Миф о легенде

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ВЕРСИЯ АВТОРА

Все, что изложено в этой книге, написано вовсе не для того, чтобы умалить достоинства человека, работавшего в тылу врага, был ли он Николаем Кузнецовым, Рудольфом Шмидтом или Паулем Зибертом. Честь и хвала ему за то, что он совершил, это в любом случае подвиг. То, что этот разведчик-диверсант рисковал жизнью, пусть «непрофессионально», но воевал — так какая разница, кем он был? Нет, друзья мои, разница есть. Ради установления истины и реальной личности героя, а не ради мифологического приукрашивания нам все же необходимо разобраться в том, что произошло на самом деле и кем был Николай Кузнецов.

Не устаю повторять, что в поисках истины важны, кроме фактов, конечно же, логика и психология. А психология наша такова, что мы видим мир бинарным: все, что в нем происходит, мы рассматриваем с точки зрения борьбы двух противоположных начал: хорошего с плохим, белого с черным, добра со злом. И это справедливо. Но только в том случае, если мы при этом отдаем себе отчет, что между черным и белым существуют «50 оттенков серого», что кроме ультрафиолетового и инфракрасного излучения есть целый спектр цветов, что количество звуков не укладывается в понятие «семь нот». Да, банально утверждать, что жизнь гораздо богаче наших о ней представлений, но банальное — не значит ложное.

Все эти изыскания объясняются не желанием объявить некоего человека, назовем его «Кузнецов», ангелом во плоти или исчадием ада, это как раз и было бы плоским и примитивным видением, но стремлением докопаться до крохотного жемчужного зерна истины в навозной куче грубой лжи и дилетантских фальсификаций. Вот единственное, что заставляет вновь и вновь перелопачивать горы информации, находящейся в открытом доступе — до закрытого-то все одно не допустят — и отделять зерна от плевел. Плевел много. Даже слишком. Но что же делать, раз уж взялись за этот гуж, давайте попробуем сдюжить.

Объявлять Кузнецова только диверсантом-убийцей, хоть и почетно (да и правильно), но все же коль идет речь о гении разведки, то чекисты должны были бы приписать ему передачу в Центр уникальных сведений. И приписали. Куда там Штирлицу!

Информация о дислокации немецких аэродромов, о разработках самолетов-снарядов ФАУ, о полевой ставке Гитлера «Вервольф», о готовящемся покушении на лидеров союзников во время Тегеранской конференции, о готовящемся наступлении под Курском — все эти данные некий пехотный обер-лейтенант — снабженец! — получает от неимоверно болтливых немецких офицеров, готовых сообщить обаятельному знакомому сверхсекретные сведения. Чудовищно, неимоверно словоохотливы не только армейские офицеры, но и профессиональные разведчики, типа того же Ортеля (если таковой существовал в действительности). Язык без костей и у рейхскомиссара Украины и обер-президента Восточной Пруссии Эриха Коха. При встрече с «молодцеватым обер-лейтенантом» всех собеседников Пауля Зиберта безостановочно несет, остается только применить «феноменальную память» разведчика — и дело в шляпе. Какая-то загадка.

Давайте же попытаемся найти разгадку. Вернемся к началу нашего повествования, когда мы с недоумением рассматривали версии о необычайных лингвистических талантах деревенского парня с Урала. Вряд ли в совершенстве выучить «пять или шесть диалектов» под силу даже носителю языка. Впрочем, я допускаю, что могу ошибаться, и тот, у кого немецкий родной, способен выучить несколько диалектов, хотя для этого тоже надо быть уникумом, типа, профессора Хиггинса из пьесы Б.Шоу «Пигмалион». Но даже профессор, который «мог с точностью до шести миль определить место рождения любого англичанина. Если это в Лондоне, то даже с точностью до двух миль. Иногда можно указать даже улицу», — понимал, что мало просто выучить язык в совершенстве.

Первый же выход Элизы Дулитл в общество становится ее крахом в качестве леди: «Вот и я говорю, кто шляпку спер, тот и тетку укокошил», — произношение девушки безупреч но, но это не тот язык, на котором говорят леди и джентльмены. До тех пор, пока Элиза не станет жить — именно жить! — жизнью этого общества, она никогда не сможет стать настоящей леди, ведь язык тут всего лишь один из факторов, к нему должно прибавить воспитание, культурные коды, с детства вошедшие в плоть и кровь правила поведения и многое, многое другое. Другими словами, с Чебурашкой надо вырасти вместе. Можно посмотреть этот мультик в зрелом возрасте, но так и не понять, почему все вокруг начинают смеяться, услышав «Хорошими делами прославиться нельзя» или «Мы его строили, строили и наконец построили!» Это — культурный код, которому научить можно, но только вкупе с целым комплексом других кодовых знаний. Именно поэтому разведчики — реальные, а не литературные — как правило, выдавали себя за иностранцев, чтобы не попасть впросак, даже не с акцентом — с Чебурашкой.

Даже если уральский парень высок, красив, строен и белокур как истинный ариец, но не рос на тех же книжках, что и другие офицеры, или мама в детстве не пела ему древнюю колыбельную на старогерманском, то опасность провала становится просто неизбежной. Примеров можно привести множество: да хотя бы детские считалочки, когда от тебя ждут продолжения какого-нибудь «На золотом крыльце сидели…», а ты не понимаешь, чего им нужно. Особенно в условиях войны, особенно на чужой территории, особенно в о враждебном окружении.

