Миллионы женщин ждут встречи с тобой

Заработок: любой

Последние две недели мне пишет какая-то мексиканка. Она — банкир в Сити. Обожает Лондон, хотя порой город кажется ей «опасно холодным». Письма Хуаниты не шибко остроумны, но я все равно приободрился. Должно быть, дело в ее национальности. Мне всегда нравились иностранки, многие мои подруги были смешанных кровей: Тамара, Амели, Элеонор… Так почему бы не встретиться со знойной мексиканкой?

Проходит еще неделя, мы обмениваемся несколькими сообщениями, не решаясь назначить свидание. Наконец я делаю первый шаг и предлагаю Хуаните встречу в четверг. Она тут же отвечает, что четверг не годится, и пятница тоже, и еще целую неделю у нее дел невпроворот. Зато через две недели… если ничего срочного не будет…

Хм, не обидеться ли на ее отговорки? Может и стоит, но уж больно Хуанита соблазнительна на фото. Поэтому я отбрасываю все сомнения и соглашаюсь на встречу в шампань-баре в Сити; она говорит, что там очень мило.

Выясняется, что шампань-бар не просто «милый», а первоклассный. Находится на самой верхушке громадного небоскреба — вид просто чудо. Две дюжины мягких голубых кресел расположены по периметру бара и смотрят наружу, так что посетители могут потягивать игристое и любоваться пролетающими самолетами. Собор Святого Павла выглядит просто сказочно в лучах зимнего солнца… чего не скажешь о пробках на Лондонском мосту.

Хуанита садится в кресло с бокалом «Тэтэнже» и начинает повествование. Оказывается, родилась она в Мексике. Мать воспитывала ее в одиночку — отец, водитель грузовика, их бросил. Она очень много работала, чтобы прокормить четверых детей, и возвращалась домой только к пяти-шести утра.

— Наверно, она чувствовала себя виноватой. Поэтому будила нас ни свет ни заря и кормила своим фирменным блюдом — супом-пюре из овощей. Так ей было легче… хоть раз в день мы нормально питались.

Хуанита улыбается.

— Только представь, целых десять лет я вставала в пять утра и ела этот ужасный суп!

Киваю, хотя представить такое мне трудно.

— И теперь… теперь я почти не ем супов.

Мы смеемся. Прохладное шампанское щекочет язык. Хуанита смотрит на свои дорогие часы. Я спрашиваю, чем же она таким занимается, раз постоянно занята. Она пускается в долгие разглагольствования о долговых обязательствах Испании и перспективах песо, а потом снова улыбается.

— Знаю, тебе это кажется жуткой нудятиной, но я очень люблю свою работу. Мне нравится управлять деньгами… да и заработок у меня приличный.

Теперь пришел ее черед задавать мне стандартные вопросы: почему я зарегистрировался на сайте знакомств, долго ли я этим занимаюсь… Опыт подсказывает мне, что надо быть честным, и я говорю Хуаните правду: изначально мне поручили написать статью о виртуальных знакомствах, и я был не в восторге от этой идеи. Но сейчас втянулся и считаю, что благодаря таким сайтам у нас появилось множество интересных возможностей. Вероятно, в них — будущее человеческих отношений, особенно для тех, кому за тридцать (о своих недавних сомнениях по этому поводу я умалчиваю).

Хуанита кивает.

— Однажды утром я проснулась, огляделась по сторонам и подумала: у меня прекрасная квартира и хорошая работа, я путешествую по всему миру, — и все-таки я одинока. Мне тридцать два года. Все мои подруги из Мексики давно вышли замуж. — Тут она смеется. — Если честно, большинство из них обзавелись семьями еще в подростковом возрасте. Я такой участи не хотела. Переехала в Америку, а потом сюда и… — Она отпивает шампанское. — И теперь единственные мужчины, с которыми я вижусь, — мои коллеги. Ну, еще таксисты. Словом, я решила попытать удачи в интернете, потому что вовсе не хочу выходить за банкира.

— А за таксиста?

Снова теплая улыбка. Что ж, пока все идет хорошо. Она очень умна, а я… я просто на седьмом небе, потому что в Хуаните есть одна черта, о которой я забыл вам сказать. Она красивая.

