Владимир Губарев{*} СЕРЕБРИСТЫЕ ОБЛАКА Приключенческая повесть

Легенд о тунгусском метеорите множество. Одна из них появилась недавно:

«Главный конструктор космических кораблей Сергей Королев, как стало известно сегодня, был организатором вертолетной экспедиции в район Подкаменной Тунгуски. А вдруг найдется кусочек космического корабля инопланетчиков? Как бы он пригодился при конструировании советских ракет…»

Странно, ни сам Сергей Павлович, ни его друзья и соратники никогда не вспоминали о поисках этого метеорита. И хотя выдающийся ученый был великим мечтателем, часто рассказывал космонавтам о будущих полетах в космос, о новых кораблях и орбитальных станциях, тем не менее легендами о пришельцах из иных миров не увлекался. Значит, «вертолетной экспедиции» не было?

Наверное, так следовало бы отвечать, если бы… такой экспедиции действительно не было. Но зимой 1960 года она все-таки состоялась.

Королев был мрачен и зол. Вторые сутки пошли после пуска ракеты, а о судьбе контейнера ничего не было известно. Еще несколько минут назад, когда телеметристы пытались доказывать ему, что, к сожалению, «информации мало и она противоречива», он ткнул пальцем в телеграмму и прочитал: «Полет ракеты стал неуправляемым. В связи с этим контейнер с опытным животным упал где-то за Енисеем».

— Скажите спасибо, что народ верит нам, — сказал Королев, — понимает: трудное у нас дело. Но если и дальше так работать, как будем в глаза людям смотреть? А?.. Идите.

Телеметристы молча столпились у двери. Начальник отдела хотел задержаться, что-то сказать, но, заметив, что Эс-Пэ не смотрит на них, а занялся бумагами, решил зайти в другой раз, когда у Главного настроение улучшится.

Королев очень устал за эти дни. Надо было объяснять, оправдываться, доказывать, что в их области техники не так-то легко и гладко работать, как хочется. О причинах отказа аппаратуры он ничего пока сказать не может. Сегодня ему передали телеграмму из Лондона. Корреспондент ТАСС сообщал, что в газетах опубликован протест Общества защиты животных. Видите ли, эти любители собачек очень беспокоятся о Мушке и Пчелке, которых «русские послали на верную гибель» в декабре. Как будто эти леди и джентльмены с сердцем, а он, Королев, жестокий человек: отправляет собачек на тот свет. Также с Лайкой в пятьдесят седьмом протестовали. Все то же общество в Лондоне.

— Я и перед ними должен оправдываться? — взорвался Королев. — Пускали и будем пускать, чтобы первый человек вернулся. Иного выхода нет.

— Мы понимаем. Однако сам видишь, любая наша неудача вызывает и такую реакцию. Техника техникой, но и о политике не забывай.

— Помню, — насупился Сергей Павлович.

— Разберетесь в причинах аварии, доложите.

Королев понял, что срочный вызов к начальству был связан с этой телеграммой из Лондона. Он еще больше разозлился: времени оставалось в обрез, до полуночи приходится сидеть в КБ, а тут по пустякам через весь город ехать… По дороге на «фирму» неожиданно подумал: а вдруг, пока его не было, телеметристам все стало ясно? Сразу же вызвал их. Но они, как и накануне, толклись на месте. Обидно, а ведь причина где-то рядом, найти этот «боб» обязательно надо, и чем быстрее, тем лучше.

Королев вновь, наверное в сотый раз, перечитал: «…стал неуправляемым», — словно в этих словах и скрывался тот самый «боб», который они ищут.

— Можно, Сергей Павлович? — в дверях стоял парень невысокого роста, суховатый. Кажется, Королев видел его впервые. Зрительная память у него была неплохая.

— Тебе чего? — хмуро спросил Королев.

— Я долго не решался зайти, а сегодня все-таки надумал…

Впрочем, Королев видел однажды этого инженера, год или два назад, когда принимали новеньких. Да, да, точно, выпусник МАИ. Королев невольно улыбнулся, память действительно не подводила его. Но инженер иначе понял улыбку Главного, стал посмелее. Он прошел к столу и протянул Сергею Павловичу несколько листков.

— Извините, что не перепечатал, — сказал инженер, — не было времени и негде. И карандашом писал…

Королев вновь нахмурился. Любителей изобретать в КБ было немало, не обязательно каждому идти к нему. Особенно в эти дни.

— Как фамилия?

— Олег Макаров. Макаров, — ответил инженер. — Я провел статистический анализ отказов и пришел к выводу, что на определенном этапе «бобы» обязательно появляются. Посмотрите…

Сергей Павлович с трудом разбирал текст. Почерк у парня плохой, но что-то за этими каракулями стояло новое и нужное. Да, здесь неточно и неверно, и исходные предпосылки надо перепроверить, но истина где-то близко. А может, опять ему кажется? Нет, похоже, парень толковый…

— Сдайте пропуск!

Макаров опешил от неожиданности.

— За что, Сергей Павлович! — наконец выдавил он из себя. — Я хотел, как лучше… Извините, если не так… Я ведь думал…

— Почему не пришли раньше? Откуда в вас, молодом специалисте, столько… — Королев запнулся, подыскивая слово, — ханжества, — произнес он и поморщился — слово было явно неудачным. — Я вас обязательно уволю, потому что у нас должны работать преданные делу люди.

— Я преданный…

— Преданные иначе поступают, — отрезал Королев. — Есть сомнение — сразу приходят. И не смотрят, главный — не главный. Каждый должен чувствовать себя главным. А ты ждал, пока авария не случится…

— Я не ждал…

— Хорошо, — смягчился Королев. — На первый раз прощаю. Потом не буду таким мягким. В любое время приходите, ясно?

— Спасибо.

— Сейчас я занят, гостей жду, — сказал Королев, — а по этому делу, — он кивнул на листочки, — еще встретимся. Хотя причина аварии не в ваших расчетах, это ясно, но рациональное зерно в них есть… И в приемной не глазейте на гостей, они вам не экспонаты для будущего музея космонавтики.

— Хорошо. — Макаров попятился к двери. Он так и не понял, каких гостей ждал Королев и почему на них нельзя смотреть.

На лестничной клетке стоял Гречко.

— От Эс-Пэ? — удивился он.

— Весь мокрый, — пожаловался Макаров.

— Значит, увольнял, — рассмеялся Гречко. — Теперь можешь считать себя настоящим сотрудником КБ. Если Эс-Пэ разгон устраивал или увольнял, значит, толк в тебе видит. Это проверено.

— И тебя тоже?

— Было… — Гречко улыбнулся. — Правда, иначе, чем других. Я ему дорого обошелся… Хочешь посмотреть на кандидатов? — вдруг спросил он. — Сейчас приедут. Мне агентура доложила. Интересно все-таки, кто на наших изделиях летать будет.

Слухи о кандидатах в космонавты расползлись по КБ, и в курилку потихоньку стягивались сотрудники отделов. На лестнице толпилось человек десять.

— Как тебя увольняли? — спросил Макаров.

— О, это знаменитая история, — прокомментировал кто-то. — Жора ею гордился. Неужели еще тебе не рассказывал? Нет? Странно… Ведь он изобрел единственный в мире, самый дорогой коньяк. Так теперь и называют: «Коньяк по-гречкински».

— Расскажи, расскажи, — послышалось несколько голосов.

— А было так… — Видно, эта история доставляла Гречко удовольствие, и он любил ее рассказывать. Причем каждый раз добавлял новые детали, и поэтому слушать тоже любили. — Все-таки понял однажды Королев, что без инженера Гречко ему не обойтись, и прислал за мной персональный самолет в Москву… Правда, я об этом его не просил… Значит, идет очередное заседание перед пуском лунной машины… Эс-Пэ ткнулся в один расчетик, а никто сказать не может. Сами понимаете, Главный спросил, как следует. А ему в ответ: «Его делал инженер Гречко». — «Где он?» — «На предприятии». — «А почему не здесь? — вскипел Эс-Пэ. — Никогда нужных людей на космодроме нет. К завтрашнему дню доставить!» Естественно, за мной отправили самолет. Ночью подняли с постели, понять, в чем дело, не могу, да и никто не объясняет. А я на Байконуре не был еще. Не брали. А тут персональный самолет… Почет! Но закон о прописке на Байконуре, где «сухой закон», помню. Полез в буфет, достал бутылку коньячку, я всегда запасливый был. И в самолет. Лечу один, красота! Прибываю на точку… Нет, говорят, Королев не спрашивал, но сиди и жди — вдруг вспомнит. Жду. Наконец, пуск. Все гладко. Добрались до Луны. Всеобщее ликование, а Эс-Пэ мной так и не поинтересовался, улетел в Москву. По традиции мы и выпили ту бутылку — получил прописку на космодроме. Сразу же подсчитал, во что она обошлась: аренда самолета, зарплата летчиков и…

— Идут, идут!

Все затихли.

По лестнице поднимались молодые летчики. Увидев толпу, они смутились, замедлили шаг. Наконец, один из них шагнул вперед.

— Здравствуйте, — сказал он, — нам бы хотелось пробраться к вашему начальству. — И улыбнулся.

Инженеры расступились. Старший лейтенант Гагарин шел чуть впереди остальных.

Королев поднялся им навстречу. Пригласил рассаживаться поудобнее. Он понимал, что разговор предстоит трудный, ведь им надо объяснить все без прикрас, так, как случилось. Он не знал, с чего начать.

— Мы напросились к вам. Извините, может, сейчас не время? — начал Гагарин. — Но мы обязательно должны вам, Сергей Павлович, сказать, что прекрасно понимаем, насколько сложная и трудная у вас работа. Однако вы можете на нас рассчитывать: будем тренироваться еще настойчивей. У нас нет страха, и мы уверены в успехе.

Королев растерялся. Оказывается, они пришли его успокоить. Да и виделся-то он с ними всего несколько раз. Когда предприятие показывали и у медиков. Они верят… Королев молчал, тронутый до глубины души.

— Мы риска не боимся, — сказал другой летчик. Королев вспомнил его фамилию: — Титов.

— И если надо отдать жизнь… — начал Николаев. Его тоже Королев запомнил по первой встрече.

— Да, да, мы готовы на всё, — поддержали Николаева товарищи.

Королеву захотелось расцеловать этих летчиков, сказать им что-то мягкое, нежное, отцовское.

— Нет, этого не будет, — начал он, — мы сделаем все, чтобы этого никогда не было. Жизнь ваша принадлежит вам, и она должна быть долгой. Очень долгой… Беда, конечно, авария с третьим кораблем-спутником, но мы обязательно найдем причину, найдем! Кто-то из вас полетит первым, но только после того, как мы отработаем все этапы, всю аппаратуру. Два пуска без замечаний, без единого, — и только после этого человек. Не раньше. Риск до минимума, хотя, вы сами понимаете, всего предусмотреть невозможно. Поэтому вам надо тренироваться. А времени очень мало остается. Сейчас декабрь, — Королев почему-то посмотрел на часы, — думаю, к весне управимся, но обязательно в шестьдесят первом году…

Сергей Павлович ничего не сказал будущим космонавтам о новой неудаче. Да и что он мог им рассказать? Что?

Он вновь нахмурился, и летчики, заметив изменившееся настроение конструктора, начали торопливо прощаться.

Королев не знал, что как раз в эти минуты метеоролог Мангулов услышал голос неизвестного передатчика.

— Перекусим? — Комаров выжидающе смотрел на Палло. — Не везти же этот ящик в Москву?

Арвид Палло кивнул. Ребята быстро вскрыли НЗ, и на столе появились консервы, хрустящие московские хлебцы, спички — все, что было так тщательно упаковано в ящик, который именовался «неприкосновенным запасом» и вместе с кожаным чемоданом, где лежали инструменты, всегда был под рукой. Группа поиска, которой руководил Арвид Владимирович Палло, фактически завершила свою работу, так и не покинув этого полевого аэродрома, где стояли их Ил-14 и два вертолета.

Утром они были готовы вылететь каждую секунду. Летчик прогревал моторы «Ила», а приказа все не было. Прошло уже расчетное время приземления контейнера, потом еще два часа, и вот уже спустились на аэродром короткие декабрьские сумерки, а Палло сидел рядом с летчиком и ждал приказа, который теперь, как он уже догадался, не придет.

