Месть Шивы (Индийские тайны с их кознями и преступлениями) Книга 1

Глава 16. Первое приглашение

Помнят ли наши читатели разговор между Джоном Малькольмом и Джорджем на другой день после приезда сына в Бенарес? Напомним его читателям.

Джордж спрашивал отца о таинственной цели его жизни, умолял, чтобы он принял его в помощники, как тот обещал ему в своих письмах. Судья просил у сына отсрочки на месяц, говоря, что по истечении этого срока не станет от него ничего скрывать.

Прошли три недели с этого времени. Джордж с нетерпением считал дни и призывал час, когда ему можно будет, наконец, разделить с отцом опасности предприятия и славу успеха.

Джон Малькольм стал еще деятельнее, его сыновья и воспитанницы поражались тому, как хватало сил этому человеку, столь преклонных лет, вести насыщенную ежедневным трудом почти без отдыха жизнь.

С самого раннего утра Джон Малькольм садился верхом на лошадь и без сопровождения даже лакея покидал усадьбу в неизвестном направлении. Джордж, попросивший один раз сопровождать его, получил категорический отказ.

Обычно он возвращался к ужину. Пыль, покрывавшая лошадь, свидетельствовала о большом расстоянии, которое преодолевал вместе с нею всадник. Час или два Джон Малькольм разговаривал с сыновьями. Выражение внутренней радости сверкало на его одухотворенном лице. Затем, удалившись к себе, он приводил в порядок заметки, привезенные им из поездки, и лампа его горела часто до самого рассвета. Нередко лакей замечал, что постель хозяина не была даже примята. Он выразил свое удивление Джорджу, который не замедлил передать его отцу.

— Батюшка, — сказал сын судье, — вы целые ночи проводите за работой?

— Не буду отрицать, но это необходимо.

— Вы совсем не спите!

— Немного сплю. Но у меня нет времени!

— Это приводит меня в отчаяние, батюшка!

— Почему же?

— Хотя у вас и стальная воля, вы все–таки человек! Продолжая вести такую жизнь, вы убьете себя!

— Если я буду продолжать жить таким образом, то умру, совершенно согласен с тобой.

— Как?

— Успокойся, милое дитя, успокойся. Такая жизнь скоро кончится.

— Это правда, батюшка?

— О! Абсолютная правда! Нить Ариадны, которая ведет меня среди мрака, не вырвется теперь из моих рук… Через неделю для меня настанет отдых, не полный, конечно, не праздность, но больше не будет переутомления, потому что ты удвоишь наши силы, разделив мои мысли, тайны и труды… Посмотри на меня: надежда и уверенность в успехе поддерживают, и я не чувствую ни духовного, ни телесного утомления!

Старик говорил правду. Нечеловеческие труды не оставили на нем даже следа. Каким Джордж видел своего отца в день приезда, таков он был и теперь. Та же гибкость в походке, та же твердость в чертах лица, тот же блеск в глазах, та же откровенная улыбка.

Молодой человек, совершенно успокоившись и отогнав от себя мимолетный страх, стал думать о Марии Бюртель, овладевшей всем его существом.

Джордж и Мария были теперь женихом и невестой, подобно Эве и Эдварду. Они знали, что должны принадлежать друг другу, твердо веря, что ничто в мире не может разъединить их, стать между ними. Они ощущали силу отцовского благословения, не боялись людей, не боялись невзгод и твердо шли к счастливому будущему, полные непоколебимой уверенности во взаимной привязанности.

Джордж и Мария любили друг друга! Это говорит о многом. Джорджу стоило только задуматься, как перед ним представал образ Марии. Стоило Марии закрыть глаза — и она видела своего жениха.

Все было настолько безоблачным, что следовало ожидать грозы.

Однажды вечером Джон Малькольм, уезжавший с утра, вернулся к ужину. Он быстро прошел к себе в кабинет для того, чтобы сменить одежду и вернуться к детям. Множество писем на имя Джона Малькольма лежало возле его прибора. Два из них отличались атласной бумагой и толщиной и были запечатанны красным сургучом. На одной из печатей красовался герб Англии. На другой было изображение индийского божества.

Джон Малькольм, пробежав глазами адреса, положил письма на стол, не распечатав ни одного из них, и воскликнул со смехом:

— Отложим серьезные дела в сторону! Проделав сегодня верхом двадцать миль, я вполне заслужил двухчасовой отдых!

