Место под солнцем

Глава 6

Как ни странно, но Карла, смирившись с неизбежностью пересудов вокруг ее отношений с Джеком, приобрела неожиданное ощущение свободы, даже бесшабашности. И на следующий день она без всякого смущения при всем честном народе уселась в машину Фитцджеральда, чтобы ехать в горы. Мысль, что все считают их любовниками, захватывала и опьяняла ее. Возможно, потому что она действительно была не против, чтобы люди видели в ней нормальную женщину, способную брать от жизни естественные радости. Пусть даже ей, Карле, при этом отводится лишь роль очередной жертвы Джека Фитцджеральда. Карла была далеко от дома, в кругу случайных знакомых, которых она вряд ли еще раз встретит. В какие-то минуты ей даже хотелось, чтобы людская молва подтвердилась. Однако дальше фантазий в этом пикантном вопросе она зайти не решалась.

Джек из чувства самосохранения решил передать инициативу в руки Карлы. Так он надеялся добиться благоприятного развития событий. Избегать ее оказалось для Фитцджеральда адским испытанием. Больше всего ему просто не хватало общества этой странной женщины. Он и пяти минут не остался бы в этой глуши, если бы не Карла. Работать здесь ему было скучно, проектом «Каталина» он давно уже руководил вслепую. Бен Холмс меньше всех ожидал, что Фитцджеральд лично примет на себя его дела, и в то же самое время именно Бен сразу догадался, где кроется причина такого решения.

И Джек, и Карла с огромным удовольствием выехали в эту якобы деловую поездку. Обоим хотелось вырваться из комплекса.

По пути шел легкий, непринужденный разговор. Побережье оставалось все дальше, все ближе становились зеленые холмы. С дороги они, конечно, сбились. Карле несколько раз пришлось просить совета у местных, но как назло все давали самые противоречивые указания. Выручила их веселая, дородная крестьянка. Подробно объяснив, как проехать к тому самому коттеджу, она сообщила еще массу сведений. Например то, что домишко пустует уже несколько месяцев, что последний жилец давно помер, что у хозяина не нашлось денег на ремонт и так далее.

Когда наконец нужная долина и коттедж были найдены, Карла и Джек невольно переглянулись и дружно расхохотались. Трудно было представить более яркую противоположность помпезной вилле, которую они осматривали в предыдущей поездке. Покосившийся, обшарпанный домик, заброшенный участок, на котором, похоже, вовсю хозяйничали соседские дети, являли собою печальное зрелище. Но приехать в этот забытый богом уголок стоило, хотя бы ради дивного пейзажа, раскинувшегося вокруг. И потом, несомненно, этот дом обладал характером и имел в себе изюминку, постаралась утешить Джека Карла. Не преминула она и заметить, что, кроме изюминки, в доме есть масса других интересных вещей — пауки, мыши, древоточец, точильщики и, возможно, даже клопы.

Они осмотрели просторную, мрачноватую кухню со старомодной плитой и огромным дымоходом и, напротив, тесные жилые комнаты. Они заглянули во все чуланы и кладовки, изучили ветхие, убогие надворные постройки. Наконец, они забрались по узкой, скрипучей лестнице на второй, точнее сказать, чердачный этаж. Потолочные балки покосились, дощатое покрытие пола тоже не вызывало доверия. Отовсюду доносились шорохи, постукивание, позвякивание, щелчки… Пустой дом был полон таинственной жизни.

— Хм-хм, — промычал Джек. — Что скажешь?

— Я — ничего, — засмеялась Карла. — Боюсь, и тебе нечего сказать. От великого до смешного один шаг. Не представляю, чтобы тебе захотелось томиться в этом медвежьем углу.

— А вот тут ты ошибаешься, — Джек улыбался, глядя в окно. Перед ним расстилалась живописная зеленая долина. — Бывает, жутко хочется исчезнуть на время из своего привычного мира. Набраться жизненных сил. Прислушаться к себе. Поразмыслить на досуге.

Карла не восприняла его слова всерьез. Джек Фитцджеральд создан для активной жизни, для риска, для вечного праздника. Он обезумеет в уединении с природой и самим собой. Шутки ради она высказала свои мысли вслух. Фитцджеральд неожиданно обдал ее колючим пытливым взглядом.

— Почему ты так уверенно судишь обо мне? — Он прожигал ее огнем своих голубых глаз. — Почему ты считаешь, что тебе доступны мои самые сокровенные мысли?

