Миры за мирами

Там, где растёт белый лотос

— Посвящается памяти Дэвида Кэррадайна

Дым и кровь заполняли вечерние небеса. Призраки носились над колышущимися просторами летних трав и перемешивались с копотью умирающего пламени. Они кружили над обугленными остатками деревни Анфай, словно налетевшие на падаль птицы. В отличие от стервятников, которые с утра слетелись попировать непогребённой плотью, эти духи явились полакомиться рассеянными среди почерневших брёвен душами.

Анфай лежала в канаве, в тени упавшего бревна, с самого утра, когда огонь заплясал на соломенных крышах её клана. На груди она уберегала жизнь, драгоценную и тёплую. В сумятице криков и треске пламени, никто не услышал, как кричал ребёнок, даже когда мужчины, от которых несло кровью, прогрохотали по дороге на чёрных конях и проехали совсем близко от канавы. Сейчас младенец спал, укутанный в изношенный плащ. Она взяла его, когда покинула своё бревенчатое укрытие и поднялась наверх, на грунтовую дорогу. Первым, что она заметила, окунувшись в плавящийся жар заходящего солнца, было белое пламя, двигающееся, как человек.

Это бледное пламя проплывало через высокую зелёную траву, но не сжигало её. Призраки скользили мимо головы Анфай, притягиваемые пиршеством душ. Она не знала, что колдовство не пускало их в погибшую деревню, позволяя душам её родичей отойти в загробный мир. Поэтому она уставилась на белое пламя, когда оно приблизилось и крепче прижала дитя к груди.

Это был человек. В пурпурном сумраке вечера его ниспадающие одежды цвета выцветшей кости порождали иллюзию пламени размером с человека. Но теперь она увидела, что он был всего лишь человеком и, конечно, не ещё одним выжившим, ведь мужчины её деревни носили красно-коричневые или синие туники. Белый был цветом смерти. Так что это могла быть сама Смерть, принявшая облик привлекательного мужчины, с узким ртом и обритой головой. Однако, удивилась она, зачем Смерти трудиться обривать себе голову? Его глаза были тёмными, блестящими и миндалевидными, очень похожими на её собственные, но широкий лоб и загорелая кожа говорили о далёких местах.

Она стояла без страха, слишком измученная, чтобы его бояться, когда этот странник вышел из трав и встал прямо перед ней, на бурой полосе дороги. Видел ли он кружащих сумеречных призраков, как видела она? Он поклонился ей, жестом более цивилизованных областей и она увидела, как над его плечом показалась луна. Он ничего не нёс с собой, ни клинка, ни посоха, ни даже фляги. Но всё же истёртая кромка его одеяния показывала признаки дальнего странствия. Ноги его были босы.

Она знала, что ничего не скажет ему, пусть даже он действительно окажется Смертью. В этот день её мир кончился и теперь оставался только малыш. И дым, и кровь, и этот облачённый в белое незнакомец со своей кроткой улыбкой.

Она упала без чувств, но наземь не рухнула. Сильные и быстрые руки незнакомца подхватили её.

Прикосновение холодной воды привело её в чувство. Она лежала близ отмели пузырящегося потока, что проложил себе несколько путей южнее злосчастной деревни, а над ней склонился улыбающийся незнакомец. Дитя лежало рядом, бодрствовало и гулило от явного удовольствия. Мог ли незнакомец пронести их обоих весь путь сюда? Она схватила младенца и обернулась к нему.

— Меня зовут Канто, — представился тот. Он предложил ей ещё воды, зачёрпнутой из потока. Широкий зелёный лист был согнут в виде чаши. У незнакомца был мягкий голос, сдобренный выговором, который она не смогла определить. Она взяла лист-чашу и попила из неё, левой рукой всё ещё крепко держа младенца.

— Он в порядке, — сказал Канто. — Я скормил ему несколько раздавленных ягод. Он крепкий мальчик. — Канто вновь улыбнулся, доброжелательно и загадочно.

Раздробленный лунный свет упал на быстрый поток и темнота наполнилась трелями сверчков. Над водой, вкривь и вкось, росли несколько деревьев и над скопищем их шестиконечных листьев тысячью цветов мерцали звёзды. Воздух очистился от крови и дыма, но оставалось слабое зловоние смерти, мешаясь с ароматом цветущего ночью жасмина.

— Они все мертвы, — произнесла она.

Без единого слова, он предложил ей горстку собранных ягод. Осознав, насколько голодна, она набила ими рот. В этот день у ней не было никакой пищи, пока она скорчившись лежала в тени бойни.

— Расскажи мне, — попросил он. Это было не требование; скорее сочувственное предложение.

— Сыны Копья, — сказала она. — Разбойники с западных холмов. В эту пору для них не нашлось никакой дани. Лорды забрали в солдаты всех наших здоровых мужчин. Поэтому урожай собирали медленно… и Сыны не стали ждать. Вместо этого они забрали наши жизни и женщин.

Канто кивнул. — Но они не забрали тебя, — заметил он.

Анфай поднесла дитя к груди. Оно сосало тёплый поток её жизни и она пыталась не думать о призраках в деревне, высасывающих более нематериальную пищу.

— Я спряталась, — сказала она, будто признаваясь в преступлении. — Под бревном. — В конце концов, слёзы проложили дорожку по её щекам, когда она смотрела, как ел ребёнок.

— Ты не ошиблась ни в чём, — сказал незнакомец. — Благодаря тебе были спасены две жизни.

— Откуда ты пришёл? — спросила она его. Ребёнок закончил есть, так что она держала его у плеча.

— Издалека, — ответил Канто. — Если ты всё равно голодна, я могу поискать ещё пищи.

Анфай покачала головой. — Ты уже сделал больше, чем можно ожидать от незнакомца.

