Мир одного дня: Бунтарь

17

Дункан сидел в центре своей рабочей комнаты в лаборатории Бода, принадлежавшей Бюро информации по ассимиляции, отделение в Лос-Анджелесе. Комната имела футов двадцать в диаметре, стены ее были сплошь закрыты квадратными десятифутовыми экранами. На круглом рабочем столе Дункана стояли двадцать миниатюрных компьютеров с мониторами. Кресло Дункана, снабженное электродвигателем, проворно перемещалось на специальном монорельсе по внутреннему периметру стола в форме большой буквы О. Каждый рабочий день в течение четырех часов Дункан находился здесь. Оставшуюся часть дня он был волен проводить по своему усмотрению — отправиться домой или побродить по магазинам, покататься на яхте по заливу, поиграть в кегли или заняться поисками любовницы. Служащим Бюро разрешалось также проводить в лаборатории по два дополнительных часа — поработать над программой Бюро или собственным исследовательским проектом.

Сейчас Дункан собирал информацию по заданию своего непосредственного начальника. Работа Дункана составляла небольшую долю обширной программы, осуществлявшейся уже несколько сублет. Дункан не считал ее особенно важной, хотя начальник неоднократно подчеркивал, что правительство придает ей особое значение. Дункан даже негодовал, считая ее очередной попыткой правительства совать нос в личную жизнь своих граждан. Он не знал, за каким дьяволом это делалось и какова официальная конечная цель программы. Его начальник тоже не мог внести достаточной ясности, но без конца твердил, что это обстоятельство значения не имеет.

«Нельзя достичь совершенства государства без обладания самой полной информацией», — любил повторять Порфирио Сэмюельс Филэктери. Его зеленые, словно молодые листья глаза с измененным цветом светились, когда он обычно взмахивал рукой, которая после депигментации имела полосатую светлую и темную окраску. «Эффект зебры» находился на пике моды, и каждый, кто обладал достаточным количеством кредиток для прохождения подобной процедуры, стремился раскрасить себя в полоску.

«Пусть многие данные, которые нам удалось собрать, еще долго не найдут применения. Зато, когда они, наконец, понадобятся, — будут под рукой. Поверьте мне, Эндрю, я не раз становился свидетелем того, как информация, пролежавшая невостребованной в архиве Бог знает сколько времени, вдруг оказывалась жизненно необходимой для какого-то проекта. Вот она — ждущая своего часа, живая и необходимая, вызываемая за секунду. Кто знает, какие еще нам предстоят проекты? Думаю, вам известно, сколь велики могут быть потери из-за нехватки или отсутствия нужной информации, когда какая-то часть проекта стоит на месте, задерживая продвижение других. Информация подобна спрятанному сокровищу. Нажатие кнопки, одна фраза открывает его с быстротой пробки, вылетающей из бутылки пенистого вина. Это просто сказочная вещь! Поэтому пусть вам не кажется, будто вы занимаетесь надуманной, ненужной работой. Вы приносите большую пользу. Если не этому поколению, то следующему, но вероятно — этому!»

С этой последней сентенцией спорить было трудно; поскольку средняя продолжительность жизни составляла восемьдесят пять сублет, большая часть его поколения проживет 595 облет. Остальные речи шефа Дункан оценил так: пятьдесят процентов ерунды, двадцать пять — болтовни и двадцать четыре процента весьма сомнительных мыслей.

— Вы правы, босс, — улыбаясь, кивал Дункан, думая про себя, что он, Дункан, занимает место в строю множества поколений подхалимов, лижущих задницу начальству. В утешение себе, он делал это не ради благосклонности власть имущих или личной выгоды. Он играл роль.

Итак, что же еще новенького?

