Место преступления

Глава первая К ВОПРОСУ О ЗОЛОТУХЕ

— Мне кажется, я люблю тебя без памяти…

После этой фразы, произнесенной страдальческим, почти скорбным тоном, она посмотрела на него «со значением» и замерла в ожидании ответа.

— М-да? — он на миг задумался, не отрывая пристального взгляда от письма. — Это — по причине глубокой комы? Или — временной амнезии?

— Ты — бесчувственное полено! — воскликнула Аля и демонстративно приготовилась заплакать, даже платочек потянула из серебристой сумочки, стоявшей рядом с ней, на письменном столе.

— Очень точно подмечено, дорогая, Буратино из меня так и не получился, — Турецкий вздохнул, сложил письмо и небрежно кинул его в открытый ящик письменного стола. С ласковой улыбкой взглянул на девушку: — Чего ты забиваешь свою прелестную головку всякой дурью? У меня жена есть, и ты это прекрасно знаешь. Как и то, с какой нежностью и почти отцовской заботой я отношусь к тебе.

— У меня есть свой отец, — упрямо возразила Аля, — и второй мне не нужен. А мне нужен… — Но окончание ее фразы прервал дверной звонок.

Турецкий дурашливо развел руки в стороны, показывая, что, видит Бог, он не виноват. Но, с другой стороны, и не его это дело — открывать посетителям двери агентства, на то имеется секретарь. И Алевтина покорно вздохнула и поднялась, чтобы выйти в холл.

Давно уже не возникали такие «беседы». Очевидно, у девушки снова «накипело» в душе после того, как руководство «Глории», в лице Голованова и Турецкого, вынуждено было временно лишить ее «живого дела». Случилось это по той причине, что одна из клиенток агентства, молодая журналистка, условно осужденная в результате преступных действий милицейских «оборотней» и уволенная «из журналистики», была защищена агентством, а стараниями адвоката Гордеева с нее сняли и условную судимость. До этого момента она, принятая на работу в «Глорию» по просьбе Алевтины, заменяла ее в секретарской должности, в то время как сама Аля, дипломированный юрист, занялась наконец долгожданной следственно-оперативной работой, твердо обещанной ей, между прочим, самим же Турецким еще при ее поступлении в ЧОП «Глория».

Но все хорошее почему-то быстро кончается. Оправданная журналистка с глубокой благодарностью покинула агентство, приютившее ее в минуты полнейшего отчаяния, и вернулась в свою газету, к привычной работе. Вот и Але тоже пришлось возвратиться с «оперативного простора» в опостылевшие родные стены. Пусть и временно, как снова пообещали ей, но сесть за надоевший стол секретаря-помощника руководителя «сыскной конторы». Находясь вне стен, девушка, вполне возможно, и забывала на время о «любимом Сашеньке», но здесь, когда он почти постоянно находился в непосредственной близости, фактически рядом, былая страсть к ней, видно, возвращалась. А отсюда — и подобные признания. Они, конечно же, имели основания, — главным образом, в прошлом, пусть и не таком далеком. И, по правде говоря, у Александра Борисовича все-таки имелись возможности облегчить муки исстрадавшейся души, ноне здесь же, не в кабинете директора. А других, более приспособленных для утешений, мест у Турецкого, к счастью, не было, и Аля это знала. Как знала и то, что к ней домой он тоже никогда не поедет, существует все-таки профессиональная этика. Там, в соседнем доме, размешались аудитории милицейской юридической академии, в которой относительно недавно Турецкий читал лекции слушателям, и его легко могла узнать любая окрестная собака. Многие из соседей также прекрасно знали и красавицу Алевтину — дочь генерала, помощника министра обороны. Так что о собственной квартире и речи быть не могло. Ни у нее, ни у Александра Борисовича, а мотаться по друзьям и знакомым им не позволяла элементарная осторожность.

