Мир Небулана

Глава 17

За едой, которую нам почему-то девицы-лонгоморфы подносили самостоятельно, да ещё и застенчиво улыбались, поглядывая на Миху, мы с Соловьем в подробностях поведали обстановку и подробности нашего пребывания в Небулане. Медведь слушал внимательно, кивая массивной головой и смычно разгрызая белыми, крепкими зубами кости.

Я украдкой разглядывала эту махину и про себя восторгалась. В человечьем облике Михе на вскидку между сорока и пятьюдесятью годами. Но как оно на самом деле – неизвестно, кто разберет, по каким правилам движется время у оборотней. Надо бы почитать об этом.

Волосы Михи густые, активно вьются, но не кудрявятся, а торчат в пышном беспорядке крупными локонами вверх. Уши при этом открыты, видимо, чтобы лучше слышать. Бурая щетина покрывает массивный подбородок, глаза посажены глубоко, но большие, и оттенка крепкого чая. Вокруг них паутины морщин, которые проступают, когда щурится, что говорит – Миха любит посмеяться. Черная майка обтягивает его так туго, что вот-вот порвется, мышцы на плечах, похожих на сытых удавов, при каждом движении зрелищно перекатываются. Свирэль можно понять. Не удивительно, что девушки-лонгоморфы так на него пялятся – местные-то мужчины все стройные, как тростинки, хоть и жилистые. Но такую гору мышц, как у Михи даже я вижу впервые. Причем заметно – мышцы эти результат многолетней практики ради выживания, а не тягания железа в зале для красоты.

Мелькнула мысль – если бы у меня был отец, я хотела бы, чтобы он был как Миха. Или хоть немного на него похожим.

– Значит, – догрызая кость с кусочком мяса, проговорил медведь, откидываясь на спинку стула, – кольца Спрутовской попёр тот длиннозубый.

Соловей кивнул, он ел недавно, да и сил на магию потратил не много, так что не успел проголодаться и неспешно отправляет в рот какие-то шарики, по вкусу похожие на сырные.

– Не только попёр, – согласился Соловей, – но, как я уже сказал, все понял про Ярославу и чуть не похитил её. Алекс спас.

– Алекс может, – убежденно произнес Миха и покосился странно на Соловья. – Я-то думал, это ты её хочешь взять в оборот.

Пока я, поперхнувшись от прямоты медведя, пыталась найти менее скабрезный смысл фразы «взять в оборот», Соловей постучал указательным пальцем себе по виску и ответил:

– Я распутный, но не скотина.

– Ты это дочке водяного расскажи, – крякнул Миха.

Соловей закатил глаза и в сердцах швырнул шарик обратно в тарелку.

– Да сколько раз говорить, – выдохнул он, – не мой это ребенок! Ты же сам его видел! У него на морде написано – оборотень-кабан!

Губы Михи оскалились в усмешке, он быстро отхлебнул из кружки и вытерся тыльной стороной ладони.

– Да ладно-ладно тебе Сол, – отозвался он. – Шуткую я. Чего уж. Видал я того отпрыска и даже с девицей толковал. Она не только с тобой в ту ночь покувыркаться успела. Деркун Кородубов из лабораторного отдела у неё был до тебя.

Голубые глаза Соловья вытаращились, он подался в перед и проговорил с неверием:

– Деркун? Тот тощий с кабанячьими клыками на пол рожи?

– Ну, – согласился Миха, кивая.

Соловей прыснул и откинулся на спинку, разводя руками с видом «я же вам говорил».

– Что и требовалось доказать, – убежденно сообщил он. – Фу, я ещё и с ней после… Кородубов враль и выпендрежник. Тьфу.

Меня их диалог сперва умилял – здорово наблюдать, как разговаривают двое взрослых мужчин. Но слушать обсуждения их похождений выше моих сил, так что я предложила:

– Может лучше Миха расскажет, как Лебедь? И что там с Дубравой?

Агенты хмыкнули и переглянулись так, что понять эти взгляды способны, наверное, только мужчины. Миха, тем не менее, поковырялся мизинцем в зубе, затем очень внимательно рассмотрел извлеченное и запульнул его в сторону.

