Мокрый не боится дождя

Глава 1 Мадам «Розовая шляпка»

«Если в отеле поселяется одинокая женщина, будь на страже». Это главный менеджер усвоил твёрдо. Он затруднился бы описать её черты, скрытые в тени широкополой шляпы. Даже радужки глаз оставались размытыми. В отличие от цвета шарика, который она имела обыкновение перекатывать в ладони. Вот и все приметы: розовая шляпка и голубой шарик.

Из ресторана доносился перезвон посуды и столовых приборов. Прицельным взглядом главный менеджер пробежал по столам, после чего зрачки-маслины обратились на мешковатые брюки новенького официанта: парню явно не давалась наука подбирать европейскую одежду по размеру. Впрочем, на первых порах сыну феллаха это простительно. Куда больший грех — распахнутый до зубов мудрости рот при виде толстушки в обтягивающих шортах. Стрессоустойчивость в окружении полуобнажённой женской плоти — главное требование к приезжающим на работу в курортный город. Повидавшая виды мебель в номерах, утративший презентабельность интерьер в ресторане и полотенца недостаточной пушистости большинство гостей проглотит, не поморщившись, а вот ошибки в подборе сотрудников обходятся дорого.

Его туфли с заострёнными мысками ступили на облетевшие лепестки бугенвиллии, когда в противоположном конце аллеи нарисовалась бородка-эспаньолка. Её обладатель имел только одну слабость — любовь к танцам, что влекло за собой попытки ежевечерней монополии на аниматора Риту. У Абделя имелись свои виды на девушку: уроки русского языка.

Миновав второй бассейн — с подогревом, он упёрся в пляж. Уроженец славного, но густо заселенного Каира, он питал к морю слабость горожанина, лишённого природы. Казалось, что здесь, на берегу, обитатели «Парадиза» превращаются в бесплотных духов и парят над землёй, время от времени бросая взгляды на свои распростёртые внизу тела.

На песчаной кромке — подсвеченная лучами фигура в белом. Бриз надувает пузыри на просторной рубахе. Турист из России. Но при этом обходится без алкоголя. А помимо того, без кофе и чая. А ещё подолгу сидит у моря, поджав под себя ноги.

Поодаль на шезлонге — краснолицый господин в панаме, похожей на пробковый шлем колонизаторов. Мужчина наблюдает, как в нескольких метрах от него пухлые ладони с тщательностью строительного мастерка ровняют песчаные стены одним им известного предназначения. Судя по улыбке умиления он смирился с диагнозом внука: синдром Дауна.

Вспомнив пословицу, которую не раз слышал из уст бабушки Айши («Случается, что здоровье человека в его болезнях»), Абдель двинулся к рисепшену. Дежурный администратор нуждался в напоминании: граждан России и граждан Украины следует селить в разных корпусах.

Говоря по-научному, главный менеджер осуществлял «профайлинг». И надо признаться, успешно. Вплоть до дня, когда в отеле поселилась мадам «Розовая шляпка».

«Розовая шляпка» приступает к ежеутреннему ритуалу. Первым делом натягивает купальную шапочку и отправляет в рот загубник, после чего надвигает на глаза маску. Ей предстоит преодолеть модульный понтон и сбросить последний сухопутный атрибут — шлёпанцы.

И вот вода — колыбель человечества — принимает её в объятия. Отдавшись на волю стихии, купальщица зависает звёздочкой. Слева мерцают коралловые рифы, а справа… возникает обвитый мышцами торс цвета капуччино.

… Женская ручка тонет в ладони дайвера-проводника — и они вместе скользят вдоль рифа. Подводные обитатели то обгоняют пару, то уступают дорогу. А это что за чудище? Похоже на змею с прозрачным слюдянистым телом, внутри которого коричневым отсвечивает что-то типа перегородок.

Спустя пятнадцать минут молодой человек поворачивает назад. Подопечная делает округлое движение, желая поменяться местами. Как если бы они шли по тротуару, и ему, как джентльмену, следовало занять позицию у кромки. Манёвр повторяется изо дня в день, но драйвер всегда ждёт сигнала.

Два года назад она предпочитала любоваться рифами в одиночестве. Перемены наступили одним днём. Поначалу всё шло как обычно. Когда по частоте собственного дыхания она поняла, что пора возвращаться, то неспешно развернулась. И тут сквозь шум в дыхательной трубке…

— Люсиль!

Так её называл только один человек на земле. Но не его увидела она в Красном море. Боковое зрение уловило вздёрнутый нос и губы, растянутые в хищную ухмылку. Серёга! По — дворовому, Серый. Вот о ком предупреждал её «голос». Но откуда здесь взяться Серому? Ведь он так и остался там… В безвестном северном посёлке, где школа была одним из немногих каменных строений. Начальству приглянулся годный скорее для юга проект с большими окнами. Нет слов, как красиво. Но через окна ветер продувает помещение насквозь.

…Тишину взрывает долгожданный звонок. Люся опрометью мчится в уборную — из-за зябкости её постоянно тянет пописать. В рекреационном зале на её пути вырастает гигантский живот, мягко обтекаемый платьем-балахоном. Люся с трудом избегает столкновения. Учительница на сносях слишком утомлена для озвучивания замечания и ограничивается возмущённым взглядом, после чего скрывается за классной дверью. Но время упущено… «Серый» продолжает надвигаться, по-петушиному выпятив грудь. У него привычка смаковать матерные слова, перекатывая их во рту, как мокроту. И вид этого почти физиологического акта парализует волю. Вместо того, чтобы прибавить скорости и идти на таран, Люся пятится. И оказывается в углу, рядом со сценой, на которой проходят концерты школьной самодеятельности. Жертва инстинктивно прикрывает лямки форменного фартука: под ними припухающие из месяца в месяц бугорки — объект интереса «Серого». Одна мысль о том, что его покрытые цыпками пятерни будут…

Лопатки утыкаются в холодную стену — тело привычно цепенеет. Короткопалая ладонь по-хозяйски тянется к фартучку. Дань, которую «Серый» собирает с тех, кого некому защитить: ни отца, ни брата. Девочка отводит взгляд — он упирается в грязновато-зелёный угол. Нет сил даже пожалеть о том, что бескрыла, что не может встать на носочки и, оттолкнувшись от пола пятками, взлететь. Над сценой с облезлой краской. Над головами одноклассников. Над беременной учительницей.

— Су-у… — пыхтит преследователь. Ругательство врывается в ушные проходы и бешено колотит по барабанным перепонкам. Никто и никогда не называл Люсю так.

А тем временем низ живота настойчиво напоминает о себе. Горячие струи готовы низвергнуться в панталончики. Остаётся зажмуриться, чтобы… Но именно в этой чёрной дыре, вызванной к жизни конвульсивным смежением век, и случилась перемена. Волна гнева. В нём — источник мужества.

Да, ты отдираешь потную ладошку от «бугорка». А затем в растопырку выбрасываешь вперёд. Эх, не удар, а…точно насекомое отгоняешь. Но спонтанность придаёт движению силу. К тому же ты задеваешь нос. А это чувствительная часть организма «Серого». Оттуда, случается, идёт кровь.

Вот и тогда у сцены она двумя алыми струйками побежала вдоль надгубного желобка. Одновременно внизу Люсиного живота произошёл беззвучный взрыв — едкая жидкость устремилась вниз.

Память о том первом бунте утратила краски и съёжилась до спринтерского забега до дома. В мокрых штанишках. От «Серого» осталась бело-серая размытая фигура на классной фотографии. Но однажды всё повторилось. «Серый» нашёл её. За тысячи километров.

Он двигался в своей приблатнённо-вихляющей манере. Лоснящаяся носопырка с чёрными точками-порами со временем увеличилась в размерах. Она зажмурилась, и её накрыла волна гнева. И как тогда, у школьной сцены, мадам «Розовая шляпка» выбросила вперёд правую ладонь. Только на этот раз она была сжата в кулак.

Удар пришёлся на дырки ноздрей — неестественно скользких. Что в нём было больше — физической силы или эффекта непредсказуемости — осталось за кадром. Но выпад снова дал преимущество во времени. И только рванув в сторону, уже затылком, она осознала: «Это не Серый! Это другое…»

Клокотанье собственного дыхания в трубке. Мелкая, противная дрожь. Как и много лет назад, когда она бежала по снегу в хлюпающих мочой туфлях.

Чьи-то руки вытянут её тело на понтон.

— Силк алкарш! — Резкость арабского речи и живость жестикуляции уже не покажутся чрезмерными. Тогда на глазной сетчатке и отразятся стальные плавники. Её охватит озноб, такой сильный, что почудится: она слышит перестук собственных костей.

На арабском акула означает «прожорливая». (А по-чешски, как ей позднее скажет турист в баре, «жралок».) Ей, едва не ставшая закуской «жралка», помогают подняться с понтона. Отдыхающие расступаются перед ней, как воды Красного моря перед Моисеем. Её отводят в павильон драйверов, где поят чаем «каркаде».

Про то, что рефлексивный «хук» в нос оказался единственным шансом на спасение, мадам «Розовая шляпка» узнает в Москве, от специалистов. Правда, предпочтёт не упоминать предупреждавший «голос». Как и факт, что подсознание выдало акулью морду за физиономию давнего обидчика.

С той поры мадам «Розовая шляпка» плавает в сопровождении дайвера-инструктора.

На обратном пути молодой человек неизменно сбавлял темп. На подходе к понтону он и вовсе брал подопечную на буксир. Обмякшее тело клиентки врезалось в водную толщу, как нож в масло. И хотя для неё это был самый приятный момент их путешествия, женщина давала себе отчёт: проводник делает это из экономии времени.

И вновь… На прежнем месте… Сквозь шум в дыхательной трубке…

— Люси-и-ль.

Голос беспрепятственно достигает ушей, плотно закрытых купальной шапочкой.

— Л-ю-ю-силь!

Манера произношения знакома досконально. «Л» произносится твёрже, чем делают русские. «И» растягивается на выдохе дольше принятого.

— Люси-и-ль…

Здесь было бы разумнее испугаться, но она лишь сжимает ладонь спутника. Драйвер поворачивает голову и поднимает большой палец. Условный знак: «Как ты?» Ей достаёт самообладания подать ответный сигнал: «В норме».

— Люси-и-ль… Люси-и-ль…

Голос не окликает, не предупреждает. Он…

Он призывал. И звучал протяжнее. Как будто ударялся о стену кораллов — и возвращался эхом.

Голос пробил брешь в её защите. Дайвер прибавляет скорости. Молодой человек предупреждён: у клиентки случаются панические атаки.

Показывается подводная часть лестницы на понтон. Она отсвечивает серебром.

Драйвер поднялся первым. Протянув руки, сноровисто извлёк женское тело из воды. Затем фамильярно поднял маску клиентки.

— Как дела?

— Окей!

Они минуют понтон — бедро к бедру. Затем преодолевают бетонные ступени, ведущие на уставленную лежаками насыпь. Египтянин, напустив на себя деловой вид, сворачивает к драйверской базе. Мужские силуэты на египетских папирусах в сравнении с его телом выглядят схематично и коряво. Остаётся сожалеть, что в Африке так и не родился свой Роден. У входа он с кинематографической выразительностью разворачивает ладно сидящую на мощных плечах голову. В её сторону. В ответ клиентка одаривает проводника улыбкой. Прощальный ритуал.

Между тем пляжная жизнь идёт своим чередом. И каждый наслаждается праздным бездумным счастьем. Такое бывает каждой зимой. И непременно в залитой солнцем стране.

Растянувшись на лежаке, мадам «Розовая» переживает мгновение чистого восторга. «Голос»! Это Милко снова вышел на связь. Это его баритон окликнул её сквозь прореху в пространственно-временной завесе. Как и тогда — при столкновении с акулой.

…Ловко лавируя меж лежаками, вышагивает темнокожий массажист-нубиец. Своими окружностями он напоминает борца сумо. Замедляя ход у польского семейства, склоняется над девочкой лет восьми. Её имя Маруся. Нет, Марыся.

— Ребьёнка! Ты можьешь полушить солнешный пошелуй!

Сейчас Марыся или её родительница должна зачастить в ответ: «Пшэпрашем, не разумеем по руську!»

Но «ребьёнка» щебечет в ответ по-русски.

О, да она «разумеет»! Нечасто встретишь польских родителей, обучающих отпрысков языку бывших «оккупантов».

Внезапно приходит на ум другой язык. По-болгарски молодая женщина — «булка». «Розовая шляпка» ещё успевает подумать: ассоциация возникла при виде рубенсовских форм Марысиной мамы. Но уже в следующую секунду веки трепещут, давая отпор сну. Силы не равны. И она отдаётся этой маленькой осторожной смерти.

Лучи, как в западне, мечутся в волосах девушки-аниматора. Она неотразима в этой своей блузке-матроске и юбочке-солнце. Рита направляется к рабочему месту, когда Марыся издаёт жалобный вскрик. Папаша усаживает дочку на бортик и массирует нежно-молочную ступню с неумело накрашенными алыми ноготками.

— Судороги, — решает сотрудница отеля.

— Ну вылитый экс-президент Польши Лех Валенса! — заключает дедушка мальчика с синдромом Дауна.

Аниматор Рита уже направляется к полякам, чтобы порекомендовать бассейн с подогревом, когда на какой-то дочкин вопрос мужчина бросает:

— Мабуть.

Аниматор ударяет по тормозам и резко сбавляет скорость.

— Любопытно, что поляки тоже используют это слово! — замечает дедушка мальчика с синдромом Дауна. Занятый этим лингвистическим открытием, он не обращает внимание на Риту. А та изменяет маршрут и упирается в щит:

Возьми себя в руки, — командует она себе. — Мабуть — всего лишь слово. В переводе на русский — «может быть».

Глаза скользят по столбцам «Правил».

Рита не отрываясь смотрит на щит.

Раздражавший прежде гоблинский перевод теперь странным образом позволяет «заякориться». Но схваченный краем уха «мабуть» всё ещё терзает барабанные перепонки. И она продолжает читать:

«Похоже, разгулялись нервы».

А тем временем эпизод у бассейна с озвученным «мабуть» уже плюхнулся в питательный бульон подсознания.

«Его прозвали „Мабуть“. Он сыплет этим словом без разбора. „Мабуть“ для него что-то вроде якоря в словесной стихии».

Наконец, ей удаётся справиться с собой. Но вместо того, чтобы двигаться прямо по курсу, взгляд скользит в направлении польского семейства. Массаж ножек завершён. Теперь отцовская ладонь поддерживает дочку снизу — под животик. Другая подстраховывает сверху, повыше попки, обтянутой синим купальником.

Руки пана похожи на крабы.

«Если перед ней „Мабуть“ …То именно эти руки — крабы…»

Рита зажмуривается. Будто продавливает назад нарисовавшуюся перед ней картинку. Усилием воли стряхивает «морок». И вот уже юбочка-солнце, размеренно вращаясь вокруг идеальных, как у древнегреческой статуи, бёдер, движется к зениту — аниматорской будке.

«В открытом море вода синяя, как лепестки васильков, и прозрачная, как тонкое стекло». — читает бабушка. — «На дне морском живут русалки».

Здесь тоже. В бассейне с синей, как море, водой.

Костя учится отводить взгляд. Усвоил от бабушки: «таращиться» — плохо. А ещё он запомнил, как устанавливать спинку шезлонга. Это здорово — уметь рассчитывать все эти зубчики, чтобы потом следить за Русалочкой. Из надёжного укрытия — из-под век. И даже всевидящая и вездесущая «Аби» (мальчик обращается к бабушке по-татарски) не догадывается. Не знает она и про секрет. Правда, он принадлежит не ему, Костику, а девочке, которую усатый дядя учит плавать. «Аби» говорит, что это её папа. У Костика нет папы. Но он не горюет. У него есть «Аби» и «Бабай». Костик горд, что его язык справляется с этими словами. Это в деревне, где он проводит каждое лето, его научили татарским словам «бабушка» и «дедушка».

«Бабай? Ну хорошо, пусть будет по-твоему!» — согласился русский дед.

Костик приоткрывает веки. Однажды он слышал, как их сравнили с черепашьими. Костя не обиделся. «Черепашки — хорошие». Костя встречал черепашек-ниндзя на улице. Больших-пребольших. Зелёных-презелёных.

— Это военный патруль, — поправил его «Дед — бабай». — И на них бронежилеты.

А Костя подумал— панцири.

…Русалочка и дядя с усами всё ещё барахтаются в бассейне.

«Аби» не поверит ему. Насчёт Русалочки. «Это сказка, Костик!» Но у него есть способ доказать. Сегодня «Аби» не будет с ними. И дед позволит Костику гулять по отелю. А тогда… Вот все удивятся!

— Не могу отделаться от чувства, что где-то уже видел эту розовую шляпку, — говорит краснолицый господин в шлем — панаме.

— Мир стал повторяться, — откликается его спутник с бородкой-эспаньолкой.

— Или изнашивается аппарат в черепушке.

— Не паникуй, Паша. Это элементарное дежавю!

— Но ты, Володя, не можешь не признать, что мы повсюду натыкаемся на мадам «Розовая шляпка». Может, она преследует нас?

— На кой ляд прелестнице два «пенса»? — лениво отмахивается «эспаньолка».

— «Пенсы»?

— Молодёжный сленг.

Мужчины огибают бассейн, в котором папа даёт дочке уроки плавания.

— Ты не находишь, что отец — копия Леха Валенсы? — интересуется краснолицый господин, склонившись к уху компаньона.

— Усы похожи.

— И такой же крепыш.

Мужчины сворачивают к бару.

— Помнишь, как в молодости мы спорили о Лехе и его «Солидарности»? — спрашивает краснолицый.

— А ты, Паша, призывал разобраться с этими ребятами быстро и жёстко…

Неспешный разговор туристов продолжается за столиком в кафе.

Один из «пенсов» — Павел Петрович Белозерцев, дедушка мальчика с синдромом Дауна. Обладатель «эспаньолки» — Владимир Николаевич Садовой.

Их сиеста традиционно посвящена политике.

Официант приносит коктейли.

— «Шукран!» — по-арабски благодарит Владимир Николаевич. Паренёк расплывается в улыбке.

В дрожащем от жара воздухе материализуется Ритин силуэт и с какой-то нервной грацией движется в их сторону. Эспаньолка Владимира Николаевича, словно флюгер, поворачивает в направлении юбочки-солнца.

«Эг-е-е!» — восклицает про себя всевидящий приятель.

Девушка-аниматор одаривает мужчин улыбкой:

— Добрый день. Завтра — Хеллоуин! Вас ждёт сюрприз.

— Какой-нибудь «хорэр»? — это Садовой демонстрирует знание английского и киношных жанров.

— Ужас ужасный! — смеётся Рита, и в её гортани драгоценными камешками перекатывается воздух.

Мужчины тянут губы в ответной улыбке, но как только девушка разворачивается спиной, Белозерцев заявляет:

— А по мне, так у вас, украинцев, детская болезнь! Нет, даже подростковая. Когда начинают стыдиться старшего брата — работягу. И штаны на коленках пузырятся, и ногти неухожены, и горласт… Короче, слишком прост — на ваш утончившийся европейский вкус.

— Этот братец отхватил лакомый ломоть землицы, — делает попытку отбрить друга Садовой. — Мы испытали национальное унижение!

Ответить оппонент не успевает.

— Ну сколько можно талдычить об одном и том же, мальчики! — восклицает дама в золотистом тюрбане. Садовой вскакивает и галантно прикладывается к её ручке, после чего жмёт пухлую ладонь сопровождающего даму мальчика с синдромом Дауна.

— А мы с Костиком идём плавать! — оповещает дама.

— Даночка, я присоединюсь к вам минут через десять.

— Костик, попрощайся с дедушкой и дядей Володей.

Мальчик поднимает руку — точно индеец времён борьбы с белыми поселенцами. Как только они скрываются из вида, мужчины возвращаются к прерванной беседе.

— Дефолт на Украине, пан Садовой, — вопрос ближайшей перспективы.

— Согласен, — кивает «пан», и с досадой добавляет: — Только не на Украине, а в Украине.

— А пошёл ты в…! — собеседник употребляет известное «математическое» слово из трёх букв, с которым используется предлог «на».

… Пан Садовой берёт паузу. Как будто для того, чтобы собеседник расслышал резкость своего заявления. После чего тихо произносит:

— Только после вас!

— Послушай, ты же арабист! И кому как не тебе знать, что в самой арабской на свете книге нет упоминания о верблюдах, — на этот раз Белозерцев подбирает слова с осторожностью. — Просто пророк Мохаммед знал: можно быть настоящим арабом и не сидя на верблюде!

— Допускаю. — После этой ни к чему не обязывающей реплики Садовой устремляет взгляд на верхушки пальм, как будто зрит там нечто интригующее. Спустя некоторое время он поднимается со своего места. И кивнув почти по-военному, удаляется с высоко поднятой головой.

— «Никогда такого не было, и вот опять!» — как говорил незабвенной памяти Виктор Иванович Черномырдин, — несётся ему вдогонку.

А через считанные мгновения Павел Петрович уже сожалеет о своей вспышке.

Что и толковать! Данный лингвистический спор братьев-славян проел ему плешь ещё в бытность работы на Украине, где во всех официальных документах, в СМИ используют предлог «в». Естественно, что с первых дней открытия дипмиссии на «незалежной» наши дипломаты выслушивали замечания сотрудников украинского МИДа по поводу «неправильного» употребления предлога: «Это ранит национальные чувства украинцев». Чтобы не огорчать коллег, россияне с лёгкостью убрали «на» в официальной переписке. Но тут их осадил российский МИД: «Нарушаете правила русского языка!» Пришлось избавляться от «в». И результат — болезненная реакция украинской стороны, которая запросто игнорировала ноты, письма, обращения, если в них значился злополучный «на». Всё разрешил компромисс. Документация, предназначенная для украинских коллег, шла с «в», а материалы, направлявшиеся на родину, имели перед словом «Украина» предлог «на».

«И всё же… Не стоило кипятиться»…

Павел Петрович поднимается и устремляется за другом — просить прощения.

Косметолог Малика нанизывает колпачок на туб с кремом и моет руки. Клиентка отдыхает за ширмой под релаксирующую музыку. Сегодня — последняя процедура. Кроме платы, Малику ожидает щедрый бакшиш. Дама не скупится. На что только не идут белокожие красавицы, чтобы удержать мужчину! А вот Малика не то что удержать, а и привлечь не может. Всё потому, что сирота. А ведь когда-то её семья владела пятидесятью федданами земли. Всё изменила преждевременная смерть родителей. Дядя и тётя (да сохранит их Всевышний и дарует им здоровье) дали ей образование, а вот мужа для племянницы не подыскали. Не единожды во время визитов в их дом дядиных друзей с сыновьями и просто добрых знакомых её сердечко начинало биться сильнее. И напрасно. До следующего: «Господин имярек навестит нас … Будь готова».

В последний раз это был Рифат Хейкал.

Да, вдовец. Да, давно не юноша. Но человек уважаемый. Чем не жених для сироты? Будет и за отца, и за супруга. Только вот о профессии придётся забыть. Потому как на её малой родине о центрах красоты и слыхом не слыхивали. Впрочем, Малика готова пожертвовать работой. Вот только вдовец с того визита — в их дом ни ногой.

Что касается отеля «Парадиз», окружающие мужчины относятся к девушке уважительно, как и принято у мусульман: «женщина — сестра мужчины». А ей уже двадцать пять. В общем, как говорит арабская пословица, «не учи сироту плачу!»

Малика тщательно высушила руки и прислушалась. Из-за ширмы доносится лишь музыка. Клиентка дремлет под неё. Что ж, Малика никуда не спешит. Ведь других посетителей всё равно нет. Значит, уже завтра придётся вооружиться каталогом услуг и двинуть на территорию отеля — рекламировать саму себя. Занятие ей не по душе, но ничего не поделаешь. Коли выпал жребий работающей женщины. И следует признаться, временами он тяготит. Несмотря на то, что у неё своя постель (прежде её приходилось делить с многочисленными кузинами) и свободное время. Да, теперь она может располагать собой. И практиковаться в языке бывших колонизаторов. Но она одинока. И с каждым месяцем острее ощущает это. Вдобавок ко всему, её мучает подозрение, что Рифат Хейкал (да благословит его Аллах и дарует ему здоровье) теперь не сочтёт её достойной невестой: она скомпрометировала себя работой в зоне шайтана. А как иначе расшифровать дядину фразу: «Господин Хейкал не из тех, кто из любви к финику сосёт косточку»?

— Малика!

Девушка, сохраняя величавость поступи, движется на зов.

«Краснота от манипуляций ещё заметна…»

Малика предлагает даме вернуться в косметическое кресло. По тому, с какой готовностью та принимает предложение, всякое священнодействие над лицом — ей в «кейф», как выражаются арабы.

Аккуратными, плавными движениями косметолог наносит маскирующий и подсушивающий порошок. Но внезапно что-то падает и катится прочь.

— О, мой шарик!

— Не волнуйтесь, мадам.

Последний мазок — и лицо сияет здоровой розоватостью. Малика возвращает на место коробочку с порошком и наклоняется. Выпавший из рук клиентки предмет синеет за ножкой кушетки. Что за странными игрушками забавляются европейки! Шарик с острыми выступами. И стоило ли так волноваться? Косметолог встаёт на колени, по-кошачьи выгибает спину (видел бы её в это мгновение господин Хейкал!) и пролезает под кушетку.

Вот тут-то и раздаются шаги в холле. Малика с тем же проворством возвращается в исходное положение и протягивает шарик мадам. Та, благодарно кивнув, зажимает его в кулаке.

Шаги приближаются.

«Новая клиентка?»

Девушка не обманулась в своих надеждах. Хвала Аллаху!

В проёме дверей — особа в хеджабе.

— Ассалам алейкум!

— Алейкум ассалам!

Акцент выдаёт в посетительнице иностранку. Малика вздыхает с облегчением. Обслуживание арабских женщин сопряжено с тем, что все сплошь как одна ждут чуда, а косметолог при всем старании его не гарантирует.

— Киця-кицуня! — окликает поляк свою «сдобную булочку». Жена берёт ручку малыша — повторного папиного издания — и машет ею в ответ.

— Киця-кицуня! — это Марыся, барахтаясь в бассейне, подхватывает неведомый постороннему позывной.

А между тем «киця-кицуня» зависает в воздухе. Спасаясь от неё, Ритины зрачки мечутся и в конце концов упираются в обтянутую синим купальником Марысину попку. Нащупав дно ножками, юная полька распрямляется и поёт:

Детский ротик открывается, артикулируя звуки. Он, как насос, выкачивает воздух из пространства вокруг девушки-аниматора.

Главный менеджер мается от першения в груди. Во время последнего намаза он не удержался от кашля, что для правоверного мусульманина предосудительно. Абдель идёт в кухню и достаёт таблетки. Бабушка Айша, скептически относящаяся к достижениям фармакологии, не одобрила бы внука, но другого выхода нет.

Как известно, даже погружённый в дремоту, кот уловит щелчок дверцы хозяйского холодильника. Так и с Абделем. Ушки на макушке ловят чьё-то присутствие.

Дверь взята на мушку. Взгляд — намётанный, как у бывалого стрелка.

Касание двери ногтем указательного пальца. Вне всякого сомнения, женского. Он никого не ждёт. И не желает никого видеть. И вообще, как говорит бабушка Айша, «женщина без стыда, что пища без соли». Абдель наливает воду из пластиковой бутылки.

Звук повторяется. На этот раз задействованы четыре ноготка — указательного, среднего, безымянного и мизинца. Мужчина крадётся к двери, сохраняя грацию и достоинство пантеры. А вот встаёт, приникнув ухом, по-человечьи. По ту сторону вздыхают. Затем доносится переминание с ноги на ногу и-о хвала Аллаху! — шаги. Незваный гость спускается по лестнице. В несколько прыжков Абдель оказывается в «машрабии». Резные решётки закрывают балкон снаружи, делая его недоступным для любопытных глаз.

…Из дома выходит женщина в хеджабе. Она делает движение шеей, точно намереваясь взглянуть на балкон, но в последнюю секунду раздумывает. Несмотря на полноту, движения гостьи легки, из чего Абдель заключает: молода. Взглядом он проводит её спину до бассейна. Дальше ему мешает здание ресторана. Но и без того ясно: незваная гостья направляется к корпусу, где селят европейцев.

Отдав дань неизбежным в его положении размышлениям, Абдель возвращается в кухню, чтобы принять лекарство. И тут его настигает приступ долго сдерживаемого кашля. А когда последнее надсадное «кхе» смолкает, за дверью слышится смешок. Затем женский голос на чистом русском языке цитирует бабушку Айшу: «Любви и кашля не утаить!»

Утро всегда мучительно. Это отождествление своего «я» с распростёртым на постели телом.

«Киця-кицуня».

Первая картинка врывается в сознание шаровой молнией. Девочка в индиговом купальнике поёт песенку о котёнке.

Вторая картина.

Крепко сбитый, но уже начавший оплывать мужчина — этакий великан на пенсии. Круглое простецкое лицо перечёркивают ржаво-коричневые усы. Когда поляк говорит, они напоминают провода под напряжением. Прежде усов не было. Но слово-паразит, эта ментальная примета, осталась. Отсюда и кличка.

«Мабуть». Узнал ли он тебя?

Из университетских лекций по психологии ты усвоила:

— Киц-киц-кицуня!

«Мабуть» и его семейка потревожили тот эмоциональный ил, который лучше не трогать. Из-за этого в душе взметнулась мутная взвесь.

Ты с усилием поднимаешься и тащишься в ванную — смывать воспоминания.

Яркие вспышки помечают небо пунктирами и, достигнув пика, устремляются вниз. Салют! В тысячах зрачков отражается его сверкающий «шатёр». А в следующее мгновение воздух взрывает крик. Это живые факелы вспыхивают то там, то здесь. Они мечутся по площади, пока не превращаются в обугленные остовы. От них, как под гипнозом, невозможно оторвать глаз.

«Может, это и есть Хеллоуин?»

Новый залп. Сияющий купол «фейерверка» с шипением надвигается на поднятые головы.

«Киношные спецэффекты?»

«Гори, гори, моя звезда!» — несётся из цветомузыкального фонтана.

Она вскакивает на его гранитный барьер.

Где-то рядом по-звериному воет женщина.

Она закрывает глаза и прыгает в воду. Прямо в отражение «фейерверка».

Сколько ни тренируй задержку дыхания, наступает миг, когда судорога, посылаемая из мозга, вернее, его дыхательного центра, заставляет разомкнуть сцепленные губы и зубы.

Она тоже попыталась сделать вдох. Но лёгкие как-будто слиплись. В ушах — мелодичный звон: это вода устремилась во внутренности.

Ничего уже не имело значения. Ничего не имело названия, которое стоило бы произнести.

И всё-таки она вспомнила.

— Иисус! — позвала она, как когда-то учила мать.

Иисус не откликнулся.

Вместо него возник пловец с глянцевым, шоколадным торсом. Не то драйвер — проводник, не то Милко. Знакомая наизусть ладонь (всё-таки Милко!) потянулась к скрюченной в последней схватке кисти. Их пальцы сомкнулись. И он поплыл, увлекая её за собой. Туда, где нет боли. И можно сделать вздох.

Женщина судорожно вдохнула и… проснулась от стука собственного пульса. Ей опять приснился репортаж о кассетных бомбах. Его сделал Милко. «Милосердные ангелы». Так называлась американская операция в Югославии в 1999 году.

Они познакомились в Москве. Две советские Людмилы и болгарин Людмил, которого все называли Милко. Молва приписывала им секс втроём. Враньё! Младшая в троице-Люся, отличалась консервативностью взглядов, присущей девственницам. И всё-таки позволяла снимать себя обнажённой. Людмила Гудкина, единственная девушка из группы фотографов на факультете журналистики, убедила, что у неё «выразительный бюст». Позднее, увидев снимки в иностранном журнале, модель согласилась с этим утверждением. Люся Майко (Люсиль она станет позже) изумлялась непрошибаемому цинизму, с каким будущий фоторепортёр держала себя. И срабатывало же — в том числе и с болгарином Милко! А в него влюбиться — как с горы скатиться, так говаривала Люсина матушка.

Как этот юноша относился к подруге своей возлюбленной, так и осталось загадкой. Если не брать в расчёт, что дал ей прозвище — Люсиль, а перед посещением фестиваля болгарского кино вызвался собственноручно нанести макияж. Вышло карикатурно. Разумеется, на вкус уроженки рабочего посёлка. Люсиль отправилась в ванную — умываться. Это был её второй — после «Серого» — бунт.

Выразительный образ бюста должен был развиваться, а для этого требовалось увеличение либидо модели, поэтому дефлорация Люсиль значилась первым пунктом в планах фотографа. Никто из претендентов с задачей не справился. В общежитии поговаривали, что Милко тоже входил в их число.

…Она откидывает влажные от пота простыни.

Пора появиться солнцу. Её спасение от ночных кошмаров. Через раздвижное панорамное окно женщина выходит встречать небесное светило на террасу, огороженную с двух сторон нишу с плетёными столиком и креслами.

Светло-коричневые горы — в дымке. Дует бриз. Чудится: это трепещут крылья Вселенской гармонии.

Возвращение в номер кладёт конец иллюзии: в голове — привычная мыслемешалка. День обещает хлопоты. Список подарков включает пятнадцать наименований. Но прежде — завтрак. Как хорошо подкреплять силы, отбросив всякие помышления о задании. Оно выполнено! И в последний день она с чистой совестью может посвятить себе.

После смерти матушки от синдрома Альцгеймера Белозерцев фиксирует у себя схожие симптомы и опасается разделить судьбу героев книги «Человек, который принял жену за шляпу» Оливера Сакса.

«Память моя — как дефектная плёнка в советских кинотеатрах: картинка то теряет фокус, то вовсе пропадает».

Не меньшую озабоченность вызывает и «дежавю». Вот и сейчас, стоя у стойки портье и созерцая мочку «Розовой шляпки», он испытывает желание схватить её зубами и потрепать. Как лакомую добычу. Этот кусочек плоти говорит о тайне, что задвинута в дальний угол памяти. И вот теперь… она вылезает в новом одеянии — «дежавю».

«Правда, это и вселяет толику оптимизма: у жертв Альцгеймера — беда иного рода. Как в анекдоте: „А самое приятное — каждый день множество новых знакомств!“».

Павел Петрович оторвался от созерцания ушной раковины «Розовой шляпки» — и наткнулся на руки, обтянутые ажурными перчатками. Они не на все сто справлялись со своей задачей: в поле мужского зрения попал участок кожи выше запястья, ощетинившийся тёмными волосками. Открытие снизило граду влечения — мужчина переключился на анкету для отъезжающих, который заполняла мадам. Она уже проставила галочки в квадратиках вопросника и намеревалась вернуть его портье, но тут у барьера вырос смуглый «мэн» в бордовой сорочке и осипшим голосом попросил «Розовую шляпку» написать отзыв.

— О да!

Благодарная клиентка принялась строчить текст. А Белозерцев ощутил, что это «о да!», напоминающее французское «ой-ля-ля!», вызвало к жизни…

Тягомотину припоминания прерывает портье, развернувший тонко выточенный профиль в направлении Белозерцева, а выслушав просьбу клиента, направляется в глубь помещения. За время его отсутствия зрачки нашего соотечественника, как железные опилки магнитом, вновь притягиваются к мочке мадам «Розовая шляпка». На её бархатной поверхности, будто скальпелем, намечена прорезь. Она соединяет две затянутые прозрачной плёнкой дырочки. Некогда сделанные проколы. Однако полностью отдаться этой волнующей графике мешает протянутый вернувшимся портье ключ.

«Диджейка». Так называет рабочее место Рита. Возле «диджейки» крутится любитель танцев. О, да он сбрил бородку! И зря это сделал. Кожа под растительностью не отличается гладкостью и вообще проблемна. Но что значит это неожиданное изменение внешности человеком не первой молодости? Ответ главный менеджер предпочитает держать при себе. А вообще говоря, он даже готов мириться с тем, что данный господин держит девушку за талию. Но она не только танцует с ним. Она и смеётся над его шутками!

Минуя бассейн, Абдель замечает Ритиного напарника. Пристроив округло-мускулистую ягодицу на край бассейна, Ален флиртует с новой гостьей «Парадиза». Уверенность, с которой держится аниматор, свидетельствует: свою мужскую харизму сознаёт, о производимом впечатлении не заботится. К тому же, аниматору, поднаторевшему в общении с европейками, известно: между женским «да» и «нет» не проденешь даже иголки. С этим согласилась бы и бабушка Айша.

Однако больше всего её внука заботит вчерашний визит. «Любви и кашля не утаишь!» Не слишком ли дерзко? Это от Абделя ничего не утаить. И он не оставляет выбора. Никому…

Абдель Яхья из той категории египтян, для которых марка предприятия не пустой звук. Его забота о процветании «Парадиза» не напоказ. И всё же… Арабский ген, как говорят русские, пальцем не размажешь. Трудясь в команде, Абдель находил способы замыкать на себе все проводочки выгоды. Умело создавая щекотливые моменты, он мало-помалу стал в отеле центральной фигурой и фактически контролировал ситуацию. По крайней мере, так ему представлялось… до пятницы 31 октября.

Итак, главный менеджер двигался по обычному маршруту. Оставив позади площадку с бассейном и «диджейкой», он свернул в в аллею, напоминающую пёстрый туннель. Его стены образовывали бугенвиллии всех возможных цветов, а выложенную плиткой дорожку осыпали лепестки. Здесь любили прогуливаться романтически настроенные гости «Парадиза». Пройдя до конца, мужчина упёрся в высокую стену, которая опоясывала отель. Где-то здесь должен был находиться садовник. Стоя в тени раскидистой акации, он окинул взглядом примыкающий газон. В струйках разбрызгивателей танцевали миниатюрные радуги. Две цапли расхаживали по травке, аккуратно обходя нечто…чёрное.

Это была торчавшая из земли рука. Словно мертвец застыл в приветственном жесте.

Глава 2 Незнакомка в чёрном

Паковать чемодан… Верная своим привычкам, в это занятие она погрузилась загодя. Кожаный чемодан на колёсиках широко зевнул, демонстрируя вместительные возможности. На дне угнездился постельный комплект из египетского хлопка. Ни одна поездка на курорт не обходилась без этого приобретения. Вечернее платье цвета зрелой вишни легло по соседству. За ним последовал красный в белый горошек сарафан. Рядом присоседилось коктейльное платье. Теперь очередь отправить на покой до следующего года маску с трубкой, шапочку из изумрудного латекса и закрытый купальник кораллового цвета.