«Да, — прекрасно понимал Турецкий, — Але не нужны слова утешения, ей бы часок абсолютной свободы и душевной раскрепощенности, вот и успокоилась бы… Но где ее взять, эту свободу?..». Оставалась еще одна возможность снизить накал, — это придумать, что ли, короткую командировку? Но куда?.. И не догадывался Александр Борисович, что его «спасение» только что позвонило в двери агентства «Глория». И приехало это «спасение» на дорогом «лендровере», и было оно чрезвычайно возбуждено, и оттого казалось еще более очаровательным. Ну да, несколько минут спустя вынужден был мысленно признаться Александр Борисович, как верно заметил простой и великий народ, у нас «если не понос, так золотуха»…

Вера Краснова — весьма эффектная женщина тридцати лет отроду — прекрасно знала себе цену. Но не в обывательском, довольно-таки унизительном понимании смысла слова «цена», а, что называется, по высшему счету. Будучи, стараниями родного и любимого брата, далеко не бедной, она умела следить за собой, и в одежде предпочитала не яркие и вызывающие тона, свойственные «безбашенной» молодости, а спокойные и уверенные, подчеркивающие природную красоту ее внешности. К тому же эксклюзивное исполнение ее темносинего костюма, явно предназначенного для официальных визитов, говорило само за себя. Милые веснушки, весело разбежавшиеся по ее щекам от переносицы, подчеркивали натуральный, рыжевато-золотой блеск пышных волос, перехваченных на затылке синей муаровой лентой, а легкая скуластость придавала молодому и свежему лицу удивительную нежность и привлекательность.

Все это сразу отметил опытный глаз Турецкого, едва невысокая, стройная женщина с медлительным достоинством вошла в кабинет, сопровождаемая Алевтиной. А вот во взгляде Али, устремленном на него, Александр Борисович заметил смятение, даже похожее на небольшую панику. «Зря, — подумал он, — Алька ничуть не проигрывает в соревновании, — и мысленно добавил: — Балда, ты ведь моложе! Ты же… о, Господи, неужели нужно объяснять простые истины? У тебя, в отличие от нее, есть все для твоего полного счастья, а у нее — этого нет, иначе чего бы она делала в нашем агентстве? За радостью сюда, увы, красивые женщины не ходят…». Но ведь этого не скажешь вслух, тем более что посетительница, взглянув на поднявшегося при ее появлении, пусть и не совсем молодого, но вполне «жизнеспособного» мужчину, легко спрятала скользнувшую по губам ухмылку и протянула руку — так подают ее для поцелуя, а не для пожатия. И Турецкий, опуская голову навстречу белой холеной кисти, искоса взглянул на Алю и успел подмигнуть ей прежде, чем его губы коснулись прохладных и душистых пальчиков. А подняв голову, ускользающим взглядом он заметил, как удовлетворенно усмехнулась Алевтина, приняв его «игру», и, довольная, удалилась в холл, чтобы не мешать беседе. Появится нужда, и Александр Борисович немедленно пригласит ее с подобающим при этом пиететом. Все ж это было давно отработано, и не только для того, чтобы произвести на посетителей нужное впечатление, а иногда даже просто для порядка. Уважение и еще раз уважение.

Что же касается внешней эффектности дамы, представившейся Верой Борисовной Красновой, то таких посетительниц не раз уже встречала Алевтина. Поначалу они бывают уверенными и недоступными, а на поверку оказываются суетливыми, слезливыми и перепуганными дурами, нередко по собственному почину загонявшими себя в такие ситуации, где за вход платили рубль, а за выход — два, в лучшем случае. Очевидно, и у этой в запасе подобная история. Ну, что ж, надо будет, Сашенька поделится. Его лукавый глаз убедил девушку в том, что Турецкий, так же как и она, разгадал «секреты» этой «независимой» женщины, делающей одолжение какому-то агентству, которое будет ей обязано… и так далее. И Аля снова ухмыльнулась, вспомнив, как Сашенька нередко ставил в тупик особо самонадеянных клиентов, начинающих свои речи со слов: «Вы должны мне…». Он обычно перебивал в таких случаях грубоватым встречным вопросом: «Сколько, простите?» — и лез в карман. Посетитель терялся. «Что значит, сколько?» — «Вы только что сказали, что мы вам должны. Так сколько?» — и доставал бумажник. Даже самый упертый «дуб» на миг лишался самообладания, и короткая пауза всегда давала Турецкому существенное преимущество в позиции.

Усаживая посетителей, Александр Борисович иногда снимал трубку с телефонного аппарата и клал ее рядом, на стол. Этим он демонстрировал свою готовность выслушать внимательно, не отвлекаясь на посторонние телефонные звонки. А на самом деле это был сигнал Але включить диктофон и начать запись беседы. Не самому же это делать! Клиент обычно смущается, и тогда исчезает особая доверительность. Вот и теперь, усадив женщину, Турецкий снял телефонную трубку и, улыбнувшись, демонстративно отложил ее в сторону. После этого он уперся локтями о стол, скрестил пальцы и положил на них подбородок, изобразив позу очень внимательного и терпеливого слушателя.

