Зал совета в Венсенском замке. В глубине сцены дверь. Дверь направо. Налево окно. Двенадцать кожаных кресел и большой круглый стол, покрытый зеленым сукном. Другой мебели нет.
Мазарини и Поклен.
Маз. Сюда пожалуйте, любезнейший Поклен, сюда.
Пок. Иду… а я вот тут записывал расходы на придворных фрейлин… фрейлины: две тысячи франков.
Маз. Делайте расчет до конца. Посмотрим, что окажется в итоге.
Пок. О, mon seigneur, я уверен в вашей справедливости. Не будете же вы придираться к ценам бедного обойщика, выручающего всего каких-нибудь пять процентов на заказах. Обратите внимание на то, с какою поспешностью я исполнил ваше приказание.
Маз. Исполнили, исполнили… Вот уже целый месяц, как вас предупредили.
Пок. О! Можно ли так говорить! К моему счастию я сохранил записку вашего камердинера Бернуэна… она при мне.
Маз. Нет, любезнейший, не надо… Зачем мне она!
Пок. Извините, но мне хотелось бы напомнить вам об одном маленьком параграфе.
Маз. Какой там параграф? Я не знаю, о чем вы говорите.
Пок. (читая). «Любезный г. Поклен, так как его величеству угодно провести осень в Венсене, извольте немедленно отправиться туда со всеми вашими рабочими и тотчас же приступить к убранству и омеблированию замка, так, чтобы все было готово к 25-му текущего сентября».
Маз. (перебивая). Ну так что-ж? Я тут не вижу никакого такого параграфа…
Пок. А вот мы и до него дошли. (Читая.) «Работайте без остановки и даже ночью, если будет нужно. Король не посмотрит на расходы. По приказанию кардинала Мазарини, Бернуэн, первый камердинер кардинала, 7-го сентября 1658 года».
Маз. Что-ж из этого?
Пок. (показывая на письмо) Вот тут… посмотрите сами.
Маз. Что смотреть?
Пок. «Работайте без остановки и даже ночью, если будет нужно. Король не посмотрит на расходы». Кажется довольно ясно!
Маз. (указывая пальцем на письмо), Что тут стоит?
Пок. Король.
Маз. Вот в этом-то и дело. Написано — король, а не кардинал. А так как казна в руках кардинала, то с ним-то вам и придется посчитаться, мой любезнейший. Ну, так что же у вас выходить в итоге, господин Поклен? Покажите-ка, иначе мы никогда не кончим.
Пок. (показывая записную книжку). Извольте, вот итог.
Маз. Да… но позвольте, я сейчас сложу сам. (Смотрит на стол,) Боже мой!.. Что же это… стол для заседания Совета, а нет ни чернил, ни бумаги, ни перьев.
Пок. Прикажете, я велю подать?
Маз. Нет!. , это будет напрасная потеря времени. Уж половина десятого, а Совет собирается к десяти. Нет ли у меня в кармане какого клочка бумаги. (Вынимает.) Ну, вот и нашел. Одолжите карандаш. (Садится.) Ах!. , как не ловко и не хорошо сидится в ваших креслах, г. Поклен… Ну, посмотрим: вы говорите столовая — две тысячи ливров. (Пишет.) Две тысячи ливров. Спальня короля, королевы, герцога Анжуйского — четыре тысячи ливров. Ай, господин Поклен!.. Поклен!.. не будь это для короля… но это для короля… (Пишет,) Четыре тысячи ливров. Спальня ее величества королевы Английской и принцессы Генриэтты, ее дочери — две тысячи ливров. Гм!. , скажите на милость!.. Им так хорошо жилось в Лувре, очень нужно было приезжать в Венсен! Ну, нечего делать, прибавим две тысячи ливров. Спальня светлейшего кардинала Джулио Мазарини, гостиная для приема просителей, комната для господина Бернуэна, первого камердинера кардинала — восемь тысяч ливров. Ну, против этого нечего возражать — да оно и не дорого. (Пишет.) Восемь тысяч ливров. Комната высокорожденной девицы Марии Манчини, племянницы светлейшего кардинала — три тысячи ливров. Три тысячи ливров!.. На комнату этой девчонки!.. О!.. господин Поклен!
Пок. Я действовал по особой инструкция.
Маз. От кого?
Пок. Бантан, камердинер его величества, приказал мне, именем короля, как можно лучше убрать помещение вашей племянницы.
Маз. Ага!.. Прекрасный малый этот Бантан, прекрасный!.. Так именем короля, вы говорите?
Пок. Точно так.
Маз. (в сторону, потирая руки). Per bacсо[1]! Я и сам не раз замечал, что король не равнодушен к моей племяннице. (Громко.) Ну, хорошо, против этой статьи я, так и быть, спорит не буду. Ну‑с, посмотрим далее. Гм!.. Спальные комнаты для фрейлин — две тысячи ливров. Две тысячи ливров. Любезнейший мой Поклен!.. Ну разве это мыслимо? Две тысячи тратить для подобных сорок?
Пок. Ведь их целых шесть. Приходится по триста тридцать три ливра шесть су на каждую.
Маз. Что-ж из этого? Надо было поместить их по две в одну комнату. Вы вас положительно разорите. Ох! (Пишет.) Две тысячи ливров. Наконец, на убранство зала Совета — тысяча четыреста сорок ливров. Итого; двадцать две тысячи четыреста сорок ливров. Peccato[2]! Вы не очень-таки стесняетесь, господин Поклен. Но, к вашему счастию, я теперь тороплюсь, так что для круглого счета, пожалуй, готов вам заплатить 20 тысяч.
Пок. Помилосердуйте, кардинал! Разве это возможно!
Маз. Больше лишнего су не получите. Через неделю можете явиться за деньгами.
Пок. Ах, кардинал, если бы вы были так добры…
Маз. Добры, добры… я сам знаю, что я добр. Ну что-хе вы желаете от моей доброты?
Пок. Карандаш у вас в руке… вам ничего не стоить сейчас же подписать ассигновку, а тогда я с радостию соглашусь на уступку.
Маз. На чем же подписать? У меня нет бланка.
Пок. О! достаточно этого клочка бумаги. Подпись кардинала Мазарини так хороша, что вместо 20 т. ливров я хотел бы, чтобы здесь был доставлен целый миллион.
Маз. Миллион?!.. А где бы я его взял? Шутка сказать миллион (Подписывает.) Ну, уж Бог с вами, возьмите. Я уж слишком к вам снисходителен. (Передает ему клочок бумаги.)
Пок. Господин кардинал!..
Маз. Кардинал, кардинал!.. Ну, что вам еще надо?
Пок. Вы отложили платеж на целый год. Смотрите сами: написано «25 сентября 1659 года».
Маз. Неужели, отложил на год?
Пок. Ну да!
Маз. Значит ошибся. А я думал, что отложил на два. Дайте-ка мне, г. Поклен, эту бумажку. О, эти смутные времена и эта проклятая фронда! Вконец нас разорили!
