Михаил Иванович Глинка

«ГОДЫ СТРАНСТВИЙ»

Париж. Площадь Согласия. Литография с рисунка неизвестного художника

Через Лугу (когда-то, подъезжая к ней, Глинка записал песню извозчика, ставшую темой Сусанина), Псков, мимо стен смоленского Кремля дальняя дорога привела путников в деревню — Глинке хотелось проститься с матерью. Несколько дней они провели в Новоспасском, потом гостили в Беззаботьи, у родственников Гедеонова; в конце июня доехали до Варшавы и через Познань направились на Берлин. Там Глинка встретился с Деном, показал ему партитуры своих опер, и строгий контрапунктист остался «чрезвычайно доволен» трио «Не томи, родимый» из оперы «Иван Сусанин».

То на почтовых лошадях, то по недавно открытой железной дороге Глинка и его спутники проехали через Кёльн и Ахен, ненадолго задержались в Брюсселе; вскоре промелькнули Намюр и Моне, пересекли границу Франции. И наконец — Париж!

Теплым июльским днем тяжелый дилижанс миновал заставу и оказался на широкой улице Монмартр. Прекрасный и удивительный город поразил и пленил Глинку. «Огромность» многоэтажных домов, макадамовые мостовые, несущиеся во весь опор коляски, всадники, скачущие вниз по улице в сторону зеленого кольца Больших бульваров, нарядно одетые прохожие — все было оживленным и красочным, совсем не похожим на чинную суровость Петербурга. «Опрятная квартира» с видом «на лучшую часть булевара Итальянцев» сейчас же отыскалась на шестом этаже дома в Оперном проезде. Разнообразные впечатления немедленно нахлынули на Глинку со всех сторон.

Русские знакомые встретили его приветливо. Карикатурист М. Л. Невахович забавлял Глинку «шутками и карикатурами», петербургский приятель И. Д. Норов (имея «хороший запас денег») постоянно затевал всевозможные увеселения. Кто-нибудь из друзей сопровождал Глинку при осмотре достопримечательностей — «монументов и окрестностей города». Осенний день во дворце и садах Версаля он провел вместе с Мих. Ю. Виельгорским и Элимом Мещерским. (Молодой поэт начал тогда перевод слов нескольких романсов Глинки на французский язык в надежде издать их в Париже; преждевременная смерть той же осенью не позволила ему завершить эту работу.) В обществе других друзей Глинка видел иллюминацию Елисейских полей и лодочные гонки на Сене в день годовщины Июльских дней 1830 года.

Вскоре по его приезде журнал «Revue et gazette musicale» сообщил читателям о том, что М. Глинка, «знаменитый русский композитор», намерен провести зиму в Париже, и редакция журнала выражала надежду на то, что он сочинит «что-нибудь для ...Комической оперы». Но Глинке больше нравился Итальянский театр, «лучший... в свете», по его словам. А вообще писать для парижских театров он «не видел возможности» как из-за интриг, так и потому, что, «будучи русским душой», не желал «подделываться на чужой лад».

К самому же французскому образу жизни Глинка вскоре настолько привык, что ему, как он уверял, казалось, будто «он всегда так жил». Вскоре, однако, известие о том, что Лист отправился концертировать в Испанию, пробудило в душе Глинки давнее желание побывать там. Глинка стал изучать испанский язык, делая «быстрые успехи».

Версаль. Рисунок и литография Ж. Жакоттэ

Страница из письма М. И. Глинки к Н. В. Кукольнику от 6/18 апреля 1845 года из Парижа. Автограф

«Испанский альбом» М. И. Глинки

Гектор Берлиоз (1803—1869), французский композитор и музыкальный критик. Гравюра с рисунка неизвестного художника

В Испанию его влекли прежде всего соображения художественные. Как он писал матери 11/23 января 1845 года, там он желал ознакомиться с испанскими народными напевами, «потому что они несколько сходны с русскими и дадут... возможность... приняться за новый большой труд».

Н. В. Кукольнику Глинка сообщил о своих планах более подробно: «Я решился обогатить свой репертуар несколькими (и, если силы позволят, многими) концертными пьесами для оркестра под именем Fantaisies pittoresques [Живописные фантазии]... Мне кажется, что можно соединить требования искусства с требованиями века и... писать пьесы, равно докладные знатокам и простой публике... В Испании примусь за предположенные Fantaisies — оригинальность тамошних мелодий будет мне значительной помощью... во всяком случае постараюсь передать звуками свои впечатления».

Из множества лиц, с кем Глинке довелось видеться за неполный год его пребывания в Париже (в том числе с А. Мериме, Д. Обером, В. Гюго) и многие из которых оставили автографы в его так называемом «Испанском альбоме», сопровождавшем композитора во все время этого путешествия, самым важным и интересным для него было общение с Гектором Берлиозом. В сущности, то было лишь возобновление давнего знакомства: впервые они встретились в Риме в 1831 году, когда Берлиоз жил на вилле Медичи как пенсионер «Римской премии». Теперь он находился в зените известности. Романтический полет его творческой фантазии, смелые поиски и находки новых форм и эффектов в инструментовке он соединял с колким остроумием фельетониста; все это привлекало к нему друзей, но создавало и врагов. Однако неутомимая энергия и организаторский талант Берлиоза не останавливались ни перед какими препятствиями для достижения цели.

Афиша «Третьего музыкального празднества» под управлением Г. Берлиоза, в котором исполнялись сочинения М. И. Глинки

Глинку он принял сначала холодно, но вскоре, вероятно, познакомившись с сочинениями русского композитора, изменил свое отношение на вполне дружеское. (Два года спустя Берлиоз концертировал в России и был радушно принят музыкальными друзьями Глинки.) Помощь Берлиоза имела тогда для Глинки важное значение. Одной из целей его пребывания за границей было заинтересовать парижан собственными сочинениями, показать им, что действительно существуют и русская музыка, и русские композиторы. Поэтому, когда Берлиоз предложил Глинке включить какие-нибудь его произведения в программу третьего из устраивавшихся им «музыкальных празднеств», Глинка переинструментовал Лезгинку из «Руслана и Людмилы» и просил певицу А. А. Соловьеву-Вертейль спеть по-русски арию Антониды из «Ивана Сусанина». Концерт состоялся 4/16 марта 1845 года в огромном (и «чрезвычайно великолепном») цирке Елисейских полей. 160 музыкантов исполнили Лезгинку, а певицу, несмотря на шероховатости в «опасных местах» арии, Берлиоз просил повторить пьесу в следующем, четвертом «празднестве». Глинка, по его словам, дебютировал удачно, отзывы прессы были благоприятными, и уже через день, 6/18 марта, он написал матери о намерении дать («в пользу бедных») и собственный концерт.