Еще одна немаловажная деталь — знаки различия и традиции вермахта, как оставшиеся от рейхсвера, так и совсем новые, недавние, которые фронтовик должен знать непременно. Цветовые подкладки под погоны, нарукавные шевроны и нагрудные знаки выучить, безусловно, можно. Но ведь не только в этом заключается знание армейских реалий. Это и сленг, и аббревиатуры, которые появляются в армии с регулярной частотой, да мало ли что! Это целый комплекс понятий, которые настоящего вояку даже задумываться не заставляют, а вот рядящегося под такого вояку могут выдать с головой.

Документы обер-лейтенанта Пауля Зиберта проверяли за полтора года его активной деятельности десятки раз, где-то даже мелькнула цифра 70. И ни разу не усомнились в их подлинности. Что ж, и это вполне реально, однако и в таком простом деле, как действия при требовании предъявить солдатскую книжку, есть свои особенности — наверняка! Где обычно носят документы, как реагировать на требование младшего по званию, какой рукой их обычно достают, подают ли в раскрытом виде или в закрытом, каким образом отдают честь патрулю фронтовики, а каким тыловики — все это идет автоматом для немца, и требует собранности — которую сразу отметят фельджандармы — от разведчика. Пауля Зиберта готовили, наверное, очень хорошо, но и он, по рассказам, чуть не попался на простой детали: приехал в Ровно в пилотке, а офицеры в тылу ходили обычно в фуражках. Такие вещи даются не знанием — только практикой.

Блестяще в свое время описали подобные различия Стругацкие в повести «Парень из преисподней», и не удержусь, чтобы не привести еще одну пространную цитату:

Вот так мог проколоться человек, которого посылали спасать землянина-прогрессора. Даже не шибко сообразительный Бойцовый Кот его высочества, курсант третьего курса Особой столичной школы Гаг быстро понял, что сидящий перед ним вовсе не тот, за кого себя выдает.

В данном случае братья Стругацкие отлично понимали, что не в камуфляже, не в обожженном лице, не в деталях обмундирования дело, а вот в этом — после второго ответа разрешить не величать полным титулом. Та самая мелочь, которая может довести до стенки.

Не верю, что не могли этого понимать и в 4 Управлении НКВД, которым командовал опытный диверсант Павел Судоплатов, в распоряжение которого и поступил Николай Кузнецов. Значит…

Значит, надо разобраться в том, кто же действовал в отряде «Победители» под именем Николая Васильевича Грачева, он же Николай Иванович Кузнецов, он же Пауль Зиберт.

Тут тоже имеет смысл остановиться поподробнее, ибо вновь мы приходим к мысли, что под именем Николая Кузнецова скрывался совершенно другой человек. Обратимся к уже цитированной статье Ю. Райхеля.

Проблема единственно в том, что в фильме Сергея Медведева «Лубянка. Гений разведки» ничего подобного не говорится. Как и в его другой работе «Николай Кузнецов Мифы и реальность». А вот сама идея о том, что Николай Кузнецов и Рудольф Шмидт — это не один человек, а два разных, и даже не однофамильцы, кажется мне весьма плодотворной. Как и появление третьего лица — некоего Пауля Зиберта.

Теперь давайте вернемся к началу нашей истории и взглянем на нее именно с этой точки зрения.

Вновь подчеркну, что все здесь изложенное является исключительно домыслом автора, никаких доказательств этой теории (кроме обычной человеческой логики) у меня нет, а все данные взяты из открытых источников, даже если в них явно видны противоречия.

А потому посмотрим, что стало с Николаем Кузнецовым, когда он переехал из Кудымкара в Свердловск и начал трудную жизнь агента под прикрытием? Ведь это совсем другая история.

Как мы помним, бывший лесоустроитель в 1934 году устраивается расцеховщиком бюро технического контроля конструкторского отдела УЗТМ — знаменитого «Уралмаша». Начал он трудовую деятельность на гиганте машиностроения 1 июля 1934, а уже в январе 1936 года Кузнецов уволился из конструкторского отдела Уралмаша. Полтора года общения с немецкими специалистами, за которые он в совершенстве освоил «пять или шесть диалектов», входя в доверие и беседуя с иностранными специалистами.

Понятно, что тут ох как нужны были специалисты определенного профиля:

Вот поэтому-то знание именно немецкого должно было цениться. И Николай Кузнецов — наверняка, прекрасно знавший немецкий язык — занялся важным государственным делом: стучал. Только вот незадача: как раз свое блестящее владение немецким языком ему и нельзя было демонстрировать! Тогда иностранные специалисты, зная, что он их прекрасно понимает, должны были бы умолкать в его присутствии или говорить весьма осторожно, не так, как вольно беседуют в присутствии человека, языка не понимающего. Поняли бы иностранцы, что простой и открытый Коля вовсе не так прост и открыт, как стремится показать. Почему-то такое простое логическое умозаключение никому из биографов в голову не пришло. И понятно почему: они не занимались изучением реальной биографии Н. Кузнецова. Они строили легенду о Н. Кузнецове. О человеке, который мог бы так говорить на немецком, как сами немцы не могли. Остальное — за пределами их интересов. Потому и нарушается логика. Язык — все. Остальное — ничто.

