Я радовалась жизни только двое суток, но могла с уверенностью сказать, что даже после выпавших на мою долю испытаний этого хватило, чтобы полностью восстановиться. Сказочная красота природы, море, обилие экзотической зелени и улыбки аборигенов обоего пола, просто так, от полноты жизни и внутренней раскованности, сотворили чудо. На встречных я стала реагировать такой же сияющей улыбкой. От депрессии, как и от насморка, не осталось и следа.
Бодрил и факт моей востребованности у представителей противоположного пола. Я, правда, пока не определилась с приоритетами, но впереди у меня было достаточно времени, чтобы сделать выбор. Меня домогались трое: местный житель, сорокалетний владелец туристического агентства; немецкий бизнесмен, находящийся в несколько более продвинутом возрасте, уступающий аборигену комплекцией, но не накалом страстей; и приблудный соотечественник, несомненно Имеющий фору по части прожитых лет даже по сравнению со мной, не только с конкурентами, зато совершенно неясного рода занятий. Хотя объяснялись мы с ним на родном языке и парень многословно и с удовольствием повествовал о своем времяпрепровождении на родине, я так и не поняла, в какой сфере он активно трудится. Уж очень у него лексикон скудный, да и мыслями он весь в своей профессиональной деятельности.
Как бы ему, интересно, понравилось, начни я его грузить структурными особенностями волосяного покрова и способами стрижки, химической завивки и окраски волос разного типа? А я почему должна слушать, что он там планирует расписать под хохлому? Да хоть городецкой росписью!
Все-таки правы англичане, которые ни за что не станут вне офиса распространяться о профессиональных проблемах. О чем человек должен думать на отдыхе? Правильно! А говорить? Тем более в присутствии женщины? Естественно, о ней самой. Вот когда комплименты говорить научится, милости прошу!
Болгарин начал бить под меня клинья сегодня утром во время раннего заплыва. Я решила, что грех не поплескаться до завтрака. А Илья, как оказалось, печется о поддержании спортивной формы постоянно. После двадцати минут бодрого кроля в одном направлении он взял с меня обещание, что заплывы мы теперь станем совершать в тандеме. А вот на его приглашение завалиться вечерком в один из ресторанов я пока твердого ответа не дала.
Господин Свинюгер (не уверена в правильности транскрипции: он и представился неразборчиво, да и мой школьный немецкий не слишком уверенно лег на институтский английский, так что я могла ненароком исказить его достойную фамилию) пал моей жертвой в гостиничном ресторане за завтраком. Не скажу, что он полностью в моем вкусе — Свинюгер, я имею в виду, — округлое гладенькое брюшко, на мой взгляд, вызывает умиление только в том случае, если принадлежит даме в интересном положении. Но в остальном вроде ничего. Мы с ним, правда, пообщаться как следует не успели, поскольку оба пребывали в состоянии максимальной сосредоточенности и не столько перекидывались дежурными фразами, сколько бдили, глядя по сторонам.
Особо расслабляться было некогда. Симпатичные девочки и мальчики в белоснежных сорочках без устали сновали по залу и считали своим долгом выхватить у зазевавшегося туриста едва начатое блюдо. Я так и не заметила, чтобы кто-то уписывал в углу недоеденную пищу, и оставалось предположить, что или ее смакуют в служебных помещениях, или ребятишки просто разнообразят ежедневную рутину элементами игры и соревнования. Не поверю только, что ими руководила забота об отдыхающих. Пропускная способность этого предприятия общественного питания была бы куда выше, если бы народу не приходилось бегать по пятому разу за провизией — взамен унесенной шустрым молодняком.
Но все равно первые ростки взаимной симпатии уже пустили корни, и, если я все-таки дозрею до ухаживаний немца, у меня есть шанс столкнуться с ним за следующим завтраком.
— Morgen urn diese Zeit, — сообщил он напоследок.
Завтра в то же время. Я правильно поняла?
