МИД. Кремль. Кувейтский кризис

Глава V
ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ БАГДАДУ

Бейкер в Москве: к решающей резолюции Совета Безопасности

С 1-ого ноября председательствование в Совете Безопасности ООН переходило к США. В сочетании с тем, что в декабре председателем СБ становился Йемен, а потом наступала очередь Кубы, это было верным признаком, что Вашингтон постарается не откладывать в долгий ящик решение, которое уже какое-то время витало в воздухе – дополнить экономические санкции против Ирака угрозой применения силы. Собственно говоря, никогда и не скрывалось, что если Багдад не подчинится и не уйдет из Кувейта, то в конце концов его к этому придется вынудить силой.

Введенные в августе экономические санкции не оказались столь эффективным средством, как многие, включая нас, ожидали. Санкции, конечно, «кусались», но страдать от них приходилось больше иракским труженикам, а не вооруженным силам и уж тем паче не элите. Во всяком случае по поведению иракского руководства никак не чувствовалось, что ухудшающееся продовольственное и в целом социальное положение населения, другие следствия санкций способны в обозримое время подвигнуть его на уход из Кувейта. Как заявил сам Саддам Хусейн 29 октября в интервью «Си-Эн-Эн», у антииракских санкций не больше шансов на успех, чем с помощью аналогичных мер заставить США расстаться с Гавайями. Констатируя провал надежд быстро принудить Ирак уйти из Кувейта, иракский президент подчеркнул, что в отличае от инициаторов санкций, «мыслящих в своих расчетах категориями месяцев», иракское руководство мыслит «категориями лет». В интервью С. Хусейн подтвердил, что не имеет ни малейших намерений выводить войска из Кувейта.1

Между тем оккупации Кувейта пошел уже четвертый месяц. Время становилось все более серьезным фактором и для населения Кувейта, и для заложников, и для вооруженных сил коалиции.

Поэтому мы не восприняли как неожиданность то, что сразу после перехода председательствования в СБ к США госсекретарь Бейкер отправился в поездку по ключевым странам антииракской коалиции и членам Совета Безопасности. Согласие на прием его в Москве было дано без промедления, так как помимо кувейтского кризиса были и другие срочные вопросы, требовавшие обсуждения, – предстоявший в ноябре саммит СБСЕ, предполагавшееся подписание на нем договора об обычных вооруженных силах в Европе, проблема стратегических вооружений и Афганистан. Повестка дня вырисовывалась довольно обширная.

Госсекретарь США прибыл в Москву 7 ноября. Кувейтская тема обсуждалась с ним на следующий день в два этапа – сначала у Шеварднадзе в мидовском особняке, потом у Горбачева с участием Шеварднадзе в Ново-Огарево (был еще третий этап – опять в мидовском особняке, но на нем рассматривались в основном другие вопросы). Дискуссия по Кувейту была многочасовой и достаточно трудной для обеих сторон. Как и ожидалось, главным, с чем приехал Бейкер, была идея принять в Совете Безопасности резолюцию, которая санкционировала бы применение против Ирака силы.

Свою аргументацию Бейкер выстроил следующим образом:

ѕ Для обеспечения авторитета и эффективного функционирования ООН исключительно важно сохранение единства США и СССР. Очень важно и другое: принятые Советом Безопасности резолюции должны быть выполнены. А стало быть, надо найти способ, который обеспечит их реализацию.

ѕ Наилучшее средство достичь мирное урегулирование – дать совершенно определенно понять С. Хусейну, что он должен уйти из Кувейта, так как в противном случае находящиеся в зоне Залива многонациональные войска применят против него силу.

ѕ У США и других участников коалиции, к которым Кувейт обратился с просьбой о помощи, есть законное право применить силу на основании статьи 51 Устава ООН без всякой дополнительной резолюции ООН. За это выступают Лондон и кое-кто еще, есть сторонники этого пути и в Вашингтоне. Но Буш и сам Бейкер предпочли бы действовать с санкции Совета Безопасности.

ѕ Разные страны занимают разные позиции относительно того, сколько времени можно еще дать Ираку, прежде чем пойти на применение силы. Сами США – за то, чтобы дать максимум 7-8 недель. Кувейт, Саудовская Аравия, Бахрейн, Египет, Англия предпочли бы более ранние сроки.

ѕ Предварительно предстоит нарастить силы МНС в Заливе. Президент Буш уже дал указание о переброске туда еще не менее 140 тысяч человек, о чем будет объявлено. Дополнительные количества войск направят и некоторые другие страны. Вместе с новой резолюцией СБ такое наращивание будет наиболее убедительным сигналом Багдаду. Убедительность только возрастет, если заседание СБ, на котором будет приниматься резолюция, пройдет на уровне министров.

ѕ Экономическим санкциям, таким образом, будет дано более пяти месяцев на то, чтобы оказать свое воздействие. Поэтому никто не сможет сказать, что мы идем на применение военного варианта поспешно и преждевременно.

ѕ Саддам Хусейн не тронется с места, если не убедится, что мировое сообщество настроено крайне серьезно и готово применить силу. Сейчас же он пытается выиграть время.

ѕ Изложенный подход – единственная остающаяся надежда на мирное урегулирование.

Э.А.Шеварднадзе, отдав дань важности советско-американского взаимодействия, которое уже выдержало трудный экзамен на первом этапе кризиса, и, высказав согласие с необходимостью искать пути наращивания давления на Багдад, выразил сомнение, следует ли уже сейчас прибегать к аргументу силы, поскольку – это самый крайний способ обуздания агрессора. Вопросы, которые министр ставил перед госсекретарем, позволили прояснить ряд существенных моментов, касавшихся оценки ситуации и путей преодоления кризиса. Остановлюсь на некоторых из них.

Прежде всего был обсужден вопрос об экономических санкциях, так как Шеварднадзе считал, что если санкции будут работать эффективно, то у С. Хусейна обязательно возникнут колоссальные трудности. Его интересовало, не следует ли еще раз вернуться в Совете Безопасности к вопросу о санкциях, их возможном усилении и повышении эффективности. Бейкер, со своей стороны, считал, что в истории ООН еще не было столь действенных санкций, что чисто технически они эффективны на 95 процентов и жестко контролируются как со стороны ООН, так и США, и Европейского сообщества. В результате Ирак не продает нефть на международных рынках, не в состоянии осуществлять финансовые операции, ввозить запчасти, технику, промышленное оборудование, прекращен как импорт в Ирак, так и всякий экспорт из страны. Возможно, некоторое количество продовольствия проникает из Ирана, но поставки из Иордании прекращены. Однако у Ирака достаточно высок собственный уровень сельскохозяйственного производства. Кроме того, С.Хусейн готов обречь своих людей на любые лишения, ибо у него совсем иное представление о том, что может вынудить его отступить. Шеварднадзе, соглашаясь, что жестокость и диктаторские методы позволяют Багдаду держаться довольно долго, все же считал, что санкции создают большие проблемы для Ирака и их значение не следует недооценивать, что ресурсы у Ирака ограничены и что придет время, когда он будет вынужден перестать упрямствовать.

Отчасти в связи с санкциями, отчасти вне этой связи обсуждался поставленный Шеварднадзе общий вопрос, на кого работает время – на Багдад или на коалицию. Бейкер считал, что в нынешней ситуации время скорее работает на С. Хусейна, чем на мировое сообщество. Основной аргумент: С.Хусейн надеется, что продержится дольше, чем сохранится единство коалиции. Сейчас он пытается выиграть время и расколоть коалицию. Например, он видит, что Миттеран выступил в ООН с весьма двусмысленным заявлением, видит, что в Багдад ездят эмиссары, сам при этом торгует заложниками и рассчитывает, что международный консенсус в конце концов даст трещины. Бейкер также ссылался на мнение государств Залива, Египта и Сирии о том, что время сейчас работает именно на агрессора, который продолжает набирать очки в общественном мнении таких стран, как Иордания, Тунис, Алжир и Йемен. Багдад умело манипулирует арабским общественным мнением, и его возможности на этом направлении только расширятся, если все будут видеть, что коалиция бездействует и ни на что не может решиться. По Бейкеру, время будет работать на мировое сообщество, если, давая санкциям достаточно поработать, например, пять месяцев, С.Хусейну заранее будет также подан четкий сигнал относительно лимита на добровольный уход из Кувейта.

В этом же контексте был рассмотрен также вопрос об «окне возможностей» для потенциальной военной акции. По американским оценкам, «окно» – довольно узкое, так как в марте, апреле, мае военные действия уже невозможны. Поэтому если затянуть с принятием резолюции, то С. Хусейн будет знать, что никакая угроза не является серьезной, так как начнется сезон песчаных бурь, затем наступит рамадан, потом придет черед паломничества мусульман в Мекку. Следовательно, если хотеть подать убедительный сигнал, то делать это надо сейчас, поскольку следующее «окно» для военной акции появится не раньше августа – сентября будущего года. А для США важно вернуть войска домой как можно скорее.

Бейкер отмечал, что в самих США под влиянием борьбы демократов против республиканцев отмечается рост антивоенных настроений и что вообще взятый Белым домом курс действий таит в себе значительный риск для президента Буша. Республиканская администрация идет на него не с легким сердцем, понимая, что любая военная акция будет пользоваться поддержкой в США лишь ограниченное, довольно недолгое время, после чего станет непопулярной. Отсюда чрезвычайно серьезное отношение к планированию самой военной операции, которая по времени будет очень сжатой (конечно, не так, как было в случаях с Панамой и Гренадой, но и не произойдет повторение Вьетнама).

Дискутировался вопрос, как отреагирует С.Хусейн в случае принятия резолюции, санкционирующей применение силы. Шеварднадзе сомневался, что резолюция подействует. Бейкер полагал, что С.Хусейн, которому окружение не говорит всей правды, резолюцию поймет и, вполне возможно, предпримет до 1 января какие-то шаги, но не обязательно. Однако столкнуть его с нынешней позиции может только одно: если он будет знать, что сила будет применена. Бейкер допускал, что С. Хусейн отведет свои войска, но попытается удержать, например, один из островов и нефтяное месторождение. Это уже будет прогресс. Тогда надо будет определяться, как поступать дальше. Одним из вариантов действий могло бы быть восстановление у власти законного правительства Кувейта, сохранение в регионе войск и продолжение давления на Багдад. Возможен и путь переговоров. На уточняющий вопрос относительно территориальных претензий Багдада, госсекретарь ответил, что единственно приемлемый вариант, если мы не хотим повторять ошибок тридцатых годов, это полное осуществление резолюций ООН. Нельзя допустить, чтобы С.Хусейн оккупировал Кувейт, а потом отхватил себе кусок этой страны: это слишком напоминало бы историю с Судетской областью и Чехословакией.

Госсекретарь жестко высказался по поводу разговоров насчет того, чтобы дать С.Хусейну «спасти лицо». По его мнению, нет разницы между «спасти лицо» и «вознаградить агрессора». Не менее категоричен Бейкер был и по поводу того, что Багдад в последнее время «торгует» заложниками, использует в своих манипуляциях вышедших в тираж политиков типа Накасоне, Хита, Брандта, которые своими визитами в Ирак лишь оказывают С.Хусейну услугу, позволяя ему представать в глазах собственного народа в качестве эффективного лидера, на поклон к которому чуть-ли не каждый день кто-то приезжает. Однако это лишь оттеняет значение убедительной демонстрации Багдаду прочности международного консенсуса через резолюцию Совета Безопасности.

Несколько заходов Бейкер сделал насчет подключения СССР к военной операции, но получил твердый отказ.

В Москву Бейкер приехал без какого-либо текста проекта резолюции. Поэтому никакие формулировки не согласовывались и даже не обсуждались. Разговор носил принципиальный характер – быть резолюции или не быть. При этом Бейкер четко заявил, что если Совет Безопасности примет резолюцию, то США уже не смогут воспользоваться статьей 51 Устава до истечения установленного в резолюции срока и что сама резолюция не будет предусматривать автоматического применения силы (для нас это было очень важно, если учесть, что в Ираке все еще оставались тысячи советских граждан).

Мы просим вашей поддержки потому, – подчеркивал Бейкер, – что в этой ситуации мы и вы правы. Мы оба защищаем важнейший принцип, который совместно отстаивали во Второй мировой войне: нельзя допустить, чтобы агрессор добился успеха. Мы поймем вас, если вы не сможете присоединиться к военной акции, учитывая ваши внутренние проблемы, Афганистан и прочее. Но тогда мы просим вас не препятствовать нашим действиям, особенно с учетом того, что мы готовы выждать, дать время поработать санкциям.

Так ставился тогда на переговорах в Москве вопрос о резолюции. Шеварднадзе не дал Бейкеру конкретного ответа, отметив, что лично ему динамика позиции Совета Безопасности видится несколько по-другому, но что с американской стороны выдвинуты достаточно серьезные аргументы, что они будут обдуманы и что к вопросу о резолюции можно будет вернуться через 10 дней в Париже во время саммита СБСЕ.