Тщательно выбранные подарки не поместились в боковом отделении, так что маске с трубкой пришлось потесниться. После некоторого раздумья бутылочки с натуральными маслами — чёрного тмина, жожоба, рукколы и прочих даров египетской земли — были извлечены и отставлены в сторону. Некоторые трудности в укладке доставила розовая шляпка. Некогда приглянувшаяся двум Людмилам в одной из лавок Хургады, она не только положила начало коллекции, но и одарила прозвищем. Соломенный головной убор российского производства венчал тщательно продуманную чемоданную композицию. Хлопковое кепи фирмы «Goorinbrothers» было отложено. Оно предназначалось на завтра.

«Сила настоящего» Экхарта Толле — её нынешняя библия.

«С этим не поспоришь».

Следующий предмет — общая тетрадь в 96 листов с речной излучиной и лодкой на обложке. Исписана с первой до последней страницы.

«Самая ценная часть багажа. Потянет на сумму… не менее шести цифр». — Тетрадку поместили по соседству с Экхартом Толле.

Оглядев номер, женщина замечает на трюмо мускулистую чёрную кошку. Из опасения забыть Бастет в суматохе грядущего отъезда она укладывает выточенную из дерева фигурку поверх заветной тетради. С богиней радости и веселья «Розовая шляпка» не расставалась — не потому, что никто не претендовал на роль их источника в жизни хозяйки, а в память о поездке с Людой Гудкиной в Лондон. Там, на Хэмстед-роуд, перед бывшей табачной фабрикой Каррерарс, и заворожили подруг две статуи чёрных кошек. Вдобавок, они были символами бренда производителя излюбленных Людиных сигарет.

Итак, основной багаж уложен. Остались мелочи: туалетные принадлежности, пижама и тапочки. Ну и фирменный пакет из торгового центра «Plant oils». Его содержимым предполагалось воспользоваться после полудня.

Покончив с багажом, «Розовая шляпка» ощутила настоятельную потребность подкрепить силы. Увенчав голову излюбленным предметом своей коллекции — кепи из искусственной соломки российской фирмы «Каное» — она вышла за пределы номера, где была встречена вопросительными взглядами отдыхающих:

«Что бы значила эта смена головного убора?»

В кафе под навесом мадам… теперь уже «Соломенная шляпка» заказала молочный коктейль, и, сделав рекогносцировку, присела за столик. Отсюда открывался вид на море — такой интенсивной голубизны, точно растворило тонны бирюзы — той самой, что европейцы называли египетской лазурью и считали ценнейшим из сарацинских камней. К тому же её месторасположение оказалось в зоне слышимости занятной беседы.

— Кайф! — произносит господин, чья голова напоминала плохо взошедшее поле.

«Куда подевалась шлем-панама?»

— Между прочим, слово заимствовано из арабского через турецкое «keyf», — отмечает его сосед. «О, да он сбрил бороду!»

— Полагаю, означает то же самое, что «кайф»?

— Это время приятного безделья. Согласно Корана, праведники постоянно находятся в кейфе. Кстати, тексты Корана можно расшифровать посредством русского языка, — в голосе бритого («Своей пышной шевелюрой он напоминает Ивана Тургенева».) звучит нескрываемая гордость.

— Давай факты! — заявляет его визави, с джентльменской неспешностью совершая церемониал набивания курительной трубки, («О да, этот извечный знак достоинства и достатка!»)

— Во второй суре пророк Мухаммед словами Аллаха утверждает: «Бог снисходит до комара, которого приводит в качестве примера, а также чего-то выше комара».

Курильщик приставил горящую спичку к табачной чашечке, после чего осведомился:

— А что затемняет смысл?

Пых-пых. Сладковато-тугой аромат табака достигает обоняния соседки.

— Четырнадцать веков знатоки Корана ломают головы: что такое «выше». На этот счёт имеются разные идеи.

Курильщик взглянул в лицо собеседнику поверх дымящейся трубки.

— Ты согласен с ними?

— Логики не достаёт.

Улыбка блаженства расплылась по лицу мужчины с трубкой. Видимо, от теплоты живого огня в пальцах.

— У тебя есть собственная версия?

— Я согласен со своим российским коллегой — Николаем Вашкевичем. Прочтём арабское «фаук» («выше») по — русски, — украинец будто читает лекцию, — у нас получится «паук». А его мы уже встречали в суре 29. В ней говорится, что язычники, поклоняясь идолам, уподобляются пауку. Как известно, он строит свой дом из паутины. Но не вечно его жилище!

— Изящная комбинация! Пых-пых! — над головами собеседников поднялись дымные завитки.

— Метод Вашкевича прост: неясные русские слова читать по-арабски.

— И наоборот?

Седые «тургеневские» пряди согласно колыхнулись в ответ.

«Занятно. Можно использовать… О да!» — с этой мыслью дама в соломенной шляпке покидает бар.

В подмышках — будто забили горячие гейзеры, отчего в проймах сорочки — тёмные полукружья.

Он поднимает голову. И встречается с непроницаемым взглядом уроженки Британских островов. Старушка восседает на балконе. На ней кимоно с цаплями — более длинноногими, чем те, что разгуливают по лужайке.

Абдель топчется на месте: не имеющий привычки носить с собой барсетку, он оказывается в затруднении. «Чёрную руку» приходится смять в кулак. А колышек, на который она нанизана, бросить за крону акации. Акт, достойный порицания, что и демонстрирует одна из птиц, взмахнув крыльями и лишив главного менеджера своего общества. Высокомерно поведя головой, её подруга статуей застывает на ногах-тростинках.

Абдель устремляется к административному корпусу. А его спину буравят глазки британской туристки.

Оказавшись в служебной квартире, он разжимает кулак. Перчатка умещается на ладони. Женская! С правой руки. Но главное: большой палец загнут и пришит к ладони чёрной ниткой. Он срезает её — освобождённый палец распрямляется. Абдель идёт в спальню и открывает выдвижной ящик комода. Туда и отправляется находка. К остальным женским перчаткам. Как с правой, так и с левой руки.

Ящик задвигается, а створки платяного шкафа распахиваются. Выбрав из шеренги сорочек кремовую, он извлекает её из заточения.

Он чистит зубы и полощет горло. Чтобы избавиться от досадного привкуса дня.

Через пятнадцать минут он выйдет из квартиры — свежий и благоухающий. Чтобы двинуться навстречу новым потрясениям.

Покрытая гусиной кожей Марыся вылезает из бассейна и бежит к матери. На песочного цвета плитках — мокрые следы. Польская мадонна оборачивает вокруг дочкиного тельца с россыпью капелек-бриллиантов полотенце, с которого обречённо улыбается Русалочка.

Влажные следы Марысиных ножек мало-помалу исчезают под горячими прикосновениями солнца. А Люсиль приходят на ум другие следы. О них поведал её болгарин.

Курорт «Златни пясъци». Чтобы развлечь сестрёнку, Милко изготавливает следы ангела. Ставит одну ногу на влажный песок, вторую, как цапля, поджимает, после чего отпрыгивает в сторону. Небольшая маскировка — и вот он — загадочный одинокий отпечаток. Сестрёнка верит в его ангельское происхождение.

Интересно, постигло ли её разочарование? В будущем?

Если б обитателей «Парадиза» спросили, в какой день она предстала их взглядам, большинство сошлось бы во мнении: накануне дня всех святых. Но точное время припомнила бы лишь супруга Белозерцева. Это была минута, когда египетское солнце нацелилось нырнуть за горы, напоминающие театральный задник для постановки «Тысяча и одна ночь».

В отличие от буркини, купального костюма для мусульманок, никаб— явление для курортного анклава не типичное. Потому как всякого правоверного мусульманина, приобретающего тур, информируют о наличии объектов, недостойных лицезрения. И в первую очередь — полуодетых женщин и мужчин. Так что остерегаясь соблазнов, мусульманин строгих правил либо откажется от путешествия, либо оставит супругу дома, дабы не подвергать её глаза риску. Появление закутанной с ног до головы фигуры с прорезью для глаз не осталось незамеченным как для персонала, так и для постояльцев. Первых интересовало, откуда она взялась. Последних — как дама будет управляться с едой. На первый вопрос ответ был получен незамедлительно: женщина выпростала из-под хламиды руку с тонким запястьем, на котором алел фирменный браслет «Парадиза». А второй так и остался без ответа: женщина в ресторане не показывалась.

Что касается «пенсов», то они выдвинули версию: женщина в чёрном — что-то типа затравки для грядущего Хэллоуина. Кроме того, друзья обсудили вопрос: есть ли в Коране прямое указание на никаб или это более поздняя трансформация женского головного покрывала, продиктованная скорее климатическими (укрытие от пыльных бурь), нежели этическими требованиями. А под занавес Белозерцева и вовсе понесло: дескать, греки обходились без штанов, а потому считали всех, кто их носил, варварами, в том числе и скифов. Не повторяется ли история с паранджой, никабом и хеджабом?

Пока друзья дискутировали, женщина в никабе созерцала водную гладь сквозь тёмные очки, которые внесли в её облик ещё больше инаковости и даже инопланетности. Судя по осторожной поступи, была она немолода и уже тяготилась выходящей из повиновения плотью. Такой вывод сделала Дания Рафаэлевна. Появление фигуры, напоминающей гигантскую галку, не смутило, а тем паче не встревожило женщину, целый год прожившую с мужем в Тунисе. Это же не паранджа. А всего лишь «никаб» — головной убор, закрывающий лицо, но с прорезью для глаз. К слову, наряд не лишён эротичности.

Поразмыслив, Дания пришла к выводу: загадочная женщина — из арабского семейства, главу которого они с супругом нарекли Хаджи Насреддином: вокруг седовласого араба не умолкал смех. «Тётушка», скорее всего незамужняя, до сего момента не решалась покинуть номер, но поддавшись уговорам, («Кяфиры» не так страшны, как может показаться с первого взгляда), вышла в свет.

Итак, солнце стремительно, как по горке, скатывается по небосклону, когда Белозерцевы покидают берег. Они идут в номер, оставляя позади чудесный, ещё не омрачённый бедой день. Женщина в никабе восседает на лежаке, высоко подняв его спинку.

«Как на троне!» — приходит на ум нашим соотечественникам.

Главный менеджер без устали сновал по «Парадизу» и успевал всё. Помочь официантам с грязной посудой во время наплыва людей в ресторане, освободить пожилую британскую пару из заточения на балконе, когда они не смогли открыть заклинившую дверь, переселить арабское семейство в номер с видом на море из прежнего с видом на бассейн. И при этом сканировать пространство в поисках женщины, ловко проникшей в его квартиру накануне. Абдель Яхья принял решение: как бы ни складывалась ситуация с посетительницей, его намерение заниматься русским языком с Ритой остаётся в силе.

…Девичий вскрик вторгается в размеренный гул площадки перед баром. Это Ален в шутку ущипнул юную особу, и она с показной сердитостью обрушивает на него нелестные слова.

— Да-а-а? — наигранно-изумлённо реагирует аниматор, вкладывая в вопрос столько арабского акцента, сколько может вложить. Затем он перехватывает твёрдый, как базальт, взгляд главного менеджера и отводит глаза…

Абдель движется к бассейну с подогревом, где поляк не оставляет попыток научить дочку плавать. Европейские отцы уделяют много времени своим девочкам, чего не скажешь о самом Абделе. У него две дочки, и всякий раз приезжая на побывку, он одаривает их сладостями и игрушками, но чтобы вот так с ними возиться… Чего нет— того нет. Вот когда родится сын… Рита говорит, что арабское «сынм» напоминает русское. И вообще в двух языках много общих корней. Так вот когда у него родится «сынм»… Они назовут его Закария. И он будет похож на отца, как вода на…воду. Вот тогда… Тогда среди родичей и друзей Абдель будет зваться Абу Закария — как отец своего сына Закарии. Он будет отвечать за каждый шаг мальчика, а сыновняя жизнь станет предметом отцовской гордости.

Абдель молил Аллаха о наследнике. И Аллах внял Абделю. Супруга забеременела и по всем признакам носила под сердцем мальчика. Далеко не красавица, вывезенная им из провинции Асьют, что в трёхстах километров южнее столицы, она соответствовала главному критерию жены: добавляла сахар во всё, что говорила мужу, и убирала соль из мужских речей, адресованных ей.

Тем не менее здесь, в «Парадизе», он мечтает не о кротких, как у верблюдицы, глазах супруги. В его фантазиях — отполированные, как морские камешки, Ритины ноги. При виде их сердце тает, подобно шоколаду в пустыне Сахара. Не чуждому романтики, Абделю приходят на ум строки арабского классика Абу Нуваса:

Абдель бросает взгляд на барахтавшуюся в воде Марысю и намеревается уже двинуться дальше, когда рядом вырастает тень.

— Ассалам-алейкум!

— Голос низкий, с хрипотцой. Но не лишён приятности.

Абдель, сохраняя невозмутимость, поворачивается. Перед ним — очаровательная толстушка в зелёном хеджабе. «Любви и кашля не утаишь!»

Он всё рассчитал поминутно. Главное, никаких свидетелей. У напарницы — выходной. По-настоящему, его беспокоил только «хозяин», как называют в отеле главного менеджера. В последние дни он рыщет по отелю и что-то вынюхивает.

Подобного случая Ален ждал давно. Его терпение — сродни снайперовскому. И вот теперь оно будет вознаграждено. Глупо пренебрегать шансом. Ален и не собирается. После вручения приза за лучший костюм Хеллоуина вряд ли кого из дам потянет двигать телесами на танцполе, а джентльмены и вовсе предпочтут пиво. Впрочем, среди постояльцев один страстный танцор всё-таки имеется. Но этим вечером он, лишившись партнёрши, испарился. А это значит, что, если дискотека закончится раньше, протестовать во всеуслышание никто не станет.

Следует быстро, как шутят русские туристы, «цугер, цугер», вернуть в диджейку реквизит. С учётом того, что он состоит из парочки тыквенных рож с горящими внутри свечками и баннером с надписью «Happy Halloween!», это займёт немного времени. Остаётся детский клуб. Но из-за Ритиного выходного, он не будет функционировать в обычном режиме.

Итак, следует принять душ. Побрился он утром. А дальше…завершающий аккорд — парфюм. Ему Ален придаёт большое значение. Основа — пачули, всеми признанный афродизиак с терпкими, горьковатыми нотами. Плюс стойкий мускус. И как обойтись без нероли? Облако ароматов накроет женщину и…

Ален ощущает некоторую неловкость в районе правого бедра. Он шарит в кармане шорт. Вау! Ритины часики. Она сняла их перед занятиями аэробикой. А это значит, что это не настоящий Ролекс. Не линия «oyster» — точно. Получается, напарница только сейчас узнала о подделке. А потому подстраховалась, отдав часики на хранение. И не забрала. Теперь есть возможность разглядеть вещь. Говорят, что подделки Ролекса настолько искусны, что без вскрытия корпуса не обойтись…

— Ален!

Аниматор оборачивается, на ходу натягивая маску внимания и опуская часики в прежнее убежище.

— Ален, — указательный палец «хозяина» приходится на закругление грудной клетки аниматора, — напоминаю: личные контакты — вне работы.

Ален хотел было издать бравый клич американского вояки «Yes, ser!», сведя каблуки и отдав честь по всей форме. Но поразмыслив, решил, что не время демонстрировать знание голливудской продукции. И вообще Америка сейчас не в чести, а потому стоит обойтись своим, арабским. Ален задрал ладонь, отдавая воображаемую честь, и… выдал вариант, который профессор Садовой перевёл бы на русскую фонетику примерно так:

— С-с-лус-с-с-сь, бос-с-с!

Абдель, пряча усмешку, тычет подчинённого в пупок — крохотное яичко, примостившееся в чёрной поросли живота. Аниматор, поменявший мусульманское Ахмед на европейское Ален, привёл его в раздражение. Острый глаз менеджера углядел-таки Ритины часики. Однако ему хватает выдержки не акцентировать на этом внимание. Тем не менее осадок от встречи остаётся. В этом крепыше с кривоватыми ногами и маслянистыми зрачками есть нечто, что могут уловить только женщины. На любом расстоянии. При любой видимости. Даже во время пыльной бури.

«Экий у тебя нюх, хозяин, — провожает босса взглядом Ален. — Но и ты не без греха…»

И улыбка Ритиного коллеги превращается в волчий оскал, который он благоразумно обращает на поросшие чёрными щёточками пальцы собственных ног.

Глава 3 Немой крик

— Ты полагаешь, это серьёзно?

— Правая рука с загнутым большим пальцем — приветственный жест запрещённых в Египте «Братьев-мусульман».

— Или чья-то шутка. В духе этой пятницы… Хэ-хэ… Хунвэйбин…

— Хэллоуин, — поправляет профессор и оставляет эту версию без внимания. Появление «чёрных рук» фиксировалось и до дня всех святых. К тому же вероятность того, что аниматоры станут обыгрывать будоражившую египетское общество тему «Братьев-мусульман», ничтожна мала. Даже если Рита, не сведущая в хитросплетениях политики, попала впросак, то Ален не имел права на политическое невежество — одним фактом рождения на Ближнем Востоке.

А вездесущий менеджер явно нервничает. Но обращался ли он в полицию? Впрочем, это дело скорее в ведении спецслужб.

— А если они проникли на территорию отеля? — Павел Петрович первым нарушает молчание.

— Каким образом?

— Сделать это не так уж сложно. Это я тебе как бывший помощник посла по вопросам безопасности…

Павел Петрович снимает шлем-панаму и задумчиво касается макушки. Он начал терять волосы в Афганистане: появилась плешь, напоминающая тонзуру католического священника. Захват ею площади продолжился и по возвращении домой. С той поры и взялась привычка время от времени проводить ладонью по черепу, будто убеждаясь, что ничего не изменилось.

— Не стоит игнорировать и другое, — он снова заговаривает первым, — открытая ладонь со сложенным большим пальцем — символ одной из националистических организаций на твоей родине.

Он намеренно избегает словосочетания «на Украине».

— Если ты имеешь в виду «Свободу», то у них загнут мизинец! — Садовой медлит, раздумывая, и добавляет: — К тому же, я единственный украинец в отеле.

— А ты не находишь, что образ галичанского «дiда», ненавидящего «москалiв» и поливающего машинным маслом кусты, под которым схоронен бандеровский пулемёт, трансформировался в…

И мужчины пускаются в дебаты, вновь подвергая свою дружбу опасности.

Она смыкает веки. Под ними вспыхивает экран, на котором кружится яркая юбка. Исполнитель «Тануры» неизменно погружал её в транс.

Как это похоже на танец странствующих философов-дервишей! Что толковали о них два друга в баре? По уверениям того, кто напоминает Тургенева, в суфизме получило хождение мнение: Бог — един. И всё вокруг — Бог!

Но поразмыслить над этим ей мешает бабушкино веретено. Это в него превратилась вращающаяся трапеция юбки танцовщика. Выточенное из дерева. Оттянутое к верхнему заострённому концу. Старинное веретено набирает обороты. И на глазах трансформируется в Млечный путь. Его «разлитое молоко» принимает форму балетной пачки. И начинается бесконечное фуэте. От него ломит в надбровных дугах.

Женщина открывает глаза. Сон бежит от неё. И вот досада: верное средство от тягостных дум упаковано в чемодан. К счастью, цитаты из работ гуру русская последовательница Экхарта Толле знает наизусть.

Через шторы просачивается мертвенно-серебристое сияние и обволакивает коконом вневременного потустороннего свойства.

Однако иррациональная тревога вновь берёт верх. Люсиль откидывает одеяло и идёт к раздвижному, во всю стену окну.

Луна! Вот кто лишил её сна. «Однажды в голубую луну». Так говорят британцы, подразумевая нечто редкое. Она с Людой оказалась в Лондоне как раз в такой астрономический период, когда луна явилась не по расписанию.

Снаружи слышен гогот. Правит свой бал хэллоуиновская нечисть? Дождавшись, когда ряженые удалятся прочь, она приоткрывает окно. Волна запахов, настоянных на безымянных цветах и травах, накрывает её. Повинуясь ей, она бесшумной тенью выскальзывает на террасу. Плетёные стол и кресла затаились здесь в ожидании. Ветерок принёс обрывок восточной мелодии: нет, не аккомпанемент для «Тануры». Звук был металлический. Его извлекал кришнаит.

И женщина не может усидеть в кресле.

Двигаясь без всякой цели, она старалась избегать людных мест. Но уклониться от встреч не удалось. В первый раз в аллее бугенвиллей промелькнул девчачий силуэт. А следом двинулась тень покрупнее. Подросток с синдромом Дауна. Она хотела было окликнуть мальчика. Что он делает здесь так поздно? Но потом раздумала. Если этим вечером особенному ребёнку позволено быть самостоятельным, так тому и быть. Её внимание привлекает безымянный цветок. Теперь будет благоухать между страничек записной книжки в компании бугенвиллии.

Она обводит глазами обступившие деревья, как будто вбирая их глазами. Чтобы увезти с собой в Москву?

Тогда и раздаётся тот высокий, выбивающийся из умиротворения звук. Она озирается, чтобы установить его источник. То, что оказывается в поле зрения, смущает… Ибо явно выходит за рамки развлекательной программы. Она непроизвольно подаётся вперёд. А потом, чтобы положить конец вопиющей безвкусице организаторов, делает несколько шагов. Сорванный цветок скользит между пальцами и… возвращается на родную почву.

Голубая луна на глазах рассыпается грудой осколков. Она силится подать голос — протестуя. Связки не слушаются. Такое случалось… В кошмарах. Но судя по всему это явь. И с нею надо что-то делать.

Костя с рождения отличался сонливостью. А на исходе того вечера и вовсе валился с ног. У мальчика хватило сил лишь на то, чтобы извлечь из рюкзачка фотоаппарат. Освобождать его от специального чехла он предоставил деду, а сам прилёг на кровать. Прямо в одежде. «Сон и мечта — брат и сестра!» — пришло на ум Павлу Петровичу. Арабская пословица, которую любит повторять украинский друг перед тем как отправляться спать.

Хотя в номере было тепло, Белозерцев укрыл внука покрывалом — бессознательное стремление обезопасить мальчика хотя бы таким образом. Миновало больше десяти лет со дня появления Кости на свет, а его дед всё ещё носил внутри ощущение враждебности окружающей среды к особенному ребёнку. Мир и покой нисходили лишь в часы Костиного сна. Как будто отбытие в страну Морфея гарантировало охрану.

Присев в ногах спящего, дед принялся рассматривать его последние фотоработы. Первый снимок оказался удачным. Каким-то образом автору удалось запечатлеть Лейлу перед выходом на сцену. Танцовщица стояла у павильона аниматоров, опершись об ограду и застыв, как обступавшие «Парадиз» горы. Исполнительница несколько выбивалась из арабского стандарта, а он гласил: если бы женщина хотела подняться с ложа, то её зад говорил бы: «Посиди ещё немного». Впрочем, Лейла не исполняет танец живота. Она единственная исполнительница «Тануры». Так представил её Ален.

Затем следовала серия фотографий, на которых автор старался удержать колдовство самого танца. Последняя попытка увенчалась успехом: исполнительница баюкает в руках свёрток, символизирующий ребёнка. Этот эпизод Павел Петрович счёл самым волнующим, особенно, когда танцовщица бросает его в сторону. Не подобным ли образом поступает и Творец, отправляя нас в этот мир?

Правда, размытость снимка мешала передаче транса, в который вводит зрителей танец.

На смену «Тануре» шли снимки исполнителей фаер-шоу в костюмах скелетов — дань Хэллоуину. Фотки оказались не столь удачными. Далее портреты любимой модели — польской девочки. На день всех святых она надела блестящее платье, напоминающее рыбью чешую и прибавляющее ей пару-тройку лет. Длинными распущенными волосами она походила на русалочку, обретшую ножки и вышедшую на берег. Марыся и вправду едва ковыляла, ибо, как успел заметить Белозерцев, вернулась с экскурсии со стёртой пяткой.

Когда внук успел нащёлкать «русалочку» в таком количестве? Польщённая вниманием, девочка растеряла естественность, кое-где принимая постановочные позы. В голове заворочались мысли. Что известно ему о Костиной «альтернативной одарённости», как деликатно выражаются на Западе о самом распространённом генетическом сбое? Как половое созревание сказывается на душевном состоянии «солнечных детей»? Должен ли он просвещать Костика в отношении секса? По словам Садового, о половом созревании арабы говорят так: «Мальчик достиг греха». Может, и его мальчик…

Он повернулся к внука. Костины глаза плотно закрыты, как будто сон требовал от него пристального внимания.

Белозерцев смотрит на табло электронных часов. Половина десятого. Чтобы отвлечься от дурных мыслей, снова берётся за фотоаппарат.

Бирюзовая гладь бассейна. В верхнем правом углу высвечена окружность. Брак? Отдельные мистически настроенные личности утверждают: подобные шары — энергетические субстанции, невидимые человеческому глазу и проявляемые с помощью оптики. Здесь похоже на шаровую молнию, которую он видел во дворе, когда гулял с трёхлетним Костиком. Это был обычный ясный день. Дедушка и внук двигались между торцами девятиэтажек. Костя, отцепив руку Павла Петровича, устремился вперёд, когда боковое зрение зафиксировало надвигающееся со стороны, потрескивающее маленькое солнце. Оно пролетело над детской головой и исчезло, врезавшись в стену и не оставив следа.

Под правой лопаткой защекотало. Скоро это превратится в зуд — своеобразный сигнал тревоги.

К чему фотографу этот бассейн, если в нём отсутствует купальщица — русалочка? Может, она сфоткана дальше? Какой отвратительный новояз это словцо — «фоткать»!

Белозерцев жмёт на кнопку — слишком миниатюрную для его пальца. Стоп! Последний снимок. Опять бассейн.

Павел Петрович откладывает фотоаппарат и выходит на балкон. Снизу слышатся голоса. Их перекличку дополняет тарахтенье чемоданных колёсиков.

«Новый заезд, а значит, снова взгляды, задерживаемые на внуке долее принятого».

О том, что имеются проблемы, мать поставили в известность, когда Костик ещё совершал своё первое плаванье — в околоплодных водах. Медики предложили радикальное решение. Белозерцев встал на их сторону, но женщины заупрямились. Впервые за их совместную жизнь Дания, взяв в союзницы дочь, пошла мужу поперёк. Косте позволили родиться. Теперь, когда он достиг подросткового возраста, дед временами ощущал себя несостоявшимся палачом и делал всё, чтобы загладить вину — хотя бы в глазах жены и дочери.

Вернувшись в спальню, он взял фотоаппарат, чтобы уложить в чехол. Эту технику купили в надежде, что мальчик обретёт самостоятельность в общении с социумом. В пухлых, неловких ладонях с непроизвольно загибающимися мизинцами подарок прошёл череду испытаний. Особенно тяжко дались ему падения.

Повертев в руках многострадальную технику, Павел Петрович почувствовал: зуд под лопаткой усилился. С наслаждением потерев её карандашом для подводки глаз, оставленным супругой у зеркала, Павел Петрович подумал: если пробудилась застарелая аллергия, что-то пробудило подсознание. Но что?

Вот юная полька растягивает в улыбке очаровательные завитушки рта. Здесь напрягла переносицу, подтягиваясь на бортик бассейна.

На предпоследнем снимке, в верхнем правом углу, по-прежнему белел шар. Неужели эта округлость, напоминающая выеденное хлоркой пятно, и является источником..?

А если причина невротического зуда кроется в этой необычной полоске на воде?

Увы, дальнозоркость не позволяет идентифицировать её. А вновь задавать труд суставам, идя за очками в спальню, совсем не…

И с размахом, грозившим вывихом челюсти, он зевнул и прикорнул тут же, на кровати внука.

… Сон Штирлица. Так называется короткое, освежающее забытье, которое практиковал ещё в бытность службы.

Спустя пятнадцать минут обнаружив себя рядом с посапывающим Костиком, «бабай», как иногда в шутку именовала его жена, постарался привести мысли в порядок. Однако вместе с ними пробудился и зуд, настолько свербящий, что захотелось почесаться о стену, унизанную шипами. Вместо этого он резко встал с постели, на что недовольно заскрежетали оба коленных сустава. Не обращая на них внимание, он прошёл во вторую спальню. Очки для чтения лежали на тумбочке. Водрузив их на переносицу, Павел Петрович вперил взгляд в экран фотоаппарата. Сомнений не оставалось: в бассейне — посторонний предмет. Стало быть, он и привлёк внимание начинающего фотоохотника. Но что это?

Дотошный дедушка включил в сеть ноутбук, паритет в пользовании которым был установлен с супругой. Увеличенная фотография давала вполне определённый ответ: вода — окрашена в алый цвет.

Донёсшееся бормотание заставило его оторваться от монитора — глазные яблоки внука под причудливо вырезанными веками пришли в хаотичное движение.

Парашют раскрылся!

Главное, не перестараться. Дама может оказаться с правилами. Это усложнённый вариант, но именно он и сулит хороший навар.

В чём — в чём, а в прыгании с парашютом на тугой женский кошелёк, Ален преуспел. Одна из его жертв, не обделённая воображением, сравнила его зрачки с чёрными космическими дырами. Нынешняя дама едва пригубила коктейль. Не пришёлся по вкусу? Или сдержанное отношение к алкоголю?

— Вы работаете здесь?

— Да, у меня бизнес, — Ален игриво качает головой на манер игрушечной собачки на заднем сиденье авто.

«Такыйа»-исламская доктрина обмана-позволяет вводить в заблуждение неверных. Так его, ещё мальчугана, убедил старший брат матери.

— Я тоже предприниматель. Думаю, нам будет о чём поговорить, — прощебетала новая знакомая.

Знаки расположения в женских интонациях прочитаны с ходу. Но не расслабляться!

Следующие пятнадцать минут ушли на то, чтобы запустить на полную мощность арсенал обольщения. Среди них — стандартные, свойственные мужчинам, независимо от места рождения, и те, что отличает знойный Восток. А первейшее среди них — преувеличение.

Брючина его фирменных слаксов, обтягивающей мускулистую икру, касается горячей женской голени.

«Йок! Приземление состоялось!»

А ведь ещё час назад он посчитал, что прыжок будет затяжным. Он даже покорился неизбежности провести вечер в обществе самого себя: новая знакомая безбожно запаздывала. Правда, когда заявилась, то рассыпалась в извинениях: дескать, встретила земляков, да и программа в отеле была интересная.

— Танец живота?

— Представление фаерщиков. Обожаю огонь…

— Да ты и сама как пламя, — вовремя нашёлся Ален. — Обжигаешь…

Она подняла бровки. Ещё что-то сделала с губками — он не мог определить — что, но мина вышла выразительная.

— Ты красивая…

Чувственно обведённые помадой губы сдвинулись в улыбке, а глаза спрашивали: «Ну и что дальше?»

Ален слегка, как бы ненароком, коснулся её запястья. И тут же зафиксировал лёгкое подёргиванье верхней губы. Момент исключительной важности.

— Пойдёмте танцевать! — предложила женщина. — Обожаю музыку. Она вливается прямо в кровь. Внутривенно.

Ален не понял последнего слова. Но с готовностью откликнулся на призыв. Белокурые локоны, повторяющие каждое движение тела, свидетельствовали в его пользу.

А спустя двадцать минут он уже проводит языком по металло-керамической дуге дамы, но не нащупывает ни одной межзубной щели.

И тут оживает мобильник. По правилам, сотрудники «Парадиза» находятся на связи круглосуточно. По сигналу аниматор догадывается, от кого звонок, и внутренне съёживается, как известная часть мужского тела после холодного душа.

«Чтоб тебе слюной захлебнуться!»

В грудной клетке арабиста распускается алый кристаллический цветок, и его заострённо-ребристые лепестки ранят нежную изнанку рёбер.

В таких случаях важен превентивный удар. Например, поливка раствором иронии, смешанной с сарказмом. Но в этом методе умерщвления эроса Садовой ни разу не преуспел, ибо приступал к нему запоздало, когда «кристаллизация» завершалась.

За окном раздаётся голос муэдзина, призывавший правоверных к молитве.

Почему при этих звуках душа откликается тёплой волной узнавания, а не отторгает как чуждое уху? А что собственно говоря, он излагал накануне своему постоянному слушателю? — Мозг работает как компьютер на особых системных языках. Ими являются два — арабский и русский. Несмотря на то, что ноополе (аналог современного Интернета) и человеческое подсознание заблокированы, некоторые люди имеют доступ в это святое святых…

Получается, он — из их числа? Иначе почему так тянет туда — откуда звучит голос муэдзина.

Дабы остудить покрывшиеся испариной виски, Садовой выходит на прогулку.

С последним закатным лучом возникает ощущение: море набирает силу, словно ночь — его природный союзник. В этот миг на берегу с шорохом осыпаются песчаные замки. Воспоминания, точно лучи прожектора, проникают в хранилища памяти. Они выхватывают из темноты давние сцены — яркие, как иллюстрации в детской книжке.

Первая поездка за границу. Стажировка в Каире.

Экскурсия в Цитадель, где находится колодец библейского Иосифа. Со стены крепости виден Каир — старый и новый. Далее атласная лента Нила. Где-то там в сладостной дремоте зреют апельсины — изысканный, вожделенный десерт советского детства. А вот расчертившие небо пирамиды. И над всем — пыльный золотистый воздух. Его прорезает требовательный голос муэдзина. И на студента элитарного вуза веет чуждой, но такой таинственно-прекрасной жизнью!

Профессор очнулся от грёз. Ибо случилось невиданное: пошёл дождь. Он спрятался под кроной египетской акации.

…В корпусе напротив отворилась дверь. Показалась фигура в маске: открытый в немом вопле рот. Как на картине Мунка «Крик».

Человек замер, словно высеченный из камня. Затем перешагнул порог и повернул к лобби.

Послышался щелчок — дверь отворилась. На пороге нарисовалась мама Марыси. Она догнала «Вопящего» и попыталась всучить не то свитер, не то кардиган. Но маска отрицательно покачав головой, промычала:

— Мокр…

Оброненная фонема и осталась бы достоянием артикулировавших её губ, если бы… не воздух особой прозрачности. Он и донёс обрывок до ушей невольного соглядатая:

— Мокр… бои… дожж…

Белозерцев забросил за спину торбу, с которой жена ездила к родителям в деревню.

«Человек с ношей не выглядит как субъект, бесцельно шляющийся по территории отеля».

По его прикидкам, Костин резервуарчик с «пи-пи» наполнится не ранее полуночи, так что в распоряжении имеется пара часов.

Он пристроил телефонный аппарат в кармашек торбы, перед этом уточнив время. Было 22 часа 10 минут.

Он избрал малолюдный маршрут. Правда, пришлось дать кругаля. Расчёт оправдался: только белый прожектор луны следовал по пятам. Пустовала и единственная на территории «Парадиза» уединённая скамейка. Предусмотрительные специалисты по гостиничному бизнесу, дабы избавить туристов от соблазнов, не рекомендуют ставить подобные объекты в укромных местах. Но эта скамья установлена на колёсики, и при возвратно-поступательном движении нашедшего на ней приют сидалища издаёт душераздирающий металлический звук. Видимо, это и должно обезопасить её от предосудительного использования.

Павел Петрович опустился на сиденье — колёса нехотя сдвинулись. Он прикидывал, сколько оставалось до бассейна, когда в луче небесного прожектора увидел: что-то белеет на выстланном гравием пятачке. Он потянулся к нему — невольно, как ребёнок к оброненной кем-то игрушке. Это был шлёпанец. А если быть точным, сабо. И несомненно, он принадлежал Дание Рафаэлевне Белозерцевой. Она примеряла их на рынке минувшим летом как раз в обществе супруга. Обувь — с широким массивным мыском и на один размер больше. Увы, летом из-за обильного питья стопы супруги отекали.

«Если память не подводит в очередной раз, Дания покинула отель в этой обуви».

Находка приводит Павла Петровича в болезненное, приправленное дурным предчувствием состояние. Сказывается и полнолуние. Да, он шёл навстречу желанию подружек устроить девичник, но всякий раз ощущал себя не в своей тарелке, тем более что Танюшка следовала арабской традиции: «Тот, кто зовёт на ужин, должен позаботиться и о ночлеге».

Да, тяжко далась ему отлучка жены. Видимо, этим и объясняется тот факт, что подобрав забытое (Когда? При каких обстоятельствах?) сабо, супруг пристроил его не в сумке-торбе, а на собственной груди. Через несколько метров он наткнулся на второе сабо.

Он хотел было повернуть назад. Однако мысль о том, что цель прогулки так и не достигнута, принудила вернуться на прежний маршрут и двинуться к бассейну. Его поверхность отсвечивала в мертвенно-зыбком небесном излучении. Он оглядел её и обнаружил то, что обескуражило на снимке. Алая полоса на бортике и внутренней стенке бассейна. Кровь? Белозерцев перестал дышать, но заставил себя подойти поближе. Женский шарф. Кажется, палантин называется. Супруга конструирует из них модные головные уборы.

Павел Петрович сделал шаг вдоль бортика.

Луна отражается в воде, воскрешая детские страхи. На ней, как при старом способе проявки фотографии, вырисовываются глубоко запавшие глазницы, скорбно сжатые, изъеденные страданиями губы… Такие были у старухи, разбитой параличом и лежавшей в пустой квартире. Пока не хватились соседи…

Он вглядывается в лунное отражение. И в следующую секунду сознание взрывается догадка: перед ним светлыми бликами переливается лицо. Той самой соседской старушки. Казалось, мозг вот-вот разнесёт вдребезги черепную коробку. Но не от испуга. Скорее от возбуждения.

И здесь — хвала Спасителю! — слуха коснулся женский голос. белозерцев вышел из ступора. А сопрано меж тем напевало:

«Дорогая мамина девочка! Час колыбельной пришёл».

Пела итальянка, прибывшая на днях с мужем и двумя детьми. Да, та самая, чей старший сын напомнил Садовому покойного полковника Каддафи. В юности.

… Он не решился окликнуть сеньору.

Шаги удалялись. А с ними и песня.

Вопреки тому, что Павел Петрович не понимал слов, энергичные наступательные звуки закружились хороводом и увлекли за собой.

«Спи, моя малышка! Какая луна около тебя!»

Он двинулся за мелодией, как ребёнок за дудочкой сказочного крысолова. А итальянская «мадре» продолжала напевать. Сочный тембр заглушал шуршание колёс детской коляски. А потом всё смолкло. Наступившая тишина напомнила об одиночестве той, которую он оставил под водой и от которой пытался улизнуть. Его посетила безрассудная надежда, что утопленница исчезнет сама собой. А может, это уже произошло? И он двинулся обратно. Чтобы удостовериться…

Он медленно приближался к светящемуся голубизной прямоугольнику. Ничего не видать. Может, лицо под водой — всего лишь муляж? Продолжение этого… как его там… Хэ-хэ-уина? Ведь намекала же девушка-аниматор!

Эта мысль настолько ободрила, что он упёрся в бортик голенью — и не ощутил, как кромка зубилом впилась в берцовую кость.