— Если ты скажешь мне своё имя, — предложил Канто, — мы перестанем быть незнакомцами.

Она назвалась. — А это — Онд. — Дитя срыгнуло и засмеялось.

— У тебя есть родственники поблизости? — спросил он. — Какое-то место, куда можно пойти?

— Дядя, — ответила она. — В селении под названием Пять Деревьев. Много дней пути отсюда.

Канто кивнул. — Теперь спи, — сказал он. — Никто не причинит тебе вреда. Завтра я отведу тебя в Пять Деревьев.

— Почему? — спросила она, глядя прямо в его необыкновенно участливые глаза. — Почему ты помогаешь мне?

— Я — священник, — ответил он.

— Тогда где же твой храм?

— Он… более не в этом мире.

— О — сказала она. — Прости.

Он улыбнулся и теперь она увидела отразившуюся на его лице святость. — Мы оба потерялись, — сказал он. — Но мы нашли друг друга.

Она расстелила на земле плащ и легла. Канто уселся, скрестив ноги и прислонившись спиной к дереву. Она провалилась в сон, прежде, чем смогла его поблагодарить. Когда её пробудили первые лучи золотого солнца, он всё ещё сидел там, словно каменный идол, ничуть не сдвинувшись за всю ночь.

Она развела огонь из веток и сухих листьев, применив способ трения, которому много лет назад обучил её отец, прежде, чем умереть от серебряной лихорадки. Деревня пережила тот мор, вовсе не ожидая, что настоящая гибель явится потом, на концах разбойничьих копий. Канто побродил по берегу ручья, вернувшись со множеством съедобных корешков и растений. Только теперь она припомнила, что не было ни горшка, ни котелка, чтобы приготовить еду, даже миски, в которой можно было бы вскипятить воду. Она могла бы поискать такие вещи в разрушенной деревне, но не хотела идти туда и блуждать среди ужасающих останков своего народа. Она понимала, что её душа не сможет перенести подобное испытание, а ей следовало оставаться сильной, ради маленького Онда. Поэтому они съели добычу Канто сырой, что для священника явно было привычным делом. Затем она вымыла дитя в холодном потоке и напилась сама. Из тростника и листьев Канто сплёл грубую флягу, чтобы нести с собой немного воды. Они двинулись к далёким холмам, в глухую речную долину, где лежали Пять Деревьев.

За зеленеющими предгорьями высился горный хребет, призрачные великаны с острыми черепами и коронами из тяжёлых туч. Здесь деревья росли гуще, чем на равнине и пыльная тропинка, служившая дорогой, извивалась вверх, в гору. Иногда она позволяла Канто нести ребёнка, потому что Онд, казалось, становится всё тяжелее, когда подъём забирал круче. Три дня священник шёл с нею, отыскивая для них с малышом пищу в невероятных местах, собирая плоды и выкапывая коренья там, где ничего не должно было быть, находя скрытые родники и водные источники какими-то таинственными средствами, о которых она не смела и гадать. Чем больше они путешествовали вместе, тем загадочнее он становился. Он очень мало пил и ел, почти без остатка отдавая добытое матери с сыном. По ночам он не спал, а лишь сидел в той же окаменевшей позе со скрещёнными ногами, то прикрыв глаза, то открывая их.

Этим днём на путешественников набрело стадо трёхрогих бон’тингов, со склона, где оно паслось всё утро. Эти покладистые животные некоторое время шли вместе с ними, от их косматых шкур пахло землёй и мускусом. Ноги и ступни Анфай ныли. Когда путники поднялись на первое из огромных предгорий, она увидела, что горная дорога, извиваясь, уходит в глубокие долины. Чтобы добраться туда, уйдёт не меньше дня путешествия. Она надеялась, что дядюшка ещё жив и здоров, иначе она не отыщет приюта в Пяти Деревьях; но об этом не сказала Канто. Его помощь — всё, что стояло между ней и убийственным миром, в который она привела невинную душу. Она безмолвно вознесла молитву, благодаря за то, что Спящие послали священника, когда она так отчаянно в нём нуждалась.

— Куда ты шёл? — спросила она Канто. — Когда отыскал нас?

— Никуда определённо, — ответил Канто, осматривая просторы лесистых холмов. — В любое место.

— У тебя нет места направления? — Это был странный человек, священник он или нет.

Канто кивнул, улыбаясь небесам. — Мне было сказано странствовать по свету. Мне и одиннадцати моим братьям.

— У твоих странствий нет никакой цели?

— Быть может, странствие — само по себе цель, — промолвил он, глядя на неё бесстрастными тёмными глазами. — А, может, я странствую, чтобы её отыскать.

Минуту передохнув, они направились вниз по склону. Канто нёс Онда, который таращился на него с улыбкой на круглом личике.

— Какой ты веры, Канто? — спросила она.

— Она зовётся Орденом Пустой Руки, — ответил он.

— Я никогда не…

Взмахом руки он велел ей замолчать. — Слушай, — прошептал он. Она слышала лишь завывания ветра, дующего с далёких гор и шелест листьев над головой. Потом… удары по земле… лошади… скачущие. Канто увёл её прочь с дороги и они укрылись за древесными стволами, когда звуки топота копыт и металлического бренчания стали громче.

Легион латных воинов поднимался на холм, чёрно-багряный стяг Тарингола Могучего реял над их поднятыми копьями. В солнечном свете их доспехи сверкали алым, золотым и зелёным, а их разноцветные шлемы изображали личины косоглазых демонов, клыкастых и кровожадных. Но из-под рогатых шлемов смотрели человеческие глаза. Изогнутые мечи были пристёгнуты на боках коней, а у сёдел висели черепа вражеских солдат. Анфай не могла не узнать их; это было то закалённое в боях войско, которое прошлой весной угнало её мужа, двоюродного брата и двадцать других мужчин из деревни на войну. Когда большую часть сильных молодых мужчин увели на службу лорду Таринголу, деревня стала лёгкой добычей для свирепых Сынов Копья. Теперь же королевские солдаты искали ещё больше плоти и костей, чтобы пополнить свои ряды. Её сердце сжалось, когда она поняла, куда они направляются.

