Мистическая Прага

Глава X Врачеватели Рудольфа

Врачи, пребывавшие при дворе Рудольфа, имели огромное влияние на императора, страдавшего ипохондрией. Некоторые из них были известными ботаниками, другие — астрологами и алхимиками, пользовавшиеся особым душевным расположением высокородного пациента.

Когда Рудольф занял место своего отца Максимилиана, он унаследовал также и его придворных врачей, а когда он перенес свою резиденцию в Прагу, доктора последовали за ним. Один из них, Петро Андреа Маттиоли, уроженец Вены, был известным ботаником, прославившимся своими комментариями к книге Диоскорида о медицине «Materia Medica» («Начала медицины»), которая выдержала несколько изданий и была переведена на несколько языков. Маттиоли, однако, прослужил у Рудольфа всего год, и после его смерти его сменил Адам Хубер фон Ризенбах. Другой врач, служивший еще у Максимилиана, доктор Иоганн Крато фон Крафтхайм, имел историю жизни весьма интересную: он начал свою карьеру студентом теологии в Виттенберге, где стал учеником и другом реформатора Мартина Лютера. Затем ради медицины он забросил теологию и учился в Вероне и в Падуе, а став достаточно известным врачом, получил место лейб-медика императора Фердинанда I и, будучи сам убежденным протестантом, верой и правдой служил трем правителям-католикам Германской империи. После недолгого правления Фердинанда Крафтхайм остался врачом Максимилиана, а после его смерти — Рудольфа, которому служил десять лет. Он умер в 1587 г. в возрасте шестидесяти семи лет.

Рамберт Додоенс, которого иногда называют «Теофрастом Нидерландов»[30], был очень широко образован в области древней литературы, математики и астрономии, хотя его любимым предметом также была ботаника. Он был одним из врачей при венском королевском дворе в течение четырех лет, но вскоре после своего приезда в Прагу серьезно поссорился со своим коллегой доктором фон Крафтхаймом и проникся по этой причине таким отвращением к придворной службе, что ушел от Рудольфа и вернулся на родину, где стал профессором медицины в Лейденском университете.

На службе у императора состояли еще три выдающихся медика: доктор фон Хайек, о котором уже шла речь в предыдущих главах этой книги, доктор Кристофер Гаринониус и доктор Михаил Майер. Гаринониус родился в Вероне и в юности служил у герцога Урбино, у Рудольфа он стал императорским советником, а также личным врачом, и получал среди всех самое большое содержание. Доктор был страстным приверженцем оккультной философии и учения Генриха Корнелиуса Агриппы, о котором ходит немало сверхъестественных историй. Агриппа умер шестьюдесятью годами раньше рождения Гаринониуса, но его труды все еще оставались весьма популярными и высоко ценились адептами оккультизма. В своей медицинской практике Гаринониус был последователем Парацельса и пользовался большой известностью благодаря своим эликсирам[31] и панацеям[32], каковые он применял исключительно с впечатляющими магическими церемониями и лишь при благоприятном расположении небесных тел. Сам он никогда в жизни не болел, приписывая свое исключительное здоровье амулетам и всевозможным талисманам, которые всегда носил с собой, а также порошкам, которыми натирал свое тело при убывающей и растущей луне — кстати говоря, эти магические порошки были единственными средствами, которые он никогда не прописывал бесплатно. Он никогда не страдал от головных болей, в то время как его коллега доктор Майер был подвержен этому тяжелому недугу, что стало причиной их ссоры. Однажды Гаринониус гордо заявил о том, что судьба милосердно обошлась с ним, избавив от головных болей, на что Майер ответил жестокой шуткой, заметив, что голова может болеть только у тех, у кого в ней вообще что-то есть, — эту плоскую остроту его гордый оппонент так и не смог простить.

Доктор Михаил Майер был моложе и гораздо образованнее[33]. Будучи врачом, он являлся также и личным секретарем Рудольфа, и имел титулы доктора медицины, доктора философии, пфальцграфа, а также рыцаря Священной Римской империи. Он был, как считается, розенкрейцером, хотя это мистическое братство не оказывало в те времена влияния на научный и литературный мир своими удивительными предположениями и заявлениями; он был также сведущ в теософии и мог дать герметическую интерпретацию мифам Древней Греции и Рима, Майер был особенно близок с императором и служил ему верно до его смерти. В поздние годы жизни Михаил Майер опубликовал несколько непостижимых теософских трудов, которые очень высоко ценятся библиофилами за их редкость и исключительное оформление.

