Миссис де Уинтер

Она ждала, и чтобы не показаться напуганной, я все же села и поставила сумку рядом с собой на пол.

- Очень приятная комната, - сказала я. - Должно быть, вам здесь удобно.

- О да, и к тому же у меня такие необременительные обязанности. Я уже немолода и не рискну снова вести большое хозяйство.

Сама она так и не села.

- Вы когда-нибудь думаете о нем? Я не ответила.

- Я думаю о нем постоянно. Каждый день. Должно быть, вы тоже. Вы там были?

- Нет, - ответила я каким-то незнакомым мне голосом. У меня пересохло в горле. - Нет.

- Ну что же. Лучше туда не ходить. Я была там лишь один раз. Я должна была увидеть. Это ужасно. И в то же время в каком-то роде справедливо, вы не находите? Мэндерли не знал счастья после ее ухода. Вы это, разумеется, знаете.

Я посмотрела на нее, она ответила сверлящим взглядом, и я увидела, как в ее глазах сверкнула искра торжества.

- Я нашла другое место, на севере. Не хотела оставаться поблизости. Во время войны я была гувернанткой. Конечно, это было совсем не то. Да я и не ожидала ничего другого.

- Я уверена... я знаю... нам приятно, что вы хорошо устроились.

- В самом деле, мадам? Вы говорили о нем?

- Видите ли... нет... Мы - мистер де Уинтер и я - не хотим вспоминать о том времени.

- Ну разумеется. И все же он никогда не сможет его забыть, не правда ли? Каким образом он мог бы это сделать?

- Время помогает стереть впечатления о многих вещах.

- Разве? Я этого не нахожу.

- Мы сейчас счастливы.

- В самом деле?

- Да! - Ко мне подступила злость, я уловила слезы в своем голосе и, кажется, была не в состоянии себя сдерживать. - Да! Мы любим Коббетс-Брейк, это то, чего мы всегда хотели. Он и сейчас красив, а мы сделаем его еще красивее.

- Но это не Мэндерли.

- Потому-то мы его и любим, - шепотом ответила я. Я не могла смотреть на нее, но ощущала ее мрачное присутствие, ее силуэт на фоне окна. Пытаясь собраться с духом, я вцепилась пальцами в край стула.

- Миссис Дэнверс, я должна вам кое-что сказать.

Она не ответила.

- Я нахожу... нахожу весьма странным такое совпадение... то, что вы оказались здесь... так близко от нас. Конечно, было приятно узнать, что вы... гм... так удобно устроились, но мистеру де Уинтеру никогда не следует напоминать о прошлом. Я надеюсь, что вы никогда впредь к нам не придете, иначе... он увидит вас и... - Я замолчала и встала, чувствуя, что, по мере того как я говорю, у меня прибавляется мужества. С какой стати я должна ее бояться? С какой стати? Что она может мне сделать? Я вдруг с презрением подумала о своих страхах. - Миссис Дэнверс, вы... вы писали мне? Посылали мне... кое-какие материалы?

Ее лицо не изменило выражения.

- Разумеется, нет, мадам. Я ничего не посылала на ваш адрес.

- Стало быть, это мистер Фейвел. Я встретила его в Лондоне. Он... он посылал мне по почте газетные вырезки... и другие материалы. Пытался меня шантажировать.

Ведь вы знали об этом? Вы поддерживаете с ним связь. Вы узнали наш адрес от него.

Я ждала. Наверняка я была права, к чему ей отрицать это.

Она оставалась неподвижной, ничего не говорила, глаза ее все так же были устремлены на меня. Я почувствовала, что у меня дрожат руки.

А затем она шагнула вперед и прошествовала мимо меня к двери в дальнем конце комнаты. Распахнув дверь, она повернулась ко мне:

- Я говорила, что хочу кое-что вам показать. Войдите сюда.

Нельзя сказать, чтобы приглашение прозвучало очень любезно, но тон был таким, что я не могла не подчиниться. Я медленно вошла в дверь, которую она придерживала.

- Я попыталась сделать эту комнату как можно изысканней.

О, но ведь это была... это была... Я увидела красивые шторы из набивной ткани, нежно-розовый коврик с тонким вышитым узором. В первое мгновение я удивилась, что миссис Дэнверс оборудовала себе для сна такую воздушную, такую светлую комнату и с такой тщательностью подобрала и расставила вещи. Но не успела я додумать эту мысль до конца, как увидела на туалетном столике щетки для расчесывания волос с поблескивающими серебряными ручками.

- Да, конечно, вы их узнали. Вы дотрагивались до них однажды, помните? Вы взяли их в руки, думая, что вы одна и что никто в доме не знает, где вы находитесь. У меня было мало собственных вещей, и они для меня ничего не значили, их легко было заменить другими. Я упаковала и взяла с собой в тот день только ее вещи - все, что могла унести. Они были со мной все эти годы. Я мечтала найти место в доме, где могла бы разложить их так, как мне хотелось, а может, как хотелось бы ей. Конечно, это не то же самое, не вполне отвечает ее вкусу и ее представлениям о роскоши. Ей бы не понравился этот дом. Он просто ужасный - темный и непривлекательный. Уверена, вы со мной согласитесь. Но это не так важно, он меня вполне устраивает, потому что я могу делать здесь то, что мне хочется. Мне была предоставлена полная свобода обставлять и украшать комнаты, моя хозяйка не проявляет к этому никакого интереса, зато рада, что я пожелала остаться с ней. У нее были с этим трудности. Как только мне показали эти комнаты и хозяйка сказала, что отдает их в мое полное распоряжение, я поняла, что нашла то, чего хотела.

Я подумала, что она, должно быть, безумна. Хотя по голосу этого не скажешь, он звучал тихо и монотонно, как всегда, а то, что она говорила, могло показаться убедительным и разумным. Лицо у нее было неестественно белое, глаза горели. Не является ли это признаком сумасшествия? Я вспомнила дикие воспаленные глаза Джека Фейвела. Они казались безумными.

- Вот посмотрите, - сказала она, открыв дверцу гардероба.

Я не хотела смотреть, я хорошо знала, что там может находиться.

- Я не могла унести платья, меха и прочее такое. Почти все оставила. Кроме этого единственного платья. Оно всегда было у нее любимым, а стало быть, и моим тоже. Посмотрите на него.

Я должна была посмотреть. Это было зеленое изящное платье с одной бретелькой. Я помнила фотографию в журнале, она стояла перед моими глазами, красавица с надменным взглядом, касаясь рукой перил и откинув назад голову.

- Она любила такие легкие, изящные вещи, их было легко упаковать в чемоданы. - Миссис Дэнверс стала открывать ящики и вынимать нижнее белье, ночные рубашки, чулки, подбитую мехом накидку, пару золотистого цвета тапочек, пеньюар с вышитыми инициалами - Р де У. - Вы только взгляните, она еще больше понизила голос, - какие красивые, прелестные вещи у моей леди.

"Вы сумасшедшая, - хотелось мне крикнуть, - вы безумная, вы одержимы навязчивой идеей, и это она довела вас до такого состояния". Я была потрясена.

Тем временем миссис Дэнверс задвинула ящик гардероба и сказала:

- Подойдите и посмотрите в окно. Я не двинулась с места.

- Не бойтесь.

- Нет. - Я сглотнула комок в горле. - Нет.

- Я не причиню вам никакого зла сейчас. Я не хочу также, чтобы вы сами себе навредили. Я привыкла презирать вас. Вы мне неинтересны. Вы ничто, даже меньше, чем ничто.

- Что вы хотите этим сказать? Какой смысл в ваших речах? Чего вам надо, миссис Дэнверс? Денег? Вы действуете в союзе с Джеком Фейвелом?

Она презрительно фыркнула:

- Я его просто использовала.

- Он сообщил вам, где мы живем.

- Пусть он клянчит деньги, болван. Пусть добивается всего, чего хочет. Почему бы и нет? Но это не имеет никакого отношения ко мне. Какое значение могут иметь деньги?

- В таком случае чего вы хотите? Какой смысл во всем этом?

Я вдруг села на атласное покрывало на кровати, поскольку больше не в силах была держаться на ногах. Рыдания подступили к горлу. Я напоминала себе ребенка, который оказался жертвой, попал в ловушку и не знает, как из нее выбраться. Я ничего не понимала и чувствовала себя беспомощной и жалкой, но ведь она не чудовище, она человек, почему же не хочет проявить ко мне сочувствие?

- Миссис Дэнверс, пожалуйста, скажите, чего вы хотите и зачем привели меня сюда? Я не понимаю...

- Неужели?

- Я знаю, что вы ненавидите меня за то, что я вышла замуж за Максима.

- Ах нет, мне на это всегда было наплевать. Пусть он женится на ком угодно. Это меня не интересовало. Я презирала вас лишь за то, что вы пытались занять ее место в Мэндерли.

- Но ведь это уже прошло, давным-давно прошло. Почему вы не можете это забыть? Не можете оставить прошлое в покое?

- Прошлое - это все, что я имею, имела и буду иметь. Прошлое для меня все.

- Так не должно быть, попытайтесь начать другую, новую жизнь. Ведь мы уже сделали это.

- Вы и в самом деле в это верите?

- Да! - почти крикнула я. - Да, если вы оставите нас в покое.

- Никогда!

Я вскинула голову, потрясенная тем, сколько злобы вложила она в единственное слово. На ее скулах вспыхнули небольшие алые пятна, в глазах зажегся недобрый огонь.

- Что можно чувствовать, если ты замужем за убийцей? А он и есть убийца, вы это знаете, он тоже это знает. И сколько других людей знают? Он убил ее. Застрелил. Самоубийство? Она покончила с собой? Моя леди? Никогда! Как бы плохо у нее ни складывались дела, что бы ни сказал доктор. Она была самой смелой женщиной на свете, она никогда бы не стала вести себя как трусиха. Никогда! Согласны?

- Я... я не знаю. Я не была с ней знакома. И потом был вердикт присяжных. Вы ведь там были.

- Глупцы!

- Вы слышали свидетельства.

- Это не имеет отношения к истине. Оставим это. Когда-нибудь правда так или иначе всплывет. Именно ради этого я живу, вы понимаете? Ради этого я жила все десять с лишним лет, уверенная в том, что правда восторжествует. Она, моя леди, направляет меня, она все время рядом, она говорит со мной. Она знает. Моя леди никогда не покидает меня. И никогда не покидала. Из всех людей, кто заявлял о своей любви к ней, начиная с ее матери и отца, она знала лишь одного человека, который любил ее по-настоящему. Она знала, что я боготворю ее и готова умереть за нее, стоит ей лишь шевельнуть для этого пальцем. Она и поныне это знает. Отомсти, Дэнни, говорит она. Она приходит ко мне каждую ночь. Я просыпаюсь, а она рядом, улыбается и шепчет мне. Заставь его заплатить за все, Дэнни, только ты способна это сделать. Сделай так, чтобы стала известна правда. Не дай мне остаться проигравшей. Но тут она просто дразнит меня. Разве я могу оставить ее? Ей даже не нужно меня просить.

Во время дознания я упала в обморок, в башне на итальянской вилле я также потеряла сознание. Теперь же я хотела упасть в обморок, хотела потерять сознание, потому что это был единственный способ избавиться от зловещей черной фигуры, не видеть ее неестественно белого лица, пылающих щек и горящих глаз, не слышать ее ужасного, безумного голоса.

Но я не смогла упасть в обморок. Я сидела, дрожа всем телом, на краю кровати.

Однако в конце концов она отпустила меня.

Было такое впечатление, что, говоря о Ребекке, миссис Дэнверс пребывала в состоянии гипнотического транса, а затем вдруг вышла из него. Вполне нормальным голосом она сказала:

- Когда успокоитесь, приходите в гостиную. Я позвоню, чтобы принесли чай.

И бесшумно вышла из комнаты.

Я не хотела оставаться здесь, в этой холодной, утонченно декорированной гробнице, в комнате, посвященной памяти человека, который не только давно умер, но к тому же никогда здесь не был, в месте, которое было воссоздано болезненной фантазией безумной женщины. Однако я не сразу поднялась, чтобы последовать за ней, я была потрясена и не могла двинуться.

Один из ящиков миссис Дэнверс оставила не до конца задвинутым, и оттуда выглядывали прозрачные нежно-абрикосового цвета шелковые трусики. Я не знала, надевала ли она их когда-либо, но меня это не волновало, я не испытывала страха перед духом Ребекки, ибо мне угрожала не она.

Я услышала стук в дверь вдали, чьи-то голоса, встала и, не оборачиваясь, вышла в другую комнату, где молодая горничная под пристальным наблюдением миссис Дэнверс расставляла на маленьком столике блюдца и чашки и где царила атмосфера повседневной реальности, что придало мне мужества, и я вздохнула с некоторым облегчением.

