармен в белоснежном кителе, на западный манер жонглирует бутылками, сочиняет коктейли. Против меня — зеркальная стенка с полкой.

Взял я стакан апельсинового сока, потягиваю через трубочку, а сам смотрю, что там за моей спиной делается.

И тут я заметил: в углу за дальним столиком сидит старик и смотрит вроде бы мимо меня. Сначала я на него не обратил внимания, но потом понял: биолокатор работает именно оттуда.

— Давай-ка мы с тобой на него поглядим, — сказал Ковешников и разложил фотографии, затем выбрал ту, на которой «художник» изображен крупным планом. — Нет ли ножниц и какой-нибудь темной бумаги?

Сергеев принес черную бумажку от фотопленки. Ковешников вырезал в листке овальное отверстие, наложил на фотографию. Из газеты сделал клинышек, приложил к подбородку «художника». Поискав глазами что-нибудь подходящее, Яков Григорьевич лезвием безопаски аккуратно отрезал полоску коричневой бумаги с нижней стороны крышки стола, куда она была подвернута, и выкроил кусок по форме папахи.

— Ну вот, теперь другое дело, — сказал он. — Перед нами собственной персоной старый знакомый — калтаман резидентуры времен Великой Отечественной войны, в прошлом — матерый бандит Алибек Тангры-Берды, а теперь турист — художник мистер Браун. С ним у меня старые счеты.

— Приходилось встречаться?

— Не только на границе… В старой крепости Змухшир, когда вылавливали в песках банды уголовников.

— А что такое Змухшир? — спросил Сергеев. — Там действительно крепость?

— От крепости остались лишь руины, но такие, что диву даешься… Вал что египетские пирамиды. Его и сейчас можно использовать для обороны — пушкой не возьмешь. Да и с высоты вала пустыня до самого горизонта просматривается, никакие барханы не мешают. В крепости — колодец. Вода неважная, но, если вскипятить, пользоваться можно. А Змухшир — это по имени Аламы Измахшери, древнего предводителя племени, что жило там, как гласит легенда, еще до монголо-татарского нашествия.

— Расскажите, — попросил Сергеев. — Я ведь только прибыл, мало знаю о крае.

— Легенда как легенда, все в ней есть: подвиги, коварство, любовь. На правду похожа, — ответил Ковешников. — И сейчас в разломах крепостного вала, осыпях рва находят скелеты людей и животных, а пролежали они уже более семи веков. Когда войско Чингисхана хлынуло в Туркестан, предводители родов стали уводить свои племена в глубь пустыни. Монголо-татары их настигали, грабили, жгли, уничтожали. Побежденным вождям Чингисхан заливал в глаза и уши расплавленное серебро, для него в этом было удовольствие. Ну вот… Алама Измахшери, о котором мы с тобой толкуем, рассчитал: ровно через двадцать суток монголо-татарская лава докатится до его города. И отдал приказ: всем жителям строить оборонительные укрепления — вал и ров. Кто окажется обузой для племени, того замуровывать. Девятнадцать дней и ночей люди Аламы строили крепость, на двадцатый день к ней подошли полчища монголо-татар. Они увидели такие укрепления, что нечего было и думать взять Змухшир-кала. Тогда Чингисхан решил одолеть ее защитников измором. Монголо-татары разбили бивак, стали ждать.

В крепости кончились продукты, иссякла вода, нечем было кормить и поить скот. Положение становилось безнадежным.

Алама Измахшери приказал собрать остатки кукурузы и джегуры, до отвала накормить одну из немногих оставшихся в живых коров, а ночью выгнать ее за ворота. Монголо-татары видят: в коровьем навозе зерно, да и сама буренка сытенькая. Решили: раз в крепости скот получает такой корм — защитники ее смогут держаться очень долго. Военачальники Чингисхана уже отдали приказ снимать осаду, но, как это бывает в легендах, сработали коварство и любовь: одна из жен Аламы в припадке ревности выбежала из крепости и выдала врагам тайну своего повелителя. Монголо-татары взяли крепость приступом, всех ее защитников уничтожили, а самого Аламу Измахшери и предавшую его жену выставили в амбразуре одной из башен, предварительно залив им глазницы расплавленным серебром. Вот такая легенда… Досталось и мне в Змухшир-кала по первое число, но это уже другой разговор, может, и расскажу когда-нибудь. А сейчас давай ты, про Алибека…

— Значит, вы уверены, что это ваш старый знакомый?

— Сомнений у меня нет. Трудно только понять, что его заставило к нам пожаловать. Это же все равно что самого себя в погранкомендатуру привести. Чудом ведь от нас ушли; Алибеку и Аббасу-Кули — главарю банды — удалось бежать. Они, недолго думая, снова в пески и — за кордон. Продолжай, что там у вас было дальше?

— Сижу я на этой круглой табуретке, — снова стал рассказывать Сергеев, — наблюдаю за танцующими, в зеркале вижу: старик-«художник» по-прежнему сверлит меня взглядом, исследует, но старается, чтобы это не очень было заметно. Так мы сидели-сидели и невзначай встретились в зеркале взглядами. Сначала он отвел глаза, вроде моя персона его не заинтересовала, потом о чем-то подумал и стал смотреть на меня, как на хорошего знакомого. «С чего это, — думаю, — я понадобился заграничному деду?»

— Вот именно… А бизнесмен и молодая пара где в это время были?

— Пришли немного позже: сначала молодые, потом Лемке.

— Он их ждал?

— Не очень. Как ждут случайных знакомых, ну там, попутчиков, не больше… Обратился старик не к парню, а вот к ней…

Сергеев вытащил из пачки и положил сверху фотографию молодой женщины, которую, как уже знал Ковешников, звали Катрин Берг.

С глянцевитой поверхности карточки смотрела молодая особа в элегантном светлом костюме, летней шляпке, темных противосолнечных очках.

Некоторое время Яков Григорьевич всматривался в фотографию.

— Хоть что хочешь толкуй, а где-то видел ее, — с досадой проговорил он. — Генералу сказал, он только высмеял. «В Рио-де-Жанейро», — говорит… Но память-то на лица у меня есть!

— Не могу знать, Яков Григорьевич. Мне известно: все, кто на этих фотографиях, у нас, в Советском Союзе, впервые…

— Тьфу, напасть какая! — пробормотал Ковешников. — Теперь спать не буду, пока не вспомню… Как, говорите, зовут ее? Катрин Берг? Ладно, пускай будет Катрин… Что можешь сказать насчет ее кавалера? Как с ним разговаривает Алибек?

— Да, пожалуй, никак. Так лично мне показалось. Слова два-три кинет, и вроде опять одному до другого дела нет.

Ковешников всмотрелся в фотографию и отметил про себя, что спутник молодой женщины, Шерри Хорст, как назвал его генерал, представляет собой усредненный «эталон мужчины» с обложки журнала мод или витрины парикмахерской… Рост не меньше ста восьмидесяти сантиметров, вес соответственный, но ни грамма жира. Плечи развернуты, шея крепкая, лицо очень загорелое, энергичное, с квадратным подбородком, коротким прямым носом. Темные волосы зачесаны назад. В движении сильных ног и гибкого торса, схваченном объективом фотоаппарата, хищная повадка: ни дать ни взять — пантера… На «женихе» — белый костюм спортивного стиля. Весь облик говорит о физической силе и решимости…

— Ну так кто этот господин? — спросил майор. — Личная охрана Алибека? Мастер спорта по каратэ? Или сутенер, сопровождающий свою подопечную? А может, и вправду, жених?

— Может, и то, и другое, и третье, — ответил Сергеев. — С виду — молодой и весьма преуспевающий делец.

— Какие отношения между этой парой и Алибеком?

— Пожалуй, на равных. То, что этот спортсмен, когда нет носильщиков, перетаскивает чемодан и этюдник старика-«художника», вещи Катрин, объясняется, скорее, вежливостью, а не зависимостью или платной службой.

— Так, рассказывай дальше.

— Когда они вошли, — продолжал Сергеев, — вижу в зеркале — «художник» указывает Катрин на меня. Та идет к стойке бара, садится на табурет рядом со мной и, ничуть не смущаясь, говорит: «Хэллоу…» Ну тут я забормотал: «Ай эм сори…» — и так далее, — мол, весьма сожалею, что неважно говорю по-английски. Она рассмеялась и на чисто русском языке ответила: «Английский вы, конечно, знаете в пределах школьной программы, Виталий Сергеевич, но это не страшно: я хорошо говорю по-русски…» Я спрашиваю: «Откуда вам известно мое имя?» — «Ничего нет проще, узнала у портье. Мои друзья хотят с вами познакомиться: вы нам весьма симпатичны…» Я принимаю игру и самонадеянно спрашиваю: «Кому в особенности?» — «Конечно, мне». Тут я начинаю отпускать ей комплименты: «Не слишком ли это большая честь для меня, чтобы такая очаровательная женщина…» — «Мне это доставляет удовольствие, а с мужчинами вы бы разговаривали иначе». «Возможно», — отвечаю ей.

Слушая Сергеева, Ковешников продолжал внимательно рассматривать фотографию.

— Удивило меня то, — продолжал лейтенант, — что, когда я вслед за Катрин направился к ее столику, все трое предупредительно встали. Наверняка они меня видели накануне в форме, поэтому я и представился: «Сергеев Виталий Сергеевич». Каждый назвал свое имя, а «художник» на американский манер назвал себя Сэмюэлем Брауном, хотя и дураку ясно, что он такой же Браун, как я — Джунаид-хан.

— Не скажи, — заметил Ковешников. — В войну он успешно работал под гитлеровца, даже эсэсовский мундир надевал…

— Ну, в общем этот «художник» по-английски объяснил причину внимания к моей особе: мы, мол, видели вчера, как вы входили в вестибюль гостиницы в форме офицера-пограничника. Дело в том, что в войну наши страны вместе сражались против германского фашизма как союзники. Я, мол, представлял одну из американских торговых фирм и отвечал за поставки вашей стране по ленд-лизу военных грузов через Персидский залив и советско-иранскую границу в районе Гаудана, Кизыл-Арвата и, поверьте, сохранил самые приятные воспоминания об общении с русскими пограничниками. Тут он стал называть фамилии служивших тогда офицеров, назвал и вашу, Яков Григорьевич…

— Стоп! — прервал лейтенанта Ковешников. — Вот где собака зарыта! Кое-что проясняется: наш уважаемый Алибек-Браун очень даже хотел бы узнать, кто из стариков военного времени еще жив да не попадется ли ему в Ашхабаде. По-моему, это самое реальное объяснение такого нездорового любопытства.

— Наверняка так. Я это сразу же понял и отвечал в таких же торжественных тонах: сначала оценил боевое содружество советских, английских и американских войск, выступавших единым фронтом против германского фашизма, потом выразил сожаление, что не располагаю интересующей его информацией, поскольку недавно прибыл из училища, служу без году неделя, никого из местных ветеранов не знаю…

— Так. А дальше? — спросил Ковешников.

— А дальше продолжали играть в дипломатию: весь вечер мели друг перед другом пол шляпами с павлиньими перьями, поднимали тосты за дружбу, на том и разошлись.

Глава 3 СОВЕТ СТАРЕЙШИН

Сколько раз Ковешников приезжал в аул Чули к старинному другу Амангельды, столько раз возвращался в дни своей молодости. Обычно он любил добираться туда верхом на лошади: так лучше думалось в пути, с высоты седла виднее была дорога.

С изобретением машин люди выиграли в скорости передвижения и проиграли в общении с природой. Железо остается железом, как бы оно быстро ни бегало. Правда, преимущество машины перед верховым конем выручало: до приезда группы туристов в Ашхабад времени оставалось всего ничего, а выяснить предстояло многое. Да и где они теперь, лошадки? Разве что на отдаленных горных заставах, где по карнизам да оврагам никакой другой транспорт не пройдет…

Ковешников задумался. Водитель Яковенко, раза два глянув на него, помалкивал — тоже, наверное, обдумывал, как бы не попасть впросак. Видимо, он понимал, что общаться с опытными людьми все равно что стоять под рентгеновскими лучами: старики — народ наблюдательный, живо почувствуют фальшь или игру, раскусят, чего ты стоишь…

Впереди показалась гора — красноватая глыба базальта, похожая на гигантский горбатый панцирь черепахи.

