Мл. сержант. Назад в СССР. Книга 3

Глава 17 Неожиданное обстоятельство

Многоэтажный дом, где жила Катя оказался недалеко.

Пока все остальные дружной толпой шли к Коляну, мы тихонько сменили направление. В это время суток, большая часть города уже либо спала, либо готовилась ко сну. Но ни у меня, ни у девушки сна не было ни в одном глазу. Вокруг тишина, ни души. Лишь увязалась какая-то бездомная собака, но поняв, что нам нет до нее никакого дела, куда-то потерялась.

Вот и дом Кати. Подъезд. Лестница на четвертый этаж.

Мы были настолько увлечены друг другом, что и сами не заметили, как оказались у входа в квартиру. Запасные ключи от двери, как это было принято в Союзе, лежали не под ковриком, а на дне вмонтированного в стену электрического щитка, что размещался на лестничной клетке. Посторонним там делать точно нечего, а под коврик и ребенок влезть может. Да даже ногой случайно зацепить. К тому же, каждый ребенок в СССР знал, что лазить в электрический щиток без взрослого нельзя. В целом, это работало.

Выудив ключ, пару раз уронили его на кафельный пол.

Спустя пару минут, дверь все-таки была открыта и мы забрались в квартиру. Наверное, со стороны наше поведение могло выглядеть странно, но это только казалось. Мы не делали ничего запрещенного, просто целовались, веселились, полностью отключившись от окружающего мира. Оба хотели одного и того же. Как там говорят, в Союзе секса не было? Чушь, просто не афишировалось и тщательно подгонялось под эти устои, чтобы соответствовать общественному мнению.

Вспыхнул свет.

— Максим, погоди… — пробормотала Катя, стягивая с себя путающееся пальто. Вскоре, оно полетело на тумбочку. — Я скоро вернусь. Никуда не уходи.

— Да я и не собирался!

Отпустил ее в душ. А то после того, что мы вытворяли на дискотеке, все были вспотевшими, даже мокрыми. Ну, я-то на улице перед Дворцом Культуры высох на свежем воздухе, а вот Катя все это время была в верхней одежде.

Пока ее не было, я тоже избавился почти от всех лишней одежды. Увидел на столе кассетный магнитофон «Яуза» — достаточно редкий экземпляр советской звуковой электроники. Немного порывшись, отыскал спокойную музыку, вставил в приемник, запустил. Громкость на минимум. Свет приглушил, создав более-менее романтическую обстановку…

Прошло примерно минут двадцать и наконец, дверь в ванную со скрипом приоткрылась. Катя вышла в одном только тонком халате. Я сразу же ощутил вкусный запах шампуня.

В комнату она вошла уже смущенной, хотя ей стесняться точно было нечего. Но тут уже все-таки оказывало влияние советское воспитание. Девушка улыбнулась, приблизилась. Поднявшись с дивана, я медленно подошел к ней, протянул руки.

Наши губы встретились в длинном поцелуе. Мои руки сначала медленно и осторожно принялись блуждать по халатику, ища возможность избавиться от него поскорее. Вскоре, тот упал на пол, а я подхватил обнаженную девушку на руки, а опустил ее уже на диван…

Проснулись мы рано, часов в семь.

Несмотря на то, что пару часов из ночного времени прошли очень бурно, мы выспались.

— Максим, ты откуда этому научился? — закутавшись в пододеяльник, хихикая, спросила Катя.

— Да? Чему именно?

— Ну, всему, что мне понравилось… Раньше я такого не пробовала.

— Да не знаю, — пожав плечами, ответил я. — Как-то само прилипло.

— Мне понравилось.

— А что, раньше не так было?

— Нет. Ты как будто с цепи сорвался. Дикий такой.

— А ты как думала после полугода в армии? Крыша натурально едет.

— Так вам в же там чай добавляют… Этот, как его… Забыла!

— Бром, что ли? — улыбнулся я. — Нет, ничего нам не добавляют. Это все чушь. Есть такое мнение, что солдатам в армии первое время в чай добавляют этот самый бром, чтобы бы к женщинам не тянуло. Да только на самом деле, такого нет. Первое время и впрямь, у молодых солдат отсутствует половое желание, а все потому, что стресс, постоянный недосып, сильная усталость. Там больше жрать и спать хочется, а все остальное из головы как-то само собой улетучивается. А вот стоит только солдату заболеть и лечь в госпиталь, как уже через несколько дней, все приходит в норму и пациенты вновь начинают пялиться на медсестер, особенно на молоденьких. Я все это знал не понаслышке, особенно когда служил срочку в первый раз. Это уже дальше, когда уже на сверхсрочку пошел, потом офицером стал. Уже не до этого было. Семью в конце девяностых завел, а уже в две тысяча втором развелся. Случайные связи случались нечасто, потому что в голове все по-другому уже работало.