Симфонический концерт в Парижском цирке. Гравюра середины XIX века

Афиша концерта из сочинений М. И. Глинки в Париже 29 марта/10 апреля 1845 года

Подготовка к концерту оказалась хлопотной. Кроме отрывков из опер Глинка решил исполнить в нем и Вальс-фантазию, заново его инструментовав. Стремясь «угодить на все вкусы», он пригласил участвовать нескольких известных артистов, и... «афиша вышла пестрой».

Вечером 29 марта/10 апреля 1845 года нарядные туалеты русских дам превратили переполненный зал Герца «в цветник» (тем не менее расходы не окупились, и чтоб выйти из положения, Глинка вынужден был занять 1500 франков у В. П. Голицына). Концерт прошел успешно, но не без «вариаций» (вместо «оробевшей» Соловьевой-Вертейль тенору Марра пришлось спеть под аккомпанемент Глинки лишнюю каватину Доницетти).

Через несколько дней в «Journal des Débats» появилась хвалебная статья Г. Берлиоза, посвященная Глинке. В ней имя русского музыканта он назвал «в числе превосходнейших композиторов нашего времени». Сочувственные и дельные отзывы появились и в других парижских газетах и журналах. Россию об успехах Глинки известили журнал «Иллюстрация», газеты «Северная пчела», «Московские ведомости». Вскоре после концерта, сообщая матери о его результатах, композитор писал: «Может быть, другие будут счастливее в своих дебютах, но я первый русский композитор, который познакомил парижскую публику с своим именем и своими произведениями, написанными в России и для России».

М. И. Глинка. Портрет работы Л. Кудерка

Вероятно, тогда же карандашный портрет Глинки исполнил и налитографировал художник Л. Кудерк. (Недостаточное сходство с оригиналом черт лица композитора и не свойственная ему стройная элегантность фигуры на этом его «офранцуженном» изображении немало удивили современников, но сам Глинка остался им, по-видимому, доволен, так как охотно дарил его экземпляры родным и друзьям.)

Последние полтора месяца, прожитые Глинкой в Париже, были полностью заняты приготовлениями к отъезду в Испанию (к тому времени он, по его мнению, по-испански говорил лучше, чем по-итальянски). Евгению Андреевну он просил выслать ему дополнительную сумму на путешествие. Все прочие хлопоты взял на себя парижский «мажордом» Глинки дон Сант-Яго Эрнандес, рекомендованный ему как человек «честный и расторопный». 13/25 мая 1845 года Глинка, дон Сант-Яго и его девятилетняя дочка Росарио выехали в Орлеан, а оттуда на почтовых в три дня добрались до По.

При виде «восхитительной южной природы» Глинка «ожил». «Дубовые, каштановые рощи, аллеи из тополей, фруктовые деревья в цвету, хижины, окруженные огромными розовыми кустами,— все это более походило на английский сад, нежели на простую сельскую природу. Наконец, Пиренейские горы, с покрытыми снегом вершинами, поразили меня своим величественным видом»,— описывал Глинка свои дорожные впечатления в письме к матери из По, «последнего большого города Франции». 20 мая/1 июня Глинка и его спутники пересекли испанскую границу.

«Блестящее каприччио для большого оркестра на Арагонскую хоту». Титульный лист партитуры. Автограф

Верхом на лошадях, через «самые высокие горы», по тропам среди неприступных скал, над ущельями, где неслись пенистые потоки и низвергались водопады, порой настигаемые грозами, путешественники достигли первого испанского города Памплуны. Здесь все было для Глинки ново: дома и их убранство, яркие цвета одежд, «кушанье премудреное». («В дороге я неразборчив и ем все, что дают,— на месте же распоряжусь по-своему»,— заметил по этому поводу Глинка в первом письме к матери из Испании.)

Испанцы показались ему добрыми и радушными, а если иногда и вспыльчивыми, то ненадолго. По мнению Глинки, из всех «иностранцев» они больше всех соответствовали «его характеру».

В театре Глинка впервые видел испанские танцы. Более близкое знакомство с народной музыкой Испании вскоре началось в Вальядолиде. Вечерами там, в доме родных Сант-Яго, собирались «соседи, соседки и знакомые», звучали народные песни, дробь кастаньет сопровождала оживленные пляски. Глинка услышал тогда мелодию и вариации танца «Арагонская хота», «бойко» сыгранного ему гитаристом Феликсом Кастильей. Вскоре уже в Мадриде на этой основе он создал знаменитое «Блестящее каприччио для большого оркестра на Арагонскую хоту» (Испанскую увертюру № 1).

Испанка с гитарой в руках. Акварель работы неизвестного художника (из «Испанского альбома» Глинки)

Танцующая испанка. Акварель работы неизвестного художника (из «Испанского альбома» Глинки)

Мадрид. Гравюра с рисунка неизвестного художника

Небезопасный переезд в столицу Испании по живописной, но дикой местности, в недавнем прошлом кишевшей разбойниками, Глинка совершил благополучно. Мадрид показался ему «городом прелестным», хоть и не с первого взгляда. Зато вскоре он оценил этот «Петербург в малом виде», красоту его садов, площадей, фонтанов; живописное оживление уличной жизни, театры, даже «варварское зрелище» боя быков. А главной достопримечательностью стал для Глинки «музеум» Прадо — богатейшее собрание «превосходных картин», прежде всего испанских художников, «какого нигде нет».

Осматривал Глинка и «примечательные предметы» в окрестностях города. Побывал в Аранхуэце, роскошнейшей из королевских резиденций, в живописно расположенном полувосточном Толедо, с узкими улицами без окон «в арабском вкусе» и беломраморным собором с цветными витражами, где в тишине осеннего дня Глинка играл на органе, а также в суровом дворце-монастыре Эскуриале, усыпальнице испанских правителей. Приятное течение «смирной» жизни в Мадриде, здоровый климат, удаленность от петербургских дрязг смягчили в душе Глинки тяжелые воспоминания и утишили физические страдания. И хоть, по его признанию, нервы иной раз и «пошаливали», впервые за долгое время он смог обходиться без постоянной помощи врача.

«Неистовая пляска М. И.» Рисунок Н. Степанова

«Серенада» (уличная сцена в Испании). Картина работы К. Шпицвега

«Гранада». Акварель работы К. А. Бейне

«Эстудиантина». Испанская народная песня, записанная Глинкой

Теперь он мог спокойно заняться изучением испанской народной музыки. Днем и по вечерам до поздней ночи в комнате Глинки звучала гитара и слышалось пение. «Национальные» напевы он тотчас же записывал в «особенной для этого книжке» и впоследствии в своем творчестве неоднократно ими пользовался.

