В покоях Мазарини. В глубине спальня кардинала; впереди гостиная с тремя дверями и одним окошком.
Мазарини, Гено.
Маз. (приходя из задней комнаты, опираясь на руку Гено). Слушайте же, Гено. Отправляйтесь сейчас же в путь, Принц очень болен; вылечите его, Гено, но только, пожалуйста, не торопитесь. Быстрые лечения никогда не бывают верными, Вы имеете отпуск на один месяц… даже на два. Поняли меня, Гено?
Гено. Прекрасно понимаю, кардинал.
Маз. Я, конечно, буду получать извещения о принце?
Гено. Через какой срок угодно?
Маз. Да мне бы угодно было получать их ежедневно.
Гемо. А как же вы сами в это время…
Маз. Обо мне не беспокойтесь, милейший Гено; никогда я себя так хорошо не чувствовал, как теперь. Идите, Гено, идите, мой друг. (Гено кланяется и уходит.)
Маз. (один). Прекрасно! Во время двухмесячного постепенного выздоровления принца, я успею получить известия из Испании и, смотря потому, как угодно будет Богу решить в Мадриде, мы примем наши меры здесь,
Мазарини, Бернуэн.
Бери. Monseigneur!
Маз. Это ты, Бернуэн?
Берн. Так точно, кардинал. (Тихо.) Гито ожидает.
Маз. Ага! добрейший Гито! Пусть войдет. Ты знаешь, что я всегда для него дома.
Те же, Гито.
Маз. Здравствуйте, Гито, здравствуйте, мой друг.
Гито. Вы изволили меня спрашивать?
Маз. Да. Хочу переговорить с вами о нескольких вещах.
Гито. Весь слух, кардинал.
Маз. Прежде всего скажите, отчего вы так редко упоминаете о своем племяннике Коменжо?
Гито. Мой племянник все так же ваш покорный слуга и слуга королевы… Кого прикажете арестовать?
Маз. (будто не слышит.) Вы продолжаете получать от него известия?
Гито. С каждым курьером, приезжающим из Португалии,.. И кто же он, парламентский сутяга или дворянин?
Маз. (не отвечая). Мне казалось, что был разговор о его женитьбе на вашей прелестной дочери? Вы знаете, мой друг, что, если эта свадьба состоится, то король пожалует сто тысяч ефимков и лично подпишет брачный контракт.
Гито. Я буду очень признателен его величеству… Где же предписание?
Маз, Ты, кажется, воображаешь, что тебе придется кого-то арестовать?
Гито. Очень понятно! Когда призывают начальника королевских мушкатеров, когда ему обещают сто тысяч ефимков для дочери (в сторону) обещают, но не дадут…, (громко) значит, в нем сильно нуждаются.
Маз. Ты прав в том смысле, что ты мне нужен; но ошибаешься, думая, что дело идет об аресте.
Гито. Ого! Так зачем же меня признали?
Маз. Ты предупредишь одного иностранца, который скрывается в гостинице «Павлина», что я знаю, что он здесь,
Гито. Понимаю. Вы знаете, что он здесь и желаете…
Маз Желаю, чтобы он выехал из гостиницы.
Гито. А может он выбрать себе другое жилище в Венсене?
Маз. Нот видишь ли, я хотел бы, чтобы он не только покинул гостиницу, но и самый Венсен. Если это его не слишком обеспокоит.
Гито. Ага! И возвратился бы в Париж?
Маз. Гм!. Париж что-то очень близко к Венсену. Гито, а мне хотелось бы, чтобы он тоже покинул и Париж, …Если его и это не слишком огорчит.
Гито. Какое местожительство будет ему назначено во Франции?
Маз. А! Желательно было бы, чтобы он вдобавок оставил и Францию…, если ему это не причинит слишком большого неудовольствия.
Гито. Другими словами, он присужден к изгнанию?
Маз. Ничуть! Я только отсылаю его туда, откуда он прибыл,
Гито. А если он не захочет уехать?
Маз. Если не захочет?
Гито. Да.
Маз. Тогда, понимаешь ли, Гито, это будет другое дело. Придется употребить силу… но не иначе, как с величайшими знаками уважения.
Гита. Позвольте, однако! Значит, это знатный вельможа?
Маз. Да, он знатный, Гито.
Гито. Знатнее князя Лонгевиль?
Маз. Знатнее.
Гито. Знатнее принца Конде?
Маз. Знатнее.
Гито. И знатнее герцога Бофор?
Маз. И его знатнее.
Гито. В таком случае, это, должно быть, какой-нибудь король.
Маз. Как тебе сказать: он король, а вместе с тем и не король. Понимаешь, Гито?
Гито. Нет, не понимаю.
Маз. По твоему, Гито, что дает власть? Факт или право?
Гито. Конечно, право.
Маз. Ну, а я не совсем такого мнения. В моих глазах, например, настоящий английский король никто другой, как Ричард Кромвель, по крайней мере, до тех пор, пока Монк не решит иначе.
Гито. Значит дело идет о короле Карле II-м?
Маз. Именно! Ты видишь, Гито, что нельзя достаточно рекомендовать тебе быть учтивым и почтительным; ведь он все-таки внук Генриха IV, племянник королевы Анны, двоюродный брат короля… А потому, ты посадишь его в хорошую карету, запряженную отличными лошадьми, а сам сядешь подле него… но только по левую сторону, непременно по левую. Надо соблюдать этикет; напротив же вас на передней скамейке, помести двух офицеров из дворян, постаравшись выбрать самых любезных собеседников. И, вот, таким-то образом ты его довезешь, Гнто, до самой голландской границы.
