МИД. Кремль. Кувейтский кризис

Глава I
КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

О себе и своей работе

Заместителем министра иностранных дел СССР я был назначен 23 апреля 1990 года. К этому времени я находился на дипломатической работе уже без малого 36 лет. Предыдущие четыре года я провел в Нью-Йорке, возглавляя Представительство СССР при ООН и являясь одновременно представителем Советского Союза в Совете Безопасности. Этот пост и раньше был, и сейчас остается одним из наиболее престижных в мидовской системе, по праву считаясь также одним из наиболее трудных в силу своей многопрофильности, а также из-за то и дело возникающих в мире осложнений, требующих внимания Совета Безопасности. Но это, как я убедился, и одно из наиболее интересных дипломатических назначений. Я чрезвычайно признателен судьбе за то, что мне довелось поработать на данном посту, пройти в ООН полезную и в чем-то уникальную школу многосторонней дипломатии.

Предложение Э. Шеварднадзе стать его заместителем я воспринял с чувством благодарности за доверие, но внутренне спокойно и как естественный этап в своей уже долгой дипломатической карьере. К новой работе я приступил в конце мая 1990 года по возвращении из Нью-Йорка.

Мне был поручен довольно обширный участок. В общей сложности мне предстояло заниматься отношениями СССР примерно с семью десятками государств Ближнего Востока, Среднего Востока и Африки – от Афганистана до ЮАР – зоны довольно сложной, в том числе из-за многочисленных конфликтов как внутреннего, так и межгосударственного характера. Со многими из них мне доводилось иметь дело в Нью-Йорке – афганским, арабо-израильским (в его разных ипостасях), западносахарским, ангольским, мозамбикским, конфликтом на Африканском Роге и некоторыми другими. На новом месте вполне мог также пригодиться ранний опыт работы в качестве посла СССР в Египте и руководителя отдела Ближнего Востока и Африки Управления по планированию внешнеполитических мероприятий МИД СССР. Так что обширность региона меня не смущала. При этом я предполагал, что главной головной болью для меня будет Афганистан, где советских войск уже не было, но где продолжала полыхать война, в которой Москва оказывала поддержку правительству президента Наджибуллы, а его положение становилось все более шатким. Вызывал определенное беспокойство и Ближний Восток, где уже третий год шла палестинская интифада – кампания активного сопротивления Израилю на оккупированных арабских территориях.

А пока, на первых порах, я старался войти в проблематику наших двусторонних отношений с курируемыми странами, познакомиться с их послами и подчиненными мне подразделениями министерства, установить связи с другими ведомствами, с кем мне предстояло совместно решать те или иные вопросы. Лето – это также время, когда в отпуск приезжает большинство наших послов. И с каждым послом из моего региона надо было не просто встретиться для знакомства, а и очень обстоятельно поговорить, чтобы из первых рук получить информацию о положении в стране, проблемах посольства (а их всегда много – и финансовых, и кадровых, и прочих), условиться о дальнейших шагах.

За всеми этими заботами и текущими делами июнь и июль пролетели для меня незаметно. И вдруг полыхнуло, да так, что на ближайшие полгода все прочее сразу отодвинулось на второй план: в центре всей международной жизни (и моей соответственно) оказался захват Ираком Кувейта.

Такого оборота не ожидали ни в Кувейте, ни в других арабских странах, ни в США, ни в Западной Европе, ни в Израиле, Турции или Иране. Равным образом не предполагали ничего подобного и в Москве, причем не только в МИДе, но и в других учреждениях, включая военную разведку и разведку КГБ. Все были вынуждены буквально в пожарном порядке реагировать на возникший конфликт.

Сказанное вовсе не значит, что никто не замечал происходившего обострения ирако-кувейтских отношений, не обращал внимания на антикувейтскую риторику Багдада и произведенную им переброску войск к границе с Кувейтом. Это хорошо видели, а руководители некоторых арабских стран даже выступали с посредническими услугами, чтобы снять остроту нажима Багдада на Эль-Кувейт. Но никто не мог представить, чтобы в конце XX века одно арабское государство – член ООН и Лиги арабских государств может пойти на вооруженный захват другого суверенного арабского государства, тоже являющегося членом ООН, ЛАГ и других международных организаций. Такого, казалось, и быть не могло.

Штрихи к историческому фону кризиса

Ирак в его существующих границах был скроен англичанами после Первой мировой войны из трех провинций бывшей Оттоманской империи. Он стал независимым государством в 1932 году по окончании мандата, который Англия получила на управление им от Лиги наций как бывшей вражеской территорией. Как известно, Турция воевала в Первой мировой войне на стороне Германии, за что и поплатилась, отдав победителям – Англии и Франции – большие куски своих владений. Политическая карта Ближнего и Среднего Востока и по сей день в значительной степени остается продуктом тогдашних территориальных переустройств, проделанных Лондоном и Парижем.

Кувейт обрел свободу тремя десятилетиями позже – в 1961 году, когда те же англичане были вынуждены отказаться от протектората, установленого ими над этим шейхством в 1899 году посредством секретного соглашения с его правителем. Кувейт в то время тоже относился к Оттоманской империи, но в отличие от провинций, составивших Ирак, турки его не оккупировали и практически им не управляли, что и позволяло местным властителям из династии Сабахов править этой частью Аравии в условиях относительной автономии. Находясь в большей зависимости от Англии, чем от Турции, Кувейт в Первой мировой войне оказался на стороне Антанты, это также способствовало тому, что после войны судьбы Кувейта и Ирака сложились по-разному.

Еще в 1913 году между Лондоном и Константинополем было достигнуто соглашение об особом статусе Кувейта и его границах, но из-за начавшейся мировой войны оно так и не было ратифицировано. В 1922 году англичане официально завершили территориальное размежевание между Ираком, Кувейтом и Саудовской Аравией. Для этой цели было организовано некое подобие международной конференции – я употребляю слово «подобие», так как ни одна из трех названных арабских стран еще не была самостоятельной. Так возникла существующая и по сей день нейтральная зона – область совместной юрисдикции Кувейта и Саудовской Аравии.

Будучи по образованию юристом, а не историком, географом или этнографом, не берусь судить с точки зрения этих дисциплин о достоинствах и недостатках тех разграничительных линий, которые в ноябре 1922 года начертила на карте красным карандашом рука сэра Перси Кокса – тогдашнего английского высокого комиссара в Багдаде, который и был на конференции главным действующим лицом. Замечу лишь, что о скрытых под песками нефтяных богатствах тогда не подозревали и, следовательно, о дележе природных богатств речь не шла. В правовом же плане основополагающий факт состоит в том, что именно с этими границами пришли к независимости сначала Саудовская Аравия, затем Ирак и, наконец, Кувейт. И в этих границах они были приняты в ООН, Лигу арабских государств и другие международные организации, где взяли на себя среди прочих обязательств и обязательство не использовать силу для решения спорных вопросов.

А споры начались почти сразу же. В основном это были претензии Багдада. Уже в 30-е годы возникла версия об «исторических правах» Ирака на Кувейт как таковой, то есть на всю территорию страны.

В качестве главного обоснования продвигался тезис об общности Ирака и Кувейта как частей бывшей Оттоманской империи с особым акцентом на то, что одним из эдиктов Кувейт был какое-то время включен в вилайет Басра (Басра – второй по величине город современного Ирака). Отсюда делался тот вывод, что когда англичане уйдут из Кувейта, последний должен воссоединиться с Ираком. Эти претензии заявлялись высшими должностными лицами Ирака, в частности, королем Гази в 1937 году, призвавшим даже к аннексии Кувейта и начавшим было с этой целью подтягивать войска к ирако-кувейтской границе. Однако смерть Гази положила конец этой затее, да и англичане не позволили бы ей осуществиться.

Новая вспышка эмоций в Ираке по поводу Кувейта началась, когда 19 июня 1961 года Кувейт обрел независимость. Правивший в то время в Ираке генерал Касем поспешил объявить Кувейт «составной частью Ирака». Существуют разные версии насчет того, началась или нет тогда передислокация иракских войск к границе, но, во всяком случае, Лондон по просьбе правительства Кувейта немедленно вернул свои войска на его территорию. Через некоторое время они были заменены трехтысячным контингентом войск Лиги арабских государств. Касему пришлось отступить.

Государственная самостоятельность Кувейта была признана Ираком в октябре 1963 года, после того как в феврале в Багдаде в результате переворота к власти пришло первое баасистское правительство. Генерал Ахмед аль Бакр, премьер-министр, а потом и президент Ирака, официально отказался от территориальных претензий к Кувейту, признал его независимость и суверенитет и одобрил членство Кувейта в ЛАГ и ООН. Внешне ситуация как бы нормализовалась, но в действительности в Ираке пропаганда никогда не давала затухнуть претензиям на полное поглощение Кувейта.

В этой связи несколько слов о самом Кувейте. Историки относят его зарождение к середине XVIII века, когда одно из кочевых аравийских племен, предводительствуемое семейством Сабахов, обосновалось на побережье самой удобной во всем Персидском заливе гавани, расположенной у его северо-западной оконечности. Там был выстроен форт, по уменьшительному названию которого и стала называться вся прилегающая к нему местность – Кувейт. Жители занимались рыболовством, добычей жемчуга, торговлей, мореходством, плавая на своих небольших судах даже к берегам Восточной Африки.

XVIII и XIX столетия прошли для кувейтян сравнительно спокойно, однако ХХ век принес колоссальные перемены. В 1938 году в Кувейте была обнаружена нефть, в 1946 году началась ее промышленная разработка, а с этим и совершенно новая эпоха в истории Кувейта – время его восхождения к вершинам финансового сверхблагополучия и сопряженных с этим возможностей превратить в прошлом отсталую и очень бедную страну в ультрасовременную.

Нефтяной бум привел и к серьезным демографическим изменениям. Собственный человеческий ресурс Кувейта оказался совершенно недостаточен. Возникла потребность в массовом притоке рабочей силы, особенно квалифицированной. В Кувейт устремились из-за рубежа сотни тысяч людей. Несмотря на строго избирательный характер допуска в Кувейт иностранцев, последние составили с течением времени свыше половины населения страны (около 60 процентов), в том числе в составе трудовой его части – 85 процентов. Возникла весьма своеобразная структура общества, где вершину пирамиды составляли коренные кувейтяне, а нижележащие слои – различные категории неграждан, политико-правовой и социальный статус которых строго регламентировался сверху. Хотя такая система далека от стандартов американской или европейской демократии, людей, желающих получить возможность трудиться и жить в Кувейте, было и остается хоть отбавляй ввиду весьма привлекательного уровня жизни в этом небольшом, но очень привилегированном уголке земного шара. Численность населения Кувейта в 1990 году составляла примерно 2,1 миллиона человек.

Привилегированность же определяется гигантскими природными богатствами Кувейта (особенно при сопоставлении с небольшими размерами территории) – на него приходится примерно 10 процентов мировых запасов нефти. На момент захвата Кувейт являлся шестым по счету крупнейшим ее производителем.

Добывая и перерабатывая большие объемы нефти и экспортируя ее и нефтепродукты, Кувейт использовал получаемые средства как внутри страны, так и за рубежом. Огромные суммы вложены Кувейтом в банки Европы и Америки, нефтепромышленность ряда стран, бензиновые колонки от Италии до Дании, немецкие автомобильные концерны, американские курорты и многие другие доходные отрасли. Считается, что к 1990 году зарубежные инвестиции Кувейта превысили 100 миллиардов долларов, а индивидуальные вклады кувейтян составляли еще порядка 50 миллиардов долларов.

Сложилось положение, когда доходы от зарубежных инвестиций Кувейта стали превышать его доходы от вновь добываемой нефти, что ослабило зависимость Кувейта от колебаний мировых цен на нефть и соответственно необходимость тщательно соотносить объемы своей нефтедобычи с ситуацией на мировом нефтяном рынке. Для самого Кувейта это, может быть, и хорошо, но другие экспортеры нефти имели свой взгляд на такую особенность Кувейта.

Помимо претензий глобального порядка, то есть целиком на весь Кувейт, Багдадом выдвигались и претензии частичного характера. В территориальном смысле их было две: во-первых, передать или, в крайнем случае, сдать в аренду Ираку острова Варба и Бубиян – безлюдные плоские песчаные образования, расположенные рядом с устьем реки Шатт-аль-Араб. Они рассматривались как стратегически важные для обеспечения надежного доступа Ирака в Персидский залив; во-вторых, отдать Ираку кувейтскую часть одного из самых богатых в мире нефтяных месторождений – Румейлы (запасы – 30 миллиардов баррелей). Это месторождение, напоминающее по форме банан, вытянулось с севера на юг и южным концом заходит на десяток километров на территорию Кувейта. Багдад очень раздражало то, что, хотя почти 90 процентов Румейлы находилось в Ираке, последний добывал здесь почти столько же нефти, сколько и Кувейт со своего небольшого куска месторождения. В годы же ирако-иранской войны иракцы заминировали свои нефтепромыслы в Румейле, и нефть добывалась только на кувейтском участке. Время от времени оба эти территориальные требования (то вместе, то порознь, то очень настойчиво, то менее активно) предъявлялись Багдадом кувейтскому руководству; последнее же старалось от этих претензий уйти, предпочитая в принципе вести диалог или в той либо иной форме откупаться.

Ирако-кувейтские отношения, в которых были свои взлеты и падения, в целом не отличались ни доверием, ни сердечностью как раз по причине никогда не скрывавшихся притязаний Ирака на Кувейт. Они, правда, были приглушены в период ирако-иранской войны, когда Багдад очень нуждался в Кувейте как финансовом доноре и активно действующем транспортном коридоре. В этот период Кувейт служил главными воротами, через которые в Ирак доставлялось оружие, снаряжение, боеприпасы, продовольствие и другие товары, и через которые в обратном направлении шла за рубеж значительная часть иракского нефтяного экспорта, так как река Шатт-аль-Араб как транспортная артерия тогда была закрыта, а потому без кувейтских портов было не обойтись.

Казалось, наступили долгожданные перемены к лучшему в ирако-кувейтских отношениях. Но не прошло и двух лет с момента прекращения огня между Ираком и Ираном, как все вернулось на круги своя: Багдад вновь обратился к политике нажима на Эль-Кувейт.

Нажим на этот раз шел не столько по территориальному вопросу, сколько по линии финансов и нефти. Из войны с Ираном Багдад вышел с внушительными внешними долгами, которые делились примерно поровну: 40 миллиардов долларов приходилось на арабские страны и примерно столько же на неарабские, в основном западные. В Багдаде считали, что арабы в любом случае должны простить ему долги, учитывая большие человеческие и материальные жертвы, которые Ирак понес, защищая, как он считал, не только себя, но и остальной арабский мир, прежде всего страны Залива, от «хомейнистской угрозы». Саудовская Аравия так и поступила, но другие не спешили следовать ее примеру. У Кувейта, видимо, были свои резоны не закрывать так просто вопрос об иракской задолженности, учитывая, в частности, упорное нежелание Ирака демаркировать свою границу с Кувейтом и таким образом окончательно решить вопрос о ее прохождении.

Подобная «строптивость» вызывала в Багдаде сильное раздражение. Не меньшее неудовольствие вызывала и уклончивая позиция Кувейта по части предоставления Ираку новых миллиардных субсидий. В печати сообщалось, что в мае 1990 года во время арабского саммита С. Хусейн потребовал от Кувейта 12 миллиардов долларов, но кувейтяне не торопились раскошеливаться. Месяц спустя посетивший Кувейт заместитель премьер-министра Ирака Хаммади, как утверждают, немало удивил хозяев, передав им полный перечень кувейтских зарубежных авуаров в знак доказательства их способности легко пойти на финансовые жертвы. По некоторым сведениям, Кувейт соглашался предоставить лишь 500 миллионов долларов и не сразу, а в течение трех лет, что в Багдаде сочли чуть ли не оскорблением.