От сырости зимнего Мадрида Глинка решил укрыться на юге Испании, в древней, полной мавританских отголосков Гранаде. Дождевые тучи висели над однообразием равнинной Ламанчи. Они сопровождали Глинку и дона Сант-Яго до вершин хребта Сиерра-Морена. Но там, за ним, лежала залитая солнцем Андалузия. По склонам гор зеленела трава. Теснились оливковые и апельсиновые рощи, вечнозеленые дубы и пальмы. «Опрятный двухэтажный домик с бельведером», который Глинка и его спутник наняли в предместье Гранады у подножья Альгамбры, от северного ветра защищала старинная башня Вермеха. Из своих окон Глинка видел теснившиеся внизу городские крыши и подернутые дымкой далекие горы.

Уле Булль (1810—1880), норвежский скрипач и композитор. Фотография

Верный своему намерению знакомиться с подлинно народной музыкой, Глинка нашел в Гранаде богатый материал «для занятий». Вскоре по приезде он познакомился с «преталантливым» гитаристом Мурсиано (тот «необыкновенно ловко и отчетливо» играл виртуозные вариации на танец фанданго, который Глинка набросал на листке нотной бумаги), а вскоре затем с Долорес Гарсиа, славившейся пением народных песен. Пение и танцы он слышал и видел также у знакомых, когда «спускался» в город и присутствовал при домашних увеселениях или на праздниках, «наблюдая народные обычаи». Плясать к себе он зазывал цыган и цыганок и сам учился танцевать («ноги повиновались, но с кастаньетами я не мог справиться»,— писал он в «Записках»). В то время, по словам русского архитектора К. А. Бейне, по-испански Глинка говорил как испанец. Собираясь возвратиться в Мадрид весной 1846 года, не без гордости он сообщил матери, что некоторые из его пьес, с которыми он намеревался познакомить мадридскую публику, «будут в испанском роде». Действительно, как верно заметил в том же году Н. Кукольник в журнале «Иллюстрация», «никто, как Глинка, не умеет сохранить целости национальных мелодий, не обезображивая их ни одним посторонним звуком...»

Дон Педро Фернандес Неласко Сендино, пианист, гитарист, композитор. Фотография

«М. И. изучает восточную музыку». Рисунок Н. Степанова

«Бегство М. И. из Испании в Варшаву». Рисунок Н. Степанова

Однако в Мадриде Глинка вскоре убедился в том, что «выступить публично» ему вряд ли удастся. Теперь там больше чем когда-либо его «враги итальянцы», то есть итальянская опера, владели «и лучшим театром в Мадриде, и испанской публикой».

Из сочинений Глинки в годы его жизни в Испании исполнено было лишь трио «Ах, не мне, бедному» из оперы «Иван Сусанин» в придворном концерте осенью 1846 года.

Зато в Мадриде он нашел «необходимые условия» для жизни — полную свободу, свет и тепло. Нашел он и прелесть ясных летних ночей, зрелище народного гулянья при звездах в Прадо. Памятью о них стала Испанская увертюра № 2, известная под названиями «Воспоминание о Кастилии» или «Ночь в Мадриде». Так же как «Арагонская хота», эта увертюра — глубоко поэтическое отражение в музыке испанских впечатлений Глинки.

В Мадриде в мае 1846 года Глинка встретил человека, на несколько лет ставшего неизменным спутником его жизни. Дона Педро Фернандеса Неласко Сендино представил ему один из его знакомых. Человек добродушного и покладистого характера, он приехал совершенствоваться в музыке из провинции. Вместе с ним побывав на ярмарке в Мурсии («...многие барыни и барышни носили живописные национальные платья... цыгане три раза плясали для нас...»), Глинка и дон Педро отправились на зимнее время на юг, в Севилью, город, которого, по словам Глинки, «нет... веселее» из всех, какие он до того посетил в Испании. А про севильских танцовщиц он писал матери, что «все виденное доселе в этом роде ничего в сравнении с здешними...» На танцевальных вечерах у Феликса и Мигеля «национальные певцы заливались в восточном роде».

Весной 1847 года Глинка познакомился в Севилье со знаменитым норвежским скрипачом Уле Буллем. В середине мая Глинка и дон Педро оттуда «с сожалением» уехали.

После недолгого пребывания в Мадриде через Сарагосу и Памплуну они отправились во Францию. Верхом на лошадях проехали по горным тропам среди скал Пиренеев и 6/18 июня 1847 года добрались до По. Три недели в Париже, по несколько дней во Франкфурте, Киссингене, Вене, Варшаве и, наконец, вероятно, 28 июля/9 августа — приезд в Новоспасское.

В жизненном пути великого русского композитора завершился еще один очень значительный период.

Смоленск. Цветная литография середины XIX века

Суровую красоту иссушенных зноем равнин и гор Испании сменила мягкая прелесть летней русской природы, апельсиновые рощи по берегам Гвадалквивира — свежая зелень липового парка у полноводной Десны. Домашний уют после трех лет скитаний по постоялым дворам. Неспешное течение долгих летних дней.

В деревне «жилось сначала весело», вспоминала впоследствии Л. И. Шестакова. Младшая сестра Глинки, Ольга Ивановна, готовилась выйти замуж за Н. А. Измайлова, в усадьбу съезжались родные и гости. «Всякий день музыканили очень много». Глинка был здоров и охотно певал романсы, собственные и Даргомыжского, или вместе с доном Педро — испанские песни под аккомпанемент его гитары. Сестру Людмилу он учил обращаться с кастаньетами. Вскоре, однако, у него стали пропадать сон и аппетит; нервы «раздражились», и это раздражение все время усиливалось. Не дождавшись дня свадьбы, Глинка уехал в Смоленск, намереваясь отправиться оттуда в Петербург и «вверить» себя доктору Гейденрейху. Сильное недомогание задержало его в Смоленске на всю зиму. Из Новоспасского поспешила приехать к нему Л. И. Шестакова. Болезненные явления через некоторое время прекратились, а «тихой и домоседной жизни», которой зажили тогда брат и сестра, оба они посвятили несколько благодарных строк в своих воспоминаниях. «Мы не выезжали... но у нас бывали многие... Брат был весел; музыка, пение его и Педро оживляли общество. День за днем проходили приятно...» — писала Людмила Ивановна. «Я сидел безвыходно дома, утром сочинял»,— вспоминал Глинка в «Записках». Он написал тогда несколько фортепианных пьес, в том числе «Молитву» и Вариации на шотландскую тему и два романса. Первый из них, «Милочка»,— светлое воспоминание об Испании (для него композитор взял мелодию хоты, услышанную им в Вальядолиде). Второй, «Ты скоро меня позабудешь» на слова молодой поэтессы Юлии Жадовской,— печальное обращение к любимому существу, полное глубокой любви и покорности перед неизбежным концом, стал новым шагом в развитии вокально-декламационного стиля Глинки.

