Мир приключений, 1989 (№32)

Глава 1

Бишу была ранена и бежала в родное логово, чтобы в нем умереть.

Пуля прошла немного выше ее правого плеча, скользнула по ключице, расщепила ребро и засела глубоко в толще мышц.

Бишу инстинктивно рванулась под прикрытие пятнистого сумрака сельвы. То и дело падала, когда приступы острой боли захлестывали ее, но заставляла себя подниматься и снова, подобно желтой молнии, неслась дальше.

Углубившись в чащу, она свалилась в шоке, не понимая, что произошло. С трудом дыша, запрокинула непослушную голову назад, тщетно пытаясь дотянуться языком до обильно кровоточившей раны. Затем глаза ее потускнели, и она опрокинулась на спину, судорожно рассекая лапами воздух, словно старалась загнать его в измученные легкие. Обрушившаяся лавиной боль туманила сознание. Бишу почувствовала, что умирает.

Так и лежала бы она, дожидаясь смерти, если бы не второй выстрел, резкий хлопок которого прогремел с пугающей неожиданностью. Свист пули потонул в несмолкаемом реве сельвы, но острый слух самки ягуара определил, что стреляли поблизости. Заставив себя подняться, она осторожно поползла в глубь леса, бесшумно подтягивая гибкое, мускулистое тело по мху. Она инстинктивно огибала каждую сухую веточку — та могла предательски хрустнуть, каждую кочку сухих листьев — они могли зашуршать.

Бишу не впервые спасалась от погони — этому древнему искусству она училась всю жизнь и прекрасно помнила страшную ночь, когда убили ее родителей.

…Тогда она была совсем маленьким детенышем, только недавно оторвавшимся от материнских сосцов. Она затаилась, распростершись, под кустом, как учила мать, и, словно оцепенев, наблюдала, как охотники подтаскивали к деревьям два желтых тела, испещренных неровными бурыми пятнами. Мертвых ягуаров привязали за лапы к сучьям и содрали шкуры. Окровавленные туши швырнули собакам, которые, остервенело тявкая, жадно набросились на мясо.

Охотники ушли, а Бишу еще долго выжидала, прежде чем подползти к тому, что осталось от ее родителей. Она не могла понять, куда исчез родной, столь привычный запах, не могла попять, почему вдруг оказалась одна.

Вокруг замерцали зеленые огоньки глаз, и Бишу учуяла шакалов. Двое из них осмелились приблизиться к останкам, но она резко выбросила вперед лапу с острыми, как иголки, когтями и разодрала одному из шакалов морду. Трусливые хищники убрались прочь.

По хлопанью крыльев на деревьях Бишу узнала грифов. Когда те начали слетаться к добыче, Бишу бесстрашно заметалась между ними, отчаянно кусаясь и царапаясь, пока отвратительные пожиратели падали не разлетелись.

Крупная коати, любопытная, длинноносая, с разрисованным колечками хвостом, подкралась к Бишу и замерла, оценивая ее силу. Коати миролюбивое животное, но, потревоженная, способна вступить в бой с любым противником, даже превосходящим ее по силе.

Она набросилась на Бишу без предупреждения. Та отпрянула в сторону, избежав мощных когтей, и ловко полоснула коати по длинной морде, выцарапав глаз. Покалеченная коати, истошно визжа, бросилась наутек. И тогда Бишу вдруг осознала, что осталась одна и что больше никто не придет ей на помощь.

Это было давно… А теперь за ней гнались охотники.

Лес был наполнен звуками: не умолкали крики борбетты — ярко-красного попугая, кичливо оповещавшего сельву о своем пробуждении; вдалеке слышался плеск воды, разбивавшейся о камни; вверху суматошно вопили потревоженные выстрелами обезьяны; гортанно заклохтал тукан, которого напугала свалившаяся с ветки змея; громко хлопая крыльями, взлетели криптуреллы…

Бишу напряженно выжидала, навострив уши, ловя малейший шорох. Вскоре оттуда, где вспорхнули птицы, донесся человеческий голос. Для Бишу он означал опасность.

Теперь всем поведением Бишу руководили два закона.

Первый гласил: «Прежде всего узри опасность и оцени ее». Соблюдение этого древнего закона позволяло ягуарам оставаться в живых, когда все объединялись, чтобы их уничтожить.

Второй закон был еще древнее. Он гласил: «Если смерть близка, вернись на родную землю, и тогда ты станешь частью ее».

А Бишу ушла далеко от своего леса. Долго она бежала к югу вслед за солнцем, движимая неукротимым желанием узнать, что находится за следующей горой, потом за следующей, — и так все время. Она оставляла за собой высокие горы и глубокие долины, переплывала реки и пересекала пампу.

И теперь ее окружали чужие деревья в чужом лесу.

А где-то очень далеко лежало огромное палисандровое дерево. Однажды во время паводка оно свалилось в небольшую ложбину на склоне красноватого песчаника, образовав естественное укрытие. Здесь Бишу и появилась на свет.

Из этого логова она любовалась величественной панорамой раскинувшегося внизу изумрудно-зеленого древесного ковра, испещренного красными, пурпурными и желтыми пятнами пышно разросшихся орхидей, вознесенных вьющимися и лазающими стеблями до верхушек самых высоких деревьев, ближе к солнцу. Там журчал быстрый ручей, на берегу которого она подолгу лежала, свесив лапу в воду и терпеливо подкарауливая неосторожных рыбешек. Там пролегала и тенистая тропка, возле которой Бишу затаивалась в засаде и подстерегала нерасторопных птиц. Была там и глубокая заводь, в которой несколько лет назад Бишу впервые увидела гигантских выдр — одна из выдр была крупнее, чем сама Бишу, почти семь футов от носа до кончика хвоста. Там прошло ее детство.

Родные места Бишу знала до последней веточки, до последнего камешка, а дующий вверх по склону ветер заранее мог оповестить ее о приближении опасности.

Там было логово Бишу, там она хотела умереть…

Снова послышался голос человека. Бишу приникла к земле, навострив уши. Взгляд ее скользнул по серым скалам, по крупным валунам, отбрасывающим причудливые тени на проплешины красного песка, по широким банановым листьям и загадочно переплетенным папоротникам. Впереди протянулся ствол поваленного дерева, под которым было сыро, но зато можно было спрятаться от предательских солнечных лучей. До скал, где собиралась укрыться Бишу, было еще далеко, к тому же путь к ним лежал через широкую и почти голую полосу песка. Вдруг боль застигнет ее там, на открытом пространстве? Бишу инстинктивно сознавала, что нельзя идти на такой риск.

Она попятилась и осторожно поползла, пробираясь среди кустов и легонько касаясь лапами земли, прежде чем перенести на них тяжесть тела…

Сельва никогда не молчит. Поверье о том, что животные передвигаются бесшумно, — это миф. Шевельнет хвостом ящерица — и тишину нарушает шелест сухих листьев. Крадется дикий кот — трещат веточки. Антилопа с шумом обрывает и жует листву, тапир с хрустом продирается сквозь заросли кустарника, крокодил хлюпает по грязи, обезьяны прыгают и вопят на верхушках деревьев. Сельва живая: она и вздыхает, и стонет, и поет на все голоса, а порой кричит от боли. Но сейчас, казалось, лес замер, наблюдая за агонией умирающей самки ягуара.

Боль сразила ее без предупреждения.

Очнувшись, Бишу с ужасом обнаружила, что лежит на совершенно открытом месте. Она инстинктивно рванулась в тень, но раненая передняя лапа подвернулась, и Бишу сорвалась с обрывистого берега в прозрачную, холодную воду быстрого ручья. И забилась, тщетно пытаясь подняться. Вода вокруг покраснела. Подхлестнутая видом собственной крови, Бишу, собрав последние силы, вскарабкалась по крутому склону в заросли папоротника.

Под покровом величавых плюмажей она долго лежала, дрожа от пережитого ужаса, словно осознав, к чему могло привести ее это безрассудство.

Серая стена гранитных скал высилась уже невдалеке. Гладкая поверхность тут и там морщинилась темными расщелинами и зелеными полосками лишайников.

Бишу долго изучала скалы и наконец увидела то, что искала — признаки жизни, свидетельствующие об отсутствии опасности. На нагретом солнцем выступе застыла ящерица, беспечная поза которой говорила сама за себя. Бишу, не оглядываясь, побежала к скалам и вскоре проскользнула под прикрытие развесистых деревьев у подножия гряды.

Гранитная вершина нависала теперь прямо над ней, и Бишу, напрягшись из последних сил, несколькими прыжками достигла цели и залегла, облизывая заструившуюся из раны кровь. Отсюда, с вершины, она могла окинуть взором всю живописную зеленую долину, откуда доносились враждебные человеческие голоса.

Вдалеке, почти сливаясь с пестрой зеленью полога сельвы, к небу вилась тончайшая спираль сизоватого дыма.

Именно там, Бишу знала, скрывалась смертельная опасность.

— Видишь примятую траву? — возбужденно выкрикнул молодой охотник. — Он прячется там, в кустах.

Его седовласый спутник, склонившийся над лодкой в мутной протоке, оглянулся через плечо и хмыкнул.

— Скверный получился выстрел, — сказал он. — Ты промахнулся. Да и нет у нас времени шарить по кустам — баркас скоро загрузят.

Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Но юноша не унимался:

— Я же попал в него! Я видел.

— Так полезай за ним в кусты. Ты умеешь свежевать ягуара?

Ухмыляясь, пожилой охотник протянул товарищу длинный охотничий нож./Юноша мрачно посмотрел на нож, сплюнул и небрежно бросил винтовку на землю.

— Твоя взяла, — буркнул он. — Пусть я промахнулся. — Презрительный тон старшего раздражал его. — Долго нам еще торчать в этих дебрях?

— Нет, — спокойно ответил пожилой. Стоя почти по колени в буроватом иле, он колдовал над допотопным мотором. — Немного терпения, и наша развалюха опять поплывет.

Охотники прибыли сюда из небольшого поселка трапперов, селеньица из нескольких домиков на сваях у самой реки. Одолжив у одного из обитателей поселка лодчонку с дряхлым мотором, они отправились вверх по реке, чтобы поразвлечься охотой и убить время в ожидании, пока их баркас будет готов отчалить из поселка с грузом крокодильих шкур.

Юноша сидел на корточках, уставившись перед собой тусклым, невидящим взором, в полной уверенности, что мотору не суждено заработать, — уж лучше было остаться в поселке и напиться пинга — самодельной индейской водки.

«Застрять здесь, в этой проклятой сельве, где только и можно изредка пальнуть по какому-нибудь шальному зверю. Да еще вдобавок и промахнуться», — с горечью подумал он, а вслух сказал:

— А ведь чертов баркас не будет нас ждать.

В тот же миг мотор неожиданно чихнул и громко затарахтел.

— Что я говорил?! — торжествующе воскликнул седоголовый. — Все этот цилиндр, будь он неладен! Поехали.

Юноша схватил бутылку с остатками водки, поспешно осушил ее, швырнул в реку и зашлепал по грязному илу к лодке, с бортов которой слоями отставала некогда белая краска, обнажая прогнившие доски.

Когда течение вынесло лодку на середину протоки, он даже не обернулся и не проводил взглядом каменистый берег. Не посмотрел он и на низко раскинувшиеся над водой ветви и корни мангровых зарослей. Над буйной листвой порхали три огромные, ослепительно яркие бабочки борболетты с размахом крыльев больше восьми дюймов. Но юноша их не видел…

Дневная жара уже спала.

Лежа в укрытии, Бишу выжидала. Она совсем ослабела и боялась, что умрет, не успев вернуться в родное логово. Хотя в сельве смерть — привычное явление, Бишу не представляла себе, что это настолько мучительно. Она не понимала, что с ней происходит, не понимала, почему утратила привычную ловкость и быстроту.

Внезапно разорвавшая тишину дробь мотора барабанным боем отозвалась в ее голове. Безотчетный ужас заставил Бишу глубже вжаться в землю, слиться с лесной подстилкой. Словно в оцепенении, она дождалась, пока шум мотора не затих в отдалении, унося с собой смертельную угрозу и беспощадных врагов, оставивших ее беззащитной перед другими, не менее страшными опасностями.

Сверху, в ветвях дерева, послышалось тяжелое хлопанье крыльев. Задрав голову, Бишу увидела грифа.

Когда стало смеркаться, Бишу поднялась на непослушные, одеревеневшие лапы и, пошатываясь, побрела к далеким горам, за которыми садилось солнце. Движения ее стали замедленными и неуверенными — от былой кошачьей грации не осталось и следа. Терпеливый гриф неуклюже слетел вниз и принялся жадно клевать оставшиеся на земле сгустки запекшейся крови.

Глава 2

Спустилась ночь, и Бишу охватила дрожь. Ноющая боль то затихала, то вдруг обострялась, терзая измученное тело, и тогда Бишу обессиленно лежала, пережидая ее. В такие минуты Бишу поддерживало только сознание того, что здесь, вдали от родных мест, нельзя умирать. Какой-то удивительный инстинкт, выработавшийся у ее предков за много поколений, вновь и вновь заставлял ее вставать и гнал в направлении дома.

Наступило время охоты, и ноздри Бишу защекотали доносившиеся со всех сторон соблазнительные запахи добычи. Она учуяла близость антилопы и инстинктивно затаилась в засаде. Но движения Бишу стали настолько неловки, что антилопа заметила ее и умчалась прочь с расширенными от ужаса блестящими глазами. Бишу по инерции рванулась за ней, но, сраженная невыносимой болью, рухнула навзничь, потеряв сознание.

Так она пролежала долго, ярко освещенная лунным светом. А очнулась от прикосновения — через нее, привлеченная теплом тела, медленно переползала длинная темно-коричневая змея. Бишу знала, что эта змея не причинит ей вреда, но ощущение скользящих по шкуре холодных чешуек было омерзительным. Собравшись с силами, Бишу перекатилась на живот и отползла в сторону. «Почему змея не испугалась? — подумала Бишу. — Неужели моя беспомощность уже всем очевидна?…»

Отлежавшись, она двинулась дальше и вскоре услышала шум воды. Путь преграждала река. Бишу вспомнила, что уже бывала здесь. Река была глубокая, с быстрым течением. Надломившиеся ветки деревьев и мангровые корни-ходули неуклюже нависали над водой, почти доставая до противоположного берега.

Однажды Бишу довелось перебираться по ним через реку, которая в этом месте кишела кровожадными пираньями, собиравшимися в огромные смертоносные стаи. Бишу видела, как свирепые рыбки терзали оленя, которого она сама подкарауливала в кустах на берегу; она слышала страшные крики несчастного животного, которые внезапно резко оборвались, и наступившая потом тишина прерывалась только всплесками на поверхности реки…

Тогда Бишу преодолела водную преграду, пробравшись по мангровым корням и нависающим ветвям почти до середины реки. Оставшееся расстояние она покрыла одним гигантским прыжком и очутилась на мелководье, в мягком желтоватом иле.

А теперь… Сможет ли она влезть на дерево? Сможет ли проползти по ветви и прыгнуть на другой берег? Вряд ли. Но выхода не было, и Бишу решила попытать счастья. Хромая, она потащилась вперед от дерева к дереву, то скользя по влажному черному перегною, то устало отталкиваясь от густо покрытой опавшей листвой земли здоровыми задними лапами. Наконец Бишу спустилась к реке.

Шум воды приободрил ее. Оказалось, что Бишу безошибочно вышла к тому месту, где переправлялась раньше. Она осмотрелась по сторонам и решила, что на этот раз придется перебираться вплавь. Стоя на трех лапах и поджав больную, Бишу вгляделась в темную воду, высматривая кровожадных пираний.

Вдруг острый слух Бишу уловил необычный звук, напоминавший приглушенное кваканье. Охваченная любопытством, она повернула голову, проползла сквозь клубок спутавшихся лиан и увидела кучу гниющих листьев. Куча испускала сильный запах рыбы.

Вместе с кваканьем до ушей Бишу донесся слабый треск. Глубоко в куче гниющих листьев было крокодилье гнездо, и крокодилята выбирались из яиц, разгрызая скорлупу крошечными зубами. Квакающие звуки с каждой минутой усиливались — видимо, в гнезде было десятка три яиц, не меньше. Бишу предпочитала другую пищу, но выбирать не приходилось. И она стала подкрадываться к гнезду, оглядываясь по сторонам, не грозит ли ей опасность. Бишу, конечно, не страшны были маленькие крокодилы, которые могли только беспомощно щелкать неокрепшими челюстями, но она опасалась страшной угрозы, которая наверняка таилась где-то неподалеку.

Добравшись до гнезда, Бишу начала осторожно разгребать здоровой передней лапой листья. И тут внезапно позади нее раздались громкие хлюпающие удары, словно кто-то бил огромным веслом по воде. Бишу резко обернулась — на нее во весь опор неслась чудовищная, в двенадцать футов длиной, крокодилиха, размахивая из стороны в сторону гигантским хвостом. Мускусные железы по бокам длинной чешуйчатой шеи налились кровью и раздулись от ярости. Когда огромная рептилия ринулась на Бишу, та попыталась уклониться в сторону, но не успела, парализованная судорожной болью. Страшный удар хвоста обрушился на нее, и она кубарем полетела в воду. Тут же послышался свирепый рев, и Бишу поняла, что это самец спешит на подмогу. Пытаясь высвободиться из вязкого ила, Бишу увидела, как воду вспенивает, быстро приближаясь, жестокая морда с горящими злобой глазами. Бишу что было сил рванулась к берегу, но поскользнулась в предательском иле.

Вся вода, казалось, вскипела — рассвирепевшие рептилии набросились на обессилевшее животное. Превозмогая боль, она сумела подняться на ноги и еле успела отпрянуть в сторону — гигантская кровожадная пасть захлопнулась, как стальной капкан, у самой ее головы.

Разлапистая ветвь столетнего дерева низко нависала прямо над водой, и Бишу, сжавшись в пружину, прыгнула вверх, снова услышав, как лязгнули челюсти.

Очутившись на дереве, она проползла по толстой ветви вперед, крепко ухватилась за нее здоровой лапой, вонзила острые когти задних лап глубоко в кору и замерла, впервые ощутив себя в безопасности. Хищные глаза снизу еще долго следили за ней.

Переведя дух, Бишу подняла голову и поползла дальше по ветви, оценивая ее прочность. Добравшись почти до самого конца, ягуариха распласталась всем телом вдоль ветви, пытаясь определить расстояние до другого берега. И здоровому животному непросто совершить такой прыжок. Теперь же Бишу боялась отважиться на него. Она понимала, что не сумеет спастись от крокодилов, если те ринутся вдогонку.

Но нерешительность не лучший союзник, и Бишу, крепко сжав челюсти, бесшумно прыгнула в темноту…

Она попала на мелководье и быстро рванулась вперед, что есть сил отталкиваясь задними лапами и отчетливо слыша, как бурлит вода за спиной. Превозмогая боль, она выбралась на пологий берег и укрылась в густых зарослях папоротника. Рядом блеснула лужа, в которой беспомощно барахталась одинокая рыба, тщетно пытаясь вернуться в родную стихию. Изголодавшаяся Бишу резко выбросила вперед здоровую лапу, вытащила рыбу и жадно проглотила ее.

Наступало утро, и вот уже первые сероватые блики забрезжили сквозь густые кроны деревьев. Позже от мокрой листвы повалит пар, дневная жара заставит листья развернуться, и наступит время, когда загнанному животному придется искать более надежное убежище, чтобы спрятаться от жестоких врагов, окружавших его.

Бишу внимательно обшарила взглядом изумрудные верхушки деревьев. Она заметила грифов, слетевшихся сюда в темноте и теперь терпеливо ожидающих, когда она совсем ослабеет. Бишу понимала: стоит ей лечь на землю и заснуть даже ненадолго, как безобразные птицы, неуклюже хлопая огромными крыльями, слетятся вниз, обступят ее со всех сторон, немного понаблюдают, чтобы убедиться в ее беспомощности, и сначала выклюют ей глаза, а затем начнут алчно разрывать ее тело длинными, загнутыми книзу клювами, способными с легкостью раздробить кость.

Усилием воли Бишу заставила себя подняться и очень медленно, борясь с мучительной болью, начала пробираться сквозь заросли. Где-то там, ближе к песчаному обрыву, надо разыскать дерево с дуплом, или пещеру, или хотя бы терновый куст, который укроет ее от врагов.

Спать. Спать… Но только не здесь.

Глава 3

Когда над прекрасной равниной взошло солнце, казалось, что зеленую землю позолотили. Багряная тень медленно сползала по склонам далеких гор на смену умирающей ночи.

На бирюзовом фоне неба, по которому плыло несколько одиноких облаков, линия горизонта напоминала очертания спящей женщины. Можно было отчетливо разглядеть волнообразные изгибы ее груди и живота, волосы и согнутую в колене ногу. Обращенные в христианскую веру индейцы называли причудливую горную гряду «Девушка, которая уснула».

Однажды, много-много лет назад, рассказывали они, девушка искала в горах своего возлюбленного и очень устала. Она уснула, но в один прекрасный день ее возлюбленный вернется, и тогда девушка проснется…

Горная цепь окаймляла огромную зеленую долину, к югу сужавшуюся в глубокое неровное ущелье, по дну которого бежала быстрая речка. По берегам речки произрастали дикие гевеи, кору которых индейцы надрезали, чтобы получить каучук. Сидя в тени на корточках, индейцы терпеливо ожидали, пока корзинки наполнятся млечным соком. Потом варили его в глиняных горшках, продавали и на вырученные гроши покупали болты и гвозди, из которых мастерили наконечники для стрел и копий. Индейцев было совсем мало на всей этой огромной территории. Они привыкли таиться даже друг от друга, бесшумно пробираясь по кустам, сознавая, что вокруг только враги. Иногда казалось, что на многие сотни миль нет ни единой живой души, и вдруг в отдалении появлялась тоненькая сизая струйка дыма от костра, на котором пугливые обитатели сельвы готовили нехитрую еду. Пожелай вы подойти к костру, чтобы рассмотреть индейцев поближе, вы никого не обнаружите — индейцы, услышав шорох шагов задолго до вашего приближения, успеют бесшумно скрыться в густой сельве, словно их и не было.

