Могила Колумба

Глава 15 ПАНАМА

Расчет маршрута, которым следовал славный адмирал, его записи в судовом журнале, а также корректировка расстояний, в действительности преодоленных, стали первоочередной задачей охотников за погибшим кораблем.

За исходное значение приняли величины, указанные Тосканелли: по его вычислениям, между побережьем Европы и Азии к востоку дистанция составляла 230 градусов, к западу — 130.

Из чего явствовало, что протяженность Земли, по оценке флорентийского ученого (что подвигло Колумба искать новый западный путь к специям), была меньше истинной.

— Следовало бы соотнести все расчеты, сделанные Колумбом, с реальными координатами с учетом действительных размеров Земли, — сказал Оливер.

— Хочу тебя порадовать: у нас есть размеры земного шара с точностью до миллиметра, по данным новейших спутников, — заявил Рональд.

— Превосходно. Единственная проблема теперь — восстановить единицы измерения, принятые Колумбом, принять эти единицы за основу расчета расстояний, подставить в систему указанные им значения и сделать перерасчет с учетом современной градусной сетки. Чем точнее мы это проделаем, тем больше вероятность найти корабль.

Оливер стал вспоминать все, что знал поданному разделу истории открытий, извлекая из памяти нужные факты. Его преподавательская подготовка пришлась как нельзя кстати. И все же он владел темой недостаточно, чтобы решать столь сложные задачи.

Но он может напрямую связаться через океан с одним из крупнейших экспертов по истории открытия Америки. Он прикинул разницу часовых поясов; дядя Томас, должно быть, встает с постели, в Мадриде сейчас рассвет.

— Здравствуй, Томас, — не без волнения произнес Оливер в трубку. — Это Андрес. Я звоню из Панамы. Хочу уточнить кое-что насчет Тосканелли и Колумба. Ты как, в состоянии разговаривать?

И Оливер поведал о последних событиях, не забыв упомянуть о специальном примечании Тосканелли для Колумба, где говорится о протяженности земного шара.

Дядя с ходу пустился в объяснения: — Хотя и считается, будто Колумб доказал, что Земля круглая, тем не менее об этом знали и раньше…

— Ради Бога, Томас, ближе к сути! — взмолился племянник.

— Да, прошу прощения! Итак…

Томас Оливер рассказал, что Колумб не соглашался с предложенными Тосканелли расстояниями, более того, имел собственные географические представления.

— Он придерживался теории, которая нашла отражение в составленной им карте, что море-океан отделяет Иберийский полуостров от Катая и области Сиамба с большим островом Сипангу, или Японией, посередине. Но он ни разу не обращался к градусным расстояниям, вычисленным Тосканелли, у него они всегда получались меньше, чем у флорентийца.

— Известно, насколько меньше?

— На четверть, то есть минус двадцать пять процентов. По Тосканелли, лига составляла три мили, по оценке Колумба, лига соответствовала четырем милям.[41]

— Ты наш ангел-хранитель! — воскликнул Оливер-младший. — Теперь мы сможем внести нужные нам поправки!

— Мне очень жаль огорчать тебя, — остановил его Томас, — но это вам не поможет. Все не так просто. — Оливер замер, слушая дядю. Тот продолжал: — Давай я поясню подробно, чтобы ты лучше ориентировался. За долгие годы плаваний адмирал накопил большой опыт и собрал множество сведений, которые легли в основу его проекта поиска нового пути в Индии. Опираясь на результаты своих наблюдений и другие источники информации, он разработал теорию о протяженности Земли. Особенно его заинтересовали воззрения арабских ученых, полагавших, что миля соответствует величине, чуть меньшей двух тысяч метров. Однако в ту эпоху итальянская миля была эквивалентна одной тысяче пятистам метрам. Таким образом, если мы примем в расчет арабскую милю, то длина экватора составит где-то сорок тысяч километров, что приблизительно соответствует реальной величине. Тогда как у Колумба, с его «колумбианскими» мерами длины, протяженность экватора достигала тридцати тысяч километров, то есть на двадцать пять процентов меньше, чем у арабских ученых.[42]

— Иными словами, ты считаешь, что необходимо увеличить на двадцать пять процентов все значения, указанные в его заметках?

— Точно. И все же, мне кажется, будет надежнее и математически более правильно, если ты возьмешь расстояния, пройденные во время первого путешествия и отмеченные в судовом журнале адмирала, восстановишь трассу на компьютере и сравнишь результат с реальными величинами.[43]

— Ты гений! Иногда мне кажется, ты знаешь о Колумбе все!

— Нет. Не все. Я понятия не имею, что он хотел сообщить своей подписью! Если узнаешь, поделишься со мной.

— Ты будешь первым, обещаю!