Другое противоречие между Ираком и некоторыми странами залива было связано с ценами на нефть и уровнем ее добычи. Ирак как нефтепроизводящая страна, да к тому же сильно обремененная долгами и нуждающаяся в крупных финансовых ресурсах для восстановления разрушенного войной хозяйства был, естественно, заинтересован в максимально высоких мировых ценах на нефть, они же, напротив, опустились за первую половину 1990 года на 30 процентов, до 14 долларов за баррель. И виной тому, как утверждали в Багдаде, было несоблюдение Кувейтом и ОАЭ своих квот на ее добычу, что вело к переизбытку нефти на мировом рынке.

Впервые свое раздражение по этому поводу Саддам Хусейн публично выказал в конце мая 1990 года в Багдаде на арабском саммите, который он собрал, чтобы заклеймить выезд в Израиль советских евреев. Но другая и, несомненно, даже более значимая для Багдада цель встречи состояла в том, чтобы подать сигнал недовольства тем арабам, которые не спешили протянуть ему руку финансовой помощи. Открыто обвинив их в экономической войне против Ирака и подчеркнув, что не станет это терпеть, иракский лидер, как сообщалось, был еще более откровенен в кулуарах, требуя незамедлительно предоставить Ираку сумму порядка 30 миллиардов долларов. Новый нажим был предпринят 16 июля, теперь уже в рамках Лиги арабских государств. Вопреки выдерживавшейся в этой организации традиции не выносить споры на люди, а решать разногласия между ее членами «по-семейному» и через посредников, Багдад демонстративно сделал публичный ход: обнародовал письмо министра иностранных дел Тарика Азиза на имя Генерального секретаря ЛАГ Шадли Клиби, в котором обвинил Кувейт и ОАЭ в нарушении договоренностей ОПЕК о квотах добычи нефти, подрыве нефтяного рынка и снижении цен на нефть. Кроме того, Кувейт был обвинен в «воровстве» иракской нефти на сумму 2,4 миллиарда долларов. Речь в письме шла о том, что кувейтские нефтяники, используя на своей оконечности Румейлы методы наклонного бурения, отсасывают-де нефть с территории Ирака. Сам Тарик Азиз несколькими часами позже жестко выступил на эту же тему в Тунисе на министерской сессии ЛАГ, еще отчетливее придав технико-коммерческому спору политический характер и вновь обвинив Кувейт в «экономической войне» и антииракских «интригах».

Еще больший накал страстей вызвала речь Саддама Хусейна 17 июля в Багдаде по случаю 22-й годовщины прихода к власти в Ираке партии Баас. Это была по сути неприкрытая атака на руководителей стран Залива, которые, мол, «пытаются подорвать Ирак после его военного триумфа». «Вместо того чтобы вознаградить Ирак, пожертвовавший цвет своей молодежи ради защиты их дворцов и богатств, они причиняют ему гигантский вред», «всаживают ему в спину отравленный кинжал». Особенно досталось в этой речи Кувейту и ОАЭ. В их адрес прозвучала и явная угроза: «Возвышение наших голосов против зла, – говорил С. Хусейн, – отнюдь не является последним средством; если зло будет продолжено, найдутся эффективные средства, которые поставят вещи в правильное положение»1.

Все это не могло не настораживать, как и шум, поднятый Багдадом, в том числе на сессии ЛАГ, по поводу незначительного перемещения кувейтского таможенного поста на кувейтско-иракской границе. Несмотря на то что и после этого перемещения пост остался на кувейтской территории, Тарик Азиз и в ЛАГ, и в своих интервью обвинял Кувейт в территориальных нарушениях. Иракская пропаганда также использовала этот случай для нагнетания антикувейтских эмоций.

Кувейт, однако, не дрогнул. Он ограничился тем, что направил в арабские страны своих эмиссаров для разъяснения ситуации, а в письме в ЛАГ выразил удивление и возмущение по поводу «безосновательных» утверждений со стороны «братского Ирака».

Состоявшаяся 25–27 июля в Женеве сессия ОПЕК, идя навстречу требованиям Ирака и Ирана, приняла решение о повышении цен на нефть до 21 доллара за баррель, а Кувейт и ОАЭ обязались соблюдать выделенные им квоты добычи нефти. Но это не снизило накала яростной риторики Багдада в адрес этих двух стран в последние дни июля.

В преддверии агрессии

В столицах арабских стран и на Западе с возраставшим вниманием следили за набиравшей обороты кампанией давления на Кувейт и ОАЭ. У некоторых, видимо, наиболее прозорливых она вызывала тревогу. Например, еще в мае, находясь в Москве, госсекретарь по иностранным делам Туниса Хабиб Бен Яхья в разговоре со мной назвал складывающуюся ситуацию взрывоопасной. Он считал, что если арабы не подойдут к ней «с умом», то взрыв случится гораздо раньше, чем многие предполагают. Преобладало, однако, мнение, что все как-нибудь рассосется и уладится, считалось, что кувейтяне в очередной раз откупятся от нахрапистого соседа.

Естественно, тема ирако-кувейтских разногласий была предметом и моих бесед с послами обеих стран в Москве. И поскольку каждый из них будет не раз фигурировать на страницах этой книги, несколько слов об этих дипломатах. С обоими я познакомился одновременно, когда они, в сопровождении представителя ЛАГ, явились ко мне 23 мая 1990 года объясняться по поводу растущей эмиграции советских евреев в Израиль. Кувейтянин пришел в качестве дуайена арабского дипкорпуса в Москве, а иракец – как представитель страны, где собрался арабский саммит. Потом у нас было много встреч по иным поводам – так что у меня сложилось достаточно определенное представление о каждом.

Посол Ирака Гафель Джасем Хусейн в беседах со мной был всегда строго официален, никогда не затрагивал в разговоре никаких тем, кроме тех, ради которых пришел, и, казалось, ставил своей задачей обойтись минимумом слов при выполнении поручений. Чувствовалось, что все им произносимое взято слово в слово из полученной инструкции. А если я просил его прокомментировать им же сказанное, то в ответ чаще всего звучало повторение тех же самых слов. Равным образом он был предельно лаконичным и в тех случаях, когда разговор происходил по моей инициативе. Живого, непосредственного обмена мнениями не получалось. Посол упорно видел себя лишь в качестве передаточной инстанции. Средних лет, сухощавый, неизменно застегнутый на все пуговицы (в прямом и переносном смысле) – таким запомнился мне посол Ирака. В тоже время мне было известно, что с моими подчиненными при посещении Управления стран Ближнего Востока и Северной Африки он вел себя иначе: бывал высокомерен и резок.

Посол Кувейта Абдулмохсин Юсеф аль-Дуэйдж являл собой как бы противоположенность иракцу. Немного его помоложе, он производил впечатление очень жизнелюбивого человека, эмоционального, общительного, динамичного, с хорошо развитым чувством юмора. Он уже довольно давно находился в Москве, говорил по-русски, и среди москвичей, в том числе мидовцев, у него было немало не просто знакомых, а хороших друзей, которых, кстати сказать, он не забыл, когда перестал быть послом в нашей стране. Оказавшись, как и я, послом в Канаде, он продолжал оттуда наезжать в Москву, испытывая по ней настоящую ностальгию.

Вернусь, однако, к существу вопроса. Говоря о ситуации в нефтяных делах, посол Ирака делал упор на ущербе, который его страна несет из-за низких цен на нефть. Их падение он объяснял неким «темным планом», исполнителями которого выступили Кувейт и ОАЭ. По его словам, иракское руководство рассматривает несоблюдение данными государствами квот нефтедобычи как «откровенный заговор» с целью ослабить финансовые возможности таких арабских стран, как Ирак, Ливия, Алжир.

Посол Кувейта, со своей стороны, отводил как беспочвенные иракские обвинения в совершении Кувейтом экономических диверсий, упирая на большую помощь, которую его страна неизменно до этого оказывала Ираку. Причину обострения посол видел в том, что Багдад давит на его страну, преследуя цель списать многомиллиардные долги и получить новые кредиты. По словам посла, иракское руководство обращалось к Кувейту за деньгами всего за неделю до распространения на сессии ЛАГ обвинений в адрес его страны. Признав, что Кувейт отказался аннулировать иракские долги, посол подчеркивал, что его руководство положительно реагировало на просьбу о новых кредитах, оговорив лишь, что технически они должны предоставляться через арабский Фонд экономического развития. Что же касается пограничной проблемы, то Кувейт, по словам Дуэйджа, вполне удовлетворен согласием Ирака искать ее решение в рамках ЛАГ. Сославшись на контакты кувейтского посольства в Вашингтоне с Белым домом и госдепартаментом, Дуэйдж сказал, что по американским прогнозам Саддам Хусейн навряд ли предпримет шаги в направлении дальнейшей эскалации. Этот разговор с послом у меня состоялся 23 июля.

Темп событий между тем продолжал нарастать. С начала двадцатых чисел июля космическая разведка США и наблюдения военных атташе различных стран в самом Ираке начали регистрировать перемещение иракских войск, в том числе их ударной силы – так называемой Республиканской гвардии – в направлении границы с Кувейтом. Особое место в этих передвижениях занимали танковые части и иная бронетехника.

Сразу же встал вопрос, что это означает – только ли бряцание оружием для устрашения (и только ли Кувейта) или за этим кроется нечто большее, или же, напротив, переброска войск никак не связана с ирако-кувейтскими разногласиями. Как бы то ни было, неизвестность настораживала лидеров арабских стран и, пожалуй, в первую очередь президента Египта Хосни Мубарака, которому предстояло руководить очередным арабским саммитом, назначенным на ноябрь в Каире.

Получив от своей разведки сведения о концентрации иракских войск на границе с Кувейтом, Х. Мубарак, переговорив сначала 22 июля в Каире с Тариком Азизом, решил все же обратиться непосредственно к Саддаму Хусейну и, если потребуется, выступить посредником. С этой целью 24 июля он предпринял конфиденциальную поездку в Багдад, где в течение трех часов беседовал наедине с иракским руководителем. В книге о кувейтском кризисе, подготовленной коллективом журнала «Ю Эс Ньюс энд Уорлд Рипорт» на основе интервью своих корреспондентов, о встрече двух президентов говорится со слов Мубарака следующее:

«Я продолжал спрашивать его, каковы твои намерения, зачем эта напряженность между Ираком и Кувейтом?» Мубарак нажимал на Саддама относительно движения дивизий Республиканской гвардии к Кувейту. Саддам отвечал, что беспокоиться незачем – это всего лишь обычная вещь, но Мубарак продолжал настаивать. «Я задал ему ясный, прямой, определенный вопрос: «Есть ли у тебя намерения насчет военной акции против Кувейта?». И вновь иракский лидер просил не беспокоиться. Передвижения войск, сказал Саддам, рассчитаны просто на то, чтобы напугать Сабахов. Они паникуют, испуганы, и этого достаточно. По дороге в аэропорт Мубарак сказал Саддаму, что намерен теперь отправиться в Кувейт и мог бы передать непосредственно Сабахам что-то от иракского лидера. По словам Мубарака, Саддам, проявив к этому слабый интерес, попросил: «Не говори им сейчас, что я ничего не собираюсь предпринимать. Пусть пока подергаются от страха». На что Мубарак ответил контрпредложением: если Саддам направит делегацию в третью страну и кувейтяне туда же пошлют делегацию, то обе стороны, может быть, смогли бы разрешить свои разногласия. Такой третьей страной не обязательно быть Египту. Почему бы не выбрать Саудовскую Аравию, собравшись, например, в приморском городе Джидде? Это было бы нейтральное место и к тому же наиболее подходящее в эту отчаянную летнюю жару. Саддам согласился».2

А далее произошло то, что сильно удивило египетского президента. Хотя его перелет из Багдада в Эль-Кувейт занял всего час с четвертью, к моменту приземления самолета министр иностранных дел Ирака Тарик Азиз уже успел выпустить пресс-релиз, где сообщалось о встрече двух президентов и утверждалось, что на ней обсуждались только вопросы иракско-египетских отношений и что тема Кувейта не затрагивалась.

Тем не менее Х. Мубарак довел свою миссию до конца, договорившись с эмиром Кувейта и затем с саудовским королем Фахдом о переговорах в Джидде, и известил об этом на следующий день Саддама Хусейна по телефону. Кувейтской стороне Мубарак советовал проявить гибкость и прямо предупреждал, что Ираку требуются деньги.3

Поскольку о поездке Х. Мубарака в Багдад стало известно и ряд руководителей государств звонили египетскому президенту, чтобы узнать о ее результатах, Мубарак ориентировал их в том смысле, что, согласно полученным им заверениям, о вторжении иракских войск в Кувейт речи не идет. О том же он сообщил президенту США Бушу.

В дальнейшем иракская сторона категорически отрицала (в том числе и в беседах в Москве), что С. Хусейн давал Мубараку какие-либо обещания не вторгаться в Кувейт, и даже утверждала, что президент Египта просто «не понял», мол, тех словесных конструкций, в которые его иракский собеседник облекал свои мысли насчет Кувейта.

В разговоре с М.С. Горбачевым, на котором я присутствовал, Тарик Азиз высказался по этому поводу так: ни один арабский лидер не может открытым текстом сказать другому, что он вынужден начать военные действия против арабской страны, но любой здравомыслящий человек должен был бы понять, о чем идет речь (заметим, что своим объяснением Т. Азиз фактически признавал, что решение осуществить вторжение уже существовало на момент багдадской встречи Х.Мубарака и С.Хусейна).

Помимо президента Египта в эти дни известную активность проявил и король Иордании Хусейн. 30 июля он побывал в Багдаде, где встретился с Саддамом Хусейном, а оттуда перелетел в Кувейт, где беседовал с наследным принцем Саадом. В книге племянника саудовского короля генерала Халеда ибн Султана об этом эпизоде сказано так: «Насколько мне известно, наследный принц Саад поинтересовался настроениями Саддама.

Король Хусейн: «Он на вас очень сердит!»

Шейх Саад: «А существует ли военная угроза?»

Король Хусейн: «О, нет!»

Шейх Саад: «Зачем же он тогда сконцентрировал войска вдоль наших границ?»

Король Хусейн не поверил, что войска действительно там, поэтому шейх Саад даже предложил свозить его в пограничную зону и показать передовые позиции иракцев, которые к тому времени были уже отлично видны. Могу добавить, что после вторжения эмир Кувейта с возмущением прочитал в одной американской газете утверждения короля Хусейна о том, что он предупреждал кувейтцев о военной угрозе со стороны Ирака, но эмир якобы на это не обратил внимания, рассчитывая на защиту США».4

Из сказанного трудно заключить, в чем на самом деле состояла миссия короля Хусейна – предупредить кувейтян или создать у них впечатление, что реальной опасности нет. Но если учесть, что об отсутствии военной угрозы король Хусейн в те же дни сообщал и президенту Бушу, то скорее можно придти к выводу, что в задачу короля вряд ли входило предупреждать руководство Кувейта о возможном вторжении. Не вяжется это и с характером его личных отношений с Саддамом Хусейном и всем последующим поведением.

В эти же дни в Багдаде и Эль-Кувейте побывал и Генеральный секретарь Лиги арабских государств Ш. Клиби (правда, в Ираке не горели желанием его принимать и оттягивали его прибытие). Никаких видимых результатов эта миссия не дала.

