Место под солнцем

Глава 10

«Анна Прайс» долго и успешно шла на сцене кэмденской Галереи. До самого Рождества зрители до отказа заполняли театр. Профессиональный престиж и большие сборы — хорошее оружие в борьбе за жизнь труппы, Но его оказалось недостаточно. К зиме всем стало ясно, что ангажемента на знаменитых площадках Уэст-Энда не будет. Тогда начали поговаривать о возможном турне по всей Англии, но, к большому облегчению Карлы, толки эти ничем не закончились. Меньше всего сейчас ей хотелось мотаться по периферии. Ведь они с Франческой так здорово устроились в новых владениях Ремо! По вечерам, если Карле приходилось задерживаться, Анджела или мама обязательно оставались с девочкой, укладывали ее спать. Но в распоряжении Карлы был весь день. Она водила Франческу в школу, встречала ее после занятий, они много гуляли. По субботам Галерея давала два спектакля, зато воскресенье они с дочкой всегда посвящали отдыху, развлечениям и домашним делам. Конечно, быть матерью — это не сплошной праздник. Франческа, девочка веселая и жизнерадостная, не могла назваться идеальным ребенком, если таковые вообще есть на свете. Вспыльчивая, но отходчивая, с норовом, но покладистая, Франческа, как все дети, не преминула, разумеется, бессознательно, выяснить границы своей власти над Карлой. Миссис Де Лука вела дом и воспитывала детей в авторитарной, даже суровой манере. Не удивительно, что малышка инстинктивно решила воспользоваться недостатком родительского опыта Карлы. Но неприятных неожиданностей не произошло. Мама с дочкой нашли взаимопонимание. Карла, чей педагогический стиль сильно отличался от стиля миссис Де Лука, сумела установить порядок в доме, строгий режим, который Франческа приняла с энтузиазмом. Сначала не обходилось без капризов, но девочка легко приспособилась, учитывая, что стала теперь единственным ребенком в семье вместо младшего в целом выводке детей. От Карлы Франческа унаследовала страсть к чтению, дремавшую до сих пор, потому что в тесноте, шуме и суете старого дома реализовать ее было довольно трудно. Но с Карлой она открыла для себя мир книг и стала читать запоем. Матери только оставалось подыскивать для нее подходящие произведения. Франческа стала лучше учиться в школе, обрела уверенность в себе, превратилась в настойчивую и дотошную ученицу. Карла боялась первой встречи с ее учителями, но, оказалось, напрасно. В школе все с восторгом отзывались о Франческе, благодарили Карлу за ее дочь — воспитанную, ответственную и старательную. Побывала она и на праздничном школьном спектакле — в трогательной версии библейских историй Франческа Де Лука с блеском исполнила роль не больше не меньше святой Девы Марии.

Тоска приходила ночами. Но рыдая, зарывшись в подушки, Карла вновь и вновь твердила себе, что иного исхода для их отношений с Джеком не было и нет. Она сумела дать дочери уют, покой, размеренную жизнь. Не станет дело и за материальными благами, Карла была уверена в этом. Конечно, ребенку лучше жить в полноценной семье, с мамой и папой, но если не выходит, не страшно. Сейчас хоть девочка узнала, что такое мама и что такое родной дом. Пусть лучше она остается безотцовщиной, чем падчерицей в семье чужого мужчины.

Джек Фитцджеральд, как с досадой доложил Меткалф, покинул Лондон на следующий после их встречи день. Питер звонил ему в офис, готовый умолять его дальше и дальше, однако выяснил, что мистер Фитцджеральд отправился в отпуск. Где он собирается его проводить — неизвестно, он не оставил координат. Все полномочия мистер Фитцджеральд передал… Меткалф не дослушал. Проклиная нерешительность и робость Карлы, он вынужден был признать поражение. Правда, после грубого и откровенного предложения Карле «лечь под деньги» он и сам не посмел волочиться за ней. К тому же она вдруг переехала неизвестно куда, на все вопросы отвечала неопределенно и неохотно. Питер, да и все остальные, решили, что она, скорее всего, с кем-то живет и предпочитает не афишировать, с кем. В сущности, так оно и было.

После Нового года стало известно, что одна из телекомпаний заинтересовалась «Анной Прайс» и предложила сделать передачу-диспут об этой постановке в программе под рубрикой «Новости современной драматургии и театра». Труппа оживилась. Это означало неплохой куш за видеосъемки некоторых фрагментов. По замыслу телевизионщиков, эпизоды должны были комментировать Питер Меткалф, Карла Де Лука и Саймон Даф. Обсуждение взялся вести знаменитый театральный телекритик Пьер Симпсон, личность влиятельная и скандальная, известная своими коварными вопросами и подковырками. Сам Джосайя Фримен, ко всеобщему облегчению, отказался участвовать в передаче. Вряд ли кого-нибудь заинтересовала бы его односложная манера разговора, насупленный и безразличный вид.

Видеосъемки прошли быстро, без дублей. Две камеры, никаких лишних трат — телевидение знало свое дело. Канва дискуссии была заранее обговорена с режиссером передачи, однако на записи не обошлось без сюрпризов.

Пьер Симпсон любил перетягивать одеяло на себя, обо всем имел особое мнение, поэтому и решил воспользоваться отсутствием Фримена на полную катушку. Его, правда, с самого начала не прельщала перспектива нелегкого интервью с этим чудным и диковатым драматургом, но уж слишком он был задет отказом. Слыханное ли дело — пренебречь приглашением самого Симпсона, такой редкой и выгодной возможностью устроить себе рекламу! Поэтому ведущий ринулся в беспощадный бой. Посыпались едкие вопросы: может быть, пьеса Фримена — холостой выстрел, если не осечка? Может быть, секрет успеха лишь в профессионализме режиссера и таланте артистов? Может быть, зрители стали свидетелями фокуса — обычного, старого театрального фокуса, когда блестящий коллектив делает конфетку из ничего? Может быть, вообще для театра драматургический материал не имеет никакого значения?

Питер Меткалф принялся распространяться с обычным для него подобострастием и неопределенностью. Да, ваша теория, безусловно интересна, распинался он, но время покажет и так далее… Питер, как водится, стремился в лучшем свете выставить перед Симпсоном себя, не особенно задевая при этом Джосайю Фримена. Пьер Симпсон был для Меткалфа авторитетом, на его передачи Питер возлагал большие надежды.

Говорил и Саймон Даф, в основном напирая на финансовые трудности Галереи, прославляя свою предприимчивость. Если задачей Меткалфа было завести дружбу с Симпсоном, то задачей Дафа — получить через него очередную стипендию для Галереи.

Карла быстро сообразила, что ее, судя по всему, пригласили «для красоты». Она едва ли сумела вставить два слова в этот скучный мужской разговор, и всякий раз нарывалась на косой взгляд Симпсона. Запись подходила к концу, режиссер дал знак, что пошел «последний круг», и тут на сцену выступила Карла.