- Пожалуйста, садитесь, мадам.

Я заметила, как девушка бросила на меня взгляд. Должно быть, ей резануло ухо, что миссис Дэнверс обращается ко мне таким образом. Но я понимала, что она никогда не назовет меня "миссис де Уинтер".

Чай был великолепный, и я не могла от него оторваться; некоторое время мы провели в молчании, ибо как я могла затеять обычную легкую беседу после того, что произошло? Миссис Дэнверс не спеша пила чай, наблюдая за мной, никто из нас ничего не ел, торт остался нетронутым, булочкам суждено было остывать на блюде.

Я хотела спросить ее, специально ли она пришла сюда на эту должность после того, как Фейвел сообщил ей о нашем местонахождении, хотела сказать, что видела венок, который она принесла, и карточку, которую она написала. "Вы решили напугать меня, не так ли? Но зачем? Вы говорите, что она шепчет вам и что вы никогда не оставите нас в покое - до каких пор? Что вы сделаете? Что заставит вас почувствовать удовлетворение? Разве вы мало сделали для того, чтобы погубить Мэндерли? Ведь это вы сделали, разве не так?"

Все эти вопросы висели в воздухе, тишина была наэлектризована ими, тем не менее они не могли быть заданы, не могли прозвучать.

Единственное, что я сумела спросить, я выпалила без подготовки и совершенно неожиданно для самой себя:

- Вы счастливы здесь, миссис Дэнверс?

Она с сожалением посмотрела на меня, как смотрят на очень глупого человека или на несмышленого ребенка.

- Счастлива? Я никогда не была счастливой с того времени, как умерла моя леди, вы должны сами это понимать, и не ожидаю, что когда-нибудь буду счастливой.

- Все-таки вам следует попытаться начать новую жизнь, я знаю...

- Вы знаете? Что вы можете знать? Она для меня означает все в моей жизни, с того первого дня, как я увидела ее, и до того дня, как она умерла. Если вы не знали этого, так знайте теперь.

- Да, - ответила я. - Да, я понимаю. - Я почувствовала вдруг отчаянную усталость и подумала, что могла бы тут же лечь на пол и мгновенно уснуть.

- Я считаю себя счастливой оттого, что она была у меня, что я знала и любила ее. Все остальное не имеет никакого значения.

Больше говорить было не о чем. Я допила свой чай.

- Пурвисс подаст машину сразу же, как только вы будете готовы.

И тогда все закончится? Чего она хотела - просто того, чтобы я увидела комнату, хотела напомнить мне о прошлом? И что же теперь - после светского чаепития я просто-напросто отправлюсь домой? Это казалось невероятным. Мне хотелось истерически засмеяться. Она сидела передо мной - прямая, неподвижная, сухопарая, вся в черном - и сверлила меня взглядом. "Вы старая женщина, одинокая и несчастная, - подумала я, - вы живете в прошлом и ради прошлого, в то время как у нас есть будущее". И я увидела детей, резвящихся на косогоре, Максима, который возвращается домой, улыбаясь мне знакомой ленивой улыбкой.

Как она может повлиять на это, каким образом может все это у нас отнять? И внезапно я почувствовала резкий прилив новых сил и решительности; я больше не была робкой, застенчивой девушкой, я была зрелой женщиной, обладающей уверенностью и опытом, и я не боялась миссис Дэнверс. Я была зла на нее, зла не только за то, что она пыталась сделать теперь, но и за то, что сделала раньше, за то, что она стремилась унизить и оскорбить меня, рассорить и разлучить с Максимом. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, сидя в ее безликой гостиной. Она не знает меня нынешнюю, подумала я, она помнит ту девочку и играет на моих прежних страхах. Я встала.

- Миссис Дэнверс, мне кажется, вы недопонимаете, насколько разительно все изменилось. Мы живем в другом мире и в другое время. Изменилось абсолютно все.

Она по-прежнему пристально смотрела на меня. Не берусь сказать, какие мысли были в тот момент у нее в голове.

- Прошу вас, выслушайте меня. Мне кажется весьма странным, да и печальным, что вы живете таким вот образом - зациклились на прошлом, говорите постоянно о миссис де Уинтер - Ребекке, сохраняете эту ее усыпальницу. Вам самой так не кажется? Нет ли в этом чего-то болезненного? Чего вы надеетесь этим добиться? Вы только делаете себя еще более несчастной! Так нельзя жить - неужели вы этого не понимаете?

- Как вы смеете учить меня, что я должна делать? Вы?! Что вы знаете? Вы ничего не знаете! Вы никогда не знали ее.

- Верно, хотя у меня такое ощущение, будто я ее знала. Я жила в ее тени, почти полжизни жила среди людей, хранящих память о ней. Мне кажется даже странным, что я не знала ее.

- Она презирала бы вас. Смеялась бы над вами.

- Вероятно. Как и вы. -Да.

- Но видите ли, мне это безразлично. Совершенно безразлично. У меня есть Максим, у нас новый дом, новая жизнь. Будущее. Прошлое больше не в состоянии нас тронуть.

Из ее груди вырвался смех - хриплый, злобный, ужасный.

- Оставьте нас в покое. Оставьте нас! Вы никак не можете нам навредить. Разве вы этого не видите? Не видите, что я не боюсь вас?

И это было правдой. Миссис Дэнверс не сможет причинить нам зла. Было неприятно находиться в одной комнате с ней, смотреть на ее высокую черную фигуру и неподвижное, белое как мел лицо. Однако я вынула у нее жало, я чувствовала свое превосходство над ней, произошло что-то необратимое, нечто такое, что придало мне мужества и решимости. Мне хотелось рассмеяться ей в лицо.

- До свидания, миссис Дэнверс, - сказала я и протянула ей руку.

Она не подала мне руку в ответ и продолжала сверлить меня взглядом, однако я не чувствовала смущения или неловкости и смело смотрела на нее.

Она направилась к двери, и я последовала за ней. Остановившись и теперь уже не глядя на меня, она сказала:

- Он должен признаться. Это будет самое лучшее. Это то, чего хочет она. Нужно, чтобы все стало явным. И тогда все закончится. А до этого она не даст мне покоя. И ради этого я живу. Вы ведь знаете это. Вы понимаете.

И она пошла впереди меня по пустынному холодному дому, не произнеся более ни слова, и когда я села в машину и машина тронулась, пристально смотрела мне вслед до тех пор, пока мы не повернули и не скрылись за разросшимися кустами, высаженными вдоль подъездной Дорожки.

Глава 19

В тот вечер я не могла есть и думала, что мне не удастся и заснуть, однако перипетии дня выкачали из меня все силы, и я заснула мгновенно, глубоким сном чрезвычайно уставшего человека; все покрывала с себя я сбросила и почувствовала блаженную прохладу. Не было никаких сновидений, никаких голосов, и я проснулась среди тишины.

Лунный свет заливал комнату. Я встала с кровати, подошла к окну, выглянула в сад и тотчас же вспомнила Мэндерли летней ночью, сад после похорон Беатрис; мне подумалось, что я никогда или очень давно не чувствовала себя спокойной и умиротворенной, мне всегда либо что-то угрожало, либо я находилась в самом центре какой-нибудь неприятной истории. Так было и сейчас, подумала я, и изменится ли когда-нибудь? Хотя, похоже, для изменений были все основания.

Я не хотела больше бродить по комнатам в тревожных раздумьях, перебирая события минувшего дня. Можно посидеть в саду, который в последнее время стал так много значить для меня и где я чувствовала себя счастливой.

Было тепло и тихо; когда я через боковую дверь вышла на террасу, меня околдовал не только серебристо-белый свет луны, заливший все вокруг, но и ночной аромат цветов - жимолости, нависшей разросшимися ветками над кирпичной стеной, белых левкоев, украшающих собой газон, гвоздик, посаженных близ калитки. Я стояла и вдыхала эти запахи и не могла надышаться, они успокаивали меня и вновь возвращали к недавнему прошлому, мне вспомнилась вьющаяся лоза с цветами в виде звездочек на фоне темно-зеленой листвы в Италии.

И тут мое радостное, приподнятое настроение испортилось, потому что в памяти возникли вдруг изысканной красоты белые цветы, лежащие на траве на кладбище. Но я уже успела к ним привыкнуть и подумала, что просто должна это принять как данность. Мысли кружились и брали меня в кольцо, я была вся опутана ими.

Я бродила по тропинкам, по высохшей траве, дошла до старой деревянной скамьи под яблоней; яблоки были крупные и тяжелые, скоро они дозреют и станут падать. Днем я уже слышала стук молотилок в поле и видела, как ближе к вечеру ехали по дороге тяжелые автофургоны. Время жатвы. Осень. Поворотная точка года. Что это принесет мне и как я встречу приход зимы?

Я села на скамью под живописной яблоней, и мне показалось, что на несколько мгновений я отделилась от своего тела и взмыла над садом. Усталость все еще чувствовалась, предыдущий день казался мне какой-то невероятной галлюцинацией; я вновь и вновь возвращалась в мыслях к тому мрачному дому, к миссис Дэнверс, к красивой и кошмарной спальне, задавала себе вопрос, было ли это все в самом деле или я это выдумала, как порой ребенок выдумывает настолько правдоподобную и яркую фантазию, что трудно отделить реальность от вымысла.

И в тот момент, сидя одна среди ночного сада, я вдруг похолодела от страха при мысли, что сошла с ума, что это наконец свершилось, что то, с чем я жила и что носила так долго в себе, в конце концов подействовало на мою психику. Вероятно, я такая же, как Фейвел и миссис Дэнверс, вероятно, у меня такой же странный и дикий взгляд, вероятно, безумие уже начинает отражаться на моем лице. Я вытянула руку и потрогала ею другую руку. Все в порядке, сказала я, все в полном порядке Максим приедет послезавтра. И тогда все будет хорошо.

Максим. Я попробовала представить его и не смогла. Я способна была вызвать в памяти лицо любого человека, которого когда-либо видела, даже лица людей, которые для меня совершенно ничего не значили, - портье и официантов в заграничных кафе, горничной Клэрис и Джека Фейвела, священника на похоронах Беатрис, моего отца, молодого человека, который был с миссис Ван-Хоппер. Фриса. Полковника Джулиана. И белое костлявое лицо миссис Дэнверс с впалыми глазницами и сверкающими, безумными, сверлящими глазами. Но только не Максима. Стоило мне обратить свой внутренний взор к нему, и ничего не было - лишь пятно, имя, я не могла его увидеть, не могла представить, как выглядит мой муж.

Послышался шелест, я заметила легкое движение в траве возле забора позади меня. Сад был холодный, незнакомый, наводненный какими-то призраками. Я как будто бы вообще никогда здесь не была. Снова что-то шевельнулось. Это могла быть какая-то ночная птица либо крошечный зверек, однако я знала, что это не так. Я ждала, когда появится она, когда передо мной на траву упадет ее тень и лунный свет померкнет; однако этого не произошло, и я решила, что она предпочла оставаться вне поля моего зрения, чтобы терзать мне душу более утонченно.

Я ничего не видела, рядом был лишь голос, шепчущий голос, холодный, тихий и прозрачный, как ручеек, впадающий в меня.

"Вы ничто. Меньше, чем ничто. Он должен признаться. Я для этого и живу, чтобы истина открылась. Она направляет меня. Она знает и говорит мне. Он убийца. Что можно чувствовать при этом? Наверняка вы об этом думаете. Да, я знаю, что думаете, я вижу по вашему лицу, по вашим глазам. Когда вы смотрите на него, бросаете на него взгляд в тот момент, когда он об этом не подозревает. Когда вы вместе. Когда его рука касается вас. Его руки держали ружье, его руки были испачканы ее кровью, его руки несли ее на яхту. Его руки. Я ждала так долго. Я так устала. Она же - нет. Она никогда не устанет. "Я буду ждать вечно, Дэнни, - говорит она, - но ты должна мне помочь". И я помогу. Правда выяснится, и вы, конечно, должны это знать. Неужели вы на самом деле ожидаете, что можете прожить здесь счастливую, безмятежную жизнь, как невинные люди? Наслаждаясь этим прелестным домом. Прелестным, но не таким, как Мэндерли. Иметь детей и воспитывать их, не открывая им правды, притворяясь, что прошлого не существует? Нет, я никогда не остановлюсь. Я не оставлю вас в покое до тех пор, пока не выполню то, чего хочет она. Облегчите нам задачу. Тогда все закончится и для вас".