На прошлой работе было иначе. «Взяли парашют на спуске», — докладывал потом Палло и очень гордился этой фразой, но никто уже не требовал подробностей, так как через час контейнер с Белкой и Стрелкой был отправлен в Москву. Эвакуацию корабля закончили в тот же день настолько быстро и четко, что даже не очень щедрый на похвалу Королев и тот не удержался, сказал: «Спасибо. Хорошо поработали…»

— Значит, вечная ей память, — сказал Комаров. — Жаль, конечно, собачку, но она свой долг выполнила.

Палло промолчал. Комаров… Он был «чужаком», не из их КБ. Его прикрепили к группе перед самым выездом. На контейнере ракеты стояла система их «фирмы», Комаров как будто один из ее конструкторов, но о своей работе рассказывал мало, а Палло не очень интересовался. Если человек молчит, значит, и расспрашивать не надо, не положено.

Палло стало грустно. Жаль все-таки эту собачку. Королев огорчится. В последние месяцы он видел Главного мельком, хотя и считался одним из его друзей. Конечно, до настоящей дружбы было далеко, Королев не из тех, кто перешагивает грань между начальником и подчиненным, но симпатизировал он Палло ясно. И пожалуй, лишь они вдвоем знали истинную причину этой симпатии.

Познакомились в тридцать восьмом, когда работали в РНИИ. Королев в одном отделе, Палло в другом. Изредка виделись, перебрасывались двумя-тремя фразами. Королев, в отличие от многих, запомнился: внешность у него была довольно необычная. Из глыбы камня вытесан — это из-за короткой шеи так казалось. И говорил резко, короткими фразами, словно боясь, что его не поймут. А потом они встретились через шесть лет. Столкнулись в коридоре лицом к лицу.

«Здравствуйте, Сергей Павлович, — Палло протянул руку, — рад вас видеть. Очень рад».

Королев удивленно поднял глаза, посмотрел пристально, наконец, улыбнулся. Палло заметил, что Сергей Павлович постарел, осунулся.

«Спасибо вам, Арвид Владимирович, — ответил Королев и, увидев недоуменный взгляд Палло, добавил: — Я читал отчет об испытаниях. Не забыли написать, что это моя конструкция».

Палло удивился, что Королев помнит его имя и отчество. Ну, а что касается записи об испытаниях, он и не мог иначе, потому что действительно разработку конструкции сделал Королев.

Через два года Королев пригласил его к себе в КБ. Видно, этот человек никогда не забывал таких, как Палло.

Нет, не были они друзьями в том смысле, как принято об этом говорить…

— А не пойти ли изучить местные увеселительные заведения? — услышал Палло. Предложил Комаров. Видно, парень он общительный. — Ознакомиться с достижениями кинематографии или танцевальной программой в клубе?

Комарова шумно поддержали.

— Отдыхайте, — разрешил Палло, — вылет утром, в восемь ноль-ноль. До этого времени все свободны.

— А сам? — спросил Комаров.

— Посплю. Замотался за эти сутки, — ответил Палло.

Он остался один. Допил чай. Убрал со стола. Хотел почитать — томик Лермонтова всегда возил с собой, — но так и заснул, не раскрыв книги.

— Вы товарищ Палло? — тормошил его человек в летной форме.

— Да. — Палло вскочил.

— Вот телефонограмма. — Летчик протянул конверт. — Самолет к вылету готов.

«Немедленно вылетайте. Королев».

— Куда вылетать? — не понял Палло.

— Не знаю, — ответил летчик, — Ил-14 начал прогревать моторы. А где товарищ Комаров и другие?

— Наверное, в клубе. Пошлите за ними. Пусть сразу к самолету. Я буду там. — Палло взглянул на часы. Было четверть первого.

Он быстро собрал рюкзаки. У окна стояла машина. Шофер отчаянно сигналил.

— В чем дело? — Палло недовольно взглянул на водителя. — Людей разбудите…

— Мне приказано доставить вас через десять минут, — смутился шофер. — Так и сказали: сигнальте.

— Раскомандовались… — Палло начал злиться. Происходило что-то непонятное. И казалось, все вокруг знали о случившемся, все, кроме него.

Его товарищи уже были в самолете. Едва Палло поднялся по трапу, самолет начал разбег.

— Что случилось? — Палло не привык, чтобы им распоряжались так бесцеремонно. Обычно было иначе: он прилетал, и все окружающие немедленно поступали в его распоряжение… Этот же летчик еще вчера прислушивался к каждому его слову.

— Мне приказано доставить вас в город, — ответил пилот. — Любыми средствами и как можно быстрее. А по выполнению доложить самому министру… Ясно?

Палло не ответил. Он уже начал догадываться, что произошло. «А НЗ все-таки напрасно съели», — вдруг подумал он.

В городе ждал Ту-104. Рейсовый из Москвы. До Алма-Аты так и не долетел, посадили здесь. Пассажиров отправили в город, завтра за ними придет другая машина.

— К вылету готов! — доложил командир экипажа, потом, заметив удивленный взгляд Палло, добавил: — Мы поступаем в ваше распоряжение.

— Куда летим? — Палло попытался скрыть свое недоумение — эта гонка на самолетах была непривычной и за ней стояло нечто и некто, о ком Палло мог только предполагать. Хотя «некто» — это Королев, тут у Палло сомнений не было. В этих готовых к вылету машинах и той жесткой схеме гонки, где учитывалась каждая минута, чувствовалась воля и рука Королева, который в своем кабинете — и Палло знал это — следит за его броском на восток. Именно туда взял курс Ту-104, а командир экипажа лишь подтвердил, что об аэродроме для посадки они узнают во время полета.

Палло заставил себя заснуть. Эта привычка отдохнуть хотя бы часок, когда есть такая возможность, выработалась за многие годы, пока Арвид Владимирович работал у Королева. Могло так случиться, что не придется спать и сутки, и двое, поэтому пока следовало отдыхать. Палло заметил, что Комаров тоже задремал.

В Новосибирске повторился «куйбышевский вариант». Ил-14 ждал их, и через десять минут он уже летел к Красноярску. А там вновь рейсовая машина приняла их на борт, и только в аэропорту Красноярска Палло узнал о «загадочном радиопередатчике», который работал где-то на Нижней Тунгуске. К сожалению, пеленг еще не взяли, было известно только направление, по которому следовало искать контейнер — именно он подавал свой голос из тайги. Самолет шел к Туре, где, как сообщили Палло, уже прочесывали тайгу несколько «Илов» и «Аннушек», пытаясь обнаружить «шарик».

— Рассвет. Через полчаса начнем выброску десанта. Предупреди их.

Командир повернулся, и Палло увидел усталое лицо, воспаленные от бессонницы глаза. Самолет задрожал, но болтать стало меньше, — значит, снова начали набирать высоту.

Палло вышел в салон. Глаза не сразу привыкли к темноте. Кажется, еще все спали, и он, постояв минуту, вернулся в кабину.

Командир начал десятый разворот. Самолет лег на правое крыло. Звякнула пустая фляжка, Палло забыл сунуть ее в карман куртки. Он нагнулся и начал рукой шарить у кресла пилота.

— Оставь, — не оборачиваясь, сказал летчик. — Возьми мою. Только там не вода… Пригодится. Проходим Туру. Жаль, что нет там хорошей площадки… Сейчас на земле несладко. Ветер сильный.

— Спасибо, — поблагодарил Палло. И хотя они с летчиком за пять часов перекинулись всего несколькими фразами, он почувствовал, что этот громоздкий человек, едва умещающийся в кресле, не очень хочет отпускать их с самолета. Здесь тепло, уютно, гул моторов убаюкивает, а внизу снежная круговерть и минус сорок.

— Опять пищит, — сказал штурман, — голос звонкий… Как его могли потерять вчера?

— Здесь все возможно: Север. — Командир устал молчать или боялся заснуть и поэтому, как показалось Палло, вызывал на разговор.

— Да, нам повезло, — поддержал он. — А в Туруханске я очень сомневался, что найдем… Повезло.

— Я десять лет здесь летаю, — возразил летчик, — поэтому и говорил, что найду.

Их группу привезли в Туруханск в полночь. Но к этому времени самолет, дежуривший по «голосу» передатчика, потерял его. То ли штурман ошибся, то ли передатчик прекратил работу — никто сказать не мог, и самолет вернули. Штаб поиска уже хотел докладывать в Москву, но Палло потребовал еще одного полета. Пока готовили самолет, он попросил собрать все руководство штаба поиска.

— Утром все доложим, — попытался возразить кто-то.

— У вас есть приказ? — отрезал Палло. — Выполняйте!

Начальник штаба поиска Ветров зло взглянул на Палло, но больше спорить не стал. Действительно, приказ был категоричен: полностью подчиняться этому человеку, выполнять все его распоряжения. Даже специальный самолет гнали из Красноярска за ним и его группой.

Они ввалились в штаб и бесцеремонно разлеглись на полу. Через пять минут все уже спали, кроме этого чернявого, довольно молодого человека. «Судя по фамилии, эстонец или латыш», — подумал Ветров.

Люди измотаны. Сутки назад засекли этот передатчик, и вот уже двадцать шесть часов Ветров не сомкнул глаз. Подняли с постели и сразу сюда, в Туруханск. Пять самолетов, почти сотню человек перебросили. Наконец нашли эту «пищалку» за полторы тысячи километров от Туруханска, «держали» ее с воздуха да вот потеряли. А как туда добраться? Тайга, мороз, снег — столько намело, что утонуть можно. А метеоролог погоду не обещает до следующей среды… В Туру надо перебраться, но там взлетная полоса не готова. Расчищают от снега… Завтра и начальство пожалует, значит, «пищалка» эта беспокоит Москву. Может, шпионы какие оставили? Но зачем так далеко в тайге? Впрочем, Ветрову уже было все равно, что там за «пищалка», достать бы ее быстрее — и домой, в Красноярск.

Наконец в комнате собрались все. Пришел секретарь райкома. На его голову свалилось столько людей, техники, пришлось отменить даже занятия в школе, которую и отдали гостям.

— До точки более полутора тысяч километров. — Ветров показал на карту. — Район нам приблизительно известен.

Но теперь главное — работает ли передатчик? Если да, то найдем, ну, а если молчит…

— Это не имеет значения, — перебил его Палло. — Надо найти. Нас выбросите, будем прочесывать тайгу. Метр за метром…

— Сейчас снега глубокие и метель, — попробовал возразить Ветров, — это же Север, а не… — Он замялся, хотел сказать «Эстония», но потом передумал.

— Знаю, что не Эстония, — неожиданно добавил Палло. — Но мы обязаны найти передатчик, обязаны. Ясно?.. А программа такова: тот вертолет, что есть в Туре, мы используем. Но могут потребоваться другие. Значит, надо гнать их туда. Это нужно сделать быстро. Далее, приготовьте десант — человек двадцать. Если потребуется, выбросите к нашей группе. Мы через час вылетаем.

— А связь? — поинтересовался Ветров.

— Рация у нас есть. Главное — летчики. Нужен опытный пилот на вертолет. Очень опытный, — повторил Палло. — Вес «шарика» довольно тяжелый — более двух тонн…

— Можно только одну, — заметил Ветров.

— Знаю, — вновь перебил Палло, — а там более двух.

— Это же свыше допустимого! Я не могу разрешить… И не перебивайте, — вспылил Ветров, — я выполняю приказы, но никто не заставит меня отменять другие. У нас в авиации запрещено использовать вертолеты при подъеме тяжестей свыше одной тонны двухсот килограмм. Категорически запрещено, — подчеркнул он, — машина не выдержит.

Кажется, этот «эстонец» растерялся.

— Запросите свое командование, — сказал он. — Сейчас же, а я поговорю с вертолетчиками.

Ветров вернулся с пункта связи минут через двадцать. Красноярск ответил «нет», а так как он ждал ответа долго, значит, руководство управления запрашивало Москву. Ветров увидел «эстонца», который склонился над картой.

— Конечно же, нельзя, — торжествующе сказал Ветров. — Это было и так ясно. — Ему хотелось как-то задеть этого самоуверенного человека, способного, видно, только приказывать, хотя в авиации он не очень-то разбирается.