Какая же роль в этом случае отводилась ирако-кувейтской встрече в Джидде? Она состоялась 1 августа, и кувейтскую сторону на ней представлял наследный принц шейх Саад, иракскую – заместитель председателя Совета революционного командования Иззат Ибрагим – формально второе лицо в государстве. Вот что об этой встрече пишет Халед ибн Султан:

«Вопреки некоторым отчетам, опубликованным впоследствии, встреча в Джидде 1 августа отнюдь не стала ареной битвы, не было никаких взрывов негодования. Не было ничего такого, что оправдывало бы или объясняло вторжение в Кувейт, осуществленное на следующую ночь. Конечно, проводя столь интенсивную дипломатическую обработку своих оппонентов в течение нескольких предыдущих дней, Иззат Ибрагим мог рассчитывать на большую покладистость кувейтцев, их готовность простить Ираку военные долги, предоставить новые субсидии и отказаться от претензий на нефтяное месторождение Румейла. Однако кувейтцы не готовы были идти на безоговорочные уступки. Они собирались отвергнуть весьма прозрачный подтекст Саддама, подразумевавший, что все, чем они обладают, в определенном смысле принадлежит Ираку. Во всяком случае, когда они не уступили сразу, Иззат Ибрагим, казалось, потерял интерес к встрече.

Открыв совещание традиционными братскими приветствиями, король Фахд затем предоставил обеим сторонам возможность побеседовать наедине. Позже они приехали к нему во дворец, чтобы сообщить о результатах переговоров, причем в одном автомобиле, украшенном иракским и кувейтским флагами. Король дал обед в их честь. Были соблюдены все правила этикета. Король Фахд посадил шейха Саада справа от себя, а Иззата Ибрагима – слева. Ничто не свидетельствовало о том, что отношения разорваны, ни даже о том, что переговоры зашли в тупик. Договорились в скором будущем продолжить переговоры в Багдаде. Но несколько часов спустя Саддам вторгся в Кувейт».5

Из того, как организовывалась встреча в Джидде, как она прошла и что за ней последовало, думается, можно заключить следующее: иракское руководство на самом деле вовсе не собиралось вести переговоры с Кувейтом; встреча в Джидде возникла как тактическая уступка президенту Мубараку, как способ ослабить реакцию арабских стран на планировавшийся захват Кувейта, а заодно усыпить бдительность кувейтян, и прочих, создав иллюзию, что переговоры будут продолжены. Тарик Азиз даже сделал специальное заявление насчет того, что следующая встреча состоится в Багдаде. То же сообщил посол Ирака в Вашингтоне помощнику госсекретаря Джону Келли. Сам собой напрашивается вывод: Багдад умышленно занимался дезинформацией.

Руководство Кувейта, срочно собравшись после завершения встречи в Джидде и обсудив ситуацию, решило ничего не предпринимать и ждать следующего раунда. В Кувейте не паниковали, может быть, еще и потому, что за многие годы уже привыкли к силовым демонстрациям Багдада. Они случались не раз, в том числе и в форме вооруженных вторжений. Например, в 1973 году, сконцентрировав войска на границе с Кувейтом, Ирак оккупировал затем часть северо-восточного Кувейта, но потом вывел войска по требованию ЛАГ. Во время войны с Ираном под предлогом иранской опасности и вопреки возражениям Кувейта иракские вооруженные силы пребывали на кувейтской стороне границы в течение нескольких лет.

Вот и на этот раз кувейтяне, не желая давать Багдаду лишний предлог, предпочли не принимать каких-либо мер по подготовке страны на случай вторжения. Да и о каком серьезном военном отпоре можно было говорить? По размерам территории Кувейт уступал Ираку в 25 раз, по численности населения – почти в 10 раз, а вооруженные силы выглядели совсем крошечными по сравнению с миллионной армией Ирака, к тому же закаленной в восьмилетней войне с Ираном и демобилизованной с тех пор лишь примерно на четверть.

И за иностранной политической и военной поддержкой руководство Кувейта обращаться не спешило в отличие от президента ОАЭ, который сразу, как только Багдад обвинил в ЛАГ Эмираты в экономической агрессии, обратился к Вашингтону с предложением провести совместные военные учения (что, кстати, и было осуществлено).

Думаю, читателю будет небезынтересен рассказ о событиях тех дней, который я услышал от прибывшего в Москву в августе 1990 года спецпредставителя короля Саудовской Аравии принца Бандера ибн-Султана. «За неделю до вторжения иракских войск в Кувейт, – рассказывал принц, – американцы проинформировали нас о том, что иракцы концентрируют свои армии в районе кувейтской границы. Мы запросили Багдад, что это означает. Нам ответили – готовятся военные учения. Мы передали сказанное кувейтянам, и они поверили в это. Они были озабочены информацией, которую американцы им передали, так как считали, что в Вашингтоне ищут повод для того, чтобы разместить свои базы на кувейтской территории. Через несколько дней американцы передали нам и кувейтянам фотографии иракских войск, сделанные со спутников. Они свидетельствовали о том, что войска построены для атаки. Однако кувейтяне вновь подумали, что американцы стремятся испугать их и хотят создать предлог для ввода своих войск. В тот же день король Фахд связался по телефону с Саддамом Хусейном. Иракский президент заверил нашего короля, что никакого вторжения в Кувейт не готовится. Однако король Фахд все же послал в Багдад нашего министра иностранных дел. Его также уверили в том, что вторжения не планируется. Примерно в те же дни С. Хусейн лично заверил обратившихся к нему президента Египта, короля Иордании и Я. Арафата, что никакого вторжения не будет. Все трое потом передали эти заверения кувейтянам и нам. Мы со своей стороны также пытались успокоить кувейтян и теперь чувствуем себя виноватыми».

Таким образом, если у иракского руководства были задумки по части маскировки своих намерений, то они вполне удались. В ночь с 1 на 2 августа кувейтяне спали спокойно. Ни в Эль-Кувейте, ни в Вашингтоне, ни в Лондоне, ни в арабских или иных столицах не допускали мысли о том, что под вопросом окажется сама судьба Кувейта как самостоятельного государства.

Показателем того, что кризиса не предвиделось, может служить и дружный отъезд из Багдада в отпуск в конце июля большинства послов, в том числе американского и советского. Август считается политически мертвым сезоном и временем отпусков не только в Европе и в Америке, но и в арабском мире (в последнем случае в том числе и по климатическим причинам – к концу лета жара особенно изнурительна).

Нашим послом в Ираке в то время был Виктор Викторович Посувалюк, опытный дипломат и прекрасный арабист. Он занял свой пост в Багдаде в апреле 1990 года, а в отпуск отбыл потому, что в Ирак был переведен из другой арабской страны – Султаната Оман, где также был послом. За несколько дней до отлета в Москву он специально зондировал у иракских властей, нет ли противопоказаний его временному отсутствию в стране, и получил заверения, что таковых нет. Чуть забегая вперед скажу, что В. В. Посувалюку довелось пробыть в Москве всего два-три дня, так как после вторжения иракских войск в Кувейт, первым же рейсом ему пришлось улететь назад.

* * *

В Москве, как я отмечал, внимательно наблюдали за событиями в регионе, но ничего тревожного ни от наших послов, ни по другим линиям в центр не поступало. За пару дней до вторжения я обращался в Главное оперативное управление Генштаба, но и там считали, что перегруппировка иракских войск связана с предстоявшими учениями (видимо, такую версию иракцы подбрасывали не только саудовцам, но и нашим военным представителям в Ираке).

27 июля, принимая руководителя делегации Общества ирако-советской дружбы, государственного министра Ирака Аршада Аз-Зибари, я сказал ему, что в СССР внимательно следят за тем, как складываются отношения между Ираком и Кувейтом и искренне заинтересованы в том, чтобы возникшие разногласия были урегулированы политическими средствами, через двусторонние контакты или с помощью механизмов ЛАГ. При этом я выразил удовлетворение уже происходящим ростом цен на нефть и надежду, что тем самым успешно снимается одна из причин ирако-кувейтских разногласий. Мною было также подчеркнуто (как я это раньше сделал в беседах с послами Ирака и Кувейта), что всякое осложнение в арабском мире мы рассматриваем как негативный фактор. Министр в знак согласия кивал головой и со своей стороны не сказал ничего, что могло бы вызвать у нас тревогу.

За день до вторжения мне довелось принимать миссию доброй воли Султаната Оман во главе с советником султана Раджабом. Хотя разговор был посвящен двусторонним отношениям наших стран, я все же счел нужным сказать: мы обеспокоены напряженностью, возникшей между Ираком и Кувейтом, надеемся, что эти две соседние арабские страны найдут возможным уладить свои отношения, если необходимо, при посредничестве других арабских государств, а Советский Союз действует в направлении нормализации ирако-кувейтских отношений, которое определяется нашей принципиальной позицией – всегда выступать в интересах арабского единства.

Признаться, я до сих пор не могу до конца объяснить себе, как высшее руководство Ирака – люди, казалось бы, зрелые и многоопытные, могли пойти на такую авантюру, как вооруженный захват другого государства. Могу лишь выстраивать свои версии по поводу того, откуда взялась серия грубейших просчетов, приведших к военному разгрому Ирака и тому незавидному положению, в котором даже десятилетие спустя находится иракский народ и его государство. Подробно я расскажу об этом в последней главе книги, а пока хочу выделить лишь один момент: почему в 1990 году даже представить было трудно, что Багдад по собственной воле вновь вступит на тропу войны.

Ведь минуло всего два года после окончания одного из самых долгих и кровопролитных военных конфликтов второй половины XX века – ирако-иранской войны. Иракские власти объявили ее финал своей победой. Но это верно лишь отчасти – в том смысле, что Хомейни в конце концов пришлось отказаться от мечты добиться свержения режима Саддама Хусейна. Истощив в войне силы, он согласился на прекращение огня, на что Багдад с радостью был готов еще за шесть лет до того, как смолкли, наконец, орудия. Но ведь и Багдад не добился по большему счету ровно ничего. Рассчитывая на легкий успех, он сам инициировал войну, а потом не знал, как из нее выпутаться, причем иракские войска были отброшены назад, в сущности, на те же географические рубежи, откуда началась восемь лет назад иракская наступательная операция. Я отлично помню, как меня – представителя Советского Союза в Совете Безопасности ООН, где вопрос о войне между Ираком и Ираном не сходил с повестки дня, буквально осаждали арабские дипломаты и в первую очередь представители Ирака с просьбой, чтобы СССР помог прекратить войну. Ирак выстоял с большим трудом и, не будь массированной советской и французской помощи оружием, вряд ли появился бы повод сооружать в Багдаде арку победы в виде поднятых вверх и под углом сходящихся сабель, каждую из которыхрук Саддама Хусейна.

По некоторым подсчетам экономические потери Ирака в войне с Ираном составили сумму порядка 500 – 750 миллиардов долларов, в войне погибло и было искалечено около полумиллиона иракцев, тяжело пострадал город Басра, который иранские войска неоднократно пытались взять штурмом. Значительный ущерб понесла первооснова иракской экономики – нефтяная и нефтеперерабатывающая промышленность, что отрицательно сказалось на уровне нефтедобычи и соответственно доходов от экспорта нефти. Так, если в последнем предвоенном 1979 году Ирак добыл 175 миллионов тонн нефти, то десятилетие спустя – лишь 139 миллионов тонн. Связанное с войной резкое увеличение военных расходов (при значительном падении доходов) затормозило осуществление принятых ранее программ развития, часть проектов пришлось «заморозить» до лучших времен. Покупательная способность иракского динара сократилась в 12 раз, уровень инфляции в 1990 году составил около 40 процентов, заметно обострились социальные проблемы, в том числе трудоустройства. Иными словами, война с Ираном обернулась для Ирака во многих отношениях – особенно в человеческом и социально-экономическом – большой бедой. Поэтому преодоление издержек военных лет объективно выдвигалось в качестве главной национальной задачи, реализация которой, прежде всего, требовала мирной, спокойной обстановки. Вот почему так трудно было представлять себе, что руководство Ирака может наступить на те же самые грабли – вновь ввяжется в военную авантюру. К большому сожалению, случилось, однако, именно так.

Вторжение

Было 2 часа ночи (с 1-ого на 2-ое августа 1990 года), когда 120-тысячная иракская военная группировка начала широким фронтом вторжение в Кувейт. Главным направлением удара была столица – город Эль-Кувейт, к которому вела современнейшая шестиполосная автострада соединяющая Басру со столицей Кувейта. Она и была использована для форсированного марш-броска. Его авангард составляли отборные танковые части Республиканской гвардии. Вторым эшелоном шла артиллерия и мотопехота. Продвижение было быстрым и почти беспрепятственным ввиду почти полного отсутствия к северу от столицы кувейтских воинских частей. К пяти часам утра иракцы подошли к столице и к полудню при поддержке боевой авиации и вертолетов почти полностью ею овладели. К двум часам дня все здания государственных учреждений, телевизионный и радио центры, телефонный узел, аэропорт, морской порт и другие важные объекты были заняты иракскими войсками.

Основные бои развернулись у казарм и у резиденции эмира – дворца Дасман, где в числе оборонявших его погиб младший брат эмира Фахд аль-Ахмед ас-Сабах, известный в стране и за рубежом своей деятельностью в Национальном и Азиатском олимпийском комитетах. Дасман и другая городская резиденция эмира были сожжены. Несмотря на отдельные случаи проявления кувейтскими военнослужащими и полицейскими героизма и самоотверженности, в целом в столице и в остальных частях страны вооруженное сопротивление было спорадическим и сравнительно быстро подавлялось многократно превосходящими силами противника.

Овладев столицей, иракские войска начали продвигаться вглубь страны и за двое с небольшим суток полностью ее оккупировали. Это был блицкриг. И Багдаду его можно было бы считать полностью удавшимся, если бы не один очень досадный «прокол» – эмир, его многочисленная семья, члены правительства Кувейта избежали плена, успев перебраться автотранспортом и вертолетами в соседнюю Саудовскую Аравию, где и нашли себе прибежище. Их временной резиденцией стал город Таиф. В эмиграции оказалась и часть кувейтских военнослужащих, успевших перебазироваться в Саудовскую Аравию, в ряде случаев со своей боевой техникой, в частности авиационной.

Иракские военные власти постарались сразу же прервать всякую связь Кувейта с внешним миром – телефонную, авиационную, морскую. Сложнее было с сухопутной границей: всю ее перекрыть в пустыне было невозможно и через имевшиеся бреши почти сразу же начался отток населения – тех, кто не хотел жить под властью Багдада. Всего за время оккупации Кувейт покинуло до трети его населения (одна только Саудовская Аравия приняла 360 тысяч беженцев из Кувейта). На то было много причин, в том числе почти сразу же начавшиеся убийства, пытки, грабежи, изнасилования.

Вместе с тем у многих сложилось впечатление, что оккупационные власти вполне сознательно не препятствовали массовому исходу местного населения, рассчитывая таким путем изменить демографический состав Кувейта, куда сразу же хлынул поток переселенцев из Ирака.

Москва определяется

Так случилось, что в СССР о начале иракского вторжения в Кувейт узнали от американцев. Их космическая разведка, для которой Персидский залив по понятным причинам был объектом самого пристального отслеживания, регулярно поставляла данные о наращивании иракских войск у границы с Кувейтом и их перестроениях. Но аналитики в Вашингтоне не спешили с выводами. Еще за несколько часов до вторжения ЦРУ расценивало шансы, что оно состоится, как 50 на 50. При этом твердо считалось, что в любом случае дело ограничится захватом двух островов, на которые давно уже претендовал Ирак, и приграничной полосы, на что в Вашингтоне были готовы, в общем-то, посмотреть сквозь пальцы. Успокаивали и полученные заверения арабских лидеров. В частности, король Иордании Хусейн, как утверждают, дважды звонил по этому поводу президенту США Бушу (28 и 30 июля). Тревога поэтому не поднималась, и даже ближайшая к Персидскому заливу авианосная группа США, находившаяся в это время более чем за тысячу миль оттуда, не получала команды срочно направляться в зону возможного конфликта.