— Я весь внимание, уважаемая… Вера Борисовна. — Аля ведь уже назвала ее, пропуская впереди себя в директорский кабинет. — Если можно, пожалуйста, расскажите поподробнее о себе, я имею в виду то, что вы сочтете нужным, а затем и о том, какие тяжкие заботы привели вас в наши «Палестины»?

Некоторый изыск обращения мог подчеркнуть шутливую серьезность высокого профессионала, а также помочь ему поиграть в «значительность», которая должна понравиться этой женщине. И вообще, ему показалось, что с ней нужно беседовать именно в таком ключе.

Она благосклонно кивнула и начала рассказывать: сперва о себе и своем бизнесе, а затем о том печальном деле, которое привело ее сюда, в агентство. Алевтина, воткнув в ухо улитку наушника, слушала исповедь «прекрасной дамы» — так можно было подумать, слыша интонации, с которыми ставил Турецкий свои вопросы, требующие, по его мнению, более полной информации. А из всего рассказанного Аля, хоть и с трудом, но поняла суть конфликта, который закончился «громким» самоубийством известного смоленского бизнесмена.

Или, точнее говоря, с него начался. Правда сестра покойного бизнесмена, эта самая Вера Краснова, утверждала со всей уверенностью, что это было на самом деле грамотно и хладнокровно спланированное убийство. Ей теперь требовалась полная ясность, и она готова была платить большие деньги, чтобы в конечном счете восторжествовало истинное правосудие, а не пародия на него.

«О Боже!», — мысленно восклицала Алевтина, вспоминая то недавнее уголовное дело, по которому «Глория» фактически заставила судебные органы пересмотреть свой приговор, а затем и оправдать осужденных. И еще — эта неблагодарная «стервозочка»!.. Так она называла журналистку, оставившую секретарское кресло, в которое усадила ее Аля, чтобы самой заняться конкретными расследованиями. Увы, «недолго музыка играла, недолго фраер танцевал»…

Алевтина не чуждалась определенного фольклора — в оперативной работе любые знания сгодятся. Ничего, кстати, очень уж нового и ранее неизвестного не нашла Аля и в рассказе этой клиентки. Ну, разве что по мере «раскрытия темы» голос ее становился все напряженнее и глуше, словно ей трудно было говорить…

Коротко же суть дела была в следующем.

На Смоленщине, в небольшом городке Боброве, жил достаточно обеспеченный бизнесмен Борис Борисович Краснов. Он владел производством строительных материалов и недорогой, но весьма почитаемой и охотно покупаемой многочисленной армией дачников мебели. Хотя самоубийство весьма удачливого, по общему мнению, человека и показалось многим знавшим его Бобровским жителям странным и необъяснимым, прокуратура не стала возбуждать уголовное дело. Все следы и вещественные доказательства, собранные следователем городского отдела милиции на месте гибели Краснова, указывали именно на факт самоубийства.

Из рассказа Веры стало понятно, что следствие не захотело копаться в каких-то второстепенных деталях, которые, по убеждению жены и сестры покойного, должны были представить интерес для прокуратуры, их заявления просто отмели, молча приняв, но явно не желая разбираться и усложнять себе жизнь. Открытые самими родственниками факты, представленные копиями некоторых важных документов, сохранились в домашнем сейфе Краснова. А вот оригиналы их, как выяснилось, бесследно исчезли из офиса бизнесмена после того, как там поработала оперативно-следственная бригада. И копии этих документов недвусмысленно указывали на то, что Краснов вряд ли покончил с собой, застрелившись в собственной машине из пистолета, а что на самом деле здесь могло иметь место грамотно и хладнокровно спланированное убийство.

И еще один факт настораживал. Когда после обнаружения трупа в машине был произведен обыск в доме покойного, убитая горем молодая вдова Катя, напуганная к тому же бесцеремонным вторжением чужих людей в ее дом, перерывших все вдоль и поперек, очевидно, в поисках именно этого сейфа, «забыла», по ее словам, о тайном железном ящике, вмонтированном в стену в подвале дома. Но позже она сказала об этом приехавшей на похороны сестре мужа и достала свой, второй, ключ. А с первым в руках как раз и бродили по комнатам оперативники, сердясь на «беспамятную» вдову, не знавшую, был ли в доме сейф. Ключ, мол, есть, а сейфа нет! «Быть того не может!» — сердились они. Но она молчала и плакала, и приглашенные понятые понимали ее горе. Поэтому, наверное, и у оперативников не хватило наглости допросить женщину более жестко.

