Мои друзья

IV

Я прочитал на булочной объявление следующего содержания:

По причине кончины продается черный костюм: брюки, пиджак, жилет. Спрашивать внутри.

На следующий день из страха, что объявление сорвут, я поднялся пораньше. Когда я вошел в булочную, хозяин, которого я увидел целиком, потому что одна витрина отражала его спину, спросил, чего я желаю – так, будто после меня никого не ждал.

– Я насчет костюма, господин.

– Хорошо.

Он подозвал свою жену, которая укладывала с краю булочки «фантазия». Несмотря на то, что она была очень толстой, талию ее огибал пояс. Она подошла, запачканная на коленях мукой, как шиной велосипеда.

– Господин насчет костюма, – объяснил булочник.

Хозяйка готовилась осведомить меня, когда вошел клиент. Она меня оставила, чтобы обслужить его. В это время супруг – будто поймав муху – вел к выдвинутому ящику монеты по мрамору. Банковские билеты в беспорядке заполняли часть этого ящика. Разворачивать их, считать их вечером, когда лавка закрыта, вызывает, должно быть, большую радость.

– Но как зовут особу, которая продает костюм? – спросил я.

– Это вдова Жюно.

Узнав, что особа вдова, я испытал живое удовольствие. Я предпочитаю иметь дела с женщинами.

– И живет она в доме 23.

– Благодарю вас.

Чтобы выйти, я сделал окружной маневр, потому что девушка, сидя на корточках, мыла одной рукой квадраты плиточного пола.

Балконы придавали буржуазную внешность дому, на котором был номер 23. Я пощупал мой бумажник. Всегда предпринимаю эту предосторожность перед тем, как что-нибудь купить, а иногда даже, когда не покупаю ничего.

У парадного был влажный коврик, ворсистый, чтобы вытирать ноги, а дальше, в тени, застекленная дверь, которая открывалась не с той стороны, с которой можно было ожидать.

– Консьержка!

Голос с лестницы мне крикнул:

– Здесь!

– Госпожа Жюно? – спросил я вежливо.

Консьержка мне не ответила. Важность, которую она имела в это мгновение, исчезнет, как только я узнаю тоже, на каком этаже проживает вдова.

– Госпожа Жюно, – повторил я.

– По поводу?

– Костюма.

– Второй этаж, дверь слева.

Стены лестницы были под мрамор. Старое дерево ступеней навощено.

На первом этаже я прочитал: «Антресоль», на втором – «Первый».

Поскольку я отсчитал два этажа, я остановился. На левой двери матерчатая лента свисала до замочной скважины. Я дернул ее потихоньку, потому что показалась мне непрочной. Звякнул колокольчик, не прямо за дверью, а дальше, в квартире. Потом открылась дверь – кухни, возможно. Появился господин без шляпы и без галстука. У меня возникло впечатление, что я его удивил. Глядя на него, я спросил себя, что он мог делать перед тем, как я позвонил.

– Насчет костюма, – сказал я наконец.

– Какого костюма?

– Я видел в булочной…

– Это выше, господин. Консьержка должна была вам сказать.

Указательным пальцем он показал мне на потолок.

– Консьержка мне сказала, на втором.

– Здесь вы на первом… читайте.

Я извинился и поднялся выше этажом. На этот раз я не ошибся. Визитная карточка госпожи Жюно была прикноплена к двери. Чернильной линией зачеркнут адрес.

Я позвонил. Маленькая женщина, уродливая и хорошо причесанная, мне открыла. Обручальное кольцо смещалось на худой фаланге одного из ее пальцев. Любопытно, как обручальные кольца уродливых женщин бросаются в глаза.

– Насчет костюма, госпожа.

– Ах!.. входите… господин… входите.

Такое приглашение вызвало удовольствие. Люди, которые мне доверяют, столь редки.

Я продолжительно вытирал свои ноги, как делаю каждый раз, когда вхожу к кому-нибудь впервые. Снял шляпу и последовал за дамой.

Она привела меня в столовую. Я остался посредине, на расстоянии от всего, что можно было бы похитить.

– Садитесь, господин.

– Спасибо… спасибо.

– Насчет костюма, значит.

– Да… госпожа.

– Ах! господин, если бы знали, чего мне стоит расставаться с вещами моего бедного супруга. Он умер во цвете лет, господин. Если бы он знал, что мне придется продавать его одежду, чтобы выжить…

Я люблю, когда со мною откровенничают, как люблю, когда мне говорят плохое о людях. Это придает жизнь разговору.

– Что может быть более тяжелым, чем продавать предметы, с которыми столько прожил и которые вам знакомы, как родинки на вашем теле!

– Это верно… Старыми вещами дорожишь, – сказал я поднимая руку.

– Особенно такими, что вызывают столько воспоминаний. Ах! была бы возможность, я бы его сохранила, этот костюм. Так он шел моему мужу. Мой бедный муж был как раз вашего размера. Возможно, немножко более крепкий. Это правда, что был он настоящий мужчина. Он был шефом бюро. Вы должны были прочесть это на его визитной карточке, на двери.