В Вашингтоне было восемь двадцать вечера, когда советник президента США по национальной безопасности генерал Брент Скоукрофт счел нужным все-таки предупредить Буша о возрастающей вероятности иракского вторжения. Несколько раньше госдепартамент сориентировал в том же духе по телефону своего шефа Джорджа Бейкера, который в этот момент вел переговоры в Иркутске с Э. Шеварднадзе. Как потом не раз говорил Эдуард Амвросиевич (написано это и в его книге «Мой выбор»), он не мог поверить, что иракское руководство пойдет на столь безрассудный шаг. За год до этого Шеварднадзе побывал в Ираке, беседовал несколько часов с Саддамом Хусейном, сам видел разбитую Басру и соответственно составил себе представление об иракских приоритетах, в которые новая агрессия просто не вписывалась. «В этом нет никакой логики», – так он сказал Бейкеру, когда последний сообщил ему о полученном из госдепа предупреждении.

Кувейтские власти, узнав о начале вторжения, весьма оперативно известили об этом американское посольство, но ни о какой помощи не просили, считая, что иракские войска вот-вот остановятся. Затем последовали уже более тревожные обращения в посольство с прямой просьбой о помощи. Радио Кувейта этот же призыв обратило ко всем странам. О развитии событий посольство США по телефону информировало госдепартамент.

В Вашингтоне было около девяти часов вечера, когда стало ясно, что налицо масштабная военная агрессия. Кризисная группа Совета национальной безопасности США довольно быстро сумела собраться и приступить к работе. Поздно вечером Белый дом выпустил краткое заявление, в котором осудил вторжение и призвал Багдад его немедленно прекратить. В пять утра Джордж Буш подписал распоряжение о замораживании всех кувейтских и иракских счетов, чтобы Багдад не мог их использовать.

В Иркутске переговоры между Бейкером и Шеварднадзе были практически завершены, и дело шло к отлету госсекретаря с визитом в Улан-Батор, а нашего министра – в Москву, когда из Вашингтона поступило известие, подтвердившее, что казавшееся немыслимым стало фактом: Ирак напал на Кувейт. Ни глубина вторжения, ни его цели еще не были ясны. Поэтому между руководителями внешнеполитических ведомств СССР и США состоялось лишь краткое обсуждение общего характера. Никаких публичных заявлений по поводу начавшегося кувейтского кризиса в Иркутске сделано не было. Договорились лишь поддерживать тесный контакт.

* * *

Москва и Кувейт находятся в одном часовом поясе. Соответственно и для Москвы иракское вторжение в Кувейт началось в 2 часа ночи. Мне о нем стало известно рано утром в результате телефонного звонка из секретариата министра, как только туда поступили первые тревожные сигналы. Когда я добрался до МИДа, информация там все еще была чрезвычайно скупая. Сразу возникла масса вопросов: какова цель вторжения и как далеко Багдад намерен зайти в этом непонятном пока предприятии; как с нашими людьми в Кувейте (их там было порядка 800 человек), все ли живы, как обеспечить их безопасность; какой должна быть политическая линия СССР в связи с начавшимися событиями; когда, что и кем должно быть публично сказано о них от лица нашей страны; как вести себя в Совете Безопасности ООН, где вопрос о вторжении непременно встанет, если уже не встал; следует ли предпринимать шаги с нашей стороны перед Багдадом, если да, то какие и на каком уровне? И со всеми этими враз навалившимися проблемами надо было определяться очень быстро.

Я прекрасно сознавал, что во всем мире взоры сейчас будут обращены именно к Москве: как мы среагируем. Ведь ни для кого не было секретом, что Ирак является одним из самых крупных военных клиентов Советского Союза, что в Ираке есть немало советских военных специалистов. Так как же, отнесется Москва к вооруженному вторжению своего протеже в Кувейт? В духе «холодной войны» или по-новому? Что будет взято за критерий? Ясно, что Москве предстоял серьезный экзамен на политическую и нравственную зрелось. Вопрос для нас встал ребром: или – или. И решать его должно было высшее государственное руководство.

А между тем в Москве не было ни Э. Шеварднадзе (он еще не прилетел из Иркутска), ни М.С. Горбачева (он вообще был в отпуске в Крыму вместе со своим помощником по международным делам А.С. Черняевым). Эти трудности, конечно, были преодолимы, но на это тоже потребуется время. А его было крайне мало. Ведь как только из новостных передач станет известно об иракском вторжении, в МИД посыпется град звонков из ЦК, правительства, ведомств, из СМИ и просто от граждан, чьи родственники находятся в Кувейте и Ираке. Так что разбираться в ситуации, продумывать порядок и образ действий, готовить предложения руководству надо было начинать немедленно.

Собрав руководящих работников Управления стран Ближнего Востока и Северной Африки, в круг ведения которого входили наши отношения с Ираком и Кувейтом, и рассказав им то немногое, что стало известно, и проведя краткий обмен мнениями о начавшемся кризисе, условился с ними, кто что конкретно должен делать: кто собирает из всех возможных источников и обобщает информацию, кто готовит проект заявления (сразу решили, что ввиду важности вопроса это должно быть заявление правительства), кто работает над текстом возможного обращения к Багдаду, кто срочно связывается с нашим представительством при ООН и так далее. Раздав задания и установив для их выполнения кратчайшие сроки, сам обратился к другому первоочередному делу – встрече с послом Кувейта, уже обратившегося с просьбой срочно его принять.

Когда со страной случается беда, посол, даже если он отменно владеет собой, не может не отразить переполняющие его чувства. Большое внутреннее напряжение было заметно и по выражению лица посла Дуэйджа, когда он вошел в мой кабинет, и по кратким отрывистым фразам его речи, обычно плавной и элегантной. Суть его сообщения сводилась к следующему: иракские войска нарушили государственную границу Кувейта и оккупировали северную часть страны. В настоящее время они находятся уже в окрестностях столицы, идет артиллерийский обстрел резиденций главы государства и премьер-министра, а также международного аэропорта. Руководство Кувейта, сказал посол, обращается с просьбой к руководству Советского Союза предпринять все, что только возможно, для скорейшего прекращения иракского вторжения. В этих целях оно просит Москву в экстренном порядке сконтактироваться с Багдадом, а также привести в действие механизм Совета Безопасности ООН.

Cо своей стороны обещал послу незамедлительно информировать советское руководство о переданном им обращении и сказал, что если Кувейт сочтет целесообразным потребовать созыва Совета Безопасности, то это требование нами будет поддержано. Подчеркнув, что есть общепризнанные принципы международного права, четко регламентирующие поведение государств, заверил, что ими Советский Союз и будет руководствоваться в подходе к оценке происходящего.

Итак, 2 августа мы получили, во-первых, официальное обращение Кувейта помочь в скорейшем прекращении оккупации Ираком кувейтской территории; во-вторых, просьбу срочно вступить на этот счет в контакт с Багдадом и, в-третьих, задействовать в тех же целях механизм Совета Безопасности. Все три просьбы были законны, логичны и исходили от страны, с которой у Советского Союза были нормальные и, более того, дружественные отношения. Разумеется, СССР как великая держава и постоянный член Совета Безопасности, несущий свою немалую долю ответственности за поддержание мира и международной законности, имел право и даже прямую обязанность в любом случае выступить в защиту жертвы агрессии, то есть и без всякого формального обращения Кувейта к нам за поддержкой. Но столь же несомненно, что сделанное обращение усиливало для СССР моральный и юридический императив к действию.

А то, что мы имели перед собой факт вооруженной агрессии, со всей очевидностью следовало из уже имевшейся информации. Не было только ясно, зачем понадобилось Багдаду идти на столь грубое нарушение международного права и Устава ООН. В свое время (это было еще в 1957 году) мне довелось участвовать в выработке юридическим комитетом Генассамблеи ООН определения понятия «агрессия». Оно потом было официально утверждено резолюцией Генеральной Ассамблеи и с тех пор служило четким критерием того, что есть агрессия. У меня, как юриста – международника, поэтому с самого начала не было сомнений в том, как следует квалифицировать и как непременно будет квалифицировано международным сообществом насильственное появление иракских войск на территории суверенного государства – члена ООН, каким является Кувейт.

И тем не менее было над чем задуматься: ведь речь шла о конфликте между двумя арабскими государствами, с каждым из которых у Советского Союза была своя сложившаяся система отношений, причем в материальном плане объем связей с Ираком намного превосходил сумму наших экономических интересов в Кувейте. К тому же дело не ограничивалось финансово-экономической стороной вопроса: были также факторы исторического, политического, военного и даже чисто человеческого порядка, связывающие СССР и Ирак. Их тоже надо было должным образом учитывать при подготовке предложений руководству. Уже одно то, что в Ираке в это время находилось около 8 тысяч советских граждан, было очень и очень весомо.

Дипломатические отношения с Ираком Советский Союз установил в 1944 году. В 1955 году они были прерваны монархическим иракским режимом (в этой связи сразу вспоминается антисоветский Багдадский пакт). После антифеодальной революции в Ираке (июль 1958 года) отношения были восстановлены. Тогда же было положено начало нашему военно-техническому сотрудничеству с Ираком, которое, ширясь и развиваясь, постепенно приобрело доминирующее положение в общем объеме связей с этой страной. В Ирак поставлялись танки и бронетранспортеры, артиллерийские орудия, многозарядные ракетные установки, ракеты «земля-земля» (так называемые «скады»), самолеты истребительной, бомбардировочной и транспортной авиации, боевые вертолеты, средства ПВО и связи, боеприпасы и другое военное снаряжение. Причем мы не только поставляли оружие, но и помогали Ираку налаживать собственное военное производство. Существенным направлением сотрудничества была также подготовка военных кадров. Большое число иракских офицеров прошло через советские военные академии и училища. Осваивать советскую военную технику иракцам помогали и непосредственно на месте в самом Ираке. Что полностью отсутствовало в наших военно-технических связях, так это любое содействие обретению Ираком средств массового поражения – химического, биологического и ядерного (этим, увы, грешили некоторые западные фирмы). В общей сложности за три десятилетия военно-техническое сотрудничество с Ираком дало советскому бюджету свыше 12 миллиардов долларов, что, конечно, немало. Кроме того, на 1990 год за Ираком оставалась задолженность по кредитам на несколько миллиардов долларов, покрывать которую имелось в виду ежегодно равными долями, в том числе поставками иракской нефти (не непосредственно Советскому Союзу, а в счет советских поставок третьим странам).

Хотя объемы советско-иракского сотрудничества в военных и гражданских сферах соотносились примерно как 10 к 1, но и в невоенной области дела шли вперед. Около 95 процентов в советском экспорте в Ирак составляли оборудование и готовые изделия. Экономическое сотрудничество имело также форму участия СССР в строительстве и оборудовании в Ираке различных народно-хозяйственных объектов, из которых наиболее крупными были освоение нефтяного месторождения Западная Курна, сооружение газопровода Насирия – Багдад, строительство ТЭС «Юсифия». В общей сложности с нашим участием в годы, непосредственно предшествующие кувейтскому кризису, в Ираке сооружалось около 100 объектов. Были согласованы и концептуальные соображения к проекту Долгосрочной программы развития торгово-экономического сотрудничества с Ираком до 2005 года.

В целом в неплохой форме находилась и сфера политических отношений. В 1972 году был заключен Договор о дружбе и сотрудничестве, шел довольно регулярный обмен визитами различных уровней и т.д. При всем этом обе стороны относились друг к другу с известным резервом. И тому были причины: казни и преследования иракских коммунистов, использование против курдов химического оружия, жесткое подавление любого инакомыслия. В этом смысле общественное развитие в СССР и Ираке шло по все более расходящимся векторам – у нас к большей свободе и демократии, в Ираке – к дальнейшему «завинчиванию гаек» и усилению культа личности Саддама Хусейна. Это расхождение не проявлялось сколько-нибудь заметно в официальных отношениях – они оставались корректными и даже благожелательными, но подспудная настороженность присутствовала. В определенной степени она поддерживалась ощущением сугубой закрытости иракского высшего эшелона и иной его спецификой, чреватой неожиданностями. В этом смысле перипетии ирако-иранской войны для нас стали определенным предупреждением. И вот теперь новый сюрприз.

Что же касается Кувейта, то дипломатические отношения с ним были установлены много позже – в 1963 году, но с тех пор развивались ровно, имели стабильную тенденцию к расширению сотрудничества, несмотря на, казалось бы, серьезные различия в социальной структуре общества и политической ориентации. Однако неукоснительное соблюдение принципа невмешательства во внутренние дела способствовало росту взаимного доверия. Именно в Кувейте открылось первое на Аравийском полуострове советское посольство. И Кувейт же способствовал тому, что со временем наши диппредставительства появились также в Объединенных Арабских Эмиратах, Катаре и Омане. В свою очередь Советский Союз с готовностью откликнулся на просьбу Кувейта обеспечить безопасность транспортировки его нефти в Персидском заливе в один из особенно горячих периодов ирако-иранской войны. До реализации, правда, дело не дошло, так как эту функцию взяли на себя американцы, до этого давшие Кувейту отказ на аналогичное обращение.

Советский Союз участвовал в осуществлении в Кувейте некоторых проектов экономического и технического характера, в связи с чем там постепенно росло число работающих советских гражданских специалистов. Перед кризисом их уже насчитывалось несколько сот человек. Было положено начало и сотрудничеству по военной линии. Кувейт предоставил нам несколько кредитов. В сфере внешней политики также нашлись общие интересы и точки соприкосновения. Поэтому у обеих сторон были основания быть довольными тем, как продвигаются в их отношениях дела, что и подтверждалось в ходе делегационных обменов и соответствующих переговоров.

Имея хорошие отношения и с Ираком, и с Кувейтом, Москва, естественно, была заинтересована в их сохранении и дальнейшем развитии. Нам также была нужна обстановка мира и спокойствия на Ближнем Востоке. И вот теперь мы оказались перед перспективой международного кризиса, который шел совершенно вразрез с нашими интересами как самого общего плана, так и применительно непосредственно к отношениям с Ираком и Кувейтом.

* * *

Между тем поступавшие сообщения вселяли все большую тревогу. Во-первых, они свидетельствовали не просто о вторжении, а о массированном вторжении иракских войск в Кувейт, с использованием десятков тысяч солдат и, по видимому, большого числа танков, а также других родов войск, включая авиацию, причем на все увеличивающуюся глубину кувейтской территории. Создавалось впечатление, что цель военной операции состояла в полном захвате страны. Это впечатление подкреплялось начавшимся с утра откровенным ликованием багдадского радио по поводу, как оно сообщало, триумфа «великого иракского народа, этой жемчужины арабской нации и символа ее гордости и могущества», чьи «доблестные вооруженные силы» помогают опрокинуть в Кувейте «предательский режим, вовлеченный в сионистский и другие иностранные заговоры». Радио Багдада не скупилось и на другие выпады в адрес кувейтского руководства, противопоставляя ему неких «борцов за свободу», якобы обратившихся к иракскому руководству с просьбой защитить кувейтскую «революцию» и самих кувейтян от происков извне.

Центральное место в сообщениях багдадского радио занимало заявление высшего органа власти в Ираке – Совета революционного командования (СРК), в котором говорилось, что ввод войск в Кувейт осуществляется «в ответ на просьбу свободного временного правительства Кувейта» и что иракские войска будут выведены, «когда обстановка стабилизируется и когда кувейтское свободное временное правительство об этом попросит». В заявлении Совета также содержалась угроза «превратить героический Ирак и дорогой ему Кувейт в кладбище для всех, кто покусится совершить агрессию и кто движим стремлением к вторжению и предательству».