Пок. (удерживая бумагу). Нет уж, позвольте. Я согласен, готов ждать, но за это я буду просить вас о другой большей милости.
Маз. Милости?. , никогда.
Пок. Милости, которая ничего не будет стоить г-ну кардиналу.
Маз. А?!.. В таком случае говорите.
Пок. Вам известно, что у меня, к несчастию, есть сын.
Маз. Да, беспутный Мольер, который предпочел сделаться поэтом и комедиантом, вместо того, чтобы со временем заменить вас в качестве обойщика — камердинера короля.
Пок. Именно, он самый. Так вот я и хотел просить милости — добыть повеление — арестовать его и засадить в тюрьму, — пока он не перестанет писать стихов и играть комедии…
Маз. И что же тогда?
Пок. А тогда я с величайшим наслаждением подписал бы этот самый счет, хота- бы не получил ни одного су.
Маз. Вы это говорите серьезно? Тогда подпишите скорее. (Пропускает ею мимо себя и тотчас же останавливается.) А впрочем нет, так нельзя!
Пок. Почему же?
Маз. А потому, что ваш шалопай состоит под покровительством принца Конти, моего любезнейшего племянника. Они с ним школьные товарищи. Его светлость пожалуй еще рассердится и потребует тот миллион, который я обещал в приданое моей племяннице Анне Мартиноцци. Слишком дорого пришлось бы мне заплатить за омеблировку Венсенского замка.
Пок. Так тогда как же, господин, кардинал?
Маз. Видите ли что, любезный Поклен, желая доставить вам удовольствие, я совершенно упустил из виду, что такого рода аресты относятся к государственным делам и потому зависят исключительно от самого короля; а я, как вы знаете, в государственные дела не вмешиваюсь.
Пок. Вы не вмешиваетесь в государственные дела?
Маз. Никогда, мой друг, никогда не вмешиваюсь. Вот уже шесть лет, как король совершеннолетен; обратитесь к нему.
Пок. К королю? Но когда же я его увижу?
Маз. Когда вам будет угодно. Завтра, сегодня, через час. Его величество вероятно уже приехал. Здесь скоро соберется совет, а затем последует большая охота в лесу. Как придворный обойщик, вы имеете свободный доступ повсюду. Постарайтесь поймать короля и заставьте его подписать ваш счет. Пристаньте, как с ножом к горлу.
Пок. (в сторону). Если моему негодному сыну потребуется тип скряги для новой комедии, пусть только обратится ко мне. Уж я знаю где его найти.
Маз. Вы что-то сказали, мой любезнейший господин Поклен?
Пок. Я говорю, что постараюсь передать свою просьбу королю.
Маз. Да, да… Это государственное дело а лично зависит от короля. Ну, теперь идите с Богом, господин Поклен,
Пок. (только что собирается уходить, как у двери встречается с королевою Анною Австрийскою), Ах!.. Ее величество!
Те же, Королева и Беринген.
Кор. А! Поклен, вы здесь? А я вас искала.
Пок. Жду приказаний вашего величества.
Кор. У меня есть для вас спешная работа.
Пок. Для меня?
Кор. Идите с Берингеном, он вам объяснит мои желания.
Пок» (с поклоном). Ваше величество!
Кор. А вы, Беринген, когда с ним покончите, зайдите к королю и доложите, что я его ожидаю.
Бер. Все будет исполнено в точности, ваше величество. Пойдемте, г. Поклен (Уходят.)
Мазарини, Анна Австрийская.
Маз. Прошу извинить за любопытство, но интересно было бы знать, что они будут вместе делать?
Кор. Уберут еще несколько комнат. Но только вы, кардинал, не беспокойтесь, омеблировка будет сделана на мой собственный счет.
Маз. Еще несколько комнат?
Кор. Вас это беспокоит?
Маз. Вашему величеству известно, что я уже велел приготовить покои для вас, для короля, для герцога Анжуйского…
Кор. По одной комнате,
Маз. Покои для Английской королевы, для ее дочери, помещение для меня и моей племянницы и шесть комнат для фрейлин.
Кор. Я только что их осматривала.
Маз. Так что…
Кор. И все таки — вы видите, как я взыскательна — я нахожу, что приготовлено слишком мало.
Маз. Королева кого-нибудь ждет?
Кор. Именно жду.
Маз. И это тайна?
Кор. Пока это тайна семейная, а легко может сделаться к государственною.
Маз. Я тоже более или менее принадлежу к семейству…
Кор. И много значите в государстве… Эта две причины дают вам полное право узнать в чем дело. (Осматривается.) Мы одни?
Маз. Совершенно одни, если не считать дежурного мушкатера, прохаживающегося у этой двери.
Кор. Понимаю. Надо говорить вполголоса, чтобы он нас не услыхал. (Подает знак Мазарини, который подходит и упирается о ее кресло.) Кардинал!
Маз. Ваше величество!
Кор. Приходила ли вам когда-нибудь мысль, что король уже на возрасте и что его пора женить?
Маз. Peccato! разумеется думал. Я только об этом и думаю… к до вашего прихода, вот здесь, в этом самом кресле, только что говорил сам себе (Потирая руки.) «Да, короля пора женить».
Кор. В самом деле? (Смотрит на Мазарини.) И вы до чего-нибудь додумались?
Маз. Я?.. Увы, нет!
Кор. Мы с вами уже несколько раз приискивали ему подходящую супругу.
Маз. Правда! Но, перебрав всех незамужних принцесс, мы не нашли ни одной, достойной чести быть французской королевой.
Кор. Инфантина Мария Терезия лучше других удовлетворяла бы нашим требованиям. Но она единственная дочь и, потому, считается наследницею испанского престола. Правда, моя невестка, королева испанская, ожидает приращения семейства; но если у нее не родится сын, то об инфантине нечего и думать.
Маз. Увы! Вы совершенно правы!
Кор. А с другой стороны, король вырос, король мужает, королю уже двадцать лет. С годами капризы ребенка обратятся в страсти юноши. До сих пор он только слегка влюбляется; но скоро настанет время, когда он полюбит серьезно. Все эти ребяческие увлечения заменятся искренним чувством.
Маз. Искренним чувством? К кому же?
Кор. Почем я знаю! К какой-нибудь ловкой или тщеславной девушке, которая, послушная наставлениям родственников, заставить его наделать глупостей.
Маз. Так что ваше величество опасается…
Кор. Да, и вот почему я принимаю некоторые предосторожности. До сих пор король повиновался нам. Вас, кардинал, он боится, а меня он любить. Мы сохранили над его юностью ту же власть, которую имели право присваивать себе над его детством. С некоторого времени я замечаю в нем наклонность к сопротивлению, а это очень опасно при его надменном характере. Явись серьезная борьба между нами, поверьте, он и нас согнет точно так же, как и других.
Маз. Да!. , действительно, в ваших словах, должен сознаться, есть доля истины.