Кроме шуток, эта мексиканка ослепительна. Глядя на ее лицо, я испытываю какое-то странное чувство. Так бывает, когда смотришь на что-то поистине прекрасное. Тебе становится грустно, голова слегка кружится… В общем, трудно его описать.

Однако именно в этом заключается моя работа. Я должен описать вам свои чувства, что и попытаюсь сделать при помощи довольно необычного сравнения.

Однажды, лет десять тому назад, я ездил в Исландию. Помню, как стоял на набережной Рейкьявика и любовался фьордом на севере города, глядя через зыбкие волны на огромный ледник милях в двадцати от меня — грязно-белую глыбу, застывшую в вечном падении с холодных гор. Восхитившись зрелищем, я спросил какого-то местного о названии и местоположении ледника. Тот назвал не только сам ледник, но и залив — Факсафлоуи. А потом добавил, что он находится не в двадцати милях отсюда, а в двухстах. Воздух в Исландии такой чистый и прозрачный, что все предметы кажутся ближе, чем они есть на самом деле.

Я снова посмотрел на ледяную глыбу, обрамленную синими водами фьорда. Сердце забилось быстрее. От потрясающей красоты у меня захватило дух. Да, я был тронут, восхищен, — но и встревожен не меньше. Внезапная недосягаемость этого чуда повергла меня в беспокойство.

Хотя сравнение получилось натянутое, на большее я все равно не способен. Примерно такую же слабость и головокружение я испытываю, когда смотрю на красивых женщин. Вроде Хуаниты.

Интересно, страдает ли прекрасный пол теми же симптомами при виде мужской красоты? Не уверен. Подозреваю, что все-таки нет. Камилла Палья — известная американская феминистка и, возможно, лесбиянка — рассказывала, как однажды ей в качестве лекарства вкололи тестостерон, после чего она вышла на улицы Манхэттена, увидела красивую девушку и ощутила этот внезапный душевный порыв, резкий удар, слабосилие. Единственный раз в жизни ей довелось испытать на собственной шкуре всю мощь мужского влечения. Прежде она и понятия не имела, что это такое. Конечно, она могла бы просто почитать Кингсли Эмиса, который в своих книгах очень правдоподобно описал влияние женской красоты на мужчин: «Я знаю, почему люблю женскую грудь, но не знаю, почему люблю ее так сильно».

Этот непостижимый эффект порой меня пугает, а порой причиняет почти физическую боль. Так случилось во время нашего романа с Джен, красивой подругой моего близкого приятеля.

Мы познакомились, когда она встречалась с Тревором. Они были вместе уже очень долго, полтора года. Я тогда как раз вернулся в Лондон после болезненного разрыва с Тамарой. Мы с друзьями сидели в ресторанах и по нескольку часов кряду ели, курили, попивали «мерло». Именно во время таких ужинов я стал замечать, что у Джен и Тревора все пошло наперекосяк. Они больше не держались за руки, не улыбались, а издавали скучающие вздохи, когда кто-нибудь из них пытался пошутить. Плохой знак, прямо скажем.

Второй симптом грядущего краха их отношений был в том, что Джен начала искать разговора со мной. Она расспрашивала, что я думаю об их романе, будут ли они вместе и дальше. Я решил, что Джен просто нуждается в помощи, в совете со стороны и беспристрастном мужском мнении, поэтому был с ней честен. Сказал, что вряд ли они еще долго протянут.

В следующее воскресенье мы собрались на очередную попойку. На этот раз все было по-другому. Тревор и Джен скандалили в открытую; в конце концов он всплеснул руками и заявил, что лучше отоспится в нашей захламленной холостяцкой квартире, чем станет слушать вопли Джен. И был таков. Мы остались в шумном баре поиграть в дартс.

Через некоторое время ко мне подошла Джен и спокойно произнесла:

— Я в тебя влюблена.

От изумления я выронил дротик. Затем подобрал и бросил в мишень, но не попал.

Сперва я решил, она шутит. Не тут-то было. Джен призналась, что влюблена уже несколько месяцев.