Суть происходящего начала, таким образом, по-немногу проясняться, но, к сожалению, в худшую, более опасную сторону. Стало понятно, что конфликт качественно перерос рамки пограничного спора о принадлежности островов и южной оконечности Румейлы, как первоначально многие предполагали. Вопрос перешел в плоскость самого сохранения Кувейта как государства с той системой власти, которая там существовала на протяжении двух с половиной веков. Сразу вспомнились притязания Багдада на весь Кувейт, в свете которых версия о «свободном временном правительстве» и его «просьбе» могла быть не больше, чем прикрытием планов фактического поглощения Кувейта. Во всяком случае мидовские арабисты, с которыми я обсуждал утром 2 августа различные варианты развития обстановки, такое ее прочтение считали вполне возможным.

И все же верить в это, по правде сказать, не хотелось: уж больно тяжелыми рисовались последствия подобного безрассудства. Отношения же с Ираком в Москве ценили и никаких несчастий его народу не желали.

Итоги наших рабочих совещаний в МИДе суммировались примерно так: реакция на вторжение должна быть такой, как это вытекает из самого противоправного характера действий Ирака, но на первый случай надо ограничиться тем, чего не сказать просто нельзя. Дальнейшие наши оценки будут зависеть от того, как станет поступать Багдад. Пока же нашими главными требованиями должны быть незамедлительный отвод иракских войск из Кувейта и полное восстановление кувейтского суверенитета. Плюс призыв к урегулированию спорных вопросов путем переговоров. Тон – твердый, но не угрожающий. В нем должно чувствоваться сожаление и недоумение по поводу происшедшего и надежда на торжество разума и быстрое мирное урегулирование. В таком духе построить как публичное заявление, так и конфиденциальное обращение к Саддаму Хусейну. Этой линии придерживаться и в ООН.

Было также решено внести предложение приостановить поставки Ираку советского оружия. Этот вопрос возник, можно сказать, автоматически. Так уже бывало раньше, когда Багдад использовал советское оружие не в целях обороны. Поставки советского оружия приостанавливались в 1975 году в связи с тем, что оно применялось Багдадом внутри самого Ирака против курдов. В 1980 году, когда иракские войска вторглись в Иран и стали проводить там наступательные операции, СССР также ввел мораторий на поставки в Ирак оружия, который действовал почти два года. Поставки возобновились лишь после того, как Иран отбросил назад иракские войска и последние перешли к обороне собственной территории. В таком подходе не было ничего антииракского – это всего лишь применение к конкретной ситуации стандартной позиции СССР, состоявшей в том, что советское оружие поставляется только в оборонительных целях, о чем наши партнеры всегда прекрасно знали.

Не скрою, как только поступила информация о массированном иракском вторжении, лично у меня появилось очень неприятное ощущение, что Багдад вновь крупно «подставил» Москву, использовав советское оружие в неправедных целях. Уже на следующий день стало, например, известно, что в марш-броске на Кувейт главная роль была отведена советским танкам «Т-72». А когда купленное или полученное в кредит иностранное оружие используется в нарушение международной законности, это, хочешь – не хочешь, бросает тень на благоразумие поставщиков. Неудивительно, что в Москве не могли разделить восторги багдадского радио не только потому, что учинять военное насилие над малой и почти безоружной страной – это плохо, но и потому, что для этой цели было использовано советское оружие.

Забегая чуть вперед, скажу, что на следующий день, то есть 3 августа, все наши центральные газеты опубликовали сообщение, в котором было сказано: «В обстановке, сложившейся в связи с вторжением вооруженных сил Ирака в Кувейт, в Советском Союзе принято решение приостановить поставки Ираку вооружений и военной техники». Это был шаг большого политического и военного значения. Характерно, что в зарубежной прессе, в частности, американской, сообщения о нем были напечатаны на первых полосах.

Когда Э. Шеварднадзе, вернувшись из Иркутска в Москву, прибыл в МИД, у нас уже был готов набор проектов первоочередных документов. С появлением министра мне сразу стало внутренне легче. И уж совсем ободрило то, что сделанные нами заготовки были им одобрены без существенных поправок. Проведенные министром совещания показали также высокую степень согласия мидовских специалистов в том, как в этой ситуации должен действовать Советский Союз. Порадовало и то, что предложения, представленные министром в Крым М.С. Горбачеву, получили полное понимание и поддержку президента.

Среди них был и текст заявления советского правительства, немедленно распространенный 2 августа через электронные СМИ и опубликованный на следующий день в печати. Сообщая о вторжении войск Ирака на территорию Кувейта, заявление подчеркивало, что никакие спорные вопросы не оправдывают применение силы, и что такое развитие событий в корне противоречит интересам арабских государств, создает дополнительные препятствия на пути урегулирования конфликтных ситуаций на Ближнем Востоке, идет вразрез с позитивными тенденциями оздоровления международной жизни. Советское правительство, говорилось в заявлении, убеждено, что ликвидации возникшей опасной напряженности в Персидском заливе способствовал бы «незамедлительный и безоговорочный вывод иракских войск с кувейтской территории. Суверенитет, национальная независимость и территориальная целостность Государства Кувейт должны быть полностью восстановлены и ограждены».

Эти положения правительственного заявления, которые я привел почти дословно, составили основу позиции СССР в отношении кувейтского кризиса. Отдельные элементы этой позиции потом уточнялись и развивались, но главная идея – возвращение к статус-кво через уход иракских войск из Кувейта и восстановление и ограждение суверенитета, независимости и территориальной целостности этого государства – полностью сохранила свою силу вплоть до конца кризиса.

Она же стала стержнем нашей позиции в ООН при рассмотрении там его различных аспектов.

Решение Совета Безопасности ООН

Примерно в те же часы, когда в Москве в первой половине дня кипела работа по сбору первичной информации, ее оценке и подготовке проектов документов, в штаб-квартире ООН тоже бурлила жизнь с той, однако, разницей, что в Нью-Йорке время было ночное. Мне легко представить себе, как там все происходило, так как за четыре года работы на посту представителя СССР в Совете Безопасности я хорошо узнал не только ооновский механизм и действующие в нем правила, процедуры и обычаи, но и конкретных людей, которым теперь предстояло принимать от лица мирового сообщества соответствующие решения. Вот как развивались события там.

Первым из заседающих в Совете Безопасности представителей 15 государств о вторжении в Кувейт узнал постпред США Томас Пикеринг – один из лучших американских профессиональных дипломатов, с кем мне доводилось иметь дело (потом он с успехом работал несколько лет в России в качестве посла США, прежде чем занял второй по значению пост в госдепартаменте). Тогда ему было 58 лет. В тот вечер его разыскали в одном из нью-йоркских ресторанов, где он давал прощальный ужин другому моему бывшему коллеге по Совету Безопасности – представителю Великобритании сэру Криспену Тикелу, который должен был вскоре возвращаться на родину. Президент Буш лично переговорил по телефону с Пикерингом и поручил ему принять все необходимые меры, чтобы вместе с Кувейтом срочно созвать заседание Совета Безопасности.

Хотя в Вашингтоне многие высшие чины относились к ООН неважно, видя в ней скорее помеху для свободы действий США, чем полезный инструмент, на этот раз о Совете Безопасности вспомнили мгновенно. И прежде всего по той причине, что на тот момент не было ничего другого, что можно было бы противопоставить иракской агрессии, а реагировать было надо. Сыграло свою роль и то, что Джордж Буш в свое время занимал пост постоянного представителя США при ООН и лучше других понимал значение и возможности Совета Безопасности с точки зрения мобилизации мирового общественного мнения и создания необходимой правовой базы для последующих мер. В том, какие это могут быть меры и потребуются ли они, еще предстояло разбираться. Пока же ситуация была довольно неясной.

О случившемся оповестили Генерального секретаря ООН Переса де Куэльяра, который распорядился немедленно начать подготовку на случай экстренного заседания Совета. Эту работу возглавил его заместитель по делам Совета Безопасности В.С. Сафрончук. Но для того, чтобы механизм Совета заработал, требовалось официальное обращение какого-либо государства с просьбой о срочном созыве Совета Безопасности. По логике вещей это должен был быть Кувейт. Но постпреда Кувейта, ничего не знавшего о постигшей его страну беде, какое-то время не могли найти (мобильные телефоны тогда еще не были в ходу). В этой ситуации Пикеринг сам от имени США направил надлежащее обращение в ООН, а кувейтское письмо поступило уже вторым.

Пока шло оповещение членов Совета Безопасности, его текущего председателя (они меняются каждый месяц, и в августе им был представитель Румынии А. Мунтяну), а также сотрудников Секретариата ООН, Пикеринг занялся подготовкой проекта резолюции. Как я понимаю, его идея состояла в том, чтобы резолюция была короткой и составлена таким образом, чтобы ни у кого из членов Совета не могло возникнуть ни малейших возражений или сомнений по поводу любого из ее положений. И это Пикерингу удалось. Соавторами проекта резолюции стали восемь других членов Совета – Великобритания, Франция, Канада, Финляндия, Колумбия, Малайзия, Эфиопия и Кот д’Ивуар. Моего нью-йоркского преемника посла Ю.М. Воронцова в то время в Америке не было (он находился в отпуске), и Советский Союз в течение почти всего августа представлял в Совете Безопасности первый заместитель постпреда В.В. Лозинский, очень опытный дипломат и один из лучших знатоков истории и практики ООН.

Пока председатель Совета вел с его членами положенные консультации по повестке дня и другим аспектам предстоящего заседания, мы в Москве в спешном порядке анализировали полученный от Лозинского проект резолюции, готовили свои предложения для доклада наверх и указания Лозинскому, как действовать.

Официальное заседание Совета Безопасности началось около пяти часов утра по нью-йоркскому времени. В соответствии с ооновскими канонами принять в нем участие были приглашены как непосредственно заинтересованные стороны Кувейт и Ирак. Выступление постпреда Кувейта Абульхасана, которому слово предоставили первым, было эмоциональным, исполненным горечи и недоумения по поводу нападения «братского Ирака», которому Кувейт так много помогал в войне против Ирана. Абульхасан потребовал немедленного прекращения вторжения и вывода всех иракских войск. Иного выступления в этой ситуации трудно было ожидать. Что действительно поразило членов Совета, так это ответное слово представителя Ирака. Ввиду краткости и примечательности этого выступления приведу его почти полностью (в своем переводе с английского):

«Позиция правительства моей страны в отношении рассматриваемого Советом пункта повестки дня состоит в следующем.

Первое. Происходящие в Кувейте события являются его внутренним делом и не имеют отношения к Ираку.

Второе. Свободное временное правительство Кувейта обратилось к моему правительству с просьбой помочь обеспечить безопасность и порядок с тем, чтобы кувейтянам не пришлось страдать. Мое правительство решило предоставить такую помощь исключительно на указанной основе.

Третье. Правительство Ирака категорически заявляет, что оно не преследует в Кувейте никаких целей и желает иметь с ним сердечные добрососедские отношения.

Четвертое. Именно сами кувейтяне в конечном счете определят свое будущее. Иракские вооруженные силы будут выведены, как только будет восстановлен порядок. Такова была просьба Свободного временного правительства Кувейта. Мы надеемся, что это займет не больше нескольких дней или нескольких недель.

Пятое. Как сообщают, предыдущее кувейтское правительство свергнуто и теперь есть новое правительство. Вследствие этого лицо, занимающее здесь место Кувейта, никого не представляет, и его заявление не имеет силы.»6

Как легко заметить, ни одно из приведенных выше утверждений представителя Ирака не имело ничего общего с правдой: не было ни свержения кувейтянами своего законного правительства, ни просьбы о помощи со стороны «свободного правительства» Кувейта, ибо такого правительства тогда просто не существовало, не было необходимости обеспечивать в Кувейте «безопасность и порядок», так как порядка никто до этого не нарушал, а безопасности не угрожал; не было нужды и «спасать» кувейтян от страданий, поскольку условиям жизни в Кувейте могла позавидовать едва ли не каждая страна. И, конечно, ничего кроме улыбки не мог вызвать самый первый тезис – о том, что события в Кувейте не имеют никакого отношения к Ираку.

Однако самый большой парадокс состоял даже не в фальши иракского заявления, а в том, что буквально через несколько дней вся официальная пропаганда Багдада начнет доказывать нечто прямо противоположенное, а именно: все происходящее в Кувейте – это внутреннее дело Ирака, ибо Кувейта и кувейтян нет, а есть единый Ирак. С прежней дымовой завесой в виде утверждения в ООН в том, что «правительство Ирака не преследует в Кувейте никаких целей» и что оно «желает иметь с Кувейтом сердечные добрососедские отношения», было решительно покончено.

Но это еще впереди. Однако и без того заявление иракского представителя в Совете Безопасности 2 августа произвело на членов Совета самое удручающее впечатление. Если у кого-то и могли быть какие-то сомнения насчет того, надо ли Совету действовать так безотлагательно, то они сразу же и полностью отпали. На заседании Совета Безопасности выступили 11 его членов. В основу своего выступления в Совете В.В. Лозинский положил текст заявления советского правительства, который мы успели ему передать. Заседание завершилось в седьмом часу утра (по-московски в третьем часу дня) единодушным принятием резолюции, получившей порядковый номер 660. За нее было подано 14 голосов (представитель Йемена заявил о неучастии в голосовании ввиду отсутствия у него инструкций от своего правительства).

Таким образом, уже в самый первый день кризиса Совет Безопасности определил отношение к нему и сформулировал требования к Багдаду. Оперативность, с которой Совет предпринял этот шаг, стала следствием самой чрезвычайной ситуации, когда жертвой прямой вооруженной агрессии стало очень небольшое по размерам и почти невооруженное государство, оказавшееся не в состоянии противостоять вторжению и столкнувшееся с угрозой полной оккупации своей территории. Медлить в такой обстановке было недопустимо. То, что Совет Безопасности среагировал быстро и адекватно и тем самым выполнил свой долг, возложенный на него Уставом ООН, подтвердило простую истину: окончание «холодной войны» придало ООН «второе дыхание», создало предпосылки для более успешного выполнения ею своего главного предназначения – стоять на страже международного мира и всеобщей безопасности.

Поскольку в дальнейшем на резолюцию 660 будут многократно ссылаться и в ООН, и вне ее, посмотрим, что в ней конкретно говорилось. В преамбульной части Совет Безопасности выразил свою тревогу по поводу вторжения вооруженных сил Ирака в Кувейт и квалифицировал его как нарушение международного мира и безопасности. Это, как видим, не более, чем объективная констатация факта. В постановляющей части резолюции было сказано, что Совет Безопасности: «1) осуждает вторжение Ирака в Кувейт; 2) требует, чтобы Ирак незамедлительно и безусловно отвел все свои силы на позиции, которые они занимали 1 августа 1990 года; 3) призывает Ирак и Кувейт незамедлительно приступить к интенсивным переговорам для урегулирования их разногласий и поддерживает все усилия в этом отношении, и особенно усилия, предпринимаемые Лигой арабских государств; 4) постановляет созвать при необходимости новое заседание для дальнейшего рассмотрения шагов по обеспечению выполнения настоящей резолюции».

Полагаю, что даже самый придирчивый взгляд не обнаружит в резолюции политических передержек или нарочитостей, специально ориентированных на то, чтобы вызвать у Багдада по отношению к резолюции реакцию отторжения. Напротив, в резолюции все максимально корректно, а сами требования к Ираку – минимальны: всего лишь вернуть войска на свою территорию. И, наконец, добрый совет, дающий Багдаду вполне достойный, я бы даже сказал, элегантный выход из положения – сесть за стол переговоров, тем более, что аналогичный призыв Совет обратил в равной степени и к Кувейту, несмотря на то, что после иракского вторжения Кувейту как потерпевшей стороне вести переговоры с агрессором могло показаться политически затруднительным.