Карла ответила не сразу. Глаза их встретились, и девушка вдруг кожей почувствовала, что в мире сейчас нет никого, кроме них двоих. В комнате стояла тягостная тишина, в которой чудилось что-то зловещее, даже опасное. У Карлы пересохло во рту. Внутри у нее все кричало и молило, чтобы Джек сейчас сделал шаг, протянул руки, обнял ее и разрушил тем самым гнетущее безмолвие. Но он не двигался.

— Так почему? — поторопил он ее.

— Так уж вышло, — медленно промолвила Карла, — что самые сокровенные твои мысли стали доступны мне. А мои — тебе. — И на ее губах появилась загадочная тень улыбки.

Джек промолчал. Он стоял не двигаясь, засунув руки в карманы, намеренно не замечая ее откровенно зовущих глаз. Пол, похоже, жесткий, да и грязноват, пронеслось у него в голове. Впрочем, скорее всего она просто испытывает его. Ну-ну.

— Пора ехать, — отрывисто бросил Джек, пригнулся, чтобы не стукнуться о низкую притолоку, и начал медленно спускаться по ступенькам. Карла последовала за ним, постукивая каблучками по рассохшимся доскам. Фитцджеральд был уже внизу, когда шедшая за ним шаг в шаг Карла неожиданно потеряла равновесие в своих ненадежных туфельках и мягко рухнула прямо ему в руки.

Джек грубовато повернул к себе ее лицо и вызывающе прямо спросил:

— Ты нарочно это сделала?

— Да, — честно ответила девушка, ошеломленная его интуицией.

Фитцджеральд сдался. С ожесточенной нежностью он поцеловал ее. Сдерживая неистовую страсть, он приготовился настойчиво добиваться от этих мягких губ ответного пыла. И понял, что недооценивал Карлу. В мгновение, когда уста их слились, Джек почувствовал, что в его руках взорвалась бомба замедленного действия.

Он не знал, что Карла тысячи раз уже со сладкой тоской вспоминала первый его поцелуй, тот, мимолетный и дерзкий, и наслаждалась им чаще, чем осмелилась бы себе признаться. Но этот… этот был горячее, нежнее, вкуснее во много-много раз, потому что сейчас она не сопротивлялась ему. Она устала сопротивляться.

Стоило ждать когда, наконец, вспыхнет так долго тлевший костер женской чувственности. Одурманенная теплом требовательных губ, жарким мужским дыханием, Карла шла навстречу желанию Джека с таким сладострастным рвением, что его самообладание оказалось под угрозой. Поцелуй этот был долог и яростен, откровенен во взаимном вожделении настолько, что оба они потеряли ощущение пространства и времени, оказались в вакууме, где все стало пустотой и осталась только всепоглощающая жажда обладать друг другом.

Карла потеряла голову. Все, от чего она так долго отказывалась и чего избегала, стало вдруг необходимым и главным. Вся ее склонность к самоистязанию, самоунижению будто по мановению волшебной палочки перестала существовать. Все благоразумие и осторожность с бешеной скоростью понеслись от нее прочь, вниз, в бездну, как мчится по крутому склону сорвавшаяся с тормозов повозка. Карла рвалась к Джеку, вжималась в его тело в надежде найти силу, смелость, поддержку, ибо она изнемогала от страха и предвкушения того, что неизбежно случится. Не веря в победу, нет, не веря своему счастью, Джек скользнул пальцами под ее тонкую блузку, сжал полные гроздья грудей, горячих, упругих, алчущих его рук и губ. Протяжный стон вырвался из горла девушки. Изумленный Джек ощутил, что она нетерпеливо вцепилась в его ремень.

— Карла, девочка моя, — глухо молвил он и замешкался. Его вдруг смутила ее откровенность. А она не отвечала, лишь щекотала губами его обнаженную грудь. Рубашка уже валялась в стороне.

Изо всех сил сдерживая мужское желание, Джек перехватил ее жадные руки. С любой другой женщиной он не раздумывая воспользовался моментом и ринулся бы в поток плотской стихии, что было для него естественной и безусловной радостью. С любой женщиной он не раздумывая разделил бы сексуальный восторг, но только не с Карлой. Только не с девушкой, которая до этого мгновения была холодна до безразличия. Только не с девушкой, которая в твоих руках превращается из ледяного кристалла в сноп брызжущего искрами костра. Только не с девушкой, которая вся состоит из непредсказуемых противоречий.

— Карла, — хрипло сказал он, почти выкрикнул. — Карла, это не сон. Умоляю, не думай, что я смогу остановиться. Я не безумец. Я не мазохист.

