Место преступления

Глава пятая НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

До начала ночной операции времени у Агеева было достаточно, и он решил наведаться на фабрику, посмотреть, как говорится, что почем и каковы перспективы насчет устроиться на работу? Мол, слыхал, что дела здесь идут удачно, зарплату не задерживают, а чего еще холостому человеку надо? Причем даже случайное свое знакомство с Сергуней лучше не афишировать. Это чтоб в обострившейся ситуации мужичок не пострадал. Да он и вряд ли там сейчас, у него «образовался» стаканчик «красненького», и куда он от него?..

Деревообрабатывающая фирма «Универсал» поразила Филиппа своим запустением и тишиной. Шлагбаум, отделявший хозяйственный двор от проезжей улицы, — единственное, надо понимать, препятствие на пути того, кто хотел бы заехать на фабричную территорию, был приподнят. То есть, и не открывал, и не закрывал проезд. Никого из сторожей и близко не наблюдалось. Ну да, Сергуня же, по сути, бездельничал уже вторые сутки. Так чем же тут тогда вообще занимаются? Имущество фабричное разворовывают? Между прочим, Сергуня уже говорил о чем-то подобном: тянут, мол, все что ни попадя.

Да, в такой ситуации ни о каком «устройстве на работу» и говорить не приходится, смешно. Но ведь начальство-то хоть какое-нибудь имеется? Сторожей нет, это ясно. Филипп прошел в административное здание, примыкавшее к производственному цеху, поднялся по лестнице на второй этаж и прошел по длинному и пустому коридору. Нигде — никого, все словно вымерло. Но нет, сзади послышались чьи-то тяжелые шаги.

Филипп обернулся: к нему лениво приближался здоровенный бритоголовый бугай-охранник, больше напоминавший пресыщенного наслаждениями «братана». В руке он держал милицейскую дубинку, которой так же неторопливо похлопывал по ладони другой руки.

— О, — воскликнул жизнерадостный Филя. — Наконец-то, хоть одна живая душа! Скажи, браток, здесь есть какое-нибудь начальство?

— А тебе зачем? — без интереса спросил тот, медленно приближаясь. Вид его не предвещал ничего хорошего.

— Да вот, понимаешь, приезжий я, а мне сказали, что здесь есть рабочие места. Плотник я. Не знаешь, возьмут?

— Возьмут, — добродушно кивнул охранник, — обязательно возьмут… Таких, как ты, браток, — брезгливо сплюнул он, — у нас тут только и ждут… Поживиться решил? Халяву почуял? Ну, так бери, вон, все кабинеты пустые…

Он почти уже приблизился, и по его неприязненной ухмылке Филя понял, что дылде не терпится подраться. То есть, не драться, а помахать своей палкой. Как же, сейчас…

В голове у Агеева мелькнула альтернатива: убежать или врезать по этому… маяку, чтоб прилег? Но если врезать, сразу станет известно, что на фабрике появился некто, кому здесь чего-то здорово надо. И, ко всему прочему, еще и драчун. И они все насторожатся. Искать даже станут. А если убежать, что проще, то сочтут «посетителя» за обычного «несуна». Второй вариант, кажется, предпочтительнее. Но при этом не хотелось бы и этого оставлять бугая без наказания, хотя бы и малого. Он же ведь определенно захотел обидеть незнакомого и такого невзрачного человека. Однако окончательно решил дело тот сам.

Последовал безграмотный, явно неотработанный взмах дубинкой, но прежде, чем она опустилась на голову невысокого Агеева, «нарушитель» сделал ловкий прыжок вперед — но не на верзилу, а почти рядом с ним. Удар палкой пришелся в пустоту, однако в прыжке Филя неловко толкнул охранника в бок, совсем легко ведь и толкнул, правда, сделав при этом короткую подсечку, но тот с грохотом рухнул на пол, будто «железный» Феликс — из анекдота. Он еще не пришел в себя от подобной наглости, как Филя наклонился над ним и протянул ему руку со словами:

— Извини, браток, я нечаянно… не понял, чего ты хотел у меня спросить?

И тот обалдел. Лежал и хлопал глазами. Молчал.

— А-а, — догадался Филя и выпрямился, так и не дотянувшись до него рукой, — нету, значит, у вас работы? Ладно, тогда пойду, может, еще где-нибудь найдется… Пока, браток.

Филя улыбнулся и пошел по коридору к выходу. Но сзади послышался грозный рык, а затем протяжный рев, — это охранник пришел в себя и решил, очевидно, отомстить за поруганную свою честь. Филя обернулся: тот тяжелыми прыжками несся на него. «А вот теперь пора делать ноги», — сказал себе Филя и продемонстрировал грузному, словно в доспехи одетому верзиле быстроту своих ног: не даром же по утрам бегал, знал, что навык всегда может пригодиться.

Одним словом, Филя уже нырнул под шлагбаум, хотя вполне мог этого не делать, рост ему позволял пройти не пригибаясь, когда разъяренный стражник вырвался из подъезда во двор. Но на дороге Агеев остановился и обернулся к преследователю. Тот был в ярости.