– Да расскажу, не боись, – сказал он. – Дубраву, Ясеня и всю их шайку исключили из академии и заключили под стражу до решения суда. Но суд скорее формальность. Все итак знают, предателей сошлют в мир шесть-шесть-шесть.

– Навсегда? – вырвалось у меня.

– А ты как думала, Ярослава Воронцова? – вопросом на вопрос ответил Миха. – Они участвуют в заговоре против всего рода людского. За такое по голове не погладят.

Решение, несложно догадаться, единовластно принадлежит Спрутовской. Оно логичное и закономерное. И все же на секунду мне стало грустно – я привязалась к Дубраве и считала её подругой. Как и Ясеня дрегом. А они оказались кровожадными предателями, которые готовы на страшные вещи ради… Ради чего?

Я поинтересовалась у Михи:

– А их допрашивали? Что они сказали? Зачем они предали своих?

– А как же не допрашивать? – отозвался Миха. – Конечно допрашивали. Все банально, Ярослава Воронцова. Им пообещали горы золотые. Власть над всем родом лесовиков и полновластное царствование на Земле среди этой расы. И безграничную магию.

У меня по плечам пробежали мурашки, я проговорила:

– Какой кошмар. На что не идут ради власти. И как они только смогли связаться с Небуланом.

– А вот это отдельная тема, – сообщил Миха и наклонился вперед, облокотившись на деревянную столешницу.

Мы с Соловьем переглянулись и тоже превратились в слух, а Миха продолжил:

– На допросе у лесовиков удалось выяснить, что на Земле уже не первый год водятся подселенцы.

Соловей присвистнул и с пониманием покачал головой, но мне ничего не понятно, так что пришлось спросить:

– Что за подселенцы?

Строгий взгляд Михи, посланный Соловью почему-то мне согрел душу – вот так вам всем, за то что ничего мне не объясняете.

– Чего это она про подселенцев не знает? – деловито поинтересовался медведь.

Соловей развел руками.

– Я не приделах. Это Алекс у нас в преподах ходит.

– Павлины хвостатые, – проворчал Миха, – ходят, друг перед другом хвосты распушают. Нет бы девку уму-разуму научить, так они в самцов играют, перед девкой выделываются. А вроде взрослые мужики. Тьфу.

От слов Михи в груди растеклось тепло, какого я никогда не испытывала – заботливое, надежное. Наверное, именно это чувствуют девочки, у которых есть отец и они знают – он всегда защитит, придет на помощь, вытащит из любой ситуации и прыгнет в любое пекло, чтобы защитить своего ребенка. Я всю жизнь была лишена этого, всегда приходилось сражаться самой и вылезать из переделок. Мама давала все, что могла. Её любовь – мой личный оберег и я буду ей по гроб жизни благодарна за то, что научила меня справляться с трудностями, идти вперед и всегда держать нос по ветру, а хвост трубой. Пока я была маленькой, она пахала на трех работах, одела, обула меня, дала образование и давала бы дальше, если бы в нашей жизни не появился Влад Лисицын и не разрушил наш хрупкий мирок. Нам не хватало того, кто оберегал бы от таких уродов, как Лисицын. Куда делся отец, ни я, ни мама не знали. Он испарился, когда узнал, что мама беременна. У неё не осталось ни одной фотографии с ним, потому что по странной случайности телефон, на котором хранились фотки, утонул в стиральной машинке. А в социальные сети она никогда не загружала совместных снимков. Так что не смотря на то, что влюблена она в него вроде как была, на память от него осталась только я.

Рефлексия настолько меня охватила, что я глубоко и тяжело вздохнула, агенты на меня оглянулись, Соловей встревожился.

– Яра, ты как? Нормально все? Мы болтаем, а тебе может отдохнуть? Ты, вон, сил сколько потратила.

Усталость я чувствовала, но пока спать не хотелось, я неуверенно пожала плечами.

– Попозже. Просто вспомнила свою семью и подумала, что зло иногда вылезает из таких мест, откуда не ждешь, – проговорила я.

Миха с пониманием покивал и похлопал громадной ладонью по плечу так, что я чуть не свалилась со стула.