— Я знаю, — спокойно ответил Палло. — Да и пилоты сомневались, поговорил с ними. И Туру запросил — Козлов тоже говорит, нельзя. Сообща, значит, авиаторы — и там и здесь. Ну, ничего, разберемся попозже. Кстати, у вас неплохой летчик есть. — Палло заглянул на обрез карты, где была записана фамилия. — Он сказал, что найдет «пищалку», я с ним и полечу. Все необходимые инструкции о дальнейшей работе получите по радио. А эту телеграмму, — Палло протянул листок бумаги, — передайте немедленно в Москву.

Ветров прочитал текст:

«Москва, Королеву. Необходим опытный пилот вертолета. Груз на тонну выше допустимого. Или пилить пополам? Вылетаю на точку».

— Королеву? — удивился Ветров. — Не знаю такого.

— Телеграмму в Москву, — отрезал «эстонец», — там найдут Королева.

— Но сейчас же ночь… — запротестовал полковник.

— Мне тоже жаль будить Эс-Пэ, — ответил Палло, — но другого выхода нет. Кстати, он еще на работе… Найдут, не волнуйтесь.

Ответ пришел через полчаса.

«Шарик» доставить целым. К вам вылетает нужный человек. Жду результатов поиска. Королев».

Сергей Павлович тут же, ночью, позвонил М.Л.Милю. Тот сразу ответил, что вытащить «шарик» сможет Капрэлян.

— Почему только он? — не удержался от вопроса Королев.

— А Капрэлян все может, — ответил авиаконструктор, — даже то, что нельзя, Сергей Павлович. Я его сам попрошу об этом.

— Ну вот и северная заря, — сказал командир.

Самолет шел над рекой. В левом иллюминаторе встали красные столбы полярного сияния. Они уже оторвались от земли, и между ними и горизонтом появился просвет.

— Приготовьтесь. Пора, — добавил командир. — Выброшу вас аккуратно, чтобы поменьше ходить там, — он кивнул вниз.

Они шли к земле плотной группой. Палло машинально пересчитал: да, все. Он взглянул на землю. Уже проступили очертания реки, а слева и справа от нее — черная, бесконечная тайга. «Грузовики уже сели, — подумал Палло. — Ветра почти нет, значит, искать их не придется».

Красный грузовой парашют он заметил метрах в пятидесяти, на полянке, которую уже успел выбрать для приземления. Земля летела навстречу быстро, и Палло привычно собрался перед ударом. Но произошло что-то странное: стропы дернулись. «Зацепился», — мелькнула мысль, и вдруг Палло почувствовал, что висит неподвижно. Почему ничего не видно? Он сдернул маску, и на лицо поползла колючая белая каша. «Снег», — догадался Палло.

Он освободился от парашюта, соскользнул вниз. Под ногой почувствовал твердое — земля. «Ничего сугробик, — усмехнулся он, — метра три — четыре».

Снег сползал на голову, и Палло понял, что медлить нельзя. Словно крот, он начал рыться в этом белом месиве.

Выбрался из сугроба быстро. Но все-таки снег был глубокий — до пояса. Парашют действительно зацепился за два дерева. «Хорошо, — обрадовался Палло, — ориентир для ребят».

Грузовой парашют где-то рядом. Память точно зафиксировала направление, и Палло уверенно пошел в сторону реки. Снег приходилось разгребать руками.

Сначала он увидел красное пятно. Парашют частично был засыпан снегом. Почему? Ведь метели не было! Он потрогал материю, она захрустела. Образовалась складка… Неужели? Палло лихорадочно заработал руками. Стропы… Да, вот он… Из снега торчал черный, обгорелый «шарик».

Он поднял голову, надеясь услышать самолет. Хотел еще раз поблагодарить того неразговорчивого пилота, который даже не представляет себе, какое большое дело сделал. Но самолет уже ушел в Туруханск — горючего оставалось в обрез.

Палло достал ракетницу.

Над тайгой загорелась красная звездочка, и вся группа поиска «поплыла» к своему начальнику. Они поняли, что «шарик» найден.

Козлов, хмурый, вечно не высыпавшийся человек, никогда не спешил. Он еще раз просмотрел те два десятка телеграмм и радиограмм, которые пришли за последние сутки, и недоуменно пожал плечами. Лететь в тайгу, когда ночью было сорок и снегу намело столько, что вертолет утонет в нем? Они что там, в Туруханске, голову потеряли?.. Правда, среди этого вороха требований и приказов (кстати, никто из них не имел права ему приказывать) была радиограмма. Она пришла сегодня утром из Красноярска: «Козлов. Постарайся помочь. В тайге люди. Думаю, найдешь правильное решение».

Козлов распорядился готовить вертолет к вылету.

Две недели, как началась пурга. Посадочную площадку в Туре не успевали расчищать от снега. И как это бывало не раз, та тоненькая ниточка, что связывала поселок с Большой землей, прервалась. Ничего необычного не было, в прошлом году почти месяц не летали. Это же Север… Но, видно, где-то неподалеку что-то случилось, о чем пока Козлову не сообщили. Требуют лететь, а зачем и к кому — молчат. Так работать Козлов не любил и не хотел.

Но в тайге оказались люди…

Два года сидит Козлов в Туре. С тех пор, как появился здесь вертолет. Привезли его пароходом, собрали. Машина была новая для этих мест, ее берегли. Только в крайнем случае посылали — с геологами или за больным. «Потихоньку осваивай территорию, — сказал тогда начальник управления Аэрофлота, — скоро таких «стрекоз» у нас будет много. А пока ты один. Считай себя испытателем».

Козлов летал много. Но не рисковал. Понимал, что не только летчики с недоверием поглядывали на Ми-4, но и будущие пассажиры предпочитали оленьи упряжки.

Сегодняшний день выдался непривычно погожим. Просветлело, и, если бы посадочная площадка не была занесена снегом, ничто не напоминало бы о двухнедельном ненастье.

А на аэродроме творилось невообразимое. Словно весь поселок явился сюда с лопатами. Где они столько нашли их?

Козлов не знал, что и в райком партии пришла категорическая радиограмма: срочно помочь очистить посадочную площадку. Пошли слухи, что должно прилететь большое начальство, а на самом деле штаб решил перебраться поближе к месту событий.

Уже в воздухе Козлов получил еще одно сообщение: площадка для его вертолета на точке будет готова через полтора часа. Он решил переждать у Мангулова. И поближе к месту, да и метеоролог, наверное, заскучал: последний раз его навещали месяц назад, когда Козлов завозил ему запасные детали к вышедшему из строя передатчику. У Мангулова всегда готова зимой площадка — ветер сдувал снег со льда…

Диспетчер в Туре возражать не стал. «Вечно что-то выдумываешь, — проворчал он. — Не остуди машину, холодновато. Тебя еще придется вытаскивать…»

То ли Мангулов прослушал их переговоры, то ли его предупредили — он вышел встречать вертолет. Козлов заметил его черную фигуру на снегу и повел машину на нее. Мангулов, естественно, стоял на том месте, где снега почти не было.

Мангулов был разговорчив. Он мог рассказывать часами о тайге, о Нижней Тунгуске, о своей работе, если замечал, что его слушают. Впрочем, не очень обижался, когда перебивали, но, забывшись, вновь увлекался и говорил, говорил… Наверное, это черта всех, кто долго живет в одиночестве и наконец-то встречает нового человека. Ходили слухи — и женился он на эвенке потому, что она готова была слушать его всю жизнь. Его совсем не тянуло в Туру, хотя, конечно, можно было бы добиться туда перевода, но как создали тут на берегу Нижней Тунгуски метеопункт, так и сидит на нем Мангулов безвыездно. Сначала судили о нем строго, потом привыкли и оставили в покое.

— Ты не знаешь, есть ли среди них астрономы или хотя бы физики? — спросил Мангулов.

— Не слышал, — ответил Козлов. От горячего чая и тепла — в комнате, как всегда, было жарко натоплено — его немного разморило и тянуло ко сну.

— Наверное, есть, — продолжал Мангулов. — Сердцем чую — должны быть. У меня всегда так бывает: потребуется что-то, и тотчас нахожу. Только вчера подумал: давно Козлова не видел, позабыл он меня. И пожалуйста — сидишь ты за столом, беседуем, а разве вечером ты мог подумать о своем прилете сюда?.. Да не волнуйся, крутятся у твоего кузнечика усы, если моя там следит. Не беспокойся, она женщина надежная… Или вот, к примеру, два года назад пришла новая инструкция. В ней написано ясно: наблюдай, Мангулов, за серебристыми облаками и сразу же сообщай, если заметишь их. Ну, честно говоря, я плохо представлял себе, что это такое, попросил прислать книжки, ознакомился…

«А наверное, правду говорят, что те книги, которые есть у Мангулова, он наизусть учит, — вдруг подумал Козлов, — похоже на него».

— …Понятное дело, — продолжал метеоролог, — раньше я как-то на них не обращал внимания. Ну, а если поручено, значит, нужно. Лето как раз хорошее выдалось, начал вставать пораньше, когда солнышко еще не взошло. Ну и вечером на рыбалке тоже поглядываю вверх… Тут у меня неплохое место есть, на скале, при желании обсерваторию соорудить можно — далеко видать. Дней двадцать хожу я туда, смотрю. И заметил-таки: переливаются эти облака у самого горизонта. Красивые… Отбил сообщение, а мне благодарность объявляют: мол, первым заметил. Доброе слово поддерживает, вот и стал я пропадать в «обсерватории», еще не раз видел. Однако уж не благодарят, привыкли, наверное… А ты знаешь про эти облака?

— Нет.

— Напрасно. Интересное это дело. Я зимой подучился немного, потом ребятишек своих настроил — тоже смотрят. Они ведь летом тут живут. Нечего целый день на речке торчать да в тайге, пусть и науке послужат… А о серебристых облаках совсем недавно узнали…

Козлов повернулся к окну, взглянул на машину. Лопасти вращались. Действительно, все жена Мангулова может…

— …Был такой астроном Витольд Цераский. Лет семьдесят назад, в конце прошлого века. Увидел он однажды у горизонта необычные облака. Астрономам хорошая погода нужна, вот и смотрят они на небо повнимательней, чем другие. И видит этот самый Цераский облака, о которых никто не знает. А работал он на Красной Пресне. Ты в Москве бывал?

— Учился.

— Мне не довелось, хотя, бывает, оттуда даже радиограммы передают: мол, посмотри на то или опиши поподробнее полярное сияние… Так вот, Цераский даже в Москве увидел облака, на самом же деле их только в наших краях заметить можно. Повезло ему… К чему я все это тебе говорю? Случилось мне в прошлом месяце увидеть большое серебристое облако, представляешь себе?

— Ну и что такого? — Козлов не удивился.

— В том-то и дело, — торжествующе сказал Мангулов. — Их все видят летом, а я зимой. Впервые — зимой. Чувствуешь? Может, большое открытие в науке получится.

— Сообщил? — заинтересовался Козлов. Ему хотелось, чтобы этот странный, но очень милый человек действительно сделал открытие. Даже сон немного сняло.

— Они отвечают: не может такого быть! — Мангулов встал из-за стола, подошел к окну. — Как не может быть, когда я это облако несколько раз видел, и из этого окна тоже. Ты-то веришь мне?

— Конечно.

— А может, ты до вечера останешься? — с надеждой спросил Мангулов. — Вместе посмотрим… если оно опять появится.

— Сегодня не могу.

— Я понимаю… — Мангулов огорчился, хотя знал, что скоро Козлову вылетать. — Поговори с этими, что в тайге. Может, кто из них у меня заночует.

— Обязательно. Сам привезу, — пообещал Козлов, — если, конечно, смогу забрать их.

— Я могу дойти, — предложил Мангулов, — здесь верст двадцать, не больше. Снег глубокий, но добраться можно. Бывало и не такое… А меня не прихватишь? В крайнем случае в поселке оставишь, там у меня дела всегда есть.

Козлов, еще несколько минут назад решивший про себя не брать Мангулова («Тот будет обязательно проситься, наверное, и разговор об облаках затеял для этого»), вдруг согласился.

— Подведешь ты меня, но начальство далеко… — сказал Козлов.