— Слышь, браток? — закричал ему Филя. — А тут уже не твоя территория, тут я — свободный человек, попробуй тронь, сдачи получишь! — и быстро побежал по асфальтированной улице в сторону центра города. Каким бы ни был ослом этот «братан», он должен был сообразить, что этого странного мужичка ему не догнать…

Неудачно получилось. Что ж, говорят, что и отрицательный опыт — все равно опыт. И можно сделать вывод, что фабрика практически остановлена. Очевидно, у нового хозяина на нее нет никаких видов. В смысле производственного назначения. Но, может быть, ему нужнее само помещение? Или территория? Для организации, например, какого-то игорного заведения. С публичным домом — под одной, так сказать, крышей? Решил же президент всех лохотронщиков выслать в места, специально для них отведенные? Ну, вроде резерваций. Так этот, новый, вполне мог решить, что его время уже пришло, и он тут свою собственную резервацию замыслил — широкомасштабную.

А что касается того охранника, неповоротливого и тупого, как танк без водителя, то он наверняка не бандит. Вернее, не профессиональный бандит, а любитель, то есть мент. Привыкла рука к «полицейской» дубинке, да только с мишенью он просчитался, не понял маневра, вот и остался в дураках. Филя был доволен, что не нанес ему серьезного урона, а про то, что промахнулся, да поскользнулся, да еще грохнулся, после чего не сумел, естественно, догнать нарушителя, то об этом прискорбном для себя факте этот охранник вряд ли станет кому-нибудь рассказывать. Полным придурком, что ли, выглядеть?

Из этого вывод: на фабрике хозяйничает милиция, повязанная с бандитами. А вот откуда она родом, это наверняка известно Сергуне. Филипп остановился и посмотрел на часы: время тянулось медленно. И вот теперь снова понадобился пьяненький сторож. Стало понятно, почему он не на работе, пользы от него никакой, тут — свои «лбы». А их охранять нет необходимости, у них дубинки, а может, и чего посерьезней. Так кто же все-таки этот Сороковкин? Действительно новый хозяин или подставное лицо у того хозяина, который «купил» фабрику? А чего тогда скрывается? Рыльце в пушку? Или хочет оставаться незримой властью? Но при другой власти, от которой пока сам зависит и потому не «засвечивается», так, что ли?

Филипп еще в агентстве много слышал о начальнике районного управления милиции, полковнике Крохалеве. Бродяга Макс должен был выдать ему максимум информации об этом фигуранте. Как и о его родственниках, если сведения отыщутся. Должен был проверить номера телефонов, установить прослушивание указанных номеров. А он молчит. В чем дело?

Дойдя до небольшого скверика, Агеев уселся на скамейку и, внимательно оглядевшись, достал мобильник.

Доклад Турецкому занял несколько минут, да и докладывать, собственно, было особо нечего. Сказал о переписке и угрозах Краснову — в папке из сейфа Захарикова. Сообщил и о своих первых впечатлениях от фабрики и ее охраны. На последней Александр Борисович остановил внимание и сказал, чтоб Филя не зарывался. А вот «поговорить» с Плюшкиным — это он приветствовал, но тоже без членовредительства. Можно, наверное, еще разок посетить и Захарикова, но сделать это лучше всего, в темноте, чтоб у того не осталось никаких примет посетителя. Филя это знал. И умел. Окно-то второго этажа — открыто. А там, под окном, какие-то швеллеры валяются, можно будет соорудить что-нибудь вроде лесенки.

По поводу остальных сведений Турецкий пообещал поторопить Макса. Хотя уже известно, что указанный Филей номер телефона, по которому пыталась говорить нетрезвая женщина, принадлежит родной сестре Степана Ананьевича Крохалева — Наталье Ананьевне, по мужу Фомкиной. Из ее дома был звонок, но после телефон молчал, возможно, она, услышав про службу УССБ, перепугалась и оставила городской телефон в покое. А мобильник ее не контролируется. Так что, выходит, поторопился Филя, покуражился и лишился информатора. Делай выводы.

О самом Крохалеве. Полковник милиции, скоро «полтинник» разменяет, судя по всему, с выслугой у него в порядке, и он готов выйти на почетный «пенсион». Вероятно, к этому моменту и обеспечивает для себя и семьи из трех человек — жена и две дочери-школьницы — «сносные» условия для дальнейшего существования. В Дорогобуж назначен переводом из Смоленска, где возглавлял оперативно-розыскное бюро при ГУВД области. Судя по всему, это стало для него служебным понижением — районный город все-таки, правда, власть у него тут своя. И распространяется она на такие мелкие городки и поселки, как Бобров и другие, а в них неплохо развита местная промышленность. Другими словами, имеется недвижимость, которой, вероятному него есть возможность завладеть. Видно, тут и решение вопроса. Отчего и почему, так получается, и произошли уже известные события в Боброве. Уходящий на пенсию «большой начальник» желает прочно закрепиться в районе и качать из него возможную прибыль. А здесь все способы хороши. В частности, Красновская фабрика, по его отчетам в банке, предоставившем в свое время крупный кредит, приносила бывшему теперь уже владельцу весьма неплохую прибыль. А заодно обеспечивала рабочие места почти трем сотням жителей Боброва. Значит, и пропустить столь лакомый кусок мимо собственного рта полковник Крохалев никак не мог. Вот такой следовал вывод. Но он, разумеется, нуждался в документальном подтверждении.