Филэктери вышел из кабинета, пружинящей походкой направляясь поднимать дух сомневающихся, разочарованных или сбившихся с пути. Дункан с соответствующим выражением лица покрутил пальцем в направлении широкой полосатой спины шефа — жест, возникший, наверно, еще в каменную эру, если не раньше. Чувствуя некоторое смущение от своего ребячества, он приступил к работе. Перед приходом босса он настраивал компьютерный комплекс, чтобы выделить так называемый индекс личностного элемента (ИЛЭ) у тех граждан, которые по классификации относились к людям с преобладанием коэффициента самоцентрированности (СЦ) над другими чертами характера. Высокий показатель СЦ определялся как незрелость: его обладатель склонен требовать от других организовывать свое время и строить свои приоритеты в соответствии с его желаниями. Обладатель СЦ (сокращенно ОБЛ) обычно требовал от Н-ОБЛов (то есть людей, у которых этот коэффициент был невысоким) делать множество таких вещей для него, ОБЛа, которые он вполне был в состоянии выполнить сам. Личность человека, которого можно было квалифицировать как В СЦ ОБЛ (еще один термин, обозначавший человека обладателя высокого коэффициента самоцентрированности), конечно, как и все люди, была наделена сложным характером, состоящим из множества элементов.

Все граждане, кроме святых, существование которых государство отрицало, в той или иной степени были подвержены самоцентрированности. Но В СЦ ОБЛы твердо верили, что именно они являются той осью, вокруг которой вращается вся вселенная.

Данные, собранные Дунканом, свидетельствовали, что все люди, входящие в этот суперкласс, — а исследование охватывало уже около трех миллиардов человек — не признавали, что в действительности являются всего лишь нормальными эгоистами (термин «нормальный» до сих пор еще не получил точного определения в официальном каталоге).

С самого начала Новой Эры правительство постоянно подчеркивало всеми доступными ему средствами, что оно считает желательным проявление гражданами стремления к сотрудничеству и самопожертвованию. Результаты этой политики уже начали сказываться: граждане стали более склонными к сотрудничеству друг с другом и гораздо чувствительнее к общественным проблемам по сравнению с людьми былых исторических формаций (хотя, справедливости ради следует сказать, что отсутствовали обстоятельные научные исследования этих черт характера у людей, живших до Новой Эры).

Однако не менее двадцати процентов современного поколения все еще принадлежали по классификации Дункана к В СЦ ОБЛ. В соответствии с предсказаниями, сделанными правительством двести облет назад, к этому времени должен был остаться всего один процент «неисправимых»…

Неудачные плоды государственного образования и пропаганды объяснялись генетическими причинами.

Поскольку описание ХР КОМ (хромосомного комплекса) каждого гражданина находилось в банке данных, было сравнительно легко, хотя и не всегда быстро, сопоставить некий индивидуальный ХР КОМ с коэффициентом конкретного В СЦ ОБЛ. В перспективе, когда будет найдено достаточное число соответствий и исследование можно будет считать достоверным в статистическом понимании, появится возможность (в этом и заключалась цель проекта) определить те наборы хромосом, которые обуславливают высокую самоцентрированность.

Каким будет следующий шаг?

Этого правительство пока не определило.

Для Дункана, как и для многих других, было очевидно, что исследования, направленные на изменения хромосомного набора еще до рождения, продвинутся далеко вперед. Цель не вызывала сомнений: изменить нежелательный набор и превратить его в требуемый.

Считалось, что в четырех-пяти процентах случаев удастся добиться успеха. Каким образом? Этого Дункан не знал. Ему было известно только, что недоставало врачей и технических специалистов, чтобы охватить больший процент потенциально неприемлемых граждан.

Пока же исследования еще не закончились, и для их осуществления потребуется еще, вероятно, двадцать сублет или сто сорок облет.

На экране отобразились результаты обработки данных экспериментов с коэффициентами В СЦ, принадлежащими азартным игрокам в бридж, гомосексуалистам и хирургам. Окончательную обработку и выводы можно было предоставить компьютерам, однако более тонкий анализ и поиск скрытых взаимосвязей лучше способен выполнить мозг человека. По крайней мере мозг некоторых людей.

Дункан выдал команду компьютеру на проведение дополнительного сжатия данных и, двигаясь по кругу вместе с креслом, наблюдал за экранами на столе и на стенах. Затем он ввел еще несколько инструкций о полученных результатах голосом. Слушая отчет компьютеров, Дункан размышлял о том, что будет делать после работы. Однако вскоре он снова сосредоточился на текущем занятии.