Как Оливер ни старался, ему никак не удавалось попрощаться с дядей; тот упорно и дотошно выяснял подробности их исследования.

Нетерпение Оливера имело вполне прозаическое объяснение. Он спешил. Вычисления займут в лучшем случае несколько часов, а затем нужно пересчитывать по выведенной формуле каждую из исходных величин, приведенных Колумбом. Перспектива отправиться спать, так и не узнав, какие плоды принесет предложение Томаса, энтузиазма не вызывала. Единодушно было решено работать до получения итогового результата.

Обработка данных из судового журнала и сопоставление их с реальными расстояниями потребовали времени больше, чем ожидалось. Приходилось высчитывать каждую дистанцию, а потом проделывать преобразование с учетом современных единиц исчисления. Процесс оказался более трудоемким, чем они предполагали вначале. К рассвету команда исследователей представляла собой печальное зрелище, люди буквально падали с ног. Окружавшая их обстановка красноречиво свидетельствовала о ночи, проведенной без сна за работой: бумаги, таблицы, карты, разбросанные по всему залу, груды пустых стаканчиков из-под кофе…

Наконец Оливер объявил во всеуслышание: центральный компьютер готов осуществить итоговый расчет.

Программа завершилась. На мониторе появилось удивительное изображение.

Сотни точек, рассыпанных на прежней карте, слились в одну.

Охотники за историческим наследием безмолвно переглянулись.

Первым обрел дар речи рисковый малый Джон Портер.

— Кажется, я знаю, где это место! — Он не мог оторвать глаз от экрана.

— Давай, стреляй! — отозвался Рональд из глубины зала.

— Это северная оконечность Плайя-Бланка, в центре Национального парка Портобелло, в Панаме. Короче, неподалеку отсюда.

У стойки в гостинице Оливеру сказали, что молодая женщина не выходила из номера. Испанец решил позвонить Альтаграсии. Он понимал, в каком она сейчас состоянии. Но как бы там ни было, у него имелись серьезные основания полюбопытствовать, по какой причине донья Мерседес с коллегами проявляла столь настойчивый интерес к данному делу.

Насколько серьезно профессора замешаны в преступлении? Неужели они причастны к краже останков?

Оливер воспользовался внутренним телефоном отеля. Услышав печальный голос, он не удивился.

— Плохо. Всю ночь не спала. А что у вас?

— Великолепно! Мы вычислили точные координаты. Выдалась нелегкая ночка, так что теперь мы намерены поспать немного, а потом встретиться за обедом и наметить план действий. А ты что будешь делать?

— Не знаю. Пока не решила, — ответила Альтаграсиа.

— Хочешь поговорить? — спросил Оливер.

— Да, поднимись, пожалуйста.

Ливень не утихал с раннего утра. Небо было свинцово-серого цвета, как и накануне, предвещая еще один дождливый день. За перемещениями членов команды внимательно наблюдали из машины, припаркованной рядом с гостиницей. Возможность проникнуть в здание агентства «ХиРо-Шипврек» представлялась сомнительной: американские охранники из службы безопасности, экипированные по последнему слову техники, дежурили день и ночь внутри и снаружи дома.

Кроме того, табельное оружие секьюрити наводило на мысль, что соваться в здание было не самым разумным поступком.

Следовательно, поступил приказ продолжать наблюдение.

Оливер поднялся в номер Альтаграсии. По ее глазам было видно, что она провела не лучшую ночь. Предательства ранят глубоко. Альтаграсиа всю жизнь стремилась достигнуть таких же высот в карьере, как донья Мерседес. И хотя на политическом поприще перед ней открывались заманчивые перспективы, в том числе и возможность осуществить на практике социальную и культурную программу, в глубине души она лелеяла мечту стать крупным ученым и однажды заслужить почет и уважение, которыми пользовался в республике узкий круг интеллектуальной элиты. Альтаграсиа не разделяла амбиций большинства коллег по политической партии в Санто-Доминго: те работали исключительно ради себя, набивая бездонные карманы.

Безмятежное детство, финансовая стабильность, обеспеченная успешным бизнесом отца, прекрасное образование, которое посчастливилось ей получить, — все это создавало предпосылки для уверенности в собственных силах. И когда за прекрасной декорацией, подобно уродливым теням на заднике сцены, вдруг обнаруживались безудержная алчность и стремление к быстрой наживе, Альтаграсии становилось противно.

Компрометирующие фотографии и обман наставницы развеяли в пыль многие иллюзии, сквозь призму которых она смотрела в будущее.

Можно ли найти оправдание всему, жертвой чего она стала? Нет, нельзя.

Перед ней возникла альтернатива — вернуться в Санто-Доминго или продолжить работать здесь. Выбирать следовало немедленно.