Ко всеобщему удивлению, она перебила Симпсона, перехватила у него инициативу и в течение двух минут, пока все, включая техническую группу, застыли с открытыми ртами, в клочья разнесла теорию ведущего о второстепенной роли драматурга, тем более такого, как Джосайя Фримен. Четко и аргументированно она объяснила успех постановки, заявила, что любая мало-мальски профессиональная труппа прославится, имея в руках произведение такого масштаба. Она назвала пьесу Фримена открытием, высказала уверенность, что будущие его работы станут настоящими шедеврами, призналась, что восхищена этим человеком, обладающим необъятным талантом, которому не нужна шумиха в прессе и на телевидении.

Она не скрывала недоумения, что такая серьезная телепрограмма позволяет себе искажать существо вопроса, от чего у зрителей может возникнуть превратное впечатление о состоянии современного театра. Она высказала надежду, что видеофрагменты стали лучшим аргументом в пользу Фримена. Оркестр должен быть хорош, но что он без музыки!

Симпсон, привыкший во всем играть первую скрипку, закусил удила и пустился в спор с Карлой, что оказалось с его стороны довольно опрометчиво. Время записи вышло, а от одиозной теории Симпсона не осталось камня на камне. В этом споре Карла Де Лука была неуязвима.

Лишь только погасли лампы в студии, оскорбленный до глубины души Пьер Симпсон в полном молчании удалился.

Меткалф зашипел:

— Тебе что, непременно надо было заводиться? Уж с кем с кем, а с ним ссориться не стоит! Его лапы куда угодно достанут, поняла, ты, курица? Одно слово — и работы тебе не видать. И мне, кстати, тоже.

Саймон наскоро попрощался и улизнул, не желая быть свидетелем серьезной «разборки».

— Пусть не думают, что меня можно приглашать «для мебели» на их хваленые передачи. Я что, должна сидеть и с благоговением внимать, когда этот осел несет полный бред? — кипятилась Карла. — То, что Фримен сторонится прессы и рекламы, еще не повод, чтобы топтать его ногами.

— Да очнись! Приди в себя! — в раздражении выкрикнул Питер. — Тебе хоть на минуточку пришло в голову, что все твои выспренные словеса не доберутся до зрителя? Что тебя безбожно вырежут? Твое поведение необоснованно и неумно, Карла. Надеюсь, ты не начнешь потакать своему темпераменту. Пока ты еще не можешь позволить себе такой роскоши. А сегодня… сегодня ты оказала всем нам медвежью услугу — и себе в первую очередь!

Питеру, конечно, следовало догадаться, что профессиональный телережиссер схватится именно за этот неожиданный спор. Пьер Симпсон, не желая прослыть трусливым шизофреником, согласился с руководителем программы. Запись не «резали». В эфир передача пошла через неделю. Пресса живо откликнулась на нее. Заголовки варьировались от «Так его, Карла!» в самых дешевых желтых газетках до «Фримен остается в центре дискуссии» в солидных еженедельниках. Резонанс оказался такой, что в результате Молли, позвонив своей подопечной, сообщила о намерении одного журнала взять у Карлы интервью.

— У тебя появляется дополнительная нагрузка. Одна дамочка ведет там рубрику «Женщины в искусстве» или что-то в этом роде. Соглашайся. У нее — гонорар, у тебя — реклама. Короче, репортерша и фотограф хотят заехать к тебе как-нибудь с утра, — продолжала Молли. — Что скажешь?

— Обязательно домой? — забеспокоилась Карла. — Может, устроим встречу в театре?

— Нет-нет-нет! Им подавай кусочек личной жизни. Ты же знаешь такие статейки — что у тебя на полке стоит, что в шкафу висит, что ты ешь на завтрак и весь этот вздор. Она говорит, в среду около одиннадцати было бы лучше всего. Годится?

Делать нечего, мрачно подумала Карла. Дома у Ремо принять можно, а вот отказаться вообще — вряд ли. Хотя ее пугали возможные въедливые вопросы. Впрочем, к Молли претензий нет, агент есть агент, она выполняет свою работу.

Для Карлы это было первое в жизни интервью, поэтому она тщательно продумала все ответы. Главное, чтобы они были немногословными, но расплывчатыми во избежание возможных подвохов. Карла побаивалась журналистов — их бесцеремонности и настырности. Молли всячески подбадривала ее, справедливо заметив, что все они всегда искажают правду, поэтому нет смысла откровенничать и выпендриваться. Карла понимала, что Молли права в одном: реклама необходима. «Анне Прайс» вот-вот придет конец, а жить на что-то надо. Несколько месяцев регулярного заработка избаловали ее. Она уже не хотела возвращаться к торговле или, не дай Бог, в официантки, что окажется неизбежным, если не будет ролей. А получить следующую роль можно только имея предыдущую.

Ремо и Габи уже полностью закончили ремонт верхних этажей. В доме стало светло и уютно, хотя мебели почти не было и еще держался запах краски.

В среду утром Карла отправила Франческу в школу, расставила свежие цветы, оделась с небрежной элегантностью и принялась ждать репортеров.

Журналистка Мэнди Феллоуз оказалась молодой энергичной девицей, которая жутко гордилась своим кембриджским образованием. Прибыла она ровно в одиннадцать. Ее сопровождал унылый худощавый фотограф, который сразу же расположился в кресле и уткнулся в газету, не обращая на дам ни малейшего внимания. Судя по всему, его работа начнется, когда интервью будет закончено.

Мэнди Феллоуз держалась уверенно и профессионально. У Молли она заранее выяснила все подробности карьеры Карлы Де Лука, поэтому разговор сразу пошел о месте женщины-актрисы в мире театра, где правят мужчины. Мэнди интересовало, почему некоторые молодые артистки больше рассчитывают на свои женские качества, чем на талант. Она спрашивала, как Карла отважилась поставить на место Пьера Симпсона. В такой ситуации многие предпочли бы кивать и поддакивать, дорожа своей карьерой.

К такому повороту беседы Карла была готова. Она подтвердила, что, увы, многие театральные деятели чаще воспринимают актрису как предмет сексуального внимания, часто переоценивая или, наоборот, недооценивая ее дарование. После этого Карла плавно перевела разговор на творчество Фримена, заметив, что это тот редкий драматург, который создает образы реальных женщин, а не картинки для мужских развлечений. Но Мэнди Феллоуз имела свой интерес, поэтому, уцепившись за Анну Прайс, она снова увлекла Карлу в сферу ее частной жизни. Последовал прямой вопрос:

— Как вы считаете, возможно ли женщине-актрисе сочетать успешную карьеру с ролью жены и матери? Каковы ваши личные планы в этом отношении?

Готовилась Карла и к этой ловушке. Но только она открыла рот, чтобы произнести заранее продуманную речь, как послышался звук открываемой двери и топот двух пар детских ножек по лестнице. В следующее мгновение в комнату ворвались Сильвана и Франческа. Вид у обеих был торжествующе-счастливый. Девчонки хихикали… и обе были покрыты мелкой красной сыпью.