Среди восьмидесяти миллионов самых азартных игроков в бридж шестьдесят пять миллионов имели высокий ИСЦ (индекс интереса к самоцентрированности). Группа, состоящая из восьмидесяти миллионов случайно отобранных людей, среди которых не было азартных игроков, показала, что аналогичная интенсивность ИСЦ присуща только двадцати девяти миллионам человек. Из эталонной группы — восемь миллионов случайно отобранных граждан — исключили также мужчин-гомосексуалистов, хирургов, политиков, православных священников, раввинов, служителей англиканской церкви и мулл. Дункан не имел ни малейшего понятия о том, по какой причине из группы устранили служителей религии. Возможно, правительственная идеология препятствовала любому восприятию «святых мужчин и женщин» как людей, не склонных к СЦ. Или, может быть, их исключили из-за присущей этим людям иррациональности поведения, которая не позволяла им стать объектами подобных исследований. Если причина действительно была такова, то в некотором смысле исследование нельзя считать объективным.

Вполне возможно, что проект в целом основывался на ошибочных, ненаучных посылках. Как-никак, выводы служащих бюро, проводивших интервью с людьми и изучение их данных, сами по себе можно считать субъективными.

Дункан пожал плечами. Ему надо было делать свое дело, и любые высказанные вслух сомнения в эффективности проекта, могли лишь привлечь к нему нежелательное внимание.

Он переключил экраны на отображение результатов обработки данных, полученных по ста миллионам мужчин-гомосексуалистов. Здесь ИСЦ был еще выше. Восемьсот двадцать миллионов были оценены как имеющие очень высокий уровень «негативного» коэффициента. Коэффициент «общественного сотрудничества», появившийся вслед за тем на экранах, показал, что только пятьдесят миллионов из этих людей попадали в границы, которые характеризуют «антиобщественное» поведение. Из этого числа всего лишь одна восьмая часть имела пометку «опасен», и только треть квалифицировалась как «сверхопасные». Но когда Дункан вспомнил, что по классификации к сверхопасным относили и такие незначительные проступки, как трижды замеченные плевки на мостовую или участие в драках в тавернах, это заставило его усомниться в надежности полученных результатов.

Кроме того, причина гомосексуальных наклонностей давно уже была установлена и в большинстве случаев (за исключением всего трех процентов три миллиарда за два субстолетия) заключалась в чисто генетических признаках. С этой проблемой дело обстояло куда проще. Ученые идентифицировали девять хромосомных наборов, определяющих гомосексуальное поведение, и в девяти из десяти случаев могли исправить положение еще до рождения человека, изменив его хромосомный набор. Различные организации гетеросексуалов настаивали на том, чтобы правительство приняло специальные законы, которые сделали бы подобную коррекцию обязательной, но власти противились этому по двум причинам: во-первых, сами гомосексуалисты яростно сопротивлялись; вопреки всем очевидным доказательствам «гомики» настаивали на том, что их сексуальные наклонности не предопределены генетически, а возникли по свободному выбору в результате жизненного опыта; второй, значительно более серьезный фактор был связан с тем, что правительство стремилось не допустить увеличения населения, удерживая прирост на нулевом или даже отрицательном уровне. Чем больше было гомосексуалистов, тем меньше увеличивалось население.

Одновременно правительство законодательно запретило гомосексуалистам производить детей партеногенетическим способом (которых они могли завести с помощью последних достижений генетики) или пользуясь методом искусственного оплодотворения женщин. Официальная мотивировка необходимости подобного закона состояла в том, что если гомосексуалисты не смогут иметь детей, гомосексуализм со временем исчезнет. Несмотря на гневный протест, «гэй»-группы не смогли заставить власти изменить свою позицию. В качестве аргумента «гомики» приводили статистические данные, в соответствии с которыми большинство детей, воспитываемых гомосексуалистами и родившимися до запрета, были гетеросексуальными, а по меньшей мере десять процентов детей гетеросексуальных родителей становились впоследствии гомосексуалистами. Правительство не обращало внимания на эти доводы и оставалось слепо к противоречиям в собственной логике.

В подобной логике нет ничего нового, подумал Дункан, все правительства, прошлые и будущие, прибегали и будут прибегать к ней.

