Мертвые, вставайте!

24

И все-таки Марка охватила паника, когда на следующее утро в восемь часов Вандузлер вошел в его комнату в сопровождении Легенека.

– Пора, – сказал ему Вандузлер. – Я должен бежать с Легенеком. Тебе надо делать лишь то же, что вчера, и будет порядок.

Вандузлер тут же испарился. Ошарашенный Марк остался лежать в постели с таким чувством, будто ему только что едва не предъявили обвинение. Но он никогда не поручал крестному будить его. Старина Вандузлер совсем сбрендил. Нет, дело не в этом. Просто, уходя с Легенеком, он дал Марку понять, что в его отсутствие тот должен возобновить наблюдение. Крестный не держал Легенека в курсе всех своих делишек. Марк встал, быстро принял душ и спустился в трапезную. Матиас, поднявшийся ни свет ни заря, укладывал поленья в ящик для дров. Только он один способен подниматься в такую рань, когда его никто не просит. Одуревший со сна, Марк приготовил себе крепкий кофе.

– Знаешь, зачем приходил Легенек? – спросил Марк.

– Потому что у нас нет телефона, – объяснил Матиас. – Вот ему и приходится утруждаться всякий раз, как он хочет поговорить с твоим дядей.

– Это я понял. Но почему так рано? Он тебе что-нибудь сказал?

– Ничего, – сказал Матиас. – У него была физиономия бретонца, озабоченного тем, что в море штормит, но, подозреваю, он часто такой, даже без бури. Мне он едва кивнул и ринулся вверх по лестнице. По-моему, он что-то бурчал себе под нос про лачугу без телефона, но в пять этажей. Вот и все.

– Придется подождать, – сказал Марк. – А мне придется снова занять свой пост у окна. Веселого мало. Не знаю, на что надеется старик. Женщины, мужчины, зонтики, почтальон, толстый Жорж Гослен, – вот и все, кто здесь проходит.

– И еще Александра, – напомнил Матиас.

– Как ты ее находишь? – спросил Марк, поколебавшись.

– Восхитительна, – ответил Матиас.

Исполненный удовлетворения и ревности, Марк поставил на поднос свою чашку, положил два куска хлеба, отрезанных Матиасом, поднялся к себе на третий этаж и поставил табурет на подоконник. Хотя бы не придется весь день провести на ногах.

Дождя сегодня утром не было. Светило настоящее июньское солнце. Если повезет, ему удастся увидеть, как Лекс отводит сына в школу. Да, как раз вовремя. Вот она прошла, немного заспанная, держа за руку Кирилла, похоже, болтавшего без умолку. Как и вчера, она не повернула головы в сторону лачуги. И, как вчера, Марк подумал, зачем ей это делать. Впрочем, так оно и лучше. Если бы она заметила, что он смотрит на улицу, стоя на табурете и жуя хлеб с маслом, это точно произвело бы на нее невыгодное впечатление. Марк не обнаружил машины Пьера Реливо. Должно быть, он уехал рано утром. Честный труженик или убийца? Крестный назвал убийцу мясником. Мясник – это что-то другое, он не так ничтожен, но куда опаснее. Он внушает ужас. Марк не находил у Реливо задатков мясника и не боялся его. Зато Матиас очень бы подошел. Высокий, могучий, крепкий, невозмутимый, лесной человек, молчун, себе на уме, таивший иногда несуразные идеи, втайне тонкий ценитель оперы. Да, Матиас подошел бы как нельзя лучше.

За такими обрывочными мыслями время незаметно подошло к половине десятого. Зашел Матиас вернуть ластик. Марк сообщил, что легко может представить его на месте убийцы, и Матиас пожал плечами.

– Как продвигается твое наблюдение?

– Никак, – сказал Марк. – Старик свихнулся, а я потакаю его безумию. Это, должно быть, семейное.

– Если это затянется, я принесу тебе обед перед уходом в «Бочку».

