Место под солнцем

Глава 7

Но разве можно сравнить тряску на вертолете с космическим путешествием! Образ Паоло растворился в небытие после нескольких часов, проведенных в постели с Джеком. Он был настоящим искусником плотских утех. Теперь они с Карлой занимались любовью часто и не скрываясь. Как любовник он был многолик: нежный и ласковый, неистовый и требовательный, озорной и игривый. Как водится, Джек пренебрег всякими условностями и открыто перебрался в апартаменты Карлы. Каждую свободную минуту он проводил с нею, и все окружающие знали об этом. И Джек, и Карла позаботились, чтобы их интимные отношения не нарушили служебные и не изменили рабочую атмосферу в коллективе. Однако роман отдалил их от сослуживцев и подчиненных. Особенно это заметил Макинтайр, который сразу из героя превратился в мужичка, которому натянули нос.

Карла постаралась трезво оценивать ситуацию, подходя к ней с позиции зрелой женщины. Сконфуженная поначалу своим статусом femme fatale[5], она все же заставила себя играть новую роль. Никакой любви нет, мысленно твердила она, просто пора наверстывать упущенное, что является истинным удовольствием, когда в постели с тобой такой неподражаемый любовник. К концу лета эта связь изживет себя, и все придет в норму.

Когда Джек пролистает их роман до последней страницы, будет готова к концу и она. Она вернется в свою реальную жизнь, обретет покой и, возможно, возобновит отношения с Ремо. Ничего страшного в этом нет. Признаться Ремо, с которым они знакомы не один год, будет проще, чем Фитцджеральду, с которым Карла встретилась случайно.

Карла хладнокровно пыталась представить себя в постели Ремо, но, увы, тщетно. Ее женское естество было пропитано мужским очарованием Джека, тело ее принадлежало только его телу, и близость с другим становилась немыслимой, невозможной, ненужной.

Шло время, но об охлаждении не было и речи. Напротив. Естественное влечение плоти превратилось для Карлы в потребность, которая ежечасно, ежеминутно давала о себе знать. И чем больше она получала, тем больше требовала. В основе этого неудержимого чувства лежал навязчивый страх. Она боялась потери, она боялась страданий и унижения, боялась того, что раскроется правда.

Боялся и Джек. Боялся себя. Впервые в жизни он безнадежно увяз. Он зашел в своем увлечении дальше, чем намеревался, и дальше, чем позволил бы себе в других обстоятельствах. У него были романы с бесчисленным количеством женщин. Некоторые просто подворачивались под руку, некоторых он выбирал сам, но все они были раскованны и непритязательны, даже самые изысканные. Они давно освоили науку возбуждать, соблазнять и удовлетворять. Но в Карле была заложена совсем иная чувственность, совсем иная страсть. Не удивительно, размышлял Джек, что она так боялась демонстрировать ее. С Карлой он достигал таких высот наслаждения, на каких еще не бывал. Мысль о том, что к ней может прикасаться другой мужчина, была для него невыносима. Ревность, мужское чувство собственника никогда не посещали Джека прежде, но Карла, воплощенная невинность и страсть, вдруг стала его неотъемлемой принадлежностью, и он неумолимо начал замечать в себе черты, которые раньше не признавал и даже осуждал в окружающих.

И Джек, и Карла боялись заглядывать в тайные глубины своих чувств и, уж конечно, ни разу не касались этой деликатной темы. Скрытность, сдержанность и самообман находили выход в бессмысленных мелких ссорах, которые возникали на каждом шагу и по любому, самому незначительному поводу. Естественное следствие недоговоренности в отношениях! Так, однажды Джек невзначай сообщил Карле, что решил все-таки купить тот заброшенный домик среди холмов. Хозяин-барин. Необязательно спрашивать на этот счет чужое мнение, подумала Карла и не преминула заметить:

— Не понимаю только, почему ты непременно желаешь приобретать эту рухлядь, да еще в таком медвежьем углу. Если уж и заводить недвижимость в Тоскане, то в более цивилизованных и обжитых ее краях. От побережья далеко, от аэропорта еще дальше…

— Эта «рухлядь» меня устраивает, — коротко молвил Джек. — Я говорил и повторяю, что иногда до зарезу нуждаюсь в покое и уединении. А все подумают, что я собираюсь поселить себя там.

— В то время, как ты совсем не собираешься это делать, — парировала Карла, — так же, как и я, не собираюсь рассматривать этот вариант.