Он проводил опыты, связанные со сравнительным анализом наборов хромосом, которые, по мнению большинства генетиков, были ответственны за высокий ИСЦ у гомосексуалистов и картежников. Подобные эксперименты ставились и до него, но Дункану хотелось самому проверить соответствие. Он надеялся обнаружить такие факты, мимо которых прошли другие исследователи. Поработав еще немного, Дункан почувствовал усталость и решил пойти перекусить. Положенный час ленча он разделил между гимнастическим залом (двадцать минут упражнений с тяжестями и пятнадцать — бег трусцой) и буфетом. После душа и легкой закуски Дункан вернулся в свой кабинет и поработал еще с час, а потом отправился домой.

Вечером однако он снова вернулся в лабораторию. Охранник у входа отметил время его прихода. Поскольку начальник тоже, как всегда, будет просматривать список работавших сверхурочно, некоторое время пришлось уделить продолжению сравнительного исследования. Это оправдает длительное пребывание в лаборатории. Потратив на эту работу целый час — достаточно, чтобы убедить Филэктери в том, что подчиненный не водит его за нос, — он ввел коды, гарантирующие, что после его незаконных запросов компьютер сотрет всю лишнюю информацию в случае возникновения у него хотя бы малейших подозрений, что кто-то посторонний пытается просмотреть ее. Затем, воспользовавшись теми кодами, которые передала ему странная фигура во время их первой встречи, Дункан ввел запрос об интересовавшем его имени. МАРИЯ ТУАН БОУЛБРОУК.

В тот раз инкогнито сообщило ему: «Я занимаю положение, которое позволяет мне получить секретные коды, но сам я воспользоваться ими не могу. Это слишком опасно, я могу выдать себя. Вы введете их, получите данные, а затем поступайте так, как я сказал. Кое-что об этом объекте мне известно, но мало».

Любые коды можно раскрыть, хотя часто опасна уже сама попытка. Компьютерная система, в которую выходил Дункан, содержала множество скрытых ловушек. Во все времена заговорщиков выручало то, что все коды и пароли придумывают человеческие создания, и к некоторым мужчинам и женщинам подступиться куда проще, чем к их детищу. Давняя теория, которая иногда прекрасно срабатывает на практике.

Итак, Дункан запросил файл, содержавший данные о Марии Туан Боулброук, и в ответ на требование компьютера выдал второй код, необходимый для получения доступа к информации. От компьютера последовал третий запрос кода — следующий уровень защиты; Дункан, назвав еще один пароль, получил, наконец, возможность просмотреть файл. Он несколько раз перечитал информацию, чтобы запомнить все необходимое. Правила ВПТ запрещали выводить информацию на печать.

Убедившись, что данные файла зафиксировались в его памяти, Дункан ввел код, который должен был запустить программу уничтожения из банка данных следов его деятельности. Этот код, как и все предыдущие, передал ему неизвестный в полумраке гимнастического зала. Обладание этими тайными кодами свидетельствовало о том, что инкогнито занимал в Бюро иммиграции высокий пост и, вероятно, был также не последним чином в полиции. У него несколько раз возникало желание выяснить, кем на самом деле был загадочный икс, но он подавлял в себе этот импульс. У Дункана была возможность запросить компьютер о всех засекреченных чиновниках местного бюро, но даже, если ему удастся обойти все ловушки и информация станет доступна, он все равно не узнает, как выглядит его начальник по тайной организации и как звучит его голос.

Забудь об этом, пробормотал он себе под нос.

Но таинственная фигура во время разговора с Дунканом не только говорила, но и энергично жестикулировала, причем движения были довольно характерными. Если бы Дункану удалось завладеть видеозаписями бесед высокопоставленных чиновников во время их собраний и деловых встреч, он наверняка смог бы опознать этого человека. Ну, хорошо — он сделает это. Что дальше?

Надо иметь в виду эту возможность, сказал он сам себе. Дункан в последнее время часто замечал свою привычку разговаривать с самим собой. Надо бы избавиться от нее, подумал он. С тех пор, как он «собрал» для себя личность по имени Вильям Сен-Джордж Дункан, вредная привычка думать вслух довольно часто проявлялась помимо его воли. Что это? Неужели один из тех персонажей, которые составляли его сущность прежде, все-таки прорывался откуда-то из глубины его души на поверхность? Может быть, какое-то из прежних его «я» никак не желало успокоиться и затихнуть, словно вино в кожаных кувшинах, которое пузырится и пенится долгие годы после того, как его упрятали в погребах?

