Месяц как взрослая

16

Когда Силле уже заканчивала взвешивать коробки и собралась наклеивать на них этикетки, появилась Эндла и спросила:

— Кто у вас хорошо рисует?

— Силле! — закричали одноклассницы и заглушили имя, которое выкрикнули девочки из другой школы.

Силле начала возражать: как она, рисуют все.

Эндла стояла в недоумении.

— Да не слушайте вы ее! — крикнула Хийе. — Рисовать для Силле все равно что писать или есть. С первого класса известно. Все стенгазеты она делает. Кто бывал на городской ученической выставке, тот… — Она вдруг замолчала и тут же спросила: — А что?

— Начиная с понедельника, мы должны вывешивать наши дневные показатели. Для этого надо начертить график.

— Для нее это пустяк, — сказала Хийе.

Эндла попросила Силле после работы зайти в ателье фабричного художника, чтобы получить там нужные материалы и советы. И еще сказала, чтобы Силле вместе с ребятами сложили готовые коробки в ящик и отнесли на склад, потому что ее, Эндлу, ждут на совещании дегустационной комиссии, а там никогда не знаешь, когда освободишься.

Силле больше не возражала. Два слова — художник и ателье — заворожили ее.

«Ателье…»

Силле с удовольствием мысленно повторила это слово, за которым ей открывался необыкновенный мир красок. Много лет назад, когда она еще не ходила в школу, к ним в дом переехал передвигавшийся на ручной коляске художник Па́уль Тамм. Однажды Силле, разыскивая дочь художника, тетю Тийну, попала в удивительную комнату. Она была заполнена всевозможными картинами и фигурами. Даже на полу между ящиками и коробками красок, между банками с цветной водой и какими-то сосудами лежало столько картин, что ступить было некуда. В этой комнате сидел дядя Пауль, курил трубку и рисовал. Одна большая-пребольшая, выше Силле, картина стояла возле двери, и были на ней одни цветы. Каких там только не было! Таких красок Силле не видела ни на одном цветке — ни во дворе среди травы, ни дома в вазе, ни на прилавках у цветочниц. Нигде.

Силле дотронулась до большого желтого цветка. Палец окрасился в желтое. Совсем как кончик носа, когда нюхаешь настоящий цветок возле калитки в саду. И синий бутон красился, и красные цветы, и лиловые… Но приятного запаха ни один цветок не издавал — ни желтый, ни синий, ни красный и ни белый. Может, пахли лиловые цветы, но до них Силле дотянуться не успела, потому что сзади страшным голосом закричал дядя Пауль, который звал на помощь свою дочь. Тетя Тийна примчалась, схватила Силле, подняла ее на руки и опустила только за дверью.

«В а т е л ь е дети ходить не смеют. Кто тебе позволил?»

Дома, увидев дочку, ужаснулась мама. Она тоже схватила ее, поднесла к зеркалу и спросила:

«Кто эта грязнуля? Узнаешь?»

Перед Силле мелькнуло какое-то желто-красно-зеленое существо, и мама тоже выставила ее за дверь.

«А-тель-еее… А-тель-еее…» — повторяла Силле, когда мама оттирала ее скипидаром. А сама думала о красках, которые видела и нюхала.

Это было ее первое знакомство с миром красок, который еще спустя годы вызывал у нее такую же безотчетную грусть, как и слышанная в детстве и прерванная на самом интересном месте сказка. После смерти дяди Пауля его картины и акварели были оттеснены в угол скульптурами, которые принадлежали дочке и жене художника, его краски и кисти сменились палочками для глины и моделирования.

А теперь Силле предстояло пойти в фабричное ателье, где обязательно должны быть краски, потому что там рисовали «Мухумку» в ее радужной солнечной юбке.

Раздумье Силле прервала Хийе.

— Ящик полный! — крикнула она. — Девочки! Нас ждут лавровые венки.

Силле отодвинула этикетки, позвала Индрека, который вместе с Воотеле отнес ящик на склад. Несколько быстрых движений, и Силле уже прибрала свое рабочее место и была свободна.

В дверях ателье она остановилась и прищурилась. Так здесь было светло после сумеречного коридора. Одну стену занимало окно. От пола до потолка. И даже потолок был из стекла. Окно продолжалось и над головой. Оно смотрело в небо большими матовыми квадратами. Солнце светило прямо в окно. В ателье было тепло, но в воздухе чувствовалось дыхание моря. Одна створка окна была открыта, и ветер шевелил светлую штору. За окном виднелись островерхие красные крыши старого города, дальше в дымке летнего дня синело море, усыпанное маленькими белыми уголками парусников.

На стене, под застекленными рамами, повторялся тот же вид с окна, только в разные времена года, в других красках и настроениях: темные, тяжелые и мрачные тучи над темно-красными, сдавленными в одну массу крышами; белые заснеженные крыши и трубы, множество спокойно дымивших в холодном воздухе труб, в синем вечере синий город с тысячами сверкавших огней.