Когда же потерпевшими были извлечены на свет бумаги Краснова, им стало понятно, что в этом деле даже и не пахнет самоубийством. Оказалось, что бизнесмен незадолго до своей смерти тайком от жены продал весь свой бизнес некоему предпринимателю Сороковкину, жителю соседнего районного города Дорогобуж. Дальнейший поиск вдовы показал, что деньги за большое и доходное предприятие были действительно переведены на счет Краснова в Дорогобужском отделении Промбанка, а затем сняты со счета самим же Красновым, после чего следы их исчезли. А несколько позже, после того как Екатерина Краснова по требованию Прыгина, следователя из милиции, принесла ему найденные копии документов о продаже предприятия, тот милостиво поставил ее в известность, что в кармане трупа была найдена расписка, из которой следствию стало известно, что Краснов передал эти деньги своему заимодавцу, некоему Плюхину. Этот пожилой человек был достаточно хорошо известен в Боброве: он ссужал под вполне приемлемый процент фактически любые суммы — и не только богатым предпринимателям, но и заемщикам средней руки, даже своим соседям — иной раз просто на небольшое семейное торжество или на приличную выпивку. Имелся у этого ростовщика и юрисконсульт, постоянно фиксировавший передвижения денежных сумм и следивший за тем, чтобы законность сделки всякий раз тщательно соблюдалась обеими сторонами. То есть ничего противозаконного. Говорили, что Плюхин, которого за его внешний вид нередко называли Плюшкиным, мог и перенести срок возврата долга, что нередко и случалось, но тогда и процент нарастал. Все об этом знали, и все пользовались услугами ростовщика новой формации. Расписка из кармана покойного бизнесмена указывала на то, что господином Плюхиным была принята от должника, господина Краснова, вся сумма долга последнего с учетом процентов за два переноса сроков возврата, и он, заимодавец, никаких дальнейших претензий к своему должнику не имеет. И уже это известие стало для вдовы совершенно невероятным. Чтоб ее Боря у кого-то занимал огромные деньги?! Да у него же родная сестра в Москве — женщина далеко не бедная! А потом — почему ростовщик?! Этот еще откуда?.. Словом, сплошные загадки, и ни одного ответа на них.

Значит, по утверждению руководителя следственно-оперативной бригады майора милиции Прыгина, дело обстояло так. Скорее всего, Краснов влез по собственной инициативе в какую-то финансовую авантюру и фактически пожертвовал большими деньгами, снятыми из кассы своей фабрики. Но, чтобы возместить рабочим их зарплату, взял необходимую сумму в долг у Плюхина. А затем, убедившись, что вернуть долг вовремя не сможет, а процент все нарастает, вынужден был продать свое производство и возвратить долг заимодавцу. В дальнейшем, поняв, что он полностью разорен, решил благородно уйти из жизни, оставив вдове приличный дом, дорогой автомобиль и остатки денег на банковском счете, впрочем, сумму вполне достойную. И на похороны хватит, и на некоторое время дальнейшей жизни семьи, то есть вдовы и восьмилетнего сына-школьника. Возбуждать уголовное дело о самоубийстве, имея на руках совершенно прозрачные теперь обстоятельства, которые прояснились при ознакомлении следствия с новыми документами о продаже предприятия, майор милиции Прыгин не видел оснований. Конечно, остается только пожалеть о том, что известный и, главное, перспективный бизнесмен Борис Борисович Краснов влез в неоправданные долги, приведшие его к гибели. Но тут уж ничего не поделаешь, у каждого россиянина имеется право выбора, а что ждет его, — удача или проигрыш, увы, одному Богу известно…

Такое вот получила Екатерина Ивановна резюме от следователя и поняла, что теперь эта неповоротливая машина и с места не сдвинется, чтобы прояснить элементарный вопрос: какой именно выбор сделал в свое время Краснов? А Прыгин и не скрывал своего полного удовлетворения по поводу так удачно завершенного расследования. Но и у Кати, и у Веры сложилось твердое убеждение, что радовался следователь в большей степени тому, что родственниками Краснова, а вместе с ними, видимо, и самим следователем, четко выполнено чье-то задание. Определенный заказ, как теперь говорят специалисты по уголовному праву. Одного только не знал следователь: Вера Краснова, как уже опытный предприниматель, знающий, куда и почему исчезают обычно документы следствия, прежде чем отпустить Катю с копиями договоров и счетов, сняла с них копии для себя. Для адвоката, а может быть, и толкового сыщика, чтобы вернуться к «теме» и попытаться все-таки выяснить подлинную подноготную этого профессионально разыгранного самоубийства.