Порой целые поселения, в которых обитало сорок, пятьдесят или даже сто жителей, в одну ночь оставляли свои хижины только из-за того, что где-то раздался непонятный звук или в воздухе потянуло дымом чужого костра. Придя, вы могли найти лишь несколько обветшалых жилищ, закопченных каменных очагов, сломанных плетеных корзин и выкопанных в песке лунок, служивших детям для игры в камешки.

Петляющая тропка спускалась с крутого песчаного обрыва от крохотной деревушки — нескольких глинобитных хижин, прилепившихся к вершине горы в отдалении от реки. Несмотря на то что в засушливый сезон река оставалась единственным источником воды и женщинам приходилось таскать тяжелые кувшины издалека, селение разбили на горе — это обеспечивало хоть какую-то безопасность от набегов племени, обитавшего выше по течению. Когда у этого племени случался неурожай, его воины совершали набеги на соседей за маниокой; порой они нападали, чтобы захватить оружие или женщин.

Летом женщины из деревушки, объединившись группами по десять — двенадцать человек, спускались по извилистой тропинке, привязав к поясам или к ремешкам, охватывающим татуированные лбы, глиняные горшки и кувшины. Порой их подстерегали в засаде воинственные соседи. Поэтому стало обычаем посылать за водой только старых женщин, не ценившихся у речных грабителей, которых жители деревушки окрестили словом, в переводе означавшим «жадные люди».

Для обитателей горного селения «жадные люди» были не единственной угрозой. Опасность, нависшая над отдаленным от цивилизации уголком сельвы, называлась еще одним словом, переводимым как «вырубка природных лесных массивов под новые плантации».

Насмерть перепуганные индейцы, покидая хижины, в безмолвном ужасе наблюдали за падавшими с неба машинами, из чрева которых выползали другие машины, которые ревели, как рассерженные крокодилы, только в тысячу раз громче, и, продираясь через кустарники, сокрушали вековые деревья. Преследуемые механическими чудовищами, индейцы с каждым днем отступали глубже и глубже в сельву, но спасения не было. Самое страшное происходило, когда богатый землевладелец снаряжал отряд гаучо с карательной миссией — уничтожить последних уцелевших индейцев. Как видно, жившие в каменном веке индейцы, вооруженные луками и отравленными стрелами, представляли слишком серьезную угрозу для чужеземных колонизаторов, претендовавших на эти щедрые земли. И наемники с гиканьем скакали по равнинам, размахивая смертоносными бола, мачете и ружьями, сея смерть среди индейцев, вынужденных отступать в самые отдаленные и дикие уголки сельвы. Настанет день, когда отступать им уже будет некуда…

Глядя на горы, с которых медленно сползала тень, обнажая их первозданную красоту, трудно было вообразить более чудесную и мирную картину. По предгорьям растекалось золото, изрезанное причудливыми силуэтами огромных деревьев; непроходимые кустарники изумрудным ковром расстилались по влажной от ночной росы земле.

Голубоватая змейка дыма спирально уходила ввысь, растворяясь в горячем небе. Лежа под прикрытием развесистой кроны исполинского дерева, сочные, мясистые листья которого тяжело свисали, глянцево отблескивая на солнце, индеец шевельнулся под красновато-коричневым одеялом. Приоткрыв один глаз, он следил, как дочь осторожно добавляет несколько капель обжигающей водки в жестянку с кофе; аромат излюбленного напитка и разбудил его.

Девочка была стройная и невысокая, лет двенадцати на вид, но уже достаточно женственная. На ней была грубая домотканая рубашка из яркого хлопка, а поверх плеч наброшена накидка, служившая и одеялом. Увидев, что отец проснулся, девочка радостно улыбнулась. Босой ногой она расшевелила угольки маленького костра и поставила жестянку с кофе на самый край раскаленных камней, заменявших очаг;, движения девочки были неторопливыми и точно рассчитанными.

Потянувшись, чтобы размять затекшие конечности, индеец, глядя на дочь, подумал: «Недалек уже тот день, когда моя дочь станет прекрасной женой счастливого юноши из нашего племени аразуйя. А может быть, она пойдет в миссию и научится читать, тогда она сможет устроиться на работу в городе и будет присылать домой деньги для своего отца. Она очень красивая, моя дочь».

Индеец считал себя цивилизованным человеком и к соплеменникам относился со снисходительным презрением.

Его семья довольно продолжительное время жила в одной из миссий, которую великодушные Отцы устроили на краю леса, надеясь обратить невежественных индейцев в свою странную веру. Индеец научился говорить на языке Отцов, которому обучил и свою дочь, потому что знал, что именно на этом языке, на португальском, говорили торговцы, приезжавшие за шкурками, плетеными корзинами с каучуком, коробами с орехами, кувшинами с маслом и за всем прочим, что можно купить за горстку крузейро или обменять на гвозди, одежду или прочную веревку. Индеец считал, что дочери полезно выучить язык, поскольку тогда она сможет устроиться на работу в миссии, если в индейских поселках начнется голод. В этом смысле он, пожалуй, и впрямь превосходил своих собратьев, испытывавших чувство благоговейного страха перед белыми людьми, которых и видели-то раз-два в год, не чаще.

Вся одежда индейца состояла из набедренной повязки и одеяла. Иногда он надевал на шею бусы и пристегивал к лодыжке ярко расцвеченное перо, несмотря на то, что Отцы уверяли (в чем он, впрочем, сомневался), что перо бессильно против злых духов. Он был приземист, коренаст и отличался недюжинной силой. Звали индейца Урубелава, что на языке аразуйя означало Упрямец.

Он встал, набросил одеяло на плечи, присел на корточки перед тлеющими угольками и принялся молча потягивать кофе из жестянки, наблюдая, как девчонка упаковывает их скарб и перевязывает веревкой, чтобы было удобнее нести узел на голове. Нехитрый был скарб: эмалированный котелок, запасная самодельная тетива для лука, моток прочной веревки, мешочек для кофейных зерен, старая бутылка, выменянная у торговца и наполненная спиртом, несколько наконечников для стрел, запасное одеяло и осколок точильного камня, — индеец был неприхотлив.

Покончив с кофе, Урубелава натянул на лук тетиву, которую снимал на ночь, чтобы уберечь от сырости, тщательно осмотрел связку стрел, придирчиво выискивая поврежденные. Заметив, что одна стрела погнулась, он зажал ее между ступней и, потянув обеими руками, выпрямил. Потом поднялся на ноги и сказал:

— Хорошо.

Девочка поняла, что отцу понравился кофе, и счастливо улыбнулась, сверкнув ослепительно белыми зубами. У нее были красиво очерченные темные глаза, а в фигуре угадывалась скрытая грация. В ее жилах текла кровь белого человека, признаки которой индеец сразу отметил в ее матери, когда женился на ней в год великого переселения.

Чужеродная кровь не считалась у индейцев зазорной. Напротив, благодаря ей у матери и дочери создался определенный авторитет в племени. Мать гордо заявляла, что ее отцом был моряк, огромного роста бородач со светлой кожей и черными волосами, изъяснявшийся по-португальски с непонятным акцентом и так и не удосужившийся выучить местный диалект. Урубелава с женой нарекли дочь Марикой — моряков называли «марине-рос», и родители решили, что имя девочки будет постоянно напоминать о высокой чести, оказанной им белым человеком.

Индеец подождал, пока девочка надела на шею подаренное им ожерелье из ракушек; он не мог наглядеться на дочь. Они путешествовали вдвоем, а вокруг на сотню миль не было ни души. Урубелава обернулся, обвел взором долину, перевел взгляд на удаленную изломанную линию зелени, обозначавшую реку, и сказал:

— Еще три дня, а потом мы вернемся. За работу мне дадут материю, кожаный мешок и железо для наконечников. Это выгодное дело.

Девочка кивнула, зная, что материя пойдет ей на платье, при одной лишь мысли о котором глаза ее загорались. Она счастливо засмеялась:

— Красная ткань, она должна быть красной.

Урубелава важно кивнул:

— Красная, пурпурная и желтая, как цветы на склоне горы.

Марика восторженно захлопала в ладоши, и они отправились в путь по направлению к речной долине. Идти приходилось по совершенно незнакомой местности, тут Урубелава был впервые, и он немного тревожился. Правда, ему сказали, что людей в том краю нет и что опасаться им некого.

И все-таки на сердце у него было неспокойно. Он помнил про «жадных людей» и беспокоился за дочь. Но жена сказала: «Возьми ребенка с собой. Я уже слишком стара для такого долгого путешествия, а ей уже пора учиться ухаживать за мужчиной».

Старейшины племени аразуйя согласно кивали и твердили: «Там нет людей, там некого бояться».

Предстоявшая индейцу работа заключалась в том, что он должен был сосчитать, сколько деревьев гевеи растет на берегу реки на расстоянии, которое человек проходит пешком за один день. Работу поручил один белый, собиравшийся продавать каучук торговцам в городе. Индеец отодрал кусок белой коры, чтобы отмечать на нем кусочком угля каждое встреченное дерево гевеи. «Одну черточку для каждого дерева», — объяснили ему. Еще ему сказали, что поручение очень ответственное и не всякому под силу, — вот почему Урубелава согласился. Это, а вовсе не посулы кожаного мешка и даже столь необходимых наконечников для стрел привлекло его.

Когда солнце поднялось выше и они шли босиком уже больше четырех часов, индеец снял одеяло, бросил его дочери и заботливо спросил:

— Ты не устала? Можно передохнуть.

Но девочка, мечтая об обещанном отрезе на платье, только помотала головой. Из-за жары она сбросила накидку и повязала вокруг талии. Отец с гордостью смотрел на нее. «Она уже женщина, — думал он, — скоро мне придется подыскать ей мужа из племени. Впрочем, с тканью и железом для наконечников стрел это не составит труда».

Жаркие солнечные лучи немилосердно пекли их блестящие коричневые тела. Две одинокие фигурки казались затерявшимися в бескрайней сельве.

Бишу проснулась от жары, инстинктивно осознав, что должна бы проснуться гораздо раньше. Она по привычке потянулась, и с внезапным приступом резкой боли перед ней кошмарной чередою прошли картины вчерашнего дня.

Со смешанным чувством ужаса и торжества она вспомнила крокодилов, как бы ощутила кисловатый запах гнезда с яйцами и словно наяву услышала квакающие звуки.

Блестящие коричневато-золотистые глаза Бишу заметались по сторонам, оценивая безопасность убежища. Прямо над ее головой нависало размокшее, замшелое дерево, опиравшееся на толстенный, продавленный пень, густо заросший лишайниками. Лишайники тесно переплелись с зелеными глянцевыми стеблями ползучих растений, то тут, то там испещренных островками ярких малиновых цветков. Естественное укрытие с трех сторон окружали заросли бамбука, настолько старого, что и ящерице не удалось бы проскользнуть бесшумно, а сзади возвышалась стена серого гранита. Вверху пронзительно вопили попугаи, хлопая крыльями и кичливо выставляя напоказ яркое оперение. Бишу поискала глазами грифов — там ли еще пожиратели падали?

Вдруг до ее ноздрей донесся запах свежей крови. Бишу медленно повернула голову, вглядываясь в заросли бамбука, чуткие уши уловили слабый треск… Ягуариха грозно рыкнула, и треск прекратился. В следующий миг из зарослей вылетела чудовищная птица со свирепым загнутым книзу клювом, огромными крыльями и пестрым, с черными крапинами оперением. Белоснежную голову птицы венчал раздвоенный перистый гребень. Бишу узнала орла гарпию. У нее на глазах орел взмыл высоко в небо, сжимая мощными когтями окровавленные останки обезьяны, и плавно полетел к горам. Бишу поняла, что грифов поблизости не было: стервятники боялись могучего орла и старались держаться от него подальше.

Мучимая голодом, Бишу покинула убежище. Она осторожно пробралась через коварную бамбуковую рощицу и увидела невдалеке обрыв — желтовато-коричневое пятно в ярких солнечных бликах. Снизу и немного в сторону вдоль обрыва тянулась темная тень — расщелина, Бишу хорошо помнила ее. Выше, за каймой высохших колючек, взгляду открывалась голая полоса предательского желтого песка, на котором неизбежно останутся следы ее лап. Далее — спасительная тень, быстро таявшая под наступавшим солнцем. Острый взор Бишу не упускал ни малейшей детали, оценивая возможную опасность.

Она проверила направление ветра и, повернувшись против него, учуяла запах антилопы. Припав животом к земле, Бишу поползла вперед, пятнистый хвост легонько подрагивал от напряжения.

На берегу ручья она заметила болотного оленя, который пил воду, низко наклонив голову с развесистыми рогами.

Внезапно олень встревоженно выпрямился. Все мышцы Бишу напряглись, и она резко прыгнула вперед, но уже в полете ощутила разящую боль и упала на спину, бессильно рассекая лапами пустоту и оскалив зубы в мучительной агонии.

Когда она оправилась от шока, оленя уже не было.

С трудом заставив себя подняться на ноги, Бишу, пошатываясь, побрела к обрыву, не обращая внимания ни на запахи, ни на шорохи окружавшего леса. Ее увлекало только одно желание — добраться до логова.

Достигнув подножия песчаного обрыва, Бишу внезапно поняла, что обрыв гораздо выше, чем казался. Дыхание причиняло ей боль, язык бессильно свисал, тело обмякло. Сжав челюсти, Бишу начала медленно карабкаться вверх.

Дюйм за дюймом она втаскивала свое израненное тело по крутому горячему склону. Время от времени она теряла равновесие и судорожно цеплялась здоровой передней лапой за грунт, чтобы не упасть.

Вскоре Бишу добралась до широкой площадки, где дождем размыло небольшую ложбинку, поросшую кустарником и травой, еще не утратившей влажность от ночной росы. Тяжело дыша, Бишу вползла в ложбинку и легла — двигаться дальше сил уже не осталось…

Мужчина и девочка продолжали идти вперед.

Остановившись, чтобы дать дочери передохнуть, Урубелава услышал, как поблизости перекликаются лесные индейки, и начал имитировать их зов, шлепая ладонью по губам и издавая негромкий призывный клич. Вскоре одна из птиц, высоко вытягивая шею, пришла на зов, и индеец подстрелил ее из лука.

Теперь он неторопливо, прямо на ходу ощипывал индейку. Отрезав гребешок, он бросил его дочери со словами:

— Воткни в волосы.

Вскоре они поравнялись с широким уступом, где нависавшая гранитная глыба позволяла спрятаться от палящего солнца. Урубелава бросил ощипанную птицу дочери, а сам отправился за хворостом для костра. Сложив сухие веточки, индеец ловко добыл огонь, вращая палочку с помощью обвязанной вокруг тетивы. Пока он, сидя на корточках, раздувал пламя, девочка, отойдя в сторону, выпотрошила птицу и аккуратно разделила тушку на две части — большую для отца, а меньшую для себя.

Внезапно Марика подбежала к костру с горящими от возбуждения глазами.

— Там оцелот! — задыхаясь, воскликнула она. — Вон там следы на мягком песке.

Урубелава быстро вскочил, позабыв о костре, и натянул тетиву на лук. Он уже вставил было стрелу, как вдруг опустился на корточки и осторожно пощупал следы, четко отпечатавшиеся в песке.

— Это не оцелот, — сказал он и, порывшись в памяти в поисках нужного слова, добавил: — Это ягуар. Небольшой. Наверное, самка, она идет на трех лапах и ранена — видны пятна крови. — Урубелава задумчиво погладил губу, разгадывая следы, и наконец произнес: — Она дралась — скорее всего, с крокодилом.

Глаза девочки изумленно расширились:

— С крокодилом? Здесь, так далеко от воды?

— Там, внизу, у реки, — терпеливо пояснил Урубелава и, видя на лице девочки недоумение, добавил: — Кровь темная, значит, вытекает из нутра. Какое-то животное ее очень сильно ударило. Но не змея. Будь это боа или анаконда, ей бы не выжить. Остается крокодил, другое животное не способно нанести такой удар. И это произошло недавно. Когда мы поедим, то пойдем по ее следам. Думаю, она движется очень медленно.

Девочка восторженно спросила:

— И мы продадим шкуру?

Урубелава важно покачал головой:

— Нет, больше, чем шкуру. — Поднявшись, он поскреб заскорузлой рукой подбородок и принялся рассказывать, с трудом подбирая слова: — Очень давно в городе жил торговец, который продавал разные вещи. У одного моего друга в доме долго жил ручной детеныш коати. Он брал пищу у детей из рук…

Индеец был втайне доволен, что сумел найти повод для столь длительной беседы с дочерью. Его темные глаза сияли. Потрогав синие татуированные знаки на лице, он неторопливо продолжал:

— Ну вот, мой друг продал коати торговцу, который дал ему взамен мачете — длинный нож и сказал, что купит любое животное, пойманное моим другом, и отдаст в зоопарк на берегу — это далеко отсюда… Зоопарк — это место, где животных держат в клетках, чтобы люди могли на них смотреть. Торговец пообещал, что заплатит много денег, больше тысячи крузейро, за живого ягуара.

— Тысяча крузейро? Зачем тебе так много денег? — удивилась девочка.

Индеец замотал головой:

— Не знаю. — Немного подумав, он упрямо продолжал: — Знаю только, что с тысячью крузейро я стану богатым человеком, самым богатым в поселке. Все будут меня очень уважать.

— Одному человеку не под силу поймать ягуара, — убежденно возразила девочка.

— У этой самки только три лапы, она не может быстро бежать. И она ранена. Я сделаю сеть из лиан, которые ты принесешь, а потом…

Он остановился, не зная, что произойдет потом. Урубелава понимал, что поскольку торговцы покупали живых зверей, то, значит, существует какой-то способ их отлова, но не знал какой и не хотел признаваться. «Должен же быть какой-то способ», — думал индеец. Он слышал, что детенышей забирали из логовищ, но сейчас…

— Я придумаю, как загнать ее в сеть, потом мы свяжем ей лапы и отнесем в поселок. Я пошлю в город мальчишку, чтобы он сказал торговцу, что я поймал хорошего ягуара, и торговец даст мне деньги. — Урубелава кивнул, убеждая себя в этом. — Вот как это будет…

— А деревья? Когда мы сосчитаем деревья? — напомнила девочка.

Он пожал плечами.

— На день или на два позже, какое это имеет значение? — И снова повторил, яростно тряся головой: — Вот как это будет…

Они зажарили индейку над костром, насадив оба куска на ветку. Потом съели птицу, разрывая сочное мясо пальцами, и отправились по следам раненого зверя.

Урубелава шел впереди, внимательно разглядывая следы и время от времени припадая к земле там, где было плохо видно. Девочка держалась в нескольких шагах позади. Она гордилась той легкостью, с какой отец разгадывал следы. «Мой отец необыкновенный человек», — думала она.

Миновав широкий нависающий уступ, они вышли к небольшой ложбинке, поросшей кустами. Индеец обернулся и знаком приказал дочери остановиться. Девочка послушно присела на корточки возле куста. Индеец проворно полез к ложбинке. Там склон был гораздо круче. Соскользнув обратно, Урубелава наклонился к уху дочери и зашептал:

— Она все еще там, в кустах; я не видел следов, ведущих из ложбинки. Она еле-еле ходит, ковыляет на трех лапах. Она серьезно ранена. Сильному мужчине не составит труда поймать ее.

Девочка беспомощно оглянулась по сторонам.

— Лианы… где мне найти лианы для сети?

Урубелава покачал головой.

— Не знаю, — сказал он. — Мы сначала посмотрим, где животное.

Он осторожно полез в заросли, раздвигая кусты концом лука и держа наготове стрелу.

Девочка следовала за ним. Сердце ее так трепетало, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Внезапно индеец застыл как вкопанный.

— Животное мертво, — разочарованно произнес он.

Марика стояла у него за спиной, во все глаза уставившись на распростертое тело ягуара.

Бишу неподвижно лежала с закрытыми глазами. Возле головы запеклась лужица крови. Урубелава нагнулся, ткнул луком бездыханное тело и изумленно сказал:

— Нет, она еще жива. — Он проворно отступил назад и улыбнулся дочери: — Видишь? Я решил ее поймать, а это оказалось совсем просто.

Девочка молчала, не в силах оторвать взгляд от животного. Она думала о том, что перед ней лежит самое прекрасное животное, которое она когда-либо видела, и о том, что кто-то пытался убить его. Девочка почувствовала огромную жалость к ягуару. С тех пор как ей минуло два года, она ни разу не плакала, но сейчас на глаза навернулись слезы.

— Бедное создание, — прошептала она по-португальски, что прозвучало как «У побру бишу».

Урубелава размотал обвязанную вокруг пояса длинную веревку и снова прикоснулся к телу Бишу концом лука. Удостоверившись, что животное по-прежнему без сознания, он отрезал ножом три куска веревки: один для передних лап, второй для задних, а третий для того, чтобы обвязать вокруг шеи ягуарихи и волочить добычу за собой.

Будь у него помощник, они вдвоем привязали бы животное к шесту и несли на плечах, но Марика была слишком хрупкой. Когда она попыталась помочь, Урубелава резко прикрикнул:

— Отойди! Если она придет в чувство…

Он наклонился и обвязал конец веревки вокруг шеи зверя. Когда же стал связывать передние лапы, Бишу очнулась: она учуяла ненавистный, враждебный запах человека. С быстротой распрямляющейся пружины она слепо выбросила вперед три здоровые лапы.

Индеец опрокинулся на спину, залитый кровью, хлеставшей из глубокой рваной раны на груди. Девочка завизжала и бросилась на землю, спрятавшись под одеялом. Когда же она отважилась выглянуть, Бишу исчезла.

Урубелава, потрясенный, пытался подняться на ноги, потирая грудь окровавленной рукой. Взглянув на отца, Марика расплакалась, но он мужественно выдавил:

— Пустяки, небольшая царапина…

Четыре параллельных, обильно кровоточащих полосы тянулись от плеча до самой набедренной повязки. Индеец окинул их мрачным взглядом — боли он почти не ощущал. И попытался успокоить дочь:

— Мы вернемся к костру, вотрем в раны пепел, и они быстро заживут. Это пустяки.

Девочка кивнула, опустила глаза. Ей было стыдно за проявленную трусость. Но, обернувшись, она увидела, что отец улыбается. Указав на раны, он сказал:

— Мы расскажем всем, что на меня напал ягуар, а я ударил его луком — и он в ужасе бежал.