Впрочем, стоп! Мы упускаем важнейший этап нашего повествования! Давайте еще раз процитируем биографию Кузнецова:

Какие же ошибки совершал агент-маршрутник? Об этом нет ни слова. Наверное, автор тоже посчитал, мол, пусть эта тайна и останется тайной двух уже давно ушедших из жизни людей, «легендарного разведчика» и допрашивавшего его следователя. Что он там признал и о чем сожалел — молчит биограф. Про то, как гордо декламировал Кузнецов горьковскую «Песнь о Соколе», пишет, а что он там на допросах признал — нет. Неинтересно это биографу. Или…? Или же есть тут какая-то тайна, требующая раскрытия. Но об этом опять же чуть позже.

И вновь — совершенно нехарактерная для агента спецслужб болтливость. С Талицы — то есть, лет 10, он не видел своего знакомца (ну, пусть будет друг юности) и тут же рассказывает ему про ужасы сталинских застенков? Да полно вам, господин Гладков! Он тут точно на 58, часть 10 наговорил, тут ничего выдумывать не надо, вот она! Неужели опытный биограф не знает, что спасшиеся от лагеря счастливчики давали подписку о неразглашении? Многие женам-то не рассказывали, через что прошли, а тут — с дружком столько лет не виделись, и тут же ему все выложил про ужасы сталинских застенков. Удивительная беспечность спецагента! Да и шевелюра у Кузнецова чудесным образом отросла еще лучше прежней.

И на дальнейшей карьере в органах никак не отразилась эта отсидка, пытаются нас уверить. Он еще и по специальности устроился практически сразу. Ну не везунчик? Приехал к старому знакомцу наркому НКВД Журавлеву в Кудымкар: «Замолви за меня словечко!» — и тот, конечно же, замолвил. Без опасения, что ему, наркому, за это влетит по полной. И более высоким птицам перья ощипывали, когда за сидельцев заступались.

По старой учительской привычке я по несколько раз повторяю одно и то же — так лучше запоминается. Даже цитаты привожу дважды, чтобы читатель вдумался и попытался поверить в то, что сын кулака и белогвардейца, исключенный и восстановленный в комсомоле, и снова исключенный теперь уже насовсем, дважды судимый спецагент, завербованный еще при Ягоде (а их вычищали яростно и безжалостно), сидевший при Ежове, вдруг становится работником Центрального аппарата НКВД, хоть и внештатным, без звания. Поверили? Вот и мне трудно.

К стати, откуда у нас все эти сведения? Откуда мы так подробно, шаг за шагом изучаем биографию Н.И. Кузнецова, если дело его засекречено? Причем, засекречено до сих пор, так что завесу приоткрыли только для одного человека:

Единственный информатор о жизни и деятельности «Легенды» — это бывший работник органов и писатель Т. Гладков, который и создал миф о гениальном разведчике всех времен и народов, простом уральском парне Николае Ивановиче Кузнецове.

И по сей день практически все фильмы, все книги, все материалы по жизни и деятельности «Колониста» опираются на некие тайные архивы, да устный рассказ двух чекистов третьему.

Ну и, наконец, скажу вам то, что мне кажется в данном случае единственно возможным.

Думается, Николай Иванович Кузнецов (не Никанор!) сгинул в подвалах Свердловского НКВД в том ужасном 1938 году. От него осталось только дело, имя, агентурные донесения… да вот, вроде, и все. А кто же появился? Появился другой агент НКВД, настоящий этнический немец Рудольф Шмидт, которому по наследству в качестве легенды и достались документы незадачливого маршрутного агента Кузнецова.

Понимаете? Все наоборот! Не Кузнецову выдали документы Шмидта, а Шмидту выдали документы Кузнецова. Звучит дико? Подождите, вы еще не слышали самой безумной версии! Но услышите, обещаю!

Да, на мой взгляд, Н. И. Кузнецов действительно неплохо знал немецкий и действительно «работал» с немецкими специалистами на Уралмаше. Только мы уже отмечали свое знание языка ему никак нельзя было демонстрировать. И уж тем более ему не было дела до изучения тонкостей диалектов и сравнительной лингвистики. А вот то, что он мог ночи напролет штудировать учебники и словари — вполне может быть правдой, надо же было понимать, что они там между собой обсуждают! А потом и начальству будет что доложить.

Так что тут, как говорят в Одессе, «точно так, только совсем наоборот».

А вот Рудольфу Шмидту, уроженцу Саарбрюккена или чего бы там ни было, язык как раз был крайне необходим — ведь он занимался вербовкой и установлением связей. И тут ему нужны были и манеры (которых Кузнецову просто неоткуда было взять, не из Кудымкара же), и искусство элегантно носить костюм, и умение разбираться в дорогих вещах, и правильная литературная речь на обоих языках. А вот способность играть на гармошке и балалайке была вовсе ни к чему. Кстати, упомянутые вскользь музыкальные таланты Кузнецова больше никак и нигде не проявились. Ну разве что на гармошке играл в «партизанском» отряде. Ну так по легенде и маршал Жуков играл, но не это основная характеристика его деятельности. Гораздо важнее было нездешнее обаяние, которое весьма помогало затаскивать в постель и немецких горничных, и советских балерин. Впрочем, для этого дела никакие диалекты не нужны. Как и эсперанто. Ну разве что блеснуть при случае редким знанием.

Так что у нас появляется некий собирательный образ необыкновенного разведчика, который как пазл складывается из нескольких крохотных кусочков.