Ответа не было. Был взгляд — настолько ясный и пылкий, что не нашлось бы мужчины, способного противостоять ему. Почему нет, почему, взывал к себе Джек, глядя на мягкие, податливые женские губки, на светящиеся страстью глаза, на поющее в его объятиях гибкое тело. О силы небесные, почему он должен отказывать ей? И себе…

Полетела на пол одежда, как клочки лопнувшей оболочки недоверия, ожидания, страха. Мужчина потянул женщину на пол, ставший в эти минуты роскошным ложем любви. Уговаривая себя быть нежным, чутким, внимательным, Джек вдруг понял, что Карлу ему не сдержать. Она превратилась в вихрь, в смерч, в тайфун под именем Карла. Голодовке пришел конец. Наступил вожделенный момент пышного пира чувственности. И женщина припала к его яствам. В меню было только одно блюдо — мужчина. И она наслаждалась им бесстыдно и распутно, требовательно и жадно, предлагая себя, даря, награждая его своим жаром. Ненасытная, дерзкая и покорная она содрогалась и трепетала в его объятиях, пока тело не преисполнилось чувством сладострастного изнеможения.

В безмолвии прошло немало времени. Что-то неладно, мелькнуло у Джека беспокойная мысль. Он все еще прижимал к себе разгоряченное тело Карлы, но заметил сразу, что сладкая истома в нем исчезла, уступив место неловкости и скованности.

— Что с тобой? — наконец не выдержал он. — Тебе холодно?

Карла кивнула. Села, молча собрала разбросанную по полу одежду, порывистыми движениями натянула ее на себя. Изможденная и потрясенная, она будто очнулась после сладостного, но тяжелого сна. Украдкой девушка взглянула на Джека. Вид у него был счастливо-ошеломленный, как у человека, который наугад шагнул со скалы и очутился в ласковом и теплом море.

— Ну что ты, милая, что? — повторил он. Его охватило беспокойное недоумение: неужели и после такого она осталась недовольна?

— Ничего, — вполголоса молвила девушка, неожиданно смутилась, отвернулась, неловко поправляя одежду.

— Ну, завтра мы будем черно-синие, — пошутил Джек. — Пол явно жестковат. По этой причине я чуть было и не отказал тебе.

Карла натянуто улыбнулась.

— Однако моими стараниями все оказалось тщетно, — суховато отозвалась она, протягивая ему рубашку. — Наверное, теперь можно возвращаться?

Джек вздохнул, скрывая раздражение. Оба оделись.

— Все, Карла, я сдаюсь. Сдаюсь. Ты победила. Ради всего святого, дай же мне ключ к этой загадке. Может, тогда мы сможем поиграть в другую, более интересную для нас обоих игру.

— Нет необходимости. Ты все уже разгадал. Нашел все ответы. Никаких тайн и подвохов больше нет. И не было. Все оказалось не так уж трудно, а?

— К чему ты клонишь? — начал горячиться Джек, но все же заметил ее зардевшееся лицо. — Уж не к тому ли, что сожалеешь о грехе, так скажем? Или ты стыдишься меня, себя или черт знает чего?

Карла молча отвела взгляд.

— Девочка моя, — продолжал он, раздосадованный и огорченный. — Эти минуты доставили тебе радость и удовольствие, так же как и мне. И чем скорее мы с тобой отыщем кроватку помягче и место поуютнее, тем лучше. Не усложняй. Это тебе не премьера года.

— Да уж какая тут премьера. Проще не бывает. Совсем как в провинциальном варьете. Большим искусством и не пахнет.

— О силы небесные! — взорвался Джек. — Что с тобой? Ты хочешь, чтобы я женился на тебе?

Но Карла не намерена была продолжать разговор. Она стремительно покинула притихший дом.

По пути на «Каталину» они едва ли перемолвились двумя словами.

Дома, стоя под душем, Карла ожесточенно стирала с тела следы пыли и запах ветхого дома. Слезы терялись в струях горячей воды. Обычно душ умиротворял ее, но сегодня все шло вкривь и вкось. Она даже не могла сказать, отчего плачет. За этот месяц, кстати, она плакала чаще, чем за последние несколько лет. Жалость к себе? Достойная причина, внутренне усмехнулась девушка. С обидой и досадой она глядела на свое тело, предавшее ее сегодня ради мгновения экстаза. Она проклинала и презирала себя за слабость. Но какая сладость была в той слабости! Брызжущий восторгом фонтан чувственности взвился в ней внезапно мощно. Но не опытные, уверенные, нежные руки Джека совершили это чудо, не его страстные губы или мужская сила. Да, он Любовник с большой буквы, но разве дело только в этом! Было в ее жизни время, когда она отдавалась мужчине доверчиво и страстно, время, о котором она до сих пор мучительно сожалеет. И зная, какую цену пришлось заплатить за те часы наслаждения, Карла не решалась снова играть с огнем, даже когда он горел в надежном домашнем очаге под именем Ремо. Обжегшись однажды, она на многие годы превратилась в лед.