— Сестра Жозефа отправила нас домой! — в восторге объявила Сильвана. — У нас в школе эпидемия! Корь!

— Смотри, какие у меня пятна! — давясь от гордости, сообщила Франческа. — Утром их не было! А на животе сколько! Но я чувствую себя хорошо. Мне ведь не нужно лежать в постели, правда?

Мэнди опередила Карлу.

— Какая очаровательная девчушка! И как похожа на вас! Это ваша племянница?

Франческа бросила на Карлу беспокойный, пытливый взгляд, будто желая удостовериться, признает ее мать при посторонних. Инстинктивно она сама не решалась заговорить, только смотрела на Мэнди любопытными, широко распахнутыми глазенками.

— Нет, — спокойно ответила Карла. — Это Франческа, моя дочь. Ей будет восемь лет. А это Сильвана, моя сестра. Ей одиннадцать. Сильвана, думаю, тебе лучше пойти домой. Франческа, побудь пока у себя в комнате. Когда мы с этой леди освободимся, я измерю тебе температуру.

Фотограф вдруг оживился, встал, начал оглядывать Франческу, подбирая ракурс.

— Мисс Де Лука, может, мы сделаем фотографии сейчас — вы и дочь? Никакой сыпи видно не будет, уверяю вас. Только я предпочел бы съемки в саду. Освещение сейчас идеальное.

— Отлично! — обрадовалась Мэнди, спешно производя в уме арифметические подсчеты. Ребенку будет восемь, значит, когда она родилась, Карле Де Лука было шестнадцать! Вот это сенсация!

Карла и Франческа послушно позировали: девочка на качелях, которые сделал Ремо на старой яблоне, мать раскачивает ее. После этого Франческу отправили в детскую, а Мэнди начала с удвоенным пылом допрашивать Карлу. Она не замужем? Как она управляется с семьей и работой? Трудно ли быть матерью в неполной семье? Ведь она была совсем юной, когда родила дочь, не повлияло ли это на первые шаги в самостоятельной жизни? И так далее, и тому подобное.

Карла сознавала, какая опасность таится в этих непростых простых вопросах, но вызов приняла смело и отвечала на все прямо и честно. Она всю жизнь надеялась и надеется на помощь и поддержку матери и сестер, которые всегда были на ее стороне. Она не исключает замужества, но предъявит своему будущему супругу определенные требования. Ее выбор решат не его деньги, не его положение, а способность и желание любить ее ребенка. К сожалению, сказала Карла, не всякий мужчина, способный быть прекрасным отцом, может стать прекрасным отчимом. Возможно, в этом кроется причина того, что в последнее время все чаще женщины предпочитают растить детей в одиночку.

— Я бы непременно хотела посмотреть гранки перед выходом номера, — в заключение сказала Карла. — Конечно, убеждена, что вы не напишите ничего, что нанесло бы ущерб моей дочери и всей нашей семье, но все же…

Мэнди, вдохновленная неожиданным удачным поворотом в интервью и очарованная Франческой, тепло пожала Карле руку и ответила:

— Не беспокойтесь. Я вас отлично понимаю. Считайте меня союзницей. Всего хорошего!

Журналисты уехали.

Теперь уже не было смысла скрывать свое семейное положение. Карла давно заслужила репутацию, которая исключала все сомнения, что ее материнские обязанности могут помешать работе. Она всегда была пунктуальна до щепетильности, на нее всегда можно было рассчитывать и надеяться. Открывшиеся обстоятельства личной жизни только поддержали хорошее мнение о ней. Мэнди Феллоуз сдержала слово и прислала Карле статью, еще до того, как материал был подписан в печать. Прочитав статью, Карла немного поморщилась — подобные сочинения никогда не были в ее вкусе, но причин накладывать запрет на публикацию не нашлось.

«…профессиональное кредо Карлы Де Лука зиждется на твердых личных убеждениях… она отважилась вести частную жизнь, полностью отделив ее от театрального мира… Карла Де Лука одна воспитывает ребенка, но ей есть чем гордиться… семилетняя Франческа нисколько не страдает, напротив, неполная семья дала ей счастливое детство и полноценную жизнь… «Человек, за которого я выйду замуж, говорит Карла, должен любить мою дочь как родное дитя, иначе брак не имеет смысла»… Карла уверяет, что сейчас она не знает никого, кто подошел бы для этой непростой роли. Однако мы надеемся, что недалек тот день, когда появится рядом с Карлой достойный мужчина, который сумеет оценить преимущества такого тройственного союза…»

От статьи, по мнению Карлы, попахивало розовым сиропом и лестью, но по существу искажений не было. Мэнди подтвердила свою порядочность и благожелательность. Молли даже удивилась и сказала, что чаще журналисты преподносят куда более неприятные подарки. Фотограф тоже поработал на совесть: мама с дочкой на его снимках улыбались счастливо и непосредственно, от «постановочности» не осталось и следа.

Миссис Де Лука, которая сначала была в ужасе от предстоящего публичного разоблачения семейных тайн, увидев материал в журнале, пришла в полный восторг и купила аж дюжину номеров.

— Не каждая девушка обладает таким характером, как наша Карла! — говорила она соседям и родственникам.

Вот и нашлась девушка с характером, подумал Харви Дж. Бреннэн, продюсер кинокомпании «Феникс продакшнс». Все повидавшие его глаза вспыхнули. Хорошеньких девчонок и очаровательных женщин в кинобизнесе было десяток на дюжину, но он искал не внешность. Он искал темперамент, самобытность, дерзость, искренность… Увы, бюджет не позволял пригласить Мерил Стрип.

Вновь и вновь Бреннэн прокручивал видеозапись дискуссии Пьера Симпсона, вновь и вновь вглядывался в Карлу Де Лука, в ее искрящиеся глаза, во вдохновенное лицо… Этот Симпсон, как все критики, конечно, негодяй и ничтожество, размышлял он. Здорово она поставила его на место. Бреннэн воодушевлялся все больше и больше. Какая мимика! Какая сдержанная, но яркая жестикуляция! Перед ним лежали подробные сведения о творческом пути Карлы де Лука. Неплохо, неплохо. Актеры-одиночки таят в себе многое. Часто из них получаются такие конфетки… Бреннэн взялся за телефон.

— Конечно, я читала «Место под солнцем»! — воскликнула Габи, подскочив от восторга. — Неужели ты не читала?

Карла была все еще под впечатлением последнего разговора с Молли. Впервые за время их совместной работы вечно насмешливо-циничная Молли пребывала в искреннем волнении. Возможно, ее энтузиазм подогревала перспектива хорошего куша со сделки.

— Нет еще, — призналась Карла, разглядывая яркую глянцевую обложку книги, которую спешно купила утром. — Может, ты мне перескажешь вкратце содержание, а, Габи? Сомневаюсь, успею ли я одолеть ее за один день.

— Новый телесериал! — продолжала восхищаться сестра. — Ты только подумай, Карла! Сегодня тебя никто не знает, а завтра будут на каждом углу просить автограф!