Солнце заливало светом скалистые склоны и карнизы, словно обтесанные топором.

— Вот она, Мер-Ков, — сказал майор. — По-туркменски — «Много змей», а наши солдаты окрестили ее Морковкой. Название вроде шутейное, а воевали тут всерьез. У Амангельды на этих склонах и карнизах и сейчас есть дозорная тропа. Пока был молодым, сам проверял ее каждый день, сейчас сыновья службу несут.

— А як вин узнае, чи свий, чи нэ свий на ту гору полиз? — усомнился Яковенко.

— Очень просто. Амангельды эти пограничные тропы изучил, как свое подворье, следы каждого человека во всей округе помнит…

Машина продолжала катиться под уклон, огибая подножие горы. Над одним из карнизов показалась высеченная в скале и залитая белилами надпись: «Кто не был, тот побудет, кто побыл, не забудет…»

— Видал, какой-то поэт расписался… — сказал Ковешников. — Всего два года тут отслужил, а уже героем себя почувствовал. А вот Амангельды всю жизнь на этих кручах в боевом дозоре. Сколько схваток и перестрелок с бандитами выдержал, однако ни о каком геройстве не помышляет, орденов, медалей не просит…

В это время впереди показалась вторая двугорбая горная вершина.

— А дэ ж тут граныця? — удивился водитель. — Тут гора, там гора, а посередке — ровно…

— Где двурогая гора, там и граница. Аул так же называется — Душак. «Ду» — два, «шак» — рог. Значит, Двурогая. А вон и аул Чули показался…

С невысокого перевала, куда, преодолевая подъем, с натужным ревом взобрался газик, показались глинобитные домики с плоскими крышами. К домикам от склона горы потянулись полосой густые зеленые деревья.

— О! Дывысь! — удивленно воскликнул Яковенко. — Цилый парк культуры. Навколо така сушь, скалы та пэски, а у Чулях лисополоса!

— Гордость аула, и прежде всего — моего друга Амангельды, — ответил Ковешников. — Этот арык еще его отец Амандурды строил. Со всем своим семейством два года работал, насыпал дамбу…

Ковешников с удовольствием окидывал взглядом заросли туранги, осокорей, пышных кустов ежевики, горного клена.

— Вон как славно распушились! — добавил он. — В наших краях где вода — там и жизнь, а тепла тут с избытком. Не только воду подвели, еще и мельницу тут поставили. Давай-ка, сынок, подрули в тенечек: не будем нарушать порядок, выйдем и мы из машины, свежей водички попьем. Тут и хозяин дома — Амангельды-ага — нас встретит. Вон уже его разведчики толпой бегут.

Ковешников кивнул на ораву загорелых пацанов разного возраста, бросившихся к дороге при виде машины, достал рюкзак с подарками и стал раздавать их ребятам: кому кулек с конфетами, кому складной ножичек, кому альбом для рисования, цветные карандаши, акварельные краски. Пошли в ход шариковые ручки, фломастеры… Самому старшему достался круглый никелированный фонарик с батарейками. Парень нажал кнопку и, удостоверившись, что фонарик действует, принялся всем подряд светить в глаза.

Наградив подарками внуков и правнуков Амангельды, Ковешников послал старшего за хозяином дома, сам вошел в тень разросшихся у воды деревьев, спустился к арыку.

Яковенко, как и майор, отряхнулся от пыли, последовал за ним.

После жаркой пыльной дороги особенно приятно было испить студеной горной воды.

Упираясь руками в дно арыка, Ковешников окунул разгоряченное лицо в прохладные тугие струи, стал медленно тянуть холодную влагу, согревая ее во рту, прежде чем проглотить.

Рядом, во всем копируя майора, утолял жажду водитель.

— О! Дывысь! — подняв голову и всматриваясь в прозрачную воду, с удивлением воскликнул он. — И тут, як у мори, крабы!

В самом деле, на дне арыка, усеянном голышами, обточенными водой, небольшой краб проворно убегал боком под зеленые водоросли.

— Верное доказательство, — заметил майор, — что здесь когда-то было море. Дно поднялось, стало пустыней и даже горами, а крабы приспособились к пресной воде.

Дальше объяснять не пришлось: от кибиток спешили к машине два высоких и худощавых, чем-то похожих друг на друга пожилых туркмена. Может быть, выправкой настоящих джигитов, а скорее всего, белыми бородами, высокими папахами — тельпеками — из коричневого, самого ценного барашка.

Ковешников поднялся по откосу, вышел из зарослей, протянул обе руки подошедшим аксакалам. Жест этот означал: «В руках мое сердце, и я вручаю его вам…»

Обе руки протянул ему и хозяин дома Амангельды, а затем и радушно улыбающийся Лаллыкхан.

— Салям, дорогие друзья! Коп-коп салям! Давно мы с вами не виделись! — искренне радуясь встрече с Амангельды и Лаллыкханом, сказал Ковешников.

— Здравствуй, Яков Григорьевич! — ответил по-русски Лаллыкхан.

— Салям, Ёшка-джан! — приветствовал его и Амангельды.

Дальше следовало выдержать весь необходимый ритуал приветствия, что Ковешников выполнил с удовольствием. Расспросил друзей, как их здоровье, хорошо ли чувствуют себя члены семей, коровы, лошади, овцы, в порядке ли хозяйство? Достаточно ли воды в арыке у Амангельды, работает ли мельница, какие виды на урожай?

Старики расспросили Ковешникова о его делах, после чего майор подозвал водителя Яковенко, чем немало польстил его самолюбию:

— Иди, Гриша, познакомься с нашими почетными пограничниками.

Тот так же, как и майор, протянул каждому старику обе руки, а отвечая на приветствие, склонил голову, выражая этим свое почтение к их немалым годам.

— Подъезжай прямо к дому, там и выгрузишь ящик, — сказал водителю майор. — Понимаешь, — обращаясь к хозяину дома, пояснил Ковешников, — были в горах на охоте, совсем случайно подстрелили архара. Куда, думаю, летом одному мне столько мяса? Дай половину отвезу Амангельды! Переложили в ящики со льдом, погрузили в машину и повезли…

— Ай, Ёшка, Ёшка, — покачал головой аксакал. — Зачем мясо вез мне? У нас тоже есть горы, тоже архары бегают! Вчера старший сын на охоту ходил, горного козла принес. Шашлык готов, плов готов, пойдем, чай будем пить, разговаривать…

— Ну вот и отлично! — ответил Ковешников. — У тебя горный козел, у меня — архар. Вдвоем им в одном казане будет веселее!

— А что, Ёшка, — спросил Амангельды, — правда, Ашир и Махмуд-Кули сами из-за кордона пришли?

— Как они могли из-за кордона прийти, когда я в прошлое воскресенье Махмуда-Кули в Ашхабаде на Текинском базаре видел? — возразил Лаллыкхан. — Ни за какой кордон он никогда и не уходил…

— А кто же тогда пришел из-за кордона? — озабоченно спросил Амангельды, жестом приказывая внукам и правнукам отойти в сторону, чтобы не слушали разговор взрослых.

— Привезет лейтенант Сергеев сейчас этих «кладоискателей», увидим, кто пришел, — сказал Ковешников. — А пока давайте посмотрим фотографии, узнаете или не узнаете, кто в Ашхабад с иностранными туристами пожалует?

Ковешников достал из внутреннего кармана пиджака фотографию старика-«художника», передал ее Лаллыкхану и Амангельды.

— Слушай, зачем так говоришь? — удивился Амангельды. — Как не узнать, когда глаза есть? Алибек Тангры-Берды — собака приехал! Какой такой враг-фашист опять его сюда послал?..

— Не иначе бай Фаратхан, а то и сам Мелек-Манур заставили! — в тон ему добавил Лаллыкхан. — Сам бы на такое дело не пошел!

— Вот и я не пойму, зачем приехал, когда ему у нас и появляться нельзя, — сказал Ковешников.

— Он что, дурак? — подхватил и Амангельды. — Думает, в европейском костюме, с волосами, как у женщины, так его и не узнают? Думает, у нас глаз нету?.. Ай, наверное, скажет: «Не осталось у них стариков, чтоб меня помнили!» А тут сразу, кто хоть раз его видел, узнали…

— Сам-то он ни в чем не признается, — заметил Ковешников. — Как ты заставишь его сказать: «Вот я, Алибек Тангры-Берды, закоренелый враг Советского государства, снова приехал вам вредить»? Не скажет он так. Начнешь обвинение строить, он тут, же отопрется: «Что это вы мне какое-то дело пришиваете? Знать вас не знаю! Никакой я вам не Алибек! Я — художник Сэмюэль Браун!..»

— Чего-чего? — переспросил Амангельды. — Сэмюэль Браун?.. Ну ты, Ёшка, скажешь — все ишаки аула Чули смеяться будут! Какой такой Браун? Кто тебе такую глупость сказал? Алибек это!

— Не глупость кто-то говорил, а в его загранпаспорте так написано. Как ты заставишь его признаться, что и фотокарточка и паспорт — липа? Надо точно узнать, зачем он у нас под чужим именем появился? Как это сделать, я и советуюсь с вами…

— Надо подумать, Яков Григорьевич, — рассудительно заметил Лаллыкхан, который не позволял себе называть Ковешникова фамильярно Ёшкой, как это делал Амангельды. Со старым следопытом у Ковешникова отношения сложились еще тогда, когда Амангельды был уже известным дружинником, а молодой Ковешников работал в дорожной ремонтной бригаде, приходил учиться к нему.

— Мы, дорогой, — сказал Амангельды, — еще не знаем, что скажут торговец углем Ашир и второй, что назвался Махмудом-Кули. Почему они пришли в одно время с Алибеком? Что им у нас надо?

— Обещают найти клад в Змухшир-кала, — ответил Ковешников.

— Клад найти?..

Амангельды и Лаллыкхан недоуменно переглянулись.

— В Змухшир-кала клад может быть, — рассудительно сказал Лаллыкхан. — Там у бандитов был главный стан, могли они и клад спрятать. Это — правильно.

— Как — правильно? — возразил Амангельды. — Разве правильно, какой такой амбал сказал, что он Махмуд-Кули? А кто это такой, ты знаешь? Нет? Я тоже не знаю!

— Для того я к вам и приехал, — сказал Ковешников, — чтобы все это установить. Пока подъедет лейтенант Сергеев с этими «кладоискателями», давайте я вам объясню, какую задачу перед нами поставил генерал — начальник войск.

— Ай, Ёшка, сам генерал, говоришь? — переспросил Амангельды.

— А ты думал, если Алибек к нам приехал под видом художника да еще эти неизвестные нарушители появились, кто должен операцию проводить? Вот и выходит, что сам генерал… Тут еще одна заноза, — сказал Ковешников и вытащил из пачки фотографию Катрин Берг. — Может, вы подскажете; где я встречал эту заграничную баджи? Так и вертится в голове, а вспомнить не могу…

— Покажи своей жене эту карточку, она тебе и поможет вспомнить, — посоветовал Амангельды.

— Слушай, Амангельды, я серьезно спрашиваю.

— Тебе сколько лет? — воскликнул Амангельды. — Она тебе внучкой может быть! Живет за океаном, миллионеры ее на машинах катают, красивых, как вишневый сок. А ты кто такой? Миллионер? Еще и нам голову морочишь!

— И все-таки я вспомню…

Со стороны дороги донесся шум машины, газик, проехав вдоль арыка, остановился.

Из машины выскочил лейтенант Сергеев. Осторожно спустились с подножки два пожилых человека. Один худой, небольшого роста. В нем Ковешников без труда признал бедного торговца углем и дровами из прикордонья — Ашира, старого своего друга и союзника, помогавшего во время войны советским пограничникам разоблачать провокации по обе стороны рубежа. Вслед за ним вышел из газика плотный курд, с едва наметившейся, несмотря на солидный возраст, сединой в бороде и на голове. Быстрый в движениях, сохранивший природную силу и ловкость, он остановился возле машины, настороженно озираясь по сторонам, словно определяя, куда его привезли.