Теперь о Сороковкине. Зовут Олегом Сергеевичем. Он — юрист, работал в следственном отделе Смоленского ГУВД, был уволен по статье за «несоответствие», пытался пробиться в адвокатуру, но кто-то умело поставил ему препятствие. По всей вероятности, его «поднял с земли» именно Крохалев и, вполне возможно, таким образом и заставил работать на себя — в качестве подсадной утки. Отсюда, Филя, делай соответствующие выводы сам. Тебе ближе и видней.

Ну да, Крохалев, как и предполагала вера, зажал ее брата в железные тиски и вынудил продать фабрику своему человеку. Не заботясь даже о том, что кое у кого может возникнуть неприятный вопрос к Сороковкину: откуда он взял огромные деньги для покупки фабрики? Кто «спонсировал»? Какой банк решился выдать кредит в миллион с хвостиком лицу, уволенному из органов по серьезной статье? Хорошо бы его, конечно, самого спросить. Но вот только где тот проживает в Дорогобуже, наверняка знает лишь один человек — Лешка Захариков, очень серьезный, «деловой» мужчина, не заработавший себе даже полного имени…

Однако, как теперь рисовалась Агееву общая картина происшедшего здесь, не менее важную роль сыграл во всем этом запутанном деле и ростовщик Плюхин — так правильно.

— Филя, еще два слова об этом ростовщике. Плюхин Игнатий Савельевич, пенсионер по выслуге лет, бывший сотрудник оперативно-розыскного бюро Смоленского ГУВД. Тоже делай выводы. Как он выглядит и сохранил ли свои служебные оперативные навыки, мы не знаем. Короче говоря, с ним, наверное, немного подожди, Филя, а мы, то бишь я с Гордеевым, у которого возникла в суде неожиданная задержка, выезжаем послезавтра. А уже сегодня в Бобров собиралась приехать Вера. Ты уж, старина, продержись как-нибудь два дня. А Вера побудет рядом с Катериной — двух взрослых женщин эти сукины дети, думаю, тронуть не посмеют. Но на всякий случай имей это в виду и постарайся оказываться время от времени где-нибудь неподалеку от дома вдовы. Пока, до встречи.

Агеев отключил телефон, но трубка немедленно затрезвонила. Он нажал «плей».

— Филипп! — взволнованным шепотом заторопилась Катя — сразу узнал ее нервный, прерывистый голос. — Ко мне рвется милиция, требуют немедленно открывать, а то дверь взломают. Что делать?

— Вы им сказали про адвоката?

— Сказала, а что толку? Им наплевать, так и заявили!

— Дверь они не сломают, она железная, а взрывать не посмеют. В окна, я смотрел, тоже не залезут, Борис предусмотрел хорошие решетки. Знаете что? — придумал вдруг. — А вы скажите им, что к вам едет старший следователь Генеральной прокуратуры генерал юстиции Турецкий Александр Борисович, которому сам Генеральный поручил лично разобраться в деле об убийстве предпринимателя Краснова. И у него, по вашим сведениям, уже имеется компромат на одного из крупных руководителей Дорогобужских органов правопорядка. Запомнили фразу? Вот с ним они пусть и разговаривают. А вы отойдите от двери, отправляйтесь на кухню и выпейте чашечку чая, он у вас вкусный, и больше к двери даже не приближайтесь. Пусть лбами стучат. А я сейчас постараюсь прийти к вам на помощь, я уже не очень далеко…

Сказал вот и подумал, что зря он ей, наверное, — про себя, «светиться» не стоило бы, рухнут операции с Плюшкиным и Захариковым. А в дом ворваться они ведь все равно не посмеют, рассчитывают, скорее всего, на устрашение: мол, нервы у вдовы не выдержат, вот она и откроет. А дальше — дело техники… Но вдове с ее сыном они в любом случае ничего предъявить не смогут. В конце концов, если и проникнут как-то в дом, могут еще раз нагадить в комнатах, переломать то, чего не успели в прошлый раз… якобы в поисках утаенных документов.

В принципе же им, вероятно, приказано только напугать женщину до смерти, чтоб она бежала из города, не оглядываясь. Это — если проникнут в дом, хотя… вторая дверь — на задний двор, тоже сделана крепко. Ну, постоят, поругаются… Однако понаблюдать за ними надо.

И Филя припустил рысью на Первомайскую улицу.