Габи повисла на Карле и осыпала ее поцелуями.

— Спокойно, дорогая, спокойно, — мягко возразила Карла. — Никто мне еще не дал эту роль. Даже если и предложат, не уверена, соглашусь ли я.

Сегодня роль сдержанной скромницы не очень-то удается Карле, подумала Габи. Она по глазам сестры видела, как страстно той хочется сказать «да». И если что и смущало ее то только одно — Франческа.

— Даже не думай отвергать такое предложение! — решительно, даже строго заявила Габриэла. — О девочке не волнуйся. Мы все возьмем на себя. Мама будет просто на седьмом небе!

Молли с утра тоже обрабатывала Карлу.

— Это твой шанс, подруга. Ради всего святого, не упусти его. Тебе повезло, что они ищут новое лицо. Телесериалы обычно варятся в собственном соку, у них свои корифеи, свои звезды. Бюджетик у Бреннэна ого-го какой, они платят по кинорасценкам, это тебе не театральные гонорары. Значит, заработаем мы — пардон ты — столько, сколько за всю жизнь не зарабатывали. А насчет выездных съемок, — сурово прищурилась Молли, — запомни, что твой дом там, где роль. Это закон для артиста.

Выездные съемки. «Место под солнцем» — сага широкомасштабная, из тех бесконечно длинных сказаний, повествующих о жизненном пути героев, которых судьба мотает по всем городам и континентам. Героиня на глазах превращается из юной девушки в зрелую женщину, из несмышленыша в процветающую даму. Съемки обещают быть долгими, трудными. Это значит, что вдали от дома придется работать не то что неделями — месяцами.

Впрочем, разговор пока шел отвлеченный. Роль она еще не получила. Ее пригласили на пробы, где будут еще десятки претенденток. Нет, поняла Карла, эта роль не для нее. Конечно, она ей нравится, но сейчас важно иметь работу дома — регулярную, надежную работу, пусть в безвестном театре. Сейчас важно одно — Франческа. Девочке нужен покой, дом, семья. Обеспечить это — обязанность Карлы. Разве не ради этого она порвала с Джеком?

Но Карла сознавала, что, увы, обманывает себя. Она хотела сыграть эту роль. Несколько часов, проведенных над книгой, пролетели незаметно, и, закрыв последнюю страницу, Карла перестала бороться с собой. Героиня произвела на нее сильнейшее впечатление. Роман был насыщен действием и эмоциями. Таня Форсайт, целеустремленная, способная девушка, прошла большой путь от скромной секретарши до главы крупной промышленной корпорации. Карьера ее была блистательной, но далеко не простой. Приходилось сражаться за материальную независимость, приходилось противостоять недоверию и недоброжелательству, грубым мужским притязаниям, но Таня выдержала. Действие охватывало пятнадцатилетний период, в течение которого героиня шла вверх не только профессионально, она развивалась как личность, как женщина. Тысяча страниц текста уже были посвящены ей, теперь Таню Форсайт ждали тысячи минут телевизионного времени. Отважная, но беззащитная, дерзкая, но ранимая, Таня жила постоянной борьбой сердца и разума, жизнь не щадила ее, наградив триумфом и любовью, наказав предательством и отчаянием. Именно таких страстей ждет аудитория. Именно такой роли ждала и Карла Де Лука.

Габриэла права. Мама и сестры возьмут на себя все заботы о Франческе. Дочка будет жить в любви и покое, как жила бы, если бы Карла отдала свою жизнь Джеку Фитцджеральду…

Харви Бреннэн недоумевал. На пробах Карла Де Лука была безукоризненна. Читала роль превосходно — искренне, эмоционально, осмысленно, но в отличие от соперниц, держалась на удивление тихо, почти равнодушно, даже когда он объявил условия возможного контракта. А в нем предполагались солидные деньги, реклама, выезд на съемки за счет компании и прочие блага. Ни Нью-Йорк, ни Париж, ни Вена не тронули эту женщину, она оставалась безучастной к ожидающей ее славе.

Карле эта сдержанность далась нелегко. Она боялась, что ее утвердят на роль, боялась настолько, что всем своим видом показывала нежелание подписывать контракт, хотя на самом деле все было наоборот. К счастью, во время прослушивания и пробной читки сработали профессионализм и талант. Она не сумела бы сыграть плохо даже ради спасения собственной жизни. Гордость не позволяла, а главное, в ней жила актриса. Хладнокровно продавая все что угодно — от белья до недвижимости — себя Карла продавать не могла.

Харви Бреннэн, огорченный и настороженный, слушал ее. И вдруг его осенило: Карла Де Лука все еще в образе Форсайт! Он оживился. Как опытный продюсер Бреннэн не ошибся. Карла действительно отвечала на его вопросы, ощущая себя на месте героини. Напряжение спало, речь ее полилась уверенно и ровно.

— Если я приму ваше предложение, — как бы со стороны услышала Карла свои слова, — то с одним условием: меня всюду будет сопровождать дочь. Я готова внести в контракт поправки, предусматривающие для девочки все удобства — за мой счет. Никакая роль на свете не стоит полугода, которые ребенок должен провести без матери. Финансовые интересы компании и ваши лично от этого не пострадают.

Она улыбнулась ослепительно и обезоруживающе, уверенная в том, что Харви Бреннэн подобающим образом воспримет такое дерзкое заявление, прозвучавшее из уст безвестной молодой актрисы.

Бреннэн опешил, на мгновение даже не поверив своим ушам, но сказать ничего не успел. Карла Де Лука подтвердила его догадки, добавив с легкой усмешкой:

— Боюсь, вы расценили мои слова как издержки актерского темперамента. Но я уверена, что именно так поступила бы на моем месте Таня Форсайт.

У Харви Бреннэна отлегло от сердца. Успокоилась и Молли. Контракт был подписан.

Съемки предполагалось начать немного позднее, однако работа на общественное мнение и рекламу пошла сразу. Заговорила пресса. Вскоре ожидали большую встречу с журналистами и прием. Определили и место — холл шикарного лондонского отеля. Интерес проявили многие, многим эта встреча обещала выгоду: книгопродавцам — повторные тиражи, кинокомпании — дополнительные инвестиции на постановку, Карле — популярность, журналистам — гонорары, праздношатающимся зевакам — даровое шампанское.

Франческа пребывала в счастливом неведении относительно душевных метаний матери. Девочка упивалась перспективой грядущих путешествий и часами теперь просиживала над атласом. А вот у Молли обязанностей прибавилось. Телефон в ее маленькой конторе звонил беспрерывно. Карла выяснила, что на Карлу Де Лука появился спрос. Понимая эфемерную природу своей внезапной популярности, она все же решила воспользоваться ею, учитывая, что в будущем ее могут ожидать и тяжелые времена.