В свою очередь, содержавшееся в резолюции указание на поддержку Советом усилий Лиги арабских государств открывало перед Багдадом еще один удобный канал урегулирования, если бы его цели и интересы ограничивались только приграничной территорией и деньгами.

Ответный ход в любом случае был за Ираком. Но Багдад проигнорировал резолюцию. Он даже не приостановил продвижение своих войск вглубь Кувейта, ведя дело к полной оккупации страны.

Контакты с послами Ирака, Кувейта и госсекретарем США

А теперь вернемся в Москву, в то же самое 2 августа. Во второй половине дня я вызвал в МИД посла Ирака Г.Д. Хусейна. Сославшись на поручение руководства, я вручил ему для передачи в Багдад текст заявления советского правительства, сопроводив его некоторыми комментариями. В частности, я охарактеризовал действия Ирака как военную агрессию, подчеркнув, что более мягкая тональность нашего публичного заявления не должна истолковываться как неготовность открыто давать в дальнейшем этим действиям заслуженную оценку. Подчеркнул необходимость безотлагательного отвода иракских войск и полного восстановления кувейтского суверенитета.

Во-вторых, я передал послу текст обращения советского руководства к президенту Ирака С. Хусейну. В нем выражалась глубокая тревога и сожаление в связи с вооруженным вмешательством Ирака в Кувейт, причем эти действия квалифицировались как грубое нарушение международного права. Обращение далее привлекало внимание к тем непредсказуемым последствиям международного масштаба, которые может повлечь за собой эта акция с учетом присутствия в Персидском заливе иностранных военных флотов, высказывалась надежда, что Ирак прекратит использование военной силы против Кувейта, примет единственно разумное решение – незамедлительно и безоговорочно выведет свои войска с территории Кувейта, а для решения спорных вопросов использует уже достаточно проверенные пути и механизмы. В обращении было сказано, что Советский Союз был бы готов оказать в этом содействие, но что прежде всего должно быть восстановлено статус-кво.

В-третьих, я привлек внимание посла к только что принятой резолюции Совета Безопасности ООН, отметив, что Советский Союз за нее голосовал и что она, на наш взгляд, адекватно отражает возникшую ситуацию. Мы призываем руководство Ирака, сказал я, самым серьезным образом отнестись к резолюции и действовать в направлении ее реализации, тем более что резолюция принята в полном соответствии с главой 7 Устава ООН со всеми вытекающими отсюда последствиями правового и политического порядка.

В-четвертых, я затронул в беседе с послом тему поставок Ираку советского оружия, подчеркнув, что в нынешней обстановке со всей остротой встает вопрос о возможностях их продолжения и что он серьезно обсуждается сейчас советским правительством. Выразил надежду, что иракское руководство учтет и это обстоятельство при определении своего отношения к резолюции Совета Безопасности.

В-пятых, я поставил вопрос об обеспечении безопасности находящихся на территории Кувейта советских граждан, выразив надежду, что правительство и военное командование Ирака примут для этого все необходимые меры.

Посол, заверив, что он сейчас же доведет все до сведения своего руководства, в свою очередь утверждал, что иракские войска вступили в Кувейт по требованию кувейтской оппозиции, якобы поднявшейся против правящего режима, что сформировано новое, свободное правительство в Кувейте, обратившееся к Ираку с просьбой о помощи, и что иракские войска будут выводиться по мере стабилизации обстановки.

На это я сказал, что мы продолжаем признавать то правительство, которое находилось у власти в Кувейте до настоящего дня. Дал также ясно понять, что не верим в состоятельность высказываемой версии относительно оппозиции и ее обращения за «помощью». На этом мы и расстались с послом. Не думаю, что он испытывал внутреннее удовлетворение, когда готовил свою депешу в Багдад с изложением подхода СССР к иракскому вторжению в Кувейт.

* * *

Между тем для нас события первого дня кризиса на этом не закончились. Возник еще один срочный вопрос: американцы передали предложение провести краткую встречу Бейкер – Шеварднадзе в Москве 3 августа на обратном пути госсекретаря из Монголии в США и опубликовать по ее завершении советско-американское заявление по Кувейту. Идея этой встречи родилась у американцев в Москве, была доложена Бейкеру, который, созвонившись из Улан-Батора с Бушем, получил его «добро». Не скрою, у нас были колебания, стоит ли: ведь уже есть резолюция Совета Безопасности, Москва и Вашингтон по отдельности выступили со своими правительственными заявлениями. Для начала вроде бы достаточно. С другой стороны, в Иркутске тема почти не обсуждалась, а теперь появилась какая-то ясность в отношении масштабов операции и ее целей, есть, следовательно, предмет для обмена мнениями. В конце концов, переговорив по телефону с Горбачевым, Эдуард Амвросиевич дал команду готовить встречу и проект заявления. С нашей стороны это было поручено помощнику министра С.П. Тарасенко, с американской – находившемуся проездом в Москве Дэннису Россу, который, в свою очередь, был одним из самых приближенных к Бейкеру лиц и к тому же специалистом по Ближнему Востоку.

Совместное заявление рождалось в муках – американцев тянуло на хлесткие слова, которые, по сути ничего не давая, могли, однако, осложнить нам на будущее диалог с Багдадом. А этот канал связи надо было сохранять в рабочем состоянии. Поладили, помнится, лишь на пятом варианте, но заодно показали, что по ближневосточным делам намерены отстаивать свои интересы, а не подстраиваться под американские. За это Бейкер в своих мемуарах пустил не мало стрел в адрес «арабистов из советского МИДа». Я насчитал в его книге по меньшей мере два десятка страниц, где по разным поводам разбросаны нелестные замечания на счет «упрямства» советских арабистов и их якобы просаддамоских симпатий.

* * *

3 августа я вновь встретился с послом Кувейта Дуэйджем. На этот раз инициатива исходила от меня. Я подробно проинформировал посла в шагах, которые были предприняты Советским Союзом для прекращения иракской агрессии. О заявлении правительства, решении приостановить поставки оружия Ираку и нашем голосовании в Совете Безопасности посол уже знал из утренних газет, но о содержании обращения советского руководства к Саддаму Хусейну и моем вчерашнем разговоре с послом Ирака он услышал впервые. Я ему также сообщил, что советским послам дано поручение формировать широкое общественное мнение для воздействия на Багдад в плане незамедлительного выполнения им резолюции Совета Безопасности. Рассказал также о предстоящей встрече Э. Шеварднадзе с Дж. Бейкером и вероятном выступлении с совместным заявлением, которое, как мы надеемся, будет воспринято мировым сообществом как еще один важный сигнал в пользу скорейшего вывода Ираком войск из Кувейта.

Посол от души благодарил за справедливую и объективную позицию СССР. Он не скрывал радости по поводу того, что эмиру Кувейта и его семье удалось спастись, равно как и многим членам правительства его страны. Он поделился также некоторой другой имеющейся у него информацией, в частности о сохраняющихся очагах сопротивления на юге страны, процессе налаживания оперативной связи между оказавшимся в вынужденной эмиграции руководством Кувейта и кувейтскими представительствами за границей. Вместе с тем никакого оптимизма относительно перспектив быстрого преодоления кризиса посол не испытывал. В этой беседе впервые с кувейтской стороны было высказано суждение о том, что наиболее эффективной мерой воздействия на Багдад могли бы стать экономические санкции, а главное – полное блокирование экспорта иракской нефти.

После Дуэйджа наступила очередь посла Ирака Хусейна. По договоренности с министром я ему также сообщил о предстоящем прилете Бейкера и вероятности совместного советско-американского заявления, информировал посла о том, что в Совете Безопасности уже появился (пока еще неофициальный) проект резолюции о введении против Ирака широких экономических санкций в случае невыполнения им резолюции Совета Безопасности о выводе войск. Подчеркнул, что в Совете растут настроения, чтобы такая резолюция была принята в течение следующих 48 часов. Поэтому всякая затяжка с выводом иракских войск из Кувейта будет работать в пользу принятия резолюции о санкциях. Заметил, что СССР хотел бы привязать США к решению кризиса невоенными мерами, и в этом смысл сегодняшней встречи с Бейкером. Но, предупреждал я посла, не следует недооценивать возможности возникновения ситуации, когда США прибегнут к силе.

Смысл всего сказанного сводился к одному – поскорее уходите из Кувейта. Посол обещал тотчас же информировать Багдад о нашем разговоре. У него самого ничего нового для нас не было.

* * *

Собственно говоря, мы не питали особых надежд на легкое и быстрое разрешение кризиса после того, как Ирак своими заявлениями и объяснениями в Багдаде и ООН раскрыл суть своего замысла в отношении Кувейта. Теперь уже практически вся страна находилась под иракской оккупацией, и в ней всем распоряжались только военные чины и спецслужбы Ирака. Это вытекало и из наблюдений советских людей в Кувейте, из которых, к счастью, никто не пострадал. Поступившие из посольства депеши свидетельствовали о совершенно неожиданном и неспровоцированном характере вторжения и о том, что в самой стране до этого в политическом плане все было абсолютно спокойно. Иракские утверждения о кувейтской революции и приходе там к власти нового правительства, на помощь которому якобы и поспешили иракские войска, выглядели как чистый вымысел.

Все это, естественно, не могло не отразиться на встрече руководителей внешнеполитических ведомств СССР и США, которая состоялась вечером 3 августа в московском аэропорте «Внуково – 2». В своих книгах Э. Шеварднадзе и Дж. Бейкер делятся мыслями и переживаниями, правда, не сколько по поводу содержания состоявшейся между ними беседы, сколько самого факта их рандеву на этой ранней, но критически важной стадии кризиса, когда закладывалась сама основа дальнейшего советско-американского взаимодействия в связи с ним. Хотя принципиальное отношение к действиям Багдада и требования к нему каждая из сторон определила и выразила совершенно самостоятельно еще накануне, встреча во Внуково дала возможность сопоставить эти позиции, обменяться информацией, прояснить намерения друг друга в связи с кризисом, условиться о взаимодействии, его параметрах и основных направлениях усилий. Как свидетельствует сам Бейкер, Шеварднадзе получил от него заверения насчет того, что США не собираются переходить к военным акциям и не будут ставить советскую сторону перед неожиданностями. Исключение было оговорено лишь на случай, если потребуется срочно спасать своих граждан.

В совместном заявлении по итогам встречи акцент был сделан на полном и немедленном осуществлении резолюции 660 Совета Безопасности. Новый элемент, подсказанный обстановкой, состоял в подчеркивании необходимости восстановления в Кувейте законной власти. В адрес Багдада было сделано предупреждение, что «международное сообщество не может и не будет мириться с агрессией или способствовать ей».7 На состоявшейся во «Внуково – 2» пресс-конференции Э. Шеварднадзе усилил это предупреждение, заявив, что если резолюция 660 Совета Безопасности не будет реализована, в повестку дня встанет вопрос о другой резолюции, чтобы иметь основу для принятия соответствующих мер. При этом он подчеркнул, что у СССР нет планов военного вмешательства.

Хочу выделить один момент. Бейкер в своих мемуарах так излагает позиции сторон и подготовку к встрече, что у читателя невольно складывается впечатление, будто содержавшийся в заявлении совместный призыв к всеобщей приостановке поставок оружия Ираку исключительная заслуга американской дипломатии, которой чуть ли не за уши пришлось вытягивать Советский Союз согласиться на него. Бейкер ни словом не обмолвился, что СССР в одностороннем порядке и за день до встречи во «Внуково – 2» уже принял и объявил решение не поставлять оружие Ираку. Пойдя на это первым, Советский Союз по логике вещей самым прямым образом оказался заинтересованным в том, чтобы и другие поставщики оружия последовали его примеру. Проблема поэтому заключалась вовсе не в призыве к другим, а в том, чтобы этот призыв не повис в воздухе. Вот почему Э. Шеварднадзе и ставил перед Бейкером вопрос о позиции Франции – второго по величине после СССР поставщика оружия Ираку. И лишь когда Бейкер фактически дал гарантию, что Париж откликнется позитивно и что американский эмиссар уже направлен с аналогичной задачей к третьему по величине поставщику – Китаю, в проекте совместного заявления были сняты скобки с абзаца, содержавшего упомянутый советско-американский призыв к третьим странам.

И коль скоро я упомянул о мемуарах Джеймса Бейкера, хочу сказать, что они интересны, содержательны, но тенденциозны (или претенциозны) в том смысле, что в них очень сильно чувствуется стремление подать весь ход событий после начала кризиса как некое американское шоу, где главным режиссером выступал сам госсекретарь США. Говоря это, я вовсе не хочу умалить роль Соединенных Штатов – она действительно была большой и в ряде отношений ведущей. Очень активно и во многих случаях правильно действовал и Бейкер, за что ему, как говорится, честь и хвала. Но другие государства по большому счету вели себя по отношению к кувейтскому кризису тем или иным образом не потому, что так хотелось Вашингтону, а руководствуясь прежде всего собственным пониманием того, что требовала ситуация и как это соотносилось с национальными интересами и ответственностью страны. Сказанное в полной мере, в частности, относится к тому, как действовала Москва. Но это же можно сказать о Пекине, Токио, Париже и десятках других столиц.

Встреча во «Внуково–2», где было условлено о тесных советско-американских консультациях по кувейтскому кризису, положила начало долгой и интенсивной серии контактов, которые осуществлялись в Москве, Вашингтоне и Нью-Йорке, а также через обмены посланиями и телефонные разговоры между главами государств и руководителями внешнеполитических ведомств СССР и США. Достаточно сказать, что только в августе 1990 года между Э. Шеварднадзе и Дж. Бейкером состоялось 11 таких телефонных бесед. В этом плане на мою долю пришлись в основном контакты с послом США в Москве Джеком Мэтлоком. Их было много, бывало, что встречались даже дважды в день. О некоторых я еще расскажу.

Тем временем на Западе и в арабском мире

У себя в МИДе мы тщательно отслеживали реакцию в мире на иракское вторжение. В этой работе мы опирались на официальные заявления высших должностных лиц государств, сообщения наших посольств, агентств печати, высказывания представителей дипкорпуса в Москве, другие источники. Почти сразу стало ясно, что Запад практически единодушен в категорическом неприятии иракской акции. При этом правительства стран Запада не только публично давали ей самую жесткую политическую и правовую оценку, но и принимали практические меры, направленные на защиту экономических и финансовых интересов Кувейта и оказание давления на Ирак. Не дожидаясь решения ООН о введении против Ирака санкций, многие страны ввели их в одностороннем порядке, а страны Европейского сообщества приняли на этот счет и коллективное решение, о чем нас информировал посол Италии как страны – текущего председателя ЕС.

В Америке же события развивались так. Утром 2 августа президент Буш вылетел в штат Колорадо, где ему предстояло присутствовать при вручении премии Аспенского института Маргарет Тэтчер и самому там выступить. Практически все западные исследователи сходятся в том, что встречи Буша и Тэтчер в Аспене и их долгие беседы сыграли очень крупную роль в определении позиции американского президента по кувейтскому кризису и путям его преодоления.