Того же интеллектуального уровня был доктор Освальд Кролль из Гессе, бывший врачом у Кристиана, принца Анхальта, до того как поступил на службу на Градчанах. Он также был учеником Парацельса и основывался в своих рассуждениях на астрологии, знамениях, физиогномике, хиромантии, верил в гномов, сильфов, существование астральных тел и параллельных миров, и все это, конечно, оказывало влияние на его медицинскую практику. Несмотря на это, Кролль подробнейшим образом описал множество химических соединений и реакций, а также демонстрировал недюжинные познания в области человеческого естества. Известны его слова: «Врачу надлежит прежде всего излечить сердце пациента, а лишь после того бороться с болезнью тела».

Ансельм Боэций де Бодт, уроженец Фландрии, был любимым врачом Рудольфа в его последние годы. Де Бодт был славен своими знаниями о драгоценных и полудрагоценных камнях, и его «История самоцветов и камней» («History of gems and Stones»), опубликованная в 1609 г., до сих пор считается весьма значительным и ценным трактатом. Боэций также заслужил доверие Рудольфа тем, что был сторонником трансмутации. Будучи еще студентом, среди книг своего отца он обнаружил трактат со странным названием «Cymbalum aureum» («Золотой кимвал»), написанный на пергаменте и переплетенный двумя полуразвалившимися толстыми досками. Желая заново переплести книгу, он снял доски и обнаружил в одной из них полость, в которой была спрятана некая плотно сложенная бумага. Он исследовал бумагу и нашел в ней крупицы красного порошка, а также несколько иероглифических знаков на внутренней стороне листка. После долгих штудий юноше удалось расшифровать таинственные символы и выяснить, что надпись разъясняла процесс использования порошка для трансмутации. Он провел эксперимент с ртутью, нагрев ее в тигле, и красный порошок преобразовал ее в течение часа в чистое золото. К сожалению, на эту операцию он извел весь порошок, но сей опыт стал для него неопровержимым доказательством правоты алхимии.

Несмотря на то что Боэций де Бодт действительно был очень широко образован по части драгоценных камней, кристаллов, кораллов и раковин, он разделял ту точку зрения, согласно которой такого рода предметы могут быть использованы в качестве лекарственных средств: он верил, что сапфир помогает при лихорадке, подагре и носовом кровотечении, что топаз предохраняет от безумия, сердолик смягчает «пылкость чувств и отводит злой умысел», а также в больших количествах прописывал лазурит как средство от меланхолии, которой страдал Рудольф. Кусочки кроваво-красной яшмы высоко ценились за их способность останавливать кровь, и Боэций сообщает, что вылечил девушку, страдавшую в течение шести лет кровотечениями, просто приписав ей постоянно носить бусы из яшмы. Если она забывала надеть бусы, кровотечения возвращались, однако со временем, благодаря выполнению предписаний врача, болезнь полностью оставила ее.

Доктор Кристофер Гаринониус умер в сентябре 1601 г., и на его место был приглашен Готфрид Штегиус, врач епископа Юлиуса из Гейдельберга. Его заметили потому, что он стал первым, кто написал работу о целебных свойствах источника в Киссингене. Рудольф очень привязался к этому человеку и заказал своему придворному художнику Эгидию Саделеру сделать портрет Штегиуса.

Врачи, служившие при дворе, получали большое содержание, ведь в то время их профессия ценилась очень высоко. Одетые в длинные шелковые робы, отороченные бархатом, в отделанные мехом плащи, они внушали людям огромное уважение и трепет перед своим таинственным искусством, всем своим видом намекая на причастность к неким запредельным тайнам. Помимо службы при дворе они в основном оказывали услуги знатным дворянам и богатым пражским купцам, в то время как обычные люди находили утешение у шарлатанов, священников, цирюльников и бродяжничающих лекарей, зачастую из-за нехватки средств прибегая лишь к молитве. Огромная армия лже-докторов и чинимые ими безобразия вынудили губернатора Нюрнберга издать декрет, запрещавший практиковать медицину «лекарям-шарлатанам, продавцам териака, алхимикам, разорившимся торговцам, виноделам, евреям, адептам черной магии и старухам, лечащим больных заговором».

Поверхностное изучение состояния медицины XVI в. может открыть глаза на разгул самого грубого невежества, суеверий и лжи. Плиний много лет назад писал, что медицина произошла от магии, укрепилась астрологией и получила весь свой авторитет благодаря религии. Злотворное влияние последней распространилось на все цивилизованные страны и до сих пор является причиной страданий неразвитых народов. Возможно, Эшмол был прав, написав: «Скептицизм был дан миру в наказание», однако доверчивость по сей день является причиной гораздо больших несчастий.