Пока бежал, продолжал размышлять. Собственно, если взять за данность, что полковник милиции Крохалев решил обеспечить свою старость, убрав со своей дороги успешного бизнесмена и захватив его богатый дом, то он поставленной цели добивается, не стесняясь в средствах. А почему? А потому, что уверен в том, что никто его остановить не может… Опять же, выслуга — это еще не старость, и, уйдя из милиции, он вполне может рассчитывать занять пост руководителя района. Все по тому же принципу: лучше быть первым в деревне… И будет переть напролом, уверенный в своей неуязвимости, пренебрегая любыми приличиями и сметая на своем пути все препятствия. Тоже — танк, но только куда более крупных размеров. А его милиция — его же и «бережет». Словом, ситуация такая, какой и положено быть в имеющемся в наличии демократическом обществе… Теперь возникает другой вопрос: где найти на него управу?.. Ну, во-первых, нужны доказательства, что убийство произошло по его прямому указанию, то есть по заказу… Во-вторых, во всех делах, касающихся фабрики, конкретно имеется, а не просто проглядывается, его личный интерес… В третьих, для достижения своей цели он противозаконно использует свое служебное положение и действующие кадры правоохранительных органов. На первый случай, пожалуй, достаточно. А все остальное пускай Юра Гордеев добывает…

Филипп подумал и о хозяйке особняка. Вера правду говорила, Катя — очаровательное существо, а в своем неподдельном испуге выглядит еще соблазнительнее. И эти «орлы» наверняка «западут» на свою «клиентку». Но не исключено, что им может и «обломиться». Агеев знал, встречал таких женщин — с виду слабых и нерешительных, но в критическую минуту превращающихся в опасных противников, которые защищают с пеной у рта свои гнезда. И тому, кто захочет обыграть ее, мало не покажется… Но посмотреть со стороны все равно интересно…

Возле дома Кати не было ни души. Филипп вспомнил, что, «выруливая» на Первомайскую со стороны Строительной, мельком заметил «пыливший» в «устье» улицы, по направлению к центру, «газик». Подумал почему-то, что это наверняка милиция. Но не взял в расчет, что это уехали те, что пытались взять измором вдову. А теперь понял: конечно они. Интересно только знать, что конкретно их напугало? Неужели Генеральная прокуратура? Или они передали это известие своему шефу, а тот решил все же проверить, так ли это, не блеф ли? Что ж, пусть проверяет. Но только время работает не в его пользу…

Уже не скрываясь, благо сюда с часу на час должна прибыть Вера, — наверняка на своем шикарном джипе «вольво» — Филипп не стал очень уж скрываться от стороннего наблюдения. Сейчас соседи, вероятно, уже в курсе, что вокруг дома вдовы начинается «движение», и будут фиксировать с особой тщательностью каждого прибывающего. Но пока выяснят, кто да зачем, можно многое успеть сделать. Особенно сегодняшней ночью… Кое-кому обязательно жарко станет. Лето ведь еще не кончилось, и ночи жаркие. Но об этом Филипп подумал, исходя, в первую очередь, из собственных ночных ощущений. Впрочем, духота и жара тоже бывает разной. И по разным, главным образом, причинам.

Проходя к дому и отворачивая от камеры лицо, так, больше для порядка, Агеев никакого присутствия Веры не заметил, хотя машина могла уже стоять и в гараже. Но вряд ли это Вера спугнула наглую «ментуру». Филя позвонил в дверь и, скосив глаза в сторону, увидел, как видеокамера соседа уставилась прямо на него. Ну, валяйте, наблюдайте…

Спросив «кто?», Катя открыла. И тут же, почти взахлеб, начала повествовать, каких ужасных оскорблений она наслушалась от этих фальшивых милиционеров. Уж как они ее ни обзывали, поскольку были уверены, что она им врет. Но когда она упомянула о Генеральной прокуратуре, они разом смолкли, а потом быстро удалились, так и не сказав ни слова. Она из окон второго этажа видела, что три здоровенных мужика, одетые не в форму, а в обычные спортивные костюмы, вот как у Филиппа, торопливо усаживались в свою машину с синей полосой — милицейскую. И так же быстро уехали. Похоже, что они указание получили от своего начальства, даже между собой, кажется, не разговаривали.

Филя-то понимал, почему таким был финал. Струхнул полковник, не ожидал из Москвы такого демарша. Но сейчас он должен начать собственную зачистку территории. Это если действительно поверил вдове. А так — что? Спросят его: кто приезжал? Кто угрожал? Ответит, что сам он — в Дорогобуже, а что тут творится, уследить невозможно. А если ему докажут, что Краснов — не самоубийца, а его застрелили, то еще и возмутится, что милиция в Боброве спит, а не занимается своим делом. Ну, и накажет кого-нибудь из местных — условно, а сам останется в шоколаде…

Вера еще не приехала и не звонила, что странно, уж невестке-то могла бы сообщить, зная, что она волнуется. А может, хочет сохранить свое появление в тайне? Но какой смысл, если ее немедленно «вычислят» соседи — прямая родня Крохалева? Знает ли она вообще об этом?

Выпив уже «традиционную» для себя чашку Катиного чая, Филя рассказал ей о разговоре с Турецким. Женщина обрадовалась: с приездом Веры ее покинет страх одиночества, Вера — человек резкий и решительный. Так что теперь, понял Филипп, его забота о семье покойного Краснова становится не такой острой. То есть освобождается время для собственных операций. И отдыха, Фрося-то не знает, не догадывается, где он, может быть, и волнуется даже. А предполагаемые ночные дежурства здесь поставили бы под вопрос гостеприимство розовощекой и любвеобильной хозяюшки, не хотелось Филе огорчать ее. Чисто по-мужски.