— Объясни, что ты имеешь в виду? Что конкретно ты не собираешься рассматривать? — поддел ее Джек.

Карла смутилась, смешалась.

— Это смотря как сказать, — буркнула она с досадой и подумала, что пререкания по любому поводу приобретают устойчивый характер. Что же, рано или поздно они неизбежно придут к завершающей шоу-ссоре, после которой разбегутся в разные стороны.

— Если сказать гипотетически, — невозмутимо продолжал Джек. — Что бы ты сделала, если бы я предложил тебе пожить вместе — в этой рухляди или во дворце?

— Я сказала бы, благодарю, но нет, — нарочито небрежно ответила девушка.

— Ничего или брак, так что ли?

Она тяжело вздохнула.

— Не надо заблуждаться, Джек. Одно лишь то, что я… что мы…

— Что мы с наслаждением трахаемся? — В его голосе сквозила холодная издевка.

— Нельзя обойтись без вульгарных выражений?

— Тысяча извинений, мадам. Я полагал, что выражаюсь крайне деликатно.

— Послушай, Джек, может, оставим этот разговор? Хочешь купить этот дом — ради бога. Деньги твои.

— Премного благодарен за разрешение, — сухо отозвался Фитцджеральд. — Свяжись с местными подрядчиками, пусть составят смету ремонта.

— Свяжись сам. Ты в состоянии это сделать.

— Я не хочу, чтобы они думали, будто имеют дело с безумным иностранцем, у которого денег больше, чем мозгов. Назовешься моей женой. Это будет держать их в рамках.

— Вот получится конфуз, когда объявится настоящая миссис Фитцджеральд!

— Настоящая миссис Фитцджеральд?

— Хелен.

Первый раз с начала их романа было упомянуто это имя. Десятки раз оно хотело сорваться с губ Карлы, но каждый раз девушка останавливала себя.

— Хелен? Она вдова моего брата, не моя жена.

— Не придирайся к словам. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

— О да! Я прекрасно тебя понимаю, — усмехнулся Джек, поворачивая за плечи Карлу. — Ты ревнуешь. Прорывается итальянская натура.

— Я не ревную к Хелен, нет. Если хочешь, я ревную вместо нее. Как ты думаешь, каково ей приходится, если ты постоянно то подбираешь, то бросаешь ее, как старую, зачитанную книгу. Удивляюсь, что она вообще терпит тебя.

— Исключительно корысти ради, — равнодушно изрек Фитцджеральд. — Кстати, меня это устраивает. Хелен не забывает своих интересов. И никогда не забывала. Развлечения она стала искать задолго до гибели Стива. Неужели ты думаешь, что я воспользовался одиночеством безутешной вдовицы? Их брак был сущим адом для обоих. Они бранились и ссорились постоянно.

— У тебя просто талант к самооправданию. Бедная женщина искренне думает, что ты все-таки женишься на ней.

— С чего ты взяла?

— С ее слов, — смешалась Карла. Вообще-то, нечестно так говорить по отношению к Хелен, мелькнуло у нее в голове. — Хелен кое-чем поделилась со мной по пути в аэропорт, кое-что посоветовала. Сказала что-то вроде: «Развлекайся, малышка, да не увлекайся. Помни, он все равно вернется ко мне».

— Но она же не говорила конкретно о браке.

— Конкретно — нет, — неохотно признала Карла. — Но это было совершенно очевидно. Да тебе и следует жениться на ней. По крайней мере, она закроет глаза на твои бесконечные романы и интрижки.

— Намекаешь, что ты не потерпишь этого?

— Вопрос не по существу. На мне ты не женишься.

— Хорошо, в качестве предположения, а не предложения: как бы ты отнеслась к моим интрижкам?

И снова Карла сама себя загнала в угол. Растерянность и неловкость пришлось скрыть едкой шуткой:

— Ты еще спрашиваешь? Сам же говорил, что из меня так и лезет итальянская натура.

— То есть? — Глаза Джека озорно блеснули.

— Скорее всего я пойду на двойное убийство. Сначала ты, потом она.

Джек взял ладонями ее лицо и пытливо заглянул в глаза.

— Готов поверить, — задумчиво протянул он.

— Позволь встречный вопрос, — пошла в наступление Карла. — Как ты отреагируешь на неверность своей супруги?