В смятении я бросил еще один дротик, чуть не угодив в бармена. Ей было примерно двадцать семь. Ясные серые глаза, отличная фигура, попка, с которой можно играть в пинг-понг. Иными словами, умная, скромная и женственная Джен была просто обворожительна. И эта красотка заявила, что по уши влюблена в меня, хотя ее роман с моим лучшим другом еще не закончился.

Мы поцеловались. И еще, и еще. Потом гуляли по улицам, целовались и пили. Я сгорал от чувства вины, но мне так нравилась Джен! Что же теперь делать?

О’кей, я знаю, что делать. Сейчас-то знаю. Надо сказать «нет». Но как она была красива! Хрупкая, умная… и посреди грязного бара на Москоу-роуд она забиралась розовым язычком в мой рот. Пока мы там были, я лихорадочно разрабатывал план действий. Разве я могу предать лучшего друга ради девушки? А разве я могу не предать друга ради этой ослепительно красивой девушки?

Зря беспокоился, Джен сама все решила. Ближе к ночи, когда наши друзья разбрелись по домам, мы снова пошли гулять, рука об руку. Мимо пролетали машины, нежный синий вечер опустился на деревья Гайд-парка, шелестевшие на ветру… Джен присела на колени, расстегнула мою ширинку и начала делать минет.

На улице. В ярком свете фонарей. А мимо ехали машины.

Я чуть не грохнулся в обморок. Это был самый волнующий и потрясный минет в моей жизни. Прекрасная Джен влюбилась в меня и занялась со мной оральным сексом прямо на оживленной лондонской улице. Даже не спросив разрешения. Но ведь она была девушкой моего друга!.. Я решил это прекратить. И прекратил. А затем прекратил прекращать. Мне было слишком хорошо, и тому было слишком много причин. Я смотрел на звезды и искал в них ответа (одновременно постанывая от запретного удовольствия). Потом увидел, что на нас пялятся люди из проезжающих мимо автобусов, и снова попытался остановить Джен. Но… но… но…

В конце концов я все-таки ее остановил. Просто подумал о Треворе, застегнул ширинку и сказал: «Я тебе позвоню». Пошел к метро. И всю дорогу до дома обзывал себя слабаком и размазней.

Примерно неделю или две я боролся с собственной совестью. Я действительно хотел Джен, а она до сих пор встречалась с моим другом. Меня не отпускал образ ее прекрасного личика. Я мечтал о ней. И однажды утром проснулся с мыслью, что должен положить этому конец, сейчас же.

Мы назначили свидание на квартире одного приятеля. Разумеется, по секрету. Поэтому сначала встретились в баре, поцеловались и тогда уже отправились в наше предполагаемое любовное гнездышко. Однако там было слишком убого и грязно, поэтому мы поехали к ней. Мог ли я предать своего друга? Разве я способен на такое? В общем, мы легли в постель… и я не смог. Джен была так красива без одежды, но меня терзало чувство вины. Мы просто покувыркались, а с утра она смерила меня тяжелым разочарованным взглядом, когда я так рассчитывал на ее поддержку. Снова я дал маху. Меня мучили сильнейшие угрызения совести, хотя ничего дурного я не сделал.

На этом бы все и закончилось, но Джен, по-видимому, все еще меня любила, а я потихоньку влюблялся в нее. Шесть недель спустя она позвонила и сказала, что очень хочет меня увидеть. Мы вместе пошли на какую-то вечеринку… и снова ничего не вышло. По крайней мере, я поцеловал ее грудь — две белые лилии в японском саду.

Эти провальные встречи не давали нам ни малейшего шанса на роман. Мы сделали еще одну попытку, но нас точно парализовало. Джен поплакала и сказала, что все равно меня любит. Потом долго не звонила. А через год, когда я почти забыл о ней, раздался звонок — точно гром среди ясного неба. Джен с Тревором давно расстались, я занимался своими делами (то есть пил как сапожник и прожигал жизнь на бесконечных вечеринках), как вдруг запел мой мобильный.

— Я встретила другого, — сказала Джен.

— Хорошо, — ответил я и тут же вспомнил наш поцелуй в баре. Сердце екнуло у меня в груди.