Когда они снова вышли в путь, Урубелава еще долго смеялся, вспоминая свою шутку, а Марика то и дело оглядывалась в ту сторону, куда скрылась Бишу. Необъяснимая грусть охватила ее.

Глава 4

«Бежать. Бежать как можно дальше», — мелькнуло в голове, когда она ощутила пугающее прикосновение человеческих рук.

Бишу мчалась так быстро, как только позволяла искалеченная лапа. И, лишь выбившись из сил, остановилась в изнеможении, с колотящимся сердцем и понюхала воздух, чтобы убедиться, что враг остался далеко позади.

Прямо над головой Бишу заметила склонившееся сучковатое дерево, на которое можно было легко забраться. Вскарабкавшись по стволу, она растянулась на высоком суку и попыталась сорвать опутывавшую шею веревку острыми когтями здоровой лапы или дотянуться до нее зубами. От веревки исходил ненавистный запах, настолько сильный, словно индеец находился совсем рядом.

Бишу долго и озлобленно сражалась с веревкой, но наконец в полном исступлении отказалась от бесплодных попыток. Глубоко вонзив в толстую кору когти задней лапы, она забылась беспокойным сном…

Внезапно Бишу проснулась и насторожилась.

Среди полуденной тиши, когда большинство животных спит и только глупые птицы нестройно верещат, ее чуткие уши уловили сигнал тревоги.

Сначала жутко закричала дурукули, крохотная ночная обезьянка, скрывающаяся днем в тени из-за своих глаз, которые не выносят света. Бишу знала, что где-то наверху, среди густых зеленых ветвей, обезьянка, высунув из дупла любопытную полосатую мордочку, боязливо поглядывала на то, что привлекло ее внимание. Это было первое предупреждение об опасности.

Потом послышался злобный рык обезьян-ревунов. Бишу знала, что ревуны сейчас перелетают с ветки на ветку, сердито дергают свои длинные бороды, рыча на вторгшегося чужака. Затем раздалось характерное хлопанье крыльев стайки вспорхнувших птиц; вскоре уже гораздо ближе послышался шорох игл дикобраза…

Наконец совсем рядом пронзительно завопил попугай, и Бишу охватил ужас из-за того, что она не чуяла и не слышала источника угрозы. Ей стало ясно: опасность грозит с той стороны, куда ветер относит ее собственный запах. Только человек мог двигаться так тихо и скрытно; Бишу поняла, что приближается индеец.

И вдруг ее уши уловили шепот.

Индейцы продвигались вдоль берега реки. Урубелава прикидывал, сколько наконечников сможет получить за проделанную работу.

Внезапно он нагнулся и уставился на пирамидки запекшейся на солнцепеке грязи, покрытые буроватыми пятнами. Присев на корточки, он потрогал пирамидки, потом подошел к куче гниющей листвы, оглянулся на оставленные в грязи следы, перевел взгляд вверх на дерево и наконец посмотрел на противоположный берег. Затем он осторожно ткнул ногой разбитые скорлупки яиц и провел рукой по длинным шрамам на груди, там, где свирепый хищник так злобно исполосовал ее… Прищурившись, он наставительно поднял палец и медленно заговорил:

— Здесь была драка. Здесь ягуар дрался с крокодилом.

Урубелава весь расплылся в улыбке, видя восторг дочери от того, что он столь искусно разгадал природу пятен крови. Указав на скорлупки, он сказал:

— Животное пришло сюда, чтобы разорить гнездо и съесть яйца. Но где-то рядом, видимо вот здесь, притаился крокодил. Он напал на ягуара — вот почему там остались пятна крови. — Урубелава надолго задумался и наконец произнес: — Мы пойдем по его следам, и, когда догоним, я убью его и сниму шкуру.

Он тщательно продумал решение, перед тем как принять его, поскольку знал, что не имеет права на повторную неудачу, чтобы не лишиться уважения дочери. Поэтому он сказал:

— Было ошибкой пытаться поймать такого большого зверя в одиночку. На сей раз я его убью ради шкуры. Так я решил.

Почему-то замысел отца не пришелся девочке по душе. Она ощутила прилив грусти.

— А как же деревья, которые мы должны сосчитать? — нерешительно напомнила она.

Урубелава широко развел руками:

— Гевеи останутся на том же месте. Деревьям не убежать от нас — Он решил, что очень остроумно пошутил, поэтому расхохотался так, что глаза совсем утонули в сети морщинок. — Только ягуар может убежать от меня, а деревья никуда не денутся и будут ждать, пока я их сосчитаю. Они не убегут, они не умеют бегать.

Зоркие глаза Бишу уловили легкое движение на высоком дереве, там, откуда надвигалась опасность; коати, паукообразная обезьяна, затаившаяся на верхушке дерева, напряженно всматривалась вниз; значит, там…

Вскоре Бишу увидела людей. Они двигались с величайшей осторожностью — впереди мужчина, а за ним девочка, — останавливаясь и выжидая после каждого шага. Мгновение, и они уже скрылись за кустами. Но Бишу наконец учуяла их запах, тот самый запах, который исходил от измочаленной веревки, все еще болтавшейся на ее шее…

И вдруг они оказались прямо под ней, беззащитные и беспомощно оглядывающиеся по сторонам, недоумевая, куда пропали следы. Бишу посмотрела вниз. Это был самый подходящий момент для нападения, для того, чтобы положить конец беспощадному преследованию. Испытанные охотничьи инстинкты, все, чему ее обучали с детства, подсказывало: настал этот миг — быстро и неслышно спрыгнуть вниз на зеленый мох спиной к солнцу и свету, метнуться к горлу одного преследователя, молниеносно рвануть разящими задними лапами, затем развернуться и броситься на второго…

Долго еще. Бишу лежала, не шевелясь, лишь время от времени поворачивая голову и осматриваясь по сторонам. Наконец она стала осторожно спускаться по стволу, стараясь не делать слишком резких движений. В солнечных бликах, чередующихся с пятнами тени, шкура Бишу переливалась яркими коричневыми, желтыми и черными красками. Казалось, вся красота тропического леса отразилась в ее облике. Если бы в этот миг какому-нибудь человеку посчастливилось увидеть ее, он бы наверняка подумал, что более прекрасного создания нет во всем мире.

Вдруг Бишу ощутила удушающую боль в горле — в шею впилась веревка, обрывок которой застрял, заклинившись между сучьями. Бишу бешено рванулась, оскалив зубы, с горящими глазами, сражаясь всем отчаянно извивающимся телом, и… сорвалась.

Петля затянулась вокруг шеи, и Бишу повисла, раскачиваясь из стороны в сторону и слепо рассекая передними лапами воздух. В глазах помутнело, и заполыхали багрово-огненные тучи, в которых растворилась ясная зелень леса; потом засверкали яркие искорки и вспыхнули ослепительные огни, и наконец разлилось давящее, пугающее красное марево, постепенно сменившееся непроницаемой серой мглой. Затем наступила тьма.

Глава 5

Когда солнце заскользило к горизонту, таинственную тишину сельвы разорвала вечерняя какофония.

Сначала послышались пронзительные вопли попугаев, громко перебранивавшихся злыми хриплыми голосами. Постепенно к нестройному гомону присоединились другие пернатые. Птицы, сидя каждая на своей ветке, казалось, возвещали сородичам: «Это моя ветка, я ее заняла, не смейте сюда соваться».

Территориальные раздоры порой затягивались до утра, случалось, шумный, но безобидный гвалт сменялся жестокими схватками, в которых в ход шли растопыренные крылья и острые клювы и когти.

Вскоре обезьяны начали возбужденно прыгать по верхушкам деревьев, на ходу срывая и тут же съедая сочные, мясистые побеги и аппетитные молодые листья. Среди обезьян выделялась крохотная, не более пяти дюймов в длину, желтая тамарина из семейства игрунковых, которую иногда называют львиной обезьянкой за пышную гриву; мелькая среди просвечивающей листвы, она злобно визжала на соседей — пушистый комочек со скверным характером. Похрюкивали пекари, вскапывая почву в поисках личинок и кореньев; безобразный тапир, негромко повизгивая, продирался сквозь сельву в поисках пальмовых орехов — он сам прокладывал себе дорогу, а не шел протоптанными тропами, как остальные животные.

Ночью рев в сельве становился оглушающим — порой путешественнику, чтобы быть услышанным, приходилось кричать во все горло; все это составляло жизнь гигантского бассейна великой Амазонки. Некоторые из мелких безымянных притоков (лишь крупные притоки, которых было больше тысячи, носили названия) разливались настолько, что исчезал из виду противоположный берег. Часто течение несло плавучие острова, которые рассыпались и исчезали во время дождей; за ночь уровень воды порой поднимался на шестьдесят футов, что влекло за собой неминуемую гибель живых существ, не сумевших найти спасение на возвышенных местах.

Тысячи белых цапель парили над водой, и их резкие крики присоединялись к общему гаму; когда птицы садились на землю и затихали, эстафету принимали хищники, так что сельва не смолкала ни на мгновение.

Раз в месяц огромная смертоносная приливная волна высотой в двадцать футов неслась вверх по течению со скоростью пятьдесят миль в час, сметая и уничтожая на своем пути все живое, — лишь тогда рев волны заглушал голоса животных.

С заходом солнца наступила блаженная прохлада. Но от шума спасения не было.

Целый день индеец искал потерянный след.

Когда он понял, что окончательно сбился, то невозмутимо разжег костер, присел на землю рядом с дочерью и уставился на пламя.

Наконец он сказал, не глядя на девочку:

— Возле деревьев-коричников — вот где я потерял след. Животное направляется к горам, но знает, что я его преследую, поэтому намеренно уклоняется в сторону, чтобы меня запутать.

Марика вскочила на ноги и, смущенно улыбаясь, спросила:

— Пойдем считать гевеи?

Урубелава пожал плечами:

— Гевеи могут подождать. Мы возвращаемся.

Они повернули обратно, только теперь индеец шел зигзагами — сто шагов в одну сторону, потом в другую, обрубая длинным ножом лианы и ветви, преграждавшие путь.

Солнце висело низко над горизонтом, и косые желтые лучи проникали в гущу деревьев, отбрасывающих причудливые, порой зловещие тени. Заметив, что дочь испуганно поежилась, Урубелава сказал:

— Не бойся, здесь нечего бояться.

Он знал, что Марика страшится темноты, поэтому, когда они поравнялись с огромной стофутовой сейбой с многочисленными стволами, растущими из могучего основания, он сказал:

— Здесь. Мы проведем ночь здесь…

Ослепительно прекрасные орхидеи облепили серую кору лесного исполина, вокруг ствола бледно-зелеными змейками обвивались тонкие, упругие лианы и исчезали в толще ветвей, переплетение которых образовывало естественное убежище.

— Принеси сухие ветки для костра, — сказал Урубелава.

Вскоре девочка вернулась, волоча увесистую ветвь высохшей капироны и большой обломок бамбука. Урубелава развел костер и быстро заснул, завернувшись в одеяло.

Намокшая от вечерней сырости веревка все больше растягивалась.

Индеец сплел ее из льняных прядей, которые переплетал, связывал, вымачивал и протирал пчелиным воском, то и дело пробуя веревку на прочность, зажав ее между большими пальцами ног и изо всех сил натягивая руками. Закончив работу он обвязал веревку вокруг дерева и принялся с силой дергать, накрепко связывая ее в местах разрыва. Работа заняла целых три дня.

Это было давно. Теперь же веревка истрепалась и обветшала, а воск местами выели насекомые. Там, где воска не было, роса размягчала и растягивала веревку; здесь и возникали слабые места.

Бишу, когда к ней возвращалось сознание, исступленно грызла ненавистную веревку. Вскоре ей удалось прочно зажать узел коренными зубами, и она ожесточенно жевала его, раздирая волокнами губу. Открытую рану облепили отвратительные клещи карапатос и мушки пиум. Одно из кровососущих насекомых ужалило Бишу особенно жестоко, и она яростно за металась, пытаясь разорвать веревку лапой.

Внезапно веревка лопнула.

Бишу рухнула на влажную землю и мгновенно откатилась под прикрытие темной тени на прохладный мох. Лишь отлежавшись, она поняла, что наконец свободна и что опасность миновала. Боль была нестерпимой, но страх был еще сильней. Собравшись с силами, Бишу, прихрамывая, медленно потрусила прочь.

Она проползла под поваленным деревом, продралась сквозь тесно спутавшиеся лианы, обогнула рощицу высыхающего бамбука, вскарабкалась на поросший кустарником пригорок, соскользнула вниз, перебежала через ручеек и поползла по влажной траве…

Вскоре она увидела огонь. Он был почти незаметен — всего лишь кучка тлеющих углей. Над углями, скорчившись, сидел индеец.

Бишу, затаив дыхание, следила за ним… Затем с величайшей осторожностью попятилась под прикрытие листвы. Она уже знала, куда спрятаться — в небольшую пещеру, которую высмотрела по пути. Пещера оказалась длинная и такая узкая, что Бишу лишь с трудом протиснулась в темный проход. В конце извилистого хода образовался естественный грот, из которого наружу вело второе отверстие. Бишу проползла в грот, потом развернулась и залегла у выхода из пещеры, наблюдая за происходящим.

Как и другие индейцы племени аразуйя, Урубелава был хорошим следопытом. А уж в упрямстве ему не было равных, о чем свидетельствовало его имя. Он знал, что ягуар начнет петлять, почуяв погоню, поэтому довольно долгое время они с дочерью шли широкими зигзагами.

Внезапно индеец замер как вкопанный. Он наклонился, поднял с земли порванную веревочную петлю и изумленно сказал:

— Это моя веревка…

Бросив оружие, он присел на корточки и начал рассматривать петлю, недоуменно вертя ее в руках. Разобравшись, в чем дело, он задумчиво произнес:

— Зверь натянул завязанную вокруг шеи веревку и перегрыз ее.

Поднявшись, Урубелава прошел вдоль цепочки следов, тянувшихся по влажной почве, и с удивлением сказал:

— Здесь и еще здесь… следы четырех лап. А здесь снова три лапы. Животное выздоравливает.

Девочка кивнула и, не удержавшись, восторженно захлопала в ладоши. Урубелава нахмурился и недовольно сказал:

— Не жалей ее. Животное это всего лишь животное.

Марика согласно покачала головой, довольная, что отец не рассердился по-настоящему.

Следы были отчетливо видны: животное бежало быстро, не пытаясь их запутывать. Следы пересекали открытую прогалину, затем исчезали в сельве, где лианы так тесно переплетались среди ветвей, что внизу царил вечный полумрак. Далее следы вели через обширную поляну, но бесчисленные насекомые вынудили индейца снова искать спасения в сельве, где крошечные ядовито-красные клещи почти не водились. Когда индеец добрался до спасительной тени, его кожа покрылась багровыми пятнами и вздулась от многочисленных укусов. Улыбнувшись дочери, ожесточенно расчесывавшей руки и ноги, он протянул ей горстку измельченных табачных листьев и сказал:

— Пожуй их, пока я поохочусь.

Урубелава пошел на шум воды. Выйдя к быстрой речке, он постоял на скале, присматриваясь, а потом ловко подстрелил на мелководье жирную корбину. Вернувшись, он отдал рыбу дочери, чтобы та ее приготовила.

Девочка выплюнула жидкую табачную кашицу на ладони и натерла ею болезненную красную сыпь и волдыри от укусов сначала себе, потом отцу. Урубелава развел костер, они зажарили и съели рыбу и пошли по следам, но вскоре снова потеряли их.

Из своего убежища в пещере Бишу заметила капибару — огромного грызуна, всего раза в два уступавшего по размерам ей самой, четырех футов в длину и в добрую сотню фунтов весом. Вдоволь налакомившись сочными водяными растениями, капибара нежилась на солнце, лежа на спине и похрюкивая от удовольствия. Бишу убила ее одним сокрушительным ударом и втащила в пещеру.

Наевшись, Бишу запрятала остатки капибары среди камней в глубине пещеры и вернулась к наружному выходу. Там она лежала спокойно и неподвижно, и лишь легкое подрагивание хвоста выдавало, что Бишу бодрствует.

На горизонте сумрачного неба начали сгущаться угрожающие темные тучи. Завизжала гиена, обнаружившая лакомую падаль — остатки трапезы крупного хищника. До ушей Бишу доносились громкие стоны ревунов, пронзительные вопли попугаев, хриплые выкрики тукана — все они возвещали, что человека поблизости нет.

Распластавшись, Бишу вылезла из пещеры. Она чувствовала себя в безопасности. Ее гордая голова опять была высоко поднята, упругие мышцы вновь заиграли.

Бишу глубоко вдохнула прохладный ночной воздух и медленно, лишь слегка прихрамывая, ушла в дебри сельвы, которая принадлежала ей.

Глава 6

Темнота наступила пугающе неожиданно. Только что светило солнце, а в следующий миг сгустились сумерки и повеяло прохладой. Небо заволокло грозовыми тучами, и через мгновение на лес обрушились потоки воды.

Вскоре образовались целые реки; они быстро неслись по красноватой земле, подмывая берега, которые обрушивались во вздувшиеся бурные потоки, образуя маленькие плавучие островки, увлекаемые дальше течением. Сначала дождь означал для Урубелавы лишь одно: следы, по которым он шел, будут мгновенно уничтожены. На мгновение его охватило чувство досады, которое, однако, тут же прошло. Дожди представляли постоянную угрозу для индейцев. Урубелава хорошо помнил, как несколько лет назад его поселок, только что заново отстроенный после пожара, был смыт разбушевавшейся водной стихией. Тогда в живых осталось только тридцать жителей поселка из ста сорока.

Поэтому первой мыслью Урубелавы было найти крупное дерево, которое устояло бы под напором воды. Столетняя сейба, к которой он бросился сначала, имела слишком слабую корневую систему и могла обрушиться, когда волны размоют землю у ее основания. Держа за руку дочь, индеец продолжал бежать, пока не наткнулся на исполинскую цедрелу, футов в сто высотой и около десяти в поперечнике. Дерево за сотни лет успело обрасти целым лесом лиан, так что индейцу, чтобы добраться до ствола, пришлось прорубаться сквозь них с помощью мачете.

Прижавшись спинами к лесному великану, отец и дочь смотрели на дождь, который хлестал по их полуобнаженным телам; капли стекали по блестящей коже, образуя у ног ручейки. Рядом с ними обрушилась багряно-красная бальзамическая мирта, сплошь заросшая пунцовыми, пурпурными и желтыми орхидеями, — они даже почувствовали исходившее от коры благовоние.

Ноги индейцев, стоявших по колени в воде, стали замерзать. Урубелава срубил лиану, перебросил ее через один из нижних суков дерева и легко, как обезьяна, вскарабкался по ней. Устроившись в развилке ветвей, он втянул наверх и дочь. Под ними яростно бурлил и клокотал водный поток, зародившийся всего несколько минут назад. Внезапно невдалеке в тучах образовался просвет, в то время как вокруг стеной лила вода, разбиваясь барабанной дробью по листьям. Но там, где косые сильные лучи солнца прорезались сквозь ливень и сельву, весь лес вдруг озарился ослепительным огнем, сначала пурпурным, а потом золотисто-желтым. Яркая зелень расцветилась переливающимся радужным багрянцем. Над сельвой повисло удивительное зарево, от которого, казалось, запылала вода. Свечение усиливалось с пугающей быстротой.

Девочка, испуганно озираясь по сторонам, начала дрожать, но отец, которому уже доводилось видеть такое, успокаивающе улыбнулся:

— Это мокрый огонь. Он не причинит нам вреда.

Зарево уже зависло над деревьями, заполыхавшими огненным золотом. Лес засиял невиданной красотой. Холодный, меняющийся разноцветный огонь окружил индейцев и, казалось, слился с ними; даже тела их отливали пламенем.

Странное свечение исчезло так же внезапно, как и возникло.

— Видишь, оно не причинило нам вреда, — сказал Урубелава таким тоном, будто все содеял сам.

Марика посмотрела вниз. Земля, по которой они совсем недавно ходили, была затоплена. Небольшой питон отчаянно боролся с бурным течением Рядом мелькали, то и дело исчезая, ноги какого-то животного. Может быть, антилопы? Дождь не утихал.

Поблизости послышался страшный треск — исполинская сейба, под которой они совсем недавно укрывались, накренилась и начала падать. Удерживаемая несколько мгновений опутывавшими ствол лианами, она пьяно качнулась, а затем, обдирая ветви, рухнула в поток. Перекрывая рев воды и грохот опрокинувшегося дерева, истошно вопили птицы — шум стоял невообразимый. Посмотрев на упавшую сейбу, Урубелава похлопал ладонью по стволу приютившего их дерева, словно уверяя себя: уж эта цедрела прочно вросла корнями в землю, ее так легко не вырвать. Внезапно Урубелава решился.

— Мы пойдем туда, к горе! — сказал он, указывая направление. — Так будет лучше.

Девочка испуганно смотрела на прибывавшую воду. Но отец был непреклонен.

— Здесь неглубоко. Мы сможем идти вброд.

Марика кивнула. Урубелава первым соскользнул вниз по лиане и убедился, что вода доходит только до пояса. Он улыбнулся, посмотрел наверх и, когда девочка стала спускаться, подхватил ее за талию, чтобы не захлестнуло водой. Небольшие волны накатывались на них, но отец и дочь медленно, проверяя каждый шаг, начали продвигаться по направлению к горе.

Вырванное с корнями дерево, вращаясь, проплыло мимо них, рядом течение увлекало мертвого грифа. Внезапно земля под ногами задрожала, вздыбилась, и они оказались только по колено в воде. Девочка испуганно посмотрела на отца и, увидев страх на его лице, заплакала. Схватив ее за руку, Урубелава закричал:

— Скорее! Мы должны бежать отсюда!

Земля пришла в движение, словно заскользила под ногами… Огромный остров тесно переплетенных лиан, кустов и деревьев, смешавшихся в невообразимом хаосе, постепенно отрывался от твердой земли. Дерево поблизости пошатнулось и рухнуло, подняв фонтан грязи и ила вывороченными корнями, образовавшими причудливый изломанный узор на фоне неба.