…Она плавает у выложенной плитками стены.

Лицо колеблется, переливается, отступает в глубь.

Теперь он способен рассмотреть её.

Глазницы напоминают две резаные раны. Внутри плавают мутно-серые глазные яблоки.

Кровь пульсирует в ушах. На смену колыбельной приходит сигнал трубы. А может, набат.

Теперь он с ними — один на один.

Алый цветок снова распустил лепестки. Они ранили изнанку рёбер как наждачная бумага. Но пришло спасение — резкий требовательный стук в дверь. На площадке стоял человек в чёрном берете, белоснежных брюках и рубашке, подпоясанных широким ремнём. Последовал краткий диалог. По инициативе Садового на арабском. Тем не менее получить удалось минимум информации. Произошёл несчастный случай. Дело не терпит отлагательств. А господина просят выступить в роли переводчика.

Неожиданное избавление от необходимости вести переговоры с кристаллическим цветком за грудиной подействовало ободряюще. Не переодеваясь, а только захватив с собой барсетку с паспортом, Садовой устремился за полицейским. Первого, кого он увидел, был чистильщик бассейна. Всем своим видом он транслировал в пространство: я работаю здесь давно и намерен продолжать в том же духе исполнять свои обязанности — несмотря на всё происходящее.

Заметив чёрный мешок, в двух местах перевязанный оранжевой ленточкой, а чуть поодаль лицо друга, с которого успел сойти загар, Владимир Николаевич заключил: дело приняло дурной оборот. Но в особое смущение его привели туфли без задников. Их Павел Петрович не выпускал из рук.

Последовавшая беседа с офицером туристической полиции — крепко сбитым коротышкой — подвела дополнительную основу под миссию Садового. Мобилизуя свой профессиональный потенциал, он смягчал жёсткие вопросы и прояснял расплывчатый смысл ответов. Однако несмотря на его усилия, страж порядка не выказывал готовности отпустить друзей с миром. Теплилась, однако, надежда: в ходе дальнейшего выяснения обстоятельств правовой статус Белозерцева будет квалифицирован как свидетель — за отсутствием фактов, указывающих на него как на подозреваемого. В конце концов последовало предложение поехать в участок, чтобы задокументировать показания.

Повертев женскую обувь (как будто только что увидел!), Белозерцев поискал взглядом, куда бы её пристроить. За неимением лучшего сунул в торбу. Факт укладки сабо в рюкзак был воспринят как должное.

По прибытии в участок друзей препроводили в кабинет, степень казённости которого не уступала отечественным. Бежевый линолеум выглядел так, будто его не перестилали лет тридцать. Кипы пыльных папок. Чашка на столе также имела узнаваемый коричневый налёт. И даже губы коротышки вытянулись в линию рта копов всей земли. Единственное отличие — пустые, лишённые пропагандистко-печатной продукции стены. Правда, осмотревшись, арабист приметил портрет последнего президента — в генеральской форме.

Офицер, не снимая чёрного берета с серебряным орлом, отодвинул папки и приступил к рутинной процедуре заполнения полицейского формуляра. Наблюдая за происходящим, переводчик в который раз отметил сходство манер правоохранителей всего мира. Это не прибавило оптимизма. Наконец, страж порядка оторвал взгляд от бумаг и устремил его к сидящему напротив Павлу Петровичу.

Хотя Египет был некогда британской колонией и должен впитать множество английских традиций, офицер туристической полиции вёл себя не как «бобби». Он не потрудился разъяснить туристам их права, как это делали стражи порядка Её Величества. Вместо этого он сурово осведомился:

— С какой целью вы пошли к бассейну?

На какое-то мгновение переводчику показалось, что Пашины желваки затвердели.

— Я гулял!

— Один?

— Конечно!

Это «конечно» было без надобности педалировано интонацией. Из чего Садовой заключил: друг чего-то не договаривает.

— Понимаете, моя жена очень рассеянная. Она забыла …

В подкрепление своих слов подозреваемый потянулся к торбе. Офицер молча наблюдал, как из её недр выныривает женская обувь.

— Вы видели кого-нибудь у бассейна? — вопрос положил конец демонстрации сабо.

— Нет. — Здесь Пашин голос прозвучал без всякой аффектации.

— Вы знакомы с утонувшей женщиной?

— Нет. — Ответ прозвучал на децибел громче.

Полицейский аккуратно, с видимым почтением к символике — серебряному орлу — снял чёрный берет. Как и предполагал Садовой, под ним укрылась просторная лысина. Свет флуоресцентных ламп отразился в ней.

Садовому уже казалось, что он смотрит детективный сериал. Но если современный телесюжет стремглав движется кульминации, а потом к развязке, как будто сценарист всё время давит на газ, то здесь темп, вернее, его отсутствие, напоминало ленты советской поры. Правда, Садовой, смотревший их в молодости, ничуть не томился длиннотами. Сейчас же он отметил: Паша чаще необходимого повторяет слово «понимаете?». Будто опасается, что слушатель не в состоянии уследить за его мыслью.

Когда офицер дал понять, что он их больше не задерживает, друзья обмениваются взглядами. Между ними происходит безмолвный диалог, который оба прекрасно понимают.

Главная магистраль города носит название — PEACEROAD.

Пожилая пара из Германии — будто сошедшая с картинки-клише — двигалась по улице Мира. Они возвращались из развлекательного центра «Шехерезада» и держались за руки, словно дети, угодившие в сказочную страну. Минуя дом бежевого цвета, дородный господин в шортах на чистом русском заметил:

— Отчётливый арабский колорит!

— А в чём он заключается? — откликнулась рослая, под стать спутнику, фрау.

— Абсолютная приватность личной жизни. К тому же толстые стены с минимумом окон защищают и от зноя, и уличного шума.

Женщина замедлила шаг.

— А как всё устроено? Внутри?

— Приятный микроклимат. Арабское патио — с мраморным фонтаном, пальмами.

— А комнаты?

— Они располагаются по периметру внутреннего дворика и имеют свой выход — или непосредственно в патио, или на галерею, которая тянется вдоль второго этажа.

Внезапно женщина подняла указательный пальчик.

— Тихо!

— Что такое?

— Слышишь?

Пара замерла.

И действительно спустя некоторое время бриз донёс вкрадчивый женский голос.

— Поют! — определил мужчина.

— Кажется, по-русски.

Мужчина недоверчиво повёл гладко выбритым раздвоенным подбородком.

А из-за высоких стен донеслось:

И тут вступил второй голос, более мощный:

Мужчина повернулся к спутнице.

— Откуда здесь…?

Женщина нетерпеливо приложила палец к губам. Мужчина застыл. А невидимый дуэт с пронзительной тоской продолжал выводить:

Песня оборвалась также неожиданно, как возникла.

Слушатели обмениваются улыбками. Мужчина обнимает спутницу за плечи, и они продолжают путь, дивясь нежданной-негаданной встрече с родиной, которую оставили много лет назад и о которой в суете эмигрантской жизни вспоминали редко.

Помпезное здание лобби светилось, словно аванпост осаждённой крепости. По-стариковски неуклюже выйдя из такси, мужчины потащились к нему, оставляя позади главную улицу города.

— А теперь расскажи, как всё было на самом деле! — потребовал Садовой.

— Она всё время всё забывает, и я…

Владимир Николаевич кивнул, припомнив арабскую присказку: «Спросили мула: „Кто твой отец? — „Конь — мой дядя“. — последовал ответ“».

А Белозерцев засуетился:

— Костик! Один в номере.

Друзья прибавили шагу.

Белозерцев попал в замочную скважину со второй попытки. Не снимая обуви, двинул в спальню. Садовой последовал его примеру.

Обе кровати — пусты. Одна заправлена. С другой свисает покрывало. На нём — плоская морская раковина. Костя нашёл. Арабы вешали её новорождённым на шею. Как амулет. Так пояснил профессор-арабист.

— Костик!

Садовой предоставляет другу возможность убедиться: внука в спальнях нет. Сам же заглядывает в ванную и в туалет.

— Сынок! — раскатисто проносится по номеру.

В пароксизме отчаяния дед распахивает гардероб. Пусто! Не глядя друг на друга, они бросаются из номера. Входная дверь в нерешительности качается на петлях, когда Садовой поднимает указательный палец, призывая к тишине.

Из соседнего номера доносится:

Ни слова не говоря, Садовой стучит в дверь, из-под которой просачивается желтоватый свет. Никто не откликается. Пение продолжается. Тогда он надавливает на входную ручку.

… Они вошли в прихожую. Аромат благовоний накрыл с головой.

Мужчина сидел на полу, поджав под себя ноги. В руках — две закруглённые металлические пластинки, которыми он в упоении ударял друг о друга.

Похоже, он не осознавал, что в его номере — посторонние.

«Барабань об меня, а я на свирели поиграю!» — Такое арабское выражение пришло на ум Садового при виде этой отрешённости.

— Простите, уважаемый! — возвысил он голос.

Инструмент приглушил звук, но не остановил свои возвратно-поступательные движения.

— Мы ищем мальчика!

— Выбритая голова качнулась. Прядь, оставленная сзади и перехваченная зажимом, колыхнулась в такт. Губы остались растянуты — точно невидимыми ниточками. Костиного деда охватило желание — стереть эту улыбку с лица. Почуяв это, профессор сжал его запястье.

— Здесь никого нет, — выдавил из себя хозяин номера.

— Извините за вторжение! — пробормотал Садовой. И поспешил увести друга. Но это было уже без надобности: Пашино возбуждение словно напоролось на исчерпывающий ответ кришнаита. И вся энергия, двигавшая доселе его помыслами, вытекла.

— Харе Кришна! Харе Кришна! — неслось вслед.

Вначале они вернулись в лобби. Носильщик — этакий арабский Галиаф — при их появлении на мгновение оторвался от телевизор. Справедливо рассудив про себя, что малый не способен помочь, они не сговариваясь двинулись к рисэпшену, где один из сотрудников с трудом одолевал зевоту. Садовой долго, как показалось его товарищу, беседовал с обоими портье. Итог оказался неутешителен.

— Мальчик сюда не заходил!

Они прошли к шлагбауму на выходе. Пока шёл бесконечный нудный диалог с субтильным, подросткового вида охранником, Павел Петрович обшаривал взглядом прилегающую улицу.

Несмотря на поздний час, по ней фланировали парочки и целые группы туристов.

«Девушки по-прежнему похожи на райских птиц. Звёзды светят с привычных мест. А моего внука…»-И он впервые за время присутствия в его жизни Костика чувствует пугающую пустоту. Что угодно — старческое безумие, ещё один труп в бассейне, все четыре всадника Апокалипсиса — лучше, чем неизвестность.

Они проделывают обратный путь через лобби. Садовой отмечает: друг держится на остатках адреналина. Вот и лёгкая испарина выступила на лбу.

— Пятнадцать минут второго, — бесцветным голосом оповещает Павел Петрович, словно сообщение может навести на какую-то мысль.

— Давай разделимся, — предлагает профессор. — Ты пойдёшь вправо, а я…

Мотнув головой, Белозерцев свернул в указанную сторону и обнаруживает себя у погружённой в сумрак террасы бара. Она кажется озадаченно притихшей. Осознавая тщетность усилий, он обследует доступные взгляду уголки. После чего рысью двигается по дорожке. Вдоль неё почти у самой земли выстроились в почётном карауле фонарики. Неугомонная фантазия Костика обнаруживала их сходство с жучками-светлячками.

По правую руку свисают плоды египетских акаций, похожие на гигантские стручки гороха. Далее просвечивает стена, отделявшая «Парадиз» от недостроенного отеля. При свете дня Павел Петрович как-то заметил: руины долгостроя обитаемы, о чём свидетельствовала натянутая верёвка с выцветшими, истончившимися от продолжительной эксплуатации джинсами и футболками. Освещение — скудное, неестественное, точно в приборе ночного видения. Может ли ребёнок спрятаться в обрезках теней, разбросанных то там, то здесь?

У него темнеет в глазах.

«Куда подевалась эта луна?»

Воздух раскалывает заунывный голос из динамиков, установленных на ближайшем минарете. Он призывает воздать хвалу Всевышнему.

— «Господи, помилуй!» — шепчет Павел Петрович, и, словно устыдившись своего порыва, устремляется вперёд, впервые семеня по-стариковски.

… Площадка вокруг бассейна с подогревом обезлюдела, приняв прежний облик. Стараясь не смотреть в воду, подсвеченную мертвенно-лунным сиянием, Павел Петрович замер у бортика. Сквозь нарастающий ток крови в ушах прорвался мерный металлический звук. Он показался таким далёким, таким чуждым, как будто принадлежал другой реальности. Павел Петрович грузно опустился на бортик бассейна. Ему хватило длины руки, чтобы дотянуться до воды.

«В этой воде плавала она…»

Желание смочить лоб улетучивается.

«Говорят, вода способна хранить информацию о событиях».

На стремление вернуться в исходное положение коленные чашечки, точно залитые цементом, отреагировали болью. Ничего не оставалось, как сползти на колени. Опираясь о бортик, он попытался поставить правую ступню параллельно выложенной плиткой поверхности. Но она отказывалась слушаться.

«Неужели болезнь прогрессирует с такой скоростью? У мамы началось с забывчивости, а проблемы с передвижением появились в конце».

Он заставил себя сделать рывок — ступня на этот раз подчинилась. Затем постарался привести в то же положение левую… Однако в следующее мгновение контроль над нею был утерян.

…Тишину спугнул смачно-тяжёлый всплеск. Как будто плашмя ударил акулий хвост.

А через считанные мгновения и шлем-панама отправилась в плавание

Глава 4 Кто омоет покойника..?

Поначалу женщины расположились на террасе, которая была обустроена на плоской крыше. И всё здесь, несмотря на открытое пространство, дышало комфортом и уютом. Но спустя некоторое время хозяйка предложила спуститься в патио.

— Подальше от любопытных глаз! — объяснила она. Осведомлённая о местных нравах подруга не стала вдаваться в подробности.

Немецкий турист оказался прав по части внутреннего устройства дома. Единственное, что он упустил: внутренний дворик использовали и в качестве общей гостиной — меджлиса. Об этом говорило сооружение — что-то вроде подиума, устланного коврами. Здесь на разноцветных подушках за низким столиком женщины и устроились. Тень от разлапистой пальмы в кадке, журчание фонтанчика. А впридачу халва (её египтяне называют смешным для русского уха словом «халява»), «сакаланс» (смесь халвы, мёда и взбитых сливок), пирожные «кунафа» из тонкого теста с начинкой из орехов, крема и взбитых сливок. И много чего ещё…

Подружки захмелели, но не от вина, а от того, что называется, общим прошлым.

— А помнишь, Танюшка, как мать твоя пела?

— Пела, как с полки брала. И по-русски, и по-мордовски.

— Может, споёшь?

Статная светлоголовая хозяйка игриво повела плечами.

— Согласна. Но в обмен на твою.

— Давай!

Женщина отложила пузатую подушку и протянула, будто навстречу ребёнку, правую руку.

Задорные звуки ударились о стены, возвышавшиеся стражниками — исполинами, и срекошетили прямо в столик.

— Это понятно. Про красивую берёзку на лугу. Но вот что такое «точь мочь куманер…»? — интересуется гостья.

— Ну, во-первых, здесь не столько про берёзку, сколько про девушку на лугу. А «точь мочь куманер»… — это непереводимое. — Ломтик апельсина проскользнул мимо губ. — Типа «тары-бары-растабары».

Певунья возвращает под бочок отвергнутую было подушку и выжидательно смотрит на подружку. Та не заставила себя ждать.

Скромный диапазон певица восполняет мимикой и жестами. Слушательница удовлетворённо улыбается.

— Песня соответствует времени, — поясняет Дания и растягивается на ковре. — Про Новый год и деда Мороза!

— Данка, а ты не забыла, как встречали мы тот Новый год?

— Когда ты увидела в первый раз Аббаса?

И подружки вновь пускаются в воспоминания. Под аккомпанемент сладко-струйного фонтана.

… Они ходили в одну школу — в пяти километрах от родных сёл — мордовского Камешкира и татарской Елюзани. Учебное заведение располагалась в одноэтажном деревянном доме, принадлежавшем некогда кулаку-лишенцу. Позднее рядом выросло современное панельное здание. В нём девочки завершили среднее образование. Дания Рамазанова поступила в педагогический институт. Татьяна Шарошкина — в сельскохозяйственный. Но в новых городских реалиях землячки не потерялись. Таня частенько ночевала у подружки в общежитии, особенно после танцевальных вечеров, когда ехать в другой конец города было поздно. Однажды на новогодний праздник пригласили студентов из медицинского института. Среди них был смуглый студент. Взрослый и представительный.

— Смотри! Это же Омар Шериф! — прошептала Танечка, успевшая с десяток раз посмотреть «Смешную девчонку» с участием голливудского актёра египетского происхождения.

— Маленько похож… — отвечала Дания приглушённо. Впрочем, музыка играла так громко, что их всё равно никто не услышал бы.

— У него глаза грустные…

— Ага, моя «аби» говорит, что такие бывают как раз у тех, кто не знал настоящего горя.

— А слабо тебе, Данка, пригласить Омарчика на «белый танец»?

— Не нахальничай, Танюха! Он же тебе, а не мне нравится!

И это была правда. Сердце юной мордовочки принадлежало герою Омара Шерифа. Симпатии юной татарочки были на стороне смешной носатой девчонки в исполнении Барбары Стрейзанд.

Познакомиться с клоном Омара Шерифа подружкам в тот вечер не удалось. Молодой человек покинул мероприятие до объявления «белого танца». И две комсомолки, забыв про всё на свете, отплясывали на танцполе ине подозревали, что невидимые мойры уже ткут нити их женских судеб. Впрочем, большинство юных дев из страны победившего материализма находились в неведении относительно деятельности этих самых прях.

И вот спустя много лет…

— Как у вас…с Омаром? — невинным тоном полюбопытствовала Дания, отправляя в рот кусочек десерта.

— Моего мужа зовут Аббас!

— О, прости! — хихикнула подружка.

— Помнишь, как у нас в районе бабы говорили? «За мужа завалюсь — никого не боюсь!» Так вот у меня, подруга, всё по этому стандарту женского счастья.

— Ну и хорошо, что без неожиданностей…

— Какие могут быть неожиданности, когда у нас трое детей и двое внуков? — отвечала хозяйка, протягивая руку за пирожным.

— Ой, не скажи, подруга! Ухо держи востро! Или ты забыла, что первая любовь не ржавеет?

Пирожное остановилось на полпути ко рту.

Нет, подруга не забыла. Имелась у Аббаса в прошлом невеста. Из Александрии. Во всех отношениях выгодная партия. Состоятельные родители, престижное образование, полученное в самом Лондоне, и собой не дурна. В последнем Таня лично убедилась, взглянув на портрет невесты, которую Омар-Аббас хранил во внутреннем кармане пиджака — личиком к сердцу. Он и сам был джентльменом, поскольку наличие суженой не скрывал и без околичностей дал понять: в его матримониальных планах девушка из СССР не значится.

— А что, кстати, с той… с первой невестой?

— Ничего такого…Девушка сочла, что доктор — это хорошо, а строительный магнат — лучше. Отели в нашем городе — дело рук их семейной фирмы.

— Ну и славно! — примирительно выдохнула гостья. — Значит, с этой стороны ничего не грозит.

— Ох, Данка, не смыслишь ты ничего в жизни Востока!

— Это почему?

— Хомула! Вот здесь кто верховодит. А ты заладила: невеста, первая любовь.

— Хомула? А это ещё что за баба?

— Баба? — Татьяна залиласьсмехом. Волны его преодолели каменную ограду и докатились до женской половины соседнего дома, что вызвало неодобрительное покачивание головы у тамошней свекрови и усмешку невестки. — А вообще-то это дело «сурьёзное», как говаривал мой папаша, — напустила на себя строгий вид Татьяна, а уловив недоумение на подружкином лице, пояснила: — Хомула — это вся орда родичей, которые состоят с моим Аббасом в родстве по мужской линии. И с нею не забалуешь. Ну да ладно. Расскажи лучше о себе. Как твой полковник?

— Белозерцев — подполковник.

— Какая разница?

— У моего «бабая» не всё ладно… Со здоровьем.

— Что с ним?

— Память.

— Провалы?

— А ещё дежавю. Паше чудится, что он уже встречался с людьми.

— С какими?

— Из нашего отеля.

— Но это не грозит осложнениями, — попыталась утешить гостью хозяйка, подливая «каркаде».

— Моя свекровь умерла от болезни Альцгеймера.

— Ты хочешь, чтобы Аббас его проконсультировал?

— Не смею и заикнуться об этом.

— И всё-таки следует обследоваться. Эту болезнь нельзя вылечить, но можно затормозить.

— Давай оставим это. Хотя бы на вечер.

— Согласна. Не будем жить грустно! — и хозяйка раскрывает объятия.

В дни юности представление подружек об Египте напоминало фантом. Он возник из обрывков школьной программы, чтения книг, из представлений и предрассудков — Бог весть из чего, включая собственное имя — Египет. Реальность оказалась другой. Тем не менее на родине мужа девочка из мордовской деревни преуспела не только в обустройстве домашнего очага… Оказалось, что в природе предков-кочевников «Омара Шерифа» и их новой родственницы имеются точки соприкосновения. В Тане Шарошкиной тоже буйствовал «торгашеский гормон». Он и сподвигнул её открыть в лавку растительных масел. Спустя десять лет скромный закуток на базаре превратился в торговый центр «Paint oils». Дела пошли в гору после того, как докторская жена — иностранка убедила гидов ряда отелей включить посещение её предприятия в экскурсионный маршрут. Естественно, ради блага всех сторон. Татьяна лично читала лекции о пользе растительных масел русскоязычным туристам.

Таким образом, Аббас, лишившись александрийской невесты, вскоре утешился — общими усилиями двух подружек из татарской Елюзани и мордовского Камешкира. Как говорят русские, убил сразу двух зайцев — стал отцом сыновей и мужем успешной бизнес-леди, пусть и кяфирки.

Права бабушка Айша, повторяющая арабскую пословицу: «Никто лучше меня не почешет мне спину…»

Он остановился, чтобы перевести дух. Глубокий вдох омыл прокопчённые бронхи многолетнего курильщика. Слева виднелся бетонный мол в форме гигантской запятой. Справа — домик для дайверского снаряжения. А потом мрачный провал — недостроенный отель.

«Не мешало бы рассмотреть участок поближе».

Он уже занёс ногу над ограждением из тёсаных камней, но зацепился массивным мыском сандалии — и растянулся во весь свой скромный рост. Из будки охраны донёсся смешок. От стены отделилась тень и направилась в сторону профессора. Осознав, что при падении ничего не пострадало, кроме его гордости, Владимир Николаевич озвучил арабскую мудрость: «Кто избегает заброшенных пустырей, никогда не споткнётся». Этим он вызвал новый приступ веселья у невидимых стражей. Узнав, что привело сюда иностранца, мужчины вмиг посерьёзнели и принялись горячо убеждать: если бы мальчик оказался в зоне их ответственности, они бы непременно заметили. Но никто, кроме русского господина, здесь не появлялся. Садовой хотел было уточнить, что вообще-то он украинец, но передумал. Отказавшись от предложенного чая, он продолжил путь, который лежал в сторону жилых корпусов. Бодрой рысцой достигнув первого, он замер, ощутив, что снова запыхался. Астма взимала свою дань за годы травли организма табаком. Однако через некоторое время до него дошло: характерный «шелест» производят не его бронхи. Тяжёлое дыхание доносится с балкончика. Британские пенсионеры! Они бодрствуют.

«Потребность старичков в ночном отдыхе невелика. Они изрядно поспали на своём веку. И близок день, когда предадутся вечному сну».

Садовой отмахнулся от печальных мыслей и прислушался. Судя по всему, наверху был использован ингалятор. Приступ одышки миновал. Теперь из речевого потока угадывались гласные. Но паузы! По нынешним меркам, слишком протяжённые. Арабист Садовой пребывал в уверенности: в них и таится сокровенный смысл. Без сомнения, следует властвовать над словами. Но и управлять пробелами тоже. Кстати, виден ли с балкона англичан бассейн с подогревом? Однако сосредоточиться на этой мысли не удалось. Внимание отвлек женский силуэт.

«Ещё кому-то не спится!»

Судя по движениям рук, женщина положила на спинку шезлонга какую-то вещь. Что это было, профессор не разглядел. Увы, аккомодационные мышцы стали подводить его. Но проведя необходимую рекогносцировку, Владимир Николаевич опознал балкон и дверь. Они принадлежали зданию, из которого вышел человек в маске.

«Мокр… бои… дожж!»

Корни слов русского варианта арабской пословицы «Мокрый не боится дождя». Но к чему она относилась, он сходу не уразумел. А сейчас раздумывать было некогда. Он зашагал вдоль корпусов. В последнем не светилось ни одно окно. Внезапно слабый свет выхватил из сумерек овал пышной груди. Обогнув угол, Садовой столкнулся с незнакомкой. Нос к носу. При его появлении она отвела взгляд от предмета, напоминающего бинокль. Его вежливое приветствие проигнорировала и без смущения продолжила занятие. На мгновение утратив дар речи, Владимир Николаевич поспешил восвояси. Приближалась запланированная точка пересечения с Пашей. Но никаких следов несчастного Костиного дедушки в радиусе десятка метров не наблюдалось. Зато явственно распознавался шум… Садовой двинулся на него, не заботясь о том, что асфальт сменился газоном, зелёным и ровным, как бильярдный стол.

… Бочкообразный торс, возвышаясь над спинкой скамейки, и двигался с методичностью маятника: вперёд-назад. Казалось, что это не человек, а манекен. Издаваемый им пронзительно-металлический звук напомнил детские качели в мёртвом городе. Да, именно этот скрежет он услышал в Чернобыльской зоне отчуждения. Память сохранила его скорее всего из-за легенды. Качели раскачивались сами по себе. Без воздействия человеческой руки. И народная молва поспешила приписать это призраку девочки, когда-то игравшей в этом дворе и умершей от последствий радиации. А отправиться в ту поездку его уговорила фотокорреспондент Люда Гудкина — тоже одна из завсегдатаев кофейни в Доме аспиранта и стажёра. Интересно, где эта особа нынче обитает?

Не чуя под собой ног, профессор движется на скрежет.

Неуклюжая тушка продолжает маятниковые движения.

— Костя!

Сидящий в позе задремавшего кучера мальчик не издаёт ни звука.

Садовой касается его плеча. И под тяжестью ладони Костя начинает заваливаться на бок.

Главный менеджер вглядывается в утопленницу, подобно тому как испытуемый смотрит на пятна Роршаха, пытаясь составить из них некую картинку. Сердце его стучит где-то в горле.

— Ты можешь опознать? — повторяет вопрос офицер туристической полиции.

— На руке отсутствует браслет «Парадиза», — Абдель поворачивается к стражу порядка, словно призывая в поддержку его невозмутимость.

Женское тело — беззащитное под мужскими взглядами — парализует мыслительные способности главного менеджера. И не потому, что мужчина страшится мёртвых. С юности вместе с другими родственниками Абдель готовил близких к переселению в потусторонний мир и не раз слышал от старших: «Кто омоет покойного и сокроет его изъяны, тому будет прощение сорок раз».

Здесь тело лежит у всех на виду. Но самое отвратительное: оно принадлежит женщине. А ведь по мусульманской традиции даже отверстую женскую могилу принято прикрывать тканью… Перед тем как опустить в неё завёрнутую с ног до головы в «кафан» покойницу.

Абдель делает над собой усилие и фокусирует взгляд на металлическом столе с желобами.

Труп как будто состоит из разных, плохо монтируемых частей. Темя, неприлично просвечивающее сквозь редкие, как у младенца, волосы принадлежит бабушке. Лицо — с чётко очерченным контуром и хорошо обрисованным ртом — женщине средних лет. Крупные отёчные ступни с искривленным большим пальцем и выпирающей сбоку косточкой — выдают их продолжительную эксплуатацию. Ложбинка меж грудей напоминают пересохшее, растрескавшееся от зноя русло реки, но сам бюст — соблазнительно округл.

Абдель отводит взгляд.

Офицер распоряжается убрать тело в холодильную камеру. Обруч, стягивающий рёбра «Хозяина», слабеет.

— Киця-кицуня!

Шёпот — у самого уха. Лёгкое прикосновение к щеке. Первая ласка любимого после пробуждения.

Он здесь!

Руки тянутся навстречу.

Пальцы хватают воздух.

Пустота!

Прошлое держит крепко. Иногда оно распускает путы и даёт возможность отдохнуть. Но затем снова затягивает петлю.

Квартирка арендуется совместно с двумя девушками — танцовщицами. Плата за жильё в последнее время выросла. Одной ей не потянуть. Но девчонки оказались славными. От них она получила первые уроки жизни в Египте. Главный: к словесам, которые искусно плетут местные мужики, относиться осмотрительно. Второй: никому не доверяй и не признавайся даже себе, что ты жила с хабибом без «орфи». Только это Рите не грозит. Она безупречна и в плане законопослушности, и как профессионал, так что может претендовать на должность шефа-аниматора во время высокого сезона, когда группа профессиональных затейников вырастет. Нет, она не боится навлечь на себя немилость «Хозяина» — так льстиво называют подчинённые главного менеджера. Но этот некстати пробудившийся интерес к русскому языку! Этот долгий, не допустимый по исламской этике взгляд, подразумевающий гораздо большую близость, чем девушка готова признать…

Рита касается правого запястья. Гладкая кожа. Не доверяя ощущению, подносит руку к глазам. Белая полоска незагорелой кожи. Часики! Подарок любимого! Она не расстаётся с ними даже во сне. И только сегодня сняла их перед аэробикой.

Рита движется в общую комнату, где на журнальном столике — будильник соседок. У него чересчур громкий сигнал, и девочки отправили его сюда — в ссылку. Циферблат зафиксировал полночь. А сна ни в одном глазу. На этот случай в чемодане имеется непочатая бутылка «мартини».

Рита идёт на кухню и открывает навесной ящик. Сплошной минимализм. По одной чашке и ложке, бумажные салфетки, чай в пакетиках. Подписанные у всех контракты предусматривают питание по месту работы. Рюмок не наблюдается. И это правильно. В мире мужчин голова на женских плечах должна быть светлая. Они приехали работать. Но сегодня Рите нужно забыться.

Девушка плеснула содержимого бутылки в чашку, купленную в «Меркато», после чего вернула «мартини» на место — в чемодан, лежащий в спальне. Ей не хотелось давать соседкам повода посудачить: пьёт в одиночестве, плохой знак и всё такое прочее. Она выпила залпом. Напиток освежил нёбо. Не более. В ожидании целительного эффекта она вышла на балкон и подставила лицо ветерку. Непокорная прядь магнитом приклеилась к шее. Несмотря на сумерки, канареечное сияние олеандров достигло зрачков и отразилось в них. Жёлтые цветы. Они были в руках булгаковской Маргариты.

Девушка вернулась в комнату и открыла прикроватную тумбочку. Там, на нижней полке, хранилась читанная-перечитанная книга — «Мастер и Маргарита». Погружение в историю Мастера и её тёзки имело психотерапевтический эффект. А вот знакомая дама-филолог уверяла, что булгаковское произведение целому поколению заменило Евангелие.

— Как вы не можете понять, что ваша Маргарита продалась самому дьяволу?

— Она сделала это ради Любви!

— А что такое любовь в вашем понимании?

— Любовь — это… Любовь!

— Маргарита пожелала узурпировать душу возлюбленного.

— Имеет право!

— Кто ей дал его?

Оставив последнее слово за невидимым оппонентом, Рита ограничилась возращением тома на место. Выйдя на балкон, она присела на пластиковое кресло. Вдали сияла и переливалась зона наслаждений и миражей. Вон там — впереди возвышается «Шехерезада», где трудятся её соседки. А если приблизиться к правому бортику балкона и глянуть влево, то можно увидеть кусочек «Парадиза», вернее, светящуюся от множества лампочек крышу над баром. «Парадиз» …Это и вправду рай, особенно после промозгло-слякотной зимы. Рита даже плечиками передёрнула при одном воспоминании о сером месиве из снега, чавкающем под ногами.

А ещё у «Парадиза» есть пляж. Пусть море здесь не глубокое, но безопасное для детей. Тем не менее поляки предпочитали обучать Марысю плаванию в бассейне.

На коже вскакивают пупырышки… Может, это порыв знаменитого ветра «хамсин»? Девушке кажется, что мурашки на её коже тоже покрылись мурашками. Уж не заразилась ли она от Абделя? В таком случае стоит вернуться в спальню, открыть снова чемодан и…

Рита подчинилась призыву плоти. И зубки клацнули о край бокала. Бархатно-нежная кувалда алкоголя вырубила быстро.

Но уже через полчаса алкогольный дурман улетучивается, а сон по-прежнему бежит от ресниц.

«Если не знаешь, что делать, — мойся!» Она последовала этому кошачьему правилу и направилась в ванную комнату.

Абдель набивает чашу кальяна золотистым ароматным табаком. В последнее время он чаще обычного позволяет себе «дивании» — дымные посиделки, прижившиеся на его родине со времён турецкого завоевания. Ароматный ореол «шиши» позволяет примириться с происшедшим и собраться с мыслями.

«Почему не нашли опознавательного браслета? Потеряла? И как вообще она попала на территорию?»

Тело главного менеджера мало-помалу расслабляется. Шиша — это тебе не банальная сигаретка: курнул-бросил — дальше побежал. Шиша требует времени и места.

«Нельзя сбрасывать со счетов путь по морю. Можно ли приплыть из соседнего „Альбатроса“? Но для этого покров темноты не подспорье, а опасность. Вода у берега кишит морскими ежами. Преодолеть мелководье и не поранить ступни реально лишь в специальной обуви».

Абделю, устроившемуся на открытой террасе, видно море. Под мёртвенно-голубоватым сиянием луны оно походит на чан с расплавленным серебром. Слушая прибой, он думает о том, что люди похожи на волны — приходят и уходят. Но какова бы ни была причина ухода, смерть бросает тень на репутацию отеля. Она напоминает о мрачной стороне жизни. А гости желают погрузиться в амнезию беззаботности.

«А если женщина выпила лишнее? Падения туристов в бассейн в алкогольном опьянении не так уж редки».

Он делает затяжку. Мало-помалу мышцы расслабляются, а мысли перестают будоражить.

В рациональной и упорядоченной Вселенной Аллах время от времени вносит в человеческую жизнь хаос. Дабы напомнить своему творению об его несовершенстве. Происшествие в «Парадизе» — ниспосланное свыше испытание. И следует стоически перенести его.

Облепившие тело футболка и шорты вызывают озноб, который не позволяет расплыться квашнёй.

«Права ножка, лева ножка — подымайся понемножку!»

Мамина присказка-потешка. Она сопровождала его первые неуклюжие шаги и падения. Мамы нет на этом свете, но голос продолжает жить в его голове.

С того момента как он увидел переливающееся в водных бликах лицо, по его прикидкам миновало много времени. Вообще у каждого часа есть аромат, вкус и даже образ. Полночи присуща некая торжественность момента. Да, это значительная веха. А вот один час — уже быт и суета. Когда пора менять грязные тарелки или мыть чашки из-под кофе. Два часа — время, когда кофеин перестаёт бодрить и нужно варить свежий напиток. Три — стон больного на пике кризиса — либо к выздоровлению, либо к летальному исходу. Четыре — быстрое, пугливое моргание матери у новорождённого: дышит — не дышит? Пять… Ресницы слипаются…

Мелкими шажками, ободряемый родным голосом, он движется к цели. Стенка бассейна — на расстоянии вытянутой руки.

И тут голубоватого света-идущего снизу и сверху-возникают пальцы цвета кофе с молоком и тянутся к незадачливому гостю «Парадиза».

Хвала Аллаху! Возвращаться на рабочее место нет надобности. «Хозяин» только осведомился об его нахождении. Что ж, десятки людей подтвердят: он в баре.

«А у неё отличные зубы, хотя и не собственные. Металлокерамика. Самый ослепительный фрагмент лица. Платье липнет к телу, точно плёнка к сосиске, не оставляя свободы для воображения. Но в целом — аппетитная мадам. Главное, с горящим запалом. Короче, не придётся выдавливать из себя страсть, как пасту из тюбика.

Должно же когда-нибудь подфартить. Коли вышел такой, как говорят русские, облом с мадам Люсиль. Нет, не зазря Ален давал зарок не заводить шашни по месту работы. Но уж больно велик оказался соблазн. Одинокая, скучающая „Розовая шляпка“. Короче, шайтан попутал».

Но Ален, хотя попервости повёлся, потом смекнул: не выгорит. И не оттого, что «Розовая шляпка» оказалась старше, чем представлялось издали. Возраст женщины никогда не служил помехой. Просто впервые он нарвался на такой экземпляр.

— Мне от вас, Ален, ничегошеньки не нужно… в плане телесных утех. Мне требуется лишь информация.

Конечно, отель не военный объект. Какая может быть секретность? Но аниматор струхнул.

— Да вы не тушуйтесь, Ален! — продолжила мадмуазель Люсиль (да, она представилась так) — В том, что приоткроете мне завесу над жизнью «Парадиза» нет ничего противозаконного! И я заплачу…

Но он туристке не поверил. Потому что вообще никому не доверял. И сделал ноги. От греха подальше. Нет, не его это специализация — родиной торговать. Даже если это всего лишь маленький отель.

И Аллах оценил по достоинству его верность.

Аллах послал ему другую мадам.

Он отчётливо ощущает: жар её голени прожигает брючину. И всё же ситуация напоминает сваренное, но неочищенное яйцо. Остаётся главное — препроводить даму в квартирку. Консьерж — свой человек, правда, за его лояльность приходится отстёгивать. Но бизнес есть бизнес.

Рука оказалась тёплой и сильной. И Павел Петрович доверился ей. Впрочем, выбора нет. Правая нога стала слушаться, но, по его ощущениям, оставалась желеобразной. В особенности, когда ему помогали перекинуть её через бортик. Удалось не с первой попытки. Но в итоге под ним — устойчивая твердь. И никакой воды!

Россиянин ощутил себя потерпевшим кораблекрушение бедолагой, ступившим на берег.

Глава 5 Девичьи ручки и урна для мусора

Когда рисуешь — мир вокруг отключается.

Случалось, что Марысю оставляли дома одну. И тогда она начинала… оглядываться. Неожиданно. Чтобы застать врасплох тех, кто притворяются невидимками. Но они опережали её. И успевали спрятаться.

— У-у-у-у! — грозила она укромным углам. — Я не боюсь вас!

