Мертвые тоже хотят жить (СИ)

Глава 1

Больно… Боже, как же больно… Каждая клеточка просила, вопила о пощаде, умоляя перестать, спрашивая — за что? Скрючившись, я попыталась стать как можно меньше, свернуться в клубочек и… исчезнуть, навсегда. Боже, за что?

Дернувшись, почувствовала новый удар. Сейчас попало в ухо. Голова загудела и закружилась, к горлу подступил плотный горький комок.

— Не отворачивайся, с****! Я хочу видеть твои лживые глаза! — сильная рука резко дернула за волосы, буквально отдирая лицо от коленей. — Смотри на меня, я сказал!

И я всмотрелась, сквозь боль, непонимание и преграду из слез в размытый овал лица, в злые голубые глаза, такие родные и такие далекие.

— За что? — неслышимый шепот сорвался с губ.

— Что ты сказала? — волосы вновь дернули, с силой вырывая несколько прядей.

Сглотнув, повторила чуть громче, только чуть, хотя хотелось кричать, хотелось рыдать и бить его. Да! В первый раз за все наше знакомство я мечтала ударить его, сильно, до крови, и бить, не переставая, пока не уйдет вся моя боль. Но я лежала, сжавшись у его ног и только тихонько, сквозь слезы шептала:

— За что…

— За что?! Ты спрашиваешь у меня, за что? Ты мне жизнь сломала, мразь! Вот, полюбуйся! — в лицо небрежно кинули комок бумаг.

— Не понимаешь? Нет! Давай просвещу! — оттолкнув, он нагнулся и, подняв брошенное, быстро расправил. В следующую секунду в лицо уперся мятый листок с пляшущими на нем буквами и фиолетовыми печатями. — Еще не понимаешь, нет?

Я отрицательно помотала головой.

— Это приговор, дорогая, мне, моей жизни, моим планам… Ты думаешь, я это оставлю, пущу на самотек? Ошибаешься, милая, нет, я это так не оставлю! Я не собираюсь подыхать в одиночестве! Дамы вперед! — новый, сильный удар ожег щеку, кожа с внутренней стороны лопнула, и рот наполнился горячей, сладковатой кровью.

— Я… — сглотнув, я попыталась отползти, но была остановлена рывком, он вновь ухватился за волосы.

— Куда? Ничего не хочешь рассказать? — нежно прошептав, он рыкнул, — Ничего? Как эта дрянь оказалась в моем организме?

Часто моргая, я пыталась рассмотреть уплывающие буквы, зрение на мгновение сфокусировалось, показывая странное словосочетание — «гепатит G». Что? Г? Разве такое бывает?

— Ты шутишь?

— Я похож на шутника, милая? — невесело хохотнув, он наклонился, почти касаясь губами уха, и жарко зашептал: — Я все проверил, я потратил полмесяца, проверяя и перепроверяя. Источником можешь быть только ты, но тебе, как оказалось, повезло, ты почему-то не заражена. Обидно, не находишь?

— Я не могла, я не… — пытаясь переубедить, получила неожиданный удар ладонью по губам.

— Не ври! Только не ври! С кем ты спала? Когда? Когда ты успела завести себе хахаля? Или это с той жизни, с прошлой? Кто там у тебя был? Сережа? Дима?

— Нет…, нет, — я качала головой, не понимая, как он мог такое подумать, — Я не…

— Ты, да! Вот он, результат! Подумать только, всего полгода со дня свадьбы… А с виду-то и не скажешь, тихая, робкая… Подумать только…

— Вадим, я ни с кем…

— Заткнись! Замолчи! — толкнув в грязь, он поднялся и с шумом вздохнул. Засунув руки в карманы джинс, вперил тяжелый взгляд в переносицу, высверливая дырку, пытаясь забраться в мысли, вывернуть и выпотрошить их, я никогда не думала, что таким взглядом он когда-нибудь посмотрит на меня. Я и помыслить не могла, что его глаза — чистые, голубые, веселые, серьезные… станут серыми и злыми… очень злыми, чужими и такими далекими.

— Пора платить по счетам, дорогая.

И начался ад.