— Это будет зависеть от того, кто будет ею, — хладнокровно произнес Джек.

— Сдается мне, пришло твое время вступать в брак, — с притворной беспечностью заявила Карла, желая подразнить его. — По-моему, ты постепенно превращаешься в постаревшего Питера Пэна.

— Питер Пэн? Неплохо! Во всяком случае он умел летать. Чего напрочь не умеет большинство несчастных женатых умников. А также большинство несчастных разведенных умников. Зато у них есть масса «преимуществ» — алименты, сражения за опекунство, долги, язвы… Нет уж, увольте!

— В старости ты будешь прозябать в одиночестве, Джек. Ты пожалеешь, что у тебя нет семьи. Ты будешь сокрушаться, что у тебя нет детей.

— Дети создают счастье для женщины. Я же к цветам жизни равнодушен. Тем более, что чаще всего это маленькие чудовища.

— Твой ребенок, точно, вырастет чудовищем!

— Может, сделаем сейчас одного, а? Посмотрим, что из него выйдет и кто из нас прав. Что это на тебя нашло, Карла? Зачем этот подробный анализ личности? Если он мне понадобится, я пойду и найду себе психоаналитика.

— О да, конечно! — вскинулась Карла. — | Тебе разрешается разбирать по винтикам мою личность, и делаешь ты это с завидным рвением дилетанта, а стоит мне сказать вслух несколько слов горькой правды, как ты впадаешь в истерику.

— Господи, какой еще горькой правды? Вот он я, весь как на ладони. Прост как дитя. У меня нет страшных тайн, нет подводных камней. Так ведь? Скажи!

Вопрос был с подвохом, но Карла пошла напрямую.

— Ты бы обнаружил загадки, если бы удосужился прислушаться к себе, — заявила она. — Если бы не был таким самодовольным, если бы все не доставалось тебе так легко. Деньги, женщины, положение в обществе — у тебя есть все, а чего нет, так ты этого добиваешься, лишь щелкнув пальцами. Тебе не приходилось в жизни сражаться, ты сам говорил. Ты зарвавшийся, ограниченный… — девушка судорожно глотнула воздух, — ты даже не знаешь, что такое страдание!

— Потрясающее откровение, — мягко заметил Джек. — Наверное, если бы я был зажатым и неуверенным в себе, как ты, то нравился бы тебе больше.

— Я вовсе не зажата! И достаточно уверена в себе!

— Серьезно? Так что же ты мне голову морочила?

— Ты ничего не понял, — огрызнулась Карла, отступая. — Если уж на то пошло, у нас нет ничего общего, нас ничего не связывает.

— А я думал, мы неплохо ладим…

И Джек жадно потянулся к девушке.

— Да брось ты! Можешь ты о чем-нибудь думать, кроме секса?

— Постой, вроде бы я думаю только о деньгах… Основываясь, правда, на твоем мнении, дорогая.

— Мне надоел этот спор.

— Только потому, что ты в проигрыше.

— Разумеется. Выигрываешь у нас только ты.

— Ну, если это тебя так раздражает, пойди найди себе аутсайдера. Мир просто кишит ими. Подбери себе славного, чувствительного, безвольного мужичка, который позволит тебе ходить по нему вдоль и поперек.

Невозможно было подыскать более точной характеристики для Ремо, хотя Джек никогда не встречал его, даже не знал о нем. Однако Карла взорвалась:

— Пожалуй, стоит! По крайней мере, он не будет воспринимать меня лишь как объект для плотских утех!

— Вот как ты ко мне относишься. Странно, раньше не жаловалась…

Джек вдруг пришел в замешательство, заметив, что глаза девушки полны слез.

— Карла, радость моя, эту битву затеял не я. Теперь ты плачешь, будто я, злодей, оскорбил тебя или не знаю что. Будет тебе. Пойдем-ка лучше ляжем на мягкие перины и…

— Нет! Ты просто используешь постель, чтобы все упростить.

— А ты хочешь, чтобы я все усложнял? Кажется, мы договаривались доставлять друг другу только радости и никаких страданий.

— Тогда, наверное, пора оставить радости в стороне, пока мы не начали страдать от их обилия.

— Карла, ты снова все преувеличиваешь. Не надо сгущать краски. Брось эту дурную привычку. Ты слишком увлеклась работой, переутомилась. Кажется, и комплекс на тебя давит, как в клаустрофобическом кошмаре. Давай позволим себе недельку отпуска. Съездим во Францию, сменим обстановку, развеемся. Ну что, согласна?