Войска ускакали вниз с холма и Анфай снова задышала.

— Они идут к Пяти Деревьям, — объяснила она Канто. — Они заберут, что пожелают и убьют любого, кто встанет у них на пути.

Канто кивнул. — Может, солдаты уже уйдут, когда мы туда дойдём, — сказал он.

Пока они продолжали своё путешествие, она задумалась, как он мог оставаться настолько ужасающе спокойным, зная, что по этим холмам скачет смерть, облачённая в металл и безжалостность. Она вознесла ещё одну молитву, прося за безопасность дяди и его семьи.

— Так вот почему ты не носишь с собой никакой пищи, питья или оружия? — спросила она у Канто. Они взбирались по следующему холму, перешагивая через лепёшки, оставленные конями солдат. — Орден Пустой Руки запрещает это?

Канто кивнул. — Всеми нужными вещами снабжает природа, — пояснил он. — Обладание материальным приносит лишь страдания и осквернение духа.

Странная религия, подумала Анфай. Она не могла представить, откуда, из всех обширных земель Цина, мог явиться этот знающий священник, этот беднейший из бедных, этот спаситель вдов и младенцев. Впрочем, её знание о мире ограничивалось сказками и байками, поведанными стариками в деревне и сообщениями бродячих торговцев. Что она знала о диковинных религиях и далёких королевствах? Она припомнила истории своего дедушки о Незримом Городе и задумалась… не в этом ли чудесном месте из легенды и находился храм Канто? Возможно, она убедит его на некоторое время задержаться с ней в Пяти Деревьях, где сможет готовить для него и узнать ещё больше его возвышенных секретов. Он был довольно привлекателен. Канто улыбнулся, когда заметил, что она уставилась на него и Анфай поспешно отвернулась. Не время для таких глупых мыслей…

Когда они вошли в речную долину, в небо поднимались белые дымы далёких очагов. Пять Деревьев лежала прямо внизу, близ Реки Упавшего Облака, скопление изящных деревянных построек, с загонами для коз и коров, и несколькими садами тут и там. Деревня не выглядела богатой, но долина была плодородна и живущие здесь никогда не голодали. Она вздрогнула, когда заметила багряный стяг Тарингола, трепещущий над центральной площадью. Солдаты добрались до этого места и останутся здесь на ночь.

Два крестьянина уже были мертвы. Анфай видела, как их отчаявшиеся духи поднимаются ввысь, словно дымы угасающих костров. Она никогда не рассказывала в своей деревне о вещах, которые видела, вещах, которые видела только она, и сейчас ничего не сказала Канто. Она не хотела, чтобы он посчитал её безумной, как случилось в её деревне, когда Анфай была слишком юной, чтобы держать рот на замке. Несколько лет она училась ничего не рассказывать, когда появлялись сумеречные призраки или блуждающий дух бродил по деревенским улицам. Она могла видеть духов, как прежде её бабушка. Мать знала, всегда знала, о даре своей дочери. Анфай на горьком опыте научилась следовать её совету и держать подобные причудливые видения при себе. Когда её мать умерла, двенадцать сезонов назад, Анфай увидела, как её дух улыбается дочери, воспаряя, чтобы слиться с белыми облаками. Она никогда не знала, было ли у матери такое же зрение.

— Они перебьют крестьян, — сказала она Канто, когда они шли по дороге к Пяти Деревьям.

— Зачем им это делать? — спросил Канто.

Только священник, который ничего не знает о реальном мире, мог задать такой глупый вопрос.

— Потому они это могут, — ответила она. — Они наслаждаются этим. Они требуют, что пожелают и убивают, если им отказывают. Молодых мужчин они забирают для своих войск, молодых женщин для своей похоти.

— Ты боишься за безопасность своих родственников…

Анфай ничего не ответила. Она различила остроконечную крышу дома своего дядюшки, возвышающуюся по другую сторону центра деревни. На верхушке этой крыши развевался его фамильный знак — чёрный иероглиф, нарисованный на белой ткани. Несколько похожих флажков, каждый с собственным уникальным знаком, трепетали на крышах Пяти Деревьев. Многие процветающие крестьянские семьи разводили здесь сады.

Канто и Анфай вошли в деревню как и следовало, по главной улице. Онд мирно дремал у неё на руках. Солдатские кони неприкаянно топтались на центральной площади, а сами солдаты собрались в доме, который заняли под жильё. Два трупа, лежащих в кровавой грязи на площади, мужчина и женщина, вероятно, были хозяевами этого дома. Остальные обитатели часть деревни мудро скрывались в своих четырёх стенах, пережидая вторжение. Звуки шумного кутежа доносились из открытых дверей скромного дома. Видимо, солдаты вломились в винный погреб убитых хозяев. На площади стояла пара солдат, попивая из железных фляжек, их демонические шлемы свисали с седельных лук. Когда Канто и Анфай вошли на площадь, узкие чёрные глаза латников обратились на них. Обменявшись парой слов, они двинулись наперерез новоприбывшим.

— Присоединишься к нам, красотка? — спросил солдат, отирая вино с губ рукой в перчатке. — Прямо тут… — Он показал на дом, где пировали его сотоварищи.

— Извините нас, — сказал Канто. — Мы идём в дом нашего дяди, чтобы найти кров для ребёнка. — Священник указал на Онда, который, надёжно спелёнутый, лежал у груди Анфай.