Насколько я знаю, в Ново-Огарево Бейкер в концентрированном виде изложил президенту СССР, с чем и зачем он прибыл в Москву. Единственно новый момент, прозвучавший с его стороны, состоял в критике С. Хусейна за то, что сейчас он усиленно зазывает в Багдад некоторых членов конгресса США, обещая освободить какое-то число заложников. М.С. Горбачев, которому Шеварднадзе предварительно доложил итоги своего разговора с Бейкером, основной упор сделал на советско-американском единстве перед лицом вызова, который брошен мировому сообществу аннексией Кувейта, попытках Багдада расколоть, поссорить, столкнуть постоянных членов Совета Безопасности. Было дано заверение, что с советской стороны не будет сделано никаких сепаратных шагов. Отметив, что мы и раньше исходили из того, что военный вариант существует, президент подчеркнул, что мы не меняем в принципе наш подход, отдавая предпочтение политическому урегулированию, стремиться к которому надо до самого последнего момента. При этом само собой разумеется, что урегулирование должно восстановить справедливость и попранное международное право. Президент, высказавшись за использование потенциала Совета Безопасности, предложил подумать о двухэтапном подходе: сначала Совет Безопасности потребовал бы в ультимативной форме выполнения своих резолюций и назначил крайний срок, по истечении которого Совет вновь вернулся бы к рассмотрению ситуации. Если все останется без перемен, то в таком случае решение о применении любых мер, в том числе военных, будет понято всеми.

Бейкеру эта двухэтапная схема, откладывающая основное решение на потом, понравиться не могла. Он напомнил, что Багдад уже плюнул в лицо международному сообществу, когда отверг резолюцию с требованием немедленного ухода из Кувейта. И если сейчас ему просто дать срок и не сказать, что произойдет, если он не выполнит требование Совета Безопасности, то это будет шагом назад. Вместе с тем Бейкер сделал и небольшую подвижку, выразив готовность переговорить с Бушем относительно некоторого отдаления крайнего срока. В итоге была подтверждена договоренность вернуться к вопросу о резолюции в Париже.

Внимание журналистского корпуса к переговорам Бейкера в Москве было огромным. На Западе до этого много писали о ширившемся, как им казалось, расхождении подходов СССР и США к кризису в Заливе, подтверждения чему им виделись в зарубежных поездках Е.М.Примакова и некоторых публичных заявлениях М.С.Горбачева. Например, в Париже в конце октября президент СССР назвал применение силы против Ирака «неприемлемым», чем сразу же породил волну спекуляций. (Эту волну, кстати сказать, потом гасил сам Е.М.Примаков, сказавший журналистам во время торжественного приема в Кремле 7 ноября, что слова президента были неправильно восприняты, поскольку если Ирак не уйдет из Кувейта, то мы будем поставлены перед новой ситуацией).2

Шеварднадзе и Бейкер на вопросы журналистов отвечали осторожно, так как никакой официальной договоренности по резолюции еще не было. Все, тем не менее, обратили внимание на то, что Шеварднадзе, подчеркивая необходимость политического урегулирования, не исключил возможности обращения к силе. Это было воспринято как весьма многозначительный сигнал, чем он, безусловно, и был.

12 ноября В.И.Колотуша, принимая посла Ирака, который интересовался итогами визита Бейкера в Москву, прямо ему заявил, что жесткая вызывающая позиция Багдада дает американцам все больше веских аргументов в пользу применения военных средств против Ирака с целью заставить его уйти из Кувейта. Характерно, что с иракской стороны на это был повторен набор утверждений об «исторических правах» Ирака на Кувейт и о том, что присоединение Кувейта к Ираку имеет необратимый характер.

Из Москвы Бейкер проследовал в Лондон, потом в Париж для встречи с Миттераном, затем были его переговоры с министрами иностранных дел стран – членов Совета Безопасности – Канады, Эфиопии, Заира, Кот д'Ивуара и Румынии. С министром иностранных дел Китая он переговорил раньше в Каире.

Только годы спустя, читая книгу Буша и Скоукрофта, я узнал, что М.С.Горбачев, не встретив у Бейкера поддержки своей идеи двух резолюций, обращался по этому же вопросу с личным посланием к президенту США. Последний ответил большим набором аргументов против, что, надо понимать, убедило Михаила Сергеевича больше не возвращаться к этой теме.

Сразу же после отъезда Бейкера мы начали подготовку позиции к Парижу. Достаточно хорошо представляя себе мнение подавляющего большинства членов Совета Безопасности и ключевых арабских государств, мы понимали, что жесткая конфронтационная линия Багдада, его воинственность и угрозы, поведение в Кувейте и обращение с иностранцами уже настолько всех «достали», что не осталось ни правовых, ни политических, ни нравственных оснований возражать против предъявления ультиматума (тем более отсроченного действия). Сохранять ситуацию, напоминающую ту, которую И.С.Крылов описал в басне «Кот и повар», дальше было нельзя. При этом мы исходили также из того, что и для СССР, и для Ирака лучше, чтобы кувейтский кризис продолжал оставаться в сфере ответственности Совета Безопасности, а не оказался отданным всецело в руки тех, кто был готов действовать самостоятельно на основании статьи 51 Устава ООН о праве на индивидуальную и коллективную самооборону. Поэтому мыслительный поиск перед Парижем был направлен не на то, идти или не идти на принятие Советом новой резолюции, а как лучше заформулировать ее конкретные положения.

В ходе одного из обсуждений у Э.А. Шеварднадзе хорошую идею подсказал его первый заместитель Анатолий Гаврилович Ковалев: период между принятием резолюции Советом Безопасности и устанавливаемым ею крайним сроком назвать «паузой доброй воли». Это было бы жестом в сторону Багдада, актом приглашения, а не угрозы, хотя основной смысл резолюции от этого, понятно, не менялся. Возникло также предложение, что во время этой паузы Совет Безопасности не должен предпринимать никаких дополнительных мер против Багдада, если только последний сам их не сделает абсолютно неизбежными. Другое предложение к Парижу состояло в том, чтобы не упоминать в резолюции прямо о применении силы, ограничившись формулой «все необходимые средства». И, наконец, мы считали, что надо вести дело к тому, чтобы пауза доброй воли продлилась возможно дольше. Вся эта сумма предложений была доложена М.С.Горбачеву и, насколько мне известно, им одобрена.

Я отправляюсь на Ближний Восток

Во время разговора между Шеварднадзе и Бейкером 8 ноября, когда речь шла о работе со странами региона, госсекретарь упомянул, что его заместитель Келли сейчас совершает поездку по арабским странам. В этой связи Шеварднадзе заметил, что и с советской стороны предполагается направить в регион в ближайшее время заместителя министра иностранных дел. В тот же день Эдуард Амвросиевич поручил мне проработать график такой поездки при понимании, что ее надо уложить в десять дней. Прикинув разные варианты и учтя самолетное расписание, я пришел к выводу, что охватить за это время даже ключевые страны физически не удастся. Выход я видел в том, чтобы роль эмиссаров была поручена сразу двум заместителям министра, предложив в качестве своего возможного напарника Владимира Федоровича Петровского. Министр эту идею поддержал, а мы с Владимиром Федоровичем разделились так: он проведет переговоры в странах Магриба, а я – в Египте, Сирии и странах Аравийского полуострова. Оба мы для этой цели получили статус специальных представителей президента СССР, что, естественно, повышало возможности общения с первыми лицами государств, куда мы направлялись.

Целей общего плана было две: получить из первых рук оценку складывающейся обстановки и предпочтительного образа дальнейших действий по преодолению кризиса и, во-вторых, изложить руководителям арабских стран наше собственное представление об обстановке и ее перспективах. В более конкретном плане предполагалось прозондировать отношение к готовившейся новой резолюции СБ, возможностям «арабского фактора», к активизации которого продолжал призывать М.С. Горбачев, отношение к линии Багдада на увязку кувейтского кризиса с арабо-израильским урегулированием, к его попыткам придать кризису религиозную окраску (мусульмане против «неверных»), втянуть в конфликт Израиль, использовать заложников и т.д. Поговорить, действительно, было о чем. Нужно было, образно говоря, сверить часы, убедиться в том, что линия СССР – и стратегическая, и тактическая – строится правильно, в частности, достаточно учитывает превалирующее настроение в арабском мире. Важно было также постараться подправить (особенно в странах Залива как наиболее остро все воспринимающих) представление о позиции Советского Союза, которое несколько оказалось смазанным в результате действий самой же Москвы.

Дополню политический фон, на котором проходили наши с Петровским поездки по странам арабского мира, еще несколькими штрихами. Багдад продолжал держаться очень воинственно, причем тональность риторики стала заметно выше. 8 ноября – день, когда в Москве шли переговоры с Бейкером, правительственная иракская газета «Аль-Гумхурия» в редакционной статье заявила, что «мать всех сражений (так в Ираке именовали возможную войну с участниками коалиции – А.Б.) сегодня стала ближе». Газета угрожала, что Ирак, если станет объектом нападения, превратит весь Аравийский полуостров в пепел, пощадив лишь Мекку и Медину. «Пламя охватит все, оно будет везде и сожжет все в каждом направлении», предупреждал официоз.7 Посетивший Багдад 11-12 ноября министр иностранных дел Китая Цянь Цичэнь в ходе долгих разговоров с С. Хусейном и Т. Азизом не обнаружил никаких признаков готовности иракского руководства выполнить требования Совета Безопасности. Впечатление, что в Багдаде не готовы даже к поискам реального компромисса, только возросло, когда стала известна позиция Багдада в отношении сделанного 11 ноября королем Марокко Хасаном II предложения созвать в течение недели чрезвычайное арабское совещание в верхах для рассмотрения вопроса о кризисе в Заливе.

Первоначально была надежда, что в Багдаде захотят воспользоваться этой инициативой. К такой мысли подводило то, что в Марокко был спешно направлен первый заместитель премьер-министра Ирака Рамадан, а зампремьера Хаммади, переговорив с королем Иордании, вылетел затем в Ливию, Тунис и Алжир. Марокканская инициатива стала толчком и для других срочных межарабских контактов: президент Египта Мубарак отправился в Ливию, а оттуда в Дамаск; активно вела себя и саудовская дипломатия.

Однако очень скоро надежды рассыпались как карточный домик. Идею саммита подорвал в первую очередь сам Багдад, выдвинув совершенно невыполнимые условия своего в нем участия. Главными из них были: отмена решений предыдущего Каирского арабского саммита и согласие обсуждать проблему Кувейта лишь в контексте других проблем региона, в частности палестинской. Обо всем этом публично заявил Рамадан, заодно сделав грубые личные выпады в адрес президента Мубарака и короля Фахда.8

Реакция последних не заставила себя ждать. Находившийся с визитом в ОАЭ министр иностранных дел Саудовской Аравии Фейсал заявил, что любой арабский саммит будет пустой тратой времени без ясно сделанного Ираком заявления о готовности выполнить резолюции ЛАГ и ООН и уйти из Кувейта, а Хосни Мубарак и Хафез Асад совместно выразили разочарование занятой Багдадом позицией. Тем не менее мы с Петровским должным образом ставили в ходе своих консультаций в арабских столицах вопрос о путях и средствах преодоления раскола в рядах арабов и активизации их собственных усилий по мирному выходу из кризиса.

И еще один штрих: 14 ноября в Багдад прибыл министр иностранных дел Ирана А.А.Велаяти. Это был первый визит такого уровня с иранской стороны в Ирак за последние 10 лет, и, естественно, он не мог не привлечь к себе внимание, особенно в странах Залива, где мне предстояло вести переговоры о ситуации, в которой многое могло зависеть как раз от того, изменит или не изменит Тегеран свое негативное отношение к захвату Кувейта и любым территориальным подвижкам в пользу Ирака.

В Сане с президентом Салехом

Первым пунктом своего маршрута я сделал Йемен. Очередность посещения столиц в общем-то принципиального значения не имела. Но среди стран, где мне предстояло вести переговоры, Йемен занимал совершенно особые позиции, да к тому же являлся членом Совета Безопасности. Так что был известный смысл начать именно с него.

В Сану я и сопровождавшие меня по всему маршруту этой поездки мой старший помощник С.А. Карпов (о нем я уже упоминал) и заведующий отделом УБВСА Александр Владимирович Салтанов прибыли 14 ноября. Нашего тамошнего посла Вениамина Викторовича Попова я хорошо знал, поскольку в начале 80-х годов он работал у меня в отделе стран Ближнего Востока и Африки Управления по планированию внешнеполитических мероприятий. Йемен стал его первым посольским назначением. Но он уже провел здесь несколько лет и хорошо успел изучить обстановку. Его предупреждение, что разговор с президентом Йемена Салехом будет сложным, полностью оправдалось.