Вот, собственно, и все главные обстоятельства дела. А откуда Вера узнала об агентстве «Глория»? И тут все оказалось слишком просто. Леночка Чубарова, ее близкая подруга, как-то рассказывала, что ее супруг познакомился с отличными ребятами из этого, вообще-то говоря, больше сыскного, нежели охранного агентства. Но с ними он договорился об охране собственной персоны во время деловой поездки, как теперь говорят, «в» Украину, где он еще из прежних лет имел немало своих недоброжелателей.

Знал, естественно, об этой поездке Турецкий, охрану «вип-персоны», как именовал себя сам Чубаров, осуществляли две впечатляющих фигуры — Голованов и Демидов: рост 190, «живой вес» — 110 и 120 соответственно. Потому и сидел сейчас в «и.о.» Турецкий. А ведь расследование, на котором настаивала Вера, предлагая, вероятно, в приступе полного отчаянья «большие» деньги, требовало в обязательном порядке выезда и тщательной отработки и прояснения сложившейся ситуации и обстоятельств дела на месте, в Смоленской области. И как тут быть, Александр Борисович, судя по его молчанию, еще не решил. А Вера между тем настаивала и торопила, уверяя, что дальнейшее промедление грозит окончательной потерей еще, возможно, оставшихся следов действий преступников.

Она была по-своему права, размышляла Аля. И, разумеется, окажись такая возможность, Саша немедленно выехал бы в командировку. Тем более если эта смазливая Вера сама предложит сыщику сопровождать его. Уж кто-кто, а этот безумный бабник, как он ни клянется в своей верности супружескому долгу, ни за что не лишит себя удовольствия «защитить обиженную женщину», — это теперь так у него называется. А еще генерал!..

Казалось, в кабинете все уже было сказано, и требовалось прийти к какому-то приемлемому решению. И тут у Али мелькнула мысль, что в командировку вполне может отправиться Филипп Агеев, он же только что закончил свое расследование трагических обстоятельств «безвестного исчезновения» собачки невиданной породы «шницель-шнауцер», как назвал Филя эту бородатую и абсолютно непредсказуемую собачью бездарь, — к сожалению, последнюю «жизненную привязанность» такой же, как, вероятно, и псина, полупомешанной хозяйки. Филя говорил с презрением, что однажды, поддавшись совершенно непонятному всеобщему поветрию, тоже приобрел себе щенка миттеля и истово терпел, пока тот рос. Но когда он вырос наконец и предстал во всем своем бородатом величии, Агеев понял, что личная его жизнь прекратилась. Одним словом, дело кончилось бы грехом, но «шницель», неясным чутьем почувствовав над собой нависший топор справедливости, сбежал от хозяина во время прогулки. И тем самым избавил Филю от смертоубийства. А теперь требовалось найти подобного, причем за немалые деньги, и Филя терпеливо нес на плечах тяжкие вериги праведника, твердо обещая себе оставить беглеца в живых. Гонорар стоил того. Вот Филя и отдыхал теперь от многодневного «забега». Но уж лучше его попросить отправиться в этот неизвестный Бобров, чем Сашеньку, ибо моральные издержки от поездки Александра Борисовича в компании этой родственницы покойного могут стать непредсказуемыми. Решив дать такой совет, Алевтина и сняла трубку, чтобы не заходить в кабинет, а намекнуть по телефону.

Хитрован Турецкий, помолчав, поблагодарил ее за помощь и сказал, что обязательно подумает над Алиным предложением. Нет, вызывать Агеева пока не стоит, может, завтра, в общем, как получится…

Он определенно что-то задумал, поняла Аля и приготовилась дать отпор, если Сашенька предложит ей срочно подготовить ему необходимые документы для командировки. Как же, дождется он!