Но на самом деле Марыся трусила. А всё из-за ужастиков, которые смотрела дома у подружки. По сравнению с ними сказки, которые читала ей мама, детский лепет. Да, да, именно так. Детский лепет. Так иногда повторяет папа. Ну что страшного в легенде про чародея пана Твардовского? И Марыся, разумеется, не верит, что он теперь обитает на луне и, если посмотреть на неё, то увидишь тёмное пятнышко. Вчера Марыся смотрела вверх. Была полная луна. Пятен на ней много. Но Марысю они не заинтересовали. Другое дело — вампиры, призраки, утопленники… Да, вчерашний Хеллоуин получился отпадный. Она реально испугалась. Когда это случалось дома, она доставала бумагу и краски. Страх уходил. Даже если она просто раскрашивала белый лист. Во все цвета радуги. Но сейчас хотелось изобразить настоящую картину.

Для своего рисунка Марыся выбрала три цвета: голубой, оранжевый и чёрный.

«Фу! Все фломастеры рисуют плохо».

Девочка злится. Открывает колпачок — делает два-три росчерка. Если он не оправдывает её ожиданий, откладывает в сторону. Но при этом не забывает закрыть колпачком и прикрутить. (Не то что арабские ребятишки! Они-то даже не удосуживаются нанизать колпачок!)

Из-за технических трудностей рисунок продвигается медленно.

— Марыся! — Мамин голос.

Марыся не оборачивается, а лишь нахохливается и утыкает округлый отцовский подбородок в шейку.

«Не успела!»

— Марыся! Бардзо! — Папин голос. В нём различимы нотки, которые нельзя пропустить мимо ушей.

Марыся с демонстративной порывистостью закидывает фломастеры в рюкзачок, сгребает листки и бросается на отцовский зов, не заметив, что смахнула главный объект своего вдохновения.

Девушка в зелёном хеджабе устраивается на одном из кожаных диванчиков, рассредоточенных по лобби и позволяющих обрести личное пространство. После скученности салона самолёта, вызывающего клаустрофобию у чувствительных натур, это немаловажно. Лобби оформлено в стиле арт-деко и призвано покорять показным размахом и поддельной роскошью. И тем не менее на простого человека действует безотказно. Девушка в зелёном хеджабе не исключение. Как бы хотелось ей сидеть здесь бок о бок с мужем. И просто наслаждаться. Вместо того чтобы просеивать пространство в поисках ускользающего из поля зрения объекта.

Девушку зовут Асия, но для русскоязычных она просто Ася.

Родительские призывы, адресованные юной художнице, достигают слуха Аси-Асии. А взгляд цепляет полёт унесённого вихрем Марысиного рисунка. Ася окликает девочку. Но та, не оглядываясь, вприпрыжку бежит к автобусу. Рюкзак колотит по голым лопаткам.

«Прям сложенные крылышки отощавшего ангелочка».

Не терпя любое нарушение порядка, а тем более в «Парадизе», который она не без основания считает своим, девушка в зелёном хеджабе снимается с места. Хотя она несёт свой немалый вес в непринуждённой безмятежности, взгляд её — начеку. Глянув на автобус, затем на детское творчество, она водворяет листок на место.

А тем временем голубой фломастер, докатившись до края столешницы, балансирует на кромке. Девушка замирает, наблюдая, как гравитация одерживает над ним верх. Слышится щелчок по выложенному плитами полу. Ася неожиданно легко наклоняет свой внушительный стан, кладёт фломастер на место и возвращается к облюбованному диванчику. Она уже намеревается вверить тело его объятиям, когда в лобби входит Абдель. Он двигается с уверенностью борца, выходящего на ковёр для поединка. Первым делом к сотрудникам рисепшена. Их диалог достаточно продолжителен, чтобы Ася смогла угнездиться на месте, удобном с точки зрения обзора. Судя по частоте и фокусировке взглядов, теперь её интересует один-единственный объект.

А тем временем, получив все интересующие его ответы на рисепшене, Абдель Яхья огибает хромированный столик, за которым вновь прибывшие заполняют карточки постояльцев и где несколькими минутами ранее рисовала Марыся. На пару мгновений девушка в зелёном хеджабе теряет его из вида из-за носильщика и гружёной багажом тележки. А потом… Нет нужды в особо чутком слухе, чтобы уловить бумажный хруст в кулаке-жернове, превращающем листочек в комок. Жест настолько не вяжется с тягучей кошачьей пластикой мужчины, что наблюдательницу берёт оторопь. Кроме того, её отменное зрение фиксирует подрагивание фалангов пальцев. За четверть секунды между попаданием на сетчатку изображения и сознательным восприятием человек должен автоматически осмыслить информацию. Асино зрение справляется с задачей. Спору нет, углавного менеджера имеется немало поводов для волнения. Девушка в зелёном хеджабе не теряет надежды: её скромная особа не последняя в том перечне. Но что означает краткость и нервозность их последней встречи?

Девушка в зелёном хеджабе выжидает пятнадцать минут, после этого покидает свой наблюдательный пункт. Но двигается она не следом за Абделем, а в направлении мусорного ящика, в утробу которого метким щелчком отправлена загадочная записка. Достаточно взгляда, чтобы понять: внутренность урны недосягаема. Признав поражение, она покидает лобби.

И если бы дело тем и ограничилось, не исключено, что следующая беда обошла бы «Парадиз» стороной. Но Асия-Ася принимает собственное решение. Обойдя центральную площадку, она аппетитным колобком вновь закатывается в лобби и останавливается у рисепшена.

— У меня проблема. Не могли бы вы помочь?

— И это всё? — в голосе офицера полиции — надежда: напоследок доктор озвучит информацию, которая и прольёт свет на дело.

— У трупа поражена нижняя часть лица.

— Что это значит?

— На коже имеется множество маленьких ранок, причинённых скорее всего иглой. Или чем-то острым.

— Её пытали?

— Не исключается. Но утверждать наверняка не берусь.

— Время нанесения телесных повреждений?

— Не больше суток назад.

— Вы уверены?

— Попавшая на кожу вода усугубила ситуацию, вызвав покраснение и отечность. Подобное случается, когда ранки не успели подсохнуть.

Такой поворот событий обескураживает Амера Саеда. До последнего момента он рассчитывал: дело будет закрыто за отсутствием состава преступления. Всего лишь несчастный случай: туристка хлебнула лишнее, потеряла равновесие и… Да, именно так он готовился написать в рапорте. Однако простое, на первый взгляд, дело, принимает иной оборот. А это так некстати, особенно учитывая боль в правом подреберье.

Если труп со следами пыток связан с организацией «Братьев мусульман», дело переходит под юрисдикцию спецслужб. Но пока прямые доказательства отсутствуют. Если не брать в расчёт анонимного письма. Но его Саед Амер отправил по назначению. Реакция последовала незамедлительно: в персонал отеля внедрён агент. Однако несмотря на превентивные меры последовало убийство.

— Изобретатель организованного туризма! — дама в золотисто-жёлтом тюрбане бросила вопрошающий взгляд на лежак слева. Оттуда раздалось растерянное мычание.

— Кук! — донеслось из шезлонга справа.

— Тот, кого съели аборигены?

— Про которого Маршак написал.

— Что-то не припоминаю…

— В «Мистере-твистере».

— Мистера знаю, а Кука нет, — настаивала дама в тюрбане. А сосед справа начал декламировать:

Мужчина, распластавшийся по левую дамскую руку, приподнимает голову и подхватывает:

Совместное декламирование смягчает напряжённую атмосферу, установившуюся между приятелями со времени ночного происшествия. «Ни слова — Даночке. Зачем волновать женщину?»

— Костик, чего ты беспрестанно крутишь головой? — озаботилась Дания Рафаэлевна.

— Ищу Марысю, — ответил за Костика дедушка.

— Это правда, Костик? — не отстаёт бабушка.

— П-а-авда…

— Не грусти, солнышко. У тебя есть фотки!

Белозерцев резко вскидывает подбородок, так что другу даже слышится хруст в позвонках.

— Паша, у тебя что-то болит? — шёпот жены над ухом звучит набатом.

— Нет-нет, разомлел на солнышке.

— Тогда, «бабайчик», выкупай, пожалуйста, Костика.

Мальчик откликается на предложение поплавать в бассейне с третьей дедушкиной попытки, когда Белозерцев прикасается к его по — девичьи округлому плечу. Даёт о себе знать предыдущая ночь.

Костик повозился в воде пару минут и с трудом вскарабкался на бортик.

«Как маленький старичок!»

Временами на Павла Петровича накатывало ощущение безнадёги: они пытаются из мраморной глыбы одной… пилкой для ногтей выточить статую. В ответ на его сетования супруга отвечала: «Тебе надо выточить две статуи — себя и внука!»

— Вам не кажется, что главный менеджер пренебрегает мудростью предков? — изрекает Дания Рафаэлевна.

— Какой же? — интересуется муж, привычный к неожиданным поворотам жениных мыслей.

— Два граната в одной руке не удержишь! — чеканит Дания Рафаэлевна. — Это ваше крылатое выражение, Владимир Николаевич! — Профессору-арабисту адресована кокетливая улыбка. А его брови ползут вверх, выражая галантное недоумение. На него и льётся поток сознания:

— Изворотливости мужику не занимать — справится и с двумя… Абдель — араб. И этим всё сказано.

— Что именно? — попытался придать разговору конкретики Садовой.

Дания Рафаэлевна с ответом замешкалась, и на выручку супруге поспешил Павел Петрович:

— А то, что даже в Коране у них превозносятся хитрость и коварство.

При этих словах профессор-арабист неодобрительно касается бритого подбородка.

— Что за манера вырывать слова из контекста! Полностью аят 3:47 звучит так: «И хитрили они, и хитрил Аллах, но Аллах — лучший из хитрецов!»

Супруги переглядываются.

— А в чём разница? — контратаку муж берёт на себя.

— А в том, что Всевышний не остаётся безучастен, когда люди пытаются лукавить с Ним. Он отвечает тем же. Кстати, Иегова в Ветхом Завете применял ту же тактику к евреям — сводным братьям арабов.

Однако изложить суть политики Бога Израиля в отношении грешников Садовому не удалось.

— Аэробика! — раздался голос Алена. Первой откликнулась Дания.

Наблюдая, как ловко проделывает супруга предлагаемые аниматором упражнения, Павел Петрович преисполнился гордостью: хороша! И правда. Судя по порхающей фигурке, земное притяжение не в полную силу действовало на 155 сантиметров её роста.

На секунду его внимание отвлекли юные арабки, вылезшие из бассейна и прошлёпавшие мимо.

«Маленькие влажные следочки».

Волосяные луковицы Белозерцева оживают.

Чтобы отвлечься, он фокусирует взгляд на верхушке пальмы. Её плавные движения возвращают умиротворение. Зрачки движутся по коричневому мохнатому стволу, оттуда к лужайке. И вот финиш. Бортик бассейна, откуда оставленная девочками-арабками цепочка следов тянулась к навесу.

Проклюнувшая из волосяных луковиц растительность устремилась вверх, причиняя невыносимую почесуху. Усмиряя её, Павел Петрович снял панаму-афганку. Перед внутренним взглядом зажёгся экран. И он разглядел точно такие же отпечатки. Одни побольше. Другие поменьше. Они шли от бассейна… в котором плавало тело, и пропадали у дорожки, огибавшей двухэтажный домик с увенчанными арками лоджиями. По всему выходило, что перед тем как у бассейна возник он, там побывали купальщики. Или купальщицы. Один — ребёнок. А второй — женщина, при чём молодая: форма ступни ещё не растоптана, не деформирована.

Меж тем растительность — фантом достигает стадии колошения. Чтобы отвлечься, он проводит ладонью по макушке и переваливается на живот. Вытянув руку, подцепляет женину обновку и измеряет длину старинным способом — растопырив указательный и большой палец. Лицо его принимает озадаченное выражение.

Обед главного менеджера начинался после общей трапезы, когда кухонные работники приступали к мойке посуды. Эти полчаса наслаждения едой не должны омрачаться заботами. Непреложное правило, которое редко нарушалось. Но после суматошной ночи всё пошло наперекосяк. Абдель гонял по тарелке кусочки любимого блюда, не ощущая вкуса, а в его голове звучал монолог старшего брата из их последней беседы: «Нынешний турист приезжает на нашу родину, чтобы пить алкоголь и предаваться блуду. Это неправильно. Турист должен получать пользу от всего — от благодатного климата, древней культуры, наших традиций. А продажу спиртных напитков надо запретить. Пусть пьют дома. Жизнь доказала: что вредно по Корану, вредно по науке. И мы должны давать туристам советы — что пагубно, что нет. Конечно, все мы дети Адама и Евы. Но не все разумны. Туриста следует вразумлять…»

Он отрывается от тарелки и оглядывается. Девушка в зелёном хеджабе устроилась за барной стойкой и сосредоточенно, как чётки, перебирает кнопки мобильника. Глядя на неё — такую доступно-аппетитную, он припомнил очередное изречение бабушки Айши: «Если долго смотреть на хлеб, аппетит может пропасть».

Адресовав девушке в хеджабе улыбку, которая напоминает мускульный спазм, он направляется в корпус, расположенный рядом с бассейном.

Скорее по инерции, чем по необходимости, он касается костяшками пальцев дверного полотна. Никто не отзывается. Он вытаскивает мастер-ключ, подходящий для всех номеров. Войдя в помещение, тянет носом. Каждый обитатель «Парадиза» добавляет к устоявшемуся букету запахов собственный, и этот интимный дух ещё несколько часов после отъезда висит в воздухе, подобно взвеси. Ноздри Абделя его улавливают. На этот раз нервные рецепторы докладывают: гость не ночевал. Частицы кремов, гелей и туалетной воды успели рассеяться. Воздух вернулся к застарелым запахам мебели, чьи лучшие дни давно миновали, и недавней уборки. Он проходит в спальню. Добротный кожаный чемодан стоит у платяного шкафа. Дамская сумочка-на туалетном столике. Ночная сорочка цвета спелого персика распростёрла объятия на кровати. А рядом с подушкой голубеет шарик. Абдель берёт его и катает по ладони — на ней остаются красные точки.

Он набирает Амера Саида.

— Господин офицер, утонувшая женщина проживала в моём отеле. — И после краткой паузы: — Да, у меня есть основания так думать.

За время его отсутствия девушка в зелёном хеджабе не сменила ни места, ни занятия, но при его появлении оторвалась от мобильника и одарила улыбкой благосклонности. Он ответил вежливым кивком и попросил стакан минеральной воды. Пока бармен выполнял его просьбу, взгляд Абделя украдкой скользнул по силуэту единственной посетительницы. А она принялась рыться в сумке. На барную стойку полетели зажигалка, пачка сигарет, набор бумажных салфеток, пластинка жвачки, мягкая игрушка — то ли кролик, то ли заяц. И какие-то дамские штучки, идентифицировать которые мужчина не в состоянии. Но один предмет не составило труда опознать. Бирка с цифрой. Его созерцание успокоило девушку в зелёном хеджабе, и содержимое сумочки последовало в обратном направлении.

Залпом допив воду, которая ничуть не освежила его разгорячённых подмышек, он пошёл к выходу. Ему вдогонку зазвучал женский смех. Нет, она не знает арабского. И она не татарочка. Похожа? Ах, хеджаб. Да, это особый головной убор. Он создаёт ощущение надёжности.

У входа в ресторан Рита прикрепляет анонс мероприятий на следующую неделю. Она встаёт на цыпочки — икроножные мышцы напрягаются, а вместе с ними и плотно облегающие ноги гольфы.

Аниматор оделась эпатажно: красная футболка, белая юбочка и красные гольфы. Основная форма национального клуба «Аль — Ахли», за которую болели несколько поколений мужчин из семьи Яхья. С одной стороны, это доставляет Абделю удовольствие, а с другой стороны — начальственную досаду. Чем Рите не пришлась по вкусу прежняя униформа?

— А она няшка! — провозглашает Дания Рафаэловна, переворачиваясь на живот.

Мужчины, не давая себе труда понять смысл подцепленного в Интернете словечка, тем не менее двигают шеями в направлении аниматорской будки.

— Славянский шарм! — развивает тему Павел Петрович. — Его не способна нивелировать даже униформа массовика-затейника.

— А характер! Стоический! — продолжает расточать комплименты Дания Рафаэловна. После чего выдержав многозначительную паузу, добавляет: — Ведь ни одной жалобы! Ни одного намёка!

Над шезлонгами повисает многозначительная пауза.

— Что вы, Даночка, имеете в виду? — не выдерживает Садовой.

— А то, что не везёт барышне!

— Не темни, Дана! — вступает муж.

— Эти гольфики… — При этих словах Садовой окончательно вынырнул из волны личных переживаний.

— У меня были такие же. Когда я прыгала через резинку. Помните эту дворовую игру? — не дождавшись ответа, Дания Рафаэлевна продолжает: — Так вот…Один гольф сползал и оседал у щиколотки. — «Аби» снова берёт паузу. А через пару секунд, картинно поведя изумрудного цвета чалмой, оповещает: — Никакая женщина не будет портить свой внешний вид! Без крайней необходимости!

— И каков вывод? — подаёт голос Белозерцев.

— А тут и думать нечего! Она скрывает синяки. На икрах!

— С чего ты взяла?

— Хлопчатобумажные гольфы имеют обыкновение спадать. В самый неподходящий момент!

— Может, это следы… как бы поделикатнее выразиться… альковных игр?

— Не смеши меня, Паша! — отбрила супруга. Но развить мысль ей помешала Рита — собственной персоной.

— Дания! Танец живота!

— А куда подевалась ваша постоянная ученица? — полюбопытствовала Белозерцева, величаво поднимаясь с шезлонга. Но Рита уже мчалась дальше.

— У Аси — рандеву, — ответил за аниматора всё это время молчавший Садовой.

— Сидит в номере и умасливает телеса благовониями? — усмехнулась Дания Рафаэловна и прошествовала к площадке, где дамы старательно двигали округлыми чреслами.

— И какой напрашивается вывод? — осведомляется Белозерцев, проводя «чалму» взглядом мужчины, обладающим на неё абсолютной монополией. И сам же отвечает: — В «Парадизе» завёлся садист.

— При чём здесь садо-мазо? — отмахивается друг.

На центральной площади появляется пара британских пенсионеров, мгновенно притягивающая взгляды. Во-первых, из-за редких появлений на публике. Во-вторых, из-за неувядающего колорита старой доброй Англии.

Он высок и длиннорук, с выправкой отставного военного и носом принца Чарльза. Достоинство от сознания хорошо прожитой жизни сквозит в каждом жесте джентльмена и, видимо, служит опорой в зыбком настоящем.

Её личико — запечённое яблочко, обрамлённое волнистыми прядями в стиле 50-ых прошлого века. Старческую сутулость драпирует платье — цвета молотого имбиря в мелкий цветочек. В тон ему — удобные туфли, скрадывающие изъяны больных ступней. Но главное — трость с набалдашником в виде собачьей головы. Аксессуар отличается многофункциональностью, ибо по мановению руки превращается в стульчик.

При виде твёрдости, с какой покрытая старческой гречкой рука сжимает набалдашник, Белозерцев устыдился недавней слабости — там у бассейна с подогревом. Созерцание же британца, галантно поддерживающего спутницу, навевает мысли об осени жизни. Когда излечивается невроз нехватки времени, когда смакуешь каждую минуту — прежде чем дать ей соскользнуть в нижнюю капсулу песочных часов. Увы, их нельзя перевернуть.

— Садовник, а где они живут?

— Их балкончик выходит на самое тихое — до последнего времени — место. Угадай — какое!

— Но в таком случае…

— Обзору мешают кроны. Да и не факт, что у старичков есть желание поделиться наблюдениями.

— А полиция? Она обязана опросить.

— Должна-то должна… — меланхолично протянул Садовой. — Только не думаю, что бритты пошли на контакт с полицейскими. Они снобы, и к тому же бывшие колонизаторы. Да и лавры мисс Марпл вряд ли их прельщают.

Белозерцев не стал уточнять, при чём тут Агата Кристи.

Вскрытие урны потребовало времени. А ещё присутствия уборщика.

Хвала Аллаху! Мусорку не успели заполнить до верха. В кучке обёрток от жвачки, использованных влажных салфеток и пустых сигаретных пачек она мигом углядела скомканную бумажку. Ася поблагодарила мусорщика, который ответил ей плотоядным оскалом, и она пожалела, что не надела хеджаб. Он для неё как панцирь для черепахи. Правда, временами её не оставляет желание приложиться к сигаретке, а хеджаб и табак — никуда не годное сочетание. Особенно на взгляд местных.

Припрятав вновь обретённый «документ» в сумочку, девушка прямиком направилась к себе. Устроившись в изножье кровати, она расправила бумажку на просторной коленке. Нет, это не записка. А всего лишь рисунок. В центре — закрашенное синим фломастером пятно. «Бассейн?» И в нём резвятся человечки.

И что ей со всего этого?

Ася кладёт бумажку на туалетный столик. Она успеет подумать над этим. А сейчас предстоят дела поважнее. Встреча с очередным кандидатом. Признаться, подтачивает червячок тревоги. А вдруг в последний момент сорвётся. Но она убеждает себя: всё будет хорошо…

Глава 6 «Белизна — половина красоты!»

Люди, нанимаемые в «Парадиз», должны обладать рядом качеств. На первом месте — сметливость и скромность. На тот случай, если в отеле происходит нечто, требующее их вмешательства, персонал должен оказаться достаточно проницательным, чтобы уловить суть, и достаточно скромным, чтобы не сделать достоянием гласности то, что может угрожать репутации. Увы, создание электронной базы всех сотрудников гостиничного сектора будет запланировано египетскими властями лишь спустя шесть лет после описываемых событий. Так что при подборе кадров для «Парадиза» вполне могли быть просчёты.

Главный менеджер достиг в русском тех высот, когда можешь понять и о чём говорят, и о чём умалчивают. А потому догадывался: гости, по крайней мере русскоязычные, несмотря на все выданные персоналу инструкции, в курсе ночного происшествия.

Пока всё шло своим чередом. Каждый сотрудник выполнял свои обязанности и без всевидящего хозяйского ока. Значит, можно забежать к себе и сменить рубашку. Обычно переодевание происходило после обеда, когда жизнь в отеле сбавляет обороты. Но сегодня — особый день. Пожалуй, не лишне сделать дополнительный перерыв.

Включив душ, он с удовольствием подставил плечи и голову под струи. Отразившаяся в зеркале рельефность торса говорила о том, что он молод и достоин женского внимания. Не то что этот бородач-коротышка! Двигать чреслами в танцевальных па! В его-то возрасте…Видимо, осознавая его ограничения, он и сбрил свою эспаньолку.

Абдель моется с кошачьей тщательностью. Острые эмоциональные разряды мало-помалу стихают.

Заключительный этап перерыва — на «машрабии», откуда просматривается площадка вокруг бассейна.

Девушка в зелёном хеджабе нарезает круги у бассейна.

«Поистине эта особа вездесуща. Как джин. При этом безалаберна».

В прошлом году умудрилась потерять ключ от номера, и ему пришлось улаживать дело, дабы спасти от штрафа. В ходе тех злоключений они и сблизились. И всё-таки в глубине души он надеялся: этим всё и закончится. Тем не менее их общение продолжилось — по скайпу. Дальше — больше. Ася вознамерилась стать его женой и в подтверждение серьёзности своих намерений не только облачилась в хеджаб, но и приняла ислам. И если бы не появление в «Парадизе» Риты, он бы, пожалуй, не устоял и… заключил «орфи»-временный договор.

Натянув свежую сорочку, он тщательно застёгивает пуговицы. Управляющий отеля, где Абдель начинал карьеру, проверял именно эту деталь туалета. Сколько времени прошло с той поры, а его пальцы не забыли преподанный урок.

Про дезодорант он вспомнил лишь пересекая главную площадку.

Время от времени косметолог бросала острый, как стальное лезвие, взгляд. Он адресовался женщинам, которые размахивали ногами и совершенно не думали о разрезе между ними. А ведь его нельзя никому показывать! Не говоря уж о том, что всячески оберегать от вторжения.

Малика обходит территорию при бассейне с предложением косметических процедур, а также маникюра и педикюра. Английская госпожа так благосклонно выслушивает девушку, что той представляется, что клиентка в её кармане. Но с тем же милым выражением старушка извещает: в Манчестере у неё своя маникюрша, она привела её ногти в порядок перед поездкой, и не хочется её огорчать. Чем леди может огорчить коллегу Малики, та уловила не сразу, но одарила самой профессиональных своих улыбок. Одно из преимуществ жизни среди европейцев — возможность широко улыбаться, что в её посёлке считается для девицы на выданье предосудительным. Даже если рот полон зубов, не знающих зубоврачебных инструментов. Землячки Малики улыбаются одними глазами. И надо заметить: эту часть женской прелести используют умело. У Малики глаза прозрачные, как дождевая вода, и чуть асимметричные. Дядя утверждает, что они достались племяннице от прабабушки, которая была родом из «Русии». (Да, на арабском благозвучнее, чем на английском.) Они, конечно, горят не так ярко, как чёрные, но на смуглом лице Малики не теряются, тем более что в правой радужке есть отметинка. Этакий привет от предков-арабов. Коричневый треугольник. К счастью, он не портит девушку, а лишь добавляет пикантности. Впрочем, кто-то считает, что разноцветные глаза — знак неблагоприятный.

Малика приближается к людям, которые воспитывают странного мальчика. Поначалу девушка думала, что он азиат и его усыновила европейская пара. Однако его речь (как будто звуки переполняли рот, и у него не хватает сноровки их удержать) убедили: с человечком не всё в порядке.

Она здоровается по-английски. Ей отвечает маленькая юркая женщина, которая, по всему видать, здесь и верховодит. Малика предлагает свои услуги. Малявочка — так про себя нарекла косметолог потенциальную клиентку — задаёт встречные вопросы. Хороший знак. Малика протягивает ей каталог. Туристка останавливается на косметическом массаже с последующей питательной маской. Приободрённая, девушка держит путь к итальянскому семейству. Но в это время на площади возникает фигура главного менеджера. Он сменил сорочку и куда-то спешит. Малика заинтригована. Но работа есть работа, и она обращается к итальянке. Вопреки скепсису косметолога в отношении молодых мам, симпатичная брюнетка внимает не перебивая. (А какой женщине не хочется узнать про дамские штучки!) Однако дальше этого дело не идёт. Но Малика рада и тому, что её выслушали. Что ж, завтра повезёт больше. Она бросает быстрый, но цепкий взгляд в сторону павильона аниматоров: пусто.

В надежде пересечься с главным менеджером девушка продолжает свой маршрут.

В отеле явно что-то происходит.

Огибая бассейн, она замечает Абделя, о чём-то беседующего с крашеной рыжей аниматоршей.

Девушка раздосадована: соплеменники так падки на белых женщин!

Мысли полицейского в то утро заняты правым подреберьем. «Тебе нужна диета!» — утверждает старшая дочь, работающая медсестрой в клинике доктора Экрами.

Державшая бритвенный станок, непроизвольно отклонилась от курса. Нет, будучи правоверным мусульманином, он не страшился смерти. В его служебном кабинете хранился коврик для молитвы. И он не успевал покрыться пылью! Теперь, когда боль напомнила о печальной участи всего живого, память услужливо преподнесла слова из последней проповеди.

— Вах! — лезвие полоснуло кожу. Саед Амер поморщился и вспомнил ранки на лице утопленницы. Чтобы отвлечься от неприятного зрелища, вернулся к словам муллы.

Звучит многообещающе, в особенности для юнцов, что трудятся в курортной зоне и копят — фунт за фунтом-на свадьбу. Но Саед Амер женат двадцать три года. И черноглазые красавицы не отягощают его ум. Если что и лишает покоя, так это будущее трёх сыновей. Да ещё здоровье.

Он вышел из ванной комнаты с порезами, залепленными кусочками бумажного полотенца. Такая степень травматичности при бритье свидетельствовала не только о том, что процесс был относительно нов для офицера, но и о том, что глава семьи находился в плохом расположении духа. Домочадцы сигнал уловили — за столом воцарилось молчание. А позвякивание приборов приобрело дополнительную звонкость.

Сосредоточившись на еде, господин Амер успевает делать обзор присутствующих: супруга, дочь и трое сыновей. Младшие — хвала Аллаху — пока не доставляют хлопот. Во всяком случае, мальчишечьи проделки не отличаются серьёзностью.

Сыновья Амера появились на свет спустя десять лет после дочек, когда супруги уже не скрывали озабоченности по поводу затянувшейся паузы в деторождении.

«Если нет того, чего желаешь, желай того, что имеешь!» — сказал тесть, давая понять, на чьей он стороне. Однако — хвала Аллаху — всё наладилось. Правда, не без участия клиники доктора Экрами. Мальчишки появились на свет с промежутками в два года — крепкие и абсолютно разные. Если Мохаммед отличался зычным ночным рёвом, то Закария был не по-детски смирён перед всякого рода неудобствами — будь то мокрые пелёнки, неловкая поза или голод. Вот и сейчас, когда ему минуло пять лет, он смотрит на мир с беспокоившим родителей выражением — не то обречённости, не то всепрощения. Их антипод — всеобщий любимец и баловень Кемаль. С неиссякаемой энергией он пробует этот мир на ощупь и на вкус. А к его губам, кажется, навсегда приклеилась улыбка.

Ели братья тоже по-разному. Старший долго и как будто недоверчиво жевал. Средний вообще слыл малоежкой. А младший, которому выпал счастливый жребий оказаться монополистом материнского молока, отличался отменным аппетитом и как следствие — девчачьей пухлявостью.

Господин Амер перевёл взгляд на младшую дочку. Рослая, рано сформировавшаяся девушка с приятным голосом. Год назад она озаботила отца состоянием здоровья. И как всегда, семейный доктор пришёл на помощь. Господин Амер с удовольствием отметил: девичья кожа чиста, а губы не обведены красно-коричневой коростой. А ведь этот недуг мог поставить под вопрос будущую семейную жизнь Айи! Кто польстится на девушку, которая напоминает дитя — объевшееся фруктами и неумеющее пользоваться салфеткой?

Господин Амер мысленно воздал хвалу Всевышнему и пожелал процветания клинике доктора Экрами.

Год назад он был недоволен супругой, которая игнорировала симптомы, уповая на домашние снадобья. Тогда он, заметив коричневатые чешуйки на лице Айи, попенял ей. Амина привычно повинилась. О, она предсказуема, как смена времён года.

Нынче господин Амер вознамерился было похвалить жену за то, что послушалась доводов рассудка и обратилась за помощью к официальной медицине, но вовремя одумался, сочтя тему неуместной. И отложил до кофе. Супруги пили его вдвоём — на её территории, в женской гостиной, что служило знаком особого расположения к супруге.

Амина ставит на стол две чашки. Даже их совместное молчание — подобие сообщничества. Оно выражает то согласие душ, которому слова не требуются. Но сегодня всё идёт не так.

— Айя свежа, как цветок на рассвете, — констатирует господин Амер.

Белизна — половина красоты! — соглашается жена. Этим и ограничилось: негоже матери рассыпаться в похвалах собственной дочке.

— Я собираюсь пойти к доктору. По собственным делам. Полагаю, ему будет приятно услышать, что назначенное им лечение имело хороший результат.

Госпожа Амер выслушала мужа с непроницаемым лицом. Затем сделала маленький глоток и водворила чашку на место — почти беззвучно.

— Амина, в чём дело?

Жена отрывается от созерцания чайной посуды.

— Саед, наша дочь никогда не нуждалась в помощи доктора Экрами.

Господин Амер пригубил кофе и вернул чашку на стол — чересчур поспешно. Если бы в семействе пользовались блюдцами — оно бы непременно звякнуло.

По всему выходило: ситуация требует разъяснения, о чём глава семьи недвусмысленно дал понять.

Госпожа Амер, получив образование, достаточное лишь для домохозяйки, отнюдь не была невежественна — по части мужской психологии. Чтобы не прогневать супруга, она и сама должна была сохранять спокойствие — хотя бы видимое.

— Я давно хотела известить тебя. Но случая не представилось.

Офицеру показалось, что повисшая пауза давит плечи, и он пошевелил ими. Супруга поняла его правильно: жест выдавал крайнюю степень нетерпения. И она добавила своей речи скорости:

— Это не диатез, не экзема, не аллергия, дорогой. Это…излишняя растительность. В подростковом возрасте у девочек начинают расти волосы. В разных местах. — Жена уставилась в чашку, словно черпая в ней силы: — В том числе и на лице. В прежние времена никто бы и внимания не обратил. Но наша девочка слишком большое внимание уделяет своей внешности.

— Но она красавица! — вставляет собственное словцо папаша.

— Да, это и осложняет ей жизнь, — произносит госпожа Амер, а про себя добавляет: — И мне тоже.

Слово «осложняет» в устах женщины принуждает господина Амера внутренне подобраться. Он-то считал, что трудности могут присутствовать лишь в мужской жизни.

Она отрывает взгляд от чашки и смотрит куда-то перед собой. Как будто видит там что-то важное. Манера, хорошо известная мужу, вызывает у него приступ раздражения. Офицер полиции опускает многострадальный бритый подбородок. Чтобы не выдать себя. Но именно этот жест добавляет женщине смелости:

— Айя подстригала пушок над губой.

При этих словах правая бровь господина Амера надломилась, а левая поползла на лоб.

— Дочка допустила ошибку. От этого волосы растут сильнее. Тогда мы и решили сделать электроэпиляцию. По совету Азизы. Девочка вытерпела всё. Но началось раздражение…

— Мало ей ног! — бурчит господин Амер и осознаёт, что роняет мужское достоинство. Ведь ступает на зыбкую почву женской телесности! Он стремительно поднимается, так что смахивает со стола салфетку.

— Но мусульманке разрешено удалять волосы на ногах! — торопливо говорит жена. — И на лице тоже. За исключением бровей. — Но супруг уже идёт к выходу. — Об этом сказано в книге… — Амина не успевает озвучить название источника до того, как за супругом закрывается дверь.

Выйдя из ворот дома, он чувствует: гнев стихает. Хорошо, что не стал укорять жену в том, что морочила ему голову… Довольно с неё и прерванного утреннего ритуала. В конце концов это женские штучки. Правда, на них тратятся деньги. Но такова доля всех отцов. В дочь надо вкладывать. Окупится! Когда найдётся подходящий жених.

Господину Амеру предстоял трудный день. Вопросы отеля «Парадиз» не только не решались, но и с каждым часом усугублялись.

Госпожа Амер сидела неподвижно. Пока шаги мужа не стихли. Тогда она встала и подняла упавшую салфетку. А когда смолкли звуки его автомобиля, налила себе кофе. Амина Амер тяготилась их общей с дочкой тайной и теперь ощутила себя свободной от угрызений совести. К тому же в половине третьего пополудни её ждал любимый сериал. Именно в этой серии и должно было решиться: сможет ли главная героиня противостоять интригам золовки или станет их жертвой.

Глава 7 Когда хочется спрятаться под паранджой

Из окна хорошо просматривается взятая в круг ослепительно-белыми корпусами центральная площадка отеля, малолюдная в этот час. Лишь пара-тройка отдыхающих распростёрлась на шезлонгах. И хотя Саед Амер служит в туристической полиции с самого начала её образования, всё равно не устаёт удивляться тяге белокожих братьев по разуму к лежанию под солнцем. Господин Амер не выезжал за пределы континента, а потому не не представляет, что такое дефицит ультрафиолета.

— У вас есть план территории отеля? — задал он вопрос, не отрываясь от вида за окном.

Не говоря ни слова, Абдель поднялся из-за рабочего стола и подошёл к шкафу, уставленному папками. На корешке одной из них написанные от руки цифры: 1993. Если это дата, то возраст «Парадиза» солидный.

Хозяин кабинета хорошо ориентируется в нагромождении документов. Вскоре на свет божий извлекается лист размером А3.

Приняв бумагу, полицейский приступает к изучению чертежа. Стандартный набор объектов. В чём это помогло бы сдвинуть расследование с мёртвой точки, он и сам не знает. Остаётся надежда, что это поможет сформулировать очередной вопрос для главного менеджера. А их перечень иссякает.

— По какому принципу вы расселяете гостей? — выдавливает он из себя.

— Мы стремимся учитывать национальный характер, менталитет. Ну и индивидуальные пожелания…

— Получается, арабов селите отдельно от европейцев?

— Как правило.

Имеются ли в наличии пустующие здания?

— Нет. В каждом корпусе заняты два-три номера.

Следовательно, если бы женщину удерживали в отеле и подвергали физическому воздействию, было бы затруднительно скрыть данный факт от соседей. Территория сравнительно невелика и компактна. Да и существовал ли застенок в реальности? На трупе ни одного следа от верёвки или наручников. Её не накачивали наркотиками. Тогда откуда поражение кожи?

Саед Амер поворачивает шеей в одну, затем в другую сторону, словно удостоверяясь, не отвалится ли она в случае чего.

— Остеохондроз? — сочувственно интересуется Абдель. — Вопрос остаётся без внимания. — В «Парадизе» есть массажист. Хорошо справляется с этими проблемами.

— Постояльцам разрешается принимать гостей, не так ли?

— В определённое время.

Саед Амер откладывает схему отеля и открывает чёрную папку, с которой явился в «Парадиз». Оттуда извлекается снимок. Цветная фотография хорошего качества. На вид женщине — 40–45 лет. Никаких особых примет. Снимок переходит в руки хозяина кабинета.

— Распространённый европейский тип, — зачем-то комментирует офицер. — Подобные ему миллионами слетаются на нашу родину за солнцем, морем и острыми переживаниями. Правда, есть некоторые отличия между славянками и западно-европейками. У первых на лице больше подкожного жира, у вторых — выраженные углы нижней челюсти и подбордка, что в большинстве случаев хорошо поддерживает кожу внизу. — Этим антрополого-физиогномические познания Саеда Амера и исчерпывались.

— Она боялась нашего солнца. А потому пряталась от него, — счёл необходимым добавить Абдель, после чего вернул фото офицеру.

Полицейский возвращает снимок на место.

— Так вы, господин Яхья, говорите, что в отеле массажист умелый.…? — важный посетитель произносит фразу неспешно, давая своему визави время на обдумывание. — А как насчёт косметолога?

— Да, господин Амер. Её зовут Малика.

Павел Петрович ощущает себя мальчиком, до которого доносятся звуки Всесоюзного радио. «Театр у микрофона». В рядах постоянных слушателей передачи числилась его матушка.

Белозерцев нерешительно топчется на площадке: неловко нарушать благоговейное слушание индийского эпоса. Но тут что-то щёлкнуло… И воцарилась тишина. Воспользовавшись шансом, он постучал. За дверью ничего не колыхнулось. Посетитель возобновил попытку. И был вознаграждён: дверное полотнище плавно раскрылось. В проёме предстала фигура, облачённая в свободно ниспадающую рубаху цвета жирных сливок и узкие обтягивающие штаны — судя по всему, индийского происхождения.