Голос продолжал мне нашептывать, а я сидела, освещенная призрачным лунным светом, слушала и не могла ни заткнуть себе уши, ни пошевелиться. В конце концов она ушла, отпустив меня, как сделала это двумя днями раньше. В голове моей установилась тишина, сад был пустынным. Я отправилась в спальню и проспала как убитая до восхода солнца.

Было еще рано, веки не поднимались после сна, когда зазвонил телефон.

- Максим выехал первым поездом, - сказал Фрэнк Кроли. - Он решил отправиться пораньше и попросил, чтобы я позвонил вам. - Голос у Фрэнка был спокойный и добрый; верный и надежный старина Фрэнк, я едва не заплакала, услышав его.

- Ой, Фрэнк, спасибо! Я думала, что, может быть... хотя нет, это не важно.

- У вас все в порядке?

- Да... Да, да, разумеется!

- Вы чем-то обеспокоены? Что-то случилось? Почему я ему не рассказала? У меня не было никого, с кем я могла бы быть откровенной, никого более, кто мог бы понять все нюансы этой истории. Я испытывала неодолимую потребность поговорить с ним; моя голова была переполнена страхами, мыслями, нашептываниями и воспоминаниями, и, рассказав все Фрэнку, я бы облегчила свою душу, он бы сказал мне правильные, ободряющие слова. Фрэнк был воплощением стойкости и благоразумия. Он оставался моим другом в Мэндерли, когда я была многим озадачена и напугана, он рассказал мне о Ребекке, он был моей опорой и всегда на моей стороне. Больше мне не к кому было обратиться. Я знала, что должна все ему рассказать. И однако не рассказала.

- Я довольно долго была одна, - объяснила я. - Рада, что Максим вечером будет дома. И никаких неприятностей, все в порядке.

Целый день я провела в одиночестве. Дора через Неда передала мне записку, в которой сообщила, что у нее воспалился зуб и она вынуждена отправиться в Харбург, сам Нед работал в дальнем конце сада, я его почти не видела. Никто не позвонил, почта была скудная и для меня ничего не было, в гости никто не приходил. Я не могла найти себе места, ходила из комнаты в комнату, бралась то за одно, то за другое, ничего не доводя до конца, и чувствовала себя совершенно несчастной. Было все еще жарко, хотя солнце скрылось за облаками, с холмов надвигалась тяжелая, плотная, темная туча, которая в конце концов повисла над домом. Над прудом и под деревьями роилась мошкара. Я чувствовала себя взвинченной, обеспокоенной, хотя меня не тревожили никакие голоса и нашептывания, не слышно было ничьих шагов по траве.

Все это вздор, совершенно внезапно сказала я себе, она сумасшедшая, какой от нее может быть вред? И направилась наверх, чтобы переодеться. Я пересмотрела весь свой гардероб, состоявший из простых, удобных и практичных вещей, пытаясь найти что-нибудь такое, что Максиму могло бы понравиться. Я вспомнила ряды тонких шелковых и шифоновых платьев, дорогих и красивых нарядов, однако без всякой зависти - что хорошего они ей принесли? Разве они сделали ее любимой и счастливой? И что толку от них теперь, когда они висят в шкафу у старой, близкой к помешательству женщины?

Я медленно оглядела комнату - приятное, скромное, без претензий убежище, действовавшее на меня столь же успокаивающе, как и весь дом, и мне показалось, что комната дожидается, когда я выйду из своего болезненного состояния, забуду мучившие меня кошмары.

Я надела льняное кремовое платье и подвязала волосы, убрав их с лица; глядя в зеркало, я увидела седые пряди на висках и попыталась их запрятать, но они не хотели прятаться; а затем я решила, что это не так уж и важно. Я была достаточно молодой женщиной, хотя и старше на несколько лет, чем была Ребекка, и при этой мысли я испытала нечто похожее на торжество. У нее не было седых волос, сказала я, на секунду представив ее образ, и почувствовала даже легкую жалость к ней.

Где Ребекка? Она мертва. Ее нет. Я не знала, где она. Я вдруг вспомнила себя ребенком, затем подростком, позже - неловкой молодой женщиной, которая встретила Максима, невестой и женой, появившейся в Мэндерли, пылкой, любящей, сбитой с толку женой, благоговеющей и всего боящейся - мест, людей, воспоминаний; я увидела их всех, выстроившихся в ряд, постепенно тускнеющих в воображении и уступающих место последующим образам. Этот РЯД вел к той женщине, которая стояла перед зеркалом, глядя на седеющие волосы. Все они были одной личностью. Мной. И одновременно не были, они были духами, которые исчезли. Куда? Куда же? Они не умерли, как умерла она, но они больше не существовали, как более не существую я - новорожденная или годовалая. Сколько этих "я" мы содержим в себе! Как русская матрешка, где в большой кукле скрывается кукла поменьше, а в той - еще меньше. На какой-то момент это меня напугало, я словно потеряла связь с той личностью, которую хорошо знала в течение многих лет, - спокойной, уравновешенной женой, довольной жизнью в изгнании, безупречно верной, которая не имела никаких секретов, не видела никаких теней, не слышала никаких нашептывающих голосов. Я нуждалась в ней, нуждалась в ее силе и спокойствии, нуждалась для того, чтобы опереться на нее и все ей рассказать. Я изменилась и продолжала меняться, однако я не очень хорошо помнила, как это началось, и не понимала почему. А затем я услышала тревожный свист дрозда, который стремительно бросился в кусты, шуршание колес по гравийной дорожке, потом - быстрые шаги Максима, его голос, окликающий меня; эти звуки словно пробудили меня и вернули к действительности, и через несколько секунд я уже летела по коридору и вниз по лестнице туда, где он шел через холл мне навстречу.

Глава 20

Коббетс-Брейк был почти полностью заключен в чашу, вдали поднимались деревья, и лишь в одном месте глаз натыкался на открытое пространство в разрыве между холмами. Это было в западной стороне, за огородом. Когда мы впервые пришли сюда, здесь была лишь основательно заросшая, неухоженная дорожка, которая вела к изгороди из бука. Раньше я останавливалась здесь, чтобы полюбоваться неожиданно открывшимся видом - серебристый шпиль церкви сверкал в солнечных лучах; особенно красиво он смотрелся вечером, на фоне фиолетово-голубой дымки, которая сливалась с темнеющим окружающим ландшафтом. За последние месяцы я основательно привязалась к этому уголку сада. Просматривая вечерами старые книги и журналы, я наметила план реконструкции, несколько раз переделала его и в конце концов вручила Неду. Он расчистил место, и мы посадили аллею ореховых деревьев, связав их верхушки таким образом, чтобы образовать арку. В буковой изгороди сделали калитку. В будущем, вероятно, на следующее лето, устроим здесь скамью, и я смогу не только прогуливаться под ореховыми деревьями, но и посидеть, полюбоваться на серебристый шпиль в разрыве между холмами; а пока для этой цели служила доска, положенная на два старых пня.

Я гордилась этим участком сада, любила его, потому что он был моим, именно я обнаружила открывающийся отсюда вид и обустроила это место, а не унаследовала все от кого-то другого. Никогда раньше я не испытывала такого удовольствия и собственнического чувства, хотя и отдавала себе отчет в том, что это всего лишь малая часть сада. Осенью мы с Недом высадим сотни цветочных луковиц под деревьями; Нед обнаружил и обследовал старый родничок, который пробивался из-под камней, - хотелось вывести его снова на поверхность и направить струйку воды по желобку.

Это был один из самых красивых вечеров; духота развеялась, из-под деревьев тянуло свежестью и легким запахом тумана. Мы захватили напитки и пошли садом к ореховой аллее. Максим рассказывал о Шотландии, о рыбалке с Фрэнком, о мальчишках, о будущих планах, я слушала его молча, спокойно и чуть отрешенно, словно он был человеком, которого я едва знала.

Тот Максим, с которым я познакомилась, всегда казался мне городским человеком, человеком света, даже когда он жил в Мэндерли. Он придавал большое значение фасону рубашки и тому, где куплен крем для бритья и вовремя ли ему принесли почту. Я тогда боялась его, меня пугали его строгость и любовь к порядку, и хотя он никогда не предъявлял мне непосильных требований, я всегда пребывала в напряжении оттого, что они в любой момент могут быть мне предъявлены и я не оправдаю его ожиданий.

Однако затем все изменилось, он как-то сник у меня на глазах, в годы изгнания выглядел сломленным и потерянным, зависящим от меня, от моего мужества, преданности и близости. Я привыкла к этому новому Максиму, любила и была с ним счастлива, чувствовала себя спокойной, пока мы придерживались выработанного нами размеренного, надежного распорядка.

Когда мы сели на скамейку, я, глядя на Максима, поняла, насколько сильно он снова изменился. Коббетс-Брейк был моей потребностью и моей мечтой, которая осуществилась.

Так мне казалось, так я полагала, однако именно Максима до неузнаваемости преобразил Коббетс-Брейк. Он стал сельским жителем, он все лучше узнает и все больше любит это место, эти угодья, эту часть Англии, испытывает особое, непередаваемое удовольствие, прогуливаясь полем и любуясь перелесками, все лучше понимает, что стоит за словом "урожай", знакомится с жизнью арендаторов, становится настоящим землевладельцем и перестает быть стоящим над фермерами феодалом, как это было в Мэндерли.

Он помолодел, кожа у него потемнела, потому что он много времени проводил на открытом воздухе; он почти напрочь утратил свой прежний городской облик, хотя, как и раньше, одевался модно и изысканно, что для него с его природным вкусом не составляло никакого труда и чего никогда не было и не будет у меня.

Я сидела, пила херес, слушала и смотрела на него. Когда спустя некоторое время возникла пауза, я услышала еле слышный удар колокола, долетевший со стороны церкви и обозначивший завершение часа. Я улыбнулась и согласно кивнула, потому что одобряла перемены, а то, что произошло в его отсутствие, я спрятала глубоко в себе. Он никогда не узнает от меня, что она была здесь, что ее черная тень ложилась на траву, что она оскверняла этот воздух и приводила меня в ужас своим безумием, что по этой причине я никогда не смогу прежним образом относиться к нашему дому, за исключением этого уголка сада в конце ореховой аллеи. Этот уголок был мой, она здесь не была, его не видела и не знает о его существовании. И она никогда не сможет его испортить.

- Что-то стряслось, - сказал Максим.

Стало вдруг прохладно, а я не взяла жакета. Медленным прогулочным шагом мы направились к дому.

- Ты в самом деле думаешь, что Фрэнк может приехать? - спросила я, ибо об этом шел разговор. Семья Кроли собиралась приехать на несколько дней в сентябре, посмотреть, как они будут себя здесь чувствовать, взглянуть на ферму Тинатс, которая пустовала и которую Максим планировал им передать. Он нуждался в помощи Фрэнка, хозяйство было слишком большое, чтобы он мог один вести его на должном уровне. - Мне было бы очень приятно видеть их рядом, мы словно расширяем нашу семью.

Он остановился передо мной и, устремив на меня взгляд, положил ладони мне на плечи.

- Ты не способна солгать или что-то утаить от меня. Ты ведь знаешь, что у нас нет секретов.

Я не могла ничего сказать и лишь думала о груде секретов, которая стала расти с того момента, как мы приехали в этот дом. И еще раньше, до этого.

- Что произошло? Посмотри на меня.

Он говорил коротко и отрывисто, как в те времена, когда я впервые его увидела.

- Я это ясно вижу. Ты думаешь, я забыл? Я знаю, что здесь были тени... тревоги... может быть, даже страхи. Я понял это ночью, когда проснулся и увидел тревогу на твоем лице. Ты мне очень дорога, ты славная и добрая, пытаешься быть веселой и скрыть это от меня. Ты изо всех сил пыталась это сделать, когда мы жили за границей, но я всегда замечал, всегда знал.

Я почувствовала, что у меня защипало в глазах, мне захотелось прислониться к нему, разрыдаться и рассказать все в подробностях, рассказать обо всех своих страхах, выплеснуть все, что произошло с того момента, когда я обнаружила венок, рассказать о Джеке Фейвеле и миссис Дэнверс, а главное об ужасных нашептывающих голосах. Я чувствовала прикосновение его рук, которые знала так хорошо, рук, на которые часто смотрела, когда они сжимали баранку руля, чистили мандарин, подпиливали ногти или опирались о поручни на корабле, рук, которые я могла без труда себе представить, которые я так любила и которые значили для меня гораздо больше, чем его глаза, рот, голос или даже форма головы.

Однако же я была не в силах заглушить голос - злобный, вкрадчивый, бередящий душу, который шептал мне совсем иное об этих руках.

- Я устала, - сказала я, - было так жарко. И потом, я скучала без тебя, мне было не по себе.