Урубелава подхватил дочь и понес ее на руках, то и дело оглядываясь на громоздившиеся вокруг и угрожающие падением деревья. Рядом вздыбился и рассыпался массивный грязевый вал. Внезапно кусок острова осел и исчез под водой; два огромных дерева швыряло в водовороте, как спички. Малютка-антилопа пыталась удержаться на проплывавшем мимо стволе; ее огромные глаза были испуганно расширены, а уши тесно прижаты; переступая тонкими ножками, она балансировала на неустойчивом бревне. На глазах у индейцев оно перевернулось, и антилопа исчезла под водой; на мгновение ее голова мелькнула во вспененном потоке и потом скрылась навсегда.

Остров, уносивший индейцев, наткнулся на преграду — влажный горный склон, и движение его приостановилось. Еще миг, и со всех сторон потянулись корни, чтобы соткать сеть, которая надежно прикрепит клочок земли, пока следующий ливень не смоет его. А вокруг стоял свежий запах влажной сельвы.

Воздух почернел от бесчисленных птичьих стай, и на многие мили, куда ни кинь глаз, шла жестокая битва перепуганных живых существ за выживание. Многие из них не уцелеют в борьбе со стихией.

Бишу уносил водный поток, швыряя, как игрушку, из стороны в сторону, так что она старалась лишь удерживать голову над водой. Ливень не прекращался…

Наконец Бишу наткнулась на сломанный сук и вцепилась в него когтями; когда сук засосало в грязевую воронку, она что было сил оттолкнулась и рванулась к берегу. Вдруг отрезок суши, к которому она плыла, круто осел в воду; там, где только что была твердая земля, темнела грязевая жижа, а там, где возвышались деревья, торчали покореженные корни. Тяжелая ветвь ударила Бишу по спине; она отчаянно забарахталась, пытаясь удержать голову над водой, но хватала ртом только жидкую грязь. Подсознательно Бишу слышала крики других животных — кинкажу, цеплявшихся длинными полосатыми хвостами, коати, болотных оленей, броненосцев, антилоп, агути, гигантских выдр, которых поток относил все дальше и дальше от родных мест. Ночные обезьянки дурукури жалобно хныкали и стенали, тщетно пытаясь выбраться из воды, бурлящей, как в котле. Рядом с Бишу проплыла, рассекая желтоватую мутную воду заостренной головой, крупная анаконда. Змея прекрасно чувствовала себя в родной стихии. Мимо пронесло развороченный термитник, облепленный кишащей массой белых термитов, мечущихся вниз и вверх по конусу.

Неожиданно накатившаяся волна выбросила Бишу на вновь образовавшийся берег. Бишу проползла немного и впала в забытье…

Наконец ливень прекратился, выглянуло солнце, и сельва, в которой царил полный хаос, начала понемногу приходить в себя.

Открыв глаза, Бишу поначалу даже не могла пошевелиться из-за запекшейся на боках грязи. Она с большим трудом вырвалась из плена и отряхнулась, как собака. Солнце немилосердно пекло спину, и она забралась в тень поваленного дерева.

Принюхавшись, Бишу вновь учуяла ненавистный запах человека, и дрожь испуга пробежала по ее телу. Когда задул слабый ветерок, запах исчез, потом снова появился и усилился. Бишу попятилась и залезла в гущу зарослей дикого сахарного тростника, густо оплетенного лианами.

Здесь она будет терпеливо ждать и не сдвинется с места, пока не убедится, что находится в безопасности.

Глава 7

После ливня земля освежилась, восстановила силы, и беспорядочно перепутавшиеся растения уже тянулись корнями, чтобы зацепиться за почву. Животные находили новые убежища, а птицы кружили в поднебесье, высматривая старые насиженные места. Казалось, новая жизнь возрождалась на израненной земле.

Лежа на спине на влажном теплом мху в тени вывороченного с корнями дерева лупуны, Урубелава лениво потянулся и указал вдаль:

— Видишь ту гору? Мы пойдем туда.

— Но гевеи растут внизу, у реки, — возразила девочка.

Юная индианка сидела на земле, подогнув ноги. В волосы она воткнула ярко-желтый цветок — красный гребешок подстреленной отцом индейки пропал во время ливня.

— А, гевеи… — Урубелава рассеянно кивнул и, поднявшись на ноги, проверил, не покоробился ли лук. Потом сказал: — Мне нужно найти жир для смазки лука. Подожди здесь. Я скоро вернусь.

Когда отец ушел, Марика отправилась собирать хворост для костра. Она разыскала несколько веток, которые можно было легко расщепить ножом, и разложила их на солнце сушиться Потом приволокла небольшое деревце смолистой пентаклеры, что могло гореть даже сырым.

Когда отец вернется, все для костра уже будет готово так что ему останется лишь разжечь огонь.

Урубелава возвращался, перекинув через плечо убитого пекари. По обнаженной красной груди индейца тоненькими блестящими ручейками стекал пот. Пепел давно был смыт, и шрамы побагровели. При виде собранного дочерью хвороста Урубелава одобрительно кивнул и насадил пекари на торчавший рядом корень лупуны. Содрав с животного шкуру, он выбросил потроха в воду. Сам он был достаточно осторожен, чтобы не вступить в нее, так как река буквально закипела от стаи прожорливых пираний. Индеец быстро развел костер, вырезал кусок нежного мяса и бросил дочери, чтобы та его приготовила. Затем он аккуратно срезал небольшой пласт жира и тщательно протер им деревянные части лука.

Потом он заговорил:

— Наш зверь пойдет к реке, чтобы поохотиться на раненых животных, и оставит свежие следы, и тогда я его найду. На этот раз ему не уйти от меня.

Девочка медленно нарезала полупрожарившееся мясо на тонкие ломтики.

— Ягуару вовсе не обязательно идти к реке, чтобы охотиться, — ответила она.

— Этому обязательно.

— А чем он отличается от других ягуаров?

— Тем, что это самка, и она ранена. Она не способна охотиться с прежней ловкостью, поэтому умрет от голода, если не найдет животное, которое сможет легко убить.

Индеец получал огромное наслаждение от того, что мог наставлять дочь.

— После наводнения на реке останется много умирающих животных и таких, у которых сломаны ноги или хребет, так что им не спастись даже от раненого ягуара, — сказал он. — Он это понимает, поэтому именно туда пойдет охотиться. Я сделаю плот, мы поплывем по реке и будем искать зверя. Мы найдем следы, и больше я их не потеряю.

Взяв в руки кусок мяса, он вонзил в него острые, густо посаженные зубы и принялся пережевывать с таким усердием, что растаявший жир заструился по подбородку.

— Нужно обязательно предугадывать, как поступит животное, — сказал он. — Именно потому я хороший охотник, что думаю, как поведет себя животное.

Марика знала, что отец разыщет следы и выследит прекрасное животное, а потом убьет его. И даже сознание того, что за шкуру им заплатят деньги, на которые она купит материю для платья, не радовало девочку.

Закончив есть, Урубелава сытно рыгнул и, взмахнув ножом, велел дочери:

— Отыщи хорошее бальсовое дерево, которое можно срезать. Я сделаю плот.

Девочка отправилась в лес, а Урубелава еще раз смазал лук жиром пекари, чтобы оружие не утратило гибкости. Потом он прилег на спину в тени лупуны. Было приятно поваляться на мху в тенистой прохладе, ни о чем не заботясь.

А Марика размышляла о судьбе ягуара и никак не могла отогнать прочь печальные мысли… Когда они пытались связать животное, девочке показалось, что ягуар, которого она мысленно называла «бедным созданием», очнулся и взглянул ей прямо в глаза. Ей почудилось также, что в глазах животного таилась мольба. Глаза ягуара были огромные, темно-коричневые, с длинными ресницами и очень красивые. И в этих глазах отражались смертельный ужас и боль…

Марика отыскала бальсу, от мощного ствола которой отходило множество длинных и прямых ветвей, и поискала глазами лианы, которые понадобятся отцу, чтобы связать бальсовые ветви. Она увидела несколько лиан в зарослях сахарного тростника и радостно засмеялась, так как сахарный тростник попадался нечасто, а отец любил им полакомиться.

У девочки не было ножа, и она отгрызла кусок сладкого стебля зубами. Возвратившись к отцу, возлежавшему в тени и напевавшему под нос, она сказала:

— Я нашла бальсу и лианы, которыми ты свяжешь ветви плота. Это совсем рядом, вон там.

Урубелава довольно кивнул:

— Спасибо. Я даже не говорил тебе про лианы. Я очень рад, что ты сама догадалась.

Вытащив руки из-за спины, Марика показала отцу стебель сахарного тростника:

— Посмотри, что я еще нашла.

Урубелава восторженно захохотал, взял сладкий стебель и впился в него зубами; потом он встал и обратился к дочери:

— Проводи меня. Сначала я нарежу сахарного тростника, потом нарублю лианы и бальсовые ветви, и мы построим плот и поплывем на нем, куда захотим.

Возле зарослей тростника Урубелава отдал нож дочери, чтобы она нарезала сладких палочек, а сам подошел к бальсе и начал выбирать подходящие ветви. Чтобы выдержать тяжесть двух человек, хватило бы четырех-пяти крепких ветвей. Солнце уже спустилось, и Урубелава попытался сообразить, куда их принесло потоком. Расстояние значило для него мало. Индеец не затеряется даже в бескрайней сельве, ему достаточно не забывать того, что с раннего утра, когда солнечные лучи начинают пробиваться сквозь густую листву, они должны светить в уголок правого глаза, а потом, постепенно перемещаясь, обогревать лицо. Затем, рано или поздно, он заметит на горизонте контуры горной гряды, похожей на спящую девушку, и пойдет, ориентируясь на ее грудь, а там уже недалеко до родных мест.

Глядя на бальсу, Урубелава с чувством вины подумал о гевеях, из-за которых покинул поселок, но потом решительно выкинул эти мысли из головы. Ведь он сказал дочери: «Сначала мы должны поймать животное…»

Марика принесла нож и стояла, перекинув через плечо связку стеблей сахарного тростника и ожидая, пока отец срубит бальсовые ветви.

Несколько часов назад Бишу лежала почти в том самом месте, где сейчас работал индеец.

Она наблюдала, как он дремал в тени и как его дочь отправилась в лес на поиски дерева. Девочка прошла совсем рядом, и Бишу попятилась под прикрытие зарослей сахарного тростника. Какое-то мгновение она колебалась, не наброситься ли на беззащитную девочку, от которой исходил ненавистный запах преследователей… Что-то ее удержало, и она затаилась в зарослях, лишь кончик хвоста слегка подергивался.

Когда девочка начала жевать сладкие стебли, Бишу медленно, не спуская с нее глаз, отползла назад, пока плотный ковер листвы не скрыл ее. Потом она пустилась бежать, насилуя свое измученное тело и лишь слегка касаясь земли раненой передней лапой. Бишу не щадила себя, понимая, что должна раз и навсегда избавиться от опасности, которая постоянно оказывалась рядом в тот момент, когда ее меньше всего ждешь.

Оставив индейцев далеко позади, Бишу остановилась перевести дух, но у нее тут же закружилась голова. Раны снова кровоточили. Спотыкаясь и падая, Бишу слепо потащилась к стоявшему ближе всех дереву и, цепляясь за кору, стала медленно карабкаться по стволу.

Последние силы оставляли ее. Зарычав, она глубже вонзила когти в дерево, но удержаться не смогла. Бишу упала и лишилась чувств.

Высоко в ветвях расположились грифы. Для них наступила роскошная пора. Реки и болота кишели беспомощными животными, ранеными и умирающими. Грифы успели набить ненасытные утробы падалью, но сейчас снова высматривали, не представится ли случай поживиться.

Это были большие королевские грифы, с размахом крыльев более восьми футов. Черные крылья и хвосты резко выделялись на белом оперении туловища; лысые головы были кичливо и отвратительно разукрашены в алый, желтый, пурпурный и голубой цвет. Птицы отличались недюжинной силой — острые стальные клювы, способные одним ударом раздробить череп или молниеносно выклевать глаз, служили оружием и нападения, и защиты. Над грифами кружила стая кондоров во главе с чудовищных размеров вожаком, голову которого венчал темно-пурпурный, потемневший от возраста гребень. Кондору было больше двадцати лет, и его сила и коварство соответствовали возрасту. Белые перья местами пробивались на черных крыльях, и он парил немного в стороне от остальных, как бы подчеркивая свое превосходство. Кондор отличался ненасытностью и был способен одним ударом ноги со страшными когтями разорвать горло взрослого оленя.

Кондор попал в этот лес из высоких Анд. В течение многих лет его стая терроризировала окрестные леса. Индейцы давно заприметили кондора, и многие безуспешно пытались поймать его.

У индейцев был свой метод охоты на кондоров. Они терпеливо выжидали, затаясь в укромном месте, пока по вялому, медлительному полету птицы не определяли, что ее желудок плотно набит. Тогда они взбирались на возвышавшиеся над местностью деревья и наблюдали, как отяжелевший кондор спускался в гнездо, запрятанное среди скал. Индейцы, прихватив прочные веревки, с легкостью горных козлов карабкались на труднодоступные скалы, связывали огромную птицу, пребывавшую в полном оцепенении, и торжествующе волокли в свое становище.

Там, в центре поселка, они привязывали плененную птицу за ногу к дереву, где каждый останавливался, чтобы выразить восхищение мужеством охотника-скалолаза, поймавшего столь грозную добычу. Скоро, однако, кондор погибал, как его ни кормили, и тогда простодушные индейцы печалились — они любили животных и не понимали, почему те гибли в неволе…

Старый кондор внимательно рассматривал с огромной высоты распростертое в траве тело ягуара. В сознании чудовищной птицы любое животное, лежавшее на земле и не пытающееся укрыться, было умирающим. Он видел, что крикливо разукрашенные королевские грифы уже заняли наблюдательные посты на верхушках деревьев; потом они начнут перелетать с ветки на ветку — огромные птицы не отличались храбростью и приближались к добыче, лишь уверившись в ее полной беззащитности. Но это животное не шевелилось — значит, оно было мертвым.

Кондор спикировал и тяжело приземлился. Грифы, убедившись, что находятся в безопасности, тоже слетели вниз Гигантский кондор приблизился вплотную к распростертому телу, волоча исполинские крылья и вытягивая голую шею, безобразная голова вращалась по сторонам. Он жадно уставился на закрытые глаз Бишу, выжидая. Потом проковылял вокруг и посмотрел на другой глаз, напрягая длинную мощную шею для нанесения молниеносного удара; слюна заливала острый клюв. Другой кондор — самка — присоединилась к нему Она растопырила перья, давая понять, что готова умертвить жертву. Но стоило ей сделать шаг вперед, как самец угрожающе выбросил голову в ее сторону. Самка отскочила, пронзительно заверещав; в этот миг Бишу очнулась.

Она увидела целую дюжину уродливых птиц, слетевшихся к ней; тяжелые крылья заслоняли все небо, как крылья смерти.

В следующее мгновение Бишу вскочила и начала сражаться за свою жизнь — она инстинктивно понимала, что отврати тельные стервятники осмелились напасть, чувствуя, что она умирает. Резко, с быстротой молнии Бишу выбросила вперед мощную лапу. Страшный удар поверг огромного кондора на землю. Бишу одним прыжком бросилась прямо в стаю грифов Жертва превратилась в охотника; Бишу дралась когтями и зубами, щелкая челюстями и нанося разящие удары лапами Прижав старого кондора к земле, она разорвала зубами тонкую шею. Остальные птицы, отчаянно вопя и хлопая огромными крыльями, неуклюже взлетели в воздух.

Голова старого кондора была оторвана, и из шеи фонтаном хлестала кровь. Десятифутовые крылья судорожно трепетали Бишу набросилась на погибающую птицу и начала яростно разрывать когтями туловище, утоляя мучительный голод.

Насытившись жестким мясом, Бишу прилегла в прохладной траве на краю озерка с чистой свежей водой. Ее стошнило, и она закашлялась, но нашла несколько целебных травинок и съела их, чтобы облегчить рези в животе.

Поначалу она боролась с сонливостью. Но вскоре дневная жара спала, и начало смеркаться. Птицы засыпали на верхушках деревьев, тени которых все удлинялись; хищники вылезли из убежищ и приступили к охоте. Бишу услышала крики ночных обезьян и поняла, что наступила ночь; ей было слишком тяжело открыть глаза.

Вскоре она заснула.

Глава 8

Терпение Урубелавы было неистощимо.

Для индейца завтрашний день ничем не отличался от предыдущего Следующий день, а за ним еще один и все последующие дни будут такими же, ведь сельва существовала всегда, и индейцы не знали, что время имеет пределы.

Нарубив ветви для плота, Урубелава прилег поспать — жаркому солнцу потребуется два дня, чтобы высушить ветви.

Когда много веков назад холодный климат оттеснил людей к югу, перед человеком стояла проблема выживания. Здесь ему выжить было просто. Более двадцати тысяч видов растений произрастало в бассейне Амазонки. Солнце давало человеку тепло, и всюду, где бы он ни ступал, находилась вода. Высокие деревья предоставляли тень, а кустарники с мягкой корой — одежду. Из древесины генилы человек мастерил стрелы и копья, а из прочных рыбьих костей — наконечники для оружия. Желтоватые ветки капироны служили для разведения костров, из ветвей бальсы человек делал плоты, а исполинские сейбы указывали ему направление на время странствий. Из пальмовых листьев человек сплетал хитроумные ловушки для рыбы, если же ему лень было их делать, к его услугам имелись бесчисленные парализующие яды. Здесь было великое множество фруктов и лечебных трав.

Но самое главное, здесь почти не водились опасные для человека хищники. Крокодилы не страшны, если держаться от них подальше; кровожадные пираньи представляют угрозу только безумцу, безрассудно опустившему руку или ногу в воду поблизости от их смертоносной стаи; единственный по-настоящему опасный хищник, ягуар, предпочитает более легкую добычу и редко нападает на человека. Даже насекомые, казалось, жалили только чужеземцев, чья кровь имела странный привкус; индейцев же они почти не трогали, разве что на открытых отмелях по берегам рек. Но ни один человек в здравом уме не появится на отмели, кишащей черными массами дневных москитов пиум, мушек мотука с копьевидными хоботками или отвратительных жалящих барбейро.

Марика разрезала плод хлебного дерева и накрошила ломтики в котелок. Сверху она долила речной воды, поставила котелок на огонь и присела рядом, наблюдая за пламенем и время от времени помешивая беловатую кашицу. Дождавшись, пока варево остынет, девочка обмазала им нижние ветви дерева на песке, возле которого раньше заприметила следы куропаток. Подумав про «бедное создание», Марика опечалилась, но потом вспомнила про ярко-красную ткань и спросила отца:

— Когда ты найдешь ягуара, мы пойдем считать гевеи?

Урубелава кивнул:

— Конечно. За этим мы и пришли сюда.

Перед заходом солнца Урубелава еще раз перевернул бальсовые ветви, чтобы они высыхали равномерно. Найдя плоский камень, он заточил о него свой нож. Когда сгустились сумерки, они зажарили и — съели трех куропаток, пойманных на птичий клей. День, неотличимый от всех остальных, подошел к концу, отец и дочь легли, накрылись одеялом и уснули.

На рассвете Бишу проснулась. Ее окружал аромат влажной теплой древесины и резкий запах папоротников. Инстинктивно потянувшись, она взвизгнула от боли, и тут же вместе с воспоминаниями обо всем, что произошло, к ней вернулась бдительность.

Она учуяла поблизости добычу. Желудок был пуст, и Бишу стала осторожно подкрадываться по влажной от утренней росы траве, ориентируясь на нюх. Какой-то мелкий зверек — Бишу даже не заметила кто — метнулся в сторону, услышав приближение хищника. Вскоре Бишу увидела следы тапира четыре пальца на передних ногах и три на задних. Рядом валялись наполовину съеденные пальмовые орехи. Подняв голову, Бишу услышала фырканье уродливого, с обрубленным телом, тапира, плюхнувшегося в воду. Она повернулась, чтобы последовать за ним, болезненно хромая и пытаясь подчинить своей воле не слушавшиеся лапы. Тапир двигался медленно, и она была уверена, что легко его догонит. Проковыляв по проделанному тапиром проходу в кустах и выйдя к воде, Бишу увидела, что тапир стоит на мелководье, повернув голову, и смотрит на нее.

Запах тапира был настолько сильным, что Бишу, испытывая голодные рези в желудке, бросилась в воду. Блестящую на солнце водную поверхность устилал ковер зеленых листьев и желтых кувшинок, сомкнувшихся за головой Бишу. Тапир же нырнул и больше не появлялся. Он был способен пробыть под водой довольно долго и мог вылезти на берег далеко от места, где нырнул.

Бишу с трудом выбралась на сушу.

Инстинкт заставил ее отправиться на поиски сильно пахнущего растения, которое Урубелава называл пихикапу. Как заболевшая кошка ест траву, Бишу проглотила содержащее атропин растение, чтобы облегчить причиняющие столько мук боли в животе. Вскоре она настолько окрепла, что смогла залечь на берегу, свесив в воду переднюю лапу в надежде подстеречь неосторожную рыбу. Ей посчастливилось поймать крупную черную корбину, которую она с жадностью съела. Покончив с рыбой, Бишу побежала вдоль травянистого берега, нависавшего над водой. Движения ее понемногу приобретали прежнюю упругость и изящество.

Миновав крутую излучину, Бишу услышала знакомый рев водопада; она помнила и излучину, и этот водопад. Бишу инстинктивно оглянулась на находившийся всегда в том месте муравейник и увидела, что он весь разворочен недавно пронесшимся потоком, но кишит мириадами крохотных белых муравьев. Бишу обогнула муравейник и побежала туда, где произрастала знакомая миртовая рощица. Она обнаружила, что все мирты лежат опрокинутые, а на одном из вздыбившихся к небу корней расселся крупный тукан с желтым клювом. Тукан близоруко воззрился с насеста на Бишу, смешно подергивая головой из стороны в сторону, потом внезапно сорвался в воздух, хрипло и пронзительно возвещая об опасности.

Бишу продолжала бежать, не останавливаясь и не обращая внимания на глупую птицу.