Проблема с Кузнецовым-Шмидтом в том, что все объяснения его деятельности не просто противоречивы, но весьма противоречивы, так что приходится идти сложным путем, пытаясь эти противоречия преодолеть.

Одно из объяснений этих противоречий дает уже неоднократно цитированный журналист Ю. Райхель в издании Politeka:

Это одно из объяснений. Другое объяснение появляется, если вспомнить, что история «легенды советской разведки» появляется в разгар антисемитской кампании, названной «борьбой с космополитизмом» — как раз в это время писал мемуары о своих героических деяниях полковник Медведев[40]. Герой должен был быть не просто советским, а — русским. Из глубинки, из крестьянской семьи, истинно русский гений-самоучка, как Кулибин, Ползунов или отец и сын Черепановы.

Сами посудите, кто самые известные разведчики второй мировой? «Красная капелла» — Леопольд Треппер, Анатолий Гуревич, Лео Гроссфогель. Группа «Дора» — Шандор Радо. Просто синагога какая-то. Остальные не лучше — Рудольф Абель, Вильям Фишер (взявший псевдоним Рудольф Абель), Конон Молодый, Рихард Зорге, Харро Шульце-Бойзен. Выбирайте, кого из них делать в 1948 году легендой русской, советской разведки, представителя, по словам Сталина, «самой выдающейся нации из всех наций, входящих в состав Советского Союза». Осталось только к этим басурманам еще и Рудольфа Шмидта прибавить для полного интернационала! Вы что, с ума посходили?! А вот Николай Кузнецов — звучит кошерно, правда же? И вообще, лучший разведчик второй мировой просто обязан быть исконно русским, обязательно выходцем из самых низов, таланты которого полностью проявила советская власть.

Ну, а чтобы он превзошел всех остальных с нерусскими фамилиями, то приписали ему не только индивидуальный террор, но и сбор уникальной разведывательной информации, да такой, какая этой всей неруси и не снилась.

Советской власти тогда прям до скрежета зубовного был нужен русский герой — но мы-то уже можем рассуждать логически и требовать истины. С какой стати дело Кузнецова засекречено? За 70 лет советской власти спецслужбы не выучили простой истины: правда, которая тщательно скрывается, вызывает подозрения и становится источником безумных версий. И таких, естественно, хватает. Вот вам еще одна — появление некоего обер-лейтенанта Пауля Зиберта.

А почему мы решили, что настоящий Пауль Зиберт был убит под Москвой, и уральскому пареньку выдали документы прусского офицера? Нам об этом рассказал Райхман? Рясной? Судоплатов? Разве мы не знаем, как по-иезуитски ловко умели в НКВД скрывать истину и лгать «на голубом глазу»?

А что если этот неизвестный Николай Грачев, сброшенный на парашюте в отряд Медведева, и был настоящим Паулем Зибертом? Настоящим? Посмотрите, что пишет все тот же Гладков:

Эту информацию мы получаем через третьи руки — Кузнецов — Лукину, Лукин — автору. Помните, что про бой у разъезда Дубосеково якобы рассказал журналисту красноармеец, погибший за два дня до этого боя? Примерно так и создаются мифы. Иди потом проверь, кто кому что рассказал и что там было на самом деле.

А что любопытно — оказывается, не только «прусский акцент», но и сам юноша-служащий был знаком рейхскомиссару Украины? Какой доверчивый, совсем на себя не похожий мясник Кох. А может и вправду узнал? Почему мы исключаем такую возможность? Мы верим в то, что уральский деревенский парень поперся к обер-президенту Восточной Пруссии, не опасаясь, что тот поймет, что никакой он не пруссак. И вся легенда насмарку. А если и правда Кох был знаком с князем Шлобиттеном и бывал у него в имении? Какой чудовищный риск! Почти как встретить в Ровно однополчанина из дивизии, воюющей на Украине. И разве так уж фантастично звучит тот факт, что к Коху на аудиенцию пришел реальный уроженец Восточной Пруссии с оберландским акцентом?

Запутались? И я запутался. Такое нагромождения странностей, как в этой истории, вряд ли где еще сыщешь.

И, конечно же, вновь возникает вопрос знания языка. И это проблема, которую тоже надо бы разрешить. Если не было Кузнецова, то и Шмидт, и Зиберт на русском говорили совершенно без акцента, во всяком случае, в воспоминаниях никто не говорил, что Кузнецов/Грачев говорил по-русски с акцентом. Существует единственное глухое упоминание о том, что он умел имитировать немецкий акцент в русском языке. Ну, уже что-то.

Значит, русский язык у таинственного незнакомца был на уровне родного. Если у Кузнецова (одного из них), то понятно. Но тогда непонятно, откуда у него отсутствие акцента в немецком и его диалектах. А если это Шмидт или Зиберт? Тогда непонятно, откуда отсутствие акцента в русском. Хотя, если этнический немец Шмидт действительно потомок обрусевших немцев, сохранивших родной язык — тогда как-то объяснимо. И если Зиберт знал язык в совершенстве, а неизбежные ошибки объяснял тем, что стремится думать на немецком — тогда тоже. Но это очень большие допущения и тут автор впадает в тот же грех, что и официальные биографы. Куда ни кинь — всюду клин.

Можно овладеть двумя языками на уровне родного? Что ж, и такое встречается, но тогда вновь встает вопрос языковой среды и привычек. — откуда у уральского деревенского паренька замашки и привычки немецкого офицера? И откуда у немецкого офицера знание русских реалий? Загадка. Еще одна.