Время растянулось в бесконечности, поглощая минуты, заставляя забыться в алых всполохах боли. Удар, удар, удар. Тихий мат сквозь зубы. И снова удар, с силой, с остервенением. Ненавистью.

Я тонула в страхе и в боли, уже не считая, не оправдываясь, не делая попыток заговорить, не пытаясь прекратить этот кошмар. Я тонула и умирала, пока тот, кто обещал любить и защищать, медленно, с точностью хирурга, выдавливал жизнь, уничтожая меня, капля за каплей, минута за минутой.

Не было слез, уже нет, я плакала в начале, унижаясь, цепляясь за тяжелые ботинки, оставляя грязные разводы на штанинах джинс, и уговаривала, умоляла проверить диагноз заново у других врачей. Не было сил ловить его взгляд, надежда в душе замерла и оборвалась раньше, когда из потемневших глаз на меня глянул зверь. Только стоны, редкие стоны соскальзывали с губ. Пока жива… так много и так мало.

Живота коснулось что-то холодное, и новая нотка боли раскрасила сознание, заставляя забыться, уйти в темноту, но я с дурацким упорством цеплялась за жизнь, запоминая каждый удар, вспоминая каждое слово «люблю»…

Он что-то шептал, что-то говорил, но вдруг замолчал и яростно крикнул… Что? Я не слышу, не хочу слышать, не хочу видеть, не хочу зна…

Острая сталь резко вошла в тело, куроча отбитые внутренности, что-то хрустнуло, добавив чуточку незаметной боли к бесконечной агонии, и я задохнулась кровавой пеной, пытаясь последний раз спросить:

— За что…

Я часто задумывалась, что там за гранью? Какая она, смерть? Это черта, за которой нет ничего, и душа просто растворяется в пространстве, моментально, мгновенно, навсегда? Это перерождение, когда я вдруг очнусь в теле новорожденного и все забуду — боль, надежды и неудачи, любовь и ненависть? Или это длинный белый туннель, с ярким светом в конце, о котором так любят судачить выжившие? Яркий, белый, прекрасный свет, ведь там рай, а рай обязательно должен блистать. И ангел. Непременно должен быть ангел! Ведь кто-то же должен вести к свету. Кто-то должен поддержать, обнять, успокоить, позвать в новый мир, разбудить, вырвать из оков старого… Кто-то… где ты, этот мифический кто-то? Где?

Я судорожно оглядывалась, ища хоть что-то знакомое, понятное, кого-то надежного, и не находила. Только темнота вокруг и маленькое светлое пятно, казавшееся тут таким же чужеродным как и я. Всхлипнув, обхватила себя руками, пытаясь согреться и понять, я умерла? Когда? Вот только сейчас, буквально мгновение назад почувствовала противный вкус крови на губах.

Даже сейчас я чувствовала ее — кровавую пену, затыкающую рот, нос, мешающую вдыхать необходимый ледяной воздух.

Рука метнулась к губам, судорожно стараясь стереть противную пену, но замерла, не находя. Провела языком по зубам — ничего. Чисто, только непонятный, тревожащий привкус. Пальцы рванули к волосам, путаясь в прядях, массируя виски, стараясь натолкнуть на ускользающую мысль. Глаза шарили по сторонам, ища подсказку и натыкаясь на безмолвную тьму.

Нож? Да. У него был нож, во мне был нож. Вот тут, и тут, а здесь он старательно выводил буквы. Кончиками пальцев, осторожно касаясь живота, наконец, нашла их — тонкие аккуратные разрезы и восклицательный знак. Это не сон, не кошмар, он на самом деле сделал это со мной.

— Сволочь… Какая ты сволочь, любимый!

До конца не понимая и не принимая, закусила губу, чтобы сдержать слезы.

Я умерла, да… глупо, как же глупо, закрыть глаза, не выдержать и умереть…

Истерически расхохотавшись, вновь оглянулась. Никого, пусто. Никто и ничего мне, как оказалось, не должен. Никто и ничего. Нет зовущего света, нет туннеля, нет розовощеких младенцев, готовых принять и исцелить мою душу, нет ангелов и нет смерти, есть только я. Одна. Нет даже моего трупа, ведь я то жива, ведь правда?? Так где же труп, где тело, над которым можно вволю порыдать, где лес и притоптанная трава? А пятна крови на земле? Я с ними сроднилась! Верните немедленно!