Карла по-детски всхлипнула. Она молчала, не зная, что сказать; уж больно соблазнительно было это предложение.

— Я не имею права на «недельку отпуска», — наконец сказала она. — Ты хоть знаешь, сколько я зарабатываю за каждую такую «недельку»?

— А как же, конечно, знаю и предлагаю выход: мы подсчитаем твой средний недельный заработок и официально оформим оплачиваемый отпуск.

— Который не предусмотрен контрактом. Не беспокойся. Незаработанных денег из твоего кармана я не приму.

— Хорошо, тогда каждый наш сотрудник получит такой отпуск или, по желанию, деньги. Удовлетворена? Зная вашу команду, уверен, что все возьмут деньги. Кстати, ты тоже можешь так сделать. Все честно. Ну? Еще один кусок жирного пирога или неделя отдыха со мной?

— Если я выберу первое… — протянула Карла.

— … то я обвиню тебя в алчности.

— А если я выберу второе…

— … то я обвиню тебя в сексуальной невоздержанности, — с улыбкой закончил Фитцджеральд.

Щепетильность, умноженная на угрызения совести, обошлась Фитцджеральду недешево. Прикинув, сколько же миллионов лир уже кануло в песок, Карла получила солидную порцию пищи для размышлений. Деньги сами по себе ничего не значили для Джека. Это было орудие производства могущества, богатства, успеха. Он тратил деньги так же легко, как и создавал их. Поговаривали, что ежегодно Фитцджеральд перечисляет баснословные суммы на счета разных благотворительных фондов. Однажды Карла хотела подробно расспросить об этом Джека, но он ловко перевел разговор на другую тему. Взвешивая все до мелочей, Карла сумела подавить в себе неловкость, вызванную тем, что Джек тратил на нее горы денег: он заказал умопомрачительные апартаменты в местечке Сан-Рафаэль и водил ее в самые дорогие и изысканные рестораны.

Все это походило на идеальное свадебное путешествие, за исключением одной малости: они не были женатой парой. Они были парой красивых и веселых любовников. Покинув Каталину, оба сразу почувствовали себя раскованно и спокойно. Ссоры и разногласия, которые провоцировала Карла, бессознательно стремясь приблизить конец их отношений, незаметно исчезли, будто растворились в атмосфере праздника наслаждений. Джек мгновенно заметил эти приятные изменения и вздохнул с облегчением. Ни слез, ни надутых губ, ни внутреннего напряжения. Что за роскошь! Он вдруг почувствовал себя в безопасности и снял все оборонительные посты. И связь их чудесным образом преобразилась.

Ленивые, праздные дни и пылкие, страстные ночи — вот что это была за неделя. Карла приготовилась к тому, что сердце ее на финише будет разбито, и шла на заклание как агнец. Она махнула рукой на все условности и всецело отдала себя в жертву чувственности. Свобода плоти, свобода эмоций возносила Карлу и Джека на такие высоты, что они даже не решались признаться друг другу в этом. Изможденные, разбитые силой страсти, которая взыграла в них, они часто лежали обнявшись и думали каждый о своем.

Если бы, думала Карла, ах, если бы… Джек-любовник и Джек-человек были совершенно разными людьми. Как любовник он оказался чуткий, нежный, беззащитный и даже покорный. Он никогда не скрывал, что она имеет над ним власть и будет обладать ею вечно, если вдруг лишит его того, что сейчас дарила так щедро. Но Джек Фитцджеральд-человек был иным. Карла чувствовала, что он все тот же — непреклонный, хладнокровный, уверенный в себе, что по-прежнему им руководит стремление к успеху и пренебрежение к человеческим слабостям. Якорь, который для других спасение, для него тяжкое бремя. В плену пожизненных обязательств он лишится всего, что держит его на плаву. Вырванный из водоворота своей свободы, он зачахнет и быстро пойдет на дно. Размеренная жизнь, благочестивый покой противопоказаны ему, он не обещал этих ценностей, но и не просил о них. У Карлы не осталось иллюзий. Эту неделю она решила прожить по его уставу. Она жила одним днем, с нетерпением дожидаясь ночи…

В последний день каникул в Сан-Рафаэле они поехали на север, подальше от курортных благ, где зеленели душистые луга и перешептывались деревья в рощах. Они почти не разговаривали, ибо слишком углубились в свои мысли. Лето увядало. Во всем угадывалось приближение осени. Через месяц в контракте будет поставлена точка. Карла вернется в Сохо, примется за раздачу спагетти в «Изола Белла», за коммерцию по телефону, за поиски ролей в очередной пантомиме, вернется к Ремо… Ремо! А ведь он так и не написал. Неужели нашел себе другую?