Хотя и она имеет свое решение, конечно. Но мы его на данный момент не знаем со стопроцентной вероятностью.

Теперь о том, что работает против этой теории — фотографии и родственники.

Вот какое странное предложение находится в книге, которую написали брат и сестра Николая Кузнецова — Виктор Кузнецов и Лидия Брюханова «Разведчик Николай Кузнецов». И дальше идет довольно странный пассаж:

Оставим на совести авторов рассказ о произнесенных у костра словах — миф обрастает подробностями и для мифа это норма.

Но обратите внимание: вопрос задан. А ответа на него нет. Странное какое-то высказывание, не находите?

Впрочем, чувство неловкости не оставляет, когда читаешь деревянные строки, явно написанные не братом и сестрой, а неким «щелкопером-бумагомаракой». Кузнецов в советской манере предстает там благородным рыцарем, всегда встает на защиту слабых, борется за справедливость, всегда готов идти в бой, даже против китайских провокаторов на КВЖД. Он тушит пожар в кинотеатре «Темп», спасает женщину, вспыхнувшую от неосторожного обращения с огнем — в общем, обычный набор банальностей, никакого отношения к реальному человеку не имеющих.

Извините, но разве так пишут о близком и родном человеке?

Это — о периоде, когда Никанор Кузнецов был исключен из комсомола. Да, конечно, мы сделаем скидку на время, когда писалась эта книга. Но все же, все же… Брат же! Неужели только так казенно можно было рассказать о близком человеке? Или просто рассказывать было особо-то и нечего, кроме затверженных историй, сто раз жеваных-пережеванных во всех «житиях» легенд? Высокий, красивый, добрый, честный, трудолюбивый, любим народом… Ну, разве что добавляется, что он в совершенстве владел и коми-пермяцким языком. Герой все-таки, как же не в совершенстве?! Тем более, подвиги этого героя и строились на уникальных лингвистических способностях.

Банальность — в каждой строке, в каждом эпизоде. Вот Виктор приходит в комнату брата и видит книги на этажерке. Какие?

Лермонтов и Пушкин, Горький, Некрасов и Маяковский…

Ну, а кто ж еще, действительно? Только классика, только хардкор. Никаких Пильняков и Бабелей, никаких Серафимовичей и Парфеновых, никакого Есенина, не к ночи будь помянут.

Да и судьба брата Виктора в книге как-то странно изложена: только что он работал на строительстве Уралмашзавода — и вдруг:

Ну что ж, может и правда трактористом работал, но вообще-то лесозаготовки, знаете, вызывают странные ассоциации, особенно если учесть, что молодой парень пожил в большом городе, поработал на одной из важнейших строек страны — и вдруг какие-то лесозаготовки. Может, случилось что? Тогда часто случалось такое, что человека — раз! — и посылают лес валить. Но доказательств нет, одни домыслы.

Ну, про то, что Ника на похороны отца и матери не торопился, мы уже писали. Деревенский ведь парень, должен был понимать, что есть вещи, которые пропускать нельзя, невозможно. Не попрощаться с отцом и матерью? Как-то это не вяжется с образом открытого и доброго парня Ники Кузнецова.

Родственникам обязательно надо напомнить про язык, обязательно! Ради этого все и писалось, собственно. Писалось тогда, пишется и сейчас.

Это свидетельство старшего инженера-конструктора Уралмаша Н. И. Баранова, у которого на квартире какое-то время жил Кузнецов. Опять все признаки былинного героя. И вместо того, чтобы заподозрить в Кузнецове шпиона, зачем-то изучающего немецкий язык и пристающего к иностранным специалистам (дело происходит летом 1935 года, Гитлер уже два года как у власти, суть нацизма вполне понятна), товарищ Баранов восторгается. Очень достоверно.

Все его знакомцы непременно упоминают его умение расположить к себе собеседника, упорство в изучении языков (с упоминанием, что он налегал на разные диалекты):

Иногда, отличаясь эксцентричностью, он в разговоре неожиданно переходил на немецкую речь. Он был для нас милым товарищем, интересным человеком и загадкой… — вспоминает инженер Людмила Сергеевна Сутовская.

Вы себе это представляете? Стоите это вы, болтаете, о вечернем походе в кино, и тут ваш собеседник вдруг переходит на немецкий. 30-е годы. Очень мило и эксцентрично, правда? И, главное, очень вежливо — ведь собеседник далеко не в совершенстве говорит на этом языке, если вообще говорит. Неужели авторы не чувствуют дичайшей фальши в насквозь лживой истории?

Интересно, а как он пригласил женщину сесть? Школьным setzen Sie sich bitte, или же гораздо более вежливым литературным nehmen Sie Platz bitte? И, главное, почему по-немецки? А, да, мы же знаем, что он любил поговорить с соотечественниками на каком-нибудь иностранном диалекте. Мог бы и на языке коми пригласить сесть, тоже красиво.

Дверь открыл, дорогу уступил… И откуда у мальчика из деревни Зырянка, лесоустроителя из Кудымкара и расцеховщика металлургического завода такие манеры? Да еще и такие предпочтения в одежде — и это в 30-е годы? Очки в роговой оправе… Слабое зрение? Но об этом никто и нигде не говорит! Желтые краги, американские полуботинки, серое в зеленую клетку кашне — типичный портрет стиляги 50-х! А тут — обычный советский ИТР, к тому же судимый.