Так же, но гораздо боязливее озирался и угольщик Ашир. По черным рукам и темному лицу можно было судить о его профессии.

Ковешников тут же узнал обоих, но решил ничего пока не говорить Лаллыкхану и Амангельды.

Гости из прикордонья, прибывшие с лейтенантом Сергеевым, спустились к воде освежиться. К ним присоединился молодой солдат в панаме и рубахе защитного цвета — водитель машины.

— Слушай, Ёшка, скажи, дорогой, сплю я или не сплю? — вполголоса проговорил Амангельды. — Знаешь, кто приехал к нам с твоим другом Аширом?

— Догадываюсь, — ответил Ковешников. — Мне ли его не знать, когда до сих пор, как вспомню, что было в ауле Карагач, затылок болит… А ты, Лаллыкхан, что нам скажешь?

— Сам не видишь? — ответил Лаллыкхан. — Верный пес Алибека Баба-Бегенч! Если бы не с лейтенантом приехал, я бы сейчас его к стенке поставил!

— Это ты верно говоришь, — подтвердил Ковешников. — Ну и что мы теперь будем делать? Что докладывать генералу? Алибек Тангры-Берды завтра приезжает в Ашхабад. Сегодня у нас в ауле Чули Баба-Бегенч. Две ветки от одного корня. Какой вывод мы должны делать?

— Баба-Бегенч тоже откажется, — заметил Амангельды. — Скажет: «Никакой я не Баба-Бегенч, а мистер Смит…»

— Откажется или не откажется — неважно: мы то их знаем! Главное — приехали в наши края в одно время, хоть и с разных сторон. А это неспроста!

Ашир и Баба-Бегенч освежились в арыке, в сопровождении лейтенанта Сергеева поднялись по откосу и вскоре вышли из зеленых зарослей. Амангельды и Лаллыкхан отправились встречать гостей. Ковешников, решив до времени не показываться и понаблюдать, отступил в тень деревьев.

Четверо аксакалов с невозмутимыми лицами приветствовали друг друга, негромко задавая взаимные, предусмотренные ритуалом вопросы.

Невысокого роста, тщедушный Ашир, с черными от угля руками и темным от беспощадного солнца и дыма лицом, явно превозмогая боль в пояснице, держался робко и старался отступить за спину своего спутника. Зато Баба-Бегенч, казалось, ничему не удивился и вел себя так, будто пришел в гости если не к друзьям, то к хорошим знакомым.

К наблюдавшему всю эту картину из зарослей туранги Ковешникову подошел Сергеев, намереваясь доложить о прибытии. Яков Григорьевич жестом остановил его.

— Ну вот и собрали «совет старейшин», а дальше что? — вполголоса сказал он. — Более нелепую компанию и не придумаешь… Тот, высокий, которого ты привез, — в прошлом соучастник Алибека Тангры-Берды — Сэмюэля Брауна! Случайно ли такое совпадение?

— Не думаю… — отозвался лейтенант. — А маленький и худой?

— Наш друг и союзник из прикордонного города — угольщик Ашир. Трудно объяснить, почему они оказались в одной компании. Понаблюдай со стороны, как поведут себя наши гости, когда увидят меня…

— Есть.

Сергеев вернулся к приехавшим, Ковешников остался в тени ив и осокорей.

Сдержанно поздоровавшись с Амангельды и Лаллыкханом, Ашир и Баба-Бегенч сотворили краткую молитву, проведя ладонями по лицу, оглаживая бороды, вверяя свою судьбу аллаху.

Наступила пауза. Ковешников видел: Амангельды не знает, то ли приглашать гостей к столу, то ли бежать звонить на погранпост, чтобы приехали и забрали бывшего калтамана Баба-Бегенча. Он с нетерпением посматривал на свою лесополосу: скоро ли оттуда выйдет Ковешников и выручит его?

Выждав, когда молитвенный ритуал завершился, Яков Григорьевич вышел из зарослей.

— Ай би-и-и-и!.. Кара-Куш!.. — с удивлением протянул Баба-Бегенч. — А я думаю, с кем это молодой военный начальник в туранге разговаривает?

Приложив руку к груди, Баба-Бегенч почтительно склонил голову, с достоинством произнес:

— Салям алейкум, кары-капитан! Да будет мир тебе и твоей семье!

— Коп-коп салям! — ответил Ковешников.

— Ай, Баба-Бегенч! Давно ты у нас не был! — не выдержал Лаллыкхан. — Какой тебе кары-капитан? Яков Григорьевич давно уже кары-майор!

— Прости, Кара-Куш, — поняв свою оплошность, сказал Баба-Бегенч. — Ни я, ни вот Ашир этого не знали! И сейчас глазам своим не верю: где Гаудан, а где аул Чули? Как ты здесь оказался, джан, кары-майор?

— А ты вроде и не рад меня видеть? — усмехнулся Ковешников.

— Очень рад! Вот и Ашир тоже рад!

Видно было, что появление Ковешникова у Амангельды немало озадачило гостей.

Баба-Бегенч незаметно подтолкнул своего спутника, явно намереваясь переключить на него внимание присутствующих.

— Ну что молчишь, яш-улы? — спросил Ковешников, обращаясь к Аширу. — С тобой мы тоже лет двадцать не видались. Вон уж совсем белый стал, только руки от угля черные. Да и у меня голова уже босая. Расскажи, как живешь, с чего это к нам в гости надумал?

— Все скажу, начальник, только не торопи. Шел к вам, молился аллаху: «О великий аллах, пошли нам хоть одного знакомого человека!» Аллах услышал мою молитву: послал господина Ковешникова!

— Ай, Ашир, Ашир! Раньше ты меня господином не называл, — заметил Яков Григорьевич. — Давай и сейчас по-простому! У нас господ нет.

В лице Ашира можно было прочитать и тревогу и радость. Он надеялся, что такое рискованное предприятие, в какое он попал не по своей воле, закончится благополучно, раз уж встретился им на пути старый знакомый — кары-майор.

Скажи, дорогой, — спросил он искренне, — какой добрый человек дал тебе совет сюда приехать? Почему теперь военную форму не носишь? Наверное, и солдат у тебя нет?

— А у меня военная форма под пиджаком, намертво к коже пришита, до конца жизни не сниму, — ответил Ковешников. — Ладно, Ашир, скажу по-простому. В гостях мы с Лаллыкханом у Амангельды, пошли на охоту, подстрелили архара, а тут как раз вы приехали… Надо, пожалуй, чивиш, плов, шашлык попробовать. А? Как скажешь, Амангельды-ага? А ты, Лаллыкхан, что скажешь насчет плова и шашлыка?

— Правильно, правильно, — закивали головами оба старика.

— Скажи, дорогой, как получилось: ждали Махмуда-Кули с Аширом, а пришел Баба-Бегенч? — спросил Лаллыкхан.

Баба-Бегенч нисколько не смутился, словно ждал такого вопроса:

— Ай, наверное, переводчик молодому военному начальнику не так сказал. Спрашивал я, жив ли и где сейчас Махмуд-Кули? А он подумал, наверное, что я и есть Махмуд-Кули.

— Ну вот теперь понятно, — сказал Ковешников.

— Слушай, кары-майор, — осторожно спросил Баба-Бегенч, — а ты правда военную форму под пиджаком носишь?

— Что ты, Баба-Бегенч! — рассмеялся Ковешников. — Какой я военный? Пенсионер, гражданский человек! Живу в Ашхабаде, виноград выращиваю, туристов по городу вожу, рыбу ловлю, на охоту езжу…

— Не-е-е-ет, Кара-Куш! Тебя мы хорошо знаем! — сразу посерьезнел Баба-Бегенч. — Хоть ты и пришел в гражданской кепке, зеленая фуражка и военный китель у тебя, наверное, в хурджуне лежат. Скажи, Ашир, правильно я говорю?

Ашир энергично закивал.

— Ну если тебе так нравится, пусть будет в хурджуне, — согласился Ковешников. — А как поживают твои друзья — Имам-Ишан и Хейдар?

— Нет Имам-Ишана… Чья-то пуля догнала на гулили[23]. Говорил ему: «Зачем ходишь? Прятаться не умеешь, а ходишь!» Хейдар у вас остался…

Амангельды, увидев, что нелегкий разговор вот-вот зайдет в тупик, вспомнил о своих обязанностях хозяина дома, что-то коротко сказал одному из взрослых сыновей и пригласил всех к журчавшему полноводному арыку, над которым для особо почетных гостей уже поставили широкий помост.

Женщины постелили кошму, на кошму — ковер, а посредине ковра — чистую белую салфетку.

На салфетке появилось в казане жаркое из молодого козленка — тот самый чивиш — изысканное кушанье, которое готовится в торжественных случаях. Рядом с казаном — горка чуреков на деревянном блюде, миски с овощами, виноградом и фруктами, пиалы и фарфоровые чайники с геок-чаем, поднос с карамельками и мелко наколотыми кусочками сахара-рафинада, крепкими, как гранит.

По приглашению хозяина дома все сбросили чарыки и в носках стали подниматься на помост, располагаясь по кругу, привычно поджимая под себя ноги.

Ковешников и Сергеев задержались поодаль, у арыка, будто намереваясь вымыть руки. На самом же деле вполголоса обменялись впечатлениями:

— Яков Григорьевич, — сказал Сергеев, — по-моему, этот маленький торговец углем никакой не приятель калтаману Баба-Бегенчу, наверняка его вынудили идти с ним за рубеж.

— Это ты правильно заметил, — отозвался Ковешников. Ашир сотрудничал с нами, помогал разоблачать всякую нечисть. Для того и послали именно его, чтобы вызвать у нас доверие к Баба-Бегенчу.

— А почему они о поисках клада не говорят?

— И не скажут, думаю. Одно дело при переходе границы — наряду или начальнику заставы, совсем другое в застолье со своими. Когда баи отправляли группы контрабандистов, то такие же калтаманы да и носчики больше боялись своих, чем нас, пограничников. Почему? Очень просто: мы задержим, станем разбираться, кто да как шел, потом или к следователю, или, если бытовое нарушение, к погранкомиссару и обратно за кордон. А свои увидят, что другая группа идет, с деньгами или с товарами, — без разговорив откроют огонь, носчиков и главаря убьют, деньги или товар себе заберут. Раньше, когда в Ашхабаде был для опия рынок сбыта и оптом и в розницу, здесь, в горах, шла настоящая война. Клады ведь тоже не так просто прячут, свидетелей убирают. О том, что искать будут, тоже на всех перекрестках не кричат. Но с Аширом надо бы поговорить отдельно.

— А как вы будете откалывать Ашира от Баба-Бегенча? Он же его боится, как кролик удава?

— Попытаюсь. Вдруг да получится? Но может и не получиться. Главное, чтобы Ашир поверил не только в себя, но еще и в нас, что мы ему, как и прежде, друзья. А поверит — и сам отколется.

— Товарищ майор, пора и нам за стол: ждут…

— Пошли.

Глава 4 ЗАГАДКИ «КЛАДОИСКАТЕЛЕЙ»

Некоторое время и гости и хозяева отдавали должное яствам, которыми была уставлена салфетка на помосте.

Когда в достаточной мере все изведали угощение, Ковешников счел необходимым предупредить лейтенанта:

— Скоро должен буду уйти, тебе придется высидеть чаепитие до конца. Скажу Амангельды и Лаллыкхану, будут тебе переводить.

Отстав с Сергеевым от основной группы, добавил вполголоса:

— Поеду на погранпост, оттуда буду докладывать генералу…

Когда все снова заняли свои места на помосте в разобрали фарфоровые чайники, из которых каждый наливал себе понемногу в пиалу зеленый чай и пил, Баба-Бегенч сказал:

— Когда война была, Ашир хорошо помогал русским: если бы не он, люди из «загар-раш» много ценных вещей увезли бы в Германию.