Связь астрологии с медицинской практикой считалась нерасторжимой со времен Галена и Гиппократа. Первый заявлял, что врачи, не основывающие свои рассуждения на астрологии, ничем не лучше обычных убийц, «ибо те далеки от знания физики тела, кто отказывается от истинного учения астрологии, и они не заслуживают называться врачами, а разве что обманщиками. Известно, что болезнь, которую не смог вылечить врач с помощью самых действенных средств, астролог побеждает с помощью простого травяного отвара, примененного согласно расположению звезд». Лекарственные травы собирали лишь в благоприятную фазу луны, дистилляции проводили только при благоприятном расположении планет, а лекарства, полученные подобным образом, пациент должен был принимать также во время, строго определенное звездами. Магические лечебные свойства приписывались не только огромному числу минералов, растений и животных, но и некоторым духовным действиям, и врачи предписывали:

Некоторое представление о медицинской практике XVI в. можно получить, узнав о методах лечения всего одной болезни — эпилепсии, которая до сих пор ставит немало вопросов перед современными учеными. Для предотвращения приступов больным предписывалось носить кольца, сделанные из различных материалов. Например, кольцо, изготовленное из трех гвоздей, каковыми заколачивали гроб, или из серебряных монет, взятых у пяти холостяков, и выплавленное ювелиром-холостяком, что считалось особенно эффективным. Также рекомендовалось копыто лося, однако многое зависело от того, каким образом было добыто это копыто, поскольку целебная сила содержится лишь в одной из четырех ног животного. Животное сбивали с ног и смотрели, как оно встанет и какую ногу поднимет первой, чтобы почесать ухо. Эту ногу тотчас отсекали саблей, и копыто с нее использовали в качестве лекарства.

Также хорошим средством от падучей болезни, как называли эпилепсию, была молодая лесная поросль.

В октябре, незадолго до полнолуния, следовало сломать ветку молодого деревца, найти на ней участок меж двух сучьев и разрезать его на девять частей, затем завернуть кусочки в льняную ткань и повесить на шею таким образом, чтобы оберег находился «точно над ложкой сердца или мечевидным хрящом грудины». Оберег следовало подвесить на шелковой нити и носить до тех пор, пока нить сама не порвется, после этого кусочки дерева следовало взять, не касаясь их руками, либо ножницами, либо пинцетом, и закопать в секретном месте.

Другой амулет для предотвращения эпилептических припадков содержал в себе обращение к трем волхвам, которые явились с востока, чтобы поклониться младенцу Иисусу в Вифлееме.

В качестве медицинских средств от этой болезни было принято использовать всякие отвратительные зелья; рецепт одного из них говорит сам за себя: «Прокаливайте купорос (витриол[34]) до тех пор, пока он не пожелтеет, добавьте большой палец дерябы, лепестки пиона, копыто лося, затем измельченную в пыль кость преступника; выпаривайте субстанцию, пока не получите сухой остаток, профильтруйте дистиллят через бобровый мех и прибавьте слоновьих вшей, затем смешайте с солью пиона, вином, вытяжкой из жемчуга и кораллов, анисовым и миндальным маслом, после чего выдерживайте на водяной бане в течение одного месяца».

Апогей наивности в медицинской практике был достигнут, по-видимому, когда болезнь начали лечить с помощью «трансплантации» — метода, предложенного Парацельсом и нашедшего признание в Германии, Франции и Англии, где его применяли более ста лет. Способность магнитного железняка притягивать железо считалась магической, порождая в головах людей мысль, что искусственные магниты способны также притягивать болезни, «трансплантируя», то есть перемещая их в животных, растения и почву. Эти «магниты» изготавливали различными способами, используя обычно самые тошнотворные ингредиенты, не исключая зачастую и экскрементов больного. «Магниты» закапывали в землю или скармливали животному, считая, что таким образом можно отвести болезнь. Использовались и другие, более простые методы применения магнитной силы: например, при зубной боли пациенту предписывали жевать камедь, пока из десен не выступит кровь. С помощью корней некоторых растений, которые, опять же, закапывали в землю вместе с кровью больного, можно было отвести в землю боль. В кровать ребенка, страдающего от лихорадки, клали огурец, который должен был засохнуть, вытянув жар и вылечив таким образом дитя.