— Добрый день! — Павел Петрович сдабривает приветствие значительной долей вкрадчивости.

Обитатель номера молча отвешивает поклон. Его карие глаза подёрнуты влагой.

— Я бы хотел извиниться за вторжение. Если вы помните…

— Поиски увенчались успехом? — голос соседа приглушённый, с интеллигентными интонациями.

— Мальчика мы нашли. Это мой внук. Простите ради Бога, но нельзя ли нам поговорить?

Мужчина посторонился, давая проход. В нос ударил пряный запах тлеющих ароматических палочек. Отметив босые ноги хозяина, гость снял сандалии в прихожей. Оставшись в носках, он порадовался, что с утра позаботился об их смене.

Номер «кришнаита» такой же планировки, как его собственный: зона прихожей беспрепятственно переходит в гостиную, блистающую чистотой.

«Если постарался уборщик, то почему его рвение не распространяется на наш номер?»

Жаркий отсвет олеандров за окном служит великолепным фоном для белых одеяний хозяина. Легко, точно на шарнирах, он усаживается на пол и поджимает под себя ноги. Теперь гость возвышается над ним, переминаясь с ноги на ногу. Кришнаит жестом указывает на диванчик, и Белозерцев охотно пользуется шансом расположиться в традиционной позиции.

— Павел Петрович! — представляется он, по советско-российской привычке не называя фамилию.

— Ганга-Датта.

Белозерцев не решается попросить о повторе имени.

— Видите ли, у нас в отеле произошло ЧП. В бассейне утонула женщина. — Светло-фарфоровое лицо типичного вегетарианца остаётся бесстрастным. — Мы все нервничаем. Идёт дознание. Я бы хотел спросить вас… — Ганга-Датта, похоже, вовсе не задаётся вопросом: какое отношение к этому «дознанию» имеет вторгшийся господин. — Полагаю, в ваших глазах выгляжу странно, но эта смерть коснулась моей семьи.

— Что вы хотите узнать? — Глаза кришнаита уже избавились от предательской влажности, и предположение, что она вызвана историей Кришны и Радхи, кажется теперь маловероятным.

— В тот вечер… Когда мы зашли к вам… Вы видели что-нибудь подозрительное?

Сильно выраженный губной желобок Ганги-Датты — признак врождённой сексуальной харизмы — остаётся неподвижным. Однако по переносице прокатились волны. Сосед честно пытался вспомнить события двухдневной давности, но через считанные секунды сдался:

— Не припоминаю.

— Всё было, как в предыдущие дни?

— Пожалуй, да.

— А подозрительные звуки?

Ганга-Датта берёт два металлических кружка, соединённых верёвкой.

— Благодаря им, мирской шум сюда не проникает. Воспевание святых имён — главный способ оградиться отскверны.

Белозерцев выжидательно молчал. Ганга-Датта расценил это на свой лад. Он прикрыл глаза и запел, отбивая такт металлическими кружками:

Затем с большой неохотой он приоткрыл веки и воззрился на посетителя с явным, хотя и деликатно-дозированным состраданием.

— Простите, но… как вы оказались в столь мирском месте, да ещё без поддержки единоверцев? — осмелился полюбопытствовать посетитель.

— Я не санньяси, который может посвятить себя духовному служению. У меня семья. Работаю в компании, которая распространяет косметические товары. Кришна благословляет меня: продаж много.

«Это не Кришна, дорогой друг, а твоя гендерная принадлежность. Какая потенциальная покупательница устоит перед нею?»

— Руководство поощрило меня путёвкой в Египет. Я бы, разумеется, предпочёл получить вознаграждение в денежном эквиваленте…

«Ох, как я понимаю тебя, мужик…»

— Я колебался. Всё-таки курорт не способствует благочестивым мыслям. Но потом подумал, что и здесь найдутся те, кто жаждет истины…

«А ты идеалист. Но кажется, безобидный».

— Хотите ощутить нектар воспевания святых имён?

Белозерцев делает неопределённый жест. Что-то типа движения лобастого бычка, готового ласково, но ощутимо боднуть. Ганга-Датта проигнорировал его. Но последовавшую паузу, надо полагать, понял как знак согласия. А быть может, ему не терпелось снова погрузиться в транс. Шторки глаз опустились, голова подалась назад.

Голос набирал мощь. Белозерцев повёл плечами, словно стараясь порвать обволакивающую пелену.

Вступили железные кружки.

«Как же они называются?» — Процесс припоминания был болезненным. Звёздчатая сеть нейронов в мозгу натягивалась — до мучительной дрожи, так что казалось: вот-вот лопнет. Чтобы избавиться от навязчивой чехарды слов, он принялся осматривать комнату. Ароматическая палочка, помещённая в обычную чашку, уменьшилась на треть. Её тлеющий кончик надломился — коричневая трубочка пепла упала на пол. Взгляд, проследив за траекторией её полёта, двинулся вверх — к причудливым узорам дымка. Они завораживали. Неудивительно, что те, кто практикуют медитацию, смотрят на создаваемую «здесь и сейчас» живопись горения.

«Почему в своей жизни я прошёл мимо этой красоты?»

Белёсые полупрозрачные линии на глазах принимали определённую форму. Белозерцев напряг зрение. В дымном узоре угадывалось слово. Лю… Лю? Он подался вперёд, пытаясь помочь глазным хрусталикам. Люси… Кончик растёкся, подхваченный воздушными потоками помещения. Наблюдатель заморгал, расслабляя отяжелевшие веки. Затем потёр глазницы. И снова глянул на ароматические палочки. Очередная порция пепла скользнула вниз. Канул в небытие и мираж. Игра человеческого мозга? К нему Павел Петрович относился с почтением. Включая и собственный. И даже теперь, когда он стал слабеть… Но данный случай не относился к заурядному сбою. Выданное им имя принадлежало реальной женщине. Чтобы уменьшить напряжение, Белозерцев откинулся на спинку дивана. Обзор несколько увеличился. Взгляд наткнулся на низкий столик, на котором стояли две куклы. Одна из них в отливающем золотом сари. Изящную головку с пробором по середине и красно-коричневым пятнышком над переносицей венчало покрывало — в тон сари. На кукле-мужчине — шаровары, чалма, а в руках — дудочка. На миниатюрной шее — цветочная гирлянда.

Он знает их. Благодаря книжке «Легенды и сказания Индии», которую читал внуку. Это Божественная чета — Кришна и Радхарани. Эта их «лав-стори» растрогала сердце экзотического соседа!

— Мадана-Мохана! — певец продолжает набирать обороты.

Жизнь вокруг запульсировала чаще.

Взгляд гостя метнулся к двум портретам в рамках. На одном запечатлён старец со смуглым торсом, который прикрывает узкая, белоснежная полоска ткани. С другого портрета смотрит пожилой господин, чей крупный череп начисто лишён растительности, а лоб пересекают две параллельные линии, сливающиеся на основании носа в пятно кремового цвета. С шеи свисает ритуальная гирлянда из цветов.

Снова принялись отбивать ритм металлические пластинки.

«Кажется, они называются на букву „м“». Он снова напряг память. Однако наименование индийского ударного инструмента продолжало вертеться на языке неопределённым: «М-м-м». Какое мучение — вспоминать! М-м-м-ан… Мандрагон! — Мандрагон? Кажется, растение. Библейское. Еврейские женщины лечились им от бесплодия.

Ман-н-н-н-дрил! Мандрил? — Перед глазами ощерился примат из семейства мартышковых.

Ма-а-адригал! — Мадригал? Ассоциируется с конвертом для долгоиграющей пластинки фирмы «Мелодия». Ну точно! Такая хранилась в тумбочке под телевизором. В родительской спальне. Значит, мадригал — это из сферы музыки.

Мар-р-р-гинал! Господи, похоже он на опасной черте. Жена права, надо пропить курс мил-л-л… Как его там? Милдроната!

210. Что за цифры? — Число ударов в минуту. Ритм барабанов, бубнов или этих самых «м-м — м…» Именно такой ритм и позволяет преодолевать блокировку нервной системы, снимает фильтры восприятия и способствует впадению в… транс.

Белозерцев проводит ладонью по макушке, хотя волосяные луковицы не подают сигналов.

«Надо уносить ноги. В противном случае, ты поведёшься на эти „210“. И тоже затянешь: „Ма-а-а-дана-маха-а-на“».

Гость сделал усилие — тело оторвалось от сиденья. Осторожно ступая на затёкшую ногу, он двинулся в прихожую. Втиснул ступни в сандалии, дёрнул дверную ручку. «Не заперто». Снаружи на поверхность сознания блестящим шариком вынырнуло одно-единственное слово: манджиры! «Вспомнил!» Он приободрился и крепко впечатывая подошвы сандалий в тротуар, направил стопы к кафе.

— Паша, куда ты запропастился? — Супруга летела наперерез. Следом обливаясь потом едва поспевал Костик.

— Я тут… зашёл на минутку. К соседу.

— Мы ждём битых два часа!

Белозерцев скосил глаза на циферблат. 17 часов 7 минут. Жена не преувеличивала. Он провёл у кришнаита уйму времени. И даже не ощутил его хода. Опять причудливые игры мозга? Подумать над этим не оставалось никакой возможности: подцепив мужнино запястье, Дания Рафаэлевна увлекла супруга в кафе. Настала пора пить коктейли. О своих подозрениях она предпочла умолчать. Нет, не пришло ещё время говорить об очередной странности в поведении мужа. О его блужданиях по отелю она поговорит при более подходящем случае. Без посторонних ушей.

О,как бесконечно был мудр Посланник Аллаха (да благословит его Аллах и приветствует), когда сказал:

Мысль Малике близка. Как и другая: «Добросовестное исполнение обязанностей — тоже благотворительность».

Дядя и тётя повторяли не единожды эти постулаты Корана в присутствии воспитанницы, и она с детства усвоила: даже свою обыденную жизнь можно превратить в поклонение Аллаху. Таким образом, и обслуживая кяфиров, она могла быть уверена, что не сбилась с истинного пути. Благословение не замедлило. Вместо одной выгодной клиентки явилась другая. Та самая малявочка — жена великана и любительница сооружать тюрбаны из шарфов и палантинов. Малика не исключает: головные уборы имеют конкретную цель — увеличение хозяйского роста.

Посетительница центра красоты оказалась любознательной — до всякого рода косметических процедур и внимала Малике с детским восторгом. Та начала с молочной ванны Клеопатры, ароматизированной кокосом, лавандой или лепестками роз. Благосклонно выслушав её состав, клиентка не смутилась при озвучивании стоимости — 600 евро за сорок минут, однако попросила поведать о других методах ухода за женскими прелестями. Впечатлила клиентку и соль Красного моря с добавлением ароматических масел, которую втирают в тело (150 евро за 40 минут). Такую же цену Малика предложила и за скраб из кофе и кокосов. На них и пал выбор.

Процедура началась, когда ожил мобильник Малики, на экране высветилось: «хозяин». Проигнорировать этот звонок сотрудники отеля не имели права, а потому косметологу пришлось снять перчатки и принести клиентке извинения. Она покрыла спину с нанесённой тёплой коричневой массой полиэтиленовой плёнкой, затем махровым полотенцем — и удалилась с телефоном в руке. Как будто распростёртая на специальном столе женщина могла что-то понять из её ответов главному менеджеру. Но таковы уж правила.

Девушка никогда не имела дела с полицией. Естественно, что предстоящая беседа с представителем закона, о которой предупредил Абдель, повергла её в смятение. Однако умея владеть своими чувствами, косметолог довела процедуру до конца, не дав клиентке ни единого шанса заподозрить неладное. Они условились о следующей встрече, и Дания Рафаэлевна покинула центр красоты посвежевшая и похорошевшая.

Отойдя на десяток метров, она оглянулась: к «Клеопатре» деловитой поступью приближались двое. В одном она признала «хозяина», другой был незнаком. Но по властной манере держаться, в нём угадывался представитель закона.

Они переступили порог, как условились: через пятнадцать минут после завершения процедуры. Косметолог успела перемыть посуду, в которой готовились препараты, отправить в стирку использованные полотенца и даже снять специальное облачение.

Коротко переговорив, они решили расположиться в комнате отдыха, где стояли удобные кожаные диванчики, а из пасти фарфорового дельфина струилась вода.

На полицейском были тёмные брюки и светлая рубашка с расстёгнутой верхней пуговицей. А ещё он хватался время от времени за выбритый подбородок, из чего Малика заключила: до недавнего времени его украшала борода, которой он лишился в результате постановления об обязательном бритье стражей порядка. Эта мысль подспудно освободила девушку от напряжения, и она смогла, наконец, посмотреть посетителю в глаза. Ответный взгляд оказался отечески мягок.

— Мне нужно поговорить с тобой. По личному вопросу. — Полицейский многозначительно посмотрел на своего спутника. Тот удалился. Малика вновь почувствовала себя неуютно.

— У меня есть дочь. Её зовут Айя (да хранит её Аллах от всяких бед). У Айи имеется очень деликатная проблема. — Здесь посетитель сделал паузу. Малика, опустив очи долу, ждала. — У неё на подбородке…

«Угри?»

— В общем, растут волосы.

— Именно волосы, а не пушок? — позволила себе вопрос косметолог.

— Как утверждает её матушка, поначалу это был пушок. Но глупая девочка взялась за пинцет и… сами знаете, что из этого вышло.

— Механическое воздействие усиливает рост волос.

— Мои женщины сильно переживают…

— Беда поправима.

— Каким образом?

— Во многих здешних центрах имеется специальное оборудование. Оно позволяет делать эпиляцию любых частей тела.

— Это болезненно?

— Придётся потерпеть. Но оно того стоит.

Насколько понимаю, это воздействие током?

— Слабым током, — уточнила Малика, к которой вернулась уверенность.

— А следы остаются?

— Кожа, разумеется, травмируется. Но если ухаживать за ней после процедуры, через две-три недели она примет прежний вид.

— Это важно.

Малика ответила лёгким движением губ — что-то вроде улыбки.

— Скажи, Малика, а постояльцы отеля часто прибегают к твоим услугам?

Офицер сцепил ладони на колене — жест, означавший предельную степень доверительности.

— В последнее время не так часто, как хотелось бы.

Следующего вопроса не последовало. Вместо него посетитель накренил корпус, будто намереваясь подняться. А вместо этого подсунул какой-то предмет. От неожиданности девушка подалась назад. Но уже через мгновение овладела собой.

«Всего лишь снимок».

Как портит женское лицо фотоаппарат, когда надо не моргая смотреть в его чёрный круг. Малика с детства робела. Во-первых, деревенский фотограф долго и нудно устанавливал аппаратуру и свет. Во-вторых, перенося её лицо и тело на плоскость, как будто обнажал потайные уголки души. И наконец, девочка отличалась редкостной нефотогеничностью.

В этом женщина со снимка походила на Малику. Ибо как и у неё, черты её — полные скрытой энергии и добродушия — в жизни казались более гармоничными. На фотографии женщина выглядела насквозь потерянной и ненастоящей. Малика давно приметила: такое происходит с портретами покойников.

— Это женщина была у тебя?

Глава 8 Прах из коробочки

Алый цветок присмирел, получив очередную порцию прикорма. А профессор вновь и вновь вспоминал танец с Ритой. Ни у кого прежде он не встречал такого чувства ритма. И такой самоотдачи. Если бы только партнёрша не прикрывала веки, словно грезя наяву. Может, она представляла на месте Садового другого партнёра? Мысль отозвалась неприятным всплеском за грудиной, так что он прибавил шагу и вскоре обнаружил себя на молу. Это искусственное сооружение имело правильные округлые очертания, напоминающие запятую. После заката немногие отваживались выбирать для моциона это лишённое освещения место. Но нашему герою, утомленному эманациями толпы у танцпола, то было на руку. Он присел на белевший в темноте лежак, достал из кармана мундштук — слабая надежда, что все вредности минуют бронхи. Закусив мундштук, привычно хлопнул по карману. Ответного звука не последовало. Раздосадованный, Садовой прижал ладонь к груди, краешком сознания уже принимая как данность, что коробки со спичками он лишён. На днях на базаре он приобрёл для коллекции, которую собирал с двенадцати лет, египетский спичечный коробок. Похоже, что оносталась лежать в сумке. Но куда подевался украинский — с изображением запорожского казака с дымящейся трубкой?

Владимир Николаевич огляделся в поисках росчерков малинового огонька в радиусе нескольких десятков метров. Однако охотников до табакокурения в этот час не наблюдалось. Зато на молу обнаружился незнакомец, облачённый в брюки и куртку с капюшоном. Судя по жестам, он кормил рыб. Или каких-то иных обитателей морской пучины. Извлекая из коробочки припасённый корм, молодой человек бросал его прямо в шумевший под ногами прибой. Место не самое удачное. Морские ежи, крабы, рыбки и неведомые твари, выскакивавшие из воды и обречённо шлепавшиеся обратно, под покровом темноты имели обыкновение устраивать сходки в заливчике, более похожем на лужу. Следовало бы указать на это любителю подводной фауны. А заодно спросить огоньку.

Тем временем опустошённая коробочка с кормом проследовала в карман. Молодой человек застыл на краю парапета. Садовой вгляделся в смазанное тенями лицо — внешние уголки век приспущены, что делает разрез глаз оригинальным и одновременно девчачьим.

Вспыхнувшая на тёмном небосклоне звёздочка начала движение в их сторону. Взгляды мужчины и юноши обратились к ней с немым вопросом. Она не заставила себя ждать, обернувшись идущим на посадку «боингом». Садовой воспользовался моментом и приблизился к молодому человеку с предупреждающим покашливанием. Слишком тонкая для объёмного ворота шея тут же повернулась в его сторону.

— Добрый вечер! Хотите, покажу место, где лучше всего кормить рыб?

Юноша окатил вопросительно-недоумевающим взглядом. Тем не менее последовал за провожатым к заливчику за молом.

— У вас остался корм?

Смысл вопроса, видимо, не сразу дошёл до незнакомца. Тогда Садовой повёл глазами в сторону кармана куртки. Последовало судорожное движение ладонью. И лёгкий шлепок. Как будто владелец проверял: всё ли на месте.

— Корм? Но это не… — Последовало судорожное движение ладонью. Затем лёгкий шлепок, будто владелец проверял — всё ли на месте. — Это пепел.

— Пепел?

— Ну… да!

— А простите Бога ради, откуда… пепел?

— Мамин.

— Чей?

— Моя крёстная мать считала Красное море лучшим местом на земле и завещала развеять свой прах здесь.

— Крёстная была последовательницей индуизма? — Садовой силился преодолеть оторопь.

— Вовсе нет! — юноша с силой выдохнул воздух, чтобы убрать со лба непослушную чёлку. Жест пробудил во Владимире Николаевиче смутное подозрение.

— А почему… кремация?

— После завершения пикника следует убрать за собой. И самый лучший способ — костёр.

Воцарилось молчание. К счастью, паренёк оказался не из тех, кто позволяет неловким паузам затягиваться: — Полагаю, вы встречались…

— Я знаком лишь с одной супружеской парой.

Полагаю, про тётушку Лу слышали все, кто находился здесь в конце октября.

— И кто же она?

— Женщина, утонувшая в бассейне.

Снова воцарилось молчание, отчего шум волн стал явственнее и тревожнее. Впрочем, не худший фон для такого рода откровений.

— Да, я слышал об этой трагедии. Вы назвали её тётей…Лу?

— Она сама велела себя так величать!

— А вы знали, что здесь её прозвали мадам «Розовая шляпка»?

Юноша издал смешок.

— Вполне в её духе… Она обожала шляпки.

— Примите мои соболезнования.

— Благодарю. — Юноша посмотрел на него открыто, с детской непосредственностью.

— Меня зовут Владимир Николаевич.

— Знаю. Тётушка Лу писала о вас.

— В письмах?

— В романе! — Молодой человек повернулся в сторону россыпи огней. — Простите. Мне пора.

Пока Садовой переваривал услышанное, последовал кивок — и расплывающееся пятно куртки стало удаляться.

«Он похож на неоперившегося птенца».

Дойдя до песчаной кромки, граничавшей с асфальтом, паренёк обернулся и крикнул:

— А зовут меня Мила.

Русалочка грациозно изогнулась — в талии появилась прорезь. Как будто ножиком разрезали любимый Костин щербет. «Аби» даёт его по чуть-чуть. А всё из-за Костиного жира — на животе и боках.

Русалочка тем временем протянула ему ручку. Он изо всех сил оттолкнулся…и поплыл к протянутой мокрой ладошке. Но Костины пальцы — как он не тужился — никак не могли дотянуться до блестящих ноготков. Тогда он напряг силёнки… И пробудился… Кисть, зажатая подушкой — капканом, заявила о себе болью. Пожаловаться «Аби»? Но её спина на соседней кровати белела так отчуждённо, что он не решился.

Костя спустил ноги. Позывы переполненного мочевого пузыря вынуждали торопиться. Но никак не находились тапочки — ещё одно подтверждение: ночью у вещей начинается собственная жизнь.

Низ живота настойчиво напомнил о себе. И Костя босиком устремился вон. И успел. Так что «Аби» не будет огорчена. Здесь Костя согласен с дедом: женщину способна вывести из себя любая пустяковина. Даже жёлтое пятно на пижамных брюках.

От всех этих мыслей и боли в затёкшей руке сон пропал окончательно. Его внимание привлекла щель между стеной и балконной дверью, которая не открывалась, как положено двери, а скользила, как по льду.

Он с опаской сунул указательный палец в щель. А вдруг это пасть акулы? Но даже если это было и так, онаповела себя дружелюбно, позволив Костиному пальцу проникнуть внутрь. А потом… Он с силой нажал им. До боли. Тяжёлое большое стекло тронулось и поехало … Из проёма пахнуло тем самым запахом, который источают переливающиеся на солнце русалочьи чешуйки. Костя потянул носом. И сделал шаг вперёд, на балкон, что категорически запрещалось делать.

Поблизости дышало море. Его вдохи и выдохи завораживали. Он отыскал глазами тёмную полосу слева. Она служила ширмой, за которой, как в театре, скрывается самое интересное. Костя любил театр. А ещё картины. И ему припомнилась одна… «Садко в подводном царстве». Собрать её из пазлов трудно. Там большие рыбы, рак и много водорослей. Но самое сложное — красавицы. Бабушка сказала, что за ними Садко (А кто он такой?) и опустился на дно. От той картины шло сияние… Как от бассейна, где плавала Маруся. При воспоминании о бликах на голубоватой подсвеченной воде боль в пальце переместилась к горлу. Да, его обманули. У той девочки не было хвостика. Взамен разноцветных чешуек она напяливала отвратительные лягушечьи лапы… Как их назвал «Бабай»? Ласты! Их надевали и дядьки с длинными рюкзаками за спиной. «Это баллоны с воздухом. Чтобы плавать под водой», — объяснила «Аби».

А настоящей русалкой оказалась тётенька в шляпе. Потому что она смогла дышать без этого рюкзака. Но он вспугнул её. И она спряталась на дно. Русалки не любят, когда их фотографируют. Но на них можно только смотреть. Как этот… Садко.

Колыхнулись зеленовато-бурые водоросли. Из-за них вынырнули рыбки. Их чешуя искрами вспыхнула в солнечных лучах. Откуда здесь солнышко? Оно тоже утонуло?

Смысл происходящего доходил до Костика обрывочно, вспышками отдельных картинок. Тем не менее тревога уступила место возбуждению.

«А жёлтый песочек внизу всё ближе. Вот оно — подводное царство! Но почему там, в бассейне, не было пены? Ведь русалочки…»

Костик открывает рот. Ему требуется больше воздуха. Ведь за его спиной нет той штуковины!

И тут пронзительный звук нарушает тишину. Отчего Костина склонённая голова резко меняет траекторию. Чтобы развернуться в сторону этого воинского дикарского клича. Или предсмертного крика? Точно мальчик не знает. Очевидно лишь, что с соседнего балкона в него летит копьё. А вместо острия — собачья морда.

Ветер безнаказанно теребил пальмовые листья и осыпал дорожки лепестками бугенвиллии. Она поднялась с кровати и закрыла створку. Но ветер успел нашептать на ушко весть о радости жизни. Впрочем, Милочка и без «вестника» пребывала в приподнятом настроении, ибо точно знала, какое у текста будет вступление.

Она открыла ноутбук и пробежала глазами первые строчки.

Милочка подумала о том, что он напоминает начало «Дэзи Миллер» Генри Джеймса, английского писателя, недооцененного современниками. Впрочем, заимствования из других источников она не считала большим прегрешением. Хорошо закамуфлированный плагиат — явление не редкое. Не страшилась она и всевидящего редакторского ока, а потому продолжила чтение.

Она пробежала абзац глазами. Так называемая «затравка» готова. Затем прикинула, на какой гонорар потянет текст. И осталась довольна.

Глава 9 «Хэллоу, мистер и миссис Джонсон!»

Русская матрёшка. Такой подарок приготовили супруги. Дания Рафаэлевна всегда брала сувениры, отправляясь в заграничные вояжи. И не было случая, чтобы очередная матрёшка вернулась домой невостребованная.

При озвучивании имени спасительницы — Памела Джонсон — Белозерцева не преминула осведомиться: не является ли леди той самой английской писательницей — Памелой Хенсфорд Джонсон, к почитателям которой Дания относила и себя.

Лёгкая улыбка тронула губы англичанки.

— Насколько мне известно, упомянутая вами миссис Джонсон родилась в 1912 году, и в соответствии с календарём должна была переступить столетний рубеж. Я же только стремлюсь к этому, — миссис Белозерцева перевела ответ старушки для мистера Белозерцева.

Отдав дань литературе, дамы (а разговор вели преимущественно они), вернулись к теме чудесного спасения.

— Если бы не вы, миссис Джонсон, ночное хождение внука закончилось бы печально.

— К счастью, я тоже страдаю ночным хождением — бессонницей…

— К тому же вы отлично метаете, — вставил своё словечко Белозерцев, до того тщетно пытавшийся выловить из потока английской речи понятное выражение, и мысленно снял шляпу перед силой старушки, способной метнуть свою трость на такое расстояние. Да, это благодаря набалдашнику с собачьей головой, ударившему в балконное ограждение и произведшему шум, мальчик пришёл в себя и не упал.…

— В молодости я занималась спортом. Бег, метание копья… Моим кумиром была Милдред Дидриксон, — сообщила миссис Джонсон.

— Простите наше невежество! — Дания Рафаэлевна повернулась к мужу, словно ища у него поддержки.

Первая женщина-чемпион в метании копья! — отчеканила старушка. — Олимпиада 1932 года в Лос-Анжелесе. 43 метра… — последовала лёгкая запинка.

— 68 сантиметров. — пришёл на помощь супруг.

— Увы, несмотря на олимпийские достижения, Милдред сгорела от рака в сорок с небольшим.

— Спорт не избавляет от болезней нашего века! — присовокупил мистер Джонсон. Он поднялся со своего места и с лёгким извиняющимся поклоном покинул гостиную.

— Но вы сохранили меткость рук! — воскликнула Дания Рафаэловна, уводя собеседницу от грустной темы.

Белозерцев по достоинству оценил манёвр, но про себя отметил:

«Похоже, супругов не тревожит скорость падения песчинок в часах их жизни, и происходит это не из-за накопившейся усталости или немощи. Видимо, британские Филемон и Бавкида верят: как только упадёт последняя песчинка — невидимая рука перевернёт стеклянную колбу».

С подносом в руках вернулся мистер Джонсон. У джентльмена сохранилась отличная выправка. Такая бывает у военных и дворецких. О последних супруги получили представление из телесериала «Аббатство Даунтон», который предпочитали всем российским. И не только по причине поддержки своего английского.

«Уж не работал ли он официантом?» — пришло на ум Белозерцеву. Англичане его позабавили: они возили с собой чайный сервиз и набор элитных чаёв, вкус которых разительно отличался от тех, что предлагали в отеле. Занятый кубиком Рубика внук при виде подноса заметно оживился, а Дания Рафаэлевна не без умиления подумала:

«Счастливцы! Они утешаются мыслью, что если судьба не подарит шанса умереть в один день, их разлука не будет слишком долгой».

За чаепитием Белозерцев ожидал, что разговор зайдёт о происшествии в бассейне. Но супруги ни словом не намекнули на несчастье. А только упомянули дверь на балкон, которую заклинило. Что ж, это повод для переезда в другой номер.

Возможно, мистер и миссис Джонсон считали смерть, а тем более визит полицейских, той темой, что выходит за рамки приличий. Так что приход русского трио не возбудил ни любопытства, ни желания посудачить. По достоинству оценив британскую сдержанность, Павел Петрович вернулся к теме спорта.

— Наверное, вы по сей день с удовольствием следите за олимпийскими достижениями?

Невинный вопрос вызвал неожиданную реакцию: губы миссис Джонсон резко сжались А пока Дания Рафаэлевна пыталась преодолеть неловкость, хозяйский рот расслабился и выдал:

— Chemistry!

Она считает, что нынешние спортсмены никуда не годятся, — перевела Дания Рафаэлевна. — Лыжные гонки выигрывают больные астмой, а лучшие гимнастки — сплошь лечатся от синдрома дефицита внимания.

На этой интересной для обеих сторон теме встреча и продолжилась.

«Детский клуб» — помещение скромное, но приятных пропорций. Отгороженное от лобби лёгкой, выкрашеной в коралловый цвет перегородкой, оно являет собой царство девушки-аниматора. Звякают стеклярусные занавески — своеобразная замена дверного колокольчика. Порог переступает девушка в хеджабе. Рита поднимает голову от моделей кукольных платьев, которые рисует с двумя юными арабками.

Родители заглядывали сюда, чтобы полюбоваться на детские забавы. Однако девушка в зелёном хеджабе приехала без детей. Значит, пришла из любопытства или скуки. Посетительница тем временем приблизилась к столику, глянула одним глазком на творение юных дизайнеров и отошла, дабы не смущать девочек. Она было примерилась к стулу, но оценив его возможности, предпочла кресло. Правда, перед этим она отыскала среди торчащих из вазочки фломастеров красный и стала водить им по бумаге, который пристроила на коленке.

Свойское поведение девушки в зелёном хеджабе вызвало приступ раздражения. Однако прежняя выучка позволила аниматору, не теряя лица, продолжить занятие до той минуты, пока оно не наскучило детям.

Включив мультик про Машу и Медведя, Рита направилась к гостье.

— Ася, добро пожаловать в наш клуб! Как тебе здесь?

— Хорошая атмосфера.

— О, ты тоже рисуешь? Решила принять участие в конкурсе?

— А почему бы нет? — ухмыльнулась художница.

— У нас детский конкурс.

— Спокойно, Рита, я не сбрендила. Это работа одной девочки. Я просто подписала её. Автор не успела сделать это лично. А вообще-то рисунок гениален!

— И в чём это проявляется?

— А ты глянь! Какая точность в деталях!

— Жюри будет важно, соблюдена ли тема: жизнь отеля. — Рита взяла протянутый листок и, вглядевшись в него, заметила: — Здесь есть элементы хорэра.

— Ребёнок выплеснул на бумагу собственные переживания. А они отличаются от взрослого восприятия.

— Ты считаешь, что это не детские фантазии, а нечто другое?

— Единственный недостаток — это отсутствие яркости, — продолжила гостья, будто не слыша вопроса. — К примеру, волосы купальщицы. Их следовало бы закрасить чуть ярче.

— Рассуждаешь как человек с опытом. У тебя есть ребёнок?

Ася втянула воздух, а потом резко выдохнула.

— Будет! Я не замужем. Пока…

— Не везёт с мужчинами?

— Соперницы дорогу переходят.

— Ася! Ты всё воспринимаешь не так…

— Как?

«Сквозь призму собственной глупости!» — просилось на язык. Но аниматор сдержалась:

— На свой манер.

Ася вспорхнула с дивана, как будто хотела убежать от печальных мыслей.

— А рисунок дарю вашему клубу. На память. О девочке Марысе.

Рита проводила взглядом ягодицы, тяжко перекатывавшиеся под туникой посетительницы. На этот раз она не пыталась контролировать выражение лица. Недоумение, смешанное с участливостью, ясно прочитывалось на нём. Спору нет, разного рода чудики встречаются в «Парадизе» с постоянством, который характерен для любого заведения такого рода.

«Они платят деньги, — говорит в таких случаях Абдель, — это достаточно, чтобы смотреть на их причуды со снисхождением. На то мы и „профи“, чтобы справляться…»

«Справимся!» — ободряет себя Рита.

Когда-то подразумевалось, что обитатели «Парадиза» будут отвечать требованиям отеля в той же мере, в какой отель соответствует их ожиданиям. А цены служили орудием естественного отбора туристов.

Многое изменилось с «арабской весны». Теперь заведению предстояло проявлять гостеприимство самым разным людям, в том числе и такого пошиба, как девушка в зелёном хеджабе.

Глава 10 «Несверлёная жемчужина»

— Тётушка Лу была придумщица… историй. А они будут востребованы всегда. Но читатель сейчас искушённый. Подавай и лихо закрученный сюжет, и гарнир к нему… В виде ассорти — из стиля, языка и прочего… С «экшеном» она справлялась, а вот структурировать текст…

— И ты помогала?

— Я ставила перед ней задачи. Две…

— Какие?

— Выписать костяк истории. А затем составить биографии героев.

— А это зачем?

— Чтобы не нарушить логику их поступков.

— Она брала сюжеты из головы?

— Не совсем.

— Толчком всегда была конкретная личность. А коллекцию типажей она собраласолидную. Сказывалось журналистское прошлое.

— И что, встречались редкие персонажи?

— Я бы сказала, вымирающие. К примеру, один редактор какой-то там газетёнки отдал распоряжение снять с макета иллюстрацию Госстраха только за то, что грудь изображённой на ней женщины был вызывающе высоким.

— Наверняка после перестройки именно он стал издателем журнала с эротическими фото, — улыбнулся профессор.

— Возможно, — равнодушно пожала плечами Милочка. — Но меня лично больше прикалывает тот, который вычитывал газету по горизонтали.

— Это как?

— Складывал начальные буквы абзацев. Кажется, акростих называется.

— Для чего?

— Проверить на предмет антисоветчины. Так тётушка Лу поясняла. Кстати, он сделал карьеру в Москве. А ещё помню…был в её собрании типажей редактор, который «зарезал» материал о мужчине-официанте.

— На каком основании?

— Он полагал, что в сфере обслуживания мужчинам не место. Невольно начнёшь благодарить отца и мать, что родили тебя после этой… — Милочка остановилась, чтобы подобрать слово поприличнее и продолжила: — этой жести.

— Значит, кто-то мог узнать себя в её писаниях? — подал голос Белозерцев, всё это время хранивший молчание.

— Не исключено. Только есть здесь одна закавыка.

— Какая же? — на этот раз в голосе Павла Петровича звучала откровенная заинтересованность.

— Никто не знал Люсиль…то есть тётушку Лу в лицо.

— В каком смысле?

— Как автора.

— Ты хочешь сказать, что она была безымянным литературным негром?

Милочкины губки изогнулись в недовольной гримасе:

— Тётушка Лу была равноправным соавтором.

— А чья ставилась подпись?

— Под всеми текстами стояла одна подпись — Людмила Милкова. Тётушка настояла на этом псевдониме. И хотя он не пришёлся мне по вкусу…

— И это было единственным моментом ваших разногласий?

Милочка свела мастерски оформленные бровки. Повисла пауза. Садовой и Белозерцев терпеливо ждали.

— Да, — выдохнула москвичка и метнула шар.

Своей гладкой головкой, с зачёсанными назад волосами она напоминала египетскую цаплю — голенастую, узкогрудую, с неторопливой грацией расхаживавшую по лужайкам отеля. Схожесть усиливалась благодаря удлинённому носу. С ним контрастировал хорошо очерченный рот, который казался бы сделанным, если бы не растрескавшиеся губы. А ещё она метко катала шары в «Бочче».

— Тётушка Лу была трусихой, боякой, можно сказать, невротичкой.

— И чего же она страшилась? — мягко вступил в разговор Садовой.

— Она боялась самой жизни. — Снова взмах рукой и наблюдение за катящимся шаром. — Её любимым изречением, если хотите кредо, были слова из книжки Умберто Эко: «Я всюду искал покоя и нашёл его в углу с книжкой в руках». Люсиль боялась всего — акул, незнакомцев, шумов… А такие люди не афишируют себя. И вообще держатся в тени.

— И тем не менее в тот вечер она вышла на прогулку, — задумчиво произнёс профессор.

— Простите ради Бога за бестактность. Поверьте, это недосужее любопытство, — вступил Павел Петрович, — вскрытие производилось?

— Почему-то его делал санитарный врач города.

— Ну, такое здесь случается. Держать в штате патологоанатома — чересчур накладно. А с заключением вас познакомили?

— Нам выдали бумагу на арабском. К ней прилагался листок — на русском.

— И что там было?

— Много чего.

— Медицинские термины?

Да, я изучила текст. Вдруг пригодится…ну, сами понимаете…

— Для чего? — не выдержал Садовой.

— Для сценария.

Возникла неловкая пауза.

— Вы считаете… это цинично?

Оба друга сочли за благо проигнорировать вопрос.

— Что там было записано? — в голосе Белозерцева прочитывалось нетерпение.

— Правое предсердие и желудочек наполнены кровью.

— И что это означает?

— Остановка сердца.

— И это всё?

Милочкины бровки надломились. Ровно по серёдке.

— Лёгкие бледные. Трахея, бронхи полны пены.

— И вывод?

— Она утонула.

Мужчины никак не прореагировал на заявление.

— Если вы хотите знать точную причину смерти, то она наступила в результате утопления, — продолжила Милочка. — Мне потом объяснили в Москве, что когда человек тонет, то пытается поначалу задержать дыхание. Когда это уже невозможно, он делает несколько отчаянных вдохов. Тем самым накачивает воду в лёгкие. В результате в гортани образуются протеиновые вещества. Их называют пенный грибок.

— Вы глубоко изучили вопрос, — констатировал Садовой.

— Я сомневалась…

— В квалификации санитарного врача?

— Просто эта смерть как-то не… монтируется со всем тётушкиным обликом. Впрочем, что я говорю! Подобные мысли приходят, наверное, каждому, чьего близкого человека настигает… ну вы понимаете.

— Скажите, а вела ли она дневник? Ну как это заведено у женского пола? — поинтересовался Белозерцев.

Девушка покачала шар на ладони, словно взвешивая его.

— У писателей имеется и записная книжка, куда они вносят всякие жизненные наблюдения, — подал голос профессор.

— Если такая и была, мне о ней не известно, — произнесла Милочка и метнула шар.

— Простите, могу я задать вопрос?

— Конечно. Присаживайтесь.

Белозерцев поднялся из-за столика, чтобы предложить даме стул. Девушке в зелёном хеджабе, не заставив себя ждать, опустилась на него.