Мария наполнила хересом стакан из богемского хрусталя.

— Выпейте вина, милый батюшка! — сказала она с ангельской улыбкой, подавая стакан сэру Джону.

— Благодарю, милое дитя, — ответил судья. Выпив вино, он прибавил, целуя молодую девушку. — Отцовский поцелуй ангела заставляет забыть усталость, жажду, голод!

— Батюшка, — спросил Джордж, — неужели вы действительно сегодня проскакали двадцать миль?

— Не меньше, друг мой.

— По ведь вы рискуете здоровьем!

— Ты же видишь, все как раз наоборот. Я здоров, как никогда.

— Потому что вы скорее счастливы, чем благоразумны! Но все это плохо кончится!

— Ну, ну! не брани своего отца! Главные труды закончены! Я завершил посев, и час жатвы приближается!

— Что, конечно же, не помешает вам завтра продолжать жизнь, которую можно назвать самоубийством!

— Вот в этом ты глубоко ошибаешься…

— Почему?

— Завтра я отдыхаю.

— Отдыхаете? — прошептал Джордж с комическим удивлением.

— Да… да… да… — ответил, смеясь, Джон Малькольм, — да, сто раз да, завтра я отдыхаю!

— Хотел бы не сомневаться, но что–то верится с трудом!

— Напрасно.

— Так вы почувствовали, наверное, упадок сил?

— Нет, но сегодня я сделал открытие, постоянно ускользавшее от меня. С этого часа я буду работать у себя в кабинете и надеюсь, что скоро добьюсь блестящих результатов.

— Ах, батюшка! — вскричал обрадованный Джордж, — какая приятная новость. Наконец–то вы окажетесь среди нас. Нам больше не придется жить в доме, в котором хозяин постоянно отсутствует.

Джордж выразил общую мысль, поэтому благодаря приятной новости обед был весел и очень оживлен.

Когда подали десерт и слуги удалились из комнат, поставив на стол портвейн и другие вина, судья начал распечатывать письма одно за другим. По–видимому, они были малоинтересны для него, потому что, пробегая их глазами, он бросал прочитанное на пол. Скоро из всех писем осталось только два, о которых мы уже упоминали.

Джон Малькольм разорвал конверт одного из них и прочел с большим вниманием.

— Милые дети, — затем сказал он, обращаясь к молодым девушкам, — вот здесь кое–что касается и вас, я вполне уверен, что новость, полученная мной, заставит ваши сердца забиться от радости!

— Что же это такое? — почти одновременно спросили Мария и Эва.

— Приглашение.

— А! — радостно вскричала Мария, — какое счастье. Наверное, речь идет о бале, не так ли, батюшка?

— Да… о большом празднике…

Молодые девушки захлопали в ладоши.

— Кто же дает бал и приглашает нас?

Джон Малькольм прочел вслух:

«Лорд Сингльтон, губернатор Бенареса просит сэра Джона Малькольма, сэра Джорджа Малькольма, сэра Эдварда Малькольма, мисс Марию и мисс Эву Бюртель оказать ему честь посетить праздник, который он дает во дворце своей резиденции в субботу 8 сентября 1830 года».

— Этот бал, организуемый губернатором, наверное, должен быть восхитительным. Он будет проходить в обширных залах и садах, наполненных чудесами, не правда ли, батюшка? — с живостью спросила Мария.

— Больше чем восхитительный, милые дети, — возразил Джон Малькольм. — Уверяю вас, лорд Сингльтон смело соперничает с Востоком по великолепию как убранства своего жилища, так и устраиваемых им торжеств.

— Итак, бал состоится в будущую субботу?

— Да.

— Сегодня понедельник, у нас еще достаточно времени для подготовки туалетов…

— Кокетки! — улыбаясь, сказал Джордж.

— Кокетки, если хотите, господин жених, — смеясь, в тон ему отвечала Мария. — Но несомненно также и то, что мы должны поддержать честь нашего флага! Мы хотим, чтобы вы гордились нами, хотим затмить всех принцесс и поразить принцев! Одним словом, хотим быть красавицами! Или вы думаете, что это будет трудно?

— Напротив, и потому хочу дать вам хороший совет.

— Какой?

— Чтобы быть красавицами из красавиц, очаровательными из очаровательных, вам следует сделать только одно.

— Что же?