Внутри, глубоко в сердце непонимание перерождалось в злость.

Так не должно быть! Почему мое «Я» существует? Почему я не чувствую покоя и не стремлюсь к новой жизни?! Меня вполне устраивала старая, хотя сейчас, я бы кое-что подкорректировала в ней! Например, наличие бывшего «любимого» мужа. На маленькой планетке под названием Земля двоим явно было бы тесно.

Сжав кулаки, с трудом выдохнула и медленно вдохнула, удивляясь новой мысли — хочу отомстить. Мстить, медленно, как и он, выдавливая жизнь, капля за каплей, минута за минутой. Даже пойду дальше, день, неделя, месяц…

Коротко хохотнув, представила мучения некогда обожаемого мужа. Как просто, предательство — и обожание смыло волной, как не бывало. Раньше я бы никогда даже не помыслила о мести, но то было раньше, давно, в другой жизни, не со мной. А сейчас, сейчас надо выбраться отсюда. Повод более чем серьезен — жизнь и месть. Остался последний вопрос — как? Захотеть? О, поверьте, я очень хочу! Пожелать? Я желаю! Мечтаю, приказываю… Надеюсь!

— Я хочу жить! Хочу! — громко заорав, прислушалась с детской надеждой, а вдруг кто ответит? Ничего, ни эха, ни отзвука, ничего.

— Я хочу мстить! — зубы от злости заскрипели, а в уголках глаз вновь стали собираться предательские слезинки. Быстро сморгнув, всмотрелась в черноту, так же разглядывающую меня миллионами глаз, будто затаившуюся за малым, бледным кругом света, окружающем меня. Напряженная, я стояла будто на сцене, участвуя в театре одного актера, где главный и единственный персонаж — это я, освещенная бледным светом прожектора. Шаг — пятно незаметно последовало за мной, еще шаг, затаила дыхание в ожидании ответа притаившегося за краем зрителя. Ничего, только чернота, пустая, наполненная, мертвая, дышащая, насмешливая, бесконечная.

Шаг, еще один, быстрее, еще быстрее. Бег, безудержный бег, помогающий вырваться, исчезнуть, добраться до той единственной точки, где тьма расколется на миллиарды кусочков и исчезнет, где она не будет с любопытством юного натуралиста наблюдать за каждым моим шагом, каждым словом, мыслью, действом.

Сколько я так бежала? Месяц? Год? Не знаю, но в один момент колени вдруг подогнулись, и я упала, упираясь на ладони. Голова склонилась, волосы рассыпались, закрыв от чужого внимания, а горло рвал истерический смех, переходящий в рыдания. Хотела жить? Живи, что мешает, только не сойди с ума. Хотела отомстить? Кому? Кому здесь можно мстить? Вечности? Тьме? Или этому маленькому пятнышку света, преданной собакой бегущему за мной? Кому?

Пальцы сжались, впиваясь ногтями в плоть ладоней, образуя кровавые лунки, по щекам текли соленые слезы.

Как же я устала, устала! Я хочу домой! Хочу, чтобы прекратился этот кошмар.

Кулаки с силой ударили по невидимой твердой поверхности, и били, не прекращая, разбивая костяшки, а горло, сжатое рыданием, проталкивало наружу одно единственное слово — «Домой», повторяя его как мантру снова и снова.

Закрыв глаза, я представила коридор, теплый паркетный пол и дверь из темного дерева с дымчатым стеклом, украшенным воздушным рисунком. Представила каждую линию, черточку, зазубринку, льющийся и преломляющийся свет, падающий на пол причудливыми узорами. Вспомнила бронзовую ручку с практически незаметной царапиной, как вдруг кулаки провалились, застыли в воздухе как в киселе. Медленно открыв глаза, замерла. Темнота кругом бесновалась, рвалась словно живая, языками пламени смешиваясь с разгорающимся вокруг меня светом.

— Домой! — губы беззвучно шептали, не прекращая, волшебное слово, глаза смотрели вперед, пытаясь не замечать меняющейся реальности, — Домой.

