Миллион в кармане

Глава 3

– Высадите меня на берег, – попросила Марина. Она облачилась в черную юбку и кофту, зачесала волосы на затылок и связала тугим клубком.

– Зачем? – Я тихо греб одним веслом, медленно продвигаясь вдоль скальной стены и всматриваясь в зеленую бездну бухты.

– Мне страшно. Здесь пахнет утопленниками.

– Когда же ты прекратишь каркать?! – прикрикнул я, замечая, что мой голос совсем ослаб и даже при всем своем желании я не могу казаться спокойным.

– Вы держите грех на душе. Вам надо пойти к батюшке и покаяться.

Я ударил веслом по воде. Брызги попали Марине на лицо. Она медленно приподняла подол юбки и вытерлась.

– Бог все видит, – прошептала она.

«Бог видит, что эта девчонка выводит меня из себя». Я с грохотом кинул весло под ноги.

– А я не верю! – громко сказал я, нависая над девушкой и крепко сжимая ее худенькое плечо. – Не верю, что двое здоровых молодых людей погибли оттого, что легочник стал слегка подсасывать воду! Так не бывает! Ты же не утонула? Почему ты не захлебнулась и не пошла ко дну?

– Они были глубже и не успели выплыть.

– А мне кажется, что они выплыли, но только в другом месте.

Марина смотрела на меня и моргала своими белесыми ресницами.

– Что вы такое говорите? Зачем им выплывать в другом месте?

Мне очень хотелось рассказать Марине о том, что на свете еще не перевелись мошенники и ловкачи, но промолчал. Хорошо, если молодожены действительно таким странным способом унесли ноги, не расплатившись за жилье. А если, не дай бог, в самом деле нахлебались соленой водицы и сейчас лежат на дне?

Я сел за руль, запустил мотор, сделал прощальный круг по бухте и взял курс на Судак. Прошел час с того момента, как молодожены скрылись под водой. Ждать их появления на поверхности воды уже не было никакого смысла. Либо они сейчас дышали чистым морским воздухом, спрятавшись где-то среди каменного хаоса, либо не дышали вовсе.

– Ольга и Олег не хотели, чтобы мы плыли за ними, – пояснил я.

– Почему?

– Потому что они должны мне семьдесят долларов.

Мы обогнули мыс Пещерный и погнали напрямик к гроту Голицына.

– Ничего не понимаю, – после недолгой паузы сказала Марина и откинулась на спинку сиденья.

– Поймешь, когда мы заглянем к ним в комнату, – ответил я. – Мы должны убедиться, что в номере нашей сладкой парочки нет личных вещей.

– Нехорошо так говорить об усопших, – ответила Марина.

– А про лукавых можно так говорить?

Марина не ответила, а я почувствовал, как гнетущая тяжесть спала с души. Самовнушение – великая вещь. Я нашел логическое объяснение случившемуся, и в нем не было ни одного изъяна.

Когда лодка коснулась берега, Марина сняла босоножки, взяла их в руку, соскочила с бака на песок и быстро пошла по пляжу на набережную.

Я догнал ее и схватил за руку.

– Ты куда?

– В церковь, – ответила девушка и потупила взор. – Поставлю свечу Чудотворцу за упокой душ усопших…

– Вот что, Маринка, – сказал я, обнимая девушку за плечи и подводя к лодке. – Ты мне ямку не рой, по-хорошему прошу тебя. Пока что еще ничего страшного не случилось.

– Молитесь богу, – посоветовала она.

– Это что-нибудь даст?

– Обязательно даст. Научить вас молитве?

– Научишь, когда мне уже ничего другого не останется. А сейчас скажи: ты видела, куда я вчера вечером сложил акваланги?

– Акваланги? – переспросила Марина, оттягивая время, и, вопросительно взглянув на меня, предположила: – В коридоре?

– Правильно, – ответил я тоном нетерпеливого учителя, которому хочется, чтобы ученица отвечала решительнее и быстрее. – Акваланги стояли в конце коридора, у торцевого окна, то есть рядом с твоей комнатой. Еще не было девяти часов, когда я вместе с Сашей затащил их наверх. Ты это хорошо помнишь?

– Вроде да.

– Акваланги стояли там весь вечер и всю ночь. Именно в эти часы какой-то хулиган развинтил легочники и порезал мембраны. Чужой в гостиницу не зайдет, значит, это сделал кто-то из моих постояльцев.

– Что вы говорите! – с деланым изумлением ответила Марина, внимательно глядя на ступени. – Кто же это мог сделать? Ведь это большой грех!

– Большой, – согласился я. – А потому я прошу тебя, как человека честного, почитающего божьи заповеди, припомнить, не видела ли ты кого-нибудь рядом с аквалангами.

– Рядом? – Марина наморщила конопатую переносицу и даже приставила пальчик ко лбу. – Отец Агап стоял у окна… Да, он стоял у окна и читал Новый Завет. Уже было темно, но напротив окна большой ночной фонарь, как луна… Отец Агап всегда в это время читает Евангелие.

– Что-то раньше я не замечал за ним такой привычки. Что ж ему мешает читать Евангелие во дворе, за столом?

Марина пожала плечами.

– Не знаю. Может быть, ему нравится читать и смотреть на море и лунную дорожку. Из двора ведь ничего не видно, и музыка очень громко играет.

– Разве вчера в пансионате были танцы?

– Да, там по нечетным числам танцы. А вчера как раз девятнадцатое число было.

– А что ты делала в это время? Ходила на танцы?

– Что вы! – на этот раз искренне возмутилась Марина. – Я на танцы не хожу.

– Это почему же так? Отец Агап не разрешает?

– При чем здесь отец Агап? – Марина искоса взглянула на меня. Взгляд был неприятным. – Священник всего лишь мой духовный наставник. Он мне не начальник.

Когда мы зашли во дворик кафе, то первое, что я увидел, было перекошенное от гнева лицо Валерия Петровича, моего постояльца. Он стоял на мокром, еще не высохшем после поливки бетонном полу, подбоченив руки, и смотрел на нас с Мариной затуманенными глазами.

– Наконец-то! – едва разжимая зубы, процедил он. – Хозяин явился! Так сказать, генеральный президент нашей вшивой гостиницы! «Новый русский» крымско-украинской закваски, черт вас всех подери!

Я успел привыкнуть к хамоватой манере разговора Валерия Петровича и, не проявляя никакого интереса к потоку плоского остроумия, прошел мимо, даже не удостоив постояльца взглядом. Сашка суетился за стойкой, делая массу беспорядочных движений, и с испугом поглядывал на меня из-под выцветших белесых бровей.

– Что с ним? – я кивнул в сторону Валерия Петровича.

– Обокрали… два номера, – с трудом ворочая языком, произнес Сашка. – Его и еще один, напротив.

Мне показалось, что он заработает грыжу, если попытается поднять на меня глаза.