А в кабинете, услышала Алевтина, не выключавшая еще свой диктофон, послышались всхлипывания. Женщина, похоже, безутешно рыдала. Сдержанно, как и подобает серьезной даме, но, очевидно, и достаточно обильно, ибо «стараться» ей приходилось в присутствии мужчины, на которого, наверняка, «положила глаз». Ох уж эти клиентки!

И тотчас Аля услышала в переговорном устройстве голос Турецкого:

— Аленька, сделай одолжение, погляди, нет ли у нас в аптечке валериановых капель? И, если найдешь, накапай немножко, ну, сколько там положено. Вере Борисовне плохо. Пожалуйста!

«Ах, какие мы!» — мысленно воскликнула Алевтина, но пошла к аптечке. А войдя две минуты спустя в кабинет со стаканом в руках, в котором разбавила водой ровно двенадцать капель, увидела просто невероятную, угнетающую сознание картину: дама рыдала на груди у Турецкого, прижавшись к нему лицом, — потому и всхлипы слышались глухо. А он, этот… нет, он просто уверенно обнимал ее обеими руками под мышками и покачивал из стороны в сторону, будто баюкал обиженного ребенка. И чем сильнее «баюкал», тем наглее становились ее всхлипы!

Заметив возмущенный до глубины ее прекрасной, девственной души… — души, конечно же! — взгляд Алевтины, Турецкий сделал неопределенный жест, не отрывая между тем цепких своих пальцев от вздрагивающей спины нахальной клиентки. И жест его мог означать лишь одно: сам, мол, не понимаю, что со мной… — или с ней? — происходит. Нет, определенно, он имел в виду исключительно себя!

Стакан чуть не шлепнулся на старинный дубовый паркет. Но Турецкий исхитрился непонятным образом, из-под руки дамы, протянуть Але свою руку, и девушка послушно вложила в нее стакан. Однако, взяв его, Александр Борисович привычным движением поднес его к носу, «нюхнул», кивнул с пониманием и, встретив пылающий взгляд Али, хитро подмигнул ей. А потом нежно отстранил от мокрой груди «прекрасно заплаканное» лицо женщины и аккуратно поднес к ее губам стакан. Та немного постучала по стеклу зубами, но в конечном счете валерьянку выпила, а затем отодвинулась от сыщика и обеими ладонями вытерла «растекшиеся» глаза. И только потом полезла в сумочку за носовым платком и зеркальцем.

У Али сложилось впечатление, будто Сашенька едва сдерживается от смеха, и уже готова была согласиться с ним, что ситуация не такая уж и острая, чтобы вызывать врача. Да и реакция его на ее возмущение была слишком прозрачной, чтобы сомневаться в том, что это для него всего лишь игра в заботливого и сочувствующего сыщика. А если относиться к каждому делу без определенной доли юмора, собственная жизнь вряд ли будет стоить дороже копейки, которую уже почти сто лет никто в стране не поднимает с земли.

— Ну, все, уважаемая Вера Борисовна, ну, поговорили, и будет… успокойтесь, пожалуйста… Брата не вернуть, а жизнь-то продолжается. У него семья осталась, мальчишка, о нем теперь вам думать надо… Успокойтесь, я обещаю вам помочь разобраться в этой странной загадке. Знаете что? А давайте-ка я сейчас отвезу вас домой? Вы приляжете, успокоитесь…

Он наверняка должен был вздрогнуть, увидев, каким зверским взглядом его немедленно одарила секретарша и лучшая помощница. Но не вздрогнул, а лишь посмотрел с укоризной, нежным — ну, надо же! — взором указав на женщину, которая все еще держалась в непосредственной близости от его груди. Нет, это же просто сучка какая-то! Аля едва не сорвалась, но Турецкий посмотрел на нее строго. И даже жестко. Это неприятный взгляд, значит, и выговор ей обеспечен — за неумение держать себя в руках при посетителях. На все у него имеются оправдания! Никакого понимания того, что она — тоже ведь не железная…

— Вас отвезти? — повторил вопрос Турецкий, и Вера отрешенно кивнула.

— Вы без транспорта?

— Нет, у меня там есть… — она махнула рукой.

