Мир одного дня: Бунтарь

21

Ранним утром следующего Вторника Дункан сидел у себя на кухне. Обжигаясь, он пил из большой чашки горячий кофе, а душу его жгла тяжкая рана, жгла сильнее, чем крутой кипяток. Грудь сдавила боль, на глаза подступали слезы. Картины мучений могучих, смертельно раненных животных являлись Дункану: гигантский слон, у которого меж ребер торчало длинное копье, оглашал все вокруг трубным ревом агонии и гнева; лев, слизывающий кровь с искореженной пулей лапы; кашалот, тело которого пронзил предательский гарпун, пущенный с безобидного на вид судна, выпрыгивал, теряя силы, из воды.

Приканчивая уже третью чашку дымящегося кофе — в два раза больше безопасной для здоровья нормы, если верить рекомендациям Бюро медицины и здоровья, — он вдруг рассмеялся. Это был негромкий, перемешанный с болью смех. Но сквозила в нем воля человека, сумевшего посмотреть на себя иронически. Возникавшие в сознании образы благородных, колоритных животных, страдающих от ран? Ну почему, например, ему не представить себе полураздавленного сапогом таракана, ползущего с выдавленными наружу бледными внутренностями? Почему не муха, отчаянно жужжащая, не в состоянии выбраться из сковавшей ее паутины? Не беспомощный вонючий жук, которому дверью отхватило заднюю половину? Или крыса, неосмотрительно наевшаяся отравленного сыра?

Дункан снова рассмеялся. События и чувства — переосмысленные — заняли положенные места. Разве он первый человек, которого отвергли? Конечно, нет. Да и с ним самим это не впервой.

Удовольствие, полученное Дунканом от философских изысков, было действительно велико, да и историческая перспектива — приятно чувствовать себя объектом истории — тоже предстала теперь в истинном свете. И все-таки уже через несколько секунд боль обрушилась на него с новой силой.

Ну что ж. Он справится с этим. Время неспособно заживить все раны, но оно высасывает из них боль и с его течением предает их забвению. Проглотив легкий завтрак, Дункан отвлекся уборкой квартиры. Затем он вышел на улицу, заполненную ликующей толпой. Обычный будничный день казался людям праздником. Он — единственный — не ощущал его. Все оживленно переговаривались и улыбались — сегодня день освобождения от мониторов. Наблюдательные камеры — небесные глаза — были отключены, а мрачные гэнки не вышли из участков. Тяжкую, ставшую привычной ношу наконец сняли с их плеч. Или люди думали, что это свершилось, рассуждал про себя Дункан. Какая наивность! Неужели они и в самом деле верят, что приобрели право вести себя как маленькие дети? Похоже, что так.

Придя в Бюро, Дункан увидел, что никто не работает, а начальникам, судя по всему, нет до этого никакого дела. Они вели себя столь же беспечно, как и их подчиненные, стояли в коридорах, пили кофе, оживленно беседуя друг с другом, смеялись и шутили. До разговоров с подчиненными они однако не снисходили даже сейчас. Кивнув начальству, Дункан вошел в свою рабочую зону и сел в кресло. Хотя ни один из служащих даже не подходил сегодня к компьютерам, Дункан включил машины. Ну и что теперь делать?

Он нахмурился. Его занятия казались ему какими-то несущественными, смутными, прыгающими с одного на другое. Ему совсем не хотелось приниматься за работу. Он мысленно выругался. Беззаботное настроение коллег мало-помалу охватывало и его. Дункан хотел все-таки взяться за дело, но глядя на экраны, никак не мог сконцентрировать внимание. Когда вскоре несколько коллег предложили бросить все и пойти выпить, он, к удивлению своему, согласился.

— Конечно! Прекрасная идея!

Что, черт побери, я делаю, подумал он, проходя мимо группы начальников, которые оживленно что-то обсуждали, но те, казалось, не обратили ни малейшего внимания на то, что операторы банка данных покинули свои рабочие места, а многие и вовсе уходят. Дункан, как и его коллеги, спокойно прошел мимо машины, в которую, покидая помещение Бюро в рабочие часы, они обычно вставляли свои идентификационные карточки.