Карле впервые предстояло пройти через испытание пресс-конференцией, которая должна была пройти непосредственно перед приемом. Все журналисты заранее прислали Молли свои визитки, сообщили примерный круг вопросов на брифинге. Молли распирало от гордости. На разосланные ею приглашения откликнулись самые известные люди. Аншлаг, если можно так выразиться о пресс-конференции, был невиданный. Молли в своем выходном костюме с меховой отделкой, с сигарой в зубах напоминала матерую бандершу. Она говорила много, хрипло, еле-еле открывая при этом уголок рта, подобно чревовещательнице. Перед нею мелькали бесконечные списки приглашенных, проглядывая их, она успевала давать им краткие характеристики, чтобы Карла знала, с кем имеет дело.

— Будь ласкова со старым Биллом Фергюсоном, — немного сварливо советовала Молли. — Я пробивалась к нему исключительно ради твоего блага. Он ведет на телевидении эти тупые шоу-викторины, куда приглашает всяких знаменитостей. Поболтай со стариканом.

Карла неопределенно хмыкнула, мысленно проделывая комплекс йога. Да, непросто… Текста нет, роли нет. Такая импровизация и в страшном сне не приснится.

— Фреда Фиркин, — продолжала по алфавиту Молли. — Первый раз слышу — явилась по собственной инициативе. Ну и имечко. Так. Джек Фитцджеральд — это уже что-то знакомое.

— Что? — встрепенулась Карла. Сердце вдруг екнуло.

— Корпорация «Фитцджеральд энтерпрайсез» — больше никаких сведений. Хм. У тебя сегодня гости с толстыми кошельками. Небось какой-нибудь старый таракан — все они как один. Сэм Фри… нет, этого не знаю.

— Мне надо причесаться.

Карла сорвалась с места и ринулась в туалетную комнату. Ну, рано или поздно это должно было случиться, твердила она себе, пытаясь в одиночестве обрести душевное равновесие. Рано или поздно ей как актрисе пришлось бы столкнуться с человеком, регулярно вкладывающим средства в бизнес развлечений. Фитцджеральд наверняка уже ознакомился с пресс-релизом, в котором наряду с фотографией Карлы были и краткие сведения о ней, увенчанные эффектными «…и живет в Лондоне с семилетней дочерью Франческой». Впрочем, это уже далеко не новость. Скорее всего, Джек давно в курсе. Ну и что, что из этого? С Джеком я покончила, повторяла себе Карла. Я сумела выжить без него, сумею жить и процветать дальше. Я независимая, самостоятельная женщина. Куда там Тане Форсайт! Место его скоро будет принадлежать другому, и в этот раз выбор сделаю я — на своих условиях.

…Это тебе не премьера, думала Карла, сидя на возвышении в зале и отвечая на картечью летевшие вопросы. Ни суфлера, ни шпаргалки, ни уйти, ни повернуться. По старой актерской привычке она нашла в зале «доброго зрителя в девятом ряду» и будто бы с ним повела диалог.

Публицисты интересовались в основном новым телесериалом, подробностями контракта, репортеры, чаще женщины, задавали вопросы личного плана. Внешне Карла выглядела раскованной, уверенной и спокойной, отвечала доходчиво и остроумно. А внутри у нее все скрежетало, она боялась вглядываться в лица, боялась встретиться глазами с Джеком, что окончательно выбило бы ее из колеи. Может, его вообще здесь нет, успокаивала она себя, да напрасно. Она прекрасно знала, что Джек рядом. Она кожей ощущала его присутствие.

Карла услышала голос Джека, еще не видя его, и сразу закрыла глаза, чтобы смягчить потрясение. Зря она не подумала, что зажмуриться значит только обострить все остальные чувства.

Его вопрос прозвучал негромко, но четко.

— Как воспримет ваша дочь, мисс Де Лука, постоянные переезды? — спросил он, подделываясь под репортерскую манеру речи. — Не будет ли это для нее чрезмерной нагрузкой? Разве детям не требуется строгий режим дня и упорядоченная жизнь? Оправданно ли ваше решение всюду возить ее с собой? И если оправданно, то чем?

Вот свинья, рассердилась Карла, пытается сыграть на материнских чувствах. Будь проклято все мужское племя!

— Дети гибче, чем мы думаем, — ровным голосом произнесла она, ослепительно улыбаясь «доброму зрителю». — Помимо того, не следует забывать, что унылая мать вырастит унылого ребенка. Счастливая, довольная, увлеченная и семьей, и работой женщина будет лучшей матерью, чем та, которая постоянно приносит себя в жертву и оплакивает лучшие годы жизни. Если я оставлю Франческу дома, она почувствует себя брошенной. Я могу остаться с нею, но исключительно в роли мученицы, а это не прибавит ей радости. Я ответила на ваш вопрос?

И тут неодолимая сила увлекла ее взгляд в глубину зала, где у стены стоял в одиночестве Джек Фитцджеральд. Он улыбнулся. Как знакома была ей эта улыбка — лениво-небрежная, дерзкая и доверительная.

— Безусловно, — негромко сказал Джек.

Избежать приема не было возможности. После пресс-конференции началась традиционная суета, рекой полилось шампанское, гости принялись курсировать по залу, собираться в кружки, поднялся шум, гомон, раздавались взрывы смеха, восклицания и тосты. Молли вывернулась наизнанку, но умудрилась-таки протиснуться к Биллу Фергюсону и выбить для Карлы приглашение на его шоу-викторину. Карла бодрилась, стараясь казаться заинтересованной и веселой, но головная боль взяла свое. К счастью, когда иссяк «источник» шампанского, всеобщее ликование стало затихать, и прием быстро закончился. Все разошлись.

Фитцджеральда нигде не было видно. Задетая и успокоенная этим, Карла стремительно спустилась вниз, где ее ожидало такси. Глаз она не решалась поднять, ибо боялась где-нибудь увидеть Джека. Но она не увидела его — ни в фойе, ни у входа, ни на улице. Слава Богу, слукавила она, захлопывая дверцу машины.

Сжав зубы, Карла глотала слезы (откуда они взялись?) и невидящим взглядом смотрела вперед. Она не подозревала, что в нескольких метрах позади шла другая машина… Скоро поворот на Илинг.

— Как ты смеешь преследовать меня! — гневно воскликнула Карла, когда у дверей ее догнал Джек. Она торопливо рылась в сумке, но ключи таинственным образом не находились. — Если ты думаешь, что я приглашу тебя, то ошибаешься. Советую подумать о чем-нибудь другом.

Негодование было ее последней надеждой, она держалась за него как утопающий за щепы разбитого корабля.

— Жаль, что ты так встречаешь меня, — без улыбки произнес Джек. — Я полагал, что ты оценишь мою сдержанность. — Я не стал публично навязываться тебе, что, кстати, было бы очень эффектно, учитывая количество журналистов и фоторепортеров. Эта братия всегда начеку.

— Очень благородно с твоей стороны. И благоразумно. Тебе следовало прежде позвонить, если ты хотел встретиться со мной. Вместо этого ты выслеживаешь меня самым беспардонным образом.