— Давай присядем, — предложил Джек, выбрав для привала заросшую травами ложбинку среди холмов. — Мне надо кое-что сказать тебе, прежде чем мы вернемся в Италию.

У Карлы екнуло сердце. Вот оно! Сейчас он скажет, что они слишком далеко зашли, слишком увлеклись и что пора им немного остыть. Она давно готовила себя к этому. Последняя неделя переполнила чашу. Я стала чрезмерно пылкой и откровенной, проносилось в голове у Карлы, и он понял, что я люблю его. Понял и сразу задохнулся в этом. Случилось то, что должно было случиться. Удивляться нечему. По крайней мере, сейчас она в состоянии вынести такой удар. По крайней мере, сейчас никто больше не пострадает.

— Хорошо, — легкомысленно молвила Карла. — Давай поговорим. Тем более, я знаю, что ты хочешь сказать.

— Неужели? Вот уж не думал, что ты читаешь мои мысли. Может, тогда и скажешь все за меня?

— Уж слишком мы с тобой разгулялись, детка, пора немного остыть, а то и разбежаться. Там видно будет.

— Пытаешься имитировать американский акцент? Увы, напоминает убогий кинематограф. А вообще, как всегда ты ошиблась. Этого я говорить как раз и не собирался.

— Не собирался?

Мысли побежали наперегонки. Значит, он намерен предложить ей роль содержанки, этакой птички в уютном лондонском гнездышке, куда он будет временами наведываться. Если, конечно, Хелен останется в Америке.

— Закончится лето, ты вернешься домой, — начал Джек, — а я поеду в Штаты, где несколько месяцев буду интенсивно работать. В связи с болезнью Бена я заморозил некоторые проекты. Теперь пора их возобновлять. Дела есть и на Западном побережье, и в Японии. Пока я не налажу работу, я не смогу появиться в Лондоне, а также в тосканской хижине, которая тебе так отвратительна.

Он сделал паузу.

— Ну и что? — насторожилась Карла. Все ее предположения рушились. — Что в этом нового? Ты и так здесь задержался…

Джек спокойно смотрел ей в лицо.

— Будешь скучать без меня?

— Может быть. Поначалу.

— Поначалу? То есть, пока не найдешь себе кого-нибудь еще?

— Не передергивай. Я этого не говорила. Конечно, первое время буду скучать. Но я не собираюсь всю жизнь проводить в тоске и отчаянии, что мы расстались.

Карла нервно выдергивала из земли пучки травы.

— Значит, ты… ты не любишь меня?

— Разумеется, нет.

— Как насчет того, чтобы посмотреть мне в лицо, когда мы разговариваем? — повысил голос Джек.

— Я сказала, разумеется, нет! — повторила девушка, заставив себя встретиться с ним глазами. Он не давал ей отвернуться, придерживая за подбородок.

— Что — «разумеется, нет»?

— Разумеется, я не люблю тебя, — выдавила Карла, в отчаянии закрыв глаза.

— Ага, — задумчиво протянул Джек, помолчал. — Как скажешь. Однако я не гордый. А замуж ты за меня выйдешь?

Карла не видела его, только слышала голос, казалось, далекий-далекий. И тут она вздрогнула, распахнула глаза.

— Замуж? Зачем? — наконец выговорила она глухо.

— Затем, что ты, похоже, не признаешь других вариантов постоянных отношений. Затем, что мне невыносима мысль, что ты будешь с другим мужчиной. Затем, что я не хочу недоразумений с твоими ретроградами-родственниками. Затем, что я по горло увяз и не вижу иного выхода. Рецепт один — ты. Так что скажешь?

Карла вдруг с ужасом ощутила, что голос не слушается ее, как иногда бывает на сцене, когда провал неизбежен.

— На что будет похож этот брак?

— Как на что? А что такое брак вообще? Узаконенная любовная связь.

— Прекрасно. А все остальное? Дом? Семья? Дети?

Джек откинулся на траву, сощурился, глядя в безоблачное небо.