А сейчас все объяснялось предельно просто. Она обезумела. Потеряла власть над собой и вырвалась из добровольного заточения в надежде, что настал час избавления. А рассчитывать она могла только на человека, предназначенного ей судьбой. В его руках будет ее спасение и счастье. Есть ли на свете такой человек? Может быть. Но только не Фитцджеральд. Только не он. Только бы…

Однако было поздно. Она бездумно, безудержно и безнадежно влюбилась.

Знакомство с Джеком продолжалось недолго, но Карла успела уяснить сущность этого мужчины. Она понимала, что после сегодняшней увертюры он категорически не примет ее отказов. Их отношения не подпадали под категорию «встретились-сошлись-расстались». Карла, значительно уступавшая Джеку в сексуальном опыте, все же почувствовала, что взрыв страсти, который они разделили несколько часов назад, стал откровением и для него. А ее женское сердце разгорелось до устрашающего предела. И Джек не упустит возможности погреться около этого костра. Скорее всего, у них будет пылкий, бурный роман, который продлится до тех пор, пока у Фитцджеральда не возникнет чувство пресыщения. Наверное, к тому времени у него появятся неотложные дела на других континентах, и он, целый и невредимый, в конце концов помашет ей ручкой — «Прощай, малышка!» И малышка будет занесена в анналы его памяти в качестве классной девахи — наряду с дюжинами других.

Джек, как предупреждала Хелен, действительно ничего не смыслил в любви. Это вообще не сопрягалось с его жизненным стилем. И, как предупреждала Хелен, он не имел ни малейшего понятия о силе, которая заключена в нем. Сила эта была непобедимой и беспощадной. Не желая и не ведая того, Фитцджеральд вдребезги разбил сердце Карлы Де Лука.

Выбор у нее был. Она могла пуститься во все тяжкие и пойти на этот роман, сколько бы он ни продлился. Лицедейство поможет ей не выдать своих истинных чувств. И она могла разорвать отношения сейчас, раз и навсегда, пока она не увязла слишком глубоко. Оставался еще один вариант, но Карла отказывалась даже думать о нем. Об этом не могло быть и речи.

В триста пятнадцатом номере тоже шуршали струи воды. Джек Фитцджеральд стоял под душем и не мог смыть навязчивое ощущение, будто он, правильно ответив на все вопросы, все же провалился на экзамене. В тысячный раз он напоминал себе, что женщин с «пунктиком» надо избегать. У Хелен казалось вообще не было ни эмоций, ни нервов, именно поэтому их связь продолжалась так долго. Женщина вроде Карлы Де Лука нормальному мужчине нужна как иголка под ногтем. Она принадлежала к тому типу женщин, которого он сторонился всю жизнь — сверхэмоциональная, зажатая, раздерганная. Идеальная женщина — снадобье вкусное, полезное, безопасное, не вызывающее привыкания и побочных эффектов. Карла Де Лука — снадобье губительное, как героин. Одна доза, и ты на крючке. Да, похоже, ты не в себе, парень, сокрушался Фитцджеральд. И тем не менее скоро в номере Карлы раздался телефонный звонок. Лицо девушки осунулось, глаза покраснели от слез. Поколебавшись, она взяла трубку.

— Ваш альков, мадам, или моя жесткая койка? — по-студенчески пошутил Джек.

— Прошу тебя, Джек, не надо. У меня болит голова.

— Неужели?! А я думал, этим страдают только замужние женщины.

— Я серьезно.

— Послушай, Карла. Я тут подумал и решил, что мы должны раз и навсегда объясниться. Чем бы я ни расстроил, ни обидел тебя, приношу свои извинения. И если ты скажешь мне, в чем все-таки дело, впредь я смогу избегать этого. Только не надо сгущать краски, будто бы я изнасиловал тебя и так далее, о'кей?

Раздались короткие гудки, а через несколько секунд распахнулись двери и на пороге появился Джек. Карла ахнула. Она была в совершенно «разобранном» виде — зареванная, непричесанная, босая, неодетая, только махровая простыня обернута вокруг тела. Фитцджеральд, напротив, был полностью готов к выходу.

— Собирайся, — скомандовал он. — Пойдем поедим где-нибудь.

Карла пребывала в таком оцепенении, что не возражала, пошла покорно в спальню, чтобы одеться. Джек проследовал за ней и расположился в кресле.