Я повернулась и вошла в дом.

Почему я тогда не рассказала ему? Теперь-то я знаю, что должна была это сделать даже без всяких вопросов, он бы не стал сердиться, он уже был достаточно сильным к тому времени, не боялся прошлого и не нуждался в том, чтобы я его защищала. Он уже преодолел тот этап. И тем не менее я ничего не сказала. Я пребывала в смятении и была далека от него. Когда он вошел вслед за мной в дом, я стала вновь расспрашивать его о семье Кроли Он ответил коротко, после чего отправился в кабинет и закрыл за собой дверь. Момент был упущен. Мои секреты так и остались при мне - суровые, неприятные, мучительные.

Когда я ложилась спать, Максим стоял у открытого окна. На косогоре с дерева на дерево перелетали маленькие совы, издавая короткие резкие крики.

- Я хотела бы, чтобы пошел дождь, - сказала я. Он ничего не сказал. Я подошла и встала рядом. Он не дотронулся до меня, не повернулся. Это меня поразило, я расценила это как новое отчуждение. Я не знала, как быть. Винить я должна была себя, я сама захлопнула перед ним дверь, он это почувствовал и обиделся.

Нет. Здесь было что-то еще. Мне казалось, что я попала в западню и все сильнее запутываюсь в хитросплетенной паутине, при этом какое бы движение я ни сделала, оно способно лишь нанести рану.

Я долго лежала рядом с Максимом, несчастная и напуганная, прислушиваясь к крикам совы.

А во время завтрака, оторвав глаза от газеты, он сказал:

- Похоже, погода установилась. Возможно, мы устроим прием гостей.

- Прием? Для кого? Каких гостей? Зачем?

- Моя дорогая девочка, не нужно паниковать. Ты сможешь похвалиться перед гостями садом.

- Пока еще нечем хвалиться, в прошлом он был гораздо лучше, чем сейчас, и потом, я только начала им заниматься.

- Разве это имеет значение? Мне он кажется прекрасным, опрятным, здесь много цветов. Люди придут от него в восторг.

- Какие люди?

- Соседи. Люди, живущие поблизости. Мы не можем жить отшельниками. Поскольку мы покупаем земли и расширяемся, все проявляют к нам интерес, и вполне понятно, что очень важно поддерживать с соседями хорошие отношения. Похоже, что Баттерли знают всех, так что спроси у Банти, кого следует пригласить. Кое с кем я, разумеется, уже познакомился.

Да, все так, я знала. Но мне не хотелось думать об этом.

В Мэндерли считались обычными бесконечные визиты к соседям и соседей к нам, туда приезжала половина графства, балов ожидали, Ребекка устраивала вечера и была этим знаменита. Я могла вспомнить лишь один бал, где я была хозяйкой, - бал-маскарад, на котором я допустила такой ужасный промах.

- Я думала, что мы здесь будем жить тихо, - сказала я. - Ты не очень-то жаловал всю эту суету. Говорил, что хочешь, чтобы мы вернулись и... - Я прикусила язык. Затаились? Я не могла этого сказать.

Он на глазах меняется, подумала я, становится во многих отношениях таким же, каким был раньше, - уверенным, готовым взять на себя ответственность, знающим, чего он хочет и как все должно быть; то время, когда он был потерянным и отрешенным, безвозвратно ушло. И я поняла, что хочу назад в то время, потому что тот Максим, в изгнании, был наиболее близок мне. Он распрямился.

- Я не имею в виду ничего грандиозного - просто садовый пикник. Напитки - ты можешь взять это на себя? Вот и все, что тебе придется сделать.

- Какую цель ты преследуешь? Хочешь чем-то занять меня? Чем-то развлечь?

- Нет, вовсе не эту.

- Я вполне счастлива.

- В самом деле?

- Да, Максим, да! Что с нами происходит? Почему мы ссоримся? Ведь мы никогда не спорили, не ссорились.

Он направился к двери.

- Иногда недостаточно быть вполне счастливым, - сказал он и вышел.

Я осталась стоять, глядя на его пустую чашку и очистки от яблока на тарелке. Я не могла понять, что он хотел сказать. Все было странным, не таким, как обычно, я не понимала причины этого и не знала, что делать.

Чувствуя себя несчастной, я пошла звонить Банти Баттерли, чтобы решить, кого из соседей следует приглашать.

Глава 21

Однако это будет мой вечер. Я его спланирую и организую, и никто не отнимет у меня этих обязанностей. Стоило мне осознать это, как я почувствовала себя совершенно иначе, стала думать о нем с удовольствием, тени и шепчущие голоса оставили меня в покое.

Когда Максим впервые заговорил о праздничном вечере, я сразу подумала о бале в Мэндерли и пришла в ужас; мне вспомнились некоторые сцены, я как бы взглянула на себя и на всех со стороны, и у меня похолодело сердце.

Однако тот вечер не имел никакого отношения ко мне, это было сверхпышное, показное празднество, которые я никогда не любила, устроенное бог весть для чего. Во всяком случае, не потому, что кто-то из нас хотел тогда этого праздника. Просто такова была традиция, это был долг; Мэндерли как бы для того и существовал, и все графство ожидало этого бала. "Для нас в здешних краях это было главным событием лета. Вы и не представляете, какое это для нас удовольствие", - сказала одна назойливая дама.

Балы и вечера Ребекки устраивались для того, чтобы она могла на них блистать, а люди - ею восхищаться. Это то, что она умела делать великолепно. Вечера были ее детищем, а еще детищем миссис Дэнверс и штата слуг, и в отсутствие Ребекки ничего не изменилось, я не принимала никакого участия в организации маскарада, мое мнение никого не интересовало. Вероятно, как я поняла теперь, если бы я приняла участие в подготовке, пожелала бы познакомиться со всеми подробностями праздника, предложила бы какие-то изменения или новшества, я бы получила большее удовольствие, по крайней мере до того, как попалась в ловушку со своим костюмом, в которую меня коварно заманила миссис Дэнверс. Однако я слишком всего и всех боялась, даже рабочих, которые носили стулья, и поэтому события разворачивались без меня, все неслось мимо, словно воды бурной реки, а я стояла на ее берегу и беспомощно за всем этим наблюдала.

Мы теперь и не могли устраивать столь пышное празднество, война закончилась совсем недавно, и это было бы просто неуместно; Максим такого и не предлагал, не будет омаров и шампанского, не будет гирлянд, огней и китайских фонариков, развешанных на деревьях, ни специально устроенной площадки для танцев, ни фейерверка, ни маскарадных нарядов. В Мэндерли целые бригады рабочих бросили свои текущие дела и несколько дней занимались подготовкой к маскараду, слуги не могли думать или говорить ни о чем другом.

У нас не было ни рабочих, ни штата слуг, в моем распоряжении находились Дора и Нед, да еще иногда какая-нибудь девушка из деревни, либо миссис Пек, если возникала острая необходимость. Коббетс-Брейк - это не Мэндерли, в нем не может быть такого размаха, он был милым и обветшалым, старым и красивым домом и уж никак не принадлежал половине графства.

Я вышла из дому, поднялась на косогор, села на траву и посмотрела на дом сверху. Миссис Дэнверс лишь на короткое время удалось бросить на него тень, теперь же он снова был озарен светом и грелся в солнечных лучах.

Поначалу я обдумывала планы проведения вечера без особой охоты; я вынуждена была этим заняться, потому что у меня не нашлось весомых аргументов, чтобы воспротивиться идее Максима. Однако шли дни, несколько раз я навещала Банти, дважды она приходила ко мне, и я постепенно вошла во вкус. Ведь это, в конце концов, будет мой праздник.

Мы решили устроить садовый пикник, который начнется под вечер. Будут установлены столы - столько, сколько я смогу найти или занять, - под деревьями, на террасе, на лужайке, в большой и малой гостиных. Дом также будет открыт для гостей; люди постарше могут попить чаю и с удобством посидеть в холодке, поскольку предвиделась жара, в чем я не сомневалась: жаркие золотые дни стояли уже долго, и конца им не было видно. Но я приглашу не только пожилых людей.

- Мне бы хотелось видеть на празднике и молодежь, - сказала я Банти. Вы не попросите девочек, чтобы они пригласили своих дружков? Я скажу Неду, чтобы он привел в порядок старый теннисный корт и починил сетку. А еще они могут поиграть в крокет - я нашла комплект в подвале. Хочу, чтобы молодые люди повеселились и получили удовольствие.

Чай будет подаваться на кухне и в тени возле дома - добрый, старый, традиционный чай, какого вправе ожидать люди, с сандвичами, пирожными, булочками, малиновым вареньем и сливками. Позже для тех, кто прогуливался под лучами заходящего солнца и опоздал, будут поданы напитки.

Единственным украшением должны были стать цветы, которые я собиралась поставить в кувшины, вазы и чаши на столах, а также повсюду в доме. Банти хотела принести сколько сможет, то же самое обещали Дора и Нед, и это будут простые деревенские букеты, а не чопорные, холодные композиции, составленные флористами.

- Это вы грандиозно придумали, - сказала Банти. Лицо ее сияло улыбкой; она пополняла список приглашаемых новыми фамилиями, по мере того как они приходили ей в голову. В этом отношении я целиком положилась на нее. - У нас в округе не было праздничных вечеров... ну, еще с довоенного времени! Если не считать праздника урожая и подобных ему деревенских посиделок. Последний большой праздник был, когда девушка из Киркли выходила замуж. Тогда были танцы в старом амбаре, а в полночь звонили в колокола. Не сомневаюсь, что у вас будет очень весело, вы такие молодцы!

Таким образом, никто не считал, что устройство вечера - наша обязанность, все будут искренне благодарны нам и счастливы прийти, мы не собирались входить в огромные расходы и беспокоиться по поводу того, что можем не оправдать ожиданий; Коббетс-Брейк - не Мэндерли, и никто здесь не ожидал чего-то особенного от семьи де Уинтер.

- Ты был прав, - сказала я Максиму спустя пару дней. - Я рада, что тебе пришла в голову эта идея.

- Хорошо. - Он даже не поднял головы от книги.

- Просто я до сих пор удивляюсь, только и всего. Ты так беспокоился... люди будут задавать вопросы... обсуждать...

- Да.

- Никто не задавал.

- Вот видишь.

Я отошла. Я не могла достучаться до него, разговаривать было бесполезно.

Но я получу удовольствие от вечера. Я должна. Это будет началом нового этапа, сказала я себе. И казалось, что так оно и будет. Погода установилась хорошая, мы работали целый день на солнце - Дора, ее сестра, миссис Пек, Нед. Мы позаимствовали в деревне столы и стулья, установили их, накрыли свежевыстиранными скатертями, поставили вазы и чаши с цветами - большие букеты хризантем, последние розы, буковые листья. Все были настроены весело, смеялись, отпускали бесхитростные шутки, всем хотелось, чтобы вечер имел успех. Я была в курсе всего - ив этом суть, поскольку в Мэндерли все делалось без меня.

Максима в первой половине дня дома не было, он появился к ленчу и нашел меня в саду.

- Ты выглядишь довольной. Я отвела прядь волос от глаз.

- Все замечательно, - сказала я. - Мне очень даже нравится. А что? - Я заглянула ему в лицо. - В чем дело? - Что-то было в его глазах, но я не могла понять, что именно. - Все будет хорошо, - заверила я. - Все будут доброжелательными.

- Конечно.

- Максим...

Он коснулся тыльной стороной ладони моего лица. В чем дело? Что это? Я задержала его руку. Я не хотела, чтобы нас разделяли какие-то тени.

- Может, нам поставить дополнительные столы на террасе, миссис де Уинтер? Дора говорит, что в кухне все не помещается.

Мы снова энергично занялись подготовкой к вечеру.

В конце концов, наши усилия стоили того, это самый лучший день, подумала я. Все будет чудесно. Полуденная жара спала, солнце было теплым и в то же время мягким, когда я шла по саду под деревьями, под аркой роз, чувствуя, как под ногами пружинит трава, которую Нед слегка подстриг и которая издавала слабый, свежий, ностальгически приятный запах.

Все было готово. Казалось, вот-вот начнется запланированный спектакль. Скатерти свисали аккуратными складками со столов, рядом располагались стулья, лежали наготове крокетные молотки и теннисные мячи. Я миновала калитку огорода и пошла в сторону ореховой аллеи. Кроны деревьев бросали узорчатую тень, и когда я отводила в сторону ветки, солнечные зайчики играли на усыпанной листвой земле. Впереди я увидела церковный шпиль, словно вписанный в последнюю арку, и мне стало спокойно, последние остатки нервозности испарились, я с облегчением вздохнула. Я поняла, что возбуждена, как ребенок, ожидающий начала праздника. Ничто не предвещает неприятностей, не будет никаких ужасных промахов, просто придут гости, и мы будем от души их приветствовать; а еще их будут приветствовать дом и сад. И всем гостям мы доставим массу удовольствия.