— Я ни в коей мере не хочу морочить тебе голову, Карла. Изменений личности во мне не произошло. Я это я, был им, остаюсь и останусь. То, что ты не принимаешь во мне, никуда не исчезнет из-за того, что мы поженимся. Дом — хорошо, можем выбрать какой-нибудь и обосноваться там. Но не навечно. Дело в том, что я прихожу в ужас от мысли, что надо связывать себя хозяйством, мебелью, скарбом и так далее. Дети — согласен, но не сейчас. Ты молода, у нас много времени. Семья и родня? Я научился обходиться без этой роскоши, да и ты, по-моему, не больно много добра от этого получила. В твоих страданиях огромная доля вины лежит именно на твоих родственниках. Ты жила в условиях своеобразного домашнего террора. Результат налицо.

— Я не могу снять с себя вины, что бы ни было тому причиной.

— Карла, послушай. У твоего отца было больное сердце. Он умер не из-за твоей беременности. Мать осталась ни с чем — он в этом виноват, не ты. Все ошибки юности ты давно искупила годами страданий в молодости. Слушай дальше. Твою маму мы поселим в новый дом, найдем для» одной сестры лучших преподавателей музыки, для другой подберем лучший гардероб, студентка получит прекрасную работу, а малышка — все игрушки и сладости, которые только есть на свете. Твой преподобный брат получит приход и церковь. Снимет это с тебя вину? Смею надеяться. И тогда ты оставишь их в покое, равно как и они тебя. А мы начнем нашу жизнь. Это значит — куда я, туда и ты, где я, там и ты. Ради Бога, общайся с ними, дружи, помогай, но я должен быть для тебя самым главным в жизни. Я женюсь на тебе, а не на твоей многочисленной семье.

— Господи, — прошептала Карла. — Да ты купец без страха и упрека…

— Рано или поздно, — продолжал Джек, — думаю, я сбавлю обороты. Но не сейчас. И не так скоро. Зная многих, я убедился, что супружество означает скуку и быстрое старение — и физическое, и чувственное. С нами такой номер не пройдет. Супружество — это состояние души, а не принудительный образ жизни. Я женюсь на тебе, Карла, потому что не могу иначе удержать тебя. Но это не значит, что я даю торжественный обет, черт побери.

— Обет? Ты говоришь о своих бесконечных пассиях? О других женщинах? Неужели ты думаешь…

— Какие другие женщины, Карла! — перебил ее Джек. — Пойми, я не супермен. Все, что я в состоянии достичь и чего хочу достичь, я получаю с тобой. Муж и жена — мерка одна. Я не потерплю около тебя никаких мужиков, и то же самое готов применить к себе.

— Ах, обещанья, обещанья!

Джек резко сел. Его задел циничный тон Карлы. Такого поворота он не ожидал. Очевидно, застигнутая врасплох Карла пустилась в импровизации. Хотели гнездышко свить, а свили паутину…

— Ты забыл о моей театральной карьере, — неожиданно ушла в сторону Карла.

Фитцджеральд вздохнул. Вот уж о чем он меньше всего думал!

— Сдается мне, — легковесно бросил он, — что лицедейство не есть твое истинное призвание. Оно послужило тебе лекарством, стало на время укрытием, в котором ты спасалась от себя. А сейчас… Ты уверена, что хочешь продолжать в том же духе?

— Кое-кто считает, что природа наградила меня талантом.

— Несомненно. Тебя и тысячи других, которые ищут на сцене славы. Если это так важно, изволь, я готов помочь. Я же говорил, что в театральном мире у меня есть и друзья, и связи.

— Ну нет! — взорвалась Карла. — Или я добиваюсь успеха сама, или мне вообще ничего не нужно.

— Конечно, сама. Я говорю только о том, чтобы этот безжалостный монстр — театр — был справедлив к тебе. Без поддержки это в шоу-бизнесе практически недостижимо. Впрочем, как и в любом другом.

— Вот они — твои знаменитые крапленые карты.

— Точно. Однако мы удалились от нашей темы. Карла, я не умею составлять многостраничных брачных контрактов. Я хочу жениться на тебе, получай меня без каких-либо условий, но не жди лести, лжи и двуличия. Я такой, какой есть. Нравится — милости просим, нет — извините.

Карла разрывалась внутри себя, а Джек смотрел на нее выжидающе. Неужели откажет?