После утренней трапезы я лежала на пляже, поочередно подставляла бока пока еще ласковому солнышку (до полудня, то есть времени, когда здравомыслящие граждане перебираются в тенек, у меня еще оставалось полчаса) и перебирала кандидатуры.
Увидев гнусного полицейского, я чуть было не кинулась в пучину морскую, хотя только что накупалась до одури. Что же это такое?! Долго еще он собирается трепать мне нервы?!
Положим, кто-то, настроенный более оптимистично, и поверил бы, что инспектору не чуждо простое человеческое желание искупнуться, но лично я подобную идиотскую мысль отмела сразу. Белая рубашка, заправленная в светлые полотняные брюки, кожаный потертый «дипломат» и, самое главное, официально-непримиримое выражение лица свидетельствовали о другом. Сумасшедший опять пришел по мою душу.
Разумеется, сдаваться просто так я не собиралась. За путевку плачены бешеные деньги, и сомнительно, что это неулыбчивое чучело намеревается компенсировать моральный или, на худой конец, материальный ущерб из собственного кармана.
Сделав максимально радушное лицо, я подвинулась на вонючем коврике (мазь Вишневского благоухала, конечно, не так интенсивно, как в первый день, но все-таки на расстоянии пары метров ее трудно было спутать с ароматом хорошего парфюма) и радостно приветствовала визитера:
— Ну вот, вы хоть на пляж выбрались. А то все в трудах да в заботах. Так и сгореть недолго. На службе.
— А вот вы, — не остался он в долгу, — уже почти сгорели. Только на солнце. Это гораздо опасней. Вам явно пора уходить с пляжа.
Проигнорировав намек, я сунула ему чуть ли не в самую рожу масло от ожогов.
— Я в безопасности. И не сойду с места до вечера.
— Но у меня к вам дело! — возмутилось чудовище. — Официальное!
— Собираетесь сделать предложение? — сладко поинтересовалась я. — Так я готова вас выслушать. А где же розы?
Чудовище рассвирепело и принялось поносить меня визгливым шепотом, призывая на мою голову все возможные и невозможные кары и обещая попеременно то лишение свободы, то принудительную высылку.
— Вы уж определитесь сначала, — посоветовала я. — А то как-то нелогично. И потом, за что это вы собрались меня наказывать? За то, что на вас лично реагирую повышением кровяного давления и нервным тиком? Так это ерунда, я вас даже не ударила.
Оказалось, пинкертон ко мне испытывает не менее трепетные чувства. И помимо перечисленных симптомов, при виде моей особы страдает аритмией, заиканием и чуть ли не поносом. Свиданию со мной он предпочел бы задушевную беседу с непривязанным питбулем, акулой или проголодавшейся взрослой самкой аллигатора.
Только выбора у него, к большому сожалению, нет. И потому, наступив себе, любимому, на горло, он вынужден общаться именно со мной, а не с безобидными, — все познается в сравнении — зверюшками.
— Ладно, — сдалась я. — Беседуйте. Но только тут. В полицию я не пойду ни за какие коврижки. Или ждите до захода солнца. После восьми вечера я не купаюсь.
Вы не поверите, но он смирился! И с видом христианского великомученика принялся стягивать рубашку.
Я настолько обалдела, что даже не сообразила раскинуться по всей подстилке. Раздевшись до трусов, чучело плюхнулось рядом и поморщилось.
— А чем это несет?
— Вашими носками, — огрызнулась я и покосилась на его босые ноги.
Черт возьми, а ведь он потрясающе сложен! Мускулистый, поджарый, загорелый. И почему такое тело досталось бестолковому зануде?!
Я хлопнула глазами и даже, боюсь, собиралась дать слабину и прекратить хамить, но это недоразумение природы наглядно продемонстрировало, что и с обнаженным торсом оно не менее противное, чем полностью экипированное.
— Вы меня смущаете своим голодным взглядом! — нахально заявило оно и бессовестно хмыкнуло.