Кор. Не доля, а все истина, с начала до конца.
Маз. И что же, ваше величество, изволили решить?
Кор. А вот я вам сейчас сообщу, и только одному вам. Я написала моей золовке Христине, вдове Амедея I Савойского, чтобы она приехала сюда на несколько дней вместе с своею дочерью Маргаритою. Молодая принцесса — прелестный 17-ти-летний ребенок; надеюсь, что она королю понравится, Маргарита же представляет, из себя приличную партию для моего сына. Ведь правда, кардинал?
Маз. (задумчиво), Да, пожалуй, приличную.
Кор. Вот поэтому-то мне и понадобилась новая комната. Сегодня вечером или завтра утром я ожидаю приезда герцогини Христины и ее дочери.
Маз. Прекрасно.
Кор. А теперь я велела Берингену передать королю, что я желаю его видеть.
Маз. Неужели вы хотите ему сообщить о своих планах?
Кор, О, нет! Он стал бы остерегаться. Напротив, я желаю, чтобы он смотрел на свою кузину Маргариту, как на обыкновенную гостью… А! вот и мой посланный!
Те же, Беринген,
Кор. Ну что, Беринген?
Бер. Король еще не вернулся из Парижа, ваше величество, а если и вернулся, то его никто еще не видел в Венсене.
Кор. А! Еще никто не видел. (С намерением.) А Мария Манчини уже приехала?
Бер. Да. Я только что видел ее у окна.
Кор. А из ее окна видна парижская дорога? Как вы думаете, кардинал?
Маз. Не помню, кажется да.
Кор. Однако отсутствие короля начинает меня сильно беспокоить. Порасспросите-ка, кардинал. У вас, конечно, есть люди, которые лучше нас знают, где его можно найти. Ведь вы, я знаю, желали бы, чтобы он присутствовал на сегодняшнем заседании совета?
Маз. О, да! А с ним и все прибывшие в Венсен сановники.
Кор. В таком случае пойдите и удостоверьтесь собственными глазами. Я думаю, вы знаете басню Лафонтена «Глаз хозяина».
Маз. Иду, ваше величество, иду. (В сторону.) Она о чем-то догадывается (Уходит).
Королева, Беринген.
Кор. (глядит вслед кардиналу). Беринген!
Бер. Ваше величество!
Кор. Вы, не правда ли, еще не все сказали, что хотели?
Бер. (глядит в сторону передней). Нет, ваше величество, еще не все.
Кор. Не занимался ли король в минуту отъезда какой-нибудь особой, более чем другими?
Бер. Точно так, ваше величество, король верхом сопровождал г-жу Манчини, гарцуя у ее кареты в охотничьем костюме, до самого предместья Св. Антония, и только там ом с нею расстался.
Кор. Не известно ли вам, что он сказал ей при расставаньи?
Бер. Кое-что я расслышал. Г-жа Манчини выражала опасение, чтобы объявленное на сегодня заседание парламента не помешало затеянной охоте. «Сударыня, ответил ей король, уверьте всех, кто об этом будет у вас спрашивать, что какая-то сотня парламентских сутяг, конечно, не способна помешать мне охотиться в назначенный час». И при этом он круто повернул коня и в сопровождении гг. Сент-Эньян, де Вильруа и де-Гиш снова поскакал обратно в Париж.
Кор. (задумчиво). В Париж? Зачем?
Те же и Гито (в кожаном казакине и кирасе, служебной форме, конца царствования Людовика XIII).
Гито. (грубовато). Если я лишний, прошу извинить. Я сейчас же уйду.
Кор. Ты, Гито, лишний? Никогда. Напротив, я всегда рада тебя видеть и всегда с удовольствием с тобой беседую. {Дает ему поцеловать свою руку.)
Гито. Совершенно как и я, ваше величество. Я всегда радуюсь, когда с вами разговариваю, и счастлив, когда вас вижу.
Кор. (Берингену). Беринген, вы пока пройдетесь по двору замка, но не теряйте из виду ворот. Как только король слезет с лошади, постарайтесь сейчас же узнать, откуда он приехал и куда собирается ехать.
Бер. Слушаю, ваше величество. (Уходит.)
Королева, Гито.
Кор. Подойди сюда, Гито. Ведь ты мой давнишний друг.
Гито. Я горжусь этим.
Кор. И имеешь полное право. Ты не раз доказал мне свою дружбу.
Гито. Ваше' величество, хотите сказать: преданность.
Кор. Я никогда не забуду, что именно ты привел короля Людовика XIII в Лувр, в памятный вечер 15 декабри 1637 года.
Гито. И сопровождал его обратно на другой день, когда он вышел от вас в 9 часов утра.
Кор. У тебя хорошая память, Гито, но ото еще не все, что ты дли меня сделал.
Гито. Нет. В качестве начальника королевских мушкетеров, я арестовал, по вашему приказу, сперва герцога Бофор, потом принца Конде, потом принца Конти и герцога Лонгевиль. О двух последних не стоит и говорить; но скажу без хвастовства, не всякий был бы способен схватят за шиворот короли парижских рынков и победителя при Ровруа.
Кор. А с тех пор ты еще арестовал Брусселя.
Гито. Гм! Какого-то ничтожного парламентского советника! Об атом не стоят м говорят.
Кор. Потом Гонди.
Гито. Нет, ваше величество, этого упрятал Вильнье.
Кор. Да, ты прав! Впрочем, ты стольких арестовал, что легко и ошибиться.
Гито. Mon-Dieu! Меня тут не было, когда это совершилось; я искренно об атом сожалею. А если бы ваше величество, изволили написать мне, как Генрих IV Крильону: «Повесься, Гито!», то, клянусь дворянской честью — я бы повесился.
Кор. Ну, а если бы тебе снова представился случай таким же образом домазать мне твою преданность?
Гито. О! Пусть королева только мигнет глазом и сделает малейший знак рукою итог, которого она благоволить мне указать, в тот же миг отправится в Бастилию.
Кор. Кто бы то ни был?
Гито. Безразлично! Мне даже сдается, что уже слишком давно никого не арестовывали.
Кор. Тише, мой друг, кто-то идет.
(Отворяется боковая дверь.)
Гито. О! Это не кто-то, а его высочество, брат короля. (В сторону, уходя и крутя себе ус.) Ага! Уж не вернемся ли мы к старому доброму временя? Меня что-то уж слишком ласкают.
Королева и Филипп, герцог Анжуйский.
Кор. А! Это ты, Филипп?
Фил. Я, ваше величество,
Кор. О! Мы к счастию одни, и ты можешь меня звать своею матерью.
Фил. Тем лучше. У меня до тебя есть просьба.
Кор. Какая?
Фил. Но прежде всего, ты должна мне сказать, как ты меня сегодня находишь?
Кор Нахожу слишком красивым для мужчины.
Фил. Вот и ты с тем же! Ах! знаешь что: Шевалье де Лорен завязал для меня особую губную помаду, и вот, посмотри, какие у меня губы.