Гито. А королева? Король?
Маз. Совершенно напрасно им об этом сообщать; это бы их, вероятно, огорчило.
Гито. А знаете ли, что говорят про нашего короля?
Маз. Нет.
Гито. Не может быть!
Маз. Я не любопытен.
Гито. Про него говорят, что как бы вы, кардинал, ни хитрили, но не можете скрыть от него ни одного из ваших поступков.
Маз. И ты этому веришь, Гито?
Гито. Говорят, что у него есть тайный агент, благодаря которому нет для него более никаких тайн.
Маз. Придворные россказни и больше ничего, Гито!
Гито. Я их вам продаю за что купил, кардинал. Я наверное знаю, что вы — министр, но мне еще не доказано, чтобы король был королек. Предписание идет от вас и я его исполню. Где оно?
Маз. А вот возьми… Только пожалуйста как можно почтительнее и любезнее, слышишь, Гито?
Гито. Слышу, кардинал.
Маз. И садись по левую сторону, непременно по левую!
Гито. Будьте покойны.
Маз. Ну, с Богом, друг мой, с Богом! (Гито уходит в противоположную дверь той, в которую вышел Гено.)
Маз. (один). Хороший человек и верный слуга! Никогда не рассуждает и всегда готов исполнить приказание! Такие люди, как он, понемногу исчезают. А жаль, очень жаль. Хорошая порода. Однако эти глупые слухи о всезнании короля распространяются все более и более… Ге, ге, ге!…
Мазарини, Мария, потом Бернуэн.
Мар. (у двери). Можно войти?
Маз. Еще бы!… Луч солнца после туч… Входи, Мария, входи!
Мар. О! Как вы, дядюшка, добры ко мне сегодня!
Маз. А знаешь ли, Мария, изо всех моих племянниц, — а их у меня, слава Богу, достаточно — ты, положительно, моя любимица!
Мар. Неужели? Почему же вы от меня скрывали эту тайну в продолжение 17-ти лет?
Маз. Не хотел возбуждать зависти в других.
Мар. А вот я, так, дядюшка, всегда догадывалась о вашей во мне нежности, как бы ш хорошо ее не скрывали, и любила вас, как будто бы знала о вашем предпочтении.
Маз. Главное, я не хотел, чтобы ты погордилась, узнав мое хорошее мнение о тебе. Вот видишь ли, душа моя, гордость — ведь это смертельный грех — и когда твои сестры росли и расцветали, я всегда говорил про себя: кокетничайте, кокетничайте, а все-таки одна моя маленькая Мария способна принести честь и славу нашему дому!
Мар. И вы думаете, что настало время вашего пророчества?
Маз. Мне кажется, что приближается. Еще сегодня утром я разговаривал о тебе с Бернуэном и говорил ему: другие вышли замуж за графов, герцогов и принцев крови, я только тогда успокоюсь, когда выдам тебе замуж за короля!
Мар. За короля?
Маз. Ну да… Я не знаю еще за которого, но повторяю — непременно приищу тебе короля.
Мир. Знаете что, дядя… Я замечаю, что ваше расположение ко мне, делает из вас страшного честолюбца.
Маз. Что же тут удивительного! Разве ты не лучше всякой принцессы? И если бы вокруг этой шейки надеть бриллиантовое ожерелье, в этим маленьким ушкам привесить бриллиантовые серьги и на эту чудную головку надеть бриллиантовую диадему, разве ты не более, смотрела бы королевой, чем эта Савойская чернушка, на которой хотят женить короля Людовика XIV?
Мар. Конечно, дядюшка, если бы… но на этой шейке, у этих ушей и на этой головке никаких бриллиантов нет, и в вашем расположении ко мне, вы всегда находили, что дары, данные мне природой, совершенно достаточны для моего украшения.
Маз. А вот, сударыня, я вам сейчас докажу, до какой степени вы ко мне несправедливы. (Зовет.) Бернуэн! Бернуэн!
Берн. (входя). Господин кардинал!
Маз. Принесите-ка мне шкатулку, выписанную мною из Парижа… предназначенную… Ну, кому я ее предназначил, Бернуэн?
Берн. Вашей племяннице, Марии Манчини?
Маз. Да, да. (Бернуэн уходит.) Ну вот видишь, я ведь ему не подсказал! Добрый Бернуэн! Он выдает мою слабость… Но это, впрочем, с хорошим намерением.
Берн. (входя с шкатулкой). Вот шкатулка.
Маз. (держа шкатулку в руках). Ты знаешь, душа моя, что я всегда любил драгоценные камни, а в особенности бриллианты. Этот камень самый дорогой и самый редкий, единственный, в котором кроется настоящий луч солнца. (Вынимает бриллианты из шкатулки.) Да, бриллианты, это солнце, освещающее мою несчастную жизнь политического каторжника. Вот уже шестнадцать лет, что вместо ядра, привязанного к ноге, тащу я за собою целое королевство. Иногда, после бурного дня, когда наступить вечер, или утром, когда ночь была беспокойна, я требую эти бриллианты к себе на постель, разбрасываю их по бархатному одеялу, любуюсь ими, перетираю их… а они радуют мои глаза и сердце. И всякий раз, когда я их вижу, и сам себе говорю: «эти бриллианты будут принадлежать моей маленькой Марии!»