Вскоре она достигла водопада, где вода разбивалась фонтаном брызг о каменную преграду, перекатывалась через торчащие, острые, как зубы, обломки скал и круто устремлялась вниз на сотню или больше футов, вспениваясь и бурля в небольшом зеленом водоеме. Сбоку над водопадом нависала желтоватая скала в форме чаши; горстки влажной земли, чудом сохранившейся на ней, хватало, чтобы удержать корни дюжины крупных блестящих малиновых лилий, каскадом спускавшихся на длинных стеблях до самого основания водопада.

На краю каменной чаши примостился толстый темно-красный с белым гоацин, таращившийся на низвергающийся поток, словно прикидывая, сколько усилий будет стоить попытка перелететь на другой берег. Загнутыми когтями, которые проказливая природа поместила прямо на кончики крыльев, птица прочно удерживалась за поверхность скалы. Гоацин лениво повернул в сторону приближающегося ягуара голову, увенчанную ярким хохолком, поморгал длинными ресницами и, нырнув в воду, скрылся из виду. Бишу проводила птицу взглядом — еще недавно она схватила бы добычу, прежде чем неуклюжий гоацин успел бы заметить приближение опасности.

Гоацин — удивительная птица. Она терпеть не может летать и чувствует себя под водой лучше, чем в воздухе. Она способна плавать под водой, как рыба, а вылезая потом на сушу с мокрым оперением, цепляясь когтями, взбирается, словно ящерица, в свое глубокое гнездо, устроенное из палочек и сучьев в нависающих над водой ветвях.

Возле водопада грохот разбивающегося потока был нестерпимый, но Бишу обрадовалась этому шуму. Водопад, благоухающие мирты и даже развороченный муравейник значили для нее одно: приближение к дому. Запрокинув голову, Бишу увидела сотни круживших высоко в небе ибисов — алые пятна на нежно-голубом фоне, где расходились пышные белые гроздья облаков.

Валуны на краю водопада матово блестели па солнце. За ними начиналась короткая цепочка плоских камней, между которыми струилась вода; далее торчал большой острый обломок серого гранита, за которым пролегла широкая водная полоса — через нее Бишу предстояло перепрыгнуть на высокое дерево, пробивавшееся из расселины в утесе на противоположном берегу, где расстилалась сельва; а на горизонте виднелись горы.

Бишу не раз приходилось переправляться в этом месте; все было ей знакомо. Она стояла, опираясь передними лапами о плоский камень; под брюхом кипела стремнина. Бишу подтянула вперед задние лапы и на мгновение замерла, чтобы не потерять равновесие перед трудным прыжком на мокрую гранитную глыбу. Где-то невдалеке послышался надтреснутый зов попугая; пронзительно заверещала обезьяна, призывая непослушное потомство. Шум леса тонул в грохоте водопада в воздухе стояла сплошная пелена мельчайших брызг.

Бишу попробовала больную лапу, перенеся на нее вес тела. Как ни странно, боль уже отдавала в шею, и Бишу, пытаясь облегчить ее, замотала головой.

Оценив расстояние до острой глыбы, Бишу перемахнула через поток и спустя мгновение ощутила под подушечками лап холодную мокрую поверхность гранита. Она поскользнулась, но не успела испугаться, так как инстинктивно обрела равновесие; она находилась посреди стремнины — самое страшное осталось позади. Крепко упираясь широко расставленными для устойчивости лапами, Бишу оглянулась на бурлящую воду и посмотрела вниз, где у основания крутого водопада разбивалась и пенилась вода.

Там, где находилась Бишу, фронт водопада резко уходил в сторону, вправо от нее, так что она переправлялась под углом — водная поверхность была здесь гладкой, и, несмотря на быстрое течение, вода не вспенивалась. По другую сторону высилось большое дерево; Бишу прикинула, что легко сможет залезть на него.

Но сначала надо перебраться через полосу воды…

Тело Бишу подобралось для прыжка. Вытянув передние лапы и подогнув задние, она напрягла все мышцы и прыгнула, словно распрямляющаяся пружина. Она едва не сорвалась, хвост и задняя лапа оказались в воде, но Бишу преодолела сильное течение и в следующий миг уже карабкалась по мокрому стволу старого дерева.

Добравшись до развилки, она прилегла, чтобы дать отдых измученному телу, набрать воздуха в судорожно вздымающиеся легкие и унять боль в животе. Внезапно наклон ветвей, за которые она держалась, начал меняться. Одна сторона кроны медленно, как бы нехотя, кренилась к воде, другая поднималась. Бишу развернулась, пытаясь обрести равновесие, но дерево с жутким треском обрушилось и перевернулось, на мгновение зависнув над краем водопада, словно морской бог, вынырнувший из пучины Извилистые корни, казалось, судорожно ощупывали непривычную воду, тщетно пытаясь найти, за что зацепиться.

Потом вода поглотила их.

Толстый стержневой корень, годами прораставший под скалу, со зловещим скрежетом оборвался, и древнее дерево рухнуло в поток. Где-то среди ветвей, глубоко под водой, Бишу отчаянно сражалась за свою жизнь. Воздух лишь наполовину заполнял легкие, а все тело разрывалось от невыносимой боли; от давления воды раскалывалась голова — Бишу хотелось завизжать от страха и боли. Она бешено вертелась, пытаясь освободиться из объятий спутанных ветвей, которые подобно щупальцам душили ее и утаскивали под воду.

Бишу удалось вырваться, но дерево резко перевернулось, и когда Бишу вынырнула, то оказалась уже на самом краю водопада, над разверзшейся бездной, готовой поглотить ее.

Казалось, она провисела там целую вечность, прежде чем начала падать, рассекая лапами воздух. Бишу услышала отчаянный вопль и поняла, что он вырвался из ее горла.

Потом она ударилась.

Остатки воздуха вышибло из ослабевших легких, и Бишу, перевертываясь, увлекаемая водоворотом, начала тонуть в зеленой воде, чувствуя, что внутри все обрывается. Глаза были открыты, но она ничего не видела. Она ударилась о дно, и острые камни впились в затылок; потом поток выбросил ее на поверхность, и Бишу, инстинктивно успев открыть рот, заглотнула огромную порцию спасительного воздуха. Невероятно, но она была еще жива. Тело онемело и не слушалось.

Ее опять швырнуло на спину, и в легкие ворвалась вода. Перед затуманенным взором мелькнули деревья. Бишу попыталась поплыть к ним, но водоворот подхватил ее и закружил волчком. Она свернулась в клубок, зарыв голову в живот, но вода сама вырвала ее из своего плена — мощный поток подхватил Бишу и, вертя, как пушинку, бросил к берегу… И вот она уже ощутила под собой мягкий ил, и всякое движение прекратилось.

Долгое время Бишу лежала не шевелясь, не в силах заставить себя отползти в какое-нибудь укрытие. Когда она на мгновение подняла непослушную голову, все вокруг — илистый берег, деревья и кусты, желтые, алые и пурпурные огоньки орхидей и стреляющая боль в голове — слилось в мелькающий калейдоскоп.

Боль взорвалась внутри, и Бишу, не в силах дальше сдерживаться, жалобно заскулила и впала в забытье.

Высоко в ветвях сгрудилась стайка обезьян. Они разглядывали Бишу и возбужденно вопили. Один детеныш, нескольких недель от роду, жалобно хныкал. Бишу лежала, глубоко погрузившись в шоколадный ил — безжизненная, словно буровато-желтый комок спутанной мокрой шкуры. Рев бурлящей воды и грохот водопада были ей не слышны.

Глава 9

Он поклялся, что отыщет следы, и он отыскал их.

Урубелава был уверен, что один из таинственных богов, которым он изредка молился, помог ему найти следы. Сейчас, стоя по колено в черном иле, индеец перетаскивал громоздкий, но, несмотря на это, легкий плот через пороги, где стремительное течение грозило вырвать из рук и унести утлое сооружение. Урубелава знал, что впереди, ниже по течению, находится водопад, поэтому хотел заранее переместить плот на более спокойную воду.

При помощи грубого весла, которое выстругал своим мачете, Урубелава осторожно вел плот возле самого берега, где густой ил и водоросли замедляли скорость течения. Время от времени плот застревал в иле или на мелководье, и Урубелава с трудом удерживался, в то время как вода стремилась вырвать бальсовые бревна у него из-под ног.

Индеец срезал длинную лиану и бросил дочери, чтобы та привязала лиану к одной из низко нависавших над водой ветвей. Теперь плот медленно, по нескольку ярдов спускался по направлению к узкой протоке, которая отшнуровывалась от реки вблизи того места, где вода устремлялась в пропасть (в пропасти — индейцу это было точно известно — обитали лесные дьяволы).

Внезапно девочка остановилась, опустила толстенную лиану и, стоя по пояс в илистой воде, уставилась на берег. Высохшее, но все еще ярко раскрашенное крылышко погибшей птички висело подобно раскрытому вееру, зацепившись за пучок зеленовато-желтых лиан, свешивавшихся до самой воды с высоченного эвкалипта. Урубелава считал, что он ублажает злых духов приятным ароматом. Вот и сейчас он решил, что Марика, заметив эвкалипты, подумала, не стоит ли разжечь костер, чтобы духи помогли найти ягуара. Но девочка смотрела не на стройные деревья и даже не на яркие перья, которые в любое другое время обрадовали и восхитили бы ее.

В следующий миг Марика обернулась к отцу и тут же поспешно, почти виновато отвела взгляд в сторону.

— Что там, дочка? Эвкалипт? Я вижу его! — крикнул Урубелава.

Девочка не ответила, и в том, как она пыталась не смотреть на отца, было что-то неестественное, словно она старалась солгать.

Урубелава подождал, пока Марика обвязала лиану вокруг корня мангрового дерева, и пустил плот по течению. Потом, вместо того чтобы последовать за дергавшимся из стороны в сторону на конце лианы плотом, решительно направился к раскрашенным перьям. Течение было сильным, и индеец с трудом рассекал широкой грудью мутную воду. Добравшись до берега, он увидел их…

По илистому берегу вела цепочка глубоких, четко очерченных следов. Их было шесть, семь, восемь — больше, чем он мог сосчитать… Индеец сразу заметил, что одна передняя лапа едва касалась земли, а следы располагались неравномерно, как будто животное хромало. Он тихо промолвил:

— Это мой ягуар.

В лесу обитали тысячи ягуаров, но этот отличался от остальных для наметанного взгляда индейца, как один человек от другого.

Урубелава взглянул на дочь. Девочка опустилась на землю и сидела сгорбившись, удрученная, не решаясь посмотреть на отца, что опечалило Урубелаву несравненно больше, чем ложь ее молчания.

На какой-то миг он подумал, что должен ударить ее разок, не слишком сильно. Потом решил этого не делать и, несмотря на то что был очень разгневан, спокойно спросил:

— Неужели животное тебе дороже собственного отца?

Девочка заплакала, но Урубелава не знал, отчего она плакала: осознав свою вину или жалея «бедное создание». Он сказал:

— Вставай. Мы пойдем по следам.

Марика медленно поднялась на ноги, взглянула на плот и спросила:

— Мне снова тянуть лиану?

Урубелава отрицательно помотал головой и ответил:

— Нам больше не нужен плот.

— Нельзя оставлять его здесь.

— Я знаю, — сказал Урубелава. — Ведь если плот обнаружат десатитос…

Он спрыгнул в воду и одним ударом мачете обрубил лиану. Течение подхватило плот и понесло к водопаду. Урубелава расхохотался, глядя, как плот, на постройку которого у него ушло два дня, налетев на скалу, встал на дыбы, взлетел в воздух и славно завис на мгновение, прежде чем рухнул вниз и раскололся. Индеец показал пальцем на рассыпавшиеся бревна и громко крикнул, перекрывая рев водопада:

— Пусть он достанется дьяволам!

Девочка тоже рассмеялась. Ее печаль рассеялась столь же быстро, как налетела, к тому же она догадалась, почему смеется отец. На какой-то миг рассыпавшийся плот напомнил дом Акурибы, который обрушился сразу после того, как хозяин закончил его постройку. Акуриба был их соседом по поселку и делал все не так, как надо, а его обвалившийся дом уже долгое время служил мишенью для насмешек. Урубелава сказал, покатываясь от хохота:

— Дом Акурибы помнишь?

Это было одно из веселых происшествий, о которых никогда не забывали.

Когда следы исчезли на каменистой почве, Урубелава пометил последний из отпечатков, воткнув в него длинную палку, которую мог увидеть издалека. Потом он описал вокруг палки круг, внимательно разглядывая землю; ничего не обнаружив, он проделал еще один круг, большего радиуса. С третьей попытки индеец заметил в одном месте примятую траву и сломанную веточку, а немного поодаль увидел на коре дерева свежие царапины от когтей.

Урубелава воткнул в отпечатки на земле еще несколько веток, посмотрел на получившуюся линию и уверенно зашагал вдоль берега, не оглядываясь. Он знал, что дочь следует по пятам. Скоро он сбился со следа, но наткнулся на развороченный муравейник, кишащий белыми муравьями; возле муравейника на берегу виднелся сплошь облепленный муравьями рыбий остов.

Индеец приник к траве, внимательно рассматривая ее, потом сказал:

— Она лежала здесь на берегу. Она поймала корбину, съела ее и пошла туда, к белой воде возле скал. — Тут он заметил следы тапира, возле которых разглядел знакомые отпечатки лап ягуара. — Нет, — уверенно произнес он, — она не пошла к скалам. Она пыталась поймать тапира, но даже такой медлительный зверь скрылся от нее. Без еды она скоро погибнет. Животное, как и человек, не проживет без пищи; если она погибнет, ее растерзают грифы — и от шкуры ничего не останется. Мы должны торопиться…

Урубелава двигался уже быстрее, почти бегом, посматривая вверх на алых ибисов, круживших высоко в голубом небе.

Достигнув гранитного выступа на краю водопада, он присел на корточки и внимательно осмотрелся. Потом встал и, вытянув шею, посмотрел на противоположный берег.

— Вот где она пересекла реку, — указал он на цепочку камней, тянувшихся вдоль края водопада.

— Зачем животному понадобилось перебираться через реку? — изумилась Марика. — Ведь один берег ничем не отличается от другого.

Урубелава взглянул на дочь и рассмеялся:

— Ты глупая женщина. Животное спешит домой, в горы по другую сторону реки. Оно не знает, что умрет, прежде чем их достигнет. Оно не знает, что придет Урубелава со своими стрелами и убьет его. Одной стрелой, говорю тебе. — Ткнув себя в шею коротким мясистым пальцем, он добавил: — Вот сюда, в шею, попадет моя стрела. Шкура не будет испорчена.

Они стояли бок о бок и смотрели на заводь далеко внизу, куда низвергался с большой высоты водный поток. Девочка заметила, что отец перевел взгляд на цепочку камней на гребне водопада, словно оценивая расстояние между ними на тот случай, если придется переправляться. Подумав об этом, она невольно поежилась.

— Подожди здесь, — велел Урубелава.

Он вытащил мачете и пошел в лес. Вскоре он возвратился, неся в руках длинный стволик стройной цезальпинии и на ходу обрезая ветви, пока деревце не стало похоже на гигантское копье.

Сидя на корточках, Марика наблюдала, как отец, балансируя на плоском камне, потыкал шестом камни впереди, испытывая их устойчивость. Затем он легко перемахнул на серую гранитную глыбу. Глыба была скользкая от воды и мха, но индеец прочно стоял на своих сильных ногах, пальцы которых не уступали в цепкости пальцам некоторых животных. Опустив шест в воду и не нащупав дна, он поскреб рукой шрамы на груди — девочке в одиночку не преодолеть такую преграду.

Вернувшись на берег, Урубелава срезал длинную лиану и бросил один конец дочери, чтобы та повязала лиану вокруг талии. Затем, посмеиваясь над страхом Марики, он перебрался вместе с ней на гранитную глыбу. Потом, держа в руках конец лианы, легко перескочил на белые камни, настолько острые, что они поранили огрубевшие ступни его мозолистых ног. Обернувшись к дочери, он крикнул, пытаясь перекрыть грохот водопада:

— Давай! Прыгай!

Девочка послушно прыгнула так далеко и высоко, как только могла. Она почувствовала, что лиана врезалась в талию, а через мгновение ее босые ноги ощутили под собой острые камни, и она, споткнувшись, упала; но Урубелава крепко натягивал лиану и помог дочери подняться на ноги. Она порезала о камни руки, но смеялась, потому что отец тоже смеялся.

— Теперь совсем легко — два шага, потом еще один… — Урубелава потыкал шестом в воду, показывая, что дальше уже мелко.

Скоро они выбрались на мокрую траву по другую сторону реки.

Урубелава еще долго покатывался от хохота, представляя, как они могли поскользнуться и сорваться в пропасть, где обитали дьяволы. В мире индейцев не было ничего забавнее несчастья, которое не случилось.

Вскоре он поднялся на ноги и принялся рыскать по сторонам, разыскивая следы. Не найдя их, он взглянул на солнце и сказал:

— У нас еще есть время. Сначала нужно поесть, а потом мы найдем животное.

Урубелава заострил конец шеста и отправился к небольшому речному рукаву, где течение было не столь сильное, но достаточно быстрое, чтобы вода оставалась прозрачной. Он замер на берегу, держа над головой шест, как копье, и с первого же удара пронзил замечательную арапаиму, более четырех футов в длину и такую тяжелую, что ему пришлось призвать на помощь дочь, чтобы вытащить рыбу на берег. Пока Марика потрошила и чистила добычу, Урубелава разжег костер. Они насадили рыбину на шест, словно на вертел, и изжарили. Наевшись до отвала, индеец внезапно заметил кровь на ногах дочери и вспомнил про острые камни; достав пригоршню пепла, он аккуратно втер его в раны себе и дочери.

Теперь они отдохнут. Потом со свежими силами отыщут ягуара.

Когда Бишу пришла в себя, ей сначала показалось, что задние лапы отнялись — она их не почувствовала.

Задние лапы служили мощным оружием. Ими она убивала: подтянув к животу, распрямляла их с неимоверной силой словно стальные пружины. А теперь эти прекрасные лапы отказывались ей повиноваться. Бишу тихо скулила, сознавая собственную беспомощность.

Она инстинктивно посмотрела вверх, вспомнив грифов и исполинского кондора, которого умертвила с помощью задних лап.

Бишу не знала, сколько пролежала без сознания; она снова ощущала голодные рези в желудке, но понимала, что уже не в состоянии облегчить муки голода, чтобы сохранить силы, необходимые для выживания. Инстинкт выживания довлел над ее сознанием, заглушая боль, голод и остальные чувства.

Бишу заставила себя пошевелиться и, подтягивая отяжелевшее тело передними лапами, с трудом заползла под укрытие прохладных папоротников.

Рядом проползла змея, плотное серое туловище которой на спине украшали крупные ромбы, а плоская треугольная голова была снизу окрашена в ярко-желтый цвет. Это была кайсака, копьеголовая змея, способная напасть без предупреждения. Змея внимательно следила за Бишу, уставившись прямо в глаза, зрачки у нее были как у кошки. Бишу отвернулась и заползла глубже в кусты. Вытянув передние лапы, она вцепилась когтями в обломок ствола пальмы, подтянула тело и оглянулась. Змея исчезла, но Бишу даже не слышала, как она уползла. У самого основания пальмы тесно переплелись в клубок желтовато-коричневые суруруку. Бишу инстинктивно не любила змей, хотя знала, что большинство из них не причинит ей вреда. Она заметила коралито, несколько анаконд и еще одну кайсаку — любая из змей способна наброситься, если ее потревожить. Бишу боялась здесь оставаться. Она решила во что бы то ни стало выбраться из этого сырого и гиблого места.

Скользкий глинистый берег, на который предстояло взобраться Бишу, был к тому же и крут. Несколько раз она терпела неудачу — добравшись почти до середины предательского склона, срывалась и съезжала вниз. Но постепенно Бишу приноровилась: медленно подтягиваясь, цепляясь лапами за малейший выступ, она забралась на берег.

Там, наверху, она отыскала укромное место, чтобы отлежаться и передохнуть. Устроившись поудобнее, вконец обессилевшая и голодная, она мгновенно заснула.

Внезапно Бишу проснулась — до ее чуткого слуха донесся шорох. Она учуяла запах добычи: невдалеке, ничего не подозревая, несколько оленей пощипывали нежные побеги акации. Бишу поняла, что олени уже заметили ее, так как самец внезапно оторвался от еды и уставился прямо на нее — но страха в его глазах не было. Неужели она так ослабела, что даже безобидные олени поняли это? Она попыталась подняться, но ноги подогнулись, а олени умчались прочь, скрывшись в густых зарослях. Издали донесся охотничий клич другого ягура; где-то совсем рядом крикнул водяной опоссум, плескавшийся на мелководье. Бишу поползла к воде, но опоссум услышал ее приближение и спрятался. Рыжевато-коричневая обезьянка мармозетка с длинным хвостом и с мордочкой, похожей на черную маску, как у ночного грабителя, охотилась на спящих бабочек в ветвях над головой Бишу. Стайка дурукули с пушистыми хвостами и красноватым мехом отлавливала насекомых на ствола^А деревьев. Глаза Бишу слезились, и она потерла голову о влажную траву.

Далеко на горизонте виднелись горы — синевато-пурпурные, с золотистыми полосками там, где их заливали последние лучи заходящего солнца. Высоко в горах за обширной равниной был дом Бишу.

Рано утром, проснувшись, Бишу учуяла родной запах. Опираясь на передние лапы, она осторожно выглянула из-под поваленного дерева, под которым пряталась. Она ничего не увидела. Тогда она медленно поползла вперед и наконец заметила их.

Совсем близко в кустах стояли и настороженно смотрели на нее два маленьких, несколько недель от роду, детенышей ягуара. Сначала они не двигались с места, потом самый смелый из них — это был самец — опасливо приблизился и обнюхал Бишу, но тут же, точно устрашившись, отступил. Подождав немного, он снова подкрался к Бишу, словно желая выяснить, почему она не отвечает на приветствие.