— Хорошо, могу на вашей, так и сделаем. Но сначала я попрошу вас, Верочка…. — Алевтине стало совсем плохо, но под жестким взглядом Александра Борисовича она словно затаилась. — Очень прошу успокоиться и взять себя в руки. Надо вместе с нашей Алевтиной Григорьевной, Алечкой, — сказал без тени ласки, — составить договор на расследование обстоятельств… гибели, убийства… сейчас называйте, как вам угодно, мы возьмемся за эту работу. А затем, на основании этого договора, у нас и появится возможность действовать в частном порядке, но в пределах норм уголовного кодекса, вы понимаете. И если обстоятельства действительно укажут нам, что совершено убийство, мы будем обязаны передать все без исключения материалы этого дела в правоохранительные органы. Решим потом, к кому конкретно. Мы, к сожалению, не имеем права самостоятельно привлекать преступников к ответственности и уж тем более вершить над ними суд. Это вы понимаете?

Вера послушно кивнула. Вообще, отстранившись от груди Александра Борисовича, она как-то сразу и плакать перестала. В руки себя взяла или… решила, что довольно?.. А Турецкий продолжил:

— Ты замечаешь, Аленька, — обратил он наконец внимание и на нее, — что в последнее время нам всем как-то здорово «везет» на милицейских оборотней? На продажных ментов? Интересно, что бы это означало? Возвращаемся в недавнее «славное прошлое» или, напротив, уходим? Развивая тенденции? Я хочу с тобой посоветоваться… Подумай и подскажи, не стоит ли нам в данном конкретном случае привлечь к расследованию Юрку Гордеева? Что скажешь? Все-таки не надо забывать, что у провинции свой менталитет: одно дело — частный сыщик, а совсем другое — официальный столичный адвокат — из бывших следователей Генеральной прокуратуры, между прочим… Да, и еще просьба: сделай Вере чашечку хорошего кофе, чтоб она окончательно успокоилась и смогла сосредоточиться…

Теперь уже Аля кивнула с готовностью.

— Верочка, — так и сочась медом, произнес он, — выпейте, придите в себя, покончим с формальностями, и я отвезу вас. Посидите минутку, можно курить, если желаете, — он перенес на стол пепельницу с подоконника, которую ставили только перед очень солидной клиентурой.

Вместе с Алевтиной Турецкий вышел в холл и немедленно состроил «страшное» выражение на лице.

— Ты чего, совсем с ума спятила? Аля, твоя ревность до добра не доведет. Я, понимаешь, живописую клиентке об особых трудностях подобных расследований, а ты ненавидишь нашу кормилицу! Думай, чего делаешь!.. — Он помолчал и, пока Алевтина готовила кофе, решил, что делать дальше. — Позвони Юрке и попроси его срочно подъехать к нам. Если свободен. Моя личная просьба. А потом неторопливо составь договор. Пусть она напишет максимально подробное заявление, где обоснует, по мере возможности, свои требования к нашему агентству. А Юрка тем временем может успеть подъехать. И я их познакомлю. Ясно, балда ты этакая?

— Я понимаю, — обиженно возразила Аля, — но у нее нет такого права…

— Повторяю вопрос: тебе ясно или нет? — голос Александра Борисовича немного звякнул старинной бронзой.

— Ясно! — Алевтина вмиг просияла.

— Отлично, а вот твоя мысль относительно Фили мне нравится. Если нетрудно и он в норме, попроси его подъехать сюда поближе к вечеру, ладно?

Нет, Сашенька по-прежнему оставался ее… мужчиной. Хитрый, коварный, но — ее! Значит, он не собирался провожать клиентку так, чтобы уж и не возвращаться сегодня с «задания»! Но все-таки доля сомнения оставалась: уж слишком естественным было это его поглаживание женской спины. Многое бы она сейчас отдала, чтобы его рука прошлась и по ее томящейся от постоянного ожидания спине с той же сдержанной страстью. Нет, все мужчины — отъявленные кобели, они ж такие, что и на бегу успевают… Порода, что ли, такая? За ними нужен постоянный глаз да глаз. И вечная готовность принести в жертву свой собственный покой… свою уверенность. Как бы она была счастлива, если бы могла с полной уверенностью убедить себя, что у Турецкого это излишне «тесное общение» с дамой было только игрой…

Гордеев сообщил Але, что мог бы подъехать, если дело очень срочное, что-нибудь около пяти вечера, и до того срока оставалась еще уйма времени, поэтому она и не торопилась.