Мар. Неужели, дядя, вы себе это так к говорили?
Маз. Да, и ты бы их давно уже получила, если бы мне не так жалко было расстаться с ними.
Мар. Что и доказывает, что вы больше любите ваши бриллианты, чем меня.
Маз. О! Что ты! Как это можно!
Мар. Нет, нет, признайтесь, что так.
Маз. Да нет же, я тебе говорю; раз я сегодня… В надежде, что ты будешь красивее этой Савоярки, прибывшей к вам из Турина, из Шамбери, или Бог там знает откуда… Но ты мне обещаешь, что будешь красивее ее?
Мар. О! Клянусь вам, что употреблю все усилия, а если уже не удастся, то не по моей вине.
Маз. Итак, эти бриллианты… Я никогда и никому их не вверял… Итак, сегодня… я эти бриллианты… Ты знаешь, что они стоят более ста тысяч экю? Помни, ты должна быть красивее, гораздо красивее принцессы Маргариты… Эти бриллианты, я их тебе… Смотри, Мария… Береги их… Я тебе даю их надеть на сегодняшний вечер. (Уходит.)
Мария, Бернуэн.
Map. (смеясь). Дает надеть на один вечер!… Я так и знала, разве дядюшка способен что-нибудь подарить!
Берн. Довольствуйтесь этим и не беспокойтесь о будущем.
Мар. Но ведь ты сам слышал, Бернуэн? Он сказал: только на сегодняшний вечер.
Бери. Графиня! Тридцать лет я служу при кардинале и в эти тридцать лет, только три раза слышал, чтобы он сказал: «возьмите на время» и только один раз: «примите навсегда», и то сказал он это президентше Тюбеф, прибавив: «уверение в моей благодарности», за то, что она принесла ему десять тысяч экю, проигранные накануне ее мужем! И так, я повторяю вам, то, что сказал кардинал: «старайтесь быть красивой». (Уходит.)
Мар. (одна). Да, да, да, дядюшка, понимаю, прекрасно понимаю, что вы хотите сказать, а за вами и ваш преданный Бернуэн! Как бы вы хорошо ни скрывались, а я отлично вас заметила, как вы прятались в гроте во время грозы. Вы видели, что король пал к моим ногам я, вот, честолюбие взяло верх над вашей скупостью. Когда король не обращал на меня внимания, я как будто для вас не существовала; король на меня посмотрел — и вы нашли меня красивой; король меня любить — вы меня обожаете! О! Вы совершенно правы, дядюшка, и как глупо было с моей стороны влюбиться в простого дворянина, графа Гиша. Но кто же мог подозревать, что король Франции, король Людовик XIV, обратит свои взгляды на меня? Ведь я считала огромным счастием быть любимой самым красивым из придворных кавалеров! Да… Но, Боже, как я была неосторожна! О! Я его буду умолять… Он честный и деликатный человек… Он поймет, когда узнает, что дело идет не о том, чтобы сделаться любовницей короля, а французской королевой, и он отстранится с моего пути и удалится от двора. « Старайтесь быть красивой! » Ну что-ж, раз все этого желают — попробуем! (Садится на табурет среди сцены и раскрывает шкатулку). О, что за чудные бриллианты!
Мария, Филипп.
Фил. (подошел на цыпочках и смотрит из-за Марии). О! Что за чудные бриллианты!
Мар. Ах!
Фил. Не бойтесь, это Нимфа Эхо!
Мар. Вы только посмотрите, ваше высочество!
Фил. Я и то смотрю! От кого вы это получили?
Мар. От дядюшки.
Фил. От дядюшки Мазарини? Не может быть!
Мар. (смеясь). Что же это вас так удивляет, ваше высочество?
Фил. Да вы сами знаете, что это невозможно.
Мар. Да! Но невозможное обратилось в возможное!
Фил. Впрочем, не все ли вам равно, от кого вы их получили. Покажите-ка их, милая Мария…
Мар. Я лучше сделаю, чем показать. Позвольте мне их предложить вам.
Фил. Мне?.. Ведь это не конфекты, что радуют при крещении ребят.
Мар. Отчего же нет? Ведь я в самом деле крестная мать.
Фил. Вы? Чья же?
Мар. Щедрости кардинала Мазарини, родившейся после пятидесятилетней беременности. Отец нездоров, но ребенок в вожделенном здравии.
Фил. А, понимаю, понимаю!
Мар. Что же вы поняли?
Фил. Тайный агент брата проведал, что кардинал сохраняет пропасть миллионов в своих погребах, и так как ваш милейший дядюшка боится, чтобы у него их не отобрали, то он и спешит спасти что может.
Мар. Причины я не знаю и это для меня безразлично. Главное то, что шкатулка в наших руках.
Фил. А вы взгляните на эту бриллиантовую нить, как бы хорошо пришить ее вокруг шляпы!
Мар. А это ожерелье — разве не прелесть!
Фил. Ну и эта пряжка!
Мар. А эти серьги!
Фил. А эти пуговицы для манжеток!
Мар. А диадема!
Фил. О! да что и говорить!
(Каждый из них роется в шкатулке, вынимая какой-нибудь предмет с возгласами радости и удивления.).