Мангулов не ожидал, что летчик сдастся так быстро, и даже растерялся.

— Можно объяснить производственной необходимостью, — серьезно сказал он. — В моем районе падает ракета, должен же я поглядеть на нее.

— Какая ракета? — не понял Козлов.

— Обыкновенная. — Мангулов озорно подмигнул. — Думаете, от Мангулова можно скрыть?

Козлов теперь понял, почему так много радиограмм пришло в Туру за минувшие сутки.

Метрах в двухстах от «шарика» торчал бугорок, словно специально созданный для посадочной площадки вертолета. Потребовалось каких-нибудь два часа, чтобы спилить и убрать десяток деревьев, и Палло передал радиограмму, что готов принять Козлова.

Теперь можно было заняться «шариком».

Когда вся группа собралась у контейнера, Палло, пытаясь перебороть свое любопытство и нетерпение, сказал:

— Торопиться некуда. Будем действовать так, словно ничего не произошло.

Он понимал нелепость сказанного, но привычка четко соблюдать инструкцию — а именно в ней было определено не приступать к эвакуации «пассажиров», пока не придет вертолет, — все-таки победила, хотя Палло прекрасно понимал, что происходящее не укладывается ни в какие инструкции.

— Очень холодно, — добавил он, оправдываясь. — Она может замерзнуть.

— Неужто ты веришь? — удивился Симонов, тот самый Гриша Симонов, с которым Палло работал уже три года и с которым разыскивал «головки» ракет на Камчатке и спускаемые аппараты кораблей-спутников.

— Я безнадежный оптимист, — улыбнулся Палло, — но меня Эс-Пэ предупредил, чтобы там, — он кивнул в сторону «шарика», — все было сохранено по возможности так, как есть. Короче, приказ таков: посадочная площадка. Ясно?

Конечно же, Палло не верил в чудо. Еще там, в расчетном районе посадки, где они ждали этот контейнер, стало ясно: нерасчетная траектория спуска подразумевает гибель и собачки, и всей «начинки» аппарата. Баллистики быстро подсчитали: перегрузки плюс гигантская температура. «Шарик» должен рассыпаться и сгореть. То, что он, обуглившийся, весь в сплетении проводов, лежит сейчас перед ними на снегу, — это действительно чудо. Оболочка все-таки выдержала, и Палло воспринимал находку «шарика» как подарок. Прежде всего коллективу Королева. Ведь прошло хоть и не запланированное, но чрезвычайно важное испытание. Ну, а биологи и медики? Они тоже кое-что получат, если, конечно, что-то сохранилось внутри…

Вертолет завис над ними неожиданно быстро. Всего несколько минут назад Палло передал радиограмму, а над лесом уже слышался рокот мотора.

Летчик сделал два круга над ними, присматриваясь к площадке, а затем уверенно посадил машину.

Из вертолета первым вывалился кряжистый мужичок в оленьей шубе, подмигнул Палло и, ничего не сказав, вонзился в снег. Отчаянно работая руками, он напрямик поплыл к «шарику», хотя чуть в стороне уже пролегла тропа, протоптанная группой. Возможно, он не заметил ее, так как она уходила к палатке, а оттуда тянулась к «шарику». Впрочем, Мангулов скоро сориентировался и, прежде чем Палло успел остановить его, уже добрался до контейнера.

— Он только посмотрит, — услышал Палло, — это наш метеоролог.

Арвид Владимирович недовольно взглянул на летчика.

— Туристов возите? — крикнул он.

Летчик сделал вид, что не услышал.

Палло забрался в кабину.

— Сможете взять его? — Палло показал на аппарат. Он решил не обострять отношений с летчиком.

— Сколько весит? — Козлову не понравился этот человек, который вел себя так, словно и вертолет и эта тайга принадлежат ему.

— Чуть больше двух тонн.

В голосе Палло звучали требовательные нотки, и это вызвало новую волну неприязни, хотя Козлов чувствовал, что оснований для нее нет. Но бывает так: не понравится человек с первого взгляда — и потом уж не пересилить себя.

— Во-первых, просеку прорубать надо, иначе не возьмешь, — сказал Козлов. — Ну а во-вторых, у нас ограничение — до тонны. Да я уже передавал вам…

Нет, определенно долговязый — кажется, Палло, так он представился тогда из Туруханска — раздражал Козлова. Такие элементарные вещи, как грузоподъемность вертолета, знал в Туре каждый мальчишка. Козлов подумал, что этот неприятный человек, привыкший командовать — властные нотки чувствовались даже в его вопросах, — сейчас начнет его уговаривать. Однако тот коротко бросил:

— Ну что ж, найдем других… Ждите, через полчаса возьмете моего человека.

И выпрыгнул из кабины.

«Ну-ну, прыткий очень, — обиделся Козлов. — «Другого найдем»… Побегаешь за две тысячи километров, может, и найдешь…»

А Палло остался доволен летчиком. Сдержанный, упрямый. Разозлился, что опять его спрашивали о грузе, но сдержался. С такими людьми Палло срабатывался, не впервые его встречают в штыки. Ничего, потом привыкают. В их деле должен быть человек, слово которого — закон. Пожалуй, он немного подражал Эс-Пэ, как и все, кто работал с Королевым. У других это не получалось, но Палло казалось, что суровость и резкость в их деле необходима. Как в армии. Единоначалие. А распоряжения обсуждению не подлежат.

У «шарика» копошился тот самый метеоролог. Палло недовольно глядел на него, но мужичок спокойно продолжал отковыривать черные кусочки обмазки.

— Как уголь, — бормотал он. — Силища-то какая в воздухе! Словно после пожара…

— Нельзя! — Палло схватил Мангулова за руку. — Ни в коем случае нельзя! Опасно… И идите к вертолету… Слышите? К вертолету!

Мангулов послушался. Он попятился от этого человека, чье лицо покраснело то ли от гнева, то ли от мороза.

Но Палло уже забыл о нем. Волнение, которое он не раз испытывал при вскрытии аппарата, сейчас нахлынуло, и он коротко бросил:

— Инструменты!

Он не сомневался, что рядом Симонов.

— Не торопитесь, — услышал он голос Комарова. — Я отослал всех к вертолету. Да и ты отойди. С этим «шариком» нельзя спешить.

Палло отшатнулся от аппарата. В тоне Комарова чувствовалось беспокойство, которое не было свойственно ему. За эти сутки Палло неплохо узнал напарника.

— Тебя что смущает? — Палло, несмотря на свою категоричность, всегда выслушивал мнение других, даже если оно было ошибочно.

— Эти провода, — Комаров показал на аппарат. — Не дай бог, если они под током. Тогда может сработать моя система. Это раз. И во-вторых, контейнер с животным не отделился, значит, пиропатроны… Их хватит, чтобы любого из нас разрезать пополам. Давай-ка еще разок глянем на схему.

Совещались минут двадцать. Оказалось, что Комаров знает аппарат не хуже Палло, и Арвид Владимирович ругнул себя за то, что мог показаться Комарову мальчишкой. «Зачем сразу же полез с инструментами?»

— Теперь тебе понятно, почему я должен работать? — сказал Комаров. — А ты от греха подальше стань за той сосенкой и записывай: я буду диктовать все операции. А если бухнет, там не зацепит…

— Нет, я начну…

Комаров улыбнулся.

— Я войну прошел сапером, привык, — сказал он. — Зря голову не подставляю.

— Не будем спорить. — Палло достал коробок спичек, обломил одну из них. — Короткая — идешь ты, длинная — я. Согласен?

Комаров кивнул. Протянул руку и резко вырвал спичку.

— Короткая, — показал он. — Прикури-ка папироску. Пять минут не решают.

— Эй-эй-эй, — вдруг услышали они. — Радиограмма от какого-то Королева. Требуют срочно передать Палло.

Кричал Козлов.

— Докури, я узнаю, что там. — Палло направился к вертолету.

Он не оборачивался. А Комаров, втоптав в снег окурок, резко встал и шагнул к «шарику».

— Передали из Туры, — сказал Козлов, — что Королев предупреждает об опасности взрыва пиропатронов. Действуйте по собственному усмотрению… Перестраховывается, видно, ваш Королев.

— Не болтай ерунды, — разозлился. Палло. — Он о нас заботится… Я пойду туда, а вы в случае чего следите отсюда, и никто не должен шагу ступить в нашу сторону. Понятно?

Комаров все-таки ошибся. То ли батарея от удара раскололась, то ли оборвался провод, но система была обесточена. «Зря беспокоился, — подумал Комаров, — взрыва и не могло быть… И самолетная гонка теперь ни к чему».

Он махнул рукой. Палло подбежал к нему.

— Немного перестраховался… — Комаров оправдывался. — Извини за спички…

— Нет, браток, все же тебе придется постоять за сосной, — улыбнулся Палло. — Пиропатроны все же не сработали… Теперь моя очередь.

Комаров неохотно отошел: сейчас Палло имел право приказывать ему.

«Контейнер, упакованный в специальный чехол, находится в нижней части люка № 2 под рамой. При работе с контейнером соблюдать осторожность — он может быть выброшен из шара», — вертелись в голове строки из инструкции. Надо прежде всего добраться до разъемов, а они с той стороны, у самой земли. Палло просунул отвертку в щель, прижался к «шарику». Да, если сейчас сработают пиропатроны… Разъем поддался легко… Теперь надо снять планку и отвернуть два болта… И ввинтить ударную трубку, а потом гайку… Пиропатрон за ней…

— Я держу, — услышал он голос Комарова, — одному не справиться.

Работали молча. Болты пригорели, поддавались с трудом.

Вдвоем они вытянули из аппарата контейнер. И первое, что увидел Палло, — большие, удивительно большие глаза собаки. Они смотрели на него доверчиво и, как ему почудилось, с грустью…

Механик нашел командира в ресторане аэропорта. Они вылетели из Москвы на рассвете, и Капрэлян так и не успел позавтракать.

В Красноярске их уже ждал транспортный самолет, но Капрэлян выпросил полчаса, чтобы перекусить.

— Собачку привезли, — сказал механик, — можно взглянуть….

— Какую собачку? — не понял Капрэлян.

— Ту самую, из Туры. Забавная. А главное — жива… — Механик был возбужден. — Представляете?

— Ну и что?

— Нет, но очень интересно… — Механик не почувствовал иронии. — К ней никого не пускают, но я уговорил. Вам дадут взглянуть.

— Я много дворняжек видел. Спасибо за приглашение. А вот такой шашлык, — Капрэлян показал на тарелку, — давно не ел. Сибирский шашлык. Не хочешь?

— Эх вы, — огорчился механик, — такой исторический момент пропустите… Потом пожалеете!

Долго потом вспоминали Капрэляну этот разговор в ресторане. Он опоздал, так и не увидел собачку. Ее отправили в Москву. А история о шашлыке расползлась, причем много лет спустя, даже уйдя на пенсию, однажды Капрэлян услышал: «Больше всего Рафаил Иванович любит сибирские шашлыки, он даже ради них на Нижнюю Тунгуску летал». Капрэлян ценил юмор, сам был не прочь пошутить, но за леность себя ругал: жаль, что так и не взглянул тогда на собачку. Уж больно популярность у дворняжек оказалась большая.

В Туре Капрэлян понял, что операция по спасению «шарика» продумана до мелочей. И площадка есть, и просеку прорубили.

Машина тоже была в порядке. Козлов прогревал мотор.

Вот только Капрэлян сплоховал. Он это почувствовал, как только выбрался из самолета. Сигарета примерзла к губе, а по спине поползли мурашки. Мороз изрядный.

Ветров, командовавший на аэродроме, понял все сразу и приказал одному из своих сотрудников раздеваться. А сам вновь развернул карту.

— Хочу посоветоваться, товарищ Капрэлян, — сказал он. — Если вы вывезете объект сюда, мы его все равно не сможем отправить в Туруханск. Полоса здесь крохотная, транспортная машина не сможет сесть. Козлов, командир вертолета, предложил дойти по реке до Туруханска. Сможете?

Капрэлян удивился:

— Это же полторы тысячи! Без дозаправки нельзя.