— Но… — Ее голос звучал издалека и одновременно казался таким близким, волнующим. — Но… я все еще тебя люблю.

В моей голове ревели машины, проносившиеся мимо. О, непрестанное движение Любви…

— Ну… Я…

Не знал я, что ответить. И до сих пор жутко ее хотел. Она была так красива… Но у нас ничего не вышло. Поэтому вместо «Приезжай» я пробормотал:

— Удачи тебе, Джен.

В трубке стояло молчание. Не знаю, плакала ли она. Мне-то очень хотелось заплакать. И я положил трубку. С тех пор я ничего о ней не слышал.

Так с какой стати я это сделал? Не знаю. Разве я до сих пор чувствовал за собой вину?

Навряд ли. Ведь Тревор мне отомстил, сам того не сознавая.

Примерно через полгода после нашего с Джен фиаско, когда они окончательно расстались, в баре я познакомился со студенткой из Швеции. Она была очень милая, и за ней приударила чуть ли не вся наша братия, включая Тревора. Но в тот вечер именно мне досталась честь водить ее по барам и клубам. И именно я повел ее к себе.

Когда мы пришли, Тревор уже спал у себя в комнате. Шведка спросила, кто там живет. Я сказал, что это тот парень, которого она видела в баре пару часов назад, остряк с темными волосами. «А!..» — просияла она. Я тогда не обратил на это внимания.

Час спустя мы были у меня в спальне. Шведка разделась, я тоже. Но она почему-то наотрез отказалась от секса, разрешив мне только гладить ее и целовать грудь. Честно говоря, нам обоим это быстро наскучило. Я хлопнулся на кровать, и она сказала, что хочет в туалет.

С этим моя новая подруга выскочила из комнаты, а я начал засыпать. Надолго же она там застряла! Потом я проснулся от того, что шведка забиралась в постель. Прошло больше часа.

— Давно не виделись, — пробормотал я, ни о чем не догадываясь.

Она промолчала. Но вроде бы немного приободрилась, поэтому я решился на последнюю попытку — и снова она меня не пустила. Зато против орального секса не возражала. Шведка показалась мне слишком влажной… на удивление влажной. Рано утром, проснувшись, она посмотрела на меня странным, почти шокированным взглядом, быстренько оделась и выбежала за дверь.

Потом проснулся Тревор. Он ввалился на кухню, увидел, что я делаю тосты, и сказал:

— Прикинь, ночью такое было!

Я уставился на него.

— Сплю я, значит, и тут в комнату заходит эта куколка из бара. И ложится ко мне в кровать! Ну не странно?

Я только спросил:

— А ты что?

— Спрашиваешь! — фыркнул он. — Трахнул ее, конечно! Только я все в толк не возьму, как она попала к нам домой?

Я перевел дыхание. Вспомнил оральный секс со шведкой и ее внезапное возбуждение…

Кивнул как ни в чем не бывало и сказал:

— А, спала на диване в гостиной. Напилась вчера в хлам.

С этими словами я отправился в ванную и почистил зубы. Хорошенько почистил.

Вот такие дела. Тревор, если ты читаешь эту книгу, то знай: твоя подружка сделала мне минет посреди улицы, а я ублажил девчонку сразу после того, как ты с ней переспал. Мы квиты, приятель.

Впрочем, хоть мы и квиты, на сердце у меня все равно неспокойно. Лицо Джен отпечаталось в моем мозгу ярче, чем лица всех остальных женщин, с которыми я спал и которых любил. А ведь с Джен я даже не спал. Почему же она обладает такой пугающей властью, а другие — нет?

Здесь мне на помощь приходит Томас Гарди. В который раз.