– Я не обратил внимания.

– Адрес зачеркнут, потому что мы напечатали карточки до того, как поселились здесь. Да, костюм вызывает у меня воспоминания. Мы, мой муж и я, покупали его вместе в Реамюре. Я сохранила фактуру. Я вам ее отдам. Это было весной после полудня. Люди высматривали почки на деревьях. Солнце освещало все небо. Месяц спустя мой муж умер. Он надевал этот костюм два раза, два воскресенья.

– Только?

– Да, господин. Костюм, который стоил сто шестьдесят франков в 1916. В то время деньги имели большую ценность, чем сегодня. Этот полный костюм. Брюки, пиджак, жилет. Подождите, я сейчас его найду.

Через несколько мгновений госпожа Жюно появилась с костюмом, завернутым в полотно.

Она разложила его на столе, вынула булавки и, взяв пиджак, показала его спереди и сзади на вытянутых руках.

Я пощупал ткань.

– Взгляните на подкладку, господин.

Костюм, действительно, был новый. Пятен подмышками не было. Петлицы и карманы не были растянуты.

– Сердце кровью обливается, господин, когда расстаешься с такими реликвиями. Надеюсь, что муж, который на небе, меня не видит. Но, что вы хотите, я не богата. Надо жить. Мой муж меня простит. Вот мы, взгляните.

Она мне показала фотографию величиной с метр, на которой была пара новобрачных.

– Видите, господин, это увеличение с увеличения. Чем больше мой муж, тем больше он мне кажется живым.

Я долго смотрел на пару. Я не узнавал госпожу Жюно.

– Да, господин, это мы, в 1915. Назавтра мы уезжаем в деревню.

Она смерила меня глазами с ног до головы.

– Он был вашего размера, но немножко более крепкий.

Я подумал, что если он был более толстым, костюм мне не подойдет. Из деликатности я не стал говорить о своем опасении.

– В 1914 мы уже были помолвлены. О! господин, эти вечера на набережных Сены. В Париже было слишком жарко. И все, из-за войны, нас беспокоили.

– Но ваш муж не был солдатом.

– О, господин, но подумайте сами. Он не был сильным. И именно он, который мог бы жить, потому что не был солдатом, был унесен болезнью.

– Такова жизнь, – пробормотал я.

– Да, таков этот мир.

– Но от чего он умер? – спросил я, внезапно испугавшись, что это могла быть заразная болезнь.

– От кровоизлияния.

Воспользовавшись тем, что вдова предалась воспоминаниям, я осведомился о цене костюма.

– Недорого, господин, семьдесят пять франков. Взгляните на этот покрой.

Она описала рукой полукруг, который представлял, без сомнения, воображаемый размер.

– Потрогайте ткань. Это довоенный английский драп. Можете себе представить. В самых больших магазинах такой ткани вы больше не найдете.

Перед комнатой консьержки я прошел быстро, смущенный, потому что она знала, что в пакете у меня подмышкой костюм.

Голос меня окликнул.

Я обернулся. Консьержка, которая меня подстерегала, стояла у лестницы.

– Господин с первого этажа пожаловался. Я же вам сказала, что госпожа Жюно живет на втором. Нужно слушать. А то потом мне отвечай перед жильцами.

Чтобы не нарваться на историю, я удалился, не впадая в ярость.

Из-за костюма я не пошел обедать к Люси: она бы надо мною посмеялась.

Поел в одном из этих маленьких ресторанчиков, где меню написано мелом на грифельной доске, потом, чтобы провести время, прогулялся по улицам.

Пиджак немного жал подмышками. Рукава, слишком длинные, щекотали мне руки. Брюки слишком облегали ляжки. Но черное мне шло.

Расстегнув пальто, я, не подавая виду, наблюдал себя во всех витринах. Я отметил, что намного лучше выгляжу в витринах, чем в настоящих зеркалах.

Когда я почувствовал, что пищеварение завершилось, я вошел в банное заведение. Я знал, что здесь есть отделение для мужчин и другое отделение для женщин. Так бы я не вошел.

Кассирша дала мне номерок. Несмотря на то, что был я здесь один.

Гарсон не замедлил меня позвать.

Я вошел в кабинку. Дверь на ключ не закрывалась. Эта особенность угнетала меня во время всей процедуры, особенно когда я слышал шаги.

Поскольку ноги были у меня холодными, горячая вода показалась мне очень приятной.

Проявляя осторожность по отношению к глазам, я намылился маленьким мылом, которое не тонуло. Я развлекал себя, держась на поверхности.

Когда вода остыла, я поднялся рывком и вытерся – сперва лицо – полотенцем, которое намокло так же быстро, как носовой платок.

Выйдя из банного заведения, я почувствовал себя настолько хорошо, что пообещал себе возвращаться сюда всякий раз, когда будут деньги.