Кор. А! да! очень свежие!
Фил. А Граф де Гиш достал мне чудный опиат для зубов.
Кор. Твои зубы и так хороши, зачем прибегать тебе к опиату? Вообще мне хотелось- бы знать, отчего ты так старается быть красивым?
Фил. Чтобы нравиться, конечно.
Кор. А вот король о того не делает; он не проводит целые дни за туалетом, как ты.
Фил. На то он и король. Для чего ему нравиться, когда он может приказывать.
Кор. Ты сейчас намекнул о какой-то просьбе?
Фил. Да, да, я и забыл.
Кор. В чем дело?
Фил. Это дело близко касается моего сердца, — Ах, да!… Ты заметила моя перчатки? Из настоящей испанской замши!
Кор. Прелестны!
Фил. И как хорошо пахнут! Неправда ли? Ты ведь любишь духи и наверное тебе понравятся: (подражая акценту Мазарини) за хорошими духами и тонким бельем королева Анна готова отправиться в самый ад.
Кор. Филипп!
Фил. Это не мои слова, милая мамочка, слова самого кардинала.
Кор. Ну, хорошо, хорошо! Бакая же у тебя просьба?
Фил. Ах, да! Вот в чем дело. Как тебе известно, принц Конти набрался учености у клермонтских иезуитов, так вот там у него товарищем был сын нашего обойщика Поклена.
Кор. Ну, и что же дальше?
Фил. Кстати об обойщике: какая здесь отвратительная мебель, а эти подушки!
Кор. (Смеясь) Ты знаешь, как кардинал экономен.
Фил. Как не знать, брать тоже знает. Ты помнишь, мамочка, тот день, когда государственный казначей поднес Людовику двести золотых.
Кор. Еще бы!.. Помню!
Фил. Несчастный братец неосторожно стал играть монетами в кармане; они зазвенели, а навостривший уши кардинал тотчас же- обратился к нему с приятной улыбкой: «что это, ваше величество, у вас будто завелись деньги?» И не говоря дурного слова, забрал себе все двести золотых, несмотря на упорное сопротивление Людовика.
Кор. Тебе не следует дурно отзываться о Мазарини. Он так тебя любит.
Фил. Он? Правда, он вечно мне улыбается, но, в сущности, он меня терпеть не может, я убежден в этом.
Кор. Филипп.
Фил. Впрочем, вы правы. Вернемся лучше к моей просьбе: так вот, сын нашего обойщика, — он назвал себя Мольером, — как я слышал, очень достойный и хороший малый. Принц Конти предлагал ему состоять при нем в качестве секретаря, во он отказался. Правда, Конти немного вспыльчив и, говорят, убил последнего своего секретаря щипцами от камина, Кому же теперь охота занять его место, да и кроме того, Мольер только и бредит театром, пишет комедии, разыгрывает… Ах! когда же это у нас снова будет балет? Ко мне так прекрасно шел костюм молодой нимфы!
Кор. О, да, твой брат, я вполне уверена, не прочь был бы затеять новое представление, но к несчастию, у него нет денег.
Фил. Нет денег? А мне сказали, что указы уже подписаны.
Кор. Да. Но парламент отказывается их утвердить.
Фил. Вот уж именно несчастие с этим противным парламентом. Я всегда говорил, что нечего ожидать хорошего от таких уродливых и неряшливых людей… Итак возвращаюсь к протеже принца Конти… он желает получить… как бишь это называется… да, получить театральную привилегию.
Кор. О! да это касается короля!
Фил. Короля?
Кор. Да, это дело важное, государственное.
Фил. А разве государственные дела касаются моего брата?
Кор. Конечно, на то он и король.
Фил. В таком случае ни война, ни мир, ни финансы, ни союзы с иностранными державами, ничего из этого нельзя считать государственники делами.
Кор. Почему ты так думаешь?
Фил. Потому что всеми этими делами до сих пор заправляете вы, вдвоем с Мазарини. Знаешь ли, мамочка, что я тебе скажу. Как бы бедный братец Людовик XIV не стал слишком походить на нашего отца Людовика ХШ. Кардинал Ришелье, великий кардинал, как его называют с тех пор, как нет его в живых, тоже в свое время правил в королевстве.
Кор. Замолчишь ли ты, наконец…
Фил. Вот видишь ли, мамочка, я конечно не такой глубокий политик, как Анна Австрийская или, в особенности, как кардинал Мазарини… но будь я на вашем месте, честное слово, я бы дал какое-нибудь дело Людовику, а то в один прекрасный день…
Кор. Продолжай, продолжай!
Фил. В один прекрасный день он может сам забрать все себе в руки: войну, мир, финансы, союзы и даже свой брачный союз. Поверьте мне, что это легко может случиться. Я все сказал, а теперь пойду устраивать свидание Мольера с Людовиком, тем более, что, как оказывается, раздача театральных привилегий оставлена за королем. Пусть Мольер сам выпутывается, как знает, перед великим монархом. Я с своей стороны все сделал, что мог, в этом важном деле… Смотрится в зеркальце, находящееся на веере королевы) даже расстроил себе прическу.
Кор. Идут… молчи!
Фил. (глядя в сторону двери.) Как не замолчать, когда идут великие коронные советники, с самим кардиналом во главе. Г-н Ле-Телье, государственный казначей… все деньги у него в руках, иногда он из них что-нибудь предлагает, иногда и в самом деле дает. Только, к несчастию, то, что он предлагает, парламентом не утверждается к выдаче, а то, что он дает — то отбирает себе кардинал. А вот и другие! Весь совет в полном составе. Воображаю, какая здесь будет сейчас скука! Мамочка, а где же брат? Я думал, что по одной из оставленных ему привилегий никто не имеет права скучать без него.
Те же, Мазарини, Ле-Телье, Лион, Герцог Грамон, Герцог Вилъруа, Маркиз Монгла, Герцог Вильнъе, Гито и другие советники.
Маз. (вошедший первым). Потрудитесь сесть, господа. (Идя к Королеве.) Никто не знает, где король н, должен признаться, я — не более других.
Кор. В таком случае начните без него.
Маз. Господа! Вам небезызвестно, с какою целью вы были сюда вызваны. По представлению государственного казначея, некоторые указы были подписаны его величеством. Дело шло о новых налогах, необходимых в виду государственных нужд. Третьего дня, парламент, смущенный, вероятно, личным присутствием короля, обещал их утвердить. Но со вчерашнего дня он, кажется, хочет взять свое слово назад и в виде протеста заседает в настоящую минуту в парламентском дворце. По вашему мнению, господа, что нам следует теперь предпринять?
Гито. Арестовать весь парламент и засадить его в Бастилию.
Маз. Это кто там сказал?
Гито. Я сказал, черт возьми!
Маз. А! это вы, любезнейший Гито. Здравствуйте, Гито.
Гито. Пусть только поручать мне это дело, и я живо с ними справлюсь.