Потом Агеев попробовал выяснить у Кати, кто осматривал труп убитого, хотя, наверное, неприятен ей был такой вопрос. Катя сказала, что это был доктор из городской клиники, его зовут Игорем Федосовичем — высокий такой, благообразный старик, совершенно лысый и, похоже, близорукий, у него очки, стянутые резинкой на затылке, с толстыми стеклами. И как он может что-то увидеть? Ну, вопрос не по делу…

— Я не стану ждать Веру, — сказал Филипп, поблагодарив Катю за вкусный чай. — Уверен, что сегодня вас больше не тронут. Но, если что, телефон мой знаете. А я побегу, дел еще невпроворот. Турецкий с адвокатом приедут только послезавтра, у Гордеева какие-то сложности в суде по поводу только что законченного дела. Так что они как только, так сразу, понимаете, Катя? Ну вот, тогда я побежал… Но вы по-прежнему никому, кроме теперь Веры, дверь не открывайте. А ответ — тот, что вам уже известен: про Генеральную прокуратуру и адвоката…

Вообще-то, можно было бы уже и не бежать, но время уходило, и до вечера Филипп хотел успеть поговорить по душам и с судебно-медицинским экспертом, осматривавшим труп Краснова. Эти старики редко «покупаются» на какие-то обещания, правда, могут и промолчать, если их прижмут. Но «умолчание», как считают некоторые, не ложь, а утайка — во имя общественного спокойствия. Покойнику уже не поможешь, а рот живые запросто пострадать могут. Альтруисты, блин, — как выразился бы «эрудированный» молодой современник.

Филипп то двигался короткими пробежками, то шел обычным шагом, изредка останавливался и нагибался, чтобы поправить шнурки на кроссовках. Ему не понравились зеленые «Жигули», неторопливо двигавшиеся сзади и будто сопровождавшие его. Наверное, подумал он, это — тот, из двора сестрицы Крохалевой, в замужестве — Фомкиной. «Фомка, — подсказала мысль, — удобный инструмент для решения мирных задач, а также совсем не мирных». И какая из них сейчас стоит на повестке дня, можно, конечно, догадаться. Вероятно, из этих «Жигулей» и велось оперативное наблюдение, дублирующее видеокамеру. Но если иметь в виду действительно ту «тачку», можно ее пассажиров спровоцировать: уйти, скажем, в сторону, а там — смыться с глаз глухими переулками. Ими уже продвигался недавно Филипп, торопясь на Первомайскую и наугад срезая углы. Ну, а затем уже вышибать преследователей из седел по одному. Попробовать, что ли? Или — ну их на фиг? Нет, надо все-таки попробовать…

И Филипп вдруг, неожиданно для «Жигулей», свернул направо, в первый же переулок, а затем побежал в сторону спуска к реке. Мельком оглянувшись, увидел, что «зеленый» устремился за ним. Отлично! Новый поворот, теперь — налево, и — вперед, еще быстрее, чтобы исчезнуть с глаз преследователей, едва те заметят его.

Красивое это занятие — гонка с преследователями! Они набирали скорость, значит, рассчитывали перехватить его где-то впереди. Дороги Агеев не знал, но полагался на интуицию. И, свернув снова — в направлении Первомайской, то есть сделав, как выражаются летчики, квадрат над аэродромом, он увидел пролом в заборе, окружавшем чью-то усадьбу, и нырнул туда, в густую чащу кустов. А вот теперь можно и подождать, а потом и повеселиться…

«Жигули», увидел он через щель между досками, вынеслись на поворот, дернулись и замерли. Из машины вышли двое — один из-за руля, а второй с соседнего сиденья, значит, их было двое, иначе водитель, тот, что помоложе, остался бы в машине. Бурно «посовещавшись», если судить по размахиваниям их рук, они стали осматриваться и, естественно, увидели большую дыру в заборе. Частный сектор, никакого порядка, — это было понятно по их настроению. А с другой стороны — окраина, какие вопросы к хозяевам усадьбы? Они не дураки были, конечно, эти двое мужиков. И еще они, определил Филипп, точно из милиции — и, хотя сейчас без формы, по их повадкам было заметно, что младший подчиняется старшему, и не только по возрасту. Тем лучше, какие к Агееву-то вопросы? Бандиты напали! А у них что, на лбу написано, что не бандиты? Ах, просто предупредить не успели, что они — работники милиции? А чего ж так?.. Долго можно будет потом рассуждать на эту отвлеченную тему. Но пока было не до рассуждений: те двое собирались действовать, причем решительно.

Да, один из них был явно старшим по званию: он говорил негромко, но Филипп не мог разобрать о чем, а второй лишь молча слушал и кивал. Значит, надо оставить для разговора младшего, — подвел Агеев итог своим наблюдениям. Начальник будет сопротивляться, ломаться, время тянуть. А второму наверняка известно то же самое, но только отвечать за своего дурака-начальника он не захочет. Вон он и мнется чего-то. Надо будет благосклонно оценить эту его «жизненную позицию». О, они еще и при пистолетах! Бедные ребятки, как же они теперь искать-то станут свое личное оружие?..

Филипп надел куртку в рукава, сунул кепку в карман, на голову натянул серую шапочку с отверстиями для глаз и рта, а на руки — перчатки и подался ближе к пролому, где затаился, как маленькая, неприметная мышь.