Вот ведь дрянь! Да я теперь на него вообще смотреть не стану!
Не в силах сдержать негодования, я вытолкнула гостя со своего лежбища и уточнила:
— Опять будем выяснять про фотографию?
— Опять, — кивнул он и угнездился на моем полотенце. — Только уже не ту, а другую. Тоже найденную у покойника.
Я даже забыла отнять полотенце. Это что же, у Берга было еще одно мое фото? А всего их сколько? И как долго их еще будут обнаруживать?
— Вы уж облазьте его карманы как следует, — разволновалась я. — И предъявите мне все претензии зараз. Или так и будете ко мне все три недели бегать, как чего новое найдете?
— Это не у Берга. У второго покойника, — успокоил Стоян. — Найден еще один труп, и тоже с вашей фотографией.
Я застонала. Почему-то сразу поверив, что шутить он не собирается.
— Еще один труп? — повторила я севшим голосом. — Но почему?
— Вот это-то меня и интересует, — доверительно шепнуло чучело. И немедленно вытащило из «дипломата» пачку снимков.
— Надеюсь, я только на одной? — Я забыла, что лежу, и хотела испуганно попятиться. — По количеству покойников?
Лучше бы на них на всех была я. Только, конечно, не в том состоянии, в котором имел несчастье находиться неизвестный господин. Труп с выпученными глазами и вывалившимся языком не выглядел привлекательнее от того, что был запечатлен в разных ракурсах.
— Он вам знаком?
— Понятия не имею, — буркнула я. — В таком виде я не опознала бы даже вас, хотя вижу куда чаще, чем хотелось бы.
Вместо того чтобы, как обычно, перейти к угрозам, Крысилов достал еще один снимок. Судя по размерам, его пересняли из паспорта усопшего.
— Теперь узнаете?
Я кивнула, и Стоян напрягся. Уж не знаю, чего он ждал, может, надеялся, что я признаюсь, как душила мужика или еще при его жизни грабила с ним Софийский банк, но я поведала только о совместно проведенном досуге. В течение получаса, а может, даже меньше, мы предавались творчеству. Я разрисовывала гигантскую гипсовую лягушку, а покойный охорашивал морскую черепаху из того же материала.
— Издеваетесь, да?! — Шея у собеседника напряглась и покраснела, на лбу вздулась неэстетичная вена.
Опасаясь, что мужик не совладает со своими нервами, я поклялась, что говорю правду. Минут пятнадцать я, запинаясь и краснея, объясняла, с чего мне вдруг вздумалось приобщиться к излюбленному развлечению малолетних туристов.
Здесь буквально на каждом шагу понатыканы столики со всем необходимым для росписи игрушек из гипса. Признаюсь честно, если бы своими глазами не видела, как в упомянутом развлечении принимают участие половозрелые особи противоположного пола, мне бы, скорее всего, и не пришла в голову фантазия присоединиться к процессу. Но если быть предельно откровенной, что-то в этом есть. Хотя, конечно, попробовать силы я намеревалась всего один разок. Коротать вечера за подобным занятием я не стала бы даже в силу материальных соображений. Удовольствие, скажем прямо, не из дешевых!
— Да вам Ванина подтвердит, он же у нее рисовал, как и тот, первый покойник!
Я отсылала придурка к очаровательной художнице, тоненькой блондинке с огромными влажными глазами, которая так мило щебетала, обучая меня премудростям ремесла, а сама испытывала угрызения совести. Получается, я натравила на доброжелательную девушку тупого и ограниченного солдафона с бульдожьей хваткой. Он и ее теперь замучит. Но другого выхода я все равно не видела. Он так и так узнает и мне же потом припомнит, что я смолчала.
Солдафон, кажется, поверил, что я не собираюсь чинить препятствий следствию, и принялся делать пометки в блокноте.
— Ну хоть фотографию-то покажите, — взмолилась я. — Это точно мой снимок?