Чернота, разбавленная яркими полосами белого, закружилась в вихре, сжимая мое тело, и внезапно опала, исчезла без следа, расползаясь по углам, оставляя меня на теплом, безумно знакомом паркете из светлого дуба перед приоткрытой дверью с бронзовой ручкой.

Я дома?

Неверяще оглянувшись, покачала головой. Я дома. Ну надо же. Тихий смешок сорвался с губ и тут же был заглушен двумя ладонями, крепко к ним прижатыми. Глаза испуганно обшарили помещение — не услышал ли кто? Умереть во второй раз? Нет, я точно не готова к такому подвигу.

Осторожно поднявшись, заглянула в приглашающее открытую дверь. Библиотека. Знакомая до мелочей. Ну конечно же, сама выбирала дизайн и интерьер. Большая комната обшита деревянными панелями из итальянского ореха, тяжелые, перекрещенные балки того же дерева на головой, создающие четко выверенные квадраты. Стеллажи во всю стену с книгами, безделушками, вазами. Посреди всего этого великолепия диван с парой кожаных кресел цвета топленого молока, и напротив камин. Настоящий, с живым огнем — произведение искусства, украшенное медными коваными деталями.

Сразу после свадьбы Вадим заказал портрет, так сказать запечатлел момент триумфа нашей любви, и повесил этот момент над камином. На память. Короткая как оказалась у бывшего мужа память. Триумф был пройден и благополучно выкинут, на месте же моего любимого лика с бывшим любимым мужчиной красовался новенький телевизор, с которого вещала озабоченная всемирными проблемами блондинка.

Не отрывая рук от лица, поискала глазами супруга, и вскоре нашла его, развалившегося на диване. Русые волосы взъерошены, на щеках щетина, в руках бутылка с пивом. Празднует?

Уже делая шаг назад, поймала изображение на экране, с изумлением узнавая себя. Беззаботную, счастливую. Вот я на выпускном педа. Вот моя свадьба, и мечтательная улыбка на губах. Вот корпоративный новый год — я в зеленом платье, рядом счастливый супруг, мы поженились буквально месяц назад, а это?

Бесстрастная камера показала во всей красе уголок леса с примятой травой и густыми лужами крови, рука оператора слегка дернулась, приближая объектив к лежащему телу — грязно-голубое разорванное платье, лицо, покрытое потемневшей корочкой крови, и месиво на груди, в котором с трудом можно разглядеть непонятное слово.

Неужели это я?

Еще сильнее сжав руками рот, чтобы не дай Бог не заорать от ужаса, я расширенными глазами наблюдала за разворачивающимся действом.

Это действительно была я. Камера моргнула и показала стерильное помещение, неизвестных людей и убитых горем родителей — рядом, поддерживая друг друга, стояли резко постаревшая мама и осунувшийся отец. Она не сдерживала слезы, бегущие по бледным щекам быстрыми предательскими ручейками, а он упрямо сжал губы, стараясь казаться сильным. Рядом стоял старший брат со злым прищуром в глазах разглядывающий бывшего муженька, изображающего вселенское горе. Никогда не думала, что Вадим такой великолепный актер. Покрасневшие глаза, скорбные складки у губ, чуть дрожащие руки — любящий муж, потерявший горячо любимую супругу. Лицедей…

Камера показывала и показывала кадры из моей жизни, а голос за кадром выдавал сухие комментарии разыгравшейся трагедии:

«Напоминаем, что в N — ском городском лесопарке в минувший четверг гуляющая с собакой горожанка наткнулась на труп. Прибывшие на место происшествия сотрудники следственно-оперативной группы обнаружили тело молодой женщины со множеством ранений. Помимо обширных гематом и сломанных ребер, убийца оставил надпись на животе жертвы, предположительно острым режущим предметом. На вид погибшей от двадцати до двадцати пяти лет. По предварительным данным судмедэкспертов, она была убита во вторник днем. По факту убийства возбуждено уголовное дело.

Сейчас нам стали известны последние подробности этого ужасного преступления. По информации нашего источника тело женщины принадлежит пропавшей несколько дней назад Марине Аксаковской, жене известного в нашем городе предпринимателя Вадима Аксаковского. Девушка пропала в минувший понедельник, последний раз ее видели выходящий из салона красоты. О том, что убитая не вернулась домой, сообщил ее муж, в тот же вечер обзвонивший знакомых и подавший заявление в полицию, и пытавшийся найти супругу своими силами.