Первым в пролом, нагнувшись, осторожно шагнул младший по званию. Это правильно, начальству не положено лезть впереди. Даже и с оружием в руках. Они, что же, считают, что «враг» вооружен и опасен? Надо же, какие заблуждения!

Младший углубился на территорию по уже протоптанной кем-то дорожке. Правильно они решили, что не станет неизвестный прятаться на глазах у них, у самого забора. Убежит, раз дорожка протоптана.

Старший наконец тоже шагнул одной ногой и остановился, вслушиваясь в то, что может произойти там, впереди. Стояла тишина. Тогда он шагнул и второй ногой, снова остановился, слушая. Рука с пистолетом была напряжена, но опущена. Кажется, стоять без дела ему стало надоедать, однако идти вслед за младшим он почему-то не хотел, видно, ждал возвращения подчиненного, чтобы предпринять действия к новым поискам. Ну надо же было упустить человека, ускользнувшего прямо из-под носа! Наверно, именно за это и выговаривал он своему водителю…

«Ах, молодец! — едва не воскликнул в полном восторге Филя. — Надо же, какой сюрприз!»

Преследователь повернулся спиной к Агееву, засунул пистолет за брючный ремень, сзади, а сам, повозившись с молнией на брюках, расстегнулся и стал шумно справлять малую нужду прямо на кусты. Ну нет, такого «подарка» Филипп просто не ожидал! А что, удача чаще всего навещает именно терпеливых своих просителей. Под шум «дождя», Филипп мягко вскочил на ноги и, сделав два бесшумных, скользящих шага, — как когда-то в разведпоиске, там, далеко на юге, в Афганских горах, — приблизился к сосредоточенному офицеру милиции в «штатском». Рывком выдернул из-за его ремня пистолет и больно надавил стволом на щеку мужика, и, когда тот вздрогнул всем телом, Филипп указательным пальцем с широким и твердым ногтем, аккуратно ткнул в одну очень неприятную точку на коже, возле скулы, хорошо, впрочем, известную людям трудной и опасной профессии. Неосторожный начальник стал медленно оседать, безвольно уронив свои беспомощные руки и с мирным журчанием завершая начатое дело.

Филипп подхватил его сзади и быстро утянул за собой в кустарник, где только что прятался сам. Быстро и грамотно обшарил карманы. Достал удостоверение капитана милиции, фамилия была ему совершенно ни к чему. Отцепил от ремня наручники — ну надо же, какие предусмотрительные! Ладно, могут пригодиться. Развернул лежащего ничком, бесчувственного начальника ногами к пролому, чтоб видны были между кустами ботинок и босая ступня лежащего, а второй ботинок вместе с носком он кинул прямо на то место, где только что совершал «туалет» их владелец. Само тело небрежно прикрыл сверху несколькими ветками, которые отломил с соседнего куста. Особая маскировка тут и не требовалась. Сам же, прикрываясь кустами, пробрался вперед, к тому месту, где должен был замереть от неожиданности ошалевший подчиненный. Задачка-то — не из трудных, правда, в ту пору разведчик спецназа был много моложе. Но и сейчас, пожалуй, не мог бы похвастаться Филипп Агеев своим нездоровьем…

Вскоре послышался треск веток под ногами возвращавшегося преследователя. Филипп не без труда — густая листва все-таки мешала — рассмотрел его. Совсем молодой, правильно, его и пожалеть можно. А пистолета у него в руке не было, спрятал, наверное. Наконец, «следопыт» увидел на тропе ботинок с носком. Замер, рука полезла в карман — за оружием. Стал нервно оглядываться и — увидел! Второй ботинок, торчащий из-под веток, рядом с голой ступней. С пистолетом в руке он присел и стал на карачках подкрадываться к телу. Приблизился, затем медленно и как-то воровато огляделся. Кабы не пистолет в руке молодца, Филипп бы запросто покатился от хохота. Но парень осторожно, словно все там было заминировано, откинул ветки в сторону и застыл сидящим на корточках изваянием, обнаружив лежащего начальника. Попытался было проверить, жив ли, дернул того пару раз, но для него ничего не прояснилось. Капитан лежал пластом, устремив нос к безоблачному небу, и брюки его были расстегнуты до неприличия. Филипп же не виноват был, что капитан милиции не успел застегнуть их, спрятав свое «хозяйство». И этот неожиданный пейзаж озадачил подчиненного. Он глубоко задумался, забыв об опасности, но потом захотел все-таки приподнять начальника. Однако ему мешал собственный пистолет, зажатый в руке, и он легкомысленно сунул его, как и старший товарищ, за брючный ремень на спине, — «кина» насмотрелись, решил Филя. Парень снова нагнулся над телом и услышал позади себя негромкий, нарочито хриплый шепот:

— Ручонки-то приподними, — и услышал щелчок взведенного курка. Он так и замер, нагнувшись и боясь пошевелиться.

Коротким броском Филипп пробил стену кустарника и, выскочив за спиной у парня, ткнул его в спину стволом пистолета. Тот упал на своего начальника, а Филипп присел на корточки и спокойно достал у него из-за пояса второй пистолет, а руки парня свел вместе и защелкнул на запястьях капитанские наручники. Вот и пригодились.