— Я рассчитывал на преимущества неожиданной встречи, Карла. Кроме того, я не хотел, чтобы ты, услышав мой голос, швырнула трубку.

— То есть ты предпочитаешь, чтобы я, увидев твое лицо, захлопнула дверь у тебя перед носом?

Карла наконец нашла ключи. Щелкнул замок. Она переступила порог и повернулась, загородив Джеку вход. Ее трясло. Проницательного и прямого его взгляда она избегала.

— Что же, давай, — тихо произнес Джек. — Захлопни у меня перед носом дверь.

Сработало. Она впустила его.

Перед Джеком стояла задача выиграть время. Он попросил чашку кофе, пить который ему совершенно не хотелось. Неверными движениями Карла расставила чашки.

— Извини, я сорвалась, — нехотя сказала она, — но ты застал меня врасплох, а нервы на пределе. Это пресс-конференция виновата. Признаюсь, нелегкое испытание для второразрядной актрисы вроде меня.

— Не беспокойся, никто ничего не заметил, — сухо отозвался Джек. — Все набросились на тебя как пчелки на сладкое. Осмелюсь предсказать тебе еще год-другой высокого полета, потом рой рассвирепеет и начнет беспощадно жалить очаровательную Карлу Де Лука. Вот тогда станет ясно, насколько ты вынослива.

— Спасибо за участие, но я крепко стою на ногах уже сегодня. И достаточно вынослива.

Джек задумчиво усмехнулся.

— Это хорошо. Это пригодится.

— Все же лучше, чем быть неудачницей! — агрессивно воскликнула она. — Потом, иначе жить я не имею права. На мне Франческа.

— Ах да, Франческа. Разумеется. Франческа… Черт возьми, не ты ли поведала мне однажды трогательную и печальную историю? Не я ли попался на нее, разразившись потом эмоциональной речью насчет того, что нет худа без добра, что все обернулось к лучшему, что дети — это тяжкое бремя, путы, что я предпочел бы не иметь на себе чужого младенца, так? Я в каждой реплике делал принципиальную ошибку. Но никто иной как ты подсовывала мне эти реплики!

— Ты сказал тогда то, что хотел сказать. Задним числом правды не бывает.

— Не смей говорить о правде! — рявкнул Джек с неожиданной яростью, выпуская на волю гнев и отчаяние, которые так долго сдерживал. — Ты лгала мне. Ты наказала меня за честность. Ты даже шанса мне не оставила. Ты преднамеренно вырыла для меня яму, а потом хладнокровно столкнула туда. А когда я выкарабкался и на коленях приполз к тебе, ты толкнула меня обратно. Той ночью ты была в ударе, Карла. Ты актриса до самых кончиков пальцев. Но один момент давай проясним окончательно: со мной больше спектаклей не будет. Никогда!

Карлу резанул его искаженный болью голос, но она приказала себе держаться. Сейчас уже нет смысла упрекать себя, терзаться угрызениями совести. Все кончено. Но стоит лишь намеком обнаружить свою слабость, как Джек вцепится в ее жизнь мертвой хваткой. Так рисковать нельзя.

— Я не могла тогда сказать тебе правду! — с жаром выкрикнула она. — Ты отлично знаешь, почему. Я солгала ради Франчески, чтобы защитить ее.

— Снова лжешь, черт тебя побери! Ты солгала только ради себя!

— Перестань кричать на меня!

— Благодари Бога, что я лишь этим обхожусь. У меня с тобой серьезные счеты, Карла. Очень серьезные. Ты что, действительно думаешь, что я явился сюда просто так? Мол, кто прошлое помянет, тому глаз вон, что было, того не воротишь, прости, прощай, забудь? Простить? Забыть? Нет. Я побывал в таком аду, Карла! Горечь, одиночество, отчаяние — все из-за тебя. И ты еще недовольна, что теперь я кричу? Скажи спасибо, что я не свернул тебе шею, не разбил твою лживую…

Карла внутренне сжалась, ожидая и почти надеясь, что Джек ударит ее, но вместо этого он обхватил ее руками и сжал до боли, до потемнения в глазах.

— Ты не отвертишься, повторяю, теперь ты не отвертишься, — услышала она его глухой голос.

Но Карла и не пыталась вырваться. Она не хотела и не могла сопротивляться. Странно, но это яростное объятие защищало от его неистового гнева, защищало от нее самой. Слились воедино боль, страдание и любовь.

Они замерли оба. Стояли в безмолвии, в страшном физическом и душевном напряжении — Джек мечтая обрести покой и надежду, Карла мечтая обрести сил для борьбы.

Только бы не поцеловать ее, с трудом сдерживал себя Джек. Только не сейчас. Сначала горькая пилюля, потом сладкая. Он знал, что едкие капли отчаяния переполняли обоих.

— Ладно. — Джек наконец отпустил девушку. — Ты знаешь, чего я жду. Правды. Правды из твоих сладких уст я приму, какой бы страшной она ни была. Но ни грамма лжи. Хватит. Если ты не любишь меня, скажи это сейчас, здесь, и я оставлю тебя, никогда больше не появлюсь в твоей жизни. Но говорить это ты будешь, глядя мне прямо в глаза. И ты будешь говорить это не как лицедей на сцене, а как живой человек. С меня довольно театральных эффектов. Ты талантливая актриса, но не гениальная. По крайней мере, надеюсь на это.

Карла отвела взгляд. Джек молча ждал. И дождался — она посмотрела ему в лицо.

— Узнаю Джека Фитцджеральда, — медленно молвила она. — Ты бы никогда не затеял эту игру, не имея на руках крапленых карт. Ты ведь прекрасно знаешь, мерзавец, что я люблю тебя.

И Джек просиял. Засветилось его лицо, он будто в мгновение ока сбросил несколько лет, освободившись от тяжкого бремени мучительного ожидания и мучительных надежд. Радость его была настолько очевидной, что Карла поняла — в этот раз он блефовал. Не было у него ни крапленых карт, ни свинцовых игральных косточек. Мощная волна нежности почти выбила ее из седла, в котором она считала необходимым удержаться. Нападай, приказала она себе. Нападение лучшее средство защиты.

— Да-да, — сухо молвила девушка. — Да, я люблю тебя. Можешь гордиться. Ты победитель. Но будущего у этой любви нет, не было и быть не может. В этом я никогда не обманывала тебя, не кривлю душой и сейчас, хотя сейчас все иначе. Сейчас я строю новую жизнь — для себя и своей дочери. Я потеряла гору времени. И обязана восполнить этот страшный пробел. Ради Франчески. Я едва не опоздала. Как сладко, просто и легко было бы сдаться, уступить, выйти за тебя замуж. Но, отдав первенство ей, я устояла как личность. Это было самым трудным, самым мучительным, самым трагическим решением в моей жизни. Но пусть лучше страдаю я, чем она — у нее есть мать. Только мать, но это лучше, чем иметь двоих родителей, которым она не нужна. А награда мне будет — ее счастье.