Матиас осторожно прикрыл за собой дверь, и вскоре Марк услышал, как он устраивается за своим письменным столом этажом ниже. Он уселся поудобнее. Надо бы в будущем обзавестись подушкой. Он на миг вообразил, как сидит перед окном годами, устроившись в особом мягком кресле, в тщетном ожидании, и только Матиас с подносом навещает его. В десять часов в дом Реливо вошла со своим ключом приходящая домработница. Марк вернулся к круговороту своих обрывочных мыслей, у Кирилла матовый цвет лица, вьющиеся волосы, он пухленький. Наверное, его отец был толстым и некрасивым, почему бы и нет? Проклятье. Почему он все время о нем думает? Он потряс головой, снова посмотрел в сторону Западного фронта. Молодой бук расцвел. Деревце радовалось июню. У Марка также не шло из головы это дерево и, похоже, только у него одного. Хотя он видел на днях, как Матиас остановился перед садовой решеткой Реливо и смотрел в ту сторону. Кажется, он рассматривал дерево или, скорее, землю вокруг него. Отчего Матиас так редко объясняет свои поступки? Чего только Матиас не знал о карьере Софии! Когда она пришла к ним в первый раз, он уже знал, кто она такая. Этот тип кучу всего знает и никогда об этом не говорит. Марк обещал себе, что как только Вандузлер позволит ему покинуть табурет, он сходит посмотреть дерево. Как делала София.

Он увидел, как прошла дама. Записал: «10.20: прошла озабоченная дама с корзиной для провизии. Что в корзине?» Он решил записывать все, что видел, чтобы меньше изнывать от скуки. Снова взял листок и приписал: «На самом деле это не корзина, а плоская плетенка, так называемый «cabas». «Cabas» – забавное словечко, которое используют только пожилые люди в провинции. Посмотреть этимологию». Идея выяснить этимологию слова «cabas» разбудила его энергию. Пять минут спустя он опять взял свой листок. Утро выдалось бурное. Записал: «10.25: какой-то тощий тип звонит к Реливо». Марк резко выпрямился. К Реливо действительно звонил тощий тип, и он не был ни почтальоном, ни служащим электрокомпании, ни местным жителем.

Марк встал, открыл окно и высунулся наружу. Много шуму из ничего. Из-за того что Вандузлер придавал такое значение высматриванию голубиного дерьма, Марка помимо воли захватила роль дозорного, и он уже не мог различить, где голубиное дерьмо, а где золотые самородки. В результате сегодня утром он стянул у Матиаса театральный бинокль. Значит, правда, что Матиас всерьез увлекался оперой. Он настроил маленький бинокль и всмотрелся. Значит, какой-то тип. С учительским портфелем, в светлом чистом пальто, с редкими волосами, высокий и худой. Ему открыла домработница, и по ее жестам Марк догадался, что она объясняла: хозяина нет дома, приходите в другой раз. Тощий тип настаивал. Домработница снова покачала головой, а тип вручил ей визитную карточку, на которой что-то нацарапал. Женщина закрыла дверь. Отлично. Гость к Пьеру Реливо. Сходить расспросить домработницу? Попросить ее показать ему визитную карточку? Марк сделал на листке несколько пометок. Вновь подняв глаза, он увидел, что тип не ушел, а продолжал в нерешительности и раздумьях топтаться перед садовой решеткой. А если он приходил к Софии? Наконец, он пошел прочь, размахивая портфелем. Марк вскочил, скатился с лестницы, выбежал на улицу и в несколько прыжков догнал тощего типа. Он не намерен был упускать первое же жалкое событие, свалившееся на него с неба за все часы, что он неподвижно провел перед окном.

– Я его сосед, – сказал Марк. – Я видел, как вы звонили. Могу я чем-нибудь помочь?

Марк запыхался и продолжал сжимать в руке свою ручку. Тип взглянул на него с интересом и даже, как показалось Марку, с некоторой надеждой.

– Благодарю вас, – ответил тип, – я хотел повидать Пьера Реливо, но его нет дома.

– Зайдите вечером, – сказал Марк. – Он возвращается к шести-семи часам.

– Нет, – сказал тип, – домработница сказала мне, что он уехал на несколько дней в командировку, и она не знает, ни куда он поехал, ни когда вернется. Может быть, в пятницу или субботу. Она не может сказать. Такая досада, я ведь приехал из Женевы.