Али Абдалла Салех принял меня на следующий день в своей личной резиденции в присутствии министра иностранных дел Абдель Керим Арьяни, с которым мне уже приходилось встречаться раньше. Салеха же я видел впервые. Как и большинство жителей этой страны, он был невысок ростом, худощав, с традиционной щеточкой черных усов. В данном случае он был одет по европейски, хотя в повседневной жизни йеменцы, как я уже успел заметить, предпочитают национальную одежду, непременным атрибутом которой является носимый на поясе в ножнах широкий кривой кинжал. В то время Салеху было 48 лет, из которых последние 12 он стоял во главе Северного Йемена, а с мая 1990 года после объединения Северного и Южного Йеменов возглавил единое государство – Йеменскую Республику (страна распалась на две части 23 года назад). После объединения в Йемене стало проживать более половины всех арабов Аравийского полуострова.

Разговор, который начался с передачи мною приветов и добрых пожеланий от М.С. Горбачева (так было и во всех прочих столицах) растянулся на три часа. Был он откровенный, дружеский по тону, но обнаружил значительные расхождения в подходах, а заодно многочисленные претензии йеменской стороны к Москве. Беседа состояла из двух частей: сначала говорили о международных делах, потом о двусторонних советско-йеменских отношениях. В обоих случаях чувствовалась заметная обеспокоенность, если не сказать нервозность, президента по поводу того, как идут дела.

Применительно к международной обстановке йеменцев сильно тревожили две вещи: растущее иностранное, прежде всего американское, военное присутствие на Аравийском полуострове и в прилегающем водном пространстве и обострившиеся отношения Йемена с Саудовской Аравией. Американцы появились в таком количестве в регионе, считал президент, вовсе не ради Кувейта, а для того, чтобы «запугать всех» и установить свое прямое господство. Он допускал, что из региона американские сухопутные войска уже не уйдут и, соответственно, винил во всем саудовцев, по приглашению которых войска западных государств пришли в регион. При этом первопричину – захват Ираком Кувейта – Салех как-то оставлял в стороне. Он вроде бы соглашался, что вторгаться войсками в другую страну «нехорошо», и тут же удивлялся, почему советское руководство не хочет – де вникнуть в причины, которые «заставили» С. Хусейна на это пойти, зачем, мол, СССР поддержал принятие Советом Безопасности известных резолюций (сам Йемен из 10 принятых к тому времени резолюций Совета Безопасности по пяти воздержался). Он считал, что все можно решить очень просто, стоит только Советскому Союзу дать гарантию, что никакого военного удара по Ираку не будет и выступить с инициативой отдать Ираку острова Бубиян и Варба, а также нефтяное месторождение Румейла. Президент выражал убеждение, что «американцы хотят спалить» регион, называл это «терроризмом», выражал пожелание, чтобы советское руководство заново проанализировало всю ситуацию и пересмотрело свое отношение к происходящему. Резко критически президент был настроен к принятию Советом Безопасности новой резолюции.

В свете изложенного понятно, что хотя наша дискуссия с А.Салехом была долгой, но, как мне сдается, каждый все же остался при своем мнении. Разговор был тем не менее отнюдь не бесполезен: он позволил лучше понять образ мыслей йеменского руководителя, рельефнее представить себе, чем на деле является официально провозглашенный Йеменом нейтралитет по отношению к конфликту. Бесспорно, было и очень важное общее в наших позициях – это, прежде всего, понимание опасности сохранения существующей в районе кризисной ситуации, необходимости скорейшего выхода из нее мирным путем.

Судя по всему, Сану больше всего беспокоило, как бы Саудовская Аравия, воспользовавшись присутствием на своей территории большого числа дружественных войск, не попыталась решить в свою пользу давний пограничный спор с Йеменом, как бы коалиция заодно с Ираком не «наказала» бы и Йемен.

Обстановка в йеменско-саудовских отношениях была и впрямь напряженной. В Эр-Рияде не прошли мимо того, что на августовском арабском саммите Йемен оказался в лагере тех, кто отказался поддержать резолюцию о направлении арабских войск на защиту Саудовской Аравии. Еще острее там отреагировали на прошедшие в Йемене демонстрации против приглашения саудовцами иностранных войск. В ответ саудовские власти лишили проживающих в Саудовской Аравии примерно два миллиона йеменцев статуса особого благоприятствования и уравняли их со всеми остальными арабскими иммигрантами. На практике это означало, что отныне йеменец, чтобы иметь работу и право на проживание, должен был найти себе саудовского поручителя, что в создавшейся обстановке было непросто. В результате сотни тысяч йеменцев в короткие сроки были вынуждены покинуть Саудовскую Аравию и вернуться на родину. Президент Салех в разговоре со мной назвал цифру – 750 тысяч человек, что, конечно, очень существенно для страны с населением около 11 миллионов. Масса появившихся переселенцев сразу обострила безработицу и другие социальные проблемы Йемена, который был в то время на Аравийском полуострове не только самой населенной, но и самой бедной страной. Саудовское правительство к тому же прекратило и финансовую подпитку своего южного соседа. Вместе с тем, у меня сложилось впечатление, что йеменское руководство не собиралось корректировать свою внешнеполитическую линию. Последующие месяцы это подтвердили.

Остро прошло и обсуждение некоторых двусторонних вопросов. Президент Салех начал эту часть беседы с упрека, который заставил меня удивленно поднять брови. «Москва берет нас за горло»,– заявил президент. Оказалось, что под этим он имеет в виду желание наших соответствующих ведомств получить с Йемена его долги нам и перевести военное сотрудничество на новые финансовые рельсы, ибо по старым ехать дальше было уже нельзя из-за возникших у СССР собственных больших финансовых трудностей. Президент же хотел, чтобы все оставалось по-прежнему, то есть чтобы в советских военных академиях и училищах йеменцев продолжали обучать бесплатно, чтобы командируемые в Йемен специалисты получали прежнее сверхскромное вознаграждение, чтобы в Йемен были поставлены новые партии оружия и запчастей (опять же в кредит), а платежи по старым кредитам и по процентам были заморожены на ближайшие два – три года. Были у президента претензии и к нашим нефтяникам.

Конечно, у СССР были свои интересы в Йемене (заходы судов, авиабазирование и т.п.), за обеспечение которых предполагались определенные ответные услуги. Но общая ситуация и особенно финансовые возможности СССР быстро менялись, и не в лучшую сторону. К сожалению, наши зарубежные партнеры не всегда были готовы это учитывать, в чем в данном случае мне и пришлось убедиться. Впрочем, я выполнил свое обещание президенту Салеху и направил в Москву обстоятельное донесение по всем поставленным им вопросам двустороннего сотрудничества. Главным, конечно, оставалась обоюдная заинтересованность в сохранении и развитии различных форм и направлений взаимовыгодного советско-йеменского взаимодействия.

Если разговор с президентом Салехом меня не во всем удовлетворил, то несколько часов, что у меня выдались свободными для осмотра города, полностью изменили мое настроение: до того интересна и впечатляюща была эта пешая прогулка. ЮНЕСКО недаром объявила район старого города Саны культурным достоянием мирового значения. Это поистине уникальный памятник средневековой архитектуры – сохранившиеся до сих пор десятки пяти-семиэтажных жилых зданий из обожженного красного кирпича или даже желтого кирпича-сырца поражали искусством внешней архитектурной отделки (межэтажные фризы, другие приемы декора, разнообразие окон – то продолговатых, то квадратных, то арочных, то круглых, причем нередко с цветными стеклами). Как правило, окна были обведены белым, белым же выделены фризы, что делало здания очень нарядными. Впечатление ажурности усиливается многочисленными балкончиками, выступами, нишами. Часто можно встретить на наружних стенах мазаичные украшения. Однако, как и в средние века, в этих домах нет ни водопровода, ни канализации (все удобства во дворе). Во всяком случае так выглядели отреставрированные дома, в которых мне удалось побывать. Возможно, есть и иные, где от средневековья остались только внешние стены, а внутри все заменено.

По контрасту со старым городом новая застройка не впечатляла. Она бедновата и как-то безлика в отличие от современного архитектурного великолепия арабских стран Залива. Но там и совсем другие деньги – Йемен же пока страна очень скромного достатка.

В Каире с президентом Хосни Мубараком

15 ноября мы перелетели из Саны в Каир. С лета 1986 года, когда я был переведен с поста посла в Египте на работу в Нью-Йорк, мне не доводилось бывать в Каире, и я с нетерпением ждал новую встречу. Египетская столица – не только большой, но и очень динамично развивающийся город. По дороге из аэропорта сразу бросились в глаза и новые длинные эстакады, и новые высокие здания, внесшие перемены в панораму города. Успел сменить свое местоположение и египетский МИД, и уж особенно приятно мне было разместиться в новом многоэтажном жилом здании посольства на набережной Нила.

Когда я в 1986 году наносил прощальный визит президенту Хосни Мубараку, он сказал, что я уеду от него с хорошим подарком. Им оказался тот самый жилой дом, в свое время конфискованный у нас Анваром Садатом. Теперь президент Египта возвращал его законному владельцу – Советскому Союзу. Об этом, тогда еще недостроенном здании я не раз заводил разговор с президентом. Он обещал. То, что Хосни Мубарак человек слова, я знал и раньше по другим делам. Но было, конечно, очень приятно еще раз убедиться в том, что свои обещания президент не только помнит, но и выполняет.

Наш видный арабист Владимир Порфирьевич Поляков был назначен послом в Египет по второму разу, что довольно редко случается в дипломатической практике. И здесь тоже восторжествовала справедливость. В первый раз ему пришлось уехать оттуда досрочно из-за резкой смены политического курса А. Садатом. Назад он вернулся в августе 1990 года. Первые дни кувейтского кризиса мы несли мидовскую вахту вместе с ним как начальником УБВСА, и вот теперь вновь нам предстояло заниматься этим же вопросом.

Сначала у меня состоялась дружеская встреча с некоторыми моими добрыми знакомыми – египтянами, которую организовал известный предприниматель, много сделавший и продолжающий делать для развития экономических отношений с нашей страной, доктор Ибрагим Камель. Говорили и о делах. В частности, там мы обстоятельно обсудили кувейтский кризис с начальником политической канцелярии президента Усамой эль-Базом. На следующий день эта тема проговаривалась в ходе моего визита к министру иностранных дел Исмату Абдель Магиду и затем у президента Хосни Мубарака. Разговаривать в Каире было легко и не только потому, что мы с президентом были почти одного возраста и знали друг друга, но и в силу большой близости позиций СССР и Египта в отношении кризиса. Не требовалось никого ни в чем убеждать.

По отдельным ремаркам Х.Мубарака было заметно, что он считает себя обманутым Саддамом Хусейном и сильно задет его колкостями в собственный адрес, переживает, что после 2 августа свыше 270 тысяч египтян были вынуждены покинуть Ирак и Кувейт, где раньше честно трудились. Вместе с тем было столь же очевидно, что возникший в арабском мире раскол и тем более перспектива военного столкновения не вяжутся с представлениями президента о том, как полагалось бы вершить дела в регионе. Египет одним из первых откликнулся на призыв Кувейта и Саудовской Аравии о помощи, направив сначала полк спецназа, а потом механизированную дивизию, две артиллерийские бригады и танковую дивизию. Как и Москва, Каир отдавал предпочтение политическому решению и считал, что надо дать Багдаду еще какое-то время на размышление. В тот же день президент Мубарак и публично высказался за то, чтобы использование силы против Ирака было отложено на два-три месяца, в надежде, что за это время кризис рассосется. Египетское руководство положительно относилось к тому, чтобы Совет Безопасности уже теперь санкционировал применение силы, чтобы таким образом четко обозначить перед Багдадом альтернативу – или добровольный уход из Кувейта, или война с коалицией.

Мы сами, – отмечал Хосни Мубарак, – тоже находимся между двумя огнями: с одной стороны, не хотим войны и разгрома Ирака, не призываем к военному удару по нему, но с другой, не можем и примириться с оккупацией Кувейта. Иракские претензии могут рассматриваться за столом переговоров, но только после того, как произойдет полный вывод иракских войск из Кувейта в соответствии с резолюциями ООН. Чтобы прийти к мирному решению, Саддам Хусейн должен понять, что если он вовремя не уйдет, то удар неизбежен. Но у него не будет стимула уходить, если не будет четко обозначен крайний срок и не будет убедительной материальной угрозы такого удара. Путь к гибкости лежит только через давление и военное, и политическое. Поэтому СССР и другие члены Совета Безопасности, считал Мубарак, должны установить для Багдада определенный лимит времени на уход из Кувейта, а не пытаться выступать с новыми инициативами, которые лишь создают у С. Хусейна ложное впечатление о возможности сохранить захваченное. Добиваясь этого, он старается затянуть решение проблемы, старается найти бреши в коалиции, пытается торговаться. Тот, кто действительно хочет для данного конфликта мирного решения, подчеркивал Мубарак, не должен постоянно выдвигать мирные инициативы, не должен втягиваться в торговлю принципами, ибо Багдад все еще считает, что есть некий третий путь, на который он может выйти с помощью тактики затягивания и маневрирования.

По мнению президента, чем больше появляется инициатив, тем меньше ясности в позициях. Мубарак назвал ошибочной палестинскую инициативу, предусматривающую территориальные уступки в пользу Ирака. Напротив, надо твердо держаться в рамках принятых ООН решений.