Испанец понравился ей с самого начала, несмотря на возникавшие порой между ними трения. Привлекательный мужчина, умный, преданный долгу. К словам Андреса стоило прислушиваться. Он постоянно предупреждал: дело не подлежит разглашению! А она что?

Альтаграсиа чувствовала себя обязанной объясниться с Оливером.

— Ты не должна ничего объяснять мне, — негромко сказал он, едва увидел ее.

— Представляю, что ты обо мне теперь думаешь! Я и вообразить не могла ничего подобного. Пропускала мимо ушей твои увещевания и едва не погубила все дело!

— Всякое случается. В жизни очень нелегко понять, кому можно довериться, а кому нет.

— Но я знаю ее тысячу лет. Она направляла каждый мой шаг, чтобы помочь добиться того, чего я добилась, и стать тем, кто я есть! — с горечью воскликнула Альтаграсиа.

— Да, но ты случайно оказалась причастна к делу, которое имеет для нее такое значение! Вообще как-то странно все. Какую пользу извлекает донья Мерседес из этой истории?

— Хотела бы я знать! Как теперь верить людям?

— Просто живи дальше, и перед тобой откроются новые горизонты. Всегда найдутся те, кем ты сможешь восхищаться.

— Спасибо, Андрес. Я благодарна тебе за доверие и поддержку. Ты с первых дней предостерегал меня, а я тебя не послушала. Я была в ослеплении.

— Понимаю. Но не горюй. Если бы не ты, нас бы тут сейчас точно не было. Ты поработала превосходно. Страна тебе многим обязана.

— В смятении чувств, всхлипнув, Альтаграсиа инстинктивно потянулась за утешением в его объятия.

Джон Портер решил не ложиться спать. Он продолжал работать, стараясь с максимальной точностью локализовать место, вычисленное мощным компьютером. Он отчетливо помнил, что уже совершал погружения в тех водах, правда, довольно давно. Но теперь в его распоряжении новейшее поисковое и водолазное снаряжение, созданное на основе самых современных технологий. Его смогли закупить благодаря солидным денежным вливаниям Ричарда Рональда. И Джон смело мог надеяться на успех. Если останки корабля действительно в указанном месте, он их поднимет.

Он снова и снова перечитывал свои записки, освежая в памяти подробности последних погружений в Портобелло. Тот район всегда казался ему перспективным и будоражил чувства, порой совершенно необъяснимо.

Джон отчетливо представил себе это место. Плайя-Бланка на панамском побережье Карибского моря, в заповеднике Портобелло. Да, там есть небольшое поселение! Сомнения развеялись. Адмирал плавал вдоль этого берега в 1502 году, о чем сам же и написал. Этот факт подтверждался также другими источниками, в частности, свидетельством сына Колумба Фернандо, сопровождавшего отца в том тягостном путешествии. Прошло несколько лет, и в тех краях появились другие испанские первопроходцы, такие как Диего де Никуэса. Они основали неподалеку человеческое жилье.

Вполне вероятно, думал Джон Портер, что поблизости от Портобелло или в его окрестностях находится первая европейская колония, закрепившаяся на материковой части суши, — итог путешествия Христофора Колумба.

И как же он раньше не догадался?

Оливер крепко обнял Альтаграсию и по мере сил постарался ее успокоить. Она все еще плакала, когда он усаживал ее, надеясь все-таки обсудить с ней ближайшие планы.

В таких обстоятельствах было важно сохранять спокойствие, а главное, принять верное решение. Испанец собрался с мыслями, пытаясь привести их в порядок и сориентироваться в непростых отношениях, связывавших доминиканку с наставницей. В принципе даже эта неприятность может пойти на пользу делу. Фотографии, предъявленные американцем, дали им в руки кончик нити, и вытянуть тонкую ниточку следовало не мешкая. Так что Альтаграсии предстояло сыграть ведущую роль в поисках разгадки запутанной тайны исчезновения останков первооткрывателя.

— Давай прикинем, как будет лучше для тебя и для расследования, — сказал Оливер.

— Ты прав. Только расскажи мне сначала, как удалось уточнить координаты места крушения и что в итоге получилось!

— Мы работали ночь напролет как проклятые и все-таки вычислили довольно точно, где затонула «Бискайна». Сегодня за обедом мы собираемся наметить план, как будем поднимать обломки. Думаю, будет интересно.

— Ну а мне нужно вернуться в Санто-Доминго и выяснить, какое отношение уважаемые профессора имеют к краже. Это дело касается меня лично. Я справлюсь, честное слово.

— Решать, конечно, тебе. Есть еще один вариант: ты остаешься тут, и когда мы достанем то, что лежит на дне, вместе отправимся на Гаити.

— Спасибо за предложение, Андрес. Однако я не знаю, чем смогу помочь здесь. Вы ведь остаетесь. А я должна вернуться домой и разобраться в себе. А заодно поищу, что еще нам может пригодиться. И буду вас ждать.