Где бы ни скрывались души его прежних образов, полностью избавиться от них сегодняшней личности Дункана не удалось. Впрочем, в этом есть и положительный момент. Иначе как бы он смог работать оператором банка данных, ведь Бивольф не имеет об этой профессии ни малейшего понятия, но прекрасно справляется со своими обязанностями. Характеры, знания, навыки тех, других, в такой же степени были частью Бивольфа, как и его собственное тело, хотя о них нет ни слова ни в его идентификационной карточке, ни в правительственном банке данных.

У меня явно подверженная влиянию личность, подумал Дункан, но я же не могу существовать без подобных воздействий.

Дункан вспомнил о Марии Туан Боулброук. Полученный приказ требовал узнать все, что содержится в ее архивном файле. Затем познакомиться с ней, стать ее любовником. Задача эта не представлялась Дункану столь уж мудреной, особенно учитывая, что за последние пару сублет число ее интимных друзей достигло двенадцати, а Дункан принадлежал к типу мужчин, которому она явно отдавала предпочтение. Добившись доверия Марии Туан Боулброук, Дункан должен был попытаться узнать от нее секретные коды. Ему самому предстояло решить, каким способом лучше всего добиться этого.

Дункан однако сомневался, что, даже войдя с этой женщиной в интимные отношения, сможет продержаться в ее любовниках достаточно долго, чтобы вытянуть необходимую ВПТ информацию: слишком велика была скорость, с которой Мария меняла мужчин. Мысль о том, что она выдаст за столь короткое время какую-нибудь важную информацию, представлялась Дункану смешной.

Он запросил и получил данные о распорядке ее дня и привычках. Позаботился, чтобы в компьютере не осталось следов и от этого запроса. Прочитав выданный машиной отчет, он улыбнулся. Почему не испробовать свой способ действий? Успеха можно добиться гораздо скорее.

В час ленча в следующий Вторник он находился в нескольких шагах позади Марии Боулброук, супервизора класса 3-М Лаборатории Бода, когда она направлялась в ресторан по соседству с офисами бюро. Солнечный свет, поступающий через специальные трубки из оптического волокна, заполнял просторный извилистый переход. Прохожие, за исключением нудистов, были одеты в яркие, многоцветные одежды. Большинство же тех, кто предпочитал обходиться без одежды, красовались своими телами, разрисованными в соответствии с последней модой полосами броских цветов. Люди находились в приподнятом настроении — приближалось время отмены надоевшей всем слежки. Как только будет проведено голосование, они освободятся от осточертевших соглядатаев. Оставалось еще около субнедели.

Дункан подумал, что радостное настроение людей должно было о многом сказать властям. Хотя граждане редко жаловались в официальной форме, сейчас их поведение красноречиво говорило об отношении к своему правительству — любопытному Тому [15]. Дункан часто задумывался над тем, что станут делать жители Лос-Анджелеса, освободившись из-под надзора соглядатаев, и не находил ответа. Неужели они считают, что смогут поступать, как им заблагорассудится?

Мария Боулброук была одна, и Дункан надеялся, что и в ресторане она не встретит никого из своих знакомых; если это произойдет — она сегодня в безопасности.

Он облегченно вздохнул, убедившись, что Мария прошла в одноместную кабинку в углу зала. Дункан сел за столик у противоположной стены, который еще раньше занял Кэбтэб. Сник в компании пятерых коллег по работе тоже расположилась неподалеку. Она бросила на Дункана беглый взгляд и больше уже не смотрела в его сторону.

— Граждане, вы ждете своих друзей? — спросил официант.

— Нет, — ответил Дункан.

Официант нажал кнопку на одном из кресел, и незанятые кресла сложились. Стол тоже сложился, одна его часть опустилась и скрылась под другой половиной. Кабина, в которой сидели Дункан и Кэбтэб, уменьшилась. Мальчик-лакей, повинуясь жесту официанта, проворно подскочил со складным столиком и стульями и установил все это на освободившееся место.

Они сделали заказы, Дункан удивленно поднял брови, услышав, что великан попросил принести ему лишь небольшую порцию салата и немного прессованного творога.