Маз. Господа, вы слышали предложение Гито. Что вы на это скажете?
Ле-Телье. С парламентом, как мне кажется, необходимо обращаться осторожнее. Мы это знаем по опыту.
Лион. Он имеет право предостережений.
Гос. Казн. Да, но не право отказа.
Герц. Грам. Я бы вам вот что предложил, господа…
Маз. Не мешает послушать герцога Грамона, он человек умный.
Герц. Грам. Тем более благодарю за комплимент, что, по части ума, вы, кардинал, знаток. (Шум за сценой в передней.)
Маз. Потише там!
Герц. Грам. Итак, вот что я предлагаю… {Шум увеличивается.)
Те же и Беринген.
Бер. Господа, его величество!
Все. Король!
(Дверь отворяется, входит король в охотничьем красном кафтане, в больших сапогах, с шляпой на голове и с хлыстом в руке. За ним молодой двор, отличающийся костюмом от старого. Сент-Эньян, Маркиз Вильруа, Граф Гиш и проч.)
Те же, король, герцог Филипп, граф Гиш, маркиз Вильруа, Сент-Эньян к другие молодые придворные.
Кор. Доброе утро, господа! Что это у вас? Заседание?
Маз. Да, ваше величество, мы тут совещаемся насчет парламентского протеста, и искали, каким способом заставить этих господ утвердить последние указы.
Кор. Напрасно трудитесь, господа! Указы уже внесены в протокол.
Маз. Возможно ли?!. Но кто же совершил такое чудо?
Кор. Я, кардинал, я.
Маз. Как же, ваше величество, вы могли добиться…
Кор. Я сам был в парламенте.
Маз. И держали таи убедительную речь?
Кор. Нет, я только сказал: «Я так хочу»! (Мазарини и королева переглядываются.)
Фил. Браво, Людовик, браво!
Кор. А теперь, господа…(Смотрит на часы) А! уже одиннадцать часов! Я назначил отъезд на охоту к двенадцати. Идите же, одевайтесь в охотничьи костюмы и не забудьте, что ровно через час мы выезжаем. Мамочка! Кардинал! Надеюсь, вы почтите нашу охоту своим присутствием?
К-ва. Приеду, (Уходит.)
Маз. Почту долгом, ваше величество! (Уходит.)
Фил. Людовик, не уходи пожалуйста из этой залы. Сюда сейчас явится один мой протеже и будет тебя просить о милости.
Кор. Хорошо. А ты пока пойди и оденься и, если возможно, не заставляй себя слишком долго ждать.
Фил. О! за себя я не ручаюсь! Впрочем, если и опоздаю, всегда могу вас догнать. (Выходит.)
Гер. Грам. (тихо Ну, как
вам все это нравится?
Гер. Вил. Мой воспитанник прекрасно поступил.
Марк. Монгла. Заметно, что король твердо решился быть королек.
Гито. Да! Но, по моему, он только тогда и будет настоящим королем, когда прикажет мне кого-нибудь арестовать; а до сих пор я еще ничего подобного от него не слыхал. (Все, кроме короля, уходят.)
Кор. (один). Она сидела у окна! Кого было ей ждать, как не меня? А Бог знает!.. Может быть Вильруа, а может быть и Гито!.. Но нет, я не мог ошибиться, она именно мне поклонялась, а не кому-нибудь другому. Положим, всегда и все кланяются королю… и она могла поклониться мне, как королю… О, если бы я был уверен, что она меня действительно любит! Это мне придало бы более храбрости, а то я действительно вечно робею перед ней. Робею я, только что поднявший свой хлыст на парламент, как на какую-нибудь стаю гончих! (Делает жест, будто кою ударяет и роняет хлыст, который закатывается под стол.) Робеть и трусит перед молодою девушкою! Положим, я тоже немного дрожу и перед матушкою, и даже перед кардиналом. (Наливается, чтобы поднят хлыст и приподнимает скатерть на столе. Из-под стола показывается молодая девушка, кокетливо одетая крестьянкою.) Что это? Кто это?.. Что ты тут делаешь, дитя мое?
Король и Жоржета.
Жорж. Простите меня, государь, простите.
Кор. Постой, постой!.. Да нет, нет… я не ошибаюсь… ты…
Жорж, Король, вы меня узнаете! О, какое счастье!..
Кор. Ты дочь старика Дюпре?
Жорж. Так точно, ваше величество!
Кор. Который был вторым садовником в Сен-Жерменскоя замке?
Жорж. А теперь назначен старшим садовником в Венсене.
Кор. Теперь я хорошо помню» Мы с тобою играли в цветниках при старом замке. Тебя звали…, подожди, подожди, дай вспомнить… Тебя звали Жоржетой.
Жорж. Да, звали любопытной Жоржетой, потому что всегда заставали меня или за занавескою, или под столом; я всегда старалась что-нибудь подсмотреть или подслушать.
Кор. (смеясь). Ты с тех пор выросла и похорошела, но прозвищу своему «любопытной» , по-видимому, осталась верна. Неправда ли?
Жорж. Ваше величество, вы, может быть, -думаете, что я и здесь, под столом, сидела ив любопытства?
Кор. Казалось бы, что да.
Жорж. Нет, король, вы ошибаетесь!
Кор. А зачем же ты тут спряталась?
Жорж. От испуга… Я испугалась.
Кор. Испугалась? Кого?
Жорж. Кардинала Мазарини.
Кор. По какому поводу?
Жорж. Вот видите ли… я… я, право, не смею передать вашему величеству…
Кор. Жоржета!.. Не заставляй меня сказать: «Я требую… хочу»!
Жорж. Как в парламенте?
Кор. (про себя). Да она премилая девушка.
Жорж. Очень благодарна!..
Кор. Разве ты слышала?
Жорж. О! у меня прекрасный слух!
Кор. Однако, все-таки, ты мне скажи, отчего ты сидела под столом?
Жорж. А вы, ваше величество, не рассердитесь?
Кор. Нет! Ты скажи мне не как королю, а как твоему старому товарищу Людовику.
Жорж. Король еще помнит?
Кор. У тебя острый слух, а у меня хорошая память.
Жорж. Ну вот, я теперь, после ваших слов, окончательно приободрилась.
Кор. Я слушаю.
Жорж. Вашему величеству небезызвестно, что вот уже целая неделя, как в Венсенском замке поднялась страшная суматоха.
Кор. Могу вообразить!
Жорж. Повсюду только и слышно: «Король едет сюда… Поклен уже приехал и замок меблируют… наконец-то начнутся балы, охоты, различные празднества».
Кор. А ты что сказала, узнав о моем прибытия?
Жорж. Я?.. Я запрыгала, захлопала в ладоши и сказала: тем лучше, что приедет!
Кор. Отчего ты сказала: «тем лучше»?
Жорж. Мне и отец задал тот же самый вопрос!
Кор. А ты, что ответила?