Через минуту-другую я должна возвращаться, скоро послышится шум машин, людские голоса. Все начнется. А пока я стояла под деревьями, объятая тишиной, никто меня не разыскивал, никто не беспокоился из-за того, что я ушла. Если бы я сейчас сбежала, подумала я внезапно, никто бы этого не заметил, события развивались бы, как запланировано, без меня. Однако это вовсе не так. Так было во время маскарада в Мэндерли. Там я ни к чему не имела отношения, ничего не значила. Здесь же я находилась в центре событий.

Это было мое.

Я услышала вдали чей-то голос, звяканье тарелок, но даже после этого не двинулась, осталась стоять, не желая расставаться с тишиной; мне хотелось, чтобы жизнь остановилась здесь, именно здесь. А затем, обернувшись, я увидела детей, которые тихонько шли под кронами деревьев навстречу мне, протягивая руки, их лица сияли от нетерпения:

- Пошли с нами, - сказали они. - Пора идти.

И, повернувшись спиной к серебряному шпилю, я пошла под деревьями к дому; гости уже начали прибывать.

Все последние годы я часто вспоминала этот день, и он мне запомнился как день радости, день великолепный во всех отношениях до того момента, пока не наступила развязка. Было много народу, много веселого смеха и разговоров под ласковыми лучами предвечернего солнца, много счастливых лиц; молодые люди, пришедшие вместе с семьей Баттерли, стучали теннисными мячами и бегали за ними, когда те проскакивали через отверстия в старой проволочной ограде. Я помню стук ракеток, более громкие удары крокетных молотков и взрывы аплодисментов. Солнце сияло, лиловые тени ложились на склоны, все пребывали в прекрасном настроении, и казалось, это будет длиться еще долго.

Мы с Максимом ходили среди гостей порознь, приветствовали, разговаривали, смеялись, знакомились, вдруг оказывались рядом и шли вместе, держась за руки, и между нами не было никаких теней, ничего, кроме любви и непринужденности.

Этот момент навсегда запечатлелся в моей памяти, и я могу его представить, стоит мне лишь пожелать; я вижу словно заключенную в раму картину. Мы стоим рядом в окружении гостей. Дора выходит из кухни, неся тяжелый поднос с белыми фарфоровыми чашками, за ней идет Нед с огромным кувшином дымящегося кипятка; какая-то женщина ставит на стол чашку, мужчина поднял руку, чтобы сорвать увядшую головку розы; Банти Баттерли стоит у задней стены теннисного корта, сжимая ракетку и грозя вступить в игру, она весело смеется, откинув назад голову. Максим, улыбаясь, подносит зажигалку к чьей-то сигарете, и я замечаю характерный поворот его головы.

Трава местами высохла и порыжела; дом возвышается позади нас, его трубы, контрфорсы в дальней части, окна и розоватые стены как бы оттеняют представление, которое разыгрывается в саду.

Мальчишки тоже где-то здесь, они играют в прятки, гоняют мяч, младший сидит под столом, совсем недалеко от меня. Только они вне поля моего зрения. Но отчетливее всего я вижу саму себя, в кремовом льняном платье, находящуюся в самом центре мизансцены, отчетливо помню чувства, владеющие мной в тот момент, - чувства радости, любви, гордости и глубокого удовлетворения. Я испытываю их и сейчас, издалека, подобно тому как ощущаешь запах во флаконе из-под духов, который снова открываешь спустя долгое время. А когда я хотя бы в слабой мере переживаю те же чувства, я как бы снова возвращаюсь на то же место, в тот счастливый день, после которого все так быстро покатилось под откос.

Кто-то пошевелился, сдвинулся с места - и картинка в калейдоскопе изменила узор. Лучи солнца упали на одно из окон, и стекло его загорелось ярким медно-красным цветом.

Я услышала восклицание Банти: - Боже мой! Старая леди Беддоу появилась! Моя дерзкая попытка удалась! Сейчас она почти никуда не выезжает. Стало быть, она хочет поддерживать с вами контакт. Поистине ваш вечер удался!

Кажется, я все поняла за доли секунды, еще раньше, чем увидела, как они медленно входят через арку в сад, хотя я и не знала ее имени, а ее адрес ничего мне не говорил, когда я переписывала его с листа Банти.

Ее появление на какое-то мгновение потрясло меня. Я больше ее не боялась, но при виде высокой черной фигуры, медленно приближающейся ко. мне, я содрогнулась, испытав давнее чувство беспомощности, которое, похоже, никогда меня окончательно не покинет. Я определенно знала: все, что я сказала ей в тот день в ее гостиной, было совершеннейшей правдой. Я видела ее такой, какой она была, - старой, мрачной, безумной женщиной, потерявшей связь с реальностью и утратившей власть надо мной. Однако Максим этого не знал. Он не знал, что я видела ее; и меня заботило лишь одно - что он испытает и почувствует, когда ее увидит.

Длинная черная тень от ее фигуры упала на освещенную солнцем траву.

Максим подошел с противоположной стороны. Я не решалась посмотреть ему в лицо, я знала, какое оно будет - не лицо, а маска с побелевшими губами, на которой нельзя прочитать ничего, кроме холодной вежливости. Там, где она стояла вместе с прильнувшей к ее руке старой женщиной, кажется, было пустое пространство, круг, в пределах которого господствовали безмолвие и холод.

Я бросилась вытаскивать стул и убирать лишние вещи со стола.

- Добрый день, мистер де Уинтер, я пришла с леди Беддоу - ей очень хотелось познакомиться с вами. Она знает этот дом с давних пор. Вероятно, вам придется говорить погромче, она не очень хорошо слышит. - Миссис Дэнверс повернулась, и я почувствовала, как ее глаза впились в меня, поблескивая из глубоких глазниц на лице, напоминающем череп. - Добрый день, мадам. Как прелестно выглядит сад, хотя, конечно, многие цветы уже отцвели с тех пор, как я последний раз была у вас.

Я почувствовала, как напрягся Максим, однако на меня он даже не взглянул. Взяв под руку пожилую женщину, он стал усаживать ее на стул, говоря при этом приличествующие случаю любезности; миссис Дэнверс стояла, хладнокровная и черная, как ворона, сложив перед собой руки. Я убежала на кухню, чтобы принести горячего чаю и тарелку с какой-нибудь едой; руки у меня так сильно дрожали, что я уронила тарелку и мне пришлось начать все сначала. Я не боялась ничего, кроме того, как отреагирует на ситуацию Максим.

- С вами все в порядке, миссис де Уинтер? Вы так побледнели. Что-нибудь случилось? Позвольте, я сама это сделаю, и перестаньте беспокоиться. - Дора нагнулась и стала убирать за мной.

- Спасибо... Прости меня, Дора... Я немножко... Ну да это ничего...

- Леди Беддоу оказала вам большую честь своим приходом.

- Да-да, мне сказали...

- Она уже много лет не выходит... Ну вот, все чисто. Дайте я сама это сделаю, а то как бы вы не ошпарились. Посидите минутку, вы просто немного устали, только и всего. Подготовка, волнение, солнце - вот и результат. Давайте я налью вам чашку чая и вы посидите здесь пару минут. А у гостей все идет хорошо, они этого не заметят.

Я села, как посоветовала мне Дора, благодарная за ее дружелюбие и участие, слушая ее милую болтовню, пока она накладывала новую еду на тарелки, а когда она понесла поднос с чаем, уронила голову на руки и некоторое время сидела не двигаясь. Дора была права, я устала, однако ощущение слабости и головокружение не имели ничего общего с физической усталостью. Причина лежала в пережитом шоке и недобрых предчувствиях. Мне хотелось представить, что в эту минуту делает и говорит Максим, что он думает. Все остальное для меня не имело ровным счетом никакого значения.

- Пейте, пока чай горячий. И потом смею заметить, что вы ничего сами не ели. Правда ведь? Вы вся в заботах, должны со всеми пообщаться. Да, так всегда бывает на вечерах. Съешьте сандвич с яйцом.

- Спасибо, Дора. Со мной все в порядке. Просто немного устала, ты права. - Я посмотрела на белые куски хлеба с яйцом и почувствовала тошноту. Должно быть, я бы сразу поднялась наверх, если бы не услышала голос появившегося в дверях Максима.

- Тебе все-таки лучше не оставлять гостей, - холодно сказал он и вышел.

Я не смела поднять глаза. Я могла лишь вообразить себе его лицо. Последний раз я видела такое лицо на том вечере, который она тоже испортила, хотя и другим образом; она и сейчас все очень тщательно рассчитала. День померк, радость улетучилась, все разрушилось и рассыпалось в прах. Просто мы должны как-то доиграть спектакль до конца, только и всего. Это продлится недолго. Гости уйдут, она уйдет. После этого я останусь с ним наедине, и мне придется объясняться. Что я скажу ему? Что должна ему сказать?

Дора наблюдала за мной, и я видела тревогу и беспокойство на ее лице. Она никогда не слышала, чтобы Максим разговаривал со мной таким тоном, всегда была свидетельницей исключительно нежных и добрых отношений между нами. Я попыталась улыбнуться и приободрить ее.

- Я спрошу Максима, когда подавать напитки. Уверена, что многие пожелают остаться, кажется, все очень довольны.

Так оно и было, и я убедилась в этом, когда снова вышла в сад. Солнце опустилось совсем низко, наступил вечер, и это ощущалось в воздухе. Игра в теннис, похоже, заканчивалась, и лишь двое играли в крокет. Остальные сидели за столами или в шезлонгах, негромко беседовали, кто-то неспешно прогуливался по дорожкам, кто-то отправился в сторону ореховой аллеи. Кажется, гости чувствовали себя очень непринужденно, словно это была гостиница, а они заплатили за пребывание в ней, и теперь все площадки и лужайки на какое-то время принадлежали им. Меня охватило чувство ревности, и я ничего не могла с этим поделать.

Я подошла к группе людей, среди которых находился и Максим. Он с невозмутимым видом вел разговор о том, что надо делать с землями, чтобы они опять стали плодородными. По его лицу и голосу вряд ли кто-то мог заподозрить неладное, все было хорошо, все шло нормально. Я узнавала лица, хотя и не могла припомнить имен, любезно улыбалась. Я помнила, что я хозяйка, что я на виду и обязана вести себя должным образом, и это мне немного помогало.

- Я хотела узнать, не пора ли подавать напитки.

- Я позабочусь об этом. Вы, конечно, выпьете чего-нибудь? - Максим улыбнулся, я также улыбалась, и все заулыбались в ответ и что-то оживленно забормотали. Мне хотелось, чтобы они ушли. Я больше не могла их видеть. Я хотела добраться до Максима и все ему объяснить. Оказаться в саду наедине с ним. Я хотела, чтобы ничего подобного впредь не случалось.

- Вы можете всем этим гордиться, - услышала я ее тихий медоточивый голос. Она неслышно подошла по траве и остановилась совсем близко от нас, я даже ощущала запах ее одежды. Она не шевелилась, не спускала глаз с наших лиц, руки ее белели, словно кости, на фоне черного платья. Почему всегда в черном, захотелось мне крикнуть, ну почему? - Это будет прелестный дом для вас со временем.

Она чуть повернулась. Обступившие нас люди, кажется, тоже были загипнотизированы и несколько озадачены. Никто из них не нашелся, что сказать, все просто вежливо, молча ждали.

- Конечно, он никогда не заменит Мэндерли. Мистер и миссис де Уинтер имели великолепный дом - это было несколько лет назад. Я тоже имела честь там находиться. Я уверена, вы слышали о нем.

- Миссис Дэнверс...

- И о случившейся там трагедии. Да все слышали об этом, разве не так?

- Вы упомянули Мэндерли... Мэндерли. Я что-то припоминаю... Мэндерли... - забормотал толстый мужчина с болезненно-желтыми белками глаз. Мне захотелось вцепиться пальцами ему в горло и задушить.

- Да, дом был знаменит. Это было, пожалуй, самое знаменитое место из всех подобных - по разным причинам. Уверена, что мистер и миссис де Уинтер согласятся со мной. - Она полуобернулась к Максиму, и я видела их в профиль, видела, как вытянулись их лица, в глазах обоих отражалась ненависть.

Я почувствовала себя слабой и беспомощной между двумя скалами. Меня там не было, они не видели меня или не обращали на меня никакого внимания, я просто ничего не значила в этот момент.