Мария Ивановна Стунеева-Глинка (1813—?), сестра М. И. Глинки. Портрет работы неизвестного художника

Ольга Ивановна Измайлова-Глинка (1825—1859), младшая сестра композитора. Фотография

Романс «Ты скоро меня позабудешь» на стихи Ю. В. Жадовской. Страница из «Музыкального альбома с карикатурами», составленного А. С. Даргомыжским и Н. А. Степановым

Варшава. Литография

Сельский вид в окрестностях Варшавы. Рисунок И. Пальма (из альбома Глинки)

Романс «Заздравный кубок» на стихи А. С. Пушкина

«Песнь Маргариты» на стихи И. В. Гёте в переводе Э. А. Губера

«Ночь в Мадриде» (Испанская увертюра №2). Титульный лист первого издания

Павел Петрович Дубровский (1812—1882), филолог-славист, писатель. Фотография

Уединенная, творчески сосредоточенная жизнь композитора в зимнем заснеженном Смоленске в конце января 1848 года прекратилась. Прервал ее торжественный обед в честь Глинки, устроенный в зале Дворянского собрания. За ним потянулись многочисленные балы и вечера в домах местных сановников, на которых ему часто доводилось «потешать публику пением и игрою». Неудивительно, что эта «суматошная жизнь» привела Глинку в отчаяние, он решил уехать за границу, но в ожидании паспорта прежде всего спешно уехал в Варшаву.

В польской столице небольшой круг друзей и добрых знакомых встретил Глинку радостно. «У нас гостит дорогой наш земляк М. И. Глинка»,— писал П. П. Дубровский С. П. Шевыреву 26 марта/7 апреля 1848 года.— «Нельзя выразить, как мы восхищаемся здесь его музыкальными произведениями, которые он сам исполняет. Вы слышали его, следовательно, знаете. Теперь он замышляет написать Илью Муромца...» С Дубровским Глинка читал сочинения русских писателей и Шекспира, «приятные вечера» проводил в семействе Коньяр и занимался пением с певицами-любительницами. В квартире на Рымарской улице он завел птиц («Были соловьи, варакушки, горихвостка и другие...»). Вечерами и у Глинки часто собирались знакомые, «затевались танцы... Кроме птиц, летавших в ближайшей комнате за сеткой, в зале бегали два ручных зайца и барабанили иногда по ногам гостей»,— вспоминал Глинка в «Записках».

И все же «приятное житье» его в Варшаве началось с неприятного столкновения с польским наместником И. Ф. Паскевичем-Эриванским. Грубый самодур, князь «наскакал» на улице на Глинку и дона Педро, по незнанию русских обычаев не снявшего шляпы при его проезде. Правда, вскоре Паскевич узнал о том, что оскорбил самого Глинку, и постарался загладить неприятное впечатление от своей выходки, пригласив его к себе. Во дворец князя Глинку привлекали, конечно, не ласковый прием и кахетинское вино, а оркестр, хоть он был и «не совсем хорош».

Но все же с ним Глинка получил возможность заниматься, слушать классическую и собственную музыку (Польский из «Ивана Сусанина», «Арагонскую хоту», «Молитву»). Для него он написал (из четырех испанских мелодий) симфоническую пьесу «Воспоминание о Кастилии» (первый вариант Испанской увертюры № 2).

В ту же пору творческого подъема летом и осенью 1848 года Глинка, «принявшись за дело», сочинил также замечательные романсы: «Слышу ли голос твой» (на слова М. Ю. Лермонтова), «Заздравный кубок» (на стихи А. С. Пушкина), шутливо посвященный им «Вдове Клико», иначе говоря, шампанскому вину, и лучший из них — «Песнь Маргариты» (на слова И. В. Гёте); по образной глубине и силе трагической выразительности эта песня-романс примыкает уже к вокальной лирике последнего периода глинкинского творчества, основу которого составляет «жизненно-драматическое начало» (Т. Н. Ливанова).

«Камаринская». Фантазия для симфонического оркестра. Автограф

С оркестром Пашкевича, иногда собиравшимся на репетиции у Глинки дома, композитор, по свидетельству П. П. Дубровского, «пробовал некоторые части» своего гениального нового сочинения «Свадебная и плясовая», названного впоследствии «Камаринской». Значение этого сочинения для русской симфонической школы неизмеримо. «Вся она в „Камаринской“, подобно тому, как весь дуб в желуде»,— сказал о ней П. И. Чайковский.

С глубоким проникновением в характер русского народа, получивший замечательное выражение в его национальной музыке, с большим богатством творческой фантазии композитор лаконичными средствами с высоким мастерством создал в «Камаринской» яркую и поэтичную картину из русской народной жизни. Согретый лирической задушевностью широкий запев свадебной песни «Из-за гор, гор высоких» искусно сопоставлен в ней с исполненными шутливого озорства интонациями веселой плясовой мелодии «Камаринской». В ходе их развития, пронизанного духом народного музыкального искусства, одна за другой рождаются все новые и новые вариации-картинки, сплетающиеся в стройное целое бессмертного «русского скерцо» Глинки.

«Из-за гор, гор высоких» и «Камаринская» — русские народные песни, положенные Глинкой в основу «Камаринской». Автографы

Первое издание партитуры «Камаринской». Титульный лист

«Русская пляска». Лубок середины XIX века

М. И. Глинка. Рисунок работы И. Пальма

Виктор Матвеевич Кажиньский (1812—1867), композитор и дирижер. Портрет работы неизвестного художника

В ноябре 1848 года Глинка решил вернуться в Петербург для встречи с матерью, гостившей у дочери Елизаветы Ивановны Флёри. Уезжая, он подарил своей ученице А. К. Вогак (Паприц) портретный набросок, сделанный с него художником Иваном Пальмом, по утверждению молодой певицы, очень схожий. На нем он написал по-французски: «7/19 ноября 1848, в день отъезда из Варшавы, особе, которой хочется обо мне помнить». Этот облик постаревшего и пополневшего Глинки очень отличен от всех его предшествующих изображений; заметно в нем и выражение усталости на болезненно одутловатом лице.

Действительно, вскоре по приезде в Петербург по зимнему пути Глинка заболел. К счастью, нескольких визитов доктора Гейденрейха в дом Училища для глухонемых (где Глинка жил тогда «в тесноте», но «приятно» вместе с «матушкой» и двумя замужними сестрами) оказалось достаточно, чтобы поднять его на ноги. Выздоравливая, Глинка побывал на 50-летнем юбилее литературной деятельности В. А. Жуковского, навещал В. Ф. Одоевского (по совету которого назвал свою «Свадебную и плясовую» «Камаринской»), семейства Буниных и Гирс, где «с большим увлечением и экспрессией» пел свои романсы, встречался с очень известным в то время пианистом А. Гензельтом. Весной он виделся с В. В. Стасовым, а вскоре Н. А. Новосельский познакомил его «с молодыми людьми и литераторами иного поколения» — кружком М. В. Петрашевского (в том же 1849 году жестоко разгромленным Николаем I). Игру и пение Глинки мог слышать тогда и Ф. М. Достоевский. В феврале того же года, вероятно у В. М. Кажиньского, состоялось знакомство Глинки со знаменитым польским композитором С. Монюшко.