А тут такой фрукт, в виде симпатичной девушки, с которой ранее уже были отношения. Конечно, этим и обуславливалось ее поведение. Будь мы не знакомы, оба вели бы себя иначе. Так, как это показывают в добрых советских фильмах, вроде Шурика.

— А, тогда мне все понятно! — засмеялась она, швырнув в меня подушкой.

— Это еще что за контратака? — удивился я, вновь полез к ней под пододеяльник.

Немного повалявшись, мы все-таки вылезли из постели, оделись. Отправились на кухню завтракать.

— Слушай, Максим… А у тебя же завтра день рождения! — вдруг спохватившись, напомнила мне Катя.

— Точно! Совсем забыл! — кивнул я, допивая чай.

— Это нужно отметить, а то ведь двадцать лет не каждый день случается. Я Артему скажу, он что-нибудь придумает.

— Да ну, не стоит! — отмахнулся я.

Свою позицию я уже объяснял — давно уже не считал праздники чем-то особенным. День рождения в том числе. Ну и что? Грубо говоря, просто добавился один год, что тут праздновать? Чем больше капает, тем меньше желания вспоминать про этот день.

— Молчи! — решительно заявила она. — Я беру это на себя, тебе делать ничего не нужно.

Честно говоря, свой день рождения я не любил еще и по той простой причине, что в декабре его особо и праздновать негде. В восьмидесятые годы ходить по заведениям вроде ресторанов, очень накладно в финансовом плане, а если на природе — то погода не позволяет. Вот летом можно на речку, на озеро, море… Да хоть куда-нибудь. Шашлык можно жарить везде, где только есть возможность развести костер. Хоть во дворе дома у бабушки в деревне. А в декабре холодно, даже мангал поставить негде.

Конечно, советский человек праздновал и в домашней обстановке. Примерно то же сохранялось до середины двухтысячных, а потом все изменилось. Это мне, как человеку из будущего, уже сложнее, потому что мышление иное. Наше общество привыкло к общим стереотипам, что праздновать дома не комильфо, а в Союзе таких проблем не было вообще.

Хочет — пусть. Я не против.

Вообще, Катя оказалась не в меру современной девчонкой. Я думал, что после бурной ночи она поднимет вопрос о том, чтобы как-то укрепить наши отношения, может даже, про свадьбу спросит. Но нет, ничего такого не было и меня это удивило. Как-то не вязалось с советской моделью молодежного воспитания и семейного института в целом.

А еще, честно говоря, почему-то практически не помню, почему мы с ней расстались. Кажется, причина в том, что я поступил в институт и уехал из города, а она осталась здесь. У родителей на нее были какие-то иные планы, но что-то пошло не так и в итоге, она так и осталась в Батайске.

После завтрака собирались идти погулять, но тут позвонил телефон. Катя сначала не хотела брать трубку, но все-таки ответила на звонок. И пожалела — звонила ее мама. Дала кучу указаний, которые нужно было выполнить к завтрашнему утру. В итоге прогулка отменилась, а я отправился домой один.

Время провел хорошо, чего уж тут говорить⁈ И отдохнул и расслабился и вновь, в полной мере, почувствовал себя молодым.

Ну и что, что мне завтра двадцать? В той жизни было сорок девять, а я никак на это не реагировал. Конечно, мысли о том, что старость все ближе, а я по-прежнему один, иногда посещали мою голову. Изредка, даже пугали. Но каждое новое боевое задание откладывало решение этого вопроса на неопределенный срок. Годы шли, а я старел.

Заводить семью? Однозначно, да. Но не сейчас. И, наверное, не с Катей. Она девушка хорошая, но все-таки не то. С ней хорошо, весело и легко. Но жениться нужно не на таких. С такими хозяйками семьи разваливаются. Да и я далеко не эталон семейного благополучия.

Сегодня было тепло, градусник показывал плюс одиннадцать. Декабрь довольно теплый, снега не было. Да и в целом погода хорошая. На тротуарах весело курлыкали голуби, ища чем бы поживиться. Было пустынно — утро воскресенья же. Все спят, либо торопливо делают домашние дела, накопившиеся за неделю.

Пройдя перекресток, зашел в гастроном, взял булочек с изюмом и кефир.

Нет, вовсе не потому, что дома было нечего покушать просто я страсть как соскучился по советской выпечке и кефиру. По мороженному, пельменям, лимонаду. Разливному пиву, в конце-концов. Да, вчера я несколько раз прикладывался к Портвейну, но все это не то.