Господин Крысилов брезгливо сунул мне цветное фото, на котором я в купальнике с задумчивым видом жевала кукурузу. И чего он кривится, совершенно непонятно. Выгляжу я очень даже неплохо! Интересно, а о чем я тогда думала?
На мои мысли придурку было наплевать. Вместо сочувствия, которого в подобной ситуации женщина вправе ожидать от любого нормального мужчины, он смотрел на меня как на серийную убийцу и, не давая опомниться, снова насел со своими глупостями.
— Надеюсь, вы не будете утверждать, что это не вы?
А какая разница, что я буду или не буду утверждать? Он мне все равно не верит, что бы я ни сказала. Поэтому, в виде исключения, сейчас спорить я не стала.
Приняв мое согласие чуть ли не за признание вины, полицейский насел пуще прежнего и начал требовать, чтобы я рассказала, что еще знаю об усопшем. Я пожала плечами и послала его подальше. Разумеется, не покойника. Он-то мне как раз ничего плохого не делал. Разве что сфотографировал на пляже. Ну так это еще вопрос, чем он при этом руководствовался. Может, у него вкус хороший? Хотя и нетипичный. Мне все-таки не восемнадцать, а работать фотомоделью мне не предлагали даже десять лет назад.
— Слушайте, а он тоже миллионер? — опомнилась я.
— Нет, а в чем дело?
— Да так. — Я задумчиво пожевала соломинку от вчерашнего коктейля. — Знаете, инспектор, у меня такое чувство, что, если обыскать здешних туристов, как минимум, у половины найдутся мои карточки. Вам так не кажется? Или вы полагаете, что и местные грешат тем же самым?
Судя по перекошенной физиономии полицейского, хоть он и относился к коренному населению, мою фотографию не положил бы в карман и под дулом автомата. И никакой силой его не убедить, что кто-то другой это может сделать добровольно, по крайней мере в личных целях.
— А что? — не сдавалась я. — Может, обыщете пару-тройку граждан? Таким образом вы, вероятно, предотвратите очередное убийство.
Вдохновленная посеревшим цветом его лица, я внесла новое предложение:
— Можно сделать лучше: напечатайте в прессе мою фотографию и предупредите население, что всех, обладающих снимками данной особы, ждет скорая гибель. Ну, как вам идея?
Ответа я не получила, потому что полицейский как раз закончил натягивать костюм и чуть ли не бегом припустил к выходу.
Я поставила себе мысленно «отлично». Сомневаюсь, что чудовищу хватит решимости лично навестить меня даже в случае обнаружения очередного моего снимка при аналогичных обстоятельствах. На его месте я бы не полезла, даже если убивать начнут через день и каждого второго.
Все-таки если женщина умеет дать отпор, даже такие тупые и самонадеянные уроды рано или поздно осознают свое место. Разумеется, в соответствии с собственными умственными способностями (крайне ограниченными) и возможностями (еще более скудными). В общем, ничего Крысилову больше не остается, как отстать от меня и направить неуемную энергию на поиски настоящего преступника. Я, конечно, сильно сомневаюсь, что у него это получится, но чего на свете не бывает. Попутного ему ветра.
Я блаженно потянулась и легла на живот. Все-таки море — это море. А уж пляж с мягким песком и легким, освежающим ветерком — это вообще чудо, не поддающееся никакому описанию. Настроение опять поднялось до заоблачных высот, и я задремала, счастливая и умиротворенная.
Пробуждение приготовило мне пару сюрпризов. Разумеется, не таких неприятных, как тупоголовый полицейский, но и их я не отнесла бы к своим жизненным удачам. У меня совершенно раскалывалась голова и немилосердно жгло спину. Проклятый Крысилов оказался прав, с солнцем нужно быть аккуратней.