Не импонировала египтянам и идея короля Марокко о созыве арабского саммита, поскольку раскол в арабском мире не позволит его провести конструктивно и убедительно. В целом, в Каире не считали, что арабский фактор способен в таких условиях сыграть существенную роль, и делали ставку на Совет Безопасности и коалицию.

Президент призывал СССР продолжать убеждать С. Хусейна в том, что у него нет выбора, а есть только один приемлемый вариант действий – уход из Кувейта. При этом Хосни Мубарак советовал не обращать внимания на критику позиции Москвы со стороны Багдада, который старается расшатать эту позицию, доказывая всем, что у СССР нет – де собстственной политики, что он якобы «плетется в хвосте у США» и т.д. В большинстве арабских стран хорошо понимают, подчеркивал президент, что это не так, но не следует и сбрасывать со счета воздействие иракской пропаганды на отдельные страны. В этом плане он советовал усилить наше внимание к разъяснению позиции СССР среди суданцев, тунисцев и палестинцев. Отметил он и наличие проиракских партий в Мавритании, Иордании, Йемене, подпитываемых иракскими субсидиями.

Во время бесед в Каире в общем плане затрагивались также вопросы будущей системы безопасности в регионе. С египетской стороны акценты делались на четырех моментах – непременном участии Египта в такой системе, уничтожении в регионе атомного, химического и бактериологического оружия, созыве конференции по БВУ и связи между безопасностью и экономическим развитием стран региона (применительно к последнему проскользнула мысль насчет необходимости помощи со стороны стран Залива бедным арабским странам). Вопросы двусторонних советско-египетских отношений в официальных беседах почти не обсуждались. Мы лишь констатировали с удовлетворением, что они развиваются по восходящей и что надо продолжать быть в тесном контакте и стараться действовать согласованно.

Как ни приятно было мне находиться в Египте, но в тот же вечер пришлось вылететь в Джидду, где в то время пребывал король Саудовской Аравии Фахд.

В Джидде с королем Фахдом

Джидда расположена на Красном море и является как бы второй столицей Саудовской Аравии, где король и его двор обычно проводят определенную часть года, так как в климатическом плане жизнь на побережье имеет свои преимущества перед Эр-Риядом. Но осень 1990 года имела еще и ту особенность, что в Эр-Рияде в связи с прибытием в Саудовскую Аравию большого числа иностранных войск заметно выросло присутствие иностранцев, и это обстоятельство также делало Джидду предпочтительным местом для пребывания королевской семьи, если принять во внимание консервативные традиции и обычаи страны.

В Джидду мы прилетели поздно вечером. Поскольку в Саудовской Аравии в то время еще не было никаких советских представительств, встречали нас только саудовские официальные лица. О богатствах страны, накопленных благодаря большим масштабам нефтедобычи, я был наслышан, но увиденное все же произвело на меня впечатление с первых же минут пребывания на саудовской земле. Зал приема высоких гостей аэропорта поражал размерами и благородным великолепием цветового подбора ценных пород камня, которым были выложены пол и стены, и сверканием свешивающихся откуда-то с большой высоты гигантских люстр. Впечатляла и сама церемония встречи, сопровождавшаяся предложением маленькой чашечки арабского кофе. Почему чашечка была именно такой, я понял, как только ее выпил – кофе был небывалой крепости. Но больше всего меня поразило, как эту чашечку наполняли: высокий красивый араб в белоснежном саудовском одеянии отставил куда-то далеко в сторону левую руку с чашечкой и буквально метнул в нее с полуметрового расстояния из красивого кувшина с длинным изогнутым носиком тонкую струйку кофе, не пролив ни капли и наполнив сразу всю чашечку до краев. Эту процедуру он проделал трижды по числу прибывших и каждый раз с одинаковым успехом (ни в одной арабской стране я такую изящную форму угощения кофе больше не встречал – везде было попроще).

В Джидде меня ожидал, однако, и сюрприз совсем иного сорта, заставивший основательно поволноваться. Ужин у нас был в самолете, поэтому, прибыв в отель, мы сразу же разошлись по своим номерам, так как на утро предстояли деловые встречи. Но после крепкого кофе сон не шел, и я включил свой транзисторный приемник, который обычно брал в командировки, – хотел послушать новости. Не знаю, на какую радиостанцию я напал (она вещала на английском языке), но услышанное буквально меня ошарашило. Речь шла об опубликованном в тот день в «Нью-Йорк таймс» интервью Е.М.Примакова, в котором он высказался против принятия Советом Безопасности резолюции, допускавшей применение против Ирака силы. Как следовало из обзора этой статьи, Евгений Максимович вместо этого предлагал предпринять еще одну попытку уговорить Саддама Хусейна покинуть Кувейт, заявляя, что это может получиться, если дать ему возможность «спасти лицо». Примаков предлагал, чтобы с этой целью «пятерка» постоянных членов Совета Безопасности и Лига арабских государств совместно направили в Багдад эмиссара с соответствующим набором стимулов. «Пакет», говорилось в обзоре, должен быть большим, включающим в себя высказывавшиеся до сих пор соображения по взаимосвязи кувейтского кризиса с общим ближневосточным урегулированием, включая решение палестинской проблемы, а также рецепты, которые предлагались в Лиге арабских государств по разрешению спорных вопросов между Ираком и Кувейтом. Если и это не устроит Саддама Хусейна, то тогда, по мнению Примакова, нужно будет принимать в Совете Безопасности резолюцию о применении силы и сразу же приступать к военной операции. Из передачи следовало, что все эти соображения Евгений Максимович только что высказал в Нью-Йорке и что, по его мнению, такого рода идеи будут выдвинуты на днях в Париже Горбачевым во время его встречи с Бушем.

Я слушал и не верил своим ушам. Еще два дня назад, когда я улетал из Москвы, вся диспозиция к Парижу выглядела совсем по-другому, да и прошедшие всего неделю назад переговоры с Бейкером в Москве не содержали ни малейшего намека на возможность подобного поворота в советском подходе. Главное, что меня смутило, это прямая ссылка на то, что такой будет наша позиция в Париже. Зная о близости Е.М.Примакова к президенту СССР, я не мог не отнестись со всей серьезностю к только что переданной новости. С Евгением Максимовичем мы не раз встречались, и я знал его как человека ответственного, осторожного, который не станет бросать слов на ветер. Между тем, уже утром мне предстояла встреча с королем Фахдом, на которой я должен был выступать в качестве спецпредставителя М.С. Горбачева. Какой же линии, спрашивал я себя, мне придерживаться в разговоре с королем-прежней или новой, если таковая на самом деле принята президентом СССР? Выход был один – надо было немедленно связываться с Москвой. Так я и поступил. К счастью, дозвонился довольно легко. В секретариате Э.А.Шеварднадзе за поздним временем никого кроме дежурного уже не было. Обрисовав ему ситуацию, просил срочно сориентировать, как все обстоит на самом деле. Дежурный нужной мне информацией не располагал, но обещал выяснить. Условились, что через час я вновь позвоню. Время я коротал с радиоприемником, но ничего интересного больше не услышал. Вновь набираю московский номер. И все сразу встает на свои места. Мне сообщили, что позиция у нас прежняя, что Е.М.Примаков находится в Нью-Йорке с частным визитом и высказывался, наверное, чисто в личном плане. Так для меня и осталось загадкой, упомянул ли Евгений Максимович о Париже, как говорится, всуе или за этим все же что-то стояло. На следующий день, прилетев в Дамаск, я узнал, что в другом, более позднем интервью американскому телевидению Е.М.Примаков подтвердил, что высказываемые им соображения о путях разрешения кувейтского кризиса носят личный характер, но шороху они все равно наделали порядочно.9 Вопросы о высказываниях Примакова задавались журналистами и американской администрации в Вашингтоне, и Бейкеру в Брюсселе, где он в тот день находился. Последний заявил, что не считает мнение Е.М.Примакова отражающим нынешнюю позицию президента СССР.

Но вернемся к пребыванию в Джидде. На утро у меня состоялись две встречи: одна с министром иностранных дел принцем Саудом Фейсалом и после нее с королем Фахдом. На этой второй встрече помимо министра иностранных дел было еще несколько человек, но говорил только король. Саудовская Аравия была абсолютной монархией в самом полном смысле этого понятия: ни парламента, ни политических партий в стране не было. Все вершилось именно королем или от его имени назначенными им лицами, в основном из числа членов королевской семьи.

Полагаю, что я стал одним из первых советских должностных лиц, которых принимал у себя король Фахд. Уже одно это придавало нашей встрече некую особость и, видимо, взаимный интерес. Во всяком случае у меня он присутствовал.

Король произвел на меня приятное впечатление. Уже тогда он был пожилым человеком, и, судя по всему, богатый жизненный и государственный опыт в сочетании с умом, образованностью и хорошим воспитанием помогали ему быть не только любезным хозяином, как того требуют арабские обычаи, но и весьма интересным собеседником. Говорил он свободно, проявляя знание не только общей международной ситуации, но и, как мне показалось, достаточно хорошо представляя себе особенности позиции Советского Союза в отношении кризиса в Заливе. Впрочем, и слушать он тоже умел, так что разговор складывался непринужденно.

Сначала он шел вокруг только что состоявшейся нормализации советско-саудовских отношений. Они не были до этого плохими. Их просто не было как таковых на протяжении нескольких десятков лет – ни политических, ни экономических, ни каких-либо еще. И вот теперь через несколько дней в Москву и Эр-Рияд должны были прибыть передовые группы, чтобы организовывать открытие посольств. Предстоял также визит в Москву саудовского министра иностранных дел. С удовлетворением говорили об этом, о наступивших переменах и открывающихся перспективах взаимовыгодного сотрудничества в различных областях, в том числе экономической. Король особо отметил, что испытывает высокое уважение и самые добрые чувства к Советскому Союзу и его политике, подчеркнул желание Саудовской Аравии развивать с нашей страной отношения дружбы. Кризис в Заливе очень рельефно выделил для его страны значение взаимопонимания и сотрудничества с СССР, ценность советской поддержки. Выражая признательность своей страны за позицию, которую СССР занял в отношении иракской агрессии, король просил передать эти его чувства советскому руководству, выражал надежду, что и в посткризисный период роль СССР в регионе будет столь же положительной и заметной.

Король деликатно обошел тему нашего неучастия в МНС, понимая, надо думать, нереальность добиться изменения позиции СССР в этом вопросе. Упор поэтому им делался на политической стороне дела. Мы констатировали единое понимание, что политическая работа по преодолению кризиса должна по-прежнему концентрироваться в Совете Безопасности ООН и продолжать строиться вокруг требования безотлагательного и безусловного прекращения агрессии и восстановления в полном объеме суверенитета Кувейта.

Король Фахд, а до него министр иностранных дел Фейсал с особой озабоченностью говорили о проводимой Ираком политике ассимиляции Кувейта и значении в этой связи фактора времени, поскольку затягивание кризиса, сохранение режима оккупации не только умножает страдания оставшегося в Кувейте населения и кувейтских беженцев (а в Саудовской Аравии их свыше 300 тысяч), но и позволяет продолжать Багдаду осуществлять демонтаж Кувейта как государства и общества по многим направлениям. И без слов было понятно, что дело не только в Кувейте и кувейтцах, но и в самой Саудовской Аравии, для которой фактор времени имел колоссальное значение. Король решился на очень трудный шаг, пригласив на территорию Саудовской Аравии войска немусульманских стран, и был теперь как хранитель главных мусульманских святынь зажат в тиски календаря обязательных религиозных мероприятий – рамадана и хаджа (рамадан в 1991 году начинался 17 марта, и, следовательно, для Саудовской Аравии было крайне важно покончить с кризисом непременно к этой дате). Были и другие обстоятельства, не позволяющие долго ждать. Саудовская Аравия взяла на себя все расходы по размещению, питанию, обслуживанию и иному обеспечению находящихся на ее территории иностранных войск (на момент нашего прибытия в Джидду их число превысило уже полмиллиона человек). Каждый день их пребывания в Саудовской Аравии обходился ей в очень крупную сумму, и даже такая богатая страна, как Саудовская Аравия, не могла долго нести эту ношу, не начав испытывать финансовые трудности. Поэтому внутренне я был готов к тому, что именно со стороны саудовского руководства следует ожидать настойчивой постановки вопроса о принятии Советом Безопасности резолюции, санкционирующей применение силы.

С саудовской стороны, действительно, были сделаны соответствующие высказывания. Нас настоятельно просили поддержать принятие Советом Безопасности такой резолюции. Я отвечал в том плане, что в Москве сейчас тщательно взвешивается такая идея и что одна из главных целей моей поездки в регион состоит именно в том, чтобы выяснить на месте мнение руководителей арабских стран, как следует дейстововать дальше. По мнению собеседников, опыт трех с половиной месяцев, прошедших с момента захвата Кувейта, и предпринятые иракскими войсками меры по укреплению обороны захваченной территории говорят только об одном: Багдад не намерен добровольно уйти из Кувейта. Вместе с тем с саудовской стороны признавалось, что некоторый резерв времени у коалиции еще есть, но небольшой, и что пора обозначить перед Ираком через Совет Безопасности четкую перспективу – или он уходит, или против него будет применена сила, и в этом случае огромный ущерб будет нанесен прежде всего Ираку.