– Если хотите, – предложил Марк, испугавшись при мысли, что его ничтожное событие может исчезнуть, – я попытаюсь навести справки. Уверен, что смогу очень быстро получить нужную информацию.

Тип колебался. Словно спрашивал себя, с чего это Марк вмешивается в его дела.

– У вас есть телефонная карточка? – спросил Марк.

Тип кивнул и без особого сопротивления последовал за ним к телефонной кабине на углу улицы.

– Дело в том, что у меня нет телефона, – объяснил Марк.

– Ясно, – сказал тип.

В кабине, присматривая за тощим одним глазом, Марк позвонил в справочную и попросил номер телефона комиссариата тринадцатого округа. Ручка пришлась кстати. Записав номер на руке, он позвонил Легенеку.

– Инспектор, позовите дядю, это срочно.

Марк полагал, что слово «срочно» – ключевое и решающее, если хочешь чего-либо добиться от полицейского. Через несколько минут в трубке раздался голос Вандузлера.

– Что стряслось? – спросил Вандузлер. – Ты что-то обнаружил?

Тут Марк сообразил, что он вовсе ничего не обнаружил.

– Не думаю, – сказал он. – Но ты спроси у своего бретонца, куда уехал Реливо и когда он вернется. Он ведь должен был предупредить полицию о своем отъезде.

Марк подождал несколько минут. Он нарочно оставил дверь кабины открытой, чтобы тип слышал все, что он говорит, и тот не выглядел удивленным. Значит, о смерти Софии Симеонидис ему было известно.

– Записывай, – начал Вандузлер. – Он уехал утром в командировку в Тулон. Это не басня, в министерстве подтвердили. День его возвращения неизвестен, все зависит от того, как там пойдут дела. Он может вернуться завтра, может и в понедельник. В случае крайней надобности полиция может связаться с ним через министерство. Но не ты.

– Спасибо, – сказал Марк. – А у тебя что?

– Идет усиленная разработка любовницы Реливо, Элизабет, если помнишь. Ее отец уже десять лет за решеткой за то, что исполосовал ножом предполагаемого любовника своей жены. Легенек думает, что у них, возможно, вся семейка горячая. Он снова вызвал Элизабет и работает с ней в этом направлении, чтобы разобраться, что ей ближе. Отцовский пример или материнская модель.

– Прекрасно, – сказал Марк. – Скажи своему бретонцу, что в Финистере бушует буря, может, это его развлечет, раз он любит бури.

– Он уже знает. Он мне сказал: «Все суда на приколе. Ждут еще восемнадцать, которые остались в море».

– Отлично, – сказал Марк. – Пока.

Марк повесил трубку и вернулся к худому типу.

– У меня есть нужная информация, – сказал он. – Пойдемте со мной.

Марк решил затащить типа к себе, чтобы разузнать, чего же он хочет от Пьера Реливо. Наверняка что-нибудь по работе, но вдруг. Для Марка Женева непременно означала что-то связанное с работой, к тому же весьма нудное.

Тип следовал за ним все с тем же слабым проблеском надежды в глазах, чем заинтриговал Марка. Усадив его в трапезной, он достал две чашки и поставил греться кофе, затем взял швабру и хорошенько стукнул в потолок. С тех пор как они усвоили привычку звать таким способом Матиаса, стучали всегда в одно и то же место, чтобы не портить весь потолок. Ручка швабры оставляла на штукатурке вмятинки, и Люсьен говорил, что ее надо обмотать тряпкой. До сих пор это не было сделано.

Тем временем тип, поставив портфель на стул, рассматривал прибитую к стойке камина пятифранковую монету. Из-за этой монеты Марк, несомненно, и приступил без предисловий к главному.

– Мы ищем убийцу Софии Симеонидис, – сказал он, будто это могло объяснить пятифранковую монету.

– Я тоже, – ответил тип.

Марк разлил кофе. Они вместе сели за стол. Так вот оно что. Он знал, и он искал. Опечаленным он не выглядел, значит, София не была ему близка. Выходит, искал он по другой причине. В комнату вошел Матиас и, чуть кивнув головой, уселся на скамью.