— Карла, но я…

— Позволь мне закончить! Я выжила, Джек, я справилась. Более того, я вновь обрела дочь, я работаю, имею успех, деньги, покой. Всего этого я добилась без тебя. И ничего теперь не отдам, ни от чего не откажусь. Если ты думаешь, что можешь явиться и перепахать мою жизнь, переломить меня, то ты ошибаешься. Однажды ты уже подмял меня под себя, но я выбралась. И поумнела, если хочешь. Я стала зрелой женщиной. Я в состоянии осознать и выполнить свои обязательства. Я не смогу теперь думать только о себе. Ты понял бы меня, если бы имел ребенка.

— Так дай мне в руки этого ребенка! — выкрикнул он в порыве эмоций. — Впусти в мою жизнь Франческу, впусти меня в ее жизнь! Что заставляет тебя пребывать в уверенности, будто бы я не способен любить ее — твою дочь? Всю жизнь я подавлял в себе любовь, Карла, стыдился ее, жадничал. Ни толики любви я не потратил за много лет, держал ее в глубине, пока не встретил тебя. Пойми, во мне хватит любви на вас обеих. И не пугай меня Франческой. Я не боюсь. Зато боишься ты. Что, беспокоишься, что она осложнит мне жизнь? Да я жажду этого, потому что чем труднее, тем мне легче и радостнее. Для меня в этом смысл всего! Никогда я не думал, что наш брак может быть безмятежным, даже когда не знал о Франческе. Иного я и не хотел. Я обожаю риск, вызов, дерзость — забыла? И не свинцом залиты в этой игре фишки, а только любовью. Пусть Франческа выгонит меня, пусть скажет, что ненавидит — выдержу. Но я должен услышать это сам. Должен сам убедиться, что проиграл. Но я, Карла, докажу тебе обратное. Ты только позволь.

Карла оцепенела. Силы покидали ее. Она не была готова к этому. Она устала сопротивляться Джеку. Хуже того, она уже не хотела сопротивляться. Она хотела сдаться.

— Ты прирожденный делец, Джек, — пробормотала она.

— А что, купишь товар? — вскинул голову Джек. — Вот он, перед тобой. Я, Джек Фитцджеральд. Плох? Не гожусь? Убеди меня в этом, докажи. Сколько у тебя контраргументов — десять, сто, тысяча? Но не жди, что я стану поддаваться. Сделка века. Слишком много я поставил, чтобы отступить.

— Если я скажу «да», ты будешь разочарован. Как бы тебя надули… — задумчиво сказала Карла.

— Вот-вот! — неожиданно повеселел Джек. — Скажи «нет». И вперед!

Он сел, развалился, вытянул ноги, будто почувствовал себя в своей тарелке. Уверенным видом он напоминал фокусника, у которого монетка-то в рукаве. Но Карла не дрогнула — ему не отговориться сегодня!

— Изволь, — жестко бросила она. — Ты сам напросился. Все очень просто. Первое. Ты по природе своей закоренелый холостяк. То есть тебе претит быт, домашние обязанности, ты ненавидишь путы, узы любого толка. Ты не в состоянии даже жить на одном месте.

Джек, казалось, задумался.

— Верно, — через минуту согласился он без намека на раскаяние.

— Второе, — продолжала Карла. — Ты любишь праздничную сторону жизни, развлечения, разнообразие. Ты вечный странник — мотаешься по свету в поисках новых лиц, новых мест, новых стимулов.

Фитцджеральд, поразмыслив, снова согласился.

— Возразить нечего.

— Третье, — неумолимо излагала Карла. — Ты живешь исключительно сегодняшним днем. Рискнул — выиграл, ты весь в этом. Для тебя немыслимо строить планы на будущее, ты не нуждаешься в надежном завтра.

Он поджал губы, подумал и над этими обвинениями.

— А ты неплохо знаешь меня, — со вздохом заметил он. — Но полагаю, я уже не в том возрасте, когда можно изменить жизненные принципы. Поздно.

Карла озадаченно смотрела на него. Она ожидала, что Джек будет возражать, скажет, что давно решил успокоиться, осесть, начать размеренную жизнь, объявит своим идеалом трубку, тапочки и халат, примется горячо убеждать ее, что отныне и навсегда он другой человек — сама надежность и рутина. Короче, идеальный муж и идеальный папаша для Франчески.

— В таком случае, говорить больше не о чем, — пробормотала Карла. Плечи ее поникли. Она растерялась. — Добавлю только, что Франческе нужен нормальный дом, нормальный отец, иными словами, здоровая семья. Ради своей любви я не стану жертвовать ребенком.

— Ясно, — жестко произнес Джек. — Ты высказалась? Теперь моя очередь.

— То есть?

— Теперь моя очередь расставить все акценты. Око за око. Исправь меня, если я ошибусь. Ребенку нужен режим, надежный дом, устоявшийся образ жизни, так?

— Разумеется.

— Ради этого все потребности родителей должны отходить на второй план, так?

— Н-ну… да…

— Мисс Де Лука, как воспримет ваша дочь постоянные переезды? — Карла вздрогнула. — Не будет ли это для нее чрезмерной нагрузкой? Оправданно ли ваше решение всюду возить ее с собой. И если оправдано, то чем?

Молчание.

— Быть может, — безжалостно продолжал говорить Джек, — дети гораздо гибче, чем мы, взрослые, думаем о них? Быть может, она предпочтет иметь счастливую и довольную мать, чем унылую жертву и мученицу, которая кусает себе локти, сокрушаясь о потерянном? Быть может…

— Прекрати! — крикнула Карла. — Ты передергиваешь мои слова!

— Нет, дорогая, я цитирую их! Все, абсолютно все, что ты только сказала здесь, все разоблачения и обвинения можно с тем же успехом применить и к тебе. Что, страшно признаться в этом? А зря, это очевидно. Первое доказательство — твоя работа, карьера. Еще не имея ролей, ты категорически отреклась от «нормальной» работы — контора, стол, жалованье. Вместо этого ты металась в поисках интересненького, ты бросалась на любой вызов, жаждала риска и высоких ставок — точь-в-точь как это всю жизнь делаю я. Теперь возник этот проклятый телесериал. Какие же блага тебя ждут? Я скажу — бесконечные переезды, дикий съемочный график, суета, гонка на износ. Вот она — твоя размеренная жизнь. Но ты в восторге от нее. Как же — такая партия в игре! Такой вызов! Выбраться из этого ты можешь кинозвездой, верно, но есть и другие варианты, не дай Бог, конечно. Провал — и все твои лучшие сцены окончат дни в мусорном ведре монтажной. Шоу-бизнес никому не дает никаких гарантий. Вот она — твоя уверенность в завтрашнем дне. Ты хоть на минуточку задумывалась, что будешь делать в этот же день через год? Наивный вопрос. Так далеко ты не заглядываешь, потому что тебя интересует только то, что происходит в настоящий момент, сегодня, сейчас. А знаешь почему? Потому что тебе нравится так жить, более того, ты иначе не можешь. Собственный адреналин — наркотик для тебя, ты начинаешь загибаться, если нет постоянных выбросов его в кровь. Ты давно на этом крючке — точь-в-точь как я. И не морочь голову себе и другим, будто бы мечтаешь о спокойной, тихой жизни почтенной мамаши и супружницы. Ты далека от этого, так же как и я. Тебе никогда не приходило в голову, как мы с тобой похожи? — потребовал ответа Джек, до боли сжимая ее руки.