Те же и Король.
Кор. (показываясь у двери и замечая, что оба они сияют бриллиантами). Что это значить? Уж не ограбили ли здесь коронные бриллианты?
Мар. Ах! Король! (Берет шкатулку и убегает).
Кор. Мария, Мария!
Фил. Шкатулка, шкатулка!
Король и Филипп.
Кор. Она убежала! Она меня избегает! Понимаешь ли ты это, Филипп?
Фил. Еще бы! Ты являешься внезапно, без всякого доклада и не даешь времени солнцу зажечь все свои лучи. Вот солнце и скрывается. Но не беспокойся, она опять сейчас появится и в более блестящем виде.
Кор. Что вы тут оба делали?
Фил. Рассматривали бриллианты кардинала Мазарини.
Кор. Я тебя не понимаю.
Фил. Думаю, что не попинаешь. Приготовься услышать самую невероятную, самую сверх* естественную новость. Кардинал вдруг сделался щедрым человеком.
Кор. Что ты!
Фил. Мазарини только что подарил Марии более, чем на сто тысяч экю бриллиантов.
Кор. Значит фальшивые.
Фил. Да вот посмотри сам, на мне несколько из них. Сперва я тоже воскликнул как и ты: «Нет, это неправда, это невозможно!» Но потом открыли в чем секрет. Да, брат, мы с тобой ошиблись. Кардинал расточитель и мот, и меня нисколько не удивляет, если он воспользуется кокк посещением, чтобы сделать мне какой-нибудь великолепный подарок. А вот идет и Бернуэн, сейчас узнаем.
Те же и Бернуэн.
Бери. Его величество!
Кор. Войдя, Бернуэн, войди.
Бери. Ваше величество меня извинит, но я искал его высочество, герцога Анжуйского.
Фил. А, что я говорил! В чем дело, Бернуэн?
Бери. Господин кардинал, узнав от своей племянницы о вашем пребывании в его покоях, просить ваше высочество принять эти триста золотых, в качестве карманных денег.
Фил. А где же деньги?
Берн. Вот здесь, в кошелке.
Фил. Людовик! А что, ведь я угадал! Давай сюда. Бернуэн, давай. (Высыпает золотые из кошелька в свою шляпу,) И это все золото мне?
Бери. Так точно, ваше высочество.
Фил. (подавая горсть золота Бернуэну). Возьмите, Бернуэн, это себе. Тебе, Людовик, не нужно ли?
Бери. Глубоко благодарен вашему высочеству.
Фил. (королю). Бери, бери, не церемонься. Когда я разбогатею, берите у меня сколько хотите,
Бери. На счет его величества не беспокойтесь; я имею также поручение зайти к королю и вручить ему этот пакет, в котором находится миллион.
Кор. Благодарю, Бернуэн, благодарю.
Фил. Что это все значит, решительно ничего не понимаю: Марии — бриллианты, мне — триста золотых, тебе — миллион! И все это от кардинала. (Зовет,) Гено, Гено!
Берн. Ваше высочество! Что с вами? Зачем вам Гено?
Фил. Как зачем? Доктор необходим! Кардинал Мазарини сошел с ума!.. Гено! Гено! (Уходит, подпрыгивая, звеня золотом и призывая Гено.)
Те же и Жоржета (показывается в окошке),
Жор. (снаружи). Кто звал медика Гено? Вы, ваше величество?
Кор. Нет, не я, Жоржета.
Бери. Ваше величество, ничего мне не прикажете?
Кор. Скажите кардиналу, что я его благодарю и лично еще раз выражу ему свою признательность во время вечерней игры.
(Бернуэн кланяется и уходит.)
Король. Жоржета.
Жор. Я спросила о Гено потому, что, как бы вы его ни желали видеть, он не мог бы к вам явиться.
Кор. Отчего?
Жор. Потому, что его здесь нет.
Кор. Нет!?
Жор. Он уехал в дальнее путешествие.
Кор. Буда же это?
Жор. В Брюссель, где он будет лечить больного принца Конде.
Кор. Конде болен? Кто тебе сказал? Подойди-ка, подойди сюда… расскажи хорошенько в чем дело. (Помогает ей влезть в окошко.)
Жор. Никто мне ничего не говорил, но я слышала сама. Лошадь Гено была привязана к садовой решетке и когда я ее кормила свежей травкой, вдруг увидела подходящего Гено, вместе с молодым Мольером. Они с большим жаром разговаривали между собой. Мольер говорил: «Разве король не разрешает принцу Конде вернуться во Францию»? Гено отвечал: «Король ничего не знает; он не знает даже, что Конде изъявил свою покорность». «Но отчего же принц не обратился прямо к королю , а к кардиналу? — спросил Мольер, — король добр и великодушен, тогда как Мазарини бессердечный скупердяй». «А потому, ответил ему Гено, что принц Конде прекрасно знает, что король никогда не вмешивается в государственные дела, а занимается единственно своими любовными похождениями >. «О! Если бы я мог, возразил Мольер, я бы с ним об этом поговорил и вполне уверен, что когда бы я ему высказал все то, что имею сказать по этому поводу, он не только бы на меня не рассердился, но поблагодарил - бы меня за мою откровенность». Вот тут-то они и высказались, что принц находится в городе, который называется Брюссель, а г. Гено еще прибавил, что он туда-то и едет заняться с Конде, чтобы его выздоровление не могло последовать раньше двухмесячного срока.