Второй детеныш — самка — присоединился к нему. Вдвоем они обнюхали Бишу, потом самочка вытянула маленькую лапу и легонько ударила Бишу по носу. Видя, что Бишу не хочет с ними играть, маленькие ягуарята заскулили и потрусили прочь. Вскоре они примчались обратно, с ходу налетев на Бишу и перекатившись через ее спину. Некоторое время они продолжали играть, но Бишу лежала неподвижно. Наконец ягуарята устали, принялись широко зевать и побрели восвояси — только зеленые вайи папоротников выдавали их путь.

Когда они ушли, Бишу опять заснула. Открыв глаза, она увидела, что уже наступила ночь. Муки терзавшего ее голода были невыносимы.

И вдруг появилась пища.

Сперва Бишу учуяла запах, а потом услышала шорох в кустах. Маленький самец волочил за собой ножку только что убитого детеныша тапира — тапир был совсем крошкой, не старше двух Юных ягуаров. Детеныш убил детеныша. Закон сельвы: тот, кто не может выжить, отдает свою жизнь, чтобы выжил другой. Маленький ягуар, напрягая короткие, неокрепшие лапы, подтащил мясо ближе к Бишу и сбросил на землю возле ее головы. Маленькая самочка за его спиной облизнула губы и широко зевнула во всю пасть, давая понять, что происходящее ее не интересует. Бишу вытянула лапу, подтянула свежее мясо к себе и жадно впилась в него зубами. Давно она так не пировала!

Ягуарята оставались рядом, наблюдая, как она ест. Когда взошло солнце и сельву окутал удушливый запах испарявшейся ночной влаги, маленькие ягуары незаметно ушли и больше уже не возвращались.

Наевшись досыта, Бишу забылась в глубоком сне.

Во сне она потянулась задними лапами, но даже не почувствовала, что в измученные мышцы вновь возвращаются силы. А когда спустилась ночь, Бишу медленно выбралась из своего убежища, постояла, глядя на залитый лунным светом лес, на таинственные тени и яркие пятна голубого света. Потом уверенно, лишь чуть-чуть прихрамывая, углубилась в сельву.

Глава 10

Замешательство индейца было очевидным. Он сощурился, поскреб ногтями подбородок, покачал головой из стороны в сторону и снова, в который раз, принялся рассматривать только ему видимые следы в траве, иле, на песке и камнях. Затем присел на корточки и легонько прикоснулся к земле, словно пальцы могли сказать больше, чем острое зрение. Выпрямившись, он поцокал языком и, словно не веря своим глазам, в недоумении помотал головой.

— Посмотри на эту илистую промоину, посмотри хорошенько, — сказал Урубелава и пошел вдоль заполненного грязью и илом полувысохшего рукава реки, описывающего полукруг радиусом около сотни футов, чтобы вновь возвратиться к реке…

— Понимаешь, что это значит? — спросил он, пройдя вдоль всего рукава и вернувшись обратно. — Животное, выбравшись из воды, должно было пересечь эту грязную полосу. Но здесь нет никаких следов. Мы видели, где оно переправилось через реку. Верно? Поэтому животное могло выбраться на берег только здесь, где вся земля, на которой мы сейчас стоим, окружена полоской ила, вроде той канавы, что Акуриба пытался вырыть вокруг своего дома, помнишь? — На этот раз, вспомнив про Акурибу, он даже не улыбнулся — он был слишком озадачен и обеспокоен. Урубелава продолжал: — Там, где животное проходит по грязи, оно оставляет следы, по которым его можно выследить. Я прав?

Марика энергично закивала. Великий охотник не мог ошибиться.

Урубелава широко развел руками:

— Не могло ведь животное спрыгнуть с водопада?

Девочка засмеялась и сказала:

— Все-таки ягуар спрыгнул.

Долгое время Урубелава молчал, затем мрачно промолвил:

— Именно так я и думал. Животное спрыгнуло вниз с водопада.

Сказав, он пожалел, что выдал эту идею за свою собственную, так как отступить теперь не сможет. Надо было ответить презрительным тоном: «Как могло животное спрыгнуть вниз? Ведь оно погибло бы…» Но, поразмыслив, Урубелава решил, что ягуар и впрямь мог упасть с водопада и теперь лежит, отдавшись на милость грифов или дьяволов или дожидаясь, пока придет кто-нибудь с острым ножом и снимет с него шкуру Чем больше индеец думал об этом, тем сильнее убеждался, что так все и обстоит на самом деле, а посмотрев на дочь, принял окончательное решение. Марика догадалась, куда клонит отец, и не на шутку перепугалась. Урубелава, заметив волнение дочки, успокаивающе произнес:

— Не бойся. Подожди здесь. Я спущусь вниз и посмотрю, не прячется ли там наш ягуар.

— Но там же дьяволы!

— Я сумею постоять за себя. Только найди мне юкку.

Юкка — сочное, мясистое растение ярко-желтого цвета, произрастающее по берегам рек и, по поверью, смертельно ядовитое. Пока девочка искала растение, Урубелаве удалось подстрелить тукана. Он обвязал ножки убитой птицы тонкой лианой, спустился по реке к заводи и сбросил тушку в воду, не выпуская конец лианы из рук.

Ничего не произошло. Тогда Урубелава вытащил тукана из воды, продвинулся немного выше по течению и повторил манипуляцию. С шестой попытки он добился, чего хотел: вода внезапно закипела и стая свирепых пираний набросилась на мертвую птицу. Кровожадные рыбки вмиг растерзали добычу, и Урубелава вытянул на берег все, что осталось от тукана, — на конце лианы болтался белый, дочиста обглоданный скелетик.

Бережно сжимая в руках скелетик, чтобы не повредить его, Урубелава возвратился к тому месту, где расстался с дочерью. Марика успела отыскать юкку и уже варила растение в котелке, непрерывно помешивая отвар палочкой; варево приобрело ядовито-желтую окраску. Индеец одобрительно покачал головой, присмотрелся и сказал:

— Достаточно.

Пользуясь пучком травы как кисточкой, Урубелава осторожно выкрасил белый костяк. Закончив, он подвесил скелетик на ветку, чтобы высушить, а сам уселся в тени, не проронив ни слова, пока краска не высохла. Тогда он отломил несколько блестящих желтых косточек, нанизал на обрывок тонкой лианы и повесил это ожерелье на шею. Потом приказал дочери:

— Хорошенько промой котелок, чтобы не рассердить духов. Марика уже оттирала мокрым песком пожелтевшие стенки.

Она не очень верила в духов и в ритуал с костями, но миссионер однажды поведал ей историю, как люди, которые ели из посуды, где варились стебли юкки, умерли в страшных муках… В отличие от отца, девочка не была суеверной, но на всякий случай принялась еще усерднее тереть котелок песком. Урубелава потрогал желтое ожерелье и сказал:

— Теперь дьяволы не причинят мне зла. Я хорошо защищен.

Он еще сильнее заточил лезвие мачете, время от времени испытывая его остроту ногтем, потом подошел к водопаду и начал спускаться в пропасть, куда низвергалась вода.

Грохот потока вселил в него страх. Спускаясь на шаг, Урубелава прикасался к желтым косточкам и громко бормотал.

— Юкка, юкка, юкка…

Чем ниже он спускался, тем больше боялся, начиная всерьез сожалеть, что столь безрассудно похвастал перед дочерью своей храбростью. Внизу, над водой, сияла радуга, а серые скалы, мокрые от водяной пыли, то тут, то там были покрыты зелеными ростками невиданных пышных растений. «Уж не они ли составляют пищу дьяволов?» — подумалось Урубелаве.

Крутой спуск становился все более и более предательским. Крупный валун, о который оперся индеец, внезапно пошатнулся и загрохотал вниз по склону, увлекая Урубелаву за собой. В последний миг индеец удержался, схватившись за лиану. Но при этом выпустил из рук лук. Оглядевшись по сторонам, он заметил, что лук застрял в кроне высокого высохшего дерева. Урубелава с проворством обезьяны вскарабкался по стволу и вдруг столкнулся нос к носу с огромной, более семи футов в длину, серо-зеленой кайсакой. Рассвирепевшая от непрошеного вторжения змея шипела и угрожающе раскачивала головой, готовясь нанести смертоносный удар. Урубелава в панике выбросил перед собой руку с ножом и отсек змее голову. Какое счастье, что он заточил мачете перед опасным спуском! Спустившись с дерева, он побрел к воде и вдруг, пробираясь через заросли камыша, ощутил болезненный укол в лодыжку.

Урубелава перепуганно заорал, убежденный, что попал в лапы дьяволов, и схватился за ожерелье, но, вытащив ногу, увидел, что в лодыжку вцепилась смертоносная маленькая коралито, бразильская кобра; казалось, что пламя охватило ногу и быстро поднимается вверх. Он инстинктивно полоснул коралито ножом, но змея не разжимала челюсти, повиснув на ноге, словно отвратительная гигантская пиявка. Урубелава, рискуя поранить ногу, отрубил туловище и отбросил прочь голову пресмыкающегося, челюсти которого продолжали конвульсивно сжиматься и разжиматься.

Опасаясь, что в зарослях могут скрываться другие змеи, он поспешно отбежал подальше от гиблого места и ничком свалился на мокрый мох, уже чувствуя острую резь в глазах. Сделав несколько глубоких надрезов на коже вокруг ранки, Урубелава попытался отсосать яд, но укус пришелся на внешнюю сторону лодыжки, и он не сумел дотянуться ртом до болезненного места. Тогда он взял с земли острый камень и принялся исступленно колотить им по ране, подползая при этом ближе к воде.

Болела уже вся нога, а бедро угрожающе распухло, но Урубелава знал, что если бить камнем по ране, то яд выйдет с кровью наружу. Всю мякоть вокруг раны надо превратить в кровавую массу, из которой яд вытечет в воду; только не повредить при этом кость и успеть все сделать прежде, чем лишишься чувств.

Вскоре Урубелава без сил откинулся на спину, тяжело дыша и закусив губы от боли. Какое счастье, что он приказал дочери оставаться наверху! Она сейчас все глаза выплакала бы, думая, что отец умирает Урубелава знал, что Марика не поверила в магическую силу его амулета. Он благодарно прикоснулся рукой к желтым косточкам, убежденный, что только им обязан тем, что выжил. Превозмогая безумную боль, он старался не шевелиться. Шаманы всегда твердили: «Лежи спокойно, и боль пройдет».

Внезапно все тело свела судорога, и из горла индейца вырвался нечеловеческий вопль; спина непроизвольно выгнулась, и он заметался по траве, как рыба, выброшенная на берег. Боль была сильнее, чем он мог вытерпеть.

Последнее, что он увидел, перед тем как потерял сознание, были четкие и глубокие отпечатки лап ягуара в прибрежном иле…

При виде отца девочка пришла в ужас.

Пошатываясь, он выбирался наверх, нащупывая перед собой опору, как слепой. С ног до головы его покрывала черная грязь, словно один из обитавших в бездне дьяволов решил принять облик индейца. Левая нога чудовищно распухла и была покрыта полчищами крохотных красноватых муравьев. Плечи и шею облепила черная туча клещей. А у Марики даже не было под рукой пепла, чтобы втереть в укусы и ранки.

Бросившись к отцу, она обвила его могучую грудь тонкими ручонками и, не в силах сдержаться, расплакалась.

— Ничего, дочка, — пытался успокоить ее Урубелава, счастливый, что ему удалось спастись. — Это ерунда. Меня укусила коралито, но боль уже прошла. Только глаза…

Глаза Урубелавы словно заволокло белой пеленой. Он попробовал наступить на больную ногу и поморщился.

— Вот видишь, кость не сломана. Только кожа поранена — я бил по ней камнем.

Вид у раны был ужасный, но Урубелава знал, что в противном случае ему не удалось бы спастись.

Марика, все еще не в силах унять дрожь, вдруг заговорила так, как еще никогда не осмеливалась говорить с отцом:

— Нужно прекратить эту глупую охоту за ягуаром. Давай вернемся к реке. Ведь мы должны считать гевеи! Ну, пожалуйста, — взмолилась она. — Ведь животное все равно исчезло…

Урубелава вдруг ухмыльнулся:

— Животное вовсе не исчезло. — Он повернулся и указал пальцем: — Оно скрылось вон туда, где растет хлебное дерево. Я видел следы. Я оказался прав. Животное и впрямь спрыгнуло с водопада, я же говорил тебе, что оно так поступит. Но у него повреждены задние лапы. Может быть, даже сломана спина. Теперь мы легко найдем его.

Девочка снова заплакала. Урубелава поразился.

— Не беспокойся, — сказал он. — Скоро, еще до захода солнца, мои глаза будут видеть, как и прежде. И тогда… тогда мы пойдем по следам ягуара.

Всю ночь он дрожал под одеялом, а на рассвете у него страшно разболелась голова, и пришлось привязать к затылку мясистые листья агавы. Но когда солнце оказалось в зените, Урубелава отбросил повязку, срезал толстый сук, чтобы опираться при ходьбе, перекинул оружие через плечо и отправился туда, где накануне заметил следы.

Он нашел их под хлебным деревом.

— Видишь, она волочит задние лапы, — обратился он к дочери и вдруг залился веселым смехом. — И я тоже, — с трудом выдавил он, покатываясь от смеха, — совсем как она!..

Дорожка следов вела через лес на юг, к саванне. Урубелава, тяжело опираясь на палку, заковылял по следу. Марика угрюмо последовала за ним…

Спина Бишу не была сломана.

Хотя движения по-прежнему причиняли сильную боль, раны быстро затягивались. Сельва испытывает мужество животных, но и закаляет их. Время от времени Бишу поджимала больную переднюю лапу и принималась бежать на трех: всякий раз, как позволяли силы, она увеличивала скорость бега. Иногда она останавливалась, чтобы отдохнуть и перевести дух; длинный розовый язык свешивался при этом наружу и немного подрагивал, обнажая сверкающие белые зубы.

Лес постепенно редел и становился суше. Лианы попадались все реже и наконец совсем исчезли. Пропали бананы, манго и хлебные деревья; ослепительные орхидеи уступили место желтоватым лишайникам, облепившим сухие ветви. Даже лесные звуки затихли. Зато слышался мягкий шум ветра, колышущего высокую траву; Бишу он показался приветливым шепотом.

Впереди простиралась саванна — необъятная сухая равнина, заросшая желтовато-коричневой травой.

А за равниной возвышались далекие синеватые горы, в которых и было логово Бишу…

Глава 11

Девочка, нахмурясь, глядела на расстилавшуюся саванну, страшась ее, как боятся всего неизвестного. Ведь они с отцом всю жизнь провели в лесу; их дом — влажная сельва, которую они прекрасно знали и в которой чувствовали себя в родной стихии. Эта же местность, иссушенная и неведомая, таила в себе великое множество опасностей.

Саванна показалась Марике жаркой, сухой и неприветливой Девочка до конца надеялась, что отец откажется от мысли пересечь необъятную, почти голую равнину.

Урубелава сидел под деревом на опушке леса, укрываясь в тени от немилосердно палящих солнечных лучей. Костыль он поставил рядом, а сам уселся, поджав под себя ноги, — так удобнее было обдумывать важное решение, которое он собирался принять.

Индейцу нелегко было отважиться на то, чтобы пуститься в опасный путь по незнакомой саванне, хотя инстинктивно он принял это решение давно, еще когда впервые заметил, что следы ягуара ведут через сухую траву к синевато-пурпурным горам на горизонте. Урубелава втайне надеялся, что солнце зайдет до того, как он соберется с мыслями, за ночь правильное решение само придет в голову. Марика сидела рядом и вычерчивала пальцем крестообразные узоры в песке — Видя, что отец не собирается нарушить столь затянувшееся молчание, она заговорила:

— Саванна опасна. Здесь нет воды… Здесь можно обгореть…

— Вовсе не опасна, — резко возразил Урубелава: дочка как раз выразила то, чего он и сам больше всего опасался. — Просто… мы плохо знаем саванну, поэтому нам страшно.

— А гевеи растут по берегам реки, — нараспев продолжала Марика, — там есть и пища, и вода, и убежище.

— Я знаю, дочка. — Сначала он хотел ответить, что никакой настоящий мужчина не испугается опасности, но вместо этого почему-то произнес: — Какие здесь могут быть опасности? Ведь здесь никто не живет. Кто тут может жить?

Марика отреагировала мгновенно:

— Значит, мы тоже погибнем, если попытаемся пересечь саванну?

Она знала, что лесные индейцы не могли долго находиться на солнце: за несколько часов их кожа покрывалась волдырями, которые потом превращались в гноящиеся болячки…

Урубелава задумался: вдруг действительно никто не жил в саванне, потому что здесь нельзя выжить? Он медленно покачал головой:

— Нет. Много лет назад один житель нашего поселка путешествовал по саванне; он рассказал, что если взять с собой воду, то бояться нечего. Мы наполним водой котелок и возьмем с собой. Там, — он указал на отдаленную полоску деревьев, — мы найдем и пищу, и воду, и убежище.

Марика в отчаянии воскликнула:

— Такое животное, как ягуар, способно быстро пересечь саванну до того, как солнце начнет припекать. А мы?… — Она указала на распухшую, посиневшую ногу отца: — Разве с такой ногой ты сможешь быстро передвигаться?

Но Урубелава оставался непреклонен:

— Ягуар уже в саванне, а мы преследуем ягуара. Кто знает, может, он погибнет, так и не успев добраться до конца равнины. Может, он уже мертв и лежит в нескольких шагах отсюда в высокой траве. Неужели теперь мы сдадимся? Неужели мы испугаемся и упустим драгоценную шкуру? Следы видны очень хорошо, и по ним легко идти. Смотри… — Он указал на несколько примятых сухих стебельков. — Животное бежало вон оттуда, к тем зеленым деревьям. Это банановая роща, а за ней течет река. Мы тоже пойдем туда вслед за животным.

— А вдруг оно побежало обратно к реке, к водопаду?

— Нет. Разве я не объяснял тебе? Животное все время бежит по прямой линии. От гнезда с крокодильими яйцами до того места, где мы нашли останки кондора, потом к водопаду, а оттуда к саванне. Все время по прямой! Сейчас оно бежит к бананам, а потом побежит к горам, где у него логово.

Девочка обессиленно вздохнула и, стыдясь, сказала:

— Твоя дочь боится саванны.

Урубелава погладил ее по волосам:

— Не бойся, маленькая. Со мной тебе нечего опасаться.

Он по-прежнему сидел в той же позе. Марика отошла в сторону, развела костер, сварила немного кофе и, добавив в него несколько капель водки, подала отцу. Урубелава не спеша выпил напиток. То, о чем он думал, вовсе его не радовало. А что, если ягуар не только не ослабел, а, наоборот, — выздоравливает и набирает силы? Там, внизу, напротив водопада, Урубелава наткнулся на кости детеныша тапира, возле которых остались следы двух ягуарят. А вдруг ягуар настолько окреп, что уже способен охотиться вместе с другими ягуарами? Вряд ли, но ведь убивать-то (пусть такого маленького тапира) и добывать себе пропитание он уже в состоянии…

Урубелава, сам того не ведая, невольно проникся уважением к ягуару. Как сумел этот зверь преодолеть столько сложных препятствий? Вспомнив, с каким неимоверным трудом сам вскарабкался по крутому глинистому склону близ водопада, Урубелава поразился: как удалось раненому ягуару влезть на скользкий берег? Как он смог выжить почти без пищи и, не имея возможности как следует передохнуть, восстановить силы? Сколько раз он был на волоске от гибели!..

Урубелава громко выкрикнул, даже не заметив, что повысил голос:

— Мы оба сильные — ягуар и я. Но я сильнее! — Затем прислонился спиной к дереву и сказал дочери: — Мы проведем ночь здесь, а утром, как только рассветет, пойдем через саванну и догоним животное.

Бишу пересекала саванну. В высокой траве, скрывавшей ее с головой, она чувствовала себя в полной безопасности. Бишу бежала почти не останавливаясь, но жесткие, упругие стебли сильно замедляли бег. Вскоре она очутилась перед широким отложением красного глинозема и осторожно перебежала через него, высматривая, где удобнее снова юркнуть в высокую траву.

Несколько часов спустя она достигла огромного зонтичного дерева, возвышавшегося среди равнины, и на мгновение остановилась, принюхалась, нет ли поблизости воды. Воды не было. Тогда Бишу вскарабкалась на дерево, чтобы немного передохнуть и посмотреть, не сбилась ли она с пути. Она хотела спать, но опасалась врагов. Правда, в саванне ей мало что могло угрожать, но зато и укрыться было негде. Несильный ветер дул прямо в спину; Бишу инстинктивно ощущала удовлетворение от того, что с ветром не доносился запах ненавистных преследователей, так долго шедших за ней по пятам.

И вдруг шерсть на загривке Бишу стала дыбом — сзади и чуть-чуть сбоку послышался чужой запах. Далеко-далеко, откуда она бежала, по желтой траве передвигались черные точки, а ближе к ней высокая трава колыхалась. Послышался собачий лай.

Охваченная ужасом, Бишу спрыгнула с дерева и, подгоняемая смертельным страхом, словно пятнистая молния, понеслась по траве с такой скоростью, с какой никогда не бежала.

Собаки уже почуяли ее запах.

Их было десять или двенадцать отвратительных, отощавших, постоянно голодных псов. Длинная темно-коричневая шерсть совсем свалялась, а изъеденные клещами уши плотно прижимались к плоским головам с острыми мордами. Вожак внезапно остановился, откинул голову и завыл, хрипло и протяжно; остальные псы, не замедляя бега, пронеслись дальше.

Вой служил сигналом, ведь это были не обычные собаки. Их натаскали, чтобы убивать и калечить, и жестокие, озверевшие от вечного голода псы жаждали крови. Испустив призывный клич, вожак убедился, что хозяева не отстают, и припустил вдогонку за стаей, оскалив свирепые клыки.

Хозяин, смуглый и жилистый брюнет, облаченный в рубашку и брюки цвета хаки, соскочил с лошади и припал к земле, изучая следы. В следующий миг он вскочил на ноги и возбужденно завопил, обнажив белоснежные зубы:

— Ягуар! Ягуар! Ягуар!

Не дожидаясь ответа, он одним прыжком очутился в седле и вонзил шпоры в бока взмыленного пони.