Солдаты двинулись, загораживая им путь. Анфай прикусила губу и не поднимала глаз от земли. Если они хотели её, они могли её взять, но что бы тогда стало с маленьким Ондом?

Бронированный кулак полетел в голову Канто, но встретил лишь воздух, когда священник едва заметно повернул шею. Солдат взмахнул другим кулаком, но Канто пригнулся и избежал удара.

— Ха! — рассмеялся другой солдат. — Он быстрый!

Оскорблённый воин с металлическим шелестом вытащил свой изогнутый клинок. — Посмотрим, насколько быстрый..

Анфай отшатнулась назад, когда Канто подпрыгнул над взмахом меча и, легко, будто воробей, приземлился на бронированные плечи воина. Бесконечный миг он балансировал там, пока второй человек изумлённо таращился. Первый ткнул клинком снизу вверх, но Канто там уже не было. Теперь он стоял за спиной у солдата и тот заревел от ярости. Он развернулся и его сталь прочертила дугу к шее Канто, но священник сместился, словно белое пламя, протёк, словно жидкий огонь. Его рука выстрелила вперёд, быстрее, чем мог различить глаз и солдат рухнул навзничь, со звуком рассыпавшегося мешка монет.

Канто взглянул на Анфай, его кроткая улыбка вернулась. — Иди… — произнёс он, когда второй солдат, костеря его, вытащил меч. — Найди своего дядю.

Когда она побежала через площадь, то слышала только звук рассекаемого воздуха. Крик удивления и возглас боли. Потом ещё одно тумп, когда солдат поразил лишь грязь.

Кто-то закричал, пронзительный вопль вырвался из кровавого хаоса поля битвы и Анфай достигла переулка, ведущего к дому её дядюшки. Она остановилась. Она не могла бросить Канто… и должна была увидеть, что происходит на площади. Она выглянула из-за угла, наблюдая за зрелищем лишь правым глазом. Где-то наверху послышались звуки открывающихся окон и перешёптывающихся со страхом и восхищением селян, сверху вниз разглядывающих площадь.

Канто танцевал. Словно светлое пламя он сдвигался, уклонялся и прыгал от солдата к солдату, высыпавших из захваченного дома и рубивших своими мечами лишь ветер. На мгновение Анфай подумалось, что огромный белоснежный тигр очутился среди человекоподобных багрово-золотых демонов и рвёт их в клочья. Канто плавал в море крутящихся клинков, его руки и ноги встречались с головами, подбородками и промежностями со звуком раскалываемого топором дерева. Его ураганный танец продлился лишь несколько мгновений, когда он один остался на ногах среди повалившихся тел пьяных воинов. Двадцать девять рыцарей Тарингола без сознания валялись на площади, некоторые из них стонали и безуспешно пытались приподняться на переломанных руках и ногах. Кони топотали и беспокойно ржали, быть может, страшась того, что среди них оказался лев и в следующий раз он примется за их солоноватую плоть.

Но Канто просто поднял погибшую чету, одного за другим, и отнёс их в дом. К тому времени, когда он появился из выломанных дверей, казалось, что вся деревня Пять Деревьев собралась целиком, чтобы поглазеть на своего спасителя. Старухи улыбались и касались кромки его одеяний, а деревенские старики хлопали его по спине, и одаряли ухмылками и бутылками рисового вина. Канто отказался от выпивки и вознаградил лишь кроткой улыбкой тех, кто готов сделать его своим властителем. Анфай наблюдала с края площади, как люди толпились вокруг скромного священника, а несколько юношей начали связывать солдат прочной пеньковой верёвкой и затаскивать их в несколько крепких амбаров, что могли послужить темницами. Анфай не желала знать, что сделают с мучителями. Она проталкивалась через толпу, пока не приблизилась к Канто. Люди восхваляли его и просили ещё продемонстрировать боевые умения.

— Ты — божественный дух, присланный Спящими, — прошамкал беззубый старичок из-за своей длинной трубки.

Канто покачал головой.

— Должно быть, ты волшебник, раз так легко уложил этих тарингольских дьяволов! — заявил другой.

И снова Канто не согласился.

— Ты сражаешься невидимым оружием! — заявила юная девушка, схватив его за руку.

Канто покачал головой, мягко высвободившись из её хватки. В конце концов он заметил Анфай и подошёл к ней. Когда он шёл, толпа раздалась в стороны, будто пшеница от сильного ветра.

— Как твой дядюшка? — поинтересовался он, как всегда спокойный.

Теперь все глаза обратились на неё и маленький Онд проснулся, криком потребовав ужин. С изумлённой толпой, следующей за ними по пятам, они направились к дому дядюшки. Его младший сын, Дин, откликнулся на стук и впустил их. Он с трудом удержал поселян от того, чтобы тоже зайти внутрь, следом за их героем.

Дядюшка Дьяма был толстяком с приветливым лицом и выглядел так же, как запомнила его Анфай тремя годами раньше, когда в прошлый раз посетила Пять Деревьев с пожилой матерью. Двумя годами раньше, чем она вышла замуж за того, кого вскоре увели на войну. Дьяма приветствовал её улыбками и объятиями, и он поклонился Канто, как и остальные крестьяне — поскольку видел танец белого пламени с балкона третьего этажа.

Три сына Дьямы делили с ним дом, вместе со множеством работников, помогавших в садах. Он плакал, когда Анфай рассказывала ему о гибели её деревни. Они пообедали свежими персиками, жареной свининой и козьим сыром. Канто ел лишь фрукты и пил лишь воду. Он не рассказал о себе Дьяме больше, чем поведал Анфай, а фермер был слишком вежлив, чтобы приставать с расспросами.