Этот парадокс понимали и авторы «воспоминаний», так что решили дать объяснение этому, и, как водится, сделали только хуже:

И вы этому верите? Не кажется странной мотивация? Не кажется странным, что те специалисты, которых пригласили (за немалые, между прочим, деньги) помогать в индустриализации, вот так презрительно отказывались говорить с теми, кто одет «не по-ихнему»? Это, скорее, характерно именно для жителей СССР — чрезмерное внимание одежде, внешнему виду, погоня за «фирмой», в то время, как на Западе одежда была всего лишь одеждой, для каждого случая — своя. Неужели сами немцы расхаживали по УЗТМ с накрахмаленными воротничками (кстати, кто их крахмалил Кузнецову?)?

Тотальное непонимание природы иностранца.

И наш герой по-прежнему изъясняется исключительно ходульными фразами, почерпнутыми из передовиц «Правды» и «Труда».

Какое уникальное предвидение! А каков язык! Какие формулировки!

Еще немного о литературных предпочтениях будущей легенды разведки вспоминает его подруга тех времен:

Странно, что эту банальщину он читал не на языке оригинала… Душевный непокой, переживания, героические стихи… Даже с поправкой на эпоху, все это выглядит оглушительно неправдоподобно, но таковы правила игры в миф. Герой обязан быть пафосным и ходульным до картонности, не человеком, а легендой. Что, в конце концов и произошло. Реальный человек (или несколько) слились в одного до одури неправдоподобного театрально-напыщенного персонажа. Доходит до комичности, которой сами авторы не чувствуют, вкус и чувство меры отказывают напрочь.

Прямо Ленин какой-то. Или Лев Толстой. Так и хочется продолжить «Лев Толстой очень любил детей»…

Почему я привожу так много цитат из «воспоминаний», явно написанных не братом и сестрой, а специально обученными людьми? Исключительно для доказательства того, что реального Николая Кузнецова или не было вообще, или был он совсем-совсем другим человеком.

Вообще, стоит отметить, что Кузнецов во всех книгах изъясняется исключительно в стиле «Краткого курса истории ВКП (б)», или, в крайнем случае, «Философского словаря». Было у меня издание 1940 года, где статья «Польша» начиналась со слов «уродливое детище Версальского договора», а статья «вторая мировая» определялась, как «империалистическая бойня развязанная Англией и Францией против Германии». Вот примерно в таком духе и передается прямая речь уральского паренька, полиглота и книгочея, театрала и музыканта, любителя балерин и любимца женщин. Очень достоверно. И то, что не вызывало отторжения в 40–50 годы, сегодня кажется довольно убогим.

Скорее всего, вся его так называемая «прямая речь» была придумана там же, где и засекречены дела отряда «Победители» и Героя Советского Союза Н. И. Кузнецова. Хотя писатель Гладков, скажем, мог бы одарить «Легенду» более простым и менее ходульным языком.

Но вот то, что как передают разговоры с любимым родственником родные брат и сестра — вообще ни в какие ворота не лезет.

Так и видится сцена, где, располагая к себе балерин Большого, элегантный парень из Зырянки читает им:

И дальше классический пассаж про широкие штанины. Я специально снова привел огромный отрывок из этой книжки, чтобы в очередной раз поразиться той неуклюжести и презрению к читателю, с которыми создается легенда о «легенде». Это так старший брат говорит с родным человеком? Это то, что младший брат запомнил из визита к старшему? Что-то человеческое могли бы вспомнить, что брат, что сестра? Нет. Помните, как он младшему братишке желает смерти вместо плена?

С сожалением вынужден признать, что так называемые воспоминания самых близких Кузнецову людей — не что иное, как набор лозунгов, банальностей и плохо придуманных историй.

Понятно, что нет смысла останавливаться на описании родственниками подвигов Кузнецова в отряде Медведева: они, не долго думая, излагают их по официальной версии, изложенной в книге полковника НКВД.

Что, собственно, приводит к нескольким выводам:

«Воспоминания» родственников писали неведомые нам «литературные негры».

Авторы подгоняли факты под канву легенды, не особо заботясь о достоверности и соответствии реалиям. Наоборот, книга «воспоминаний» родных, казалось бы, людей наполнена несоответствиями и неточностями, вроде учебы Кузнецова в Индустриальном институте (чего, как мы знаем, не было и что как раз родные-то должны были знать).

В образе брата нет ни одной человеческой, родственной черты, кроме вымученных общих фраз, ничего не дополняющих к уже известной истории.

Никаких фактов, которые позволяли бы нам отождествить Никанора Кузнецова с Николаем Кузнецовым, а тем более с Паулем Зибертом там нет, как нет и информации о его работе в НКВД с начала 30-х годов.

И, наконец, в них нет ни одного доказательства, что «легендарный разведчик» — это и есть их брат Ника Кузнецов.

А теперь сами решайте, как относиться к этим «воспоминаниям». Самое главное, что с конца 30-х они с братом не встречались. Был правда эпизод с вышедшим из окружения Виктором, подарившим Николаю бритву. Но он ничего не дает нам с точки зрения информации о том, чем тот занимался в Москве. Да и была ли та встреча? Судя по ее описанию, все это могло быть сочинено. Для пущей достоверности. Перечитайте этот эпизод и подумайте, что в нем заставляет нас верить в его правдивость.