Кор. Ну, Жоржета, даю тебе слово, что я не уеду из Венсена до тех пор, пока не подыщу тебе мужа и не назначу тебе приданого.
Жорж. Это зачем же?
Кор. Как? Зачем приданое?
Жорж. Нет не приданое, а зачем мне муж?
Кор. Чтобы на тебе жениться, конечно.
Жорж. Нет, благодарю покорно.
Кор. Это почему?
Жорж. Я не хочу выходить замуж.
Кор. Не хочешь?
Жорж. Нет.
Кор. Что же ты будешь делать?
Жорж. А я желаю быть актрисой.
Кор. Актрисой? Как ото тебе могло прийти в голову?
Жорж. Очень просто, государь, отец два раза водил меня в театр, и я с тех пор страшно к нему пристрастилась.
Кор. И воображаешь, что с разу можешь играть комедию?
Жорж. Да, ведь ото не Бог знает как трудно. Я постараюсь подражать тому, что видела в театре. В одном из театров вышла на сцену дама с большими перьями на голове, в длинной бархатной мантии, вышитой золотом, с длинным предлинным шлейфом; она размахивала руками и ходила вот так. (Подражает в походке, манерах и жестикуляции.)
Кор. Ого!.. Я знаю, знаю… играли Агрипину, сочинения Сирано де-Бержерак!
Жорж. А в другом театре, совсем другое: показалась бойкая, пребойкая горничная, такая живая, развязная и все ходила вот так… (Подражает, манерничая и делая глазки.)
Кор. Браво, Жоржета, браво!
Жорж. Ваше величество аплодируете мне вот точь-в-точь как тем дамам.
Кор. И тебе это приятно?
Жорж. Еще бы!.. А вот, если вы когда-нибудь будете королем…
Кор. Как, если буду? Надеюсь, что я и теперь король!
Жорж. То есть я не так сказала: если вы сделаетесь настоящим королем, я стану у вас просить протекции.
Кор. Она и теперь тебе обеспечена. (Входит маркиз Монгла, обер-церемониймейстер.)
Жорж. Вы мне значит поможете поступить в театр?
Кор. Обещаюсь непременно! Однако, постой!.. Не Мольер ли это прошел в той комнате?
Жорж. Да, он.
Кор. Ага! Ступай в нему и пошли его сюда.
Жорж. Сию минуту, государь. (Убегает.) О! Я буду актрисой, я буду актрисой! Сам король обещал!
Король, Монгла.
Кор. А! Это вы, г. оберцеремониймейстер!
Мон. Если бы я знал, что вашему величеству угодно принять г-на Мольера, и бы его предупредил, дабы он мог явиться на аудиенцию согласно обычному церемониалу.
Кор. Любезный маркиз, вы знаете, что Поклены, как наследственно состоящие придворными обойщиками и почетными камердинерами короля, всегда имеют свободный доступ во мне.
Мон. Все это правда, ваше величество, но дворцовая служба… извините, государь…
Кор. Вы пришли за приказаниями на сегодняшний вечер?
Мои. Нет, государь. Распоряжения уже сделаны. Я хотел спросить у вашего величества, достаточно ли будет двух комнат или нужен будет целый апартамент…
Кор. Для кого?
Мон. Для нового сановника.
Кор. Какого это сановника, маркиз?
Мои. Для тайного агента вашего величества.
Кор. Ах, да!.. Но ведь я, кажется, не требовал ни комнат, ни апартамента.
Мон. Моя обязанность не только исполнять королевскую волю, но и предупреждать желания короля.
Кор. Благодарю вас, маркиз, за доброе намерение, но особа, о которой вы говорите, не будет жить в замке.
Мои. В замке она жить не будет?
Кор. Нет.
Мон. А когда она пожелает явиться к королю, под каким титулом прикажете о ней докладывать?
Кор. Она не носит никакого титула, маркиз.
Мои. Мне остается только узнать, откуда она будет входить, через большие двери, или через коридоры…
Кор. Она будет входить откуда вздумает. У этой особы ключи от всех моих покоев.
Мон. Ключи от королевских покоев?
Кор. Ну да. Рассудите сами, любезнейший! Если бы этот агент поселился во дворце, если бы он имел какой-нибудь титул, если бы ему приходилось вас ожидать, чтобы быть введенным ко мне, то он перестал бы быть тайным агентом.
Мон. Совершенно справедливо. Но я обязан сказать королю, что это противно всем обычаям и беспримерно в летописях дворца. Придворный этикет…
Кор. Все это ровно ничего не значит, я подам пример этикета, вместо того, чтобы за ним следовать. А пока прошу вас доставить мне такой ключ или отмычку, которым можно было бы открывать наружные двери замка.
Мон. К которым же дверям?
Кор. Ко всем без исключения.
Мон. Через час ваше величество получить все требуемое. (Мольер показывается у двери.)
Кор. Благодарю. Больше мне ничего не нужно… Я теперь займусь с г. Мольером, мне нужно дать ему некоторые приказания.
Мон. (уходя, тихо). Вероятно король хочет поручить Мольеру убрать помещение своего тайного агента. Уж выслежу же я, по крайней мере узнаю, где живет эта темная личность!
Король, Мольер.
Мод. Король изволил милостиво меня призвать?