— Ты покорил сердца деревни, — сказал Дьяма. — Они полюбили тебя. И я полюбил тебя, за то, что ты доставил племянницу ко мне в целости и сохранности, не говоря уже о моём крохотном внучатом племяннике. Оставайся здесь с нами, сколько пожелаешь.

Канто поблагодарил его. — Завтра мне нужно уходить, но на эту ночь я принимаю честь вашего гостеприимства.

Анфай взглянула на священника. Казалось, что она знала его не дни, а годы. — Разве ты не можешь остаться подольше? — спросила она.

Канто моргнул. Пылала ли в его тёмных глазах необычная страсть? Или это просто был чудной взгляд человека, непривычного к обществу других?

— Онд будет скучать по тебе, — продолжила Анфай, предложив ему подержать ребёнка.

Канто обратил свою улыбку к младенцу и взял его на руки. Онд восторженно взвизгнул.

— Я… тоже буду скучать по нему, — проговорил священник. — Но я должен искать, пока не найду место, куда стремлюсь.

— И что это за место? — невинно поинтересовался Дьяма, налив себе ещё чашу вина.

Комнату обволокла тишина и потрескивание очага наполнило воздух.

— Место, где растёт белый лотос.

Канто ничего больше не сказал о своей цели и, никоим образом не желая его оскорбить, семейство больше не расспрашивало об этом.

В оранжевом блеске раннего утра дом Дьямы осаждала толпа мужчин, желающих увидеть странника. Чтобы сохранить покой этого тихого дома, Канто согласился встретиться с ними снаружи, на ступенях. Он встал между парой мраморных статуй, что изваял прадед Дьямы в подражание спящим драконам, лежащим в сердце мира. Анфай наблюдала за этой аудиенцией из окна комнаты, предоставленной её дядюшкой.

Юноши Пяти Деревьев пали на колени перед Канто, который казался почти смущённым их поклонением. — О могучий воин, — выкрикнул один из них. — Ты велик, а мы невежественны и беспомощны. Научи нас биться, как ты — прыгать, как танцующий тигр, двигаться, как режущий ветер, защищать нашу честь и честь наших домов!

— Спаси нас от нападений злодеев! — добавил другой.

— У нас нет ни оружия, ни умения его изготовить, — умолял другой. — Но ты показал нам, что для сражения оружие не требуется. Смилуйся — научи нас своей мудрости!

— Мы дадим тебе всё, что может предложить наша деревня — жену, детей, наши поля, ту малость золота, что у нас есть, — кричал третий. — Наша деревня будет твоей, только научи нас, как стать тиграми!

Канто потребовал тишины. — Вы променяли бы весь свой мир на когти, если я мог бы одарить ими? Это стало бы печальной сделкой.

— Да! — вскричал кто-то. — Что для нас хорошего, если мы не можем защитить то, что нам принадлежит?

Канто покачал головой. — Я не могу научить вас быть мужчинами. Вы уже ими являетесь. И я не могу научить вас быть тиграми, ибо я — такой же простой человек.

— Научи нас драться! — воскликнул маленький мальчик, размахивая кулаками.

— Лучше я поучу орла летать, — сказал Канто. — Или рыбу плавать. Довольствуйтесь тем, что вы — миролюбивый народ, далёкий от сверкающих полей войны.

— Как нам быть довольными, когда мы живём в страхе перед душегубами? — спросил кто-то.

Канто пожал плечами. — Не просите у меня мудрости, — сказал он, — но сами ищите её.

— Где нам найти такую мудрость? — спросил тот.

— В ваших собственных сердцах, — отвечал Канто.

— Сынов Копья не интересуют наши сердца, — выкрикнул старик, стоящий с краю толпы юнцов. — Пока они не вырваны из наших грудей, ещё бьющимися.

Анфай вздрогнула у окна. Могли ли уничтожители её деревни последовать за ней сюда, принеся свою кровожадность в эти безмятежные холмы? Существовало ли какое-то место на всех просторах земель Цина, что ещё безопаснее для простого люда?

— Мне жаль, — промолвил Канто. — Я не могу научить вас быть теми, кем вы не являетесь.

Тогда некоторые в толпе стали его проклинать и сборище начало расходиться прочь.

Канто вернулся в дом и в одиночку направился во внутренний дворик Дьямы, где сел в тени маленького фонтана, скрестил ноги и закрыл глаза. Час спустя, Анфай обнаружила его там, спокойным, как камень. Сегодня она надела когда-то принадлежавшее её тёте шёлковое платье, разукрашенное изумрудными виноградными лозами и шафрановыми бабочками. Она выкупалась и уложила волосы в изящную укладку, подобную переливающейся чёрной пирамиде. Она вновь почувствовала себя настоящей женщиной, впервые с тех пор, как… как её мужа угнали умереть на таринголовской границе.

Она села рядом с Канто, хотя он казался едва ли осознающим её присутствие. Она ждала, не желая помешать его необычному сну или состоянию разума, в котором он сейчас пребывал. Но его глаза открылись и он посмотрел на неё, в непривычном облачении состоятельной женщины. Его взгляд сверкал, как крохотные звёзды.

— Я должен уйти, — сказал он.

— Знаю, — ответила она. — Искать твой белый лотос.

Он кивнул. — Ты выглядишь… прекрасно.

Она покраснела. — Как ты поймёшь, когда отыщешь свою священную землю? — спросила она.

— Я узнаю.

— Узнаешь ли? — переспросила она. Она наклонилась вперёд и нежно поцеловала его в губы.

Его выражение сменилось полным замешательством. Разве его никогда не целовали раньше? Она подумала, что он и вправду вырос в каком-то монастыре или храме, где не знали присутствия женщины. Он не выглядел бы более ошеломлённым, даже если в него вонзить острый нож. Анфай обвила тонкими руками шею Канто. Воздух между их глазами мерцал от неизвестной энергии. Она желала, чтобы он остался, зная, что это эгоистичное желание. Но она всё равно желала, чтобы он остался, ради неё и ради Онда. Возможно, она могла дать ему серьёзную причину забыть о белом лотосе.