— Босс требует, чтобы я сбросил за шесть месяцев целых шестьдесят фунтов, — промычал Кэбтэб. — В противном случае я лишусь части кредиток и мне ограничат возможности дополнительного заработка.

— Не жульничай, — сказал Дункан.

— Я и не собираюсь. Вчера я видел по телевизору рекламу нового продукта, который должен скоро появиться. В основном — приятного вкуса наполнитель и очень малокалориен. Набью себя этой штукой. Говорят, правда, что от нее возможны побочные эффекты. Доктор говорил, что-то о головокружении да и пронести может. Боюсь, на мое счастье я это и получу.

— Молись Богу, чтобы он дал тебе силы выдержать диету.

— Да? И к какому Богу, по-твоему, мне следует обратить свои молитвы?

— Попробуй всех.

— Даже не знаю, — угрюмо произнес Кэбтэб. — В последнее время я много думал. Увы, моя соседка очень болтлива и не оставляет мне для этого времени. Я зову ее Великой Сгибательницей Ушей. Справедливости ради надо сказать, что у нее есть множество положительных качеств, которые почти компенсируют цветы ее красноречия. В общем, как я сказал, — размышляю. Если поклоняться всем Богам, можно добиться большей благодати. Но Яхве, Аллах и Будда — который, между прочим. Богом вовсе не является, но любит, когда ему молятся, и в некотором смысле представляет собой наместника Всеобщего Равновесия — и Один [16], и Тор, и Зевс, и Церера [17], и Иштар [18], и Мантра [19], и Вишну [20], и…

— Избавь меня от всего списка, — вмешался Дункан. — Мне и так понятно, о чем речь.

— Правда? А мне — нет. Теория утверждает, что молящийся всем Им умножает воздействие молитв, а божественная сила деяний Всевышних увеличится многократно, можно сказать, растет небесная отдача. Но… что, если молитва, возданная одному Божеству, сделает бессильной другую молитву? Что если все мои молитвы тогда сотворят один большой ноль? Как быть мне? Может, все эти годы я ошибался и вообще напрасно прожил жизнь, не говоря о впустую растраченных жизнях тех людей, кто доверился мне? Может быть…

Он умолк, пока официант расставлял тарелки с едой и воду.

— Хотите что-нибудь еще, граждане?

— Спасибо, нет, — сказал Дункан.

Когда официант ушел, Дункан наклонился к Кэбтэбу и зашептал. Маловероятно, чтобы кто-то мог подслушать их в ресторанном шуме посетители без умолку смеялись и говорили — но парочка за соседним столом все же внушала ему некоторые опасения. Не припрятаны ли у них подслушивающие устройства? Эти трое выглядели вполне безобидно, и Дункан всегда был уверен, что способен с первого взгляда отличить органиков по выражению их лиц, непроизвольно излучавших власть и превосходство. И все же он мог ошибиться. Так зачем зря рисковать?

— Я не знал, что у тебя есть любовница, — сказал он.

— Я не стал бы так называть эту женщину, — ответил Кэбтэб. — Она привлекательная и очень интересуется моей теорией и практическими аспектами теологии. Они ведь охватывают все явления и проникают буквально повсюду. Я подозреваю, что более всего ее прельщает моя большая квартира. И обилие кредиток, не говоря уже о моих сексуальных доблестях — в этом отношении я, можно сказать, просто Самсон.

— Что это с тобой случилось? — спросил Дункан. — Не хочу обидеть, но мне казалось, что твое большое эго несовместимо с таким самоуничижением и внутренними сомнениями.

— Разве я так эгоистичен?! — воскликнул Кэбтэб. — Просто я реалист и вижу вещи такими, какие они есть на самом деле. Но я всего лишь человек и полностью завишу от той среды, в которой живу. В здоровом теле здоровый дух — помнишь такую пословицу? Моя душа расцветает только тогда, когда я ем сколько хочу. Но когда это общество — скопище презренных пигмеев вынуждает меня сесть на дурацкую диету, я начинаю страдать. Мой вес, моя мощь — это мое оружие, оно для меня не менее важно, чем панцирь для краба. Я чахну, слабею, сохну. Тело мое теряет силу, вместе с ним изнемогает и душа. Пища — мое солнце, а разве без солнца бывает тень? Тень — это душа моя и…

Несмотря на предупреждающие жесты Дункана, Кэбтэб разошелся и говорил очень громко. Пара, сидевшая рядом, без сомнения, дышала его. Хотя в речах гиганта не было ничего предосудительного, мысли его могли показаться посторонним весьма странными. Простое выражение недовольства властями не считалось чем-то противозаконным, но органики докладывали наверх обо всем, что могло рассматриваться даже как потенциальный ропот или эксцентричность. Положение же Кэбтэба, впрочем, как и обстоятельства Дункана, было таково, что он вряд ли выдержал бы серьезное расследование.