– Матиас Деламар, – представил его Марк. – А я Марк Вандузлер.

Типу пришлось представиться тоже.

– Меня зовут Кристоф Домпьер. Я живу в Женеве.

И он протянул визитку, как уже делал несколько минут назад.

– Вы были очень любезны, что навели для меня справки, – продолжал Домпьер. – Когда он возвращается?

– Он в Тулоне, но министерство не может назвать дату его возвращения. Между завтрашним днем и понедельником. Все зависит от работы. Мы в любом случае не можем с ним связаться.

Тип кивнул и прикусил губу.

– Очень досадно, – сказал он. – Вы расследуете смерть госпожи Симеонидис? Вы не… из полиции?

– Нет. Она была нашей соседкой, и мы принимали в ней участие. Мы надеемся на успех.

Марк чувствовал, что произносит правильные слова, и взгляд Матиаса это подтвердил.

– Господин Домпьер тоже ищет, – сказал он Матиасу.

– Что? – спросил Матиас.

Домпьер внимательно посмотрел на него. Спокойные черты Матиаса, морская синева его глаз, должно быть, внушали доверие, и Домпьер сел поудобнее и снял пальто. Всего лишь на долю секунды выражение лица неуловимо меняется, и становится понятно, что человек решился. Марк отлично умел улавливать эту долю секунды и считал, что это куда проще, чем заставить камешек катиться вверх по тротуару. Домпьер только что решился.

– Может быть, вы окажете мне услугу, – сказал он. – Дадите мне знать, как только вернется Пьер Реливо. Вас это не затруднит?

– Нисколько, – признал Марк. – Но чего вы от него хотите? Реливо утверждает, что ничего не знает об убийстве жены. Полиция следит за ним, но пока ничего серьезного у них на него нет. Вам что-то известно?

– Нет. Я надеюсь, что ему кое-что известно. Например, кто-то, может быть, навестил его жену.

– Вы не очень внятно выражаетесь, – сказал Матиас.

– Дело в том, что я и сам еще не знаю, – объяснил Домпьер. – Я подозреваю. Подозреваю уже пятнадцать лет, и смерть госпожи Симеонидис дает мне надежду отыскать то, чего мне недостает. То, о чем полиция в свое время и слушать не пожелала.

– В какое время?

Домпьер заерзал на стуле.

– Пока я не могу рассказать, – сказал он. – Я ничего не знаю. Не хочу совершить ошибку, это слишком серьезно. И не хочу, чтобы в это вмешивались полицейские, понимаете? Никаких полицейских. Если у меня получится и я найду связующее звено, я пойду к ним. Или, скорее, напишу. Не хочу их видеть. Пятнадцать лет назад они причинили много горя мне и моей матери. Они нас не послушали, когда все случилось. Нам, правда, почти нечего было сказать. У нас была только наша скромная убежденность. Наша жалкая уверенность. А для полицейских это не в счет.

Домпьер махнул рукой.

– Похоже, я впадаю в сентиментальность, – сказал он, – до которой вам в любом случае нет дела. Но у меня еще осталась моя жалкая уверенность плюс уверенность моей матери, хотя ее нет в живых. Так что теперь их у меня две. И я не позволю какому-нибудь легавому отмахнуться от них. Нет, ни за что на свете.

Домпьер умолк и по очереди оглядел их.

– Вы – ладно, – сказал он, закончив осмотр. – Думаю, вы не из тех, кто отмахивается. Но лучше немного подождать, прежде чем просить у вас поддержки. В прошлые выходные я ездил в Дурдан, к отцу госпожи Симеонидис. Он открыл мне свои архивы, и мне кажется, кое-что я там обнаружил. Я оставил ему свои координаты на случай, если он найдет новые документы, но он, кажется, совсем меня не слушал. Он раздавлен. А убийца по-прежнему от меня ускользает. Я ищу одно имя. Скажите, вы давно ее соседи?

– С двадцатого марта, – сказал Матиас.