Вадим Аксаковский известен…»

Не став слушать, чем же так известен мой прибывающий в горе супруг, перевела ошарашенный взгляд на этого самого супруга. Сволочь… Какая же ты сволочь… Мужчина же, лениво потянувшись к пульту, переключил новостной канал на знакомый и надоевший мне до зубовного скрежета футбол.

Сглотнув, я медленно повернулась, и, не замечая преград, прошла в коридор, к комнате. Там у меня документы, карточки, наличность. Мне все пригодится. Остановилась лишь тогда, когда взгляд уперся в зеркальную дверь шкафа. Девственно чистую зеркальную дверь, на которой не было моего изображения.

Обычный встроенный шкаф, каких сейчас тысячи производит российская, да и импортная промышленность. Из светлого покрытого лаком дерева, с удобными раздвижными дверьми. Стеклянными. И вот на этой чистой, без единой пылинки поверхности не было моего изображения! Ни черточки, ни точки, за исключением находившейся напротив стены и висевшей на ней картины неизвестного художника, купленной нами в одном из переулков Питера.

Ладони легли на прохладную поверхность, а взгляд метался с грязных пальцев с облупившимся маникюром на стекло, где эти пальцы не отражались.

Сглотнув, зажмурилась, губы же самопроизвольно зашептали:

— Это сон, сон…Это все сон!

От неуверенности и страха на коже выступил пот, ладони же стали липкими и горячими. Голова кружилась, колени подгибались, и если бы не упор на стоящий рядом шкаф, я бы свалилась кулем.

— Это сон… Ты же хотела видеть свой труп, Мариночка? Хотела? Вот, увидела… Почти увидела, конечно же. Не в живую, по телевизору, но от этого реальность не изменилась. Ты его видела! Страшный, обезображенный, грязный. Просто прелесть. Осталось решить, что делать. ЧТО? ДЕЛАТЬ?

От избытка чувств я шептала все громче и громче, а последние слова буквально проорала, ударяя ладонями по зеркальной поверхности, когда почувствовала сзади движение и распахнула глаза. В зеркале отражалась напряженная фигура мужа. Его сосредоточенное лицо с заостренными скулами было перечеркнуто парой тонких, извилистых трещин, появившихся на стекле.

Я замерла, боясь обернуться, когда сильная рука с длинными пальцами коснулась поверхности и осторожно провела по трещине.

— Ничего не понимаю, — недоуменно покачав головой, он отвернулся и отхлебнул из бутылки. — В отпуск, пора в отпуск, нервы полечить, здоровье восстановить.

Мужчина поднес горлышко к губам, и, обнаружив, что тара опустела, тихо сматерившись, осторожно поставил ее на прикроватный столик.

Я не шевелилась, наблюдая, как бывший любимый остановился в задумчивости рядом с кроватью, знакомым движением потер щетину на подбородке и посмотрел в окно, где красное осеннее солнце садилось за ближайшие крыши домов.

Тишину квартиры разорвал мелодичный звонок домофона, поморщившись, муж неохотно направился к двери, а я, все же не удержавшись на ногах, тихо сползла вниз, царапая стекло остатками ногтей.

Он меня не увидел.

Просидев так пару минут, развернулась и прислонилась спиной к дверце шкафа. Он меня не увидел!

Взгляд метался с одной вещи на другую, пока не остановился на ладонях.

Не увидел, ну надо же!

Шмыгнув носом, стерла побежавшие по щекам слезы.

Не увидел…

Но я же живая! Я дышу! Я чувствую! Я ненавижу! Я опять реву…

А он не увидел!

Глубоко вздохнув, постаралась успокоиться. Истерика сейчас не поможет. А что поможет? Внезапно пришедшая мысль заставила удивленно выдохнуть:

— Марина, ты дура! Он не видит тебя! Не видит! Это фантастика! Это самая прекрасная вещь, которая произошла с тобой за последние несколько часов, а ты сопли размазываешь. Боже, он не видит! Это замечательно. А ну собралась! Месть? О, да! Месть! Он ничего не увидит!