Король Фахд ясно дал понять, что достижение удовлетворительного решения в арабских рамках практически невозможно, а потому попытки отдельных стран (имелось в виду Марокко) созвать общеарабский форум или даже минисаммит скорее будет работать на затягивание кризиса, чем на его преодоление. Весьма определенно в негативном плане с саудовской стороны говорилось о попытках увязать уход Ирака с различными уступками ему за счет Кувейта, как бы это ни называлось – «спасением лица», «вознаграждением» или же «премией». Это только играет на руку Саддаму Хусейну, ужесточает его позицию и может создать опасный прецедент для урегулирования других проблем региона.

В отношении посткризисного устройства разговор носил довольно общий характер. Было, однако, ясно, что сами саудовцы исходят из того, что американских и других западных иностранных войск на территории их страны после завершения кризиса не останется. Ядром стабильности в регионе они видели союз трех стран – Саудовской Аравии, Египта и Сирии и, естественно, Союз сотрудничества стран Залива. Взаимоотношения с Ираком виделись пока туманно, скорее всего из-за неясности, в каком состоянии выйдет из кризиса иракский баасистский режим. Эр-Рияду, понятно, хотелось бы, чтобы он лишился военных клыков и больше не мог угрожать соседям. При этом тщательно проводилось различие между Ираком как братской арабской страной и ее верхушкой, вставшей на путь военного авантюризма.

Такое же различие в Саудовской Аравии проводили между проблемой освобождения палестинских территорий (тут все как бы оставалось по старому) и отношением к руководству ООП, которое, как считали в Саудовской Аравии, проявило себя далеко не лучшим образом в вопросе об аннексии Кувейта. Саудовская сторона была также категорически против попыток Багдада связать кувейтский кризис с БВУ.

В целом, беседы в Джидде показали близость нашего и саудовского подходов с точки зрения неприемлемости агрессии и ее последствий, но чувствовалась и разница: мы продолжали делать упор на мирное урегулирование через политическое и экономическое давление; саудовцы же, отдавая дань его предпочтительности, исходили по сути из неизбежности силового решения и делали все от них зависящее, чтобы его как следует подготовить и материально, и политически. Тут давала себя знать прежде всего разница в положении: Саудовская Аравия после захвата Кувейта испытала шок прямой военной опасности для себя и выхода Ирака на позиции регионального доминирования. Для Москвы же вопрос в такой плоскости не стоял и имел другие измерения.

К сожалению, крайний недостаток времени заставил нас покинуть Джидду сразу по завершении беседы с королем. Надо было успеть на самолет, чтобы добраться до Дамаска, где на следующий день должна была состояться моя встреча с Хафезом Асадом.

В Дамаске с президентом Хафезом Асадом

Во второй половине дня 18 ноября мы уже были в Дамаске. Там нас встретил посол Александр Иванович Зотов (до этого я с ним не был знаком) и представители сирийского МИДа. Остаток дня и вечер мы провели в посольском комплексе за обсуждением разных вопросов – политических, кадровых, финансовых и прочих, которых всегда у послов накапливается много, и которые они стараются по мере возможности решить или продвинуть, пользуясь прибытием начальства.

Поскольку на следующий день встреча с президентом Асадом передвинулась на 6 часов вечера, появилась возможность познакомиться с Дамаском, который известен тем, что из всех городов мира, как утверждают, имеет самую долгую историю непрерывного человеческого обитания в нем (впервые упоминается за 25 веков до нашей эры). Кто им только ни владел: египтяне, евреи, ассирийцы, персы, греки, римляне, арабы, турки и даже французы (по мандату Лиги наций после Первой мировой войны), пока, наконец, Сирия не стала независимым государством в 1946 году.

Дамаск живописен благодаря холмам, на которых он раскинулся, бульварам и весьма своеобразной смеси старого и нового, арабского и европейского. Запомнилась обширная мечеть Омейядов, построенная на месте, где различные культовые сооружения сменяли друг друга последние три тысячи лет, иногда мирно сосуществуя. Именно этим объясняется, например, то, что внутри мечети прямо в молельном зале находится небольшой храм-усыпальница Иоанна Крестителя. А еще мне запомнились натянутые поперек некоторых улиц транспаранты с портретами Хафеза Асада – длинные во всю ширину улицы ряды совершенно одинаковых портретов. Подобного способа графической политической агитации мне еще видеть не приходилось.

К этому времени Хафез Асад стоял во главе государства уже 20 лет и заслуженно пользовался репутацией одного из самых осмотрительных и умелых арабских лидеров, твердо державшего в своих руках бразды правления. Был он известен и как очень упорный переговорщик, которого еще никому не удавалось политически переигрывать. В СССР считался одним из наиболее последовательных сторонников арабо-советского сотрудничества, за что в свою очередь его откровенно недолюбливали на Западе, особенно американцы, долго державшие Сирию в черном списке пособников международного тероризма и лишь в самое последнее время в связи с кризисом в Заливе начавшие активно обхаживать Дамаск.

Хафез Асад принял нас с А.И. Зотовом в своей резиденции, расположенной у вершины склона одного из холмов – современном, строго функциональном приземистом здании, лишенном всякого внешнего украшательства. Столь же простым и строгим было внутреннее убранство, огромный контраст в сравнении не только, скажем, с дворцом короля Фахда в Джидде, но и дворцовыми постройками в Каире, где обычно принимает гостей президент Мубарак.

Мы расположились в стоящих вдоль стены креслах светлой кожи с небольшим, тоже светлым квадратным столиком между нами. Напротив разместились наш посол и министр иностранных дел Сирии Фарук Шараа, с которым я уже раньше встречался, и сбоку – переводчики. Потом по публикуемым в газетах и журналах фотографиям Х. Асада с различными визитерами я убедился, что он всех принимал в одном и том же помещении и в тех же самых креслах. Может быть, в этом была какая-то своя символика, например, желание показать простоту, скромность, готовность власти довольствоваться малым.

Двухчасовая беседа прошла насыщенно, интересно и дала мне возможность убедиться, что сирийский руководитель филигранно владел дипломатической техникой. Я это понял на следующем примере. Мне было важно выяснить отношение Сирии к возможной резолюции СБ, устанавливающей для Ирака крайний срок на вывод войск. Х. Асад сказал мне, что этот вопрос уже ставил перед ним американец Келли, но он не сказал ему ни «да», ни «нет». В Дамаске и сейчас продолжают его изучать и пока не определились. За этим мало устраивающим меня сообщением последовала, однако, целая серия рассуждений президента о том, что при каких-то условиях такая резолюция может оказаться полезной, при таких-то не очень и т.д. В результате у меня сложилось вполне определенное впечатление, что Сирия, во-первых, за то, чтобы любые возможные шаги предпринимались только через Совет Безопасности, при максимальном сохранении его сплоченности, особенно среди «пятерки» его постоянных членов. Во-вторых, что Сирия на деле отнюдь не против резолюции СБ о крайнем сроке, но не хочет, чтобы кто-то мог определенно сослаться на ее позитивное отношение, ибо речь все же шла о возможности применения силы против арабской страны и, кроме того, со стороны коалиции, где ведущая роль принадлежала США, с которыми у Дамаска отношения были все еще натянутые (показательно, что направив в числе первых спецназ и бронетанковую дивизию в Саудовскую Аравию, Дамаск поставил их в подчинение не американскому, а саудовскому со-командующему. И лишь почти в самый последний момент дал добро на участие сирийских войск в операции по освобождению Кувейта и без права захода на иракскую территорию).

Глубокая вражда между президентами Сирии и Ирака, длившаяся уже не одно десятилетие, была хорошо известна. Поэтому жесткий подход Дамаска к захвату Ираком Кувейта воспринимался как нечто само собой разумеющееся. Его Хафез Асад продемонстрировал и на этот раз. Он твердо заявил, что всю полноту ответственности за случившееся и за его последствия несет Саддам Хусейн, что он оказывает скверную услугу арабской нации, что пора кончать с иракской агрессией, нарушением Багдадом международного права и арабских традиций, требуется строго выполнить резолюции Совета Безопасности и Лиги арабских государств, не допуская при этом никакого торга с Ираком, сделок с ним или его вознаграждения. Арабского решения проблемы быть не может. Йемен, Иордании и ООП, по мнению президента, фактически подыгрывают Саддаму Хусейну и, возможно, были в той или иной степени причастны к его замыслу. Раскол в арабских рядах сохраняется, тем самым подрывая действенность арабского фактора и возможности его использования для мирного урегулирования кризиса.

По оценке Х.Асада, Египет и Саудовская Аравия испытывают сходные с Сирией чувства в том, что касается поведения иракского руководителя. Они разделяются в полной мере и арабскими странами Залива. Те же арабские государства, что географически подальше от зоны конфликта, менее остро чувствуют ситуацию, высказывают иногда малоподходящие идеи. Я полагал, отметил президент, что Багдад ухватится за марокканское предложение об арабском совещании в верхах или, по крайней мере, промолчит, но он, напротив, обставил его такими своими условиями, что оно сразу стало непроходным.

Президент Асад не скрывал, что его беспокоит будущее, в частности, как скажется крупное поражение Ирака на расстановке сил на Ближнем Востоке, не приведет ли оно к усилению Израиля, не насытят ли его американцы еще больше своим оружием. Сирия была против военного присутствия Запада в регионе. В том, что американские сухопутные войска покинут Саудовскую Аравию, президент не сомневался, но что в целом американские позиции на Ближнем Востоке после конфликта станут более сильными, Хафез Асад также рассматривал как неизбежность, что его не радовало.

Президент считал совершенно неуместным увязывать кувейтский кризис с БВУ. Кувейт – не израильская территория, заметил он. Какой же тут может быть размен? Да и с какой стати вообще вводить Израиль во внутриарабское уравнение! Президент также не был сторонником того, чтобы сразу после освобождения Кувейта немедленно приступать к БВУ. Он полагал, что сначала арабам нужно привести в порядок свои ряды, нарушенный кувейтским кризисом, и только затем, уже с более прочных позиций переходить к БВУ. При этом он обратил внимание на то, что в средствах массовой информации, особенно американских, нередко ставят знак равенства между БВУ и палестинской проблемой, что как бы выводит за скобки другие важные аспекты урегулирования (он имел в виду, конечно, вопрос об освобождении Голанских высот, хотя прямо их и не называл). Замечание президента было совершенно уместным, так как наша пресса тоже порой грешила таким упрощением.

В ходе моей поездки по странам Ближнего Востока практически в беседе с каждым арабским руководителем возникал вопрос о положении в Советском Союзе. Чувствовалось, что арабов это волнует. Как никак на протяжении четырех десятков лет они имели возможность опираться на нас в борьбе за упрочение своей самостоятельности. Политическая и военная биполярность мира их очень устраивала. И теперь они с тревогой наблюдали за кризисными явлениями в советской экономике, внутренней нестабильностью, утратой Советским Союзом многих международных позиций. Затронул эту тему и президент Асад, задав мне ряд вопросов. Со своей стороны он подчеркнул, что в Сирии, как и в ряде других арабских стран продолжают видеть в СССР важный фактор поддержания безопасности в регионе, а потому хотят, чтобы СССР преодолел нынешние трудности, остался мощным и внутренне сплоченным государством.

Вот на этой дружественной ноте и завершился памятный мне разговор с Хафезом Асадом. А на утро мы вылетели непосредственно в зону Персидского залива – в Катар.

Но сначала о том, что происходило в это время в Париже. Мое пребывание в Сирии совпало со встречами в Париже между руководителями Советского Союза и Соединенных Штатов.