Жорж. Я ему ответила: потому «тем лучше», что король мой старинный приятель и мы снова начнем с ним резвится и играть, как в былое время.
Кор. Да ты в самом деле прелестна!
Жорж. Я?.. Гм!.. Как вы смешно обо мне говорите.
Кор. (беря ее за руку). Так-так ты и ответила твоему отцу… (Пауза.) Какая у тебя хорошенькая ручка!
Жорж. Отец мне на это сказал: «Будь осторожна, Жоржета. Таких вещей нельзя говорить про короля; он уже не тот несчастный мальчик, который был изгнав волнениями Фронды из Парижа, и резвился с тобою в Сен-Жерменских садах. Теперь он красивый юноша, великий монарх и даже воспетый одним из поэтов, который сравнивает его с Юпитером.
Кор. Неужели? Хорош, нечего сказать… Юпитер без Олимпа и без грома!
Жорж. Вот после этих, отцовских-то слов, во мне еще более разыгралось любопытство… Я не раз видала красивых юношей и между знатными особами, но никогда мне не случалось видеть богов… кроме разве мраморных, расставленных в дворцовом саду… Вот я и решилась, во что бы то ни стало, взглянуть на живого Юпитера и взглянуть раньше всех других. И вот, сегодня утром, зная, что вы должны приехать из Парижа, я проникла в эту залу и стала у окошка, откуда видна большая дорога. Много смертных прошло в ворота замка, а вас все еще не было… Вдруг, я слышу за собою какой-то шум, обертываюсь и вижу кардинала Мазарини, идущего с обойщиком… А вы помните, ваше величество, как мы оба, когда-то, боялись кардинала?
Кор. Да я и теперь его очень боюсь.
Жорж. А!… вот видите! так значит и вы на моем месте поступили бы так, как я.
Кор. То-есть, что же бы я сделал?
Жорж. Ай! Какой же вы недогадливый!… Я спряталась под стол… Я думала, что вот сейчас они окончат свои счеты и уйдут… А не тут-то было!… Как только ушел обойщик, сейчас же вошла королева, ваша матушка… А помните, что мы когда-то с вами и ее очень боялись.
Кор. Положим, я ее и теперь боюсь, но уже не настолько, как прежде.
Жорж. И вот они начали рассуждать о различных государственных делах.
Кор. Воображаю как тебе было весело!
Жорж. О! Нет! Мне было преинтересно!… Особенно, когда они заговорили о вашей женитьбе… О! тогда я стала слушать с особенным вниманием!
Кор. Как! О моей женитьбе?
Жорж. Да. Оказывается, что вы женитесь… но я больше ничего не скажу… ваше величество не должны знать об этом.
Кор. Как не должен?
Жорж. Нет. Это большой секрет! Только королева, да кардинал Мазарини об этом и знают. Впрочем, и кардинал-то ничего не подозревал до сегодняшнего дня. Весь план принадлежит исключительно вашей матушке.
Кор. Гм!… Они хотят меня женить без моего ведома!
Жорж. Кажется, что так!
Кор. Кого же они выбрали мне в невесты?
Жорж. Право не знаю… могу ли я вам сказать…
Кор. Как не можешь?… Ты обязана, ты должна сказать!
Жорж. Да верно ли?
Кор. Конечно! Если только ты не хочешь ослушаться своего короля!
Жорж. Ах! Боже упаси!
Кор. Так изволь сейчас же отвечать. На ком меня хотят женить?
Жорж. На принцессе Маргарите Савойской!
Кор. На моей кузине?
Жорж. Она вам приходится кузиной?
Кор. Все принцессы более или менее мне кузины… А!… Так вот на ком хотят меня женить!
Жорж. Да. И потом, она сегодня или завтра приезжает сюда с своей мамашей, герцогиней Христиной! А приезд их они хотят объяснить простым желанием посетить королеву.
Кор. Ну, конечно, это очень понятно.
Жорж. А так как принцесса красива, мила и, говорят, очень остроумна, то они надеются, что она сразу может овладеть вашим сердцем п пересилить вашу любовь.
Кор. (живо). Пересилит мою любовь? К кому?
Жорж. А уж этого я не знаю. Вероятно намекали на какую-нибудь девушку, которую вы способны были бы полюбить.
Кор. Отлично!… Очень рад, что я предупрежден. И это все, что ты подслушала?
Жорж. Все, государь. А вам разве этого еще мало?
Кор. О! Нет! — Более, чем достаточно. Благодарю!… Ты прекрасно сделала, что спряталась под стол.
Жорж. И я очень рада! Если нужно, я всегда готова, прятаться в подобных случаях.
Кор. И будешь приходить ко мне и рассказывать все, что услышишь?
Жорж. Все, все, решительно все.
Кор. И так, они ничего другого не сказали?
Жорж. Относительно вас, ничего. — Г. Поклен просил о заключении родного сына в тюрьму, но кардинал ему ответил, что это, говорит, дело государственное и зависит от короля. Потом герцог Анжуйский просил у королевы театральную привилегию для молодого Мольера, но королева также ответила ему, что и это государственное дело и тоже зависит от короля. Вот и решили, чтобы г. Поклен лично обратился к вам просить об арестовании сына, а Мольер явится к вашему величеству с умильною просьбою о своей привилегии.
Кор. Это и весь разговор?
Жор. Весь, больше ничего не говорили.
Кор. Однако у меня прелестный полицейский агент. (Смотрит вокруг себя.)
Жор. Вашему величеству что-то угодно?
Кор. Да, угодно, госпожа Жоржета. Мне хотелось бы узнать, кто сегодня из мушкатеров дежурный. (Зовет.) Г. мушкатер!
Те же и Бушаван, потом Поклен.
Буш. (у порога двери). Ваше величество! Изволили звать?
Кор. Да. Потрудитесь запомнить приметы этой молодой девушки и пересказать их вашим товарищам. Я желаю, чтобы она всегда имела свободный доступ ко мне. Впрочем, ее имя будет служить ей пропуском. Ее зовут Жоржетою.
Буш. Слушаю-с, ваше величество! (Хочет уйти.)
Жор. О! Как я счастлива!
Кор. Постойте, не уходите.
Буш. Государь!
Кор. Ваша фамилия, кажется, Бушаван?
Буш. Точно так, государь!
Кор. Ага! Значит вы вернулись из Турина. Мне помнится, что я подписывал вам отпуск.
Буш. Действительно, я приехал из Турина с неделю тому назад, после трехмесячного отпуска, проведенного у моей матери, которая имеет честь состоять гофмейстериной при регентше.
Кор. Подойдите поближе.
Буш. (оставляет свое оружие, полупику, у двери и подходит к королю). Ваше величество!
Кор. В таком случае, вы должны знать принцессу Маргариту?
Буш. Я имел честь видеть их почти каждый день и даже удостоился беседовать два или три раза.
Кор. Ну, как она на ваш взгляд?
Буш. В каком отношении угодно знать вашему величеству — в физическом или моральном?
Кор. И в том, и в другом.