Силле задержалась взглядом на расположенном напротив окна стенном шкафу, на полках его лежали конфетные коробки, она сразу же увидела среди них своих знакомцев — «Рыбака» и «Мухумку».

Из-за открытой дверцы шкафа появилась женщина в халате в широкую полоску. Светлые волосы, мальчишеская прическа. С темными ресницами. Четко очерченные губы, белоснежные, чуточку неровные зубы. Женщина ободряюще улыбнулась и спросила:

— Заниматься графиком?

Она освободила для Силле один конец своего большущего стола, дала бумагу, подвинула линейку, карандаши, краски и предложила ей тут же приступать к делу. Если, конечно, ее не ждут и если сама она не хочет заниматься этим дома.

Нет. Она может и здесь. Может…

Силле улыбнулась: у самой сердце готово выпрыгнуть от радости, но язык произносит сдержанно и гордо: «Можно и здесь». Будто ей каждый день представляется возможность сидеть в ателье художника, будто работа в ателье для нее самое обычное дело.

Она робко присела за стол.

У художницы на листе уже были выведены контуры геометрических фигур, и она принялась раскрашивать их. С интересом смотрела Силле, как художница размешивала акварельную краску, как она пробовала ее на бумаге.

Силле наблюдала за движением кисти, смотрела на желтые пятна, ложившиеся на бумагу, и ей опять вспомнился случай с дядей Паулем.

Художник в тот раз работал во дворе. Силле тихо стояла рядом. Молча следила она за тем, как возле зеленых пятен на бумаге возникают желтые. Вскоре художник сказал ей:

«Ты, кузнечик, съедаешь мои мысли».

Силле продолжала стоять еще тише, не смела даже дышать. А дядя Пауль вдруг начал водить кистью перед ее носом, будто собирался пририсовать ей желтые усы, и попросил своим резким дребезжащим голосом:

«Будь хорошим ребенком! Уйди! Ты отгоняешь мои мысли. А без мыслей рука выводит на бумаге одни пятна, и больше ничего».

Недовольно оглядываясь через плечо, Силле отошла в сторону и подумала:

«Ха! У самого ничего, кроме цветных пятен на бумаге, и не было».

Когда в школе Силле рисовала свой первый акварельный рисунок, она быстро завершила работу и затем принялась выводить на другом листе желтые и зеленые пятна, так же как художник во дворе.

«Ну и что же это должно означать?» — увидев такое, покачал головой учитель.

«Мысли художника».

«Что-что?»

«Мысли художника. Потому что без мыслей на бумаге получаются одни мазки и цветные пятна».

«А-аа! — протянул учитель и лишь после долгого молчания сказал: — А ты рисуй только то, о чем сама думаешь. Свои мысли получаются лучше всего. Вот как, например, твой зимний пейзаж. Красивый. Мы его после вывесим в классе. Только… почему эти следы на снегу разного цвета?»

«Иначе они спутаются. Тут бежал заяц, здесь кошка, а это вот следы собаки».

«Вот видишь, — сказал тогда еще учитель, — за свои мысли ты получишь пятерку…»

…Силле следила за движением кисти художницы, и ей самой захотелось нарисовать что-нибудь.

Если бы художница сейчас сказала ей: «Разрисуй и ты одну коробку»… Предположим, что сказала бы… Что бы Силле тогда нарисовала? Геометрический рисунок уже есть. Следовало выдумать что-нибудь совершенно новое. Но прежде нужно знать название конфет. А если еще нет названия и его тоже надо придумывать?

Взгляд Силле устремился за окно, на море.

Яхты!

На полках не было ни одной коробки с изображением белых яхт.

Или нарисовала бы только море? Большие пенистые волны… Вся крышка коробки в сине-белых волнах… Но будет ли это красиво?

Или крыши Таллина? Красные крыши старого города?

— Что, начало трудное? — прервала ее мысли художница.

— Да нет.

Силле взялась вымерять графы.

Некоторое время в ателье стояла тишина. Затем зазвонил телефон, и художницу куда-то вызвали.

Силле осталась одна. Посмотрела на кисть, лежавшую на коробке с акварельными красками, на желтые блики незаконченного рисунка, и ее снова охватило искушение рисовать. Она отыскала взглядом на полке стенного шкафа «Мухумку» в радужной юбке. Спустя мгновение Силле уже рисовала на своем листе коробку «Мухумки». Из-под нее выглядывали «Рыбаки» и еще другие коробки. Затем принялась раскрашивать. Тона выбирала более слабые, чтобы раскраска не мешала потом заполнять графы.

Когда художница вернулась, Силле уже кончила раскрашивать и расчерчивала еще влажный лист.

— Что вы тут нарисовали! — удивилась художница.

— Н-ничего. Попробовала… вашими красками, — виновато пробормотала Силле.

— А что, получилось довольно любопытно! — сказала художница. Она остановилась возле Силле, какое-то время молча рассматривала ее работу, потом стала учить, какие краски и куда наложить, чтобы «создалось равновесие».

«Гм! Равновесие… — думала Силле. — Интересно!»