— Не надо, Джек, пожалуйста…

Девушка смутилась и растерялась.

— Может, это шокирует тебя, дорогая, — спокойно заявил он, — но знай, что я наделен исключительной памятью. С одного раза в моем мозгу запечатлелось твое роскошное тело — в цвете, объемно, во всех подробностях и ракурсах. Так что нет смысла краснеть и стесняться, тем более, что всю предстоящую ночь я намерен провести в постели с тобой. При свете, — подчеркнул он в заключение, и мягкими движениями снял с нее полотенце.

— О небо, как ты хороша! — вполголоса произнес Джек, глядя на зарумянившуюся девушку. — Не представляю, чего ты можешь стесняться.

Карла начала торопливо одеваться, а Джек твердил себе, что она сейчас не в настроении, что он умирает от голода, что впереди у них куча времени… Не стоит давить на нее сейчас. Не подливают же в кратер вулкана еще и керосина.

Фитцджеральд выбрал тихий, дорогой ресторанчик, где все столики располагались в отдельных кабинках. Наверняка это место предпочитали все здешние любовные пары.

— Не пей слишком много, — с легкой улыбкой предостерег он, указывая глазами на ее бокал, — не хочу, чтобы ты в очередной раз заснула в моих объятиях.

На этот раз у Карлы не было аппетита. Она поковыряла вилкой жаркое, сидела, безучастно кроша пальцами хлеб.

— О'кей, — сказал Джек, когда Карла отказалась от десерта, отдав предпочтение чашке черного кофе. — Пора. Начинай.

Девушка молчала, не поднимая глаз.

— Все-таки я ничего не могу понять, — заговорил тогда он. — Ты не девственница, это, с позволения сказать, я выяснил лично. Так что страдания невинной души исключаются. Ты получила удовольствие. Эту тему развивать я не буду, замечу только, что удовольствие получил и я. Надеюсь, ты обратила на это внимание. И ты, и я свободные, не связанные супружескими узами люди, поэтому обиженных сторон нет, изменников нет. Или есть? Может, у тебя дома жених? Возлюбленный?

Лица ее он не видел. Оно было скрыто струящейся завесой волос.

Карла покачала головой. Нет.

— Ну, только не говори, — вздохнул Джек, — что ты боишься заразить меня постыдным недугом.

Сработало!

— Как ты смеешь! — вспыхнула Карла.

— О, радость моя, а где же наше чувство юмора? Так, я все понял. Ты не предохраняешься. Почему же ты молчала? Я бы…

— О, господи, — мрачно протянула она. — Нет уж, второй раз я не попадусь…

И прикусила язык.

— Вот оно что, — поднял брови Джек. — Значит, тогда, на вилле, я был прав?

Карла колебалась. Признаться? Увильнуть? Смолчать?

— Неужели ты думаешь, что я стану судить или обвинять тебя? — подбадривал ее Джек.

— Хорошо, — наконец глухо молвила Карла. — Только не здесь.

— Решено. — Джек помахал официанту, требуя счет, — Расскажешь чуть позже. В постели.

Больше он не давил на нее. Ждал, чтобы она сама выбрала время для исповеди. Ясно, что они никогда и ни к чему не придут, если этот ржавый гвоздь греха, боли, стыда не выдернуть из ее сердца. Джек неожиданно почувствовал и себя в ответе за то, что когда-то произошло с этой девушкой. Он испытывал незнакомую дотоле потребность стать ее терпеливым и бескорыстным защитником. Более того, он сознавал, что увлекается ею все сильнее, и не противился этому. У него были добрые предчувствия. А у нее?

По глазам девушки Джек видел, что тяжкая ноша не дает ей покоя. В машине Карла была молчалива и замкнута, у порога своей двери замешкалась. Почти неохотно впустила Джека и сразу обратила на него беспомощный, безмолвно-кричащий взгляд, будто моля о пощаде. Или о защите. Благоразумие и осторожность вели неравный бой с женским естеством.

Фитцджеральд пошел навстречу мольбам Карлы. Он не стал задавать вопросов. Он просто начал медленно раздевать ее, без слов соблазняя, искушая и подбадривая, вместе с одеждой снимая защитную оболочку души. Он бережно уложил девушку на постель и начал второе действие.

Карла не могла отвести от его тела глаз. Затуманенным от противоречивых чувств взглядом она смотрела, как он раздевается. Очарованная, она вкушала мужскую красоту, обещавшую так много. Джек лег рядом, прижал к груди ее голову.

— Ты забеременела, да? — мягко спросил он.