На улице компания принялась оживленно обсуждать, где лучше всего отпраздновать столь знаменательное событие. Трудно было слышать друг друга — такой невероятный шум стоял вокруг. Пешеходы и пассажиры автобусов, велосипедисты кричали и смеялись. Коллеги сошлись, наконец, на том, что ближайшей, а следовательно, и лучшей из всех таверн является Спортер. Дункан сообразил наконец, почему на улицах столь людно. Магазины были пусты, а их служащие, тоже высыпали в переходы. Это уже не казалось ему странным. С какой стати эти люди должны были проявлять большее рвение к работе, чем он сам. Уж если те, кому положено наблюдать за ними, давно разгуливают в праздничной толпе, почему бы и им не присоединиться к веселью?

Добраться до Спортера оказалось делом вовсе не простым. Пришлось пробираться сквозь плотную толпу. Садиться в автобус было бесполезно: они по большей части беспомощно стояли, зажатые пешеходами, а водители давно покинули машины.

— Что происходит? — прокричал Дункан, обращаясь к Варк Зунг Коблденс, женщине, которая работала рядом с ним в Бюро.

— Не понимаю, вы что удивлены? — крикнула она в ответ.

— Да нет. Забудьте! — прокричал Дункан, но коллега сделала это и без его напоминания.

Когда группа, наконец, добралась до Спортера, из десяти человек, покинувших Бюро, осталось лишь пятеро. Они с вожделением нырнули в таверну, беспрестанно фыркая и хихикая, и только тут немного поутихли. Таверна была буквально забита людьми, но официантов вообще не было видно. Толпа проявляла очевидное нетерпение, люди вскакивали со своих мест и оживленно кричали, как будто их гомон мог вразумить исчезнувших официантов. Затем какая-то женщина зашла за стойку ближайшего бара, схватила стакан и наполнила его виски из кранчика, торчащего прямо из стены. Проглотив довольно большую порцию, она кашлянула со смаком и, смахивая выступившие слезы, вскричала:

— Пейте все, я плачу за всех!

Люди ринулись к ней. Что за милое дело — сам себе бармен! Некоторые пытались заплатить за выпивку, просовывая свои карточки в щели кассовых аппаратов, но толпа смела их, язвительно высмеивая.

— Сегодня День Свободы! — вопил падре Кэбтэб. — Пусть все будут свободны! Все бесплатно! Или, если настаиваете, плачу я. Только не спрашивайте, как меня зовут!

Толпа немного поредела, некоторые перебрались в другие залы, где разыгрывались аналогичные сцены. Вскоре трезвых не осталось вовсе, все были более (в основном — более) или менее пьяны — и от души наслаждались. Дункан с Кэбтэбом, с большими бокалами в руках, пошатываясь и расплескивая на ходу бурбон, пробрались к одной из кабинок. Рядом — непрошенные — еще двое посетителей. Черноволосая, весьма привлекательная женщина была одета лишь в длинную, лиловую с розовым ночную рубаху. Она сообщила, что живет здесь совсем рядом, проснулась недавно и, еще не успев позавтракать, высунулась на улицу посмотреть — почему так шумно. Затем, повинуясь импульсивному желанию, она выскочила на улицу и присоединилась к веселью.

— И вот я тут, готовая на все!

Ее рука явно подтверждала слова. Ласковые пальцы оказались между ног у Дункана.

По какой-то странной причине это не удивило и не смутило его. Однако вид мужчины, также усевшегося рядом с ними, заставил его насторожиться. Худой, с большими глазами, в зеленой шляпе с антенной. Дункан уже встречался с ним… Да конечно же в поезде по дороге из Нью-Джерси. Профессор Каребара. Дункан вспомнил вдруг, что видел его по телевизору в хронике о драке в Спортере. Лицо Каребары показалось Дункану еще более вытянутым и узким, а глаза походили на перископы диковинного насекомого. Каребара был одет в высокие сапоги, красные, до колен брюки, голубой плащ, белую с кружевами рубаху со светло-зелеными узорчатыми полосами тесьмы по краю рукавов и зеленую шляпу, какие носили древние пуритане. На ней возвышалась двухфутовая пурпурного цвета антенна.

— Что вы здесь делаете, профессор? Опять несете вздор?

Каребара, отпив немного вина, сказал:

— Конечно, нет. Я иногда прихожу сюда посмотреть популяцию Муравьев.

— Муравьев? — удивился Кэбтэб. — Какие же здесь муравьи?