- При сложившихся обстоятельствах, я чувствую, вам повезло найти здесь счастье. Надеюсь, оно продлится и впредь.

Наступила странная пауза. Никто не двинулся и не шевельнулся. Я бросила взгляд на лицо женщины в красном платье и увидела, как она отвела глаза от миссис Дэнверс - ей стало не по себе, хотя женщина и не понимала почему.

Максим словно окаменел. Я стояла между ними, определенно зная, что ей удастся достичь успеха. Она погубит нас.

Теперь-то я понимаю, что мне следовало собрать все свое мужество, всю волю и бросить ей решительный вызов в тот вечер в саду. Но я этого не сделала, вызова не бросила, не сказала ей, что она больше не имеет власти над нами, не сможет причинить нам зла, что мы неуязвимы, а она - психически ненормальная, лживая, мстительная старуха. Однако я не воспользовалась моментом и навсегда его упустила.

Как ни странно, конец праздничного вечера не был испорчен, в моей памяти не сохранилось такого ощущения. Леди Беддоу и миссис Дэнверс не остались отведать спиртных напитков. Я смотрела, как черная машина удаляется по подъездной дорожке и выезжает за ворота, после чего мне показалось, что воздух стал чище и свежее, как бывает после грозы. Я повернулась спиной к саду, мне захотелось смеяться, и плясать, и обнимать всех, кто остался. Я улыбалась людям, они мне казались старинными, дорогими, добрыми друзьями. Максима я искать не стала.

Молодые люди снова играли в теннис - они придумали какую-то глупую игру, в которой люди менялись ракетками, местами и партнерами, мячи улетали бог весть куда, раздавались громкие восторженные крики, слышались шутки. Я стояла и довольно долго наблюдала за ними, а затем мы прошлись вокруг крокетной площадки с милым, предельно любезным Биллом Баттерли, который флиртовал со мной, льстил мне, а я не переставала улыбаться. Появились напитки, тихонько зазвенели бокалы на подносах, все были веселы и довольны. Атмосфера была добросердечной, старые знакомые собирались вместе, кто-то направился в сторону ореховой аллеи. Передвигали столы, чтобы поймать последние лучи уходящего солнца. Мало-помалу становилось прохладнее, на траву ложились фиолетовые тени. Я вошла в дом и включила свет, и дом засверкал огнями, стал похож на корабль, плывущий по темному морю.

Я не искала Максима.

Молодые люди покинули корт и стали подниматься по травянистым склонам, подталкивая друг друга, смеясь и дурачась; а затем они затихли и наблюдали за тем, как праздничный вечер идет к завершению. Я почувствовала себя удивительно умиротворенной и спокойной, как бы заключенной в некий пузырь, лишенной всяких эмоций, тревог, мыслей о будущем; у меня было ощущение, что это не просто конец пикника в саду, что я должна запомнить это, пока что-то не ускользнуло. Я захватила из дому жакет и тоже стала подниматься по косогору, хотя ни к кому не присоединялась; я прислонилась к стволу дерева и посмотрела вокруг себя; меня охватило счастье от сознания того, что люди были здесь и теперь по пути домой будут делиться впечатлениями, по-доброму вспоминать этот день.

Потом я пришла в ореховую аллею. Здесь уже никого не было. Я дотронулась рукой до тонких стволов молодых деревьев, потянулась вверх и потрогала холодные мягкие листья над головой. Небо потемнело, не было ни луны, ни звезд, я не могла видеть серебристый шпиль, но знала, где он находится, и видела его в своем воображении. Как вижу и сейчас, стоит лишь того захотеть.

А затем я услышала голоса людей, пожелания спокойной ночи, хлопанье автомобильных дверей и была вынуждена вернуться к месту праздника, чтобы попрощаться с гостями, поблагодарить их за то, что они приехали, выслушать фразы о том, какой это был чудесный день и что трудно было выбрать более удачное время, поскольку погода скоро ухудшится, и прочее, прочее.

Это произошло в тот момент, когда от нас уезжали последние гости. Я увидела машину, несущуюся с бешеной скоростью по подъездной дорожке с включенными фарами, которые слепили нам глаза; другие машины вынуждены были резко свернуть в сторону и затормозить, чтобы избежать столкновения. К счастью, все обошлось, и гости благополучно уехали.

Я поняла, кто на этой машине, еще до того, как увидела его лицо, до того, как он вылез из весьма обшарпанной колымаги иностранного производства. Так и должно было быть, хотя я не вполне понимала, каким именно образом она - или же они оба - это все устроила.

- Проклятая поломка! - выкрикнул Джек Фейвел, слегка покачиваясь перед нами. - Черт побери, опоздал на ваш праздник, Макс! А так хотелось подложить тебе свинью на людях! Вон сколько свидетелей! Надо же было машине поломаться! Ну ничего! По крайней мере вы двое предо мной. А ведь вы самые главные персонажи, не правда ли?

Максим находился в одном футе от меня. Я протянула руку и взяла его за локоть, однако посмотреть на него у меня не было сил, он также не повернулся ко мне.

Из дому до меня долетел голос Доры и звяканье бокалов, которые она ставила на поднос.

- Убирайся отсюда, - процедил Максим, шагнув вперед.

На Фейвела падал свет из дома, было видно, какой он обрюзгший и грязный; он перевел взгляд с Максима на меня, однако не отступил и стал шарить в карманах в поисках сигареты.

- Тебя не хотят здесь видеть, нам не о чем говорить. Немедленно убирайся!

- О нет! Нет, я намерен войти в твой прелестный дом, Макс, если ты не хочешь, чтобы сцена разыгрывалась здесь, на дорожке, и собрала всех слуг. У тебя есть слуги? Думаю, что есть. Ты ведь хорошо набил себе карманы, мы всегда об этом знали. Я хочу выпить.

Я услышала шаги со стороны дома и, обернувшись, увидела Дору, которая неуверенно остановилась, не зная, может ли она со мной заговорить.

- Ладно, я все сделаю, - сказала я Максиму. - Вам лучше пойти в дом.

Я пришла на кухню, где Дора и Гвен мыли бокалы. Нед в саду сдвигал вместе столы. Дора бросила на меня пару вопросительных взглядов. Обе молчали, не пели и не шутили, как это было совсем недавно.

- Оставь это, Дора, доделаешь утром.

- Я бы хотела закончить с уборкой, с вашего позволения, миссис де Уинтер. Я люблю, чтобы все было чисто.

- Ну хорошо.

- Я оставила немного супа и тарелку холодного мяса. В духовке картошка, еще есть фрукты. Нед хочет внести в дом стулья, говорят, что ночью погода испортится.

- Да, я слышала.

- А вы посидите и отдохните, вечер вас вымотал, я ведь вижу.

Нет, подумала я. Вовсе нет. Дело не в вечере. Вечер был удачным, он мне понравился, и не он меня утомил.

- Спасибо, Дора. Ты мне отлично помогала. Просто изумительно. - Говоря это, я почувствовала, что готова расплакаться.

Затем послышались громкие голоса Максима и Фей-вела. Дора бросила на меня взгляд.

- Спасибо, Дора. Я, пожалуй, пойду. Может, я нужна Максиму.

- В таком случае спокойной ночи, миссис де Уинтер. Мы тихонько уйдем, когда закончим. А завтра с утра пораньше я уже буду здесь.

Я закрыла дверь на кухню и дверь, ведущую из холла в коридор, - не хотела, чтобы они слышали.

Максим и Фейвел стояли посреди гостиной. Окна, выходящие в сад, были открыты, я подошла и закрыла их.

Максим успел снабдить Фейвела высоким стаканом с виски, однако сам ничего не пил.

- Максим...

- Она скажет тебе. Спроси ее, она не будет тебе лгать. Вы ведь не лгунья? - бросил на меня косой взгляд Фейвел. Вид у него был еще более ужасный, чем тогда, в гостинице, воротник рваный и грязный, жирные волосы свалялись. - Я рассказал Максу о нашем милом чаепитии в Лондоне.

Максим не взглянул в мою сторону.

- Зачем вы пришли сюда? - спросила я. - Ведь я говорила, что нам нечего больше сказать друг другу и нет никаких оснований встречаться. Я слышала, Максим предложил вам уйти. Допивайте свое виски и уходите.

- Он сказал, чтобы я убирался. Я прекрасно это помню. Должно быть, вы тоже.

Я не отреагировала. Мы стояли напротив Фейвела, совсем близко, однако нас разделяли целые континенты. Думаю, Фейвел это понимал.

- Я пришел вот с чем. - Я увидела у него в руке толстый конверт. Он нагло помахал им перед моим лицом. - Здесь доказательства.

- О чем вы? Какие доказательства?

- Не задавай ему наводящих вопросов, - резко сказал Максим. - Не спрашивай ни о чем. Он именно этого и добивается. Он пьян и психически ненормален!

Фейвел засмеялся, широко открыв рот и продемонстрировав поломанные гнилые зубы и желтый обложенный язык. Более отталкивающего зрелища мне, пожалуй, не доводилось видеть никогда.

- Дэнни рассказала мне о вечере. Новоселье, знакомство с соседями... Чертова авария! Конечно, этот дом и в подметки не годится Мэндерли. Но довольно приятен. Ты бы не смог содержать такой дворец сейчас. Для этого тебе понадобилась бы Ребекка, а ее здесь нет, и мы все знаем, где она. - Он снова помахал конвертом. - Я не сидел сложа руки. Как и Дэнни, хотя она немного того... - Он покрутил у виска указательным пальцем и снова захохотал. - Малость тронулась, я бы сказал. Но ее нельзя за это винить. Она жила только ради Ребекки. Никого и ничего другого она не любила. Кроме Мэндерли, конечно, но и это из-за Ребекки. Она знает правду. Мы все знаем. И ты знаешь, что мы знаем. Я все эти годы терпеливо наводил справки и собирал доказательства. Война сильно помешала. Но я знал, что добуду их, и я их добыл.

- Максим...

- Он блефует и лжет, он пьян и безумен, - тихо и спокойно сказал Максим. - Он делал это и раньше. Ты же помнишь.

- Ты убил ее.

- Он уйдет, как только допьет виски.

- Ты застрелил ее, и я, черт побери, обязательно увижу, как тебя повесят за это. У меня есть доказательства. - Он снова потряс конвертом. Ты не догадываешься, что у меня в этом конверте.

- Максим, возьми у него конверт, бог знает, что у него там, ты...

- У меня нет ни малейшего желания прикасаться ни к конверту, ни к нему.

- Мы хорошо поработали над этим, Дэнни и я. Она на моей стороне, как вы знаете.

- Сомневаюсь.

- Я бы повторил.

Максим сделал два шага вперед и протянул руку. Фейвел отдал ему стакан. Уж не собирается ли Максим ударить его? Я помнила, с какой силой его кулак когда-то прошелся по скуле Джека Фейвела. Но Максим просто поставил стакан на поднос и снова повернулся к незваному гостю.

- Убирайся вон, Фейвел. Убирайся немедленно и не смей больше никогда сюда приходить. Если ты не уйдешь, я вызову полицию и тебя арестуют за то, что ты в стельку пьян, находясь за рулем. Я скажу, чтобы тебя отвезли куда-нибудь и ты бы там несколько часов отоспался, иначе кого-нибудь переедешь.

Наступил такой момент, когда все застыло, словно на фотографии. Было тихо, если не считать шума ветра, который поднялся за окном.

Я подумала, что Фейвел захохочет, или ударит Максима, или вынет из конверта какую-нибудь ужасную бумажку с доказательствами, или, пошатываясь, двинется ко мне, что можно было предположить, глядя на его воспаленные, полубезумные глаза, устремленные на меня. Мне стало дурно, я была близка к тому, чтобы упасть в обморок, но знала, что не могу себе этого позволить.

Фотография все еще не разрушилась, и мы на ней выглядели оцепеневшими.

А затем, не говоря ни слова, словно у него что-то внезапно оборвалось внутри, Фейвел пошевелился, повернулся и вышел из гостиной. Я ожидала угроз, криков, новых заявлений о доказательствах, но ничего этого не последовало.

Сейчас я понимаю, что он даже в том состоянии, в каком находился, знал, что уже успел причинить нам зло, ради чего, собственно, и приезжал, уже привел в движение тележку, которая неуклонно покатилась с горы вниз. Он и миссис Дэнверс - они были заодно, хотя в этот момент здесь присутствовал только Фейвел. Они все спланировали, это было начато очень давно. Сейчас близилось завершение.

Мы сами творцы своей судьбы.

Никто больше ничего не сказал. Максим направился к двери. Я осталась в гостиной. Сделать я ничего не могла.