Карла кивнула, закусив губу. Она отчаянно хотела доверять Джеку. Но не обмануться бы. И после бесконечной паузы раздался наконец ее глуховатый голос:

— Я росла с мучительным сознанием, что родилась плохим, некрасивым ребенком. В отрочестве это превратилось в настоящую пытку. В детстве я была гадким утенком, как я уже говорила однажды, прошла период толстых ног, период прыщей, период нескладной фигуры и всего прочего. В общем, уверенности в себе не было никакой. Отец мой был добрым человеком, но бесконечно старомодным, к тому же строгим, истовым, как всякий итальянец, католиком. Образование я получила в школе при женском монастыре и по нынешним меркам была полной невеждой во всем, что касалось секса. Монахини на уроках посвящали нас только в таинство рождения головастиков.

Карла помолчала. Джек взял ее руку и начал один за одним целовать тонкие пальчики.

— Нечего и говорить, что мне запрещалось пользоваться косметикой, гулять с мальчиками, хотя их и не было в моем окружении. Короче, к шестнадцати годам я считала себя уродиной, на которой никто никогда не захочет жениться, думала, что навеки останусь старой девой и так далее. Вообще-то, тогда я уже выглядела примерно как сейчас. Но сейчас я взрослая, а в те годы была рано созревшей девицей. И, как это бывает в юности, я не осознала пробуждения сексуальности, которая до поры до времени сидела во мне как джинн в бутылке.

У матери моей имелся родственник — очередной троюродный племянник. Впрочем, каждый итальянец приходится моей маме каким-нибудь племянником. Или дядей. Этого звали Паоло. Родом он был из-под Неаполя, из той же деревушки, что и мама. Довольно неожиданно от него стали приходить письма, в которых он просил отца найти ему в Англии работу. Люди в тех краях Италии живут только сельским хозяйством, и живут бедно. Неудивительно, что Паоло решил попытать счастья за морем. Подозреваю, он считал, в Лондоне улицы вымощены золотом.

Родители мои никогда прежде Паоло не встречали, не знали, что он за человек, что умеет, к чему склонен. Да и невозможно подыскать работу заочно. Марио уже учился в семинарии, отец нуждался в помощнике для своей конторы, а Паоло был готов на самое маленькое жалование. Одним словом, обе стороны согласились попробовать. Само собой разумеется, что деньги, которые мог платить Паоло отец, не позволяли снять даже самую убогую квартиру. Решили, что Паоло будет жить у нас.

Всякий раз вспоминая те дни, я понимаю, насколько наивны были мои родители. Они поручили мне обучать Паоло английскому языку, что давало нам карт-бланш проводить время вместе. Учитывая душевное состояние, в котором я тогда пребывала, влюбиться мне ничего не стоило, особенно в такого красавца, как Паоло. Он действительно был хорош собой, молодой, крепкий герой-любовник в средиземноморском стиле. Но вся его прелесть заключалась в том, что он стал первым мужчиной, обратившим на меня внимание как на женщину. Отец с матерью все держали меня за ребенка, да им и в голову не приходило, что неподобающие, греховные отношения могут возникнуть внутри почтенного клана.

Как ты уже, наверное, догадался, пока семейство сидело внизу у телевизора, мы с Паоло занимались в спальне далеко не английским. Тебе кажется странным, что взрослый двадцатипятилетний мужчина прохлаждался с сопливой девчонкой, вместо того, чтобы найти себе подходящую подружку? Но не надо забывать, что Паоло почти не говорил по-английски, почти не имел денег. К тому же он быстро понял, что перед ним легкая добыча.

Он прекрасно знал, как вести себя с таким милым и доверчивым созданием, как шестнадцатилетняя девственница. Он не бросился на меня, не был вульгарен и груб. Все началось с безобидных разговоров. Болтали мы часами, конечно, на итальянском, болтали обо всем на свете. В первое время я ужасно стеснялась, мучилась своим комплексом неполноценности. Шли дни, недели, и под напором его обаяния, внимания ко мне я расцветала. Потом он начал называть меня красавицей, чаровницей, все повторял bella, bella, твердил, что не встречал еще такой удивительной девушки, что одна мысль о расставании причиняет ему страдания, уверял, что я — единственная его любовь на всю жизнь, что мы обязательно поженимся и он увезет меня в солнечную Италию. Уговаривал только подождать немного — ведь я еще в школе, он еще беден. Поговаривал, что планы наши лучше пока скрывать. Вот повзрослею я, вот разбогатеет он, и тогда…

Я верила каждому слову. Я чувствовала себя в раю. Мои мечты превращались в реальность. Я преисполнилась к Паоло горячей любви, а главное, благодарности за его любовь ко мне. И когда он наконец пошел в реальное наступление на мою невинность, я не сопротивлялась. Я бы все для него сделала. Я была юна и до безумия влюблена. Родители мои полагали, что я учу Паоло английскому. На самом деле учил меня он. И совсем другим наукам.