Владимир Васильевич Стасов (1824—1906), художественный и музыкальный критик. Рисунок работы неизвестного художника

Бывшее здание Училища для глухонемых на Мойке в Петербурге. Современное состояние

Станислав Монюшко (1818—1872), польский композитор. Фотография

Адольф Гензельт (1814—1889), пианист и композитор. Портрет работы неизвестного художника

Романс «Rozmowa» («Беседа»). Автограф

В начале мая Глинка снова вернулся в Варшаву. И путь его туда по весенней дороге в ясную погоду, среди птичьего щебетанья в светлой лесной зелени, был радостным. На этот раз пребывание его в Польше затянулось более чем на два года. В музыкальном отношении оно не было столь же плодотворным, как первое. Оживленная, но рассеянная жизнь в обществе приятелей, которую он вел в начале пребывания в Варшаве, отвлекала его от творчества. В это время его музыкальные впечатления ограничивались главным образом игрой А. Фрейера, превосходно исполнявшего на органе сочинения И. С. Баха.

Позднее встреча с друзьями — сначала с М. И. Кубаревским, благодаря которому Глинка сблизился с Эмилией (Мицей) Ом, вызвавшей в нем «поэтическое чувство» к себе, затем с П. П. Дубровским, А. Я. Римским-Корсаковым, С. А. Соболевским, беседы с польским композитором К. Курпиньским, занятия пением с одаренными девушками Изабеллой и Юлией Грюнберг вывели его из апатии и пробудили к «музыкальной деятельности».

Кароль Казимеж Курпиньский (1785—1857), польский композитор. Фотография

Осенью 1849 года Глинка посвятил Эмилии Ом романс «Rozmowa» («Беседа») на слова польского поэта А. Мицкевича, затем последовало сочинение романсов «Адель» и «Мери» на стихи А. С. Пушкина, а также и другие произведения. Новая редакция второй испанской увертюры «Воспоминания о Кастилии» (быть может, именно тогда и получившей новое название «Ночь в Мадриде») была крупной работой, которую композитор завершил в последние месяцы своего пребывания в Варшаве. Для Глинки они были тяжко омрачены кончиной матери. Евгения Андреевна Глинка умерла в Новоспасском 31 мая 1851 года.

Во второй половине сентября он вместе с доном Педро покинул Варшаву.

Петербург. Благовещенский мост. Акварель работы В. Садовникова

Русскую столицу, куда он приехал 24 сентября 1851 года, Глинка нашел очень изменившейся. В тисках последних лет николаевского правления, особенно после напугавшего царя дела петрашевцев, в нем так же, как и во всей остальной России, свободная и живая мысль едва смела теплиться. Но внешне город украшался. Достраивался Исаакиевский собор, вздыбились клодтовские кони на Аничковом мосту, готовился открыть двери «музеум» Эрмитаж (впрочем, доступ к его богатейшим собраниям живописи и скульптуры долгое время был открыт лишь для «избранной» публики).

Однако в Петербурге не было теперь Нестора Кукольника; в Италии умирал тяжко больной Карл Брюллов. Распался круг прежних друзей, но вместо него возник новый. И в этом важное значение нового пребывания композитора в столице.

Теперь Глинку окружало там иное поколение русских людей, мыслящая молодежь 1840—1850-х годов: братья В. В. и Д. В. Стасовы, А. Н. Серов, В. П. Энгельгардт, позднее М. А. Балакирев, пианист и композитор М. А. Сантис, музыканты и увлеченные любители музыки, особенно классической. По словам В. В. Стасова, «в эту эпоху жизни Глинка все глубже и глубже начинал понимать музыку самых великих, самых строгих композиторов: Бетховен, Бах, Гендель, Глюк, старые итальянцы все больше и больше делались его любимцами... Особенно партитуры глюковских опер не сходили с его фортепиано...» Отрывки из них, а также опер Л. Керубини, увертюры Бетховена и Мендельсона Глинка постоянно просил играть у себя в четыре, восемь и даже двенадцать рук «свою компанию» молодых друзей. Однажды они сыграли ему и его собственную «Арагонскую хоту», переложенную для двух фортепиано Серовым и Энгельгардтом под руководством самого Глинки.

Василий Павлович Энгельгардт (1828—1915), астроном, музыкальный деятель. Фотография

Александр Николаевич Серов (1820—1871), композитор, музыкальный критик. Фотография

Дмитрий Васильевич Стасов (1828—1918), юрист, младший брат В. В. Стасова. Фотография

«Истязание мученика Бетховена». Рисунок Н. Степанова

М. И. Глинка и Л. И. Шестакова. Фотография С. Левицкого

Карл Богданович Шуберт (1811—1863), композитор и дирижер. Портрет работы неизвестного художника

«Первоначальная полька». Титульный лист

В марте 1852 года Глинка по желанию Л. И. Шестаковой записал польку, которую, по его словам, «играл в 4 руки с [18]40 года». Вскоре он передал пьесу издателю К. Ф. Гольцу, и под названием «Первоначальная полька» она той же весной была напечатана «в пользу неимущих, призреваемых Обществом посещения бедных».

Тоже с благотворительной целью «в пользу вдов и сирот» 2 апреля 1852 года Л. И. Шестакова («именно сестра, а не я»,— подчеркивал Глинка в «Записках») устроила концерт Филармонического общества главным образом из музыки Глинки. В тот вечер композитор впервые услышал в оркестровом исполнении под управлением К. Б. Шуберта свои сочинения «Ночь в Мадриде» и «Камаринскую». На репетиции музыканты сделали Глинке овацию, и многие из них с чувством обнимали его.

Между тем хлопоты о получении нового заграничного паспорта благополучно окончились. За несколько дней до отъезда, может быть, снова по настоянию Людмилы Ивановны, с них вместе и с Глинки отдельно лучший в то время петербургский фотограф С. Л. Левицкий сделал снимки — дагерротипы. Композитор выглядит на них полным человеком старше своих лет, одетым в удобное широкое платье, с украшенной кистью вышитой мурмолкой на поседевших длинных волосах. Слегка обернувшись вправо, серьезно и сосредоточенно глядя вперед, Глинка словно прислушивается к слышной ему одному внутренней музыке.