Кор. А почему вы знаете, что дело идет о милости? Может быть, наоборот, может, я вас призвал, чтобы побранить?
Мол. Я и это считал бы за милость. Присутствие вашего величества позволило бы мне лично оправдаться^ Но я так уверен в моей любви и преданности, что смело являюсь перед вами, государь, в полном убеждении, что ничем не мог оскорбить своего короля.
Кор. Г-н Мольер, вы, по-видимому, оказываете протекцию принцу Конде?
Мол. О! Государь! Первый принц крови после герцога Анжуйского, и, вдруг, под покровительством несчастного комедианта!
Кор. Вы ему покровительствуете. Еще сегодня, при отъезде Гено в Брюссель, вы ему говорили, что охотно передали бы мне лично о желании принца вернуться во Францию.
Мол. Позвольте поздравить ваше величество с верностью доставленных вам сведений. (Улыбаясь.) Вероятно агент уже начал действовать.
Кор. Да, начал. И, несмотря на верность его донесений, я все-таки усомнился, когда он мне донес о вас.
Мол. Отчего же, государь? Ваше величество пожелали иметь способ узнавать истину, а позволил себе указать на один из них. Если бы король не знал истины, мой способ оказался бы никуда негодным.
Кор. Но я думал, что в качестве поэта и комедианта, вы предоставляли политику тем, кто, к несчастию, обязан ею заниматься; а сами заботитесь только о театре.
Мол. Именно так, государь. Король знает, что Фронда не более как комедия с переодеваниями, пьеса, наполненная трагикомическими приключениями с интригою на испанский, лад. В качестве актера, я принял на себя роль в этой комедии, вот и все!
Кор. Да, но к счастию, комедия приходит к концу. А вот вы мне скажите, какая, по вашему, должна быть ее развязка? Тем более, что это по вашей части.
Мол. Раз сам король признает Фронду комедиею, то я полагаю, что развязка должна быть счастливая.
Кор. Значит, по вашему, принц Конде…
Мол. Король изволит спрашивать моего мнения?
Кор. Да, и у вас спрашиваю.
Мол. Я полагаю, государь, что принц Конде должен бы вернуться во Францию без всякой с его стороны просьбы, а тем более, когда он об этом еще и ходатайствует.
Кор. Но что делал бы принц во Франции?
Мол. То, что делал и прежде: выигрывал- бы сражения для вашего величества.
Кор. Вы забываете, что он их тоже выигрывал и против меня.
Мол. Возвратите принцу подобающее место около вас, государь, тогда он и сам вырвет из книги своей жизни ту страницу, на которой записаны эти злосчастные победы.
Кор. О! Господин Мольер! Я знаю, что вы приверженец принца Конде.
Мол. Да, государь, но вместе с тем и один из самых верных подданных короля Людовика ХIV!
Кор. Но что же и сделаю с принцем во Франция? Вы видите, что и без него здесь прекрасно обходятся.
Мол. Обходятся потому, что народ вообще забывчив. Но когда народ забывает, нужно, чтобы король вспоминал о великих людях, прославляющих его царствование. -
Кор. Ах, как часто ошибаются те, которые подымают на ноги лежачего врага и возвращают шпагу обезоруженному противнику!
Мол. Все может быть, государь. Но эта ошибка — признак великой души и вполне достойна короля.
Кор. Г-н Мольер, даю вам слово поговорить о принце, как с матушкой, так и с кардиналом.
Мол. О, государь! Не подвергайте этого дела воззрению озлобленной женщины и трусливого министра. Милосердие — чисто королевская добродетель. Будьте милосердны сами по себе, раз вы король.
Кор. Да, в король, но все-таки колеблюсь, потому что до сих пор еще ни разу не проявлял своей королевской власти.
Мол. Никогда вам не представится лучший случай; начните с помилования, и это начало будет достойно внука Генриха IV-го.
Кор. (улыбаясь). Вы так хотите, г. Мольер?
Мол. (с бумагою и пером в руке, становясь на одно колено перед королем). Да, ваше величество, хочу!
(Анна Австрийская показывается у двери, но отступает за занавеску.)
Кор. (пишет). «Принц! Возвратитесь во Францию, как только вам позволит здоровье; и чем раньше, тем лучше. Я буду очень рад иметь вас около себя. Доброжелательный вам Людовик». Возьмите господин Мольер и перешлите ото письмо принцу Конде, от моего имени, а также и от вашего. Завтра утром жду вас у себя.
Мол. О, государь! До сих пор вы были добрым королем, следуйте по этому пути, и вы будете великим монархом! (Уходит).
Король и Анна Австрийская.
Кор. (не видя матери). Странное дело, как этот человек умеет выбирать слова, над которыми поневоле задумываешься. Можно подумать, что он, как в театре, так и в жизни имеет способность подымать занавес, за которым появляются неизвестные дотоле горизонты (Оборачивается.) Ах, это вы, матушка?
Кор-ва. С кем это вы были, Людовик?
Кор. С Мольером, матушка.
Кор-ва. Комедиант? Сын Поклена, кажется? О чем он просит, о театральной привилегии, что ли?
Кор. Именно.
Кор-ва. И вы подписали ему привилегию?
Кор. Нет, матушка, я подписал помилование принцу Конде.
Кор-ва. Вы простили принца Конде? Вы ему разрешаете вернуться во Францию?