Жор. (в глубине сцены заграждает дверь Поклену полупикою Бушавана). Входить нельзя! Не позволено!
Кор. Так, так, Жоржета. Сторожи хорошенько вместо Бушавана.
Пок. Государь!
Кор. А! это вы, господин Поклен? Хорошо, подождите немного.
Пок. Ваше величество! (Удаляется.)
Кор. Ну-с, возвратимся теперь к моему вопросу.
Буш. В моральном отношении принцесса Маргарита — набожная и добродетельная девушка и вполне достойна той крови, которая течет в ее жилах.
Кор. А в физическом? Не забудьте, что я требую самого точного портрета.
Буш. Черные волосы, большие меланхолические глаза, матовый цвет лица, правильный нос, свежие губы, белые жемчужные зубы, грациозная и гибкая талия… Впрочем, если угодно будет вашему величеству узнать еще подробнее…
Кор. Ну?
Буш. Стоить только обратиться в одной моей знакомой, она фрейлина принцессы, и тогда…
Кор. Благодарю вас, господин Бушаван. Мне ничего другого не надо. Если вы сегодня вечером свободны по службе, что весьма вероятно, так как дежурите теперь…
Буш. Извините, ваше величество, но нас очень мало, всего двадцать четыре человека…
Кор. Я знал, что кардинал скуп на деньги, но никак не мог подозревать, чтобы он экономил и на людей.
Буш. Вот потому-то мы и дежурим по два раза в день. Сегодня вечером, от 9 до 11, я снова буду стоять на часах на оранжерейном дворе.
Кор. А! В таком случае, до 9 часов, приходите во дворец. Я буду очень рад вас снова видеть и может быть еще обращусь к вам за новыми сведениями. Если не ошибаюсь, вы из старинного, хорошего семейства?
Буш. Мой отец, ваше величество, был близок к покойному королю.
Кор. Вот и прекрасно! Можете рассчитывать на повышение по службе.
Буш. О! государь! (Отдает воинскую честь и снова становится на часах.)
Кор. А теперь позовите господина Поклена.
Те же, Поклен.
Пок. Ваше величество!
Кор. (делая жест рукой). Жоржета, оставь меня с этим почтенным стариком, тем более, что ты наперед уже знаешь о чем будет речь… а этим временем ты можешь, пожалуй, узнать что-нибудь и новенькое.
Жор. Постараюсь.
Кор. Иди и являйся ко мне, когда только тебе вздумается.
Жор. Благодарю, государь, и постараюсь этим воспользоваться. (В сторону.) О, нет, король совсем не похож на мраморных богов дворцового сада. (Уходит.)
Король, Поклен.
Кор. Приблизьтесь, господин Поклен.
Пок. (в смущении роняет и подбирает различные бумажки, которые у нею в руках). Ваше величество!
Кор. Я знаю, что это у вас прошение. Дайте сюда. (Берет у нею из рук бумагу.)
Пон. Точно так-с, ваше величество, эта прошение…
Кор. В котором вы просите о заключении в тюрьму вашего сына Мольера.
Пок. Как? Король уже знает!
Кор. О! Я знаю гораздо более, чем вообще предполагают. Итак, ваш сын Мольер…
Пок. Ах, ваше величество! Этот несчастный позорит все наше семейство… сделавшись писателем и комедиантом!
Кор. Мне кажется, что сделаться писателем…
Пок. Конечно, это еще было бы ничего…хотя, по правде сказать, когда имеешь перед собою верное и почтенное поприще обойщика, то рисковать умереть с голода, посвятив себя ремеслу писаки, кажется мне большим безумием. Но, как бы то ни было, писательством по крайней мере занимаются и знатные господа. Вот быть комедиантом, государь, фигляром, скоморохом. О, это ужасно!
Кор. Хорошо, будьте покойны, я разберу это дело.
Пок. И я могу надеяться?
Кор. Справедливость, оказана будет кому следует. Можете идти, господин Поклен.
Пок. О! Ваше величество! Вы спасете честь нашей семьи.
Кор. (один, садится). И этот тоже носится с своей семейной честью. (Развертывает прошение.) Прошение о заключении в тюрьму Жан-Батиста Поклена, именующего себя Мольером. (Замечает выпавшую из прошения бумагу.) Что еще за бумажка вкралась в прошение? Почерк кардинала!(Читает.) «Столовая — две тысячи ливров; спальня короля, королевы — -четыре тысячи ливров… Итого двадцать тысяч ливров. Представить к уплате 25 сентября 1659 года. Мазарини.» Ага! утвержденный счет старого Поклена. В волнении и негодовании он и не заметил, как его сюда засунул. Приказать ему это отдать… Гм…м… да тут и с другой стороны что-то написано. Какие крупные цифры! Тридцать девять миллионов, двести шестьдесят тысяч ливров. Что это такое? «Ведомость движимому и недвижимому имуществу кардинала Мазарини к 24-му сентября 1658 года». Помечено вчерашним числом. Самые свежие сведения. (Читает.) «На Лионъ — три миллиона девятьсот тысяч ливров; на Бордо — семь миллионов; на Мадрид — четыре миллиона. Общие доходы: семь миллионов; имениями, замками, дворцами, домами, лесами — девять миллионов; наличными и разными бумагами — два миллиона шестьсот тысяч. В итоге: тридцать девять миллионов, двести шестьдесят тысяч ливров»! Ах, кардинал, кардинал! А вы вечно жалуетесь на бедность! Гм!.. Но, как могла попасть эта драгоценная бумага в руки старого Поклена? А, понимаю! Мазарини написал счет, не заметив, что находилось на другой стороне листка… Вероятно так и было. Во всяком случае, преинтересное сведение и стоить того, что мне сообщила Жоржета. А! Кажется кто-то идет. Вероятно, непокорный сын Поклена.
Король, Мольер (входит из покоя Филиппа; он застенчив, но не смешон).
Мол. Ваше величество! Прошу извинить за смелость. Но герцог Анжуйский мне сказал, что ваше величество предупреждены уже о причине моего прихода.
Кор. Войдите, господин Мольер, войдите. Да, я предупрежден и ждал уже вас.
Мол. Как, государь? Неужели я имел несчастие заставить себя ждать?
Кор. Я вас ждал, это правда, но, не беспокойтесь, я даром времени не потерял.
Мол. Постараюсь высказать просьбу в двух словах. Впрочем, если мало-мальски утомлю ваше величество… то сейчас же удалюсь.
Кор. О! Нет, нет… Я верю первым впечатлениям, а это впечатление для вас благоприятно.
Мол. Государь!
Кор. Вас дома, вероятно, мучат, преследуют? Не так ли?
Мол. Ах. государь, возможно ли сердиться на добрых родителей! Они искренно убеждены, что, следуя по избранному мною пути, я этим гублю себя, не только в этой жизни, но и в будущей.
Кор. А вы другого мнения?