Ковешников перевел лейтенанту Сергееву, пояснил, что «загар-раш» дословно — «черная чума»: фашистские инструкторы все как один носили темные противосолнечные очки.

— Правильно. Помогал, — закивал Ашир. — Надо было… Если бы мы Советам не помогали, «загар-раш» бы и в нашем краю войну сделали, аулы сожгли! Много бы народу погибло…

— Когда война была, — подтвердил Баба-Бегенч, — ваши кизил-аскеры[24] правильную жизнь нам принесли: всех молодых мужчин домой из армии отпустили. Большая радость для народа была. Ни один кизил-аскер без денег кисти винограда ни у кого не веял, ребенка не обидел…

— Такой был приказ, — в тон Баба-Бегенчу сказал Ковешников. Он коротко перевел Сергееву смысл разговора, вполголоса добавил: — Вот как получается, товарищ лейтенант! Выходит, если бы не Ашир да не Баба-Бегенч, нам бы и Гитлера не одолеть!

— Правильно, правильно! — по-своему понял его Ашир. — Сейчас мы тоже пришли вам помогать. Люди «загар-раш» не все успели увезти, наверное, немножко спрятали в щели Сия-Зал…[25]

— Какой Сия-Зал! — тут же возразил Баба-Бегенч. — Тебе, Ашир, наверное, солнцем голову напекло! Ценности спрятаны в щели Кара-Тыкен![26] Мне точно сказали, под каким камнем!

— Ошибаешься, господин, — решился возразить Ашир. — Искать надо в щели Сия-Зал!..

— Уважаемые Баба-Бегенч, Ашир-ага! — остановил их Ковешников. — Сделайте просто: поищите сначала в Сия-Зал, потом в урочище Кара-Тыкен. И там и там проверьте, где-нибудь да найдете…

— Ай, дугры![27] Ай, правильно говоришь! — воскликнули оба в один голос. — Как мы раньше не подумали!

Баба-Бегенч не выдержал, спросил:

— А вы, кары-майор, тоже поедете с нами клад искать? Вместе скорее найдем. На старые места посмотрели бы.

— На старые места мы с тобой, Баба-Бегенч, по-разному смотрим, — усмехнулся Ковешников. — А клады мне искать некогда: я теперь на гражданской работе, в «Интуристе» переводчиком служу. Завтра приезжает группа, надо встречать. Вот фото прислали, кто приедет. Может, ваши знакомые есть?

Ковешников достал из планшетки, висевшей на плече, фотографии, передал их Аширу и Баба-Бегенчу.

Первым взял карточки Ашир. Достал из футляра очки, надел на переносицу, долго рассматривал карточки, молча передал Баба-Бегенчу. Тот по примеру Ашира повертел их в руках, пожал плечами, вернул Ковешникову.

— Нет, начальник, не знаем… Это какие-то туристы из Европы, — сказал он равнодушным тоном. — Таких никогда не видел.

— Этот старик-«художник» тоже из Европы, а молится, как мусульманин, — сказал Ковешников, рассматривая фотографию, на которой Алибек, полузакрыв глаза, молитвенно проводит руками по лицу.

— А ты думаешь, в Европе мусульман нет? — спросил Баба-Бегенч.

— Тогда почему он надел европейский костюм?

— Начальник, — с тайной издевкой сказал Баба-Бегенч, — почему ты меня спрашиваешь? Завтра увидишь своего мусульманина-художника, у него и спроси!

«Атака захлебнулась», — мысленно подвел итог беседе Ковешников, но ничем не выдал своего разочарования. Наоборот! Он даже рассмеялся, дескать, как это ему самому не пришло в голову!

Теперь-то ему было ясно: ни Ашир, ни Баба-Бегенч Алибека узнавать не желают. Почему? Очень просто. Узнай, на свою голову, начнутся расспросы, всякие осложнения: пограничники народ недоверчивый.

К Амангельды подошел один из его внуков — парень лет четырнадцати, что-то шепнул деду на ухо.

— Ёшка-джан, — сказал Амангельды, — извини, дорогой… Твой «Интурист» даже здесь тебя нашел. Просит к телефону в аулсовет подойти… Проводить?

Лаллыкхан поднялся с места:

— Амангельды, дорогой, ты — хозяин дома, тебе нельзя гостей оставлять. Я провожу…

Поняв, о чем речь, Сергеев тоже поднялся:

— Я с вами…

Ковешников широко развел руки, словно хотел всех обнять, обратился к гостям и хозяину:

— Спасибо вам всем за компанию! Коп-коп сагбол[28], Амангельды-ага, и тебе, Лаллыкхан, что устроили такой замечательный той![29]. Посидели, поговорили мы хорошо. Пора на работу! Вызывают. Кто-то там приехал, нужен переводчик. Не знаю, уважаемый яш-улы Ашир, и ты, Баба-Бегенч, скоро ли еще придется нам встретиться, может, и совсем не увидимся, так что, как говорят русские, не поминайте лихом… Хош!..[30] Сагбол! Здоровы будьте!..

Распрощавшись со всеми, Ковешников спустился с помоста, надел туфли и вместе с Лаллыкханом и Сергеевым пошел к развилке дороги.

— Огланжик! Бярикель![31] — окликнул Ковешников внуков и правнуков Амангельды, которые поотстали. — Вон стоит военная машина, а возле нее шофер. Скажите, чтобы ехал к аулсовету, заодно и вас покатает, я разрешил. А мы тоже скоро туда придем.

— Ай, сагбол! Сагбол, кары-майор! Коп-коп сагбол! — крикнули ребята и побежали к машине.

Проследив, как мальчишки, обступив газик, загалдели, передавая приказ кары-майора, а потом все полезли в машину, чтобы прокатиться хотя бы до аулсовета, Ковешников спросил своих спутников:

— Так какие мы должны сделать выводы из встречи? Товарищ лейтенант, ваши соображения?

Сергеев ответил не сразу.

— Вы, Яков Григорьевич, — сказал он, — слушали и говорили, как на родном языке, а я понимал все с пятого на десятое… А вот насчет тайны поисков клада вы ошиблись: оба нарушителя будто специально заговорили во весь голос, чтобы все обратили вникание. Еще и спорят, где искать, как будто все окрестные горы кладами утыканы. Наверняка у них какой-то замысел….

— Ясно, замысел, — подтвердил Ковешников. — А если я ошибся, значит, никакого клада нет, нарочно туману напускают. Был бы настоящий клад — не пикнули бы, заячьи петли начали бы метать, чтобы следы замести… Теперь понятно, почему и Алибека не захотели признать. Ты что насчет этого думаешь, яш-улы? — спросил он у Лаллыкхана.

— Думаю, узнали они его, а признать боятся, чтоб никто не спрашивал, откуда знают.

— Может, и так, — согласился Ковешников. — Но, может, расчет у них ж похитрее.

— Что вы имеете в виду, Яков Григорьевич? — спросил Сергеев.

— То, что о крепости Змухшир и слова не сказали, а тебе и коменданту о ней толковали.

— Точно, — подтвердил лейтенант.

— Нарочно нагородили: Сия-Зал, Кара-Тыкен!.. Если знаешь, где искать, много мест перекапывать не надо… Ладно, об этом еще будет время подумать. Товарищ лейтенант, есть ко мне какие поручения или вопросы? Нет?.. Тогда, если не возражаете, еду на погранпост докладывать генералу. Еще не знаю, оставит ли он меня здесь вам помогать распутываться с Аширом и Баба-Бегенчем или другое задание даст… Если прикажет быть в Ашхабаде, прошу, яш-улы, тебя и Амангельды, — обратился он к Лаллыкхану, — будьте неотступно с лейтенантом переводчиками и наблюдателями, как на посту, сменяйте один другого и днем и ночью, чтобы самая малость от вашего глаза не укрылась. И все ему говорите!.. Народ вы опытный, учить вас не надо. Может, втроем и разгадаете загадки Ашира и Баба-Бегенча. Не только я прошу, генерал приказал.

— Ладно, Яков Григорьевич, — ответил Лаллыкхан. — Передай генералу, все сделаем как надо. Амангельды тоже тебе так скажет, — заверил Лаллыкхан.

— Вот и отлично!.. Если ко мне больше ничего нет, отчаливаю!

Ковешников распрощался с Сергеевым и Лаллыкханом и пошел к аулсовету.

Навстречу ему вырулил газик. С подножки спрыгнул водитель Яковенко:

— Дежурный по штабу управления вийск казав, шоб мы йихалы на погранпост. Як прыйидэмо, шоб йому звонылы.

— Принято. Молодец, что догадался при посторонних насчет звонка из управления не говорить. Люди-то здесь свои, но все равно даже у камней и деревьев могут быть уши. Ясно, едем на погранпост: из аулсовета про такие дела докладывать генералу по телефону не будешь.

Майор сел в газик рядом с Яковенко, машина выехала на шоссе. Когда немного отъехали от аула, Ковешников спросил:

— Какие у тебя впечатления, Гриша?

— Та впечатления… Наився на тым тое… Як шо на пузи блоху убыть, то як на каменюке, аж луснэ!

— Так… Значит, все твои впечатления в области желудка, — уточнил Ковешников. — А я кое в чем рассчитывал и на тебя, думал, умеешь видеть и запоминать…

— Так я и запоминав, — заверил Яковенко.

— И что же ты запомнил?

— А ось, колы вы туркмэньским дидам хвотокарточки далы, у дидка, шо з чорными от вуголья руками, пальцы затрусылысь — карточку нэ дэржать. Сам як столб, очи вытрищив, а рукы трясутся… «Эге, — думаю, диду, шось ты, бидолага, трохы нэ вмэр».

— Ну вот это уже другое дело… Значит, и ты заметил? Выходит, заволновались гости, как фотографии увидели? А глаз у тебя, оказывается, острый…

— Та то, мабудь, так, — согласился Яковенко.

— Ну что ж, давай такой курс и дальше держи.

— Та, товарищ майор, для вас, як шо скажете, усэ зроблю!

— Ну вот и ладно. Спасибо на добром слове…

Всю остальную часть пути до погранпоста Ковешников молчал, а водитель не мешал ему думать.

Впереди показались глинобитные дома окраины аула, возле одного из них — человек в военной форме.

— Сверни-ка, сынок, вон к тому дому, где прапорщик стоит: видно, лейтенант Сергеев предупредил, что мы едем, и нас встречают. Подожди меня у дома.

— Есть, подождать, — браво ответил водитель.

Начальник поста — прапорщик — представился, пожал Ковешникову руку, проводил к телефону.

Дежурный по управлению тут же доложил начальнику войск, что Ковешников у аппарата.

В трубке раздался глуховатый голос генерала:

— Докладывай, что у тебя, Яков Григорьевич?

— Разрешите по пунктам, товарищ генерал.

— Давай, по пунктам.

— Личность старика-«художника» установлена. Это — Алибек Тангры-Берды — бывший резидент, действовавший во время войны, в прикордонье вместе с главарем банды Аббасом-Кули.

— Так… Дальше, — сказал начальник войск.

— Один из «кладоискателей» действительно Ашир — угольщик. А вот второй, назвавшийся Махмудом-Кули, на самом деле Баба-Бегенч — калтаман Аббаса-Кули.

— Как он объясняет путаницу с именами?

— Говорит, его не понял переводчик. О Махмуде-Кули он просто спросил… Оба они Алибека очень хорошо знают. Но когда увидели его фотографию, тут же, как вы сказали, «залезли в раковину». Похоже, что появление Алибека Тангры-Берды здорово осложнило их задачу. Складывается впечатление, что настоящий Махмуд-Кули как-то связан со всей этой компанией.

— Ладно. Найдем настоящего Махмуда-Кули, пригласим на беседу. Что еще?

Ковешников немного помедлил.

— Чего молчишь? Не получается что-нибудь?

