Могу я тебе кое что рассказать?

Глава 17

Кэмерон

— Тормози! — кричит Ханна позади меня, но уже слишком поздно. В ту секунду, когда я поднял ноги, то пронесся прямо мимо нее. Свернул к краю склона, и неважно, в какую сторону наклонялся, я не смог снова выпрямить направление. Деревья проносятся мимо в моем боковом зрении, и уверен, что ни один другой человек никогда раньше не катился так быстро.

— Используй ноги, — слышу я ее крик, но это помогает лишь катапультировать меня через снежную насыпь на краю склона, а затем я лечу. Я приземляюсь лицом вперед, в нескольких дюймах от основания дерева.

Несколько секунд спустя я слышу топот ее ботинок по склону, пока она не появляется в поле зрения, опускаясь на колени рядом со мной:

— Ты в порядке?

— Не ожидал, что будет так быстро, — я смеюсь, затем кашляю и немного хриплю. Завтра будет больно.

— Ты поранился?

— Я так не думаю.

Я переворачиваюсь на спину, и она смахивает снег с моей груди. Ее варежки скользят по моей куртке, а затем вниз по промежности и бедрам. У моих бедер есть собственное мнение, и они приподнимаются, но она слишком занята моим спасением, чтобы понять, что, по сути, трет мой член. Она подносит руки к моему лицу и шее, ее пальцы разгребают снег, набившийся мне за воротник. Здесь ледяной холод, но все, что я чувствую — тепло, когда смотрю на нее вот так.

Я обхватываю рукой ее запястье и прижимаю к своему горлу, жалея, что на нас перчатки. Между нами слишком много слоев одежды. Она замирает, ее дыхание мягким облачком витает в холодном воздухе. Даже в темноте, скрытый низкими ветвями, я могу разглядеть полноту ее губ, розовый оттенок ее замерзшего носа.

— Ты все еще не ответила на мой вопрос.

— Какой вопрос?

— О твоей любимой моей аудиозаписи.

Ее дыхание прерывается, что только усиливает мое отчаянное желание узнать об этом:

— Ты хочешь поговорить об этом сейчас?

— Я хочу говорить об этом, пока не получу ответ.

— Хорошо, — фыркает она, отодвигаясь назад, чтобы прислониться к стволу дерева. — Мне нравятся твои признания.

— Серия «Могу я тебе кое-что рассказать?»?

— Ага.

— Что тебе в них нравится? — она смотрит на меня этим чертовски милым взглядом, но могу сказать, что она умирает от желания сказать большее. Я пробираюсь на свободное место рядом с ней и тоже сажусь. — Да ладно, мне не часто удается напрямую спросить мнение фаната.

— Придурок, — говорит она, бросая ком снега мне в грудь. — Я не фанатка.

— Твои сообщения в директ утверждают обратное.

— Агрх, — она закрывает лицо руками. Я не должен на нее давить. Общение со слушателями никогда не проходило хорошо, но в Ханне есть что-то особенное.

Я мог бы списать свое первоначальное влечение к ней на то, что думал своим членом, но когда я прочитал те сообщения, что-то изменилось.

Да, она кокетничала в своих отзывах, но она также была признательна и благодарна. Ее сообщения заставили меня почувствовать, что она видит во мне личность, а не просто сексуальный голос, под который можно заводиться.

Я готов свернуть чертову гору ради этой женщины, но то, как она приглядывала за мной последние пару дней, не позволяет мне чувствовать себя в большей безопасности. Она заставляет меня нарушать мои правила, и я, кажется, не могу остановиться.

— Иди сюда, — я сажаю ее бочком к себе на колени, и, к моему облегчению, она не сопротивляется. — Я же сказал тебе, стесняться нечего. Ты можешь рассказать мне.

— Думаю… Мне нравится, что они настоящие. Ты не играешь роль, и в этом есть какая-то беззащитность.

— Что еще?

— Мне нравится слушать о том, чем ты занимался. О том, что ты хочешь сделать.

— Что еще?

— Мне нравится слышать, как ты стонешь.

— Мммм, — это не намеренно, я ничего не могу с собой поделать. Она заставляет меня стонать, а сама даже не прикасается ко мне. — Могу я рассказать тебе кое-что, что я хочу сделать?

— Угу, — она прижимается ко мне чуть ближе, ее лоб прижимается к моему. Я позволяю моменту затянуться, полностью осознавая, что пути назад нет.

— Я правда хочу поцеловать тебя, Ханна. Хотел сделать это с тех пор, как впервые увидел тебя.

— Хорошо, — шепчет она на выдохе.

— Хорошо?

— Аг… — я прерываю ее наклоном головы, наконец-то прижимаясь губами к ее губам. Сначала мягко, пока не чувствую, что она целует меня в ответ. Я не сдерживаюсь, когда она открывается мне, ее теплый язык скользит мимо моих губ навстречу моему. Она теплая и мягкая, и на вкус как рай. Я смущаюсь, мгновенно становясь твердым под ее бедром, но когда пытаюсь изменить положение, она сдвигается еще больше, поднимая одну ногу, пока не опускается, чтобы оседлать меня, и — ох, ебаный в рот, это так приятно.

Одной рукой она сжимает мою куртку, притягивая меня ближе к себе, другой обхватывает мой затылок, заявляя на меня права. Я думал, она будет нежной и скромной, но то, как она втягивает мою нижнюю губу в рот и впивается в нее зубами, заставляет меня думать, что я жестоко ошибался насчет Ханны.

Господи, я никогда бы не смог описать такой шикарный поцелуй, как этот.

Мои руки находят ее бедра, но мешают эти чертовы перчатки. Я снимаю их и просовываю руку под ее лыжную куртку, стягивая с нее одежду, пока она не касается обнаженной кожи. Она вскрикивает мне в рот, когда моя рука поднимается выше, кончики пальцев встречают мягкую выпуклость ее груди под тонким кружевом. Я крепко сжимаю в ладонь, большим пальцем задевая ее напряженный сосок, а она двигает бедрами, запрокидывает голову и…

Над нами раздается скрип, затем треск, поток звуков и приглушенный хлопок, когда дерево, под которым мы спрятались, скидывает снежную завесу.

Инстинктивно я крепко прижимаю Ханну к себе, обхватывая ее голову рукой, чтобы прижать ее к своей груди. Я держу ее там до тех пор, пока не осмеливаюсь открыть глаза и оценить ситуацию. Уже и так было темно, но теперь я вижу еще меньше — вокруг нас выросла насыпь снега. Как бы мне этого не хотелось, я снимаю Ханну с себя и отползаю так далеко, как только могу, разгребая снег с дороги, пока не остается щель, в которую мы можем пролезть.

— Эта гора пытается меня убить, — говорю я, оглядываясь назад, туда, где она ждет, прижав пальцы к губам, раскрасневшимся от моих поцелуев. — Давай отвезем тебя домой, пока мы не застряли здесь в ловушке и не замерзли насмерть.