Минин и Пожарский

Иноземцы снова

Переяславль-Залесский стоял горелым. За высоким валом, на пожарище, расположилось русское войско. Надо было стоять осторожно – могли набежать польские и литовские люди.

Сюда к Дмитрию Михайловичу из города Архангельска приехал англичанин Шоу непрошенным.

Вез он с собою письмо; в письме было сказано, что послали его цезаря римского сенатор Андриан и английского короля комнатный дворянин князь Ортер Антон и что с ним будут дворяне и капитаны со своими людьми, всех человек семьдесят или восемьдесят.

Из Архангельска извещали, что Яков Шоу прислан от Сандомирского воеводы дочери, Марины.

Похоже было, что Шоу попал не туда, куда ждал, – хотел начать воевать, а пришлось ему вести переговоры.

Известно было, что и под Москвою бродят немецкие роты, ищут пристанища.

И что сам Яков Шоу капитану Маржерету товарищ, и что навстречу ему идет поручик Шмидт.

Приказано было немца поставить в деревне Кулакове и в Переяславль привести ночью, чтобы он полков не видал. Немца расспрашивали, сколько у него народу. В речах немчин не разошелся. Капитанов и ротмистров человек двадцать, а прочих людей человек до ста.

Августа в десятый день Яков Шоу был введен в Переяславль, в разрядную избу.

Князь Дмитрий Михайлович, бояре и воеводы давали ему руки сидя.

Грамоты от него приняли, и князь Дмитрий Михайлович велел ему сесть на скамейку и молвил, что речи выслушали, а грамоту переведут и ответ ему учинят.

Перевели грамоту, говорили по полкам, со стольниками и чашниками, и с дворянами из городов, и со всякого чина людьми. Советовались, надобны ли немецкие люди в наем или нет.

И всяких чинов люди говорили, что наемные ратные люди не надобны и верить им нельзя. Позвали Шоу опять, и Дмитрий Михайлович сказал наемнику:

– Наемные люди из иных государств нам не надобны. До той поры польские люди Московского государства были сильнее, пока государство Московское было в розни. Северные города были особо, а Казанское, Астраханское царства и понизовые города были особо же, а в Пскове был вор, а кто с вором рубился, за засеками сидели, звались остальцами. А ныне все Российское государство, видя польских, немецких и литовских людей неправду, узнав воровских людей завод, вместе собрались и у ратных дел поставили выборного всей Русской земли Козьму Миныча да меня, стольника и воеводу Пожарского. Оборонимся и сами Российским государством от польских людей, и без наемных рук. И дивимся мы, что приняли вы всех товарищей француженина Якова Маржерета, который Москву пожег, – кровь лил нашу, а теперь нам продается против своих друзей поляков. Так вы в Московское государство не ходите и себе своим приходом убытков не чините.

Посадили Якова Шоу в возок с верхом, закрыли кожами наглухо, чтобы не подсматривал, и отправили в Архангельск обратно. А дьяку Путиле, что был в Архангельске, послали грамоту с бранью за нераденье.

«И то учинил ты, дьяк Путила, нераденьем пьян. Вам бы тех иноземцев расспросить подлинно, а к нам без указу не отпущать. Преж сего и не в такое расстроенное время, при государях, о посланниках и гонцах и всяких иноземцах расспрашивали подлинно, а без указов к Москве не отпущивали».

И остались приезжие люди в Архангельске и отряды немецкие, бродящие вокруг Москвы, без службы.

А Конрад Буссов и пастор Бер голодали в то время в осажденном Кремле.