К этому моменту М. Тэтчер уже 11 лет стояла во главе правительства, прочно закрепив за собой репутацию «железной леди» – жесткого решительного политика, готового на самые крутые меры ради защиты британских интересов. Война за далекие Фолклендские острова, которые Аргентина попыталась было отобрать у Великобритании, стала своего рода символом политического кредо Тэтчер. Этому кредо она оставалась верна и теперь, когда вторжение Ирака в Кувейт породило угрозу дальнейшего подрыва позиций Англии в зоне Персидского залива, и так уже изрядно размытых после второй мировой войны. Ее рецепт был категоричен – силе нужно противопоставить силу и заставить Багдад, если потребуется оружием, вывести свои войска из Кувейта. Тэтчер, не колеблясь, предложила Бушу английские войска для участия в коалиции против Саддама Хусейна. В своей аспенской речи она заявила, что вторжение «бросает вызов каждому принципу ООН» и что, если мы позволим ему удаться, то ни одна маленькая страна больше никогда не будет чувствовать себя в безопасности, так как «воцарится закон джунглей».8

Тогда ли в Аспене или днем – двумя позже Дж. Буш принял для себя окончательное решение дополнить политическое и экономическое давление на Багдад еще и массированным военным, не столь уж существенно. Важно, что курс на военное противостояние Ираку был взят. Но его материализация сразу же уперлась в проблему плацдарма. В качестве естественного и наиболее удобного места сосредоточения и развертывания войск могла выступить только Саудовская Аравия – единственная страна, которая граничила с Кувейтом и имела к тому же собственную границу с Ираком. Отдав распоряжение о передислокации авианосных групп США в район Персидского залива, президент США сосредоточился на Саудовской Аравии и других ключевых арабских странах, от позиции которых зависело многое.

* * *

Арабский мир или, говоря иными словами, совокупность арабских стран, где объединяющими началами выступали прежде всего общность языка, религии и в несколько меньшей степени общность традиций и культуры, в 90-х годах XX века являл собой весьма пеструю картину. Арабские страны заметно отличались друг от друга не только размерами территории и численностью населения, но и государственным устройством, политическими системами, уровнем экономического и социального развития, внешнеполитической ориентацией и по ряду других параметров. По-разному складывались и их отношения друг с другом, если иметь в виду в первую очередь симпатии и антипатии руководящих элит. На этом фоне такое экстраординарное событие, как захват Кувейта Ираком, вызвало у них весьма неоднозначную реакцию. Эта реакция тоже не оставалась в статике. Она менялась как под влиянием самого хода событий, так и в результате воздействия внешних сил – арабских и неарабских.

Для многих, в первую очередь большинства арабских стран Залива захват Кувейта стал полнейшим шоком. В странах Залива даже несколько дней ничего не сообщали о случившемся ни в прессе, ни по телевидению, ни по радио. Но это молчание с лихвой компенсировалось лихорадочными телефонными звонками друг другу руководителей государств и их министров в попытках прояснить обстановку и решить, как быть. При этом центром притяжения всеобщего интереса был, естественно, Багдад, от которого все, собственно, и зависело. Но последний держал себя с подчеркнутой надменностью, как бы давая понять остальным, кто есть кто в арабском мире.

Как рассказывал мне уже упоминавшийся выше саудовский принц Бандер, в ту ночь, когда произошло вторжение, король Фахд тщетно пытался связаться по телефону с Саддамом Хусейном. Это удалось только на следующий день. Король просил его незамедлительно вывести войска, убеждал в необходимости решать межарабские проблемы мирными средствами. Однако, по словам Бандера, иракский президент явно не был настроен вести серьезный разговор. Он отшучивался и переводил беседу на другие темы.

2 августа аналогичная попытка была предпринята президентом Алжира Шадли Бенджедидом, о чем мне рассказывал алжирский посол в Москве на следующий же день. По словам посла, Ш. Бенджедид в разговоре по телефону с Саддамом Хусейном потребовал незамедлительного вывода войск с территории Кувейта. Не получив удовлетворительного ответа, президент Алжира как председатель Союза арабского магриба начал консультации на предмет координации действий с руководителями всех арабских государств Северной Африки.

Не менее показателен и разговор, который состоялся у президента Ирака с королем Иордании Хусейном утром 2 августа. По словам иорданского монарха, Саддам Хусейн его предупредил, что ни о каком выводе иракских войск из Кувейта не пойдет и речи, если арабы попробуют осудить Багдад за вторжение.9 Передать это предупреждение и прилетел король Хусейн сразу же 2 августа в Александрию, где в то время находился президент Египта Мубарак. Последний был зол на иракского лидера, считая, что тот обманул и подставил его, обещав не применять силу против Кувейта. Тем не менее в преддверии исламской конференции, для участия в которой в Каир должны были начать прибывать министры иностранных дел всех арабских государств, Мубарак считал необходимым попытаться быстро разрешить проблему Кувейта. В этих целях он попросил короля Хусейна срочно отправиться в Багдад и договориться о проведении арабского мини-саммита с участием С. Хусейна, руководителей арабских стран Залива, Египта и Иордании. Урегулирование кризиса, которое должно было стать главной целью саммита, Мубарак предлагал осуществить на следующей основе: иракские войска покидают Кувейт, туда возвращаются Сабахи, после чего проводятся ирако-кувейтские переговоры при согласованном заранее понимании, что они принесут Багдаду нужное удовлетворение.10

Когда Мубарак и король Хусейн беседовали в Александрии, Мубараку позвонил Буш, что дало ему возможность поговорить сразу с обоими арабскими лидерами. Вот что по этому поводу написал потом президент США:

«Король Хусейн сообщил мне, что собирается, не откладывая, посетить Саудовскую Аравию и Ирак. «Я просто умоляю вас, сэр, сохранять спокойствие», – сказал он. «Мы хотим заниматься этим в арабском контексте, найти путь, который даст нам основу для лучшего будущего». Я сказал королю, что мир не примет нынешнее положение и что оно неприемлемо для Соединенных Штатов. «Я уверен, что Саддам Хусейн это знает, но вы можете сообщить это ему от моего имени». Король ответил, что Ирак «полон решимости уйти как можно скорее, может быть в течение нескольких дней», и обещал этого добиваться. Мубарак пояснил, что они стараются найти такое решение в отношении отвода войск, которое «не выбросит» правительство Кувейта. «Джордж, дайте нам два дня на поиск решения», – попросил он. Я рассказал о принятых нами экономических мерах. «Единственное исключение может возникнуть, конечно, если создастся угроза для американцев – тогда все будет по-другому». Хосни поддержал санкции (хотя я даже специально не поднимал этого вопроса). «Я сейчас переговорю с Саддамом Хусейном», – сказал он. «Я также в контакте с саудовцами». «Это очень важно», – сказал я. «Скажите, пожалуйста, Саддаму Хусейну, что Соединенные Штаты сильно озабочены его действиями. Мы очень озабочены тем, что будут задействованы другие силы – вы знаете, мой друг, что это означает. Скажите это Саддаму, если хотите». Хосни сказал, что сделает это».11

План Мубарака, как теперь очевидно, предлагал компромиссную развязку кризиса. Король Хусейн, хотя и без энтузиазма, взялся выполнить предложенную ему миссию, но как позже сам скажет, не стал обговаривать с Саддамом Хусейном схему Мубарака, а ограничился обсуждением лишь самой идеи мини-саммита. Остается думать, что король, либо зная намерения Саддама Хусейна, либо догадываясь о них, исходил из невозможности договориться с ним о восстановлении законной власти в Кувейте.

Так потерпела крушение первая попытка найти «арабское решение» проблемы освобождения Кувейта. То, что Багдад не собирается искать компромисс, подтвердило переданное багдадским радио 3 августа сообщение Совета революционного командования, исключившее возможность возвращения правящей семьи Сабахов в Кувейт, но пообещавшее начать отвод иракских войск 5 августа. В сущности отказ Багдада рассматривать возможность восстановления в Кувейте законной власти подрывал возможность успешного поиска компромисса как в арабских рамках, так и в более широких.

Между тем собравшийся по требованию Кувейта на чрезвычайное заседание Совет Лиги арабских государств после долгих споров принял 2 августа резолюцию, в которой осудил «иракскую агрессию» против Государства Кувейт и связанное с ней «кровопролитие и разрушение собственности» и призвал Ирак «вывести свои войска немедленно и безоговорочно на позиции, которые они занимали 1 августа». Против голосовали Ирак, Йемен, Мавритания и Судан; воздержались ООП и Иордания; отсутствовала Ливия. На раскладе голосов сказались многие факторы: географическая удаленность от эпицентра событий, характер отношений с Ираком (некоторым арабским странам, как например Мавритании и Судану, он оказывал финансовую поддержку и помощь оружием), специфика отношения к существовавшему в Кувейте режиму и так далее.

Важно, что Совет ЛАГ принял по существу то же решение, что за несколько часов до него Совет Безопасности ООН. Тем самым было положено начало формированию единой позиции ООН как всемирной организации и ЛАГ как региональной в нахождении путей и средств к восстановлению мира и безопасности, которое было нарушено вторжением Ирака.

Свое негативное отношение к происшедшему отдельные арабские государства стали выражать и индивидуально. Первой это сделала Сирия, жестко осудившая Багдад и потребовавшая немедленного ухода из Кувейта. В конечном счете публично свою позицию выразили и другие арабские государства, но сделали они это с различными нюансами. Однако примечательно, что ни одно арабское правительство публично – даже те, кто сочувствовал Багдаду, – не поддержало иракское вторжение.

* * *

В самом сложном и деликатном положении оказалась, естественно, Саудовская Аравия. Годами она ощущала себя в сравнительной безопасности. Основную внешнюю угрозу видела в Иране, имела несколько неприязненные отношения с Йеменом и опасалась израильской авиации. Ирак же всегда рассматривался как друг и почти союзник, тем более что на войну с Ираном Эр-Рияд ему предоставил большие безвозмездные суммы и еще 16 миллиардов долларов в виде займов. Все это позволяло Саудовской Аравии – стране с 11-миллионным населением и очень богатой – обходиться довольно компактными вооруженными силами: 40 тысяч человек в сухопутных войсках, 250 танков, 140 самолетов и 35 тысяч человек в Национальной гвардии (в основном легковооруженные бедуинские отряды). О том, что эти войска смогут успешно противостоять вооруженным силам Ирака (захоти Багдад продолжить свой бросок на юг), не приходилось и говорить. Соотношение сухопутных сил Саудовской Аравии и Ирака было 1 к 17. В Эр-Рияде это отлично понимали.

Между тем 3 августа одна из иракских воинских частей проникла на десяток километров на территорию Саудовской Аравии, что побудило начальника ее генштаба срочно связаться по горячей линии с иракским визави. В ответ были принесены извинения и даже направлен факс, заверявший, что «если хоть один иракский солдат сунет через границу палец, ему отрубят всю руку». Но через 6 часов вторжение повторилось в другом месте, и на этот раз уже никто из иракского начальства не пожелал ответить на тревожный звонок саудовского генерала. Еще через 6 часов состоялось следующее вторжение, причем горячая линия оказалась вовсе отключенной.12 Понятно, что эти силовые демонстрации (что бы за ними ни стояло) побуждали сомневаться в надежности подписанного в 1989 году между Саудовской Аравией и Ираком пакта о ненападении, как и заверений, переданных посетившим Саудовскую Аравию 3 августа после разговора Фахда с С. Хусейном – заместителем председателя СРК Ирака Иззатом Ибрагимом.

Его категоричное заявление от имени С. Хусейна о необратимости происшедших в Кувейте изменений говорило саудовцам о том, что отныне им придется жить под дамокловым мечом дальнейшей иракской экспансии, тем более что путь в Объединенные Арабские Эмираты, все время называвшиеся Багдадом наряду с Кувейтом в качестве участника антииракского заговора, лежал через Саудовскую Аравию.

Самый первый (после захвата Кувейта) разговор с королем Фахдом Джордж Буш провел еще из Аспена 2 августа. Буш вспоминает: «Король был возбужден, и переводчик едва успевал за ним. Фахд рассказал, как до иракского удара он пытался разрешить ирако-кувейтские противоречия и что обе стороны выражали готовность к переговорам. Саддам даже заверил саудовцев, что у него «нет заинтересованности нападать на Кувейт». Король гневно заметил, что Саддам поступил прямо наоборот, «поскольку он тщеславен и не понимает, что последствия его действий нарушают мировой порядок. Он думает только о себе»… «Я надеюсь, что вопрос решится мирно», – сказал король. «Если нет, то Саддаму следует преподать урок, который бы он запомнил на всю жизнь – если останется в живых».13

В ходе этого разговора Буш предложил королю направить в Саудовскую Аравию эскадрилью самолетов F-15 и был удивлен и озабочен тем, что король не поспешил сказать «да», а предложил вернуться к этому вопросу позже.

Король Фахд колебался. И немудрено. В Саудовской Аравии всегда предпочитали, чтобы американские вооруженные силы были достаточно близко, но все-таки «за горизонтом». Останавливала сомнительная совместимость присутствия иностранных войск, тем более немусульманских, с положением саудовского монарха как хранителя главных мусульманских святынь – Мекки и Медины. Не сочетались иностранцы также и с консервативными традициями и образом жизни самих саудовцев. К тому же было ясно, что размещение в Саудовской Аравии американских войск автоматически влекло бы за собой состояние острой вражды и конфронтации с Багдадом, во всяком случае пока там у власти находится режим Саддама Хусейна.

Были также сомнения другого порядка. Готовы ли Соединенные Штаты направить на Аравийский полуостров достаточно крупные силы и держать их до разрешения конфликта? Не получится ли как в Ливане, когда стоило террористам взорвать американскую казарму, как весь американский контингент был быстренько выведен из страны? И наоборот, будут ли американцы готовы полностью уйти из Саудовской Аравии после преодоления кризиса?

Эти и подобные вопросы были предметом ряда телефонных разговоров Буша с Фахдом между 2 и 5 августа. В конечном счете саудовское руководство, всерьез обеспокоенное информацией о концентрации иракских войск у границы с Саудовской Аравией, дало согласие на срочный визит в Джидду, где находился король Фахд, министра обороны США Дика Чейни и командующего СЕНТКОМа (центральное командование вооруженных сил США) генерала Шварцкопфа.

Сообщенные ими данные космической разведки о подтянутых к границе иракских танковых и моторизованных частях и ракетах «земля-земля» в сочетании с разъяснениями и заверениями по части американских намерений склонили короля Фахда в пользу официальной просьбы к США направить свои вооруженные силы для обеспечения безопасности Саудовской Аравии. При этом саудовцы попросили не объявлять о направлении войск, пока передовые части фактически не прибудут на территорию страны. Был также подписан документ, по которому США обязывалась вывести свои войска из Саудовской Аравии по первому ее требованию.

Так был дан «зеленый свет» тому, что потом получит название операция «Щит пустыни».

Все это было пока тайной. Москву в нее посвятили всего за сутки до выступления Дж. Буша, в котором он объявил об отправке войск в Саудовскую Аравию.

Другие арабские страны Залива, чувствуя себя в положении почти столь же угрожаемом, что и Саудовская Аравия, единодушно поддержали приглашение американских вооруженных сил и тоже стали потом плацдармом для их развертывания.

* * *

На начальном этапе кризиса особенно бросалась в глаза проиракская позиция нескольких членов ЛАГ. Если Мавритания и Судан в этом плане политически не были активны (лишь проголосовали вместе с Ираком, вероятно, в знак признательности за его поддержку), то этого не скажешь об Иордании, ООП и Йемене.

Король Хусейн, выступая за то, чтобы возникшая проблема решалась по-семейному, в арабском кругу, видел такое арабское решение в том, что Багдад выведет свои войска из Кувейта, но в Кувейте у власти останется проиракское «временное правительство». Лидер ООП Ясир Арафат продвигал свой вариант арабского решения, которое должно было заключаться в следующем: Ирак выводит войска из Кувейта, получает от него солидную денежную сумму и острова Варба и Бубиян, а в Кувейте проводятся выборы, которые определят новую систему власти. Ни тот, ни другой вариант, таким образом, не предусматривал восстановления прежнего режима.