– Бывает, вылезает, – согласился он. – Но ты не плачь, Ярослава Воронцова. Мы всех отыщем и натянем им глаза на задни… В смысле проучим.

Мои губы почему-то растянулись в скромной улыбке, а в глазах очень некстати защипало, я шмыгнула носом.

– Спасибо, Миха, – только и получилось выдавить у меня, а потом сама не поняла, как разревелась.

Видимо, напряжение от событий все это время копилось и не находило выхода, а появление надежного и сильного Михаила Валового, разжало нервную пружину у меня внутри. И вот теперь я сижу и реву, как дура, перед двумя агентами. Хорошо хоть Хром не видит.

– Ну-ну-ну, – по отечески проговорил оборотень и я даже не поняла, когда он посадил меня к себе на колени, как маленькую, и стал укачивать. – Вы, ироды, до чего девку довели? Чего она у меня ревет? Поубивают, к шутам всех.

От его заботливых слов и громадных ладоней, которые пахнут сухой шерстью и гладят меня по затылку, я заревела ещё протяжней и самозабвенней.

– Ну-ну, тихо, – успокаивал меня Миха, мирно покачивая на коленях и приговария: – Я им всем головы пооткусываю. И выплюну. Даже жрать не стану. На кой жрать такую мерзость. Баю-баю-баю-бай, поскорее засыпай, сон медведь твой охранит, Ярослава тихо спит.

До меня не сразу дошло, что Миха читает заклинание. А когда поняла, веки мои уже смежились, сквозь сон я чувствовала, как надежные и громадные руки, в которых я утонула, куда-то меня несут. Мне стало так уютно и спокойно, как не было никогда. Слова и голоса я слышала, но будто издалека.

Тембр Михи узнать не сложно, он хриплый и низкий, как звериный рык.

– Сол, вы озверели совсем девку так доводить? – возмущался он. – У неё аж истерика случилась.

Соловей звучал чуть выше.

– Да мы вроде аккуратно.

– Ага, аккуратно. Вон, бедненькая, калачиком скрутилась, нос красный, глаза заплаканые. Вы свои бубунцы-то позасуньте обратно в портки. Обидете девку, ей-богу, бошки поснесу.

– Миха, да угомонись. Никто её не собирается обижать. Я сразу сказал, что не трону. Я себя знаю, потому и обозначил. Это у Алекса крышу сносит. А тут ещё одно на другое наложилось, ну… Ты сам понимаешь.

– Понимать понимаю, – согласился медведь. – И ситуацию знаю. Но девку не обижать.

Послышалось фырканье Соловья.

– Миха, ты сам тот ещё ходок.

– Ты мне не пеняй, – огрызнулся оборотень. – Я малявок за свою жизнь вырастил пятнадцать душ. И все матери счастливы, а отпрыски сыты, накормлены и обласканы. Оборотни не люди, мы не привязываем к себе спутников. Зато у нас есть честь и любовь. Девку не обижать. Я всё сказал.

Сон окутывал меня сладкой и теплой периной, голоса агентов становились все глуше, и все же мозги пока медленно, но все же работали. Из того, что сказал Миха, я поняла, что у него пятнадцать детей, а матери этих детей счастливы и довольны. Моему человеческому восприятию это осознать непросто, но в чужой монастырь со своими правилами не ходят.

Меня все ещё несли, теплые руки Михи, как колыбель, грели и оберегали. А до ушей, хоть и уже слабее, продолжал долетать разговор агентов.

– Подселенцев по Земле оказалось много, – говорил Миха.

Голос Соловья прозвучал обалдело.

– Даже не подумала бы, что у кровососов такие сильные шаманы.

– То-то и оно. Если они собрались прорываться в наш мир через порталы, шаманов уж точно подготовили, – отозвался Миха. – Эти ироды через астральный мир переселили целую орду проклятых душ в людские тела. Искали подходящих. Ну то есть мерзавцев всяких. Иногда и не мерзавцев. Как вон, в ту девочку. Помнишь?

– Да помню. После того, как в дело влезла Яра, такое забудешь. Две недели сбежавших из камер ловили. Ох… Значит, подселенцы, то есть проклятые души шпионили для кровососов, – заключил Соловей.