Карла вдруг смутилась и заговорила быстрее.

— Он оказался очень хорошим учителем. Очень добросовестным. Правда, у него была послушная ученица.

У девушки запершило в горле, она кашлянула. Фитцджеральд молчал. Он понимал, что самое печальное впереди.

— Как правоверный католик Паоло не принимал никаких мер предосторожности. Чисто физиологическое мужское самообладание было у него не на высоте, и, конечно, я забеременела. Прошло, правда, три месяца, прежде чем я поняла, что со мной происходит.

Это меня сначала обрадовало, обнадежило. Я решила, что теперь непременно последует свадьба. Когда Паоло узнал о моем секрете, надо отдать ему должное, он и глазом не моргнул. У него, однако, было преимущество. У мужчин всегда найдется в запасе какое-нибудь преимущество. Паоло велел ничего не говорить маме, посоветовал подождать с визитом к врачу, сказал, что поговорит с моим отцом, что все объяснит, что нечего волноваться.

А потом как-то я пришла из школы и узнала, что Паоло вынужден был срочно вернуться в Италию. Мама сообщила, что он получил из дома письмо с грустными вестями о болезни матушки. Мне Паоло оставил записку под подушкой, откуда следовало, что уехал он ненадолго, скоро вернется, а еще раньше напишет длинное письмо.

Я ждала, ждала и ждала. Ни строчки. Сказать родителям о том, что произошло, я не смела. Но беременность развивалась, начал выделяться живот, и я знала, что недалек час, когда мама заметит это. Не выдержав, я написала Паоло сама: спрашивала о здоровье его матушки, сообщала, что скоро мне придется рассказать о ребенке своим родителям. Просила его отправить папе письмо, объяснить, что мы хотим пожениться. Писала, что люблю, что не могу жить без него, скучаю и все такое прочее.

Ответ я получила, правда, не от Паоло. От его жены. От матери двух его законных детишек, с которыми он жил в Италии. Можешь представить, что было в том послании. Образно выражаясь, мне выцарапали глаза — на бумаге. Эта женщина писала, что своего ублюдка должна растить только я. Она называла меня исключительно одним словом, которым, кстати, назвала меня и родная мать, когда я призналась ей во всем. Это слово puttana, то есть шлюха и даже хуже. Ни в одном разговорнике ты его не найдешь. Мать впала в истерику. Потом я думала, она убьет меня в гневе. Папа, наоборот, затих, побелел, сжался. Он не сказал мне ни единого слова. Кажется, если бы я умерла, их горе и отчаяние были бы не такими страшными.

Об аборте не могло быть и речи. Католические убеждения не позволяли. Зато они позволяли сделать все, чтобы скрыть мое положение от людских глаз, а особенно от младших сестер. Габи, по-моему, догадывалась — ей тогда было уже двенадцать, но, разумеется, в семье никто не обмолвился о моих неприятностях. У родителей возник план, совсем как в романах: меня отправляют к дальним родственникам в чужие края, где я живу до родов. После этого младенца усыновляют. Моего мнения даже не спрашивали. Они понимали, что я страдаю, но были уверены, что причина тому — беременность без замужества, то есть по итальянским меркам позор, бесчестье. Никому в голову не приходило, что я уничтожена не из-за ребенка, а из-за того, что меня предали.

Карла сделала паузу, стараясь унять дрожь в голосе, сдержать едкие слезы.

— Девочка моя милая, — прошептал Джек, — это древняя как мир история, самая грустная на свете. Тебе не в чем себя винить. Такое случается сплошь и рядом.

— А я еще не закончила, — безжизненно, отрывисто выговорила она. Смысл страшных слов никакие интонации не изменят. — Маме выписали транквилизаторы, настолько расшатались тогда ее нервы. Флакон с таблетками она держала в нашей общей аптечке. Выход напрашивался сам собой. Проще не бывает. Я взяла весь флакон.

Самоубийство — смертный грех, как и убийство, но все круги ада я уже прошла. Мне нечего было терять. Я нашла легкий, безболезненный способ уйти из жизни, к которому прибегают самые малодушные создания. Поздно вечером одна за одной я выпила все таблетки в полной уверенности, что смерть настигнет меня во сне. Наверное, так и случилось бы, если бы кинжальная боль в животе не разбудила меня раньше, чем началось действие лекарства. Бедная Габи проснулась от моих стонов, подняла весь дом…

Для папы это было уже слишком. Через неделю у него отказало сердце.