Советско-американские контакты в Париже

18 ноября в Париже Э.А. Шеварднадзе и Джеймс Бейкер согласовали в основном текст проекта резолюции Совета Безопасности. Бейкер принял «паузу доброй воли» и наше предложение заменить упоминание о силе выражением «все необходимые средства». После встречи министров открытым остался лишь вопрос о крайнем сроке. Советская сторона предлагала сделать им 31 января 1991 года, американцы держались за 1 января. (Окончательно этот вопрос был решен только в Нью-Йорке перед заседанием СБ, но уже в Париже, если верить Бушу, М.С.Горбачев дал согласие на середину января).3

19 ноября состоялась встреча М.С.Горбачева и Джорджа Буша, где произошла своего рода ратификация договоренностей, достигнутых накануне руководителями внешнеполитических ведомств, по формулировкам резолюции. Споров не было. Президент СССР, как и в Москве, когда принимал Бейкера, упор делал на мирном политическом решении, с предпочтительностью чего американский президент охотно соглашался. При этом оба, надо полагать, хорошо понимали, что дело так или иначе движется к развязке. «Проблема должна быть решена. Ее нельзя не решить, – говорилось в официальном сообщении о встрече президентов. Президенты считают, что все, что было предпринято до сих пор в рамках ООН, правильно, отвечает духу и букве резолюций Совета Безопасности. М.С.Горбачев и Дж. Буш провели – на основе имеющейся у них обоих информации – подробный анализ положения в Персидском заливе на данный момент, констатировали серьезную опасность для мирового сообщества и согласились в том, что необходимо вновь обсудить ситуацию в рамках ООН».4

В Париже М.С.Горбачев проговаривал ситуацию в Заливе также с Миттераном, Тэтчер, Колем, некоторыми другими руководителями. В интервью советскому и французскому телевидению 21 ноября президент СССР заявил: «Мы не можем допустить, чтобы такое грубое попрание международного права, независимости народов, свободы, когда целое государство подвергается агрессии, аннексируется, осталось безнаказанным. Это неприемлемо. Это мы подтвердили еще раз с президентом Бушем, как и со всеми другими участниками обмена мнениями по этим вопросам».5

Буш пишет, что по соображениям сугубо внутреннего порядка Горбачев просил его пока не разглашать достигнутые между ними договоренности по содержанию резолюции. Поэтому ни в официальном сообщении, ни на пресс-конференциях о ней ничего не было сказано. Это сразу же породило множество слухов о советско-американских разногласиях, холодной атмосфере встречи между Горбачевым и Бушем и т.п. На самом деле, по оценке Буша, это была самая теплая их встреча из всех состоявшихся как в личном плане, так и с точки зрения выявившегося единства подходов к обсуждавшимся вопросам.6

Из Парижа Бейкер отправился согласовывать проект резолюции Совета Безопасности с министрами иностранных дел Йемена, Колумбии и Малайзии – стран, еще не охваченных консультациями со стороны США как председателя СБ. А Э.А.Шеварднадзе вылетел в Китай, где в городе Урумчи у него состоялась встреча с министром иностранных дел КНР Цянь Цичэнем. Там тоже речь шла в значительной мере о предстоящем заседании СБ и путях преодоления кувейтского кризиса. Еще в Москве Шеварднадзе сказал Бейкеру, что, по его мнению, Китай скорее всего воздержится при голосовании резолюции. В Урумчи это впечатление укрепилось. Блокировать резолюцию Пекин в любом случае не собирался, но мог проголосовать и «за», если Вашингтон продемонстрирует готовность пойти достаточно далеко в снятии антикитайских ограничений, введенных в 1988 году после событий на площади Тяньаньмынь. Министры констатировали, что в позициях двух стран в отношении положения в районе Персидского залива имеется много общих моментов.

До принятия резолюции оставались считанные дни.

Мои переговоры в Катаре, ОАЭ и Бахрейне

Из арабских стран Залива помимо Саудовской Аравии я планировал посетить Катар и Объединенные Арабские Эмираты. Бахрейн добавился уже в ходе поездки по его инициативе и благодаря любезности правительства ОАЭ, предоставившего для этой цели свой самолет (кстати, это еще один из показателей резко возросшего интереса стран Залива к СССР, в котором – и это было одним из следствий кувейтского кризиса – как-то сразу увидели ценного партнера, с которым надо непременно иметь политические и иные отношения). Что касается Омана, то наносить визит в эту страну я не собирался, так как туда по иным делам в это же время отправился член Президентского совета академик Ю.А.Осипьян, которого мы попросили проговорить заодно и интересующие нас вопросы.

Все три страны Залива, которые я посетил, территориально находились близко друг от друга и имели между собой очень много общего и с точки зрения истории, и в плане их современного состояния. Все они получили независимость в 1971 году, когда Великобритания вынужденно сворачивала свое присутствие в Заливе; все стали по государственному строю абсолютными монархиями (без политических партий, парламентов, выборов и других привычных нам институтов современной демократии); благополучие каждой из этих стран зиждется на нефти (самой первой арабской страной, где была открыта нефть, стал в 1931 году Бахрейн, но промышленная эксплуатация нефтяных и газовых месторождений началась лишь в конце 40-х годов); каждая из стран сумела за четыре десятка лет поднять себя из вековой отсталости до весьма высокой степени экономического и социального развития. Если в еще совсем недалеком прошлом основным занятием населения было оазисное земледелие, разведение верблюдов, рыболовство и добыча жемчуга, то теперь это – урбанизированные страны с ультрасовременной архитектурой, развитой транспортной системой, мощными морскими терминалами и быстро развивающейся промышленностью – нефтехимической, алюминиевой, строительной, цементной, судостроительной и иной. И проблемы у них тоже примерно одного порядка – быстрый рост иммиграции (в ОАЭ иммигранты из Ирана, Индии, Пакистана, арабских стран составляют 80 процентов населения, в других странах – тоже значительно больше половины), нехватка питьевой воды (приходится опреснять морскую), большая зависимость от импорта продовольствия.

То, что я увидел в странах Залива, не могло не произвести впечатления, начиная со столицы Катара Дохи, куда мы прибыли 19 ноября. Примерно 75 процентов населения страны сконцентрировалось в столице, причем во всем городе не было зданий старше 15 лет. Все блистало чистотой, ухоженностью, новизной и разнообразием (типового строительства, как мне показалось, в странах Залива просто не существует). Это же примерно можно сказать и о столице Бахрейна Манаме, хотя там доход на душу населения был почти в два раза ниже, чем в Катаре (но и населения было побольше). Самый же высокий показатель дохода был в то время в ОАЭ – около 20 тысяч долларов США на человека.

Конечно, заезжий дипломат, как я, останавливаясь в отличных отелях, посещая дворцы правителей, местные МИДы и составляя впечатление о городе из окна автомобиля, видит только лицевую сторону жизни, а не ее изнанку. Но и лицевая сторона тоже способна сказать о многом. Нефтяные деньги, ведь, тоже можно тратить по-разному. Здесь их расходовали с размахом, но по-умному, то есть на дело и задумываясь о том времени, когда нефтяные ресурсы начнут мало-помалу иссякать.

Руководители стран Залива, с кем мне довелось встретиться и беседовать, показались мне людьми сведующими и вполне современными, несмотря на их традиционное аравийское одеяние и непременные и тоже традиционные головные уборы, в которых они оставались даже в помещениях.

Перечислю тех, кто меня принимал: в Дохе – эмир Катара шейх Халифа Бен Хамад Аль-Тани, наследный принц шейх Хамад Бен Халифа Аль-Тани, министр иностранных дел Мубарак Аль-Хатер; в ОАЭ – президент ОАЭ шейх Заид Бен Султан Аль-Нахайян, зам премьер-министра шейх Султан Бен Заид Аль-Нахайян, министр иностранных дел Рашед Абдалла, госминистр по иностранным делам шейх Хамдан Бен Заид Аль-Нахайян; в Бахрейне – и.о. главы государства наследный принц шейх Хамад Бен Иса Аль-Халифа и министр иностранных дел Мухаммед Бен Мубарак Аль-Халифа.

Больше всех мне, пожалуй, запомнился президент ОАЭ шейх Заид Аль-Нахайян и запомнился благодаря контрасту между внешностью и содержанием. Читатель, может быть, знает, что территория нынешних эмиратов в первой половине XIX века у европейцев именовалась Пиратским берегом. И вполне заслуженно, ибо морским пиратством там занимались профессионально (около 800 судов успешно промышляли морским разбоем), пока Англия не доказала к середине века, что владычица морей все-таки она, и не установила контроль над Пиратским берегом, получившим и новое название – Договорный берег. Так вот шейх Заид благодаря весьма впечатляющему орлиному профилю, косоглазию и поджарости, если не сказать костлявости, фигуры, и своей бедуинской одежде вполне убедительно и без всякого грима мог бы сниматься где-нибудь в Голливуде в роли какого-нибудь персонажа из арабской сказки «Али Баба и 40 разбойников». А вот как он начал разговор со мной (цитирую по своей записной книжке): «Я, как и, видимо, наши советские друзья удовлетворен характером двусторонних отношений, которые, уверен, будут успешно развиваться в духе взаимного уважения и равенства. Начинания Михаила Горбачева затрагивают судьбы миллионов людей. Они масштабны. И как всякие великие дела, эти начинания могут быть по достоинству сполна оценены историей лишь со временем. Мы намерены внести свой вклад в эти великие дела через сотрудничество с СССР. Я буду поощрать деловых людей эмиратов к развитию широких связей с Советским Союзом. Мы готовы разделять с СССР его горести и радости, участвовать в экономическом подъеме страны…».

У нас был долгий разговор, для которого некоторая выспренность его начала, вовсе не оказалась характерна. Беседа была сугубо деловой и конкретной, как и вся деятельность шейха Заида, который успешно продолжал править эмиратами и десять лет спустя, когда пишутся эти строки. Он, действительно, немало способствовал развитию связей с нашей страной, только мы, к сожалению, не всегда оказывались сами на высоте положения, особенно после развала Союза. Конкретными были разговоры и в других точках. В Бахрейне мы договорились об обмене посольствами, обсудили возможности начать военные поставки (речь шла о боевых машинах пехоты). Но главной темой был, понятно, кувейтский кризис. Все арабские страны Залива были настроены против каких-либо уговоров Саддама Хусейна, категорически были против любых ему уступок, выступали за жесткое следование резолюциям Совета Безопасности и за принятие финальной резолюции ультимативного характера. При этом не оставалось сомнений, что страны Залива ставку делали именно на войну, так как больше всего опасались остаться один на один с Ираком, если бы он сохранил в неприкосновенности в результате ухода из Кувейта всю свою военную силу. Они понимали, что мы по многим причинам стоим за другой выбор, поэтому со своей стороны упор делали на трагическое положение Кувейта, на невозможности бесконечно ждать, когда же экономические санкции заставят Ирак выполнить требования мирового сообщества. В странах Залива считали, что на санкции Багдад, учитывая характер политического режима, может не обращать внимания еще долгое время, продолжая параллельно «переваривать» Кувейт.

Беседы также показали, что страны Залива всерьез озабочены проблемой будущей безопасности в регионе. Кувейтский кризис катализировал размышления на этот счет, поскольку показал, что в существующих в данном районе условиях ничей суверенитет не может быть застрахован от посягательств. Словесные атаки Багдада против ОАЭ, его откровенная враждебность к существующим в малых странах Залива системам власти, требования по части перераспределения богатств убедили местные элиты, что в лице Ирака они имеют опаснейшего претендента на гегемонию в регионе, который не оставит их в покое, если кувейтская авантюра сойдет ему с рук. Поэтому все без исключения страны Залива направили свои воинские контингенты в Саудовскую Аравию и предоставили свои территории для базирования МНС (аэродромы, порты, складские помещения и т.д.). Бросился в глаза повышенный интерес стран Залива к ООН, особенно ее Совету Безопасности, который впервые за многие годы, по их оценке, демонстрирует свою эффективность перед лицом крупного международного кризиса. В свете этого мои собеседники твердо высказывались за то, чтобы любые дальнейшие шаги предпринимались через Совет Безопасности и в строгом соответствии с Уставом ООН. Полагали, что в этом случае можно будет надеяться на действенную помощь и поддержку со стороны ООН и в будущем, если в них возникнет вновь потребность у стран Залива.

Из отдельных высказываний собеседников можно было заключить: они исходят из того, что иностранные вооруженные силы в конечном счете уйдут и что основную ответственность за безопасность в регионе придется взять на себя самим его странам. Но в какие это может вылиться формы и выльется ли, ясности, по-моему, на этот счет ни у кого не было. Но значение нашего политического присутствия в регионе страны Залива, безусловно, уже почувствовали и поняли, что развитие отношений с СССР, чем они долго пренебрегали, в их же собственных интересах. Это обнадеживало.

О том, чего страны Залива больше всего в данный момент хотели от СССР, свидетельствует, на мой взгляд, характер освещения местными СМИ моей поездки. Привожу, как пример, выдержки из публикации газеты «Галф ньюз» за 23 ноября 1990 года, основанной на моей беседе с журналистами:

«На вопрос, каким образом можно мирно разрешить кризис в свете отказа Ирака выполнить резолюции, требующие его ухода из Кувейта, Белоногов заявил, что его страна верит в возможность урегулирования кризиса в Заливе с помощью дипломатических и других мирных средств…, «не исключая, однако, и военного пути». «Наша цель состоит в том, чтобы интенсифицировать усилия по мирному решению, прежде чем прибегать к иным средствам». «Есть несколько способов мирного решения, в том числе с помощью экономических санкций против Ирака», – сказал он. «Введенные экономические санкции, отметил Белоногов, уже начали «кусать» Ирак, но им требуется больше времени, чтобы заставить его уйти из Кувейта». «Советский Союз продолжает держать дверь открытой для диалога с иракским руководством». Белоногов отметил, что советские должностные лица, и в том числе президент Михаил Горбачев, обсуждали с американскими коллегами идею рассмотрения в Совете Безопасности ООН кризиса в Заливе и принятие им новой резолюции. Отвечая на вопрос, будет ли целью такого заседания рассмотрение военного решения, Белоногов сказал: «Я не имею в виду непременно военное решение… Но мы должны подать Ираку сильный сигнал, определив крайний срок для вывода его войск из Кувейта». Он не стал дальше развивать эту тему. «Мы, сказал он, должны так или иначе убедить Саддама Хусейна и иракский народ в необходимости уйти». На вопрос о том, какую позицию его страна займет, если мирным путем не удастся убедить Ирак уйти из Кувейта, Белоногов ответил, что Устав ООН содержит на этот случай необходимые положения, добавив, что Совет Безопасности примет соответствующее решение. Говоря об итогах своей поездки по региону и переговорах с его официальными лицами, он подчеркнул, что «решимость стран региона восстановить суверенитет Кувейта очень сильна».

