Мое открытие Москвы: Новеллы

Свет-улица

Никольская улица, протянувшаяся от стены Китай-города к просторам Красной площади, может быть названа улицей русского просвещения.

Рождение первой (точно датированной) книги произошло здесь. Эти же камни - свидетели явления на свет первой русской газеты «Ведомости», сообщавшей о петровских баталиях, ассамблеях и… поимке рыбы невиданных размеров («осетр величиной с лошадь»). Начало же девятнадцатого столетия ознаменовалось тем, что на Никольской, в лавке известных книгопродавцев Кольчугиных, появилось в продаже «Слово о полку Игореве», первое издание.

В Спасском монастыре, некогда стоявшем за иконным торговым рядом и именовавшемся в разговорной речи поэтому Заиконо-спасским, долго существовала школа, в которой постигали «грамматическое учение» и латынь, бывшую в средние века языком международного общения. Рядом, на Печатном дворе, основали школу, где не только зубрили латынь, но еще славянский и греческий. Отсюда один шаг, который и был решительно сделан: в 1687 году в Заиконо-спасском монастыре открыли Славяно-греко-латинское училище, его вскоре стали именовать академией. Так под северным небом, далеко от Афин, стали слышны умолкнувшие звуки «божественной эллинской речи». Академию в Заиконоспасском монастыре можно, пожалуй, считать славной предшественницей Московского университета.

Страсть, вечная и неутолимая, к просвещению, желание постичь сладость книжной премудрости, обрести «очи духовные» - спутники отечественной истории. Книги - светильники на народном пути. В старинной азбуке было сказано: «Книжная премудрость подобна есть солнечной светлости…» Вспомним златоверхий древний Киев, «мати русских городов», где на берегу Днепра, в храме Софии Киевской, Ярослав Мудрый, собрав переписчиков и переводчиков, учил почитать книги - эти «реки, напояющие Вселенную мудрость». Все знали, что великая польза бывает от книжного учения, что в книгах - несчетная глубина, ими в печали утешаемая. Софию Киевскую называют днепровским светочем, откуда семена просвещения позднее были перенесены в Русь Северную, где в Ростове Великом, на берегу озера Неро, в Григоровском затворе в домонгольские времена воспитанники постигали не только греческий и латинский, но и мудрость философов Эллады. Создание академии в Москве было возрождением давней традиции.

ЗАИКОНОСПАССКИЙ МОНАСТЫРЬ. ГДЕ В 1687 ГОДУ БЫЛА ОТКРЫТА СЛАВЯНО-ГРЕКО-ЛАТИНСКАЯ АКАДЕМИЯ.

В Москве средоточием просвещения долго являлся Кремль. В Успенском соборе было хранилище книг. Пушкин в «Борисе Годунове» летописца Нестора, самую величественную фигуру трагедии, сделал монахом Чудова монастыря, - там действительно велась московская летопись, изографы тонкой кистью наносили миниатюры, звучали теологические и философские споры. Кремлевский круг приобщаемых к «книжному свету» был сравнительно невелик. Создание академии на Никольской - смелый просветительский шаг, выход «лекарства душевного» на Великий посад, первая московская тропинка просвещения, переставшего быть делом одного Кремля. Распространение в Москве получили печатные и рукописные книги - деловые и художественные, отечественные и переводные. Своего рода «вратами учености» почиталась грамматика русского языка, составленная Мелетием Смотрицким. Юные увлекались повестью «Петр - Златые Ключи», рассказывающей историю нежных влюбленных. Любимейшим чтением нескольких поколений было «Великое Зерцало» - собрание переводных назидательных новелл.

По Никольской проезжал в Кремль из Немецкой слободы пастор Грегори, известный в Москве как «мастер комедию делать». Да и мало ли какие лица и книги вспоминаются здесь - несколько веков местность жила разнообразными духовными интересами.