Такие лекарства, действующие посредством симпатической магии, стали основой для создания так называемых «симпатических притираний», способствующих лечению открытых ран. Чудодейственное средство имело следующий рецепт:

Этой целебной мазью покрывали оружие — дубинку, меч или топор, которыми была нанесена рана, после чего обработанное оружие заворачивали в чистую льняную тряпку и прятали в прохладное место. Если плотник случайно ранил себя топором, то топор отмывали от крови, покрывали мазью, заворачивали в льняную тряпицу и вешали в туалете, — тогда человек, несомненно, должен был выздороветь, а если рана раскрывалась вновь и начинала болеть, то это значило, что топор упал или что тряпица развернулась: тот возвращали на место, и человек вновь выздоравливал. С самим же пациентом не делали практически ничего, кроме того, что промывали рану и далее позволяли естеству делать свое дело. Хирурги сегодня зачастую делают всё то же самое, за исключением ритуалов с оружием.

Несмотря на смешение медицины с магией, астрологией и всевозможными суевериями, в XVI в. происходило и движение в сторону рациональности. Медицина начала отказываться от неоспоримых авторитетов: Галена, «епископа медицины Средних веков», и представителей арабской школы, под влиянием доктрин Гиппократа и независимых исследователей. Этот переворот совершался скорее вопреки, нежели благодаря консервативным медицинским университетам, где студенты-медики могли лишь изучать и обсуждать работы греков и арабов, не имея никакой возможности использовать практические, экспериментальные методы. Даже анатомию изучали по трудам Галена, хотя золотой век великих анатомов, таких, как Везалий, Фаллопий и Евстахий, был уже близок.

Не найдя понимания в университетах Европы, не обнаружив там новых идей и методов, те, кто желали получить вместо консервативного образования настоящие знания, предпринимали многолетние путешествия в основном на Восток, где встречались с учеными из различных школ, знакомясь с новейшими открытиями и передовыми методами в медицине, фармакологии и естественных науках. В те времена не существовало никакой периодической прессы, и, как философы прошлого, исследователи собирались вместе в людных местах, часто на базарных площадях, чтобы рассказать и послушать о новых веяниях. Пьер Беллон, французский врач, в течение трех лет путешествовал по Малой Азии, Греции, Египту и Аравии, привезя с собой знания о лекарственных растениях и прочих целебных средствах.

Парацельс, этот «странный и парадоксальный гений», которого одни считали самым беспринципным шарлатаном, а другие — великим реформатором медицины, приобрел большую часть своих знаний, путешествуя по всему миру и беседуя с монахами, чародеями, цирюльниками-хирургами и знахарями, утверждавшими, что они обладают тайными рецептами панацей; узнав о свойствах опиума и ртути, он создал немало удивительных лекарств, однако при всем сказанном этот самопровозглашенный «король врачей» основывал свои оригинальные рассуждения на «фантастических вымыслах и бахвальстве». Его доктрины были полны теософии, неоплатонической философии и каббалистики, и его последователям так и не удалось отделить зерна от плевел. Несмотря на это, благодаря им начала развиваться фармакопея, в особенности в области применения в качестве лекарств неорганических соединений. «Химия, — говорил Парацельс, — существует не для изготовления золота, но для создания лекарств»[35]. В то же время его практика дала повод Батлеру написать следующие строки: «Была у Парацельса Дьяволова Птица, что в рукоять меча он прятал, и пела она странные загадки о будущем и прошлом…»

Парацельс одновременно был и врачом и хирургом — весьма редкое сочетание для того времени. Хирургию в очень грубой форме практиковали тогда цирюльники, и она считалась недостойным занятием даже с точки зрения закона. Приличным ремеслом сделал ее лишь указ Карла V, который был издан семь лет спустя после смерти Парацельса, утвердив статус хирургов. Рудольф в 1577 г. дополнил этот указ, окончательно закрепив позиции хирургии как профессии.

Другим важным моментом, сыгравшем роль в опровержении рабского признания древних авторитетов в XVI в., было то, что врачи, знавшие классические языки, начали изучать ранних авторов, переводить их и дополнять их работы своими комментариями, часто доказывая, что интерпретация древних трудов была до того времени неверной. Это действительно было столь важно, что один из историков точно подметил: «Филология — мать современной медицины».

Доктор Петтигрю описал ситуацию следующими словами: «Ошибки медицины обычно происходили из самонадеянности людей, обладавших выдающимися способностями; ошибки слабых быстро забываются, однако ложная теория, имеющая поверхностное сходство с истиной, может сбить с пути и гения, обмануть ученого и распространиться по всему миру».