Предаваясь радужным мечтам и выстраивая линию поведения на ближайшие несколько дней, вздрогнула от громкого стука. Входная дверь резко распахнулась, ударяясь о стену и пропуская странную живую композицию из переплетенных рук, ног и волос.

— Ах, ты… — поднявшись по стеночке, я с возрастающей яростью наблюдала, как муженек, тиская неизвестную девушку за попу, двумя шагами приблизился к кровати.

Кобелина…

Пара упала на мягкий матрас, но муж, чтобы не раздавить даму своим немалым весом, успел опереться одной рукой, вторую передислоцируя на верхние девяносто.

— О да, котик…

Сучара!

В лицо прилетела розовая блузка. Скомкав легкую вещицу ненавистного цвета, отбросила ее в сторону, чтобы успеть увернуться от черного пояса, предположительно являющегося юбкой.

Козел!

— О-о-оу, ты сегодня такой страстный…

Сегодня?! Да я всего как три дня мертва! Сегодня?!

Не замечая моего бешенства, муженек рыкнул, и в сторону полетела уже его рубашка. И когда это он ее успел расстегнуть? Руки девицы же в это время упорно шарили в районе мужской ширинки.

Мразь!

Злость накатывала волнами, и я с трудом сдерживала себя, чтобы уже сейчас, немедля, не накинуться на подонка и не разорвать его на кучу маленьких Вадимчиков. Отомстить! Да, я готова мстить!

И словно в ответ на мою злость лампочки над парой мигнули и одна за другой взорвались, опадая мелкими осколками на разгоряченные тела.

— Твою мать… — мужское тело слетело с женского и с недоумением взглянуло на потолок.

Я посмотрела туда же. Даже злость чуть отпустила. А посмотреть было на что. Красивая хрустальная люстра, состоящая из шести ажурных шаров, представляла жалкое зрелище. Странно обгоревший хрусталь, осколки не выпавшего стекла и непонятно как оказавшиеся оголенными обугленные провода. Неужели брак? Или все же короткое замыкание? У меня и раньше лампочки взрывались, но по одной. А тут…

— Милый, что случилось? О, у тебя кровь, — девица активизировалась и противно защебетала. Хотя бывшему нравится, судя по удовольствию, мелькнувшему на чуть небритом лице.

— Надо промыть и осколки убрать, давай помогу. Где тут у тебя аптечка? — дамочка засуетилась, успевая сунуть носик в ближайшие ящики и попутно подбадривая пострадавшего легкими прикосновениями.

Я стояла почти рядом, задумчиво разглядывая Вадима и покусывая ноготь на большом пальце. Дурацкая привычка. Впрочем, как и сам Вадим. Просто я слишком поздно это поняла. Ага, как только умерла, так сразу и поняла. Отвернувшись, вновь посмотрела в окно. Никогда не страдала вуайеризмом. Так что же я здесь делаю? Неймется ему? И ладно, пусть пошалит напоследок, а я приду чуть попозже, когда окончательно решу, как, когда и чем.

Нестерпимо захотелось оказать как можно дальше от воркующей парочки, и словно в ответ на мои мысли, пространство завертелось вокруг знакомыми черно-белыми всполохами. Не успев испугаться, очутилась на одной из заброшенных дорожек в местном городском парке. Под ногами ветер заворачивал карусель из желтых и красных листьев, сбивал их в кучу и улетал дальше, весело шурша в ярких кронах деревьев, горевших всеми цветами красного в последних лучах заходящего солнца.

Найдя пустую лавочку, забралась на нее с ногами и скукожилась, обхватив колени руками. В груди что-то болело и рвалось, но слез уже не было. Только пустота и мрачная решимость. Жить и отомстить! Второе уже не подлежало сомнению, и мелкие пакости некогда любимому и обожаемому начнутся завтра. А вот что делать с первым? Сегодняшнее существование жизнью назвать довольно трудно. Сложно жить невидимой, и похоже на половину все же мертвой.

Склонив голову, попыталась рассмотреть ошметки на груди. С такими ранами явно не живут, что впрочем и доказали журналисты, крупным планом показав мое тело. Мертвое тело.