— Как часто я думала, что мы совершенно разные люди… — протянула она неторопливо. — Мы совсем не знаем друг друга.

— Мы знаем достаточно, чтобы пройти первый тест. Он, кстати, уже позади. Впереди вся жизнь, чтобы узнать нюансы и подробности.

Карла отвернулась от Джека, сжала руки, так что побелели костяшки. Взгляд ее отрешенно блуждал по живописно-зеленым далям.

— Джек…

— Что? — шепнул он, обнимая ее сзади, легко прикасаясь губами к шее, лаская руками грудь.

— Дело в том… Понимаешь… Я всегда думала, надеялась, что выйдя замуж, я обрету семью. Свою семью. Понимаешь…

— Понимаю. Тебя все мучает мысль о ребенке, так? Девочка моя, надо переступить через прошлое. То, что с тобой произошло к лучшему. Сама посуди. Если бы ты родила тогда младенца, то никогда не забыла бы этого Паоло. Глядя на ребенка, ты каждый раз вспоминала бы свои страдания, унижение. Я рад, что у тебя нет детей, Карла. Как бы страшно и кощунственно это ни звучало, считаю благом преждевременные роды. Мы можем начать с нуля. Между нами никто и ничто не стоит. Хорошо, хочешь иметь детей — мы будем иметь детей. Хоть двоих, хоть пятерых, решай сама. Но дай мне сначала пару лет своей жизни, в которых я для тебя буду самым главным. А потом заведем ребенка — нашего с тобой ребенка, а не какого-то там, чьим папашей был сомнительных достоинств итальянский крестьянин.

Жгучая боль воспоминаний охватила Карлу. Глаза защипало. Она попыталась смахнуть с ресниц слезы, но было уже поздно. Джек сквозь зубы пробормотал проклятия.

— Карла, я не понимаю, почему ты все время плачешь. Может быть, я слишком грубо и прямолинейно высказался? Если так, прости. Мужчине сложно понять женские переживания. Но нельзя вечно рыдать над тем, чего давно уже нет. Нельзя заранее оплакивать то, что может обернуться для тебя радостью.

Но ее слезы уже высохли. Мысли упорядочились. Спокоен и тверд был голос. Только лицо стало полотняно-белым.

— Нет, Джек, не может это обернуться радостью, — молвила она.

Фитцджеральд не сдержался.

— Я сыт по горло! — вскричал он. — Ты из всего готова сделать трагедию. Послушай, у тебя в руках отличные шансы переломить себя. Если бы ты сделала хоть маленький шаг навстречу, у нас все вышло бы иначе. Я же чувствую, я же вижу. На этой неделе ты была совсем другая, такая спокойная, умиротворенная, веселая… я даже не подозревал, что ты можешь так измениться, и надеялся, что наконец-то узнал настоящую Карлу Де Лука. Именно потому и решился сделать тебе предложение. Но превращать это в мучения я не хочу. Достаточно! День, когда ты станешь моей женой, раз и навсегда положит конец твоему комплексу вины. И нечего сейчас устраивать бурю в стакане воды. Я отлично знаю, что ты любишь меня. В последние дни ты не скрывала этого. Просто не смогла! Возможно, любовь штука опасная, но любовь — это вызов, и я принимаю его. Чувство вины — унизительное, грязное. Оно заглатывает человека полностью, уничтожает личность. Мне чуждо это чувство. Я люблю тебя, Карла. Так помоги мне. Я еще ни одной женщине не говорил таких слов.

— Верю, — сдавленным голосом отозвалась девушка. — Поэтому и не могу стать твоей женой.

— Черт возьми, где же логика?

— Никакой логики. Ты просто не веришь, что не можешь заполучить всего на свете. Я для тебя как конкурент на рынке. Ты любишь меня? Да, но только на своих условиях. У любви нельзя отнять повседневных сторон, а ты отвергаешь обещания и обязательства, не говоря уж о мелочах жизни, которые зачастую становятся самым главным. Ты признаешь только свои права — за тобой последнее слово, за тобой и право сюзерена, так? Ты хочешь получить любовь чистенькую и умытую, без единого пятнышка. Однако ее не купить и не выиграть, даже если у тебя трижды крапленые карты. Я не выйду за тебя замуж, Джек. Я не могу. Пожалуйста, не вынуждай меня повторять.