ПЕЧАТНЫЙ ДВОР В МОСКВЕ. По рисунку конца XVII века

Огромная страна - от Белого моря до Каспийского - жаждала просвещения. Вспомним двух «ученых мужей», безукоризненно овладевших греческим и латинским в кельях на Никольской, и сразу увидим два моря. С Каспийских берегов, где раскинулась многоцветная, по-восточному пестрая Астрахань, многоязычная, шумная, заполненная зелеными халатами, чалмами, бараньими шапками, пришел пешком в Москву Василий Тредиаковский. В стольном граде определился, доказав способностями, знаниями и трудолюбием право сесть в круг слушателей Славяно-греко-латинской академии. Блистательно завершив учение на Никольской, Василий Тредиаковский отправился - на собственный кошт - в Париж и слушал лекции в Сорбонне. Вспоминая Москву и Волгу на берегах Сены, Тредиаковский писал трогательные стихи: «Россия-мати, свет мой единый…» Со студеных берегов Белого моря с обозом рыбы пришел Михайло Ломоносов в Москву и оказался в Заиконоспасском. Учение было нелегким. Ломоносов впоследствии рассказывал, что «…имея один алтын в день жалования, нельзя было иметь на пропитание в день больше как на денежку хлеба и на денежку кваса, прочее на бумагу, на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет и наук не оставил…» Нет нужды распространяться о многообразных заслугах Ломоносова. Московский университет - его детище. О Тредиаковском же Пушкин высказался так: «Его филологические и грамматические изыскания очень замечательны. Он имел о русском стихосложении обширнейшие понятия, нежели Ломоносов и Сумароков. Вообще изучение Тредиаковского приносит более пользы, нежели изучение прочих наших старых писателей».

«ГРАММАТИКА» МЕЛЕТИЯ СМОТРИЦКОГО XVII ВЕК

Можно назвать и третьего выдающегося питомца Никольской улицы: Антиох Кантемир, поэт, сатирик, дипломат. Это он, будучи одиннадцатилетним мальчиком, произнес на монастырском дворе «Похвальное слово» в присутствии Петра Первого. Присутствующие были поражены серьезностью, знаниями и ученостью чудо-ребенка. Первая сатира Антиоха Кантемира, вошедшая в историю литературы, была исполнена негодования против воинствующих невежд и называлась: «На хулящих учения».

Но Тредиаковский, Ломоносов, Кантемир - сравнительно поздняя страница. Если же углубимся в историю, то обнаружим связь с Никольской таких видных людей эпохи царя Алексея Михайловича, как поэт-просветитель Симеон Полоцкий и его ученик и последователь Сильвестр Медведев. Вот он, Симеон Полоцкий, придворный поэт, проповедник, учитель, латинист, вышел в нарядном одеянии, в туфлях с золотыми застежками из монастырских ворот и по Никольской шествует в направлении Красной площади. В руках он бережно держит переписанные на атласной бумаге вирши по случаю дня рождения, отмечаемого царской семьей. Поэт, знающий, что ему нет равного в кремлевских чертогах, уверен в благосклонном приеме, но его беспокоит другое: как бы не забыли его щедро одарить… Полоцкий был у нас едва ли не первым поэтом, жившим на получаемое за (как бы мы теперь сказали) литературный труд. Однажды царь Алексей Михайлович, возможно, по рассеянности, забыл одарить поэта. Полоцкий написал слезное прошение и получил подарок. Обстановка монашеской кельи не смущала пиита и не мешала ему сочинять комедии: «О Навуходоносоре-царе и трех отроках, в пещи не сожженных», «О блудном сыне», изрядно потешавшие и умилявшие придворную публику. Вокруг Полоцкого постепенно сгруппировался кружок, увлекавшийся латинской ученостью. Один из его учеников, Сильвестр Медведев, кончил жизнь на плахе. Медведеву приписывается составление первого библиографического труда: «Оглавление книг, кто их сложил…» Да много еще что видела Никольская…

В. К. ТРЕДИАКОВСКИЙ (1703 - 1768). Неизвестный художник.