Испанец несколько мгновений обдумывал ее слова. В сущности, она рассудила правильно.

Джон все утро был в хлопотах, занимаясь подготовкой погружения. Запросив метеосводку на ближайшие несколько суток и соответствующие разрешения панамских властей, он собрал исторический материал о районе Плайя-Бланка и Национальном парке Портобелло.

Он прочитал, что первое поселение выросло через несколько лет после появления в тех краях Колумба. Бальбоа[44] решил по разным причинам заложить новую колонию в устье реки Дарьен, довольно далеко от того места. Но вскоре поселения пришли в упадок. Главным образом из-за неблагоприятного климата и особенно бурь, без конца бушевавших в той зоне.

Наконец Джон Портер получил прогноз на пять дней из метеорологического института.

Новости поступили и хорошие, и плохие.

С одной стороны, в течение двух дней ожидалось улучшение погоды, поскольку буйные ветра урагана резвились теперь у берегов Венесуэлы. С другой стороны, предполагаемая траектория эпицентра атмосферного катаклизма предположительно проходила где-то между Панамой и Коста-Рикой.

Обладая информацией о местоположении затонувшего корабля, а также метеопрогнозом, Джон Портер укрепился в мысли, что в экспедицию необходимо выступать немедленно.

Обед в гостинице «Шератон» состоялся, как и было запланировано.

Сотрапезники обсуждали два пункта. Во-первых, команда подводников изъявила готовность приступить к поискам корабля на следующий же день. Но для этого им нужно было стартовать в Портобелло сегодня. И второе: Альтаграсиа заявила, что вечером улетает в Санто-Доминго. Авиарейсы в Доминиканскую республику возобновлялись, так как траектория урагана сместилась. Причины, побудившие молодую женщину уехать, поняли далеко не все.

Среди тех, кого известие застало врасплох, оказался и Эдвин. Он просто не поверил своим ушам. Когда смысл сказанного дошел до него, первой его реакцией явилось желание вернуться домой вместе с ней. Но через пару минут он вынужден был признать: долг призывает его остаться — кто-то обязан представлять страну и блюсти ее интересы в грядущей экспедиции. Они так долго путешествовали вместе и столько всего пережили, что теперь у Эдвина разрываюсь сердце, когда он желал удачи своей соотечественнице.

Хорошие результаты ночной работы положительно повлияли на атмосферу за столом. Даже Рональд выглядел счастливым, несмотря на бессонную ночь и состояние здоровья. С довольной улыбкой американец предвкушал момент триумфа: главное открытие своей жизни, к которому он стремился долгие годы.

Джон Портер также не скрывал ликования, что близок момент, когда корабль поднимут. Однако Портера явно угнетали прежние неудачи, преследовавшие его в течение последних десяти лет. Как будто он персонально нес ответственность за то, что место крушения не нашли раньше. Вследствие избытка чувств и выпитого за обедом Джон поклялся любой ценой найти корабль и поднять наверх то, что от него осталось.

Возможно, именно поэтому он забыл сообщить о тревожном прогнозе погоды по региону, где предстояло работать.

В вестибюле гостиницы в пять часов дня суета достигла апогея. На улице прояснилось, робко светило солнце, выглянув из облаков впервые за долгое время. Многие туристы воспользовались моментом, чтобы выехать из отеля. Они охотились за билетами на какой-нибудь рейс, чтобы закончить отпуск в другой стране, где стоит более благоприятная погода, или просто вернуться домой.

Рональд и его компания сияли улыбками.

Эдвин же выглядел печальным. Он не понимал причины отъезда Альтаграсии и сокрушался. Ему отчаянно хотелось хотя бы проводить ее до места. Он даже предпринял решительные шаги в этом направлении: позвонил шефу, директору национальной полиции, и попросил разрешения вернуться в Панаму на следующий день. Отказ последовал незамедлительно: в экспедиции обязательно должен был участвовать представитель страны, претендовавшей по условиям договора на часть возможных находок.

Альтаграсиа пробилась к доминиканцу, чтобы поблагодарить за внимание, заботу и поддержку, которые он не раз демонстрировал за истекшие недели.

События развивались стремительно и непредсказуемо, и опять Эдвин не смог улучить подходящий момент, чтобы признаться в нежных чувствах. Сердце доминиканца было разбито.

Странствуя неделями из страны в страну вместе с обворожительной женщиной, он влюбился в нее без памяти. Но он не мог излить свою пылкую любовь, и это доводило его до исступления. Эдвин призвал на помощь весь оптимизм, который живет в душе каждого доминиканца. Он утешал себя, что еще будет время возобновить отношения — и очень скоро, как только он вернется домой.

Штурм сердца прекрасной дамы свелся пока к дружескому поцелую.