Но ведь есть же фотографии! Разве это не факты? Это ли не доказательство реальности существования гениального разведчика?! Нет. С фотографиями Кузнецова дело обстоит не лучше, чем со всем остальным.

Снимков не так много: мальчик в рубашке с галстуком, подросток в белой папахе, юноша в широком пальто по тогдашней моде, несколько фотографий в военной форме[42]. Фотографии на документах Шмидта и Зиберта, и мутное фото, где он запечатлен среди немецких офицеров. Вот, собственно, и все.

С емейные фотографии сильно разнятся. Нет, изображенные на них люди довольно похожи на тот образ, который мы привыкли представлять, но если долго всматриваться, то видны и различия, и нельзя уже с уверенностью сказать, что это именно тот человек, которого мы привыкли считать Николаем Кузнецовым. Посмотрите на известную фотографию братьев Виктора и Николая Кузнецова с сестрой Лидией. Вы сможете сразу определить, кто где?

При внимательном рассмотрении можно обнаружить как похожесть, так и некоторые отличия одной карточки от другой, но я готов списать это на паранойю автора. На всех фото изображен возможно один и тот же человек. Вот только неясно, был ли этот человек Шмидтом-Зибертом (кем бы он ни был) или же тем самым Николаем Кузнецовым.

Ну, некоторая схожесть есть, а отличия спишем на качество фотографий тех лет. И все же сомнения остаются. Особенно если сравнить эти лица с лицом Николая Кузнецова, снявшегося с братом и сестрой.

Однако нет ни одного фото (кроме мутной карточки, где Пауль Зиберт запечатлен в компании офицеров вермахта, да и оно вполне может быть постановкой — снят он в профиль и похож на всех фашистов сразу — то ли фотомонтаж, то ли нет), которое бы однозначно говорило, что это разведчик.

Вот еще одна его фотография в группе. Правда же, поза очень похожа?

Убедите меня, что это один и тот же человек!

Нет его фотографий, что называется, в контексте. В основном — фотопробы, то в советской, то в немецкой форме. Причем, человек на первой фотографии мало похож на того «классического» Кузнецова, которого мы знаем.

Вглядитесь еще раз: это один и тот же человек или просто очень похожие люди?

Решение за вами.

В общем, до раскрытия архивов и публикации материалов дела говорить однозначно о той или иной версии не приходится.

Так что у нас в сухом остатке?

Агент № 1. Разведчик Николай Иванович Кузнецов.

Деревенский уральский парнишка проявил необычайную способность к языкам. Учил их в каких-то совершенно гигантских количествах, от литературного немецкого, плюс пять или шесть его диалектов (по другим источникам — семь-восемь), до польского и украинского, и уж совсем экзотического языка коми. Также проявил недюжинные способности к лицедейству, перевоплощению, приобрел прекрасные манеры и знание реалий, умел очаровывать дам и располагать к себе мужчин. Будучи заброшен в партизанский отряд Д. Медведева проявил себя как гениальный разведчик, раскрыв подготовку к покушению на Большую Тройку в Тегеране, подготовку наступления под Курском и местонахождение ставки Гитлера под Винницей. Ликвидировал 11 генералов и других фашистов. Погиб в бою с бандеровцами, подорвав себя гранатой.

Агент № 2. Разведчик и диверсант Рудольф Вильгельмович Шмидт.

Этнический немец, билингва, прекрасно владевший как немецким, так и русским языком, работал на НКВД в качестве агента-информатора, знакомился с женщинами, очаровывая их нездешними манерами и уговаривая выпытывать постельные тайны у иностранных дипломатов. Располагал к себе мужчин, особенно немцев, так как был для них своим. С началом войны получил документы на имя Николая Ивановича Кузнецова, бесследно сгинувшего в подвалах Свердловского НКВД, и под именем Николая Васильевича Грачева был заброшен в отряд Медведева, где работал в несвойственной для него роли киллера, из-за чего совершал много промахов и проваливал задания. Погиб при невыясненных обстоятельствах.

После войны руководство разведки решило не раскрывать истинной личности Шмидта-Кузнецова-Грачева из идеологических побуждений: легендарный герой обязан быть русским человеком.

Это первая часть версии автора. А вот и вторая:

Агент № 3. О бер-лейтенант Пауль Зиберт.

Уроженец Восточной Пруссии, был призван в армию, участвовал во французской кампании, получив Железный крест II класса (партизаны наградят его еще и Крестом I класса до кучи, чего мелочиться, хотя интендант, обладатель двух Железных крестов, неминуемо должен был обратить на себя внимание, Кресты просто так не раздавали), попал в плен под Москвой, перевербован. Возможно, некоторым недоверием к завербованному офицеру вермахта объясняется долгое ожидание заброски в тыл для работы на НКВД. Далее — все по тексту легенды, непрофессионализм киллера и прочее.

После войны руководство разведки искало, кого бы из удачливых (или не очень) агентов сделать легендарным героем — с точки зрения похожести был выбран все тот же бывший сексот Свердловского УКГБ Николай Кузнецов.

При ближайшем рассмотрении безумными кажутся все три версии, но автору наиболее приемлемыми кажутся… все три.

Сейчас объясню.

Никанор Кузнецов из деревни Зырянка был неудачливым стукачом, попал в подвал Свердловского НКВД, да там и сгинул. Этнический немец Рудольф Шмидт работал в Москве осведомителем по иностранцам, используя старые шпионские способы: спекуляция, рестораны, женщины, провокации. Единственный прокол — Ксана Оболенская. Далее история превращается в борхесовский Сад расходящихся тропок.