В честь дня своих именин он выпустил на волю забавлявших его зимой певчих птиц — двух пеночек и юлу. Через два дня, 23 мая 1852 года, Людмила Ивановна, друзья и приятели Глинки проводили его и дона Педро за границу. Они ехали во Францию, но конечной целью путешествия композитор наметил себе Испанию.

Снова была весна. Снова светлой зеленью расцветились полные прелести птичьего гомона придорожные леса. Только в душе Глинки меньше было теперь стремления к новым местам, меньше радостного предчувствия новых впечатлений. К счастью, на второй день пути в карете заняла место одна «довольно красивая барыня». Ее появление приятно скрасило Глинке долгий путь до Варшавы. Тут же в дилижансе он сочинил для нее «маленькую мазурку», поэтичную пьесу в стиле Шопена.

«Мазурка, сочиненная в конце мая 1852 в дилижансе». Автограф

М. И. Глинка. Фотография С. Левицкого

Джакомо Мейербер (1791— 1864), немецкий композитор и дирижер. Гравюра по рисунку Ш. Фохта

В день приезда Глинки в Берлин его навестил в гостинице неизменно доброжелательный к нему, «обходительный и любезный» Дж. Мейербер. В разговоре он, между прочим, спросил: «Как это случилось, г-н Глинка, что мы знаем вас только по вашей известности, но не знакомы с вашими сочинениями?» — «Это очень естественно,— ответил ему Глинка,— я не имею обыкновения быть разносчиком собственных произведений».

Через Ганновер, Кёльн, Страсбург и Нанси, где они осматривали по пути музеи, соборы и разные достопримечательности, по железной дороге и снова в «мучительных дилижансах» путешественники добрались наконец до Парижа. «Не без удовольствия» Глинка ступил на его землю 19 июня/1 июля 1852 года. «Много, много прежнего былого отозвалось в душе». «Славный город! превосходный город! хороший город! — местечко Париж»,— восклицал композитор в письме к Л. И. Шестаковой, написанном на следующий день. (Правда, к концу этого последнего своего пребывания там мнение Глинки о французской столице изменилось в противоположную сторону.) Уже свой первый вечер в Париже Глинка провел в Елисейских полях в обществе Анри Мериме, вскоре ставшего его неизменным спутником при осмотре музеев и в прогулках по старому Парижу. Изучением «исторических древностей» и памятников классического искусства, размышлениями о его путях и судьбах русского искусства было ознаменовано все это пребывание Глинки в Париже.

Вместе с Мериме он осматривал Лувр — «чудо, как собрание живописных полотен и мраморных скульптур». «Непостижимой красоты» картины Веронезе, «превосходнейшие экземпляры» созданий Рафаэля, Тициана, Корреджо, Пуссена, античные статуи Венеры Милосской, Тибра произвели на Глинку неизгладимое впечатление. Собрание средневековых шпалер, витражей, лиможских эмалей они видели в готическом отеле де Клюни невдалеке от древних храмов св. Северина и св. Юлиана-нищего. Они бродили по кривым переулкам на острове Ситэ, возле собора Нотр-Дам, узким улочкам Латинского квартала и Марэ.

Париж. Отель де Клюни. Гравюра Тришона с рисунка Э. Тьерона

Попытка Глинки уехать в Андалузию окончилась неудачей. В «Записках» он писал о том, что «хвороба» не допустила его до Испании. «Беспрерывные страдания» от «раздраженных нервов», ощущение замирания в вагоне на пути в Авиньон и далее в Монпелье позволили доехать только до Тулузы. Через три недели он и дон Педро возвратились в Париж. «Шибко, нелепо постарел я, милый барин; удовольствия света не по силам»,— писал через некоторое время Глинка П. П. Дубровскому, рассказывая этот эпизод из своего заграничного пребывания.

Потянулась «домоседная» и приятая жизнь без серьезных событий. Глинка музицировал в гостиной друзей Анри Мериме г-на и г-жи Дюпор; молодые девушки приходили к нему брать уроки пения (итальянского «в особенности»). Встречался он и с русскими друзьями и знакомыми — Н. А. Мельгуновым, актером В. В. Самойловым и путешественником А. Д. Салтыковым.

Радостно принял Глинка известие о рождении дочери Оленьки у сестры Людмилы Ивановны Шестаковой в марте 1853 года.

Но творчески этот период жизни композитора оказался бесплодным. Начатую им в сентябре 1852 года работу над давно задуманной симфонией «Тарас Бульба» требовательный к себе композитор вскоре оставил. Как говорил Глинка в «Записках», при сочинении симфонии он не смог «выбраться из немецкой колеи», то есть не идти по проторенным путям германского классического симфонизма, а найти собственную «колею» ему в данном случае не удалось.

Несмотря на покой парижской жизни, неспешное течение дней, занятых чтением писателей-классиков и сказок из «1001 ночи», прогулками в садах Тюильри или Ботаническом, на климат «сухой и умеренный», через год Глинка затосковал по России. Сообщая Людмиле Ивановне еще в конце 1852 года о том, что не может в Париже продолжать начатые сочинения, он писал: «...Решительно чувствую, что только в отечестве я еще могу быть на что-либо годен».

«Скучно мне на чужой стороне»,— жаловался Глинка ей же летом 1853 года. К концу следующего года «ностальгия» его еще более возросла. Стремясь вернуться на родину, он засыпал сестру поручениями приискать квартиру в Петербурге на зиму и нанять домик в Царском Селе на лето. Разразившаяся весной 1854 года Крымская война ускорила отъезд Глинки и дона Педро «из Вавилона, сиречь из Парижа».

В Берлине, несмотря на расстроенное здоровье, Глинке захотелось увидеть на сцене какую-нибудь из опер любимого им Глюка. Благодаря содействию директора королевских театров и согласию певицы Луизы Кёстер, исполнительницы главной роли, желание его осуществилось. «Слышал Армиду — довольно»,— в восторге написал Глинка после спектакля В. Ф. Одоевскому, подражая стилю своего пансионского учителя И. Я. Колмакова.

Бреславль, Ченстохов, задержка на несколько дней в Варшаве из-за болезни ноги, и наконец рано утром в окошечке почтовой кареты показался Петербург.

Брюссель. Литография середины XIX века

Луиза Кёстер (1829—1905), немецкая певица, исполнительница заглавной партии в опере «Армида» К. В. Глюка

«...Я вздремнул, a Pedro, узнавши адрес сестры в Царском Селе, полусонного перевез меня в Царское, где я нашел сестру Людмилу Ивановну и маленькую крестницу Оленьку в вожделенном здравии»,— рассказал Глинка о возвращении в Россию, завершая свои «Записки». И ниже приписал: «Конец».