Дункан схватил гиганта за руку и негромко сказал:

— Ешь. У нас не так уж много времени.

Кэбтэб подмигнул ему и встряхнул головой.

— Мне следует поучиться быть более почтительным. Тогда и Боги, наверно, охотнее прислушаются к моим словам.

«Господи! — подумал Дункан. — Примитивный политеист. Это в таком-то возрасте!»

Набив рот творогом, Кэбтэб сказал:

— Я бы извинился, если бы считал, что это действительно необходимо. Но я прежде всего священник, проповедник. Ты даже представить себе не можешь, насколько мне тяжело отступиться от данного мне от рождения желания нести людям Правду и пытаться наставить их на путь истинный.

— Пора идти. Она направляется в туалет. — Дункан переводил взгляд с восхитительной Пантеи Сник — в груди у него щемило, когда он смотрел на нее — на Боулброук и обратно. Сник беззаботно болтала с сослуживцами, не сводя, однако, глаз с Боулброук. Она поднялась из-за стола одновременно с Дунканом. Непринужденной походкой они направились в туалет. Не успели они еще дойти до входа, как копна золотисто-каштановых волос их намеченной жертвы исчезла из виду. Дункан по коридору прошел в просторную комнату. Двое мужчин стояли у настенных писсуаров. Бросив быстрый взгляд понизу, вдоль откидных дверей кабинок, он заметил, что женские ноги видны только в одной из них. Двери, в которые вошла Боулброук, продолжали качаться.

Дункан встал перед писсуаром и, отвлекая внимание мужчин, принялся отпускать комментарии по поводу предстоящих выборов. Сник без промедления вошла в кабинку Боулброук, на ходу вытаскивая из сумки баллончик. Операция прошла бесшумно, по крайней мере никаких звуков сопротивления Боулброук Дункан не услышал. Оба мужчины вышли, однако почти сразу появился еще один. Дункан деловито стоял рядом с писсуаром, произнося что-то о неприятности с простатой у мужчин. Неплохой предлог для затянувшегося пребывания в туалете.

Сник справилась с делом быстро. Примерно через минуту она уже вышла из кабинки. Дункан, застегнув брюки, последовал за ней.

— Ну как? — спросил он.

— Я прыснула ей в лицо как раз в тот момент, когда она раскрыла рот. Она отключилась тотчас же. Я спросила о кодах, и она выложила все, словно на экзамене.

— Вы дали ей гипнотический посыл, чтобы она забыла все происшедшее?

— Конечно! Она не будет ничего помнить. Решит, что непонятно почему вдруг заснула. Если вообще заметит, что прошло больше чем надо времени для туалетных дел. Я внушила ей беззаботное настроение.

— Не сердитесь. Мой вопрос носит скорее риторический характер.

— Я несколько нервничаю, хотя чувствую себя прекрасно. Так приятно ощущать возбуждение.

— Точно. Мне это близко.

Они умолкли. Сник вернулась в свою компанию, а Дункан в общество Кэбтэба.

— Все прошло нормально? — спросил Кэбтэб.

— Как касторовое масло в гусиную глотку.

Они закончили есть, подошли к кассе, всунули свои карточки в гнездо и вышли. Вечером Дункан, зайдя в Спортер, присел на табурет возле Сник и спросил ее о кодах, названных Боулброук. Спустя несколько минут, изображая из себя ухажера-неудачника, получившего отказ, он вышел из таверны. Ему хотелось провести вечер в ее обществе, а затем, прежде чем отправиться в стоунер, еще немного поспать. Однако это было невозможно. Он не мог давать кому-либо ни малейшего повода подумать, будто они хорошо знакомы.