Постонав и покряхтев, я приняла вертикальное положение и заковыляла к отелю. Если утром я стояла перед выбором, в какой податься ресторан и нужно ли обзаводиться спутником заранее (не оказаться бы в Туле с персональным самоваром), то теперь я сомнениями не мучилась. Скорей бы добраться до номера. Анальгин, противоожоговая примочка и бутылка минералки. Который вечер подряд мои мечты не идут дальше фантазии соотечественниц пенсионного возраста. Хотя у них наверняка бывают и другие планы: танцульки, посиделки, в общем, то, к чему меня в теперешнем состоянии можно принудить только пытками.
Всплакнув над своей невезучестью, я приняла душ и задумалась. Если мне уже сейчас так лихо, то что меня ждет к концу отпуска? И доживу ли я до него вообще? Раз от меня отвернулись звезды, так не разумнее ли будет внять их предупреждению и сбежать на родину? Прояви я столь похвальное желание, господин Крысилов в лепешку расшибется, чтобы облегчить мне формальности.
В дверь деликатно постучались, и я вздрогнула. Легок на помине? Да нет, вряд ли. Деликатности от этого урода не дождешься. У горничной, наверное, вопросы.
В проеме показалась физиономия моего молодого земляка Павла. Обшарив номер глазами и убедившись, что компании у меня нет, вьюнош развязно кивнул и без приглашения устроился в кресле.
— Как дела? — поинтересовался он, не обращая внимания на мою кислую мину.
От звука его голоса я пришла в себя и поплотнее запахнула купальный халат. Ну и молодежь пошла. Нахальная донельзя. Да и вкусы у них какие-то сомнительные. Мальчик что, не мог себе найти кого-то помоложе? Или сейчас такая мода? На последователей Пугачевой и Киркорова? Впрочем, какая разница? И вообще, какое мне дело до его желаний? Куда важней, чего хочу я. Так чего я хочу?
Раздумья заняли у меня всего пару минут, во время которых кавалер молча угощался пепси-колой и изучал мое умытое лицо. Если он намеревался меня таким образом смутить, то здорово просчитался. Краснеть смазливые юнцы не могли заставить меня даже в отрочестве.
— Руки мой, — велела я, и парень чуть не захлебнулся. — Да я тебя не тороплю, можешь допивать, — остановила я его движением руки. — Еще налить?
Паша ошалело помотал головой.
— Тогда иди. — Я кивнула в строну санузла.
Неуверенной походкой парень двинул в ванную, а я, выложив на тумбочку все необходимое, скинула халат.
Плескался он минут десять, а когда, наконец, покончил с водными процедурами, из одежды на нем не осталось ничего, кроме плавок. Я пожала плечами и перевернулась на живот.
— Масла много не лей. Оно должно впитаться. И сильно не три, видишь, какие ожоги?
Не уверена, что он смотрел именно на мою спину, но значения это не имело. Купальник на мне более чем скромный, — я его вообще почти не ношу, так, прихватила на всякий пожарный, — а если парнишка что-то там себе понапридумал, так чьи это проблемы?
— Может, еще намазать? — робко поинтересовался он.
— Пожалуй, хватит, — постановила я, с сожалением разглядывая плоды его усилий. Спину я, понятное дело, видеть не могла, зато изгаженное постельное белье и жалкие остатки дорогущего масла впечатляли.
Я снова облачилась в халат и строго сказала:
— Умница. А сейчас тебе, я думаю, пора. Только не забудь одеться. Уже прохладно.
У парня вытянулось лицо, и я поспешила обнадежить беднягу:
— Если тебе потребуются аналогичные услуги, можешь не стесняться. Имей в виду, что у меня есть полностью укомплектованная аптечка. Средства от кашля, болей в ушах, запора и прочие. Всегда рада поделиться.
Гостя выдуло из номера. Он даже не стал тратить время на одевание, просто хапнул шмотье и испарился. Интересно, чем я ему не угодила? Может, не те таблетки предлагала? И ему нужны были от поноса или нервного расстройства? Так мог бы и попросить. Я бы и эти нашла.