— Да вот… Предполагал я, товарищ генерал, что насчет кладов Ашир и Баба-Бегенч при посторонних говорить не будут: одно дело объяснить цель перехода начальнику заставы или коменданту, совсем другое — проболтаться в ауле. Но, выходит, ошибся. Оба сами затеяли разговор, только никак не могут столковаться, где искать: в урочище Кара-Тыкен или в ущелье Сия-Зал?.. А наиболее реальное место — Змухшир-кала. Там был главный стан бандитов. Но Змухшир-кала не называют… Думаю, умышленно.

Генерал помолчал, затем сказал, словно размышляя вслух:

— Черт его знает, может, и есть какой клад в Змухшир-кала? А место это они не называют, чтобы вызвать у нас интерес: мол, сами проявите инициативу. Для чего? Может, для того, чтобы загнали мы поисковую группу во главе с тобой в Каракумы, подальше от Ашхабада, и не мешали бы им выполнить свою задачу? Ладно… Об этом тоже будем думать… Что решили с лейтенантом Сергеевым? Как он будет организовывать охрану «кладоискателей»?

— Лейтенант Сергеев, как вы приказали, взял с собой пограннаряд — двух солдат. Я попросил Лаллыкхана и Амангельды быть попеременно при нем — переводчиками и наблюдателями; наблюдать они умеют… Если придется применить оружие, на них тоже можно положиться, как на самих себя.

— Вот это хорошо, что догадался насчет своих дружинников. Им цены нет и как переводчикам, и как помощникам-следопытам. Сразу ли они узнали Алибека?

— В тот же миг, как только увидели фотографию, так и сказали: «Ты что, слепой, Ёшка? Сам не видишь, кто к нам прикатил? Алибек Тангры-Берды, собака! Как только посмел приехать?!»

— В этом весь вопрос: как только посмел приехать? — повторил генерал. — Давай-ка срочно в машину и дуй без остановки до Ашхабада. Буду ждать у себя в кабинете, когда бы ни прибыл, хоть в ночь, хоть за полночь…

— Случилось что, товарищ генерал?

— Случилось. И еще может случиться. Нигде не задерживайся.

— Есть…

Озадаченный Ковешников положил трубку на рычаг, распростился с начальником погранпоста, сел в машину.

— Ну шо, товарищ майор, пойидэмо обратно у Чули? — спросил Яковенко.

— В Чули больше не поедем, — ответил Ковешников. — Держи, Гриша, курс на Ашхабад, жми на акселератор…

Глава 5 ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПРОШЛОЕ

После горной прохлады ночной Ашхабад опахнул жаром, будто Ковешникова и Яковенко вместе с машиной сунули в печь.

Раскаленные солнцем дома отдавали накопленное за день тепло, горячий воздух бил струей через открытый ветровичок, но не приносил прохладу, а лишь сушил и без того обветренные лица.

Вдоль проезжей части в это позднее время горели редкие фонари. Пройдет машина, сверкнет фарами в горячем пыльном воздухе, покажется одинокая фигура медленно бредущего запоздалого прохожего — и снова пустынно, сумрачно, душно… Словно сами бескрайние Каракумы подступили к городу раскаленными барханами и вот-вот двинутся тяжкой поступью на его улицы.

Яковенко вел машину, приоткрыв спекшиеся от жары губы, временами смахивая струйки пота, бегущие по вискам из-под панамы.

Промчавшись по широким проспектам, машина остановилась возле здания управления погранвойск.

Ковешникова встретил у входа дежурный по штабу — старший лейтенант. Видно, часовому приказали: как только появится машина с номером управления, сразу же доложить на пункт связи.

Дежурный тут же проводил Ковешникова к генералу. В кабинете сидел капитан Малков.

— Давно ждем тебя, Яков Григорьевич, — сказал генерал.

Ковешников по всей форме доложил о прибытии, ответил на рукопожатия.

Генерал вернулся за свой письменный стол.

Настольная лампа, отражаясь в плексигласе, лежавшем поверх зеленого сукна, бросала снизу отблески на лицо генерала. Сейчас он показался Ковешникову особенно утомленным.

— Хорош? — заметив, что его рассматривают, спросил начальник войск. — С такими делами, как у нас, красавцем не станешь. Капитан вон, беспокойный человек, сам не спит и другим не дает. От тебя полная сумка новостей… Давай-ка рассказывай еще раз толком все, что знаешь, насчет Ашира, Баба-Бегенча и Махмуда-Кули.

— Товарищ генерал, разные это люди, и у нас к ним разное отношение, — ответил Ковешников. — О ком говорить сначала?

— Знаю, что разные. Но проходят по одному делу. Давай о Махмуде-Кули.

— Во время войны было ему около пятидесяти, сейчас, соответственно, за семьдесят. Крепкий, выносливый старик, в добром здравии, с неплохой памятью, после сотрудничал с нами, оставаясь в роли старшинки[32] проводников Алибека Тангры-Берды…

— В чем состояла методика работы Махмуда-Кули с проводниками? — спросил капитан.

— Переправа у них была налажена просто и продуманно, так что не вдруг мы ее и нащупали. Агент, который должен был идти через границу — мы их называли пассажирами, — получал от Алибека или Аббаса-Кули (главарей наших противников в прикордонье) какую-нибудь вещицу, служившую паролем. Ну, например, табакерку с детский кулак величиной из высушенной миниатюрной тыквы, зажигалку, старинное огниво, молитвенник. После удачной ходки «пассажир» передавал этот пароль проводнику в знак того, что переход через границу состоялся; проводник вручал вещицу своему старшинке — Махмуду-Кули, получал от него деньги. Махмуд-Кули через связного передавал вещицу Баба-Бегенчу. В конце концов она попадала к Алибеку Тангры-Берды… Одним из проводников был некий Имам-Ишан. Нам удалось его разоблачить и с его помощью, а главное, с помощью чабана Ичана выйти на Махмуда-Кули. Очень помог в этом аксакал Гаудана Али-ага. Махмуд-Кули ни минуты не отпирался, сразу согласился сотрудничать с нами.

— Так. Это понятно, — сказал начальник войск. — Теперь вопрос: что может знать Махмуд-Кули, ради чего пошел бы на риск быть разоблаченным Алибек Тангры-Берды?

— Многое, товарищ генерал. То, например, что некоторые не хотели бы, как говорится, сделать предметом гласности. Вплоть до сокрытия тех же кладов. Еще важнее — знал людей. Гитлеровцы, их приспешники наверняка стремились законсервировать и сохранить до «лучших времен» свою агентуру. Махмуд-Кули видел тех, кого направлял к нему и его проводникам Алибек.

— Вы уверены, что Махмуда-Кули так и не заподозрили в сотрудничестве с нами? — спросил капитан Малков.

— Такой уверенности не может быть, товарищ капитан, — ответил Ковешников. — Агенты-то, хоть и после перехода через границу, все-таки попадали не куда-нибудь, а к нам. Значит, исчезали из поля зрения противника.

— Выходит, хозяева не всегда были довольны Алибеком? — продолжал Малков. — Он ведь тоже не дурак, мог бы догадаться, где у него слабое звено?

— Конечно, мог. Догадаться не трудно, — ответил Ковешников. — Так… Понимаю, что имеете в виду. Вы считаете, что даже сейчас, через два десятка лет, Махмуду-Кули может угрожать опасность от Баба-Бегенча или от Алибека?

— Возможно и такое, — ответил за капитана генерал. — А может, все иначе… Знали бы мы точно, зачем прибыли Алибек и Баба-Бегенч с Аширом, не пришлось бы гадать. Вот что сделай, Яков Григорьевич, — сказал генерал. — В ауле Чули ты поработал неплохо, дело там налажено. С Баба-Бегенчем и Аширом справятся лейтенант Сергеев и твои испытанные дружинники. А ты отыщи с помощью своих многочисленных друзей Махмуда-Кули и уговори его под любым предлогом появиться на Текинском базаре. Надеюсь, понятно, Геннадий Михайлович, почему предлагаю Текинку?

— Понятно, товарищ генерал, — ответил Малков. — Все группы туристов едут смотреть первым делом Старый Город и базары. Хотите свести всех наших гостей вместе?

— Вот именно. Стоит поглядеть, как они поведут себя при встрече. Надо немедленно дать команду Сергееву, чтобы привезли на Текинский базар «кладоискателей». Думаю, эти хитроумные деды сами не чают, как попасть на Текинку, в царство «информации и связи». Там не только можно купить и продать все что угодно, но и узнать новости, что для делового человека не менее важно. Подберите наблюдательный пункт, откуда видна большая часть рынка, особенно главный вход, да не прозевайте, когда пожалуют на Текинку Алибек и его свита.

— Есть, товарищ генерал.

Начальник войск нажал клавишу переговорного устройства, приказал дежурному вызвать лейтенанта Сергеева. Когда тот подошел к телефону, спросил:

— Что поделывают ваши подопечные?

— Ездили в ущелье Сия-Зал. Искали клад, ничего не нашли.

— Не нашли, говорите?

— Ровным счетом ничего.

— А дальше какие планы?

— Предлагают проверить урочище Кара-Тыкен.

— Сложная программа… Только поиски придется на время отложить. Готовы ли Амангельды и Лаллыкхан сопровождать вас и «кладоискателей»?

— Так точно, товарищ генерал. В любой пункт, куда вы прикажете.

— Прекрасно. Всей группой — «кладоискатели», вы с солдатами и два дружинника — выезжайте в Ашхабад, следуйте прямо на Текинский базар. Рассчитайте время так, чтобы прибыть на место к десяти утра. Скажете старикам, что в Сия-Зал или Кара-Тыкен поедете из Ашхабада, а на базар заедете словно бы по пути. Пусть Амангельды или Лаллыкхан попросят остановиться — винограда купить, повстречаться со знакомыми… Оставите машину у главного входа. К вам подойдет Яков Григорьевич Ковешников, дальнейшие указания получите от него.

— Есть, товарищ генерал.

— Выполняйте.

Генерал положил трубку, спросил:

— Может статься, что Ашир и Баба-Бегенч все-таки что-то нашли, а лейтенант и ваши дружинники за ними не углядели?

— Исключено, товарищ генерал, — ответил Ковешников. — Один Амангельды десяти баба-бегенчей стоит. И лейтенанту, и нашим дружинникам чувства ответственности не занимать.

— Ладно. Принято… Думаю, к десяти утра наши гости из «Интуриста» раскачаются.

— Мы должны вынудить Алибека и Баба-Бегенча начать действовать, чтобы узнать, зачем они к нам пожаловали, — помолчав немного, подумав, продолжал генерал. — У вас есть какие-нибудь предложения, товарищ капитан?

Малков пожал плечами, дескать, пока ничего конкретного.

— Тогда с офицером, — генерал назвал фамилию, — уточните систему охраны.

— Есть. Повторите, пожалуйста, — обратился он к Ковешникову, — кто перед кем и как отчитывается по цепочке о деятельности переправы, где старшим у проводников был Махмуд-Кули?

— Да эта цепочка вся у нас и собралась, — ответил Ковешников. — Руководил делом Алибек Тангры-Берды. По указанию своего начальства он лично давал агентам — «пассажирам», собиравшимся переходить границу, — разные мелкие предметы. «Пассажир» вручал такой вещественный пароль проводнику, тот — Махмуду-Кули. А Махмуд-Кули через Баба-Бегенча — снова Алибеку. Получая свою вещицу назад, Алибек считал, что переправа работает как надо, не разоблачена.

— Значит, — вмешался генерал, — Алибека мог провалить только Баба-Бегенч, Баба-Бегенча — только Махмуд-Кули… Так, что ли?

— Не совсем так. Махмуд-Кули ничего не знал о Баба-Бегенче. Он знал только старую курдянку Сюргуль, живущую в одном из аулов. Ей и возвращал вещицы, служившие паролем. А уж Сюргуль находила способ возвращать их Баба-Бегенчу или самому Алибеку.

— Что представляли собой проводники Махмуда-Кули?

— Народ это, как известно, бросовый, большей частью бывшие контрабандисты-носчики, бездомные бродяги-зимогоры, — ответил Ковешников. — Они прекрасно знали местность, но перед войной сильно нуждались в заработке: границу-то мы уже в тридцатые годы надежно закрыли после разгрома банд Ибрагим-Бека, Дурды-Мурта, Бады-Дуза и других басмаческих главарей.