— Не подскажете, как по-арабски «шеврон»?

— Ваш вопрос не по адресу.

— Простите, но я слышала краем уха… Как вы разговаривали с приятелем… Или я ошибаюсь?

— Совершенно верно, я коллекционирую шевроны.

— Правда?! — всплеснула руками Ася, отчего колыхнулись складочки на животике. — Мой папа тоже собирает всякие там… нашивки.

Хотя Белозерцев внутренне поёжился от словосочетания «всякие там», но вида не подал. А девушка продолжала щебетать: — Не так давно ему попался шеврон египетской полиции. По крайней мере, так утверждал коллекционер. Вы ведь знаете, что есть такой сайт? Там я и наткнулась на объявление: «Обменяю шеврон египетской полиции». Конечно, я сразу позвонила. Номер телефона имелся. Питерский…

— Обмен состоялся? — нетерпеливо прервал Павел Петрович.

— У молодого человека этих самых шевронов было несколько. На какой-то заграничной свадьбе ими молодых осыпали. Короче, он предложил обменять свой на любой из отцовской коллекции. И папочка согласился. Уж больно ему хотелось заполучить египетский… Ну, сами понимаете…

— Да, понимаю, — кивнул Белозерцев, откидываясь на спинку винилового стула и приготовившись слушать до конца.

— Этот коллекционер явился в условленное время. И они сговорились. У отца имелись два шеврона белорусской милиции. Мы родом оттуда. Но отец переехал в Санкт-Петербург. Меня, кстати, Асей зовут…

— Павел Петрович.

— А потом, представьте, Павел Петрович, выяснилось, что шеврон не египетский, а греческий. На нём оливковая ветвь…

— И вы решили пуститься на поиски подлинной египетской символики, — подытожил Белозерцев, углядев, как в конце аллеи появились две фигуры — миниатюрная женская и возвышающаяся над ней мальчиковая.

— Хочется привезти сувенир.

— В таком случае рекомендую обратиться к моему другу-арабисту. Его зовут Владимир Николаевич. А теперь извините, мне пора.

И Белозерцев снялся со своего места, устремившись навстречу жене и внуку.

— А с тыла он напоминает мишку из мультика «Маша и Медведь», — резюмировала Ася, оставшись одна. И озабоченно глянула в зеркальце: в надлежащем ли порядке хеджаб?

После ужина они отправилась на прогулку — для лучшего пищеварения — как утверждала «Аби», а на самом деле противостоять лишнему весу. Нарезая с внуком круги вокруг отеля, Белозерцев мысленно пребывал в прошлом. Воскресить его побудила прозвучавшая из Милочкиных уст фамилия. Милкова. Именно такой оперативный псевдоним имелся у человека из его агентурной сети. Да, никаких там пошлых прозвищ, как в романах про шпионов, типа «Студент» или «Балерина». Никаких наворотов. Начальство предпочитало простые русские фамилии: Иванов, Петров, Сидоров. И когда та же Милкова предложила подписывать свои отчёты экзотической фамилией «Эрдель», генерал мягко, но твёрдо настоял на другом варианте.

В их первую встречу в забронированном для таких случаев гостиничном номере, она казалась мягким пластилином в их руках. Не задавая лишних вопросов, подписала согласие на сотрудничество, чем снова дала повод полагать, что уже имела дело с компетентными органами. А вот духи на 8 Марта (единственное вознаграждение за труд) принимала со смущением. Этот флакон, который она поспешно прятала в сумочку, являлся актом вынужденным: «так было надо». И вообще Милкова могла бы запросто уклониться от контактов с «конторой» — так назвал КГБ любимый Белозерцевым автор книги про советскую разведку. Однако что-то не позволило девушке совершить этот маневр? Белозерцев склонен был думать: честность. Враньё, судя по всему, доставляло ей дискомфорт. Иначе при заполнении специальной анкеты она бы непременно слукавила. Да, почему бы в графу «Имели ли вы дело с иностранцами?» не вписать — «нет»?

«Да потому что нельзя избежать контактов с иностранцами, если вы обучаетесь в МГУ, проживаете в ДАСе на улице Шверника, 19 и часами просиживаете в кофейне». Это Белозерцев знал по собственному опыту, ибо тоже спал на дасовских койках, сидел в кофейне, конспектировал Ленина в «читалке». Этот её ответ, так и не артикулированный, он сформулировал за неё. Но начальник отдела кадров секретного завода «Эпоха», где она должна была работать корреспондентом многотиражной газеты, действовал по инструкции и вызвал девушку «на ковёр». В его кабинете она повела себя на удивление спокойно, как будто не видела никаких препятствий к своему трудоустройству на секретный объект. Предложение составить список знакомых иностранцев приняла с невозмутимой готовностью. Перечень оказался до неприличия длинным. Здесь память не изменяла Белозерцева: он составляла полторы печатной страницы.

— Она явно занималась валютными операциями. Или фарцовкой! — слова заместителя директора завода по кадрам прозвучали как приговор.

Однако профессиональный интерес у Белозерцева вызвали значившиеся в списке имена.

Племянник тогдашнего афганского лидера Бабрака Кармаля. Сын генерального секретаря Иракской компартии. И тут же фамилии менее звучные, а точнее сказать вовсе неизвестные широкой публике. К примеру, египтянин Махмуд Маид. Закончив университет, он работал в посольстве. А это уже кое-что значило.

С таким послужным списком вход на территорию секретного завода был для Милковой закрыт навечно, хотя там изготавливали отнюдь не атомную бомбу, а всего лишь тренажёры для самолётов. Секретность была тогда нормой жизни.

Но выпускница факультета журналистики МГУ, тем не менее, несколько месяцев работала в редакции, которая находилась за пределами производственных площадей. Газета делила скромную площадь с «Партийным кабинетом» и рабочим местом секретаря партийной организации.

Её это не устраивало, и она пожаловалась Павлу Петровичу. Вот тогда-то и возникло противостояние между им, майором Белозерцевым, и кадровиком, который наотрез отказывался брать на себя ответственность за «фарцовщицу» и «валютчицу». И чем бы дело закончилось — неизвестно, если бы ко всеобщей радости девушку не пригласили в городскую газету. Такой поворот в карьерной лестнице не состоялся бы без соответствующего звонка генерала. Повышение было на руку майору Белозерцеву, ибо сулил расширение масштаба работы, а говоря его собственным языком, «кругозора». Её потенциал как «источника» становился более реализуемым. Теперь её можно было использовать в других направлениях. К примеру, поручить негласно сопровождать иностранного гостя в обратном пути от Энска до Москвы. Это позволяло экономить силы и время штатных сотрудников и одновременно не снимать колпака наблюдений за иностранцами.

…Дед и внук приблизились к площадке для игры в бочче. Мистер Джонсон сноровисто метал стального цвета шар под руководством Алекса. Миссис Джонсон рядом не наблюдалось. Отдыхает в номере?

Когда Вы разглядели в своём агенте женщину? — Не сразу. Этот женский типаж никогда не впечатлял Вас. Сплошная эклектика. Что-то среднее между «синим чулком» (серьёзный взгляд из-за очков) «мальчиком-пажом» (причёска «каре»), медвежонком (неуклюжесть в походке) и «француженкой» (импортная одёжка). Последние Вы, как и весь Советский Союз, видели лишь в кино, тем не менее считали себя разбирающимся по этой части. У Людмилы Майко-Милковой была заграничная манера одеваться: в гардеробе её начисто отсутствовала продукция отечественной лёгкой промышленности. Её давно, а если точнее, со времени знакомства с тёзкой из Ленинграда и её бойфрендом заменил вожделенный для советских женщин импорт. И Майко-Милкова носила его, на Ваш взгляд, уверенно. Впрочем, одним этим Вас было не взять. У Милковой (а как Вы обращались к ней при контактах? Людмила?) имелась та «манкость», которая пленяет не сразу, а как выражаются англоязычные «step by step». Впрочем, сама девушка, похоже, не сознавала этого. В противном случае она носила бы серёжки. По Вашим наблюдениям, девичьи мочки когда-то готовились для этой миссии: в розовой мякоти виднелись проколы. По два на каждой ушной раковине. Видимо, первый по какой-то причине получился неудачным. Со временем две дырочки соединил каналец. Эта читаемая Вами графика выглядела эротично. Как будто резчик выполнил работу. Но даже такой ценитель, как Вы, Павел Петрович, попались не сразу. Или не сразу осознали данный факт. Как Вам больше нравится?

А катализатором послужила история с египтянином Махмудом. С тем самым из «послужного списка» выпускницы МГУ.

Работа с сотрудниками иностранных посольств была одной из составляющих деятельности «конторы». Ближний Восток, Север Африки — те регионы, к которым надлежало иметь запасной ключик. В качестве подсадной утки для Махмуда, или, как принято было выражаться, в заграничных спецслужбах, медовой ловушки, Милкова годилась уже потому, что у университетского приятеля наличествовал к ней мужской интерес. Когда куратор донёс, наконец, до её сознания стоящую перед ними задачу, девушка озадаченно вымолвила:

— А если он захочет…большей близости, чем я …Ну, понимаете?

По правде говоря, Белозерцев не вполне был готов к постановке данного вопроса. А потому на поверхность сознания первым делом выскочило типично мужское, житейское: «Но тебе же не впервой». Просившаяся с языка реплика была заменена не менее тухлой, но обтекаемой:

— Но вы же советская женщина!

«А как по правде он обращался к ней? Ты? Вы?»

Он не помнил. Плохой знак! Болезнь затаилась, подавая лишь слабые сигналы. Но Белозерцев не сомневался: она проявится в самый неподходящий момент.

…Однако он помнил её реакцию на его сакраментальное: «Но вы же советская женщина!»

Её пальцы гладили поверхность полированного стола, за которым она некоторое время назад писала отчёт по предыдущему заданию. Они устроились в комнате сына хозяйки конспиративной квартиры, которая принадлежала одной из преподавательниц городского вуза, где обучались иностранные студенты. Для беседы куратор выбрал именно эту пацанскую обитель, которая не отличалась порядком, но отвечала этическим нормам их контактов. Он вообще предпочитал встречаться под крышей дома, а не в салоне служебного автомобиля. Транспорт даже такого учреждения не всегда оказывался на месте в гараже или в надлежащем для выезда техническом состоянии. Она продолжала водить по столешнице, как будто читала по шрифту Брейгеля. А Белозерцеву пришло в голову: на полированной поверхности могут остаться разводы её рук. Значит, после её ухода он сотрёт их собственным носовым платком. И этот акт показался ему чересчур интимным.

— Да, я понимаю… — выдавила она из себя.

Пальцы нашли теперь приют на бёдрах, туго упакованных в дефицитные вельветовые джинсы цвета чая, щедро сдобренного молоком. Майор отметил: у верхнего пальца среднего сустава бугрится мозоль много пишущего человека.

— Он пригласил меня в сауну. — И перехватив его заинтересованный взгляда, добавила: — Наверное, туда затруднительно попасть. Для немосквичей.

Белозерцев уловил затаённую горчинку в этих «немосквичах».

— Ну и как там?

— Хорошо. Есть бассейн. К нему имеется выход. Как из мужского, так и женского отделения. На площадке перед бассейном мы и встретились. — Снова быстрый взгляд и уточнение: — В простынях.

— О чём говорили?

— Да. Собственно, ни о чём. Про ерунду, в основном.

— А конкретнее?

— Ну-у-у… Он высказал впечатление о ногах.

— О каких ногах? — не врубился Белозерцев.

— О моих ступнях.

— И какое же у него составилось впечатление?

— Он сказал, что они выглядят взрослее моего лица.

Белозерцев уже видел перед собой строчки отчёта наверх:

Опекаемый агентом Махмуд охотно пошёл на контакт. Они посетили одну из московских саун — не из легкодоступных, но вполне приличных. Другие в Москве не водятся.

«Нет, последняя ремарка — ни к чему».

Завёрнутые в простыни, они встретились на общей площадке у бассейна и агенту пришлось сконфуженно поджимать ноги: отсутствовал педикюр, да и в целом они не отличались изяществом форм.

«Это тоже лишнее. Вычеркнуть».

— Понятно. Ещё что-нибудь? — спросил он, чтобы стимулировать процесс.

— А я сказала, что у меня есть особенность…

Тут Белозерцев допустил слабину, переведя взгляд с её рук на мочку, нежно светящуюся в отсвете люминисцентной лампы. На считанные секунды это отключило восприятие потока артикулируемых фонем. Он с усилием перевёл взгляд на двигающийся рот. Звук опять включился.

— Жемчужина не сверлёная.

— Извините, Людмила, не понял.

— Так говорят на Востоке. Жемчужина не сверлёная.

— Но при чём здесь…

— Моя девственность Махмуда не впечатлила, — бесстрастно продолжала девушка, — судя по всему, на тот момент его интересовали сверлённые жемчужины. И желательно, давно и основательно.

Совладал ли офицер КГБ над своими мимическими мышцами?

— И признаться, моя особенность мешает выполнению той функции… Майко-Милкова сделала паузу, в течение которой он успел отметить: она не употребила более привычное ему слово «задача».

— Вы хотите сказать…

— О да! Именно это и хочу…

И майор впервые констатировал: над озвучиванием этой фразы работали губы, вырезанные, как и мочка, искушённым в чувственности резцом. А чтобы замаскировать замешательство, выдал тираду, которую услышал от супруги-англоманки:

— Королева Виктория говорила своей дочери перед первой брачной ночью: «Закрой глаза и думай об Англии».

«Закрой глаза и думай об СССР!» — такова была вторая часть установка для советской девушки, готовящейся устроить иностранцу «медовую ловушку». Но она не была озвучена. Предполагалось, что Майко-Милкова догадается самостоятельно.

Дальнейшую беседу пришлось плавно свести к завершению, дабы взять таймаут. Ясное дело, даже сотруднику компетентных органов требуется время, чтобы сделать умозаключение из подобного признания. Как бы ни была щепетильна поднятая тема, игнорировать её не представлялось возможным. Но включить «стоп-кран» операции под кодовым названием «Махмуд из посольства» тоже было нельзя, по крайней мере, одним махом. Требовалась известная доля осмотрительности. Но для начала следовало войти в курс проблемы. А она состояла в анатомической детали, которую не сбросишь со счёта. В результате повторной беседы, во время которой Белозерцев мобилизовал всю имеющуюся деликатность, перед ним развёрнулась вся картина. Агент Майко — Милкова имела не часто встречающуюся анатомическую особенностью: её плева отличалась повышенной прочностью, и все старания нарушить её заканчивались фиаско. С течением лет ситуация усугублялась: у девственницы в результате неудачных дефлораций развился «вагинизм» невротического происхождения, когда попытки полового акта приводили к спазматическому сокращению мышц вагины, отчего она становилась недосягаемой.

Полученную информацию он попытался донести до вышестоящего начальства. К чести генерала, доклад был встречен без солдатского юмора, хотя не обошлось без ухмылки — весьма двусмысленной. А далее последовало указание:

— Продолжайте работать с источником.

Значило ли это дальнейшую разработку египтянина, генерал не нашёл нужным уточнять, и майор Белозерцев взял на себя смелость — покопаться в ближайшем московском окружении Майко-Милковой. Прелюбопытные связи тогда выявились. С той же Людмилой Гудкиной, которая мало того что зарабатывала «фарцой» и имела деловые контакты с иностранцами, ещё и сотрудничала с зарубежной прессой. Так что побеседовать с московским фотокорреспондентом Гудкиной были все резоны. да и местные коллеги не препятствовали, дав своё благословение: а вдруг удастся девушку завербовать?

Но как оказалось, барышня оказалась крепким орешком — не в пример своей подружке.

Для майора начался период, который впоследствии он предпочёл не вспоминать. Как будто поработал в памяти ластиком. И дело тут было не в размытости поставленной задачи, означавшей по существу провал, а в самом майоре. В его навязчивом тяге к «ралпо» — так по латыни именуется мочка уха. Всякий раз при встрече с Майко-Милковой его посещало желание зажать это самое «ралпо» передними зубами, что он проделывал с другой своей страстью — трубкой фирмы «Ява». С этим синдромом навязчивых состояний Белозерцев боролся с целеустремлённостью сотрудника спецслужб. Чтобы уж совсем не оставаться с глаз на глаз с объектом, он задействовал служебное авто. Подобные конспиративные встречи не попадали в разряд «тэт-а-тэт». Но и эти рабочие контакты, из которых нещадно изгонялся «эрос», лишали душевного покоя и как следствие — сил. Хотя на службе он по-прежнему излучал уверенность и невозмутимость, дома личина бодрячка и циника ужималась до микроскопических размеров, а потом пропадала, оставляя на коже нездоровый восковой налёт.

— Ба-а-а-бай! Пить!

Дед огляделся. Сейчас он походил на человека, которого резко и грубо разбудили среди ночи.

— Пить!

Они двинулись в бар. «Бабай» заказал два коктейля. Прохладная жидкость привела его в чувство.

Глава 11 Покойница под душем

— Ба-а-а-бай!

Костик плюхнулся на стул, и дедушка не без огорчения констатировал: ягодицы мальчика едва умещаются на сиденье. Вкусная еда «Парадиза» обернулась залежами жира, и по возвращении им предстоит растопить их. Хотя бы на пару-тройку килограммов.

Рядом с внуком опустилась бабушка — в яркой тунике, узких брючках, в руках — номер журнала «Woman’sown», призванный поддерживать её английский в хорошей форме. Подавив гримасу неудовольствия, (мужу не пришло в голову заказать к их приходу коктейли) Дания Рафаэлевна порывисто вспорхнула и устремилась к барной стойке.

— Как дела? — дедушкина рука опустилась на потный мальчишеский затылок. В ответ Костик захлопал безресничными веками и полез в рюкзак. Когда камера была извлечена, дед принял её из неловких пальцев. Чтобы укрепить мотивацию внука к дальнейшей фотоохоте, принялся рассматривать фотосерию под условным названием «Семья». Здесь было подсмотрено немало трогательных сценок из жизни арабского семейства. Дедушка-юморист, которого Дания прозвала Хаджи Насреддином, был запечатлён с младшим внуком на руках. Но главный интерес автор, без сомнения, питал к польской семье. Понятное дело, излюбленная модель — это Маруся, вернее, Марыся. Но её мамочка тоже не оставлена без внимания, и с неё можно ваять образ матери — крестьянки или даже самой земли-кормилицы. А вот глава семьи у фотографа не получался. Всё как-то бочком… Всё на заднем плане. И нежных чувств к домочадцам принародно не выказывает. Любопытно, как протекает их сегодняшняя жизнь?

Бямц! — Два бокала с коктейлем звякнули о столешницу, чем вернули Павла Петровича к реальности.

Милочка поднялась на этаж, где по её прикидкам обитала хозяйка талисмана. Для начала следовало определить Асину дверь. С объёмным воображением у Милы было плохо, геометрия не числилась в ряду предметов, с которыми она успешно справлялась. Поэтому на решение задачки ушло несколько минут. Сделав, наконец, выбор, она постучала— подождала — опять постучала. Когда и после третьей попытки признаков жизни в номере не обнаружилось, Милочка спустилась к входной двери и некоторое время наблюдала за важно расхаживающими по лужайке цаплями.

Природное упрямство не позволило сдаться. Без ещё одной попытки. Милочка приняла решение вернуться, но уже не так победно стучала шлёпками. Подойдя к номеру, она приложила ухо к дверному полотну. Из-за него шёл звук. Он не менялся ни в громкости, ни в частоте, ни в тоне. Шум воды. Душ? После обеда? Не самое удобное время для омовений.

На этот раз она с большей силой приложилась кулачком к двери. Реакции — «зэроу». А это означает: номер занят новым жильцом, уставшим с дороги настолько, что не слышит стука в дверь. Или не желает открывать.

Мила ретировалась на цыпочках.

Она приготовилась было ступить на нижнюю ступень, когда её осенило: почему заяц до сей поры маячит в окне? Выходит, номер не убирался. Подхваченная очередным порывом мысли, она метнулась назад.

Позже она так и не смогла ответить на резонный вопрос: для чего пальцы потянулись к изгибу дверной ручки.

…Проём между дверной коробкой и полотнищем на глазах расширяется. Шум разбивающихся о кафель душевого отсека глушит шаги. Лёгкой поступью она движется в спальню. И застывает в радостном открытии. На кровати пламенеет, переливаясь народной вышивкой, галабея. Её объёмы не вызывают сомнений. Асина! Милочка оглядывается. На туалетном столике в боевом строю располагаются флакончики, баночки и прочие средства преображения. По всему видать: Ася готовится к свиданию. Для чего и предназначается столь продолжительное омовение. Да и выставленный в окне заяц скорее всего — сигнал: «Путь открыт».

Мила поспешила покинуть номер. Однако на лестнице устыдилась — вернулась и подала голос.

— Ася! У тебя дверь не заперта.

Ответом ей было всё то же монотонное шлёпанье воды.

— Девушка! Ты как там? Не утонула? — Мила и сама подивилась неуместности вопроса. — Извини! Но я…

И тут она заметила, что дверь в ванную приоткрыта. Самую малость. Обычное дело, если живёшь одна и начисто лишена комплексов.

Стукнув пару раз для приличия, гостья нажала ладонью на дверное полотно… Влажный воздух обдал лицо. Тонкие струи из-под колпачка душа мерно постукивали, напоминая затяжные московские дожди. Подобно осенним ливням вода здесь проливалась без всякой цели и пользы. Ибо под лейкой никто не стоял.

Тело лежит на кафельном полу.

На Асе — стандартный домашний наряд: трикотажные брючки-капри и туника. Сквозь них просвечивают пышные бёдра, щедрые груди.

Как-то на камерном домашнем киносеансе, предназначенном для любителей интеллектуального кино, Милочка видела кадры купания в одежде. Мокрая облепившая тело ткань по замыслу авторов была призвана придать сцене эротичность.

С Асей всё по-другому. Тело обездвижено, а его открывающаяся местами нагота выглядит бесстыдно выставленной напоказ.

По-кукольному пухлый Асин ротик обычно несколько терялся между округлых щёк. Но теперь он открыт. И струи барабанят по лицу, попадая и в обведённое чем-то синеватым ротовое отверстие. Милочке приходит в голову, что это остатки помады, выбранной под цвет туники. Но приглядевшись, она догадывается: так расцветить кожу может только один мастер-стилист.

…Мила зажмурилась. Натыкаясь на стены, девушка двинулась назад — в прихожую. Там её и застиг приступ рвоты. Казалось, что за содержимым желудка последуют внутренности. А потом на ленолиумном покрытии окажется её сердце.

В ожидании результатов вскрытия господин Амер пробежал глазами список вещественных доказательств и образцов, взятых у трупа по инструкции:

Открылась дверь и вошёл молодой врач. Они обменялись рукопожатием, и офицер ощутил запах мужского парфюма.

«Заглушает запах формалина».

Впрочем, и по всему ухоженному виду доктора было видно: он заботится о своей внешности. «При его работе простительно», — заключил офицер, для которого бритьё и сопутствующие косметические процедуры были пустой тратой времени.

— Какова причина смерти? — задал он первый вопрос.

— Сердечный приступ. А если быть точным, фибрилляция желудочков сердца.

— Что это означает?

— Разрозненные сокращения мышечных волокон желудочков частотой более 300 сокращений в минуту. Сердце при этом перестаёт выполнять функцию насоса крови. Как следствие — синюшность кожных покровов.

По всему видно, недавний выпускник университета не утратил вкуса к теории и наслаждался свежестью вложенных педагогами знаний. Офицер смиренно внимал ему, ибо лелеял надежду: дело не будет отягощено признаками насильственной смерти, либо они будут такими несущественными, что их можно проигнорировать. Молодой врач, почувствовав свободу, пустился в дальнейшие объяснения.

— Отсюда и другое название патологии — мерцание. Несмотря на такое нейтральное название, явление опасно. Если реанимационные меры не начаты в течение десяти минут, то уже ничего не поможет.

Офицер полиции ощутил, как его правое подреберье начало подавать сигналы физического неблагополучия. Его подташнивало. Чтобы отвлечься, он сфокусировал взгляд на острых, отутюжинных манжетах докторского халата.

— Резкое насыщение организма адреналином… — продолжал медицинские выкладки молодой специалист.

«Ещё пять минут — и можно будет распрощаться».

— Но меня особо заинтересовал тот факт, что труп лежал с открытой ротовой полостью, куда вливалась струя воды. Это напоминает пытку водой.

«Опять версия о пытках. Откуда у тебя, доктор, такой интерес к мучительству?»

На внутреннем экране век вспыхнула телевизионная картина: пытка водой в печально известном американском лагере Гаунтанама. Она сменилась пыткой водой американского журналиста, попавшего в плен к боевикам ИГИЛ. Офицер даже услышал его задыхающееся покашливание. И от этого пространство за его собственным правым подреберьем тоже переполнилось чем-то чужеродным.

— Тогда я вскрыл гортань и пищевод, — деловито продолжил специалист, — и кое-что обнаружил.

— Что же это было? — дурное предчувствие окатило Саеда Амера волной и заглушило тошноту.

— Листочки олеандра. Тот, кто предложил жертве угоститься ими, надеялся таким образом смыть следы его присутствия в организме. Он просчитался. — Доктор по-мальчишески потёр ладони, и офицер полиции отметил безукоризненное состояние его ногтей. — Думаю, вам, господин офицер, известно, что это растение крайне ядовито. Даже армия Наполеона потерпела от него урон, а ведь солдаты только приготовили мясо на вертеле из олеандрового ствола. Отравилось 12 едоков. 8 — с летальным исходом.

— А помимо Наполеона?

— Группа девушек в Израиле намеревалась поймать «кайф». Итог — реанимация.

— Спасли?

— Им оказали своевременную помощь, и жизни их в итоге ничего не угрожало. Но имелись смертельные случаи. Видимо, заваривая чай с листьями олеандра, люди рассчитывали использовать полезные свойства растения, но в итоге нашли смерть.

— У меня последний вопрос, доктор. Имеются следы полового акта?

— Отсутствуют.

Офицер вздохнул с облегчением. Это давало надежду: всё ещё обойдётся. В конце концов жертва могла захотеть чая с олеандром. А потом, почувствовав неладное, те, кто принимал участие в чаепитии, попытались промыть желудок. Увидев, что всё напрасно, сбежали. Так что злого умысла могло и не быть. Несчастный случай.

Костик вытряхнул из коробки ворох пазлов. Расчистив территорию для будущей картины «Русалочка грустит на берегу», он приступил к своему ежедневному занятию. Белозерцевы привезли на курорт целый набор, но внук отдавал предпочтение Русалочке.

Глядя, как его пухлые, плохо гнущиеся пальцы отбирают кусочки мозаики, дедушка отмечает: произошло недоразумение. К набору «Русалочка» примешались пазлы «Красавица и чудовище». Но указывать на это «бабай» не стал: сам разберётся. А если нет, то путаница будет нарастать, точно снежный ком. Он обменивается с женой понимающими взглядами.

Фрагменты к жуткой картине «У бассейна», между тем, мало-помалу также выстраиваются перед мысленным взором Павла Петровича.

К ним тоже примешались чуждые элементы. Даже совпадая по размеру, они искажают смысл. Знать бы ещё, где именно. Одно непреложно: главные персонажи — представительницы прекрасного пола. Но при всём при этом можно ли вывести за рамки трагедии Костю? И главное, где он был в кульминационный момент?

Да, беспристрастность исследователя не позволяет исключить мальчика из числа задействованных в драме лиц. Дед — атеист благодарно простёр бы руки к небесам, если бы установил: в тот вечер роль внука исчерпывалась ролью статиста. Язык не поворачивается сказать — «свидетеля». По крайней мере, размер мокрого следа говорит о том, что не их Константин шлёпал по плиткам прилегающей к бассейну территории. Это Белозерцев проверил лично. Как говорят в народе, «чтобы не думалось». Теперь надлежало установить группу лиц, оказавшихся у бассейна.

Первое лицо. Юная полька, следом за которой Костя пустился с фотоаппаратом.

Второе лицо. Сама жертва, по какой-то причине оказавшаяся у бассейна.

Третье лицо. Мать польской девочки.

Память выдала следующую картинку: женщина, баюкая ребёнка, покидает площадку. Могло ли быть так: дитя заснуло, в номере его укладывают в кроватку… А мать идёт к бассейну. Что побудило её совершить прогулку в тот прощальный вечер в «Парадизе»? Ведь место скудно освещённое и с единственным, хотя и сомнительным преимуществом, — скамейкой, которая надсадным скрежетом сигнализирует о присутствии посетителя. У пани должна быть веская причина, чтобы сделать этот шаг. Кстати, о ступнях… Полька отличается пышностью форм. Её вес — где-то у отметки в 90 килограммов. И это при росте от 160 до 165 сантиметров. При таком раскладе ни один из мокрых отпечатков ей не принадлежал. Пяточки, прошествовавшие в тот вечер от бассейна к номерам, были узкие, изящные.

Все эти анатомические подробности несколько увели его от главного объекта размышлений. Спохватившись и пораскинув мыслями, он пришёл к заключению: вероятность присутствия польской мадонны у бассейна ничтожно мала.

Остаётся Рита. Но как раз в тот день у неё был выходной.

… Кожа головы зажила собственной жизнью. Белозерцев расценил это как знак: посыл — верен. Однако колошению положили конец извне. Рука жены провела по темени — и вывела из задумчивости.

— Пора пить коктейли!

Поход в бар знаменовал окончание работы с пазлами.

Павел Петрович скосил зрачки — «Русалочка» была закончена.

— Как я выгляжу? — кокетливо осведомилась Даночка, подбоченясь на манер манекенщицы.

— Хорошо!

— А конкретнее?

— Ну, может быть, на день старше, чем вчера.

В послужном списке господина Амера значилось раскрытие преступления, которое также совершили в ванной комнате. Девушка прибыла на отдых одна, хотя, как позже сообщали российские СМИ, имела жениха. (Вопиющее сумасбродство — отпустить женщину на курорт без сопровождения!) Но что сделано, то сделано. Как ни кощунственно это выглядит, офицеру жаль и своего земляка, который всё это натворил. Что и говорить, парень свихнулся от вожделения. Но велика вероятность, что его спровоцировали… Каким образом — судить теперь поздно. Но та жертва осталась жива, если не считать телесных повреждений в виде ушибов мягких тканей и ожогов горячей водой.

Здесь, в «Парадизе», тоже имело место воздействие водой… Но другого свойства. Тот насильник из отеля «Стелла» поплатился сполна. Кстати, какую должность он занимал? — Крайне незначительную и точно — не аниматор. Опять лезет в голову этот… Алекс, он же Ахмед. В вечер утопления туристки в бассейне он всё время был на виду. Шло мероприятие, в ходе которого использовались маски и косплэй. Хороший способ маскировки. Но вот только никаких демонических фигур в районе бассейна отмечено не было. А большинство туристов сконцентрировалось у павильона аниматоров. Имелась ли у Алекса-Ахмеда возможность расправиться с женщиной? Теоретически — да. Вдобавок Алекс-Ахмед работал аниматором в «Альбатросе», когда задушили девочку. Совпадение?

После того, как удалось установить, что повреждение кожи на лице утопленницы из бассейна — следствие косметической процедуры, Амер Саед склоняется к версии: несчастный случай. Увы, обстоятельства смерти в ванной комнате — запутаннее. Но одно вселяет оптимизм: отель-под наблюдением спецслужб. Значит, ответственность за происходящее лежит не только на нём одном.

Глава 12 Убийца-олеандр

Резко повысившаяся температура воздуха не предвещала ничего хорошего. Судя по всем признакам надвигалась песчаная буря. Самочувствие Саеда Амера ухудшилось.

— Иншалла! («Всё в руках Аллаха!») — выдохнул полицейский.

Он прибыл в «Парадиз» на полицейской машине и был препровождён в кабинет главного менеджера. Пять часов кряду он опрашивал персонал. И вот теперь ему предстояло встретиться с аниматором-иностранкой. Хвала Аллаху, в списке она значилась последней. Саед Амер надеялся: опрос займёт немного времени. Больше всего в тот вечер он хотел оказаться дома. Амина уже накормила детей ужином. Мальчики скорее всего в постели. Наверое, просят рассказать сказку. Жена-великая мастерица представлять героев в лицах. Он уже видел сосредоточенно-серьёзное лицо старшего, пытливое среднего и лукавое младшенького.

Переводчик запаздывал: на то имелась благовидная причина. Тогда офицер, чтобы сэкономить время, начал беседу с главным менеджером. Тот был не многословен, но отвечал по существу.

— Да, господин офицер, эта женщина-аниматор проработала у нас два месяца.

— К ней имелись претензии по части выполнения служебных обязанностей?

— Пустячное нарушение…

— А что было не так? — не упустил случая проявить въедливость полицейский.

— Она надела форму футбольной команды, в том числе красные гольфы.

По истории с российской танцовщицей полицейский был осведомлён: главный менеджер отеля «Парадиз» отличается трепетным отношением к египетской символике. Его патриотизм распространяется так далеко, что мужчина написал заявление в прокуратуру на российскую танцовщицу, украсившую свой костюм орлом Саладина. Исходя из этого, он и сформулировал следующий вопрос:

— И как это объяснила?

— Раздражением на коже.

Только собеседник отметил повышенную частотность кожных проблем у местных дам, как появился запыхавшийся, с покрасневшими белками переводчик. У него был вид человека, покинувший дом под натиском форс-мажорных обстоятельств.

Вслед за переводчиком явилась и она, ради которой всё это мероприятие и замышлялось.

Села на указанный стул. Прямая, строгая, с приличествующей ситуации скорбной складкой у рта. Одета в униформу аниматора: белая тенниска, кремовая юбочка и в тон им носочки. Завершали облик полукеды и бейсболка.

Переводчик — молодой человек в белой рубашке с короткими рукавами и тёмными брюками, которые смотрелись на нём подчёркнуто аккуратно и деловито — разместился поближе к офицеру, словно подчёркивая особый свой статус.

Шла предварительная рутинная процедура. Имя, фамилия, гражданство, место проживания в Египте, работа, срок визы. Девушка отвечала чётко, без промедления. Затем начались вопрос по делу.

Нет, гражданка Беларуси Анастасия Заспич ей неизвестна. Да, Асю из Санкт-Петербурга она знает. Девушка приехала в отель «Парадиз» во второй раз. Почему сюда? Тому много причин.

— Каких именно? — Саед решил, что в этом месте стоит расспросить подробнее.

— Доступная цена.

— И это всё?

— Она взасос хотела выйти замуж.

Переводчик умело обошёл наречие «взасос», но передал смысл высказывания точно. Лицо полицейского оставалось непроницаемым.

— За египтянина! — уточнила девушка. — Я отговаривала её. — Полицейский подался вперёд, как собака, взявшая след. — Веру менять нельзя. Даже из-за мужчины!

«Мышь приняла ислам, но число мусульман не увеличилось, а число христиан не уменьшилось». Офицер посчитал излишним озвучивать эту древнюю арабскую мудрость.

— Он подарил ей ночную рубашку и стринги. А эта наивная душа решила, что это и есть предложение руки и серца.

«Наверное, те самые стринги, что фигурируют в протоколе осмотра трупа».

Лёгким кивком полицейский дал понять, что присутствие главного менеджера при допросе нежелательно. Тот удалился. Взамен его вошёл полицейский с чемоданчиком и вопросительно посмотрел на офицера. Тот перевёл взгляд на переводчика.

— Им необходимо взять образцы ваших волос. С головы.

— И только? — ехидно улыбнулась девушка.

— Переводчик вопрос опустил.

Вошедший мужчина открыл чемоданчик и вытащил ножницы.

Вместо того, чтобы закатить истерику (она ожидается всеми арабами), девушка захватывает прядь и отводит в сторону. Бог Ра спешит воспользоваться этим: волосы вспыхивают. Словно из опасения получить ожог, полицейский избегает касаться объекта исследования голой рукой. Небольшой образец падает на подставленную пластинку. После процедуры по женскому телу пробегает некий импульс, в котором Саед Амер прочитывает желание закинуть ногу на ногу. Но девушка почему-то не следует ему, удерживая ступни в прежнем положении: строго параллельно — носок к носочку, пятка к пяточке. Нарушает симметрию лишь проступившая под кожей вена: голубой змейкой свернулась она под коленом. Господин полицейский мысленно воздал хвалу Аллаху: ноги его дочерей будут созерцать лишь их мужья. С этой мыслью он и продолжает задавать вопросы. А повод к ним — анализ образчиков волос, взятых в стоке душевой Асиного номера. Результат оказался не такой, на который возлагались надежды.

— Вы были в день смерти туристки в её номере?

Рита бросила на полицейского твёрдый, напряжённый взгляд, как будто глянула в прицел огнестрельного оружия:

— Я не знаю, когда она… умерла.

— Вы навещали её в другие дни?

— Случалось.

— Когда?

— Не помню. Это выходило спонтанно. Когда она просила.

— О чём конкретно она просила?

— Ася нуждалась в совете. Она не знала местных обычаев.

— Аниматорам позволяется находиться в номерах?

— Нет.

— Что вас связывало?

— Мы женщины. — Быстрый изгиб губ, словно она боялась продемонстрировать зубы. — И обе рождены в СССР.

Господин Амер осознаёт: они ступают на зыбкую почву. Но отступать поздно. И тогда он позволяет себе посмотреть на переводчика. С немым вопросом. Однако тот не озвучивает никакой дополнительной информации, а лишь отводит глаза.

— Я не хотела, чтобы она выходила замуж.

Теперь пристальный взгляд адресует переводчику подозреваемая. Но он ловко уклоняется от него, фокусируя взгляд на голубой змейке под коленом. Игру в гляделки прерывает полицейский:

— В какое время это было?

— В свободное от работы.

— У вас были близкие отношения? — полицейский тщательно подбирает слова. За время работы с иностранцами он успел уяснить: человек действует адекватно той модели мира, которая в его голове…

— Ася чувствовала себя одинокой. Особенно в последние дни.

Офицер глянул на переводчика, словно сомневаясь в точности перевода. Тот ответил ему твёрдым взглядом. После чего офицер некоторое время переваривал услышанное, уставившись прямо перед собой, а если точнее, в никуда.

В Коране не говорится о лесбийских отношениях. Тем не менее история с праотцом Лотом и его домочадцами трактовалась не в пользу гомосексуальности. В Египте за мужеложство полагается тюрьма.

«Если курица начинает петь петухом, её пускают под нож».

— Ты предлагала ей использовать химические вещества? — перешёл к следующему пункту допроса Саед Амер.

— Нет.

— А лепестки олеандра?

— Нет.

В воздухе — горячем и влажном — разлилось тягостное молчание. Его прервал вопрос:

— Это ты убила… (полицейский глянул в свою бумажку и с трудом озвучил имя) Анастасию Заспич?