Похожи? Они с Джеком похожи? Что за вздор! Карла спешно подыскивала слова, чтобы начать негодующую речь, но тщетно… не было таких слов. И она вдруг поняла, что долго и гневно обличала в Джеке то, что давно замечала в себе. Замечала, но не решалась признать.

— Да… но, — неуверенно заговорила она, — но ты же… мужчина!

— Неужели ты обратила на это внимание?

— Я хочу сказать… то есть… о господи, да, да, я сама себя обманывала. И обманула. Я вообще не имею права называться матерью. Театр для себя я поставила на первое место, бедная Франческа далеко-далеко позади. Всю жизнь я только и занималась тем, что ищу самооправдания. Мне нужно было утихомирить угрызения совести — и все. Да, да, да, я как всякая актриса эгоистична до безумия.

— Минуточку. Ты актриса, но не «всякая». Ты талантлива. Ты самобытна. Ты искренна. Так за это и держись и никогда не извиняйся — тебе есть чем гордиться. А Франческа… ты просто верь ей. Она ради тебя вынесет еще не такое. Не совершай больше ошибки, какую уже сделала с неким Фитцджеральдом. Любовь способна на многое. Дочь любит тебя.

Джек увидел слезы на глазах Карлы, и его будто ударило: к черту все слова! Они звучали так неуклюже, неуместно, напыщенно. Джек знал, что можно обойтись и без них. И поцеловал Карлу. И это стало образцом красноречия.

Все было в том поцелуе — казнь, месть, мольба, прощение. Все ощутили женские губы — жадность и щедрость, чувственность и сдержанность, откровенность и робость. Карла упивалась этим вкусом — знакомым, дурманящим вкусом любви, она наслаждалась запахом счастья. Запахом Джека. Не стало боли, только жажда. Не стало страха и отчаяния, только покой. Обнявшись, мужчина и женщина замерли — смиренные и покаянные. Они ждали счастья. Время исчезло.

— Тебе пора, — сказала Карла, когда оба вернулись к реальности. — Франческа вот-вот будет дома. Я не хочу, чтобы вы сейчас встретились. Мне надо подумать, как подготовить ее.

— Когда мне прийти в таком случае? — спросил Джек, заставляя себя проглотить досаду. — Завтра?

Вот он, Джек, мелькнуло у Карлы. Стремителен и настойчив как всегда. Он не умеет терять время на церемонии, когда можно выиграть уже в первом раунде.

— Нет. Не торопи меня. Хотя бы несколько дней. Я позвоню. В офис. Прошу тебя, Джек.

Опять осечка, огорчился он, страшась новых дней ожидания и неуверенности. Вдруг она не позвонит? Вдруг передумает? Ему не терпелось увидеть Франческу. Но Карла была права. Он как танк рвется вперед, подминая все и всех. Если им предстоит жить вместе, то надо учиться и движению на маленькой скорости.

— Хорошо, — вздохнул он. — Но пока ты будешь думать, помни об одном: быть моей женой непросто. Это тебе не театр. Но именно поэтому ты будешь чертовски хороша в этом качестве.

Джек улыбнулся, заметив про себя, что Карла, как и он сам, не создана для легкой жизни.

Карла считала, что Джек пренебрежительно отнесется к ее просьбе и позвонит сам. Неужели будет ждать? Немыслимо. Она несколько раз на дню прокручивала пленку автоответчика (это новшество недавно появилось у нее в доме, иначе телефон трезвонил бы беспрестанно). Ждала его звонка. Но в комнате раздавались голоса кого угодно, только не Джека. Сначала Карла впала в уныние — наверное, у него масса других важных, интересных дел. Наверное, вокруг него толпы друзей и поклонниц, с которыми все ясно и просто. Потом его молчание стало задевать ее — цену набивает! И только позже пришло запоздалое озарение — это же комплимент! Он уважает ее как личность, как женщину. Он обещал. Он ждет.

Действительно, впервые в жизни Джек Фитцджеральд ждал, когда зазвонит телефон. Для него это было нелегким испытанием — так же, как и для Карлы. Но они выдержали его. Добрый знак.

— Тебе открывать, дружок, — сказала Карла, вздрогнув от резкой трели дверного звонка. Франческа помчалась в прихожую. Карла продолжала накрывать на стол. Она была готова поспорить, что сегодня Джек Фитцджеральд впервые будет есть на ланч рыбные палочки, да еще домашние лепешки впридачу. Но он — гость Франчески, она хозяйка, она решает, чем потчевать. Так что пусть поест и рыбные палочки, и мороженое, и клубничное желе.

Карла в страшном напряжении наблюдала за встречей в дверях дома.

— Здравствуй! Я Франческа, — услышала она ясный голосок дочери.

— Очень приятно, мадемуазель, — серьезно сказал Джек, наклоняясь, чтобы пожать девочке руку. — А я Джек.

Он не привык к детям, не умел с ними общаться, поэтому обращался с Франческой как со взрослой. Его поразило очарование этой крошки, которая оказалась Карлой в миниатюре, обладая при этом яркой индивидуальностью. Женственна, таинственна, беззащитна точь-в-точь как моя любимая, восхищался Джек. Мало-помалу Карла начала чувствовать себя лишней в этой компании. Однако долго переживать не пришлось. Сразу после ланча Франческа утащила Джека в свою комнату — складывать из фрагментов картинку-головоломку. Это было ее последним увлечением, в котором она изрядно поднаторела. Джек послушно принялся отыскивать нужные кусочки.

Карла решила оставить их наедине. Она отправилась на кухню и машинально занялась супом, потом печеньем, потом еще чем-то. Какова была ее стряпня в тот день, неизвестно. Думала она совсем о другом. Главное, занять себя, твердила она. Наконец, искушение стало неодолимым. Карла тихонечко подошла к двери и заглянула в комнату дочери. Джек и Франческа сидели на ковре друг перед другом. Рядом лежала собранная головоломка. Она более не интересовала эту парочку. Еще бы! Они были заняты игрой в карты — не в дурочка, не в джокера, нет, они играли в покер. Джек был сосредоточен и серьезен, под стать ему Франческа.

На цыпочках Карла прошла в свою спальню, села в кресло, взяла текст, выучила несколько сцен. Шли минуты, часы. Из глубины дома доносились негромкие голоса, порой смех, иногда радостные восклицания, но в основном стояла тишина. Добрая, домашняя тишина. Стрелки часов подобрались к цифре пять. Приоткрылась дверь и возникла сияющая, довольная рожица Франчески.

— Мамочка, ничего, если Джек останется с нами пить чай?