— Границу закрыли, а прорывы случались, — заметил Малков. — Гитлеровцы с помощью Алибека и Баба-Бегенча наладили было регулярно работавшую переправу.

— А прорывы случались, — подтвердил Ковешников. — Надо помнить, что во время войны на границе служили и немолодые, и неопытные. Вот их-то иногда и обводили вокруг пальца.

— Еще раз скажите, — попросил капитан Малков, — почему вы считаете, что гитлеровцы или их прислужники, тот же Алибек, не разоблачили или хотя бы не заподозрили Махмуда-Кули?

— Может, и заподозрили, только опоздали с расследованием, — ответил Ковешников. — Психологически объясняется это довольно просто: Баба-Бегенч обеспечивал переправу и отвечал перед Алибеком за это дело. Если он узнавал о каком-нибудь единичном провале, не в его интересах было докладывать об этом Алибеку. Да и узнать мог не вдруг. На это требовалось время: от границы до их главного стана в Змухшир-кала путь неблизкий. Рацией они наверняка пользовались только в исключительных случаях, экономили питание, боялись, чтоб не запеленговали. А если и заподозрили Махмуда-Кули и даже начали его проверять, закончить проверку не успели: война шла к концу, наверняка они уже получили инструкции во что бы то ни стало сохранить и законсервировать оставшуюся агентуру да, помолившись аллаху, спасти свои шкуры… Тут уж не до разоблачений. Так я понимаю это дело, товарищ генерал…

— Ну что же, наверное, правильно понимаешь, — ответил начальник войск. — Не ответил только, что собой представляет твой карбонарий?

— Как вы сказали?

— Как думаешь, зачем им сейчас понадобился Ашир?

— Что-то они через него должны сделать или передать такое, чему, по их понятиям, мы должны поверить. Ни к Алибеку, ни к Баба-Бегенчу доверия быть не может: убежденные враги. А вот Ашир наш человек. Значит, может быть связующим звеном между ними и нами. По-моему, так…

— Ладно… Все эти дела давно минувших дней мы выяснили для уточнения расстановки сил, — сказал генерал. — Теперь перейдем к сегодняшним проблемам, как говорится, вернемся к нашим баранам.

— С этими «баранами», — капитан Малков провел ладонью по выступившей на подбородке щетине, — и побриться сегодня не успел.

— Когда я служил срочную, — назидательно заметил генерал, — наш старшина Колесниченко всем внушал, что даже в самую трудную минуту у солдата должна найтись еще одна минута, чтобы побриться и принять надлежащий вид.

Генерал не закончил, с удивлением посмотрел на Ковешникова:

— Яков Григорьевич, ты что?

Ковешников не ответил. Такое состояние иногда называют озарением, иногда прозрением. Будто вспышка вольтовой дуги ударила перед глазами, ослепила и высветила в доли секунды то, что раньше таилось в закоулках памяти. Словно маленький камешек сорвался в пропасть и увлек за собой осыпь, осыпь — сход лавины, под которой обнажилась сама суть происходящих событий.

В стекле шкафа он увидел собственное отражение: блестящие глаза, вислый, с горбинкой нос, плотно сжатые тонкие губы. Взгляд такой, будто целился и одновременно чувствовал спиной ствол чужого пистолета: весь вопрос в том, кто раньше выстрелит.

— Яков Григорьевич, ты что, дорогой? — уже с тревогой спросил начальник войск.

Ковешников вытер платком капельки пота, выступившие на лбу, перевел дух, спросил:

— Товарищ генерал, фотографии туристов, что прибыли в группе Алибека, еще у вас? Свои я оставил лейтенанту Сергееву.

— Конечно, а в чем дело?

— Разрешите посмотреть.

Генерал открыл ящик стола, передал Ковешникову пачку фотографий. Тот вытер платком влагу, выступившую вокруг глаз, достал из футляра очки, надел их, перебрал фотографии, всматриваясь в каждую, затем снял очки, секунду сидел, сосредоточившись, с закрытыми глазами.

— Может, все-таки объяснишь, что с тобой происходит? — переглянувшись с Малковым, спросил генерал.

— Где вы собираетесь бриться, товарищ капитан? — не ответив генералу, спросил Ковешников.

— Бреюсь обычно сам, безопаской, — настороженно ответил Малков. — Если вы насчет парикмахерской, то не все ли равно?

— Не все равно… Мы с вами должны немедленно ехать в парикмахерскую, что напротив Текинского базара, рядом с шашлычной. Там нас с вами побреют. Если уже не побрили…

— Что ты имеешь в виду? И куда собрался? Времени, — генерал взглянул на часы, — двадцать три пятьдесят… А в чем, собственно, дело?

— Дело в том, товарищ генерал, — ответил Ковешников, — что в этой парикмахерской работает Айгуль-ханум — младшая дочь Махмуда-Кули…

— Ну и что? Это ведь не причина, чтобы тебя пот прошиб.

— Товарищ генерал… С первого дня, как вы показали мне фотокарточки туристов, я ходил, маялся, никак не мог вспомнить, где видел это лицо.

Он достал из пачки фотографий снимок Катрин Берг, положил сверху:

— Наденьте на Айгуль-ханум такой вот элегантный костюм, эту шляпу, туфли — и будет вам Катрин Берг! Один к одному! Полное совпадение! И фигурой, и движениями, и выражением лица!.. Вот куда направлен их удар, а не на какие-то клады!..

— Нет, погоди, — воспротивился начальник войск, — сам говорил, что Алибек и Баба-Бегенч да и Ашир — фигуры значительные. Нельзя же так сразу…

— Какое — сразу?! Мы уже наверняка опоздали! Они дремать не будут!

— Но мы обязаны проверить и «кладоискателей», хотя бы их отношение к Алибеку.

— Обязаны! Только «кладоискатели» — сами по себе, а Катрин Берг с Айгуль-ханум — сами по себе! Это — главное!.. Старых калтаманов прислали, чтобы мы уши развесили и отвлекли на них свое внимание. Что мы и сделали! А разобраться — слишком много возни и шума вокруг «кладов», Алибека, Баба-Бегенча — уже отработанного материала. Да и клады так не ищут! На связь с резидентом или агентами тоже так не ходят!

— Как ходят и как не ходят — это мы тоже знаем, — сказал генерал, придирчиво разглядывая фотографию Катрин Берг. — Говоришь, похожа не только лицом, но и манерами, фигурой?

— Именно так.

— Редкий случай, — с недоверием сказал Малков. — Так бывает только в фильмах или романах.

— А еще бывает, когда специально готовят агента, делают ему пластическую операцию, детально изучают объект, который собираются подменить. Вы не видели Айгуль-ханум, а я ее хорошо знаю. Могли же они готовить Катрин Берг для роли Айгуль? Думаете, среди разведчиц нет талантливых актрис? Обязательно должны быть, иначе не смогут работать.

— Да это ты все верно говоришь: нас убеждать не надо, заметил генерал. — Кстати, на конкурсе имитаторов Чарли Чаплина настоящий Чаплин занял далеко не первое место. Так что еще неизвестно, кто будет естественнее в роли Айгуль-ханум! Значит, внедрение агента? Похоже… Какой ценой?

— Не исключено, что самой высокой — ценой жизни, — включился в разговор и Малков. — Двух Айгуль не должно быть.

Как ни ошарашило капитана предположение Ковешникова, Малков оказался достаточно объективным, чтобы признать доводы основательными.

— По их замыслу, — закончил капитан свою мысль, — одна Айгуль-ханум (конечно же настоящая) должна исчезнуть.

— Айгуль-ханум живет одна или с родителями? Замужем она? — спросил генерал, обращаясь к Ковешникову.

— Сейчас одна. Выходила замуж, разошлись — не было детей…

— По всем статьям объект удобный для подмены, — заметил Малков.

— А где живет сам Махмуд-Кули? — спросил генерал.

— Прежний адрес знал, но то было давно. Узнать через адресный стол не проблема.

— Так… Все нужно сделать не торопясь, но быстро. Ошибаться нельзя: времени в обрез, — сказал начальник войск. — В котором часу открывается парикмахерская?

— В семь утра. Работать они начинают пораньше, пока не жарко.

— Вот и отлично. В семь утра вы пойдете в парикмахерскую на встречу с Айгуль-ханум, сядете стричься-бриться, по ее состоянию поймете, верна ли твоя, Яков Григорьевич, догадка. Предлог для беседы придумаешь сам, спросишь, бывает ли отец на Текинском базаре, передашь ему привет, добрые пожелания. Учить тебя, что говорить, не буду, догадаешься сам. А к десяти будьте на Текинском базаре, как договорились. Найдите предварительно Махмуда-Кули, обеспечьте его безопасность. Если это шантаж, он должен быть направлен не только против Айгуль-ханум, но и главным образом против ее отца. Когда улетает эта группа туристов?

— Сегодня в пятнадцать двадцать, — ответил капитан.

— Хорошо. К этому времени я тоже буду в аэропорту.

Глава 6 АЙГУЛЬ-ХАНУМ

Не было еще и семи часов утра, когда Ковешников и Малков пришли на свой наблюдательный пункт — в тени деревьев, неподалеку от парикмахерской, стояла удобная скамейка. Там и устроились. Вытащили из плетеной кошелки (по-местному — зембеля) две бутылки воды, связку сушеной рыбы, хлеб, помидоры, виноград, разложили все это на газете и принялись завтракать.

Посмотреть со стороны — расположились на свежем воздухе какие-то приезжие и, чтобы не идти в столовую, обходятся на скорую руку своими съестными припасами.

Солнце поднялось уже довольно высоко, стало припекать. По улице проехала поливальная машина, распустив широкие усы водяных струй, в которых дрожала, уходя на одно и то же расстояние впереди машины, разноцветная радуга.

На проезжей части улицы и на пешеходных дорожках закурился легким парком мокрый асфальт, вспыхнули огоньками мелкие капли воды на листве, зеленой траве газонов; солнечные зайчики, слепя глаза, заиграли в непросохших лужах.

Со стороны базара доносился гомон: людей, желающих купить и продать, становилось все больше.

Подъезжали на машинах — грузовых и легковых, — на лошадях, ишаках, везли ручные тележки, нагруженные дынями, арбузами, виноградом.

В той части рынка, где торговали одеждой и утварью, виднелись рулоны темно-красной национальной ткани, шерстяные вещи, носки, чарыки, ковры, паласы.

Время было не такое уж раннее, рынок наполнялся пародом, торговля набирала силу.

Ковешников и Малков неторопливо жевали соленую рыбку, пили из граненых стаканов теплую воду, поглядывая на часы. Близ парикмахерской пока никого не было видно.

От ступенек крыльца, так же как и от мокрого асфальта, поднимался легкий пар; отсвечивая на солнце, блестели стекла окон… Мирная утренняя картина, незамысловатая, ничем не отягощающая душу. Однако нелегко было на душе у Ковешникова и Малкова.

Первой к парикмахерской подошла полная пожилая женщина в синем халате. Ковешников окликнул ее:

— Салям, Эльяр-джан!

— Салям, начальник!

— Не спеши, посиди с нами. — И протянул ей кисть винограда.

— Ай, на работу надо, опаздываю, — взяв виноград и покосившись на Малкова, сказала Эльяр.

— Еще пятнадцать минут до работы, — сказал Яков Григорьевич. — Его не опасайся, скажи лучше, Айгуль не заходила домой?

— Не была…

Получив разрешение говорить, Эльяр с горячностью затараторила:

— С этого иностранца все у нас началось! Пришел к нам, да?.. В красивом шелковом костюме, да?.. Таком кремовом…

— Чесуча называется, — подсказал Малков.

— Верно, чесуча, — покосившись на него, согласилась Эльяр. — Пощупала — легче шелка!..

— Давай про иностранца, про чесучу потом, — напомнил Ковешников. — Как он выглядел, что говорил?