— Вы разве не видели? Удивительно. Наше бюро просто не успевает обрабатывать поступающие жалобы. Муравьи повсюду, они обитают в пустом пространстве между стенами, на складах, осваивают любое место, где, как им кажется, никто их не потревожит. Местные муравьи возникли в результате не столь давней мутации одного из видов. Их научное название все равно ничего вам не скажет. Удовлетворимся тем, что обыватели называют их садовыми муравьями. По-моему, они превосходно адаптировались к условиям обитания, которые раньше считались крайне неблагоприятными для них. Они питаются всем тем, что поддерживает и человеческую жизнь, а кроме того поедают других насекомых, например тараканов. Они…

— Тараканов? — переспросил падре. — Каких тараканов?

— В Лос-Анджелесе их великое множество. Надо заметить, обитают они главным образом в тех кварталах, которые получают минимум кредитов. Там много людей без определенных занятий, не соблюдающих принятые нормы поведения. Эти люди не особенно утруждают себя уборкой помещений, несмотря на все усилия правительства вдолбить им необходимые санитарные правила. Я подозреваю, что они сознательно ведут себя как самые последние разгильдяи, просто показывая свое презрение к правительству. Так или иначе, меня самого интересуют не столько сами муравьи, хотя они и обладают некоторыми просто странными, удивительными свойствами, а те имитаторы-паразиты, которые плодятся вокруг них. У этих тоже существует новая разновидность, возникшая в результате недавней мутации. Они…

Дункан перестал слушать. Женщина, сидевшая рядом с Каребарой, соскользнула под стол и сейчас проделывала с ним нечто такое, что способно возбудить мужчину гораздо сильнее любых рассказов об удивительных свойствах Муравьев. Кэбтэб, тоже пренебрегая лекцией Каребары, свесился под стол и заинтересованно спросил:

— Что это она там делает?

— Мне не хочется разговаривать, — выдавил из себя Дункан. Лицо его исказилось, он учащенно дышал. Еще несколько секунд — и все было кончено… Затем наступила очередь падре вцепиться в край стола, выпучить глаза и, сопя, постанывать. Еще через некоторое время вдруг замолк профессор; лицо его, обычно каменно-неподвижное, скривилось и напряглось как тетива лука, затем резко задергалось, словно шкура животного от укусов назойливых мух. Он испустил протяжное «аах!» и совершенно неожиданно возобновил прерванную лекцию, правда, вовсе не с того места, где недавно остановился.

— Кто она такая? — спросил Дункан.

Каребара не ответил. Дункан больно сжал худое плечо профессора.

— Кто она? — повторил он свой вопрос.

— Понятия не имею, — сердито ответил профессор. — Почему бы вам не спросить ее?

Женщина высунулась из-под стола и, протянув руку, схватила бокал падре. Опустошив бокал, она опустилась на четвереньки и поползла к соседней кабинке. Дункан приподнялся со стула и следил за выражением лица женщины, сидевшей за соседним столом. Ее товарищи — еще одна женщина и двое мужчин — отлично понимали, что происходит. Они пронзительно смеялись и отпускали замечания, на которые та не обращала внимания. Вцепившись руками в край стола, откинув голову назад и закрыв глаза, она тихонько стонала. Дункан сел и отвернулся.

— Надо же, никто не протестует, — заметил он.

— А с какой стати? — сказал Кэбтэб.

Дункан не мог найти ответа.

— Очень щедрая женщина, — вставил падре, — и так демократично настроена. Выпьем за нее. — Он поднял бокал, но увидев, что он пуст, шлепнул им по столу, завопив: — Официант! Официант!

— Ты что, забыл, их здесь нет, — сказал Дункан. — Я принесу выпить.

Он вышел из кабинки, не в силах удержаться от того, чтобы заглянуть под соседний столик. Оставшаяся неизвестной женщина была занята мужчиной, сидевшим рядом с первым объектом ее не знающей границ активности. Дункан потряс головой то ли в восхищении, то ли от брезгливости — он и сам уже ничего не понимал — и принялся расталкивать толпу, плотным кольцом окружившую бар. Люди не протестуя расступались, пока он, уже почти добравшись до цели, не попытался протиснуться между какой-то парой.