Глаза девушки-аниматора сузились, а линия рта сделалась прямой и строгой.

— Нет. Я никого не убивала.

Есть в любой курортной «мекке» место, удовлетворяющее самый искушённый, самый пресыщенный взгляд. При этом оно привлекает туристов широких, можно сказать безразмерных художественных вкусов, начиная от дипломированных эстетов и заканчивая потребителем кича с его неизменным «сделайте мне красиво». Имелся такой пятачок и в городе, где пару десятилетий назад был осуществлён проект «Отель „Парадиз“». Это территория, выстроенная в стиле римского «piazza», над которым возвышается торговый центр «Иль Меркато». Звучное итальянское название в переводе означает «базар». В сотне метров от гигантского параллипипеда, напоминающего стеклянный улей с сотами — торговыми отделами, находится нечто вроде художественной галереи под открытым небом. Здесь можно приобрести живопись местных художников, выполненную на хорошем техническом уровне и местами даже авангардистскую. А чуть уклонившись влево, вы попадёте в лавки ремесленников, среди которых и торговая точка Али. Это материализовавшаяся мечта мальчишки, начинавшего работать на побегушках в дядиной мастерской. А ныне, пройдя через нелёгкое ремесло стеклодува, он стоит за собственный прилавком. Али специализируется на песочной живописи. Главный товар — стеклянные кувшинчики всех размеров, на глазах прохожих заполняемые разноцветным песком и образующие одну и ту же картину — шагающего по пескам верблюда. Нескончаемый караван кораблей пустыни бредёт по полкам за спиной Али. О, верблюд! В сухом прозрачном воздухе с его спины видно далеко. И врагов, и друзей. А как хорошо думается, когда покачиваешься в такт равномерному верблюжьему шагу. Можно и напевать… Или складывать рифмы, обращённые к любимой. Да! Арабская поэзия зародилась не за письменным столом, а между верблюжьими горбами.

Нет, неспроста слова «верблюд» и «красота» имеют один корень: джамаль.

На кромки полок с продукцией прилеплены записочки. Сплошь на русском. В них пожелания счастья. «Ты ещё встретишь свою возлюбленную!» — начертано на розовом квадратике. В почерке без труда угадывается женская рука и …отзывчивая душа России.

Оставаться мужчиной в поиске — маркетинговый ход. На самом деле у Али имеется невеста. Остаётся только подкопить денег на свадьбу.

…По левую руку мастера призывно выгибает спинку скамья. Её удобству отдают должное и клиенты, и просто зеваки.

На этот раз к скамейке приближается господин, одетый более парадно, чем принято у среднестатистического иностранца, фланирующего по площади и менее всего задающего себе труд озаботиться своим видом — по крайней мере до вечера, когда он возжелает побаловать плоть гастрономическими изысками, а душу — музыкой и танцами.

По тому, с какой элегантностью господин присаживается на скамью и закидывает ногу на ногу, Али понимает: человек не из простолюдинов. И даже наличие обычного пакета вместо солидной барсетки из натуральной кожи не колеблет составленного мнения.

Переведя дух и оглядевшись, прохожий обращает на ремесленника благосклонный взгляд и здоровается. По-арабски. Произнесённое на родном языке приветствие поднимает господина ещё на несколько порядков. Как следствие — тот избегает обрушивающегося на каждого потенциального покупателя хвалу выставленному на обозрение товару. Деликатная пауза, выдержанная Али, оценена и другой стороной. Давая отдых утомлённым прогулкой членам, господин обозревает подходы к «Иль Меркато». Из чего Али делает вывод: прогулка сопряжена с определённой целью. Но даже ему, опытному соглядатаю, не удаётся её угадать. А тем временем из узкого прогала между отелем в стиле итальянского барокко и неработающим фонтаном возникает девушка европейского вида. Джентльмен резво поднимается со скамьи и…прикладывается к протянутой ручке.

«И всё это ради женщины…»

Эта мысль посещала торговца сувенирами не впервые. По чести говоря, он считал, что те знаки внимания, которые белые оказывают женщинам, преувеличены. И идут противоположному полу во вред. Если бы европейцы платили за жён такой калым, какой требуют за невесту от Али! Но кяфирки идут замуж без приданного, по одному своему хотению, что не служит ко всеобщему благу.

Дамская ручка оказалась почти такой же коричневой, как пятерня Али. И натруженная. Глаза при этом освещении, а может, от усталости напоминают аквамарин. А он на ярком свете теряет цвет морской пучины, приобретая грязновато-серый оттенок. Про это Али вычитал в книге про камни, которыми интересовался, когда хотел стать ювелиром. Но мечта не сбылась. Денег на обучение не хватило. А теперь уже поздно. Хвала Аллаху, что он вообще попал в курортную зону. Впрочем, такое везение его отец рассматривает как семейный позор. Состоя в организации «Братья-мусульмане», батюшка Али голосовал за свергнутого ныне президента Мурси. Он и сына принудил к этому же выбору. Но тот политикой не увлекается. И жизненные его цели ограничиваются женитьбой. Может, позже он и станет читать, подобно отцу, газеты… Но в данный момент он желает одного — чтобы туристы не боялись приезжать в Египет.

Мужчина и женщина усаживаются в неподобающей близости, как это заведено у кяфиров. Заговаривают мягко, мелодично. Насколько уловило ухо Али, по-русски. Да, положение обязывало его быть полиглотом. Легче всего даётся русский. Практики — предостаточно. Да и русскоязычные приезжие не чураются давать блиц-уроки. Али извлекает пользу из всего.

Он отметает как ошибочное предположение, что это встреча родственников. Не хватает целомудренной дистанции. Любовники? Не достаёт сексуальной напряжённости. Не исключено, что их связывают дружеские отношения. Но не очень-то верится в дружбу между полами. Али с детства внушали: «Женщина — сестра мужчины». Но никак не друг.

Пара говорит недостаточно громко, чтобы Али мог разобрать смысл диалога. И всё-таки кое о чём догадывается.

Мужчина мягко пеняет визави. А она… плавным покачиванием головы отводит упрёки. Наконец, он выдвигает последний аргумент: мягко касается предплечья — чуть пониже локтя. Али с его места не видать, что на это почти интимное прикосновение она выдавливает улыбку. И этим ограничивается. Судя по всему, это его последний шанс. Разговор переходит в сугубо деловое русло. Из висящей сбоку холщовой сумки она достаёт свёрток и протягивает мужчине. Кивнув, тот принимает его — чуть неловко. Пару секунд держит на вытянутых руках, затем аккуратно укладывает в пакет, до того без дела лежащий на скамье. И тут… речевой поток меняет звучание. Теперь он ласкает слух соглядатая: это родное. Неслыханное дело, мужчина и женщина обмениваются репликами на арабском. Али напрягает слух. Мужчина говорит уверенно, хотя и с акцентом, который, тем не менее, не затрудняет понимание. Женщина произносит арабские звуки чересчур мягко. Это похоже на детский лепет. Или на разговор со ртом, набитым любимым Али пирогом «фытыр».

В самом интересном месте торговцу приходится отвлечься на двух покупательниц. Судя по всему мать и дочь. К тому же из «Русии». Они с нескрываемым интересом оглядывают выставленный товар. По всему видно, долго обхаживать женщин не придётся. Лёгкие клиенты.

Когда мать и дочь отходят, унося с собой кувшинчик с верблюдом и выведенным кириллицей имя «Алина» (Али постарался!), урок арабского под открытым небом продолжается. Торговец, вслушивающийся в их диалог, не раз подавит смешок. Увы, развлечение продолжается не так долго, как хотелось бы.

Девушка поднимается и, по привычке всех женщин земли одёргивает подол. Пара обменивается рукопожатием — на взгляд Али — демонстративно-официальным. Девушка идёт в направлении «Иль Меркато», и разноцветные волны юбки набегают на её ноги. Пожилой господин отводит глаза от этой финальной мизансцены — такие нередко показывают в любимых сериалах сестёр Али. А спустя некоторое время он видит его стильную бородку перед собой. Господин по-арабски заказывает кувшинчик средних размеров. Разумеется, с караваном в пустыне. А ещё там должно быть имя — написанное на кириллице — «Ольга». Жена — догадывается Али. Он сноровисто готовит сувенир. А покупатель, между тем, с тревогой смотрит на небо.

— По всем признакам, надвигается хамсин, — говорит он по-русски.

Глава 13 Загадка Ритиных часиков

— Я рад, что мы наконец-то встретились, — произнёс доктор Экрами, принимая от официанта меню. — Наши жёны дружат …так давно!

— Даже подумать страшно, сколько… — вставила Татьяна с наигранно-предостерегающей улыбкой. Вечернее платье цвета «индиго» подчёркивало её волосы цвета льна и васильковые глаза.

«Но и Дания не хуже в своём струящемся комбинезоне с атласными лацканами и неизменном, в тон ему, тюрбане. Она явно не прогадала с нарядом, который вытянул ей рост и скосил годы». - не без довольства констатировал Павел Петрович. Исключительно ради того, чтобы соответствовать своей второй половине, он готов вытерпеть и собственный официальный прикид, включавший костюм, галстук и, самое неприятное, новые туфли. Ступни, расслабленные сандалиями, не желают мириться с оковами.

— Не будем о возрасте! — охотно поддержал Таню супруг. — Предлагаю для начала сделать свой выбор. А он, уверяю вас, будет нелёгким. Кухня здесь замечательная. Держат марку, хотя как ресторан морепродуктов «Звезда Синая» открылась в городе первой.

«А он и вправду похож на этого актёра… Как там его… Ну, да… Имечко из серии морепродуктов!» — Белозерцев оторвался от созерцания туго накрахмаленного кокона салфетки, насчёт которой никак не мог принять решения — то ли постелить на колени по примеру супруги, то ли оставить в первозданном виде по примеру доктора.

— Пока несут заказ, предлагаю обсудить вопрос, ради которого мы и собрались здесь… — Татьянин ненавязчиво-мягкий тон не внёс диссонанса в предвкушение гастрономических утех, но задал установку…

— Я готов, — отрапортовал Белозерцев, решивший, наконец, предоставить салфетку её собственной судьбе.

— Как говорят русские, дело сделано — так с плеч долой! — улыбнулся доктор, не пытаясь скрыть удивления — не то прытью потенциального пациента, не то силой психологического воздействия его жены.

«О, а улыбка по-актёрски поставленная и даже с промельком печали… Совсем как у оригинала! — пришло на ум Дание Рафаэлевне. — Интересно, так ли у них всё ладно, как старается представить Танюшка?»

— Я полагаю, Паше следует рассказать о своих тревогах без утайки.

«Легко сказать! Только б ещё знать, что конкретно лишает меня покоя».

— Ведь нам нечего скрывать друг от друга. Мы старинные друзья! — В Таниной речи сквозит участливость, с которой предлагают поделиться печалями закадычному дружку.

— Можно начну я? — вступила Дания Рафаэлевна, — Паше непросто говорить о внутрисемейных делах…

Доктор Экрами обратил взор на соседку справа, и в нём при известной доли проницательности можно было прочесть: «И чего русские женщины суют свой нос в дела, с которыми по силам справиться мужчине?»

— Несколько лет назад умерла Пашина мама. От болезни Альцгеймера. Вполне естественно, что мы опасаемся… В общем, не передаётся ли по наследству?

— Если кто-то в семье страдал от старческого слабоумия, у потомков риск заболеть присутствует. Но это не фатально. — Докторская шея вернулась в исходное положение, а подбородок устремился к сидевшему напротив Белозерцеву. — Здесь действуют многие факторы. К примеру, питание. Но скорее всего Павла беспокоят конкретные симптомы.

— Вот именно! — на хаотичный бег пальчиков Дании по столешнице отозвались столовые приборы. Доктор метнул упреждающий взгляд:

— Пусть ответит Павел!

— По правде говоря, я скорее рассеян, чем забывчив.

— Вы не одиноки. Многие люди не очень внимательны в повседневной жизни. К тому же, современная массовая культура поощряет это. Да и в школе учат только запоминать факты.

— Но Паша имеет в виду не бездумность, а утрату концентрации внимания, — предприняла попытку вернуть мужа в русло проблемы Татьяна.

— Да, это болезнь нашего времени, — согласился тот, но как-то поспешно. — Взять к примеру, первобытных людей. Они понимали, что повсюду подстерегает опасность. Так что у них не было проблем с внимательностью. Людям 21-го века требуется больше осознанности. Того, что западные специалисты называют «mindfullness».

— Твои слова да в уши водителю маршрутки в нашем городе, — подхватила Дания, — представьте, он одновременно делает несколько дел — болтает по мобильному телефону, слушает боевик по ноутбуку, обилечивает пассажиров, нажимает кнопку автоматических дверей. И при этом рулит!

Последовавший смех разрядил обстановку. Вдобавок, к столику приблизился официант. На его подносе возвышались омары. Глядя на блюдо, Белозерцев вспомнил: муж Даночкиной подружки похож на актёра по имени Омар. Фамилия «Шериф» выплыла по другой ассоциативной цепочке: она была связана с особенностями американского правосудия, а юный Паша очень любил смотреть фильмы про дикий Запад.

Когда с омарами покончили, доктор вернулся к теме «mindfulness»:

— Главный бонус осознанности — её живительность!

— В каком смысле? — подала голос Дания.

— В буквальном. Повышается нейронная активность. А она и держит в нас жизнь. Да и счастливее делает.

— Это всё очень интересно, Аббас! Но как быть с господином Альцгеймером?

— Во-первых, надо определиться.

— С чем? — вновь пришла в возбуждение Пашина супруга.

— Этот ли господин позвонил в вашу дверь? Чтобы не осталось сомнений, следует провести сканирование мозга. Оно поможет установить наличие амилоидных бляшек и степень причинённого ими ущерба. Кстати, в России этот метод используют.

— А что толку? — подал голос объект консилиума, — синдром Альцгеймера неизлечим.

— Не всё так печально… — договорить доктору не позволил официант, на подносе которого живописно выстроились неизвестные русской чете яства. Но в её взглядах читалась уверенность и спокойствие: Экрами знают толк и в этих экзотических блюдах.

После того как обе пары отведали их, Аббас счёл уместным вернуться к медицинской тематике:

— На протяжении ста лет учёные считали, что причина так называемого старческого слабоумия в бета-амилоидных бляшках, которые образуются в мозге. До сих пор неизвестно, что заставляет белок их формировать. Но есть гипотеза: пусковой механизм их появления схож с диабетом.

— Я не ослышалась? С диабетом? — Таня коснулась обшлага мужниной сорочки, и в этом жесте прочитывалось столько почтительного восхищения, что Белозерцева «взяли завидки», как говаривали во дворе его детства.

Меж тем доктор продолжил с видом человека, для которого все эти знаки внимания — привычный житейский фон:

— Раньше считалось, что роль инсулина — регулирование сахара в крови. Но оказалось, что он помогает нейронам мозга усваивать глюкозу, регулирует деятельность нейромедиаторов, которые отвечают за память и обучение. Инсулин придаёт нейронам пластичность, благодаря чему они образуют новые связи и укрепляют старые. А злоупотребление жирным и сладким разбалансирует эту систему…

Плывший по воздуху поднос, щедро уставленный десертом, на мгновение отвлёк внимание присутствующих. И следует заметить, лекция доктора не сказалась на удовольствии, с которым все приступили к поглощению сладкого…

На этот раз черепашки-ниндзя пожаловали в отель. Он разглядывал из окна зелёные панцири. Когда Аби и Бабай вернутся, он расскажет о нашествии. Пожалуй, эта поездка на море оказалась самой интересной. Во-первых, он встретил Русалочку. И хотя превращения в пену не дождался, сфоткал под водой Русалочкину маму. Может, Аби и Бабай снова решат отослать эту фотографию на конкурс? И хотя Аби и Бабай говорят, что Русалочка с мамой и папой улетела на самолёте, ему-то известно: всё не так.

Перед сном он снова попросит Аби почитать большую книжку. На ней нарисована та самая Русалочка. Ни с кем не спутаешь. Потому что длинные волосы. Они двигаются, как волны в море. Жаль, только раз получилось потрогать. В тот вечер, когда по отелю бродили чудища. Нет, он не боялся… И когда они с Русалочкой смотрели на скелеты, которые игрались с огнём. Вот тогда он и коснулся Русалочкиных волос. Сзади. Он думал, она ничего не почувствует. Но Русалочки всё чувствуют. Она обернулась и посмотрела на него. А потом пошла… к тому бассейну. А он — за ней. Он решил, что нужно сфоткать её волосы. Чтобы доказать, что они настоящие, то есть с морского дна. Да, Русалочка живёт там. И там темно. Так говорит Бабай. Интересно, а как в такой темноте видят его жители? Или у них есть фонарики? Но вот ему, Косте, фонарик без надобности. Он и тогда у бассейна всё увидел. А вот его фотоаппарат — нет. Так сказал Бабай. Поэтому на фотке всё темно. Но если Бабаю и темно, то у него, Костика, глаз — алмаз. Так говорит Аби. Скорей бы она пришла и почитала про Русалочку. Аби говорит, что читала её много раз, так что уже помнит наизусть: «В открытом море вода синяя, как лепестки васильков, и прозрачная, как стекло. Но зато и глубоко же там! На дне морском живут русалки».

Появление человека в форме перестало быть чем-то экстраординарным. Вот и на этот раз посетители бара лишь на какое-то время сфокусировали взгляды на чёрном берете с золотым орлом.

Главный менеджер предупредительно распахнул перед ним дверь. В связи с новыми обстоятельствами Саед Амер вознамерился задать пару вопросов Ритиному напарнику.

Аниматор сидел, широко расставив колени. Он переоделся, сменив бриджи на брюки, а футболку-на сорочку, и в этом официальном прикиде выглядел старше.

Настоящее имя — Ахмед Тарек. Родился в Александрии.

— Ты проходил свидетелем по делу об убийстве?

— Да, господин офицер, — аниматор избрал для ответа самый почтительный тон.

— Насколько нам известно, ты вступил в связь с матерью погибшей девочки, которая подозревалась в убийстве.

Внезапно правая ступня аниматора, обутая в чёрный туфель, принялась пританцовывать на месте. Ален-Ахмед, похоже, не проявлял никакого желания призвать конечность к порядку. Более того, он даже не сознавал, что она вышла из повиновения.

«А парень сильно нервничает! — заключил полицейский. — Я бы, пожалуй, на его месте тоже задёргался».

— Я совершил опрометчивый поступок. — Ален был само раскаяние.

— Надеюсь, ты не повторил своей ошибки, — купившийся на это полицейский заговорил тоном муллы.

— Нет.

— Что сказжешь о погибших туристках?

— Ничего. Я не вступал с ними в половую связь, господин офицер.

— Но ты хотя бы помнишь их?

— С трудом. Обе женщины не были активными участницами наших «activity».

— Какие отношения у тебя с женщиной-аниматором?

— Деловые.

— Вы ладите?

— Вполне.

Похоже, что аниматор с течением беседы обрёл уверенность.

«Это потому, что ушли от темы Альбатроса». Список интересующих полицейского вопросов был исчерпан.

— Можешь идти, — милостиво кивнул он. Допрашиваемый не смог скрыть радостного изумления. Не веря собственным ушам, переспросил:

— Совсем идти?

— Если будет необходимость, вызовем!

Ален двинулся к двери. Повернув ручку, он замешкался.

— Господин офицер, я не хочу выглядеть смешно в ваших глазах. Я простой парень. Но и у меня есть глаза.

— Что ты хочешь сказать? Говори!

— У моей русской напарницы дорогие часы. Чтобы купить их, надо много работать.

— Подарок.

— Вы правы, господин офицер. Рита так и говорила. А ещё однажды она дала их на хранение. Перед занятием аэробикой.

— И что из этого следует?

— У меня отец до пенсии держал часовую мастерскую. Мальчишкой я любил копаться в механизме. Позже научился отличать подделку от настоящих фирменных… Я уверен: Ритины — настоящий Роллекс, линия «устрица». Это очень хорошие часы. И они водонепроницаемые.

Глава 14 Браслет утопленницы

Случившиеся трагедии стёрли возрастные и мировоззренческие границы. Теперь все старались держаться вместе. Как выразилась девушка — аниматор, кучковаться.

Их совместные посиделки в баре Садовой нарёк летучками. Видимо, из-за Риты. Она могла присоединяться к ним на считанные минуты. Под предлогом приглашения на различные мероприятия.

От факта, что обе женщины стали жертвами насилия, мог отмахнуться лишь… да никто! И все терпеливо выслушивали очередной рассказ Милочки, как она обнаружила тело… («У меня глаза вовнутрь перевернулись!») И в который раз дружно подводили итог: в отеле орудует маньяк. Белозерцев, оценивая степень безопасности отеля, снова вынес вердикт: уязвим для проникновения извне. Впрочем, такую же оценку он давал в своё время и посольству РФ в Киеве, с фасада зажатому проезжей частью, а с тыла новостройками. Метнуть с их строительных лесов коктейль Молотова не составляло труда. Но на «незалежной» действовал хотя и дерзкий, но внешний противник. Здесь всё было по-другому. Враг — умный, хитрый, беспощадный-таился внутри. Среди своих. Если таковым можно назвать туристическое сообщество.

Вскоре его ожидало ещё одно испытание.

Гигантские клубы коричневой пыли обрушились на «Парадиз». Мириады песчинок африканской пустыни выбивали мелкую дробь о крышу. Хамсин! Постояльцы, повязав платки наподобие бедуинов, торопливо пересекали территорию.

Ритина кожа покрылась обильной испариной, так что улавливался запах: смесь хлорированной воды, мочевины и дезодоранта.

Аниматор упёрлась в собственное отражение в стеклянной стене. А потом легонько провела пальцем по запотевшему стеклу. Словно хотела стереть незнакомое ей выражение. И снова почувствовать себя неуязвимой.

Спустя минуту она присела за столик к Косте, который увлечённо рисовал в компании итальянской бамбино и трёх арабских мальчиков.

— Те-е-бе сра-а-стно? — Костина голова склонилась к Ритиному плечу.

— Немного.

— Костик, пора баиньки. — Дания Рафаэлевна обняла внука.

Сегодня головку Дании Рафаэловны венчала алая в белый горох косынка, завязанная под подбородком — минимализм, навеянный, видимо, стихийным бедствием. Но как убедился супруг, не только.

— Ты не находишь, что простовато? — поинтересовалось женино отражение в зеркале не далее как нынешним утром.

— Во всех ты, душечка, нарядах хороша!

— Сама британская королева на прогулку с собаками повязывает платок подобным образом.

Сейчас голова внука скользит по шёлковой поверхности косынки, которая ниспадает на шейку Дании Рафаэлевны: Костик погружается в сон. Бабушка встаёт, чтобы увести внука.

Рита убирает фломастеры, бумагу, расставляет стулья. Затем словно ища себе занятие, перебирает содержимое шкафа. Когда она, наконец, запирает детский клуб и выходит на лобби, там остаётся считанное число постояльцев. Её внимание привлекают русский и украинец-остатки костяка гостей, который участвовал во все «активностях».

— Завтра у нас конкурс «Мистер отеля». Поможете?

— Ради вас мы готовы и в мистеры податься! — восклицает господин с нахлобученной на череп панамой, приходящийся мужем этой дюймовочке с вечными тюрбанами.

— Присаживайтесь, Риточка! — её постоянный партнёр по танцам поднимается с диванчика. — Да вы дрожите. Вам холодно?

— Немного не по себе.

Рита обхватила себя руками, как будто вышедший из холодной воды пловец.

Садового накрывает волна желания — заключить это такое близкое и такое недоступное тело в кольцо объятия. Чтобы справиться с порывом, он сочувственно интересуется:

— Сколько остаётся до конца твоего контракта?

— Четыре месяца.

— Не так уж много.

— Если учесть, что где-то убийца… Всё может кончиться фатально.

— Ты кого-нибудь подозреваешь? — вклинивается в разговор Белозерцев.

— Не знаю… — девушка говорит тихо, почти без выражения, но все ощущают: за её словами-бездна отчаяния.

— Но каков мотив? — подаёт голос Садовой.

— В ряде случаев это не самое главное. Женщину могут убить по разным причинам. Некоторые не осознаются даже самим убийцей, — медленно, со значением произносит Белозерцев.

— А что вы, профессор, думаете о последней жертве? — огорошивает вопросом Дания Рафаэлевна, чью лёгкую поступь никто не уловил.

— Она отличается от первой, — с расстановкой, словно боясь сболтнуть лишнее, произносит профессор. — Обезоруживающе откровенная. И после приличествующего вздоха: — Как говорят арабы, да смилуется над ней Аллах!

— Как и первая жертва, она русскоязычная, — отмечает Дания Рафаэлевна.

— Но есть одна деталь. Она сменила веру, — вставляет её супруг.

— Я приведу лишь слова легендарного британского путешественника и военного Томаса Лоуреанса, более известного как Лоуреанс Аравийский, — неспешно, с достоинством произносит Садовой, — «Для того, чтобы принять ислам, нужна атрофия психики, готовность жить на правах муравья или пчелы, не имеющих своей воли и своего личного облика».

— Вот её и раздавили. Как насекомое.

Последовало секундное замешательство. Слова девушки-аниматора звучат чересчур зловеще и не вяжутся с прежней искромётностью массовика-затейника. Впрочем, в угнетающей атмосфере хамсина и общей возбуждённости это воспринято с пониманием.

В это время за соседним столиком расположилось семейство итальянки, прогуливавшейся в ту ночь, когда Белозерцев обнаружил труп.

— А ты не находишь, что их старший напоминает покойного Каддафи в молодости? — Павел Петрович поводит бровями в сторону подростка.

— Что-то есть…

— Да не что-то! А одно лицо.

— Т-ш-ш! Мамаша смотрит! — осадил друга Садовой.

Рита разомкнула кольцо собственных рук и обратилась лицом к итальянской семье. Мамаша, видимо, ощутила это повышенное внимание к своей персоне, и стала проявлять признаки нетерпения. Рита одарила её извиняющейся улыбкой, после чего поднялась с места. Профессор, дотоле сидевший с полурастерянным-полувиноватым выражением, встрепенулся:

— Тебя проводить?

«Точно терьер, готовый броситься за палкой…» — пришло на ум Павлу Петровичу.

Рита направилась к выходу. Профессор последовал за ней.

У стеклянной двери девушка открыла сумочку и принялась искать марлевую повязку.

«Женщина запертая внутри себя! Она всё более напоминает женщин Модильяни — истончённых, истомлённых и сюрреалистичных».

В последние годы у профессора было не всё ладно с бронхами. Табу на сигареты возымело неожиданный эффект. Тонкая восприимчивость к дыханию других людей. А оно разнилось от индивидуума к индивидууму. К примеру, Дания дышала в соответствии с характером — раздольно, но часто. Её вторая половина — протяжно, с усилием, как по обязанности. Ася — этакая сангвиническая хохотушка и болтушка, чью жизнерадостность не мог погасить и хеджаб, дышала в основном верхней частью необъятной груди, подпиравшейся снизу животиком. И только в девушку-аниматора воздух устремлялся потаённо. Казалось, она нуждается в нём лишь во время физических нагрузок. Но в тот момент у выхода из отеля Садовой услышал, как воздушный поток в Ритиной груди споткнулся о препятствие и отступил, сжавшись где-то в бронхолёгочном древе.

Молчание всё длилось и длилось, рискуя превратиться в ожидание. Рита нарушила его, не позволив вылиться в нечто большее.

— Благодарю вас, Владимир Николаевич!

— За что? — искренне не понял профессор.

— За услугу. Вы обещали отправить письма.

— Да, да, непременно.

Снова повисла пауза. Но теперь уже мужчина не позволил ей стать многозначительной.

— Рита, если вам что-то известно, вы должны…

Собственный голос показался ему сдавленным, чужим.

Она натянула марлевую маску, отчего глаза, отчёркнутые снизу, залучились сильнее. А затем коснулась его запястья — повыше браслета.

— Мне пора.

— Вам не следует ходить одной! Мне проводить вас?

— Не стоит.

Она шагнула за порог.

Садовой не отводил глаз от стеклянной стены, пока пыльная буря не поглотила девушку. Кожа на запястье, там, где коснулись её пальчики, горела, но он нашёл в себе силы вернуться к компании и с разбегу нырнуть в очередную дискуссию:

— Восприятие, дорогой друг, это ключевой момент мышления.

— С чего ты взял? — по привычке встал на дыбы Белозерцев.

— Это не я. Это профессор Дэвид Перкинс из Гарвардского университета. Он установил: 90 процентов просчётов мышления — ошибки восприятия.

— И что это даёт нам с тобой — чистым практикам?

— Какой бы совершенной ни была логика, если восприятие неадекватно, ответ будет неверным.

— Ну так давай воспринимать правильно!

— Заковыка в том, что в любой системе ты никогда не сможешь обосновать стартовые точки — какой бы силой логики не обладал.

— Стоп! Стоп! — Белозерцев, сдаваясь, поднял руки. — Что такое стартовые точки?

— Это произвольные восприятия и предположения, которые не могут быть доказаны логически.

— Выходит, как бы правильно мы ни рассуждали, выводы будут определяться нашими стартовыми точками, а не совершенством логических построений. Мы постоянно подчёркиваем значение интеллекта, но он без адекватного восприятия может привести к ошибкам.

— Давай на примерах, а? — взмолился Павел Петрович, положенный на лопатки лавиной умозаключений.

— Возьмём церковь в средние века. Для доказательства ошибочности взглядов еретиков, ей требовались лишь так называемые «истина, логика и дискуссия». Потребности в восприятии тогда совсем не было! Церковники не имели дела с реальным миром. В их распоряжении имелись искусственные концепции, жёстко заданные понятия — о всемогуществе Бога, о падении человека, о грехе. Разве это можно подвергнуть сомнению? Да, манипулирование ими требовало логики. Но восприятию не было места!

— Хорошо. Но какое отношение твои выкладки имеют к «Парадизу»?

— Полиция действовала с помощью логики, а потому и не добилась реального успеха. Но мы знаем положение дел изнутри.

— Вот куда гнёшь… Короче, разуй глаза! Так по твоему?

Развить мысль помешало выражение лица Дании Рафаэлевны: уходить в научные дебри, когда вокруг творится такое… неприлично! И они поспешили уделить даме должное внимание. А она, в свою очередь, заметила:

— Славная эта девушка — Рита!

— А откуда она родом? — поинтересовался Белозерцев.

— По-моему, из Москвы.

— Не похоже, — задумчиво проронила Дания Рафаэлевна. — Рита — простая, открытая девушка. Без столичного снобизма. Она запросто открыла мне секрет своих золотых волос. Оказывается, надо в обычный чай добавить «каркаде». И цвет обеспечен.

Пальмы напоминали вывернутые ветром зонтики. Первый же порыв хамсина убедил в ненадёжности медицинской маски, и Рита выстроила вторую линию обороны — обмотав голову арафаткой. Предстоял неблизкий путь. Однако вместо того, чтобы двинуться к главному входу, она повернула к бассейну, вода в котором покрылась коричневой плёнкой. Тренированные ноги физкультурницы и умение задерживать дыхание помогли ей без особого напряга достигнуть аниматорского павильона. Лишь отмыкание двери потребовало усилия: ключ пришлось извлекать из сумки наощупь.

Шум в павильоне стоял сильнее, чем на лобби. Зато не было чужих глаз.

Она позволила апатии овладеть собой. Здесь, за стеной песка и пыли, она обрела, наконец, ощущение безопасности.

Музыкальное оборудование для караоке, экран для просмотра мультфильмов громоздились в дальнем углу. Чуть в стороне поблёскивают пояса для танца живота. Опять они уложены небрежно. Последний урок давал Ален… Хотя какой из него учитель танцев… И тем не менее дамочки льнут к нему.

У неё возникло острое желание занять чем-то руки. Чтобы освободить голову. А может, это был предлог подольше не выходить наружу. Рита сложила в ящик реквизит для хеллоуина: транспорант, тыквы, косплэи. До следующего года. Интересно, где она будет через год?

Она огляделась.

В диджейке хранились книжки с грудастыми красотками и накачанными мачо на обложках. Со временем они покрылось бархатистой патиной времени. Впрочем, информация о наличии библиотеки с доски объявлений не сняли, и какой-то турист, охочий до чтения, отыскался: над тёмным томиком алым отсвечивала закладка. Рита безвольно опустилась на стул и вытянула ноги, но предмет раздражающего красного цвета взывал к действию. …Пробираясь между коробками с реквизитом, она защемила щиколотку. Та отозвалась болью.

Она открыла томик в том месте, где в качестве закладки использовался собственный опознавательный браслет. Рита повертела в руках полоску пластика — сломан замок. Бывший владелец имел неосторожность зацепиться им за некий предмет и должен был поплатиться штрафом за свою небрежность. Другой вариант: утерянный браслет найден Аленом и… благополучно забыт.

Ни то, ни другое.

Браслет принадлежал утопленнице. «Розовой шляпке».

Аниматор взяла его за кончик и выбежала вон.

Порыв ветра обдал её ноги колючим фонтаном из песка. Пальчики импульсивно расслабились. Алая змейка выскользнула и… обернулась воздушным змеем. Бешено крутанувшись, он исчез за коричневой пеленой.

Маленькое происшествие сказалось на её состоянии самым лучшим образом: прежние зажимы ослабели. Девушка повернула назад. Но дверь, едва не чиркнув по носу острой кромкой, захлопнулась с оглушающим звуком. Как будто дала пощёчину. Все усилия вернуть её в прежнее положение завершились ничем. Пальцы потянулись к шее — арафатки не было. Спасительный платок остался в «диджейке». Рита осталась наедине с хамсином.

Отказавшись от очередной попытки попасть в помещение, аниматор развернулась в сторону предполагаемого нахождения лобби. Он виделся теперь миражём пустыни. Но самое скверное: веки налились свинцовой тяжестью. Теперь Ритина кожа уже не ощущала, как в неё впиваются острые песчинок. Девушка вытянула руки. Как незрячая. Сколько прошло времени? Ей казалось, миновала вечность, когда пальцы нащупали мохнатый ствол. Пальма! Хоть какая-то опора. Девушка уткнулась в неё лицом, горевшим от поцелуев хамсина. Она так обессилила, что забыла об опасности обрушения деревьев-исполинов.

Мириады песчинок внезапно и дружно меняли направление и цели для удара, словно хичкоковские птицы.

Бессильные слёзы закипали под раздражёнными веками и оставляли русла на коричневых скулах. Однако разрыдаться в полную силу лёгких хамсин не позволил, забив рот песком. Сдавленный стон напомнил кашлянье подавившейся шерстью кошки.

И в этот момент щёк и лба коснулось нечто мягкое и обволакивающее. Благодаря ему, голова стала коконом, недосягаемым для ударов ветра. Ослаб надсадный шум песка. Сильные, умелые руки взяли в кольцо и повлекли за собой. Впервые за последнее время Рита захотела подчиниться. Она как будто перенеслась в прошлое: вот отец несёт её из бани в дом, завернув большое махровое полотенце.

Глава 15 Ночь тысячи ночей

Хамсин стих. Оранжевый диск снова показался из-за моря. Вновь забила ключом курортная жизнь. Как будто и не было коричневой пелены над головой. О двух мёртвых женщинах тоже предпочли не вспоминать. Всё вернулось на круги своя.

Это была их последняя сиеста. В знак её значимости Белозерцев воздержался от раскуривания трубочки. Этот дружеский жест был оценён Садовым, предложившим «Яве» замену — совместное распитие купленной в «Меркато» бутылочки пива, настоящего, а не разбавленного барменами, радеющими за ясность голов постояльцев.

Политических дискуссий не велось. И без того было понятно: Европа катится в тартарары. Спасти от бесславья её могли только мудрость и добрая воля политиков. Но оба «пенса» успели пожить на свете, а потому иллюзий по этому поводу не питали. Как не надеялись и на скорую свою встречу. Более того, смутно подозревали: с таким раскладом дел внутри Украины она и вовсе может не состояться.

Беседа по большей части проистекала в относительно безопасном русле истории и тесно связанном с нею менталитете арабов.

— В арабском много слов, обозначающих обман и коварство: «макр», «кайд», «худа». Это тебе, Паша, о чём-то говорит?

— Ну если по аналогии с эскимосами Гренландии, у которых десятки названий снега…

— Вот именно…

— Послушай, Володька, а ведь Ася приехала в Египет не абы зачем, а замуж выходить!

— Но тебе уже должна быть известна импульсивность восточного человека. Он может мирно балакать с тобой, а через секунду оскорбившись каким-нибудь невинным замечанием — заехать в ухо.

— Полагаешь, что это тот самый случай? — продолжил Белозерцев, начисто забыв об обещании не говорить о происшествиях.

— Не знаю. Конечно, хеджаб обязывает к скромному поведению… Но не настолько же… Когда что-то угрожает жизни, женщина сопротивляется. Я имею в виду, славянская. А наша девушка была отнюдь не слабого телосложения. И если её одолели, выходит…

— Она не могла дать отпор.

— Или силы были неравны.

— Знаешь, она тут как-то подходила ко мне, — начал Садовой раздумчиво.

— Насчёт шевронов интересовалась?

— Не угадал. Её интересовали свойства олеандра.

— И ты поведал легенду о том, как завоеватели Египта травились чаем, который помешивали олеандровой веточкой?

— В малых количествах он способен оказать пагубное действие на сердце. И не только.

Белозерцеву потребовалось полминуты, чтобы переварить услышанное:

— Бьюсь об заклад, нашему общему знакомому предстоит услышать интересный вывод об анализе крови жертвы.

— А он догадается сделать его?

— Я вижу ты не очень высокого мнения о здешних полицейских.

— Паша, их набирают из бедных и невежественных слоёв населения, их средняя зарпалата чуть больше трёхсот фунтов.

От комментариев Белозерцев воздержался.

От её головы исходил огонь. Как будто сам бог Ра, изображения которого штамповали на сувенирных папирусах его родственники, не мог никак натешиться этими прядями. Их огненная лава устремлялась от кончиков пальцев Абделя в кровоток и достигнув точки пониже пупка взрывалась фейерверком.

Доставало одного взгляда на лицо гостьи, чтобы понять: грядущие часы будут ночью тысячи ночей.

Рита была сосредоточена, как воин перед решающим сражением. Она не кокетничала, не ластилась — и как будто даже отстранялась от любовной игры. И этот несколько отрешённый вид и возбуждал, и настораживал.

Начало романтического вечера было положено в ресторане — неподалёку от «Парадиза», и похоже, что Рита осталась довольна ужином. Она от души смеялась шуткам и всего лишь единожды зевнула во время музыкально-развлекательной программы. А в завершение позволила Абделю заключить себя в объятия на танцполе.

И вот теперь они остались вдвоём, и судя по всему её не смутила односпальная кровать. Во всяком случае она по-хозяйски испытала матрас на упругость. Собственными ягодичками.