— А я про кого?.. Такой высокий, красивый, здоровый, ужас! Говорил, как все: «Постричь, побрить, голову помыть, массаж сделать…» Сел к Айгуль, хотя очередь была к Саодат. Наверное, Айгуль понравилась ему. Такого бы ей жениха: денег — куча, Айгуль красненькую отвалил! Мне, за то, что шляпу ему подала, — трешку…

— Опять ты про красненькую. Про жениха рассказывай.

— Я и рассказываю… Айгуль ужасно старалась: стригла, брила, голову ему в кабине вымыла, все, что заказал, сделала по высшему классу: массаж, лосьон, пудру!.. Он расплатился, а потом спрашивает: «Как пройти на Текинский базар?» Я возьми и скажи: «Базар вон, из окна видно!..» Он поворачивается ко мне и по-нашему отвечает: «Не с тобой разговаривают. Она покажет!» У меня внутри все так и остановилось, сердце оборвалось! Яваш-яваш[33] и в сторонку, стою, помалкиваю… А он улыбнулся Айгуль и говорит: «Мне цветочный магазин нужен, покажите, пожалуйста…» Сам смотрит на Айгуль. Пошли они… Ладно, думаю, раз человек хорошо заплатил… Пусть, думаю, идут… Вернулась Айгуль через полчаса, — продолжала Эльяр. — Мы ее не узнали: совсем другая, как с похорон. «Что такое? — спрашиваем. — Обидел он тебя?» Она говорит: «Никто не обидел. Брат Рамазан телеграмму принес, на базаре его встретила…» Показывает бланк. Своими глазами читала: «Срочно вылетай, больше суток ждать не могу. Василий…» Это ее жених телеграмму прислал. На курорте в Байрам-Али познакомились. Думала, ухаживает так себе. А он ей предложение сделал. Махмуд-Кули-ага против, а без отца, говорит, решать не смею… Вот так, не смела, не смела, а потом — села в самолет и к жениху улетела!..

Ковешников и Малков только переглянулись.

Эльяр вскочила с места и, одергивая на себе халат, заторопилась к парикмахерской:

— Мои Нелли и Саодат идут! Не надо, начальник, чтобы нас вместе видели.

— Погоди, — остановил ее Ковешников. — Я просил тебя Махмуду-Кули сказать. Передала?

— Все, как ты велел.

— Придет?

— Скоро будет.

— Сагбол, Эльяр-джан! В долгу не останусь. Делай и дальше, как я велел. Ты нас не знаешь, мы — тебя.

— Ладно. Это и мне по душе, было бы им хорошо.

— Всем будет хорошо.

Эльяр скрылась за дверью парикмахерской.

— Все понятно, товарищ капитан? — спросил Ковешников, когда та ушла.

— Понятно, что нас опередили, — ответил Малков.

— Не Алибек Тангры-Берды, а этот самый Хорст дело сделал…

— Вы, я вижу, тут и разведку провели, — сказал капитан.

— Разведку мы вместе проводим, и еще неизвестно, какие будут результаты, — ответил Ковешников. — Правда, некоторые предварительные сведения получил. Только Эльяр, — он кивнул в сторону парикмахерской, — натура художественная и с воображением: из того, что скажет, половину надо отсеять, а другую половину переосмыслить.

— И что останется?

— Тот самый кроссворд, который нам с вами придется решать.

— А кто такая Эльяр? — спросил капитан.

— По штату уборщица, по призванию — «министр информации и связи Текинского базара». Знает все про всех!

— Достойная особа… И вы ей доверяете?

— Только в необходимых пределах, решая проблемы, кто за кого замуж выйдет.

— О том, что послали ее за Махмудом-Кули, вы мне ничего не сказали, — упрекнул капитан.

— Ну… Прежде всего — это приказ генерала, а об атом приказе вы знали. А потом, если бы Махмуд-Кули отказался или если бы его не нашли, что бы мне сказали?

— А вы считаете, он захочет прийти?

— Захочет или не захочет, а придет. Вокруг Айгуль — мы как в воду глядели — такая каша заваривается, деваться Махмуду-Кули некуда.

— Пора и нам в парикмахерскую, — поднялся капитан.

— Только ни о чем их не спрашивайте. Они сами все расскажут.

— Спрашивать не буду, поскольку вы говорите на их родном языке…

Капитан замолчал: со стороны рынка подошли с хозяйственными сумками в руках две молодые женщины. Обе — черноволосые, с белыми лицами, отлично знающие секреты косметики. Подходя к парикмахерской, издали поздоровались с Ковешниковым, окинув его и капитана любопытными взглядами.

— Как зовут мастериц? — спросил Малков.

— Одну — Нелли, другую — Саодат.

Пропуская Ковешникова вперед, капитан взошел по ступенькам крыльца в парикмахерскую.

Женщины не сразу обратили на них внимание, восприняли, скорее, как помеху, а не как клиентов. Все три говорили одновременно, не слушая друг друга, усиленно жестикулируя, поминая имена Айгуль и Махмуда-Кули.

Ковешников вежливо покашлял:

— Можно?.. Салям, Нелли, салям, Саодат, Эльяр… Кажется, не вовремя пришли?

— Садитесь, дорогие, обслужим, — ответила Саодат, продолжая оживленно говорить с подругами.

Оба сели в кресла, откинулись на подголовники.

Нелли и Саодат привычным движением набросили на них белые простыни, заправили вокруг воротников.

— Что будем делать? Бриться, стричься?..

— И то и другое…

Уловив мгновенную паузу в разговоре женщин, Ковешников спросил:

— А почему Айгуль-ханум по Текинке гуляет, на работу не идет? Наверное, поссорились?

Женщины мгновенно замолчали и только переглянулись между собой.

— Какая Текинка, дорогой? Айгуль-ханум сейчас по Петропавловску-Камчатскому гуляет!

— Что так далеко? Почему Камчатка? — удивился Яков Григорьевич.

— К жениху поехала, отцу, матери не сказала, только письмо оставила… Вон Эльяр уже была у ее родителей, они ничего не знают, сказать, куда дочка девалась, не могут…

— Надо же! — безразличным топом произнес Ковешников. — Значит, я какую-то другую молодую баджи, похожую на Айгуль, на Текинке видел.

— Это ты правильно говоришь, другую, — подтвердила Саодат.

— Ну и как, хороший человек жених Айгуль? — спросил Ковешников.

— А кто знает? Больной, наверное почками, как Айгуль. На курорте в Байрам-Али почки лечил, там и познакомились. Айгуль путевку от профсоюза давали. Погуляли, разъехались, а потом присылает телеграмму: «Приезжай, дорогая, будем жениться!»

— Ну, так все хорошо! Раз предложение сделал, значит, серьезный человек! Старый или молодой?..

— Лет тридцать пять, в самый раз для Айгуль. Она ведь тоже всем говорила: «Двадцать четыре», а самой двадцать восемь.

— Да, в таком возрасте непросто замуж выйти, — согласился Ковешников. — Пошли им аллах счастья: семья будет, дети пойдут.

— Еще неизвестно, пойдут ли дети, — не удержалась от разговора Эльяр, но тут же замолчала.

— А он что, рыбак? — высказал предположение Ковешников. — На Камчатке, говорят, красной рыбы, икры много…

— Военный, как ты. Майор. И как только поехала!.. У нас в Ашхабаде виноград, дыни, арбузы, урюк, миндаль — тепло! А там только снег да лед, белые медведи женщин воруют, замуж берут!

— Если белые медведи там такие, то дело дрянь, — посочувствовал Ковешников. — А сам-то он туркмен, русский?

— Кто его знает? Подписал телеграмму: «Василий». Вася…

— Вот тебе и «Вася»! — не удержался от восклицания капитан Малков, когда Ковешников пересказал ему суть разговора.

Он, как и Яков Григорьевич, все посматривал в окно, вызывая неудовольствие Нелли, брившей его, но не решавшейся сделать замечание.

За окном мелькнула фигура пожилого человека.

— Одну минуту, — сказал Ковешников, остановил жестом Саодат, вскочил с кресла и, вытирая на ходу мыльную пену с лица, вышел на улицу.

— Махмуд-Кули-ага! — окликнул он уходившего в сторону базара невысокого старика.

Тот обернулся.

— А, это вы, товарищ Ковешников, — сказал подчеркнуто официально. — Что хотел, дорогой, говори, а то мне некогда: на базаре друзья ждут.

— Шел ты в парикмахерскую, а теперь — «на базаре друзья ждут»? — с усмешкой переспросил Ковешников. — Эльяр я к тебе посылал.

— Ты?

— Конечно я…

— Ты знаешь, где моя дочка Айгуль?

— Догадываюсь. Если поверишь мне, то уже сегодня вечером Айгуль-ханум будет с тобой.

— Как она будет со мной, если вчера улетела на Камчатку? Женщины из парикмахерской видели билет на самолет…

— Она еще не улетела на Камчатку. Я тебя за всю жизнь ни разу не обманул.

— Что я должен делать?

— Расскажи, что знаешь, как все получилось?

— Ничего не знаю. Оставила записку и ушла.

— Записка с тобой?

— Вот она…

Махмуд-Кули развернул бумажку, на которой было написано: «Опе! Не думай плохо обо мне. Уезжаю далеко — спасти тебя и всю нашу семью. Меня не ищи. Станешь искать, погубишь всех».

— Ты что-нибудь понимаешь, почему она так написала? — спросил Ковешников.

— Кто-то ее запугал. Может, ты знаешь, кто? На меня эта записка свалилась как снег на голову.

— Можешь ты ее дать мне?

— Бери, пожалуйста, тебе я верю. Если догадываешься, где Айгуль, почему не скажешь, зачем такое писала? Где искать этого майора Василия? Эльяр сказала, что он даже не в Петропавловске живет, а где-то в тундре!

— Отыскать майора Василия дело нехитрое: в санатории Байрам-Али, наверное, не так много было майоров по имени Василий, да еще с Камчатки. Искать будем другого «Васю». А пока тебе придется встретиться с Аширом, Баба-Бегенчем и Алибеком Тангры-Берды.

— Ты что, шутишь? Какой Ашир? Какой Баба-Бегенч? Какой Алибек? Откуда взялись? Они уже сто лет как за кордон удрали!

— Здесь они. А шутить нам некогда. Они с нами и, кстати сказать, с твоей дочкой Айгуль не шутят… Увидишь на Текинке Лаллыкхана и Амангельды, знай: тебя страхуют. Их-то, я думаю, знаешь?

— Страхуют от кого? Объясни, что происходит? Всех аксакалов собрал! Зачем им моя Айгуль? Что я должен говорить Баба-Бегенчу, Алибеку, Тангры-Берды?

— Ничего не должен говорить. Будешь только слушать, что они тебе скажут. А если ничего не скажут, тем лучше. Значит, все идет так, как мы думаем.

— Слушай, зачем мне твои Ашир, Алибек, Баба-Бегенч? У меня дочь пропала! Из дому ушла! Понимаешь, уехала! Непонятные записки пишет! Что я должен думать? Кто ее запугал до того, что у моей бедной кыз[34] совсем ума не осталось? Если ты уверен, что она вечером вернется домой, значит, ты украл?

— Слово даю, сам только вчера узнал об этом, а с нею и не виделся.

— Тогда почему все так хорошо знаешь?

— Догадываюсь. А теперь слушай меня. Сейчас же идем на базар, встретишься с Баба-Бегенчем и Аширом. Может, к тебе и Алибек подойдет. Это тоже надо, чтобы спасти твою Айгуль.

— Если так — идем! — решительно сказал Махмуд-Кули.

— Один пойдешь. Для такого дела с тобой рядом никто не должен ходить. Но Лаллыкхан и Амангельды, да и я — будем поблизости…

— Хорошо! Но если ты меня обманул, проклят будешь сам, прокляты будут твои дети!

— Тебя я не обманул, иди спокойно.

Всю эту сцену с крыльца парикмахерской наблюдал капитан Малков. Он спустился по ступенькам и направился к рынку, не обращая внимания на беседовавших. Остановился, достал из кармана маленькое зеркальце, принялся рассматривать подбородок, то ли проверяя, хорошо ли побрили, то ли исследуя царапину — не идет ли кровь?