— В тайге сидит один человек. Он подтолкнул к этой идее — приказал гнать сюда еще вертолеты, и мы решили две промежуточные базы с горючим создать. Оленьи упряжки уже вышли из Туруханска. Вертолеты новые, наверное, будут не нужны?

— Мне хватит этого.

— Я тоже так думаю, — охотно согласился Ветров. — Так, может, через недельку и махнуть в Туруханск? Вдоль реки лететь, конечно, трудновато, но если впереди пустить Ан-2, чтобы тащил на хвосте? Как?

— Сначала вывезем «шарик» сюда, — сказал Капрэлян, — а потом и решайте.

— Хорошо, — вновь согласился Ветров. Капрэлян понял, что свою задумку тот будет отстаивать до конца. — Теперь еще один вопрос: Козлов требует, чтобы вы его взяли с собой. Не возражаете?

— Я с ним сам поговорю. Мне он не нужен…

— Конечно, но опыт Козлову пригодится, — настаивал Ветров, — в данном случае вам никто приказывать не может. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Да, несу полную ответственность, — улыбнулся Капрэлян. — Так и передайте по начальству: «Капрэлян сам принял решение».

— Вы уж извините, — Ветров смутился, — но в данном случае ни мы, ни Красноярск не можем дать разрешения на вылет…

— Я работал с таким грузом, — успокоил Ветрова Капрэлян, — опасность, конечно, есть, но не так уж велика, как кажется. А Козлова я должен предупредить… Будем считать этот вылет испытательным.

Разговор обоим был неприятен. Рафаил Иванович подумал, что будь воля самого Ветрова, наверное, тот, не раздумывая, сам поднял бы вертолет. Но как человек, получивший приказ еще раз напомнить Капрэляну об ответственности, которая ляжет на него в случае неудачи, он обязан был говорить на эту тему, которую, летчики обычно не затрагивают. Особенно перед вылетом.

Козлов ждал Капрэляна в кабине.

Они поняли друг друга с полуслова, и Рафаил Иванович не стал говорить о риске, об ответственности и обо всем остальном, что к их профессии, по сути, не имело отношения. А Козлов, хоть и немало был наслышан о знаменитом испытателе вертолетов, сразу почувствовал в Капрэляне товарища: громкие звания не имели никакого значения.

Эвакуация «шарика», как это и бывает в подобных случаях, заняла всего два часа и прошла гладко, без осложнений. Капрэлян легко поднял аппарат, завис над просекой, словно проверяя трос на прочность, а потом повел вертолет в Туру напрямик. Встретился на пути холмик, но машина послушно взяла вверх. «Шарик» висел неподвижно, не раскачиваясь.

Пожалуй, лишь Козлов по достоинству оценил мастерство испытателя. Остальным, в том числе и Палло, подумалось, что напрасно, наверное, вызывали из Москвы Капрэляна, — справились бы и сами.

На аэродроме летчик разъединил замок рановато, и «шарик» приземлился не мягко, а с глухим ударом, который привел в бешенство Палло, хотя с аппаратом ничего не случилось.

Произошла ссора, о которой позже Палло горько сожалел.

— Вам не изделия возить, а… — Палло подыскивал слова, — …а чугунные болванки. Бракодел!

Капрэлян обиделся на «бракодела», словечко-то не часто встречается в авиации. Вспылил:

— С этой обгорелой штуковиной ничего не будет! А вы, гражданин самозваный начальник, действительно правы: у меня дела поважнее, чем возить ваши железки!

Через два часа Рафаил Иванович улетел в Красноярск. Задание он выполнил, в Москве его ждала новая машина. Ее испытания надо было закончить к Новому году — график работы никто отменять не собирался.

Палло не провожал Капрэляна. Он попросил начальника аэропорта истопить баньку и, захватив с собой Ветрова и Комарова, отправился туда «поговорить о будущем».

Ветров сначала сопротивлялся: мол, не по-людски получилось с известным человеком. Но Палло резко оборвал его:

— То, что было, — позабыто. Нам работать надо, а не сантименты разводить. Ясно?

Спорить с ним было бесполезно, да и опасаться начал Ветров этого «эстонца» — лучше уж уступить ему.

В бане уже парился кто-то. На лавке лежала оленья шуба, галифе и гимнастерка без погон.

Палло недовольно поморщился, но смолчал. Дверь парной приоткрылась, и в щели показалось улыбающееся бородатое лицо. Палло узнал того мужичка, который прилетал вместе с Козловым в тайгу. «Метеоролог», — вспомнил он. Да, это был Мангулов.

— Что, прилипчивый я, как первый гнус? Да не дергайся, вижу, нос в сторону воротишь, — Мангулов говорил громко. Лицо раскраснелось, раздалось от пара и теперь казалось совсем круглым. — А разве без Мангулова настоящую баню сделаешь? На всей Тунгуске не сыщешь лучше, так что придется тебе мириться со мной… Зря косишься, эстонец, думал, с тобой кто из физиков или грамотных в нашем деле людей будет, но ошибка вышла. Раз так, значит, не вы мне, а я вам сгожусь. Ну, а если навяз сильно, то и в наше положение войди: сидим в тайге, на небо смотрим, за день двумя словами с женой перебросишься — и молчок. От людей отвыкать начинаешь, а тут ракета, вертолет, народу набилось в Туре столько, что на съезд больше не соберешь. Разве могу я у себя сидеть? Иди-ка лучше погрейся в баньку, эстонец. Она как раз созрела в пору, Мангулов свое дело знает, раз его просят.

Палло почувствовал себя виноватым перед этим человеком.

— Кажется, вы что-то необычное видели, — начал он.

— Успеется… — Мангулов подмигнул Ветрову. — Прогреться вам надо, а о своем я расскажу. Обязательно. За этим дело не станет.

Банька была истоплена и впрямь хорошо. Она напомнила Палло ту, теперь такую далекую, в его родном Тарту. Далекую — нет, не из-за расстояний, — что по нынешним временам полдня лету? Вот уже три года не мог он вырваться в отпуск, съездить к своим, порыбачить на озерах, попариться в баньке с отцом, потолковать с ним за бутылкой пива. На весь вечер уходили они в баню, там и о завтрашнем дне поговорить можно, и о видах на урожай, и о московской жизни сына. И душевный идет разговор, откровенный, мужской… Да, давно не видел отца, скучал по нему.

— Что, Эстонию свою вспомнил? — вдруг спросил Комаров, и Палло вновь удивился, как этот в сущности мало знакомый ему человек так точно угадывал его мысли.

— Нет, — не признался Палло. — В тупик загнал он меня, — Палло кивнул в сторону Ветрова.

— Не сможет сесть ваш транспорт, — повторил тот, продолжая прерванный час назад разговор, — даже если всех летчиков-испытателей призовете сюда, — уколол он Палло. — Ну, допустим, посадим машину, погрузим ваш «шарик», но сам господь бог не взлетит с такой полосы. И людей и технику угробим.

— А если я разрешение получу? — не сдавался Палло.

— Знаю, что ваша организация и этот самый Королев многое могут, — спокойно ответил Ветров, — уже убедился на собственной шкуре. Однако, во-первых, через технику не перепрыгнешь, а во-вторых, обидно, если вся работа коту под хвост. Рисковать надо уметь, но со смыслом… Лучше разрешение для Козлова получи: мол, есть ему полное доверие, а разные инструкции пока недействительны. Тогда твой «шарик» и до Туруханска доберется.

— Слышал я, что в Финляндии многие совещания в бане проводят, — рассмеялся Комаров. — И дела обсудят, и вымоются… Доля истины есть, Арвид, в его словах.

— Ветров из наших краев, соображает, — вмешался Мангулов.

— Ты мне характеристику не сочиняй, — вдруг обиделся Ветров. — Но если свой транспортник все-таки в Туру пригоните, я на нем полечу. Без себя не выпущу, это точно. На «Иле» сажусь здесь — каждый раз сопочке кланяюсь: спасибо родная, не погубила. Красивенькая она, когда с земли глядишь, а стоит точно по курсу. Отсюда-то далеко вроде до нее, а в самолет сядешь — сразу стеной перед глазами вырастает. Вот если бы ее убрать…

— Ты ему такие идеи не подсказывай. — Комаров улыбался. — Приведет сюда маленькую атомную бомбу и ахнет. Вот и нет твоей любимой сопочки. Имей в виду, за «шарик» этот обгорелый он горы свернет. Так что, пожалуйста, без идей. Ну, а к вертолетному варианту душа у него не лежит: боится, что побьют «шарик», пока до Туруханска доберемся.

— Даже Капрэлян и тот… — Палло не сдержался, выдал свое опасение. Не очень-то теперь он доверял вертолетчикам. — А может быть, санный поезд организовать? — неожиданно пришла ему новая мысль. — И по реке До Туруханска?

— Пожалуй, две — три сотни оленей потребуется, — заметил Ветров. — А это не в моей власти.

— Оленей достанем, — уверенно сказал Палло, — райком поможет, колхозы. Но так надежнее будет, верно? И метеоролог с нами до Туруханска, договорились?

— Можно и до Туруханска, — охотно откликнулся Мангулов. — Тысяча верст туда и тысяча обратно, это для таежника не концы. Но только не пойду я с вами на оленях, не пойду…

Мангулов замолчал, потянулся за ковшом, набрал воды и плеснул ее на раскаленные камни.

— Пожалуй, пока хватит… И никто не пойдет, — сказал он. — Не знаете вы Тунгуски нашей, а она река с норовом, озорная речка. И горячая, как этот пар. В два этажа лед на ней. Первый, что в начале зимы становится, ко дну ложится. Река по нему течет, а потом снова замерзает. Вот и получается пирог: лед, вода и снова лед. Верхний слой с промоинами. Через полсотни верст в одну из них ваш поезд и угодит. Да и оленей не прокормить вдоль Тунгуски. Сейчас снег тяжелый лег, глубокий очень. Человек и тот тонет, сами испытали. Так что лучше лета подождать, пароход придет обязательно — вода в этом году высокая будет. Ну, а если бы я на твоем месте был, эстонец, доверился бы Козлову. Он хороший человек, таких в тайге любят.

В наступившей тишине они услышали нарастающий гул. Палло, Комарову и Ветрову он был знаком. Мангулов удивленно посмотрел вверх, словно звуки доносились с потолка. Они разом выскочили в предбанник и начали судорожно одеваться.

Над Турой кружил тяжелый транспортный самолет, тот самый единственный Ан, который был специально приспособлен для перевозки кораблей-спутников.

Самолет сделал два круга над городом, а потом начал медленно снижаться. Ан заходил на посадку. На несколько секунд он скрылся из глаз за сопкой, и Палло машинально схватил Ветрова за рукав.

— Это единственная наша машина, — прошептал он.

— Если он не возьмет сейчас ручку на себя, то ее больше не будет. — Голос Ветрова сорвался. — И какой идиот приказал ему лететь?!

Ветров стряхнул руку Палло, отбросил тулуп и побежал. Он что-то кричал, но разобрать слова было невозможно, потому что прямо из сопки, как показалось Палло, выросла махина Ан-26. Самолет шел над самым аэродромом с выпущенными шасси, но летчик, очевидно, уже понял, что посадить машину не сможет. Ан-26 пополз вверх. Летчик начал второй заход.

Палло понял, куда бежит Ветров. Теперь он молил об одном: чтобы тот успел, прежде чем транспортник вновь скроется за сопкой.

Ан-26 опять начал снижаться. Вот он уже над рекой, еще небольшой поворот и… Самолет словно останавливается на месте, замирает на мгновение и резко уходит вверх. Он проносится над Турой, покачивает крыльями и исчезает. Даже звука двигателей не слышно.

— Как призрак, — вдруг слышит Палло. Рядом стоит побледневший Комаров.

— Если бы не Ветров, стал бы призраком, — говорит Мангулов. — Внушительный аппарат, таких не видали здесь. Теперь у эвенков новые легенды появятся, они любят их сочинять… А мы выскочили, шустро… — Мангулов рассмеялся. — Теперь и допариться можно без помехи.

Палло не ответил. Он застегнул куртку — мороз начал прибавлять — и, не оглядываясь, зашагал к зданию аэропорта.

— Закрывай, таежный человек, свою парную. — Комаров протянул руку Мангулову. — Банька получилась отменной. Век не забуду. Прощай.