«Записки» М. И. Глинки. Последняя страница. Автограф

М. И. Глинка. Рисунок В. Самойлова

Действительно, «Записки» Глинки на этом окончились, и жаль, что в них не нашел отражения творчески наполненный период жизни великого композитора в Петербурге в 1854—1856 годах. Именно тогда, по возвращении «из басурманских земель», Глинка, по предположению Людмилы Ивановны, «приступил и к собственной биографии». (Он оборвал ее на своем прибытии в Царское Село майским днем 1854 года. Может быть, необоснованно не ожидая от дальнейшей жизни впечатлений, достойных тех, что с такой непосредственной живостью и картинностью он уже запечатлел, вспоминая о прожитых годах?) Искреннее и достоверное отражение жизни композитора и эпохи, в которую она протекала, «Записки» Глинки принадлежат к значительнейшим памятникам мировой мемуарной литературы.

Оля Шестакова. Портрет работы неизвестного художника

На удобной даче Мейера с большим садом и поблизости от парков, родственными заботами Л. И. Шестаковой Глинке «вообще жилось хорошо». По утрам он писал «Записки» или инструментовал «Приглашение к танцу» Вебера. Для отдыха он занимался с маленькой Оленькой «на ковре, разостланном тут же на балконе». Днем обычно приезжали друзья из Петербурга. Вечерами прогуливались в парках или оранжерее. Устраивались и музыкальные собрания (в одном из них В. А. Кологривов, И. Н. Пиккель и другие музыканты неожиданно для Глинки сыграли его юношеский квартет... и он не узнал его). Один раз, и то по желанию Людмилы Ивановны, Глинка с сестрой ездил на музыку в Павловский вокзал послушать оркестр Йозефа Гунгля.

В Царскосельском парке. Акварель работы неизвестного художника

Юношеский квартет М. И. Глинки. Автограф

Василий Алексеевич Кологривов (1827— 1875), музыкант-любитель

Зал в доме Томиловой в Эртелевом переулке в Петербурге. Рисунок Е. Врангель

Дарья Михайловна Леонова (1829—1896), русская певица, ученица М. И. Глинки. Фотография

В конце августа, «когда начались темные вечера», Глинка стал торопить Людмилу Ивановну с возвращением в город. В обширной квартире, нанятой в доме Томиловой в Эртелевом переулке (ныне улица Чехова), был большой зал в четыре окна. Там, как помнила Людмила Ивановна, «музыканили очень много. Кто только не бывал, кто не пел и не играл! И брат часто, очень часто оживлялся, пел. Сочинял он немного». Действительно, в эти годы Глинка писал мало и был занят главным образом аранжированием для пения с оркестром и инструментовкой некоторых своих и чужих произведений. Так, к своей фортепианной «Молитве» Глинка «прибрал» слова стихотворения М. Ю. Лермонтова «В минуту жизни трудную», переделал ее в развернутую вокально-симфоническую пьесу для контральто соло, хора и оркестра и отдал певице русской оперы и своей ученице Д. М. Леоновой для ее концерта. Для ее же концерта в следующем году Глинка, в третий раз и «с нарочитым усовершенствованием и ухищрением злобы», инструментовал «Вальс-фантазию», посвятив его «...старому другу К. А. Булгакову». Последним симфоническим сочинением композитора был «Торжественный польский» на тему испанского болеро.

Константин Александрович Булгаков (1812—1862), композитор-любитель. Рисунок неизвестного художника

Титульный лист сборника квартетов Й. Гайдна с дарственной надписью Глинки В. П. Энгельгардту

«Вальс-фантазия» (редакция 1856 года). Первая страница партитуры с пометками Глинки. Автограф

Воодушевленный намерением написать оперу на сюжет драмы из русской народной жизни — «Двумужница» А. А. Шаховского, Глинка пел и играл друзьям отрывки из музыки для нее. К сожалению, летом 1855 года Глинка к этой работе остыл. Несмотря на «приставания» В. В. Стасова, композитор сдал ее «в долгий ящик».

Круг друзей и знакомых Глинки оставался приблизительно тем же, каким был в 1851—1852 годах. Так же, как прежде, гостеприимный дом его и Людмилы Ивановны вскоре сделался одним из петербургских музыкальных центров. По пятницам бывали «прекрасные музыкальные вечера»; по свидетельству П. П. Дубровского, почти каждый день там «сходились артисты». К. Ф. Шуберт, Л. В. Маурер с сыновьями «потешали» Глинку и его гостей музыкой. Пели П. А. Бартенева, A. Я. Билибина, И. Л. Грюнберг, М. В. Шиловская, В. Ферзинг.

Устраивались квартетные собрания; на двух роялях в восемь рук игрались отрывки из опер самого Глинки. Постоянно приходили B. П. Энгельгардт, Д. В. Стасов, П. П. Дубровский и другие.

Памятник И. А. Крылову в Летнем саду работы скульптора П. Клодта

«Не говори, что сердцу больно» на стихи Н. Ф. Павлова. Автограф

Вместе с Д. М. Леоновой весной, в ясную погоду, Глинка катался в экипаже по городу, по островам, доезжая до взморья, до конца Крестовского острова, откуда открывался обширный и «великолепный» вид. Памятник И. А. Крылову в Летнем саду Глинке не понравился, зато «очень хороши» были оранжереи в Ботаническом саду на Аптекарском острове. Дома он подолгу играл с племянницей Олей и рассказывал ей сказки, вместе с ней пел. Дон Педро уехал в Париж «жениться».

В начале 1856 года Глинка сочинил свой последний романс «Не говори, что сердцу больно» на стихи своего давнего московского знакомого Н. Ф. Павлова (тот «на коленях» вымолил у него музыку на свои слова). «В них обруган свет, значит, и публика, что мне по нутру»,— заметил Глинка в одном из писем к Нестору Кукольнику.

Его раздражение вполне понятно. Если демократическое искусство композитора завоевывало все больший круг почитателей, то отношение официальных кругов к музыке Глинки оставалось по-прежнему неприязненным. В результате из двух опер на сцене давали, да и то по торжественным случаям, только «Ивана Сусанина». Много неприятностей доставляло развязное обращение с текстом романсов Глинки при их публикации издателем-дельцом Стелловским. Но самым огорчительным для композитора были идейно враждебные ему и общему направлению зарождавшейся русской национальной школы самодовольно малограмотные рассуждения критиков о его сочинениях.

Милий Алексеевич Балакирев (1837—1910), русский композитор и пианист. Фотография

Здоровье Глинки слабело. «Я болен, как собака»,— писал он Булгакову в марте 1856 года. «...Живу единственно надеждой удрать на Запад в конце апреля»,— сообщал Глинка ему же через несколько дней. Новые занятия контрапунктом с Зигфридом Деном в Берлине казались ему необходимыми для сочетания «узами законного брака» западной фуги «с условиями нашей музыки». В начале апреля в газете «Санкт-Петербургские ведомости» были даны три обязательные публикации об отъезде Глинки за границу, «пашпорт и карета» готовы.