Мол. Я думаю, государь, что во всяком звании можно быть честным человеком и что Господь Бог слишком справедлив, чтобы адские муки были уделом честных людей.
Кор. Принц Конти ваш товарищ по школе?
Мол. Точно так, государь. Мы с ним учились у Клермонтскнх иезуитов.
Кор. Он, однако, моложе вас.
Мол. О! Гораздо моложе! Мне отец очень поздно разрешил учиться, именно, когда мне минуло 18 лет.
Кор. И вы изучали юридические науки?
Мол. Даже был принят адвокатом… но к адвокатуре я не чувствовал в себе призвания.
Кор. Известно ли вам, что принц Конти очень высокого о вас мнения и говорит, что, если бы он был королем, то всегда бы советовался с вами о всех политических делах. Но его словам, вы очень сведущи в риторике, философии, поэзии…
Мол. О! Принц слишком добр и снисходителен! Конечно, я учился риторике и философии, но, что касается поэзии…
Кор. Что же вы остановились?
Мол. Я думаю, что поэзии выучиться нельзя; кто не родился поэтом, тот никогда им не сделается.
Кор. А! Вот как? А кто же по вашему поэт?
Мол. Мне кажется, что и при дворе вашего величества есть несколько людей, величающих себя этим именем.
Кор. Кто же это такие?
Мол. Например Бенсерод или Сент-Эньян…
Кор. Откровенно сказать, мне все кажется, что эти господа не настоящие поэты.
Мол. Неужели, государь?
Кор. Да. (Пристально глядит на нею,) А вот вы, так, наверное, поэт. Оттого-то я вас и спрашиваю.
Мол. Не приходилось ли вашему величеству читать повести Виргилия о пастухе Аристее?
Кор. Когда-то читал.
Мол. Так вот в этой повести есть известный Протей. Он и лев, и змея, и пламя, и дым, и облако. Вечно ускользает от цепи, старающейся его оковать, от руки, желающей его схватить, от взора, пробующего его анализировать. Это-то и есть поэт. Так как же вы, государь, хотите, чтобы я вам объяснил подобное существо.
Кор. А вы все-таки попробуйте. Все, что вы говорите, так далеко от обычного языка, от той сферы, в которой я вращаюсь, что мне, право, кажется, что я первый раз прислушиваюсь к человеческому говору.
Мол. Поэт, государь, рождается под влиянием грустной улыбки природы, это — смешение улыбки и слез. Смеется он, как ребенок, и плачет, как женщина. Вечно опуская действительность, чтобы преследовать мечту, он ценит наравне со всеми благами мира то легкое облако, что скользить по небу и меняет очертания десять раз в одну минуту. Он, как римский Кесарь, жаждет невозможного и все-таки довольствуется иллюзиею, принимая каплю воды за жемчужину, светящегося червячка — за звезду и минутное сердечное увлечение — за любовь. Иногда он, скромный сверчок, поющий в густой траве, в своем душистом царстве полевых цветов, предпочитает его вашему королевству, государь. Иногда же он — гордый орел, парящий над облаками, царь бесконечного пространства, он как золото, сверкает на солнце и по временам испускает дикий, пронзительный крик, выражая или свою досаду, что не может подняться выше, или горюя о том, что принужден спуститься на землю. Поэт, государь, это, наконец, такой человек, которого, как говорить принц Конти, вы смело можете взять в советники, в статс-секретари, назначить первым министром, осыпать величайшими милостями и золотом, и который, когда имеет счастие видеть своего короля и удостаивается чести с ним говорить, только об одной милости и просить: предоставить ему простые деревянные подмостки, поставленные на четырех бочках я заключенные в четырех стенах, где бы он мог заставить ходить, действовать, декламировать, смеяться, плакать и страдать известное число вымышленных лиц. Рожденные в его воображении, лица эти, конечно, никогда не существовали, но тем не менее, это истинное его семейство, истинные его друзья. Вот, что такое поэт, государь, и мне остается удивляться, что такое странное животное осмелилось явиться перед всем, что есть лучшего и благороднейшего в мире, перед королем Людовиком XIV.
Кор. Ах, господин Мольер, вы так прекрасно определили поэта, что мне хотелось бы услышать от вас характеристику короля. Это будет потруднее, не правда ли?
Мол. Нисколько, государь.
Кор. А! В таком случае скажите, что такое король?
Мол. Человек, которого история проклинает, когда он называется Нероном, и которого благословляет потомство, если имя его — Генрих IV.
Кор. А как по вашему, господин Мольер, какое качество должен бы король испросить прежде всего у Бога?
Мол. Соломон просил мудрости.
Кор. Но я не хочу повторять, что было уже сделано до меня, даже царем Соломоном.
Мол. В таком случае, государь, лучшее качество короля — знание истины.
Кор. Конечно. Но как ее узнать?
Мол. Иногда достаточно притвориться, что знаешь.
Кор. Объяснитесь яснее.
Мол. Увы, государь, ведь я не более, как несчастный драматический писатель, а потому п предложенный мною способ, конечно, отзывается комедией.
Кор. А я все-таки хочу его знать.
Мол. Предположим, например, что вы случайно открыли какую-нибудь тайну…
Кор. Скажу вам лучше, я их сегодня открыл целых две и из самых важных.
Мол. Значит судьба вас балует я ото говорит в ее пользу… Вы теперь только что провели со мною четверть часа наедине.
Кор. Да. Но что-ж из этого?
Мол. Никто не видел, как я сюда вошел, никто не увидит, как и выйду. Так пусть же король даст понять, что эти пятнадцать минуть он провел с тайным агентом, отдающим отчет о всем, что делается, говорится и даже думается при дворе. Пусть он секретно передаст об этих двух тайнах только двум лицам, а эти в свою очередь перескажут их на ухо какому-нибудь приятелю и… и я знаю придворных: каждый поспешит передать вам тайну соседа, а может быть и свою собственную, из боязни, чтобы не опередил тайный агент.
Кор. Ого, мысль не дурна и я ею воспользуюсь.
Мол. Великая честь для бедного поэта. (Слышен звук охотничьего рога). Однако, мне кажется…
Кор. Это сигнал начала охоты. Слушайте, господин Мольер, хотя поэт и упускает постоянно из виду действительность, чтобы гнаться за мечтою, но ему все-таки надо чем-нибудь питаться. А потому, с сегодняшнего дня, я беру вас к себе почетным камердинером, с жалованьем в три тысячи ливров в год.
Мол. О! Государь! Столько доброты!
Кор. Да, вы мой камердинер. Представьте об этом прошение, когда захотите.
Мол. О, позвольте мне поцеловать вашу руку. Это единственная милость, которую мне осталось желать. (Король протягивает руку, Мольер почтительно ее целует и уходит. В это время передняя наполняется придворными в охотничьих костюмах).
Король и весь двор,
Кор. Ну, господа, в путь дорогу. Надеюсь, что этот день также счастливо окончится, как начался. Идемте! (Король выходит и все за ним.)
Занавес.