Мангулов растерянно глядел им вслед. Он взял пригоршню снега, хлестнул им по лицу. Иголки больно укололи кожу.

— Ночью до пятидесяти дотянет, — сказал он вслух, — завтра уже баню не прогреешь.

Мангулов взглянул на удаляющиеся фигуры Палло и Комарова, хотел окликнуть их, но раздумал. Постоял еще немного, а потом вернулся в баню. Топил ее на совесть — не пропадать же добру.

* * *

Никто не видел его усталым, измученным, опустошенным. Даже секретарша. Впрочем, не предупредив, она никогда не входила в кабинет.

В том гигантском ракетно-космическом механизме, в котором работали десятки заводов и институтов, испытательных полигонов и стартовых комплексов, не должно случиться ни единого сбоя, потому что до пуска Гагарина оставалось всего четыре месяца. Нет, пока даже он, Главный конструктор, не мог назвать точную дату, когда именно прозвучит ставшее потом таким знаменитым «Поехали!». Четыре месяца? Пожалуй, в этот первый день нового, 1961 года, если бы кто-то сказал об этом сроке, он бы услышал категоричное: «Не фантазируйте! Работать необходимо, только работать!»

Надо было изготовить, испытать, запустить, проверить в реальном полете два корабля-спутника и не получить ни единого замечания. Два! И только потом — третий, с человеком… Два корабля-спутника еще.

«А группа Палло что-то там возится», — недовольно подумал Королев, хотя сразу же остановил себя: сам когда-то побывал в таких краях… Это не Подмосковье. К тому же, безусловно, Арвид делает все возможное…

На столе лежала телеграмма:

«Срочно нужен спирт. Нечем заправлять вертолет. Ни Красноярск, ни Туруханск не дают. Палло».

Королев улыбнулся. Вовремя пришла телеграмма. Как раз первого января.

Он представил себе, как сейчас снимет трубку и скажет насчет этого спирта, и наверняка уже завтра над ним будут подшучивать: «А Королев-то к празднику потребовал двести литров спирта. Аппетит же у него…»

Странно, не похоже на Палло — он не сообщил, что спирт нужен для системы противообледенения. Неужели подумал о его, королевском, прошлом? О тех самолетах, об авиации. Впрочем, наверняка так и есть. Вышли они из авиации, выросли с ней, и хоть сейчас совсем другими машинами занимаются, а самолеты где-то рядом, и в памяти и в душе…

И не только у него. Ночью встречали Новый год, как обычно, в старой компании — только самые близкие друзья и соратники. Сели за стол за десять минут до двенадцати, подняли тост за минувший год. В общем-то, шестидесятый получился неплохим, хотя мог быть и лучше. А когда часы пробили полночь, встал Келдыш. Говорили о нем, что немногословен, суров, суховат. Но те, кого он считал друзьями, видели его иным — веселым, оживленным, разговорчивым. И не только на этих встречах в канун Нового года, но и на пусках.

— За космический год! — сказал Келдыш. — И за полет человека!

Они чокнулись бокалами с шампанским и замолчали. Разом все. Каждый представил себе, как это будет.

А потом завели музыку. Королев дважды станцевал с женой.

Постепенно, как это бывало и раньше, образовалось две группы. Мужчины начали «праздничное рабочее совещание», хотя каждый раз договаривались, садясь за стол, что сегодня ни слова о делах. Ну, а жены — о своем. Они давно уже привыкли к этому сценарию праздничных вечеров. Изменить его было невозможно.

Королевы вернулись домой около трех. А в десять Сергей Павлович уехал на работу. В такие дни — выходные и праздники — он вызывал к себе тех, с кем в рабочие будни не удавалось встретиться, не хватало времени. Вот и сегодня должны приехать инструкторы космонавтов и один из ученых, который обязательно хотел побеседовать с Главным. Королев машинально назвал ему дату — 1 января, а сейчас подумал, что этот астроном из Тарту, наверное, провел новогоднюю ночь в поезде, и почувствовал себя виноватым перед человеком, которого он еще ни разу не видел.

Минутное сожаление так же незаметно ушло, как и раздражение от телеграммы Палло о спирте, хотя Сергей Павлович прекрасно понимал, что тот просит о необходимом. Просто время было неудачное.

Королев снял трубку кремлевского телефона и позвонил в Совет Министров. Он услышал знакомый голос. Его собеседник еще недавно работал у них в КБ.

— Мне нужна бочка спирту, — сказал Королев, — надо отправить ее в Туру. Для вертолета.

— Хорошо, Сергей Павлович.

— И еще. Поднажми на смежников… И с Новым годом тебя! До свидания.

Он еще раз взглянул на телеграмму.

«А Палло тоже из Эстонии, — подумал он. — Интересно, похож ли тот, из Тарту, на него?»

Он устало закрыл глаза. Недосыпание последних месяцев и минувшая ночь все-таки сказывались. Наверное, надо отдыхать. Ему уже не двадцать, когда двух-трех часов хватало для сна. И эта накопившаяся усталость рано или поздно скажется. Да и головная боль появляется все чаще, секретарша уже запаслась анальгином — нет-нет да и понадобится.

Включил селектор.

— К вам товарищ Виллманн из Тарту и инструкторы, — доложила секретарша.

Королев встал, встряхнулся, словно сбрасывая с себя какой-то тяжкий груз, и направился к двери. Он распахнул ее резко, вышел в приемную.

Его ждали трое. Одного, грузного, высокого мужчину, он раньше не встречал. «Виллманн», — подумал Королев.

— Проходите, — пригласил он сразу всех и, обращаясь к секретарше, добавил: — Я переключу на вас телефоны. Соединяйте только в крайнем случае… И чай, пожалуйста.

Королев шагал по кабинету, молчал. Виллманн и инструкторы наблюдали за ним. Им казалось, что Главный забыл о них, думает о чем-то другом. Оба инженера, которые преподавали будущим космонавтам навигацию и конструкцию корабля, работали в КБ уже несколько лет, они знали, что в этом кабинете разговор обычно начинает хозяин. Виллманн же был немного удивлен такой встречей, он рассчитывал поговорить с Королевым с глазу на глаз. И об этом просил его по телефону.

— Пейте чай, — нарушил тишину Королев, — простынет.

— Спасибо, — откликнулся Виллманн, — но я сейчас не хочу…

Королев удивленно взглянул на него. Виллманну показалось — осуждающе, и он сразу же добавил:

— Впрочем, я еще способен на один стакан…

Королев улыбнулся. Он заметил растерянность гостя, а поразило его другое: сильный акцент Виллманна. «Нет, это не Палло», — пришло ему в голову, и эта мысль расстроила Главного.

— Я не имею права вас заставлять, — резко сказал Сергей Павлович, — вы настаивали на встрече — я готов вас выслушать.

— Не знаю, можно ли говорить сейчас… — растерялся Виллманн. — Моя просьба касается закрытых проблем… Очень закрытых…

— Несекретными делами мы пока не занимаемся, — рассмеялся Королев, — но в этом кабинете можно говорить все. Вы недавно из армии?

— Как вы догадались? — удивился Виллманн. — Да, я перешел на научную работу, хотя начал ею заниматься, когда был кадровым военным.

— В каких войсках?

— В артиллерии. Майор.

— А я сразу подполковника получил, — усмехнулся Королев. — Правда, теперь уже генерал, наверное… Точно не знаю.

К нему вернулось хорошее настроение. В такие минуты Сергей Павлович любил шутить, иронизировать, смеяться. Это хорошо знали в коллективе. Но Виллманн не понял юмора Королева и обиделся.

— Я отвоевал от первого до последнего дня, — резко сказал он. — Нам на фронте так быстро званий не давали.

Слова Королева задели его. Виллманну показалось, что «майор» прозвучало для хозяина этого кабинета слишком уж низким званием.

Королев заметил обиду Виллманна, но обращать внимания на нее не стал. Его беда, что не понял шутки и не принял того тона разговора «в легком стиле», который так импонировал Сергею Павловичу.

Но здесь были его сотрудники, и они сразу же пришли на помощь.

— Если у товарища от нас есть секреты, — заговорил Севастьянов, — я готов добавить к ним новые… Можно, Сергей Павлович?

— Только самые важные, — подхватил Королев.

— Итак, ход подготовки полета человека, — продолжал Севастьянов. — Наш курс они полностью усвоили. Мы с Аксеновым, — он кивнул в сторону соседа, — провели своеобразную зачетную сессию. Нет, не экзамены, но спрашивали по всем статьям…

— Выделить можете кого-нибудь? — перебил Королев.

— Трудно. Каждый из группы подготовлен хорошо.

— А Гагарин вам нравится?

— Он планируется? — вмешался Аксенов.

— Пока никто не планируется! — перебил Королев. — Каждый из них.

— Мне очень импонирует Гагарин, — сказал Севастьянов. — И кажется, его сами кандидаты выделяют. Как-то вокруг него группируются…

— Они у меня были недавно. Приходили со своеобразным соболезнованием. — Королев замолчал, подошел к карте. — А собачку мы спасли…

— Как? — Аксенов даже вскочил.

— Да, да, жива и, представьте себе, здорова. — Королев торжествующе посмотрел по очереди на всех троих. — А контейнер сейчас здесь, — он ткнул пальцем в карту, — город называется Тура…

— Там мы предполагаем создать станцию наблюдений за серебристыми облаками. Очень удобный район, — вдруг заметил Виллманн.

Все удивленно взглянули на ученого из Эстонии. Какие серебристые облака, когда речь идет о таком событии?! Вот чудак-то…

— …И Палло пытается его оттуда вытащить, — продолжал Сергей Павлович. — Это нелегко, там сейчас более сорока градусов и очень глубокий снег… Впрочем, в группе скажите, что и аварийная посадка возможна, поэтому так и готовятся они тщательно… Ну, теперь, товарищ Виллманн, ваши секреты, своими мы уже поделились, — неожиданно заключил Королев.

— Меня интересуют серебристые облака. — Виллманн говорил спокойно, словно читал лекцию студентам. — Они появляются на высоте восемьдесят километров… Это или кристаллики льда или метеоритная пыль, пока точно не установлено. Уже год мы ведем систематические наблюдения. Привлекли школьников в различных городах республики, студентов Тарту, метеорологов. Предполагаем создать наблюдательные станции в стране. Но это только наземные наблюдения. Раньше считалось, что серебристые облака — очень редкое явление, однако это не так. Их можно видеть часто, нужен только опыт. Но без ракетных исследований нам не обойтись. И поэтому я здесь.

— Сейчас я вам помочь не могу, — заметил Королев.

— Можете, Сергей Павлович, — возразил Виллманн. — Я прошу дать мне результаты тех ракетных исследований, которые вы уже провели.

— Что вы имеете в виду? — удивился Королев.

— Данные о запусках ракет с натриевыми облаками.

Сергей Павлович вспомнил теперь. Да, несколько лет назад был проведен такой эксперимент. Запускали несколько ракет. На разных высотах они выбрасывали искусственные облака. Те медленно плыли над землей, ракетчиков интересовала скорость их передвижения.

— Думаю, что к серебристым облакам тот эксперимент не имеет отношения, — заметил Королев. — Нам нужны были данные для пусков межконтинентальных ракет, а скоростей ветра на разных высотах мы не знали… Кстати, откуда вам известно об этой работе?

— Неофициальные данные, — смутился Виллманн.

— Странно… — Королев нахмурился. — Впрочем, с этим разберемся потом… Наверное, я вам сейчас помочь не смогу. — Сергей Павлович сделал ударение на слове «сейчас». — Немного подождите, и тогда будем работать вместе. Вы, я, они, — он показал на Севастьянова и Аксенова. — Нет, я не фантазирую. Будут летать специалисты в космос, инженеры, ученые. Изучайте тогда свои серебристые облака. И готовьте для них научную программу, толковую, разнообразную. Это не далекое будущее, а, повторяю, близкая реальность.

Королев, как всегда, увлекся. Он любил говорить о будущем космонавтики.

— Давайте немного помечтаем вместе, — продолжал Сергей Павлович. — Большой корабль, в котором уходят в космос, к примеру, они — Севастьянов и Аксенов. Работают на орбите многие недели, смотрят на нашу Землю со стороны. Что-то им не ясно. Сразу консультируются с вами, товарищ Виллманн. Разве это не заманчиво?