Сзади во весь опор спешили его спутники, крича и размахивая над головами бола; всего гаучо было четверо, и они охотились на нанду, низкорослых равнинных страусов с двумя пальцами. За целую неделю им не попался ни один нанду, хотя и удалось обнаружить искусно замаскированное гнездо с кладкой из восемнадцати ярко-зеленых яиц; яйца они припрятали, чтобы подобрать на обратном пути.

Гаучо отличала неподражаемая грация, с которой они держались в седле, на скаку рассекая высокую траву кнутом; один из них даже ухитрялся ковырять при этом в зубах острием ножа.

Охотники услышали, что лай собак перешел в визг: псы настигали жертву. По сигналу предводителя остальные всадники рассыпались веером по равнине; сорвав бола с лук седел, они вращали их над головами, подбадривая себя гиканьем и свистом. Собаки вынудят ягуара остановиться, окружат, и тогда ремни с тяжелыми шарами собьют зверя с ног, а умелый удар ножа довершит дело. Все просто.

Казалось, что легкие Бишу вот-вот разорвутся.

Высокая трава осталась позади. Растительность стала совсем скудной и почти не замедляла бег. Всего какая-нибудь миля отделяла Бишу от спасительного леса, но почва уже заметно увлажнилась — приближались болота.

С обеих сторон Бишу настигали собаки, сзади слышались крики людей и стук лошадиных копыт. Ее раны снова открылись, но Бишу, напрягая последние силы, неслась вперед.

Внезапно пес справа от Бишу замедлил бег и отстал. Бишу мгновенно воспользовалась этим и рванула направо, на миг оторвавшись сразу от нескольких преследователей. И вдруг прямо перед ней словно из-под земли вырос вожак. Глаза горели, уши плотно прижаты, клыки ощерены, из разверстой свирепой пасти капала слюна; подобрав мощные лапы, он готовился к прыжку…

Не снижая скорости бега, Бишу оттолкнулась лапами от земли и бросилась на огромного пса. Они столкнулись в воздухе. Бишу, потеряв равновесие, упала на спину и тут же почувствовала, что острые зубы впиваются в шею… Что было силы она рванула задними лапами брюхо вожака, и искалеченная собака, истошно визжа, отлетела в сторону и забилась в агонии. Бишу перекатилась на бок и встала на ноги. Рядом лязгнули челюсти и замелькали оскаленные пасти, но Бишу проскользнула мимо не пришедших в себя после поражения вожака псов и помчалась к лесу.

Неожиданно путь преградила река. Бишу, не останавливаясь, бросилась в нее и поплыла, быстро рассекая воду передними лапами. Сзади неуклюже плюхались в реку собаки, но Бишу плавала лучше, и расстояние между ними неуклонно увеличивалось.

Она выбралась на обрывистый берег по поваленному дереву, с которого спрыгнула на землю, пробралась под густыми высокими папоротниками и начала карабкаться по валунам, стремясь выше и выше по склону… Только достигнув вершины, она остановилась и обернулась.

Снизу доносился яростный лай потерявших след собак, слышалось ржание лошадей и хриплые выкрики. Постепенно звуки стали удаляться и наконец совсем смолкли.

Бишу стояла на вершине горы из красного песчаника, всматриваясь в даль. Она все еще дрожала от возбуждения, длинный хвост чуть-чуть подергивался из стороны в сторону, а грудь то вздымалась, то опускалась.

В полном изнеможении она впала в забытье…

Глава 12

Урубелава тоже дрожал.

Никогда в жизни он не был так напуган. Лежа вниз лицом среди высокой травы, он держал за руку дочь и исступленно молился богам, таким неведомым и таинственным, что даже их имен Урубелава не знал. Одному из богов были подвластны солнце, вода и ветер, и индеец, не переставая, молил его, повторяя: «Не дай ветру перемениться… не дай ветру перемениться…»

Ветер доносил до ноздрей индейца запах собак, лошадей и ненавистных гаучо.

Урубелава слышал, как они весело смеялись и переговаривались на португальском языке, время от времени ругая собак; их отделяла от индейцев какая-нибудь сотня шагов. Они приближались со стороны реки, оттуда, где Бишу оставила следы, которые убедили Урубелаву, что ягуар действительно возвращался в сельву, неожиданно изменив направление бега.

Он лежал так тихо, что даже дыхания не было слышно. Этому искусству индеец обучился много лет назад, когда на поселок нередко нападали десатитос. Тогда маленький Урубелава прятался возле дома и замирал в одной позе, затаив дыхание, словно каменное изваяние; это умели делать все горные индейцы.

Урубелава не боялся, что их заметят, — это Марика, распростертая рядом с ним, совсем оцепенела от страха. Но если ветер переменится…

О жестокости гаучо ходили легенды. Старейшины племени аразуйя сказывали, что гаучо куда страшнее десатитос. Речные люди заставляли рабов собирать каучук и похищали чужих женщин, чтобы те рожали им детей. Но гаучо… Гаучо убивали индейцев без разбора и без пощады, бессмысленно, потехи ради.

Старейшина как-то поведал Урубелаве, сидя у костра: «Если тебе встретится в пампе человек на лошади, знай — это гаучо. Он погонится за тобой и бросит в тебя камни, привязанные на длинных ремнях. Ремни обовьются вокруг твоих ног, ты упадешь, а он затопчет тебя конем, или перережет горло, или помчится вскачь, волоча тебя за собой, пока ты не умрешь. Помни: если увидишь гаучо, прячься от него, как от десатитос, и жди, пока опасность не минует. Никогда не забывай об этом…»

И Урубелава не забывал. Он лежал, крепко сжимая руку дочери, и молил, чтобы ветер не переменился. Привлеченные запахом крови, полчища рыжих муравьев облепили изувеченную ногу индейца, но он не шевелился.

Гаучо проехали так близко от затаившихся индейцев, что Урубелава ощутил не только запах пота, но даже запах рейхао — смеси риса и бобов, которую всадники везли в сумках, привязанных к седлам. Гаучо скрылись из виду, но Урубелава все еще не смел шевельнуться. Так они пролежали с дочерью до самых сумерек.

Когда совсем стемнело, Урубелава с трудом поднялся на ноги, прислушался, принюхался к ветру, содрогнулся и сказал:

— Сейчас ночь, но мы должны как можно скорее бежать к реке, где нас не найдут эти ужасные люди.

Забыв о больной ноге, Урубелава припустил к реке; Марика легко поспевала за ним. Они добрались до родной сельвы, когда на востоке уже забрезжил слабый розоватый свет. Урубелава поспешно разыскал убежище среди кустов, куда они забились и залегли, словно животные, все еще потрясенные пережитым.

Вскоре, когда солнце прошло четверть пути по бирюзово-голубому небосводу, Урубелава уже начал улыбаться и напевать про себя. А еще через полчаса он весело хохотал, вспоминая про опасность, которой так счастливо избежал. Он сказал дочери:

— Видишь, боги всегда выручают смелого человека: всякий раз, как я попадаю в беду, они помогают мне.

Он срезал новый костыль взамен утерянного при бегстве; опасности и ужасы саванны остались позади, здесь, в сельве, индейцы находились дома. Урубелава долго бродил взад и вперед вдоль опушки, не решаясь отходить от нее далеко, пока наконец не наткнулся на то, что искал.

Он громко поцокал языком и сказал:

— Теперь ягуар бегает быстро; вот посмотри, дочка, на следы.

Когда Марика подошла, он стал объяснять:

— Видишь? За ним гнались гаучо. Они не догнали, но собаки… Собаки настигли его — вот следы крови. — Он прошел немного дальше. — Здесь собаки все еще гнались за ним, но вожака среди них уже не было… Гаучо доскакали только до леса и повернули обратно. Гаучо не могут жить в лесу. — Это показалось Урубелаве таким забавным, что он громко расхохотался. — Ты поверишь, чтобы кто-то не мог жить в лесу? — спросил он у дочери. Видя недоумение в ее глазах, он пояснил: — Все из-за лошадей. Лошади бегают очень быстро, но, если на пути встретится дерево, они не успевают остановиться, и… бам!

Он живописно изобразил, как лошадь на полном скаку врезается в дерево, и Марика покатилась со смеху.

— Совсем как Акуриба, когда ходит во сне, — выдавила она сквозь хохот.

Вдруг Урубелава перестал смеяться, а на его лице появилось озадаченное выражение.

— Как же могло раненое животное опередить лошадей гаучо? И победить собак? Нет, дочка, это не обыкновенный ягуар.

Урубелаву так и подмывало вернуться в саванну и прочитать по следам, что же в действительности произошло. Где Бишу впервые почуяла запах преследователей, что случилось потом, действительно ли ягуар убил крупного пса, у которого на передней левой лапе недоставало одного пальца… Любопытство мучило индейца, но страх пересиливал. Вот уже много дней Урубелава шел по следам ягуара и знал каждую подробность из его жизни. Теперь же в знаниях индейца образовался пробел. Он снова заговорил, не в силах скрыть беспокойство:

— Здесь остались следы крови — значит, зверь ранен. Как же он сумел вырваться? Раненый ягуар не может выдержать бой с целой сворой псов и выжить. Но он выжил. Об этом говорят следы.

Углубившись в сельву, он вскоре наткнулся на место, где Бишу прилегла отдохнуть. Он нашел наклонившееся, полуповаленное дерево со следами ее когтей и потом долго рыскал вокруг, пока не обнаружил то место, где животное спрыгнуло на землю.

Затем он с дочерью вскарабкался на высокую красную гору, и, стоя на вершине, они долго смотрели вниз, туда, где за сельвой расстилалась бескрайняя пампа; так же незадолго до них смотрела вниз Бишу.

Даже с такой высоты равнина казалась зловещей, и индеец, не удержавшись, пробормотал:

— Видишь? Мы проделали огромный путь через пампу Когда я расскажу об этом в поселке, нами все будут гордиться.

Возле ног индейцев четко отпечатались следы лап ягуара. Рядом струился небольшой ручеек; беловатая вода приятно журчала. Урубелава опустился на колени, потрогал рукой почву и заявил:

— Это глина. Мы сделаем из нее горшок для пищи.

Когда они в испуге бежали из саванны, Урубелава в спешке бросил не только костыль, но и котелок. Он решил не думать об этом, хотя котелок был металлический, покрытый белой эмалью, отколупнувшейся всего в одном-двух местах. Марина тоже не заговаривала об этом, чувствуя свою вину.

Взяв у отца мачете, она срезала острый сук и наковыряла глины. Затем выкопала возле ручья ямку, сбросила в нее глину и залила сверху водой. Пока Урубелава натягивал на лук тетиву и проверял, не погнулась ли стрела, девочка замесила босыми ногами глину до нужной вязкости и передала увесистый комок отцу.

Урубелава помял глину и одобрительно хмыкнул. Он степенно и аккуратно вылепил объемистый горшок, а Марина тем временем развела костер. Дождавшись, пока прогорят все ветви и сучья, индеец поставил горшок в горячую золу и доверху наполнил его обжигающим пеплом. Оставив дочь следить за обжигом горшка, он отправился на охоту.

В разбросанных вокруг водоемах в изобилии водилась рыба, но Урубелава искал другую добычу и углубился в сельву попытать счастья. Он наткнулся на мертвую анаконду, огромное тело которой, длиной в пятнадцать шагов, было растерзано в клочья. По следам индеец понял, что на змею напало целое стадо пекари, которые забили ее острыми копытами и довершили дело торчащими кверху клыками. Радуясь такой удаче, Урубелава пошел по следам и скоро догнал пекари, которые беспечно паслись на прогалине. Животных было в несколько раз больше, чем он мог сосчитать. Бесшумно подкравшись с подветренной стороны, Урубелава выбрал жертву и быстро, одну за другой выпустил три стрелы, пронзившие шею пекари. Дождавшись, пока стадо уйдет, он взвалил бездыханную добычу на могучие плечи и вернулся к дочери.

Освежевав тушу, он зажарил огромные куски нежного мяса прямо на пылающем костре. Наевшись до отвала, Урубелава нарезал из шкуры тонких полосок, чтобы сплести веревку, а Марина изготовила из нескольких полосок ремень для переноски горшка, который был уже почти готов.

Незадолго до полудня они вновь пошли по следам Бишу.

Пожар — обычное явление в сельве.

По необъятной богатой земле незаметно и неслышно скользили таинственные тени, мелькавшие среди кустов и деревьев. То были исконные обитатели сельвы, индейцы, для которых скрытный образ жизни был привычным. Порой можно было месяцами путешествовать и не встретить ни одного индейца.

Но можно было заметить дым от костра.

Днем индейцы путешествовали, а ночами сидели вокруг костров, тихо переговариваясь и передавая друг другу трубку На рассвете они снимались с места, оставив горевший костер. Обычно пламя постепенно затухало — обилие воды и влажного мха не давало огню распространиться. Но иногда поблизости оказывалась сухая трава, или в костер падало старое высохшее дерево, или же поднимался сильный ветер, далеко разносивший искры. И тогда начинался пожар. Порой словно весь лес казался охваченным пламенем, как гигантский костер.

Пожары никого не волновали. Что из того, что выгорит лес на сотню-другую миль? Сельва бесконечна.

Молчаливые, загадочные существа, вызвавшие пожар, незаметно исчезали. Животные, умевшие плавать, успевали спастись, добравшись до воды. Остальные, охваченные паникой, метались от одной речушки до другой, подгоняемые быстро распространявшимся пламенем. Удушливая гарь вытесняла воздух, вокруг падали горящие деревья, и борьба животных за жизнь подходила к концу.

Почуяв запах гари, Бишу проснулась; она хорошо знала, чем это грозит.

Ее уши уловили резкие, потрескивающие звуки — они были устрашающе близко. Из кустов выскочила обезумевшая антилопа; посмотрев в том направлении, Бишу увидела темное облако. Она бросилась вслед за перепуганным животным и вскоре достигла небольшой речушки. Не останавливаясь, Бишу прыгнула в воду и поплыла — холодная вода обожгла раненую шею. В воде боль от ран немного стихла.

Над головой пролетела стайка истошно вопивших пестрых попугаев, а в следующее мгновение верхушки деревьев покрылись стаями обезьян, которые, словно обезумев, сталкиваясь друг с другом, скакали с дерева на дерево. Дым сгущался, и запах гари усиливался; Бишу повернула и поплыла против течения.

С берега в воду бросился страшно кричавший, обуглившийся олень; выплыл он уже мертвый. С нависшего дерева плюхнулся в реку крупный боа-констриктор. По соседству с Бишу быстро плыли две огромные выдры.

Повсюду метались охваченные паникой животные. Бишу плыла, борясь с течением, как вдруг прямо перед ее носом обрушился объятый пламенем гигантский ствол американского ореха. Бишу с головой нырнула под воду. Когда она вынырнула, жар стал совсем невыносимым. Глотнув ртом раскаленный воздух, она, собрав последние силы, поплыла дальше.

Уже весь берег за спиной был объят пламенем. Слышались отчаянные вопли горящего живьем броненосца, пытавшегося выбраться из норы, выход из которой перегородило рухнувшее дерево, охваченное огнем. Через реку перебиралась гигантская стая саранчи; каждое из насекомых было величиной с маленького воробья. Трупы погибших прыгунчиков устлали реку плотным ковром, по которому, как по шаткому мосту, переправлялась извивающаяся колонна саранчи.

Вода почернела от сгоревших ветвей и деревьев. Казалось, саму реку охватило пламя; ветер переносил горящие ветки на противоположный берег, где вспыхивали, как лучинки, высохшие деревья.

Бишу с трудом вскарабкалась на берег. В воде спасения уже не было — воздух слишком раскалился. Задыхаясь от недостатка кислорода, Бишу устремилась вслед за спасавшимися беспорядочным бегством оленями, пекари, агути, дикобразами, обезьянами и нелетающими птицами. Внезапно появившийся из кустов ягуар заставил ее шарахнуться в сторону, но не успела Бишу испугаться, как пятнистый хищник исчез, даже не обратив на нее внимания. Дорогу перебежал оцелот, тащивший в зубах детеныша. Треск пламени и зловещий свист знойного ветра перекрывал крики-животных. В воздухе пахло паленым мясом.

Пылающая ветка упала на спину Бишу и обожгла кожу, но Бишу рывком высвободилась и помчалась дальше. Не заметив впереди узкого оврага, она на полной скорости свалилась в него, пролетев сквозь толщу раскидистых папоротников. По дну оврага текла речушка. Характерный шум подсказал Бишу, что впереди находится водопад. Она поплыла на шум против течения. Вскоре вода вокруг забурлила, и Бишу, задрав голову, увидела, что с высоты дюжины футов низвергается поток, разбивавшийся внизу об острые камни мириадом брызг. Под водопадом Бишу разглядела небольшой естественный грот, отгороженный от внешнего мира стеной падающей воды. Бишу заползла в грот и улеглась на живот, вытянув перед собой лапы и жадно заглатывая свежий влажный воздух. Сверху над входом в грот нависали гирлянды ослепительных дурманящих орхидей; алые, желтые и пурпурные цветы причудливо переплелись с ветвями акажу, красного махагониевого дерева, из которого вытягивали жизненные соки. Расцветка орхидей поражала воображение, немыслимые краски переливались, как перья сказочных птиц или крылышки тропических бабочек.

Убедившись, что в гроте ей ничто не угрожает, Бишу распростерлась на красновато-сером граните и заснула.

Урубелава тоже вышел к воде.

Сначала он уходил от огня не торопясь, так как знал, что пожары случаются часто и, если держаться от них подальше, особого вреда не приносят.

Но потом, после того как ветер переменился, индеец вгляделся в почерневшее небо, перекинул через плечо лук со стрелами и сказал дочери:

— Возьми вещи, мы должны бежать.

Девочка подобрала скудный скарб, привязала глиняный горшок и поспешила за отцом. Обернувшись, Урубелава указал рукой вперед:

— Видишь каучуковое дерево? Там глубокая вода.

Ему не приходилось бывать в этих местах, но найти воду труда не составляло — по расположению деревьев или по оттенкам зелени кроны индеец мог с уверенностью сказать: «Здесь глубокая вода», или «Там слишком много ила», или «Вода соленая, для питья не годится».

Они добежали до развесистой сапоты. Эти деревья индейцы часто легонько подсекали, чтобы получить каучук. Как и предрек Урубелава, рядом находилось озерко, окруженное скалами; многочисленные ручьи стекали в озерко, питая естественный водоем. Индеец нырнул в воду и поплыл к возвышающимся посередине озера серовато-красным гранитным скалам, напоминавшим средневековый замок, окруженный рвом. Марика задержалась, чтобы привязать к голове узел, и Урубелава нетерпеливо крикнул, чтобы девочка поторопилась. Она послушно кивнула и быстро поплыла к отцу, изящно рассекая водную гладь тонкими, но сильными руками.

Взобравшись на скалы, Марика развернула промокший узел, достала большой кусок жареного мяса, оставшийся от недоеденного пекари, и с гордостью повертела перед собой, ожидая похвалы отца; он не говорил, чтобы девочка захватила мясо с собой, она сама догадалась.

— Зачем ты взяла мясо? — недоуменно спросил Урубелава. — Мясо всегда можно найти.

Юная индианка указала на горящий лес и ответила:

— Мы не найдем здесь мясо. Оно слишком пережарилось.

Урубелаве это показалось настолько забавным, что он расхохотался и долго не мог остановиться. Разрезав мясо на две части, он принялся жевать его. Есть ему не хотелось, но дочь останется довольна, что придумала взять мясо с собой.

Они молча ели, наблюдая, как горит вокруг лес. Озерко, в центре которого они находились, было небольшим, метров триста в диаметре. Когда Марика нырнула, чтобы проверить, какова глубина, то, к своему изумлению, не смогла достать до дна.

— Что я тебе говорил? — торжествующе сказал Урубелава. — Возле каучуковых деревьев всегда глубокая вода.

Это было вовсе не так, но индейцу уж очень хотелось подчеркнуть свою правоту. Услышав поблизости шум водопада, Урубелава предложил дочери:

— Попробуй проплыть туда и посмотри, что там — озеро или река?

Марика кивнула и пустилась вплавь. Вернувшись, она восторженно сказала:

— Я видела там красные, желтые и пурпурные цветы на ветке махагонии. Они очень похожи на перья попугаев.

— Это озеро или река?

— Озеро, совсем маленькое. И водопад небольшой — в два человеческих роста. Там и растут эти яркие цветы. Какие чудные — как крылышки бабочек!

Урубелава молча кивнул, перекатился на бок и потянулся к узлу, оставленному на солнце для просушки. Обнаружив, что бутылка с водкой почти пуста, да и запасы кофейных бобов подошли к концу, он недовольно крякнул.

— Ты хочешь кофе? — спросила Марика. Посмотрев на мокрые скалы, она добавила: — Но как развести здесь костер?

Рев и треск горящего леса не смог заглушить хохота индейца. Сухое лицо Урубелавы сморщилось, зубы оскалились, а живот судорожно затрясся, в то время как душивший его хохот вырывался откуда-то изнутри короткими лающими звуками; слезы градом покатились по щекам.

Глядя на отца, Марика подумала, что никогда прежде не видела его таким счастливым. Когда он утер последние слезы, она спросила:

— А что теперь?

Он пожал плечами, все еще пытаясь отдышаться:

— Не знаю. Надо подождать, пока прогорит весь огонь.

— А потом?

Немного поколебавшись, он сказал:

— Потом мы снова попытаемся разыскать следы ягуара. Последний раз мы их видели возле хинного дерева. Мы вернемся туда.

На душе девочки снова заскребли кошки.

— А может быть, ягуар уже погиб в огне? — грустно предположила она.

Урубелава помотал головой:

— Нет, только не это животное. Ничто не может убить это животное, кроме… — Он замялся. — Только великий охотник убьет его.

Глава 13

Ни один из них не подозревал о близости другого.

Долгое время они неотступно следовали друг за другом; порой оказывались совсем рядом, а иногда их разделяло значительное расстояние. Искусство индейца и слепой случай — вот что удерживало их вместе. Теперь преследование приближалось к концу, но ни охотник, ни жертва не знали, в какой близости друг от друга они находятся.