Яркая пора - деятельность в училище-академии знаменитых братьев - греков Иоанникия и Софрония Лихудов, составивших учебники по различным отраслям знаний: от пиитики и риторики до физики. Москва уважительно относилась к «ученым мужам», для их жилья были выстроены удобные кельи, но иноземными происками братья были отстранены от преподавания.

Долгое время считалось, что от каменных палат Заиконоспасского монастыря, где столько лет разучивались вирши, велись споры, произносились похвальные слова, ничего не осталось. Историки и реставраторы доказали, что это не так. На улице 25 Октября (так теперь называется Никольская улица) стоит нарядное здание Исто-рико-архивного института. Если мы войдем во двор института, то увидим оставшиеся с той поры Книгохранительные палаты, предназначавшиеся в свое время для справщиков-корректоров. Здесь некогда была большая библиотека, которой пользовался Ломоносов, бывший, как известно, неутомимым читателем, склонявшимся над книгами даже по ночам. Вместе с тем книга не заслоняла от Михаила Васильевича жизнь, друзей, Москвы - он постоянно бродил по городу, посещал шумные народные гулянья. Посмотрев позднее европейские города, Ломоносов пришел к выводу: «Москва великий город, первого рангу во всей Европе». Обратил Михаил Васильевич внимание и на московский говор, который заметно отличался от диалекта его родного северо-поморского: «Великая Москва в языке толь нежна, что А произносить за О велит она». Кстати говоря, московское произношение даже в пушкинское время считалось просторечием. Нормой же литературной было «оканье». Поэты, читая стихи, не акали, как теперь, а окали. В настоящее время ведется восстановление помещений, сохранившихся от академии. Скоро перед нашим взором предстанет в первоначальном виде детище Симеона Полоцкого, некогда щедро одарившее страну литературными и учеными звездами первой величины.

Напомню, что ученики академии были ревностными участниками московской жизни, без них не обходился ни один праздник, ни одно событие. Они выступали в шествиях-триумфах, которые так любило петровское время, декламировали стихи, принимали участие в театральных действах.

М. В. ЛОМОНОСОВ (1711 - 1765). Гравюра. XVIII век.

А. Д. КАНТЕМИР (1708 - 1744). Гравюра Вагнера. XVIII век.

Поднимаясь по ступенькам Справной палаты, представим себе первых журналистов, читавших в этом здании «Московские Ведомости», которые вот-вот выйдут в свет. Работа у справщиков была нелегкой - ведь заметки просматривал сам Петр, не любивший работы небрежной, нетерпимо относившийся ко всяким погрешностям. За опечатку он мог вгорячах наказать палкой. Некоторые сообщения или, как их тогда называли, реляции писал сам Петр. Одним из первых редакторов был старательный Федор Поликарпов, первый московский газетер, как тогда говорили. Петр I был, несомненно, наделен недюжинным журналистским талантом. Он писал живо, кратко, энергично. Собственно, он писал, как говорил, и пустил в ход множество изречений. После взятия Выборга Петр в письме заметил: «Устроенна крепкая подушка Петербургу». Возмущаясь ханжеством, он написал: «В церкви поют - спаси от бед, - на паперти деньги на убийство дают». На вопрос, как поступать с тем, кто пишет «прелестные [то есть смущающие] письма», Петр кратко ответил: «Фитилю, в подкопе лежащему, не верить».

Поднимемся по ступенькам Книгохранительной палаты. Представим себе Ломоносова, поздно вечером вышедшего из библиотеки на крыльцо и залюбовавшегося мерцанием Венеры, - не в этот ли миг его осенила мысль об атмосфере на далекой планете? Как бы был изумлен Михаил Васильевич, узнав о деяниях своих правнуков!