Кор. Да, матушка, да,
Кор-ва. Не посоветовавшись ни со мной, ни с кардиналом?
Кор. Прошу извинить, но я думал, что право миловать принадлежит лично королю.
Кор-ва. Нет, государь, никогда бы даже ваш отец не подписал такого важного документа, не переговорив предварительно с своим министром.
Кор. Мой отец, дорогая матушка, царствовал под властью кардинала Ришелье… а… я… решился царствовать над всеми.
Кор-ва. Над всеми?.. Даже над…
Кор. Над всеми без исключения.
Те же и Мария Манчини (вся покрыта бриллиантами).
Кор-ва. (удерживая короля, который спешит к Марии), Сын мой!
Кор. Простите, я обещался графине быть ее кавалером.
Кор-ва. О!!..
(Король берет Марию за руку; Мария боязливо смотрит то на королеву, то на короля,)
Мар. Ваше величество!
Кор. Идемте, Мария, идемте (Тихо.) О, как вы прекрасны и как я вас люблю!
(Мария радостно и торжествуя входит в комнату кардинала, куда начинают собираться придворные.)
Кор-ва (одна). Три тысячи золотых Филиппу! Миллион Людовику! Все бриллианты племяннице! Положительно кардинал уже воображает себя дядей французского короля! О! И благодаря мне, герцогиня Савойская и ее дочь должны присутствовать при этом позоре, снести такое оскорбление!
Анна. Шарлотта.
Шар. Ее высочество, регентша, приказала спросить у вашего величества, может ли она с принцессой Маргаритою явиться сюда?
Кор-ва. Извините… вы кто же такая?
Шар. Я фрейлина принцессы Маргариты.
Кор-ва. Ах, да! Вспоминаю… Потрудитесь сказать… впрочем, нет, я сама к ней зайду. А, господин кардинал, вы при своих расчетах, кажется, совсем обо мне забыли… Но я еще вам о себе напомню (Уходит).
Шарлота (одна).
Шарлота (одна). Вот опять! Опять перемена! Значит принцессы не будут присутствовать сегодня на вечере у кардинала, и очень легко может быть, мы вернемся домой, ничего не видев при здешнем дворе. Приятно, нечего сказать, пропутешествовать 200 лье, чтобы только взглянуть на короля Людовика XIV, кардинала Мазарини, королеву Анну и видеть празднества, королевскую охоту и снова вернуться, не насладившись более ничем… Бедный Бушаван! Он так радовался моему приезду, радовался, что будет видеть меня на этом вечере, куда приглашен по особой милости. Как бы мне с ним повидаться и переговорить… О! Если бы он был здесь, я могла бы перекинуться с ним хоть двумя словами.
Шарлота и Бушаван.
Буш. Что это?.. Нет, нет, я не ошибаюсь!.. Шарлота!
Шар. Ах! Monsieur Бушаван!.. Вот никак не ожидала вас видеть!.. Вы явились, как привидение… Я очень счастлива, очень рада, но… я сейчас должна уйти Принцессы на вечере не будут… Я получила ваше письмо… Я вас люблю… Мы завтра уезжаем и я не знаю… когда и где вас снова увидеть.
Буш. Шарлота, милая, дорогая!.. Не беспокойтесь, мы должны с вами видеться; я знаю прекрасно все здешние места. Двери апартамента принцессы выходят на оранжерейный двор; я сегодня дежурный и, как раз, под вашими окошками! Выходите ко мне от 10 до 12.
Шар. Хорошо… Сделаю все возможное, чтобы прийти и хоть минуту побеседовать с вами.
Те же и Гиш (очень взволнованный), Гиш. Бушаван.
Шар. Кто это хочет с вами говорить?
Буш. А! Граф де-Гиш.
Гиш (читая записку). «Мне необходимо видеться е вами сегодня ночью». (Бушавану.) Не можете ли вы уступить иве вашу очередь дежурства на оранжерейном дворе?
Буш. С большим бы удовольствием, но, простите, любезный Гиш, не могу; у меня там сегодня назначено свидание. (Шарлоте.) Итак до вечера?
Шар. До вечера!
Бушаван и Гиш.
Гиш. Кто вас должен сменить с дежурства?
Буш. Тревиль.
Гиш. В котором часу?
Буш. В полночь.
Гиш. Где я могу его найти?
Буш. В караульной комнате.
Гиш. Благодарю. (Уходит.)
Буш. Бедный Гиш! Впрочем, тем хуже для него. Своя рубашка ближе к телу. Ого, господин оберцеремониймейстер!.. И как он озабочен. (Уходит.)
Монгла (входит, не замечая ухода Бушавана, и говорит, как бы сам с собою). Вот уже тридцать лет, как я при дворе, т. е. приблизительно — десять тысяч дней; десять тысяч раз я завтракал, обедал и ужинал во дворце, и на всех этих завтраках, обедах, ужинах постоянно встречал все те же самые лица, с тою разницею, что эти лица с каждым днем все более и более старились (Бернуэн входит.); разговоры же делались все скучнее и скучнее. Кроме этого, вот уже пятнадцать лет…
Монгла и Бернуэн.
Бер. Извините, господин оберцеремониймейстер!
Мон. А! Это вы Бернуэн? (Продолжая.) Да, пятнадцать лет…
Бер. Простите, маркиз… Не будете ли вы столь добры вызвать сюда, незаметным образом, господина кардинала; я должен ему сообщить весьма важное обстоятельство.