В глазах Карлы застыла пустота. Джек молчал, только обнимал ее все крепче.

— Ты понял? Понял? — хрипло выдавила она.

Джек все понял. Нежный, но жадный к жизни росточек взлелеивали в оранжерее. А потом вдруг выбросили на мороз. Не удивительно, что он превратился в хрустально-ледяную веточку.

— Папина смерть, — продолжала Карла, — поставила точку в мамином счастье. Безмятежная семейная жизнь рухнула. Произошла нравственная и финансовая катастрофа. Мама обожала отца, обожали его и мы, дети. Я знаю, что ты скажешь: он все равно рано или поздно умер бы. Да, я тысячи раз пыталась убедить себя в этом, но не сумела. Так и живу с ощущением, что это я убила его. Джек, он был такой славный, ласковый, веселый, так любил нас… А я так жестоко обошлась с ним, нанесла такой удар. В последние часы перед смертью он уже не мог говорить. И я не знаю, простил ли он меня…

Слезы хлынули потоком. Джек вспомнил больницу, сердечный приступ Бена и, наконец, понял, отчего тогда безудержно и безутешно рыдала Карла. Сейчас он не успокаивал ее. Что тут скажешь? Пусть выплачется.

— Наверное, поэтому я и стала актрисой, — наконец справилась с собой Карла. — Своего рода побег от реальности. Я не смогла избавиться от чувства вины, чувства ненависти к себе. Во мне стали развиваться навязчивые страхи, и больше всего я боялась своей сексуальности. Навеки я зареклась от риска оказаться униженной. Я поклялась избавить себя от подвохов, которые таятся в плотских отношениях. Легче всего это можно сделать, превратившись в кого-то другого. Чем я и занялась. Перевоплощалась я не только на сцене, но и в жизни. Происходило это медленно, но в результате я сознательно и полностью изменила свое лицо и стала той, какой ты меня впервые увидел в «Максвелле». Целеустремленная, хладнокровная, уверенная в себе и безразличная женщина под именем Карла Де Лука. К себе настоящей я никого не подпускала, доспехи мои были крепки и надежны. Они не подводили меня. До… до сегодняшнего дня.

Признание было сделано. Фитцджеральд испытал шок. Господи, полыхнуло у него в сознании, что же я наделал? Карла почувствовала себя под угрозой полной капитуляции и замолчала.

— Карла… — с трудом произнес Джек. — Я ни в коем случае не хочу причинять тебе боли. Тебе и так досталось. Но неужели тебе пришло в голову, что ты… что ты полюбила меня?

В устах другого мужчины эти слова прозвучали бы самодовольно, даже надменно. Но то, как они были произнесены — искренне, горячо, с трогательной неуверенностью — придавало им совсем другой смысл. Карла сразу ожесточилась, вовремя вспомнив, что ей надлежит быть актрисой. Отказаться от всего, порвать сейчас отношения с Джеком, как она собиралась сделать, значит, только подтвердить его худшие подозрения, превратить себя в жалкое создание, если не в посмешище. Она прямо и гордо взглянула Фитцджеральду в лицо, и только на мгновение блеснул в ее глазах коварный огонек.

— Джек, я стала старше. Я стала мудрее. Встреча с тобой пришлась как нельзя кстати. Я далеко от дома, а ты чертовски привлекательный парень. Вот она, химия человеческой плоти. А любовь тут не причем. Хороший любовник — и не один — это то, что мне нужно в жизни. Считай себя пионером в этой славной плеяде.

Выражение лица с трагического на торжествующее сменилось в одно мгновение, будто маска спала. Девушка улыбнулась безмятежно и почти кокетливо. Джек пытливо смотрел на Карлу. Она не дрогнула. Тогда он, убедившись все-таки в ее искренности, вздохнул почти с облегчением и просиял.

— По-моему, прежде всего нам надо заменить скверные воспоминания светлыми и радостными, — вполголоса сказал он, щекоча губами мочку ее уха. — Потом я должен ответить на вызов. Перчатка брошена твоим Паоло. Говоришь, он был прекрасным любовником?

Джек скользнул ртом вдоль грациозно изогнутой шеи. Сладко-жгучая дрожь пробежала по телу девушки.

— Наверное, — кивнула она, смущенно опуская глаза. — Правда, тогда мне было только шестнадцать. И мне так и не пришлось сравнить его с кем-нибудь еще.

Улыбка Джека была обезоруживающе самодовольной.

— Ну что же, радость моя, тогда вперед? Начнем сравнивать с ним меня?