25 апреля 1856 года фотограф С. Л. Левицкий снял с него последний и «удивительнейший», но несколько репрезентативный портрет. В позе, полной достоинства, заложив руки за борт пиджака, со взглядом, задумчиво устремленным вдаль, Глинка предстает на снимке действительно «великим композитором земли русской».

М. И. Глинка. Фотография С. Левицкого. Последнее прижизненное изображение композитора

Неудивительно, что именно с этого его изображения вскоре была исполнена популярная в свое время литография.

26 апреля Глинка передал молодому пианисту и композитору М. А. Балакиреву (за год до того приехавшему в Петербург из Нижнего Новгорода) тему испанского народного марша как материал для сочинения симфонической увертюры. По словам Л. И. Шестаковой, великий композитор предсказывал ему «блестящую будущность» и даже надеялся, «что со временем он будет второй Глинка».

27 апреля в двенадцать с половиной часов дня домой за Глинкой заехал контрабасист А. Б. Мемель, заботам которого Л. И. Шестакова поручила Глинку на пути в Берлин. В карету вместе с ними сел и В. В. Стасов. На заставе все вышли. Недолгое печальное прощание, и экипаж скрылся в облаке дорожной пыли.

Упражнения в контрапункте М. И. Глинки

В начале мая утомленные путешественники прибыли в Берлин, и Мемель «сдал» Глинку Дену «в наилучшем состоянии», а тот в ответ прислал Людмиле Ивановне шутливую расписку. Начался недолгий последний период в жизни великого композитора.

В Берлине он, по его словам, зажил «хорошо» («потому что есть дело»), «привольно» («потому что кормы хороши»), «покойно» («живу домоседом и новых знакомств не ищу»). Так описал Глинка в письме к К. А. Булгакову от 27 июня/9 июля 1856 года свою жизнь «в добром и милом» семействе Миллер, куда «пристроил» его Ден. Размеренное течение дней было заполнено занятиями контрапунктом, изучением партитур композиторов-классиков, посещением оперных спектаклей и концертов, прогулками по городу и его окрестностям. Разнообразие вносили встречи с друзьями и старыми знакомыми, проезжавшими через Берлин: В. Ф. Одоевским, Матв. Ю. Виельгорским, А. Г. Рубинштейном, а также с бывшим «павловским дирижером» И. Гунглем.

«Диссертаций о музыке» Глинка писать не хотел. Но в письме к композитору В. Н. Кашперову от 10/22 июля 1856 года, пользовавшемуся некоторое время его советами, которого он шутливо называл «дражайшим сыном», Глинка изложил свои эстетические воззрения на соотношение содержания и формы в искусстве.

«Все искусства, а следовательно, и музыка, требуют:

1) Чувства (L’art c’est le sentiment) [Искусство — это чувство] — это получается от вдохновения свыше.

2) Формы. Forma значит красота, то есть соразмерность частей для составления стройного целого.

Чувство зиждет — дает основную идею; форма — облекает идею в приличную, подходящую ризу. [...]

Чувство и форма: это душа и тело. Первое — дар Высшей благодати, второе приобретается трудом,— причем опытный и умный руководитель — человек вовсе не лишний...»

Программа концерта 21 января 1857 года в Белом зале королевского дворца в Берлине, где было исполнено трио из оперы «Иван Сусанин»

Иоганна Вагнер (1828—1894), немецкая певица. Фотография

Последнее письмо М. И. Глинки Л. И. Шестаковой от 15/27 января 1857 года из Берлина

8 ноября 1856 года в оперном театре Глинка встретился с Мейербером, который выразил русскому композитору восхищение его музыкой. (Незадолго до этого Мейербер слушал «Камаринскую» в Спа.) По его желанию Глинка послал ему пять отрывков из «Ивана Сусанина». Мейербер выбрал из них трио «Ах, не мне, бедному» для придворного концерта. Репетициями «под фортепиано» руководил сам композитор. 9/21 января 1857 года Л. Херренбургер-Тучек, И. Вагнер и Г. Мантиус спели трио в залитом светом и сверкавшем драгоценностями Белом зале королевского дворца, и их исполнением Глинка остался доволен. «Приятную весть» об этом он поспешил сообщить сестре.

Дом на Францёзишештрассе, № 8 в Берлине, где прожил последние месяцы жизни и умер М. И. Глинка

Комната, в которой скончался М. И. Глинка. Акварель работы неизвестного художника

То было последнее письмо Глинки. Выйдя из натопленных дворцовых покоев на морозный воздух, он простудился. Грипп вызвал обострение болезни печени. Первые дни она не вызывала у врачей серьезных опасений. Но 2/14 февраля доктор Буссе объявил жизнь Глинки в опасности. На следующий день, 3/15 февраля, в 5 часов утра он скончался «спокойно, без видимых признаков страдания»,— писал В. Н. Кашперов И. С. Тургеневу 25 февраля/9 марта 1857 года. Как показало вскрытие, смерть наступила от ожирения печени.

Мемориальная доска на доме № 8 по Францёзишештрассе

Утром 6 февраля Глинку похоронили на Троицком кладбище, невдалеке от могилы Ф. Мендельсона-Бартольди. Немногие пришли проводить его в последний путь. Среди них были Мейербер, Ден, дирижер Бейер, В. Н. Кашперов, кто-то из советников русского посольства. В мае того же года тело великого композитора в результате хлопот Людмилы Ивановны, сумевшей благополучно преодолеть многочисленные трудности, было перевезено морем в Петербург. 24 мая 1857 года оно было предано земле на кладбище в Александро-Невской лавре.

Здание бывшей Конюшенной церкви в Ленинграде. Современное состояние

Могилы М. И. Глинки и Л. И. Шестаковой в Ленинградском Некрополе

Известие о кончине Глинки произвело тяжелое впечатление на петербургский музыкальный мир. 23 февраля заупокойная служба по композитору состоялась в Конюшенной церкви, где ровно за двадцать лет до того отпевали тело Пушкина. 8 марта Филармоническое общество, почетным членом которого состоял Глинка, дало концерт из его сочинений. В нем приняли участие друзья и знакомые Глинки: Д. М. Леонова, С. С. Артемовский, дирижировал оркестром К. Шуберт. На эстраде возвышался бюст композитора.

На его смерть откликнулись почти все столичные и московские газеты и журналы. Прочувствованными словами почтил его память «Новый поэт» (И. И. Панаев) в «Современнике»: «...Имя Глинки проникло в самые глухие и отдаленные углы России вместе с его мелодическими задумчивыми или страстными звуками... Смерть Глинки — величайшая потеря для русского музыкального мира».