Я услышала, как зарычал стартер - натужно, мучительно, после чего по гравию зашуршали колеса. Наверное, он сделает то, о чем говорил Максим, где-нибудь поблизости остановится, чтобы проспаться. Что будет с ним - не имеет значения, но нельзя, чтобы он навредил другим. Людям невиновным. Достаточно того, что он уже сделал нам.

Я вдруг села на стул перед пустой каминной решеткой. В комнате было холодно, меня знобило. Шторы слегка колыхались от ветра, который проникал в щели. Конец лета, подумала я. Нужно затопить камин. Можно было бы принести бумагу и щепки, сухие поленья находились в кладовке, но я слишком устала. Я так и осталась сидеть, глядя в чернеющий зев очага.

Я помню, что была сильно напугана, и поняла, что пребываю в этом состоянии очень давно. Я устала от этого, устала от всего. Кажется, прошла целая вечность с того времени, когда я отдыхала без забот и тревог, без нашептывающих голосов и теней.

А затем вернулся Максим. Я услышала, как он тихонько притворил двери. Может быть, он и меня убьет, подумала я, и, пожалуй, это к лучшему, это то, чего я заслуживаю; возможно, это и есть наилучший выход.

Я подняла на него глаза. Он был тих, на его лице можно было увидеть выражение крайней усталости, безграничной нежности и безграничной печали. Я любила его в тот момент так, как, я думаю, не любила никогда - ни в дни моей юности, когда я млела от любви, ни в те последние, трудные дни в Мэндерли, когда мы бросились в объятия друг другу, охваченные ужасом и одновременно испытывая облегчение. Это была любовь в чистом виде, это было не чувство, а состояние души. Я любила его абсолютно и необъяснимо.

Однако ничего этого я не сказала и не выразила ни единым жестом. Просто смотрела и любила. А потом отвернулась.

Он сказал:

- Когда они начались?

- Они?

- Секреты.

Я запнулась, будучи не в силах подыскать слова.

- Начиная с этого?

Я увидела, как он что-то извлек из кармана и протянул мне.

- Да, должно быть. Я не вполне уверена. Да... Карточка была светлая, но казалось, что она горит в его руке.

- Откуда она появилась?

- Карточка оказалась на венке. Это она прислала его. Она сама не сказала, но я знаю. Это были великолепные, изумительной красоты белые цветы на фоне темно-зеленых листьев. Венок лежал на дорожке рядом с могилой Беатрис, когда я пришла утром на кладбище.

- Откуда ты знала?

- Я не знала. Я... я хотела побыть там одна и обнаружила венок. Она была уверена, что кто-нибудь из нас его увидит.

- Почему ты мне не сказала?

- Я не хотела причинить тебе боль. Максим, ты должен мне верить.

- Когда в конце концов секреты всплывают наружу, бывает еще больнее.

- Я надеялась, что ты не узнаешь.

- Ты прятала ее в гардеробе, - сказал он. Подойдя к подносу, он налил себе виски, предложил мне, но я покачала головой. - Все это время, - тихо добавил он. - Все эти месяцы.

- Да, мне очень жаль.

- Я думал, что она умерла.

- Да.

- И что потом?

- Я не помню.

- Фейвел?

- Наверное... Да.

- Это правда, что ты встречалась с ним в Лондоне?

- Случайно. Только не подумай, Максим, что я поехала для того, чтобы специально его повидать.

- Не знаю... Он мог пытаться что-то от тебя потребовать. Например, деньги. Это по его части.

- Он и потребовал. Но это было уже потом.

- Видишь ли, я был уверен... Ты никогда раньше не стремилась в Лондон. Ты его ненавидела.

- Да.

- И где вы были?

- Пошли выпить чаю. В гостинице. Было страшно жарко. Он был... я так думаю, совершенно безумный.

- Да.

- Он стоял в телефонной будке с чемоданом. Не думаю, что он с кем-то в самом деле разговаривал. Он просто орал в трубку. А я проходила мимо. Он увидел меня и увязался за мной. Мне пришлось звонить в магазин, я там забыла пакет. Должно быть, он подслушал, когда я называла свой адрес.

- Но ты никогда до этого не рвалась в Лондон. Какого дьявола ты вдруг решила туда отправиться?

- Я поехала к доктору, - жалобным тоном призналась я. Услышав эти свои слова, я вдруг сообразила, что они могут ему напомнить, и поспешила пояснить: - Нет-нет, ничего страшного.

- Какому доктору?

- Я так хотела иметь ребенка. Когда мы приехали сюда, это стало моим единственным желанием, и мне нужно было выяснить...

- И ты выяснила? - еле расслышала я вопрос Максима.

- Да... о да! Он сказал, что у нас будет... Что мы можем... что нет никаких причин для того, чтобы у нас не было детей.

- И ты не могла сказать мне даже это?

- Нет... то есть... Максим, я собиралась сказать тебе сразу же, как приеду домой. Я даже репетировала, как буду это тебе говорить. Но потом я встретила его... Фейвела. И после этого я не смогла. Как-то все было испорчено.

- Когда она приезжала сюда?

- После этого. Несколько недель назад.

- Несколько недель...

- Мне очень жаль, я не хотела, чтобы ты беспокоился из-за них.

- Что они могут? Она сумасшедшая! Они оба сумасшедшие. У них навязчивая идея. Ревность. Двое несчастных, безумных людей! Что они могут сделать? Любой из них?

- Есть вещи, которые я не могу тебе рассказать.

- Опять секреты?

- Нет, я не хочу причинять тебе боль.

- Ты уже причиняешь.

- Она полна злобы, она ненавидит тебя, нас... она хочет нам отомстить. Да, она психически ненормальна, но она настроена на месть. Они используют друг друга, он хочет... ну, я не знаю, наверное, денег или отомстить каким-то другим способом.

- Правосудия, - подсказал Максим.

Я в тревоге подняла на него глаза. Он произнес это слово удивительно спокойно.

- Что ты имеешь в виду? - Мой голос показался мне чужим.

- Я всегда безусловно верил в то, что мы, пройдя через все, что произошло, все эти годы были вместе и что у нас не было секретов. Между нами были любовь и доверие. Ни обмана, ни недомолвок, ни страха. И для меня так все и было. Я сознавал, что виновен в убийстве и что приведение приговора в исполнение отсрочено. И ты знала об этом.

- Это не имело значения... никогда не имело значения.

- Так ли это?

Я не смогла ответить. Я задолжала ему правды, он так мало получал ее от меня в последнее время. Вспомнился нашептывающий голос: "Этот человек убийца, этот человек застрелил жену. Он убил Ребекку". Но теперь я смотрела на его руки и любила их.

- Во всем виновата я. Это я хотела вернуться домой. Опасайтесь слишком сильно чего-то хотеть, вы можете получить это...

- Да.

- Однако все в порядке. - Я встала, подошла к Максиму и остановилась перед ним. - Фейвел уехал, она уехала, они не смогут ничего сделать. Ты сам так сказал. И это верно, Максим. Они ничего не смогут нам сделать.

- Они уже сделали.

- Это не имеет значения.

- Есть что-нибудь еще?

- Еще? Что ты имеешь в виду?

- Еще какие-нибудь секреты?

Я подумала о газетных вырезках и фотографиях в коричневых конвертах, хранящихся в моей сумке.

- Нет, - ответила я. - Никаких других секретов. Он заглянул мне в лицо.

- Почему? - спросил он. - Ну почему? Ради Бога, почему?

На это я не смогла ответить.

- Нам не следовало возвращаться. Как не следовало возвращаться в Мэндерли. Но я всегда знал, что мы вернемся. Мы должны были. Убегать нет смысла. Они хотят правосудия.

- Мести - гадкой, бессмысленной, жестокой мести. Они безумцы.

- Да, и тем не менее это будет правосудием.

- Ты так считаешь?

- Если я ничего не буду говорить... не буду ничего делать, если мы попытаемся остаться здесь, все так и будет продолжаться вечно. Мы никогда из этого не выберемся. Ты не будешь мне доверять. Ты будешь по-прежнему бояться их и меня.

- Я не боюсь тебя.

- В самом деле? Я отвела глаза.

- Спасибо за это.

- Я люблю тебя, - сказала я. - Люблю, люблю. Максим, все будет хорошо, вот увидишь, поверь мне - Я взяла его руки в свои и прижала к своему лицу. Я видела, как он смотрит на меня, - это был взгляд, полный нежности, сожаления, жалости и любви. - Прошу, поверь мне. Они не смогут победить, ты не должен позволить им одержать победу.

- Нет, - мягко возразил он. - Дело не в них. Они случайные люди. Дело в ней.

Я в ужасе почувствовала, что цепенею и холодею.

- Что ты собираешься делать?

- Я должен сказать правду.

- Нет!

Он ничего не ответил, лишь позволил мне держать его руки у своего лица.

Внезапно в окно ударил сильный порыв ветра, загремел рамами, и я поняла, что мы давно уже слышим этот шум, что ветер становится все сильнее, завывает в пустой трубе, прорывается сквозняком из-под двери.

- Я устал, - сказал Максим. - Страшно устал.

- Знаю.

- Иди спать. Ты измучилась уже и без всего этого.

- Без чего?

- Без вечера.

Вечер. Я даже забыла о нем. Я попыталась улыбнуться. Вечер. Это было тысячу лет назад.

- Что ты собираешься делать?

- Побуду немного здесь. Есть несколько писем.

- Максим, ты очень сердишься?

- Нет, - устало ответил он. - Нет. - Однако оторвал от меня руки и отстранился.

- Мне совсем не хотелось иметь секреты. Я не испытывала от этого ни удовольствия, ни удовлетворения.

- Я понимаю.

- Я ничего не могла поделать. За одним появлялся другой. Но я хотела оберечь тебя, боялась, что они причинят тебе боль.

Он наклонился и поцеловал меня - очень легко и целомудренно, подобно тому как отец целует дочь, и мне не удалось привлечь его к себе поближе. Завтра, подумала я. Мы оба устали. Мы не отдаем себе отчета в том, что делаем и говорим.

- Завтра...

Он взглянул на меня:

- А теперь иди спать.

Завтра мы все начнем сначала. С секретами покончено, больше их не будет. И не будет страхов, сказала я себе. Никаких страхов.

Я шла, покачиваясь от усталости, к двери и внезапно спросила:

- А Фрэнк намерен покинуть Шотландию и приехать сюда? Что они решили? Он говорил тебе?

Максим остановился и посмотрел на меня так, словно до него не сразу дошло, о чем я спрашиваю; кажется, он даже не мог сосредоточить на мне взгляд, а возможно, и припомнить, кто я такая. Затем сказал:

- О да, да. Думаю, они могут приехать.

В таком случае все будет в полном порядке. Это была моя последняя мысль, когда я покидала комнату. Фрэнк приедет, и начнется новая жизнь. Все будет хорошо.

Ложась в постель, я услышала, как набирает силу буря: все злее раскачивает деревья, обрушивается на склоны, стучится в стены, двери и окна. Я натянула одеяло на голову, и до меня долетали лишь звуки, похожие на шум моря, когда волны скользят по прибрежной гальке.

Во сне я беспокойно металась на кровати, видела какие-то обрывочные сны, до меня долетал все усиливающийся шум бури. Еще никогда не было здесь такого ветра, он валил деревья, снова и снова с грохотом обрушивался на стены дома; казалось, весь мир взбесился и пошел вразнос; я слышала сквозь сон, как звала Максима, и думала, что он тихонько отвечает, успокаивая меня, однако затем его голос словно поглотила буря, унося все дальше и дальше. Мои сны были кошмарными, безумными, путаными, наполненными чьим-то шепотом, неистовыми порывами ветра, надвигающимися грозными тенями, и это были даже не столько сны, сколько сгусток эмоций, в котором сплелись страх и смятение, острая тоска и страстное томление, желание и поиски кого-то и чего-то, они неслись вслед за моим голосом, который убегал от меня, словно жил своей, обособленной жизнью. А затем я провалилась в темную бездонную пропасть, куда не мог проникнуть ни звук, ни луч света.

Я проснулась в панике - и не только из-за свирепого, надрывающего душу воя бури, мне показалось, что со мной что-то не в порядке. Я включила лампу. Кровать Максима была разобрана, однако пуста, дверца гардероба открыта.

Во сне, может быть, подсознательно, я разговаривала с ним, страстно с ним спорила, а теперь такой же силы ненависть и злость, какие я испытывала к миссис Дэн-вере, я почувствовала к буре и знала, что не успокоюсь до тех пор, пока не найду его, не скажу ему все, что должна сказать, пока не заставлю его понять.