— Можешь сесть, — тем же странным шепотом сказал Агеев, заметив, что это действует на парня угнетающе. Тот, вздрагивая, извернулся, но умудрился сесть прямо на начальника. — Правильно, — одобрил Филипп, — ему все равно еще надо полежать, а ты зад свой застудишь, хоть и лето на дворе. Мокрый уже, поди? — и с добродушным хрипом натурального людоеда засмеялся, отчего парню, с округленными от ужаса глазами, должны были отныне всю оставшуюся жизнь сниться кошмары.

Филя нарочно говорил шепотом и не совсем разборчиво, истинный тембр его голоса запоминать им было вовсе ни к чему. Он достал миниатюрный диктофон и включил его, близко поднеся к лицу парня:

— Ладно, сиди вот так и не ори, а то пасть залеплю скотчем и подрежу… Представься теперь полностью и назови своего капитана… — Тот пролепетал фамилии. — Ну, отвечай теперь, сержант Новиков, кого ловим? Только быстро, у меня времени нет. Не тяни, а то вздохнуть на прощанье не успеешь.

Парень, было видно, никак не мог сообразить, что произошло. Почему, например, капитан лежит пластом и штаны у него — того? А он сидит на нем? Вопросы, однако…

— Считаю до трех и отключаю тебя. Раз…

— Я скажу, — тоже рвущимся шепотом заторопился тот, — только не убивайте.

— Не буду, обещаю, если не станешь врать. Ну, слушаю.

— Капитан велел отследить, кто у вдовы бывает. И узнать откуда. Больше не знаю. Он не говорил.

— А от кого указание?.. Чего задумался, снова считать?

— Скажу! От полковника Крохалева, ну… мы ж у его сестры дежурили, у этой…

— Знаю, у пьяницы Наташки, да? У Фомкиной.

— Ага…

Филя пожал плечами: что и требовалось доказать.

— И много отследили?

— Нет, только один. Не догнали. Он спрятался.

— А если б догнали, чего бы с ним сделали?

— Ну… — парень опустил голову. — Допросили бы.

— С пистолетами?

— Не знаю… — парень снова занервничал. — Это капитан знал, он и приказал.

— А ты кто?

— Я машину вожу…

— Понятно. Пистолет твой?

— Капитан дал. На всякий случай, сказал.

— Ясно с тобой. Ну, ладно, не буду я вас ни мучить, ни мочить. А капитан твой минут через тридцать очнется. Ты тогда слезь с него, а то еще подумает, будто ты его успел употребить — не по делу. В «обезьянник» тебя посадит. Или с работы уволит… ну, как этого… голубого охотника. С чуждой нам ориентацией, ты понял?

Филипп опять, словно хрипло лая, рассмеялся. Потом достал из кармана плоский моток широкого скотча, отлепил край и оторвал полоску.

— Подставляй рыло, не бойся, это, чтоб ты не орал, когда я удалюсь, — и запечатал парню рот. — А ключи от машины я у тебя изымаю, — Филипп обстучал его карманы и вытащил связку зазвеневших ключей. — Давай, отдохни пока. А вот пистолетики свои вам придется еще полазать, поискать… ничем не могу помочь вам, ребятки. Капитан, конечно, будет сердиться, но уж ты ему объясни популярно, что это он виноват. А сам сиди здесь и не рыпайся, пока я не уеду. Смотри мне, могу и больно наказать, вот как его, — он кивнул на равнодушного капитана.

С этими словами Филипп выщелкнул из рукояток пистолетов обоймы, повытаскивал из них патроны, сгреб в горсть и, размахнувшись, сыпанул над верхушками кустов. А сами пистолеты и пустые обоймы варварски разбросал в разные стороны. Ничего не попишешь, табельное оружие им все равно придется искать, проклиная при этом неизвестного врага, который так ловко обвел их вокруг пальца. Не хотел бы Филипп когда-нибудь попасться в их руки…

Он поднялся и, пригибаясь, прошел к пролому в заборе, после чего выскользнул наружу и выпрямился наконец. Не должен был парень запомнить его. Плюс еще страх.

А вот машинка была кстати. Но «форма» теперь только мешала, и Агеев, отъехав чуток, стянул куртку, снял и спрятал в ее карман шапочку; а перчатки оставил: зачем дарить этим деятелям отпечатки своих пальцев на баранке руля, переключателе скоростей и ручках автомобиля? Совсем нет никакой необходимости помогать им ловить «дерзкого преступника»…

Дорога Агеева лежала в сторону городской клинической больницы, адрес которой Филе дала Катя и рассказала, как добраться. Правда, зная, что у него нет автомобиля, она говорила об автобусном маршруте, но Филипп собирался доехать, определяясь по автобусным остановкам. Да и не было здесь двух больниц. Доктор Авакумов был ему теперь нужен.