Когда Томас Гарди видел на улице красивую девушку, он мог целый день просто следить за ней, прячась в черной, как сажа, тени лондонских деревьев: смотреть, как она садится в трамвай или заходит в магазины. Сегодня это было бы незаконно, и великий писатель загремел бы в тюрьму. Но любой современный мужчина уловит знакомые горестные нотки в его словах. Однажды Гарди увидел в автобусе необычайно красивую женщину, о которой написал: «У нее было прелестное лицо. Таких красавиц обычно видишь на улице, но никогда — среди своих знакомых… Откуда эти женщины? Кто берет их в жены? Кто знаком с ними лично?» Что, узнаете? Я — да. Однако эти строчки не только правдивы, они заставляют нас хорошенько призадуматься. Гарди был настоящим знатоком неуловимых женщин. Ему нравилось — судя по его собственным словам — терзаться мечтами о неприступных красавицах. Когда он был женат в первый раз, то постоянно ухлестывал за другими, молоденькими; но когда его первая жена умерла, Гарди женился на одной из тех молоденьких и всю оставшуюся жизнь провел в безутешной скорби по благоверной, теперь уже навеки упокоившейся в дорсетской могиле.

Это наталкивает меня на любопытную мысль: именно недоступная женская красота сводит с ума мужчин. Только недоступное по-настоящему прекрасно — чем девушка неуловимей, тем сильней она задевает чувства. Вот почему Джен кажется мне самой привлекательной из всех моих подруг — просто у нас не было секса.

Мужчины вечно стремятся к недостижимому, ибо в нем сокрыта сущность жизни. По-настоящему красивая женщина может сразить нас наповал, ведь она олицетворяет все, к чему мы стремимся, но не можем добиться. Такова сама жизнь: мы любим ее всем сердцем, однако рано или поздно умираем. Мы обожаем ее, и все-таки она нас покидает. Нам остается лишь стоять на берегу, любоваться величественными горами и недоступным фьордом. Мечтая об одном: прикоснуться к тому, что так далеко.

Но вернемся к Хуаните — она не далеко, а совсем рядом. В трех ярдах от меня.

Пока я допивал шампанское, она встала.

— Час сорок пять. Встреча.

М-да, не слишком учтиво с ее стороны. А что поделать? Занятой человек. На миг мне кажется, что сейчас она просто уйдет, не сказав ни слова. Однако Хуанита улыбается и говорит:

— Очень мило посидели. Встретимся как-нибудь?

О да! Заглянув в ежедневники (ее куда содержательней и увесистей, чем мой), мы назначаем второе свидание через неделю. Потом расходимся. Семь дней я живу как в раю. Красавица-мексиканка хочет со мной встретиться… еще раз!

В день нашего свидания Хуанита звонит и все отменяет. Ей срочно нужно ехать в Норвегию «по делу». Что ж, не беда, переносим ужин. В назначенный день снова раздается звонок:

— Слушай, мне очень жаль, но…

— Опять Норвегия?

— Цюрих.

Это должно поубавить мой пыл. И все-таки… Хуанита так умна и невероятно красива, и… она мне нравится. Вроде бы. А может, ее красота просто заставляет меня выдумывать разные причины, чтобы влюбиться. Да кому какое дело? Три недели спустя мы все-таки встречаемся возле ее дома в Найтс-бридже.

К сожалению, за эти три недели Хуанита успела покататься на лыжах и сломать запястье. Она стоит возле метро с большим неуклюжим гипсом на руке. Сперва я немного ошарашен, потом прихожу в себя и почтительно восхищаюсь белой махиной.

— Ты что, брала лыжню приступом?

— Честно говоря, я поскользнулась на крыльце бара. Впредь буду осторожней со шнапсом и глинтвейном.

Забавно.

Пару минут мы весело болтаем, затем идем в бар. Но по дороге возникает довольно неприятная ситуация. Мы ищем местечко, в котором я бывал однажды, да немного подзабыл, где оно. Плюс я не очень хорошо ориентируюсь в этом районе. Проходит пять минут, Хуанита раздраженно вздыхает и говорит:

— Господи, ты что, не можешь найти бар?!

Я в растерянности. Почему она так резка? Даже груба. Проглотив недоумение и злобный ответ, я решаю, что дело в ее травме и огромном гипсе на руке. Поэтому просто улыбаюсь и заверяю Хуаниту, что скоро мы будем на месте. После недолгих поисков и очередной порции возмущения с ее стороны мы все-таки находим бар.

Выпив шесть или семь коктейлей, идем к ней домой — в роскошную квартиру с автоматическими занавесками, плазменными телевизорами и настоящими ацтекскими objets d’art.[3]

И там снова начинаем препираться. Мы похожи на двух оленей, сцепившихся рогами. Что-то здесь неладно, между нами есть какой-то скрытый конфликт. Может, мы боремся за право превосходства? Мне неуютно в компании Хуаниты, даже когда я благоговейно любуюсь ее личиком.