Мягкий вечерний свет разливался над озерком. Огромный темно-зеленый полог растительности, густой накидкой окаймлявший озеро, почти полностью прогорел. Лишь несколько деревьев уцелело — их спасли водяные брызги. Лианы уныло провисли, не находя привычной опоры. Скоро их лазающие побеги дадут новые корни, и зелень начнет возрождаться. Сначала лианы, потом юные проростки и стебли, за ними — гигантские папоротники, пока сельва не приобретет первозданный облик… На это потребуется время, а сейчас уже началось разложение трупов погибших животных, покрытых слоем горячего пепла. Земля, получив обильную пищу, породит множество новых жизненных форм; здесь не было настоящей смерти — одна форма жизни переходила в другую.

Урубелава с дочерью вскарабкались на самую высокую скалу и смотрели оттуда на блестящую водную гладь. Все яркие краски вечернего неба отражались в воде, которая переливалась красными и желтыми оттенками, переходившими в медный багрянец. Картина была настолько совершенной, что непривычные индейцы не могли оторвать от нее глаз, сознавая, что подобную красоту можно увидеть крайне редко.

Покосившись в сторону водопада, Урубелава спросил:

— Когда ты увидела яркие цветы, ты не заметила рядом лианы?

Девочка кивнула:

— Там много лиан. Они свешивались прямо над водой.

— Собери узел, мы скоро пойдем. Только сначала я срежу лианы, чтобы наловить рыбы.

Заткнув за пояс мачете, Урубелава соскользнул в воду и поплыл к водопаду. Уцепившись за камни на его краю, он посмотрел вниз, на лианы. Он решил, что срежет несколько лиан, истолчет в кашицу и бросит в стоячую воду. Ядовитый сок лиан ослепит рыб, и они всплывут на поверхность, где их легко поймать руками. Индеец спустился вниз, обрубил несколько тонких побегов и оглянулся на ниспадавший водяной занавес. Потом, поддавшись внезапному порыву, аккуратно срезал с ветки махагонии несколько алых, желтых и пурпурных цветков и, тихо посмеиваясь, воткнул себе в волосы: то-то получится сюрприз для дочери! Затем начал карабкаться вверх…

Падающая сверху вода и водяная пыль уносили все запахи, и когда Бишу внезапно заметила мелькнувшую коричневую тень, то буквально окаменела. Индеец находился всего в нескольких футах! Он карабкался вверх вдоль каменистой стены водопада. Бишу ничего не стоило сделать одно движение передней лапой и распороть незащищенный живот, но она не шелохнулась. А через мгновение враг уже скрылся из виду Бишу еще долго не вылезала из убежища.

Растерев лианы в кашицу, Урубелава бросил плотное месиво в воду тихой заводи, и вскоре ослепленные рыбы начали всплывать на поверхность, беспомощно трепыхаясь. С помощью Марики Урубелава выловил полдюжины рыб, проплыл с ними до берега, где оставил свой улов запекаться в куче горячего пепла, а сам возвратился на скалистый островок к дочери.

— Там по-прежнему горячо ходить? — спросила Марика.

Урубелава кивнул:

— Немного.

Девочка посмотрела на золотистый шар солнца, спускавшегося за залитую багрянцем горную цепь.

— Значит, мы проведем ночь здесь?

Урубелава поскреб подбородок и задумался; он не знал, насколько далеко распространился пожар, поэтому сказал:

— Да, так будет лучше. Поедим рыбу, а потом ляжем спать. Как взойдет солнце, мы уйдем отсюда.

Он влез на вершину скалы и осмотрелся. В отдалении среди почерневших древесных стволов зеленела живая растительность. Слева и справа виднелись только обуглившиеся стволы, а сзади, где расстилалась саванна, просвечивала зеленовато-желтая трава. Урубелава спрыгнул к дочери и сказал:

— Земля, где мы находимся, длинная и узкая, как язык. Огонь распространился влево и вправо, а впереди его остановила река. Если мы сейчас выйдем, то доберемся до зеленого леса, прежде чем стемнеет.

— А как же рыба, которая печется в золе?

— Мы ведь уже ели сегодня, — нетерпеливо ответил Урубелава, — поэтому сейчас пойдем. Немедленно.

Марика послушно закрепила на голове узел и пустилась вплавь вслед за отцом…

Они шли вперед, пока солнце не село. Когда стемнело, они вышли на берег реки и переправились через нее вброд. На другой стороне берег пышно зарос ароматным тимьяном и мятой. Вдоль реки, насколько хватал глаз, тянулись ползучие стебли страстоцвета, унизанные множеством изящных плодов. Возле индейцев возвышалась исполинская анона черимола, и огромная стая насекомых вилась и жужжала над опавшими плодами.

— Видишь? — восторженно воскликнул Урубелава. — Нам ни к чему было ловить рыбу.

Они набрали и поели лакомых фруктов, потом разожгли костер и уснули.

Когда рано утром девочка проснулась, отец уже куда-то ушел.

Она растолкла плоским камнем последние зерна и сварила кофе.

Вскоре Урубелава вернулся и принес двух фазанов, которых подстрелил из лука. Когда он бросил их на землю, Марика спросила, не поднимая головы:

— Ты нашел следы?

Урубелава натянуто рассмеялся и, присев на корточки, ответил:

— Я встретил следы антилопы, двух коати, дикобраза, тапира, оцелота, нескольких черепах, и многих змей, и двух ягуаров… — Он сделал многозначительную паузу. — Один из них был мой ягуар. Он пересек реку, спасаясь от пожара, и побежал вдоль берега. Пытался поймать рыбу, но не сумел. Потом погнался за трубачом, но тот упорхнул от него. Можешь этому поверить? Он не смог поймать такую нерасторопную птицу! Тогда он вернулся и съел яйца в развилке дерева. Теперь он медленно бежит по направлению к горам. Наверное, израсходовал слишком много сил.

— Откуда ты все это знаешь? — удивленно спросила Марика.

Урубелава гордо приосанился.

— Об этом рассказали следы, — ответил он.

Бишу медленно трусила к горам, приволакивая ногу.

В желудке опять ощущались голодные рези, хотя совсем недавно она съела кладку птицы трубача. Услышав трубный резонирующий звук «оу-оу-оу», Бишу незаметно подкралась к птице и прыгнула с расстояния нескольких футов. К ее изумлению, птица успела отпрянуть и, быстро промчавшись на длинных зеленых ногах, взмыла в воздух, взмахивая оливково-зелеными крыльями. Пролетев над головой ягуара, птица уселась на ветку дерева, возбужденно трубя. Бишу предприняла безрассудную попытку влезть на дерево, но птица улетела, прежде чем ягуар оттолкнулся от земли. Тогда Бишу вернулась к гнезду в развилке старого дерева и съела семь грязно-белых яиц.

Такая пища ее не насытила, и Бишу залегла на берегу, пытаясь поймать на мелководье неосторожную рыбешку, но движения ее были такие медленные и неловкие, что вскоре она отказалась от бесплодных попыток.

Забравшись на скалу, она разглядела в отдалении родные горы.

Урубелава тоже смотрел на горы.

Он вскарабкался на гигантское дерево манго, более восьмидесяти футов высотой. Зрелище открылось неописуемое: кроны окружающих деревьев слились в живописный ковер всех оттенков зеленого цвета, расшитый блестящими пурпурными и желтыми орхидеями и пунцовыми пятнами крыльев птиц. Стайка розовых цапель пролетала над изумрудной кроной развесистой голоканты, словно яркая вспышка света на зеленом фоне влажного леса.

А под горячей голубизной неба, там, где светло-серые облака собирались в грозди, далеко на горизонте виднелась гора, увенчанная высоким пиком, краски которого резко контрастировали с окружающим пейзажем. Медную, огненно-красную землю испещряли, как шрамы, широкие жилы голубоватого гранита. Подножие горы утонуло в пышной банановой роще. До горы был один день пути, не больше.

Долгое время Урубелава сидел в развилке дерева и вожделенно смотрел на стройный пик. Потом стал обдумывать, как вернуть улыбку на лицо дочери.

Он посмотрел вниз сквозь ветви и увидел Марику, которая сидела у основания дерева. Когда он позвал ее, подражая зову птицы, девочка улыбнулась. Урубелава знаком показал, чтобы она поднялась к нему.

Марика завязала рубашку потуже и полезла на дерево: когда она почти поравнялась с отцом, он протянул руку, ухватил дочь за запястье и втянул к себе в развилку.

Он сказал, загадочно глядя на дочь:

— Видишь красную гору за банановой рощей?

Марика кивнула, не понимая, к чему клонит отец.

— Там живет наш ягуар, — сказал Урубелава, не отрывая глаз от лица дочери.

— Откуда ты знаешь? — машинально спросила она, вовсе не думая усомниться в его правоте.

— Я говорил тебе, что с того самого места, где мы его впервые встретили, животное все время бежало в одном и том же направлении, верно? Там страна ягуаров. Я знаю это, потому что я охотник. — Урубелава указал на запад: — Там, где растут вон те высокие деревья, не водятся ягуары, там живут только птицы и дикобразы и нет даже обезьян. Там, — он ткнул пальцем в другую сторону, — где расположены желтые кусты, вообще нет зверей. А возле тех черных скал, где болото, могут быть пекари, и много змеи, и птиц, и тапиров, и, возможно, коати, но там нет ни антилоп, ни оцелотов, ни ягуаров. — Он снова указал на скалистый пик и уверенно повторил: — Это страна ягуаров. Там живет и мой ягуар, и туда он держит путь.

Девочка надолго задумалась, теребя пальцами подол рубашки. Потом сказала:

— Мы ведь тоже идем через лес. Но мы идем не домой.

— У ягуаров совсем по-другому, — пояснил Урубелава. — Ягуар возвращается домой, чтобы умереть.

Девочка не ответила, и Урубелава понял, что происходит то, чему он с самого начала отказывался поверить: ягуар встал между ним и дочерью.

И Урубелава ничего не мог с этим поделать. Не отступаться же от своего решения? Прекратить охоту, которая стоила ему стольких сил?

Нет, дочка должна понять: что решено, то должно быть сделано. Глупо отказываться от своих планов из-за того, что взбрело в сумасбродную детскую голову.

Глава 14

Приближалась неумолимая развязка.

Десять или пятнадцать миль рельеф постепенно повышался. За черной вулканической почвой пролегла широкая полоса песка, за которой начиналась болотистая местность, где травянистые островки чередовались с предательски топкими низинами, заполненными черной жижей.

А за болотом, отделяемый только банановой рощей, вздыбился крутой склон красного песчаника, прорезанный тут и там пурпурными гранитными отложениями. На горной вершине уже не слышался шум сельвы. Там журчали глубокие, быстрые ручьи и текли маленькие ручейки, петлявшие между деревьями и кустами. Там били прозрачные, чистые ключи и благоухали нежные цветы, там переплетались в изумрудно-зеленый полог кружевные папоротники и лианы и всегда слышался мягкий шепот листьев, колыхавшихся на ласковом ветру.

Там было логово Бишу.

Она бежала не торопясь, зная, что дом близко. Она по-прежнему испытывала муки голода, так как была еще слишком слаба, чтобы охотиться. Привычная добыча убегала от нее. Однажды Бишу спугнула коршуна и, преодолев отвращение, съела умерщвленную им птицу. Но чаще ей приходилось довольствоваться яйцами и целебными травами, которые она инстинктивно заглатывала.

Под лапами захлюпала вода. Начиналось болото.

Урубелава остановился, чтобы набрать кофейных бобов. Внезапно его внимание привлекло едва заметное движение: вдали промелькнула желто-коричневая тень.

Присмотревшись, Урубелава разглядел далеко впереди животное, которое перебиралось через гребень холма, поросшего диким гибискусом, крохотные свисающие цветки которого расцвечивали зелень кроваво-красными пятнышками.

В следующий миг ягуар исчез из виду…

Глаза Урубелавы засветились радостью победы. Он обернулся к дочери, ухмыльнулся и сказал:

— Я же говорил тебе. Она там; ты видела? Холм возвышался довольно далеко, милях в трех.

— Сейчас ягуар не торопится — должно быть, ищет пищу, — продолжал Урубелава. — Я легко догоню его.

Марика не ответила. Только тяжелый, сдавленный вздох выдал ее переживания. Урубелава взял дочь за руку:

— Если отстанешь, беги туда. — Он указал на высокую горную гряду за холмом — К голубым скалам. Видишь? Если отстанешь, я буду ждать тебя там…

Индеец бежал долго, не касаясь пятками земли, но сохранял силы для завершающего броска. На бегу он выбрал самый короткий и удобный маршрут и поэтому направлялся не к холму, за которым исчез ягуар, а прямо к отрогу из красного песчаника, куда, как он уверился, стремилось животное.

Урубелава еще не решил, в каком месте станет подстерегать Бишу. Он уже заприметил болото и знал, что для него не составит труда преодолеть эту преграду. Видел он и красный утес. «Вот удобное место, — подумал Урубелава, — там, где животное начнет карабкаться на утес…» Еще никогда в жизни он не ощущал такого прилива сил и такой уверенности в себе.

Он мог бежать так часами, без малейших признаков усталости. Он не оглядывался, но слышал, что дочь, не отставая, бежит следом.

С дерева вспорхнула стайка потревоженных карминово-зеленых попугаев. Путь индейцу преградила упавшая парротия — железное дерево; он легко вспрыгнул на широкий ствол, соскочил с другой стороны и помчался дальше по ковру зеленых иголок, осыпавшихся с исполинских араукарий. Из кустов выскочила антилопа и метнулась прочь, не разбирая дороги. Вскоре Урубелаве пришлось несколько свернуть с намеченного маршрута, чтобы обогнуть широченную колонну темно-красных муравьев, которые маршировали наперерез, по только им известному пути. Но за все время индеец ни разу не изменил скорость бега. Лишь однажды, увидев чистый родник, он на мгновение опустился на колени, зачерпнул несколько пригоршней прозрачной воды и с наслаждением выпил.

Девочка не отставала ни на шаг.

Лес поредел. Поросший гибискусом холм остался за спиной, а впереди виднелись высоко поднимавшиеся над болотом голубые гранитные скалы, к которым держал путь индеец.

Не останавливаясь, он прыгнул в жидкую болотную трясину, которая сперва была ему по колено, а потом дошла до пояса. Идти стало трудно, и, оглянувшись, Урубелава, к величайшему своему удивлению, увидел, что Марика, где вброд, а где вплавь, пробирается через болото совсем неподалеку от него.

К телу индейца присасывались кровожадные пиявки, и тысячи жалящих насекомых облепили его; дыхание участилось, и Урубелава начал ощущать первые признаки изнеможения.

Но девочка по-прежнему не отставала.

Наконец болото кончилось. Урубелава выбрался на твердую землю и прилег, переводя дух. Потом встал, подошел к маленькому озерку с прозрачной водой и окунулся с головой, очищаясь от грязи, насекомых и отдирая от кожи разбухших пиявок. Вскоре и Марика прыгнула в воду рядом с ним. Некоторое время они молча смывали грязь, а потом Урубелава произнес:

— Останься лучше здесь и подожди меня. Скоро я вернусь, и мы пойдем к реке считать гевеи.

В голосе индейца звучали нерешительные нотки. Марика, ничего не ответив, отрицательно помотала головой. А когда отец поднялся на ноги и снова пустился бежать, она последовала за ним. Крутой красный утес, где Урубелава намеревался убить ягуара, высился всего в двух милях впереди.

Ветер изменился и принес множество новых запахов.

Запахло олеандром, ощутился аромат зрелых табачных листьев, базилика, лимона и сапоты, появился запах обезьян и крокодилов, броненосцев, пекари, змей, птиц… Ноздри приятно щекотали запахи гуайявы, черимолы, свежей воды, и вдруг… ветер принес запах врага.

На мгновение Бишу охватил ужас. Она тут же вспомнила прикосновение рук к горлу, повязанную вокруг шеи веревку и инстинктивно метнулась к первому же укрытию. Кустов вокруг почти не было, и Бишу притаилась за большими красноватыми валунами. Не более чем в тысяче ярдов она увидела две человеческие фигурки, быстро бегущие по направлению к ней. Бишу огляделась по сторонам и поняла, что оказалась в западне, — путь назад был отрезан. Обернувшись к крутому склону, она понеслась вверх по камням так быстро, как, наверное, не бежала никогда в жизни. На вершине было ее логово. Там было спасение.

— Ягуар! Ягуар! — завопил индеец.

Эта был победный клич. Не замедляя бега, Урубелава сорвал с плеча лук и стрелы и помчался вперед с удвоенной энергией. Пот градом катился по груди, а соленые капли со лба заливали глаза. Марика что-то крикнула, но Урубелава не остановился и даже не сбавил скорость. Для этого рывка он и берег силы и теперь расходовал их, не жалея.

Марика стала заметно отставать. Разрыв между ними быстро увеличивался — сто ярдов, двести, двести пятьдесят… Урубелава опережал дочь уже на полмили, но по-прежнему не замедлял бега. Девочка отчетливо видела, как Бишу мчалась по голому краснозему, но по рассказам отца знала, что с такой скоростью ягуар долго бежать не может и дистанция между ним и преследователем начнет неуклонно сокращаться. Потом ягуар сделает еще один рывок, и расстояние между ними вновь увеличится. Но ненадолго… Наконец ягуар остановится, готовый вступить в бой, повернется лицом к противнику, и тогда…

Марике было страшно даже думать об этом.

Урубелава достиг подножия утеса.

Держа в левой руке лук, а в правой лучшую стрелу с металлическим наконечником, он изумленно оглядывался по сторонам. Ягуар исчез…

Меньше чем в пятидесяти шагах от индейца красный утес круто устремлялся вверх, а с вершины белым потоком низвергался небольшой водопад. Вырванное с корнями дерево лежало вдоль склона кроной вниз. Голубое небо было ярким и безоблачным. Тишину нарушал только топот шагов сзади. Урубелава обернулся и увидел Марику.

Вид дочери буквально ошеломил индейца. Бледная, в разорванной рубашке, она в изнеможении упала на землю, судорожно глотая ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Урубелава на мгновение забыл о своей навязчивой идее. Он подбежал к дочери:

— Почему ты ослушалась? Я же говорил, что у нас есть время…

Девочка покачала головой, перекатилась на живот и с трудом встала на четвереньки.

— Все в порядке, со мной все в порядке… — пролепетала она. Потом опустилась на колени и, закрыв лицо руками, стала медленно качаться из стороны в сторону.

В этот миг сверху посыпались камешки. Индеец поднял голову.

Ягуар карабкался по склону утеса не более чем в пятидесяти футах от него. Животное пробиралось по узкой ложбине, круто уходившей вверх. Урубелава видел, что передвигается оно с трудом, словно каждое движение причиняет ему сильную боль. В этот миг Бишу обернулась, и глаза их встретились. Ягуар поспешил спрятаться под прикрытие нависающих лиан, но вскоре выполз из-под них, продолжая упорно пробираться к вершине. Ложбина стала совсем узкой, и Бишу, будто гигантская бабочка, прилепилась к песчанику. От индейца ее отделяло примерно шестьдесят шагов.

Урубелава вложил в тетиву свою лучшую стрелу и прицелился в темно-коричневое пятно на шее Бишу. Если стрела попадет туда, смерть наступит мгновенно.

Животное двигалось совсем медленно.

Урубелава натягивал тетиву, пока она не коснулась щеки, и твердо удерживал ее в этом положении; он чувствовал напряжение в плече и силу лука. Солнечный зайчик заиграл на острие железного наконечника.

Настал самый подходящий момент для того, чтобы спустить тетиву.

Урубелава повернул голову и взглянул на Марику. Девочка не шевелилась. Она стояла на коленях, прижав ладони к щекам, и смотрела на ягуара расширенными глазами. Девочка молчала. Казалось даже, что она перестала дышать.

Урубелава натянул тетиву еще чуточку сильнее…

Он глубже вдохнул в себя воздух. Потом медленно опустил лук к земле и осторожно ослабил тетиву. Вынув стрелу, он зажал ее в кулаке.

Сзади послышался какой-то сдавленный звук, а потом вновь воцарилась тишина. Урубелава посмотрел наверх и увидел, что животное исчезло. Должно быть, ягуар уже находился на вершине и обессиленно брел к своему логову. Урубелава повернулся и взглянул на дочь. Она отняла ладони от щек, и руки бессильно, словно плети, повисли вдоль туловища. Она неотрывно смотрела на отца.

— Я сам так решил! — гневно крикнул Урубелава. — Понимаешь? Это было мое решение!

Не дождавшись ответа, он шагнул к дочери. Поднявшись на ноги, она коснулась рукой плеча отца и уронила голову ему на грудь. Урубелава сказал, смягчив тон:

— Я мог убить ягуара. Это было легко. Но я решил этого не делать. Понимаешь? Я сам решил так.

Девочка посмотрела вверх через его плечо.

Бишу стояла на самом краю крутого утеса и смотрела прямо на них; ей удалось наконец уйти от преследования. Длинное тело четко вырисовывалось на фоне голубого неба, хвост слегка подрагивал, а голова была чуть наклонена, чтобы не выпускать индейцев из поля зрения. Еще секунду или две Бишу стояла там под золотистыми лучами солнца — самое прекрасное животное на свете, — потом исчезла из виду и, прихрамывая, побрела к родному логову. Девочка знала, что больше никогда ее не увидит.

Она обхватила отца за плечи и крепко прижалась к нему. Урубелава поразился такому необычному проявлению чувств со стороны дочери и не скрывал, что это ему приятно.

Взяв дочь за руку, он сказал:

— Пойдем. Мы вернемся к реке и начнем считать гевеи. Река далеко отсюда, нам придется долго идти.

И они пустились в путь. Потом он заговорил:

— Ты не проголодалась, дочка? Хочешь, я подстрелю птицу? А можем наловить рыбы… или набрать фруктов за болотом…

Он вспомнил про саванну, которую им предстояло пересечь, про сгоревший лес, про водопад, где его укусила змея. Потом оглянулся и с грустью посмотрел на то место, куда скрылся ягуар; Урубелава знал, что навеки расстался с заветной мечтой ради дочери, которую так любил.

Вспомнив про больную ногу, он захромал, и Марика обняла его за поясницу, чтобы помочь идти.

Они возвращались к реке — два человека, затерянные на бескрайней земле Амазонии, по которой можно путешествовать всю жизнь и не видеть ничего, кроме деревьев, рек, гор и неописуемой красы прекрасной сельвы.