— Вы хоть понимаете, кого толкаете? — возмущенно воскликнул мужчина. На нем была темно-оранжевая шляпа в форме причудливого замка; длинную бороду незнакомца, разделенную на множество косичек, украшали желтые ленточки, перетягивавшие каждую из них в отдельности.

— Я просто хочу взять выпить, — миролюбиво ответил Дункан. Напряженность, раздражение и ощущение тяжести, давившие его три последних дня, ушли, а выпитое виски наполнило его теплом и умиротворенностью.

— Да не слушай ты его вздор. Мило! — резко бросила женщина Подняв руку над толпой, она вылила водку прямо на голову Дункана.

— Зачем изводить такую хорошую выпивку! — прорычал мужчина и с силой ударил женщину.

Дункан прижал сжатый кулак к груди — пространство для размаха не было — и врезал мужчине по подбородку. Затем, немного повернувшись, он ткнул локтем в солнечное сплетение женщины. Она перестала смеяться, согнулась и повалилась на пол. Мужчина, изведавший удар Дункана, пятился назад, упираясь в тела людей. Затем набычась с воплем бросился на Дункана, но тот успел увернуться. Нападавший наскочил на свою подругу, которая как раз в это время попыталась подняться. Дункан еще раз хватил его кулаком по скуле. От его миролюбия не осталось уже и следа.

Таверна буквально взорвалась. Драка ширилась не от места первой стычки Дункана с самонадеянной парой. Не кулак, встретившийся с кулаком, высек огонь баталии — сама идея побоища носилась в воздухе. Она пронеслась по залам таверны со скоростью мысли и претворилась в грустную реальность. В секунду многих посетителей обуяло вдохновение ударить, ткнуть, поцарапать кого-нибудь, другие же попросту пробивались к выходу. Дункан не успел даже удивиться той скорости, с какой мирная таверна превратилась в арену гладиаторов. Что-то очень твердое, скорее всего пивная кружка, жахнуло его по голове. Едва не теряя сознание, Дункан опустился на колени. Наверно, падение было не худшим вариантом, хотя он уже был ни при чем. Кто-то рухнул на него сверху, и Дункан, повалившись лицом вниз, уткнулся в мягкую ногу сшибленной на пол женщины. Мужчина тяжело осел на спину Дункана, перевернулся, но слезать не торопился. Уставившись на чье-то окровавленное лицо рядом, Дункан решил не вставать. Взгляд его понемногу прояснился, но боль в затылке усиливалась. Чьи-то ноги опять нашли его на сей раз стукнув почти деликатно. Последовало еще несколько ненамеренных ударов, но удовольствия они не доставляли.

Дункан как мог осмотрелся. Надо было выбираться из этого месива и добрести до дома — зализывать раны. В бушующей толпе еще, конечно, достанется, но оставаться здесь нельзя.

А где же органики? Почему они еще не заполонили таверну? Не обдают всех одурманивающим аэрозолем, превращая рев толпы в шепот? Старинное изречение о том, что полицейских никогда нет там, где они действительно необходимы, было на сей раз истинно справедливо.

Не успел Дункан приподняться на руках и встать на колени, как на него снова повалились двое, придавив спину и ноги. Задержалась, правда, эта парочка на нем недолго. Извергая проклятия, они с воплями вскочили, осыпая ударами все вокруг — два достались спине Дункана. Но удержаться на ногах воителям не удалось, и они снова водрузились на Дункана. Он попытался выбраться, кто-то заехал ему коленом в нос, кровь закапала на доски пола. Дункан опустился на спину, перекатился и, достав из кармана платок, приложил его к лицу.

Черт с ним! Останусь здесь. Буду лежать, пока этот кавардак не кончится, подумал Дункан. Двое мужчин сцепились рядом с ним, и Дункан не удержался, чтобы не ударить хотя бы одного. Его нога угодила одному в промежность, и тот, вопя, скорчился, схватившись рукой за свое сокровище. Противник, сцепив руки в один огромный кулак, с вожделением обрушил на поверженного сильнейший удар. Затем он, перешагивая через Дункана, зацепился за него и, стараясь сохранить равновесие, ткнул свою ногу на пятачок между переплетенных, катавшихся по полу тел. Дункану еще раз заехали коленом в ухо, оглушив его новым приступом боли. Дункан, уже забыв о решении ничего не предпринимать, встал на четвереньки, на этот раз ему удалось подняться выше, чем в первой попытке. Множество людей валялись на полу — кто-то без сознания, а иные — нарочно, чтобы не участвовать в драке. Шум немного стих, хотя любой вошедший сейчас в Спортер, сказал бы, что он попал в преисподнюю.