— Конечно.

— А сейчас не могу помочь… Впрочем, одну минуту… — Королев сел в кресло, достал из ящика несколько листков бумаги. — Вот слушайте:

«Местный метеоролог сообщил, что наблюдал какое-то явление. Непонятное свечение. Может быть, вход аппарата в плотные слои?»

Нет, это не вход, Палло ошибся. А может быть, ваши облака?

— Зимой мы их не наблюдаем, — ответил Виллманн.

— А если это впервые? — Королев улыбался. — Не пренебрегайте, пожалуйста. Я отдам распоряжение, чтобы вам в Тарту прислали подробное описание.

— Спасибо.

— Пора прощаться, — Королев протянул руку Виллманну. — Я должен уезжать. Вы еще побеседуйте с ними, — он показал на Севастьянова и Аксенова, — расскажите им поподробнее о ваших облаках. — Он повернулся к инженерам: — А вы мне подготовьте отчетик. Срок — три дня. До свидания. Все торопливо направились к двери. Королев набрал номер телефона.

— Да, это снова я, — сказал он. — Есть утечка информации о наших работах… Нет, откуда я узнал, докладывать не буду. К счастью, человек надежный. Но проверьте повнимательнее вашу систему. Плохо работает. О том, что мы готовим, о сроках пусков никто не должен знать. Подчеркиваю: никто.

День был слишком короток. За два часа они успели «прыгнуть» всего на 100–150 километров, и вновь начинались долгие часы ожидания нового рассвета.

Палло летел на Ан-2 впереди.

— Будешь показывать дорогу, — сказал Козлов. — Мне нужно знать, что по курсу.

Так и решили. Если река сворачивала вправо, Палло высовывал руку в правое окно и отчаянно махал ею. Козлов начинал готовиться к виражу. Машина была непривычно тяжелой, и Козлов еще при первом вылете понял, что она не простит ни малейшей оплошности. Он вел ее осторожно, словно это был его первый самостоятельный полет.

На коротком тросе висел «шарик». Они сняли с вертолета все лишнее: решетки, облицовку, дополнительные баки. И тем не менее каждый раз, когда Козлов отрывал «шарик» от земли, он почти физически ощущал, насколько тяжел груз. Вертолет мелко дрожал от напряжения, и Козлову иногда казалось, что машина скоро не выдержит.

Сотня километров из полутора тысяч… Немного, конечно. Но очень быстро подступала ночь, и, когда крутые берега Тунгуски начинали сливаться с небом, Козлов заставлял вертолет замирать в воздухе и ждать, пока не приземлятся «Аны».

Палло выскакивал первым из самолета и сразу же начинал подавать сигналы Козлову. Тот осторожно снижался и, когда «шарик» касался земли, освобождал замок. Вертолет чуть подпрыгивал вверх, и снежная метель, рожденная его винтами, кружила еще сильнее. Обычно вертолет садился в центре ее.

Но пожалуй, самое опасное — сцепка «шарика». Механик забирался на него, брал в руки замок и ждал, пока над ним зависнет вертолет. Что происходит внизу, Козлов не видел. Палло подавал ему знаки, и летчик прижимался к земле, каждый раз боясь, что всего одно неверное движение — и те полтора метра, что отделяют машину от «шарика», окажутся чуть меньше… Палло поднимал руку вверх — и Козлов поднимал машину, а механик отскакивал в сторону.

— Спасибо, культурно взял, — после полета благодарил механик Козлова. Завтра он снова повторит эту фразу, а летчик вновь ничего не ответит, потому что на рассвете ему предстоит зависать над этим самым «шариком» и между махиной вертолета и землей в снежной метели будет суетиться человек, пытаясь соединить трос. Впрочем, он уже натренировался. На эту операцию в первое утро ушло полчаса, а потом механик долго сидел на снегу, потому что его била нервная дрожь и он никак не мог с ней совладать.

— Теперь я буду соединять, — подошел к нему Палло, но механик зло поглядел на него, стыдясь своего состояния, и сказал:

— Опекунов мне не надо, сам справлюсь. Ишь добренький нашелся…

Палло отошел в сторону, спорить не стал.

Назавтра механик справился с замком быстрее.

— Видишь, — не преминул он сказать Палло, — теперь лучше получается. А вчера что-то неважно себя чувствовал…

— Извини… — Палло протянул руку. — У меня нервы сдали.

— Я заметил это. — Механик отвернулся. — Долететь бы без приключений, — добавил он.

Но им не повезло.

Небо начало проясняться. Огненные дуги становились все ярче, пока не заняли всю северную часть небосклона. Они словно вырастали из сопок, уходили ввысь, и эти ярко-красные столбы поражали своей красотой и мощью.

Ночевали они в школе поселка. Были каникулы, и деревянный дом пустовал. Эвенки принесли несколько вязанок дров, сгрузили их в классе. Потом сдвинули четыре парты, стоявшие в центре комнаты, и бросили на пол два десятка оленьих шкур.

— Теперь и зимовать можно, — заметил бригадир охотников и исчез столь же неожиданно, как и появился.

Палло с крыльца школы любовался полярным сиянием.

— Неплохая иллюминация? — услышал он. Сзади стоял Козлов. — Впервые, наверное?

— Красиво, — ответил Палло.

— Это для поэтов, — заметил Козлов. — А для нас хуже некуда.

— С радиосвязью плохо?

— Без нее переживем, — отмахнулся летчик, — но теперь похолодает. Туруханск и Тура обещают за пятьдесят… Лететь не сможем. Я уже распорядился, чтобы не грели машины…

— Может, обойдется? — не сдавался Палло. — Полпути осталось, дотянем.

— Нет. Рисковать нельзя. Шли на пределе. У вертолетов ограничение — минус сорок, у «Анов» — на пять градусов ниже. Теперь будем сидеть и ждать погоду. — Козлов хмуро усмехнулся: — Да, да, ждать погоду… Как в той присказке…

Палло попытался вспомнить, о какой присказке говорит Козлов, но не смог. Огнем полыхало небо, и слова летчика доносились откуда-то издалека.

Морозы стояли неделю. Пришлось установить круглосуточное дежурство у печи. Она остывала так быстро, что к утру вода в ведре покрывалась слоем льда. Дров было достаточно. Изредка появлялись эвенки, привозили продукты и дрова и молча исчезали. Только потом, в Туруханске, Палло узнал: среди оленей начался падеж и все население ушло к ним на помощь. Вот почему за неделю никого в крошечном поселке они так и не увидели.

10 января Мангулов передал из Туры:

«Потепление до 35–40 градусов. Возможны туманы».

Телеграмма обрадовала и огорчила. Вынужденное безделье затянулось, теперь можно продолжать путь. Но туманы?

— Ничего, как-нибудь проскочим. — Кажется, впервые за эти дни Козлов улыбнулся. — Теперь подняться бы…

И вновь он оказался прав. Лыжи самолетов вмерзли в лед. Да и запустить моторы обоих «Анов» и вертолета не удавалось.

Сначала из Туруханска привезли бензиновый подогреватель. Но работал он неустойчиво, при таком морозе бензин загорался плохо. И эта бестолковая возня с подогревателем окончательно вывела из себя Козлова. Он не отходил от рации и отчаянно ругался с авиационным начальством сначала в Туруханске, а, потом и в Красноярске.

Еще два дня прошло. Они сняли со столбов провода, подвели их к самолетам и стали ждать, когда из Туруханска, наконец, привезут электроподогреватель.

Потом пришлось пилить лед. Трос, который заменял пилу, рвал рукавицы. Чуть зазеваешься, он намертво приваривался сквозь дыры к ладоням. Отрывали трос уже с кожей. Палло израсходовал весь запас бинтов и йода, а подогревателя все еще не было.

Мороз постепенно спадал. Прогноз Мангулова оправдывался, и Палло вновь пожалел, что при первой встрече так сурово обошелся с метеорологом. Правда, когда пришла телеграмма от Королева с просьбой подробнее рассказать о явлении, так беспокоившем Мангулова, Палло добавил от себя несколько слов:

«Извините, что тогда погорячился. Очень прошу подробный рассказ об увиденном направить в Тарту, в Институт астрофизики, Виллманну. Рад был нашей встрече».

Мангулов немало удивился такому посланию. Во-первых, он давно уже забыл, каким образом обидел его эстонец, а во-вторых, осведомленность Москвы о нем, Мангулове, льстила самолюбию. Он догадался, что Палло сыграл здесь определенную роль, и непривычно для себя ответил коротко:

«Сделаю. Спасибо».

Дни стояли отменные, лететь бы только, уже в Туруханске давно были бы, но выстуженные моторы молчали. Подогреватель привезли, когда над Тунгуской начали опускаться туманы.

Туман преследовал их до Туруханска. Последний час полета шел практически вслепую. Левый берег реки уже не был виден, Козлов с трудом различал очертания берега справа. «Аны» ушли вверх и чуть в сторону от реки. Палло попробовал возразить, но из Туруханска пришел категорический приказ: не рисковать. Дважды, когда очертания берега пропадали совсем, Козлов уже протягивал руку к ключу, чтобы отцепить «шарик». Другого выхода не оставалось: над землей туман был еще гуще и сесть уже было невозможно. Но к счастью, впереди вновь светлело. Козлов вытирал вспотевшую ладонь о колено и вновь прижимал вертолет к правому берегу.

«Мы дойдем, если хотя бы немного повезет», — сказал две недели назад Козлов начальнику авиаотряда, когда они еще собирались в путь. Тогда из Москвы пришло разрешение на этот полет. Правда, в конце телеграммы была приписка:

«Сбрасывайте аппарат, если возникнет опасность для жизни».

Неужели эта минута пришла?

Сегодня Козлов летел один. Механика отправил на «Ане». Словно знал, какой будет туман. Наверное, он отцепил бы этот злосчастный «шарик», будь это не в двух десятках километров от Туруханска, а в самом начале.

Год спустя такой же полет кончится иначе. Козлов будет вывозить оборудование геологической партии. И вновь туман над Тунгуской. Но тогда он не выпустит летчика. Его похоронят на берегу реки, и погнутый винт вертолета станет ему памятником…

Палло не успеет подробно рассказать Королеву о своей экспедиции. В самом начале разговора зазвонит телефон, и Сергея Павловича вызовут на совещание в ЦК партии.

— Срочно подготовьте отчет, — успеет сказать Королев, — и дайте мне фамилии всех, кто принимал участие в работе. И ваши соображения, кого следует отметить. Только прошу конкретно: фамилия, имя, отчество и по какому ведомству. Добьюсь для них премий… А сами начинайте готовиться к запуску трех кораблей-спутников. Сначала собачки и манекены, а на третьем — человек…

— А как мне объяснять, где был? — спросит Палло.

— Если друзья будут расспрашивать, говорите: за тунгусским метеоритом летал. — Королев рассмеется.

Палло увидит Главного конструктора только через два месяца, в канун запуска Юрия Гагарина.

— Обойдемся без нерасчетной траектории, — скажет ему Королев.

Потом Палло часто будет вспоминать эти слова, потому что. ему одному из первых доведется обнимать после возвращения из космоса и Юрия Гагарина и Германа Титова.

А экспедиция на Тунгуску станет легендой. Через пятнадцать лет в одном из журналов появится статья об организации вертолетной экспедиции в район Подкаменной Тунгуски за космическим кораблем инопланетчиков.

Палло, прочитав эту статью, будет долго смеяться, а потом спрячет номер журнала среди документов и записей, относящихся к 1960 году. Все-таки в музее теперь Арвид Владимирович работает — пригодится журнал…

Виллманн просыпается рано, до восхода солнца. Выходит на балкон и долго стоит, всматриваясь в посветлевшее небо.

Когда из-за горизонта появляется красный диск солнца, Виллманн возвращается в кабинет, садится за письменный стол — редактирует очередную статью для научного сборника, анализирует итоги только что закончившегося эксперимента в лаборатории или пишет отзывы на работы коллег, которых с каждым годом становится все больше.