– А то, – согласился Миха. – Иначе, по-твоему, как они разыскали вход в АКОПОС? Благодаря им Фабиан смог найти самых подходящих людей, через которые можно заякориться в мире один-один на Земле.

– Чужеяды мерзотные…

– Угу. И когда Фабиан Варгас уже прыгал по коротким порталам, он уже точно знал, у кого тырить вещи для якорения.

О чем говорили Миха с Соловьем дальше я не слышала, потому что сонное заклинание оборотня окутало меня теплым одеялом окончательно и я погрузилась в сон. Впервые за время пребывания в Небулане приятный и сладкий.

Проснулась я поздно, когда солнце уже во всю светило с середины неба, знаменуя жаркий полдень. Приятно потянувшись, я покрутила головой. Топчаны в комнате пустые, одеяла помятые. Значит агенты все-таки приходили поспать.

В животе призывно заурчало – после вчерашнего обряда я почти не ела, а пища неплохо восстанавливает силы мага. Так что не теряя времени, я выскочила в коридор, быстро умылась из рукомойника, который поставили рядом с дверью, и побежала в таверну.

В душе все ещё тлело тепло, подаренное отеческой заботой Михи, а настроение после хорошего сна улучшилось. Кроме того, присутствие медведя придает безопастности, уж он-то не даст больше Соловью и Алексу меня воспитывать.

Образ Алекса выпрыгнул в голове, как петрушка из коробки, в груди ёкнуло – как он себя чувствует? Вчера его сильно истощило мое вмешательство в обряд. Вины за это почему-то не чувствую, они с Соловьем могли нормально рассказать детали и особенности. Но вместо этого снова предпочли все удержать в тайне, будто я глупая и неразумная курица. Впрочем, понять их можно, действую я иногда импульсивно, но исключительно потому, что мне не дают полной информации и приходится изворачиваться самой. Ведь если бы я не ломилась вперед, то не попала бы ни в АКОПОС, ни в Академию. Ни даже в Небулан, хотя попадание в мир два-пять удовольствие сомнительное. И все же это бесценный опыт.

Но ответственность за состояние Алекса я все же ощущаю, так что по пути в таверну я свернула к лекарскому дереву.

Алекса я нашла на топчане в полусидячем положении, бледного, но уже без черных кругов под глазами. Его АКОПОСовская футболка окончательно истрепалась, но он упорно продолжает её носить. Стройная девушка-лонгоморф в сером балахоне и толстой рыжей косой до самых колен заботливо расставляет на прикроватном столике завтрак.

– Доброе утро, – поприветствовала я обоих. – Алекс, как самочувствие?

Когда Хрома поднял на меня свои синие глаза, во взгляде я прочла всю палитру эмоций, и щеки мои потеплели от стыда.

– Вашими стараниями, – хмыкнул он. – И вам не хворать.

Повисла неловкая пауза, девушка-лонгоморф, судя по вздоху, уходить не хотела. Но наше многозначительное молчание сделало свое дело и ей пришлось удалиться, оставив нас с Алексом вдвоем.

Меня распирало от неловкости, сочувствия и восхищения. С одной стороны Хром в таком состоянии из-за меня, не влезь я со своими потугами, его бы так не опустошило. С другой – он сейчас необычно слабый и это почему-то показалось мне милым – когда ещё увидишь Алекса Хрома, которому даже с постели подняться трудно. А с третьей – то, как он с суровой молчаливостью выдерживал напряжение во время обряда, заставляет трепетать.

В окно светит полуденное солнце, щебечут неведомые птички, а я стою возле кровати Алекса и не знаю, куда себя деть. Переживания и волнения меня так извели, что я не выдержала и, шумно выдохнув, сказала:

– Алекс, прости, что тебе так досталось. Я не думала, точнее не хотела, чтобы ты пострадал.

– Знаю, – слабым голосом ответил Хром. – Ты никогда не думаешь.

Мне бы обидеться, но его слова прозвучали так мирно, что я невольно улыбнулась и попросила:

– Не сердись. Просто вы с Соловьем опять все начали делать сами. А мне ничего не сказали.