Десять дней, отпущенные мне министром на поездку в регион, пролетели очень быстро, тем более, что командировка оказалась очень насыщенной и интересной как в политическом, так и просто в познавательном плане. Одно дело судить о ситуации только по реляциям послов, заявлениям государственных и политических деятелей, справкам и другим подобным материалам, и совсем другое, если есть возможность их наложить на то, что видел собственными глазами, что слышал в ходе личных бесед и когда конкретно представляешь себе те или иные политические фигуры, с кем довелось познакомиться.

По возвращении в Москву мы с В.Ф.Петровским обобщили впечатления от бесед с руководителями арабских стран и изложили их в записке М.С.Горбачеву. Доложились и устно своему министру. Мы также встретились в пресс-центре МИД с советскими журналистами и рассказали им о своих поездках. Последнее сделали порознь, так как по приезде мне сразу же пришлось с головой погрузиться в иракские дела. Они же помешали мне провести консультации в Тегеране, куда вместо меня вылетал В.Ф.Петровский.

Бесплодные дискуссии с Тариком Азизом

Еще когда шла подготовка к Парижу, было решено пригласить в Москву Тарика Азиза, чтобы перед заседанием Совета Безопасности еще раз на авторитетном уровне прозондировать позицию иракского руководства. Он прибыл 25 ноября. Первые же минуты разговора с ним после того, как я его встретил в аэропорту, показали, что, как обычно, мининдел Ирака – воплощение спокойной уверенности. Этот настрой не изменил ему и во время состоявшихся на следующий день переговоров сначала у Шеварднадзе, а потом у Горбачева (в первых участвовал я, во вторых – Шеварднадзе).

Открывая встречу, Эдуард Амвросиевич выделил следующие моменты:

ѕ Встреча происходит в очень ответственное время, когда предстоят крупные решения, от которых многое будет зависеть, в первую очередь, для Ирака. Кризис в Персидском заливе стал проблемой номер один для всех. Обстановка для Ирака ухудшается и становится очень опасной.

ѕ Принято решение созвать Совет Безопасности. Большинство склоняется к тому, чтобы принять еще одну резолюцию – на этот раз завершающую и последнюю. В ней будет даваться санкция на применение против Ирака силы, если он не выполнит предыдущие резолюции.

ѕ Есть два варианта: или принудительные военные действия будут применяться на основании упомянутой резолюции СБ, или США и другие участники МНС будут действовать по своему усмотрению на основании статьи 51 Устава. Мы считаем предпочтительным первый вариант.

ѕ СССР поддержит резолюцию. Уклонение Багдада от выполнения резолюций, за которые мы голосовали, не дает альтернативы, но мы можем влиять на конкретные ее формулировки.

ѕ Мирное решение может быть найдено только в плоскости размена ухода Ирака из Кувейта на отвод войск США и других участников коалиции. Мы знаем, что последнее реально.

ѕ Следует учитывать такое обстоятельство, как фактор времени: США и их союзники по коалиции не могут и не станут долго ждать.

ѕ Нам известны военные возможности Ирака и противостоящих ему сил. Убеждены, что война станет для Ирака катастрофой.

ѕ Мы кровно заинтересованы иметь в лице Ирака сильного партнера с высоким потенциалом. Возможность сохранения этого потенциала существует. Но для этого от Багдада требуется смелое решение – быстро и безоговорочно уйти из Кувейта, что в интересах самого Ирака и в общеарабских интересах. Считаем, что С. Хусейн должен проявить мудрость и ответственность в этот переломный момент.

Реакция Тарика Азиза выглядела так:

ѕ До 2 августа Ираку угрожали Израиль, США, другие западные страны, особенно Англия. Действия Кувейта должны были привести к экономическому краху Ирака. Если бы не случились события 2 августа, сейчас Ирак находился бы в худшем положении.

ѕ Мы претендовали на Кувейт 70 лет. У нас есть на него все права и доказательства этих прав. К тому же Кувейт вел против нас заговорщическую деятельность.

ѕ Согласны, что ситуация опасна и затрагивает интересы многих. Тогда почему бы не работать над ней комплексно, как было предложено в инициативе С.Хусейна от 12 августа?! Мы не видим другого выхода, кроме комплексного урегулирования. Мы ожидаем от СССР, Китая, европейских стран работы над инициативой от 12 августа. Частичные решения для Ирака неприемлемы.

ѕ Резолюции СБ несправедливы и угнетают Ирак. Они только подталкивают нас к упорству. Новой резолюции мы не боимся, как не боялись предыдущих.

ѕ Саддам Хусейн полностью информирован о положении.

ѕ Война будет разрушительная и страшная. Но, видимо, это наша судьба – воевать.

Дальнейшая дискуссия шла кругами. Шеварднадзе делал все, чтобы убедить собеседника скорректировать позицию, показывал всю искусственность делаемой Багдадом увязки кувейтской проблемы с палестинской, тупиковый характер такого подхода. А в ответ слышал от Азиза, что нет другого ключа к проблемам, кроме палестинского; что проблема не в Кувейте, а в том, что Израиль хочет уничтожить существующий в Ираке режим; что если США ударят по Ираку, то Ирак ударит по Израилю и так свяжет воедино все вопросы; что Ирак не испугали 10 резолюций СБ, не испугает и одиннадцатая; что к военной альтернативе Ирак готов и т.д.

Во время перерыва, который возник из-за того, что нашему министру звонил Горбачев, я отозвал Тарика Азиза в другой зал (переговоры проходили в мидовском особняке) и, усадив его на диван, попытался поговорить с ним с глазу на глаз, надеясь, что, может быть, в сугубо личном разговоре он хоть чуть-чуть поведет себя иначе, проявит хоть проблеск реализма и гибкости. Однако Азиз заговорил еще более воинственно, чем даже за столом официальных переговоров, к которому мы через какое-то время и вернулись.

С советской стороны остро и принципиально был поставлен вопрос о наших специалистах в Ираке. То, что происходит в Ираке с советскими гражданами, заявил Шеварднадзе, противоречит всем принципам, на которых до сих пор строились советско-иракские отношения. Идет самая настоящая торговля людьми. Иракская сторона устанавливает квоты на выезд из страны советских граждан, что недопустимо в принципе. Они – свободные люди, и каждый вправе уехать, если хочет, вправе прекратить контракт из-за возникших по вине Ирака форс-мажорных обстоятельств. Практикуемые Багдадом дискриминационные порядки в отношении граждан СССР унизительны для наших людей. За месяц из страны выпущено всего 360 человек. Самолеты, которые СССР направляет в Ирак за нашими гражданами, возвращаются пустыми. Люди же страдают и тут и там.

Азиз же утверждал, что каждый советский гражданин, у которого закончился контракт или нет работы, может-де уехать. В отношении же тех, у кого контракт не истек, надо договариваться.

Шеварднадзе категорически с этим не согласился и потребовал от Багдада снять проблему выезда советских граждан как таковую.

В Кремле Т.Азизу было сказано, что если Ирак действительно хочет урегулирования во всем регионе и стремится избежать самого худшего, то он должен уже сейчас открыто заявить и показать на деле, что он уходит из Кувейта, освободить заложников и вообще не препятствовать никому из иностранцев покинуть Ирак. В противном случае резолюция СБ ООН будет принята – и резолюция жесткая. М.С.Горбачев просил передать С. Хусейну настоятельный призыв еще и еще раз все взвесить, ибо судьба Ирака – в руках его руководства. Время же уходит.

Президент СССР решительно поставил также вопрос о том, чтобы всем советским специалистам была немедленно предоставлена возможность выехать домой.

К сожалению, и в Кремле зам премьер-министра Ирака и мининдел не сказал ничего нового как по существу кризисной ситуации в Заливе, так и по методам ее преодоления. В этом смысле визит в Москву Т. Азиза не оправдал надежд и никак не повлиял в положительную сторону на возможности советской дипломатии в связи с предстоявшим рассмотрением вопроса в Совете Безопасности. Но он и не был бесполезен, ибо дал возможность убедиться в том, что обсуждаемая акция СБ оправдана и по времени, и по существу, а во-вторых, позволил передать Багдаду все, что было нужно ему откровенно сказать в порядке дружеского совета и честного предупреждения. Я это тоже старался делать по дороге в аэропорт, когда провожал Тарика Азиза.

Мининдел Саудовской Аравии в Москве

А следующий день у нас был саудовский. В Москву прибыл министр иностранных дел Сауд аль-Фейсал и министр финансов Саудовской Аравии Мохаммед Абальхель. Последним занимались наши экономические ведомства, а с первым состоялась теплая дружеская беседа в мидовском особняке. Двусторонние отношения развивались быстро и хорошо и потому в разговоре много места не заняли. Почти все время поглотило обсуждение кризиса в Заливе, и тут каждому из министров было что рассказать друг другу. Э.А.Шеварднадзе поделился своими тяжелыми, как он их охарактеризовал, впечатлениями от беседы с Тариком Азизом. На данном этапе, по оценке советского министра, в Багдаде еще не почувствовали, какие будут последствия для Ирака, для региона, если дело дойдет до применения силы. Мы считали своим моральным долгом перед голосованием в ООН сказать иракцам о нашей позиции, еще раз поднять вопрос о заложниках, о наших гражданах, подтвердить неотвратимость возвращения в Кувейт законного правительства. Дальше эту тему министр не развивал, хорошо зная отношение саудовского руководства к Багдаду.

Сауд аль-Фейсал сказал, что имея раньше, как и СССР, хорошие отношения с Ираком, они восприняли агрессию как предательство и теперь действуют, исходя из принципа, что до ухода Ирака из Кувейта не может быть места переговорам с Багдадом. Сами же иракцы ведут две линии: во-первых, настаивают на прямых переговорах с Саудовской Аравией, обещая быть очень «щедрыми» (это передавалось через марокканцев, палестинцев и оманцев), и во-вторых, хотят прямых переговоров с США (при этом, с их точки зрения, не имеют значения ни резолюции Совета Безопасности, ни позиции других государств). На переговорах с Саудовской Аравией они хотели бы поделить регион. Признавая, что у Саудовской Аравии есть свои проблемы, Эр-Рияд, по словам министра, стремится к конструктивному сотрудничеству со всеми государствами региона и хотел бы выйти из кризиса на здоровых началах через укрепление принципов открытости, права и справедливости. Резолюции СБ, разумеется, должны быть выполнены, так как оставление положения без изменений приведет к еще более тяжким последствиям. Поэтому надо принять ясную резолюцию, дающую Ираку последний шанс решить дело миром.

Зная, что Э.А.Шеварднадзе недавно встречался с министром иностранных дел Китая, аль-Фейсал попросил прояснить ему позицию КНР в отношении новой резолюции СБ, что и было сделано. В свою очередь, саудовский министр поделился впечатлениями от своей беседы с мининдел Китая. Министры сопоставили также свои оценки вероятной позиции в СБ Кубы и Йемена, занимавших до этого в ряде случаев особые позиции. Было констатировано, что визит Бейкера в Сану целей не достиг.

По просьбе Шеварднадзе, аль-Фейсал изложил саудовскую версию причин нынешней напряженности в саудовско-йеменских отношениях, а также, как они строились в прошлом. В свою очередь, выполняя пожелания йеменского руководства, я также затронул в том ключе, как они просили, некоторые аспекты этих отношений. И с советской и с саудовской стороны выражалась надежда на перспективу стабильности в регионе. Аль-Фейсал, сославшись на короля Фахда, сказал, что в Саудовской Аравии положительно отнеслись бы к возрастанию роли СССР в регионе, чему будет способствовать развитие двусторонних саудовско-советских отношений и, в частности, предстоящее открытие посольств.

В тот же день аль-Фейсал и министр финансов Саудовской Аравии встретились с М.С. Горбачевым. В официальном сообщении об их встрече, в которой участвовал Э.А. Шеварднадзе, подчеркивалось, что принятие новой резолюции Совета Безопасности призвано содействовать справедливому разрешению кризиса. Но мое внимание больше привлекло включение в это сообщение следующих строк: «Проявленные иракским руководством амбиции при том военном потенциале, которым обладает Ирак, опасны не только для стран региона. Они противоречат всем позитивным тенденциям в мире, усилиям, направленным на сокращение ядерного оружия, на разоружение, на достижение всеобщей безопасности и мирного порядка».10 Показательно, что тема опасности созданной и наращиваемой Ираком военной машины не возникала на ранних стадиях кризиса (я имею в виду советские заявления). Ее появление теперь подтверждало глубокую ошибочность курса Багдада на затягивание кризиса и демонстративное пренебрежение к требованиям Совета Безопасности. Как мы теперь знаем, последствия этого курса Ирак не может преодолеть в течение вот уже многих лет.