Десять лет я опекала его, оберегала от правды и от прошлого, уводила от воспоминаний и печальных размышлений, постепенно взрослела и воспитывала в себе уверенность. Я о многом передумала, я способна увидеть смысл там, где его вроде бы нет, и готова сражаться за то, чего мы добились. Я знала, чего хочу, что должно быть, и не собиралась от этого отказываться или сбегать в приступе отчаяния.

Я бросилась на первый этаж, на ходу влезая в тапочки и завязывая пояс халата. Порывы ветра ослабели, наступила минута полной тишины, пока ветер вновь не набрал силу и не стал с новой яростью набрасываться на окна и завывать в трубах.

Под дверью кабинета я увидела полоску света.

- Максим!

Он поднял глаза. Я увидела, что он что-то пишет.

- Максим! Почему ты одет? Куда ты собрался? Ты не можешь ехать в такую страшную бурю!

- Иди досыпай. Прошу прощения, что разбудил тебя, я не хотел этого. Голос его, как и прежде, звучал мягко и ласково.

- Максим, мне нужно поговорить с тобой. Я не рассказала тебе о некоторых вещах и теперь должна это сделать.

- Может быть, лучше не надо? Тебе так не кажется?

- Почему же? Чтобы между нами оставалось недопонимание? Какой в этом смысл?

- Между нами нет недопонимания. Абсолютно никакого.

- Есть. Ты не понял меня. Максим, у нас здесь есть все, мы пришли к этому.

- Ты так думаешь?

- Да, да! И ты знаешь это. Ничто не в состоянии это изменить. Ты говоришь, что боишься? Но чего? Я не боюсь.

- Нет, ты не боишься. Во всяком случае, сейчас. Я это вижу.

- И я не ошибаюсь. Меня никто не убедит, что наше возвращение было ошибкой. Я наблюдала за тобой - и знаю. Это то, что пошло тебе на пользу. То, чего ты хотел.

- Да, вероятно, ты права.

- Ты устал, ты был потрясен и расстроен. Ты говорил в состоянии перенапряжения. Но тебе нечего бояться, нечего прятать.

- У меня есть что прятать. И ты это знаешь.

- Что они могут сделать?

- Не знаю, но непременно сделают. И я не могу жить с этим. Больше не могу.

- А я?

- Ты? - Он секунду задумчиво смотрел на меня, затем подошел и нежно коснулся моего лица. - Я думаю о тебе, - сказал он, - поверь мне. Все время.

- Нет, ты не думаешь.

Однако он ничего не ответил, прошел мимо меня и вышел из комнаты. Я последовала за ним.

- Максим, пойдем наверх, поспи немного. Мы можем поговорить обо всем завтра.

Казалось бы, он не торопился, однако движения его были быстрыми, он взял плащ, снял с гвоздя ключи от машины.

- Куда ты собрался?

Он не ответил. Я забежала вперед и загородила ему дверь, он остановился и поцеловал меня так, словно покидал всего на час. Я крепко уцепилась за его руку, но он был сильнее и для него не составило труда освободиться от меня.

Когда он открыл дверь, ветер с бешеным воем ворвался в дом, заглушив последние слова Максима, если только он вообще что-нибудь в этот момент говорил. Я не знала, собрался ли он к Фрэнку или, может, в Лондон; я была не в состоянии думать - ветер просто выдул все мысли из моей головы. Я хотела захлопнуть дверь и спрятаться от этого воя.

- Максим, Максим, вернись! Пережди, куда бы ты ни собрался, не выезжай сейчас! Пожалуйста, пережди!

Однако он шел быстрым шагом по подъездной дорожке, преодолевая сопротивление ветра; было так темно, что я с трудом его видела. Я попыталась последовать за ним, но ветер рвал волосы и одежду, я порезала ногу о гравий. Зажглись фары, я все-таки побежала вперед и почти добежала до машины, однако он легко меня объехал, и я лишь увидела его застывшее, бледное лицо; он смотрел вперед, намеренно не глядя на меня, а затем исчез из поля моего зрения, и его поглотила стена дождя и ревущая чернота ночи.

Вернувшись в дом, я сразу же бросилась к телефону, хотя и понимала, что стоит глубокая ночь. Не важно, если я их разбужу. Я не думала, что Максим направился в Шотландию, но почему-то верила, что так или иначе он свяжется с Фрэнком.

Однако трубка молчала. Телефон был мертв.

После этого мне осталось лишь сидеть и с ужасом прислушиваться к бесчинству урагана, к вою и треску, с которым он выворачивал деревья и валил их на землю.

Это было по-настоящему страшно, и я даже не решалась подумать о том, каково в эту минуту вести по дороге машину. Я произносила отчаянные молитвы, давала всевозможные зароки и обещания.

В конце концов я отправилась в спальню и легла, продолжая слушать вой ветра и молясь о том, чтобы Максим остался жив, чувствуя в себе новообретенную уверенность и силу.

Наконец я заснула тревожным сном, сопровождаемым навязчивыми сновидениями, под аккомпанемент скрежета, треска и воя ветра за окном.

Когда я проснулась, было какое-то неестественно тихое утро. В комнату лился удивительно нежный свет. Я встала, выглянула из окна и увидела потрясающую картину опустошения Сад словно лежал на боку. Склоны были завалены ветками и целыми вывороченными бурей деревьями, в окружающей дом зеленой чаше виднелись прогалы, которых раньше не было, теперь в них проглядывало небо.

Я спустилась вниз. Максим не вернулся - из окна я видела, что машины в гараже еще нет. Телефон по-прежнему безмолвствовал. Поскольку делать больше было нечего, я быстро оделась и вышла наружу, чтобы посмотреть, какие беды натворила буря; мои страхи из-за Максима и воспоминания о предыдущем вечере слегка отступили при виде тех опустошительных разрушений, которые предстали моим глазам. Я шла мимо поваленных либо поломанных деревьев, не дотрагиваясь до них, а лишь глядя вокруг. Я не плакала. Слезы были бы слишком слабой реакцией на случившееся.

Я направилась к огороду в надежде, что стены послужили для него надежным укрытием, однако дальняя стена целиком обрушилась, на ее месте лежала груда камней, и ветер разгулялся здесь во всю свою буйную силу, кружа и вырывая все подряд. Калитка слетела с петель, и мне стоило немалого труда пробраться через нее. А когда мне это удалось, я пожалела об этом.

Ореховая аллея исчезла. Там, где красивые, стройные, молодые деревца образовывали над головой арку, где я прогуливалась, любуясь открывающимся вдали видом и серебристым блестящим шпилем, громоздились кучи переломанных веток и торчали жалкие пеньки.

И тогда я разрыдалась, хотя это были никчемные слезы и они скоро прошли.

Сильно похолодало. Небо было равномерно серого, водянистого цвета. Туфли промокли насквозь, полы плаща прилипли к ногам.

И тогда-то мне отчаянно, до ужаса, до безумия захотелось, чтобы рядом был Максим. Я не могла, не имела сил оставаться в одиночестве. Я не помнила, что мы сказали друг другу напоследок, в чем заключалось недопонимание между нами. Я знала лишь то, что ничего толком не объяснила, не сказала, что о многом сожалею.

Я почти побежала по траве к дому. Я должна каким-то образом выяснить, куда он уехал, и заставить его вернуться домой.

Но едва я влетела в холл, как увидела открытую дверь кабинета и письмо, прислоненное к чернильнице на письменном столе. Я вошла. Это был простой белый конверт, без адреса. Но я не сомневалась, что он предназначался мне, села на стул, вскрыла его и прочитала.

Хотя я и так знала, не читая. Я знала, что таилось в его голове и сердце, что его терзало и мучило, знала о его чувстве вины и о том, какой он видел выход.

Нас наказывают не за грехи - сами грехи нас наказывают. Мы не можем жить, сознавая свою вину в течение всей жизни.

Кончив чтение, я услышала голоса. Меня окликнула Дора.

Они пришли узнать, все ли с нами в порядке, посмотреть, какой ущерб нанесла буря, и были очень расстроены. От такой доброты и участия я разрыдалась и, рыдая, рассказала, что могла, о Максиме. После этого они все взяли на себя, отправили необходимые сообщения, в дом в течение нескольких часов приходили и уходили люди, а мне лишь оставалось ждать вестей и того момента, когда исправят телефон; когда он наконец зазвонил, я взяла трубку и услышала то, что рассказали мне о Максиме.

Глава 22

Он почти доехал туда. Его машину нашли врезавшейся в дерево на одной из узких, извилистых развилок, недалеко от Мэндерли. Я проезжала по ней одна год тому назад, а раньше мы оба часто там ездили.

Я не хотела ехать. Я попросила послать за Фрэнком Кроли. Он был старинным другом Максима, сказала я, и сможет наверняка его опознать. Но так нельзя, ответили мне. Я была ближайшей родственницей. Его женой. Миссис де Уинтер. Я должна ехать.

На его теле почти не было следов повреждений, если не считать еле заметного синяка на лбу. Я не могла понять, от чего он погиб.

Впрочем, я не думала об этом. Я не видела его там. Я видела его в других местах, где мы бывали вместе, видела, как мы ехали по дороге в Монте-Карло, гуляли по Счастливой Долине с Джеспером, который крутился у его ног, видела его стоящим рядом со мной на старом пароходе, плывущем в Стамбул, между заходящим солнцем и взошедшим серпом луны, видела, как он, стоя на зеленом косогоре, разглядывал Коббетс-Брейк, укрывшийся в чаше под нами.

Поначалу я не хотела вообще устраивать никаких похорон, однако что-то все же нужно было организовать, тем более что этого хотели другие - Джайлс и Роджер, Фрэнк Кроли, старина полковник Джулиан. Но заупокойная служба не должна проходить в церкви Керрита или даже в деревенской церкви близ Коббетс-Брейка. Ничего этого я не хотела и сама удивлялась тому, насколько решительно была настроена; и не должно быть никакой могилы.

Он не должен быть похоронен в могильном склепе, рядом с ней. Этого я не могла бы вынести; а поскольку хоронить более негде, значит, тело не должно быть предано земле.

Мы приехали в маленькое, ничем не примечательное местечко в двадцати милях от развилки, где машина врезалась в дерево, местечко, которое я никогда не видела и не увижу впредь. Поэтому я и выбрала его - разумеется, с помощью Фрэнка. Он его нашел и взял на себя все формальности.

Нас было семеро, да еще священник, и очень скоро все завершилось. Я предприняла необходимые меры, чтобы об этом не узнал больше никто. Однако когда мы возвращались к дороге, вдыхая влажный воздух, пахнувший осенью и морем, я увидела высокую, худую, чем-то знакомую фигуру в пальто; затем фигура свернула в сторону и, когда я снова оглянулась, пропала из виду. Лишь много времени спустя Фрэнк сказал, что то был молодой Роберт, лакей из Мэндерли, до которого дошли какие-то слухи, и он пришел из Керрита, где продолжал жить все это время, однако лишь походил вокруг, не желая быть назойливым.

Больше ничего не было - ни чая, ни сборища людей. Она не пришла. Как и Джек Фейвел. Но я знала, что они не придут, в этом не было нужды, они добились того, чего хотели. Отмщения, сказала бы я. Максим назвал бы это правосудием.

Оставалось сделать единственную вещь, и это должна была совершить я одна. Фрэнк, славный, дорогой Фрэнк очень переживал по этому поводу; он бы непременно пришел, он считал, что должен быть там - ради меня. И еще потому, что считал это своим долгом. Однако я убедила его, и он не стал спорить, он понял.

Нанятая мной машина доставила меня до места; я взяла с собой маленький деревянный ящик, на котором было написано его имя, и мы добрались до гавани, где меня уже ожидала небольшая яхта; я увидела, что она принадлежала сыну Тэбба. И хотя мне не хотелось, чтобы к этому был причастен кто-либо, кого я знаю, я не стала огорчаться - ведь фактически я его не знала, так что все верно.

Было серо, сыро и туманно. Я ощущала брызги на лице, пока мы пересекали залив, направляясь в бухту. Море было спокойное. Яхта двигалась медленно, мотор работал тихо, казалось, что прошло много времени. Мы не сказали ни одного слова друг другу до того времени, пока внезапно я не увидела деревья на берегу; за ними, в глубине, пряталось то, что некогда было Мэндерли.

- Здесь, - сказала я. - Остановите здесь.

Он выключил мотор, и стало совершенно тихо, если не считать криков чаек. Впереди виднелись бухта и пляж, однако я не хотела подплывать ближе. Я подошла к борту и выждала минуту, затем открыла маленький ящик и медленно его перевернула, высыпав бледный пепел; отдельные частички его поднялись и полетели по направлению к Мэндерли, уносимые соленым морским ветром.