Дункан услышал рев падре Кэбтэба. Гигант на вытянутых руках держал какую-то женщину, судорожно молотившую его по голове и спине. Руки его согнулись, и тело полетело, сшибив по дороге по меньшей мере еще троих. Дункан снова поднялся, прокладывая путь через толпу к священнику, отбиваясь от нападавших на него мужчины и женщины, и наконец оказался на относительно свободном месте рядом с Кэбтэбом. Кэбтэбу как раз захотелось чувствовать себя вольнее — ему не хватало пространства. Сграбастав попавшегося под руку мужчину, он толкнул его на двоих других, и все трое подтвердили эффект домино.

— Слава Богам войны, Яхве и Одину! — завопил падре. На лице его радость драки была расцвечена кровью. — Прекрасная физическая и душевная терапия! — прокричал он победоносным голосом.

— Надо убираться отсюда, — сказал Дункан. — Пускай веселятся сами, как умеют.

Внезапно он заметил Пантею Сник. Странно. Он был уверен, что она давно уже ушла. Платье ее было изодрано и валялось на полу, так что на ней не было ничего, кроме трусиков и туфель на высоких каблуках. Впрочем одной туфли. Второй Сник молотила по голове вцепившуюся в нее женщину. Обе были в крови, а у Сник под глазом красовался огромный синяк.

— Идите за мной! — хриплым голосом прокричал Дункан. Шатаясь, он подошел к сражающимся женщинам и оттащил Сник. Ее противница, обхватив голову руками, бросилась прочь.

Пантея вертелась, стараясь вырваться.

— Это я, Дункан, — сказал он. Нос его окунулся в копну ее волос, пахнущих духами, виски и кровью. — Пошли отсюда!

Женщина, которую так безжалостно лупила Сник, вернулась в сопровождении двух мужчин. Они рассредоточились, замыслив напасть на Дункана и Сник сразу с трех сторон. На помощь поспешил Кэбтэб, который, перепрыгивая через тела на полу, подбежал и со всего маху врезался в одного из мужчин. Тот, отлетев, сбил с ног другого. Все вместе они рухнули на пол. Женщина с воплями убежала.

— Уходим, — сказал Дункан. Подхватив на руки Сник, ноги которой беспомощно повисли, он пошел к выходу. Кэбтэб последовал за ними.

На улице дела обстояли еще хуже. Дункан даже подумал, не лучше ли будет вернуться в таверну. В проходе вершилось в своем апогее бешеное сражение; несколько десятков тел — недвижных или шевелящихся — устилали пол. Те же, кто в драке не участвовал, занимались любовью, демонстрируя немалую изобретательность, или лихорадочно делали ставки на участников побоища.

Неожиданно Сник зашевелилась.

— Отпусти меня, — сказала она мягко. — Мне надо как-то одеться.

Дункан повиновался.

— Кажется, нам лучше скрыться от посторонних глаз, — сказал он. Ближе всего моя квартира.

Он посмотрел по сторонам; гэнков по-прежнему не было. Почему не видно машин скорой помощи и врачей? Наверно, заняты итогами другой драки. Сдается, бесчинствами и оргиями охвачен весь город.

Дункан помахал рукой, чтобы его заметил падре, стоявший около входа в Спортер, но Кэбтэб не обратил на него внимания. Взгляд гиганта был обращен вверх, на потолок перехода, оформленный под голубое небо, по которому бежали подгоняемые легким ветерком облака. Дункан окликнул падре по имени, но Кэбтэб и на этот раз не отозвался. Глаза его были широко открыты, а по лицу расплылось выражение беспредельного удовольствия — Дункан никогда прежде не видел падре таким. Дункан почувствовал неладное.