Полагаю, отчасти дело в деньгах. Видите ли, успешность моей новой подруги, ее дорогая квартира, высокий социальный статус и амбиции меня смущают, даже пугают. Не говоря уж о красоте. От этого я становлюсь циничным и агрессивным.

Знаю, я жалкий дурак и идиот, но ничего не могу поделать. В моем мозгу сидит пещерный человек, который самым возмутительным и первобытным образом реагирует на богатых женщин. Я ничего не имею против наследниц, наш роман с Элеонор — тому доказательство. Однако я действительно не могу сидеть спокойно рядом с женщиной, которая сама зарабатывает на жизнь и справляется с этим куда лучше меня. Признаться, я бы с радостью избавился от этого заскока. Ведь я — внештатный журналист и не слишком популярный писатель (то есть получаю примерно столько же, сколько учитель в провинциальной школе), и в Лондоне полно женщин, зарабатывающих больше моего.

Раньше я еще мог бороться со своим пунктиком. Если разница в доходах была не очевидна — скажем, моя подруга получала вдвое больше, — то я не унывал. Довольствовался высоким статусом писателя. Знаю-знаю, у писаки не такой уж высокий статус, но, по крайней мере, этот самообман срабатывал.

Если же ее доход был в четыре или пять раз больше (а в Лондоне такое вполне возможно), то я начинал нервничать. Выходило, что мне нужно доказывать собственную полноценность.

Странно, но самые успешные, богатые и могущественные женщины часто бывают самыми мягкими и уступчивыми, когда им представляется такой случай.

К примеру, была у меня подруга, телеведущая. Ей не нравилось быть энергичной ведущей и влиятельной персоной на ТВ — больше всего она любила гладить рубашки, готовить, накрывать на стол и даже стирать. Обожала ламбрекены на шторах. А в сексе никогда не была сверху и кончала, если я брал ее сзади.

Помню один случай. Во время секса я перевернул ее на живот и вошел с такой силой, что случайно выскользнул (ну, всякое бывает). Не успел я очухаться, как она сама вернула меня на место и пробормотала что-то вроде: «Опять вся работа на мне». Каково? Потом она застонала, и я успокоился. А когда мы закончили, испекла луковый пирог и перемыла всю посуду.

Иными словами, я узнал, что моя преуспевающая подруга не избавилась от инстинкта подчинения — он вырывался наружу всякий раз, когда ей не надо было проявлять агрессию или честолюбие в кругу продюсеров. У меня возникло ощущение, что именно работа подавляла в ней природные позывы. Или она просто любила готовить.

Тем не менее Хуанита не имеет ничего общего с Джекилом и Хайдом. Она не страдает раздвоением личности. Как я успел понять, эта деловая дама в реальной жизни такая же, как в виртуальной: твердая, целеустремленная и нетерпеливая дома и на работе.

Ничего хорошего в этом нет. Едва ли из нас с Хуанитой получится ячейка общества.

Почему? Потому что за год на сайтах знакомств, за двадцать лет обычных свиданий и тридцать восемь лет жизни я наконец-то осознал, что делю весь слабый пол не только на физические, но и психологические типы. Да, я люблю миниатюрных девушек. И еще скромных, трепетно-застенчивых, покладистых. Элеонор, Бриони, Тамара…

Хуже того, мои требования к прекрасной половине человечества этим не ограничиваются. Помимо покорности, мне нравится, а точнее, жизненно необходима, легкая примесь бунтарства, эдакого детского озорства (как в Тамаре); девушка должна быть податливой, но не совсем. Моя возлюбленная уступчива лишь на первый взгляд, а на самом деле — неуловима (как Элеонор). Может, эта черта называется «кокетством». Или неисправимым идиотизмом с моей стороны.