В это время два человека в штатском, с безразличным видом рассматривавшие стенд с афишами, направились к рынку, пропустив впереди себя Махмуда-Кули. Ковешников догнал Малкова, коротко сказал:

— Докладываю, товарищ капитан. Махмуд-Кули, по моим наблюдениям, не знает, где Айгуль-ханум. Вряд ли он в сговоре с Алибеком и Баба-Бегенчем.

— Сейчас наши сотрудники проверят, — ответил Малков и кивнул в сторону двоих в штатском.

— Но кроме шантажа, такого же, как по отношению к Айгуль, может быть попытка физически уничтожить Махмуда-Кули, — заметил Ковешников. — Чем-то он им здорово мешает.

— При разработке операции учтен и этот вариант. Хотя на базаре с таким скоплением народа покушение едва ли возможно.

— Для них все возможно, особенно если это — приказ сверху: у Алибека и Баба-Бегенча тоже есть свои начальники.

— Тогда пора и нам за дирижерский пульт: время к десяти, — сказал Малков. — Скоро должны появиться уважаемые туристы… — Оба неторопливо влились в толпу, не выпуская друг друга из виду.

Ковешников издали следил за Махмудом-Кули, рядом с которым пробирались сквозь толпу те двое, что дожидались знака капитана Малкова возле афиши. Еще двое охраняли Махмуда-Кули с тыла.

Яков Григорьевич оглянулся, увидел входивших на базар туристов. Их уже заметил и капитан Малков. Он остановился, неторопливо закурил:

— Наши гости пришли купить винограда на дорогу, — сказал капитан.

— Наверное, и нам надо быть поближе к театру главных действий, — отозвался Ковешников.

Оба направились стороной к сближавшимся группам: от входа вдоль рядов с фруктами и виноградом двигались туристы, среди них — Алибек и бизнесмен по имени Конрад Лемке. Хорста и Катрин Берг на рынке не было, что тут же отметили про себя Ковешников и Малков. Оба только молча переглянулись.

Навстречу туристам шли Ашир и Баба-Бегенч в сопровождении Амангельды и Лаллыкхана. Шагах в пяти от них, в гражданском, — лейтенант Сергеев и несколько солдат в своей обычной пограничной форме.

Группы все ближе друг к другу. Вот они смешались у лотка, заваленного виноградом.

Алибек спросил по-туркменски цену. Ему ответил высушенный солнцем аксакал, взвесил килограмма два в полиэтиленовом пакете. Стали брать виноград, персики, абрикосы и другие туристы.

Группы разошлись, продолжая двигаться в противоположном направлении: туристы в глубь базара, Ашир и Баба-Бегенч со «свитой» — к выходу.

Ковешников отметил, что Ашир и Амангельды отстали от других и какие-то секунды разговаривали меж собой. Амангельды догнал Ковешникова и направился к рядам, где торговали крупными, глянцевитыми помидорами и другими овощами. Вслед за ними двинулся и Малков. Амангельды сделал вид, что перебирает помидоры (к ним наклонились и Ковешников с капитаном), покосился на Малкова и сказал:

— Ёшка… Они ищут не клад. Ашир сказал, какое у них задание. Хотят проверить, есть ли спрятанные в Змухшир-кала списки германо-фашистской агентуры. Говорит, запаяны в консервную банку из-под американской тушенки, обмазаны цементом с песком, теперь это как настоящий камень. Ашир слышал, когда Баба-Бегенчу говорил об этом Клычхан. Какой-то клад у них зарыт в Змухшир-кала, но главное там — списки…

— Для того Клычхан и говорил Баба-Бегенчу при Ашире, чтоб он услышал да нам сказал, — усмехнулся Ковешников. — Но проверить все это, конечно, надо. Ты-то как считаешь, от себя сказал Ашир или его заставили сказать, чтобы сбить нас с толку?

— По-всякому может быть, Ёшка-джан, — ответил Амангельды. — Они считают, что Махмуд-Кули тоже знает. Его хотели давно убрать, да не успели. А списки, и правда, можно запаять в консервную банку и обмазать цементом с песком. Будет точно — натуральный камень. Такой клад в пустыне сто лет пролежит: банка, обмазанная цементом, не проржавеет.

— А может, и нет никаких списков, нарочно говорят, чтобы нас в Каракумы затянуть? Сагбол, Амангельды-ага. Продолжайте с Лаллыкханом наблюдать, нести службу. Не устали еще? Силы есть?

— Конечно, Ёшка! Почему спрашиваешь? Разве можно иначе? Такое дело!..

— Вот и ладно! Хош! Здоров будь!

Они неторопливо разошлись. Амангельды, отобрав помидоры в сетку, положил ее продавцу на весы. Ковешников и Малков направились к посту милиции, рядом с которым располагался погранпункт.

— Нам, видимо, надо немедленно доложить руководству, что тут произошло, — сказал капитан.

— И если ничего не произошло, то это — тоже происшествие, — заметил Ковешников. — Особенно если слова о списках — не приманка, а правда.

Спустя несколько минут Ковешников звонил начальнику войск:

— Товарищ генерал. Никаких попыток к контактам не было. Амангельды передал важную информацию Ашира: цель «кладоискателей» — добраться до крепости Змухшир и удостовериться, на месте ли, сохранились ли списки немецко-фашистской агентуры. Запаяны они в консервную банку из-под тушенки, обмазаны цементом — имитация под кусок песчаника.

— Как считаешь, Яков Григорьевич, почему Ашир именно сегодня на Текинке передал столь важную информацию? Они ведь тоже не дураки! Видели, кто с Аширом, а кто с Махмудом-Кули ходит. Тебя и капитана Малкова тоже наверняка заметили. Ашир-то раньше ничего не говорил. Сказал именно в день и чуть ли не в час отлета туристской группы, когда уже виноград на дорогу закупали. Что ты-то обо всем этом думаешь?

— Думаю так же, как вы, товарищ генерал. Может оказаться и то, и другое. Скорее всего, Аширу приказали именно в день отлета раскрыть карты, поднять шум вокруг списков в Змухшир-кала, чтобы мы сломя голову понеслись туда с Баба-Бегенчем, а им вольготнее было бы ускользнуть.

— Все это надо еще проверить, — ответил генерал. — А сейчас с капитаном Малковым — он уже получил указания от руководства — выезжайте в аэропорт. Я буду в комнате досмотра у таможенников… Да, еще хотел спросить, надежно ли работает команда лейтенанта Сергеева? Не может ли быть там у них ошибок и просчетов?

— От ошибок никто не застрахован, товарищ генерал, — ответил Ковешников. — Но с лейтенантом работают люди очень опытные, все свои ошибки в жизни они уже давно сделали, лимит исчерпали. Последние двадцать — тридцать лет не ошибаются.

— Я дал указание «кладоискателей» и дружинников с пограннарядом разместить в нашем доме для командированных — при штабе. Туда же вернется и лейтенант Сергеев. Передай это ему…

— Есть, товарищ генерал, — ответил Ковешников.

Вслед за Ковешниковым вошел капитан Малков.

— Получена неприятная информация: авиабилет до Петропавловска-Камчатского на имя Айгуль-ханум никто в кассу не сдавал, он остался неиспользованным: самолет ушел в рейс без вышеозначенного пассажира.

— Что и следовало ожидать, — сказал Ковешников. — Эти господа тоже не дураки. А где теперь искать «вышеозначенного»?

— Будем искать. Мы тоже кое-что умеем.

Много раз Ковешников бывал в аэропортах страны.

Гул турбовинтовых двигателей, запах выхлопных газов, несуетливая, размеренная работа людей, занятых техническим обеспечением полетов и обслуживанием пассажиров, — все это казалось Ковешникову порогом в космос, куда, как известно, без ракет, поднимающих людей за пределы земного притяжения, не прыгнешь…

…На экране телевизора появились туристы, среди них — Алибек, Конрад Лемке, Шерри Хорст и Катрин Берг.

Но какая это была Катрин! Ни тени прежней жизнерадостности, задора, оживления. Глаза потухшие, уголки губ опущенные, лицо бледное, словно вели ее на эшафот.

— Товарищи Ковешников и Сергеев, — сказал вполголоса генерал, стоявший рядом, — посмотрите внимательно, кто это с молодым господином?

— У меня нет никаких сомнений, — ответил Ковешников. — Это Айгуль, дочь Махмуда-Кули.

— Ваше мнение, товарищ лейтенант?

— Это не Катрин Берг, хотя очень похожа. Я ее видел совершенно другой.

Генерал переглянулся с седым человеком в штатском, дал знак дежурившему у порога таможеннику.

Тот вышел за дверь и тут же появился на экране телевизора рядом с мнимой Катрин Берг. В динамике раздался его голос.

— Извините, мадам, вас просят пройти в комнату досмотра, — произнес он по-английски.

— В чем дело? Наши вещи уже проверили! — разыграл возмущение сопровождавший ее Хорст.

— Вас тоже просят пройти, — спокойно сказал таможенник. Он обернулся к молча наблюдавшему эту сцену Алибеку: — И вас… Небольшая формальность…

Таможенник вежливо ждал, пока все трое, пожав плечами, двинулись к двери.

— Время, — сказал генерал.

Ковешников, Малков, Сергеев также вошли в комнату досмотра.

Алибек и Хорст, увидев их, повернулись было к выходу, но там уже стояли два высоких милиционера.

— Что это значит? — спросил по-английски Алибек.

Ковешников подошел к бледной, едва державшейся на ногах молодой женщине, негромко сказал:

— Айгуль-ханум, меня ты хорошо знаешь. Твоему отцу ничего не угрожает. Тебя обманули…

Айгуль побледнела еще больше, стиснула зубы, ничего не ответила, продолжая безучастно смотреть на таможенника, словно не поняла чужую речь.

«Однако, выдержка, — подумал Ковешников. — Крепко запугали».

— Не веришь мне, — продолжал Яков Григорьевич по-туркменски, — посмотри направо, в приоткрытую дверь. Отец твой жив и здоров, ждет тебя…

И опять никакой реакции; бледное, безучастное лицо. Но ресницы Айгуль дрогнули, она бросила быстрый взгляд туда, куда показывал Ковешников.

Боковая дверь комнаты досмотра распахнулась. На пороге остановился Махмуд-Кули и, увидев Айгуль, сделал несколько шагов навстречу.

Взглянув на Ковешникова, на стоявшего рядом, словно окаменевшего, «жениха» — Хорста с игравшими на скулах желваками, на угрюмого Алибека, Айгуль с коротким криком: «Опе!» — бросилась к Махмуду-Кули.

— И как только ты смогла? — пробормотал старый Махмуд-Кули.

— Они сказали, если я не поеду с ними, тебя расстреляют наши! Показывали бумагу с твоей подписью!

— Какую бумагу? Мало ли что можно показать!..

— А Катрин? Чей загранпаспорт у меня? Ее убили?

— Задержана с вашими документами у железнодорожной кассы, — входя в комнату, сказал седой человек в штатском. — Отправляйтесь домой, — добавил он, обращаясь к Махмуду-Кули, — дочери вашей необходима помощь. Пока будет идти следствие, ни вы, ни Айгуль-ханум из города не уезжайте.

Махмуд-Кули приложил руку к груди в знак признательности, оглянулся на Ковешникова, на генерала, благодарно кивнул и, поддерживая Айгуль под руку, вышел из комнаты.

— А вам, господа, — сказал генерал Алибеку и Хорсту, — придется объяснять свое поведение в присутствии посла, представляющего вашу страну. Вы задержаны.

Оба выражали бурное возмущение, что-то выкрикивая по-английски.

— Эх, Алибек, Алибек, — с укоризной проронил Ковешников. — Качаешь ты права на заграничный манер, а до какой жизни дожил! Это тебя-то, ворочавшего такими делами, использовали вместо ширмы, как приманку: крючок, червячок — ловись рыбка большая и маленькая… А рыбка-то и не поймалась.

— Ну что же, — сказал генерал, — теперь самое время заняться кладами и «кладоискателями», а может быть, и списками старой агентуры, если они есть…