А клиентка, попив кофе, — Аля вынуждена была приготовить ей еще пару чашек, не любила та отказывать себе в удовольствии, — окончательно пришла в норму. Сходила в туалетную комнату, к зеркалу, где привела себя в порядок, и стала выглядеть снова такой же очаровательной, как в момент своего появления в агентстве. И опять Турецкий «поплыл», — это было очень заметно по его нелепой суетливости, с которой он пытался подсказать, помочь Вере максимально подробно изложить свои соображения относительно дела Краснова. Одним словом, он словно «распевался» перед триумфальным своим выходом на сцену. Аля томилась необузданной ревностью. А клиентка старательно записывала под терпеливую и неспешную диктовку Александра Борисовича «свои мысли», поглядывая на него при этом более чем благодарным взглядом. Настоящая стерва, нетерпеливая охотница за чужими мужчинами! Что еще скажешь? Так бы и убила!

Появление в агентстве Юрия Петровича Гордеева — высокого, стройного, элегантного, как и подобает выглядеть преуспевающему столичному адвокату, — сразу внесло в душу Али успокоение. Теперь, была она уверена, клиентка, несомненно, перенесет свой главный интерес с ее Сашеньки на Юру. А, между прочим, как Алевтина догадывалась, и не без оснований, Гордеев был тот еще ходок! Так что пусть вот они теперь и займутся исследованием причин самоубийства бизнесмена. Правда, в таком случае и гонорар уйдет на сторону, в адвокатскую контору, а не в кассу агентства. А ведь гонорар — это и ее зарплата. Папа — папой, но следует и на свои собственные финансы рассчитывать. Впрочем, в запасе оставался еще Филипп Агеев, который обещал прибыть с минуты на минуту.

Аля осталась одна, а все остальные удалились в кабинет для продолжения беседы. Записывать теперь, естественно, ничего не требовалось, и Але стало скучно. А в кабинете стоял уже дым столбом: почему-то дружно закурили все, — наверное, это было удручающее влияние клиентки, под которую подлаживались остальные. Возможно, оно того и стоило, Вера обещала расплатиться щедро, наверное, ее уже интересовала не столько правда, сколько жажда отомстить «им», там, за смерти брата, которого, судя по ее рассказу, она очень любила. А что, тоже — мотив.

Результатом совещания явилось то, что Гордеев таки взялся за адвокатское расследование причин убийства Краснова, но только с обязательной оперативной поддержкой агентства «Глория». А помощь эту на первоначальном этапе и должен был обеспечить Филипп Агеев. Правда, если судить по несколько скептическому взгляду Веры, Филя не произвел на нее серьезного впечатления. Конечно, он не богатырь, как те же Голованов с Демидовым. И выглядит иной раз невзрачнее Коли Щербака, зато в нем сосредоточено столько силы, что такие вот, как эта, дамочки иной раз просто задыхались от безумной страсти, порхая в его руках. Эти сведения, впрочем, досконально никем не проверенные, Алевтина усвоила из случайно подслушанного трепа подвыпивших мужиков, когда они чего-то там между собой «отмечали». Видно, из прошлых «подвигов». Ничего, думала Аля, и эта разок попадется, будет знать. Мысленно она была, конечно же, на стороне Фили: клиентка ей по-прежнему не нравилась. Исключительно как женщина — женщине. И только. А все остальное не имело отношения к работе.

Уже стемнело за окном, когда совещание наконец закончилось. И тут выяснилось, что за весь день никто толком и не поел — только кофе, бессчетно. И «богатенькая Верочка» предложила всем, включая и ершистую Алевтину, отправиться в какой-нибудь ближайший ресторанчик, чтобы пообедать, она приглашает. Это было неожиданно, и Аля даже приготовилась пересмотреть свое отношение к мадам Красновой. И вот когда повторила про себя ее фамилию, вдруг поняла, что ее так долго не устраивало в этой женщине: она ведь наверняка никогда не была замужем, иначе носила бы другую! Вот и получается, что они — фактически на равных. И если той понадобится кавалер для приключений, пусть у нее будет широкий выбор: Гордеев и Агеев, казалось бы, полная противоположность друг другу, зато какие люди! А уж Турецкого, будь добра, подруга, и пальчиком не тронь! Вот на таких основаниях Алевтина и решила принять приглашение.

А этот мелкий и лукавый негодник Сашенька насмешливо поглядывал на нее, будто читал потаенные мысли, и поощрительно подмигивал, намекая, что все еще впереди, только не надо торопиться.