Кто-то скажет, что совковое пиво — дрянь, которую делали на заводах, с нарушением норм и требований. Что оно то кислило, то горчило, но слишком сильно пенилось. А я так скажу — это смотря где и как готовить. Помню, еще когда мне было лет двадцать пять, были в соседнем городе — столице Донского Казачества — Новочеркасске. Так есть там пивоваренный завод Платовский. Он то закрывался, то вновь выходил на производство. Там тоже не все было хорошо, но иногда попадалось настолько вкусная и стоящая вещь, что я бы его литрами пил. Лично мне пиво нравилось, а девяносто процентов всего продаваемого современного пива — натуральная моча.

Алкоголем я никогда не злоупотреблял. Так, чтобы до синего поросячьего визга — не было никогда. Пока размышлял об этих вещах, подошел к собственному дому. У входа в мой подъезд стояла белая ГаЗ-24 «Волга» в какой-то модификации. Сразу отметил, что ни у кого из жильцов нашего дома такой машины нет — слишком она заметная. Конечно, могу и ошибаться, все-таки сколько лет прошло.

Замедлился, потому что неподалеку от машины стоял человек в спортивном костюме и курил. Наверняка, это водитель. Для владельца, как-то простенько.

Чуйка заботливо подсказала, что это по мою душу. Тут же принялся анализировать, прямо на ходу. Машина не черная, значит, это не КГБ. Так уж сложилось, что именно черные «Волги» разных модификаций использовались конторой из трех букв. Точно не милиция… И вообще, не госструктура. Оставалось только два варианта, либо это чей-то личный транспорт, либо…

Я двинулся дальше, намеренно замедлился, но продолжал идти к подъезду.

Как я и ожидал, с характерным звуком, открылась задняя дверь и оттуда показался довольно крупный человек, в презентабельном костюме.

— Товарищ Громов! — окликнул он меня. — Разрешите вас?

Я остановился, обернулся и посмотрел на него внимательным взглядом, затем слегка улыбнулся. Ну, ясно — это же папаша Юрки Коньякова. Важная шишка, привыкшая все делать в наглую, напролом. Память услужливо выудила откуда-то из глубин мозга его имя-отчество.

— Да? — я повернулся и двинулся к нему.

— Меня зовут… — выражение его лица было таким, будто ему повсюду мерещилось дерьмо. Соответственно и поведение было таким же.

— Я знаю, кто вы, Константин Тимофеевич! — спокойно перебил я. — Позвольте поинтересоваться, чем обязан в столь чудесное воскресное утро?

Коньяков явно был удивлен тем, что я его знаю, но не показал этого. Интеллигент советского партийного общества. Ну-ну… Он лениво поднял голову, посмотрел на небо, будто бы хотел увидеть там звезды. Затем перевел взгляд на ближайшую лавочку.

— Присядем? — спросил он.

Я только кивнул.

Быстро прошли до нее, водитель в костюме, вернулся за руль. Сев на выкрашенную зеленой краской деревянную лавку, я откинулся на спинку. Коньяков сел на самый край, хотя видно было, что изначально он этого делать не хотел.

— Товарищ Громов! Соизвольте мне объяснить, что это вы вчера устроили на дискотеке, а? — деловым тоном поинтересовался он. Видно было, что разговор ему неприятен, но этого требовала обстановка, а потому — он здесь.

— Не нужно со мной говорить так официально. Можно проще. Что именно вас интересует?

— Мой сын вчера еле дошел до дома. Хорошо, товарищи помогли. У него сломан нос, разбито лицо. Ушиб колена в двух местах, царапины, синяки. Порваны дорогие джинсы.

Джинсы я ему не рвал, видимо толстяк добавил это от себя. Вот слизняк.

— Ай-ай-яй, какой ужас! — отыграл я, даже головой покачал, изображая тот самый ужас. — Как же он так неосторожно-то? С лестницы упал, наверное?

— Ну, хватит! — повысил голос Коньяков, посмотрев на меня раздраженным взглядом. — Что это за цирк?

— О! Значит так? — хмыкнул я. — Ладно. Цирк уехал, а главного клоуна я здесь почему-то не вижу! — спокойно ответил я, намекая на самого Юрку. — Не понятно? Хорошо, попробую объяснить толковее. Клоун, это ваш сын! Который считает, что он царь и бог, может делать все, что ему захочется и ничего ему за это не будет. Мужского в нем ничего нет, пятьдесят процентов страха, пятьдесят процентов ярости. Напоминает мне мелкую гавкучую собачонку.

— Даже так?

— Ага. Кто-то должен был ему объяснить популярно и вчера вечером, этим «кто-то», стал я. Никто не заставлял парня бросаться на меня в общественном месте, да еще и друзей своих натравливать.

— Что-то слишком много ты на себя взял! — злобно процедил Константин, дернувшись от возмущения.