Вариант А. Рудольф Шмидт получает задание уничтожить нацистских бонз, для чего под именем Николая Васильевича Грачева сброшен на парашюте в отряд «Победители». Ни о какой разведке, собственно, речи нет. Отряд Медведева — диверсионный, чего никто никогда не скрывал. Неважная подготовка в качестве диверсанта-ликвидатора приводит к многочисленным неудачам, но из-за незнания армейских реалий вермахта, ему бы пришлось слишком трудно, и раскусили бы его слишком быстро. Вариант для меня наименее жизненный. С балеринами — да, тут ему равных нет, но щелкать каблуками на приеме у Коха — вряд ли.

Вариант В. В отряд с тем же заданием сбрасывается перевербованный лейтенант Пауль Зиберт (в отряде получивший апдейт не только на Железный крест I класса, но и на звание), реальный уроженец Восточной Пруссии. Неважная подготовка в качестве диверсанта-ликвидатора приводит к многочисленным неудачам, несмотря на то, что в среде таких же армейских офицеров — он как рыба в воде. Этим объясняется его абсолютное знание реалий вермахта. Этим объясняются нужные следы ранений в нужных местах и прочая группа крови. Этим объясняется и то, что ни он, ни его руководители не боялись встретиться со знакомыми Пауля Зиберта, однополчанами, земляками — что для Кузнецова означало бы полный провал. Многое можно объяснить, если предположить, что Грачевым был реальный Пауль Зиберт. Однако, тогда невозможно объяснить удивительную беспечность в заполнении документов: немецкий офицер никогда бы не перепутал «гауптмана» с «гауптштурмфюрером СС». Возможно, не обратил внимания, когда забирал командировочное предписание у Цессарского? Возможно.

Зиберт, видимо, действительно не смог выстрелить в Коха. Ликвидирован своими за ненадобностью. Все остальное, что надо было, он худо-бедно выполнил. Больше был не нужен.

Человек не нужен, но нужен миф. Какой из этих вариантов, включая официальную версию, наиболее приемлем — решайте сами. Мне же кажется, что «легендарный разведчик Николай Кузнецов» — образ собирательный.

Заканчивается война. Подводятся итоги разведывательной работы в тылу врага. И тут чекисты хватаются за голову — одни евреи! Что делать? Срочно нужен лучший в мире разведчик, обязательно русский, желательно из самых низов. Хорошо бы рабочий, но сойдет и крестьянин. Из архивов НКВД извлекается дело Н.И. Кузнецова — вот он, голубчик! То, что надо! Герою выстраивается биография близко к тексту с небольшими дополнениями, полковнику МГБ Д.Н. Медведеву доходчиво разъясняют текущий момент и объясняют, что спустившийся к нему на парашюте 25 августа 1942 г. Николай Васильевич Грачев, это Николай Иванович Кузнецов и объясняют, что о нем надо писать. Задним числом оформляется присвоение звания Героя Советского Союза.

Почему «задним числом»? Нам сообщают, что высокое звание присвоено «Кузнецову» в декабре 1944. Не рано? С февраля месяца о нем никаких сведений, неизвестно, жив он или погиб, или вообще перевербован противником, но звание присвоено «посмертно», а так не бывает. Смерть Кузнецова не подтверждена ни документально, ни рассказами очевидцев. Разве что косвенно. Пропавшим без вести Героя не дают, тем более, что предполагаемое его захоронение было обнаружено только в 1959 году. А в 1944 руководство еще сильно возмущено, что он не выполнил приказа об уничтожении Коха и Вехтера, что не доставил Ильгена в Москву, а тупо пристрелил его. И тут вдруг — бац! — Герой, не из тучи гром. С чего бы?

Сам Медведев стал Героем в ноябре 1944-го. Ну значит, «Грачеву» дадим на месяц позже, от нас не убудет. Помните, 28 панфиловцев, никогда не существовавших, что было официально признано, но тем не менее, получивших звание Героев Советского Союза, которое у них по сей день никто не отобрал. Для создания красивого мифа все средства хороши, а уж золотой звездочки вообще не жалко!

И появляется красивый миф о простом уральском пареньке, ставшем лучшим разведчиком всех времен и народов. Ему приписывают получение самых секретных сведений, не обращая внимания на нестыковки и несоответствия. Миф ширится, растет, сами партизаны верят в то, что Грачев — это Кузнецов и начинают писать мемуары, уже основываясь на этой, доведенной до них информации. Они-то знали только Грачева, им же потом разъяснили, кто это такой на самом деле, да и то через много лет после войны! Нисколько не пытаясь умалить их подвиги и стремление рассказать о боевом товарище, но что они знали тогда? О каком Кузнецове слышали? А Грачевым мог быть, кто угодно. Хоть настоящий Пауль Зиберт. Так что они искренне писали, и кто бросит в них камень?

Миф отделился от своих создателей и зажил своей собственной жизнью. Теперь невозможно поверить, что никакой «Легенды советской разведки» не было. Даже если в мифе отовсюду торчат уши и белые нитки, в него верить гораздо соблазнительней, чем в дурацкую, никому не нужную истину. Так уж люди устроены.

Осталось дождаться, когда рассекретят дело, но, боюсь, этого в обозримом будущем не случится. Впрочем, как не раз говорилось на страницах нашего повествования — «всякое бывает»!