И вновь она коснулась его губ своими. Какое-то время они оставались у пузырящегося фонтана, деля влажные тайны своих уст. Затем она встала, взяла его за руку и повела вверх по лестнице, к себе в комнату. Онд был у дядюшки Дьямы, так что её мягкое ложе было тёплым и пустым. Наивный, бессловесный, укутанный чарами загадочного стремления, Канто следовал за нею в комнату. Анфай сняла одежды, а потом потянула его на ложе.

И снова он стал белым пламенем, на сей раз обжигающим её изнутри, текущим по её коже, как расплавленный свет. Они истаивали, души и тела сливались в единую сверкающую точку, воспарившую к свету небесных сфер, затмив тусклое сияние солнца и луны.

Позже, когда они лежали сплетённые и опустошённые, овеваемые мягким ветерком, задувающим в окно, она поняла, что он останется.

Пусть ненадолго.

На несколько следующих дней Канто-священник сменился Канто-человеком. Он проводил каждый день в трудах вместе с работниками Дьямы, собирая персики, сливы и груши в садах на окраине деревни. По ночам Анфай делила с ним постель и своё тело. Он казался неутомимым, но временами знаки внутреннего конфликта мелькали на его лице, будто тело и дух сражались в поединке. Но, когда она обнимала его и разжигала внутреннее пламя, то душевная борьба пропадала. А, когда он играл с Ондом, посмеиваясь и щекоча его, радуясь невинным шалостям малыша, его кроткая улыбка возвращалась, незапятнанная тем смятением, что нападало на него в тёмные ночные часы. Иногда, проснувшись, Анфай обнаруживала, что одна в кровати, а Канто восседает в позе медитации перед окном, глядя на мерцающие звёзды. Как долго это продлится, прежде чем тяга к странствиям пересилит страсть к ней?

На четвёртый день их пребывания в Пяти Деревьях Анфай ощутила, что её преследует нависающее чувство гибели. Нечто в воздухе взывало к ней, нашёптывало о крови и смердило серой. Она встала на самом высоком балконе дядюшкиного дома, взирая на поля, где Канто и работники выполняли свои каждодневные труды. Чёрная туча накатывалась с холмов, затмевала долину тенью, но Анфай знала, что никто, кроме неё, этого не видел. Она слышала далёкие крики из невидимых долин и в разгорающемся свете раннего дня река выглядела красной, словно кровь. Ужас сжимал сердце, ибо она ощущала такую же тревогу тем утром, когда её деревню уничтожили.

— Позови работников, — попросила она дядюшку. — Что-то ужасное вот-вот обрушится на нас.

Дьяма хихикнул. — Дорогая чувствительная племянница, — сказал он, обняв её. — Не тревожься — дни твоего беспокойства прошли. Ты пережила больше, чем большинство людей и воспоминания о том, чего ты лишилась, всё ещё преследуют тебя.

— Нет, — сказала она. Она не ждала, что он прислушается. — Не воспоминания. Я чувствую, как приближается смерть.

Дьяма удивлённо глянул и велел ей немного отдохнуть. Она взяла Онда на руки и покинула дом, отправившись в поля. Может быть, Канто выслушает её. Наверное, он сможет убедить её дядюшку собрать своих людей, прежде чем станет слишком поздно. Она нашла его среди аккуратных рядов плодовых деревьев, не отличающегося от других работников, наполняющего спелыми персиками плетёную корзину на поясе. Он улыбнулся ей и, прежде, чем она смогла произнести хоть слово, она увидела первого из тех, кто пересекал обрамляющий поля горный хребет.

Чёрный конь бил копытами по земле, его всадник разглядывал речную долину, красные глаза сфокусировались на деревне, глядя, как голодный шакал на свежий труп. Отрубленные кисти рук свисали с широкого пояса всадника, а снятые скальпы развевались на длинном копье, будто конский хвост. Тёмная кожа с заплатами из волчьей шкуры покрывала его рослую фигуру, а волосы чёрным пламенем трепетали на ветру. Ещё три всадника, почти одинаковых, подскакали, присоединившись к первому и каждый выдувал из костяного рожка угрюмую ноту.

Сыны Копья, она не могла не признать их. Но было некоторое различие. Их глаза пылали скрытым злом, их тела облекала тёмная аура, скелетообразные тени накладывались на телесный облик. На лицах у них засохшей кровью были выведены причудливые знаки и символы. Это и были те же люди, которые разрушили её деревню и, в то же время, не были. Что за жуткая сила овладела ими, и насколько злее и кровожаднее стали они теперь?

При звуке варварских рогов поля опустели, сотни работников кинулись в бесполезное укрытие, предлагаемое деревней. Канто бросил корзину с фруктами и рассматривал всадников, несущихся вниз по склонам — десятки свирепых налётчиков, вооружённых копьями с металлическими наконечниками и вопящих, словно души в преисподней.

— Сыны Копья! — сообщила она Канто, и могла поведать и больше. Но он схватил её за руки.

— Возвращайся в деревню, — велел он. — Спрячься в подвале у своего дяди.

— С ними что-то не так, — настаивала она. — Здесь что-то ещё — что-то злое…

— Беги же, — он сказал и отвернулся — встречать скачущих захватчиков.

Если бы не Онд, она могла бы остаться там, наблюдать, как он, подобно пламени, танцует среди них. Она сглупила, притащив малыша в поля. Поэтому она побежала, в то время как торжествующие вопли разбойников заполняли воздух за спиной.