— А, мы уже на «ты» перешли? — поинтересовался я. — Как быстро все меняется, сначала все шло так вежливо и спокойно, а теперь вот эмоции полезли. Не много ли я на себя взял? Достаточно! Я афганец, у меня психика сдвинута, детских шуток вашего комнатного хомяка-переростка я не понимаю. Еще раз попадется мне на пути, разбитым носом не отделается. Гарантирую, что-нибудь ему сломаю. А, кстати, позвольте выразить вам благодарность, это ведь благодаря вам, уважаемый Константин Тимофеевич, известный вам товарищ Амиров отправил меня в жопу мира? Оказывается, в Афганистане очень даже интересно. Особенно, когда сбиваешься со счета, сколько духов удалось завалить…

Коньяков посмотрел на меня со смесью злобы, удивления и отвращения.

— Ты хоть понимаешь, что я могу с тобой сделать? — надменно произнес он.

— Ничего. Ничего не сможешь. Но попробовать всегда можно! — ухмыльнулся я в ответ, наградив этого уверенного в своем положении джентльмена пронизывающим взглядом. — Но сразу предупреждаю, теперь без шуток. Буду убивать! Готов к такому?

Тот не сразу нашелся, что мне ответить. Только рот раскрыл от удивления.

Не ожидал он такого напора от молодого парня, что младше его сына.

— Одного моего звонка в милицию будет достаточно! — заявил он. — У меня много знакомых. Я тебя раздавлю, будто забывшего свое место таракана.

— Угу… Флаг тебе в руки и можешь возглавлять колонну идущих «нах»… И, кстати, какие у тебя доказательства? Сказать может кто угодно и что угодно! И это вовсе не повод всех за решетку сажать! Меня трогать не надо, пожалеешь! Можешь попробовать сфабриковать что-нибудь, но сделаешь только хуже.

Тот впился в меня злыми глазами, видимо соображая, что со мной делать.

А я сокойно и уверенно продолжил.

— Кстати, я тут краем уха слышал, что вами комитет государственной безопасности заинтересовался… Слежку ведет. От себя дополнительно могу подкинуть в прокуратуру любопытную информацию, насчет вашего сына, который якобы получил боевое ранение… Вот они удивятся, когда на медицинской комиссии выясниться, что никакого ранения и в помине нет. А там и комиссация окажется липовой, так как основания для нее нет. Кстати… Товарищ Амиров готов дать показания по моему вопросу, с ним уже говорили. Таких эпизодов хватает. Он признал, что сделал это под вашим давлением. Не удивлюсь, если запись телефонного разговора тоже имеется.

— Что? Кто ты такой? — теперь на лице Коньякова появилось что-то похожее на волнение. Он едва не подавился.

— Я? — я изобразил эмоциональное удивление. — Простой парень, который попал на войну. С вашей помощью…

— Но почему ты здесь?

— А это не твое собачье дело! — улыбнулся я. — Подводя итог нашей беседы, скажу вот что… Своего дурогона угомоните, или он точно нарвется! А лично Вам, Константин Тимофеевич, рекомендую поменьше злоупотреблять служебным положением, а то, знаете ли, и у стен есть уши. Ко мне еще вопросы есть?

Тот ничего не ответил. Но по лицу я видел, что тот однозначно задумал что-то не хорошее. Такие люди как он, пока их на землю сам не посадишь, не успокоятся.

— Мы еще не закончили!

— Конечно, не закончили. Я вам письмо напишу.

Я уверенно поднялся с лавочки, хотел уже отойти, но вспомнил еще кое-что.

— Да, на всякий случай предупреждаю, если попытаетесь навредить моей семье, сильно пожалеете! Из-под земли достану! Деньги и власть это хорошо, но автомат Калашникова еще лучше! Всех благ, Константин Тимофеевич.

Потом я скрылся в своей подъезде. Поднялся на второй этаж, но выше подниматься не стал — принялся наблюдать за ними. Вскоре, «Волга» уехала прочь. А я облегченно выдохнул.

Поднявшись по лестнице на пятый этаж, я открыл дверь.

Вошел внутрь. Стянул с себя куртку.

С кухни послышался голос:

— Максим, это ты?

— Я!

— Ты где пропадал? Я волновалась!

— Ма, ну я же говорил, что могу не вернуться. У Артема были.

Она вышла из кухни, подошла ближе.

— Максим, тут тебе звонили…

— Кто? — удивился я. — Уж не из милиции ли?

— И не только звонили… Тут тебе в половину девятого утра телеграмму принесли, из военного комиссариата. Вот она!

Я взял в руки бланк и прочитав содержимое, судорожно выдохнул. Там значилось:

«Ефрейтору Громову Максиму Сергеевичу необходимо прекратить пребывание в отпуске и к семнадцатому декабря явится на место постоянной дислокации»

Командир воинской части, майор Хлебов.

— Да твою мать! — процедил я, догадавшись, что только что мой отпуск закончился…