В десять часов, перед самим закрытием, он вошел в магазин Изимова. Как раз выходил последний покупатель. Дункан подошел к прилавку и спросил «Дикие мечты», одно из лекарств, которые было разрешено отпускать без рецепта. Когда Изимов, вспотевший больше, чем обычно, протянул ему пузырек, Дункан назвал ему добытые коды, предполагая, что они будут записаны каким-нибудь устройством, которое Изимов носил как украшение. Возможно — в фигурке Танцующего Будды, висевшей на цепочке у него на шее.

Вид у Изимова был удивленный.

— Мне говорили, что этой информации у вас не будет по крайней мере до конца месяца.

— Я работаю быстро, — сказал Дункан.

— Я догадывался. Вы должны встретиться с вашим начальником в гимнастическом зале Ветмор в восточном блоке завтра в семь вечера. Он приказал мне сообщить об этом, как только вы передадите коды. Он будет очень удивлен.

— Скажите ему, что все прошло без задоринки. Волноваться нечего. Она — он поймет, о ком речь — даже не подозревает, что мы выпытали у нее эту информацию.

— Сожалею, что ничего не знаю о происходящем, — сказал Изимов.

— И я тоже, — неопределенно бросил Дункан. Он взял пузырек. Увидимся еще.

— Подождите минутку, — позвал его Изимов. — Вы когда-нибудь раньше пользовались этим средством? — он показал на пузырек.

— Нет.

— Тогда вам лучше ознакомиться с предупреждением на этикетке. Иногда, к счастью, так бывает нечасто, после этого лекарства люди видят вместо приятных снов самые настоящие кошмары. Если с вами произойдет нечто подобное, больше не принимайте и непременно свяжитесь со мной. Я обязан сообщать о подобных случаях в Бюро лекарств. Им требуется эта информация для подготовки статистических обзоров.

— Ради Бога! Я купил лекарство, чтобы получить повод сообщить вам информацию. Я принимаю только лечебные препараты.

Изимов вытер пот со лба тыльной стороной ладони.

— Понятно, — сказал он. — Я немного нервничаю.

— Слишком нервничать опасно, — заметил Дункан. — Я не имею в виду, что все неприятности проистекают исключительно от органиков…

Он вышел. Изимов проводил его пристальным взглядом широко раскрытых глаз. Без сомнения, заключительные слова Дункана еще больше заинтриговали его. Тот же без какой-либо задней мысли просто хотел предостеречь его, ни в коем случае не огорчать. Он сочувствовал ему как человеку, который занимает не свое место.

По дороге домой Дункан решил немного пробежаться трусцой. Он бежал, обгоняя прохожих, некоторые опережали его. Последние автобусы, двигаясь по переходам, подбирали людей, чтобы быстрее доставить их домой — успеть приготовиться к стоунированию. Мимо медленно проехала патрульная машина органиков, небольшой трехколесный электромобиль зеленого цвета без крыши. Сидевшие в нем мужчина и женщина бросили на него быстрый взгляд. Ничего странного, они по своему обыкновению осматривали всех.

Дункан уже подходил к двери своей квартиры, миновав ярко освещенную витрину магазина, когда услышал, как неизвестная женщина, обращаясь явно к нему, кричала с противоположной стороны улицы:

— Кэрд! Джеф Кэрд!

Секунды две он не мог вспомнить, что значат эти слова. Потом оно прорвалось сквозь него, словно автомобиль на огромной скорости протаранивший баррикаду. Его старое имя… Имя одного из его персонажей, имя главного лица, которым он был.

Наклонив голову, он ускорил шаг, стараясь не сбиваться на бег. Остановившись у двери, Дункан просунул идентификационную карточку в щель.

— Кэрд! — еще громче крикнула женщина.

Дункан повернулся. Женщина шла в его сторону через переход. На ней была гражданская одежда, но по выражению лица и осанке он распознал в ней органика. Женщина была почти одного с ним роста, худощава, с чуть продолговатым, довольно привлекательным лицом. Одна рука незнакомки скрывалась в складках багрянистой, отделанной серебром накидки.

— Кэрд! Ты не помнишь меня? Манхэттен? Я капрал патрульной службы. Хатшепсут Эндрюс Руиз. Хэтти!