Мон. С удовольствием! (Уходит в заднюю комнату.)
Бернуэн и Гито.
Бер. А, господин Гнто.
Гито. Где кардинал?
Бер. Сейчас придет сюда.
Гито. Могу его подождать?
Бер. Конечно!
Те же и принцесса Генриэтта.
Ген. (беря под руку Гито). Любезный господин Гито.
Гито. Ваше высочество?
Ген. Будьте так добры, скажите мне имена мушкатеров, которые будут дежурить этой ночью в оранжерейном дворе.
Гито. От 8 до 10 вечера — Бречи. От 10 до 12 — Бушаван. От полночи до 2 часов — Тревиль.
Ген. Благодарю!.. О! Кардинал!
Те же и Мазарини. (Генриэтта снова уходит в заднюю комнату.)
Маз. Ты меня спрашивал, Бернуэн?
Бер. Точно так, кардинал. Вот, что принес курьер от испанского посланника…
Маз. От Пимонтеля!.. Давай скорее, давай! (Читает.) «Кардинал! Я имею сообщить вам весьма важное известие, которое никто не должен знать кроме вас. Могу ли и вас видеть где-нибудь этою ночью, без свидетелей, и так, чтобы свидание сохранилось в тайне»? Diavolo! Нельзя же его вводить во дворец. Бернуэн, перо и чернила!
Бер. Извольте, кардинал.
Маз. (после тою, как написал). Отдай, Бернуэн, посланному этот ответ… А, ты здесь, Гито! Ну, что король Карл II?
Гито. Король Карл внял, наконец, голосу рассудка и завтра же утром выедет из Венсена.
Маз. Прекрасно! А принцесса Генриэтта?
Гито. Что принцесса Генриэтта?
Маз. Ты ей ничего не сказал?
Гито. Господин кардинал! За кого вы меня принимаете!
Ми. Хорошо, Гито, хорошо! Ты верный слуга. Будь покоен, я тебя не забуду… Ты помнишь о 50 тыс. экю, которые я обещал твоей дочери?
Гито. Мне кажется вы говорили — сто тысяч?
Ми. Ты знаешь пароль?
Гито. Да, но нет ли особых приказаний?
Маз. Особое приказание заключается в том, что когда к маленькой двери оранжерейного двора явится некоторая особа, постучит три раза и скажет: «Франция и Испания», то ее можно впустить.
Гито. Все будет исполнено в точности.
Маз. Испанские новости!.. Pekaire! (Уходит.)
Бернуэн, Гито, потом Монгла, потом Виденье и Данжо.
Бер. Мне кажется, что кардинал что-то не в духе.
Гито. Да! И вследствие своего дурного настроения лишился памяти. Что делать! Пускай хоть 50-то тысяч не позабудет, больше я ничего и не требую. (Бернуэн и Гито уходят в разные стороны.)
Мон. (входит, задумавшись). Пятнадцать лет, как я оберцеремониймейстер, иначе сказать, я исполняю эту важную должность в продолжение пяти тысяч дней и стольких же ночей; постоянно знал, кто входит к королю и кто от него уходит и, вдруг, какой-то незнакомец бывает у короля и я не знаю ни откуда, ни каким образом. Вот одно из тех оскорблений, которые постигают старых слуг, когда наступает новое царствование; вот одно из тех недоверий, благодаря которым усердный оберцеремониймейстер может предаться отчаянию! (Входят Вилькье и Данжо и становятся по обе стороны Монгла.) Но ото не может так продолжаться, по крайней мере, по отношению ко мне, потому что при первом же случае, я явлюсь перед королем и с должным ему уважением, сохраняя вместе с тем свое собственное достоинство, скажу ему…
Вил. Посмотрим, что вы ему скажете?
Мон. А! Это вы, Вилькье?
Данжо. Что же вы ему скажете?
Мон. А, я вы здесь, Данжо? Я ему скажу: государь, принятая вашим величеством мера наполнила скорбью сердца ваших верных подданных. Ваше величество тщательно охраняет инкогнито своего тайного агента, но, несмотря на старания вашего величества, уже кое-кто видел итого агента, уже многие догадываются, кто этот человек, и некоторые поступки из его прошлой жизни внушают серьезные опасений всем друзьям короля. Уже поговаривают, что тяжесть этой неизвестной руки слишком дает себя чувствовать, становится невыносимою и что…
Те же и Король.
Кор. Монгла!
Вил. и Деи. Король! (Отдаляются, один направо, другой налево.)
Мои. Ваше величество!
Кор. При вас ключ, про который я вам говорил?
Мом. Здесь, государь!
Кор. Благодарю! (Вынимает из кармана записку и читает про себя.) «Приходите вечером в оранжерею. Вы там узнаете очень важную тайну». Кто бы мог мне это писать? Ну, да это безразлично. Я все-таки пойду. (Уходит.)
Вилькье, Монгла, Данжо.
Вил. (подходит к Монгла) Ну, что?
Дан. (тоже). Король с вами тихо говорил.
Вил. Что он вам сказал?
Мон. Господа, король удостоил меня великой чести. Он мне поверил имя таинственного незнакомца.
Вил. И это имя?
Дай. Это имя?
Мом. (с гордостью). Король просил меня о сохранении тайны, господа. Делайте как я, ищите, может быть, узнаете.
Занавес.