Заявление ее было сродни пощечине. Нет, не той, неистовой и многообещающей, которую получил Джек в конце их первой встречи. Это был расчетливый, холодный удар. Это было оскорблением.

— Вот как. Верится с трудом, — помолчав, произнес Джек.

— Однако это так.

— Не думай, что я начну бегать за тобой, как подросток. Эти игры не по мне. Я не буду ни умолять тебя, ни требовать ни сейчас, ни когда-либо.

— Вот и отлично, — сказала Карла, еле сдерживая дрожь в голосе. Обида, гнев, боль Джека отозвались в ее сердце страшным, почти похоронным звоном.

Фитцджеральд сдержал обещание. Больше он не просил ее руки. Он вообще не сказал ни слова. Порознь они вернулись к машине, в молчании ехали. Глаза их не встречались. Не прикоснулся Джек к ней и ночью. Они лежали, повернувшись друг к другу спиной, будто участвуя в чудовищной пародии на ту ночь, когда гроза впервые, пусть невинно, свела их в одной постели. Казалось, сам дьявол привел Карлу на распутье. Она, раздираемая любовью и страхом, прошла через страшную пытку. Она не смыкала глаз, и только под утро тоска и отчаяние уступили место тяжелому забытью.

На следующее утро они уехали из Сан-Рафаэля. Всю обратную дорогу Фитцджеральд был подчеркнуто вежлив, но старательно избегал малейшего физического контакта с Карлой. Он был убит. Уничтожен. Черт побери! Она спятила, если думает, что он будет ползать на коленях и унижаться. Она дура, если думает, что он наобещает ей с три короба жизненных радостей. Внутри у него все кипело. Голова этой красавицы полна романтическим вздором настолько, что она и слона под носом не видит. Свидания при луне, охапки роз — и безнадежная бытовая скука? Блистательная театральная карьера — и дом, полный орущих детей? Она сама не знает, чего хочет, злился Джек. Злился на нее, злился на себя. Она просто не хочет его. Или боится признаться, что хочет. Она не намерена идти за кем-то по жизни? Или она не хочет принадлежать сильному, преуспевающему мужчине, который не умеет и не любит страдать? И то, и другое плохо, мрачно размышлял Джек. Однако, если на карту поставлены любовь и гордость, он выбирает последнее. Поражение для него? Возможно. Но он выдержит. А любовь… что же, обойдемся без изысков.

В комплексе «Каталины» Фитцджеральд вернулся в свой номер. Карла с ужасом ощутила, что у нее ампутирована душа. Потеря казалась невыносимой. Первую ночь она провела без сна. Тикали часы. Пойти к нему, выложить все оставшиеся сногсшибательные подробности и посмотреть, как он отреагирует? Один раз девушка даже вскочила, накинула халат, открыла дверь, но, едва шагнув за порог, вернулась, снова легла. Пустая, холодная постель давила и угнетала. Нет, она не пойдет на такой шантаж. Джеку только брось перчатку. Вызов он принимает всегда, примет и в этот раз, потому что поражение невыносимо для него, невыносимо, даже если он знает, что выиграть не сможет никогда. А сейчас именно такая игра. Крапленые карты у Карлы, и последний ход — ее. А она лучше потеряет его, чем обманет. Она не из тех, кто ставит ловушки, чтобы заманить противника.

Неожиданно ей вспомнилась Молли, которая цинично рассуждая о мужчинах, любила повторять: «Осторожнее с ними. Особенно с теми, кто поведал тебе свою жизнь. Имей в виду, самое главное они всегда опускают». Оказывается, это применимо и к женщинам. Но когда столько лет живешь с ложью в сердце, сама начинаешь верить в нее. А что если бы она с самого начала сказала Джеку всю правду? Сделал бы он ей предложение? Конечно, нет! Он сказал — горячо убежденно сказал, как рад тому, что чужой ребенок не будет омрачать их безмятежное супружеское счастье. Он с облегчением узнал, что того ребенка она потеряла…

А ведь этого не случилось. После шести месяцев уютного существования в материнской утробе младенец появился на свет. Он пришел в этот мир нежеланный, испуганный, измученный, слабый. Жизнь поддерживалась искусственно, с помощью аппаратуры и специальной камеры. И крохотный комочек выжил! Уже семь лет ходила по земле маленькая девочка, смеялась, играла, плакала. Ее любили, баловали, холили и лелеяли, и она жила счастливо в большой семье, в большом доме в центре Илинга.