Затаив дыхание, она снова вошла в дом своего дядюшки и поднялась по лестнице на высокий балкон. Оттуда она смотрела, как белое пламя кружилось среди чёрных теней и их тёмных скакунов. Копья пытались уязвить его, как жалящие змеи. Канто извивался, крутился и перепрыгивал с одного коня на другого, оставляя их без наездников. Его кулаки, ладони, пальцы и ноги встречали черепа, груди и подбородки, и часть Сынов Копья окружила его, пока их сотоварищи хлынули в деревню. Она слышала, как кричали те, кто не успел добраться в безопасное место, когда их рубили и волочили по улицам чёрными скакунами. Тем временем Канто скользил между оставшимися на склоне холма, сбивая всадников со спин их коней, пока все вокруг него не легли бездыханными на зелёную траву. Потом он запрыгнул на отбившегося коня и поскакал в центр осаждённой деревни. Анфай потеряла его из виду, когда он промчался между зданиями, где разбойники уже разожгли несколько пожаров.

Она повернулась, чтобы сбежать вниз по лестнице, к святилищу в глубоком подвале, но задохнулась от заполнившего нос зловония. Её колени ослабли и солнце закатилось, погрузив мир во тьму. На дальнем конце балкона стоял состоящий из тени человек, с пляшущим в глазах пламенем. Вместо рта у него была пасть чёрного тигра, капающая кровью с жёлтых клыков. Тело его было великолепным, как у изваяния героя, но вместо рук и ног — кошачьи лапы, снабжённые смертоносными когтями. Он стоял перед ней нагим и его животный запах почти лишил её сил. Макушка его головы мерцала, словно пляшущее чёрное пламя, в насмешку над отточенными движениями Канто на поле боя. Затем он заговорил с ней, голосом льва, научившегося человеческой речи.

— У тебя есть духовное зрение, малявка, — прорычал он. — Столь редкий цветок в этом грязном мире плоти и кости. Мы с тобой видим друг друга, верно?

— Кто ты? — прошептала она. Её голос не мог подняться громче. Она оказалась на коленях, прижимая к себе Онда, словно он оставался единственной её связью с миром живых, единственным кусочком устойчивости, удерживающим её от падения в море удушливой тьмы.

— Я — тень, что преследует пламя, — сказал демон. — Ибо у всех вещей существуют их противоположности. Я — Ка'агулот…

— Уходи… — пробормотала она. Его сверкающая тьма слепила. Крики умирающих внизу крестьян доносились до её ушей. Если бы она пошла прямиком в подвал! Смог бы демон отыскать её и там?

— Я пришёл за тобой, Одарённая, — проговорил демон. — Ты уже делаешь моё дело, заполняя Пустую Руку твоей полной грудью… наделяя земными наслаждениями того, кто отрёкся от подобных вещей. Ты заработала право служить мне… я научу тебя пользоваться силой, которую ты носишь внутри. Ты станешь моим прекрасным цветком тьмы… моей царицей чёрного лотоса…

— Нет, — сказала она, когда он подошёл поближе. Она не могла двинуться. Он вытянул волосатую лапу и притронулся к её щеке. Один из его когтей оставил пылающую метку, наполнившую её болезненным наслаждением. Она задрожала в судорогах нежеланной страсти, её тело почти корчилось в спазмах плотского удовольствия.

— Да, — сказал Ка'агулот. — Ты уже моя… моё семя набрало силу в твоём роду.

— Нет… — повторила она, капая кровью из носа. Его чёрный огонь пылал у неё в голове.

Он забрал ребёнка из её рук. От прикосновения демонических лап Онд заревел. Анфай зарыдала, обездвиженной валяясь у ног демона.

— Вот кого я пощажу, если ты пойдёшь со мной добровольно, — сказал он. — Противься мне и я сожру его.

Она закричала, тяжесть небес обрушилась ей на грудь и плечи. Сами кости застонали, когда пылающие глаза приблизились к её лицу. В любое мгновение он мог бы перекусить её тело надвое, если захочет.

— Оставь его в покое! — завопила она, рыдая и извиваясь у его когтистых ног. Она принадлежала ему, даже если умрёт, откуда-то она это знала. Сейчас Канто не мог помочь ей. Всё, что имело значение — это Онд.

— Так я и поступлю, — сказал Ка'агулот и неторопливо положил плачущего младенца на балконный пол. Затем он сжал Анфай в могучих объятиях, вонзив когти ей в бока. Его окровавленная пасть прижалась к ней в поцелуе и её захлестнула волна наслаждения и страдания.

Балконная дверь разлетелась и перед ними предстал Канто. Его белый балахон была разорван во множестве мест и заляпан кровью одержимых демонами дикарей. Уголком глаза Анфай заметила чёрную краску на его обнажённой груди, стилизованную татуировку извивающегося дракона. Один из Спящих. Она поняла, что, видимо, он служит этим дремлющим богам. Но сейчас было уже слишком поздно.

Ка'агулот. рассмеялся и сжал свою дрожащую добычу, глубже вонзив когти в её кожу.

— Раздирающий Плоть, — сказал Канто. — Кумир людей-зверей. Разве ты не знал, что Пустая Рука неуязвима для твоего зла? Ты пожрал настоятеля нашего храма, но не смог поглотить его душу. Сумеешь ли ты пожрать и меня?

— Твой орден мне не по вкусу, — ответил демон.

— Возьми меня и оставь девушку, — сказал Канто, подступив ближе.

Ка'агулот. вновь рассмеялся. — Мы с тобой связаны, подобно тому, как пламя отбрасывает тень. Может ли тень пожрать пламя? Нет, я узнал это. Поэтому мне пришлось собрать своё земное войско. Разве ты не видишь — Свет и Тьма едины?

— Я вижу лишь то, что ты притязаешь на невинную душу, — сказал Канто. — Позволь ей уйти.