Как мы себе объясняли такое, мягко говоря, «нестандартное» поведение двух известных политических деятелей? Король Хусейн, которому в 1990 году было 54 года, к тому времени находился на троне уже 38 лет и по праву считался одним из самых опытных и осмотрительных политиков на всем Ближнем Востоке. За ним к тому же была устоявшаяся репутация западника. Откуда же такой явный крен в сторону Багдада?

Главную причину мы видели в сильной экономической привязке Иордании к Ираку. 80 процентов-95 процентов необходимой ей нефти она получала из Ирака, причем по фантастически низкой цене – иногда даже по 2 доллара за баррель. Плюс ежегодная безвозмездная субсидия от Багдада в 50 миллионов долларов; плюс около 800 миллионов долларов, которые ежегодно переводили своим семьям работавшие в Ираке жители Иордании (иорданцы и палестинцы); плюс доходы от красноморского порта Акаба, который в основном обслуживал грузопотоки в Ирак и из Ирака (через Акабу проходило 45 процентов иракского импорта). Так что повернись Багдад к Амману спиной, и Иордании грозили бы большие неприятности. Не мог не считаться король Хусейн и с той особенностью своей страны, что больше половины ее населения составляли палестинцы, симпатии которых к Багдаду были хорошо известны. А корень этих симпатий – надежда, что сильный в военном отношении Ирак поможет когда-нибудь вернуть отторгнутые Израилем земли. Наверное, было и что-то еще, что определяло особую лояльность короля Хусейна Багдаду, возможно, его личное отношение к Саддаму Хусейну, а может и что-то другое. Что касается Я. Арафата, то он скорее всего усматривал в усилении Ирака выгоду для палестинского дела, а в изменении политической системы Кувейта – возможность для проживающих там палестинцев резко изменить свой правовой и социальный статус и стать влиятельной политической силой (в Кувейте палестинцы составляли самую крупную иностранную общину, она насчитывала (по различным оценкам 300 – 400 тысяч человек). По сообщению «Вашингтон пост» от 7 августа, Ясир Арафат после вторжения направил Саддаму Хусейну поздравительную телеграмму по поводу кувейтских событий. Надо полагать, Арафат не сразу увидел, какую крупную ошибку он допустил, в том числе и обнимая перед телекамерами президента Ирака на следующий день после захвата Кувейта и проталкивая затем свой проиракский вариант разрешения кризиса. От Арафата отвернулись большинство арабских лидеров; палестинская община в Кувейте лишилась работы вследствие полного паралича экономической жизни в стране после оккупации, а сама ставка Арафата на Ирак (вследствие изоляции Багдада в мировом сообществе) все больше будет проявлять свою несостоятельность. Но пройдет несколько месяцев, прежде чем Я. Арафат начнет менять курс, причем будет стараться делать это незаметно и постепенно, в том числе беря в расчет настроения рядовых палестинцев, которые еще долго будут оставаться преимущественно проиракскими.

Особой позиции на протяжении всего кризиса придерживался и Йемен. Руководитель этой страны президент Салех посетил 4 августа Багдад, где был снят в обнимку с Саддамом Хусейном, причем иракское агентство новостей заявило, что йеменский президент «выразил одобрение» действий Ирака. Так ли это было на самом деле, трудно сказать. Позже йеменское руководство стало заявлять, что занимает в отношении конфликта нейтральную позицию, объясняя это стремлением сыграть роль посредника, но проиракские симпатии и антисаудовские настроения Саны ни для кого не составляли секрета.

Однако политическая погода в арабском мире в большой мере определялась тогда другими фигурами, в первую очередь Мубараком, Асадом, Фахдом.

Вместе с тем, если официальные круги и элиты большинства арабских стран сошлись на том, что Ирак грубо нарушил своими действиями международный правопорядок и правила межарабских отношений, то внутри самого арабского общества существовали (и частично существуют до сих пор) самые разные настроения. Симпатии «арабской улицы» в бедных странах скорее были на стороне Саддама Хусейна, благодаря прежде всего его популистским лозунгам перераспределения доходов от неравномерно размещенных нефтяных богатств. Эти симпатии даже усилились, а кое-где и стали доминировать, когда проблема перешла в плоскость прямого военного противостояния Ирака и Соединенных Штатов.

И все же по мере того, как кризис затягивался, международная изоляция Ирака росла. Ирак за его агрессию и другие действия на территории Кувейта осудили, помимо Совета Безопасности ООН и ЛАГ, Генеральная ассамблея ООН, Движение неприсоединения, Организация Исламская конференция, Организация американских государств, Западноевропейский Союз, Европейское сообщество и ряд других региональных и более широких международных организаций. Как показательный штрих приведу и такой факт: 8 сентября Олимпийский комитет Азии единогласно принял решение, запретившее Ираку участвовать в Азиатских играх, которые должны были проходить в Пекине осенью 1990 года. Не будет преувеличением сказать, что Багдад оказался на весь период кувейтского кризиса в положении почти тотальной международной изоляции, последствия которой он не смог полностью преодолеть даже много лет спустя.

Саддам Хусейн выражает Москве свое недовольство

5 августа было воскресным днем, но кувейтский кризис уравнял для нас выходные дни с рабочими. Именно в этот день посол Ирака в Москве вручил мне для передачи М.С. Горбачеву ответное послание Саддама Хусейна, подчеркнув, что в Багдаде внимательно следят за нашей позицией.

Иракский ответ ожидался с известной надеждой на то, что он разрядит обстановку, откроет путь к более или менее безболезненному выходу из кризиса, позволит избежать принятие Советом Безопасности принудительных мер против Ирака. Увы, нас постигло в этом смысле полное разочарование. Послание хотя и было пространным, но своей основной смысловой нагрузкой имело не преодоление кризиса, а критику советской позиции. Оно даже начиналось фразой: «Мы с большим удивлением восприняли позицию, которую заняло Советское правительство в отношении последних событий в Кувейте». Действия Москвы характеризовались как «поспешные» и не учитывающие характер сложившихся советско-иракских отношений.

Не обошлось и без прямых назиданий и даже весьма некуртуазных намеков на нашу – де некомпетентность. В арабских странах, говорилось в послании С. Хусейна, существуют особые положения и весьма специфические отношения. Там есть проблемы, которые – с учетом специфики ситуации и связей в нашем регионе – кажутся внешнему миру непонятными. А посему, говорилось Москве, мы надеемся, что вы не будете принимать поспешных решений и суждений против ваших друзей до того, как постараетесь понять реалии, в первую очередь с помощью диалога с верными друзьями. Москве напоминалось – путем прямой ссылки на ввод в свое время сирийских войск в Ливан – что на Ближнем Востоке есть ситуации, в отношении которых она не прибегала «к подобному методу действий с такой поспешностью». Сделан был и весьма прозрачный намек по поводу наших действий в Афганистане, в отношении которых Ирак при определении своего подхода учитывал, мол, отношения с Советским Союзом.

Что же касается существа вставшей проблемы, то предпринятое Ираком без обиняков было названо «естественным делом». Каждая страна в мире, утверждалось в послании, имеет право симпатизировать тем, кто предпринимает меры по изменению правительства, плетущего заговоры и осуществляющего враждебные акции против данной страны. И вновь упрек Москве: мы ожидали от такого дружественного правительства, как Советское, что оно будет по крайней мере стремиться к выяснению причин, побудивших Ирак оказать помощь свободному временному правительству Кувейта. (Замечу в скобках, что само по себе использование в президентском послании заведомо ложной версии по поводу упомянутого «правительства» и «помощи» ему достойно сожаления как совершенно неуместное в переписке такого уровня).

Понятно, что полученное послание президента Ирака не могло ни изменить позиции СССР в отношении иракского вторжения в Кувейт, ни психологически повлиять в благоприятном для Багдада духе на восприятие советским руководством этого события. Не несло в себе для нас ничего нового и упоминание в послании о начинающемся 5 августа отводе иракских войск, так как официальное объявление об этом, сопровожденное к тому же оговорками, было сделано Багдадом двумя днями раньше. На мой вопрос, в какой хотя бы срок предполагается осуществить отвод, посол не ответил, сославшись на отсутствие у него информации.

Заверив, что послание президента Ирака будет сразу же передано по назначению, я, в свою очередь, подчеркнул необходимость выполнения Ираком резолюции 660 Совета Безопасности в полном ее объеме (послание Саддама Хусейна не оставляло сомнений в том, что ни о каком восстановлении независимости и суверенитета Кувейта в Багдаде не помышляют).

Между тем мы хорошо знали обстановку в Совете Безопасности, видели, как нарастает в мире возмущение вызовом, который Багдад открыто бросил мировому сообществу, ООН, ее Совету Безопасности, отказываясь выполнить требование восстановить в Кувейте статус-кво. Это возмущение материализовывалось прежде всего в виде желания придать разрозненным экономическим санкциям, которые страны устанавливали в отношении агрессора по собственной инициативе и в произвольном объеме, характер достаточно широких и всеобщих по применению, иными словами, обязательных для всех государств мира. Согласно Уставу ООН, эту меру может вводить только Совет Безопасности. До кувейтского кризиса она применялась им лишь дважды.

Понимая, что предотвратить такое решение может только ясно выраженная готовность Багдада выполнить требования резолюции 660, и сознавая, что времени в обрез, в Москве (точнее в МИДе СССР) было решено, не медля, направить Саддаму Хусейну новое послание. Оно было подготовлено очень оперативно, быстро согласовано с Михаилом Сергеевичем и отправлено в Багдад буквально через несколько часов после получения упоминавшегося выше послания иракского президента.

Полемизировать с президентом Ирака не входило в наши намерения, но и полностью оставить без реакции тон и направленность иракского обращения было бы тоже неверным. Поэтому во втором советском послании отмечалось, что иракское обращение получено и внимательно изучено, и подчеркивалось, что мы ценим дружбу и сотрудничество с Ираком, которое складывалось в течение не одного десятилетия, но что мы не могли не дать принципиальной оценки того, что произошло. Было также сказано, что мы отнюдь не являемся сторонниками поспешных решений, однако нельзя не видеть, что сам темп развития событий, начало которому было положено неожиданным вводом войск Ирака в Кувейт, диктует оперативное принятие соответствующих шагов, в том числе в Совете Безопасности, как того требует Устав ООН. Этим, собственно, и исчерпывалось то, что говорилось в нашем послании в порядке ответа на иракские претензии к Москве. Как видим, ограничились самым минимумом.

А далее указывалось, что теперь, после принятия Советом резолюции 660, нам не хотелось бы, чтобы дело дошло до введения против Ирака всеобъемлющих обязательных санкций. Мы в этом отнюдь не заинтересованы, ибо нетрудно представить, в каком положении в этом случае оказался бы Ирак. Между тем вопрос о санкциях может встать в порядок дня уже в самое ближайшее время. Поэтому как настоящие друзья мы настоятельно советуем иракскому руководству предпринять все возможное для эффективного выполнения его собственного решения о выводе войск из Кувейта, ибо только одно это может изменить обстановку. Констатировалось, что если Ираку потребовалось всего один-два дня, чтобы войти в Кувейт с боями, то ничто, конечно, не мешает не менее быстро вывести оттуда свои войска. Все это только бы приветствовали, а вопрос о санкциях отпал бы сам собой.

В заключение отмечалось, что Советский Союз не раз доказывал свою искренность в отношении Ирака, выступая на его стороне в трудных ситуациях, и что мы продолжаем дорожить накопленным позитивом, хотели бы его сохранить и развить. Выражалась надежда, что таково же отношение и иракской стороны.

К сожалению, иракское руководство не только не вняло советам Москвы, но даже не потрудилось ответить на второе послание президента СССР. Хуже того, в газете «Аль-Ирак» на следующий день появилась резко антисоветская статья. Поскольку в условиях Ирака, где многоголосица не допускается, подобная публикация была невозможна без санкции с самого верха, ее нельзя было расценить иначе как знак раздражения и как предупреждение в наш адрес. Сделать вид, что подобное отношение к себе мы будем воспринимать как должное и закрывать на это глаза, было бы неправильно. Вот почему 7 августа в «Известиях» было опубликовано мое интервью, где я, рассказывая о шагах Советского Союза в связи с кризисом и контактах с Ираком, упомянул и об этих досадных, не красящих Багдад фактах.

* * *

После нескольких дней заминки, так называемое «временное свободное правительство Кувейта» хотя бы отчасти перестало быть мифом: в Багдаде был объявлен его состав. Как и ожидалось, ни одного мало-мальски известного кувейтянина в нем не оказалось. Более того в общественном сознании утвердилась (с подачи законных кувейтских властей) версия о том, что «временное правительство» сплошь составлено из офицеров иракской армии. Так что в политико-пропагандистском плане предъявление миру «свободного правительства» только добавило Багдаду осложнений. Неудивительно, что через несколько дней оно уже станет перевернутой страницей истории.

Не произвела нужного впечатления и демонстрация по багдадскому телевидению кадров, показывающих погрузку в Кувейте танков на трейлеры для возвращения в Ирак. Возможно, какие-то части, действительно, были возвращены, зато оставшиеся активно перешли к окапыванию и другим фортификационным работам, что свидетельствовало об отсутствии у Багдада действительного намерения уходить из Кувейта. Сильное впечатление на внешний мир произвело и объявленное Багдадом решение направить в Кувейт «иракских добровольцев».

Принимая 6 августа иракского посла Г.Д. Хусейна, я сказал ему, что мы проинформировали членов Совета Безопасности о полученном послании президента Ирака на имя М.С. Горбачева и высказывались за то, чтобы не спешить с экономическими санкциями, дать время удостовериться, в чем состоит позиция Ирака относительно осуществления резолюции 660. Однако вынуждены констатировать, что иракская сторона не помогла нам в этих усилиях. У членов Совета Безопасности создается впечатление, что Ирак не спешит с выводом войск. Крайне отрицательную реакцию в Совет Безопасности вызвало решение относительно иракских добровольцев. Такая позиция Ирака провоцирует Совет Безопасности на следующий шаг.

В ответ мне было сказано, что вывод начат, но что руководство Ирака не брало на себя обязательств относительно временных рамок вывода войск. Что же касается установления блокады Ирака, то Совет Безопасности подталкивают к этому США, Израиль и сионистское лобби. Неужели американцы могут больше нас заботиться о наших братьях-кувейтянах? – вопрошал посол и утверждал, что президент С. Хусейн и иракский народ озабочены судьбой кувейтского народа больше, чем кто бы то ни было. Причина жесткого давления США, говорил посол, проста: американцы всегда были настроены негативно к Ираку из-за его твердой позиции по отношению к Израилю, а также из-за того, что Ирак превратился в мощную силу в восточной части арабского мира. Расстались мы на том, что посол доложит в Багдад о состоявшемся между нами разговоре.

Через несколько часов я встретился с ним вновь – на этот раз по его инициативе. Посол сообщил, что президент С. Хусейн просит принять в Москве в качестве своего личного представителя члена Совета революционного командования, заместителя премьер-министра Ирака С. Хаммади (зачем к нам приезжал Хаммади, я расскажу в следующий главе).

В этот же день я принял посла Кувейта Дуэйджа. По его данным, никаких изменений принципиального порядка в обстановке в Кувейте не произошло. Вывод иракских войск не осуществляется. Напротив, идет усиление физического присутствия Ирака в Кувейте. Все говорит о том, что иракские войска так просто не уйдут, что необходимо скоординировать действия всех членов мирового сообщества для оказания давления на Багдад. В связи с попыткой Багдада поставить у власти в Кувейте проиракское правительство посол настоятельно просил сделать заявление в поддержку законного политического руководства Кувейта. Эту просьбу я выполнил. На следующий день «Известия» сообщили: «Белоногов подтвердил, что в настоящий момент и речи нет о признании Москвой марионеточного «свободного кувейтского правительства»; «Мы по-прежнему признаем законным руководителем Кувейта эмира Джабера ас-Сабаха».