Патологоанатом горбольницы, он же судебный медик Игорь Федосович оказался, как и говорила о нем Катя, высоким и лысым стариком с острым, почти пронизывающим взглядом — очевидно, по причине круглых очков с толстыми стеклами. И они держались у него на голове с помощью светлой аптечной резинки, завязанной концами на дужках. Отчего на лысине просматривалась складка. Но при всей «остроте» глаз вид у него был благодушным. Филипп подумал: а почему должно быть иначе? Старик с вечностью общается. Ежедневно. Значит, и тщету земных страданий понимает. А если это так, он и «темнить» не станет. Если, конечно, его уже не запугали плохие дяди в милицейских фуражках. Но ведь на всякий испуг есть и «отмазка»: странная такая моральная категория — совесть, которая, — это давно известно, — у пожилых, тем более старых людей, обостряется до полной невозможности. Вот и поспорь с ней! Филипп Агеев, во всяком случае, как раз и приготовился поспорить, если в том появится необходимость. И самые действенные аргументы покоились на его спине — фронтовые рубцы, которые просто так, ради забавы, не зарабатываются. Уж Авакумов-то, полагал Филя, должен был хорошо это знать.

Ну, а помимо всего, есть же еще и тайна следствия? Истинного, а не притянутого за уши и расписанного заранее. Вот Агеев и решил «не тянуть кота за хвост», а выложить все сразу и начистоту. Времени уже не было торговаться…

К чести старика, тот понял все без долгих объяснений. Видимо, ему самому претило то заключение, которое он был вынужден подписать под откровенным давлением Степана Ананьевича, специально, видите ли, прибывшего в Бобров для проведения следствия о причинах самоубийства Краснова. Первым он прибыл и на место преступления, то бишь самоубийства, как он прямо и заявил «Федосычу», — кто в городе не знал старика-судмедэксперта?

А что поделаешь, когда делать нечего? И подписал. Почти под диктовку. Чтоб успокоилось такое прямо ужасное горе, написанное на лице полковника.

Но ведь осмотр тела в машине, а затем и вскрытие показали Авакумову, что самоубийством и близко не пахло. Во-первых, положение тела в салоне. Эти даже не потрудились представить себе, в каком положении оно находилось бы, если б человек, совершающий суицид, поднес пистолет к своему виску. Самое, пожалуй, интересное, что в этом случае он должен был опустить боковые стекла — переднее и заднее, а левую руку — именно левую! — изогнуть вокруг боковой стойки машины, чтобы таким вот образом дотянуться пистолетом до своего виска. Причем в таком случае у него остался бы на виске, возле входного отверстия пули, пороховой след. А такового не было и в помине. Значит, стреляли с расстояния, может, и небольшого. И стреляли в водительское окно с опущенным стеклом. Заднее же было поднято.

Но, может быть, Краснов был левшой? Нет, жена его отрицала категорически.

Далее, следы крови в случае невероятного, но пусть и придуманного самоубийства в этом случае должны были появиться на противоположной стенке салона автомобиля. Они же были на заднем стекле машины. То есть стреляли не сбоку, а больше спереди, куда рука самоубийцы ну никак не могла дотянуться, чтобы произвести роковой выстрел. Были и еще мелкие детали, указывающие на фактическое несоответствие выдвинутой милицией версии, но о них сейчас даже и упоминать не стоит. Два вышеназванных факта начисто отметали подозрение в самоубийстве. Однако именно на такой версии и настаивал Крохалев, специально посетивший больничный морг. Голос его был жестким и решительным и не допускал возражений. Впрочем, Игорь Федосович хорошо знал этого начальника, спорить с ним не собирался, а составленный уже и подписанный им акт судебно-медицинского заключения о причинах смерти Краснова передал из рук в руки. Крохалев высказался в том смысле, что со здешней судмедэкспертизой давно пора уже что-то делать, непонятное творится! Ничего поручить нельзя.

Авакумов прекрасно понимал, что медицинское заключение все равно придется подгонять под версию полковника Крохалева, и особенно не спорил. Я, мол, высказал свое мнение, а уж вы сами разбирайтесь, чего вам надо. И Крохалев «разобрался», он лично продиктовал новое заключение секретарю главного врача больницы и принес на подпись патологоанатому Авакумову. Такой высокой чести редко кто удостаивался. Что оставалось делать? Только послушно подписать. Что судебно-медицинский эксперт и сделал, послушно изображая смирение.

Крохалев был доволен и снисходителен. Его последняя фраза перед уходом из морга была просто знаменательной: «Значит, можно ведь, когда надо?». А Игорь Федосович смог на это только снисходительно усмехнуться: «Хоть бы обычное спасибо сказал, сукин сын…».

— Можно, конечно, и так, — устало пожал плечами Авакумов. — Но копию своего заключения я, пожалуй, вам передам… Филипп Кузьмич… — Агеев представился доктору полностью и кое-что рассказал о тех днях, память о которых и заставляет его искать и устанавливать истину. — Но надеюсь, что вы все же постараетесь не употребить ее во зло, хотя я давно уже на пенсии, понимаете? И многое из нашего прошлого знаю не понаслышке…

Так Филипп стал обладателем ценнейшего документа, который разбивал в пух и прах утверждения всей Бобровской и Дорогобужской милиции… Таскать подобный документ в кармане было бы хуже элементарного легкомыслия, и Филипп, подъехав к фабрике, бросил там машину, а сам пешком отправился к Фросе. Уже начало темнеть, и пора было готовиться в «ночное», как Агеев по оперативной привычке назвал следующую свою операцию…