– Выходит, совсем недолго. Она, конечно, не стала бы с вами откровенничать. Она пропала двадцатого мая, не так ли? А не заходил ли к ней кто-нибудь перед этой датой? Кто-нибудь, кого она не ждала? Я говорю не о старых друзьях или светских знакомых, а о том, кого она не думала больше никогда увидеть или даже вовсе не знала?

Марк и Матиас покачали головой. Они не успели близко узнать Софию, но можно спросить у других соседей.

– Хотя один весьма неожиданный визит она получила, – сказал Марк, нахмурившись. – Вернее, не визит, а нечто другое.

Кристоф Домпьер закурил сигарету, и Матиас отметил, что его худые руки слегка дрожат. Матиас решил, что этот тип мог бы ему понравится. Он находил его слишком худым, некрасивым, но Домпьер был упрям, он следовал своей цели, своему скромному убеждению. Как и он сам, когда Марк подшучивал над ним, называя его охотником на зубра. Этот тщедушный тип не опустит свой лук, можно быть уверенным.

– Вообще-то речь идет о дереве, – продолжал Марк, – о молодом буке. Не знаю, может ли вас это заинтересовать, поскольку не знаю, что вы ищете. У меня оно не идет из головы, но всем на него наплевать. Рассказать?

Домпьер кивнул, и Матиас пододвинул ему пепельницу. Он выслушал рассказ с напряженным вниманием.

– Да, – сказал он. – Но я ждал другого. Пока не вижу связи.

– Я тоже, – признался Марк. – Мне самому кажется, что связи нет. И однако я думаю о нем. Все время. Не знаю, почему.

– Я тоже о нем подумаю, – отозвался Домпьер. – Дайте мне знать, прошу вас, как только объявится Реливо. Может быть, к нему заходил тот, кого я ищу, а он не понял всей важности этого визита. Я вам оставлю свой адрес. Я остановился в девятнадцатом округе, в маленькой гостинице «Дунай» на улице Предвидения. Я жил там в детстве. Без колебаний связывайтесь со мной даже ночью, ибо меня в любой момент могут отозвать в Женеву. Я состою при европейских миссиях. Позвольте, я напишу название гостиницы, адрес и телефон. Я остановился в тридцать втором номере.

Марк протянул ему его визитку, и Домпьер вписал свои координаты. Марк встал и подсунул карточку под пятифранковую монету на каминной перекладине. Домпьер наблюдал за ним. Впервые он улыбнулся, и улыбка сделала его лицо почти привлекательным.

– Это у вас «Пекод»?

– Нет, – сказал Марк, тоже улыбнувшись. – Это научно-исследовательское судно. У нас тут все периоды, люди и пространства. От полумиллиона лет до Рождества Христова до 1918 года, от Африки до Азии, от Европы до Антарктики.

– «Поэтому, – процитировал Домпьер, – Ахав не только мог в установленное время настичь свою добычу в общеизвестных районах китовых пастбищ, но умел еще так мастерски рассчитать курс, чтобы, бороздя широчайшие океанские просторы, даже по пути не терять надежды на желанную встречу» [4].

– Вы знаете «Моби Дика» наизусть? – спросил пораженный Марк.

– Только эту фразу, потому что она мне часто служила.

Домпьер с живостью пожал руки Марка и Матиаса. Он бросил последний взгляд на свою визитку, висевшую на перекладине, будто хотел убедиться в том, что ничего не забыл, взял свой портфель и ушел. Марк и Матиас, стоя у сводчатых окон, смотрели, как он направляется к садовой калитке.

– Интригующе, – сказал Марк.

– Весьма, – подтвердил Матиас.

Стоило посмотреть в одно из этих больших окон и уходить уже не хотелось. Нежаркое июньское солнце озаряло запущенный сад. Трава быстро подрастала. Марк и Матиас еще долго молча стояли перед окнами. Марк заговорил первым.

– Ты опаздываешь на обеденную смену, – сказал он. – Жюльет уже, наверно, гадает, куда ты подевался.

Матиас подскочил, бросился на свой этаж переодеваться в форму официанта, и Марк увидел, как он убегает, затянутый в черный жилет. Марк впервые видел, как бегает Матиас. Бежал он хорошо. Великолепный охотник.