Как прихотлив выбор памяти! И почему в лавине впечатлений она выбирает не самые значимые детали? Например, лак на ноготках. Ритин выбор — цвет «индиго» пришёлся мужчине по вкусу. Синий и все его оттенки были в границах его предпочтений. И он хорошо сочетался с её вечерним туалетом.

…А ещё порывисто-нетерпеливое движение, которым она сбросила туфельки. И белый островок мозоли на мягкой, детской пятке. А вот и завершающий жест — она расстегивает тонкий браслетик с часиками. И на её запястье обрисовывается белая полоска незагорелой кожи.

Это не сон. Начиналась ночь тысячи ночей.

Он оглядел накрытый к завтраку стол. Эх, если бы на всё это обилие снеди — да его молодой, армейский аппетит! Куда теперь ему до того, двадцатилетнего Саеда! Тому парню каждый кусочек еды, попадавший на язык, доставлял удовольствие сродни сексуальному. Нынешний Саед перестал получать удовольствие от еды. И неудивительно. Работы — выше головы. К тому же тревожат результаты анализов, на которых настоял доктор Аббас Экрами. До вынесения медицинского вердикта остаются сутки. Но в его распоряжении целых полчаса безмятежности — в окружении детских головок.

От этой мысли его губы, сжатые в обычную для полицейских всего мира коповскую полоску, расслабились.

Всю ночь во тьме шушукалисьпальмы.

Первый солнечный луч высек из женских волос искры. Одна упала рядом. Абдель потянулся к ней. И пальцы ощутили прикосновение золотой спирали. Указательным и большим пальцами он подцепил доказательство победы в ночномпротивоборстве.

Соседняя подушка пуста. Лишь вмятина говорит о том, что ночью на неё опускалась головка.

Из ванной доносится шум воды. Как… аплодисменты его способности возносить женщину в рай.

«Все женщины одинаковы: обожают плескаться в ванне».

Всякий раз после секса Абдель ощущал себя пустым и прозрачным. Нет, грешником он себя не чувствовал, и о вине перед женой думал в последнюю очередь. Однако кое-какие мыслишки всё-таки посещали «хозяина». К примеру, почему подготовка к такому немудрёному методу получения удовольствия приводит его, Абделя Али Яхья к таким финансово-энергетическим выхлопам? А сколько усилий пришлось приложить, чтобы уложить данную девушку на ложе. Он-таки нашёл её уязвимую точку, хотя надо признаться, действовал наощупь, наугад. Кто знал, что эти самые красные гольфы и окажутся тем «сим-сим, откройся»? Воспоминание о пещере с сокровищами вызвало желание, которое он намеревался утолить незамедлительно.

— Рита! — позвал он осевшим от сна голосом. Но тот потонул в шумовой завесе воды. Откашлявшись, он окликнул её снова. — Ответа не последовало. Тогда он рывком сел в постели. Двойник в зазеркалье проделал то же самое. Его помятый вид говорил о том, что события прошлой ночи не привиделись…Однако, как говорит бабушка Айша, «коротка ночь для влюблённого».

Электронные часы на прикроватной тумбочке показывали половину восьмого. Час его подъёма. Может, ночная гостья, приняв ванну и забыв выключить воду, уже покинула его? И он бы по достоинству оценил этот жест. Ведь ему предстоит побриться и принять душ. Для большего уже не остаётся времени.

Чтобы разрешить все сомнения разом, Абдель накинул банный халат и, не обнаружив у кровати домашних туфель, босиком прошлёпал в ванную. Ткнув костяшками пальцев в дверную филёнку, дабы воспроизвести некое подобие стука, он по-хозяйски распахнул дверь.

Чтобы не забрызгать пол, Рита предусмотрительно задёрнула полиэтиленовую шторку. Вода хлестала из крана, поток, закручиваясь в воронку, стремительно и бесполезно исчезал в сливном отверстии.

Абдель подумал, что европейцы, рождённые среди рек и озёр, совсем не экономят эту драгоценность, и машинальным движением крутанул кран. Наступила тишина.

На девушке был купальник-бикини изумрудного цвета, тот самый, что предназначался для занятий аква-аэробикой. Волосы были собраны сзади исхвачены резинкой цвета морской воды. Она сидела в позе ребёнка, спрятавшегося в ванне во время игры и уснувшего после томительного ожидания. Руки были сложены крестом в районе солнечного сплетения. Золотой браслет часиков был водворён на прежнее место — на запястье.

Плотно сомкнутые веки сторожили сон.

— Рита!

Её ресницы не дрогнули. Они уже успели слипнуться, образуя траурную подводку под нижним веком.

Тогда он коснулся плеча — липкого и непривычно твёрдого. Никакой реакции! Не доверяя себе, нагнулся ближе — прощупать пульс.

Позднее он вспомнит: часы на запястье Риты тикали. До жути громко.

«Мокр… бои-и-с-ся дожж-я-я». Фраза «Вопящего» вновь пришла на ум, приобретя зловещий смысл. Спасаясь от неё, Владимир Николаевич вытащил из сумки роман, к которому не прикасался со времени предыдущего полёта. Очередной букеровский лауреат из Восточной Европы в упоении топтался на костях почившего (уж в бозе или не бозе-неясно)СССР, живописал нежную привязанность голубой парочки (но куда нынче без них!) и при этом допустил ряд неточностей. Одну профессор отметил не без удовольствия. Шинель, в которую была облачена статуя вождя мирового пролетариата Владимира Ульянова-Ленина.

«Отродясь её не носил. И был ли вообще военнообязанным?»

Но более всего досадил эпизод восстания в Будапеште в 1956 году.

Господа европейцы! Когда выучите географию? Киев и Харьков — украинские города, а в Будапешт вошли военнослужащие со всего Советского Союза! Да и армия к тому времени была уже Советской…

Перелёт до Киевавыдался утомительным. Две дамы наперебой делись впечатлениями. Тем не менее Садовому удавалось игнорировать их невинный трёп — до того момента, как ближайшая соседка не зашептала подружке в ухо. Именно этот шёпот и оказался чрезвычайно летучим и без труда проник в слуховые каналы. Имя «Алекс» заставило Садового насторожиться. Из последовавших деталей следовало заключение: с землячкой профессора случился курортный роман, который грозил вылиться в нечто большее.

— Только не вкручивай мне насчёт неземной любви! — осадила рассказчицу слушательница.

— Да я и не претендую!

И дамы продолжили поверять друг другу сердечные тайны, о которых их попутчик предпочёл бы ничего не знать. Желая избавить слух от дальнейшего развития интриги, он расстегнул ремень и двинулся по салону к пятачку, где можно размять ноги, а заодно и мозги. Мысли вновь вернули его в «Парадиз». К гибели первой туристки. И чем больше Владимир Николаевич размышлял над нею, тем твёрже становилось убеждение: семья Белозерцевых каким-то образом причастна к этой смерти.

Глава 16 «Как по-итальянски шлюха?»

Новость о том, что вернуть Риту к жизни медикам не удалось, разнеслась по отелю. Местные власти уже не могли делать вид, что ничего не случилось. Обитатели «Парадиза» нуждались в каком-то демонстративно-публичном жесте со стороны полиции. И он не замедлил.

«Хозяина» вывели двое полицейских.

Белая сорочка, чёрные брюки и всё те же туфли с удлинёнными мысками. Выглядел невозмутимо-собранным, как человек, успевший осознать свой жребий. Только глаза потемнели и напоминали теперь перезрелые финики. Задержанного усадили на заднее сиденье. По бокам устроился конвой. Полицейская машина стала пробираться к главным воротам.

— «Парадиз» лишился главного менеджера, — меланхолично объявил Белозерцев.

— Взяли Абделя под белы рученьки, — откликнулась супруга, не спускавшая глаз с авто, маневрировавшего между газонами.

Кучка зевак стала расходиться. Белозерцевы направились к бассейну на главной площадке. Бассейн с подогревом они, не сговариваясь, обходили стороной.

— Надеюсь, во всём разберутся, — подытожил Павел Петрович, отыскивая глазами свободный шезлонг.

— Паша, ты в чём-то сомневаешься?

— Душенька, у меня такая работа — сомневаться, — ответил супруг. «Душенькой» он давал понять: внутри закипает раздражение. Но супруга сделала вид, что сигнала не заметила.

— Так ты полагаешь, что это не он…

— Не знаю.

— Да просто сошёл с катушек! При его-то работе!

Павел Петрович предпочёл отмолчаться. Но Дания, читавшая мужнины помышления как раскрытую книгу, расшифровала его почти без купюр: «Эх, и что с женщин взять? Сюда бы Володьку Садового! Вот бы устроили мозговой штурм…»

Рискуя подвергнуть терпение боевой подруги большему испытанию, чем оно могло вынести, Павел Петрович всё-таки озвучил часть соображений:

— Жертвы — разные…

— Есть одно объединяющее их свойство. Все они женщины. И все русскоговорящие!

— Дама в розовой шляпке годилась ему в матери, — бесстрастно продолжал размышлять вслух Белозерцеву.

— Но благодаря искусному камуфляжу он о том мог не догадываться.

— Ася — его ровесница. А Рита — младше. Разнобой получается.

— Просто у маньяка ещё не сформировались устойчивые предпочтения.

— Смерть первых двух связана с водой. О третьей — скудная информация. Был бы здесь наш бессменный переводчик!

— Для Володи это удар. Зубодробительный!

Ответом на заявление стал протяжный вдох. Другой стороной он был воспринят как принятие озвученной ею точки зрения. Но этим не ограничилось.

— А ты подозревал аниматоршу! — пошла в наступление Дания Рафаэловна, — Да, да! Не отпирайся! А у девочки — синяки…

— Они и не давали мне покоя.

— И что из того? — Дания приподнялась со своего ложа и коснулась темечка супруга: — Признавайся, сыщик! Ты и меня подозревал?

— Всё дело в шлёпанцах.

— Б-р-р-р! — алая чалма возмущённо завибрировала. — Перепутать мои сабо…

Дания Рафаэлевна спустила ножки, нащупала новенькие туфельки без задников и, шлёпнув внука по округлой спине, двинулась к бассейну. Стряхнувший остатки дрёмы Костик последовал бабушкиному примеру.

«А ведь она ещё очень даже ничего».

При других обстоятельствах оценка вызвала бы прилив мужского самодовольства. Но сейчас ей сопутствовала тревога. Так и не поверив до конца в виновность Абделя, подполковник постарался успокоить себя: главный подозреваемый сидит под замком. Однако мысли продолжали роиться в голове, как назойливые насекомые. Чтобы справиться с ними, Белозерцев принялся выстраивать временные цепочки того вечера.

Он вновь стоял у лунообразного лика под водой.

Он опять слышал шаги Абделя, делавшего заключительный обход территории.

В его ушах опять звучала итальянская колыбельная.

И снова тянулась к нему смуглая пятерня.

Душегуб вернулся на место преступления. Под личиной свидетеля. Возможно такое? — Вполне. При наличии известной доли самообладания. Но вот некое иррациональное чувство внутри не соглашалось с этим.

Тем временем тюленье тело внука распластывается на бортике бассейна, составляя бросающийся в глаза контраст с бабушкиной фигуркой, изящно подтягивающейся на бортик. Переведя дыхание, бабушка и внук возвращаются к пляжному зонту и почти синхронно обтираются полотенцами — теми самыми, которым, по мнению некоторых привередливых особ, не хватает пушистости.

А «бабай» продолжает перелистывание страниц воображаемого эпизодника. На этот раз они исписаны свидетельствами друга.

Кого Садовой повстречал в ту ночь? Девушку с биноклем, которая спустя считанные дни была обнаружена мёртвой в душе. А дальше и вовсе вне всякой логики… Державшая дистанцию между собой и боссом, девушка-аниматор внезапно идёт на сближение. И не исключено, что провоцирует конфликт спретендующей на его сердце Асей. Или всё-таки не вдруг? Тогда что заставило здравомыслящую особу совершить это сальто-мортале? Страсть? И такое случается. Особенно под жарким солнцем Африки. И всё-таки…

— А не стоит ли тебе погостить у Татьяны? — осведомляется он у жены спустя несколько минут.

— А ты не будешь забывать принимать душ?

«Она знает и об этом симптоме болезни Альцгеймера».

Абдель лежит на своём топчане с закрытыми глазами. Он ждёт, когда уснут сокамерники. А они всё не могут угомониться, то тяжело вздыхая, то переговариваясь по каким-то мелочам. Воздух полон испарениями немытых мужских тел. Однако больше всего Абделю досаждает переполненный мочевой пузырь. Но даже его настоятельные позывы не могут принудить мужчину помочиться — на глазах у всех. Подобной чувствительностью отличается ещё лишь взятый на воровстве из номеров юный уборщик. Подозреваемый в сексуальном домогательстве торговец чаем и водитель такси, подравшийся с клиентом, справляют большую и малую нужду с уверенностью: «Что естественно, то непостыдно».

Журчание воды в сливном бачке делает желание опорожнить резервуар с мочой ещё невыносимее. Чтобы отвлечься, он думает о привычке женщин ходить в туалет парами. «Ты не хочешь припудрить носик?» Кажется, таков условный сигнал европеек о необходимости посетить дамскую комнату. Ни одному мужику не придёт в голову поинтересоваться у другого: «Не хочешь отлить?»

При этой мысли страдалец не может удержаться от улыбки. Странное дело, но эти пронёсшиеся в мозгу картинки придают ему смелости. Одним рывком он покидает своё спальное место и…

«Хвала Создателю! Даже обыденный акт мочеиспускания он превратил внаслаждение!»

Обрамляющие лужайку акации тонут в наползающих сумерках. И спустя некоторое время Белозерцев и сам погружается в них. Остаёся лишь пульсирующий огонёк трубки. А через некоторое время пропадёт и он, ибо хозяинвознамерится размять ноги.

Он минует гнутый мостик, который смотрится в бирюзу бассейна…

Однако побыть в уединении не удаётся. Малиновый огонёк в нише ближайшей террасы рисует зигзаг и произносит по-русски:

— Вечер добрый!

Павел Петрович дёргается в рефлекторном поклоне:

— Добрый вечер!

Сеньора неплохо сложена, хотя самую малость оплыла от последних родов.

— Вы интересовались «бочче». Это действительно итальянское слово. Означает: «шары».

— Так вы… говорите по-русски? — выдыхает он полувопросительно-полуутвердительно.

— Теперь редко. А понимать — понимаю.

В последней фразе он усматривает намёк.

— Мы, кажется, позволили себе замечания в адрес… вашего мальчика. Простите великодушно.

— А-а-а! Вы про Марка. — Женщина ожесточённо тычет сигаретой в пепельницу. — Не извиняйтесь. Если по правде, то ваш разговор даже доставил мне удовольствие.

— Серьёзно?

— Это как расцарапывать засохшую корочку ранки, — произносит она с лёгким акцентом, что образуется у русскоязычных, когда они подолгу не практикуют язык.

Белозерцев продолжает нависать над мадре, и отбрасываемая им тень побуждает ту оказать ему любезность:

— Присаживайтесь.

— Благодарю. — Он плюхается на ближашее кресло.

— А я вас узнала. Вы были у бассейна. С той несчастной.

Белозерцев хотел поправить: он не был «с» женщиной, а лишь рядом. Однако рассудив, что для свидетельницы это без разницы, от замечания воздержался. Он похлопал себя по накладному карману рубашки «сафари» и, убедившись в наличии своей отрады, воспользовался поводом закурить. Итальянка покосилась на трубку с одобрением.

— Одно время нюхала табак. Помогало в стрессовой ситуации.

«И не иначе как в Африке».

— Работодатель не одобрял сигарет, по крайней мере, у медицинского персонала. А чистый табак, с его точки зрения, менее греховен.

Именем работодателя Белозерцев поостерёгся интересоваться, лишь заметил:

— Ну да, ведь курят же в Египте так называемую «шишу».

«Итальянка» принялась тушить очередную сигарету, явно намереваясь отбыть восвояси. Павел Петрович невозмутимо попыхивал трубочкой. Однако когда дама поднялась, он последовал её примеру.

— Завтра мы уезжаем! — объявила женщина.

— Счастливого пути!

Мужчина и женщина, не сговариваясь, двинулись по дорожке, будто констатация грядущего события связала их узами сообщества.

В удалении от окон номера и без всякого побуждения со стороны спутника у «итальянки» развязался язык, и она поведала свою историю, почему-то начав с хэппи энда: живёт в Милане, у неё муж… и много ещё чего хорошего.

Сито сознания Белозерцева пропускало перечень без задержки. В итоге осталось существенное: до своего итальянского благоденствия женщина проживала в Одессе, откуда отправилась работать в Африку, а точнее, в Ливию. Её пациента звали Муаммаром Каддафи. Оказание медицинских услуг такому человеку — это суперответственность. И не снести головы тому, кто…

— Помните, как сурово обошлись с болгарскими медсёстрами?

Белозерцев помнил. Он находился уже на родине и смотрел новости. Запомнился зал суда и несколько женщин с напряжённо-усталыми лицами. Болгарок обвинили чуть ли не в намеренном причинении вреда всемогущему, как тогда казалось, вождю ливийского народа.

— А бензин в Ливии был дешевле воды!

«Ага, она о преимуществах правления Каддафи».

Как украинской медсестре удалось покинуть Ливию во время революции, осталось за рамками откровений. Как и мученическая смерть полковника.

Миновав кульминацию исповеди, женщина, надо полагать, ощутила себя не в своей тарелке. А потому заторопилась в номер. Белозерцев вызвался проводить. Не доходя до входа в отель, она остановилась.

— Дальше я сама. Во избежание осложнений.

Белозерцев понял, кого она имеет в виду, и склонил голову в прощальном ритуале. Спутница развернулась к нему всем корпусом:

— Главный менеджер не при чём.

— Вам что-то известно?

— В тот вечер…ну понимаете… он был занят.

— Вы уверены?

— Я тому свидетель. — Отражённый свет заплясал у неё в зрачках, как лунная дорожка. — Мазурик он известный. Попытался поиметь с нас. Дескать, Марк похож на полковника. — Она перевела дыхание и присовокупила: — Он не оставлял нам выбора.

Пока Белозерцев пытался домыслить, какая ещё альтернатива имелась у мадре в решении проблемы, она махнула рукой и двинулась по дорожке. Грузная походка выдавала её возраст. Он догнал её. Сеньора предостерегающе выгнула бровь.

— А не могли бы вы описать ваш тогдашний маршрут?

— Изначально мы с дочкой зашли в центральный бар.

— Это где?

— У входа в лобби. Если двигаться с территории отеля.

— А ваш сын?

— Марк оставался в номере. Ему было позволено поиграть в компьтерные «стрелялки».

— Почему вы покинули бар?

— Дочка закапризничала. Мы пошли прогуляться и по чистой случайности оказались в непосредственной близости от места «стрелки». Простите, я перешла на сленг русских бандитов.

— Вы увидели мужа и Абделя? Так?

— Скорее услышала.

— Они разговаривали так громко?

— Для арабов — скорее приглушённо, но вполне достаточно, чтобы расслышать слово «метла».

— Хм?

— На итальянском, кроме прямого значения, есть переносное. С грубым, вульгарным смыслом. Мой муж употребляет его, когда злится. В том числе, с единоплеменниками, которые не владеют итальянским.

— Значит, метла… мести… — пробубнил Белозерцев. — Изощрённо. Итальянцы так изобретательны в плане вульгаризмов?

Женщина пожала плечами:

— Не всегда. Есть, к примеру, слово «vacca». Это корова. И одновременно доступная женщина.

— Пожалуй, наша «тёлка» звучит точнее.

Её усмешка не подтвердила, но и не опровергла высказывание. Но лингвистическая тема разрядила атмосферу.

Они прошлись ещё с десяток метров, когда он решился снова прощупать почву.

— Простите мою назойливость, но это важно. Когда вы поняли, что между вашим мужем и менеджером идут препирательства…

— Я решила ретироваться.

Белозерцев задавал вопросы, осторожно подбирая слова и давая себе отчёт: приступ откровенности может закончиться в любую минуту.

— Вы пошли к бассейну?

— И даже немного задержались у него.

— И там… ничего не было?

В ответ сеньора покачала головой.

— А потом?

— Я прошла дальше …

— Меня вы не видели?

— Нет, вас не было. И никого не было, если вы имеете в виду…

Женщина тряхнула головой, словно отгоняя мрачные мысли. Он мысленно снял шляпу перед её самообладанием. Она и вправду настоящая медсестра, и неспроста была отобрана для работы с полковником Каддафи. Ведь один неверный шаг …

Во время паузы он снова прошёлся глазами по её лицу и фигуре. Несмотря на последствия поздней беременности, она сохраняла шарм неистребимой славянской женственности.

— Спасибо, что вы…

— Не за что! Я люблю Африку, люблю арабов. Это они подарили мне детей. С другими не получалось.

Женщина зашагала вперёд.

Белозерцев остался стоять.

Женщина обернулась, словно невысказанный вопрос дырявил ей спину:

— А что касается полковника… В Италии так говорят: «Se non e vero e ben trovato». — Если это и неправда, то хорошо придумано.

— Простите ради Бога, но ещё один вопрос. Я понимаю, он нелеп, но всё-таки отважусь задать…

«Итальянка» картинно подбоченилась. Такую позу принимали героини Софи Лорен, намереваясь дать словесный «укорот» мужскому племени.

— У вас мягкие зимы, сеньора, — продолжил Павел Петрович, — в сравнении с нашими, русскими.

В глазах сеньоры отразилось мягкое понукание: «Ну, давай, поживей-пошибче что ли!»

— Вы отвыкли от перчаток? — интонация резко пошла вверх, намеренно педалируя вопрос. — Я имею в виду, кожаных? А ещё чёрного цвета? — интонация будто съехала с горки, перекидывая мостик вкрадчивости.

Она оценила ход. Но отреагировала неожиданно — по-девчоночьи фыркнув. Далее последовало заявление.

— А вы попали в точку. Не могу отвыкнуть от перчаток из натуральной чёрной кожи. — И она подняла обе ладошки и синхронно подвигала ими из стороны в сторону — то ли демонстрируя невидимые перчатки, то ли прощаясь.

— Простите, я не знаю вашего имени, — пробормотал Белозерцев. Но женщина уже шла по дорожке вдоль россыпи фонарей.

Глава 17 Прощание с раем

Татьяна Шарошкина-Экрами приехала со старшим сыном, наречённым, ясное дело, Омаром. Он, как и отец, выучился на медика в России, и несмотря на свою занятость не мог не засвидетельствовать почтение матушкиной подруге и по совместительству своей первой няне. После получения диплома врача общей практики гражданин Арабской республики Египет Аббас Экрами навсегда, как он полагал, покинул пределы Советского Союза, оставивподругу в интересном положении. Вот когда испытание на прочность прошла дружба двух женщин. Ибо именно Дания, давая подружке возможность сдавать сессии, стала нянькой для малыша Омара, которого на русский манер называли Мариком.

После окончания института молодая мать получила направление в колхоз-миллионер «Знамя труда» — в трёх километрах от родной деревни. А ещё через год Танины родители окончательно смирились с дочкиной участью матери-одиночки и забралиМарика к себе.

— Кучерявый. Как Пушкин! — сделал заключение дедушка, погладив внучка по чёрным, как смоль, волосам.

Татьяна Шарошкина, развязав себе руки, стала подумывать об устройстве женской своей судьбы. Благо, холостые, отслужившие в армии ребят в колхозе водились, особенно среди механизаторов. И агрономша уже присматривалась к одному. Узнав про него, отец с матерью высказались без обиняков: «Хороших-то женихов по-хорошему разобрали, а тебе досталось, что осталось. Бери!»

Однако мойры рассудили иначе. Невидимые пряхи завязали узелок.

В один из дней в колхозную контору без стука, без приглашения ворвалась запыхавшаяся соседка:

— Танюта!

— Да что стряслось-то, Марья Васильевна?

Женщина без сил опустилась на первую попавшуюся табуретку и принялась заправлять выбившиеся из-под платка пряди.

— Дыхалка отказывает…

— Чай, не пожар? — встрепенулась агрономша, наливая водуиз гранёного графина.

— Гости! — И после пары шумных глотков: — Из города!

— Какие-такие гости? Не жду я никого. — Татьяна с неотвратимостью ваньки-встаньки опять склонилась над бумагами.

— Пигалица какая-то. Но с лица ничего, приятная.

— Мелкая, говоришь? Да это ж Данка с Елюзани.

— С ней — мужик.

— Видать, супруг её — Паша.

Баба грохнула опустошённым стаканом о стол и суматошно замахала руками:

— Там Омар Шериф! Настоящий!

Эта сценка из прошлого вызывает к жизни улыбки умиления. Отдав им должное, Омар Экрами просит прощения, что не может проводить тётю Дану «до конца», и прощается.

— Красивый мальчик! — произносит Дания, провожая взглядом его статную фигуру.

— Отец двух сыновей! — проговорила Татьяна с гордостью. А потом внезапно огорошила вопросом: — Дана, а ведь это ты тогда связалась с Аббасом и настояла на свидании с сыном?

— Идея-моя. А воплощение… Паша помог. У него такая возможность имелась: друг юности в Египте работал. Кстати, мы с ним нынче в «Парадизе» отдыхали.

— Ну и славно, — подытожила Татьяна и бросила на Пашу почти родственный по теплоте взгляд.

— Не надо преувеличивать мою роль! Просто Аббас — настоящий мужик.

Дамы, заметив смущение Павла Петровича, сменили тему.

— Данута! — начала Татьяна, вспомнив их совместное прозвище «Танюта и Данута». Ты знаешь, что Аббас пользуется огромным уважением в городе. Да, он доктор от Бога, то есть от Аллаха. Среди его благодарных пациентов есть один полицейский чин. Не буду вдаваться в подробности его заболевания. Так вот на днях он нанёс нам визит. Обычно Аббас принимает пациентов в рабочем кабинете. Но тут особый случай.

Здесь Белозерцева отвлекла парочка. Девушка в хеджабе и рыжеватый парень в круглой шапочке сели по соседству. Их пальцы переплелись. Девушка заговорила. Но не по-арабски — по немецки. Однако сделать какие-либо умозаключения Белозерцев не успел, ибо донёсшееся до него слово «Парадиз» заставило развернуть ухо-локатор в направлении подружек.

— Да, дорогая, этот полицейский так и сказал: «Дело оказалось сложнее». А ты просекаешь, что это значит? Нет, Даночка, я не делаю поспешных выводов. А продаю за то, за что купила. В вашем отеле совершились злодеяния. Я надеюсь, что ты и твой полковник…

— Паша — подполковник…

— Ну, не важно! — отмахнулась подружка. — Вы должны принять во внимание эти факты и поселиться у нас.

Далее шла обычная перепалка, которая неизменно сопутствовала теме «Зимний отдых Белозерцевых». Павел Петрович сдвинул зрачки влево, где миловалась пара, и задался целью определить по произношению, из какой земли Германии…

— А я думала, что главный менеджер — всего лишь мелкий пакостник. Ведь это он поднял бучу против Сафиназ! — голос Танюты снова ворвался в слуховые проходы Белозерцева. Супруга что-то спросила, и последовал ответ: — Костюм этой танцовщицы был окрашен в цвета государственного флага Арабской Республики Египет. Совпадения цветов лифа и юбки ещё можно списать на случайность. Но эта дурочка пришпандорила на пупок золотого орла — государственный символ. Ей грозила тюрьма. Мы с Аббасом, к слову, были на её выступлении в «Шехерезаде»…

На этом месте Белозерцев решил: с него достаточно. То же самое посчитал и заскучавший Костик. «Аби» пошла гулять с ним по воздушной гавани. Обязанность развлекать подружку легла на «полковника». Впрочем, она и сама не лезла в карман за словом. Очень скоро Павел Петрович был в подрбностях информирован о преимуществах отдыха в апартаментах, под коими подразумевался дом Аббаса Экрами. Тема была заезжена, ибо поднималась ежегодно. Время и место тоже не менялись: проводы, аэропорт. Однако в связи с последними событиями у оппонента появились дополнительные аргументы.

— Ты сам видишь, Паша, что даже ваш излюбленный «Парадиз» на поверку оказался…

Паше это было известно, но как воспитанный человек, он позволил себе лишь мягко возразить:

— Напороться на злоумышленников можно повсюду.

На самом деле он опасался утратить полную свободу — поселись он у семьи Экрами. А Татьяна меж тем продолжала настаивать:

— Но по крайней мере, ни в нашем доме, ни в соседнем не водятся террористы. Тебе известно, что менеджер имеет отношения к «Братьям мусульманам»? Его брат — член запрещённой организации!

— Откуда информация?

— В полицейский участок пришёл донос.

«Уж не от итальянского ли семейства?»

— И ему поверили?

— Здесь это в порядке вещей.

«Вот что означали слова сеньоры о том, что Абдель не оставил им выбора. Небось, муженёк и настрочил подмётное письмецо».

Татьяна взяла паузу. Белозерцев был тёртый калач, а потому терпеливо ждал. Женщина бросила на собеседника испытующий взгляд. А тот улыбнулся:

— Этим улики исчерпываются?

— При обыске обнаружили часики погибшей.

— Которой?

— Той, что была с ним в номере.

«Всё это неспроста. Тем не менее остаётся вопрос о первой жертве. Это тоже его рук дело? В день гибели Люсиль Абдель был всё время на виду. Правда, шло мероприятие, в ходе которого использовались маскарадные костюмы. Хороший способ маскировки для того, кто задумал злодеяние».

— И ты, Паша, готов рисковать здоровьем внука? — снова пошла в наступление «Танюта».

Запрещённый приём. Одним махом с лица «Бабая» смахнули улыбку. Тон посуровел.

— Таня, не ходи кругом да около!

— Среди аниматоров — педофил!

— Это опять пациент поведал?

Тут женщина пустилась в объяснения. О супруге-медицинском светиле, о доверительных отношениях между ними, о вторых половинках пациентов… Наконец, терпение внимающего уха было вознаграждено.

— У мужа есть больной. Вернее, был, поскольку сейчас он выздоровел. Благодаря искусству врачевания Аббаса.

«Только не начинай по второму кругу о муженьке-гении!»

— Он служит в туристической полиции и ведёт дело «Парадиза». Вернее, вёл, поскольку теперь они закрыты за неимением состава преступления.

— Как это может быть?

— Саед Амер — честный человек. И профессионал — насколько это возможно в туристической полиции. Так считает Аббас.

«Ну, закругляйся уже!»

— А на днях передали письмо.

— Анонимку?

— Нет. Из министерства туризма Арабской республики Египет. Оно было подписано бывшим постояльцем «Парадиза» и содержало жалобу на работу аниматоров.

— А откуда пришло?

— Какое это имеет значение? — Татьяна, рассерженная тем, что её прервали, не удостоила «полковника» даже взглядом.

А тот подумал, что обратный адрес имеет большое значение, но прекословить не стал.

— Так вот… Родители одного из детей жаловались, что после игр на теле ребёнка остались следы от пальцев.

— А где именно? — поинтересовалась внезапно выросшая перед ними Дания.

— Спроси чего полегче! — Татьяна развернулась к ней с такой готовностью, как будто только и ждала этого момента.

— И кто же этот педофил?

— Понятия не имею.

— Вообще ничего не знаешь?

— А вот и нетушки! — в женском голосе зазвучали нотки превосходства. — Раньше он работал в «Альбатросе».

— Ну и что?

— В то время, когда там задушили ребёнка.

До посадки оставалось мало времени. Следовало вытащить из женщины как можно больше информации.

— А кто был пострадавшим в «Парадизе» — мальчик или девочка?

— По-моему, девочка.

— Имя упоминалось?

— Вряд ли.

— Жаль.

— Но одно скажу: юная жертваоказалась не промах.

Здесь, видимо, Татьяна намеренно сделала паузу, дабы простимулировать интерес слушателей.

На табло загорелись цифры московского рейса.

— Откуда такой вывод? — в вопросе Белозерцева зазвучала капитуляция.

— Она оставила послание.

— Записку что ли?

— Типа этого.

— И там было указано имя обидчика?

— Девочка составила что-то вроде ребуса. Мы с Данкой в детстве тоже увлекались их составлением. Кстати, очень полезно для развития умственных способностей. Они печатались в детских журналах. Ты их тоже наверняка читал. Мы с Данкой договорились, что я выписываю «Пионер», а она «Костёр».

— И где сейчас ребус? — прервал поток воспоминаний Белозерцев.

— Его так и не обнаружили. Негодяй об этом позаботился.

— Тебе бы, Танюшка, стоило детективное агентство открыть, а не маслом торговать.

Бизнес-леди не успела отреагировать на «масло».

— Мы прослушали объявление! — Дания вскочила с места.

— Даночка, здесь не делают объявлений. А просто зажигают табло! — предпринял попытку оправдаться Белозерцев.

— Оно горит! — ещё пуще замахала руками супруга.

Они суетливо снялись с места. Татьяна успела перехватить гигантский чемодан. Катя его к стойке регистрации, она издала смешок.

— Ты чего? — воззрилась на подругу Дания Рафаэловна.

— Я поняла!

— Чего ты поняла?

— Я всё мучилась, кого вы мне с Пашкой напоминаете! А сейчас вспомнила!

— И кого же?

— Знаменитую парочку! Внуки её обожают.

— Не томи! Кто это?

— Маша и Медведь!

— Вот и конец истории! — произнёс Павел Петрович, застёгивая ремень на округлившемся животе.

— Конец, — эхом откликнулась супруга.

— Хорошо, что мы не дали ей понять, что не приедем.

— Думаю, что Танюта и без нас всё понимает.

Костя, тихонько посапывая, возился со своим ремнём. «Аби» не спешила помогать, рассудив, что мальчик справится и сам.

…Задрав нос, «Боинг» набирал высоту. Воздух, в котором переливалось расплавленное золото, мягко обтекал его корпус. Подпоясавшиеся пассажиры вжались в спинки кресел. Но те, кому выпала удача расположиться у иллюминатром, припали к стеклу, не в силах отвести глаз от расплывавшегося внизу бирюзового пятна. Прощай, море!

Супруги смотрели вниз со смешанными чувствами. Кошмар отеля «Парадиз» остался позади. А вместе с ним и погребённые иллюзии вечного праздника жизни.

— А дома, наверное, идёт снег, — то ли мечтательно, то ли грустно заметил Павел Петрович.

— Папа наверняка уже расчистил крыльцо и дорожку, — ответила Дания Рафаэловна, извлекая из сумки роман Филлис Джеймс.

— А тебе известно, почему в Британии получила такой расцвет именно женская литература? — Белозерцев кивнул на обложку.

И почему же? — в голосе супруги, желавшей погрузиться в перипетии сюжета, прочитывалосьнетерпение.

— Наличие письменного стола.

Супруга не ответила. Но это не смутило Павла Петровича.

— Возможность уединения. А египтянки, к примеру, этого лишены. Как следствие — женская литература в зачаточном состоянии.

— Паш, у тебя есть кабинет, а не то что письменный стол. Но особой плодовитости на литературном поприще что-то не отмечается.

— Всё впереди.

— Уж не вознамерился ли помочь со сценарием этой… как её? Милочке?

— Почему бы и нет?

— И душегубом будет Абдель?

— А у тебя есть другая версия?

— Ни одной!

Супруга досадливо захлопнула книгу, сунула в карман кресла напротив и перешла на английский:

— «Last but not least».

«Последнее, но не самое ничтожное», — перевёл Белозерцев, приготовившись к решительным заявлениям.

— Паша, давай выкинем всё из головы.

— Легко сказать…

— По всему видно, тебя взвинтил этот разговор в аэропорту.

— Не то слово. Танька так превозносила друга семьи. Шерлок Холмс, Мегре и Пуаро в одном лице.

— Но он действительно…

— Даночка, ты и вправду веришь, что Абдель террорист?

— Против фактов не попрёшь. Твоё выражение, между прочим.

— Девушка умерла в его квартире. И он сам вызвал «ambulance».

— Чтобы отвезти от себя подозрение.

Стюард подкатил тележку с обедом — супруги принялись за еду. Ну а после трапезы всех потянуло в сон.

Белозерцев пробудился от шевеления: Даночка рылась в сумочке. Почувствовав его взгляд, улыбнулась.

— А я хотела сюрприз…

«Какая-нибудь восточная сладость…»

Но вместо десерта из сумки вылетел… золотой орёл.

— Шеврон!

— Танюта раздобыла.

— Откуда? — восторженно выдохнул Белозерцев.

— Не догадываешься?

— От благодарного пациента доктора Экрами?

— Угу.

Белозерцев полюбовался шевроном, после чего бережно уложил его в барсетку с документами.

— Она сказала тебе что-нибудь новое?

— Когда?

— Я видел, как вы шушукались у стойки регистрации.

— Ты про что?

— Не про что, а про кого. Жалоба на аниматоров.

Супруга принялась перечислять факты, которые и без того были ему известны. Но он знал: она делает это с умыслом.

— Туристы жаловались на слишком жёсткие игры, которые проводила с детьми аниматор.

— А ты помнишь, какие формы работы с детьми предпочитала Рита? — перебил жену Белозерцев.

— Из подвижных — танцы. Но никаких догонялок.

— А её коллега? Этот… Алекс.

— Аниматора зовут Ален. К девочкам он вообще не прикасался. Зато был охоч до половозрелых барышень, с которыми позволял себе довольно рискованные шутки.

— Какие именно?

— Окатывал водой загоравших дам.

— Чего тут криминального?

— Щипал девиц за мягкие места.

— Ты думаешь…

— Ален мне не симпатичен. Скользкий тип! — отчеканила супруга.

— Но это не значит, что способен на убийство.

Дания Рафаэлевна скосила глаз в сторону клевавшего носом внука. А Павел Петрович развернулся к иллюминатору. За ним расстилались бесконечные облака.

— И я не верю в версию Абделя, — донеслось до него.

Неужели он что-то пропустил? Один из симптомов болезни Альцгеймера — больной постоянно просит повторить вопрос, обращённый к нему. Но, похоже, на этот раз пронесло. Жена продолжила монолог:

— Рита не могла наложить на себя руки. Причины не было. Да и предсмертная записка отсутствует.

— Танька сказала?

— Сама додумалась. Не стали бы Абделя в тюрьме держать…

— Не все самоубийцы пускаются в объяснения…

— Рита была открытым человеком. Она запросто поделилась секретом своих золотых волос. Надо взять чай каркаде и…

Здесь он задремал. А пробудил его судорожный вздох. Верный предвестник плача. Апоследний раз жена плакала…Вместе с дочерью. Когда она пришла из поликлиники с результатом УЗИ.

«Сказывается первное напряжение последних недель».

Она дёрнула подбодком. На её языке жестов это означало: «Прости. Это не ко времени и не к месту».