— Остаться такими, какие вы есть.

— Льстец! — ответила Мария и погрозила жениху своим тоненьким пальчиком.

— Но, — возразил Джордж, — вы хорошо знаете, что то, что считается лестью для других, правда для вас с Эвой.

Эдвард, в свою очередь, поддержал брата. Между влюбленными началась одна из тех ссор, которые составляют самую прелестную сторону человеческих отношений.

Спустя некоторое время решили обратиться за советом к Джону Малькольму, который помирил всех, подтвердив, что Джордж и Эдвард правы, что всюду, где только покажутся, Мария и Эва будут лучше всех и что искусство женщин ничего не прибавит к их молодости и грации.

— Откуда лорду Сингльтону известно о моем приезде в Бенарес? — спросил Джордж у отца.

— Я сам сообщил ему об этом несколько дней тому назад, сказав, что буду иметь честь представить тебя ему… Я хотел и обязан был сделать это, но у меня не хватило времени. Глубоко сожалею об этом и спешу исправить свою вину. Завтра же ты поедешь со мной в губернаторский дворец.

— Лорд Сингльтон. Что он за человек?

— Трудно ответить на этот вопрос. Может быть, он и не имеет качеств выдающегося деятеля, но верно, что он честен, храбр, обладает умом если и не блестящим, то вовсе и не посредственным. Но если, не дай Бог, судьба неожиданно поставит его в критические обстоятельства, когда английское владычество в Индии будет зависеть от него одного, он, может быть, и не найдет в себе силу–волю, которая повелевает обстоятельствами, ту непоколебимую энергию, которая восторжествует, несмотря ни на какие препятствия. Однако я вполне уверен, что он не перенесет поражения и умрет в борьбе, не отступив ни на шаг… Это мое беспристрастное мнение о лорде Сингльтоне, дворянине. Его рыцарская любезность вынуждает прямых потомков древних владык Индии, самых заклятых врагов английского владычества, внешне симпатизировать ему. Я готов поклясться, и никто не сможет опровергнуть моего мнения, что во всех трех королевствах не найдется более достойного дворянина, чем лорд Сингльтон.

— Это очень лестный отзыв, — сказал Джордж.

— Да, я это знаю и был бы в отчаянии, если бы случилось иначе. Я симпатизирую лорду Сингльтону, уважаю его и смею думать, что и он удостаивает меня некоторым уважением.

— Лорд Сингльтон еще не стар?

— Да и не молод. Ему около пятидесяти, но он хорошо выглядит, так как окружает себя такими заботами, что ему можно дать не более сорока.

— Он женат?

— Вдовец. Пятнадцать лет тому назад лорд приехал из Англии со своей женой, слабое здоровье которой не выдержало убийственного климата Индии. Лорд Сингльтон тосковал много лет, но так как время ослабляет горе, то и на него подействовал общий закон. Не знаю, забыл ли он, но уверен, что утешился, по крайней мере, внешне.

— Он ведет свободный образ жизни?

— Да, подобно принцу. Лорд получает баснословные доходы с собственного состояния, а кроме того, имеет огромное жалование.

— И принимает много гостей?

— Почти каждую неделю он приглашает главных деятелей Индийской компании на изысканный обед, раз в месяц открывает залы для приема гостей и, наконец, раз в год даст бал, знаменитый на всю Индию и который будет очень интересен и для тебя.

— Не могу понять, что меня там может заинтересовать, — возразил Джордж. — В окружении незнакомых людей мне всегда бывает как–то не по себе.

— Конечно. Это случается, когда попадаешь в общество простолюдинов. Но на этот праздник приглашены потомки древних фамилий, отпрыски тамерлидов, считающие себя рожденными от богов, принцы, одетые в национальные костюмы, настолько роскошные, что заставили бы побелеть от зависти наших европейских миллионеров, и, наконец, люди, носящие имена своих древних предков.

— Как им удалось сделать ото? — спросил Джордж.

— Я уже говорил тебе, — ответил сор Джон, — что все эти патриции, пренебрегая земным происхождением, воображают себя сыновьями богов… Это и объясняет, каким образом и для чего их предки царствовали, когда наша земля еще была охвачена хаосом.

— Согласен с вами, — со смехом ответил Джордж, — теперь я начинаю думать, батюшка, что праздник у лорда Сингльтона покажется мне чрезвычайно любопытным.