В восемь утра он уже у себя в отделе, приглашает сотрудников и уточняет программу на сегодняшний день. Так уж принято в отделе космических исследований Института астрофизики и физики атмосферы Академии наук Эстонской ССР, и этот сложившийся за много лет распорядок работы меняется редко, к нему привыкли. И пожалуй, никто из молодых да и опытных сотрудников отдела’ не задумывается: а зачем их руководителю нужно вставать так рано? Неужели не хватает дня?

Вечерами Виллманн тоже выходит на балкон. Он провожает солнце и еще четверть часа стоит молча, вглядываясь в даль.

Два — три раза в год он получает вознаграждение за свое терпение.

Появляется тонкая светящаяся полоса. Она становится ярче, зримей. Словно мириады серебристых огоньков вспыхивают в потемневшем небе, они переливаются, сверкают, растягиваются во всю ширь. Их непостоянство создает иллюзию игры, в которой участвует и земля, и небо, и спрятавшееся за горизонтом солнце.

«Наблюдатель осматривает небесный свод каждые пятнадцать минут с целью установить наличие или отсутствие серебристых облаков. Наблюдения ведутся два раза в день — во время утренних и вечерних сумерек. Серебристые облака легко спутать с освещенными перистыми облаками, со следом от самолета, с полярным сиянием… По окончании месяца книжка с результатами наблюдений высылается в Институт физики и астрономии АН Эстонской ССР (г. Тарту)»

— так гласит инструкция, в создании которой принимал участие и Ч.И.Виллманн. Вот уже два десятка лет, как она стала документом для метеорологов и геофизиков, которые работают на сотнях станциях страны, в Арктике и Антарктике, на экспедиционных судах Академии наук СССР. С 1 марта и по 1 ноября они проводят патрульные наблюдения, а свои записи отправляют в Тарту, где находится Мировой специальный геофизический центр по серебристым облакам.

Нет, конечно, необходимости самому Виллманну искать эти самые облака — со всего света стекается так много информации, что с ее обработкой едва справляется электронная вычислительная машина, да и что прибавишь теперь одним наблюдением, если за серебристыми облаками охотятся даже космонавты? Но Виллманн помнит иные времена, не очень далекие… Память все чаще возвращается к прошлому: наверное, возраст, все-таки за, пятьдесят… Проверяешь себя временем: теперь-то ты не имеешь права на ошибку, ведь десятки людей верят в тебя, в твой опыт, в умение предвидеть события завтрашнего дня.

Да, выходит на балкон и смотрит вдаль… Но только ли облака ищет он? Наверное, не надо обманывать себя — теплится в душе тоска о море, та детская мечта, которая прошла через жизнь и не умирает. Дети подрастают. Шестеро их у него. Старшие уже спрашивали: «Пап, а ты хотел стать ученым?»

— Капитаном дальнего плавания, — отвечал им Виллманн. А потом приходилось объяснять, почему так и не стал моряком. Трое подрастут и тоже зададут этот вопрос. И опять придется говорить о жизни, а значит, и о войне.

Война… Ему выпала она с первого дня до последнего. На море и на суше, на передовой и в тылу. На севере и на юге. Его военной биографии с избытком хватило бы на взвод. И когда Виллманн начинает рассказывать об обороне Таллина — он был матросом на сугубо пассажирском пароходике, — фронтовики с уважением глядят на него: немногие выдержали этот ад. Потом блокада Ленинграда. Работа на Кировском заводе. В сорок втором — Дорога жизни. Тут комментарии не нужны. На Большую землю попало всего несколько человек из команды, остальные не выдержали той первой блокадной зимы… Плавал на Каспии. Возил в Астрахань из Баку нефть. Как раз фашисты рвались к Сталинграду и на Кавказ. Выстоял Сталинград, отбросили врага. А тут и весть хорошая пришла: формируется эстонский корпус. Виллманн сразу к военкому: «Хочу добровольцем!» Младшим сержантом попал под Великие Луки. Стал наводчиком орудия, потом командиром. Нарва. Форсирование Чудского озера. Освобождение Таллина. И наконец, ночной бой на Сааремаа. Всего пятеро из тех, кто начинал с ним под Великими Луками, дошли до Победы.

В автобиографии он пишет коротко о дальнейшем:

«После войны остался в армии. Закончил артиллерийскую академию. Майор. Потом учился на математическом факультете, параллельно занимался физикой. Сделал ряд работ, докладывал о них на научных симпозиумах и конференциях. В 1956 году начал работать в Таллинской обсерватории».

Обычно рассказ о своей жизни он умещает на одной страничке. Ужасно мучился, когда говорили, что надо написать хотя бы полторы, — кажется, к представлению на госпремию Эстонии готовили. Так и не смог выполнить просьбу. Другое дело, если бы о серебристых облаках поговорить. Тут много любопытного и неясного.

Приехал однажды из Москвы сухощавый паренек. Кандидат в космонавты. Ну, а своим сотрудникам Виллманн его представил как инженера.

Любознательным был будущий космонавт. Засыпал вопросами.

— Когда начали заниматься этой проблемой? — спросил он.

— Нам придется вернуться в прошлое столетие, — улыбнулся Виллманн. — Еще в 1885 году астроном Эрнст Гартвич одиннадцать раз видал серебристые облака. Так что в обсерватории Тартуского университета наблюдения ведутся давно. Ну, а я занимаюсь этой проблемой с 1957 года. Начали вести наблюдения по республике. Затем и по стране. В шестьдесят четвертом в Тарту был создан Мировой центр.

— Нельзя ли познакомиться с отчетами и материалами? — попросил гость.

Виллманн выложил на стол объемистые папки. Инженер начал внимательно просматривать их.

— Любопытно, — вдруг сказал он. — Даже невероятно!

— Что именно?

— Вот это сообщение… — Инженер протянул листок с записями.

Виллманн прочел вслух:

«Э.Крээм и Ю.Туулик, имеющие опыт трехлетних наблюдений за серебристыми облаками, студенты Тартуского университета, выехали из Таллинского порта 12 апреля 1961 года на судне «Иоханнес Варес» Эстонского рыбного флота. Маршрут: Балтийское море — Северное море — Северная часть Арктики — остров Ньюфаундленд и обратно. Цель: наблюдение за серебристыми облаками. Дважды, 20 и 21 апреля, они их обнаружили. К сожалению, чаще была пасмурная погода…»

— Обычное сообщение, — заметил Виллманн. — Таких в этих папках тысячи…

— Дату, дату поглядите. — Кандидат в космонавты рассмеялся. — 12 апреля. Как раз в день старта Гагарина.

— О космосе мы начали мечтать раньше, — вдруг заметил Виллманн. — За три года на территории СССР было зарегистрировано 83 случая появления серебристых облаков. Мы определили размеры частиц, их характеристики. Проводили ракетные исследования, но они помогли мало: это то же самое, что зондировать сердце с помощью скальпеля… Короче, данных было много, но природа облаков неясна. Нужен взгляд сверху.

— Приборов ведь нет…

— Пока нет, — согласился Виллманн. — Нужно будет — сделаем. Название «Микрон» вам нравится? А мы уже продумали, какая аппаратура потребуется на борту корабля. Но главное — увидеть их с орбиты, обнаружить. А это пока не удалось ни одному космонавту, ни нашему, ни американскому.

— Да, Сергей Павлович говорил нам об этом. И еще о каком-то метеорологе из Туры…

— Мы обращались к Королеву за помощью, — подтвердил Виллманн. — Пытались заинтересовать его… А метеоролог — его фамилия Мангулов — регулярно передает нам свои наблюдения. Неужели Королев и это помнит?

— А почему же я здесь? — удивился гость.

Шел 1965 год. Чарльз Виллманн и Виталий Севастьянов, приехавший в Тарту, долго обсуждали, как именно обнаруживать серебристые облака в космосе.

Оператор Центра управления принял необычное сообщение с «Салюта-4».

— Видим блестящий холодный свет, — передавал Петр Климук, — он переливается так красиво… Облака тянутся сплошной линией от Урала до Камчатки, до самого восхода солнца… Они не вращаются с атмосферой, а держатся на каком-то расстоянии от солнечного диска… А сейчас мы видим как бы в профиль: верхняя граница очень четкая, а нижняя размытая, толщина всюду разная…

— Подробнее запишите свои наблюдения, — передал оператор Центра. — Сфотографируйте их.

После отбоя, как обычно, Виталий Севастьянов пристроился у иллюминатора и раскрыл свой дневник.

«2 июля 1975 года. Среда, 40-е сутки полета, — записал борт-инженер «Салюта-4». — Вчера вечером и сегодня мы наблюдали еще одно чудо природы — серебристые облака. Эти облака находятся на высоте 60-70-80 километров. Природа их полностью неизвестна. Во многом они загадочны. На всей Земле их наблюдали не более тысячи раз. И вот мы наблюдаем их в космосе. Впервые. Мы действительно первооткрыватели. Тщательно наблюдаем, записываем, надиктовываем на магнитофоны, зарисовываем. С Земли приняли экстренное сообщение: разрешают нам в тени Земли провести ориентацию станции в сторону восхода Солнца и, обнаружив серебристые облака, провести их исследование спектральной аппаратурой и фотографированием.

Мы все выполнили с успехом.

Очень довольны мы, довольна и Земля. Сегодня говорили с Рубином-2 — это Константин Петрович Феоктистов. Он в этом полете один из руководителей программы работ. Он доволен результатами. Мы же обещали стараться.

Серебристые облака завораживают. Холодный белый цвет — чуть матовый, иногда перламутровый. Структура либо очень тонкая и яркая на границе абсолютно черного неба, либо ячеистая, похожая на крыло лебедя, когда облака ниже венца. Выше венца они не поднимаются.

Венец — это светящийся слой повышенной яркости вокруг Земли на определенной высоте над ночным горизонтом. Иногда он лучится… Лучистый венец нашей голубой планеты…»

После возвращения Севастьянов показал эту запись Гречко: первой экспедиции «Салюта-4» повезло меньше. Георгий не видел серебристых облаков.

Потом оба бортинженера изучали снимки. Некоторые из них получились неплохо.

А через несколько дней Георгий Гречко уехал в Тарту. Из лаборатории не вылезал: «Микрон» изучил досконально и с серебристыми облаками разобрался.

Перед отъездом сказал Виллманну:

— Теперь они от меня не ускользнут. Дайте только возможность попасть туда. — Георгий махнул вверх рукой.

Они оба рассмеялись. И ни Виллманн, ни сам Гречко не догадывались, что спустя всего несколько месяцев им предстоит необычная встреча.

— Извините, Чарльз Иоханесович, — вдруг услышал Виллманн, — я попросил пригласить вас в Центр управления, чтобы уточнить данные для съемок… Как доехали?

— Спасибо, Георгий Михайлович, — ответил ученый, — нам попроще, чем вам. Все-таки на земле… Мы рекомендуем снимать с двумя выдержками…

Между Землей и космосом завязался оживленный разговор.

Шла третья неделя полета Юрия Романенко и Георгия Гречко, первая экспедиция «Салюта-6» обнаружила серебристые облака над Южным полюсом.

В мае вечера бывают по-летнему теплые. Вместе с Виллманном мы проводили солнце, но уходить с балкона не торопились.

— Предварительную обработку съемок Гречко и Романенко мы закончили, — рассказывает Виллманн, — очень любопытные результаты. Вместе с космонавтами будем докладывать о них на международных конференциях, да и статью к публикации подготовили. Кстати, попробуем впервые прогнозировать появление серебристых облаков. Так сказать, предскажем, когда именно они появятся. — Виллманн умолкает, задумывается. — К счастью, теперь у нас появилась хорошая возможность быстро проверить гипотезу: для новой экспедиции на «Салюте-6» выдали необходимые рекомендации. После возвращения Владимира Коваленка и Александра Иванченкова мы сможем определить, насколько верны наши выводы… Так что экран между космосом и Землей, как называют часто серебристые облака, теперь уж не столь загадочен.

Он вновь молчит. Смотрит вдаль, думает о своем. Об облаках? О войне? О своей детской мечте стать моряком? Не знаю…

— Вспаханное поле… — вдруг говорит Виллманн.

— Что?

— Юрий Гагарин сказал, что космос напоминает ему вспаханное поле, засеянное зернами — звездами. Не правда ли, точно подмечено?

Загрузка...