— Невинную? Вовсе нет. Кроме, разве что, этого малыша, которого я оставляю тебе. Твои руки больше не будут пусты, Канто.

— Нет! — крикнул священник. Сгустком жидкого пламени, он ринулся на тьму, что стояла в человеческом обличье. Но демон уже исчез вместе с девушкой.

Сыны Копья убили двадцать семь крестьян Пяти Деревьев и половину трупов утащили с собой. Слухи, что они поедают человеческую плоть, подтвердил единственный пленник, которого Канто только ранил. Выжившие деревенские мужчины допросили его, перед этим использовав раскалённое железо и распевая заговоры, чтобы изгнать злого духа, занявшего его тело. Хотя после ухода духа рассудок, видимо, вернулся снова, этот разбойник всё равно остался таким же варваром, проклиная и осыпая угрозами своих допросчиков, пока наконец один из деревенских юнцов не прикончил его колуном. Тем не менее, они многое узнали от этого бесноватого. Они узнали, что Сыны Копья теперь служат новому хозяину, богу-демону, которого они зовут Каагом, требующему, чтобы они пировали, подобно тиграм из Непту — человеческой плотью.

Наверное, это и был Кааг, говорили сельские жители, заходящие в дом несчастного Дьямы. Единственным уцелевшим из домочадцев оказался малыш, которого принесла с собой племянница Дьямы, пришедшая с равнины. В деревне не осталось и следа от этой девушки… бог-демон утащил её в какую-то далёкую преисподнюю.

Каким-то образом, странному священнику удалось спасти ребёнка. Тело Канто покрывали шрамы от его отчаянного сражения с мародёрами и он убил более двух дюжин дикарей. После битвы ещё больше мужчин пришли к нему и умоляли его обучить их его способу сражаться.

— Видишь, как трудно оставаться миролюбивым в этом кровавом мире? — спросил кто-то.

— Мы бедны, — сказал другой. — Мы не можем позволить себе пускать металл на оружие. Но тебе он не нужен. Если мы научимся танцевать, как ты, раздавая смерть кончиками пальцев, наша деревня сможет пережить набеги, а наши дети смогут вырасти. Научи нас!

— Ты баюкаешь ребёнка, чья мать погибла, — сказал кто-то. — Отчего тебе не научить нас помешать тому, чтобы в нашей деревне появлялись новые сироты?

— На что нам надеяться в этом мире? — спросил ещё один. — Ты — всё, что у нас есть. Научи нас.

Но Канто безмолвно сидел на окровавленных ступенях разорённого дома Дьямы и смотрел в лицо маленькому Онду, пока малыш рыдал по своей матери. Потом он отдал ребёнка старухе, что стояла рядом, когда молодые люди упрашивали о науке и пошёл через сады, вверх по склону и сел под одиноким деревом кэйра, лицом к деревне. Начался холодный дождь и смыл кровь с деревенских улиц. Некоторые принесли Канто пищу, но она осталась несъеденной, пока он сидел со скрещёнными ногами и закрытыми глазами, будто статуя. Они заметили дракона, украшавшего его грудь и некоторые сказали, что, должно быть, он слуга Спящих. Другие отвечали, что это неважно, потому что он разочаровался в жизни и будет сидеть под скрюченным деревом кэйра, пока не зачахнет и не умрёт.

В каком-то тёмном и холодном месте выла Анфай, когда демон лепил её заново.

— Так я выпускаю тёмный огонь, что обитает внутри тебя, — пел он. — Ты — мой апостол, кулак, которым я охвачу мир земной.

Она рыдала, окружённая бурлящими во тьме формами, что преклонялись перед ней, пока её оскверняли. У неё больше не было сил противиться. Последние остатки её земной личности уплывали прочь, как клочки разорванного шёлка в чёрной воде, а новое я расцветало кровавым пятном, расползающимся по когда-то чистой ткани.

— Мудрость Пустой Руки распространится по всему миру и извратится слабостями смертных. И ты будешь собирать таких людей на службу мне…

Анфай понимала, что такое может осуществиться. В словах бога-демона не было никакого сомнения. Разумеется, если существовал Канто, то и она должна была существовать, как его тёмное отражение. Вот почему Ка'агулот выбрал её.

Но в самом центре разрушающейся сущности она смеялась в лицо своему новому повелителю. Она смеялась при мысли о маленьком Онде, идущем по полю белых цветов, пляшущем, словно пламя в тени огромного дерева кэйра.

Демон услышал её смех и вонзил когти глубже.

На третий день крестьяне увидали изумительную вещь. В тени дерева кэйра, повсюду вокруг Канто, появилось множество белых цветов, самих по себе проросших из влажной почвы. Лужа растеклась, окружив корни кэйра и кольцо бледных лотосов, распустилось на поверхности воды, мерцая белизной, словно плывущие по небу медлительные облака.

На закате Канто поднялся с кромки пруда и вошёл в деревню. Его изорванные белые одежды трепетали на вечернем ветру. В молчании он подошёл к дому старухи, которая заботилась об маленьком Онде и постучался в дверь. Когда она открыла, он забрал ребёнка у неё из рук и улыбнулся малышу. Вокруг Канто медленно собиралась толпа, но теперь его не молили о мудрости. Они просто смотрели, как он качал ребёнка на руках и последовали за ним на площадь.

Канто поднял взгляд от лица ребёнка на лица собравшихся вокруг, старые и молодые, в чьих глазах отражались мерцающие вечерние звёзды. Потом он заговорил с ребёнком, но все услышали его слова и затрепетали от их звука.

— Там, — сказал Канто. Он смотрел на дерево кэйра, высящееся над деревней, где белые цветы лотоса мерцали, словно точки священного огня.

— Там мы построим наш храм.