Совет Безопасности устанавливает крайний срок

В конце ноября центр кризисной политико-дипломатической активности переместился в Нью-Йорк, куда стали прибывать министры иностранных дел стран – членов Совета Безопасности. Вылетел туда и Э.А.Шеварднадзе. Но еще до того, как министры заняли места за подковообразным столом в зале заседаний Совета Безопасности, там накануне прошло обычное заседание Совета, на котором единодушно 15 голосами была принята одиннадцатая по счету резолюция по кувейтскому кризису. В ней Совет Безопасности осудил попытки Ирака изменить демографический состав населения Кувейта и уничтожить записи актов гражданского состояния, которые вело законное правительство страны.

В этот же день в здании Представительства СССР при ООН в ходе двухчасовой встречи между Э.А.Шеварднадзе и Джеймсом Бейкером были согласованы последние детали, связанные с текстом резолюции по «паузе доброй воли» и «применению всех необходимых средств», если пауза не оправдает надежд. Датой окончания паузы было определено 15 января 1991 года.

Заседание Совета Безопасности на уровне министров состоялось вовторой половине дня 29 ноября. Пожалуй, редкое заседание Совета проходило при столь большом скоплении дипломатов, журналистов, публики. Как никак минуло 40 лет с тех пор, когда Совет предпринимал нечто подобное – давал санкцию на использование силы в военных целях (тогда это было в связи с событиями в Корее). И вот теперь Багдаду предоставлялись полтора месяца – точнее, 47 дней – в качестве «паузы доброй воли» для того, чтобы принять правильное решение. Им могло быть только прекращение режима оккупации Кувейта и вывод из него иракских войск. В противном случае, как указывалось в резолюции, государства – члены ООН, сотрудничающие с правительством Кувейта, уполномочиваются «использовать все необходимые средства, с тем, чтобы поддержать и исполнить резолюции 660 (1990) Совета Безопасности и все последующие соответствующие резолюции и восстановить мир и безопасность в этом районе».

На заседании, помимо представителей Кувейта и Ирака, выступили все 15 членов Совета Безопасности, 13 из которых были представлены министрами (кроме Кот д'Ивуара и Йемена), а также Генеральный секретарь ООН. Резолюция, получившая порядковый номер 678, была одобрена 12-ю голосами против 2-х (Йемен, Куба) и одном воздержавшемся (Китай). Итог, как и ожидалось, был внушительный, тем более что воздержание Китая, как хорошо было известно, определялось обстоятельствами, никак не связанными с проблемами Персидского залива.

Лейтмотивом всех без исключения выступлений членов СБ была предпочтительность мирного политического урегулирования на базе добровольного ухода Ирака из Кувейта (фразеология, нюансировка, конечно, отличались, но суть оставалась именно эта). Как заявил на заседании Э.А.Шеварднадзе, «с сегодняшнего дня пущены в ход часы, отсчитывающие дни «паузы доброй воли»… И «паузу доброй воли» мы хотим начать с призыва к руководству Ирака, президенту Саддаму Хусейну стать выше соображений престижа, проявить мудрость и дальновидность и выше всего поставить интересы страны, судьбу своего народа, судьбу мира и стабильности на нашей планете».

Вместе с тем, как рефрен к этому мирному посылу, в речах почти всех министров звучало и предупреждение. В выступлении Шеварднадзе это было сделано, возможно, мягче, чем во многих других, но тоже вполне определенно: «Никто из членов Совета не желает и не стремится к тому, чтобы произошла трагедия, но никому и не надо обманываться насчет выраженной здесь коллективной воли международного сообщества, его решимости и готовности действовать… Тот, кто нарушил мир, должен знать, что против него действительно и неумолимо будут применены, как говорится в резолюции, «все необходимые меры».

В ответах министра иностранных дел СССР на многочисленные вопросы журналистов в Нью-Йорке и потом в Москве красной нитью проходили тезисы о том, что резолюция – это не намеренный шаг к войне, а последняя возможность ее предотвратить, что «пауза доброй воли» отодвигает войну, дает возможность Ираку в более спокойной обстановке принять верное решение, сделав выбор в пользу невоенного разрешения кризиса, начать выполнять резолюции Совета Безопасности и тем самым загасить тлеющий фитиль, остановить механизм «взрывного устройства». «Никто, – подчеркивал министр, – не может упрекнуть нас в нечестности или непоследовательности. На всех этапах развития кризисной ситуации в Персидском заливе мы проводили единую линию и в Совете Безопасности, и в беседах с арабскими руководителями, и в контактах с Багдадом».11

На состоявшейся вечером 29 ноября в Нью-Йорке встрече министров иностранных дел пяти постоянных членов Совета Безопасности Э.А.Шеварднадзе подчеркивал, что мы не хотим применения силы и что надо сделать все, чтобы избежать военного решения. Он выражал убеждение, что предотвратить войну можно, если будем едины, едины в высказываниях, контактах и практических делах, будем использовать все политические и дипломатические средства, посылать четкие сигналы и одинаковые импульсы, работать с единой платформы на основе принятой резолюции. Кстати, и Бейкер высказался на том совещании в том смысле, что принятая резолюция дает возможность решить проблему мирным путем и что сам он не считает такую надежду наивной, полагая, что резолюция должна сделать президента Ирака более податливым, хотя он и не получает вознаграждения за агрессию. Как он сказал, вытекающая из выполнения резолюции «гарантия неуничтожения – формула интересная». В «пятерке» также шел разговор о том, что на определенном этапе Генеральному секретарю ООН следовало бы посетить Багдад для личной встречи с С. Хусейном, но ни о какой конкретной дате не договаривались.

Учитывая значение принятой Советом Безопасности резолюции 678, МИД СССР выступил по этому случаю со специальным заявлением, где охарактеризовал ее как последнее предупреждение Ираку и одновременно как реальный шанс для предотвращения самого худшего варианта развития событий – военного взрыва. «В Советском Союзе убеждены, – говорилось в заявлении, – что слово сейчас за Ираком. Только от иракского руководства зависит быть или не быть миру в Персидском заливе. Оно должно трезво оценить твердый и решительный настрой мирового сообщества в пользу восстановления международной законности и безопасности в этом районе, проявить здравый смысл и благоразумие. В Багдаде должны осознать, что дальнейшие проволочки с выполнением резолюций СБ ООН недопустимы, поскольку несут серьезную угрозу, прежде всего самому Ираку, его народу».12

Завершение эпопеи с заложниками

4 декабря представитель Совета революционного командования Ирака заявил о принятом этим Советом решении разрешить с 5 декабря 1990 года всем советским специалистам, которые того пожелают, выехать из Ирака. 6 декабря сходное решение было принято в отношении всех других иностранных граждан, включая заложников (или «гостей», как их предпочитали называть в Ираке).

Стоит ли говорить, с какой радостью и облегчением было встречено это известие. МИД СССР выступил по такому случаю со специальным заявлением, чтобы во всех уголках страны люди узнали, что советских граждан больше не будут насильно удерживать в Ираке, и перестали волноваться за судьбы своих родных и близких. Что побудило руководителей Ирака сделать крутой разворот в вопросе об иностранцах? Судя по тому, как действовал Багдад в предшествующий период, вряд ли стоит связывать эту перемену с человеколюбием и гуманностью. Скорее, с осознанием изменившейся обстановки. Ответ следует искать в том, что было официально заявлено в зале заседаний Совета Безопасности 29 ноября при принятии резолюции 678. В выступлении министра иностранных дел СССР говорилось: «Особо предупреждаем его (иракское руководство – АБ) о личной ответственности за судьбу иностранцев в Ираке. Покушение на их жизнь будет рассматриваться как преступление против человечества со всеми вытекающими отсюда последствиями» (а последствия, на которые прозрачно намекал министр, были хорошо известны – скамья подсудимых по типу Нюрнбергского и Токийского трибуналов).

Говоря о том, что во время «паузы доброй воли» СССР не намерен предлагать или поддерживать какие-либо действия Совета Безопасности по расширению масштаба или характера санкций, министр специально оговорил, что данное обязательство принимается без ущерба для любых прав правительства Советского Союза по Уставу ООН на случай, если правительство Ирака допустит нанесение какого-либо вреда иностранным гражданам, удерживаемым против их воли. И, наконец, по взаимной договоренности в выступлениях в Совете Безопасности руководителей внешнеполитических ведомств СССР, США, Англии и Франции фигурировала примерно одинаковая формулировка, напоминавшая о пункте 13 резолюции 670 СБ, согласно которому на отдельных лиц возлагается персональная ответственность за серьезные нарушения Четвертой Женевской конвенции.

И уж чтобы все стало окончательно ясно, Э.А. Шеварднадзе заявил тогда же в интервью: «Пусть все знают: для защиты наших граждан мы не остановимся перед применением любых средств, какие сочтем необходимыми. И давно пора, на мой взгляд, кончать с бездействием в ситуациях, когда жизнь, достоинство, судьба человека становятся разменной монетой в безнравственных политических играх».13

Поскольку только в Багдаде знали, будут или не будут выведены войска из Кувейта к концу «паузы доброй воли», там легко представили себе, какие последствия, причем сугубо персонального порядка, могут наступить для руководителей страны, если жертвами военных действий станут насильно удержанные в Ираке иностранцы. Представили и осознали, что заложники и прочие удерживаемые иностранцы из инструмента давления, из карты, которая разыгрывалась в течение нескольких месяцев, превратились в источник большой личной опасности для высших иракских руководителей. Это, полагаю, и было главным, что решило дело.

Применительно к удерживаемым в Ираке советским людям было и еще одно важное обстоятельство. Жесткое заявление Э.А.Шеварднадзе в Нью-Йорке по поводу наших граждан было воспринято в Ираке как показатель готовности СССР в случае чего направить в зону Залива свои вооруженные силы. Во всяком случае 2 декабря МИД Ирака даже обвинил Москву в желании использовать нахождение в Ираке советских граждан (а их там оставалось еще 3315 человек) в качестве предлога для советского военного вмешательства. В свою очередь представитель СРК, объявляя 4 декабря о решении их выпустить, отметил, что это делается для предотвращения «искажений и двусмысленностей» и в надежде на улучшение отношений с Советским Союзом.

Сказанное выше о значении шагов, предпринятых в Совете Безопасности и в связи с ним, отнюдь не умаляет роли, которую сыграла в деле вызволения наших граждан из Ирака настойчивость в этом вопросе М.С.Горбачева, Е.М.Примакова, И.С. Белоусова, работников МИД СССР и советского посольства в Багдаде. К моменту, о котором идет речь, численность нашей колонии в Ираке сократилась более чем в два раза. Однако роль Э.А.Шеварднадзе я все же выделил бы особо.

Удерживавшиеся в Ираке граждане западных стран получили возможность покинуть страну сразу же, как только 6 декабря было объявлено соответствующее решение СРК. В частности, последние из таких американцев вылетели из Багдада уже 13 декабря. Отъезд же советских граждан решением СРК было обставлено условием о том, что правительство СССР должно взять на себя ответственность за досрочное прекращение их контрактов. В чем конкретно должна была выражаться эта «ответственность», сказано не было. Стало очевидно, что потребуются специальные переговоры. Кстати, и у советских учреждений были к иракской стороне вопросы в связи с прекращением работы наших специалистов – по консервации строившихся с нашей помощью объектов, хранению поставленного оборудования и т.д. Был у нас и интерес к тому, чтобы после преодоления кризиса возобновить с Ираком экономическое сотрудничество.

Для решения всей этой суммы вопросов, но прежде всего для обеспечения беспрепятственного отъезда советских граждан, в Багдад во второй половине декабря была направлена авторитетная делегация во главе с заместителем председателя Совета министров СССР И.С. Белоусовым. Переговоры длились 10 дней. Одним из их итогов стал Рабочий протокол по вопросам торгового, экономического и технического сотрудничества, который с советской стороны подписал заместитель министра внешних экономических связей СССР В.Ф. Мордвинов. К протоколу был приложен график отъезда советских специалистов с 23 декабря 1990 года по 10 января 1991 года. Так что наши люди покидали Ирак самыми последними из числа тех, кто работал там по контрактам.

Фактически последняя группа советских специалистов в количестве 82 человек вылетела из Багдада в Москву 9 января. В общей сложности из Кувейта и Ирака было вывезено около восьми с половиной тысяч советских граждан. В этой связи хочется по доброму вспомнить и тех, кто занимался многообразными организационными хлопотами. В МИДе эту работу возглавлял заместитель начальника Управления стран Ближнего Востока и Северной Африки М.С.Цвигун, очень ответственно отнесшийся к возложенной на него миссии.

Так завершилась эпопея с насильно удерживавшимися в Ираке иностранцами – история, стоившая тысячам людей нервов и здоровья, породившая сильные трения между большой группой государств и Ираком и сильно уронившая престиж иракского руководства.