Порой я задаюсь вопросом, так ли уж я оригинален в своих вкусах. Скорей всего, я просто слишком многого хочу. К примеру, многие мои друзья любят властных женщин, по-настоящему деспотичных. Этим мужчинам нужно постоянно говорить, что и как делать, приказывать, хотя на первый взгляд им это не нравится, они даже капризничают, словно дети малые. У них, как правило, властные матери.

И откуда взялась моя прихоть? Выросла из отношений между моими родителями? Сомневаюсь. Точнее, я и вовсе так не думаю. У любви к кокеткам есть гораздо более глубокая причина, нежели воспитание. Это нечто первозданное, врожденное и устойчивое. Заложено в самой подкорке. Я не могу точно описать свое психосексуальное влечение, но и забыть о нем не получается.

Нам с Хуанитой оно не предвещает ничего хорошего, уж поверьте. Да, она божественно прекрасна, однако не менее властолюбива. К тому же грубиянка. В ней нет ни капли кокетства. Например, она только что приказным тоном объяснила, как нужно варить ей кофе. И я уже начал кипятиться.

И все-таки… может, стоит предпринять последнюю попытку и поцеловать Хуаниту? Тогда все сразу встанет на свои места. Поцелуй — серьезное испытание.

В конце вечера мне подвернулся случай это сделать. Она ведет меня к выходу, довольная и спокойная (хотя только что завела будильник на пять утра — очередная деловая поездка). Стоя в дверях, я наклоняюсь к Хуаните; на долю секунды она неуверенно замирает, но потом целует меня в ответ. Явно неудачно — мы словно боремся за власть. Мне отчего-то мешает ее нос, да и непонятно, кто кого целует… в конце концов оба резко отступаем. Она таинственно улыбается и закрывает дверь. Я бреду к метро, задаваясь одним вопросом: кто же, черт возьми, так постарался над моей психикой?!

Два дня спустя от Хуаниты приходит письмо. Нельзя сказать, что я его не ожидал. Но если сам смысл письма — «прощай» — вполне предсказуем, то формулировка не на шутку меня удивила.

Оправившись от горестного разочарования — Хуанита божественна, я говорил? — сажусь и пытаюсь разобраться в прочитанном. Какая еще звезда? Любопытно, что она имела в виду? Что мне обязательно надо «сиять» в отношениях? Что я хочу быть главным шутником в комедийном дуэте? Возможно. Мне нравится привлекать к себе внимание, и уж точно меня бы не затмили красота и богатство Хуаниты. Наверное, это обратная сторона моей тяги к покладистым женщинам: я, видите ли, должен быть «звездой».

Итак, я сижу за компьютером, злой и растерянный, пытаясь вспомнить пары, в которых оба партнера энергичные экстраверты или талантливые художники. Ничем хорошим эти отношения не заканчивались. Как правило, они были заведомо обречены на крах. Но разве мое дурацкое стремление к доминированию чем-то лучше? Разве мои потенциальные отношения от него выигрывают?

Все эти мысли весьма полезны и имеют отрезвляющее действие. Благодаря интернет-знакомствам я окончательно понял, что мне нравится в женщинах, и что женщинам нравится во мне.

В психосексуальном плане мой романтический идеал таков: стройные, фигуристые девушки невысокого роста, с хорошим чувством юмора, которые зарабатывают немного меньше или больше меня (наследство не в счет), покладистые, но с огоньком, женственные, но слегка чокнутые, хорошо бы смешанной крови или даже иностранки, смышленые и начитанные (не до занудства), избегающие анального секса. Желательно, чтобы любили, когда их шлепают. Не важно, брюнетки или блондинки. Почти не важно.

Казалось бы, не такие уж и завышенные у меня требования. Почему бы просто не зайти на сайт www.krasivye-umnye-figuristye-smeshnye-ozorniye-pokladistye-koketlivye-inostranki.com? Косая черта — protiv-analnogo-seksa?

Удивительно, но таких сайтов нет (да, я пытался. Не смейтесь, интернет — отличное изобретение. Здесь всякое бывает).

Отличное ли? Я начинаю сомневаться. Уже не знаю, так ли хороши интернет-знакомства, как мне показалось на первый взгляд. Может, поиск спутницы жизни требует больших усилий, а при таком огромном выборе становишься чересчур привередливым…

Какого черта! Последняя попытка.