Губы Алекса скривились в усмешке.

– Если бы тебе ничего не сказали, ты не пришла бы на поляну и не влезла бы в обряд. У некоторых соловьев очень длинный язык.

Алекс хоть и ослабленный, но дыхание силы я от него все же ощутила. Кожа моя пошла необъяснимыми пупырышками и чтобы не показывать своего смятения, я демонстративно села на край топчана.

– Если бы не мое вмешательство, к нам бы не попал Миха, – сообщила я деловито, а сама подумала, что появление медведя можно трактовать двояко. Это для меня его присутствие облегчение. А для Алекса – скорее новую ответственность за подчиненного.

Но, к моему удивлению, вместо упреков и возмущения я услышала от Хрома то, чего не ожидала.

– Значит мне будет полегче, – сказал он.

Взгляд его остановился на мне и стал таким пронзительным, что у меня зазудело в затылке. Возможно, он снова пытается применить свою магию, чтобы залезть мне в голову. Что странно – Алекс в курсе, что у меня выработался иммунитет.

Тогда что это за взгляд, от которого у меня пересыхает во рту и в животе вспыхивает настоящее солнце?

– Я одного не понимаю, – набравшись смелости, сказала я. – Почему ты так переменился и теперь все время меня защищаешь? Ты же готов был на все, чтобы выдворить меня из агентства и академии. Куда делать ненависть?

Вздох Алекса прозвучал устало, а потом его ладонь накрыла мои пальцы и согревающее тепло потекло по руке, распространяясь по всему телу. Смущение, которое меня моментально охватило, постаралась не показывать, но все равно чувствую, как запылали щеки. Что же это такое…

– Яра, – произнес Хром, не сводя с меня взгляда, – я тебе сто раз говорил, что у меня к тебе нет и не может быть ненависти.

Его робкое прикосновение выбило почву из-под ног, вскружило голову и заставило мысли ускакать беспорядочной чехардой вообще не в ту степь.

Я сглотнула тугой комок и выдохнула:

– Говорил. Но от тебя исходят противоречивые сигналы. Как их понимать?

Лицо Алекса исказилось скорбной гримасой боли, которую уже не скрыть. Я не поняла – ему сейчас так тяжело, потому что травмировался во время обряда или это душевная рана, которая дала о себе знать.

– Яра, я просто пытаюсь тебя защитить, – неожиданно тихо сказал Хром.

То, как он это произнес, отдалось эхом в каждой моей клетке, зазвенело колоколами и затрепетало. Любая студентка академии очумела бы, услышать такое от Алекса Хрома. Именно это произошло со мной.

– От чего? – робко спросила я.

Алекс протянул скорбно:

– Яра, я так не хочу посвящать тебя во все это…

Загоревшаяся было надежда на прояснение вспыхнула и исчезла в момент, а меня накрыла волна праведного негодования. Глаза почему-то защипало от влаги, я сама не поняла, почему вдруг стала такой плаксивой.

– Ну и сиди тут, – буркнула я и резко поднялась.

– Яра, не обижайся…

– Я имею право знать, что с тобой происходит, – убежденно огрызнулась я и вылетела из лекарской быстрее, чем Алекс успел ответить.

Я бежала по деревянным ступенькам, сама не понимая, какая муха меня укусила. Но мне до дрожи, до визга и крика хотелось понимать, какая боль занозой колет Алекса Хрома. Потому что именно эта боль причина нашего с ним разлада и преграда между… Ох, мамочка… Ежу понятно, между чем. Если бы не его тайна, я могла бы… Мы могли бы… Ох… Но нет, Алекс Хром слишком гордый, чтобы показаться слабым! И поэтому его агентскому величеству легче разогнать всех подальше, а самому покрыться ледяной коростой, что бы никто и никогда не смог пробиться к его пламенному мотору. А он пламенный. Я ведь чувствую.

Раздираемая эмоциями и дыша, громче, чем конь в галопе, я выбежала во двор и ринулась к таверне, чтобы хоть там немного успокоиться и заесть стресс.

Но добежать даже до дверей мне не удалось. Со стороны дерева с воротами раздался жуткий треск.