Неожиданно Кэбтэб перевел взгляд вниз, губы его сердито задвигались, но на лице застыло все то же неподвижное, идиотское выражение. Резкими движениями падре срывал с груди цепочки с символами религий. С этой дюжиной фигурок и знаков он никогда не расставался. Распятие, звезда Давида, молот Тора, амулет вуду… другие фигурки и знаки, полетев вверх, рассыпались по толпе. Вслед за ними повалился и сам падре. Тело его, прямое и напряженное, рухнуло на землю, словно дерево с подпиленным у комля стволом. Гигант сильно ударился о мостовую, издав негромкий крик. Дункан помчался к нему, отталкивая на ходу попавшихся по пути зевак и перепрыгивая через валявшиеся тела. Когда он добежал, тело Кэбтэба уже обмякло и мелко дрожало. На эпилептический припадок это не походило. Глаза Кэбтэба были широко открыты и блестели, а губы быстро двигались: он что-то говорил. Разобрать что-либо Дункан оказался не в состоянии, хотя и был знаком со звучанием пары десятков еще живых земных языков.

К Дункану присоединилась и Сник, застегивавшая на ходу платье, которое она, видать, позаимствовала у одной из лежавших без чувств на мостовой женщине.

— Что с ним? — спросила она, тяжело дыша. — Впечатление такое, будто ему явилось видение.

— Думаю, ты недалеко от истины.

Дункан отскочил в сторону, чтобы избежать столкновения с гигантским телом падре, который вдруг неожиданно резко вскочил на ноги. Падре уже вышел из экстаза, но свет озарения еще освещал его лицо. Казалось, частицы его лица переместились, придав ему небывалые черты. Если бы Дункан не знал, что перед ним не кто иной, как падре Кэбтэб, вряд ли он узнал бы его.

— Больше не будет никаких древних богов! — провозгласил Кэбтэб. — Они ушли и больше не вернутся! Если они вообще когда-либо были здесь! Нет! Да! Собирайтесь, люди! Я принес добрые вести! Никогда еще вы не слышали ничего подобного! Мед для ушей! Пища для души вашей! Собирайтесь вокруг и слушайте меня! Я обращаюсь к вам не как падре Кэбтэб, а как провозвестник Новорожденного Бога! Я — зеркало Божественного чуда!

— Падре! Падре! — взывал к нему Дункан. — Ты узнаешь меня?

Он потянул гиганта за одежды, но тот отмахнулся от него словно от назойливой мухи.

— Я знаю всех мужчин и женщин, всех детей! — орал он. — Слушайте меня, слушайте, те, кого знаю я, кого знает Новорожденный Бог. Знает выше возможного! Слушайте меня! Внимайте правде! А затем действуйте! Делайте то, что через меня повелел вам Новорожденный!

— Он сошел с ума! — сказала Сник.

Дункан заметил, что мало кто откликнулся на его призыв, но несколько человек подошли послушать Кэбтэба. Если бы я был занят тем, что вытворяют здесь многие, подумал Дункан, вряд ли я оставил бы такие потехи ради проповеди священника.

— Спятил он или нет, — сказал Дункан, — но можно не сомневаться: если заявятся гэнки, его непременно схватят. Вы понимаете, что это значит. Под туманом он расскажет о нас все.

Дункан предпочел бы как-то утихомирить разбушевавшегося падре, не привлекая внимания, но это явно не удастся. Он шагнул к Кэбтэбу, подняв руку, и приготовился рубануть ребром ладони по слоновьей шее. Однако Кэбтэб, будто предупрежденный голосом свыше, резко обернулся. Продолжая произносить бессвязные слова, он не спускал глаз с Дункана. Внезапно падре хрястнул его с размаху в подбородок. Дункан закачался, пытаясь найти руками какую-нибудь опору. Перед глазами опустилась кромешная тьма, в центре которой поднималось медленное солнце… Очнувшись — лицо уткнулось в мостовую — он узнал Сник, опустившуюся рядом с ним на колено.

Поддерживаемый Сник Дункан с трудом поднялся на ноги. Он встряхнул головой, будто хотел прояснить ее. Разум, на удивление, был вполне ясен.

— Мы не можем сейчас сделать ничего — надо сматываться отсюда, сказал Дункан.

— Что значит, не можем сейчас ничего сделать?! — воскликнула Сник. Дункан заметил, как она побледнела.

— Понимай как надо. У нас есть только один выход — убить его.

Она не ответила. Слова застряли у нее в горле. Дункан схватил ее за руку и увлек Сник за собой через толпу, а она так и не могла произнести ни слова.